Мартинес-младший чувствовал себя неуютно в обществе людей, собравшихся тратить деньги на какую-то ерунду. Ладно, если бы это были родители, выехавшие субботним утром всей семьей в какой-нибудь развлекательный центр за покупками. Пока дети резвились в обществе себе подобных на аттракционах, взрослые собирали бы по прилавкам недельный запас продуктов и безделушек, некоторые из которых потом вызовут недоумение и будут выброшены, так и оставшись невостребованными. Но публика, сидевшая вокруг Влахеля в зале аукциона «Кристис», скорее походила на стервятников, круживших высоко в небе над павшим львом. Они старались вести себя непринужденно, болтали по сотовому, лениво листали каталог и мельком поглядывали по сторонам, стараясь угадать будущего соперника. Каждый явился сюда с определенной целью, но тщательно прятал ее за ширмой надменности и показной скуки. Это выводило Хосе-Луиса из себя.

Вместо того чтобы заниматься у себя в офисе неотложными делами перед выходными, а вечером встретиться с прелестницей Тересой и предаться чувственному наслаждению, директору «Эсмиральды» пришлось тащиться к надменным англичанам. Каждый из них мнил себя отпрыском незаслуженно забытой ветви Стюартов, или даже Ланкастеров, и считал себя оскорбленным, не ощущая соответствующего почтения от иностранцев. Всякий раз, прилетая в «Хитроу», Влахель тяжко вздыхал, представляя, сколько ему еще осталось пробыть в Лондоне. Только войдя в свою квартирку на улице Блумберри, он обретал долгожданный покой. Это был анклав, собственноручно созданный директором «Эсмиральды» для краткосрочных визитов на территорию туманного Альбиона. Отсюда он инспектировал филиал компании, активно работающий на сырьевой бирже, и выезжал на встречи с важными клиентами или их поверенными.

Сегодня Влахель обязан лично выполнить распоряжение Гридмана и вырвать любой ценой у конкурентов вещи бывшего русского императора. Это было непременным условием хозяина «Эсмиральды». Хотя вполне можно было бы обойтись и участием по телефону или, на худой конец, послать на аукцион кого-нибудь из менеджеров лондонского филиала. Но русский особо выделил этот пункт в инструкции.

Вчерашний вечер Хосе-Луис посвятил обзору местной прессы. По дороге из аэропорта «Хитроу» он купил ворох вечерних газет в надежде хоть как-то прояснить ситуацию со шкатулкой Павла I. Аукцион был посвящен предметам интерьера старинных усадеб и не касался современных скандалов, связанных с политиками или звездами эстрады. Местные сплетни почти не обсуждали эту тему, сосредоточившись на событиях моды, вечеринок и спорта предстоящей пятницы. Что касается аукциона, то среди его лотов в изобилии были представлены картины и мебель известных мастеров, различные подсвечники, зеркала, канделябры, люстры, всевозможные вазы и, конечно же, посуда. Обилие изящных и дорогих вещей могло соблазнить кого угодно, только не Влахеля. Он стоял на страже интересов своих клиентов и не мог позволить опустошить их счета. Но инструкция…

* * *

Поглядывая по сторонам, Мартинес-младший отметил, что он не единственный иностранец в зале. Неподалеку сидели несколько американцев. Их напористый английский было трудно с чем-нибудь спутать. Впереди обмахивались веером трое выходцев из северной Африки. Интересно, они так и ходят вместе, – что на аукцион, что в кафе. По одному сидели несколько англичан. Они строго держали свои негнущиеся спины и невозмутимые лица. У прохода слева сидели русские. Их одежда была не столь крикливой, как у американцев, но однозначно выделяла их в толпе. Притом они всегда ходили парами, в отличие от японцев, которые везде появлялись стайками, обвешанные всевозможной аппаратурой. Вот и здесь японцы, одетые, как подростки, держались обособленно, с любопытством глазели по сторонам и над чем-то украдкой хихикали. Остальные участники аукциона ничем не выделялись из прочих, разве что двое молодых парней активно жевали резинку, демонстрируя свою независимость. Эти, скорее всего, были из центральной Европы. И откуда они берут столько денег, чтобы попросту выбрасывать их на ветер?

