Это ощущение было не просто необычным. Оно было необычайным….
Ферти казалось, что он идет по земле. Но по земле ли? И шел ли он? Да, он двигал ногами. Но почвы под ступнями не чувствовал. Как и не чувствовал себя. Хотя хорошо видел себя. Свой плащ, размахивающие в такт ходьбы свои руки, до блеска начищенные тупоносые туфли…
Выбежавшие из подъезда, мимо которого он проходил, два гоняющихся друг за другом пацана вихрем налетели на него и… даже не задели. То ли они, то ли он, в соприкосновении неестественным образом скривившись, преломились и проскочили сквозь него.
Нет, не скривились и не преломились. Они, эти ребятишки, и Ферти, оттолкнулись друг от друга, как два одноименных заряда… Нет, опять не точно. Скорей всего, от их приближения невидимый и неслышимый порыв каким-то образом выгнул его. Выгнул или вздул, как это делает ветер с простыней, что пришпилена к веревке…
Отпрянув от набежавших на него пацанов, Том по идее должен был споткнуться о штакетник. И в худшем случае, подвернуть себе ногу, а в лучшем — порвать брюки. Ноги и штанина целы. Заборчик как стоял, так и стоит. Ногой, что Ферти переступил через штакетник, он коснулся его и тот раздвинулся. Убрал — сомкнулся.
«Фантастика, мать ее!» — удивился Том, продолжая водить ногой из стороны в сторону, любуясь, как размыкается и вновь смыкается деревянная изгородь. Потом, спохватившись, смутился. Наверное, сейчас за ним наблюдает Джилл и посмеивается. Он повернулся лицом к машине, из которой только что вышел и за рулем которой сидела Джилл, и махнул ей рукой. Джилл не ответила, хотя смотрела в его сторону.
«Притворяется», — подумал он и снова вернулся к машине. Просунув голову в открытое окно со стороны Джилл, Том в упор уставился на нее. Она сидела к нему полубоком и никак не реагировала. Хотя не могла не видеть его. Но не видела. И даже не чувствовала. Джилл с явной тревогой смотрела на шкалу счетчика. Индикатор, чуть подрагивая, стоял на нуле.
— Том, вы здесь? Вы вернулись? — спросила Джилл пустое сидение.
— Не туда смотришь, детка, — прыснул ей в самое ухо Ферти.
Она от неожиданности пригнула голову.
— Что случилось? — взяла она себя в руки.
Том рассказал о тех двух мальчишках, продолжавших гоняться по двору и о своих ощущениях.
— Все вещи размываются. Я их не могу взять в руки, — поделился он.
Джилл растерянно захлопала ресницами.
— Вам что, никто не объяснял?
— Объяснял?… — раздражился Том.
— Ну и ну, — огорчилась Джилл. — Мы думали, вы все знаете… У вас под розеткой-антенной панель с тремя кнопками — красной, зеленой и желтенькой…
— Красная, — подхватил Том, — вспыхивает в случае, если возникает опасность шагнуть за радиус… Зеленая горит всегда. Она означает — «всё в норме»; прибор и оператор держат меня под контролем… А «желтенькая», — передразнил ее Том, — уплотнитель…
— Вот-вот! — восклицает Джилл. — А говорите — не знаю.
— Знаю — «уплотнитель», а с чем его едят, мне не говорили.
— Нажимаешь на нее, — продолжала объяснять девушка, — и вся прозрачность и кривизна пространства, то есть всего окружающего вас, исчезает. Все предметы приобретают привычные вам очертания и свойства. В таком состоянии вы можете пребывать до двух минут. Потом опять наступает та же размытость форм, и вы не в состоянии будете взять ни один из предметов. Кнопка срабатывает автоматически.
— За столь короткое время я могу не успеть сделать все, что мне надо, — заволновался Том.
— Это только так кажется. Две минуты не так уж мало. Но через десять минут у вас снова появится возможность обратиться к желтой кнопочке, — успокоила девушка.
— Кроме этой тайны, других, о которых я не знаю, нет? — с явным недовольством прозвучал его голос.
— Здесь, — девушка кивнула на прибор, — всё тайна на тайне, о которых ни я, ни Маккормак не имеем понятия… Для пользователя достаточно того, что мы знаем.
