1. Посланник
— Мастер, вы спите? — спросил вошедший к нему, в комнату отдыха, дежурный.
Никакого желания откликаться у Строптивого не было. Ему привиделся сын. И видел он его как наяву. Даже чувствовал он голову на своем плече. А ладонь как это не казалось странным, продолжала ощущать жестковатые волосы юноши… Они о чем-то долго-долго говорили. Строптивый, кажется, успокаивал его. Успокаивал и восхищался. Хвалил за что-то и подбадривал.
Полулежа в кресле он так глубоко и с таким наслаждением окунулся в эту встречу, что выплывать из этого полусна и лишать себя столь сладостных минут удовольствия, не так уж часто выпадающих на его долю, не хотелось.
— Мастер! — настойчиво окликал дежурный.
«Раз настаивает — значит что-то безотлагательное», — резонно заключил Строптивый и открыл глаза.
— Я весь внимание, — прохрипел он.
— К вам посланник Всевышнего.
«Ого!» — воскликнул он про себя, а вслух, как можно сдержанней, спросил:
— Где он?
— Ждет в вашем рабочем кабинете.
— Я сейчас, буду. Пойди доложи.
Вместо того, чтобы повернуться и выйти, дежурный сделал шаг вперед и доверительно прошептал:
— Мастер, это — Вэкос Проницательный.
— Вот как! — удивился Строптивый и поспешил к себе в кабинет.
«Странно, — подумал он, — с чего бы ему представляться Посланником?»
То был действительно Вэкос. Подчеркнуто официален и, как показалось Строптивому, немного торжественен. В обычно бесстрастных глазах его совсем по необычному сквозило открытое дружелюбие.
— Я уполномочен Всевышним особо поздравить вас с успешным окончанием работы и пригласить в Его Резиденцию. Я уполномочен объявить вам, что за проявленные высокую дисципрлинированность, самоотверженность и терпение, добросовестность и мужество, вы досрочно, с этой минуты, освобождены от наказания. Обвинения в отношении вас теряют всякую силу и вы назначаетесь первым заместителем Верховного Координатора служб ВКМ…
Руки Строптивого впились в подлокотник кресла. По щекам заходили желваки. Ему стоило неимоверных усилий, чтобы не вскочить и не орать от радости на все миры. Подавив в себе шквал безудержного ликования, он срывающимся голосом сказал:
— Повтори, Проницательный.
И Посланник слово в слово повторил и добавил:
— От себя скажу, должность моего первого заместителя учреждена тем же Его Указом.
— Значит, я твой заместитель? — деланно буднично, словно речь шла о погоде, спросил Строптивый.
— Нет. Ты Первый заместитель, — в том же ключе прозвучал ответ.
Наконец, Строптивый широко улыбнулся.
— Я не знаю, как вести себя в таких случаях, — откровенно сказал он.
— Естественно, — посочувствовал Посланник, — такой случай выпадает раз в жизни и одному на миллиарды душ.
— Может… — начал было Строптивый, но Верховный Координатор властным жестом руки остановил его.
— Я не закончил Мастер.
— Извини, — насторожился Строптивый.
— Я уполномочен также передать тебе этот видеокристалл и после его просмотра обсудить и принять решение с учетом полученных от Всевышнего рекомендаций.
Принимая кристалл, он спросил:
— Что в нем? В двух словах.
— Посмотри и послушай, — посоветовал Вэкос. — Уверен, тебе будет интересно.
— Неужели на свете есть нечто интересней той новости, что ты принес мне?
— Все относительно, — многозначительно усмехнулся Посланник. — Дело в том, что Всевышний встречался с твоим сыном.
Строптивый напрягся.
— Всевышний спроецировал перед ним тебя…
Строптивый вспомнил о своем недавном видении и поспешно взялся за кристалл. Вспыхнул экран.
— Они встретились в горах, где Всевышний отдыхал, — объяснил Вэкос.
— Он вызвал Пытливого туда? — удивился Строптивый.
