Эта история разобьет сердце всякого человеческого существа, у которого еще есть сердце, способное разбиться. Каждый, кто понимает, что такое смерть, поэзия, красота и чудо, вспомнит свои восемнадцать лет. Речь пойдет о страсти. О той, что не торгуется. Для которой и жизнь – недорогая цена. Которую нельзя осуждать и нельзя оправдывать. Можно только наблюдать ее последствия с невольной дрожью и страхом перед могуществом стихии, как смотрит человек на молнию, торнадо или тайфун, а потом, оправившись от изумления, говорит: "Так не бывает!" ТАК БЫВАЕТ.

Страсть пагубна. Либо она убивает, либо умирает сама. Она убила Антония и Клеопатру, Ромео и Джульетту, Тристана и Изольду. Для нее не имеет значения, какой век сейчас на дворе, потому что страсть вне времени. Подходить с меркой логики и разума к одержимому страстью так же нелег, как если бы мы попытались привлечь к суду вулкан или прислать повестку грозе.

Речь не о любви, а о любвище. Дошедшие до нас предания о прославленных любовниках прежних времен едва ли превосходят в силе и неистовстве историю, которую я собираюсь вам рассказать. Историю сумрачную и романтическую, как баллада.

Жила-была девочка в городе Самарканде. Не девочка, а кусочек радуги. Милая, послушная и нежная, как овечка. С красивым и страстным именем Зарема. Родители в ней души не чаяли. А рядом жил мальчик-таджик по имени Хуршет. Дети дружили, как дружат все дети. Потом родители Заремы, крымские татары, переехали в Симферополь, где папа Заремы, которого все звали дядя Шевкет, открыл свой небольшой, но прибыльный торговый бизнес.

Время шло, торговое дело развивалось, потребовались рабочие руки. И они нашлись.

Из Самарканда в Симферополь на заработки к дяде Шевкету приехали три брататаджика, одного из которых звали Хуршет, Тот самый мальчик Хуршет, который теперь вырос и похорошел так, что девушки на улице оглядывались ему вслед.

Красивый малый. Рост метр восемьдесят, фигура как у бога, глаза как косточки сливы. Загляденье, а не парень. Работящий, веселый и вспыльчивый. В небольшом квартале Симферополя, где в одноэтажных частных домиках живут крымские татары, в основном выходцы из Узбекистана, Хуршет был, что называется, "первый парень на деревне". В этом тесном маленьком мирке соседей и знакомых о нем много толковали, много судачили.

Помните, с чего начинается трагедия Шекспира "Ромео и Джульетта"? С незначительной и вроде бы не идущей к делу влюбленности Ромео в некую Розалину. Проба сил, период ученичества в любви. То же случилось и с нашим героем. Роман со взрослой женщиной, матерью двоих детей, которая совсем потеряла голову от мальчишки и ушла от мужа. Она забрасывала Хуршета сумасшедшими письмами, шпионила за ним, ходила к гадалкам и пыталась колдовать.

Эта скандальная связь дала великолепный повод к сплетням в квартале, – ведь здесь так мало пищи для воображения.

Между тем дядя Шевкет преуспевал, – дела шли в гору. Его авторитет и влияние в мусульманской общине возрастали. Три очаровательные дочери дяди Шевкета считались лучшими невестами в районе. Каждому парню лестно было бы взять в жены девушку из такой почтенной, обеспеченной и набожной семьи. Особенной популярностью пользовалась Зарема, любимица отца, цветок его жизни. Едва опушившаяся душенька с последним розовым лучом детства на щеках. Миниатюрная нежная фигурка, внимательный взгляд красивых удлиненных глаз, улыбка солнечным зайчиком дрожит на губах. Все любили ее за приветливое ласковое обхождение, ровный нрав и послушание. Она много читала, интересно рассуждала и всерьез интересовалась религией. Но главным увлечением Заремы были цветы. Весь дом она уставила горшочками с цветами, могла часами ухаживать за ними, плакать над сломанным стеблем и всегда твердила, что цветы – как дети. И как ребенку дают монетки на мороженое, так отец дарил Зареме деньги на очередной горшочек с какой-нибудь геранью.