Судя по номеру на табличке, которую Влахелю дали при регистрации на аукционе, он появился рано, в числе первой трети желающих что-нибудь приобрести сегодня. Номер 27 в сумме давал сильное число 9, что обещало благополучный результат. Впрочем, директор «Эсмиральды» втайне все еще надеялся на какое-то событие, которое отменит или сделает покупку шкатулки русского императора ненужной. Его насторожило, что при регистрации у него попросили документы, удостоверяющие не только личность, но и платежеспособность. Хосе-Луису так и виделось, что эти пройдохи уже подбирают пароли к счетам его клиентов. Он даже украдкой окидывал взглядом входящих, пытаясь распознать человека, способного отменить распоряжение русского. Вдруг это будет сам Гридман или кто-то с пакетом от него. Но чуда не произошло.

Перед началом торгов появился элегантный аукционер и коротко поприветствовал участников. На вид это был ровесник Влахеля, но держался он очень степенно и просто источал элегантность, как дорогой рояль. Едва служащие поставили на демонстрационный стол первый лот, как аукционер взорвался безудержным фонтаном высказываний, в которых были перемешаны хвалебные характеристики лота, исторические подробности его обладателей и подзуживания участников торгов. После удара молотка и объявления победителя в зале вновь воцарилось молчание. Это была только разминка.

С каждой картиной, ширмочкой или креслом, выставленными на всеобщее обозрение, аукционер обрушивал на головы зрителей такое количество информации и с таким азартом, что даже директору «Эсмиральды» захотелось кое-что купить в свой дом. Парень с молотком в руках виртуозно владел своим ремеслом, вытряхивая из участников торгов деньги. Возможно, позже, когда такую покупку доставят по адресу и новоявленный обладатель предмета старинного интерьера из какого-нибудь замка станет ее рассматривать, примеряя, куда бы ее поставить – в гостиную или кабинет, он вдруг ощутит смутный вопрос, – а, зачем, собственно, он купил это. Богатые люди в прошлом подбирали себе вещи, не торопясь, заказывая у мастеров под конкретный интерьер, а не выхватывали у кого-то из рук на торгах, но разве это теперь важно. Замки есть далеко не у всех, а вот зеркало в богатой позолоченной оправе иметь хочется каждому.

Влахеля удивило, как двое парней, переставших двигать челюстями, схватились с пожилым японцем, пожелавшим приобрести картину неизвестного автора, которая, якобы, висела в будуаре известной актрисы. Это был натюрморт с пузатыми кубками и свечами на столе. Холст выглядел очень старым, с потрескавшимся лаком, о чем так красноречиво рассказывал аукционер. Японцы дружно болели за своего, и когда удар молотка затвердил первенство за пожилым островитянином, соотечественники ликовали так, словно одержали реванш за поражение во Второй мировой войне.

Американцы на торгах вели себя, как и везде, – по-хозяйски. Они так лихо увеличивали ставки в борьбе за неизвестное полотно известного голландца, что пришли к финишу с большим отрывом от претендентов. Пышнотелые африканки в переднем ряду то бросали свои веера, то вновь принимались обмахиваться ими, когда шла борьба за обладание шкафчиком с гнутыми ножками из спальни одного из Людовиков. Влахелю подумалось, что можно было бы наладить огромный цех по производству таких тумбочек за половину той цены, что заплатили африканские поклонницы старинной мебели, но это никого не волновало. С деньгами, полученными без труда, расстаются точно так же. Ими попросту бросаются, чтобы позднее похвастать в узком кругу знакомых своей страны о сражении за бесполезную вещь в далеком Лондоне, который многократно переименовывался завоевателями, пока в нем не обосновались норманы.

Через полчаса Хосе-Луису чуть не стало дурно, когда развернулась настоящая война за обладание набором столового серебра из какого-то английского графства. Возможно, когда-то целая династия Йорков и пользовалась этими вилками, но выкладывать за это такие деньги. Влахель растерянно крутил головой, следуя направлению молотка аукционера, когда претенденты по очереди поднимали планку и без того заоблачной суммы. Он не мог поверить, что эти люди находятся в здравом уме, хотя выглядели они вполне прилично, разве что, взволнованно. Впрочем, победа осталась за неизвестным. Некто позвонил по телефону и назвал свою цену за лот, перебить которую уже никто не решился. Аукционер между делом сообщил, что за пару дней до аукциона можно арендовать приватную телефонную линию или закрытый канал в Интернете из этого зала, чтобы участвовать в торгах, находясь в любой стране мира.