— Нет. Оказалось, то место для уединения облюбовал себе и твой сын. Пытливый прилетел туда в крайне расстроенных чувствах. Чтобы отвлечься…
— Понял, — остановил его Строптивый.
И тут Мастер увидел себя, идущим от куста гранатника в сторону объятого благостными думами величественного Кедра, стоявшего над пропастью в роскошном ковре маков и созерцающего творение рук своих…
Стоя у экрана, Строптивый машинально склоняет перед Ним голову…
В изножии Кедра серым комочком, при черной печали, сидит ни о чем не догадывающийся Пытливый. Он видит отца и улыбка светлой надежды смахивает с его лица темные тени грусти…
Он сидит доверчиво прижавшись к Строптивому и знает, что отец поймет его, защитит, не даст в обиду. Но все, что он говорит ему — не исповедь самооправдания, а обстоятельный анализ проведенного им исследования…
Строптивый в течение часа, не отрываясь смотрит на «свою» беседу с сыном. Вэкос что-то пытается сказать ему, но он машет рукой. Просит не мешать…
Строптивый на экране задает сыну те же вопросы и также сопереживает с ним, как это делал бы Строптивый, находящийся сейчас на полигоне. С одной лишь существенной разницей…
Каждое слово, произносимое тем Строптивым, было не словом, а многомерным и одушевленным понятием. Это даже были не слова. Нет, это вовсе были не слова. То были мысли рождающие их. То были чувства, берущие за душу.
То был серебрянный перезвон четок. То была разверзшая тайна тайн. И была в них пронзительная ясность значений. И скорбь была. И был восторг. И была непрошенная слеза. В них были сон и явь. И хрустальный смех младенца…
…То говорил Всевышний…
2. Грани страсти
…Сын запрыгивает во флаер. Экран гаснет. И Мастер какие-то мгновения смотрит в пустоту.
«Подумать только… Этот парень — мой сын», — говорит про себя Строптивый.
Словно прочитав его мысли и возвращая ученого в реальную обстановку, Посланник произносит:
— Похож.
— Да, Вэкос, — пряча увлажненные глаза, глухо отзывается он. — Родинка точь в точь моя. Ребята узнали его по ней.
А затем, вскинув голову, горячо прошептал:
— Спасибо, Всевышний… За него и за нее — спасибо.
— Разве дело в родинке? — не соглашается Вэкос и не без резона замечает:
— Вы одного поля времени.
— Правда, здорово он это нашел? — по-ребячьи пылко реагирует Строптивый.
— Он у нас молодец! В папу, — говорит Посланник.
Фраза «в папу» произнесена была с явным подтекстом.
— Не совсем в папу, — поняв его намек протестует Строптивый. — Я обманул, спятив от страсти. А он — во имя науки.
— Та же страсть. Грань иная, — мягко возражает Вэкос и, поразмыслив, добавляет:
— Молодец, однако, он в другом… Мальчик сумел разгадать секрет Земного бедлама. Ключ от него действительно лежит в сюртуке у Времени. Конечно же, время. Конечно же, этот тихий невидимка посеял хаос среди землян. Признаться, весь замысел Всевышнего держался на нем. На его неизвестых мужам ВКМ функциях.
— Ни я, ни мои ребята тоже не знали об этом, — обронил Строптивый.
— Да, вы не знали. Но, согласись, у твоих ребят был шанс самим дойти до всего. Он ведь их не торопил.
Явно раздосадованный упущенной возможностью открыть одну из тайн мироздания, которая казалась сейчас такой очевидной, он стукнул себя по лбу.
— Как это было просто.
— Было… было… было… — несколько раз повторил Посланник.
— Господи! Мои ребята мучались над каждой мантией, над каждым кодом. Изощрялись над ними, как заплечных дел мастера. Лишь бы добиться той кондиции индивидуальности, какая им была нужна, которая работала бы на замысел Всевышнего. А, оказывается, мы не так ее делали. Теперь все, как говорится…
— Ничего не все!.. И не теперь, — перебил Вэкос. — Замысел остается. Его не трогаем… Завтра мы все обсудим. Всевышний созвал аэропаг.