Жизнь, казалось, сулила одни дары. Но нельзя искушать богов длительным благоденствием, и на крепкую мусульманскую семью посыпались удары судьбы.

Сначала ушла из дому старшая дочь дяди Шевкета Динара, решительная и упрямая девушка с таким же твердым, как у отца, характером. Она и раньше огорчала семью своим своеволием, а тут влюбилась и убежала с молодым шалопаем. Этот практичный негодяй вытянул у дяди Шевкета немало денег с помощью Динары. Он даже заставил девушку оформить на него новую машину.

Зарема резко осуждала сестру. Своей любимой подруге Диане (одной ей Зарема поверяла нехитрые свои секреты) она говорила: "Как можно уйти из дому и так оскорбить отца?! Я бы ни за что не смогла так поступить. Это просто плевок им в душу".

Но беды на этом не кончились. Умер от рака мозга единственный сын дяди Шевкета, четырнадцатилетний веселый мальчик. Весь мир для родителей Заремы стал черным.

Именно тогда девушка показала себя преданной дочерью. Не раз она говорила матери: "Не плачьте о нем, мама. Ему только хуже от этого. Он сейчас ангелом летает над вами и видит ваши слезы". – "У вас есть утешение, – твердили сердобольные соседи родителям Заремы, – бог наградил вас чудесной дочерью".

Именно в ту пору в жизнь Заремы вошел Хур-шет. Они часто виделись, болтали и играли в нарды. Хуршету очень нравилась милая дочка хозяина. Иногда он оставался ночевать у них в доме.

Никто не скажет теперь, как это произошло: любовь сразила их как пуля или подкралась незаметно, как вор. Сами они считали для себя главным днем 17 октября, день их первого настоящего свидания. Никто из родни не расслышал поспешных шагов их страсти, влюбленные были осторожны. Тайна, которая напряженно встала между ними, сделала их сообщниками. Хуршет любил Зарему по-новому, как ребенка и как невесту. Чувство его было полно слепого и жаркого целомудрия. Она была девственницей и должна была остаться девственницей до свадьбы. Ни один циничный момент не оскорбил их отношений.

"Как ты можешь верить ему, Зарема? – удивлялась Диана. – У него были женщины до тебя. Все эти истории, о которых люди говорят. Столько шуму". – "Я ему доверяю, – спокойно отвечала Зарема. – Мне Хуршет никогда не солжет". В ту пору она записала в своем дневнике: "Любить человека – это значит видеть его таким, каким его задумал бог". И не Зарема ревновала Хуршета, красавчика и любимца женщин, а Хуршет ревновал скромную и невинную Зарему.

Рядом с ним она казалась пятнадцатилетним ребенком. Ее макушка едва доставала до его груди, но она неплохо с ним управлялась, эта девочка. "Он ее во всем слушался, – рассказывает Диана. – Она запретила ему пить, и он бросил, ей не нравилось, что он курит, и он никогда не курил в ее присутствии. Он,., даже не знаю, как лучше выразиться… Он ее безмерно уважал. Зарема вообще сильный человек. И никто никогда не мог заставить ее сделать то, чего она не хочет".

Все лето Зарема сходила с ума от любви. Она запоем читала любовные романы – те дешевые одноразовые книжонки, которые продаются на всех лотках. Она покупала их, а когда не хватало денег, обменивалась книжками с подругами. Иногда проглатывала роман за ночь. Девочкам в этом возрасте безразлично, какие книжки читать – плохие или хорошие, какое вино пить – дешевое или дорогое, ибо хмель в них самих. Зарема много размышляла о любви и делала записи в дневнике: "Быть человеком – это много, но быть женщиной – еще больше", "Совершенная женщина есть более высокий тип человека, чем совершенный мужчина, и гораздо более редкий". И еще: "Если счастье случай, то бог с ним; хотелось бы, чтобы счастье пришло как заслуга".