Пока обсуждались следующие лоты, некоторые из которых так и не вызвали интереса у публики, Влахель пытался понять, почему русский заставил его участвовать в торгах лично. Ведь он и сам мог поторговаться из Москвы или прилететь в Лондон. Скорее всего, Гридман не хотел афишировать свой интерес к шкатулке императора, но и не стал полагаться на посредников, тем более на технику. Итоги торгов на аукционе не пересматриваются. Все решается здесь и сейчас. Это наводило на мысль, что причиной сегодняшнего участия Хосе-Луиса в аукционе может быть только особая важность лота для русского. И тут нужно было быть крайне внимательным и аккуратным. Опыт работы с деньгами научил директора «Эсмиральды» многим простым вещам, помогающим избегать ненужных рисков. Хороший финансист, как и хороший разведчик, никогда не доводит дело до перестрелки. Нужно тонко просчитывать все ходы наперед, просматривая, как шахматист, возможные варианты развития событий. Бывает, что взять деньги не главное. Гораздо важнее грамотно вывести их из поля зрения чересчур любопытных наблюдателей, проведя тайными тропками бесконечных счетов и банков разных стран. Лишь убедившись в безопасности и отсутствии «хвоста» можно складывать денежки в свою кубышку.

Увлекшись размышлениями, Мартинес-младший чуть не прозевал начало интересующих его торгов. Шкатулка черного дерева уже одиноко стояла на демонстрационном столе. Аукционер захлебывался от многочисленных исторических деталей, связанных с письмом-завещанием императора Павла I и старинной библией, принадлежавшей некогда его супруге. Шустрый парень на трибуне размахивал молотком, словно зазывала, подзадоривал публику в зале, поднимая и поднимая цену за лот. Все три вещи торговались вместе по воле продавца, пожелавшего остаться инкогнито. Активнее всех вели себя русские. Мужчина аскетического вида и статная женщина со следами былой красоты на бледном лице всякий раз перебивали новую цену своей ставкой в торгах. Постепенно у них осталось всего несколько конкурентов – директор «Эсмиральды», худощавый, похожий на иудея старичок, розовощекий толстяк, словно сошедший с рекламы баварских сосисок и пива, красивый молодой араб с вьющимися темными локонами до плеч, чопорная англичанка в строгом деловом костюме и молчаливый скандинав с насмешливым взглядом по-детски ясных голубых глаз.

Когда цена за лот превысила миллион долларов, плечи у англичанки чуть дрогнули, словно под невыносимой тяжестью, и она большее не поднимала свой номерок. Через триста тысяч двое русских растерянно переглянулись, и женщина демонстративно сняла с правой руки перстень. Впрочем, они все же отказались от борьбы следом за розовощеким баварцем, чей загривок побагровел, когда сумма увеличилась еще на сотню тысяч. У Влахеля пересохло горло, когда парень с молотком азартно выкрикнул полтора миллиона. Теперь с трибуны в зал смотрели расширенные от азарта зрачки фаната или маньяка. Словно бык, почуявший запах крови, аукционер готов был перемахнуть в зал и схватиться в рукопашную с кем-нибудь из оставшихся игроков.

Рубеж в два миллиона оказался слишком высоким только для скандинава. Он как-то неловко склонил голову набок и стал раскачивать ею из стороны в сторону, словно уговаривая себя, что такова воля небес. Зато красавец араб сверкнул черными глазами по залу и сразу прибавил пятьсот тысяч. Все замерли. Рука с молотком медленно прошлась над головами передних рядов и уперлась в разгоряченное лицо Влахеля. Он отшатнулся, упершись в спинку не очень удобного кресла, понимая, что его слово следующее. Как было нелегко в этот миг принять решение директору «Эсмиральды». В висках застучало от внутренней борьбы, но он медленно поднял свой номерок, соглашаясь увеличить сумму еще на полмиллиона. Это было немыслимо, однако приказ русского довлел над сознанием финансиста, выкручивая руки и парализуя мечущуюся логику.