Строптивый понял суть дела. Из Начальных других пяти Лучей идет поток душ не лучшей кондиции. О чем свидетельствует зафиксированная серия эксцессов, никак не вяжущаяся с нормами жизни на ВКМ. И причина, значит, в том, что на Начальных планетах, созданных до Земли, параметр времени в разумных особях был учтен. А конечным результатом этого стали те самые пресловутые очаги негатива, которые проявлялись повсеместно. По всем Венечным. А вот на шестой Венечной, как показали наблюдения, такого не наблюдалось… Так что Земля нужна такой, какая она есть.
И Строптивый снова подумал о сыне: «Какой он, однако, молодец. Разгадать хитроумную ловушку самого Всевышнего».
— Вэкос, неужели его осудят! — с тревогой за сына и не без ноток просительности, произнес он.
— Предварительное слушание дела состоялось. Пять месяцев ссылки на Землю. Без кругооборота. Пусть проводит в жизнь одну из своих рекомендаций… Мягче, как сказал Всевышний, нельзя. Насколько я понял, Пытливый должен быть подальше от ВКМ. Цель: до поры до времени не придавать широкой огласке его открытие. Чтобы в идущих из ВКМ в Кругооборот и направляемых на Землю не возникло недовольства.
— Ты сказал о каких-то его рекомендациях. Ты что имел ввиду? — спросил Строптивый.
— Их у него несколько. И весьма интересных… Между прочим, одну из причин чрезмерного обострения отношений между землянами Пытливый видит в разбросанности по хроноспиралям отраженных контактных точек людских субстанций. Он предлагает их скучивать с Земли.
— Это, может и удастся. Hо оно мало что даст, — разводит руками Мастер.
— Немного, конечно, — согласился Вэкос и по-доброму усмехнувшись юдобавил:
— Пусть дерзает! С нашего мальчика на Земле начнется Великое переселение народов. Он на себе испытает как велико значение Личного поля времени в жизни человека. Будет понимать и хотеть и будет не мочь изменить себя.
— То есть?
— Одно его «Я» будет хотеть добра, любви и покоя, а другое — реальное, с вдохновенной страстью будет продолжать делать обратное. Сеять смерть, ненависть и жаждать крови… Слышать, да не так. Видеть, да не то. Хотеть, да не мочь. Таков физический эффект Личного поля времени. Самое типичное его проявление. В конце концов поймет, в чем заблуждался.
— Кстати, Вэкос, у Пытли, сына моего, есть девушка. У них любовь…
Посланник расхохотался.
— Строптивый был бы не Строптивым, если бы не задал этого вопроса… Это все-таки будет наказание в форме служебной командировки. И потом пять месяцев по ВКМ — сущий пустяк в сравнении с пятидесятью годами.
— Не правда ли? — заглядывая в глаза Мастеру, спрашивает Проницательный.
— Не говори, — вздыхает Строптивый. — пять месяцев — ерунда.
— Но ты меня не дослушал, — возвращаясь к прерванному разговору, говорит Посланник. — Пытливый считает, что на землян можно влиять и другими методами. Дать им религию. Веру в Господа нашего. Кстати, к такому же выводу пришли и твои друзья. И пришли они к нему независимо друг от друга…
— Вера в лучшее, — сказал Строптивый, — фактор существенный. Но разница в восприятиях и в понимании могут исказить самую лучшую из религий.
— Вот именно, дорогой мой. Вот это то и будет предметом обсуждения аэропага… Всевышний считает, что после процесса Великого переселения народов, которое начнется с твоего сына, на Землю следует послать Будду. Им станет Озаренный. Он даст землянам буддизм. Затем явится Кроткий. Его нарекут сыном Божьим — Иисусом Христом. Люди Начальной планеты шестого Луча получат от него в дар Христианство. Вслед за Иисусом придет Магомет. Им будет Верный. Он осенит человечество Земли полумесяцем Ислама. Они будут уходить один за другим приблизительно через каждые пять лет по времени ВКМ.
— Вэкос, а я? — с настороженностью спрашивает Строптивый.