— Черт с вами! — буркнул Том, и индикатор, словно обжегшись на цифре «О», отскочил от нее, и в микроэкране счетчика замелькали одна цифра за другой.
— Пять метров… восемь… десять… тринадцать… — отсчитывала Джилл.
По ее расчетам Том именно сейчас входил в парадную. Так оно и было.
В лифт он садиться не стал. Ему не хотелось тратить тех двух минут. Они могли ему понадобиться в квартире Худиева. И потом подниматься по лестнице в его состоянии — было сплошным удовольствием. Он скользил по ступенькам, будто ехал по эскалатору. А когда пытался бежать — казалось, что он летит над ними. Брался за перила, а их не было. Нет, они были, но рука их не чувствовала. Проваливалась. Хотел по ходу оттолкнуться от стены и едва удержался на ногах. Ее тоже не было. Собственно, он ее видел. Правда чуть искривленной, но ясно видел. И она оказалась неосязаемой.
Если кто другой, побывав на его месте, стал бы рассказывать об этом, Том наверняка бы ему не поверил. Посчитал бы впечатлительным вралем, насмотревшимся фильмов о привидениях и начитавшимся Стивена Кинга…
Но вот он, и вот она — реальность. Этот Майкл — гений от дьявола.
Вскоре Том был у цели. Не будь на стене выведена цифра «7», он пролетел бы мимо нее. Дверь — справа… Ферти останавливается. Конечно, не для того, чтобы перевести дух. Он совсем не запыхался. Остановился по давней профессиональной привычке — прислушаться и собраться с мыслями.
Из-за двери с табличкой «Худиев Э. К.» доносилась невнятная перебранка. Голоса на повышенных тонах.
«Семейная разборка», — догадался Ферти, раздумывая: войти или подождать, когда она закончится. Ему не требовалось давить на звонок. Он мог сделать это просто. Сквозь дверь или через ту же стену, что на лестничной площадке.
Звонок мог положить конец разгоравшейся ругани. Тому, однако, не хотелось тратить двух драгоценных минут на прекращение семейной свары. Он решил не обращать внимание на затеянную Худиевыми разборку, а делать свое дело.
Ферти знал, зачем шел сюда. И знал о полковнике Худиеве, его семействе и о самой квартире шефа следственно-розыскного управления МНБ побольше, чем тот знал о советнике по вопросам науки и культуры американского посольства и о его делах. Сыновья между собой называли отца «Пиночет». За глаза, конечно, но далеко не в шутку. И знал Том, что у полковника в квартире есть свой кабинет, в который он не допускает и жену. Убирает, разумеется, в нем она, но под присмотром мужа. Детям строго-настрого наказывалось, что даже в его отсутствие им нельзя подходить к дверям его комнаты, запираемой теперь на два кодовых замка.
Если полковник был дома и работал там, домочадцам не разрешалось включать в сеть все, что издает звук, и запрещалось стучаться к нему. Все, что следовало ему сказать, должно было говориться до того, как он войдет туда и после того, как выйдет оттуда. Полковник раз и навсегда отучил их от любопытства. Когда его старшему сыну, Ильгару, не было еще и тринадцати, ему, сгоравшему от любопытства, однажды захотелось в отсутствии отца проникнуть туда, и ему это удалось.
Илька, как называли его мать и брат, обнаружил для себя там много интересного… Журналы с обнаженными женщинами, которых в продаже не бывало, иностранные монеты, разные кинжалы, зажигалки… От этих диковинных вещичек разбегались глаза. Из кучи журналов Ильгар выбрал самый-самый, где голые мужчины и женщины занимались этим самым, и одну шариковую ручку. Не ручка, а писк. На ней была изображена девушка в бикини. Стоило перевернуть ручку, и с нее исчезали и трусики, и бюстгальтер… Никто из ребят, его сверстников, такого не видел. Что там открытки с полунагими женщинами, что они приносили в школу?! Ерунда!..
