Прилети , Алконост , птица светлая , прилети из сада Ирийского , со Златой горы Алатырской!

Святогор и Плеяна

Ты воспой , Алконост златокрылая , песню ту , что пела в Кияре , — в Китеж граде на Светлояре!

 

ПЕРВЫЙ КЛУБОК

Рождение мира

и алатырской земли

Как на белой, на ясной зорюшке Солнце Красное подымалось. А как Солнышко подымалось — ветры буйные разыгрались, море синее всколыхалось.

И на морюшко-океан, да на тот ли остров Буян прилетела Алконост златокрылая с свята острова Алатырского. Прилетела Алконост к морю синему — умывалася пеною морской, утиралася травою-муравой. И клала она Яйцо Золотое в сине море у самого берега, — и то морюшко утишилось, волны бурные усмирились.

Как по морюшку, по раздолию — ко Приморию-Лукоморию то не белые лебеди подплывали, и не перья на берег спадали, — подходили ладьи белопарусные, нисходили с ладей корабельщики: семьдесят волхвов-королей, семьдесят великих царей. Как они со ладей тех спускалися, к Бел-горючему камню сбиралися.

Как тут возле камня Алатыря справа — злат престол Вышня-батюшки, слева — злат престол Златы Майюшки. Рядом — дерево златоверхое. И на дерево-то заветное ниспускалась птица рассветная.

Говорили ей короли, так рекли волхвы и цари:

— Ты пропой, Алконост, птица светлая! Расскажи нам о первом рассвете: как Яйцо Златое родилось и как Солнышко в мир явилось!

И ещё они говорили, так святую птицу молили:

— Также спой нам о звёздах частых — о сестрицах своих прекрасных: как они на свет рождались, в небеса как подымались.

Алконост им отвечала, корабельщикам вещала:

— Той великой тайны я не утаю! Всё, что ведаю, пропою!

О царица Матерь Слава! Солнечная Лебедь-пава! Солнышком ты воссияла, тьму и холода прогнала. Самого Творца супруга, Дочь и Мать ты Бога Вышня, что творила Мирозданье вместе со Сварожьей стаей — птицами-детьми своими!

Ты — Великая, как Солнце! Месяц светлый во косах, семизвездие в волосах! Птицею ты пролетала, в море пёрышки роняла. А как пёрышки роняла, радугу ты подымала. И под радугой купалась, в синем морюшке плескалась.

Всё плескалась и вертелась, как на пяльцах вышивала — вышивала, волховала, чудо-чудное являла.

Вышивала острова, а на островах — сады: и деревья, и цветы. Птиц ты в небеса пускала, в тёмные леса — зверей, в горы каменные — змей.

Как на море-океане подымались средь валов — семь волшебных остров. Солновейский, Белый, Тульский встали в Северном пределе. В Южном — поднялся Буян, в Западном — восстал Руян. На Востоке — Макарийский, в сердце мира — Алатырский.

Северные острова — Вышню Самому подвластны, волшебством своим прекрасны.

Солновейский остров — чуден, путь к нему по морю труден. Здесь на острове живёт бога Солнца древний род; и Зари потомки там, бродят туры по лугам. Здесь Сварог — Асград возвёл, здесь златой его престол.

А на Белом — вечный свет, тьмы и ночи вовсе нет. Вышний Сам его творил, по земле его ходил. Вечно там сады цветут, птицы Ирия поют, молока и мёда реки в море Белое текут.

Тульский остров — из железа. В кузницах кувалды бьют, в горнах пламя раздувают, искры в небо улетают. Бог оружие куёт, вздрагивает небосвод!

А на острове Буяне дуб поднялся коренистый, рядом — ёлка щепотиста. Там на дубе цепь златая, кот Баюн по ней ступает. А по ёлке — скачет белка, что орехи разгрызает, изумруды вынимает.

А на острове Руяне — Солнце сходит с колесницы, а потом на челн восходит; и от светлого Руяна ночью на Буян плывёт, от заката на восход.

Чуден остров Макарийский в море-океане Синьском. На востоке он у рая, где земля благоухает, где веселье круглый год, птица Гамаюн поёт.

А на остров Алатырский Красно Солнце прилетает и по острову гуляет. Из-под камня Алатыря там река сурьёй течёт — заливает берега и великие луга. И ту реку почитают, Алатыркой величают. А вода в ней будто мёд, Щука в той воде живёт: златом чешуя горит, адамант во лбу блестит.

Как на остров Алатырский к злату камню Алатырю да ко дереву златому Матерь Слава прилетала. И то дерево златое Матерь Слава любовала. Древо любовала, гнёздышко свивала. Только его свила — деток выводила.

Детушкам родимым птица говорила:

— Уж вы детушки мои! Детушки родные! Вы не клюйте, мои детки, яблочки златые! Сам Бог Вышний это древо на горе садил, сам его растил…

Только детушки-птенцы матушке не вняли и все яблочки златые с дерева склевали. Только их склевали — матушку пытали:

— Матушка ты, Матерь Слава! Ты поведай нам, как быть? Как нам к батюшке родному правый путь открыть?

И святая Матерь Слава за детей просила, Вышнего молила. И Всевышний слову внял и к себе детей призвал. Оттого с златого древа — детки послетали, звёздочками в вышине дети Славы стали.

И о звёздах, детях Славы, песни мы теперь поём, славу птицам воздаём.

Мы поём, как Матерь Слава породила дочь-вилицу, чудо-деву, чудо-птицу из Яйца Златого, Явью налитого.

Как снесла его на радость, сердцем трепетным согрела — и из этого Яичка в мир явилась чудо-дева — дочка Славы и Сварога и сестра благого Вышня! Та, что землю всю объемлет, что родилась вместе с Солнцем, вместе с Матерью Землёю!

Так явилась чудо-дева, что Всевышнему сестрица, не далёко и не близко — в синем морюшке Волынском. Стали звать её Большей — чудо-вилой Алатырской!

Та Волынюшка-вилица — дочка Славы и Сварога. Но она та Дочь, что прежде Мать родила и Отца, став Роженицей Творца. Богу Вышнему — сестра, и супруга Солнца-Ра.

 

ВТОРОЙ КЛУБОК

РА И ВОЛЫНЯ.

Рождение Плеяны

— Ты пропой-ка нам, Алконост, про Волынюшку — Мать Трех Солнц. Спой, как Ра влюбился в Волыню. Как на мир надвинулась тень и о свадьбе их в Велик-день!

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Милый Боже! Ласковый Боже! Боже Вышний и Всеблагой! Чуден Ты на Земле и Небе!

Ты Отца Предвечного имя в Небе синем установил. В Мир войти возжелав, Ты родился. Сыном стал Ты, Отца родив.

У Отца детей-то без счёта, словно звёздочек в небесах. Но одна — любимая дочка, что Тебе, Всевышний, сестра.

О Великая, ставшая Небом и Владычицей Океана! Наполняешь ты всё собою! И в руках твоих каждый камень и были-ночка, мотылёк, в поле самый малый цветок.

О Волынюшка дочь Сварога! Ты сияешь в саде Ирийском. А лицо твоё, словно Солнце, светлый Месяц в твоих косах, часты звёздочки в волосах… Звёзды частые рассыпаются, словно скатный жемчуг катаются, златы косушки до земли висят, очи ясные как огонь горят!

Как на морюшке — Беломорье да на острове Солновейском во саду стоял светлый терем. На его крылечке Волыня, вышивала она на пяльцах.

Как сидела и вышивала, вышивала и волховала. Шила первый узор — море Белое, а на море — солнечный остров, а над островом — Солнце Красное.

Как увидел Ра — Солнце Красное то Волынино рукоделие, так влюбился он в деву красную, в чудо-вилицу ту прекрасную. Всё смотрел он и изумлялся и к закату не опускался. И шесть месяцев так прошло, Ясно Солнышко не зашло.

Загорелись тогда долины, запылали горы крутые. Реки быстрые обмелели, и ладьи на мелюшки сели.

И сошлись тогда ото всех родов семьдесят волхвов и кудесников. Стали думать-гадать: как быть, как же это лихо изжить?

И пошли они ко Ирийским горам, и пошли они ко зелёным лугам, где поёт Гамаюн и пасётся Земун. И парит над землёй Матерь Слава — златокрылая Лебедь-пава.

И просили её кудесники:

— О великая Матерь Слава, златокрылая Лебедь-пава! Ты уйми, утишь Ясно Солнышко! Землю-Мать едва он не сжёг, наше полюшко не сберёг!

И великая Матерь Слава сына Солнце спрашивать стала:

— Солнце Сурья-Ра, милый сын! Что ж к закату ты не идёшь и за край небес не зайдёшь? И зачем, сыночек любимый, ты поля и рощи спалил? Реки все вокруг осушил?

Так ответил ей Солнце Красное:

— Мама, милая моя мама! Я увидел в море девицу — ту, что нет в целом мире краше! А лицо её — словно Солнце, светлый Месяц в её косах, часты звёздочки в волосах… Коль Волыне моей не быть, перестану я восходить — не светить мне в небе так ясно, как горел доселе напрасно. Пусть же мир покроет тень, завершится Велик-день!

И спустился Ра — Солнце Красное. И сокрылся за край небес. И полгода его не видно. Не является Ра на небе, и не светит он над Землёю.

И Земля — вся в чёрных одеждах, ничего в потёмках не видно. Во пещерах спрятались люди, не выходят в поле широкое. И поникла в полюшке нива, и ветра задули холодные, принесли снега и метели, и все горы заледенели.

Так закончилось лето красное, и настала тотчас зима — и вокруг лишь холод и тьма! Взлютовал мороз, выпал снег — а в пещерах запасов нет!

Вновь собралися ото всех родов семьдесят волхвов и кудесников. Стали думать-гадать: как быть? Как же это лихо изжить?

И решили тогда те волхвы-короли:

— Мы пойдём ко Краю Земли, поспешим туда, где Сварог среди льдов возвёл свой чертог, чтобы дочь его выдать за Солнце-царя, дабы вновь ожила Земля!

И кудесники стали над тем размышлять: как Сварога им отыскать? Ведь Творец он мира всесильный, также Мастер он златокрыльный и волшебный Король Змеиный!

И имеет он три ключа — три волшебных и чудотворных, изначальною силой полных. Запирают эти ключи — все источники, кладенцы-ключи. Коль поднимет Сварог золотой свой ключ и замкнёт им покои туч, будет ясно — не жди ты зря с неба даже капли дождя. А другой серебряный чудо-ключ открывает покои туч, — если небо он отмыкает, то земля тотчас намокает — сильный ливень льёт и трава растёт. А железный ключ град скрывает, — коль Сварог его подымает, небо тем ключом отпирает, — град на полюшко выпадает и посевы все побивает.

И пошли волхвы-короли к Беловодью на Край Земли. И увидели море Белое, что покрыто всё льдами белыми.

А средь льдов — Солновейский остров, что горит венцом бесценным — Асградом красы нетленной. Златы шпили на шатрах, самоцветы на стенах, — и от них идёт сиянье средь созвездий в небесах.

И волхвы к Солновейскому острову по великим льдам перешли, и Асград средь льдов обрели. И входили они в ворота, и прошли ко храму Сварога.

И увидели: вот ко храму прилетел дракон златокрылый — сам Сварог-отец, князь Змеиный. Следом в храм, крылами сверкая, ринулась Сварожичей стая. И Сварог вратами вошёл, и садился за злат престол. Справа от него — юдица, то Волынюшка-вилица.

Тут Сварог гостей привечал, им такое слово вещал:

— Хорошо, что сейчас вы явились у нас, вы — все семьдесят мудрых волхвов и царей! Приглашаю на трапезу вас, как гостей! Вы блуждали, но путь обрели вы во мгле и достигли града чудесного, лучше нет его на земле!

И направились к трапезе короли, что явились к Краю Земли. Только ко столам подступались — все Сварожичи подымались и порхнули, как птицы, тотчас за моря, им ни слова не говоря. С ними улетела юдица, то сама Волыня-вилица!

И тогда Сварог королям изрёк:

— О вы, семьдесят королей, семьдесят великих царей! Вы вначале ступайте-ка ко горе, да ко той великой норе, где хранится у нас отличное красное вино трёхгодичное. Бочку в огненную колесницу вы скорей затем погружайте. И в повозке, парящей птицей, по-над морюшком пролетайте. После в звёздных небесах выбейте у бочки дно, в море вылейте вино! Лейте бочку ту три недели, дабы волнушки покраснели!

Князи ринулись к той горе, да ко той святой норе. Бочку там они находили, в колесницу её закатили и Сварога так молили:

— Мы к Тебе, Сварог-отец, взоры обращаем! Мы Тебя, Великий Боже, просим, умоляем! Дунь на землю ветром буйным, ведь ничто Тебе не трудно! Чтобы мы в сей колеснице воспарили, как на птице!

И Сварог той просьбе внял, всех ветровниц выпускал. И тогда в Повозке Звёздной князи воспарили и из бочки той вино в Бело море лили. Лилось то вино три недели, в море волнушки покраснели.

И тогда обратно Сварожичи к трапезе златой прилетели, эту жертву они призрели.

Вместе с ними семьдесят королей принималися за обед. И Волыня служила им, — та, что краше на свете нет!

Ведь её лик — само Солнце Красное, Месяц светлый в её косах, звёзды частые в волосах. Звёзды частые рассыпаются, словно скатный жемчуг катаются, златы косушки до земли висят, очи ясные как огонь горят!

И тогда все семьдесят королей, семьдесят великих князей, стали требовать и просить, и отца Сварога молить, чтоб отдал он замуж девицу — ту Волынюшку-чаровницу.

— Красно Солнце любит Волыню, потому оно не восходит! Оттого зима не проходит! Лето красное не приходит!

Приносили они Сварогу красно золото, бело серебро, привели ко его порогу жертвенных быков круторогих.

И призрел Сварог подношение, высказал им благоволение:

— Вы за трапезу принимайтесь, яствами теперь наслаждайтесь! Знайте, ваши мольбы до меня дошли, мне на сердце они легли.

И вот семьдесят князей, семьдесят царей — все расселись на скамьях, что повешены на цепях. И все принялись черпать отличное красное вино трёхгодичное.

А на небушке звёзды ясные соходились в дворце Солнца Красного. Песню там они напевали, также звёздную люльку сплетали…

И вот князи-волхвы все на празднике том — ублажили себя вином. Песни свадьбные запели, но закончить их не успели — люлька звёздная на цепях со небес на землю спустилась, дверца в люлечке той открылась.

И Сварог в тот же час как её увидал, тем князьям-волхвам провещал:

— О вы, семьдесят королей! Семьдесят великих царей! Знайте, к Вышнему Богу жертва ваша дошла и Ему приятной была. И вот люлечка звёздная к нам прилетела. И Волыня в ту люлечку села…

И тотчас короли речь о том завели:

— Быстро люлечка-та в небе звёздном парит, в ней Волынюшка-дева не спит и не бдит. И не люлечка то качается — вся Вселенная колыхается.

Там сидит Волыня — рыдает и главу свою преклоняет:

— Ой ты мой отец, милый батюшка! Эта люлечка Богом сотворена, звёздами она сплетена! Сам Всевышний, мой брат, люльку ту опустил, люлькой той меня заманил. И вознёс Он меня к небесам, ко своим золотым садам…

Причитания эти Сварог услыхал, сразу к дочери он воззвал:

— О Волыня, зачем ты меня оставляешь? В беспросветной мгле покидаешь! В небесах на огненном троне сядешь ты в алмазной короне. Ты царица Солнца отныне: летом греет Ра — Солнце Красное, а зимою долгой — Волыня.

Тут дева Волынюшка к Солнцу взошла, к его чертогам пришла. А Солнце в постели как прежде лежал и очи не открывал. И было ему тяжело, он не подымал чело. Но Матерь Всеслава его пробуждала и так ему провещала:

— Встань-ка, сын мой, Солнышко Ясное, чтоб видеть Волыню прекрасную! Сидит Волынюшка на крыльце в твоём золотом дворце…

Тут он разомкнул очи ясные, увидел Волыню прекрасную. И сердце его встрепетало, возрадовалось, взликовало:

— Волыня, любимая, что же ты ждёшь? Сидишь у порога, ко мне не идёшь? О дева! Так дай же себя мне обнять и в ясные очи поцеловать!

И эти слова он ещё не изрёк, и голос его не умолк, как дева Волыня с ним рядом вставала и лик его ясный поцеловала:

— О Ясное Солнце, тебя я люблю, и также тебя молю… Восстань же ты нынче на небе со мной, твоею Ясной Зарёй. И Землю-Мать ты согрей, людей внизу пожалей…

Бог Солнца на это согласие дал и на небе заблистал. А после Матери Славе слова такие вещал:

— О Мама, милая Мама! Отныне я буду на небе блистать, греть землю и освещать, чтоб люди покинули норы глубокие, пошли в долины широкие, все стали сеять и жать, и Вышнего прославлять!

И вспомнил тут Солнцебог:

— Ведь Вышень-Даждьбог так меня остерёг: «Шесть месяцев ты освещаешь поля, чтоб тёплой стала земля… Затем же не сможешь ты подыматься и будешь в покоях своих укрываться. Потом я закрою дворец дождевой, открою же снеговой. И будет ненастье шесть месяцев длиться, и будут снега валиться… Настанет зима суровая, холодная, снеговитая, вся вьюгами перевитая, ведь люди жертв не давали и Бога не прославляли!»

Тогда говорила супругу Волыня:

— Да, так и будет отныне! Но я стану Вышнего Бога молить, чтобы мне позволил светить — все шесть месяцев: осень дождливую и зимушку ту тоскливую…

Тут Солнце прорёк птице Славе:

— О Мама, Матерь Всеслава! Всевышнему Богу дары принеси и так его вопроси: даёт ли Вышний прощение, от лютых бед избавление?

Ещё не закончил ту речь Солнцебог, как алой зарёй загорелся восток. И тут стало Солнце над миром блистать и землю обогревать.

И тут же все семьдесят королей, могущественных царей, собралися и пошли к горам родимой земли. В пещеры стали входить, на свет людей выводить, чтоб люди покинули норы глубокие, пошли в долины широкие, колосья созревшие принялись жать, в амбары и ступы зерно собирать, чтоб полнились закрома, пока не пришла зима.

Когда ж они в поле жали и урожай собирали, то диво они видали — близ Солнышка на востоке там Матерь Слава явилась и к Вышнему возносилась…

Когда ж Она возносилась ко горним златым чертогам, вещала Вышнему Богу:

— О Боже Всевышний, молю, дай ответ: ты будешь карать иль нет? Ведь та Волыня прекрасная живёт у Солнышка Ясного и Богу службу справляет, Всевышнего прославляет!

— О Матерь Всеслава, таков мой ответ: людей я прощу и избавлю от бед, поскольку Волыня прекрасная так любит Солнышко Ясное… И пусть люди Вышнему жертвы приносят — коров круторогих во храмы приводят. В Велик-день вино трёхгодичное пьют и Солнышку Красному славы поют!

Вот так навечерие было Всевышним сотворено, и Трапезой Золотою прозвалось с тех пор оно. И так сошла с мира тень в сей праздничный Велик день.

И люди увидели Солнце лучистое, которое с Девой Пречистою над миром сим поднялось, чтоб празднество началось!

* * *

Минуло три месяца, и Солнцебог такие слова Славе Матери рёк:

— О Мама, милая Мама! В угоду мне, Мама, пусть всё утихает, и спать никто не мешает. Пришло время лечь мне на лоне любви, невесту мне призови…

И тут слуги верные двери закрыли, злату постель застелили. Затем с Солнца ризы златые снимали и всё приготовили в огненной зале, где ризы Солнца хранились, а после прочь удалились. И Солнце с Большею возлегли на ложе златом любви.

И только с Солнышком Красным, своим супругом прекрасным, Волынюшка возлегла — как в тот же час понесла. Поскольку на небе ни мало ни много — три месяца славила Вышнего Бога.

И вот уж ей время приспело родить, и стала Волынюшка Солнце молить: на землю рожать чтоб её отпустили, домой её опустили. Ведь на небе в огненной зале — досель ещё не рожали. Здесь нет и воды родильной, и жар стоит очень сильный.

И Красное Солнце мольбу услыхал и так супруге сказал:

— Тебя я с небес вниз на землю спущу и от того загрущу: на мир надвинется тень, закончится Велик-день! Молю, ты детей до заката роди и вновь на небо приди. Возьми-ка кольцо золотое, вилица! Его повернёшь — и ко мне возвратишься!

И звёздных сестёр он к себе призывал и тут же им приказал: ту люлечку звёздную сотворить, Волынюшку опустить. И все сёстры звёздные приходили и в люльке Волынюшку опустили.

— Спускайся, сноха! Вниз на землю ступай! Пей воду родильную ты и рожай! Родишь ты вскоре детей — сынка и двух дочерей. Родятся дети святыми — с косицами золотыми!

Та звёздная песнь в небесах разливалась, и люлечка опускалась. И вот опустилась она ко крыльцу, ко золотому дворцу.

Но был дворец в запустенье, заброшен давно в небреженье. И град был безлюден уже много дней и стал пристанищем змей…

Сварог ведь оставил в Асграде престол и в светлый Ирий ушёл. Там были лишь самовилы, великие горные вилы. И начали вилы поклоны давать, роженицу прославлять.

Затем великие вилы из Асграда в Ирий святой унеслись — Сварогу о дочери весть принесли. А также они Живу Юду сыскали, к Волыне её позвали, чтоб та Жива Юда — живую водицу доставила роженице.

Из Ирия вскоре явился Сварог — драконом златым он прилёг на порог, а после колечком свернулся и вновь собой обернулся.

А с ним Жива Юда от Бога пришла, и были у ней за спиной два крыла. В руках же златая чаша с живой родильной водой, святою и ключевой. Ведь Жива родильную воду открыла и в чашу её налила.

И Жива-юдица давала водицы:

— Волынюшка-вилушка, воду отпей! А после рожай смелей!

И вила Волыня чуть-чуть пригубила, живой водицы отпила. Едва из чаши отпила, во тот же час и родила — двух дочек, а следом сына, с косицами золотыми!

Родила Волынюшка — Раду, что Солнышко затмевала и Крышню супругой стала.

Родила Плеяну, Владычицу моря, что стала супругою Святогора.

А следом родился бог Хоре Солнцелицый, что мужем стал Зареницы.

И так Солнце-Pa и Волыня-вилица — Трисветлыми стали царём и царицей! Поскольку родили Три Света средь звёзд! О том поёт Алконост!

И были пир и гуляние. И радость была великая в Асграде том золотом — о том мы песню споём!

И вот уж Велик-день кончается, а праздник не прекращается. На празднике том задержать захотели Волыню-вилицу — родные сестрицы.

Марена и Живушка вилы во храме ставни закрыли и свечечки запалили.

И вот уже Солнце к закату склоняется — Волыня не возвращается. Она на пиру во Асграде святом не ведает ни о чём.

Владыка Сварог сам тому удивился и к дочерям обратился:

— Зачем же вы окна во храме закрыли и свечечки запалили? Ведь мы не видим напрасно: заходит ли Солнце Красное?

Открыли дочери ставни, и видят они, что последний луч послало им Ясно Солнце и сразу зашло средь туч.

Тотчас Волыня Свароговна колечко волшебное повернула и облачком обернулась. Над морюшком Солнцу вослед полетела и только чуть не успела… И так дождём пролилась она в то морюшко синее, Водяницей став отныне.

Теперь Солнце-дева Волыня средь звёзд плывёт на Дельфине. Средь ночи — Млечным Путём, дорогою Солнца — днём.

А Сурья-Ра, Солнце Красное, — рекою пролился с Уральских гор, Водяником став с тех пор. И только Суряный — сурицей пролился, к Волыне он устремился. Потёк к Волынскому морю Великою Pa-рекою, а также рекой Сурою.

Так Солнце-владыки бог Ра и Волыня — Владыками вод также стали отныне.

Днём в солнечной колеснице над миром посменно супруги блистают и землю обогревают.

А ночью плывут в ладье золотой — небесной Млечной рекой. Затем — Pa-рекою средь отблесков звёзд, — о том поёт Алконост.

И ныне в Великий День Волыню все вспоминают и Солнышко прославляют!

 

ТРЕТИЙ КЛУБОК

Святогор и плеяна. Семь Святогорок

— Ты пропой-ка нам, Алконост, про Плеяну — Мать Семи Звёзд. И о Святогоре великом! О том, как Судьбу он хотел пересилить. И как Святогор со Плеяной встречались, и дочери их — Святогорки рождались…

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Было так при Рождении Мира — по велению Рода-Вышнего от Земли подымался Великий Столп, дабы Небо на нём держалось и Вселенная укреплялась.

И тогда родил Святогора Род — диво-дивное, чудо-чудное. Так велик Святогор, что и Мать-Земля еле-еле носит детинушку. Он велик, как гора, ходит он по горам, по широким ходит долинушкам.

И затем Сварог во Святых горах выковал коня златогривого. Выводил коня из среды огня, из горнила горы Алатырской, приводил его в сад Ирийский. И того Алатырь-коня подковал и уздой его обуздал.

Святогору затем он коня подарил, договор при том заключил. Повелел Сварог Святогору — вкруг Столпа объезжать дозором.

И ходил Святогор по горам, ездил по широким долинам и не знал, что его судьбина — за горами и за морями в роде Красна Солнца явилась, и зарёй земля озарилась.

* * *

Было так при Рождении Мира — сам Сварог вместе с Матерью Славой породили Волыню-вилицу, ставшую женой Солнца Красного и Морского царства царицей.

А Волыня и Сурья-Ра породили двух дочек и сына — со косицами золотыми. Старшей дочкой была Плеяна, что явилась из океана — девою морскою вилицей. И жила она во Поморском крае да на острове Алатырском.

И была та Плеяна — пленительна, упоительна, восхитительна. Так свободна, горда и прекрасна собою, что подобна морскому прибою. Солнца свет сиял во её очах, мудрость лунная чудилась на устах.

И Сварог-кузнец, вилы Праотец, нить судьбы для внучки сковал и Плеяне так провещал:

— Быть тебе, Плеяна, супругой горного царя Святогора, будешь жить с ним не зная горя! Нить судьбы нельзя разорвать, узы те нельзя расковать!

Вот ходила Плеяна по бережку. Как ходила-гуляла — веночек сплетала, песнь печальную напевала:

— Где же ты мой суженый-ряженый — за широкими ли морями, за высокими ли горами… Скоро ль ты меня найдёшь? И в какую даль увезёшь?

Так сидела дева Плеянушка всё на том Бел-горючем камешке… Против Солнца смотрела она на восток, не белеет ли парусок?

А затем гуляла по бережку, а по морю плыл Черноморский Змей. Молвил он, узрев девицу, ту Плеяну-чаровницу:

— Ой Пленушка-душа, до чего ж ты хороша! Будь моею ты, девица, дочка Солнца — огневица!

Отвечала ему дочка Солнца Плеяна:

— Мне твоею не быть, Черномор окаянный! Не пойду против воли батюшки, не пойду против воли матушки! Ведь мой суженый — Святогор, а не Змей глубин — Черномор!

Но на это ей отвечает Змей:

— Будешь ты женою моею, хочешь этого или нет! Пусть хоть тьма застит белый свет!

И тогда с Бел-горючего камешка к Праотцу обратилась Плеянушка:

— О Сварог-праотец, ты небесный кузнец! Тучею грянь с окоёма, раскачай-ка в морюшке волны! Чтобы сгинул гость заморский, Змей проклятый Черноморский!

Грянул с неба бог Сварог, выгнал гостя за порог.

И тогда Змей Черноморский на Плеяну осерчал и заклятие наслал:

— Быть тебе, Плеяне прекрасной, — чудо-юдицею ужасной! Пусть прибой тебе будет — периной, а питаться ты будешь — тиной! Будет кожа твоя — что елова кора, ну, а волосы — что ковыль-трава!..

Всё как сказано, так и сталось — но былина тем не кончалась…

* * *

Как в высоких горах, в Святогорье, подпирает Столп небеса. И Перун бьёт в небушко молнией, и свершаются чудеса.

Как во том святом Святогорье — то не ветрушки разыгрались, и не горушки всколыхались, — то езжал средь высоких гор — великан-гора Святогор. Конь его — выше леса стоячего, задевает шлем тучи ходячие…

Святогору уж было все триста лет, да не триста лет — ещё тридцать лет, да не тридцать — ещё три годочка, только не было ни сыночка, ни дочки. Не было любимой супруги и для сердца милой подруги.

Вопрошал Святогорушка Макошь:

— Ты поведай мне, Макошь-матушка, как же мне развеять кручинушку, как узнать мне свою мне судьбинушку?

Отвечала ему Макошь-матушка:

— Ты езжай прямою дорожкою. Проезжай вдоль морюшка Чёрного, и поскакивай прямо к росстани, и потом налево сворачивай. В том краю, не далёко, не близко, — во горах высоких Ирийских на вершинушку ты взойдёшь и Сварога в кузне найдёшь, — там узнаешь свою судьбину и развеешь свою кручину!

Поскакал Святогорушка к Ирию по дороженьке прямоезжей. И свернул налево от росстани, и пустил он вскачь своего коня. Стал тут конь Святогора поскакивать, реки и леса перескакивать, а долинушки промеж ног пускать, гривой тученьки разгонять.

Вот доехал он до Ирийских гор, до того ли древа великого и до Камешка Алатырского. Видит он — на горушке кузница. Там Сварог кувалдою бьёт, тонкий волосочек куёт.

— Что куёшь, кузнец? — Святогор спросил.

— Я кую судьбинушки ниточку. Тех, кто нитью той будут связаны, — узы брачные вскоре свяжут. И что в кузне Ирийской связано, и в иных краях не развяжут!

Святогор спросил:

— Где ж моя судьба? С кем же мне суждено венчаться? Как с невестою повстречаться?

— А твоя невестушка за морем — на Помории-Лукомории. Не делёко она, и не близко, да на острове Алатырском. Триста лет лежит и не движется, бела кожа её — как елова кора, ну а волосы — что ковыль-трава!

И решил тогда Святогорушка:

— Я отправлюсь в царство Поморское — избегу я доли несчастной, коль избавлюсь от сей ужасной!

Вот приехал он в царство бедное, подъезжал к домишку убогому. Никого в той избушечке не было, лишь лежало там чудо-юдушко. Кожа чудища — как елова кора, ну а волосы — что ковыль-трава.

— То невеста моя наречённая! — ужаснулся ей Святогорушка.

Вынимал затем золотой алтын, положил его в изголовьюшке. А потом ударял мечом то ужасное чудо-юдо и уплыл скорей прочь оттуда.

От удара того Святогорова пробудилась дева в избушечке. Видит — спало с неё заклятие, и сошло обличье ужасное, стала снова она прекрасной. Ведь была та дева — Плеяна, дочь Владычицы Океана.

Святогоров волшебный меч снял с Плеянушки то заклятие — Змея Черноморца проклятие. И она вновь стала вилицей, чудо-юдицей, чаровницей.

И на тот алтын Святогоров стала девица торговать и по разным краям разъезжать. Строила она корабли, славные до края земли.

Богател тот остров Алатырский: стали в нём дома — белокаменны, крыши на домах золочёные, а колонночки их — точёные, все ворота — златые и медные, храмов маковки — самоцветные, вымощены там мостовые — всё каменьями драгоценными, застланы коврами бесценными.

И по всем морям и украинам разнеслась о Плеяне слава. Стали звать то царство Алтырское — Золотым и Алтынским царством, а иные — и Атлантидским.