— Я понял тебя. Выбор на них пал не случайно. Это их предложения. Их видение вероисповеданий… Что касается тебя. Ты нужен Ему здесь. И ты уже определен. На первых порах подключишься к созданию седьмого и восьмого Лучей. А совсем скоро займешь мое место. Я устал, дорогой. И ухожу в Кругооборот. Об этом я тоже уполномочен сообщить тебе…
Строптивого словно оглушило.
— Почему, Проницательный?! — спросил он.
— Устал я, право. Очень устал… Ну хватит! Кроме этой новости, остальное мы должны сообщить аэропагу и настаивать на их признании…
— Все! Пора! — решительно поднявшись, Верховный Координатор пошел к выходу.
3. Записка
Слушание отчетов подходило к концу. Сегодня второй и последний день. Осталось всего семеро. Где-то к полудню, а может и раньше, все закончится. Ментор подведет итоги.
Всевышний, которого вчера ждали каждую минуту, так и не появился. Ложа Его пустовала. И никого не было из Его окружения. Хотя Камея и многие другие утверждали, что перед началом слушаний видели Верховного Координатора. Как Пытливый не заметил этого — просто уму непостижимо. Ведь в ожидании отца он с самого утра вертелся в университетском городке.
Наверное, Вэкос промелькнул, когда Пытливый побежал в ректорат, полагая, что отец там. Но в ректорской суетились лишь технические работники. На всякий случай все же заглянул в настежь открытую дверь кабинета Ментора. Никого. И он вернулся к ребятам. Камея, захлебываясь, говорила, что она вот так, рядом, как его сейчас, видела Проницательного. Хорошо Пытливый ей ничего не сказал про отца. Сейчас бы она тоже переживала. Или, что хуже, стала бы успокаивать. Она почему-то была уверена, что именно ей удалось снять с него гнет стресса и пробудить уверенность в себе.
Пытливый работал над отчетом всю ночь. А когда они с Камеей пошли закладывать его работу в компьютер, он сказал:
— Камеюшка, я нашел разгадку. Обман мой стоил свеч, — и обхватив девушку за талию, закружил с нею и раскатился громким смехом.
И надо же, в этот самый момент в компьютерную вошел Карамельник. Холодно кивнув, он с плохо скрытой гримасой неприязни, прошествовал мимо.
«Вот его настоящее лицо. Сейчас он без нимба. И это хорошо видно», — подумал Пытливый и не удержавшись выкрикнул:
— Карамельник, я достоин наказания, но заслужил ли я пренебрежения?
Декан не замедлив шага и не оборачиваясь, пожал плечами. Мол, как знать?
— Чинуша! — обругала его Камея.
Этот инцидент не испортил им настроения. Взявшись за руки и, нарочно, еще громче хохоча, они выбежали на улицу…
— Явившихся на защиту отчетов просим занять свои места, — прозвучало в эфире.
Пытливый не спешил. Он продолжал высматривать, не появится ли отец.
— Ты кого-то ждешь? — спросила Камея. — Мы остались одни.
— Просто волнуюсь, — ответил он.
— Все будет хорошо, — твердо сказала она и взяв за рукав самым настоящим образом затащила его в помещение.
Они с Камеей уселись в первом ряду. Почти глаза в глаза с Большим Ученым Советом Школы. Был среди них и Карамельник. Обдав Пытливого с Камеей холодом, он демонстративно стал смотреть поверх их голов, чуть ли не каждому приветливо кивал и слащаво улыбался. Ментор, шептавшийся с одним из членов Совета, очевидно, краем глаза заметив его, отвлекся и, указательным пальцем касаясь кончика носа, поднимал его вверх, что означало: держи нос выше. Пытливый понимающе кивнул и утрированно, так, чтобы видел Карамельник, задрал подбородок. Ментор улыбнулся и, еще немного пошептавшись, наконец обратился к собравшимся.
— Порядок таков. Каждый, кто будет вызван, подходит к кафедре и зачитывает подготовленный по теме отчета реферат. Расширенно по теме исследования и коротко выводы, рекомендации и так далее. Оппонировать выступающему придется каждому из вас. Нас здесь — нет.