Что правда, то правда: за одним мальчиком, приволокшим колоду карт с изображением подробностей, как это между мужчинами и женщинами происходит, — ходила вся школа. Картинки на них были смазанными. Или «обмусоленными», или плохо нарисованными. Их, эти карты, как утверждали ребята постарше, делали в тюрьме. А эти — журнальные, цветные, настоящие. Некоторые на весь лист. И все что хочешь…
Добычу-то свою он вынес, а вот дверь запереть не смог. Илька успокоил себя тем, что отец может не заметить и подумает, что запамятовал запереть дверь…
Откуда ему было знать, что его отец — большой мастер проводить дознания. Илька во всем признался. Ему так и не удалось похвастать перед ребятами…
Худиев жестоко избил сына, а заодно и жену. Ее не за то, что она защищала ребенка от его кулаков, а за то, что недосмотрела.
С тех самых пор дверь полковничьего кабинета удостоилась двух хитроумных замков.
Томасу Ферти они, разумеется, не могли быть помехой. Он даже не станет подбирать к ним отмычки. Он пройдет сквозь них. Там, за той дверью, его интересовали не порно-журналы и ни ручки с пикантными изображениями.
Наверное, не из-за этих мелочей полковник так ревностно оберегает свой квартирный кабинет от домочадцев. Очевидно, в нем находится нечто не предназначенное для посторонних глаз. И связанно оно с его темными делишками.
В левой тумбе письменного стола Том ничего заслуживающего внимания не обнаружил. Смотрел быстро, внимательно листая каждую папку. И как ни старался уложиться в две минуты, ему не удалось. Они истекли в тот момент, когда Ферти выложил содержимое последнего ящика.
Теперь надо дожидаться, пока желтенькая кнопка снова приобретет рабочее состояние. А это, по словам Джилл, должно произойти через десять минут.
И Ферти, пропускавший мимо ушей перебранку, доносившуюся из соседней комнаты, стал прислушиваться к ней. Два голоса — мужской и женский. Женщина говорила нервно и просительно, а мужчина — с обидой, надрывно и категорично… Обычная семейная ссора. Упреки, угрозы… И Ферти любопытства ради вышел к ним.
Обладателем мужского голоса оказался молодой человек лет восемнадцати. Может, чуть больше. Он укладывал вещи в сумку.
— Не надо, Иленька, — взявшись за сумку, упрашивала женщина.
— Оставь, мама. Не трогай! — убирая ее руку, взвизгнул он.
Мать села на кровать и заплакала. Со злостью отшвырнув сумку, сын подсел к ней.
— Я все равно это сделаю, — обнял он ее за плечи. — Хотя мне жаль и тебя, и Раську.
«Это он о своем младшем брате», — догадался Том.
— Так не делай этого, — прижалась к сыну она.
— Не могу! — гневно тряхнул он головой. — Ты заставила себя привыкнуть, а я не могу. И не хочу…
— Ну что поделаешь, если у него такой характер? — всхлипнула мать.
— Опять двадцать пять! — скорчился сын. — Нашла характер. Встань, посмотри в зеркало. И ты увидишь его характер!.. Тебе всего сорок. Цветущий возраст. А выглядишь на все шестьдесят!.. Ты посмотри на Расима. Он в штаны писается, когда наш папочка «с характером» за какой-нибудь пустяк просит пройти его к себе в кабинет. А парню уже шестнадцать лет.
— Отец вас любит. И тебя, и Расю. Вы его не понимаете, — бросает она как козырную карту.
— Любит… — Илбгар презрительно вытягивает губы. — От такой любви один ссытся в штаны, а другой готов с седьмого этажа вниз головой.
— Да что же такое он тебе сделал?! — с пронзительным отчаянием выкрикнула она. — Ты загулял с ребятами. Было поздно. Он беспокоился, переживал, а потом не выдержал — пошел и привел тебя… Что в этом плохого?!
— Что плохого?! — с побелевшими губами прошептал он. — Мне восемнадцать. Я на втором курсе университета. Мы всей группой отмечали день Валентина. И ты, и он знали, где я… И пошел только первый час ночи. Так он вошел, остановил оркестр и на глазах у всех… при девушках… стал бить меня.
— При всех… При всех… Подумаешь!.. Им от родителей тоже достается. И тем же девушкам, — нашлась женщина.
Сын остолбенело смотрел на мать.
— Ты так ничего и не поняла, — безнадежно вздохнув, сказал он, и, подхватив сумку, направился к двери.