Вот сбиралась Плеянушка за море, к Святогору, к Святым горам. Корабли свои снаряжала и товарами нагружала. Самый первый корабль — красным золотом, а второй корабль — чистым серебром, ну а третий-то — скатным жемчугом.

И она отправилась за море. Подплывала она к Царьграду, стала в граде том торговать, разные товары менять.

Слух пошёл о ней по Святым горам. И пришёл Святогорушка Родович посмотреть на ту девицу, раскрасавицу-вилицу. И Плеяна ему полюбилась, стал к ней свататься — согласилась, золотым кольцом обручилась.

И сыграли они вскоре свадебку, и венчалися у Святой горы, чтобы вместе жить с той поры.

И на ту Святогорову свадьбу собиралися гости-сваты. Прилетели Сварог, Матерь Слава — легкокрылая Лебедь-пава, Красно Солнышко и Волыня вместе со детьми и родными. Хоре с Зарей-Зареницей веселой, Макошь с Долею и Недолей.

Говорил Святогорушка Макоши:

— Я свою судьбу пересилил, не женился я на чудовище, а женился я на вилице — раскрасавице-чаровнице!

Говорил Сварогу небесному:

— Ах, кузнец, наш отец! Скуй златой нам венец! Святогору с младой Плеяною, что свою судьбу одолели и найти друг друга сумели!

И сказала тогда Макошь-матушка:

— Ах, младой Святогорушка Родович, что завязано Вышним в Прави, развязать никто не сумеет и Судьбину не одолеет!

И сказал Сварог Святогору:

— Нить Судьбы тонка, словно волос, только всё же её не порвать! Узы брака не расковать!

И пошли Святогор со Плеяною брачную постель застилать, после свадьбы спать-почивать. И увидел вдруг Святогорушка на груди Плеяны рубец, и спросил её наконец:

— Что за рубчик я здесь увидел? Кто тебя, девицу, обидел?

Отвечала ему Плеяна:

— Был у нас один гость нежданный. В царство наше он приезжал, мне златой алтын оставлял. Только я его не видала, зачарованная лежала. Как очнулась я — вижу рубчик, вижу — с тела белого спала кора. Я ж до той поры триста лет спала чудо-юдицею ужасной, околдованная напрасно.

Понял тут Святогорушка Родович, что уйти нельзя от судьбины, и избавился от кручины.

к к к

Стали жить Святогор со Плеяною в тех Святых горах, в Цареграде. И прекрасных дочек родили — весь подлунный мир восхитили.

Первой Майюшку Златогорку — старшую из всех Святогорок.

Как во тех высоких Святых горах распускался цветочек Астры. Поднялась звезда Златы Майи, озарила горы Святые — и тогда цветок распустился.

Расцвела то не просто Астра — то родилася Златогорка, дочь Плеяны и Святогора. Так родилась вновь Злата Майя —

Златогорушкой-Златовлаской! Златогорка Майя родилась из луча звезды золотой! От любви явилась святой!

А затем они породили: дочь Алинушку многосильную, Мерю — мирную и умеренную, Златогласку прекрасно поющую, и Ненилу Звездинку с Тайей, Эвелинушку светозарую. Семь Плеяночек так рождались, семь цветов в саду распускались!

Стал тогда Святогорушка Родович для Плеянок город отстраивать.

И призвал Китаврулушку Святогор, чтоб он замок возвёл средь гор. Чтобы там Плеянушки жили и святые службы служили; и чтоб было у замка того семь шатров, а в серёдке самый большой — то для Майюшки Золотой.

И закончил он строить сей замок средь гор — и был рад тому Святогор. Поселил он Майю-вилицу во седьмой высокой светлице, рядом поселились сестрицы. И семь девиц-вил подрастали — в Цареграде сём золотом, в Семиверхом замке большом, что вознёсся в волшебном лесу, на горе и седом мысу.

Рядом с замком сим жёлудь пал, и высокий дуб вырастал. Небеса подпёр он вершиной, ветви в стороны он раскинул, тучи кроною задевал и ни облачка не пускал.

Тут одна проскочила туча, облачко одно пролетело. А на облачке — озерцо, в озерце сём — семь молодцов. В лодке огненной сидели, на Плеянушек глядели.

И не просто это были семь удалых молодцов — то планетники-драконы, семь великих удальцов! Паутиночку они во канат сплетали, чтоб он был железа крепче и булатной стали. Той верёвочкой хотели горы к небу привязать, чтобы не было потопа — морюшко унять. Ею всех Святогорок привязать к себе, вопреки судьбе!

Но мужам тем рекли Святогор и Плеяна:

— Вы явились за жёнами рано! Вы, планетники-драконы, наших дев не увозите! Срок свой подождите! Нет прекрасней Святогориц, нет пригожее девиц — тех Плеянок-чаровниц! Только не берут их вместе, разом девиц не торгуют, как медведиц и лисиц или в клетках певчих птиц… По одной берут их замуж, свадьбы в свой черёд играют, счастье поджидают!

И все славят теперь Святогора, и Плеяну, и Златогорку — всех Плеянушек-вилиц, Святогорок-чаровниц. И поют им вместе свадебные песни!

 

ВАН И МЕРЯ

ПЕРВЫЙ КЛУБОК

меря и ван

— Расскажи, Алконост, птица светлая, как на небо взошёл Святогор, с Вышним заключив договор. И о Ване — о человеке, к Мере горностаем ходившем, Святогора перемудрившем!

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Святогор со Пленной жили во Святых горах, в золотых садах.

Был силён и мудр Святогорушка. Он познал, как звёзды рождаются, как цветы весной просыпаются. И пути богов в ясных зорях, змеев водных — в пучинах моря.

Так всю звёздную мудрость сын Рода познал, и в Вещёрскую Книгу её записал. И украсил её алмазом, и сардониксом, и топазом.

Как езжал Святогорушка Родович по высоким Святым горам. Конь его — выше леса стоячего, задевает шлём тучи ходячие.

Говорил Святогорушка Родович:

— Я познал всю звёздную мудрость, путь проведал к царству небесному! Взгроможу я гору на гору, к Сварге подымусь я телесно, стану выше всех в Поднебесной!

Взгромоздил Святогор гору на гору, и дорогой горнею, вышнею — он поднялся к трону Всевышнего.

И сказал ему Бог Всевышний:

— Я исполню всё, что желаешь! Не проси лишь царства Ирийского и святой горы Алатырской!

И сказал Святогорушка Родович:

— Я взошёл к Тебе, Вышний царь! Ты же дай мне великий дар, чтобы стал я сильней намного самого Праотца Сварога! И чтоб стал я мудрее всех, в спорах бы одерживал верх!

И ответил ему Всевышний:

— Будь по-твоему, мощный бог! Будешь ты сильней, чем Сварог! И мудрей, чем Мудрость сама, дам тебе палату ума! Но от хитрости человечьей ограждать тебя я не стану! И сильней тебя будет Камень!

И сказал тогда Святогор:

— Я и сам — гора, не боюсь камней! Не страшна мне мудрость людей!

* * *

Как на Матушке, на Сырой Земле народился Ванюшка — смертный сын Огнебога Семаргла с Деваной. Был он смертный, ибо родился от родителей невенчанных.

Слышал Ван о дочери Святогора — милой Мерюшке Святогорке. Будто краше она Месячинки-сестрицы и светлей Зари-Зареницы.

Приходил к царю Святогору:

— Ай ты гой-еси, Святогорушка! Я закладываю головушку! Коль укроюсь я от тебя — Мерю выдашь ты за меня. Трижды ты меня испытай! Не смогу — главу отрубай!

Встал поутру Ваня ранёшенько, умывался Ваня белёшенько. Он восславил Бога Всевышнего и великую Матерь Славу. А затем перекинулся слева направо: горностаем стал, подворотней пробежал. В горницу неслышно влез — вновь стал добрый молодец, с Мерей целовался, а затем прощался:

— Ты прощай же, свет Святогоровна! Я укроюсь от Святогора — пусть хоть целый свет обыщет, никогда меня не сыщет!

Ваня вновь ушёл в подворотню, поскакал по чистому полюшку, миновал он тридевять вязов, а потом опять кувырнулся — тридесятым сам обернулся.

Утром встал Святогорушка Родович — раскрывал Вещёрскую Книгу. Книга та страницы перелистала, а затем царю провещала:

— Встал поутру Ваня ранёшенько, умывался Ваня белёшенько. Он восславил Бога Всевышнего и великую Матерь Славу. А затем перекинулся слева направо: горностаем стал, подворотней пробежал. В горницу неслышно влез — вновь стал добрый молодец. С Мерей целовался, а затем прощался. И по чистому полю поскакивал, реки и холмы перескакивал. Проскакал он тридевять вязов, а затем опять кувырнулся — тридесятым сам обернулся.

И сказал Святогорушка Родович:

— Вы тот вяз под корень срубите — Ваню из лесу приведите!

Привели его к Святогору, он сказал царю в эту пору:

— Ты меня в этот раз отыскал, видно леший тебе помогал! А в другой-то раз не отыщешь, хоть весь белый свет обыщешь!

* * *

Встал поутру Ваня ранёшенько, умывался Ваня белёшенько. Он восславил Бога Всевышнего и великую Матерь Славу. А затем перекинулся слева направо: горностаем стал, подворотней пробежал. В горницу неслышно влез — вновь стал добрый молодец, с Мерей целовался, а затем прощался:

— Ты прощай же, свет Святогоровна! Я укроюсь от Святогора — пусть хоть целый свет обыщет, никогда меня не сыщет!

Ваня вновь ушёл в подворотню, поскакал по чистому полюшку, обернулся в полюшке Волком, рыскал-рыскал в лесах дремучих и в болотушках тех зыбучих, Соколом затем обернулся, птицей в поднебесье взметнулся, и без счёта звёзд пролетал, новою средь них заблистал.

Утром встал Святогорушка Родович — раскрывал Вещёрскую Книгу. Книга та страницы сама пролистала, а затем царю провещала:

— Встал поутру Ваня ранёшенько, умывался Ваня белёшенько. Он восславил Бога Всевышнего и великую Матерь Славу. А затем перекинулся слева направо: горностаем стал, подворотней пробежал. В горницу неслышно влез — вновь стал добрый молодец. С Мерей целовался, а затем прощался. Волком в чистом поле поскакивал, реки и холмы перескакивал, Соколом затем обернулся, в поднебесье птицей взметнулся, и без счёта звёзд пролетал, новою средь них заблистал.

Выходил Святогор в чисто поле.

Стал считать на небушке звёзды. Все он звёзды перечёл — новую средь них нашёл. Лук натягивал Святогорушка и сбивал стрелою ту звёздочку.

— Здравствуй, Ваня! Хитёр же ты прятаться, только я тебя всё ж хитрее. Коль ты спрятаться не схитришься — головы навеки лишишься!

— Знать, тебе планетник помог, коли ты найти меня смог! Но теперь-то уж — не отыщешь, хоть весь белый свет обыщешь!

* * *

Встал поутру Ваня ранёшенько, умывался Ваня белёшенько. Он восславил Бога Всевышнего и великую Матерь Славу. А затем перекинулся слева направо: горностаем стал, подворотней пробежал. Тихо в царский терем влез — вновь стал добрый молодец, с Мерей целовался, а затем прощался:

— Ты прощай же, свет Святогоровна! Я укроюсь от Святогора — пусть хоть целый свет обыщет, никогда меня не сыщет!

Ваня вновь ушёл в подворотню, поскакал по чистому полюшку, обернулся в полюшке Волком, рыскал-рыскал в лесах дремучих и в болотушках тех зыбучих. Соколом затем обернулся, в поднебесье птицей взметнулся, и без счёта звёзд пролетал, новою средь них заблистал.

И с небес пал Ванюшка звёздочкой — прямо в Гамаюново гнёздышко.

И спросила его Гамаюнушка:

— Что ты хочешь, скажи-ка мне, юноша!

— Ничего мне, птица, не нужно — лишь прошу, не в службу, а в дружбу: ты сокрой-ка меня от взора бога мудрого — Святогора!

Три волшебных пера вырывала Гамаюн из крылышка правого.

— Ты пойди в палаточки царские, отвори там пошире двери, помаши волшебными перьями перед Книгою Святогорской — той волшебной книгой Вещёрской. Помаши, а сам приговаривай: «Заклинаю книгу волшебную, чтобы книга та промолчала, где найти меня — не сказала». И беги-ка ты к Мерюшке на крылечко, обернись золотым колечком, чтобы та его подбирала, на мизинец его надевала.

Всё как сказано, так и сталось — в узелок судьбы завязалось.

Рано утром встал Святогорушка, раскрывал и спрашивал книгу, только книга та молчала, ни словечка не вещала. Разгорелося сердце царское, будто в печке бел-горюч камень. Он схватил Вещёрскую книгу и бросал её в жаркий пламень.

И пришла к нему Меря милая, молвил ей тогда Святогор, исполняя свой уговор:

— Слово данное не нарушу — отдаю тебя за Ванюшу!

И снимала колечко Меря, и бросала пред Святогором — как по полу оно покатилось, так Ванюшею обратилось.

И сказал ему Святогор, эхо прокатилось средь гор:

— Что ж, пора за свадебный пир! Будет пир у нас на весь мир! Пусть качаются горы высокие, расплескается море широкое! Будем петь мы теперь и плясать, замуж Мерюшку выдавать!

Выдал он любезную дочь за Ванюшу — мудрого витязя. И на эту свадьбу небесную собиралась вся поднебесная.

* * *

Стали жить они, поживать. Святогор с Плеяною правили. Ваня с Мерей родили сына, дали имя ему — Садко. Жили весело и легко.

И пошли от Вани и Мери племена мари и венедов.

И теперь все из века в век Ваню с Мерею прославляют! Святогорушку почитают!

 

ВТОРОЙ КЛУБОК

САДКО

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о сыне Вана и Мери, о герое славном Садко, что ходил по морям далеко…

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как в Святых горах, в Цареграде, жил Садко, сын Вана и Мери.

Был велик Цареград и славен. Терема, дворцы — белокаменны, храмы в городе — все высокие, ну а площади — все широкие. И все лавки полны товарами, а у пристани корабли — будто лебеди в тихой заводи.

У Садко-то нет злата-серебра, нет и лавок, полных товаром, нет и кораблей белопарусных. У него есть гусли яровчаты, у него есть голос певучий. Сел на камень он бел-горючий, начал он на гуслях играть — стал Ильмень-лиман волновать. От утра играл и до вечера. Как к закату склонился день — взволновался старый Ильмень. В нём волна с волною сходились, и песком вода замутилась.

И тогда из вод Ильм Купалень на златой песок выходил, и Садко он так говорил:

— Ай же ты, Садко Цареградский! Были в царстве моём пир-гуляние и под гусли твои плясание! Ты, гусляр, меня распотешил игрой, и теперь тебя я пожалую, но не золотою казной. Ты обратно в город ступай, на пиру и там поиграй. Все начнут на пиру напиваться, станут хвастать и похваляться. Будет хвастать иной золотой казной, глупый хвастать начнёт — молодой женой, умный — батюшкой, родной матушкой. Ты ж скажи, что коли в лиман сети шёлковые забросишь — рыбу-златопёрую словишь! Станут спорить купцы цареградские на товары и корабли — ты главу в заклад позакладывай. Как закинешь невод в Ильмень — рыбу выловишь в тот же день!

Всё, как сказано, так и сталось, узелками в сеть завязалось.

Как вернулся Садко в Цареград — на пиру поставил заклад.

— Ай же вы, купцы цареградские! Нету у меня золотой казны, нету у меня молодой жены. Лишь одним могу похвалиться: видел я златопёрую рыбицу! Коли я её не поймаю — пусть мне голову отрубают!

Бились с ним купцы о велик заклад. И оставил Садко славный Цареград, и закинул невод в Ильмень, вынул рыбу ту в тот же день!

И купцы царьградской земли отдавали ему товары, белопарусные корабли.

Стал Садко купцом цареградским. Начал тут Садко торговать — и по городам и украинам со товарами разъезжать.

И женился Садко цареградский, и построил себе палаты. Все в палатах тех по-небесному. Как на небушке Солнце Красное — так и в тереме Красно Солнышко. Есть на небе Месяц — и в тереме есть. Есть в нём красота всех небес!

И устраивал столование, для честных гостей пирование.

Все на том пиру наедались, все на том пиру напивались. Стали между собою хвастаться. Кто-то хвастает золотой казной, кто — удачею молодецкою, глупый хвастает молодой женой, умный — батюшкой, родной матушкой.

А Садко по палатам похаживает, золотыми кудрями встряхивает:

— Ай же вы, купцы цареградские! Чем же мне, Садко, отличиться, перед вами чем похвалиться? У меня, Садко Цареградского, золотая казна не тощится, все подвалы от золота ломятся. Все товары в Царьграде я выкуплю, все худые товары и добрые. Чем же будете торговать, коли нечего продавать?!

И тогда все билися о заклад — сам Садко, а против Царьград. И все с пира того разъезжалися и закладу тому удивлялися.

А Садко-купец встал ранёшенько, умывался поутру белёшенько. И давал он дружине златой казны, чтоб скупали товары любой цены. И во день второй, и на третий день отпускал он дружину хоробрую, и скупали они в Цареграде все товары худые и добрые.

И пошёл он сам во гостиный ряд. Видит тут Садко, что товаров во торговых рядах не убавилось. Скупит он товары цареградские — подоспеют товары заморские. И опять есть чем торговать, есть что продавать-покупать.

Тут купец Садко призадумался:

— Ведь не выкупить мне товаров со всего-то белого света! Я, Садко Цареградский, богат, но богаче меня будет сам Царь-град!

Тут Садко — купца цареградского — кто-то тронул за плечико левое. Обернулся он — видит Велеса.

Стал тут Велеса он молить:

— Помоги товары скупить! И, клянусь, для тебя — вскоре сам возведу из золота храм!

Согласился на это Велес.

И пошёл Садко ко своей казне. Видит — денег в ней больше прежнего, чтоб сойтись с купцами в цене. И тогда Садко Цареградский всё, что есть, скупил до последнего. Не оставил товаров в городе даже на полушечку медную.

И казна Садко не истощилась, и богатства его приумножились. И возвёл Садко храм златой богу Велесу Семиликому, по делам своим Всевеликому.

* * *

И построил Садко тридцать кораблей чернобоких и белопарусных. И поехал он торговать. Он поплыл по Ильмень-лиману, из Ильменя — вошёл в Ильмару, из Ильмары-реки — в море Чёрное, где ветрам и волнам раздольно.

Говорил Садко корабельщикам:

— Поплывём мы по морюшку Чёрному, мимо Белого, Березани, мимо острова Лиха-лютого, а потом и мимо Буяна. А затем от Буяна ко Pa-реке, а по ней ко Белому граду, где товарушкам нашим рады!

Вот плывёт Садко морем синим, а пред ним остров Белый — дивный, а на нём, на белой берёзе, распеваёт сама птица Сирин. Только запоёт песню птица — корабельщики забываются, в скалах корабли разбиваются.

И по гуслям ударил тогда Садко:

— Ой вы гой еси, корабельщики! Вы не слушайте птицу Сирина! Сладко Сирин поёт-распевает, но кто слышит её — умирает!

* * *

И поплыл Садко вдоль по морюшку. Много ль, мало ль минуло времени — вот приплыл Садко к Березани. А на этом привольном острове сам Стрибог погодою правит. И Стрибог дал приют для его кораблей, принимал дорогих гостей — сурью в чаши им наливал, целый месяц их угощал. А как время пришло прощаться, подарил он с ветрами мех, чтоб по морю плыть без помех.

И заснул, забылся Садко, только корабли вышли в море. Тут его дружинники храбрые меж собою начали спорить.

— Видно, в мехе сём от Стрибога — есть подарков богатых много… Мы развяжем мех, поглядим, а потом их всем раздадим!

Развязали они тот мех — и подарков хватило на всех. Ветры буйные разметались, море синее раскачалось.

И проснулся тогда Садко, тотчас стал на гуслях играть, песней море стал утишать:

Ветры буйные утишились, море синее усмирилось.

И тогда корабли Садко в море к острову приставали. С кораблей сходили дружинники и по острову разгулялись.

Видят: вот у горы вход в пещеру, там закрыты медные двери. Постучали — не отзываются, покричали — не откликаются. Заходили тогда незваные и садилися за столы, там дружинники угощались, дорогим вином напивались.

Тут опять ворота открылись и в пещеру бараны ввалились. Следом — женщина долговязая, очень страшная, одноглазая. Это было Лихо Кривое, Лихо горькое, гореванное. Лыком Лихо то подпоясано и мочалами всё обвязано.

— Вижу, что нежданно-негаданно гости к нам явились незваные!

И схватила она дружинника и тотчас его проглотила. А потом у входа легла подремать и единственный глаз закрыла.

А Садко в огне раскалил копьё и вонзил в чело Лиху Лютому. Впилось в глаз копье раскалённое, взвыло Лихушко окаянное. Стало шарить кругом руками, ушыбаясь сослепу в камни.

— Хорошо же, гости любезные! Не уйдёте вы от меня! Не избавитесь от огня! Пусть не вижу я белый свет — всех зажарю вас на обед!

Все тогда ни живы, ни мёртвы по углам в пещере забились и едва от Лиха укрылись.

Утром Лихо слепое стало выпускать на поле баранов. Всех по одному выводило и по спинам рукой проводило. И тогда

Садко и дружинники под баранами подвязались и на воле так оказались.

И тогда Садко запирал в той пещерочке Лихо лютое. Ключ же в сине море бросал, чтоб его никто не достал. Щука этот ключ проглотила и на глубину уходила.

Говорил Садко корабельщикам:

— Ай вы гой еси, корабельщики! Ехать нужно нам к устью Ра-реки, только в устье том — великаны, не пускают они караваны!

Говорили так корабельщики:

— Прямо ехать нам — будет семь недель, коли мы не сядем на мель. А другой дороженьки нет, ведь окольной идти — тридцать лет.

Проплывал корабль мимо острова, что близ устьица Ра-реки. А на острове том застава: не дают пройти каравану в устье Ра-реки великаны. Скалы в море они бросают, никого в реку не пускают.

И тогда Садко Цареградского кто-то тронул в плечико левое. Оглянулся Садко — видит Велеса.

Говорил тогда ему Велес:

— Я пущу тебя в устье Ра-реки, если ты поклянёшься сам: для меня во городе Белом возвести из золота храм.

И тогда Садко ему слово дал и построить храм обещал.

И прошёл корабль Садко прямо в устье широкое Ра-реки. И пустили его великаны по Велесову указанью.

И поднялся Садко к граду Белому. И товары там продавал, и великую прибыль взял. Бочки насыпал красна золота, насыпал мешки скатна жемчуга, а простой монеты и сметы нет, на неё можно выкупить весь белый свет!

И построил в городе храм богу Велесу Семиликому, по делам своим Всевеликому.

* * *

И ходил Садко вдоль по бережку, по великой реченьке Ра. Отрезал он хлеба велик кусок, солью тот кусок посыпал и на Pa-реку опускал.

— Ай, спасибо тебе, вольна Ра-река! Что пустила меня в славный Белый град! Ныне я держу путь обратно, возвращаюсь во Цареград!

А в ту пору к Садко подошёл старик, то бог Ра из реки возник:

— Гой еси, Садко, добрый молодец! Отправляешься ты в славный Цареград? Передай поклон-челобитие Святогорушке-государю, и Ильменю — меньшому брату, и дочурке его — Ильмаре!

И Садко пред богом главу преклонял, все исполнить ему обещал.

И поехал Садко вниз по Pa-реке, выходил он в морюшко Чёрное. Ветры буйные тут взыграли, море синее раскачали… Стало те корабли разбивать, паруса ветрами срывать. Но стоят корабли — и не тронутся, будто на мели — не сворохнутся.

Говорил Садко корабельщикам:

— Много мы по морюшку ездили, дани Черноморцу не плачивали! И вот бурю на нас он наслал, получить с нас дань пожелал!

Видят вдруг они чудо-чудное — как бежит к ним лодочка огненная, носом рассекавшая волны. А в той лодочке правит кормщик, рядом — два гребца-молодца. То Морского царя Черноморца слуги верные и проворные — всем приказам его покорные.

Говорят они таковы слова:

— Ой вы гой еси, корабельщики! Вы подайте нам виноватого! Черноморцу кто дань не плачивал! Его требует грозный Царь Морской! Пусть он спустится во его покой!

Меньший тут за среднего прячется, средний прячется за большого. Выходил вперёд сам Садко-купец.

— Я Морскому царю дань не плачивал. Видно, мне приходит конец!

И тогда Садко-купец с храброю дружиной прощался, в лодку огненную спускался. И тотчас корабли с места тронулись, полетели как соколы по морю.

Побежала и лодка огненная. Видит тут Садко — среди морюшка поднимается столп огня. Приплывала лодка к тому столпу и ввернулась в водоворот, опустилась на дно морское, встала у хрустальных ворот.

И Садко тогда оказался в синем море на самом дне. И сквозь воду он видит Солнце, видит и Зарю-Зареницу. Перед ним палаты богатые, перед ним ворота хрустальные.

И входил Садко во дворец, будто во хрустальный ларец.

Вот пред ним сидит грозный Царь Морской. Окружают его стражи лютые — раки-крабы с огромными клешнями. Тут и рыба-сом со большим усом, и налим-толстогуб — губошлёп-душегуб, и севрюга, и щука зубастая, и осётр-великан, жаба с брюхом — что жбан, и всем рыбам царь — Белорыбица!

И сказал Черномор таковы слова:

— Гой еси, Садко Цареградский! Ты по морюшку много езживал, мне, царю, ты дани не плачивал! Мне теперь ты сам будешь данью! Будешь мне на гуслях играть и гостей моих потешать!

Видит тут Садко — делать нечего, стал играть на гуслях яровчатых. Только принялся играть — начал Царь Морской плясать. И играл Садко целый день: тир-ли-лень, тир-ли-лень, тир-ли-лень! И играл он ночь напролёт — царь всё пляшет, не устаёт!

Тут купца Садко Цареградского кто-то тронул в плечико левое. Оглянулся Садко — видит Велеса.

Говорил тогда ему Велес:

— Видишь ты, что скачет в палатах царь, — он же по морю скачет синему! И от пляски той ветры ярятся, и от пляски той волны пенятся! Всколебалося море синее, в нём волна с волною сходились и песком вода замутилась! Тонут в морюшке корабли, не достигнув родной земли! В море ты играл целый день, а потом и ночь напролёт, а вверху над морюшком синим — вот уж месяц буря ревёт!

Говорил Садко богу Велесу:

— Не моя во царстве сём волюшка — заставляет играть меня Царь Морской, он всё не идёт на покой!

И ответил тогда ему Велес:

— Ай же ты, Садко Цареградский! Ты все струночки да повырви-ка! И все шпенечки да повыломай! И скажи Черномору — нет струночек, нечем мне тебя ублажать, больше не могу я играть. Тут и скажет тебе грозный Царь Морской: «Ай же ты, Садко Цареградский! Ты не хочешь ли пожениться, со Царём Морским породниться?» Ты согласием отвечай и невесту себе выбирай. Выбери Ильмарушку девицу, что пройдёт пред тобою последнею. Да смотри, Садко, не целуй её! Если ты её поцелуешь, всё на свете тогда забудешь. Станешь мужем русалки, домой не вернёшься и водяником обернёшься!

И Садко, купец цареградский, все повырвал у гуселек струночки и все шпенечки да повыломал. Перестал плясать Черномор и промолвил ему в укор:

— Что же ты, Садко, перестал играть? Али начал ты уставать?

— Я порвал на гусельках струночки и все шпенечки да повыломал. Струны перестали звенеть, не могу я играть и петь!

И сказал тогда грозный Царь Морской:

— Ай же ты, Садко Цареградский! Ты не хочешь ли пожениться, со Морским Царём породниться?

— В синем море твоя будет волюшка! Значит, такова моя долюшка!

А наутро Царь Черноморский выводил к Садко девиц красных.

— Выбирай, Садко, ту, что нравится!

Пропустил Садко мимо триста дев, руку взял последней — Ильмары, что пришлася ему по нраву. И устроил тогда Черноморец пир — да на весь свой подводный мир.

Все на том пиру наедались, все на том пиру напивались. Стали после ложиться спать, в тихих омутах почивать.

* * *

И заснул Садко со Ильмарою, но не стал её целовать, дабы свой обет исполнять.

Как проснулся он — оказался да на яре крутом Ильмары, что близ славного Цареграда. И увидел — бегут по речке белопарусные корабли, со дружиной его ладьи. И они Садко замечали, и все радовались-дивовались. И пошли они во палаты, во хоромы купца Садко. Корабли затем разгрузили, бочки с золотом покатили.

И построил Садко на то золото богу Велесу новый храм. А второй — Морскому Царю на крутом яру Цареграда, над рекою быстрой Ильмарой.

И теперь Садко Цареградского все из века в век прославляют! Кубки с сурьею подымают!

 

ТРЕТИЙ КЛУБОК

ван, садко

и великий потоп

— Расскажи, Алконост, птица светлая, как вознёсся Ван в небеса, и как Ясную Книгу он там начертал. Расскажи о Великом Потопе, что Всевышний людям послал!

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

О премудрый Ван, князь великий! Сын Сварожича Семиликого!

Ты ни мало ни много — на три долгих года закрывался в затвор средь Ирийских гор. Бога Вышнего прославлял, требушки Ему воздавал.

И вот Вышний Бог эту жертву призрел и премудрому повелел:

— Подымайся ты по Златой Цепи ко моим небесным чертогам! И здесь ты пребудешь ни мало ни много — три месяца, славя Всевышнего Бога!

Тут Ван поднимался к небесным чертогам и славил Вышнего Бога. И вилы его обучали, как нужно пахать, как сеять и жать, и как виноград для вина собирать. Учили, как веять пшеницу, белую пшеницу-ядрицу, как квасить в квашне и печь на огне кулич, каравай для Божией требы из ситного хлеба. И как приготовить отличное белое вино трёхгодичное!

И Бог дал ему — Книгу Ясную, Златую Книгу Прекрасную, чтоб мог он уразуметь, как славы Вышнему петь!

И Ван Книгу Ясную открывал и очи свои отверзал.

Увидел он: Вышнего не почитают, а в жертву девиц и младенцев бросают.

Увидел, как у Крыницы людьми глумленье творится. С девиц и парней там стекает вода, они ж, не зная стыда, пред Богом Вышним грешат, глумление все вершат!

Увидел, как дивы нисходят на Землю и в жёны берут юных дев. И как рождаются великаны, волшебною силой своей обуяны. И знают они путь звёзд и планет, да только не знают, где тьма, а где свет.

Увидел — Земля преисполнилась зла, и в жертву они приносят козла.

И Ван, мудрый князь, сам на Землю сходил, а после людей вере правой учил по Книге Златой и Ясной, сей Книге Святой, Прекрасной, как жить и вино варить, и требы Богу творить.

И Меря, его супруга, учила миру и мере. Как нужно всем в мире жить, как в меру пить и любить, и в меру Богу служить.

Да только им люди не вняли, ни мира, ни меры не знали. Кровавую жертву войне приносили. И кровь, не вино, они в храмах пролили. И вновь они не любили, — а лишь глумленье вершили.

* * *

И вновь Книгу Ясную Ван открывал, и вот что он увидал.

Узрел он: Всевышний Бог покинул златой чертог. И дланью святой взял Камень Златой. А в камешке том Святом, Золотом — сокрыт Златой Божий гром! И если сей Камень Он в море метнёт, то сушу великой волною зальёт.