Ментор обвел всех взглядом и, улыбнувшись, продолжал:
— Но это не значит, что мы, Большой Ученый Совет Школы, лишены слова. Если понадобится, или если очень попросите, один-два вопросика подбросим. Итак, первым на кафедру для защиты Отчета о командировке на Начальную планету шестого Луча приглашается… Кто там первый сдал? — спросил он у секретаря Совета.
— Слушатель Книжный! — не заглядывая в список, объявила она.
— Прошу, коллега, — пригласил Ментор.
И обсуждение началось.
Насколько Пытливый помнил, слушатель анализировал проблему с точки зрения разноязыкости землян. Исследовал довольно подробно. Со всех сторон. И так и эдак. А вывод особой ударной силы не имел.
— Полагаю, — сказал он, — мои многочисленные наблюдения, серия экспериментов, анализ взаимоотношений и контактов разноязыких племен дают основание рассмативать настоящую работу, как одну из многих сторон в деле разрешения возникшей на планете Земля проблемы…
— Все? — поинтересовался Ментор.
— Все! — ответил Книжный.
— Прошу вопросы и свои соображения по поводу, — ректор показал на стоявшего за кафедрой слушателя.
— У меня вопрос, — выкрикнул кто-то из задних рядов.
— Возможно я прослушал, а возможно в реферате это упущено. Подсчитывалось ли количество языков и наречий?
Книжный ответил утвердительно, назвав четырехзначную цифру.
С места поднялся Ретивый.
— Коллега, тебе наверняка приходилось встречаться с фактами такого рода, когда люди разноязычных племен, общаясь между собой, понимали друг друга. Чем вы объясните эту странность?
— Уровнем культуры и интеллекта, — коротко ответил тот.
— Допустим, — не унимался Ретивый, — но и ты, равно как и все присутствующие, были свидетелями того, как люди одного племени, разговаривающие на одном языке, не понимали друг друга, смотрели на одни и те же вещи по-разному, оценивали и решали одну и ту же проблему не одинаково… Что в конечном счете, как мы знаем, вело к неразумным эксцессам.
— Тут, — раздумчиво начал Книжный, — целый букет несовмещений. Так неприятие здравого смысла соплеменников проистекают от своекорыстных интересов каждого. Отсюда нежелание видеть очевидное. И, в конце концов, опять-таки от того же самого слабо развитого у землян здравого смысла, низкой степени знаний и малого жизненого опыта.
— Ты проводил сканирование их реакций? — наседал Ретивый.
— Очевидное я не ставил под сомнение.
— А напрасно! — заявил Ретивый. — Я проводил зондаж этого явления. Выяснилась любопытная картина. Ни корысть, ни характеры, ни степень знаний и ни недостаток жизненого опыта являлись причиной разнобоя мнений. Зондаж показал явную искренность их заблуждений… Почему?
— Это уже другая грань исследования, — сказал Книжный и не без ехидства заметил:
— Надеюсь на свое «Почему?» у тебя есть ответ.
Ретивый смолчал. Он не стал больше его донимать вопросами.
— Если я правильно понял, — вмешался Пытливый, — твоя работа не отвечает на вопрос, почему на Голубой возникла проблема, ради которой нас туда послали?
— Я ставил перед собой иную цель. Рассмотреть одну из граней этой проблемы, которая возможно, так или иначе прольет на нее свет.
— Ваши предложения, слушатель Книжный! Конкретно и коротко, — потребовал один из членов Совета.
— Свести количество языков общения до минимума. Двух-трех, думаю достаточно. Либо создать и закультивировать на всех один единственный, как, положим, на некоторых других Начальных планетах.
Больше вопросов не было. Пока Книжный занимал в зале свое место, а другой отчитывающийся шел к кафедре, в зал открылась дверь и кто-то рядом сидящему у дверей передал вдвое свернутый лист бумаги. Он пошел по рукам и, наконец, дошел до адресата. Им оказался Пытливый. Записка была от Строптивого.
«Пытля! Извини, придти не мог. Встретимся завтра. Мы найдем тебя. Привет Камее. Папа».