Что помнят взрослые о любви восемнадцатилетних? "Щенячья любовь" или "Перемелется, мука будет", – снисходительно говорят они, забывая о том, что такое восемнадцать лет. В них заключены все чары веков, потому что все тело и душа человека находятся в брожении. Это ужасающий перелом всего существа, после которого иногда жить не хочется. В этом возрасте мало чего боишься – не страшны ни старость, ни смерть.

Время шло, и слухи, и шепотки достигли ушей дяди Шевкета. Он не был в восторге.

После скандальной истории со старшей дочерью, которая обошлась ему в копеечку, он на каждого очередного жениха смотрел как на проходимца и претендента на его деньги. Тем более Зарема только что поступила в институт, отцу хотелось, чтобы она благополучно его закончила. А тут еще и не слишком пристойная репутация Хуршета. Какие-то женщины, страсти, скандалы, а ведь страсти – они бессовестны.

Отец, в котором спорили любовь к дочери и досада, вызвал Зарему для серьезного разговора. Он говорил о невозможности раннего брака и главным образом упирал на учебу. Зарема, почтительная дочь, молча выслушала его, потом сказала: "Хорошо, папа. Я поняла". Отец успокоился. Не может любимая дочь пойти против его воли.

Родители видят детей каждый день, но видят их затуманенными любовью глазами. Им трудно предугадать их поступки.

– А что я должен был сделать? – говорил мне потом дядя Шевкет. – Предостеречь ее. И потом: почем я знаю, серьезные ли у него намерения? Мне хватило проблем с Динарой. Может быть, Хуршет хотел лишить Зарему невинности и бросить.

– А если бы Хуршет пришел к вам и прямо попросил бы руки вашей дочери, что бы вы сделали?

– Я бы купил билет до Самарканда, посадил Хуршета на поезд и отправил бы его домой. И вся история закончилась бы. Какая может быть любовь без благословения родителей?

"Именно этого Зарема боялась, – говорит ее подруга Диана. – Она даже хранила у себя паспорт Хуршета, чтобы отец не смог отправить его на родину силой".

Влюбленные теперь виделись тайком. Обычно Зарема говорила родителям, что идет в гости к Диане, и уходила на свидание с Хуршетом.

– Ее мучило то, что приходится врать, – говорит Диана. – Зарема очень честный человек.

– А не могла она просто убежать с Хуршетом? – спрашиваю я.

– Нет, это было против ее правил. Неблагородно и нечестно.

За неделю до годовщины их любви мать Заремы потребовала от Хуршета, чтобы он вернул все фотографии, на которых они с Заремой вместе. "Подумай сам, – сказала она. – Вы там везде в обнимку. Что люди подумают? Что скажет будущий муж Заремы, если их увидит? Ведь когда-нибудь она выйдет замуж". Хуршет принес фотографии, порвал их на глазах у матери Заремы и швырнул на стол. Своему брату он потом сказал: "Что же мне теперь делать? Украсть ее, что ли?" 13 октября отец застал Зарему плачущей на кухне. "Что с тобой, доченька?" – спросил он. "Душа болит, папа, – сказала она. – Если б вы знали, как у меня болит душа". – "Сходи к Диане, может быть, она тебя утешит".

– В тот день она пришла ко мне какая-то странная, подавленная, – рассказывает Диана. – У меня сидели гости, и мы не смогли поговорить. Потом пришел Хуршет, она вышла с ним на двор. Они о чем-то долго говорили. Она вернулась радостная, чем-то воодушевленная. Я ее спросила: "Ну, как?" А она мне в ответ: "Теперь у нас с Хуршетом все хорошо". Потом мы пошли гулять втроем, и Зарема с Хуршетом стали спорить, какой день можно считать началом их любви – 15 или 17 октября (а 15 числа у отца Заремы день рождения).