Иудей жестом попросил подождать, пока он советовался с кем-то по телефону. Очевидно, получив от кого-то разрешение, он поднял ставку сразу до пяти миллионов. Аукционер шумно сглотнул и коснулся ворота белоснежной сорочки, словно она начала душить его, как затягивающаяся петля палача. Потом, словно вспомнив о своих обязанностях, он нервно хихикнул, повторяя уже сказанную ранее фразу, что в завещании бывшего императора есть факты, которые могут изменить историю Европы. Тем не менее, красавец араб понурил свои черные глаза, отказываясь от дальнейшей борьбы. Все присутствующие невольно опять уставились на Влахеля.

Директор «Эсмиральды» готов был бежать из зала, чтобы не слышать злобного шушуканья за своей спиной и не видеть направленного на него молотка. Будь его воля, он давно бы прекратил это бессмысленное издевательство над ним и над деньгами клиентов, которые могут вот так запросто ухнуть в некую черную дыру. Безвозвратно. Но инструкция. Любой ценой! Это словно окрик из Москвы, вывело Влахеля из какого-то оцепенения, и он, сам себя не помня, поднял номерок, жестом показывая цену в двадцать миллионов. Зал ахнул. Аукционер повторил сумму, сорвавшись на нервный фальцет. Иудей побледнел, отрицательно покачав головой, словно ему кто-то незримый предлагал сделать шаг с края пропасти в бездну.

Аукционер дважды обратился к залу, предлагая кому-нибудь перебить цену. Он уже занес молоток, собираясь огласить приговор, как его остановил один из служащих, сидевший слева в ложе перед монитором. Он поднял табличку с номером удаленного участника. Некто неизвестный предлагал двадцать пять миллионов долларов за шкатулку императора. В полнейшей тишине все взоры устремились на перепуганного Влахеля. Его кадык бегал под гладковыбритой кожей, но вдохнуть не удавалось. Пальцы судорожно сжали отяжелевшую табличку с номером 27. Мартинес-младший ждал подсказки. Он молил Святую Деву, чтобы русский позвонил на его сотовый и отменил свой приказ. Мыслимое ли дело оголять столько счетов ради какой-то шкатулки и библии. Эти книги вообще бесплатно раздают страждущим.

Откуда-то издалека до Влахеля донесся голос аукционера. Боясь увидеть направленный на него молоток, директор медленно поднял глаза и столкнулся с надменным взглядом поверх этого злосчастного предмета. И тут Хосе-Луис ощутил в себе неистовую злобу. Дремавший доселе голос предков, бравших некогда на абордаж любые корабли в море и бесстрашно бросавшихся в кучу врагов с одним кортиком, зазвучали в душе законопослушного офисного служащего. Мартинес-младший рывком вскочил со своего кресла и, словно шпагу, выхватил номерок, выставляя его навстречу направленному на него молотку. Это был вызов. Тридцать миллионов! И всем своим видом директор дал понять, что сражаться будет до конца. У него за спиной стояли не только сотни миллионов, правда, чужих долларов, но и великие предки, для которых звон монет был всего лишь средством получить желаемое.

Таким Влахель себя не помнил. Он чувствовал соленый ветер Атлантики, слышал звон клинков и хлопки потрепанного Роджера над головой. Что-то вырвалось из глубин его души и клокотало. Мышцы напряглись, а глаза сузились в тоненькие челочки, через которые, словно прорези рыцарского шлема, готовы были вырваться смертельные лучи ненависти и прожечь любого врага насквозь, вместе с его доспехами. Почувствовав это, аукционер беспомощно оглядел зал и ударил молотком, произнося короткое слово. Продано! Ни эха, ни шума оваций не было, многие растерянно смотрели на странного испанца, готового броситься в рукопашную на любого, кто посмел бы оспорить его право на шкатулку императора. Хотя в этот миг он и сам бы навряд ли объяснил себе этот поступок. Единственное, что Мартинес-младший мог сказать тогда твердо, так это то, что и отец, и дед встали бы с ним рядом. Без сомнений и раздумий. Так в их роду всегда поступали мужчины.