Протягивая записку Камее Пытливый представил себе, как они — отец, Озаренный, Верный и Кроткий — шумной компанией ввалятся к нему в комнату, и наверняка станут подтрунивать над ним. А потом он всех повезет в горы. На поляну Божьей ауры. Правда, если они не будут заняты. От этих приятных мыслей его отвлек острый локоток Камеи.
— Плут ты этакий! Так ты там ждал отца?
Он кивнул.
— А я то думала… Кстати, откуда он знает обо мне?
— Наверное от Чаруши, — предположил он. — Да и Мастера, наверное, рассказывали.
4. Из окраин миров
Все то и дело поглядывали на ложе Всевышнего. Ярко освещенное, оно пустовало. Слушатели явно были разочарованы. Возможно многим из них никогда больше не представится случая встретиться с Ним. Хорошо если где-нибудь на перекрестке судьба столкнет с Верховным Координатором. Но и этого может не произойти.
Камея выступала во второй половине дня. Она исследовала биофизические и биохимические аспекты проблемы, как стабилизирующие факторы психики и отдельную главу посвятила роли искусства и фольклора во взаимоотношениях Хомо Сапиенсов Земли.
— Я позволю себе, — начала она, — зачитать реферат, предварив его своего рода заявлением. Моя работа не назовет и напрямую не покажет на «виновника» того «Вавилонского бедлама», коим, к сожалению, охвачена замечательнейшая из всех Начальных планет — Земля.
Последняя ее фраза вызвала в зале оживление. Пробежали довольно четко слышимые реплики: «Бесподобная планета…», «Лучшая из всех…», «Изумительное создание…» А в ряде мест раздались хлопки.
«Ах ты лиса пушистая!» — с восхищением глядя на Камею, прошептал себе под нос Пытливый.
Реакция слушателей на ее слова была понятной. До нее, а она вышла к кафедре двадцать первой по счету, никто не удосужился дать оценку самой планете, а значит и ее творцам.
— Думаю, — продолжала Камея, — Земля нам поставила задачу, требующую для ее решения комплексного подхода. То есть, решить ее, пользуясь методологией знаний какого-либо одного из известных нам видов материи, вряд ли удастся. Это моя личная точка зрения. Может, и ошибочная.
Пытливый насупился. Но никто этого не видел. И никто не слышал, как он пробормотал: «Ошибочная, конечно».
— И мою работу, — говорила Камея, следует рассматривать, как подступ к этой проблеме. Потому что, рассматривая ее с биофизической и биохимической плоскостей, а также под углом человеческой психики, я видела тупики и заходила в них. Вот эту сторону своего Отчета я и выношу на суд своих коллег. Надеюсь, это станет на определенные годы моим научным занятием…
Где-то в одиннадцатом часу вечера, посовещавшись с членами Совета, Ментор, вместо того, чтобы вызвать за кафедру очередного слушателя, объявил перерыв до завтрашнего дня.
— Осталось семь человек, — сказал он. — Не будем же сидеть до утра. Полагаю следует прерваться… В десять ноль-ноль собираемся здесь же. До свидания.
— Доброй ночи! — отозвался за всех Дрема. Ментор шутливо погрозил ему пальцем.
— А я уже отчитался, — в тон его шутки озорно сообщил Дрема.
Да, у него, у Камеи и для многих других все было уже позади. Пытливому же все еще предстояло.
Он поднялся задолго до рассвета, чтобы еще раз просмотреть наброски реферата. Кое-что поправил. Кое-что убрал. Вычеркнул то, что выглядело корявым и неубедительным. Потом стал добавлять и увлекся глубоко окунувшись в уже готовый материал. Потому, видимо, и не услышал как тихо приоткрылась дверь и в комнату на цыпочках вошла Камея.
— Ну, здрасьте! На охоту идти, так собак кормить, — заглядывая ему через плечо, весело возмутилась она.
— Я, между прочим, жду тебя с шести утра, — внимательно глядя на Камею, сказал он, а потом, неожиданно схватив ее за плечи и изобразив свирепого землянина, процедил:
— А ну выкладывай! Почему твоя рожица вымазана хитростями?