Зарема настаивала на семнадцатом. Вот и все, что я знаю.

Никто не знал, какая сила таится в этой девочке. За хрупкой внешностью – цельная натура, твердая и яркая, как алмаз. Никому она не могла позволить разрушить храм своей первой любви, но и покупать любовь ценой позора она не хотела. У нее было сердце льва. Поставленная перед выбором между честью и страстью, она выбирает третий путь – смерть. Кто бы мог подумать, что ребенок может решиться на такое дивное преступление во имя любви. Она записывает в свой дневник стихи:

"Маленькая женщина, вперед! Ты мужчины своего защита. С женщин начинается народ.

В женщине душа народа скрыта". 17 октября Зарема в последний раз говорит родителям, что идет в гости к Диане.

На самом деле она встречается с Хуршетом, и вдвоем они отправляются на Петровские скалы. Это красивое место с сухой и чистой землей находится на высоте около 25 метров. Из скалы бьет родник. Чабан, пасущий на горе баранов, видел, как юноша и девушка гуляли на вершине и о чем-то долго говорили. Я думаю, в тот день Зарема и Хуршет сказали друг другу слова, которые и не снились величайшим поэтам мира.

В четыре часа дня они подошли к обрыву в том состоянии подъема, когда все на земле не в счет. Зарема вынула из прически шпильки и распустила волосы по плечам. Потом влюбленные связали свои руки вместе поясом от куртки Заремы. Внизу под скалой сидела парочка подростков. Хуршет свистнул, чтобы привлечь их внимание, а потом крикнул им: "Что вы там делаете?" Подростки не ответили. Через несколько секунд Зарема и Хуршет прыгнули вниз. На скале остался букет алых роз, коробка конфет и два листочка со стихами, которые Хуршет написал любимой на ломаном русском языке (он плохо говорил порусски). Говорят, стихи такие наивные, как будто их писал ребенок. В этом прощальном привете – присяга в верности бессмертным чувствам смертного мира.

"Парень был раза в два тяжелее девушки, и скорость падения у него была выше, – говорит следователь Сергей, который первым выехал на место трагедии. – Поэтому руку девушки вырвало из петли пояса с такой силой, что переломало все кости. Но все равно, она и после смерти была красивой".

Мы идем с Сергеем к Петровской скале, и я спрашиваю его по пути:

– А ты мог бы покончить жизнь самоубийством из-за любви?

– Че я, дурак, что ли?

– А если бы вам запрещали жениться?

– Ну, есть разные способы, – туманно отвечает Сергей. – Явочные квартиры, к примеру.

Человеку, который не любит, кто свободен от миража любви, акт самоубийства представляется бессмысленным. Одно предположение, что среди нас найдутся люди, способные отдать жизнь за такую непонятную, фантастическую вещь, как страсть, вызывает у нас, здоровых циников, усмешку. Но, стоя на вершине Петровской скалы, я подумала, что это красивая смерть. "Того погибшим звать нельзя, кто погибает так прекрасно".

Милые дети! Какую загадку вы нам загадали? Неужто правда, что ради нескольких сполна пережитых мгновений можно с презрением отшвырнуть от себя жизнь? О чем думала Зарема, очень юная, очень гордая и очень чистая, в минуту наивысшего утверждения своей личности? Какая пламенная отвага у этой девочки! Ее душа была как площадь для боя быков, на которой шло сражение между долгом и любовью. Она принадлежала к тому редкому, глубоко впечатляющему типу женщин, которые не экономят свои чувства, осторожно играя с любовью, а сгорают в экстазе одной единственной страсти. Все как бы тлен для таких натур в минуты их духовного ослепления.