Когда же картина та унеслась, послышался с неба глас:

— О Ван, князь-мудрец и правды писец! Иди, возвести сыновьям Бога Рода, Всевышнего и Сварога, которые Сваргу Святую покинули и Прави Пути отринули! Что вскоре все грешные земли зальёт, на мир низойдёт Великий потоп!

И Ван к Дыю-батюшке поспешил и весть о Потопе ему возвестил. Под горы Уральские дивы попрятались, и в страхе в пещерах своих запечатались.

А Ван вслед за этим явился к Асиле, что был запечатан в Урале насильно — за гордость свою пред Сварогом. Услышал он весть и печалился много. И Бога Всевышнего стал он просить: грешивших людей простить. Ван эту мольбу записал и Богу её передать обещал.

* * *

И вот звёзды Вана призвали, и молнии засверкали, и ветры ему дали крылья орлиные и на небо вознесли его.

И вот он увидел хрустальный чертог и сам вступил за порог. И там было пламя горнее, а крыша из блеска молний и света далёких звёзд, и реял над крышею Алконост.

И вот Ван вступил в тот хрустальный дом, пылавший святым огнём. И был он горяч, как Солнце, и холоден будто лёд. И там из среды огня рекой текла Сурья-мёд.

И Ван призван Богом был. И в лодочке золотой рекою Сурьи поплыл… И вот вход с вратами опять перед ним, и новый чертог за сим. Он много просторней, чем прежний дом, из света и пламени возведён.

И так перед ним Вышня Бога чертог, здесь Сам восседает Бог. Хламида Его словно Солнце сияет, белее чистого снега блистает. Средь пламени здесь — Вышня Бога престол, и Славы вокруг ореол. Здесь Вышня трон в Сварге синей, и вид престола, как иней.

Вокруг же птицы Ирийские Всевышнему гимн поют, и славы Ему воздают. А из престола Предвечного, что полон величия вечного, река огня истекает, что Вана пугает и восхищает.

И рядом с троном Всевышнего, что Родом был, Колядою и Крышним, — Сварожичей несть числа. Стоят они у престола Отца. И все испускают свет, то Сварги Святой Совет.

И Ван предстал перед Вышним, и Божье слово услышал:

— Иди к Моему престолу! Ступай ко Святому Слову!

И Ван, как и сказано было, ступал. И свиток с мольбой Асилы, великого Стража Вечности, чрез Вестников передал.

* * *

И был Вышний Суд на Совете — Суд Прави в Предвечном Свете. И Вышний Лик Гнева во Сварге явил. И стал Великим Триглавом — Сварогом-Перуном-Семарглом.

И был на Совете спор, затем речён приговор:

— Не будет исполнено это прошенье, не будет даровано людям прощенье. Земля грехами исполнилась и требует очищенья! Ведь людям Слово Всевышнего чрез Вана было дано. И время для покаяния минуло давным-давно.

А также Святой Совет дал Вану такой ответ:

— Великие Стражи, что Сваргу покинули и Путь Предвечный отринули, напрасно детей-великанов родили и к небу путь им открыли. Они громоздили на горушки горы, но были низринуты вскоре. Желали низвергнуть Предвечный престол, но им рекли приговор: отныне носиться им злыми ветрами над сушею и морями!

* * *

И так приговор Бога Вышнего Сварожичи прорекли. И Вана затем прочь они увлекли.

Оставили в поле Ирийском, у той горы Алатырской. И видел он гору, что снежной вершиной вела ко трону Всевышнего. И видел он пропасти, склоны и скалы, где поле Ирийское обрывалось. И видел он там за краем бессчётных молний сверканье.

И слышал Ван громы горние — Сварог то ковал меч и молнии. Перун стрелы-молнии выпускал, Семаргл облака мечом рассекал.

Затем Ван из Ирия низошёл; к реке — той, где Солнце заходит, пришёл. К тем огненным водам, что в бездну текут. Туда, куда грешные души идут.

Святые ступают к Ирийским лугам вослед Заре-Заренице, а грешные — вниз, вслед Вечерней Заре и брату её Деннице.

И Ван там увидел двенадцать ветров, двенадцать вихрей-столпов, которые держат земли основанье и краеугольный камень, а также вращают небесный круг. Увидев то, Ван устремился на юг.

А там Ван узрел семь великих гор, что здесь вознёс Святогор. Сложил он семь гор из камней самоцветных, возвёл семь тронов планетных, для всех своих дочерей, а также для их мужей.

Одну из опала — трон Мери-Луны, коль с Ваном они обручены. Для Марса-Ярилы — пылает гора над миром рубиновым троном. А рядом гора аметистов — то трон Меркурия-Дона. Юпитера-Ильма — гора гиацинтов, а Ланы-Венеры — из хризолитов. Асиле-Сатурну и сыну его — достался трон из берилла. А в центре гора изумрудная, и трон на ней из сапфира. То трон и гора Триглава — Сварога-Перуна-Семаргла.

И там за троном и твердью небесной — великие воды и бездна. И сонм огнекрылых Сварожичей тут. Ворота сей бездны они стерегут.

* * *

И вот Бог Триглав бросил Камень Златой. И Рог опрокинул над над грешной землёй. Источники бездны открылись! Врата небес отворились!

Для Смерти раскрылись двери, погибли люди и звери! И горы великие всколебались, холмы и долины местами сменялись. Растаяли горы, как сотовый мёд, а в море растаял лёд. И волны великие сушу покрыли. И Божий суд совершили!

* * *

Не мог Ван смотреть на гибель детей, сынов своих и дочерей. И к Велесу он обратился с моленьем об их чудесном спасенье.

И тут семью Святогоричей избрали из многих тысяч. Погибель их отвратили, чтоб жизнь они возродили.

И вот поднялись они на корабль, что строил Садко, сын Вана. И их понесло над бездной по морюшку-океану. И буря корабль носила по морю сорок ночей и сорок дождливых дней.

И Вышний с небес оглядел белый свет, лишь воды кругом, а людей больше нет — один корабль Садко, где дети мудрого Вана, средь морюшка-океана.

Земля прошла очищенье от всех людских прегрешений. И Бог, чтоб воды исчезли, закрыл источники бездны.

Садко чёрна ворона выпускал, чтоб землю тот отыскал, но, сколько он ни летал, нигде её не видал. Пустил затем быстру ласточку — и ласточка полетала, но суши не отыскала.

Ещё подождал, выпускал голубицу, как будто из рук младую девицу. Порхнула та птица из рук на восток; и вот принесла маслины листок.

Тогда низошли все на Землю, вославив Вышня Великого и Велеса Семиликого. И с ними все звери освободились и по свету расселились.

И вот теперь, когда по Руси великие воды весною текут, все люди Всевышнему славу поют.

А также они Святогора с Плеяной и дочек их поминают; и Вана с Садко почитают. И Велеса Семиликого повсюду все прославляют!

 

ЯРИНА И ЯРИЛА

ПЕРВЫЙ КЛУБОК

ЯРИЛА, ВОЛХ И ЛЕЛЯ

— Расскажи, Алконост, птица светлая, как родился Ярила Годинович, как влюбился в Лелю прекрасную и как спорил он с Волхом Змеичем!

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Разгоралися зори ясные, подымалося Солнце Красное… И у озера Светлоярова там знамение учинилось, чудо-чудное сотворилось. Белый Ландыш-цвет явился, он возрос и распустился, чтоб ему весь свет дивился…

А цветочком тем Белым Ландышем обернулся Велес сын Суревич. Дива Ландышу изумлялася и ко Ландышу наклонялася. Только тот цветок срывала, тотчас от него зачала.

Набухают весною почки, а потом цветы расцветают, а затем наступает срок, обращается в плод цветок. И пришла пора, и родился во лесах тех светлых Ярила — Солнца внук, сын Велеса с Дивой.

Под звездою счастливой Ярила родился и по радуге в путь пустился — над землёю дорожкой Солнца в лодке Лунной средь ясных звёзд. И летел за ним Алконост.

Славься Божьей Силой, светлый бог Ярила!

Ты весеннею силой полон! На головушке алых роз венок, а в руке ржаной колосок. Ты на белом коне — злата грива в огне в чисто полюшко выезжаешь, ясным соколом пролетаешь.

У Ярилы кудри качаются, скатным жемчугом рассыпаются. У Ярилы глаза ясна сокола, брови у него чёрна соболя, у него сапожки — зелён сафьян, шилом пяты, носы воетры. Под пяту у него воробей влетит, у носочечка — хоть яйцо кати.

Только взглянет Ярила на молодца — и любовью тот обуян, и без хмеля хмелён, и без пива пьян. Коли взглянет на красну девицу — та как маковый цвет румянится, по любви её сердце мается.

Ну а если за плуг бог Ярила встаёт — в поле пашет, не устаёт. Рожью поле то засевает, урожай затем поджидает — а вокруг щебечут птицы, золотая рожь колосится. Силою колосья наливаются, зёрна в житницах умножаются!

* * *

Как к закату шло Красно Солнышко — да за те лесочки дремучие, да за те болота зыбучие, да за горушки те высокие, да за реченьки те широкие. И сбиралися тучи грозные, птицы по небу разлетелись, звери по лесу разбежались, рыбы по морю разметались. В тучах грозных тех — Финист Сокол летает, вслед за ним — Сварожичей стая.

Пролетел над морюшком синим и над горушками крутыми и спустился в чистое поле.

И увидел Вольга в поле пахаря. Пашет пахарь в поле, понукивает, и соха у него поскрипывает, лемешок по камням почиркивает.

Пни и корни пахарь вывёртывает, а каменья в бороздочки валит. У него кобылка соловая — хвост до самой земли расстилается, грива колесом завивается. Гужики его все шелковые, у него и сошка кленовая, лемеха на сошке булатные, и присошек у сошки серебряный, а рогачик-то красна золота.

И сказал Вольга оратаю:

— Бог на помощь тебе, оратаюшко, да пахать и бороздки помётывать!

Отвечал ему оратаюшко:

— Пусть нам Род Рожанич поможет! Ты скажи, мощный бог, как тебя величать? Куда держишь путь в чистом полюшке?

Отвечал Вольга таковы слова:

— Порождён я Землёй Сырою и великим Индриком Дивичем, а зовут меня все — Вольгою, также Финистом Ясным Соколом! Еду я по велению матери брать с земель её дани-пошлины. Ай же ты, оратай-оратаюшко! Ты езжай со мной во товарищах!

И тогда оратай-оратаюшко гужи с сошки своей повыстегнул и кобылку из сошечки вывернул. В поле сошку кленовую оставлял, а кобылу свою седлал. И поехали они по раздолию путь-дорожкою в чистом поле.

Говорил оратай таковы слова:

— Ай же ты, Вольга, князь Сварожичей! Я оставил сошку в бороздочке — надо сошку с Сырой Земли выдернуть и земельку из лемеха вытряхнуть, бросить сошечку за ракитов куст — помоги, не сочти за труд!

И тогда Вольга, князь Сварожий, посылал дружину родовичей, чтобы сошку с бороздочки сдвинуть и за куст ракитов закинуть. Подъезжали они, чтоб ту сошечку взять, да не могут её даже приподнять. Лишь кругом её повернут, но с бороздочки не свернут.

Наезжал тут Вольга, ярый витязь, на ту сошечку в чистом поле, брался за неё он одною рукою и тянул её за собою. Только сошка та не ворохнулась и с земли ничуть не потронулась. Взял её он двумя руками и упёрся в землю ногами. За оглобельки сошку пытался вертеть, но не смог её одолеть.

Подъезжал к сохе оратаюшко. Он одною рукою ту сошечку брал и за куст ракитов бросал.

И езжали они путь-дорогою по раздолию в чистом поле. Оратаюшко плёткой машет, а кобылка под пахарем пляшет. У ратая кобылушка рысью бежит — следом Финист Сокол летит.

Подъезжал оратай ко зелёным лугам — травы на лугах поднимались, подъезжал к садам — все цветы расцветали, птицы певчие запевали.

Спрашивал Вольга бога-пахаря:

— Ай же ты, оратай-оратаюшко! Как, скажи, тебя прозывают? Как по батюшке и по матушке люди добрые величают?

Отвечал ему оратаюшко:

— Ай же ты, Вольга, князь Сварожий! Как посею весной в поле рожь я, а затем, когда лету край, соберу с полей урожай. Рожь ту в скирды складу и домой сволоку, дома вымолочу, крепко выколочу, — наварю я хмельного пива, созову гостей к себе живо. Гости станут ходить, будут есть и пить. Я на стол буду пиво ставить, станут все Ярилушку славить: «Здравствуй ты, сын Велеса с Дивой! За здоровье твое, Ярила!»

Слово то Вольге полюбилось.

— Ой ты гой еси, бог Ярила! Кровь родная течёт в наших жилах! Значит, будешь и ты в светлом Ирии жить, чаши с пивушком подносить! Жалую тебя теремами, во небесной Сварге лугами!

* * *

И отнёс он Ярилу в Ирийский сад, и поставил его средь своих палат.

— Будет славен у нас каждый павший герой! Будет мёд, злато пиво — и пир горой!

Премладой же Ярилушка Дивович стал по гриднице той похаживать и кудрями златыми потряхивать. Златы кудрышки рассыпаются, словно скатный жемчуг катаются.

Засмотрелась Леля на Яра — помешался в ней светлый разум, очи ясные помутились и головушка закружилась.

И сказала такое слово мужу своему — Финист Соколу:

— Как же нам свет Ярилушку не полюбить? Мне пришло на ум предложить: пусть он будет в Ирии стольником — чтобы пивушко подносить, и постельником в нашем тереме — чтобы нам постели стелить…

Видит тут Финист Сокол — беда пришла, Яра отозвал от стола… Только как весну отвратить, как восход в закат обратить?

А и было то да по ранней весне — по той ярой весне, по весне-красне. Таяли на горках белые снежочки, убегали к синю морю быстры ручеёчки, зелена трава подымалася, первоцветами украшалася.

И по тем по талым снежочкам, да по первым белым цветочкам — то не белый зайчик поскакивал и не горностайчик похаживал — то гулял Ярила свет Дивович. Он встречался с Лелей украдкою, говорил он ей речи сладкие:

— Юная Леля — в Ирье веселье! Сердцу ты мила — вешняя сила! Златой Сварги ключ — вздымай выше туч! Рдеет восток, как алый цветок, — и ты со мной вместе поёшь ныне песни…

Отвечала Лелюшка милая:

— Ах да как же мне, красной девице, без печали жить — сердцем не тужить. И любить мне нельзя добра молодца, и нельзя его не любить… Вздумаю про милого — не мил белый свет, я в луга убегу — и сорву первоцвет… Как по тем лугам зелёным всё мой миленький ходил, сердце ретивое деве подстрелил…

* * *

Как во Сварге небесной, в Ирии чудесном, — много теремов златоверхих, много алтарей заветных. Как во храме златом Солнца Красного, там ходил Ярилушка — в звонарях, Леля — пела там на хорах. Финист Сокол был там причетчиком, старостой во храме служил, славы Вышнему возносил.

А и было так, что Додолушка Дива, матушка младого Ярилы, в храм к заутрене заходила. А за нею, как галицы, дивы влетели — сорок девиц-вилиц там одесную сели, величальные песни запели.

Только сбились они и мешаются и промежду собой улыбаются.

И спросила их мать Ярилы:

— Что же вы смешалися, дивы?

И ответ держали черницы — красные душа-девицы:

— Потому не поём и мешаемся и промежду себя улыбаемся, что ведь нет меж нас величальницы — Лелюшки младой запевальницы. Также с нами нет звонаря — нет Ярилушки будыря…

Как услышал то Финист Сокол — так пошёл он Лелю искать, вслед за ним — Ярилушки мать стала Финиста утишать:

— Может, Лелюшке там неможется? Может быть, она Вышню молится?

А затем Летеница Дива — сына с Лелей в лесу находила и о муже предупредила…

И искал Финист Сокол Лелю — выходил он в чистое поле. Видит: во кустах веселье, Яр играет на свирели, а младая Леля пляшет и платочком белым машет…

Финист крикнул тогда в гневе Леле:

— Не довольно ли вам веселья? Время ли сейчас плясать! Время — Вышня прославлять! Что ж ты пляшешь под кустом с этим добрым молодцом?

Леля в ножки повалилась и пред Финистом винилась…

Финист Сокол тогда взревел — в Сварге синей гром загремел:

— Пляску я твою прощу и домой тебя пущу… Но Ярилу не прощаю — и из Сварги изгоняю! Помоги, Мать Земля! Помоги мне, Дый! Был Ярилою ты, сыном Дивы, стань ты зверем лесным — Зайцем Сивым!

Обернулся Ярило Зайцем, обернулся Вольга — серым Волком. Побежал за Заюшкой следом. Быстро Заяц холмы перескакивает, следом Волк едва поспевает. Добежали до речки Смородины, до того мосточка калинова.

Заяц Сивый прыгнул за речку, следом Волк побежал по мосточку. А вдоль берега речки Смородины кости свалены человечьи, волны в реченьке той кипучие — и бурлят они, и клокочут!

Волны вдруг в реке взволновались, на дубах орлы раскричались; выезжали тут ко Вольге — Велес Сурич и Буря Вила.

— Ай да полно тебе, Вольга, гнать во полюшке чистом Зайца! Уж мы съедемся, поратаемся и поборемся-побратаемся!

То не горушки в поле сталкивались — то съезжался с Вольтою — Велес. Трое суток они ратовались — бились конными, бились пешими. Только видит Велес-Медведь, Волка — Финиста не одолеть.

Тут к ним Буря Яга подбежала и ошейник Вольге надевала. Замыкала замками цепь, чтоб ему в пещере сидеть — за семью ключами, за семью мечами…

— Здесь ты на цепи сидел, как страдал за всех людей, коих ты учил пахать, рожь во поле собирать. А теперь то дело Ярилы, он зимою в землю уйдёт и восстанет затем из могилы, — ну, а коли зерно бросят в землю весной, встанет с рожью он — яровой! Ты ж сиди, покуда Леля за тобою не придёт, заиграет на свирели и замки все разомкнёт…

И затем еловою веточкой Велес-бог над Зайцем махнул и в Ярилу его обернул.

— Где был Заяц Сивый — Ярила встань! Встань зелёна ель впереди меня, а Ярила встань позади меня!

И по слову его всё свершилось, чудо-чудное сотворилось.

И теперь все бога Ярилушку раннею весной прославляют! Волха с Лелею поминают, Бурю с Велесом почитают!

 

ВТОРОЙ КЛУБОК

ЯРИЛА, ЗИМЦЕРЛА И МОРИАН

— Расскажи, Алконост, птица светлая, как Ярилушка жил в Китеж-граде, как похитил Зимцерлушку Суревну и как спорил он с Сивым Мором!

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как во тех лесах Светлояровых, в Китеж-граде том Велияровом звери дивные собегалися, вилы с лешими собиралися. Было в Китеже у них столование и великое пирование.

Гости мёдом лесным наедалися, пивом с тиною напивалися. А напившися — порасхвастались. Кто и былью, а кто — небылицею. Хвастают русалки щучьей чешуёй, лешие кичатся жухлою листвой. Турушки — рогами и копытами, змеюшки — зубами ядовитыми.

Лишь один Ярила невесел, не поёт в застольюшке песен. Очи ясные свои долу опустил, буйную головушку ниже плеч склонил.

Велияр, премудрый отец, так сказал ему наконец:

— Ай же ты, сынок мой Ярилушка! Где же твоя удаль и силушка? Что же ты сидишь невесел, не поёшь весенних песен? Если мы не запоём, то Весну не призовём. Вечно будет вьюга злиться, коль не будем веселиться!

И тогда прислужницы-вилы так спросили у бога Ярилы:

— Ты скажи-ка, доложи-ка, что случилось, бог Ярила? Али место тебе не по разуму было, али чарой тебя обнесли, этим грусть-тоску навели?

Отвечал Ярила Годинович:

— А и место мне это по разуму было, да и чарушка с пивом не обходила. Только мне не по разуму веселиться, а по разуму мне — жениться.

И спросил тогда государь:

— Ты скажи мне, сынок, дай ответ, — ты невесту сыскал али нет?

И Ярила голову подымал, Велиярушке отвечал:

— Вот и вьюга метёт, ветер стонет, и в горах леса ветром клонит… Даже в солнечном Золотом краю нынче холодно средь зимы, и далече там до весны… И во том краю, где ныне по морю гуляют льдины и где Солнце почивает, — Сурож-град зарёй блистает… Там у гор Ирийских дальних есть палатушки хрустальные. Дева там свою постель утром застилает, а подушки и перину вслед за тем взбивает. Потому снежинки пухом вьются из её подушек — вьюгою-метелью над землёю белой… Ведь живёт там чудо-дева, дочь Земун и Ра, — Зимцерла.

— Ай же ты, сынок любимый, полон ты любовной силы! Устремился ты всем сердцем в край тот Золотой! А берёшь ли ты, Ярила, золото с собой? Латы драгоценные, силушку военную — всех медведей, леших с вилами и всех оборотней сильных?

Отвечал Велияру Ярила:

— Ай же ты, мой батюшка милый! Мне с собой не нужно брать — золотой казны, и лесные рати тоже не нужны! Золотом девицу не смогу купить, и любви девичьей боем не добыть!

— Что ж, тогда возьми с собой перстень золотой с силою святой! Если перстень сей с рубином к Солнцу вознесёшь — тотчас огненные стрелы с неба призовёшь!

Дар Ярила принимал и в дорогу поспешал, но промолвил под конец с ласкою ему отец:

— Мой сыночек, не спеши, ты ярлык сейчас пиши: о том добром деле — сватанье к Зимцерле.

Скорописчатый ярлык скоро был начертан, после запечатан китежградским перстнем. К сей печати Велияр руку приложил, а затем Ярилу в путь благословил.

* * *

В путь-дороженьку Ярила скоро снаряжался; и скорей того к невесте в Сурож-град добрался — к ледяным палатам, инеем покрытым, ко садам, заснеженным вьюгой снеговитой. С златогривого коня бог младой спускался и в палаты царские быстро поднимался. Кланялся Ярилушка на четыре стороны, Сурье-Ра — в особину.

— Здравствуй, Сурья, светлый бог! Славен зимний твой чертог!

Сурья гостя милого также привечал и за стол сажал:

— Кто ты, гость любезный наш, из какой земли? Издалече ли тебя ветры принесли?

— Я из града Китежа — молодой Ярилушка! И пришёл о добром деле — свататься к Зимцерле!

Скорописчатый ярлык Сурье он подал. Тот печать срывал и ярлык читал. После извинился, гостю поклонился:

— Ай же ты, Ярилушка, где ж ты раньше был? Почему же прежде к нам не заходил? Нынче дочь просватана в землю ту Загорскую, за царя заморского — Мориана Сивого, сильного, спесивого! Приплывёт он поутру в жёны её брать, из-за моря ледяного приведёт он рать на двенадцати ладьях, в чёрных кораблях.

— Ай ты Сурья — Солнце-бог наш! Коли дочь добром не дашь — силой заберу с собой, увезу Зимцерлу я княжею грозой!

И пошёл из гридницы ярый бог Ярилушка. Шёл по светлым он сеням к золотым дверям. Открывал те двери смело, заходил к Зимцерле.

А Зимцерла там сидела с няньками своими, мамками сенными. Всё сидела — песни пела, пела-волховала, золотом ширинку к свадьбе вышивала.

Любовалася девица в зеркальце заморское, что привёз в подарок ей Мориан Загорский. И она ширинку ту как подарок сшила — Мориану Сиве.

Огляделся тут Ярила в той чудесной горнице на четыре стороны. Видит: в голове девицы — белы лебедицы, а в ногах её — чёрны вороны!

Тут ширинка обратилась лютою змеёй, поползла она с шипеньем через тот покой. Сжечь огнём Ярилушку та змея хотела, но её остановила юная Зимцерла:

— Ой ты, лютая змея, пожалей огня! Я сама теперь с Ярилой буду говорить и его любить. Пусть же пламя вешнее полыхнёт в крови, и растаять мне придётся от его любви…

К ней Ярила подходил, речь такую говорил:

— Уж ты гой еси, Зимцерла! Дочь Земун и Солнца-Ра! Ты скорее одевайся, в путь-дорогу собирайся. Привести теперь тебя я в Китеж-град берусь, на Святую Русь.

Няньки-мамки ей одели шубу соболиную, со подкладкою мягкою пуха лебединого. Как Зимцерлу облекли, так к Яриле подвели. И её за белы руки бог Ярила взял, в перстни золочёные жарко целовал. И повлёк из горницы, словно сокол горлицу.

А как он повёл девицу чрез отцову гридницу, так прекрасная Зимцерла во печали спела:

— Свет мой ясный, государь! Батюшка мой, Солнце-царь! Ты сумел меня взрастить, выпоить и накормить, только доченьку Зимцерлу замуж выдать не сумел ты! Потому теперь твой зять в ночь крадёт меня, как тать!

Сурья к дочке выходил, речь такую говорил:

— Пусть тогда Земун по небу повлечёт для вас телегу, полную добра — жемчуга и серебра! И то будет вам приданое, что собрали Мориану!

— Батюшка, иду я замуж за Ярилу ярого! Это же приданое нам теперь не надобно! Высыпайте вы его из телеги звёздной! Кончились морозы! Пусть с сосульками растает всё это добро: жемчуг, серебро!

— Так и быть! Но ветры утром чёрные ладьи пригонят, и за вами Мориан снарядит погоню! А теперь от нас примите вы благословение! А затем ищите в Китеже спасение!

* * *

Тут Ярила за ворота деву выводил и на белого коня пред собой садил. И отправились они в дальний путь домой, в Китеж-град святой.

И они по синю небу птицами летали, и по полю снежному зайцами бежали. И Зимцерла то и дело чрез плечо своё глядела: не бегут ли кони, не видать погони?

Не доехали до града — выбились из сил, и Ярил ушка коня здесь остановил. И шатёр из белой ткани на холме разбил.

Здесь над Клязьмою-рекой обрели покой юная Зимцерла и Ярила смелый. Вкруг ракитова куста скоро обвенчались и под сенью сосен во шатре скрывались. Там невеста и жених на постель ложились, нежились, любились.

Таяла Зимцерла во объятьях нежных, и с земли сходили насты белоснежные. А Ярилушка невесту жарко обнимал, в губы целовал.

А в ту порушку, на то времечко — матушка Земля всколебалась, сосны над шатром раскачались. И слетел с-под тучи Вран — Сивый Мориан!..

— Ай же ты, Ярила Годинович, выходи ко мне из бела шатра! Будем биться мы до утра! Я тебя немедля убью, стужей лютою закую!

— Ай же ты, Ворона налётная, лютая Змея негодная! Хватит, как мороз, трещать, горюшко вещать! Там, где вешний снег сойдёт, расцветают вишни! И подмоги не дождёшься ты от силы Вышней!

Выскочил Ярила из бела шатра, бился с богом Сивым с ночи до утра. Сивый Мориан — Змеёй лютой извивался, а Ярила — на коне пламенем взвивался.

То не два богатыря соезжались, не два сокола солетались. То сражалися Весна со Зимой, бог Ярилушка со Змеёй. Бил Ярила Змею огненным копьём, а Змея свивалася перед ним кольцом — напускала на Ярилу стужу ледовитую, вьюгу снеговитую.

Как тут ясная Заря занималася, Красно Солнышко подымалося… И Ярила возносил перстень свой заветный к зареву рассветному, чтобы с неба низошла ясная стрела и небесным пламенем ту Змею сожгла!

Он собрал в рубин волшебный с силушкой чудесной — нити солнечных лучей, отблески мечей. И пустил огонь — на Змею-выргонь!

Только вместо сей Змеи — Мориан предстал, к небу он воззвал:

— О наш Боже, Вышний Бог! Твой Закон небесный строг! Ежели с Ярилою жить теперь Зимцерле — то Весна-красна не наступит в срок! Зимцерла моя по Закону, сидеть ей со мною на троне! К Закону я обращаюсь и перед Ним склоняюсь!

И тут стрела повернулась, от Мориана отвернулась и пала Зимцерле на белую грудь!

Зимцерла тогда, как во сне, в святом небесном огне, будто вешний снег, таять стала и рекла пред тем, как пропала:

— Обернусь я сим утречком ранним — облачком в дыму и пламени… И прольюсь весенним дождём, протеку хрустальным ручьём… А потом я травой-муравой прорасту, розою-шиповником в чаще процвету… Пусть сорвёт ту розу мой милый, будет помнить меня до могилы…

Тут Ярилушка ко Зимцерле на крутую гору взбегал и в огонь небесный вступал. Там искал Ярила Зимцерлу, но лишь облачко обнимал…

И, сгорая сам, провещал:

— Как взошёл я, как поднялся — да на горушку высокую… И с вершины оглядел я — землю всю широкую… А сырая та земля — то постелюшка моя. А и Камень Бел-горючий — изголовьюшко. А и жёлтые пески — моё телушко, скалы-валуны — мои косточки.

И узрел, сгорая, Ярила посреди сей крады-могилы, что не Клязьма течёт под горой, не туман ползёт над рекой, а клокочет там речка Смородина и течёт в дыму лава огненная. И по той ли огненной речке души всё идут человечьи, вслед Заре Утренице — чистые-святые, вслед Вечернице с Денницей — души тёмные.

* * *

А и тут свершилось чудо по-над Клязьмою-рекой на горе Ярилиной. Где стоял в огне Ярила — там теперь его могила.

По весне из крады той он летит домой, в Китеж-град святой. Возрождается в огне на своём коне и по небу мчит — соколом летит.

А где Сивый Мориан под горой стоял — появился там провал, где он и пропал. Там же, где в огне сгорела и растаяла Зимцерла, из горы печальной сей вытекал ручей.

И теперь весною ранней, в Ладень-день первоначальный, свадьбушки играются — все тогда венчаются во ракитовых кустах на Ярилиных горах.

И тогда по велению Вышнего расцветают ракиты и вишни. И костры на горах зажигают, славы Вышнему воспевают! И Ярилу с Зимцерлою поминают!

 

ТРЕТИЙ КЛУБОК

ЯРИЛА И ЯРИНА

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о Сиве — суровом боге, что Великий потоп учинил. Как наслал он лютую Ламию, а Ярила её победил и Ярину освободил!

— Той великой тайны я не утаю, — все, что ведаю, пропою…

Пели люди Богу Всевышнему:

— Боже наш, Боже, за что эта кара? За что Сивый бог это нам учинил? Все нивы наши спалил и нас грозой подчинил?

И им Всевышний ответил:

— Ту кару не Сива вам учинил, а лютый Мориан Сивый! Он сжёг за то ваши нивы, что Вышнего вы не чтили и жертвы не приносили.

И вот Сива-бог от Сиверных гор езжал в горы те, где живёт Святогор. А на шее Сивого бога — златая цепь с черепами, и пояс увит венками — с могил живыми цветами. На запястьях не змеи — златые браслеты, не глаза у змей — самоцветы.

И вот не коня лютый Сивый седлал, а Змея-Смока крылатого, во пламени пекла заклятого. А в очах у дракона — камень-маргарит, и куда он глядит — всё огнём горит. И вот летит над землёй лютый Смок: из пасти ревёт пламя-смага, идёт из ноздрей дым-смог.

Пролетел он море широкое, миновал и горы высокие. И на матушку-Землю сошёл, и по чистому полю пошёл. Он от града шёл — и до града, от села — к селу огнищанскому; и пришёл ко столице царской: к Цареграду Святогора, жившему дотоль без горя.

И пускал он лютого Смока на посевы и на скотину, чтобы взять себе десятину и от меры, и от тука: есть мука — так будет мука! Чтобы пели Сиве славу, отдавали тук и сало!