— Вот почему! — подняв над головой газету воскликнула она.
«Канун» заметил Пытливый.
— Читай! Прямо на первой странице… Вчерашний вечерний выпуск.
В глаза бросался крупно набранный заголовок:
«ВОЗРАЩЕНИЕ ВЕЛИКОГО СТРОПТИВОГО»
Текст был набран жирным шрифтом.
«За проявленные самоотверженность, творческий подход и добросовестное выполнение ответственных заданий, Указом Всевышнего, за семь лет до официального истечения срока наказания, вчера из окраин миров отозван в Резиденцию Удостоенный Высшей степени Деятеля науки, обладатель трехярусного нимба — Великий Строптивый.
Об этом нашему корреспонденту сообщил Верховный Координатор Служб Всевышнего Проницательный. На вопрос, в каком качестве он будет использован после возвращения из довольно продолжительной ссылки, Вэкос ответил:
— Строптивый рекомендован на вновь открывшуюся должность моего первого заместителя.
— Как по-вашему, согласится ли Всевышний с этой рекомендацией?
— Рекомендация исходит от Самого Всевышнего.
И сию минуту, перед тем, как отдать распоряжение на тиражирование номера, из Резиденции пришло сообщение: „Строптивый утвержден на должность Первого заместителя Верховного Координатора“.
Редакционный коллектив газеты „Канун“ поздравляет Великого Строптивого с возвращением и высоким назначением.
Редакция надеется в ближайшее время провести беседу с ученым и более подробно рассказать о сорока трех годах его деятельности, которая, к сожалению, оставалась в тени и была недоступна нашим и не только нашим репортерам».
Вслед за этим сообщением шла другая публикация, под названием «ОСЛЕПЛЕННЫЕ ЛЮБОВЬЮ ». Он имел подзаголовок: «Репортаж с улицы Поющие кроны».
«Есть такая улица в провинциальном городке на Венечной планете третьего Луча. Зеленая. Тихая. Безлюдная.
Безлюдная и тихая она была до сегодняшнего дня, когда пришло сообщение о возвращении из ссылки в Великий Круг Миров выдающегося ученого и одного из приближенных к Всевышнему человека — Строптивого.
Но какое отношение и эта планета, и этот невидный городок, и эта неприметная улица, спросит читатель, имеет к знаменитому Мастеру. И читатель будет прав. Ведь он хорошо знает, что ученый — альфиец и коренной столичный житель Альфы. И вместе с тем будет не прав. Дабы он не знал и не мог знать, что именно здесь поселилась и сорок три года ждала своего мужа его спутница жизни — Чаруша.
Это молодая, потрясающе красивая и обоятельная женщина вела скромный образ жизни. Работала модельером. Причем успешно. Творческая мастерская, возглавляемая ею, не раз удостаивалась чести выставлять свои одежды на публичных показах-конкурсах в столице третьей Венечной, где дважды признавались лучшими моделями года. Никому из руководства планеты, а тем более местным властям, жителям города, ее соседям и подругам по работе и в голову не могло придти, что Чаруша — супруга известного на ВКМ ученого.
Как выяснилось, „Канун“ первым из всех заполучил эту информацию и сообщил об этом мне, своему собственному корреспонденту, обслуживающему данный регион планеты. Я примчался на улицу Поющие кроны до начала рабочего дня. Хозяйка построенного под старину особнячка явно удивилась столь раннему визиту.
— Чаруша, я по поводу новости, которую вы, наверное, уже получили…
— Какой новости? — насторожилась она.
Оказывается, Чаруша, как впрочем и все мы, была не в курсе происходящего. И я ей зачитал поступившую из редакции телеграмму. Из глаз ее брызнули слезы. Она долго не могла говорить.
— Спасибо редакции за доставленную мне с утра большую и светлую радость, — сказала она.
— Обязательно передам, — заверил я ее.
— Скажите, а сыну сообщили?
В депеше, полученной мной, говорилось только о ней. О сыне ни слова.
