Война в Югославии имеет вкус сигарет. Курят все и помногу, – пожилые матроны смолят контрабандные румынские "ЛМ", студентки достают из сумочек поддельный "Бонд", мужчины предпочитают табачные самокрутки, а дети – местный крепкий "Ловчен". Бывают минуты, когда и некурящие просят сигарет. Однажды в три часа ночи у стен горящего, только что разбомбленного здания я видела спасателя в марлевой повязке со слезящимися от дыма глазами. Время от времени он стягивал повязку и со вкусом затягивался сигаретой, кашляя и хрипя от недостатка кислорода.

Утро в Белграде начинается с бесконечных очередей к табачным киоскам, а ночью на Бранковом мосту тянет сладковатым дымком марихуаны. Там гуляет местная братва.

Молодые, уголовного вида мужчины подогревают на кострах в котелках ракию (вид местной водки), угощают ею прохожих, целуют в шею случайных русских и орут:

"Мафия за Ельцина!" Эта хмельная гульба напоказ заводит с пол-оборота. "Раньше мы пуцали (стреляли) друг в друга, сейчас будем пуцать в американцев, – твердят сербские братки. – Кончится война, снова будем пуцать своих". Зажженные фары припаркованных машин просверливают светлые туннели в темноте. Все это напоминает пикник, устроенный на кладбище.

Днем на Бранков мост ходят "нюхнуть политики". Бесконечные митинги протеста, дождь трескучих лозунгов, рок-концерты, марафоны бегунов, увешанных мишенями. Город лихорадит. Война подпалила чувство национальной гордости. Дня не проходит, чтобы людская толпа, ее ярмарочное вдохновение не рождало бы там или сям сиюминутный спектакль. Эта вакханалия патриотизма, это нервное калейдоскопическое веселье создает диковинную обстановку войны "понарошку". Все имеет привкус театра. Когда поздним вечером в теплой компании сдвигаешь бокалы с терпким красным вином и сквозь их звон слышишь вой воздушной тревоги, адреналин веселее плещется в крови. Только смерть, что сыплется с неба каждую ночь, возвращает к реальности.

Распухшая золотом и оружием махина Америки устраивает в ночном небе шоу в лучших голливудских традициях. Город, затаив дыхание, обращает беспокойный, ищущий взгляд в темноту. Вначале раздается тихий свист летящей ракеты, потом огненный взрыв, от которого вздрагивают дома, и тут же праздничным салютом отвечает сербское ПВО. Огненные букеты взмывают в небо и сыплются блестящим дождем на землю. А эти звуки в небе? Настоящий оркестр! Точно Бетховен.

Сколько ни тверди жителям Белграда, что опасно подходить к окнам, все равно они будут проводить ночи в ожидании, прилипнув носами к стеклу, не в силах насытить глаз зрелищем жуткой смертельной красоты. Людям требуется трагедия, это их аперитив. С убежденностью фаталистов они верят, что господь хранит невинных по долгу своей небесной службы.

Но ангелы-хранители не всегда расторопны. Ночь, когда разбомбили телецентр, оказалась последней для двадцати журналистов и работников телевидения. Сила "взрыва была такова, что фрагменты человеческих тел находили даже во дворе русской православной церкви, находящейся неподалеку. Из соседнего кукольного театра посыпались куклы с оторванными головами. Ампутации рук и ног раненых проводили прямо на месте, в огне и дыму. Один из журналистов, погребенный под завалами, дозвонился по мобильному телефону, но откопали его слишком поздно. Задохнулся. Девушка монтажер, работающая на ТВ, попросила одного парня подменить ее на ночной смене в ту ночь. Парень погиб. "Судьба", – говорят люди и качают головами.

События грохочут изо дня в день. Самолеты кружат над городом, словно разборчивые мухи, исследующие кусок бисквита. Бомбежки происходят с тупой регулярностью в два и в четыре часа утра. Психологи давно доказали, что самое сильное давление на человеческую психику оказывают предрассветные часы. Четыре утра – это час полной беспомощности, когда притупляется чувство самоконтроля, когда ты немощен и слаб. Город поражен бессонницей, этой привычкой лежать без сна, ожидая, когда из кокона смутного опасения вылупится бабочка страха.