И увидела это Друга — бога Сивого подруга и ему супруга. И мольбой она молила, мужа так просила:

— Много нив ты разорил и невинных душ сгубил! На людей за что лютуешь, им прощенье не даруешь?

И ответил ей лютый Сива:

— Огнищане меня забыли! В божий храм не знают ходу, вместо сурьи плещут воду! Богу не дают даров, потому я так суров!

И сошлись тогда семь вил, Святогорок-самовил: и сама Златогорушка Майя, Меря и Ярина Тайя, Ася и Алина, Лина и Эльвина. Тут все семь дочерей Плеяны жертвы Сиве приносили, Другу все превозносили.

И молили Сиву… А затем и Живу, чтоб та вила в мире горнем, так же как Плеянки в дольнем, сурью подносила Мориану Сиве!

* * *

И вот сел Сивый бог на Белом Хвангуре, с ним рядом — Крыница с Сурьей. И бьёт из крыницы сей сильный огонь с земли до самого неба, чтобы было в полях много хлеба, чтобы лился дождь на поля, чтобы тучною стала земля.

И служила Сивому Жива — перед ним заступница наша, у неё в руках — злата чаша. Подавала та Живушка чашу. Сива пил и лил сурину на поля и на долины. А где капли ниспадали, там колосья возрастали.

Как плеснёт бог Сива суриной по полям и по долинам — всё растёт, живёт, зеленеет и цветы в садах цветут — богу Сиве дары дают. Также Живу все почитают, бога Чёрного проклинают.

Было так, что Кащея Бессмертного, обращённого Чёрным Идолом, Вышний Крышень заковал, под землёй замуровал. Только Тарх Дажьбог в тех пещерах ходил и темницу его ненароком разбил! Сам не ведая как, но врага отпустил!

Потому-то Кащей стал драконом, а потом, взлетев выше туч, опустился средь горных круч. И прошёл Кащей по ущельям, а затем забирался в щели. И по щелям тропой неторной переполз Змеёй в мир подгорный, где под Белым Хвангуром — Чёрный! И воссел он на чёрном троне, словно во гнезде вороньем!

И ему Марена служила, злату чашу с вином подносила. Пил ту чашу Кащей и вино отливал, потому суховей на поля налетал. А где падали капли вина от пречёрного винограда, там поля побивало от града.

И оставили люди храмы, перестали жертвы дарить, Рода-Вышнего благодарить. Нечего-де есть и пить, нечем требы нам творить! Лучше о богах забыть, будем-де мы лучше сами во пещерах жить!

Видит снова лютый Сива: льют в златую чашу Живы не медовую сурицу, а обычную водицу! И венков не вьют, песен не поют!

И тогда на Белый Хвангур тучи чёрные сошли, частый дождик принесли. Молнии сверкнули в тучах, и ударил гром гремучий.

И дракона седлал лютый Сива, был он грозен, силён и мудр, и слетел на Чёрный Хвангур. Выпил Сурьи из турьего рога и ударил мечом Чернобога.

Говорил ему Чернобог:

— Ты ещё ударь, Сивый бог!

Сива вновь его ударял… Только смотрит: Кащей пропал! Вот он был, а вот его нет, не оставил он даже след! Только ветер чуть пахнул, Сивый бог его вдохнул… И тотчас как будто лёд бога Сивого обжёг, и огонь заледенил и водою иссушил!

И тотчас Сивый сам сел на троне, словно во гнезде вороньем. И ему Марена служила, злату чашу ему подносила и вином её наполняла — Чёрным богом его величала!

— Трон к тебе перешёл, Сивый бог! Будешь ты теперь — Чернобог! По Закону Высшему Прави стал ты Мором — Владыкой Нави! В Нави ты теперь Кащей! Я же буду — Другой твоей! Я — Марена, а ты — Мориан! Я — Ворона, а ты — Вран!

Друга плакала-причитала, в Нави Сивого бога искала:

— Как во сей сторонушке чёрной грают на дубах чёрны вороны… Нету мне ни сна, ни покоя, обмерло сердечко ретивое… Слёзы горькие мои, как обильная роса, словно туча дождит в тёмных небесах… Не убавить мне горя-кручинушки, так печальна моя судьбинушка… Потеряла я свет из ясных очей, не сыскать мне дролюшку во сторонке сей…

Вслед за матушкой в ночь шла и Ламия-дочь:

— Где же ты, мой батюшка милый?.. Ты в какой сокрылся могиле?.. Ягодка я твоя горе-гореванная, горькими слезиночками вся я зареванная… Как зашёл-закатился мой батюшка ласковый, словно за горы солнышко ясное…

* * *

И дошли они до границы, где Смородинка-речка струится… Там Маренушка их встречала, чашу им вина наливала: по краям её — всё огонь горит, а на донышке — там змея лежит.

Как ходила в лес девица, та Маренушка-юдица, — там коренья злые рыла, на горе крутой сушила, в ступке их затем толкла, ситечком просеяла. А затем с вином мешала, гостьям в чашу подливала.

И притом вещала:

— Тот не вступит в царство наше, кто не вкусит Смерти чашу!

Друга с Ламией напились и тотчас же обратились: Друга обернулась львицей с крыльями юдицы, Ламья — лютой драконицей с мордою волчицы.

* * *

Высока ли высота поднебесная, глубока ли глубота океан-моря… Широко раздолье по всей земле — чуден Бел-горюч Алатырь, страшен Чёрный камень Марабель.

А и было так при царе Святогоре, да и при Велияре Сивобородом. Велияра тень — Сивый бог в беззаконство всех увлёк. И теперь уж не ведают старцы почёт, сын родного отца в суд неправый влечёт, брат пошёл с мечом на брата и с сестрой живёт в разврате! В храмах люди льют беспечно кровь не агнцев — человечью!

И настали тут лютые годы, за бедой поспешают невзгоды. Снова Сивый бог по земле разгуляться дал Змее: крылья Ламьи-драконицы, морда — будто у волчицы, а ножища — что лыжища, как у борова — нос, как у крокодила — хвост.

И топтать стала Чёрная Ламья поля, застонала тогда Мать Сырая Земля… И пошла драконица от града до града, не встречая себе преграды.

И в ту порушку, да на то времечко о беде той порхнула весточка за Смородинку — речку быструю, да за горы те Сарачинские, за поля и лес сей дикий, прямо в Китеж-град Великий…

Издалече, из чиста полюшка, где гуляет ветер на волюшке, во угодья те лебединые выезжал Ярила Годинович.

Ездил он в чистом поле три годушка — ни гуся не убил, ни лебёдушку, всё искал, с кем в бой ввязаться, в чистом поле порататься. Только нет ему силой равного, витязя под небом славного.

И поехал он да по чисту полюшку, по широкому да по раздольюшку… Вот стоит пред ним дуб покляпистый — дупло

ватый и сучковатистый. А на дубе том — вран, птица вещая, голосом вещает человечьим:

— Ой ты гой еси, бог Ярилушка! Будут славны твои дух и силушка! Ты в меня стрелой не бей, кровь на дуб сырой не лей! В чистом поле пух не развеивай, не разбрасывай чёрны перья! Славный ты, Ярила Годинович, расскажу я тебе диво-дивушко!

— Коль не сам ты Мориан — молви мне всю правду, вран!

— Знай, Ярила — светлый бог! Скоро низойдёт Потоп! Круг небес перевернулся, Сивый Мориан вернулся! Поезжай ты в чисто поле, а затем скачи за море. Там в лесах есть ветроград — Велияра Китеж-град! Ты езжай скорей к отцу, Велияру-мудрецу, — он поведает как быть, как же ту беду изжить…

* * *

И поехал он к граду Китежу, где родился Ярила — покидышем. Был медведицей вскормлен в берлоге, во заросшем дубами логе. Ибо Дива к Перуну тогда возвратилась, а отец Велияр впал в немилость.

Но теперь вновь царит в граде сём Велияр — повелитель могучих чар. У него пир горой и всё радует взор. И Ярила явился на княжецкий двор — к башне Семиверхой и ко гридне светлой.

Сына Велияр встречал, чашу Сурьи наливал:

— Знай, покуда ты рос, бог Ярила, а зимой спал медведем в берлоге-могиле, — в Pa-реке вода замутилась, Солнце Красное закатилось! И два брата мои, боги Валья и Вритья, — те, что Паном украдены были, богу Вию верно служили, — перекрыли источники вод, и тогда осерчал на них Род! И послал тогда против Вия всех Сварожичей и всех дивов, также бармичей многосильных! Я же в битву ту не вступал, внука Даждя я задержал: к дубу привязал, чтоб он переждал. Только тень я отпустил на подмогу Диву — Мориана Сиву.

— Значит, Сивыч, что всех злей, — тенью был досель твоей?

— Тень, отброшенная мной, что топтал досель стопой, тайно в ночь сбежала — и от гнева Бармы вдруг живою стала. С мощью Чёрного слилась — обрела над миром власть!

— Как же Тень ту победить, бога Чёрного сразить?

— Тарх Дажьбог в поход собрался, в битву с Чёрным он ввязался… Захватил он гору Сивы, стал супругом вилы Живы… Но, чтоб ворога убить, должен он Яйцо разбить. Коль его он разобьёт, в Нави Чёрный трон падёт! Сине море веко

лыхнётся и повсюду разольётся. И придётся нам опять мир погибший возрождать…

— А возможно ль зло повергнуть, мир при сём не ввергнув в бездну?

— Не избегнуть перемен, коль повсюду в мире тлен. Люди знаньем возгордились, и пути их извратились… Вышний на людей серчал — камень Марабель послал, дабы Святогору обратиться в гору. Камень Финист принесёт, лишь Семаргл теперь спасёт Святогора дочерей, сохранив тем род людей…

И сказал Ярилушка:

— Знать, моя судьбинушка — биться с Навскою ордой, как воюет Солнце с мглой! Ты меня теперь пусти и на бой благослови.

Велияр его пустил, и на бой благословил, и в дорогу дальнюю дар ему вручил:

— Ты возьми мою свирель, ведь её чудесна трель: злые чары одолеет, лихо и печаль развеет! Знай, что со свирелью сей станешь Ламии сильней!

* * *

И вот наступили те Лютые годы — пришли Великие воды!

И был обращён горой Святогор. Затем вновь напасть от Хвангурских гор — явилась лютая Ламья, из пасти извергнув пламя.

И так она говорила, так Цареграду грозила:

— Для Сивы жертв не жалейте! На требах кровушку лейте! Чтоб море от стен отступило и город не затопило!

И люди давали скотину драконице Чёрной Ламье, чтоб море не наступало… И вот уж скота у них не осталось, а беды всё умножались…

Тогда они собирались в дворце царя Святогора и жребий метали в горе: кому идти на съеденье, дракону на угощенье?

Тот жребий пал на Ярину, вещая злую судьбину.

— Теперь собирайся скорёшенко и умывайся белёшенько. Венком главу украшай и к синю морю ступай. Тебя там златою цепью тотчас прикуют к скале, а после оставят жертвой одну в предрассветной мгле.

И встала она скорёшенько, умылась она белёшенько, и к морюшку отправлялась, и вскоре там оказалась — к скале её приковали, и вот — одну оставляли.

Яринушка причитала и горьки слёзы роняла, а после Вышня молила, и Велияра с Ярилой, чтоб те на помощь пришли, от смерти её спасли.

Услышал Вышний моление и снизошёл в умилении, — послал на помощь Ярилу спасти младую Ярину.

Явился тотчас Ярила на белокрылом коне — златая грива в огне. И у Золотого града — великого Цареграда узрел он деву младую, в цепях и едва живую. Тут стал он деву утешать, на свирели стал играть.

Как только Ярила запел, заиграл, — тотчас скалу всколыхал. Все цепи с девы спадали, и слёзы её высыхали.

Спросил тогда бог Ярила:

— Скажи мне, дева Ярина, а где же сыскать мне ту Ламию люту, что сеет повсюду смуту?

Рекла та дева Яриле:

— Скорее спасайся, милый! Ведь скоро та Ламия прилетит и нас немедля спалит!

Но бог успокоил Яринушку:

— А ты не бойся судьбинушки, младая ты чаровница! Ты люба мне, голубица! Уздой коня придержи и в сине море смотри. А я перед боем посплю-подремлю и силушки накоплю… Но только во морюшке волны взбушуют и сильный ветер задует, — слетит с гор лютая Ламия, из пасти извергнув пламя. Меня ты тотчас на бой призови — от сладка сна пробуди!

Сказал так Ярила, а сам уснул и веки свои сомкнул…

Но вдруг всколыхалося морюшко синее, задули ветрушки сильные. Слетела с Хвангура — та Чёрная Ламия, из пасти извергнув пламя.

И как летела над Цареградом та драконица могучая — кричала во тёмных тучах:

— Сегодня разрушу город! Придут к вам лихо и голод! Перед Сивой вы провинились, напрасно вы возгордились! -

Спускалась Ламия к морю… Ярина в великом горе заплакала, зарыдала — будить Ярилушку стала. Но он всё спит — не проснётся и даже не ворохнётся…

И тут скатилась слезиночка жгучая на щёку Ярилы могучего. От жгучей слезы пробудился Ярила, взнуздал коня белогривого.

— Послушай-ка, Чёрная Ламия! Не хватит ли пыхать пламенем? Ведь ты пшеницу спалила, что Жива прежде взрастила!

Но так Ярилушке отвечала та лютая драконица:

— Да, Живою выращена пшеница! Да только ту Живушку не почитали, венком её не венчали!

И тут Яринушка, красная дева, в печали стала рыдать — Ярила же начал её утешать, и вдруг ему захотелось на дудочке заиграть.

Но только та дудочка заиграла и песнь её зазвучала, — змея стала виться, кругами летать, и стала от пляски той ослабевать…

И вскоре силы лишилась и, пав на землю, разбилась.

Ярила свой меч золотой вынимал и ту змею рассекал — мечом заклятье снимал.

И тут из шей её истекли три речки кровушки ясной. Из тела же вышла она сама — вновь девушкою прекрасной.

Из шеи одной — потекло вино, из шеи второй — пшеница, из третьей шеюшки — молоко, — все требушки драконицы. А Ламья сама словно встала от сна, от чар Марены спасённая, мечом на свет возрождённая.

И так она говорила:

— Ты славен будешь, Ярила! И путь твой с младою Яриной лежит теперь в светлый Ирий! Лишь море начнёт отступать — вы станете свадьбу играть.

И рёк Ярине Ярилушка:

— Ступай со мной, голубинушка! Всевышний теперь даст нам новый завет — за тьмой воссияет свет!

Он ласково за ручку брал Яринушку прекрасную, ступал по крови ясной… Но тут ненадолго пришлось задержаться — ведь морюшко стало везде разливаться. То кровь из шеюшек Ламии потоками вытекала и им пройти не давала.

Тут поднял Ярила златую свирель — и всюду разлилась трель. И только он стал на свирели играть, как реченьки начали высыхать. И только те реченьки высыхали, Ярила с Яриною их миновали.

И вышли они к Цареграду, зашли за его ограду. И стали они свой корабль снаряжать, чтобы Потоп переждать. А после поплыли со Святогорками — в Святые Ирийские горы. По морю поплыли, затем среди звёзд — о том поёт Алконост!

И там, во пресветлом Ирии, женились Ярила с Яриною. У Ярилы лик — Солнце Красное, у Яринушки — будто Месяц, а сестрицы её — часты звёздочки, то Плеянушки-Святогорушки.

И все на той свадьбе плясали и молодых величали.

И теперь все Ярилушке славу поют, почитают младую Ярину! Требы воздают — Ламье с Сивой, а цветы несут — Друге с Живой!

 

ЯСУНЯ и ДОН

ПЕРВЫЙ КЛУБОК

дон и ясуня

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о Доне и о Ясуне — Святогорке, дочке Плеяны. И о том, как Данушка Родовна сына сватала за Ясуню. И о том, как они влюбились, в Цареграде как поженились!

— Той великой тайны я не утаю, — все, что ведаю, пропою…

Вышний Бог! Благой и Пречудный! Ты творишь знаменья великие, чтобы мы Тебя прославляли! И по воле Твоей в вышних небесах — сотворяются чудеса!

И как Данушка-река расходилась — струи реченьки замутились. И поставила посередь себя Данушка-река островок, и на нём поднялся росток.

Вырастал росток в дерево Ясень, и тот Ясень был так прекрасен: корни Ясеня — во Сырой Земле, ветви Ясеня — в звёздной мгле.

Ой ты матушка, Данушка-река, речка тихая, небурливая. Как вдоль берега тихой реченьки проезжала дочь Святогора, то сама Ненилушка грозная — то Ясонюшка, Яся Звёздная. В волосах её — Месяц Ясный, на подолушке — звёзды частые.

Проезжала она путь-дороженькой поискать дорогое счастье. Видит Яся: средь острова — Ясень, а вокруг высокого Ясеня хоровод русалочий вьётся, как венок купавок плетётся.

Кличут Святогорку русалочки:

— К нам плясать иди, дочь Плеянушки! Здесь во самой серёдке Ясеня счастье Яси Звёздной родилось, ясным светом всё озарилось. Повивал его — Солнце Красное, пуповину разрезал — Месяц, обмывали росой — звёзды частые!..

Ой, да как у матушки-речки подхватило Ясуню ветром, в хороводушке закружило…

Яся! Яся! Вот буйный ветер посрывал листву у деревьев, воды речушки взволновались, травы в полюшке всколыхались…

То не травушки всколыхались, не листочки с веток срывались, то русалки-вилы кружились, тученьки над ними клубились. Как из той-то тученьки грозной ударяла молния в Ясень — раскололся могучий Ясень.

Это значило: свету ясному возгореться пришла пора и явился из древа Ясеня сам бог Дон-Гвидон, Даны сын и Ра.

Как на веточке Ясень-деревца — Ясный Сокол гнездо свивал. Златом краешек завивал, на завивочку серебро он клал, плисом-бархатом устилал.

Свивши гнёздышко, он задумался:

— На что нужно мне тёпло гнёздышко, коли нет Ясунюшки около, — Соколинки у Ясна Сокола?

Говорила ему Дана-речушка:

— Ведаю: тоскует сердечушко о той девице — Ясе ясной, Святогорушке той прекрасной! Как в полях пройдёт время жатвы — за тебя её буду сватать!

* * *

Как во стольном том Цареграде, у того царя Святогора — был почестей пир, и гуляние, и великое столование.

И в ту порушку на застольице появилася Дана Родовна. Наливала вина полну чарушку, подносила её Плеянушке и супругу — царю Святогору. Говорила им таковое слово:

— Уж ты гой еси, Святогор, а и ты, Плеянушка Суревна! Вы примите-ка зелена вина, пейте чарочку всю до дна! У меня есть сын — Дон свет Ясный, а у вас — Ясуня прекрасная! Как у вас — товар, а у нас купец, славный женишок — добрый молодец!

Ещё в той поре Плеянушка Суревна чару ту вина не брала, оттолкнула и пролила.

— Ой ты гой еси, Дана Родовна! Ведь твой муж Сурья-Ра — то мне батюшка родный! Дан, сыночек его, — то мне братушка сводный! А Ясуня ему ведь — племянница!

— Нет запрета на то во скрижальицах!

И сказал тогда Святогор, эхо прокатилось средь гор:

— Он ведь ворог нам, коли сам — служит в Нави тёмному Пану!

Согласилась с мужем Плеяна:

— Как связался Дон с Паном Виечем, стал и сам ходить под землёй, сделался как куря слепой! День придёт — зёрнышко найдёт, тем весь день и живёт. А не сыщет — голоден будет. И жену свою он погубит! Не дадим за него Святогорицу, за подслепого куря — соколицу!

И ещё сказал гостье Святогор:

— Есть у нас ведь зятья, чтоб уладить спор. Выедут они в чисто полюшко, Дона полнят на раздольюшке!

Дане-матушке это бедой показалось, за досаду великую сталось. И ушла Дана с пира княжецкого, потопя свои очи ясные.

А навстречу ей Дон, и спросил её он:

— Что же ты идёшь невесела, буйную головушку повесила? Али место тебе не по разуму было, али чарами стольники обносили? Али кто пред тобой похвалялся, словом небылым надсмехался?

Говорила сыночку Дана:

— Уж ты гой еси, Дон сын Суревич! Мне и место на пире — всё по разуму было, да и стольники чарой не обносили. Только спорили там — мы, две сводных сестрицы, я с Плеянушкою-вилицей! И сестрица на свадьбу добро не давала — всё курёю подслепым тебя называла: коли зёрнышко ты найдёшь, тем ты-де весь день и живёшь. А не сыщешь — голоден будешь! И жену свою тем погубишь!

* * *

И в ту порушку Дон сын Суревич на те бранны слова расходился — будто море от бури взъярился. И чело его сокрыла — туча грозовая, в его жилах разгулялась — сила молодая…

Дон тогда коня окорачивал — к граду Святогора сворачивал. Ночь скакал — молнией сверкал, или гневною птицей Сирин в тучах грозовых пролетал. Вихрем долетел до Златого града — перескакивал чрез ограду.

Подъезжал к Золотым палатам, где жил сам Святогор — князь богатый. Ткнул копьём златым о врата, въехал с ними он — посередь двора. Как подпёр он копьём Святогоров дом, чуть по брёвнам терем не разобрал и по камням не разметал.

Тут окошечко раскрывалось и Плеянушка показалась:

— Ты въезжаешь, сын Сурьи, к нам свататься лихо — сын реки ты, аль моря разгульный владыка? Где на Буре-коне проезжаешь — будто бурей путь прочищаешь!

Отвечал ей бог Дон, будто пьян без вина:

— Уж ты гой еси, Святогора жена! Коль добром не дашь невесту — разнесу я это место! Сворочу дом по окошки, раскрошу всё в мелки крошки! Коль не хочешь сей кручинушки, посылай мне поединщика!

А Плеяна тех слов испугалася, с добрым молодцем соглашал ася:

— Уж ты дай мне сроку полсуточек — я найду тебе поединщиков! Будешь с ними ты сражаться, в чистом поле ратоваться.

И пошла Плеяна с золотыми ключами отмыкать в подвалах — сундуки с ларцами. И брала злато-серебро для награды, и пошла с той казной в кабаки Цареграда.

Только заходила, слово говорила:

— Уж вы гой еси, добры молодцы! Злата-серебра у вас мало водится! Щедро я тому плачу, кому будет по плечу одолеть в лихом бою, будь вас хоть пятьсот в строю, в поле чистом — одного воина великого!

Голь кабацкая, перекатная на заходцы те соглашалась, и за злато на битву лютую всей толпой несметной поднялась, дабы Дона полонить и награду поделить.

* * *

Только Донушка-млад да сын Суревич в чистом полюшке проезжал, голь кабацкую разметал: плёточкой махнёт — улочка бойцов лежит, ножнами тряхнёт — переулок с ног валит! Он прибил-притоптал добрых молодцев.

Снова он вскричал зычным голосом:

— Ой ты гой еси, сестрица! Ты, Плеянушка-вилица! Дай же поединщика мне для бою славного, силою мне равного!

А у той Ясуни-вилицы были в доме родные сестрицы. То Плеяны шесть дочерей, и сидели в гостях шесть её зятевьей: Ван Семарглич и Ярила, и Аргаст сынок Асилы, братья Ильмы и Дажьбог — одолеть их кто бы смог?

Говорила тут Плеяна тем своим зятьям:

— Уж вы гой еси, зятья, помогите нам! Прочь отвадьте вы того — женишка удалого!

Отвечали ей зятья:

— Нам сражаться с ним нельзя! И к чему нам за Ясуню с сыном Сурьи биться? Сватаемся мы не к ней, а к её сестрицам… И тебе он — сводный брат, нам же — пусть он будет сват!

Но Плеяна осерчала, так им отвечала:

— Родила бы лучше я вместо дочерей — семь больших камней. Бросила бы камешки я во сине море и не знала б горя! И тогда бы семь камней скалами поднялись, о которых корабли ваши разбивались!

* * *

А в ту пору Дон, сын Сурьи, в Цареград въезжал. И ворота городские — в щепы разбивал. Где проедет — теремочки в щепы разломает, свистнет-гикнет он — все маковки с храмов посметает.

Ещё то княгинюшке Плеяне горем показалось, государыне-царице за досаду сталось. И пришла она к царю Святогору, и ему сказала таковое слово:

— Уж ты гой еси, царь-государь, муж мой Святогор! В нашем царстве-государстве ныне шум, раззор! Уж ты дай-ка нам на Дона лютую управу! Урезонь грозою княжьей ты его на славу!

И тогда ответ держал мудрый Святогорушка:

— Гой еси, Плеянушка, ласковая жёнушка! Так ведь мне сражаться с ним — с зятем милым-дорогим, не по чину, не по праву… Ты ж сама найди управу! Тьму рядовичей бери, если мало — две бери. Сверх того бери в сраженье сколько нужно ополченья! Отшиби-ка ты у Дона буйную головушку, отвори-ка ты ему руду-алу кровушку…

И Плеянушка сзывала во ту пору на сраженье княжьи рати с ополченьем. И сама их повела в чисто полюшко, на широкий дол — да на раздольюшко.

Как те рати проезжали, так княгиню укоряли:

— Уж ты, мать-княгиня наша! Хоть на то и воля ваша — не побить нам Дона в поле, на широком том раздолье!

* * *

А в Турдакском поле турьем — там гулял сам Дон сын Сурьи. Он съезжал с гор Алатырских к Святогоровым горам.

Ездил там он по холмам, по широким по долам вместе с воином предивным — Паном, дружкой-побратимом. К ночи захотел вздремнуть сын Сурьи — под сосной высокой с кроною широкой. И наказывал тому — побратиму своему:

— Ты теперь до свету бди, друга не буди! Но лишь только ты, сын Вия, встретишь рати те лихие, что меня повсюду ищут, в чистом поле рыщут, — свистни-гикни, чтоб от крика обломилася сосна, пробуди меня от сна!

Сам же лёг он отдыхать, под сосною почивать. Тут в ночи наехали рати цареградские, стали рыскать и искать в поле зятя царского.

Как узрел Панчутка Вийич в свете лунном рать, так не стал он Дона звать, — сам на битву выезжал и те рати потоптал. Руки-ноги поломал, а коней в овраг бросал. Бился ночку всю до свету, многих он побил до смерти.

Дон тут встал от крепка сна, глядь — не сломана сосна. Войско вкруг его лежит, а Панчутушка стоит в поле бранной славы средь ручьёв кровавых.

Говорит Панчутка:

— Спал ведь ты нечутко. Я же до зари вставал, все колосья сжал!

Осерчал на друга Дон, распалился люто он:

— Не твоя была забота, не твоя работа — в поле побивать княжескую рать! А твоя работа — кашу мне варить, мне слугою быть!

И поехал к Цареграду, ко его Златым вратам, ударял по верееям, — булавой булатной бил и врата свалил. После в город он въезжал и средь площади теремной он копьё вонзал.

— Ратники вернутся в град, коли вы хотите… Вы же мне за это выкуп заплатите, выше древка навалите серебра и злата, дайте дар богатый! Камни самоцветные, жемчуга заветные!

* * *

Только это он сказал — в чисто поле выезжал. Там коня он повалил, голову ему срубил. Круп его свалил под древо, сам залез в конино чрево.

Воронята прилетели, над конём на ветку сели. Врана старого, отца, воронята кличут:

— Батюшка, нам Бог послал на обед — добычу!

Ворон мудрый им вещал, их остерегал:

— Нет, то не добыча — а погибель птичья!

Но птенцы отца не послушали, понадеялись, видно, на лучшее… И на круп коня слетели, и клевали его, и ели.

Тут из брюха выскочил Дон, ухватил воронёнка он. Старый ворон стал молить — воронёнка отпустить.

— Ой ты, ворон вещий, отпущу, конечно, я сыночка твоего, воронёнка малого. Коль слетаешь в сад Ирийский, там в златых крыницах зачерпнёшь водицы, только не простой — мёртвой и живой. Будет твой сынок порукой — дашь её мне в белы руки.

И за тридевять морей ворон вмиг слетал, Дону две бадьи златые с той водою дал.

Дон поруку отпустил и коня сложил, а затем водой обмыл — мёртвой и живой, и ожил конь и встряхнул гривой золотой.

А затем Дон оживил все побиты рати, и повёл их за собой в Цареград обратно.

Видит: там уже сложили серебро и злато, дали дань богатую. Не хватило только им, чтоб копьё засыпать, мисочки единой, — Дон взъярился сильно:

— Уж не надо мне Ясуни, доченьки Плеяны! Пусть идёт за Пана! Коли жалко злата плошку — пусть в избе на курьих ножках как Яга живёт, лиха пусть хлебнёт!

Святогор с Пленою тут же злата донесли и ему рекли:

— Ты возьми-ка, Дон сын Сурьи, в жёнушки Ясуню! Ты невесту пожалей, царских ведь она кровей! Не худых она родов — мы ж дадим в приданое десять городов, с пригородками и присёлками! И терёмный дворец со светёлками!

* * *

Согласился на это Дон, взял Ясуню за руки он. Тут же в храме их обвенчали, нитями златыми связали.

А как завершилось венчание, зачалось пированье-гуляние. Пили-ели они — всё, что Бог послал. Съели гору хлебов, рыбы — десять возов, и быков круторогих стадо. И сказали — больше не надо! А затем осушили до дна озеро хмельного вина!

Вышла так Ясуня за Дона, Соколица за Ясна Сокола. И пошли у них вскоре детушки — Рось, Вавила, Ламья, Дардан — тот, что переплыл Океан.

И теперь все Донушке славы поют. А как славы поют — старины рекут!

 

ВТОРОЙ

КЛУБОК

дон и денница

— Расскажи, Алконост, птица светлая, о Деннице, Зарёй рождённом. Как Денница хотел вознестись выше звёзд, но упал, спалив Землю-Матушку… И о Доне нам расскажи, как с Денницею он схватился, и Поддонным Царём обратился…

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как над синим широким морем не туманушки расстилались и не Зорюшка занималась — поднимался Камень горючий. И на этом Камне горючем вырастало деревце ясень.

Как с восточной дальней сторонушки прилетел ко ясеню Сокол. А близ Камешка Бел-горючего увивалася Лебедь Белая.

То не просто птицы слетелись — Радуница с Денницей встретились, дети Хорса и Зареницы.

Правда, ветер слух по земле носил, что Денница был сыном Месяца. Но сам Хоре признал его сыном, он простил Зарю-Зареницу…

Как слеталися брат с сестрою, так прокычела Лебедь Белая:

— Что ж ты, братец мой, Ясный Сокол, всё сидишь на ветке, задумавшись? И своими очами ясными всё глядишь во широку даль? Или скучно тебе во родном краю? На родном островочке — невесело?

Отвечал Денница сестрице:

— То не ветер ветки склоняет и не ясень кроной шумит, то моё сердечушко стонет, словно ясеня лист дрожит. Я хочу взлететь выше Солнца и подняться превыше звёзд! Ведь отец мой — великий Хоре! Стать хочу подобным Всевышнему!

* * *

И взлетел над морюшком Сокол, и очами своими ясными он осматривал синю даль. Минул морюшко Твердиземное, и Ильменское море, и Чёрное, и Хвангур, гору Березань. Пролетел над гордой Индерией — опустился в Ирийский сад.

Тот Ирийский сад — на семи верстах, на восьмидесяти он стоит столбах высоко-высоко в поднебесье. В том небесном саде — трава-мурава, по цветочку на каждой травочке, и на каждом цветке по жемчужинке. А вкруг Ирия — тын серебряный, и на каждом столбочке — свечка.

И видны за тыном три терема, крутоверхие, златоглавые. Как во первом живёт Красно Солнышко — ясноликий Хоре сударь-батюшка, во втором живёт ясна Зорюшка, ну а в третьем — там часты звёздочки.