— Передай ему, что я никогда сюда не вернусь, — бросил он.
Женщина, ничком ткнувшись в подушку, заревела…
Ферти посмотрел на часы. Прошло пятнадцать минут. «Желтенькая» уже находилась в рабочем режиме. На душе скреблись кошки. Аж поташнивало. Но дело есть дело…
В ящиках правой тумбы стола, кроме пистолета «Макарова» и двух коробочек патронов к нему, он тоже ничего особенного не нашел… Должен быть сейф. А вот где он?..
Том подошел к книжному шкафу. Сплошь ужастики, детективы и порно.
«Ну и вкусы у тебя, полковник», — скривился Ферти.
За книгами никаких тайников. За шкафом сейфа тоже быть не могло. Каждый раз двигать столь неподъемную махину — замучаешься. Том без всякой мысли толкнул его и… шкаф отъехал в сторону… Свободно, бесшумно.
«Прокололся, полковник, — хмыкнул Ферти. — Подвела память. Забыл поставить на стопор…»
Не забудь он этого, Том ни за что не догадался бы, где находится этот закамуфлированный обычными стенными обоями его заветный сейф.
Ферти стал изучать замочную скважину несгораемого ящика и стену вокруг него. Замок был не из простых. Но не придумали еще таких, которые не отпирались бы. Главное, отсутствовала сигнализация. Полковник нисколько не сомневался в ее неуместности. Полагал — «мой дом — моя крепость».
«Какой умник, интересно, придумал такую пословицу?! — усмехнулся Том. — А может, он не стал здесь монтировать сигнализацию, чтобы не привлекать внимание к тайнику?»
Время иссякло. И снова, уже по третьему разу, нужно было ждать, когда заработает желтая кнопка.
Хозяйка возилась на кухне. Стряпня, вероятно, успокаивала ее нервы. Ферти обошел всю квартиру и вышел на балкон. Отсюда хорошо просматривались Центральный стадион, запруженная людьми ярмарочная площадь и даже море. Самое интересное было другое: он, по-дикому боявшийся высоты, стоял на краю балкона как ни в чем не бывало. И, стоя здесь, ему казалось, что стоит шагнуть вперед, и он окажется на земле, внизу, у припаркованных машин. Не упадет, а просто сойдет, как с подножки трамвая. Все находилось в одной плоскости с балконом…
«А что я жду?» — вдруг осенило его.
Чтобы открыть сейф, нужен ключ. Он же ему на глаза не попадался. Ни в столе, ни в шкафу, ни в тумбочке под телевизором и нигде в другом месте… Придется, решил он, наведаться сюда вечерком, когда придет домой хозяин. Ключ при нем. И он без проблем завладеет им… Ну какой, спрашивается, «диалог» с сейфом может быть без ключа? Ключ развяжет ему язычок.
Соскакивать вниз, как с подножки трамвая, Ферти не рискнул. Вдруг обман зрения. С этой пространственностью, находясь, как говорил Майкл, за «пологом времени», шутки плохи. Столько непривычного, столько неожиданного. Надо будет спросить у Майкла и об этом эффекте. Наверное, другой поворот времени и другое ощущение всего. И иная среда жизни. Может, это так и есть, но с седьмого этажа вниз пока воздержусь.
— И напрасно, — выслушав рассказ Тома, промолвила Джилл. — Я такое проделывала и, как видите, цела.
— Когда это? — усомнился Том.
— Когда посещала Майкла в тюремном лазарете. Кстати, и входила я в то здание не через парадный подъезд, а по стене — наверх. Необычайное удовольствие, — похвастала она.
Том промолчал. Он ей верил. И дал себе слово проверить, каково это — карабкаться по стене на седьмой этаж, а потом оттуда — вниз… Да еще с удовольствием.
Джилл повернула ключ зажигания и, прежде чем тронуться с места, заметила:
— Думаю, мы теряем время, дожидаясь вечера.
— Ничего не поделаешь, — вздохнул Ферти.
— Едем к полковнику на работу. Там с ключа снимете слепок, а уже к вечеру вы заявитесь к ним с готовым ключиком, — предложила она.
— В этом есть резон, — после некоторого раздумья согласился он.
И машина тронулась с места.