В пригородах Белграда, где по ночам Страшный суд в полном разгаре, люди при первых звуках сирены отправляются в бомбоубежища, вооружившись подушками и одеялами. Однажды я ночевала у своих сербских друзей в Батанице, местечке, где находится военный аэродром. Днем это хорошенький городок, из почти игрушечных трехэтажных домиков. Здесь все друг друга знают и ходят в гости на чашку кофе (чай сербы пьют, только когда болеют). А ночью небо над городком превращается в арену воздушных боев, и жители Батаницы съеживаются в собственной коже, опасаясь, что смерть застанет их врасплох.

Настоящий сербский дом – это очаг, полный тепла и ласки. Сербы имеют вкус к хлебосольству. Если они пускают человека за порог своего дома, то позволяют ему распоряжаться этим домом как собственным. Если ты гость, то тебе откроют сердце, бутылку вина и холодильник. Нигде я не чувствовала себя так просто, как в гостях у моих сербских друзей. Где еще люди так коротки между собой!

В ту ночь мы весело пили в ожидании воздушной тревоги. "Сирена как снотворное на ночь, – сказал мой друг Милан. – Не могу ложиться спать, пока не услышу. Знаешь, первое время все мы бегали в бомбоубежище, пока не увидели дом, в который попала ракета. Если прямое попадание, шансов выжить нет даже в бомбоубежище. Ракета глубоко уходит в землю. Если останешься жив под обломками, то будешь умирать медленной, мучительной смертью. Я предпочитаю смерть в своей постели".

Мы легли спать, не дождавшись тревоги. "Только не закрывай окно на щеколду, – предупредил меня Милан. – Пусть лучше его распахнет взрывной волной, чем выбьет". В два часа ночи от взрыва дрогнул дом, и я скатилась с кровати. Стоя на четвереньках, пыталась понять, где я нахожусь. Первая мысль: "Землетрясение!" Из распахнутой балконной двери сочился ночной холод, который меня быстренько отрезвил. Второй удар заставил сомневаться в прочности стен. Казалось, что кто-то не очень ловкий колет огромным паровым молотом грецкие орехи. Холодные пауки страха поползли у меня по спине. "Даша, сюда!" – услышала я крик Мелани, хозяйки дома. Я спустилась с мансарды по лестнице, на которой уже сидели люди в трусах и ночных рубашках, освещаемые огоньками сигарет.

– Сиди здесь, – велела мне Мелани. – Если дом рухнет, то лестница останется.

Она бетонная.

Я волновалась, как пожарный на первом пожаре.

– Что, трусишь? – насмешливо спросил по-утреннему свежий и бодрый Милан. – Пошли в бомбоубежище. Это вроде ночного клуба по интересам. Народ пьет ракию и треплется до самого утра. А что еще делать? Клубы и дискотеки теперь закрыты.

В три часа ночи мы спустились в бомбоубежище, которое оказалось переполненным. В углу за столом компания молодых людей азартно резалась в карты. Они нас шумно приветствовали. "Раньше здесь было пустовато, – заметил Милан. – Но вчера в доме на соседней улице погибла трехлетняя девочка и восемь человек получили ранения.

Мать посадила девочку на горшок и вышла из комнаты. Осколок от бомбы влетел в окно и попал ребенку прямо в голову. Теперь народ ночует в убежище. Вместе не так страшно".

Небритые игроки в карты оказались приятелями Милана. Один из них рассказал нам последний прикол. Каждый раз, когда объявляют воздушную тревогу, на экране телевизоров появляется мрачный персонаж, который замогильным голосом начинает вещать: "Только без паники. Медленно, не торопясь, берем все самое необходимое и спускаемся в бомбоубежище". Теперь сербы занимаются сексом, нашептывая на ушко своим партнершам в том же темпе: "А теперь без паники, дорогая. Медленно, не торопясь, я надеваю все самое необходимое и спускаюсь в тебя". Некто, очень пафосный и бородатый, добавил: "Американцы нас бомбят, а мы занимаемся любовью". Почти в стиле хипповских шестидесятых.

Помимо тусовок в бомбоубежищах одно из самых острых развлечений в пригородах и селах вблизи Белграда – ловля американских пилотов. Если удача на стороне сербского ПВО и самолет сбит, то все жители ближайшей к месту падения деревни, вооружившись ружьями и даже палками, выходят на охоту. Они загоняют пилота в лес, как загоняют кабана. Но пилоты тоже не дураки. По слухам, у них имеются дипломатические паспорта, рация и таблетки для обеззараживания воды. Если им удается продержаться в лесу несколько суток на одной воде и подать сигнал о помощи, то, говорят, посольства нейтральных стран (так называемая третья сила) иногда тайно вывозят из страны сбитых летчиков под видом дипломатов.