Круг земной весь виден из Ирия. Видны боги морские в волнах, в глубине — Тритон Черноморский и русалки, морские чуда, боги-духи гор и долин, и везде людские селенья.

Обернулся Сокол Денницей и отправился в терем Хорса. И вошёл, и сел в отдаленьи, обернувшись в пурпурный плащ.

Вот сидит на троне смарагдовом пред Денницей великий Хоре. И спросил Хоре сына Денницу:

— Ты зачем, Денница, явился?

— О отец мой, Свет Мирозданья! Если вправду я тебе сын — ты моё исполни желанье!

— Дар любой проси у меня! Я твоё желанье исполню, в том клянусь горой Алатырской!

Стал просить тогда сын Денница у отца его колесницу. Чтобы целый день ею править, пронестись по своду небесному и подняться превыше звёзд.

— Вознестись хочу, словно Крышень, ко престолу Бога Всевышнего! Чтобы сесть одесную Бога!

И качнул главой лучезарной Хоре:

— Безрассудна речь твоя, сын мой! Дар такой тебе не подходит. Управлять моей колесницей и Творец-Сварог не сумел бы! А его — кто будет сильнее?

Но не слушал Хорса Денница.

— Если, сын, ты думаешь в сердце, что средь звёзд дорога приятна, что увидишь там города — и дворцы, богатые храмы… Знай, что прежде на солнопутье ты звериные встретишь лики! Ты Тельца рогатого минешь и клешни грозящего Рака, пасть свирепую Льва, Скорпиона, Козерога рога и Щуку!

Засмеялся гордо Денница:

— Если Крышень прошёл этот путь, то пройдёт его и Денница! Я молю — дай мне колесницу!

Хоре повёл его к колеснице, что сковал для Солнца Сварог. Как у той колесницы Хорса золотые дышло и ось. Упряжь у коней вся прострочена. Строчка первая — красным золотом, а вторая строка — чистым серебром, ну а третья-то — скатным жемчугом. Вплетены в неё самоцветы — хризолит, смарагд и сардоникс.

Вот коней впрягли ворожеи — Пира, Эя, Феда, Атона. Зареница раскрыла двери в сад, цветущий алыми розами. Вывел Хоре свою колесницу.

— Если можешь, совету следуй, — говорил тогда ясноликий Хоре. — Ты натягивай крепче вожжи, понесут тебя кони сами. Знай, проложен путь среди звёзд — следуй им ты, не уклоняясь. Не склоняйся направо, к Змею, и налево, к Ворону Чёрному.

В колесницу взошёл Денница и вожжей руками коснулся. И помчались быстрые кони… Только чуют кони крылатые, что слаба рука у возницы, что легка под ним колесница, — и, ничьей не слушаясь воли, прочь сошли они с колеи, опаляя Землю и Небо.

И Денница не знает в страхе, как вернуть на путь колесницу, и клянёт своё безрассудство.

Видит он подобья животных. Вот Дракон, от холода вялый, близ оси полярной лежавший, от жары той разгорячился, пасть свою раскрыл и оскалил. Вот клешни сомкнул лютый Скорпий, показал он жало Деннице.

Как увидел Денница жало, всё покрытое влагой яда, пал без чувств и выпустил вожжи. Тут уж кони, преград не зная, понесли его без дороги. Пронеслись они над Землёю — и её охватило пламя. Гибли в пламени нивы, долы, города обращались в пепел. Выкипали моря и реки. И Тритон, едва показавшись, вновь нырнул на дно Океана.

Мать-Земля, в огне вся и в дыме, обратилася ко Сварогу:

— Почему же медлят перуны? Мир земной в огне погибает, гибнут дети мои и внуки!

И тогда Сварог, царь небесный, запустил перун в колесницу, поразил перуном Денницу. По всему небесному своду разлетелись колеса, спицы. Вот и ось златая, и дышло, вот — ярмо, удила и вожжи.

И огнём объятый Денница полетел с небесного свода. И упал с небес сын Зари! Он разбился о Землю-Мать, — тот, кто сделал Землю пустыней.

Говорил он:

— Взойду на небо, выше звёзд вознесусь и Солнца, сяду я одесную Бога!

Но низвержен он ныне с неба, и упал Денница звездою близ Руяна в синее море. Буря воет, и гром грохочет, Солнце Красное не встаёт… Вдоль по морю, по тихой зыби тело Сокола лишь плывёт…

День прошёл без Ясного Солнца, лишь пожары мир озаряли. И сокрыл лицо лучезарный Хоре. Облетели всё поднебесье Зареница с младой Радуницей — отыскали тело Денницы.

Хоронили Денницу в чаще. Над могилою сына Хорса приклонились ольха с осиной. То не слёзы Зари с Радуницей и не сок стекает с деревьев, то янтарь стекает и стынет под лучами жаркого Солнца…

И тогда по велению Вышня обратилась душа Денницы во звезду, что утром сияет, наступленье дня предвещает.

И теперь все Вышнему славу поют, Хорсу и Заре-Заренице, и Деннице, и Радунице!

* * *

Разгулялися ветры буйные, тёмны лесушки расшумелись, в поле травушки всколыхались.

То езжал по полю широкому сам могучий Дон, богатырь Гвидон. Он езжал один по украинам на коне своём черногривом. И крутил усы свои чёрные — каждый ус свисает до пояса. Брови молодца — крылья ласточки, на плечах его бурка чёрная, словно тученька грозовая.

Где ни ступит конь добра молодца — погружается по коленочки. Такова у молодца силушка, что гудит под ним Мать Сыра Земля и колеблется вся от гула.

Видит чудо с неба Денница: как по Матушке по Сырой Земле скачет Дон, порождённый Даной. Кто сильней его в целом свете? Нет ни Ламии, Змея лютого, нет и лешего, злобной дивы.

Едет Дон печальной пустынею. Не с кем Донушке повстречаться, не с кем Донушке слово вымолвить. Поглядел он вверх, в небо синее и увидел там ярку звёздочку.

— Эй, Денница-бог! Ты ответь-ка мне! Езжу я по землям украинным, не найду себе поединщика, нет ни Ламии, Змея лютого! Светишь ты, Денница, высоко! Ты весь Белый Свет озираешь! Не видал ли мне поединщика?

И ответил с неба Денница:

— Ой же ты, могучий, великий Дон! Я высоко в небе сияю! Я весь белый свет озираю! Нет тебе поединщика равного! Нет, и не было, и не будет!

Возгордился Дон от тех сладких слов. И сказал тогда опрометчиво:

— Ты меня не знаешь как следует! Нет мне равного поединщика на Земле Сырой, в синем Небе! Если ты сойдёшь ко Сырой Земле — и с тобою я совладаю!

Не ответил Дону Денница, лишь лицо его потемнело, и сокрылся он в тёмных тучах.

Ехал далее по пустыне Дон. И подули вдруг ветры буйные, взволновалися реки быстрые, Мать Сыра Земля встрепетала. Раскачалося море Чёрное, с ним и дивное море Белое, всклокотало и Сине морюшко.

И явился тут с Синя моря Вепрь, доселе никем не виданный. И поднял тогда Дон своё копьё. И наскакивал на врага.

Только Вепрь тот был очень сильным. Он по небу шаркал главою и клыками горы раскалывал.

И упал на матушку-Землю Дон. Горы дальние всколыхались, Сине морюшко расплескалось. Как на горы Кавказа прилёг бог Дон — тут ему и была кончина. И ложился бог на горе под двумя могучими елями, что поднялись к небу высоко, ветви разбросали далёко.

И где кровь его проливалась — протекал сам батюшка тихий Дон.

* * *

И склонилась над телом Дона там Ясунюшка Святогоровна. И склонились их родны детушки — Рось, Вавила, Дардан и Ламья. Лили слёзы они горючие.

И бросали они в море Чёрное его палицу боевую: лишь тогда она вновь всплывёт, как родится вновь новый Велес.

И от горя того, печали в царство Вия ушла Ясуня, да за реченьку ту Смородину, да за горушку Сарачинскую. Как была Ненила Ясоныпей — ныне стала она Усоныпей. Была Ясей — Ягою стала. Стала кожа её как елова кора, стали волосы как ковыль-трава…

И тогда из груди бога Дона выползал Дракон Черноморский, и уполз он в Чёрное море.

Так был Велес-Дон богом солнечным — стал Владыкою Черномороморским. Был он Доном, рождённым Сурьей, стал Поддонным Морским Царём.

И отныне все славят Вышнего, также Дона, Царя Морского, и Денницу все поминают!

 

ТРЕТИЙ КЛУБОК

ВΑВИΛΑ

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о сыне Дона — Вавиле, о Квасуре и Китоврасе, что Вавилу играть учили. Расскажи о победе славной над Собакою, сыном Дыя!

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Ненилы, честной вдовы, был сынок родимый Вавила. И поехал Вавила в поле, нивушку пахать и засеивать, чтоб кормить родимую матерь.

А ко вдовушке той Нениле заявилися скоморохи. Не простые то скоморохи, Китоврас пришёл со Квасурой.

— Уж ты здравствуй, вдова Ненила! А где чадо твоё Вавила?

— Он уехал в чистое полюшко — нивушку пахать и засеивать!

Китоврас с Квасурой решили так:

— Сходим мы к Вавиле на ниву!

И пошли к Вавиле на ниву:

— Уж ты здравствуй, чадо Вавила! Бог Всевышний тебе будет в помощь — да пахать и метать бороздки!

— Вам спасибо, боги весёлые! Вы куда дороженьку держите?

— Мы идём сейчас в Иноземье переигрывать там Собаку! А и сына его Переплута, а и дочь его Перекрасу! Пусть поплатится племя Дыя да за гибель Вритьи и Вальи! Ай же ты, Вавила Гвидонович, ты пойди скоморошить с нами!

Говорил им чадо Вавила:

— Я ведь песен петь не умею, я в гудок играть не горазен.

Китоврас с Квасурой воскликнули:

— Заиграй, Вавила, в гудочек, во звончатый тот переладец! Мы тогда тебе приспособим!

Заиграл Вавила в гудочек, приспособили скоморохи. А у чада того Вавилы было во руках погоняльице, стало во руках — погудальице. Ещё были в руках его вожжи — струнки шёлковые явились.

И Вавила стал скоморошить. И повёл Китовраса с Квасурой ко Нениле, родимой матушке. Стала их Ненилушка потчевать. Принесла им хлеба ржаного — обернулся хлеб тот пшеничным. Принесла варёную курицу — та взлетела и закудахтала.

Рассмеялась тогда Ненила. Видит: шутят гости весёлые, Китоврас, Квасура с Вавилой. И пустила она Вавилу скоморошить со скоморохами.

* * *

Вот пошли они по дороге. Видят: едет мужик с горшками.

— Бог на помощь тебе, гончар!

— Вам спасибо, гости весёлые, вы куда дороженьку держите?

— Мы идем сейчас в Иноземье — переигрывать там Собаку! А и сына его Переплута, а и дочь его Перекрасу!

И посетовал им гончар:

— У того-то бога Собаки вкруг двора стоит тын железный, и на каждой тычинке — череп. Три тычинки только пустуют, тут и быть головушкам вашим!

Китоврас с Квасурой ответили:

— Уж ты гой еси, огнищанин! Коль не мог добра нам придумать, не сказал бы лучше и лиха! Заиграй, Вавила, в гудочек, во звончатый тот переладец, Китоврас с Квасурой помогут!

Заиграл Вавила в гудочек, во звончатый тот переладец — петухи полетели с курами, куропаточки с пестрюхами, стали на оглобли садиться. Стал их бить мужик, в воз накладывать.

И поехал он в городочек, развязал он там свой возочек, — петухи полетели с курами, куропаточки с пестрюхами. Посмотрел мужик в свой возок — а в возке одни черепки.

* * *

И пошли скоморохи дальше. Видят: на реке красна девица полоскает в речке бельё.

— Уж ты здравствуй-ка, красна девица! Бог на помощь тебе — полоскать бельё!

— Вам спасибо на добром слове! Вы куда дороженьку держите?

— Мы идём сейчас в Иноземье — переигрывать там Собаку! А и сына его Переплута, а и дочь его Перекрасу!

— Пособи вам Бог, скоморохи! Чтобы вам его опозорить! И спалить собачее царство!

Китоврас с Квасурой сказали:

— Заиграй, Вавила, в гудочек! Во звончатый тот переладец! Китоврас с Квасурой помогут!

Заиграл Вавила в гудочек, во звончатый тот переладец, приспособили скоморохи. А у той-то у красной девицы были все полотна холщовы — стали шёлковы и атласны.

И пошли скоморохи дальше. И пришли они в Иноземье. Заиграл тогда бог Собака. Заиграл сын Дыя в гудочек, во звончатый тот переладец, — стала тут вода прибывать и топить гостей-скоморохов. Разлилась вода широко, подымалася высоко, скрылись в тех великих водах — рощи и долины, горные вершины…

И воскликнули скоморохи:

— Заиграй, Вавила, в гудочек! Во звончатый тот переладец! Китоврас с Квасурой помогут!

Заиграл Вавила в гудочек, во звончатый тот переладец, приспособили скоморохи. И пошли быки тут стадами, да стадами и табунами, — стали воду ту выпивать, стала та вода убывать.

Заиграл тут бог Переплут. И поднялись пред скоморохами горы и леса непролазные.

И воскликнули скоморохи:

— Заиграй, Вавила, в гудочек! Во звончатый тот переладец! Китоврас с Квасурой помогут!

Заиграл Вавила в гудочек, во звончатый тот переладец, приспособили скоморохи, — загорелось царство Собаки и сгорело от края до края. И сбежал тогда бог Собака к Дыю-батюшке от огня.

И тогда Китоврас со Квасурой посадили Вавилу царствовать. И женили на Перекрасе.

И теперь все славят Вавилу! И Квасуру, и Китовраса, и Собаку, и Перегуду, и прекрасную Перекрасу!

 

АЛИНА С ЛАНОЙ И ИЛЬМЫ

ПЕРВЫЙ КЛУБОК

ильмы и алина с ланой

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о братьях Ильмах Сварожичах и о Ланушке Златогласке со Алиною Златовлаской.

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как над морюшком-океаном птица Матерь Сва пролетала, перья белые, лебединые в сине морюшко-то роняла…

И летела она над краями и великими островами — Атлантидою и Тавридой, по-над морюшком-океаном, над Буяном и над Руяном.

И во морюшке Солновейском отыскала остров Тулейский… Опускалась она в Бело морюшко, стала плавать она в синих волнушках, выходила на бережок — два яйца клала на златой песок.

* * *

Как по острову по Тулейскому проходили Сварог со Сварожичем. Видят: вот на песке два яйца лежат — не простые, а золотые, силою святой налитые.

Бил Сварог по яйцу тяжким молотом, молнии вокруг засверкали, искры от яйца отлетали. Как яйцо златое разбилось — молния в желтке явилась. То родился свилень прекрасный — сам Ильм Кресень, Соколушка Ясный.

Ударял Семаргл секирой — по второму яйцу золотому. К морю то яйцо откатилось — и тогда из моря явился Ильм Купалень — бог Соловей, сын Семаргла и внук Сварога, что поёт средь бурных зыбей…

* * *

Высока ли высота поднебесная, глубока глубота океан-море, широко раздолье по всей земле.

Из-за моря-того — Бела морюшка, Лукомория-Беломория, да от славного города Леденца от того Сварога-отца, выбегали-выгребали двенадцать кораблей. А и первый из них — это Сокол-корабль: Ильма Кресеня — Ясна Сокола и Купальня Ильма — Соловушки.

Хорошо корабль изукрашен был: Нос-корма его по-звериному, а бока его — по-змеиному. Нос его с главою туриною, крылья у него — лебединые. А в очах у тура — два яхонта, синим пламенем пылают, ночью морюшко озаряют.

На корме — два белых медведя. Только то не медведи белые — там сидят два брата Ильмерушки на скамьях с обивкою сурской, да на шкурках куниц мармурских. Так сидят те братья в беседушке, а она из рыбьего зуба — из клыка моржового точена, рытым бархатом обколочена.

А и правил тем кораблём сам великий бог Китаврул. На главе Китаврула — булатный шлём, на Купальне — сапожки зелён сафьян, а на Кресене — рудожёлт кафтан: у кафтана петли шелковые, на петёлках — золочены пуговки, и на каждой пуговке — яхонт, в каждом яхонте — лёвый-зверь.

По-над морюшком, морем Белым проплывал-пролетал корабль. И на якорях он не стаивал, к берегам крутым не приваливал и песков рудожёлтых не хватывал.

То он синим морем плывёт, то он в небо птицей вспорхнёт. И не просто корабль летучий расправлял те крылья могучие — это «Звёздная книга Вед» разворачивала страницы!

* * *

Как по небушку тот корабль перелётывал море Белое, долетел и до моря Чёрного.

А во том-то во Чёрном морюшке, там ходили двенадцать чёрных кораблей, а и первый-το чернопарусный, не корабль — Змей Чёрноморский. А на том корабле двое дивов: а и первый — то Дый, Змей Боспорский, а второй — то Вий, Змей Поморский. А и правил тем кораблём мощный кормщик Пан Змиулан.

Издалече, с-за края морюшка засмотрел-узрел кормщик Пан, как летит под тёмными тучами — Ясный Сокол, корабль летучий.

И сказал он такое слово:

— Ах вы гой еси, побратимы! Что над синим морем виднеется, что под тучами там белеется?

Отвечали так корабельщики:

— Это Сокол-корабль виднеется, тонкий шёлковый парус белеется!

И прорёк им Пан Змиулан:

— Мы настигнем Сокол-корабль и гостей тех попотчуем вскоре! Ильма Кресеня — мы сожжём, а Купальня — утопим в море!

И настигли они корабль. И хотели его разбить, в мелки щепочки разрубить.

А на том корабле всё ходил — Ильм Сварожич в кафтане жёлтом, на котором петёлочки шелковы, а в петёлочках камни-яхонты. Он по ним провёл тростью золотой — камни яхонты засверкали, звери лютые осерчали. Стали львы с камней выходить и гостей незваных когтить. Закогтили Орла — Дыя-батюшку, крылышки ему обломали, перышки его вырывали.

Вий же с Паном напугались, и за бортом оказалась, и едва в волнах спаслись, и на лодку забрались. В царство Чёрное уплыли — на поломанном весле и на рваном парусе…

Братья Ильмы же с Китаврулом корабли те чёрные обошли — много золота там нашли, полны сундуки самоцветов и всех стран монеты. Всё себе они забирали, трюмы золотом наполняли…

* * *

И тогда сказал Ильм Купалень брату своему Ильму Кресеню:

— Ах ты, Ильмушка Кресень — мой брат-кузнец, принеси-ка нам Лук, что сковал отец. Тот Сварога Лук во сто двадцать пуд и калёную стрелку в сажень.

И тогда Купалень и Кресень вместе Лук Сварога натягивали и калёную стрелку накладывали. И той стрелочке приговаривали:

— Полети-ка, Сварожья калёна стрела, — выше лесу, по поднебесью… Ты лети-ка, стрела, больше году, не пади ни на землю, ни в воду, а поди-ка во Чёрный град — во тот град, да во чёрный сад — во тот сад, да в чёрный шатёр — во шатёр, да за золот стол. Попади-ка, стрела, за златым столом — Вию грозному во чело!

И попала стрела Виюшке в чело, стало Виюшке тяжело. Он из глаза стрелу вынимал, пополам её обломал, и в очах его всё померкло, стал он — Тёмным Владыкою Пекла.

Видя, как страдает Вий, отомстить задумал Дый:

— Нет, не будет мне покою, коли сей позор не смою! Выкую я для сего — грозное оружие! Братьев Ильмов отыщу и за Вия отомщу!

С ним не согласился Пан, избежавший в битве ран:

— Ай не дай нам, Боже, снова с Ильмами сражаться, в море ратоваться! И ни детям, ни внучатам — правнучатам и пращурятам!

* * *

Высока ли высота поднебесная, глубока глубота океан-море, широко раздолье по всей земле.

Из-за моря того — Чёрна морюшка, Лукомория-Черномория, выбегал-выгребал Сокол-корабль: Ильма Кресеня — Ясна Сокола и Купальня Ильма — Соловушки.

Говорил Соловей таковое слово:

— Ой ты, мой побратим, Китаврул! Сделай дело не в службу, а в дружбу! Воздыми-ка трубу ту подзорную — семигранную и стовзорую! Ты смотри-ка на тот славный Цареград, да на пристань ту, что близ врат, чтобы было где нам пристать, было где нам сходни бросать….

Да и тут подплыл-подошёл корабль да под стольный тот Цареград. Да и тут Соловей, сын Семаргла, говорил таковое слово:

— Ой ты, мой побратим Китаврул! Храбрый кормщик из града Китежа! Делай-ка ты дело повеленное! Ты вздымай-ка сходню волжаную, а другую сходню — серебряную, третью сходенку — красна золота. И бросай-ка ты эти сходенки на крутой бережок, в золотой песок!

Как тут сам Китаврул эти сходни бросал и по сходне волжаной на берег сбегал. Вслед Купалень сошёл по серебряной, а Ильм Кресень — по золотой.

Да как тут Китаврулушка-сват брал с собой подарки великие, да сорок сороков чёрных соболёв, а и мелкого зверя — там сметы нет. И одежу заморской камки приносил царю Святогору и супруге его Плеяне да во гридницу ту высокую.

Там поклоны вёл по-учёному, на четыре кланялся стороны, а княгине с князем в особину.

— Ай вы здравствуйте, князь с княгинею — Святогорушка и Плеяна! Будут здравы и ваши дочери, — те, что, как Стожары, красивы и невестушки всем на диво! В наших землях особо славятся сёстры — Ланушка Златогласка и Алинушка Златовласка!

Китаврулушку привечали и подарочки принимали. А Плеянушка их нахваливала:

— Ай, спасибо вам за подарочки! Нет таких соболей, нет и шелковой камки да во всем Златом Цареграде! Знать, вы заслужили награду!

Согласился с ней Святогорушка:

— Чем же мне вас, гости, порадовать? Чем же мне в ответ вас пожаловать? Городами или присёлками? Теремочками со светёлками? Али дать вам без счёта златой казны?

— Нет, те деньги нам не нужны! Золота самим некуда девать, хоть дороги им посыпать! Лишь позволь построить три терема среди города Цареграда! Чтоб была для взора отрада!

И ответ держал Святогор:

— Пусть они порадуют взор! За подарочки драгоценные — будет вам дано позволение!

Возвратился сват к братцам Ильмам:

— Ой вы, братцы, — витязи храбрые! Дорогие платья снимайте, из лосиных шкур надевайте. И берите топоры — плотники вы с сей поры! Ставьте терема златоверхие посреди того Цареграда! Чтоб верхами они завивалися, радугой мосты воздымалися.

Как тут Ильмы за дело то брались, в шкуры лося одевались — быстро терема срубили и к утру их возводили. Где стучали топоры — златоверхие шатры вскоре вознеслись, вихрями взвились.

* * *

Как у князя того Святогора были две дочурки любимые, Святогорки — Лана с Алиною. Вышли утром они ко вратам… Что ж они увидели там?

Видят: терема златоверхие за ночь выросли среди града, всем — на диво, и всем — отрада. И пошли они к царю Святогору, кланялись ему в ту пору:

— Ай же ты, наш родимый батюшка! Ты позволь-ка нам, красным девицам, выйти за ограду, погулять по граду!

Святогор им дал позволение:

— Вы гуляйте-ка в воскресение! И сходите к теремам, что взлетели к небесам, словно в сновидении — всем на удивление!

Тут его любимые доченьки собиралися-снаряжалися и скорым-скоро до шатров дошли, в первый терем они вошли.

А во том терему шум и гул, там гуляет сам Китаврул: золото и самоцветы в сундуки ссыпает, девиц поджидает. Святогорок он встречал, после к братцам провожал: Златовласку — к Ясну Соколу, Златогласку — к Соловью.

И устроили они столование, развесёлое пирование — и весь город приглашали, злато бочками рассыпали и толпе несметной раздавали самоцветы. Скоморохи там плясали и на дудочках играли, кукол дергали за нитки и звенели скрипки.

И сидели на тронах смарагдовых там Ильм Кресень — Сокол с Алиною, Ильм Купалень — Соловушка с Ланою.

И друг другом они любовались, после кольцами обменялись, — и продолжилось веселье, стал сей праздник — обрученьем!

* * *

И как только молодые меж собою сговорились — к Святогору и Плеяне во дворец явились.

Китаврул вперёд ступал, князю там доклад держал:

— Ой ты гой еси, Святогорушка-князь! Здравствуй также и ты, Плеянушка, — добрая Царьграда хозяюшка…

— Будь здрав также и ты, Китаврул! С чем сегодня к нам заглянул?

— Дело я пришёл уладить, двух дочурок ваших сватать: за Купальня Ильма — Лану, а за Кресеня — Алину! Замуж их отдайте, с Ильмами венчайте!

Отвечал тогда Святогор — эхо прокатилось средь гор:

— У меня же те дочки за море просватаны, да за Дыя — Змея Боспорского и за Вия — Змея Поморского. И сегодня свадьбушке быть той, и уже столы накрыты, только сваты припозднились, до сих пор не объявились… Как наедут сваты из-за моря — на двенадцати кораблях, так повсюду посеют страх…

Рассмеялся Китаврул, братьям Ильмам подмигнул:

— Мы уж тех сватов встречали, пёрышки им пощипали, — где летать Соловью с Ясным Соколом, там не место летать Чёрным Воронам!

И тогда Святогор со Пленною дочек Лану с Алиной просватали. В тот же день младых венчали и гостей на пир сзывали.

И на свадьбе той в Цареграде — всем была отрада. Весь народ там веселился, и с небес пролился цветопад из лепестков — дар благих богов.

И затем Святогорки прощалися, в дальний путь они собиралися: к морю Белому — Златогласка, на Златой Урал — Златовласка.

Там с мужьями они поселились, там их дети и внуки родились. У Алины с Кресенем — Агидель, у Купальня с Ланою — Ариэль.

И доселе им в праздники славы поют, а и славы поют — старины рекут!

 

ВТОРОЙ КЛУБОК

Агидель

— Расскажи, Алконост, птица светлая, как Алинушка Святогоровна и Сварожич Ильм породили дочь прекрасную Агидель. Спой — как внученька Святогора отворила Белые воды.

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как во те времена изначальные уронил на Землю свой пояс Род и поднялись горы Уральские. Здесь один хребет золотой — там рекой течёт злато-серебро. На другом лежит Камень Бел-горюч. В третьем — руды и самоцветы.

Как во тех Уральских Святых горах, да у той горы у Ильменской жил Сварожич Ильм со Алиною. В кузне он ковал тяжким молотом, разлетались искры по всей Земле. И сковал он плуг золотой, и секиру златую, и чашу для священного мёда-сурьи.

Раз пришла к нему Святогоровна и сказала такое слово:

— Ай прекрасный ты, Ильм Сварожич! Мы живём с тобой беспечально, но и радости нет во гнёздышке — нет ни сына у нас, ни доченьки!

И ответил так Ильм Сварожич:

— Мы с тобой, Алинушка светлая, вместе сделаем так, чтоб радость поселилася в нашем гнёздышке.

И развёл тогда Ильм Сварожич огнь волшебный в печи кузнечной. А Алинушка Святогоровна стала раздувать мех с ветрами.

И полилося из среды огня — золото ручьём раскалённым. И тогда в горниле явилася златовласая Агидель. А глаза у ней — словно солнца луч. Её волосы — как пшеницы сноп. Зорька утренняя — улыбка. Голосок её ручейком звенит.

* * *

Что там? Ветер ли жаром веет? Иль пожар леса выжигает? Со степей несёт дым и пепел? То не дым несёт и не пепел — то летит, Орлом обернувшись, сам великий Дый Громовержец.

Прилетел он к морю Верейскому, что плескалось у гор Рипейских, меж Уральской грядой и Кавказской горой, Ра-рекой оно заполнялось, также с Чёрным морем сливалось!

И вскричал бог Дый в чёрных тучах:

— Как Ильм Кресень и Ильм Купалень плавали в морях — величались! Силою своей похвалялись, что сильней они Дыя с Вием! И стрелу те Ильмы пускали, Вию глаз стрелой выбивали! Но за брата я отомщу! Молниями их поражу!

И тогда Орёл Громовержец в синем морюшке том Верейском — распугал не стадо гусей-лебедей, а разбил и пожёг там двенадцать ладей.

А и в первый Сокол-корабль — Дый метал копьё громовое, Ильма Кресеня поражал — так что тот на палубу пал… Ильм Купалень бросился к брату и немного лишь не успел, защитить его не сумел…

Как по морю тому по Верейскому — плавала Алина-лебёдушка. Плавала она — слёзно плакала. А как плакала-рыдала — Дыя-батюшку упрекала:

— Ты почто, Орёл неразумный, разбивал лебединые стаи? Поразил моего ладу милого, разорил гнездо лебединое, посиротил моих малых детушек?

Отвечал Орёл — белой Лебеди:

— Ой, Алинушка, лебедь белая! За меня была ты просватана! Но просватана, да не выдана! Подымись ко мне с синя морюшка — стань опять для меня невестой!

— Ой, не быть мне твоею великий Дый, ты не станешь отцом нашим детушкам! Я навеки супруга Кресеня, и отныне птица рассветная — с пёрышками золочёными, Алконостом наречённая!

И тогда пожалел их Всевышний, стали Ильм и Алинушка — парою птичьей. И теперь, судьбе не покорны, Ильм с Алиною — птицы вновь! Смерть саму попрала любовь!

И на морюшко-океан, да на тот ли остров Буян вместе птицы те прилетают, гнёздышко у брега свивают, умываются пеною морской, утираются — травою-муравой. И Яйцо Золотое кладут в гнездо, в синем море у самого берега, и то морюшко утишается, волны бурные усмиряются…

* * *

Что там? Вновь ветра жаром веют и пожары лес выжигают? Знать, теперь, обернувшись Змеем, к нам летит сам Дый Громовержец!

И дохнул Дый на степи широкие — запылали травы-муравушки. На леса дохнул — загорелись леса. А дохнул на реки с озёрами — высохли все реки с озёрами.

И ушла вода со Сырой Земли, просочилась она под камни, во песочках жёлтых укрылась. И пожухли травы-муравушки, и листва опала с деревьев. Нет воды для зверя рыскучего, нет воды для птицы летучей. Гибнет зверь лесной, стонет род людской.

И собралися ото всех родов князи и волхвы многомудрые.

И сошлись семь сынов Медведя, семь великих Хранителей Мудрости. Так пришли: Пров и Крив, Арк и Сава, Онт и Браг, Подаг-зверолов.

И пришёл Мерген из Алтайских гор, Белогор пришёл с Белогорья, Влесожар явился с Уральских гор, Ман из Бьярмии, Фан из Синьи, Ирм и Морольф из Вэльсинора, из Индерии Рам и Шрила.

И пришли они к Иремель-горе, к Алатырскому Камню Белому. И молилися Богу Вышнему. И услышали голос Камня:

— Отворить источники вод сможет внученька Святогора, златовласая Агидель!

И тогда пришли мудрецы ко горе высокой Ильменской, к дочке Кресеня — Агидель. Дали ей орлиные крылья, дали ей медовую сурью.

— Знай, прекрасная Агидель, что тебе помогут в любой беде звери, птицы и духи гор! Ты отыщешь дорогу к истоку вод! Вот возьми стрелу золотую — той стрелой отворишь источник!

Агидель испила волшебный мёд, поднялась на крыльях орлиных — полетела она над лесами, над долинами и горами.