— У вас есть сын?… Сын Строптивого?
— Да. А что вас так удивило?
— Где сын сейчас? Как его зовут?…
— Зовут его Пытливый. Он слушатель Высшей Школы Удостоенных.
Имя Пытливый показалось мне знакомым.
— Где я мог слышать о нем? — спросил я Чарушу.
— Вы могли прочесть о нем в газетах. Кстати, и в „Кануне“ тоже писалось о нем. Дважды, между прочим.
И правда. Однажды, много лет назад, когда я работал в одной из больших газет третьей Венечной, через меня проходила информация о получении общепланетной Золотой медали выпусником провинциального Университета.
Это, кстати, и сейчас большая редкость. А позже, в „Кануне“ под рубрикой „Новости из Резиденции“ я читал о том же самом парне, который выдержав какой-то архитрудный тест был зачислен вне конкурса в Высшую Школу Удостоенных.
Это было для нашей Венечной сенсацией, прозвучавшей на всю ВКМ. Средства массовой информации публиковали и вещали об этом факте чуть ли не месяц. Стало быть, в тех двух случаях, речь шла о Пытливом. О сыне Строптивого.
— Пытливый, вероятно, гордился своим знаменитым отцом? И, конечно же делал все, чтобы быть достойным его? — спросил я.
— Вы не поверите, но он не знал, кто его отец. Хотя постоянно спрашивал меня о нем. Но я ничего не могла ему рассказать.
— Вам было не позволено?
— Нет. Такого табу не было. Просто я ничего не помнила. В моей памяти все связанное с мужем было, скорей всего, заблокировано. Это насколько я понимаю сейчас, было формой наказания для меня. И поделом…
Нас со Строптивым ослепила любовь. Пораженные ею, мы, можно сказать, осквернили этот редчайший из даров Всевышнего. Что нам стоило придти к Нему с покаянием? Уверена Он нас понял бы и простил. Теперь, прозрев, мне хотелось бы, чтобы эхо нашей тогдашней со Строптивым боли, донесло до Всевышнего наше раскаяние: „Прости, Господи!“ И, отсюда, с высоты лет своих, прошу: от меня, от моих любимых мужа и сына через вашу газету донести до Него наше безграничное и задушевное „Спасибо!“… Мой голос для этого слишком слаб и тих.
— Вы будете ждать мужа здесь или вылетите ему навстречу?
— Куда?… Аж, не верится… Я ничего не знаю… Ведь он не знает где я… И даже не знает, что у него есть сын — необыкновенный мальчик.
Я был ошеломлен.
— Как?! Разве Пытливый родился не при нем?
— Нет. Я ему не успела сказать о своей беременности…
— Значит, мальчик рос даже без поддержки тени своего великого отца?
— Как теперь мне кажется, он рос под более величайшим покровительством, — твердо проговорила женщина.
Я предложил ей связаться с сыном и поделиться радостным событием. Признаться я преследовал иную цель — взять у будущего ученого блиц интервью. В комнате Пытливого, однако, никто не отвечал. Потом Чаруша заторопилась. Сказала, возможно, с минуты на минуту муж приедет, а у ней не прибрано. Хотя все кругом блестело чистотой.
Я направился в единственный в этом городке Дом моделей поговорить с людьми много лет работавшими с Чарушей и предупредить их, что она задержится…»
Дальше Пытливый читать не стал. Он бросился к видеофону. В особнячке на улице Поющие кроны никто не отвечал.
— Разница во времени. У них там глубокая ночь, — растеряно проговорил он.
— Да и тебя действительно не было. Мы в это время сидели на защите Отчетов, — сказала Камея.
Последний раз Пытливый с ней разговаривал дня четыре назад. Она сама позвонила… Спросила не плохо ли ему, а то у ней на душе отчего-то скребутся кошки. Он тогда подумал о загадочном материнском чутье. За десятки миллионов километров от него почувствовать, что у ее сына неприятности.
В те дни как раз ему объявили о совершенном им подлоге и он имел первый нелицеприятный разговор с деканом Карамельником.