И все же меня мучил вопрос: неужели, идя на смерть, она не согласилась принадлежать не только душой, но и телом своему возлюбленному? Я спорила об этом с одним старым, мудрым человеком, который мне сказал:

– Ты не понимаешь эту девушку. Натура стоическая и поистине героическая, она сохранила свою чистоту. Если бы между ними случилось что-то в тот день, они бы остались живы. Потому что плоть – это жизнь. И она бы победила. Но не случилось…

И он оказался прав, старый мудрец. Судмедэксперты подтвердили, что Зарема осталась девственницей.

Хуршет оставил записку, адресованную дяде Шевкету, прощальную записку.

"Здравствуйте, дядя Шевкет! Я хотел подойти и сказать, что я люблю вашу дочь и она любит меня. Но я понял, что это бесполезно и вы не считаете нас за людей.

Помните, вы говорили, что я найду лучше Заремы, а с ней не буду счастлив. Вы ошиблись, никто не нужен мне, кроме вашей дочки. Наверное, вы сейчас читаете это письмо и вас грызет совесть. А впрочем, у таких людей нет совести и сердца.

Конечно, вы же богач, и у вас много денег. Вам не нужно, чтобы ваша дочь была счастливой и вышла замуж по любви. Только чтобы у нее было много денег. Счастье не в деньгах, а в любви. А я люблю Зарему, и она любит меня. Она сказала, что хочет умереть со мной, чем папа отдаст другому. Она сказала, что если я не с ней, то она уйдет одна. Но это не будет так. Мы любим друг друга и будем вместе… Вы думаете, что мне нужны только ваши деньги. Вы ошибались: мне, кроме Заремы, от вас ничего не надо. И вот мы сами решили свою судьбу. Вы считаете себя богатым и всегда говорили, что деньги решают любые проблемы. Решите вот эту проблему. Вашими деньгами оживите нас! Что, слабо? Я так хотел привезти Зарему к папе и сказать:

"Вот, папа, ваша невестка! Вы должны гордиться мной, что я такую красивую, хорошую жену нашел. Она еще молодая, надо подождать несколько лет, чтобы она отучилась, и мы поженимся. Не будем зависеть ни от кого. Я буду работать, и у меня будет и дом, и машина. Я тоже буду богатым. Причем богаче, чем дядя Шевкет.

Но у меня будут другие понятия. Чтобы не умирали молодые, а размножались". Но это я уже не смогу сделать. Теперь прощайте".

Первый порыв родителей Заремы был великодушным порывом – похоронить погибших детей в одной могиле. Но вмешались родственники Хуршета и увезли его тело на родину, в Самарканд.

Кто выдумал любовь? Разве мало нам похоти? Все мы боимся иррациональной силы, которой люди дали кличку "страсть". Я уже стала подзабывать, какой это кошмар, когда внутри все дрожит и рвется. Я не говорю, что в моем сердце нет любви, но в каких пропорциях: маленький стаканчик любви на ведро мутной, стоячей воды.

Милые дети! Вы не прыгнули, вы взлетели. Как я вам завидую! Что у меня, в сущности, есть? Тот образ жизни, когда все время хочется отмыться и ничего не выходит.

– Чему ты завидуешь? – сказал мне один приятель. – Они сейчас мертвые и в земле.

А мы вот сидим, водку пьем, сигареты курим, закусываем. Живем, одним словом.

– И это ты называешь жизнью?

В жизни человека внутреннее и внешнее время лишь условно совпадают, и в счет идут лишь те мгновения, когда нас срывает со всех катушек. Чего хотели эти дети?

Полноты жизни. А в это понятие для них входило все, даже смерть.

Эта печальная история лучше и красивей, чем наше унылое благополучие. Жизнь по настоявшему хороша лишь тогда, когда в ней заложена трагедия. Помните слова Волшебника в сказке Шварца"Обыкновенное чудо" " И в трагических концах есть своё величие – они затавляют задуматься оставшихся в живых ".