Опускалася к Иремель-горе. Видит — вот пред нею синица, скачет с веточки да на веточку, ей в лесу дорожку показывает. Побежала за птицею Агидель.

Тут средь камешков показался малый зверь лесной — бурундук. По тропиночке побежал он, вслед за ним пошла Агидель. Между камешков, меж травиночек, по дороженьке мурашиной.

Вдруг открылася перед ней гора. И увидела Агидель во горе волшебной поляночку. А на той поляне — цветущий сад. В том саду — деревья златые, на деревьях тех — златы яблочки. А вокруг хрустальные горы. И одна из жёлтого хрусталя, а другая гора — из красного, ну а третья горка — из чёрного. И лежит посредине сада Бел-горючий Камень Алатырь, а вокруг него Полоз вьётся. То не просто Великий Полоз — это был сам Дый Громовержец — бог, рождённый Козой Седунь.

Как увидел Дый Агидель, так, шипя и свивая кольца, он пополз по саду навстречу. Но явился пред мощным Дыем вдруг Олень — рога золотые. И раскрылась пропасть пред Дыем. И Олень поднял Змея Дыя на рога свои к тёмным тучам и низринул во глубь Земли.

Натянула доченька Кресеня свой волшебный Лук золотой и пустила стрелу золотую. И попала стрела во Алатырь. И открылась в Камне Крыница со святою Белой водицей.

Агидель тогда побежала по горам, лесам, по долинам. Вслед за нею ринулись воды. Где бежала вода — колыхалась трава, зеленели леса и рощи. Над Землёю она взлетала, раскрывала крылья орлиные — ниспадал с небес благодатный дождь — и цвели сады, колосилась рожь. Птицы певчие распевали, и в озёрах рыбы плескали.

Мир забыл о горе и мгле, и явилась радость на всей Земле.

И теперь все из века в век Агидель прекрасную славят, вспоминают Ильма Сварожича и Алинушку Златовласку — и слагают о них песни-сказки!

 

ТРЕТИЙ КЛУБОК

Преображение

СВЯТОГОРА

— Расскажи, Алконост, птица светлая, как поехал Ильм к Святогору, как они Чёрный Камень пытались поднять. Спой о гибели Святогоровой!

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как во тех высоких Святых горах жил великий царь Святогор. Был он витязь сильномогучий и на всю Поднебесную дивный. Не спускался он со Святой горы, не носила его Мать Сыра Земля.

Захотел его силу изведать сам Ильмерушка сын Сварожич. Оседлал коня — Бурю грозную и отправился ко Святым горам. Видит он Святогорушку мощного, конь его — выше леса стоячего, задевает шлем тучи ходячие. Подъезжал к нему он близёшенько, поклонился ему он низёшенько.

— Здравствуй, сильный гора-богатырь!

— Будь здоров и ты, Ильм Купалень! Ты зачем к нам в гости пожаловал?

— Я явился к тебе от Уральской горы. Захотел проведать я силушку Святогорушки, сына Рода. Ты не сходишь к нам со Святой горы, вот я сам к тебе и пожаловал!

— Я бы ездил на матушку-Землю, но не носит меня Мать Сыра Земля. Где тебе мою силушку сведать! Ты силён, богатырь, средь Сварожичей — не осилишь ты сына Рода!

Наезжал тут Ильм сын Сварожич на могучего Святогора, направлял в него острое копьё. На три части сломалось его копьё — Святогор же с места не сдвинулся. Бил он палицей Святогора — на три части сломалась палица. Лишь ноздрями дохнул Святогоров конь — чуть в седле удержался Сварогов сын.

И сказал Святогору Сварожич:

— Ай же ты, Святогорушка Родович! Вижу я твою силу грозную! А моя-то силушка малая, побиваю я больше храбростью. Не могу с тобою сражаться — я хочу с тобой побрататься!

Святогор на то согласился, со коня он скоро спустился. Побратался с Ильмом Сварожичем.

Поезжали они по Святым горам. Много ль, мало ль проходит времени — богатырской ездой забавляются, молодечеством потешаются.

Там, где ступит конь Святогоров, горы там на камешки крошатся и ущелья меж гор раздвигаются. Святогор по горушкам скачет, как скала ущельями катит. А за ним горами, долинами едет Ильмушка сын Сварожич.

Святогору с кем силой мериться? В жилах силушка разливается, Святогор от силушки мается. Нелегко Святогору от силы, грузно, как от тяжкого бремени.

Он сказал тогда побратиму:

— Ай ты, Ильмушка сын Сварожич! Во мне силушка есть такая, как дойду к Столпу я небесному, подпирающему небосвод, как схвачу колечко булатное — так земных смешаю с небесными, всю Вселенную поверну!

* * *

Едут дальше они по Святым горам. Видят, вот впереди — прохожий. Святогор с Ильмером пустились вскачь, но догнать его не сумели.

От утра все едут до вечера, едут тёмную ночь до рассвета, а прохожий идёт — не оглянется, и на миг он не остановится.

Окликают они прохожего:

— Ты постой, подожди, прохожий! Нам на добрых конях не догнать тебя!

Оглянулся и встал прохожий, снял с плеча суму перемётную.

И они спросили прохожего:

— Что же ты несёшь в сумке малой?

И сказал Святогорушка Родович:

— Ты сойди, Ильмер, со добра коня, подыми суму перемётную!

Соходил Ильмер со добра коня, взял рукой суму перемётную. Только сумочка не ворохнулась и с Сырой Земли не потронулась.

Наезжал на ту сумочку Святогор, погонялкой сумочку щупал, только сумочка не клонилась, пальцем тронул её — не сдавалась, взял с коня рукой — не вздымалась.

— Много лет я по свету езживал, но такого чуда не видывал. Сумка маленькая перемётная — не сворохнется, не подымется!

Святогор слезал со добра коня, взял двумя руками ту сумочку. Оторвал суму от Сырой Земли, чуть повыше колен поднимал её, по колено сам в Землю-Мать ушёл.

И по белу лицу Святогорову то не пот, не слёзы — то кровь течёт…

Говорил Святогорушка Родович:

— Что ж в суму твою понакладено, что я ту суму не могу поднять? Не ворохнется она, не вздымается и всей силе моей не сдавается! Видно, мне, Святогорушке, смерть пришла!

Отвечал Святогору странник:

— А в суме той — тяга земная. В той суме лежит Чёрный Камень.

И спросили боги прохожего:

— Кто ж ты будешь, прохожий, по отчеству?

— Велес я — сын Индры с Сырой Землёй!

Так сказал им Велес и прочь пошёл.

* * *

Святогор же не смог от Земли восстать, тут ему и была кончина. Дух его вознёсся на небеса, стал у трона Бога Всевышнего. На Земле он был Святогором — стал на небесах Святовитом.

Его тело — стало горой, волоса с бородой — обратились лесами дремучими, кости стали — камнями, а плечи — хребтами, голова с шлемом — горной вершиною. И во всех частях увеличился он — по велению Бога Вышнего. И на нём успокоился небосвод, а над ним звёзды стали вести хоровод. И поднял он плечами-хребтами к небесам Семиверхую башню — ту, где Святогоровны спали. Так они Стожарами стали, Семизведием засияли…

* * *

И тогда Ильмер сын Сварожич ударял перуном по Камешку, чтобы расколоть Чёрный камень. Только Камень тот одолеть никому вовек не суметь!

И тогда из Камешка Чёрного воды хлынули в сто потоков, что удерживал мудрый Велес от начала миротворенья, с самого его сотворенья. И разверзлись хляби небесные, и излились воды чудесные!

Люди, видя лютые водушки, побежали в крутые горушки… И покрылись водой леса, как разверзлися небеса! Наполнялись водой долины, покрывались водой вершины, разливались реки широкие, скрылись горушки все высокие!

И лишалися жизни звери, все скоты, и птицы, и змеи. Всё, что двигалось и дышало, а вода та всё прибывала. И Сварожичи-небожители молнии из Сварги метали и расплавленное железо из небесных кузнь изливали. А Вечерница, дочь Зари, по Алтынскому царству гуляла — зёрна маковы рассевала, и бежали за ней волчицы, и летели чёрные птицы.

И прорёк тогда Чёрный ворон:

— Сколько есть в лукошечке зёрен, столько лет проклятию длиться, царству под водой находиться! Так идёт на дно синя моря Золотое царство Плеяны и великого Святогора!

Много жертв приносил Садко, сын великого князя Вана, богу Велесу Семиликому. И тогда семью Святогоричей выбрал Велес, премудрый бог. Он избрал их из многих тысяч, чтобы жизнь они возродили, гибель мира предотвратили.

И взошли они на корабль, что построил Садко, сын Вана, по велению бога Велеса. И закрыл в корабле все окна. И корабль подняло волнами и погнало ветром свистящим. И сам Велес понёс корабль по-над морюшком тем бурлящим.

И носил он корабль по морю сорок тяжких ночей и дней. И затем о гибнущем мире пожалел бог, и снова ветер он навёл на тот Океан. И чтоб водушки те исчезли, он закрыл источники бездны.

И открыл Садко в этот час окно. И увидел Солнышко Красное, и увидел гору Святую, в кою Святогор обернулся, а над нею — башню Стожар. И поплыл Садко ко Святой горе. Тут корабль остановился, к круту бережку притулился.

И у той горы перед ними выходил из морюшка Велес. Он предстал великим драконом — семиглавым и златопёрым. Две главы огонь извергали: Огнебог Семаргл, Финист Огненный. Три главы извергали воду: Валья, Вритья и Змей Поддонный. Синим светом глава сияла — та, что лик Асилы являла, и горел Солнцем Красным у Рамны лик. Велес мудрый был семилик.

И попадали ниц пред богом Ван, Садко и все Святогоричи. Плакали они и стенали, гибель близких все поминали, и великого Цареграда, и Алтынского государства, и всего Святогорова царства.

Но изрёк Семиглавый Велес:

— Перед Вышним вы согрешили! Макошь-матушку вы не чтили! Вам дала Вечерница зелье грёз, вы же это зелье варили! Как прекрасен сей маков цвет, но сгубил он весь белый свет!

И ещё изрёк мудрый Велес:

— Я возьму с собою Плеянок в землю новую и святую, где за речкою Беловодной сотворю я сам Беловодье. Будет град там стоять на семи холмах, на семидесяти верстах. Будет в нём Семиверхий замок, поселю я там всех Плеянок. Пусть во сне своём зачарованном будут здесь они почивать. А когда восстанут от сна, в Беловодье придёт весна, станут вилушки те — Стожарницы и Остожницы, Святоярицы. Вам же дам я такой совет — заселяйте весь белый свет!

И Садко пустил чёрна ворона, чтобы землю тот отыскал, только он её не видал. Он пустил тогда быстру ласточку — и ни с чем она возвратилась, и едва с дороги не сбилась. Он пустил тогда сиза голубя — голубь полетел на восток и принёс маслины листок.

И сошли тогда Святогоричи вниз на Землю-мать со Святой горы, славя Вышнего Всевеликого, также Велеса Семиликого.

И теперь все Ильмерушке славу поют, Святогору, Плеяне с Велесом, Вана и Садко поминают. И Всевышнего прославляют!

 

ЭВЕЛИНА И АРГАСТ

первый клубок

Эвелина святогорка

— Расскажи, Алконост, птица светлая, об Эвлинушке Святогорке, как она укололась веретеном и в волшебном сне упокоилась…

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как во тех горах, в Святогорье, жил великий царь Святогор со супругой милой Плеянок). И родились у Святогора и младой Плеянушки Суревны шесть пленительных вил Плеянок, а седьмой — сама Эвелина.

И прекрасней её в целом свете нет, щёчки у неё будто маков цвет, очи ясные как огонь горят, звёзды частые над челом блестят, по златым власам рассыпаются, словно скатный жемчуг катаются.

И тогда Святогор со Плеяною созывали пир на весь мир, чтоб слава пошла о рождении девы, Звёздной чудной той королевы. Чтобы славу ту разнесли да по всем пределам земли, — как от краюшка и до края, и от моря до синя моря!

И призвали они дорогих гостей да со всех краёв-волостей. И призвали Зарю-Зареницу и Вечерницу-волховницу, Раду со Уряною-девой, Живу с Лелею и Мареной. Семь великих вил призывали, чтобы дочку они привечали, и от вил-волшебниц прелестных дали семь сокровищ чудесных, что нельзя обрести за злато, как бы ни были вы богаты!

И когда Святогор со Плеяною самовил на пир пригласили, и в сей день Рождества Эвелины пламя жаркое разводили, чтобы было им приготовлено то богатое угощение, жертва, треба и приношение. Свитени везде зажигали, злату трапезу собирали. Их вели к столам белодубовым, перед вилами становили золотые блюда с едою, золотые кубки с сурьёю.

Только Макошь — Судьбы Повелительницу — вызвать Святогор позабыл и ко требе не пригласил. Та богиня Макошь уж много лет не являлась на белый свет, во дворце своём она скрылась, на замки-засовы закрылась, нить судьбы она там пряла и ткань жизни нашей ткала.

Только все дорогие гости, все великие самовилы за столы дубовые сели, приступить к еде не успели, как на пир сей Макошь явилась и за стол незваной садилась. И была она в страшном гневе, коль в неё перестали верить и на пир её не позвали, приглашения не прислали!

И когда гостей обносили, пред богинею становили не златую чашу с сурьёю, а простую чашу с водою! И тогда великая Макошь эту требу не принимала и проклятия зашептала.

А Вечерница, дочь Зари, — услыхала, как Макошь-вила те проклятья произносила. И решила невидимой быть, чтоб за Макошью уследить.

Затем к колыбели Эвлинушки пригласили великих вил. Подходили те самовилы и дары свои приносили.

И Заря-Зареница тогда пожелала, чтоб Эвлинка прекрасною стала, и дала ей платок и златой перстёнек самого бога Хорса Суряного.

Рада деве дала два златых крыла, чтоб она всем радость несла. А Уряна — уменье играть, и петь, и великое разуметь. Жива-вилушка пожелала, чтоб с ней рядом всё расцветало, а Марена — силу дракона заключила в её крови, Леля дала алую розу, предрекла ей счастье в любви.

А седьмой к колыбели Эвлинки Макошь-матушка подошла и такую речь прорекла:

— Не дожить тебе, дева красная, даже до шестнадцати лет — хочешь этого или нет. Так тебе судьбою назначено — уколоться веретеном. Будет это веретено всё обмазано лютым ядом — и от этого ты умрёшь и глаза навеки сомкнёшь!

Прорекла проклятие Макошь, а сказав, захохотала и в единый миг пропала. И тогда пред Святогором и поникшею Пленной вдруг Вечерница явилась и пред ними поклонилась.

— Не горюйте, не печальтесь! Не смиряйтеся с судьбою! Быть Эвлинушке живою! Правда, я не так сильна, как богиня Макошь, чтоб проклятье отменить и судьбу предотвратить. Ведь у Макоши-самовилы крутится веретено — вся Вселенная оно! И на нём не просто нить вьётся! Это нашей жизни пульс бьётся! И уколется Эвелина, такова её судьбина! Только дева не умрёт, а уснёт… Много сотен лет во сне проведёт. Там, где яд, и там, где смерти мрак, — зелье сна оставит мой мак!..

* * *

И тогда во царстве Плеяны непогодушка разыгралась и Вечерница разгулялась. А над ней летал Чёрный Ворон.

Спрашивала вила Вечерница:

— Ой ты, Ворон Чёрный, мой слуга проворный! Ты скажи, что делать и как?

И прокаркал Ворон Вечернице:

— Ты посей в горах алый мак!

И пропела вила Вечерница:

— Сею-вею, посеваю!

С Рождеством всех поздравляю!

Сею-вею по горам — алый мак!

По широким по долам — алый мак!

Вот так и так сею мак!

Как повадится на мак паренёк, и сорвёт он с поля каждый цветок.

Все цветочки он сорвёт, в сине морюшко швырнёт.

Вот так и так зашвырнёт!

Только те цветы вернёт сине море, принесёт цветы ко бережку вскоре, ко крутым тем берегам, да ко жёлтым тем пескам, ко высоким ко горам!

Как гулял по тем горам Белый конь, бил по Камню — высекал он огонь.

Бил копытами три дня,

но не вышло у коня,

ибо Камень Белый был без огня!

Святогор же с вилой Плеяною порешили тогда Эвелину от несчастия уберечь. И они её отвезли в то далёкое царство Поморское, спрятали её за три моря, чтоб она не ведала горя.

И ещё они пожелали, чтобы пряхи в Поморском царстве веретёна свои сломали и с тех пор чтоб пряжу не пряли. Кто ж веленью не внимет, прясть нити начнёт, — тот на плаху взойдёт и умрёт!

И тогда все прялки сломали, веретёнушки все сожгли, но Эвлинку тем не спасли!

* * *

… День за днём словно дождь дождит, год за годом рекой течёт. Бег времён не унять, звёзд поток не сдержать — всех потоком этим несёт.

Незаметно минуют годы… А Эвлинка без невзгоды в том Поморском царстве живёт вот уже шестнадцатый год.

Как то раз Эвелина гуляла по широким долам и высоким холмам. С гор на горушки порхала всё на крылышках лебединых, со вершинушки на вершину. И увидела старый замок, где она ещё не бывала, даже слыхом о нём не слыхала.

— Это что за замок чудесный? — вопросила так Эвелина, только ей никто не ответил.

И зашла она в чудный замок. Были в нём ворота раскрыты и все окна настежь открыты. И пошла она по покоям и по залам из малахита. Проходила по переходам и по лестницам подымалась… Только было тихо в том замке, ветер лишь гулял по покоям, эхо от шагов раздавалось.

И на самом верху замка чудного заходила она в светлицу и увидела там черницу. Молча та за прялкой сидела, на Эвлинушку не глядела — ниточку из пряжи сучила, быстро веретёнце крутила.

— Что же делаешь ты, черница? — так её Эвелина спросила.

— Пряжу я прядаю, ниточку свиваю…

— Что за чудо, что за диво! Как всё выглядит красиво… Тянется из пряжи нить… А смогу ль… я нитку вить и веретено крутить?

Но лишь только тронула дева то чудесное веретёнце, в то ж мгновение бездыханной пала в сон зачарованный. И черница рассмеялась, а затем захохотала и в единый миг пропала. Ведь была то не черница — Макошь вила-судьбеница…

Как узнали о том Святогор со Плеяной, огорчилися несказанно.

И тогда отвезли Эвелину из того-то царства Поморского за три морюшка в Святогорье. Отнесли к Семиверхой башне.

И в той башне в светлых покоях на постель её положили, как могли её будили — гуслями и бубнами, трубами и сурнами. Но не встала она ото сна, в чарушки погружена…

И послали гонца за Вечерницей. Тот шагнул в сапогах-скороходах да ко самому краю неба и поднялся по небосводу там, где Солнце-Сурья заходит. И явился он пред Вечерней звездой, и позвал её за собой.

И тотчас на огненных змеях прилетела вила Вечерница. Вслед за нею свита явилась: сам бог Сна легкокрылый с магическим жезлом; сам великий маг — держит жезл-мак. Следом сновиденья толпой — то мавлинок влетел рой.

Святогор их спросил:

— Как же быть, как нам это лихо изжить?

А Вечерница отвечала так:

— Вам помочь может лишь мак! Нам её от сна не избавить, но мы сможем дело поправить… Много лет она будет спать, в сём волшебном сне почивать. А проснётся чрез сотни лет — и лица знакомого нет… Потому мы решим так: вас избавит от бед мак! Чудо может свершить он — всё вокруг погрузить в сон. Не заметите вы тогда, как летят над вами года. А когда Эвлинка проснётся, сёстрам и родным улыбнётся… Разойдётся в тот час мрак — это может свершить мак!

Тут бог Сна в своей колеснице над дворцом и садом взлетел, маков жезл над собою воздел. И мавлиночки запорхали, маков сок разбрызгивать стали, навевая на замок сны — чудны, сладостны и нежны.

И заснули тогда Плеянки, рядом — стольники и служанки, и бояре седобородые, скоморохи и скороходы, горничные и сенные, конюхи и стремянные, гусельники и певцы, плясуны и игрецы, стряпчие, садовники, скобари и плотники. В псарне псы заснули и псари вздремнули, спит в конюшне — конь, в очаге — огонь. Птицы дремлют в небесах, замерла вода в ручьях. И ветра здесь не шумят, водопады не гремят. Недвижимы оне в сём зачарованном сне…

Так бог Сна усыпил замок чудный, справился с работой нетрудной, лишь царя и царицу не стал усыплять — им нельзя страну оставлять.

И тогда Святогор и Плеяна с дочерьми своими простились и немедля прочь удалились. И тогда они в тот же час по стране издали указ: чтобы не нарушить покой замка чудного под горой, все должны его обходить, далеко селиться и жить. Пусть ни человек и ни зверь не тревожат замок теперь.

И по волшебству Святогорову замок тот окружился чащей — остролистом, колючим терновником, и малиною, и шиповником. Невозможно её пройти, к замку дивному подойти…

И вот так над долиной той потекли века чередой, и ни человек, и ни зверь не тревожили там покой…

Лишь волхвы на горы соседние раз в столетие подымались,

и оттуда видели семь шатров, что над лесом чудным вздымались.

И тогда волхвы прославляли Святогорушку со Плеяной, также всех Стожар-Святогорок: Майю, Мерю, Лану, Алину, также Тайю, Асю, Эвлину.

Макошь-матушку почитали и Вечерницу поминали…

 

ВТОРОЙ КЛУБОК

Аргаст и Эвелина

— Расскажи, Алконост, птица светлая, об Аргасте и Эвелине, и о том как Аргаст, сын Асилы, Святогорку ту пробудил…

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как во тех Уральских Святых горах, да под тою Азов-горой, жили Велес-Асила с Азовою — Золотою Хозяйкой гор.

Жили здесь они, поживали, долгий век в горе коротали. А когда сыны их рождались — звёзды в небушке загорались. И родили они шесть братьев: Прова, Крива, Саву и Брага и за ними Онта, Подагу. И седьмая звезда над Азов-горой тёмной ноченькой воссияла, на пещеру их указала: там родился седьмой их братец, был младенец тот златовлас — и назвали его Аргаст.

Как Азовушка, дочь Сварога, чадушку Аргаста родила, так его в пелёночки вила и к своей груди подносила.

Собиралися к сей пещере сыновья Асилы с Азовою. И сошлись шесть сынов Медведя, шесть великих Хранителей Вед ко седьмому братцу — Аргасту. И они по звёздам гадали, так судьбу ему предвещали:

«Быть тебе, Аргаст, младший братец, Князем Звёзд в святом Беловодье… Быть женой твоей — Святогорке, младшей дочери Святогора! И родить тебе сыновей, что славнее всех и святей. Только быть сынам убиенным, золотым копьём пробожденным!..»

Как Азова то услыхала, так заплакала-зарыдала. Стали дети её утешать:

«Матушка, не нужно рыдать! Сыновья из гроба восстанут, и пробудятся, и воспрянут. И свершатся тогда чудеса, и разверзнутся небеса!..»

* * *

Стал расти Аргаст, сын Асилы, захотел он много премудрости.

И учился он волхованию: птичий лёт познал в горних высях, рыбий ход — во пучинах моря. И учился он чтенью-пению, и учился грамоте Вышня. И учение то ему в ум пошло.

И читал он Веды Святые. И прочёл он о Святогоре, также о святом Святогорье, и о царстве Златом-Алтынском, что ушло на дно Океана, всё проведал он о Плеянках. И прослышал о предсказанье, что женой его быть Плеянке — той, что спит много сотен лет и о коей забыл весь свет.

И пошёл Аргаст ко Азов-горе, ко родителям во пещеру. В путь-дороженьку снарядился, трижды в ноженьки поклонился.

И спросили его родители:

— Ты куда, сынок, собираешься, в путь-дороженьку снаряжаешься?

Отвечал Аргаст родной матушке, отвечал родимому батюшке:

— Отправляюся я в Святогорье, ко великому Святогору. Испытаю свою судьбинушку… Я желаю найти Эвелинушку — ту, что спит много сотен лет и о коей забыл весь свет.

И тогда Асилушка Суревич сыну дал кольчугу и шлем, также меч-кладенец, который сам раскладывался в бою. Их сковал для Велеса Сурича сам Сварог — кузнец-прародитель. А Азовушка, дочь Сварога, принесла ковёр-самолет, мчавшийся стрелою летучей и паривший как птица в тучах.

* * *

И взошёл Аргаст на ковёр-самолёт, взвился над горами Уральскими. Полетел Аргаст ко Святым горам и нашёл Святогора там.

И предстал он перед Аргастом Святогоровою горой. Волоса его с бородою дыбились лесами дремучими, грудь и плечи — горными кручами. В бороде, бровях тучи вились, облака у шлёма клубились.

И спросил его сын Асилы:

— А где дочка твоя Эвелина?

И ответил ему Святогор, сотрясая вершины гор:

— Дочерей унёс в Беловодье, за святую речку Смородину сам бог Велес-Семаргл Семиликий, лишь смирил он Воды Великие!

Взвился вновь Аргаст выше круч, воспарил затем выше туч. И пронёсся вновь над горами, над долинами и холмами. У Смородинки он спустился и у бережка притулился. И узрел он там семь холмов, на вершинах — семь теремов.

Спали в тех теремах на семи холмах все бояре седобородые, скоморохи и скороходы, горничные и сенные, конюхи и стремянные, гусельники и певцы, плясуны и игрецы, стряпчие, садовники, скобари и плотники. Псы во псарне спали, и псари дремали, спал в конюшне конь, в очаге — огонь. Птицы спали в небесах, не текла вода в ручьях. И ветра здесь не шумели, водопады не гремели. Все недвижимы оне в сём зачарованном сне…

Но лишь здесь Аргаст явился — мир волшебный изменился. Тихо ветерок запел, ручеёчек зазвенел. Люди зашагали, птицы залетали. Вспрянул буйный конь, встрепетал огонь. Зашумели голоса, и ожили небеса…

* * *

Что там видится на семи холмах? Что там слышится на семи ветрах?

Там — на горушке Воробьёвской, и на горушке Соколиной, и на горушке Сорочинской, и на горушке Соловьиной, и на горушке Голубиной, и на горушке той Совиной, и на горушке Лебединой?..

То не звёздочки с неба пали и не молнии заблистали, то сходили с неба Стожарницы — все Остожницы-Святоярицы!

Шли Медведицы тёмной ноченькой по-над речкою той Смородинкой, и плясали они на семи холмах, распевали они на семи ветрах…

На Велесовой — Соловьиной, на Поклонной горе — Соколиной, на Коломенской — Лебединой, на Ушвивой горке — Совиной, и на Красной горе — Голубиной, и на Сорочинской — Трёхгорской, и на Сварожьей — Воробьёвской!

И сошлись волхвицы Остожницы на Волхонке и на Остоженке. И челом они речке били, и Смородинку так просили:

— Ой ты, мать, Смородинка-речка! Не тревожь ты своё сердечко, расскажи-ка нам, быстрая река, про крутые свои яры-берега…

Обернулась река красной девицей, отвечала она Медведицам:

— Расскажу я вам о семи холмах, всё поведаю о святых горах…

Как сошли с небес те Медведцы, так плясали они на семи холмах, пели песнь на семи ветрах.

И сдивился Аргаст пляске звёздной, восхитился он дивной песней, подошёл к волхвице прелестной, ко Медведице той чудесной. Шёл по травушке-мураве ко Велесовой той горе. И сорвал он спорыш-травинку протянул её Эвелинке. И Медведица — вилой стала, только спорынью ту съедала. А за нею все сестрицы стали снова — девы-вилицы и Остожницы-волховницы.

Так Аргаст Эвелину прекрасную от заклятья освободил и от древних чар пробудил. И затем они повенчалися и колечками обменялися.

И на свадьбе их Сурья лилась и плясали звёзды-Стожарицы, волховницы и Святоярицы. И явились на свадьбу боги — Мать-Земун с Амелфой и Даной, сам Семаргл Сварожич с Деваной, Велес-Рамна с Асею Вилой, Леля со Мареной и Живой, также Хоре с Зарёй-Зареницей, Крышень с Радой и Радуницей. Все явилися небожители и всех родов жрецы и правители.

И на тех холмах, на семи ветрах, стали жить Аргаст с Эвелиной. И от зёрнышка-спорыньи, как и от яйца петушиного, что находят в кострах во горячих углях, — зачинала жена, что восстала от сна. И родила она сынов — породила двух близнецов. Их назвали Мосем и Бором, Бора также и Святибором.

Тот Велесов холм стал их родиной, что над реченькою Смородиной. И назвали его Боровицким в честь прославленного Святибора — сына князя Аргаста Бора.

Град же, выросший под горой, называли затем Москвой… А реку в честь славного Мося прозывали Москвой-рекой.

И отныне все величают и Аргаста, сына Асилы, и его жену Эвелину, всех Плеянушек-Святогорок, также Мося и Святибора!

 

ТРЕТИЙ КЛУБОК

МОСЬ, СВЯТИБОР И ЛАМИЯ

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о Мосе и Святиборе. Спой о том, как Сурова Ламия стала лютою драконицей…

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Как за речкою той Смородинкой, да во Беловодье святом, да во славном том Белом граде правили Аргаст с Эвелиною.

И родили они двух сынов, породили они близнецов: Мося мудрого, Святибора. И когда сыны их рождались — звёзды в небесах загорались.

И Аргаст сынов возлюбил и наследством их оделил. Мосю дал великую мудрость, оделил святыми дарами — так стал Мось жрецом над жрецами. Святибора сделал богатым, дал ему он серебро-злато и сокровища недр земных, десять городов больших, и стада степные, и леса густые.

Приходили к Мосю жрецы, приходили и мудрецы, всех их мудрый Мось привечал, как по Прави жить наставлял, мудростью своей делился, ум его ведь не тощился. Святибор же всем помогал, златом-серебром оделял, но не тощилась золота казна — у казны той не было дна.

* * *

Как во том святом Белом граде столованье было, почестей пир. Собирались на пир тот славный Святогорицы со мужьями, с сыновьями и дочерями, и родными с семи холмов, с альвами окрестных лесов. Прилетали к ним и все Божичи, Суревичи и Сварожичи.

Все на том пиру наедались, мёдом-сурьею напивались. Речи повели меж собою. Кто-то хвастает золотой казной, кто удачею молодецкою, глупый хвастает молодой женой, умный — батюшкой, родной матушкой.

А на том пиру при беседушке там сидели братья Аргастичи. Были братья унылы, не веселы, буйны головы все повесили.

И тогда князь мудрый Аргаст стал по гридне светлой похаживать, сыновей своих стал выспрашивать:

— Что же вы, сыночки, печалитесь, отчего ничем вы не хвалитесь?

— Незачем нам, батюшка, хвастать. Аль хвалиться нам золотой казной? Так богатство наше не тощится. Аль умом хвалиться нам следует? Так умом глупцы только хвастают. Нам хвалиться должно лишь именем — рода славного Святогорова! Только нынче оно опорочено — Ламьей, Аси-Ненилы дочкой!

И ответил им князь Аргаст:

— Как отца её Денница сгубил и как матушка её лишалась сил, так никто за ней не следил, и как жить её не учил… Дочь Ненилушки Святогоровны скрыта за стеной кремлевской на горе той Воробьёвской, заперта за сто дверей, замкнута на сто ключей, солнце деву не обгреет, буйны ветры не обвеют, чтоб никто к ней не езжал, рядом сокол не летал…

Только Мось и Святибор повернули разговор:

— Сурья Ламья столь прекрасна, что старания напрасны! К ней летал Перун Сварожич, он все двери открывал и уста ей целовал, на груди её лежал! Ни один его засов не сдержал!

То Аргасту за беду показалось, за несчастье великое сталось. Но ему рекли вновь Аргастичи:

— Ах, напрасно, батюшка родный, ты не веришь нашему слову. Коль мы с пира отлучимся, в чёрно платье облачимся, в терем Ламии пойдём и стрелу в окно метнём, разобьём окошко, подождём немножко, то узнаем мы, как Ламья ночью гостя привечает, ласкою его встречает.

Как рекли, всё так и вышло, вон на улицу все вышли, в чёрно платье облачались, в терем Ламии помчались; и стрелу в него метали, светлый терем сотрясали.

Как услышала Сурова Ламья гром и грохот в полночь глухую, так рекла в щель слуховую:

— Ой же ты, Перун сын Сварожич! Без тебя, мой милый, скучаю, я давно тебя поджидаю! Без тебя все яства черствеют и питья медвяны мутнеют!

Братья Мось со Святибором к замку быстро подошли, на крыльцо его взошли, двери терема ломали, Ламью за руки хватали.

Повезли её за речку Смородину да на гору ту Боровицкую, чтобы бросить её в темницу — за реку широкую, в порубы глубокие, чтоб сковать её цепями, цепи же замкнуть замками.

А как к речке подъезжали пред горою Боровицкой, выходила к ним черница, предлагала им напиться ключевой водицы:

— Только тот по мосточку Калинову чрез Смородину перейдёт, кто воды святой отхлебнёт! За Смородину в царство Нави не пройти вам, не выпив чаши, таковы обычаи наши!

Мось со Святибором отпили, по мосточку проходили. Но как только Сурова Ламья ко святой воде припадала — амагиль черница вскрывала, чёрна духа она выпускала. Ведь была то не черница — вила Дива-Перуница, что супруга ревновала, потому черницей стала.

И она на Сурову Ламию чёрный дух тогда напустила и в дракона её обратила, чтоб Перун её разлюбил, даже думать о ней позабыл!

И тотчас та Ламья-девица обернулася драконицей. Бела кожа её — что елова кора, стали волосы как ковыль-трава. Ногти стали когтями, а зубы — клыками. И походочка стала рачья, не лицо — личина собачья.

Братья Ламию на цепь посадили, во темницу её проводили, на засовы её закрывали и замками её замыкали.

* * *

Что за шум у темницы? И что за гром?

То сражается у темницы Дон! Велес-Дон бьётся с Бором и Мосем! Братья в ужасе отступают и мечи на землю бросают, ведь тот Дон погублен Денницей, он не мог из тьмы возвратиться!

«Значит, он разбил границу, чтобы сокрушить темницу и все двери в Навь раскрыть, дочь свою освободить!»

Братья Бор и Мось склонились и пред богом повинились. На колени пали и запричитали:

— Дон, не гневайся напрасно ты на сыновей Аргаста! Кровушки родной не лей! Род Асилы пожалей!

Тот же слушать их не стал и захохотал — и в тот миг Денницей стал! Так личину скинул он, ведь то был не Дон! Не воззрел он на рыданье, жалобное причитанье, Бора он колол копьём, Мося ударял мечом.

Их тела на холм бросал, сам — темницу отворял.

— Выходи-ка ты из тьмы, Ламья-драконица! Чтобы кровушки напиться, чтоб отныне мне служить и Аргаста погубить! Быть мне князем над князьями, королём над королями!

Выходила Ламья, изрыгая пламя. И отправилась к Аргасту из своей темницы, чтобы насмерть биться.

И Аргаст сразился с ней в царстве Нави. Бил её, Драконом став Троеглавым. И Всевышнего молил, так Его просил:

— Погуби Денницу! Покарай убийцу!

И свершились чудеса, и разверзлись небеса. И явилась сила Сварбгова — на конях крылатых Сварожичи. Прилетел Семаргл сын Сварожич, следом всё небесное воинство.

Вышний повелел Землю резать, повелел её сотрясать, чтоб Денницу тем покарать! И они подрезали Землю, и Земля вся с кровью смешалась, и ущелье в ней отверзалось. И семь гор тогда сотряслись, в море волнышки разошлись.

Тут Денница-бог содрогнулся, наказанию ужаснулся, ведь пред ним путь в Пекло открылся, — и сквозь Землю он провалился.

А тела Мося и Святибора на холме Боровицком остались лежать, не желали их погребать. Братья те как будто бы спали, их тела нетленными стали. И лежали так триста лет — порчи же по-прежнему нет.

Их ни зверь и ни птица не тронули, и ни зимнее помрачение, и ни солнечное попечение.

А как триста лет миновало, встало там святое знамение.

Столп явился красный и огненный, от Земли до самого Неба. И к столпу тому соезжались сорок грозных князей со князевичем, также сорок царей со царевичем, также сорок волхвов ото всех родов.

И они Святибора и Мося под святым холмом погребали, страстотерпцев тех величали.

Славили и князя Аргаста, также всех погибших напрасно. Поминали и Сурову Ламию, проклинали все и Денницу, сына Месяца с Зареницей. Поминали и Перуницу.

Также Вышнего прославляли и хвалы Ему воздавали!

 

МАЙЯ ЗЛАТОГОРКА И ДАЖЬБОГ

ПЕРВЫЙ КЛУБОК

КРЫШНИЙ — СЫН ЗЛАТЫ МАЙИ

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о Крышне, рождённом Майей, что предтечей был — Коляды, сына Майюшки Златогорки, также Буса из рода Яров!

— Той великой тайны я не утаю, — вес, что ведаю, пропою…

Над небесным садом Ирийским вились голубь со голубицей. Как у голубя сизокрылого — золотом сияет головушка, у голубушки — златы пёрышки.

То не птицы кружились в небе, то не голуби в небе вились, это Правь возносилась к Сварге, птица Матерь Сва — ко Сварогу.

Кто сиять заставил Сварога? Кто его побудил наслаждаться? Отчего золотое семя из небесной выси излилось? То Любовь его распалила, Явь возвысилася над Навью, разродилася в Яви — Правь.

Кто тот Сын, что явился в Прави? Сын, воздвигнувший в Яви с Навью два великих имя Сварога? Кто возвысил и третье имя во Сварожьей небесной выси?

Это Вышень — Всевышний Боже. Тот, что Солнцем сияет в Сварге, что, родившись, шагнул три раза — широко чрез простор Вселенной. Это Юноша — Сын Закона, Явь, и Навь, и Правь перешедший. Тот, в следах чьих — источник мёда, в высшем следе — сияет Сурья. Тот, следы чьи соединяют триедино Землю и Небо…

Шли-брели по миру волшебники, говорили:

— Хотим достигнуть — мы убежища бога Вышня! Где пьют Сурью мужи святые, что Всевышнего прославляют. Ищем мы святую обитель, где река молочная плещет, из сосцов Земун изливаясь. Где Всевышнего след сверкает Ясным Солнцем в пречистой Сварге.

— Славьте Вышня, рождённого Правью! Обладающего высшей силой! Вышня, долю дающего в Прави! Во небесном саде Ирийском отверзающего врата!

— Боже наш, Боже! Боже — пречистый, пречистый — пресветлый, пресветлый — премудрый, премудрый — наш Боже! Боже наш — Вышень! Вышень — заоблачный, непостижимый!

Как у быстрой речки Смородинки, у самой горы Алатырской распустился чудесный сад.

В том саду деревья златые, и трава там мягкая, шёлковая, и на каждой травинке по ленточке, в каждом цветике по жемчужинке.

В том саду поднялись хоромы — крутоверхие, златоглавые. В тех хоромах стоит кроватка. Та кроватушка золочёная, ножки у кроватки — точёные. На кроваточке посыпала Злата Майюшка молодая.

Вот слетел со небесной выси к Злате Майюшке голубь сизый. То не голубь пал к голубице — это Вышень вошёл в светлицу. К Злате Майюшке — сам Всевышний.

Злата Майя под ним смлевает — Вышень Сына тут зачевает…

Потрудилась Злата Майя… Слава Майе, слава Вышню! Потрудилась, потужилась и родила бога Крышня! Сына Вышня бога Крышня!

Сына Вышня родила Майя — бога Крышня, что силой Прави держит Солнце и светлый Месяц, звёзды частые рассыпает по хрустальному небосводу.

Засияло на небе Солнце:

— Слава Вышню и богу Крышню!

Звёзды с Месяцем заплясали и цветами мир забросали:

— Слава Вышню и богу Крышню!

Заиграли долины, горы, расплескалось синее море:

— Слава Вышню и богу Крышню!

Звери во лесах заревели, рыбы во морях заплескали:

— Слава Вышню и богу Крышню!

И запели люди по всей Земле:

— Слава Вышню и богу Крышню! Хайэ! Хвала! Слава!

* * *

И Сварог — царь небесный — услышал, что родила Майя младенца, молодого Вышнего Крышня. Он послал Огнебога Семаргла, дабы тот ему поклонился.

Вот сошёл Семаргл с небосвода, полетел к Смородине-речке, ко великой горе Алатырской. Видит он — в долине у речушки распустился чудесный сад, в том саду поднялись хоромы — крутоверхие, златоглавые, в тех хоромушках — Злата Майя, на руках она держит Крышня.

А лицо его — Солнце Ясное, а в затылке сияет Месяц, а во лбу его — звёзды частые. Крышень держит в руках Книгу Звёздную — Книгу Ясную, Злату Книгу Вед.

Ко великой горе Алатырской собиралися-соезжалися — сорок грозных царей со царевичем, с ними сорок князей со князевичем, также сорок волхвов ото всех родов. Они видели Огнебога — как в хоромушки Златы Майи он с небес опускался птицей, а в хоромах — видели Солнце.

И тогда Семаргл Сварожич по горе Алатырской ударил. Он ударил златой секирой — и Алатырь озолотил. И раскрылась в нём Злата Крыница, истекла водица студёная. И ту воду пила Злата Майя, пил ту воду младенец Крышень, и пила её Злата Книга.

И та Книга учила сорок царей, и учила она также сорок князей, и учила волхвов многомудрых:

— В молодого бога уверуйте! В молодого Вышнего Крышня! Он сошёл с небес, он пройдёт по Земле и учить будет Вере Вед!

* * *

… Далеко за речкой Смородиной, во Хвангурских Чёрных горах ввысь вознёсся замок Кащея. Он костями людскими подперт, человеческой кровью крашен. Вкруг чертога Кащея — железный тын. И на каждом столбочке — череп, каждый череп огнём пылает.

Как влетел в тот замок Трехглавый Змей, обернулся в Кащеюшку Виеча. Тут Кащей огонь разжигает и приносит страшную жертву, о судьбе своей вопрошает:

— Быть ли мне Властителем Мира?

Отвечает ему Недоля:

— Будешь ты Владыкою Мира, но — на краткий срок, не навеки. Знай, родился сын Бога Вышня! От него тебе будет гибель и великое посрамленье!

В гнев пришёл Кащеюшка Виевич, обернулся Вороном Чёрным — полетел над Сырой Землёю, и лишились люди покоя… Он на птиц посмотрел — птицы смолкли в лесах, над травой пролетел — и засохла трава. На скотину взглянул — повалилась скотина, на деревья — засохли деревья.

И разинул клюв Чёрный Ворон от земли до самого неба — проглотил с конем бога Крышня. Стал тут Крышень жечь глотку бога, бил горящей её головнею — не сдержал его Чёрный Вран.

Обернулся тогда он Змеем и обвил молодого Крышня. Стал сжимать он чёрные кольца — и потрясся небесный свод. Стал расти в чёрных кольцах Крышень — не сдержать его Чернобогу! Разрастался он целый год — и колечки все разорвал.

И сказал тогда Чёрный бог:

— Ты меня осилил сегодня. Явь восстала над Тьмой и Навью. Но придёт и Чёрное Время! И поднимется Чёрный Ворон, и завоет Волк, и родится Змей. И отвергнут все люди Бога, и забудут Вышня и Крышня! Ты стрелою будешь обвенчан, Смерть — Женою младою примешь. И восстанет над Явью — Навь.

И пропел в ответ Вышний Крышень:

— Надо мною взовьётся Ворон, но добычи он не добьётся! Обвенчаюсь со Смертью злой и опять вернусь Колядой! Следом — Бусом из рода Яров!

* * *

… За полями широкими Бармы, за лесами дремучими Сивы, да за Дыевыми горами, да за реченьками бурливыми есть Священный Край сына Вышня.

В той земле, что Крышню подвластна, не заходит Солнце полгода, а зайдёт — так спит по полгода. В том блаженном северном крае слышны песни — там вечный праздник, там текут молочные реки и впадают в Белое море.

Как во том Окияне-море подымались из волн три острова. Первый остров — Фаворский Белый, следом — Тульский и Алатырский.

Тот священный остров Фаворский недоступен даже для мысли, не подвластен ничьим веленьям. Он покрыт садами чудесными, там цветут левкои и розы. И по тем цветущим садам ходят-бродят дивные звери, там поют ирийские птицы.

И по острову по Фаворскому там гуляет сам Вышний Крышень. У него-то, у светлоокого, золотом сияет головушка. Он поёт, играет на дудочке — на волшебной той самогудочке.

Прилетают, услышав песню, к Крышню в сад Гамаюн и Финист. Прилетает и Алконост, а за ней прилетает Сирин, следом — все ирийские птицы. Оперенье у птиц тех разное. И одни пёрышки золотые, а другие перья — багряные, третьи — синие и зелёные. Прилетают и белы голуби — оперенье у них, как снег.

И щебечут птицы ирийские. И поют одни громким голосом, а другие щебечут тихо, третьи — тонко, иные — нежно, и поют они так согласно, как никто вовеки не слышал…

Как по морюшку, по Волынскому, расстилалися всё туманушки. С-под туманов над синим морем то не Зорюшка занималась, то не Солнышко поднималось — там ходила Рада по бережку, дочь Волыни и Солнца Красного.

Как ходила-гуляла — сплетала венок. Тот веночек из белых лилий, из стеблей одолень-травы. Как сплетала веночек — пела:

— Ты явись мне, суженый-ряженый! Становись ты передо мною, как листочек перед травою!

То не морюшко заблистало, то не Солнышко засияло — то пред Радой явился Крышний, озаряя берег и море. И пошла она к богу Крышню, чтоб надеть ему свой веночек. Шла, бежала — но не успела. Крышний был — как радуга в небе: колыхнулся он — и растаял…

И пускала Рада венок вдаль по волнам синего моря.

— Ты плыви, венок, по крутой волне! Ты плыви по морюшку синему к сыну Вышня, младому Крышню… Одолень-трава, лебедь белая, одолей ты море широкое! Передай молодому Крышню, что его ждёт за морем Рада…

И поплыл венок по крутой волне…

Как по морюшку, по Волынскому, лебедь белая проплывала. Не встряхнётся она, не ворохнется, сине морюшко не всколыхнётся. А как время пришло — всколыхнулось, и лебёдушка встрепенулась, и пропела она песню Крышню:

— Молодой и прекрасный Крышень! Знай, есть остров на Западе Солнца. Там спит Солнце после заката, там рождается светлый Месяц. И живёт на острове Рада — та, что нет в целом мире краше. О тебе печалится Рада, льёт она жемчужные слёзы…

Как услышал о Раде Крышень — на корабль летучий поднялся. И взмахнул корабль крылами, и взлетел тотчас над волнами, полетел он к острову Рады. Словно Солнце сияет Крышень, рядом с Крышнем — конь Белогривый.

Видит Крышень: у чудна острова белы лебеди солетались. Обернулись лебеди — девами. Красоты они несказанной — ни пером описать, ни вздумать…

Это Рада с подругами милыми прилетела к берегу моря. Девы стали играть у бережка, и кружилися в хороводе, и из лилий плели веночки. Как сплетали веночки — пели:

— Во тумане Красное Солнышко… Во печали красная девушка… Что ль не едет из-за моря милый, не летит он синею птицей…

Со восточной, дальней сторонки дует то не холодный ветер, то несёт не тёмную тучу — то летит летучий корабль над волнами синего моря. Все дубравушки расшумелись, сине морюшко расплескалось.

Ничего во шуме не слышно, ничего в тумане не видно — только слышен голос высокий. В тучах Крышень песнь распевает и любезную призывает:

— Ты услышь меня, Рада милая… Разлюбезная, дорогая… Ты промолвь со мною словечко и обрадуй моё сердечко…

И ответила Рада Крышню:

— Я, младая, ждала рассвета — наконец его дождалася. После сумерек — просветлело, после дождика — прояснилось. Засверкало на небе Солнце, рядом Радуга засияла…

И сыграли Крышень и Рада на том острове вскоре свадьбу. Приняли венцы золотые, что сковал великий Сварог.

Как на свадьбу Рады и Крышня солеталися белы лебеди и сплетали венок из лилий. И сплетали голуби сизые свой веночек из первоцветов. Из цветов первоцвета сплетён венок на головушке милой Рады, а на Крышне — венок из лилий.

Выходили Рада и Крышень на морской крутой бережок, озаряли всё поднебесье, словно Радуга вместе с Солнцем!

* * *

Как в небесном саде Ирийском собирался Крышень в дорогу. Оседлал коня Белогривого, брал с собою и лук волшебный.

Майя-матушка так наказывала, так младому Крышню говаривала:

— Ты не ездь за речку Смородинку, не ходи к горе Алатырской!

Говорила Крышню и Рада:

— Вижу я — клубятся туманы! Слышу голос Чёрного Ворона. Ты не ездь за речку Смородину, не ходи к горе Алатырской!

Только Крышень их не послушал. Он поехал к речке Смородине и ко той горе Алатырской.

Видит Крышень — меч на дороге. Только он к мечу наклонился — обернулся меч Чёрным Враном. И взмахнул тот Ворон крылами, полетел и сел на Алатырь.

Крышень взял стрелу золотую и натягивал лук разрывчат. Говорил ему Чёрный Ворон:

— Ты не бей меня, не стреляй в меня! А послушай-ка весть мою! Призывает тебя Всевышний! Истекла вода из крыницы — и окончилось время Крышня! Наступает иное время! Колесо небес повернулось!

Не послушал Ворона Крышень. Он пустил стрелу золотую.

И раздался голос Всевышнего:

— Слушай, батюшка лук, золотая стрела! Не лети ты в Ворона Чёрного, не лети к горе Алатырской! Попади в грудь Вышнего Крышня!

Не попала стрела в Чёрна Ворона, не попала в Камень Алатырь, попадала она в сердце Крышня.

Как за быстрой речкой Смородинкой, у высокой горы Алатырской кровью истекал Вышний Крышень. Рядом с ним стоял Белогривый конь. Он копытами высекал огонь. Как огонь высекал — мял ковыль-траву.

— Ой вы, раночки, вы — тяжёлые! Вы сочитесь, раны, не кровью — Алатырской живой рекою! Ай ты, верный мой Белогривый конь! Ты беги-ка вдоль по дорожке! Ты беги ко матушке родной и жене моей молодой! По ручью беги, вдоль по речке — но не пей из речки кровавых вод! Прибежишь к Ирийскому саду — Майя-мать ворота отворит, повстречает Рада младая. Они спросят тебя — где Крышень? Отвечай, что я за Смородиной, что женился я на другой. Что с невестою — скорой Смертью — был обвенчан златой стрелою. Мне теперь Солнце Красное — батюшка, а Заря-Зареница — мне матушка, а крова-тушка — Мать Сыра Земля, в головах — гора Алатырская, одеялушко — ночка тёмная.

И тогда обернулся Крышень в Бел-горючий Камень Алатырь. Из-под Камня того горючего то не алая кровь сочится — Алатырка-речка струится!

И пришли к горе Алатырской Майя-матушка вместе с Радой. Приходили они и плакали. И пришли волхвы многомудрые и восславили бога Крышня.

Только видят Рада и Майя — то не Камень лежит горючий, то стоит перед ними Крышень. И лицо его — Солнце Красное, а в затылке сияет Месяц, а во лбу его — там звезда горит.

Вся природа возликовала, и слетел с Алатыря Ворон, улетел за горы Хвангурские, спрятался в ущелия тёмные.

Видят Рада и Майя-матушка — по горе идёт Вышний Крышень, поднимается к Сварге синей, со Всевышним рядом садится. Слышат песни они и славы, слышат голоса небожителей.

Во небесный сад — светлый Ирий солеталися птицы дивные. То не птицы слетались в небе — то съезжались в Ирий ясуни и медовую Сурью пили.

— А кого принять в круг Сварожий? Кто достоин Сурью медовую пить из чаши Бога Всевышнего?

И решили: достоин Крышень — Сын, рождённый Майей и Вышним.

Крышень в светлый Ирий явился, стал он пить медовую Сурью.

— Как, — спросили, — хорош напиток?

— Сурья — солнечный мёд, волшебный! Он как Солнце в небе сияет! Жаль, что люди Сурью не знают.

И пролил он чашу с небес. Вниз на Землю из сада Ирия. И наказывал Крышний людям:

— Пейте, люди, Сурью волшебную! Почитайте Сурью и Крышня! Пейте истину Божьих Вед!

Сурья — мёд, на травах бродивший,

Сурья — также и Солнце Красное,

Сурья — Вед понимание ясное,

Сурья — след Всевышнего Вышня,

Сурья — истина бога Крышня!

 

ВТОРОЙ КЛУБОК

КОЛЯДА — СЫН МАЙИ ЗЛАТОГОРКИ

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о Коляде — новом Кришне, сыне Златогорушка Майи! И о том, как люди от Коляды получили Звёздную Книгу.

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

То не Солнышко засияло, тο не Зорюшка разгорелась — это Майюшка Златогорка с молодым Дажьбогом проехали. Приезжали они ко Смородине, да ко той горе Сарачинской.

Как у речки быстрой Смородины распустился чудесный сад. В том саду поднялись хоромы — крутоверхие, златоглавые. В тех хоромах стоит кроватка. Та кроваточка золочёная, ножки у кроватки точёные. На кроватке спит-посыпает сам Дажьбог с Златогоркой Майей. Златогорка под ним смлевает, сына Тарх Дажьбог зачевает — Коляду, молодого бога!

Мало ль времени миновало, много ль времени миновало, Златогорке приспело время — Коляду рождать и Овсеня.

Потрудилась Златогорка… Коляда и Таусень! Потрудилась, потужилась — бродила Таусеня. Таусеня-то Овсеня! А с Овсенем Коляду!

То не ясен Сокол в поле увивается — это братец Коляды рождается: Овсень-Таусень!

Выходила к нему сера Утушка. Так Овсеню Уточка сказывала:

— Ты не слушай, Овсень, родну матушку! Не служи-ка ты богу Белому! Послужи-ка ты богу Чёрному! Ты служи Кащеюшке Виечу!

Говорила тут Златогорушка:

— Уж ты, дитятко-дитё, чадо милое! Ты не слушай, Овсень, серу Уточку! Не служи-ка ты богу Чёрному, а служи-ка Дажь-богу-батюшке!

И спросил Овсень Златогорушку:

— Что мне делать, скажи, родна матушка?

— Мосты мостить.

— Кому ездить?

— Крышню — первому, а за ним — Коляде, следом — Бусу!

Овсень-Таусень пошёл по дорожке. Пошёл по дорожке, нашёл топорочек. Ни мал ни велик — с игольное ушко. Срубил себе сосну, настелил мосток, чтоб проехали три Вышня вдоль по этому мосту. Первый — Крышень-бог, а второй — Коляда, третий — будет Бус Белояр.

Как два Сокола летели. Овсень и Коляда! Там лето — здесь зима! Как они летели — все люди глядели. Как они садились — все люди дивились. Как они вспорхнули — все люди вздохнули…

Потрудилась Златогорка… Ой, Коляда наш, Коляда! Потрудилась, потужилась и родила млада бога. Млада бога — Коляду!

Девять месяцев Майя не ела, девять месяцев не пивала во пещере горы Сарачинской. И родила она млада бога! Златогорке служила Жива. Омывала Живушка Майю, Коляду она принимала!

Засияло на небе Солнце. Хорс с младою Зарей запели:

— Слава Божичу Коляде!

Звезды с Месяцем заплясали и цветами мир забросали:

— Слава Божичу Коляде!

Звери во лесах заревели, рыбы во морях заплескали:

— Слава Божичу Коляде!

И запели люди по всей Земле:

— Коляда — Бог Сущий! Бог Сущий — Святой! Святой и Пресветлый! Пресветлый и Истинный! И Вседержитель!

И Сварог — царь небесный услышал, что родила Майя младенца, Коляду молодого бога. Он послал Огнебога Семаргла, чтобы тот ему поклонился.

Вот сошёл Семаргл с небосвода, прилетел к горе Сарачинской. Видит он — в пещере глубокой укрывается Златогорка. Девять месяцев хлеба не ела, и студёной водицы не пила, и родила младого бога, млада Божича Коляду!

А лицо Коляды — Солнце ясное, а в затылке сияет Месяц, а во лбу его — там звезда горит. А в руках его Книга Звёздная, Книга Ясная, Злата Книга Вед. Эту книгу Майя украсила золотыми частыми звёздами.

И тогда Семаргл Сварожич по горе Сарачинской ударил. Бил её златою секирой — и всю гору озолотил. И раскрылась тогда злата Крыница, истекла водица студёная. И ту воду пила Златогорка, пил ту воду младенец Божич, и пила её Злата Книга.

* * *

Как у Майи Сын Божий родился, Чёрный царь Кащей изумился:

— Значит, Бог великий родился, если целый мир просветился!

Разошелся-разлютовался Чёрный царь Кащеюшка Виевич. И послал тогда по лицу Земли всех дасуней своих — войско чёрное. И велел Кащеюшка Виевич убивать повсюду младенцев.

И великий плач на Земле стоял, и померкло Красное Солнце. И надвинулся тучею Чёрный царь. И в горах уж демоны рыщут — ищут Майю и Коляду.

К небесам Кащей воззвал, Сварге грозно он попенял:

— Люди Вышня позабыли, Богу жертв не приносили! У святых крыниц глумились и друг друга не стыдились! Бог, грозу на мир нашли! Молнией весь мир спали! Пусть сойдёт с небес Потоп, Землю-матушку зальёт!

Вышний тем словам внимал — Велеса с небес послал. И отваливал Велес Сварожич Чёрный Камень от пещеры Пекла, и открыл путь в Тёмное царство.

А затем Сварожич тот камень бросил в воды Чёрного моря… Море Чёрное всколебалось, с дна его струя подымалась… И Сварожич по Чёрному Камню бил тут молнией золотой и разбил его, расколол силою своею святой!

И тогда из Камешка Чёрного воды хлынули в сто потоков, что удерживал сын Сварожич от начала миротворенья, с самого его сотворенья. И разверзлись хляби небесные, и излились воды чудесные!

И раздался тут голос Вышня:

— Время вышло всё, Златогорка! Колесо небес повернулось! Путь лежит твой в Тёмное царство. Так Отцом положено в Прави!

Плачет Майюшка Златогорка…. Вместе с сёстрами Свято-горками в Навь уходит по воле Вышня, уплывает в ладье по морской струе… И корзиночку с Колядою — Майя плыть по водам пускает.

— Ой ты, морюшко, море синее! Укачай молодого бога, млада Божича Коляду! Унеси его на крутой волне, по дороженьке лунной, звёздной — в небо по молочной струе, звёздной реченьке той Смородине, что с Алатырь-горы струится, — в Ирий, к Хорсу и Заренице…

И унёс корабль Святогорок — в Навь, где Велеса Беловодье. И возвёл Бог там на семи холмах, и семи ветрах, и семи верстах — Семиверхий волшебный замок, где он поселил всех Плеянок. Будут там оне — почивать во сне… А корзиночку с Колядою — унесла струя золотая…

Хорс поднялся рано-ранёшенько и пошёл ко речке Смородине — зачерпнуть бадьёю чигирной блики лунные, звёздный свет, вымыть небо хрустальное и подмести Млечный Путь хвостами комет. И нашёл у берега Хорс ту корзинку, что волны сюда принесли, и цветы вокруг расцвели.

И тогда унёс Хорс корзину в золотые свои хоромы. В той корзине не было злата, а лежал в ней малый ребёнок. И сиял он светом небесным, ибо был в той корзине Божич, златовласый бог Коляда…

* * *

Шли-брели по свету волшебники и искали младого бога, млада Божича Коляду. Их вела Звезда за собою, что в небесной выси сияла и им путь в Ночи указала.

— Мы ходили, мы искали Коляду святого — на небе и на земле. Нам Звезда указала путь, и пришли мы к Ирию светлому…

Как тот Ирий-сад на семи верстах, на семидесяти он стоит столбах высоко в горах Алатырских. В том Ирийском саде — шелкова трава, по цветочку на каждой травке, и на каждом цветочке — жемчужинка. А вкруг Ирия — тын серебряный, и на каждом столбочке — свечка.

А в том тыне стоят три терема — крутоверхие, златоглавые. В первом тереме — Красно Солнышко. Во втором живёт — ясна Зорюшка. Ну а в третьем — там часты звёздочки.

Подошли волшебники к Ирию. Вот врата пред ними хрустальные, подворотенка белокаменная. И течёт с-под Камня Смородинка.

— Это что блестит на хрустальной горе?

— Это льёт лучи Солнце Красное, это Зорюшка расцветает! То златыми рогами Месяц озаряет небесный путь.

И встречал волхвов у хрустальных врат златорогим Оленем Месяц. Он сказал воротам Ирийским:

— Отворитесь, врата хрустальные! То пришли колежане-гости! Вы пустите их в Сваргу синюю, вы пустите их в сад Ирийский!

И вошли волхвы, и запели:

— Божич светит по белу свету! На хрустальны врата — горсти золота!

Тут стояла скамейка серебряная. На скамейке той — Хорс женою, светозарой, младой Зарёю. Как у Хорса бородка из золота, у пресветлого — золочёный ус. У младой Зари — кудри русые. По плечам они расстилаются, серебром они рассыпаются.

На руках Зареницы младой Коляда — его кудри огнём разливаются, завиваются в три рядочка. Вьются в первый ряд — чистым серебром. Во второй-то ряд — красным золотом. Вьются в третий ряд — скатным жемчугом.

— Кто ж тебя изнасеял-то, Божича?

— Породила меня Златогорка. Роды Живушка принимала. Воспитала меня Зорька ясная. Песни пели мне — звёзды частые…

И за стол колежане усаживались. Видят гости — стоят три кубка. В первом кубочке — мёд Квасуры, во втором-то — Хома волшебная, в третьем есть Абрита небесная. Сурью пьёт из кубка великий Хорс, Хому пьёт Заря-Зареница, а Абриту пьёт юный Божич.

Всё сверкает в тереме Хорса, и столы все убраны золотом и заставлены яствами разными. Угощались, пили волшебники, бога славили Коляду.

Как во тереме том три окошечка. И в одно — вошло Солнце Красное, а в другое вошёл светлый Месяц, ну а в третье-то — частый Дождик.

Солнце так говорило:

— Кто выше меня? Освещаю я горы, долины, моря.

Месяц так говорил:

— Я важнее всех! Освещаю я тёмну ночку. Путник радуется в дороге, а моряк в своём корабле…

Частый Дождик:

— Нет — самый главный я! Как пройду я в купальне три раза, окроплю я жито и пашни — так ликуют все огнищане: будут хлеб и пиво пшеничное!

Возразили им колежане:

— Нет, над всеми вами — великий бог, Коляда — сын Вышня-Дажьбога! Скажет Солнцу: «Свети!» Светит Солнце. Скажет Месяцу — тот сияет. Скажет Дождику: «Дождь, омочи Землю-Мать, чтоб родились рожь и пшеница!» И пойдёт с небес благодатный дождь. Будь прославлен бог Коляда!

* * *

Как по полюшку, по широкому, по долинам и по холмам Коляда Дажьбожич проезживал. Подъезжал к высокому ясеню, а на ясене том Гамаюн — вся сияет златыми перьями.

Коляда брал стрелку калёную и натягивал лук разрывчатый.

Отозвалася Гамаюн:

— Ты не бей в меня, не стреляй в меня! Я тебе ещё пригожусь! Как надумаешь пожениться — за рекой отыщешь невесту. И подъедешь к реченьке быстрой, будешь призывать перевозчиков. Будешь кликать — и не докличешься, станешь звать — никто не услышит… Я тогда тебе услужу. Я на правом крыле провезу тебя, а жену младую — на левом…

Проезжал Коляда чистым полюшком, приезжал он к реченьке Ра. Видит Коляда Радуницу — дочку Солнышка и Зари.

Как пускала она веночек вдоль по реченьке быстрой Ра — тот веночек из белых лилий. Поднимал венок Коляда, пел он песню дочери Солнца:

— Радуница — младая дева! Ты пригожей Красного Солнца и светлее Ясного Месяца!

Говорила ему девица:

— Ай, младой и прекрасный витязь! Верно, ты и есть Коляда? Слышал, нет ли — меня сегодня отдаёт Красно Солнце замуж. Ныне будут у моря скачки. Первым, кто вкруг моря обскачет, — станет мужем дочери Солнца! У тебя, Коляда, златогривый конь, а копыта его — серебряные, в каждой шерсточке по жемчужинке. Ты обгонишь всех на лихом коне!

Как услышал о состязании Чёрный царь, Кащеюшка Виевич, полетел он к Ирию светлому. Он ходил по саду Ирийскому, заходил во двор Красна Солнышка и к Заре-Заренице в терем. В горницу входил к Радунице. Предлагал кольцо золотое — только руки его не вздымались, и колечечко распаялось.

И пропела тут Радуница:

— Что ж ты, сине море, колеблешься? Что же ты, берёзка, шатаешься? Как же морю не колебаться, как берёзоньке не шататься… Поднял ася над морем туча, прилетел из-за тучи Ворон…

Утром началось состязанье. Со всего-то белого света соезжались младые витязи.

Как поднялося Солнце Красное, все вдоль берега поскакали.

Видит царь Кащей — Коляда впереди. Он летит, словно Ясный Сокол. И вскричал Кащей что есть силушки:

— Ай же ты, младой Коляда! Что же ты коня не жалеешь — он такой не выдержит скачки!

— Ты, Кащей, меня не обманешь! Конь мой скачет и гривой машет! Может мой златогривый конь всю Вселенную обскакать!

И тогда Коляда прискакал к Радунице-невесте первым. А Кащей примчался вторым. И вскричал Кащеюшка Виевич:

— Мудрено ли конями меряться? Лучше мы померяем силушку! Кто кого в борьбе пересилит — тот себе и возьмёт девицу!

Стали биться они врукопашную. Стали биться мечами острыми, обломались у них мечи. Видит тут Кащеюшка Виевич, что сильней его Коляда.

Говорил он сыну Дажьбога:

— Радуница пусть нас рассудит! Пусть она обломок клинка даст тому, кто ей всех милее!

И тогда дала Радуница Коляде обломок клинка.

И сыграли тогда вскоре свадебку Коляда с младой Радуницей. Принимали они золотые венцы.

И поехали в светлый Ирий, к Хорсу и Заре-Заренице. Подъезжали к речке Смородине.

Начал звать Коляда перевозчиков — но никто тот зов не услышал. Начал кликать — никто не откликнулся. Зашумели тут крылья сильные, и явилася Гамаюн.

— Вы садитесь ко мне на крылышки!

Коляда садился на правое, Радуница села на левое. И они полетели в Ирий, к Хорсу и Заре-Заренице.

И встречали их Хорс с Зарею, и устроили пированье.

Как на эту свадьбу небесную солеталися белы лебеди и сплетали венок из лилий. Прилетели и сизы голуби — и венок сплели из златых цветов. Из цветов первоцвета сплетён венок на головушке Радуницы, и из лилий — на Коляде.

* * *

Как по морюшку, по раздольному проплывал корабль белым лебедем… И на якорях он не стаивал, к берегам крутым не приваливал и песочков жёлтых не хватывал. А на том корабле — Коляда, сын Дажьбога и Златогорки!

И взмахнул корабль крылами, и взлетел над морюшком синим. То не просто летучий корабль расправлял могучие крылья — это Звёздная Книга Вед разворачивала страницы!

Из-за гор высоких Хвангурских тот корабль заметил Кащей. Говорил Кащеюшка Виевич:

— Ай вы, слуги мои, слуги верные! Что на море синем виднеется? Что чернеется, что белеется?

Отвечали ему слуги верные:

— То корабль на море чернеет, парусок на море белеет.

И сказал Кащеюшка Виевич:

— Вы летите к кораблю, потопите его в море синем. Погубите-ка Коляду, сына Даждя и Златогорки!

Коляда те речи услышал и сказал своим корабельщикам:

— Выносите вы лук разрывчатый, не тяжёлый лук — во двенадцать пуд, и калёную стрелку в сажень!

Коляда по кораблику хаживал, и разрывчатый лук натягивал, и калёную стрелку прикладывал, как прикладывал — приговаривал:

— Полети выше лесу стоячего, ниже облака проходящего. Не пади ни на воду, ни на землю, а пади на гору Хвангурскую за железный тын в Чёрный терем!

Но сказал Кащеюшка Виевич:

— Ты не бей в меня, не стреляй в меня! А послушай-ка весть мою! Время вышло всё Коляды — призывает тебя Всевышний! Наступает иное время! Колесо небес повернулось!

Коляда Кащея не слушал. Он пустил стрелу золотую. Понеслась стрела ко Хвангуру. И попала в гору Хвангурскую, и попала она в Чёрный терем. Сотряслося царство Кащея.

И сказал тогда Коляда:

— Ты лети ко мне, Чернобог-Кащей! Ты лети Пятиглавым Змеем! Мне пора подняться к Всевышнему! Я тебя, Дракон, оседлаю!

Прилетел к нему Пятиглавый Змей. От его-то шипу змеиного всколебалося море синее, расходилися волны грозные. Покорил его Коляда, бил его тяжёлой дубиною и опутывал цепью тяжкой. Оседлал Коляда Змея лютого, полетел он к трону Всевышнего…

Овсень-Таусень мостил мосток, не простой мосточек с перилами — звёздный мост меж Явью и Навью.

И три Вышня поехали вдоль по мосту: первый — Крышень-бог, а второй — Коляда, третий — будет Бус Белояр.

И отныне все славят Всевышнего, прославляют и Коляду!

 

ТРЕТИЙ КЛУБОК

БУС — ИЗ РОДА

БЕЛОЯРОВ

— Расскажи, Алконост, птица светлая, нам о жизни Буса Яра, что из рода Белояра, — Золотое Божье сказание, Златогорово провещание!

— Той великой тайны я не утаю, — всё, что ведаю, пропою…

Ой ты, град Кияр! Батюшка Кияр! Про тебя, град славных Яров, слава добрая идёт — да по градам всем и украинам, и от края земли до края, и от моря до синя моря. Будто ты, Кияр-град, — на красе стоишь, на красе стоишь — на Алатырь-горе, да на той реке — на Смородине, что течёт до устья Азовского и до острова — до Буяна в Синем морюшке-окияне.

Как у реченьки той Смородины — золочёное было донышко, а и краюшки её — всё серебряны, бережочки её — всё жемчужные. Та Смородина — речка быстрая, речка быстрая и бурливая, и прорыла она все горушки, да все горушки — все долинушки, и вымётывала средь себя островок, и на нём поднялся росток.

Вырастал тот росток — в древо Ясень. Корни Ясеня — во Сырой Земле, крона в Небушко упирается. Как у корня того — Змей свивается, а в ветвях — Соловей заливается…

А на самой его вершиночке — там явилося две развилочки; на одну слетел Ясный Сокол, на другую слетела Соколица. Стали вить они тёпло гнёздышко. Бело серебро — на завивочку, красно золото — в серединочку, жемчугом края унизали, самоцветы в углы насыпали.

Ай и то не гнездо в кроне Ясеня свили Сокол и Соколица — то во стольном граде Кияре свадьбу справили князь со княгиней — Дажень-яр с младою Милидой. Только нет у них соколёночка — нет у князя с княгиней ребёночка…

* * *

Как тут вдруг случилось несчастие — на море поднялось ненастье… С моря в горы гроза надвигалась — крона Ясеня раскачалась… Значит, князю пора уходить на войну, оставляя в граде жену.

Говорил Дажень-яр, покидая Кияр:

— Как вернусь я, Милида, с великой войны, грозных ворогов всех ниспровергну во прах, — пусть найду у тебя сына я на руках! Ну а коли наследника я не найду, то супругой тебя я уж не назову!

Как ушёл Дажень-князь — в храм жена удалилась и Всевышнему там молилась:

— Боже Вышний, великий Бог! Смилуйся, не будь с нами строг… Да исполнится Твоя воля! Дай наследника для престола!

На княгинюшку тут низошёл чудный сон, зрит она: прорастает в Кияре — злат трон. Золотое древо явилось, и три птицы на древо спустились. То не птицы на древо садились, то три Сына Божьих явились. Первым к ней низошёл — Крышний-бог, а вторым пришёл — Коляда, третьим встал — сам Бус Белояр.

И сказал Крышень-бог:

— Нужно брата нам Финист Сокола к Синю морюшку посылать: Златопёрую Рыбочку сетью поймать. На двенадцать частей её разрубить, на двенадцать столов разложить. После сесть за эти столы пировать и Милидушку угощать. Косточки затем — в семь корзин уложить, чтоб княгиня смогла родить: не двенадцать звёздочек — семь сыновей, также с ними пять дочерей. Первым пусть родится великий Яр, внук Ярилы — Бус Белояр!

И сказал Коляда:

— После в горы пойдём, на заре златорогого Овна найдём. А затем золотым мечом — Овна в жертву мы принесём! Чтобы Овном закончилось — Коло Сварожье, с Рыб же началось — Коло Божье!

И сказал Бус:

— Радуйся, матушка! Мне настало время родиться! Пусть весь Божий мир просветится!

И как сказано — так и сталось, песнями в клубочки смоталось.

И тогда Финист Сокол на море слетал. Златопёрую Рыбочку там он поймал; и на части её разрубал, ей Милидушку угощал.

А на небе — комета, как острый меч, поразила Овна созвездье, на земле ж свершилось знаменье: вдруг на троне явился пречудный крест, озаряющий всё окрест.

* * *

Святый вечер, добрый вечер! Добрым людям — на веселье, на веселье — умиленье, умиленье — утешенье…

Как во граде том, Кияр-граде, с вечера звезда восходила, с полночи она воссияла. Воссияв, она заблистала — Буса Рождество провещала.

Днесь Вселенная просветилась! И веселие всем явилось! Озарён был звездою великий Кияр! Дивно воплотился — сам Бус Белояр!

И во терем к Милиде прекрасной вдруг явилося Солнце ясное! И Милидушка на постели затужилась и заметалась, а затем она — рассмеялась. И родила она Буса Яра во святом роду Белояра!

Как пречистая голубица Буса малого породила, так его в пелёнки увила и во ясельки уложила. Как у Буса, у Сына Вышня, вьются кудрецы золотые, во косицы они завитые, по плечам лежат, будто жар горят. Губы алые у Буса — как Весны рассвет. Синь небес в очах — будто Сварги свет…

Явилось дитя чудесное с знаменьями и предвестьями; и лик Его — Солнце Красное, в руках Его — Книга Ясная. Златая Книга, прекрасная, на Книге той звёзды частые!

И в тот миг со небес Финист Сокол слетел. И Всевышнему Богу он славу воспел:

— Радуйся, Мила! Красная Панна! Сварги сиянием ты осияна! Бус — Свет Жизни и Миру Спаситель! Солнца и Месяца, звёзд — Удержитель! Бус — всех скорбей земных Утешитель! Бус — всех народов Учитель! Сей Вышня Сын — Сыном Света речён, вечного царства от Бога почтён!

* * *

И когда то чудо свершилось, то на небе диво явилось, и узрели вдруг люди по всей земле, как в заоблачной звёздной мгле звёздочка горит и ярится — ясная звезда Зорница!

И люди звезде той дивились, постичь же никто не мог, что если звезда явилась — то, значит, родился Бог!

Но это постигли те сорок царей, те сорок царей — великих князей, хранителей из берендеев, волшебников и чародеев. Ведь их позвала та звезда за собой, ступать сей звёздной тропой, и петь эту Звёздную Книгу боярскую, Колядову Книгу царскую.

— Верим мы в рожденье Спасителя! Святых небес Удержителя!

И тотчас те сорок царей-чародеев, хранителей из берендеев, ковчежцы все отмыкали, сокровища доставали — то красное злато и серебро, а также холсты все из лыка, льняные и свечечки белые, восковые.

И шли те волхвы от края земли, от моря — до синя моря; явились туда, где нет скорби и горя; где им звезда воссияла — Путь Прави им указала. И только они до Кияра дошли — так славы Всевышнему вознесли.

И так во дворец Кияр-града вступали. И Бусу дары они возлагали — то красное злато и серебро, а также холсты все из лыка, льняные, и свечечки белые, восковые. И свечечки те они возжигали, и славы Спасителю воспевали.

И вот тем царям-чародеям Млад Бог слова такие изрёк:

— Явились вы слово Спасителя слушать. Что ж, знайте: не дороги так мне дары, как дороги мне ваши души! И быть на Земле мне царём над царями, а в Небе — править богами. И всем вам, цари, дам я — Буса печать: звездою Чигирь — Вышнего прославлять. И вас я пошлю во все страны за те моря-океаны. Туда, где под сенью креста, восславят меня — как Христа. Туда, где в короне Бога — горят семь лучей адаманта, и маги зовут меня — Саошьянтом. И где у восточных Ирийских врат знак Солнца горит — коловрат, где Рамой меня величают и Буддою прославляют. И пусть, кто не примет меня, тот погибнет — без славы мир сей покинет, кто примет меня — тот спасётся, над ним воссияет Солнце!

Затем чародеи из града Кияра отправились к Дажень-яру.

А Дажень-яр за Смородиной сражался с гуннской ордой, которую князь Морияр подчинил, когда их вождя Черемыша сразил. И Дажень князь заключил союз с Вольгой и Беленой, его женой, — Милиды средней сестрой.

И вот соходились три рати на битву у дивьих Пановых гор. Там рать Дажень-яра как соколов стая, а рать Вольги будто стая волков, а воины Морияра как вороны на стерне — готовы к новой войне.

Но прежде чем реками крови залить все отроги Пановых гор, князь Дажень-яр предложил уладить их давний спор.

— Сумели когда-то Асгаст и Дулеба сражение битвой цветов обратить, не лучше ль и нам кровь напрасно не лить?

И князь Морияр — вечный мир запросил, союз же браком скрепил: и в жёны он взял ту Мораву-девицу, Милиды третью сестрицу.

И пили на свадьбе те князи за мир. И вдруг к ним волхвы заявились на пир. И кланялись Дажень-яру, потом и Вольге; а затем — Морияру, а также Мораве-невесте:

— Явились мы с доброй вестью! Ликует ныне Кияр! Родился Бус Белояр! Дракон златокрылый звездой воспылал и Рождество провещал!

И эти сорок волхвов-королей и звездочётов-царей, в Стожарушки глядя, судьбу прозревали и так Дажень-яру вещали:

— Открыты теперь все пути перед ним — пред чудным сыном твоим! Коль встанет на путь владык, то будет сын твой велик. Он будет тогда царём над царями; и меч его будет прославлен в Кияре! Но также путь веры он может избрать, чтоб душу мира спасать. Отринет тогда он земные богатства, оставит трон свой и царство!

Был радостен Дажень-яр, но в гнев пришёл Морияр. В столицу послал Дажень с вестью гонца, чтоб ждали супруга с младенцем — отца.

Но князь Морияр распалился, с Моравою сговорился. Затем перекинулся он Змеем Чёрным, и в небо взметнулся волшебник проворно. В Кияр чёрной молнией устремился и вместо гонца пред Милидой явился.

И так объявил всем он царскую волю: младенца-де бросить в бурлящую воду — с утёса высокого Марабель низвергнуть вниз колыбель во реченьку ту Смородину, как жертву Роду угодную.

Заплакали тогда в Кияре — Милида, вместе с ней бояре. Но как же воспротивиться — сей воле государя?

И было так раным-ранёшенько — и все видели диво-дивнёшенко…

Как ко реченьке той Смородинке да ко камешку Бел-горючему то не соколица слетала, то Милидушка-княгинюшка ступала. И вошла она в воду по коленочки, а потом заходила до пояса, поглубилася до белых грудей…

Так к Всевышнему она взывала, руки к небушку воздымала:

— Ты спаси моё чадо милое! Сына ты своего помилуй! А иначе о камень я разобьюся, во Смородине утоплюся…

И взошли государевы слуги на Скалу Времён Марабель, и бросали с неё колыбель…

Тут случились чудеса! И разверзлись небеса!

Прилетели тут мавлинки, словно голубята, взяли Буса на крылята! И не страшен Марабель — вознеслася колыбель! И врата небес отворились, и ясуни пред Бусом склонились.

* * *

Княгиня Милида идёт бережочком — смеётся и плачет, и ищет сыночка. И в полюшке приподымает цветочки, в лесу раздвигает кусточки.

И тут к ней навстречу Чигирь-звезда.

— Поведай, пропал мой сыночек куда?

Княгине Милиде звезда отвечала:

— И знала бы — не сказала. Ведь это твой сын звёзды все сотворил, чтоб странник по звёздам свой путь находил…

Шла дальше Милида прекрасная, навстречу ей — Месяц ясный. И тот на Милиды вопрос отвечал, что Буса он не встречал.

Милида тогда к Красну Солнцу воззвала, и Солнце ей отвечало:

— Я знаю Буса-малютку… Постой, подожди минутку… Сейчас не далёко он и не близко, на той горе Алатырской. Вознёсся он всех превыше к златому престолу Вышня. Там Элиявила его почитает и песнь колыбельную напевает… Но вот ему время настало спускаться, вернуться в отчее царство.

И видит Милида — с горы Алатырской слетает конь златокрылый с серебряным рогом в челе. И тучи над рогом клубятся, в очах его звёзды искрятся, и шёлкову шерсть жемчуги унизали, копытца алмазами подковали. На холке его — сам Бус Белояр, он шерстью шелковой играет, жемчужинки рассыпает…

И так Бус-младенец спустился в Кияр, а вскоре вернулся отец — Дажень-яр. И тут все проведали про обман, что сотворил Морияр.

И так Милида супругу сказала, так в гневе она провещала:

— Не будет покоя в роду Белояров, покуда судьба не воздаст Морияру!

Согласен с ней Дажень-яр:

— Да пусть падёт Морияр! Разорваны договоры о братстве! Быть новой войне в Тёмном царстве!

И вот вновь походные трубы трубят! И снова прольётся кровь! Вновь рать собирать — зло искоренять, чтоб в мир вернулась любовь! Но как же зло не умножить и покарать подлеца, коль нет тем войнам конца?..

* * *

И следуют вновь за зимою — весна, за войнами — мир, а за миром — война.

Родила тогда для царя Дажень-яра Милида шесть сыновей, а также пять дочерей. Двенадцать детей в чудном замке у них. И вот средь сестёр и братьев своих — был Бус Белояр, словно Солнце средь звёзд, и славы им пел на заре Алконост…

И тут возрастать начал сын Дажень-яра в стенах святого Кияра. Прекрасен он стал, солнцелик и могуч, взбирался на горы, ходил выше туч… И грудь его стала, как поле меж гор, и ясен, как синее небушко, взор. Коль вскинется его десница, свет Солнца и Луны затмится… И цвет летних радуг горит на щеках, и мудрое слово всегда на устах.

И конь его златогривый, внук самого Кологривы, — он был прекраснее и быстрей всех в белом свете коней! Глаза его — как две луны, и крылья за спиной видны. Он рогом чудным тучи рвёт, ушами облака стрижёт.

И так миновало ни мало ни много — шестнадцать уж вёсен и зим с той поры, как Бус Белояр опустился с горы. И все эти годы и ночью, и днём томилася Элия-вила о нём.

И вот в поздний час, как свет Солнца угас, и веки сомкнули в Кияр-граде все, — скользнула она по вечерней росе…

— Открой, Белояр! — так она прошептала и в дверь его башни сквозь плащ постучала.

— Сей звёздною ночью не звал я гостей… Не жду ниоткуда я важных вестей…

Тут вила губами коснулась свирели — и звуки волшебные полетели, легко по ладам пробежалась перстами — замки отомкнулись сами.

А дальше, присев к княжичу на постель, она опустила свирель и стала волшебную песнь напевать, его золотыми кудрями играть…

К утру ж она улетела, забыв свирель на постели…

Бус утром по княжьим палатам гулял, лады у свирели той перебирал. Играл Белояр и печалился, тоской его сердце маялось.

И встретил он Дажень-яра — отца, владыку Кияра:

— Сын мой, почему ж ты не весел? Главу ниже плеч ты повесил? Аль в душу повеяло ветром весны, а песни девичьи тебе не слышны?..

— Нездешняя сердце сжимает тоска, печаль моя велика… Такое нашло на меня наважденье, во полночь — случилося пробужденье. Прекрасная дева в палаты вошла, сияньем свечи лился свет от чела, златистые кудри вошедшей неслышно на плечи падали пышно… Весеннюю песнь мне она напевала, а после поцеловала… И сон низошёл, и мне снилась страна — заоблачная, прекрасная, сияло там Солнце ясное…

И тут сказал Дажень-яр:

— Пойди, Бус, ныне в Кияр. Развейся и разгуляйся, с девицами повстречайся. А я клич кликну окрест, сзову царевен-невест. И пусть они явятся в наши палаты, с весеннею песней, одеты богато. И свадьбы мы тотчас сыграем, с невестами обвенчаем. Пускай веселят тебя царские дочки, затем принесут дочерей и сыночков — наследников Буса Яра, чтоб стало их — словно звёзд над Кияром!

И вот с той поры, каждою весной, женился князь Бус, чтя обычай людской. И так тридцать свадеб в Кияре сыграли. И Буса-царевича обвенчали с царевнами царств славянских — венедских и русколанских: от антов и волынян, от голяди и руян; от ляхов, дреговичей и полян, дулебов и северян. А также венчали с невестами царскими от княжеств аланских и дадианских; от чуди и зимголян; мордвы, карел-поморян. И взял Бус невест от родов черкасов и берендейских асов.

И много ли, мало ли минуло дней: родилися семьдесят сыновей и пятьдесят дочерей — сто двадцать детей Буса Яра во княжьем роду Белояра!

Но каждый раз по весне, бывало Бус, как во сне, играл на свирели в тоске и печали, и пальцы лады её перебирали. Песнь вилы он вспоминал, о мире горнем вздыхал….

И рёк Златогор, его младший брат:

— Зачем о несбыточном счастье мечтать? Опомнись, мой брат, и вокруг посмотри, — работают все от зари до зари, и некогда людям печалиться, тоской сердечною маяться.

— Ну что ж, Златогор, вместе в город пойдём. Быть может, мы там правый путь обретём…

И выехал Бус, вслед за ним Златогор, за царский широкий двор. И только в город поспели — калеку старца узрели.

И так сказал Златогор, потупив в смущенье взор:

— И он был таким же, как мы, молодым, а стал калекой седым… Неужто и мы постареем, согнёмся и поседеем?

Тут видят они: люди в чёрном идут, с рыданьем покойника в гробе несут. И вот уж на краду его возлагают и мёртвое тело сжигают…

И вновь Златогор брату Бусу речёт:

Вот так человек на земле и живёт, травою в поле растёт… Он с вечера здрав и весел сидит, а утром — в гробе лежит. И сердце его не бьётся, и с телом душа расстаётся, как будто птенец с гнездом, — наступит наш срок, и мы также уйдём… Так есть ли смысл в нашей жизни, коль всё закончится тризной?

И Бус Златогору тогда отвечал, златое слово вещал:

— Послушай-ка притчу, любимый мой брат, а после её истолкуй на свой лад… Охотник от барса в горах убегал и вдруг с обрыва упал. За ветку одною рукой ухватился, под ним же — дракон в том ущелии вился. Увидел две мыши он — белую с чёрной, что веточку ту подгрызали проворно. Обломится ветка, придётся упасть, — как в пропасть, в драконью пасть. Но бедный охотник не видит дракона, забыл о мышах и о барсе голодном — ведь сотовый мёд там по ветке стекает, и капельке сладкой он рот подставляет…

— О брат мой, понятна мне притча твоя… Ведь то не охотник, а ты или я… А барс — испытания жизни земной, дракон — это смерть, что всегда за спиной, мышь белая — день, а чёрная — ночь, грызут они ветвь — жизнь уносится прочь. Да только не помнит о том человек, о капельке счастья мечтает весь век…

— Есть вывод из притчи: нет смысла бежать, ловить наслаждения миг и страдать. Коль воин ты — барсу вставай на пути, чтоб все испытания жизни пройти. Чтоб тлена избегнуть, ты должен суметь дракона-смерть одолеть!

* * *

Затем Златогор и Бус Белояр покинули град Кияр. И дальше скакали — ездой забавляясь, своим молодечеством потешаясь.

Где ступит конь Златогора — там в камни крошатся горы, где скачет конь Белояра — там розы в садах расцветают.

Вдруг дивное-диво узрели в пути: с котомкою странник идёт впереди. И ризы его тёмной ночи черней, а под клобуком не видно очей. Пускаются вскачь, но не могут догнать, и начали братья его окликать:

— Гэй, странник пречудный, постой, не спеши! О том, кто ты есть, лучше нам расскажи! Поведай нам, путник, куда ты идёшь? И что ты в суме перемётной несёшь?

— Я — Тень, попираемая ногами! Денница, что всходит пред Солнцем Суряным! Я — Мориан Сивый, что стал Морияром! Я — чёрный сон Велияра! Иду я сейчас средь Кавказских гор к гробнице, в которой уснул Святогор. В суме перемётной моей — Марабель. Тот камень падёт близ славянских земель, когда при свете Денницы метну его от гробницы! Мир старый рухнет во прах, и память о прошлом растает в веках.

И вот Белояр, Златогор с Морияром явились у той гробницы — на ясной заре при свете Денницы. Когда же на гору Святую взошли — очам их открылась окружность Земли.

И рёк тогда чёрный князь Морияр:

— Послушай меня, князь Бус Белояр! Внимай и ты — Златогор, рождённый вновь Святогор! Осталось нам ждать немного, окончит вращение Коло Сварога. И будет парад планет, и лунный затмится свет! И тотчас поднимется царь на царя, кровавая встанет заря!

И рёк Белояр:

— Ты не прав, Морияр! Мир старый будет сметён, но с Севера возрождён. И сто раз погибнет, и сто раз восстанет, как Финист из пепла, Великая Русь! Святою Сваргой клянусь!

И молвил ему чёрный князь Морияр:

— Твоё бремя тяжко, князь Бус Белояр! Чтоб павший духом воскрес — ты должен взойти на крест! И станешь ты жертвой на собственной тризне, чтоб Русь воскресить к новой жизни!

И тут братья Бус с Златогором — взошли к скале Святогора. И ту скалу отвалили — и в гроте сём Меч-кладенец находили и Чашу златую Бога, что выкованы Сварогом.

И Чашу златую жизни сам Бус Белояр выбирал. А брат его Златогор — там Меч Святогора взял. А князь Морияр Чёрный камень метал.

Затем, обернувшись Змеем, от братьев метнулся прочь и рёк, улетая в ночь:

— Кто выбрал меч — от меча и погибнет, бессмертия не достигнет. А чашу избравший, тот вскоре не мёд, а горечь жизни испьёт!

Вернулись братья в Кияр, и о предсказанье узнал Дажень-яр.

И вот снова вражии рати текут к границам русских земель, — туда, где пал Марабель. И князь Дажень-яр свои рати в поход вновь к Пановым кряжам ведёт, — туда, где гнездо Морияра, врага Святого Кияра!

И вновь тучи стрел ясно Солнце затмили и кровью те Пановы горы залили. То гунны текут вновь волна за волной, и не кончается бой!..

* * *

И вот было так, что в Великий Кияр, где княжить остался сам Бус Белояр, явился неведомый странник, пресветлой Сварги посланник. С седою как лунь бородою, с котомкою за спиною. Он средь палат становился, царевичу поклонился.

— Пусть славен будет Кияр и светлый князь Белояр!

Тут старца царевич присесть приглашает и так его вопрошает:

— Будь славен и ты, дивный странник, пресветлого неба избранник! Поведай мне: кто ты? Откуда идёшь? И что ты в суме перемётной несёшь?

— Зовут меня все — Велияром, из Сварги пришёл я с чудесным товаром… А также мне имя — Купец Преблагой… В суме моей — камень лежит дорогой…

— Прошу, из котомки сей камень яви! И цену его назови!

— О Бус! Воссияла звезда над тобою! Ты можешь и Солнце взять правой рукою, а левою — Месяц ясный! Но всё ж ты просишь напрасно: тот камень Алатырь нельзя оценить, как синее небо нельзя углубить!

— Тогда мне поведай, Купец Преблагой! На свет как явился сей камень драгой?

— Царица небес камень сей породила. Затем в золотые пелёночки свила и в колыбель уложила. Вначале он Крышним был и Колядой. И вот воссиял над тобой — святою Чигирь-звездой.

Царевич дивится страннику, пресветлой Сварги посланнику.

И так ему он речёт:

— Давно меня звёздное небо влечёт! Горю я желаньем вернуться обратно в тот Ирий святой, благодатный. Там птицы своим опереньем сияют и тьму земли просвещают. По своду небесному там течёт — рекою звёздною мёд. И Элия-вила там песни слагает, и в гости меня ожидает…

— О Бус Белояр! С тебя клятву беру — приехать на каменный мост поутру. Как только померкнет сияние звёзд — вдруг станет радугой мост. Тогда на волшебной свирели играй и смело на радугу выезжай! И следуй по радуге звёздной тропой за сею Чигирь-звездой! Как только возьмёшь на свирели семь нот, твой конь крылами взмахнёт и в Ирий перенесёт!

И вот, не дождавшись сияния дня, крылатого княжич седлает коня… И конь из врат выезжает, на каменный мост вступает.

А мать его провожает, в печали руки ломает:

— Семью оставляешь ты, жён и детей, бросаешь ты все богатства, влеком к царице небесной в сады Ирийского царства…

А Бус отвечал ей:

— Я вскоре вернусь в Кияр-град, в Святую Русь. И вновь улечу, взяв с собою детей, сестёр и братьев-князей!

Когда ж рассвело и солнечный луч тот мост озарил из-за горных круч, конь с рогом во лбу крылами взмахнул и птицею в синее небо вспорхнул.

Дорогою радуг в небесную Сваргу на крыльях златых конь несёт Белояра. И Элия-вила там Буса встречает и гостя в палаты свои приглашает:

— Добро к нам пожаловать, Бус Белояр! Давно тебя в Ирии я ожидаю, и с элем медовым я сурью мешаю… О витязь Яр Бус, как красив ты и строен! Поведай мне: где ты рождён и чем вспоен?

— Рождён я в Кияре, в горах Алатырских, а вспоен Смородиной — речкою быстрой! Туда и вернусь я к родимой семье, тоскуют там обо мне.

Тут Элия — Китаврула призвала и так ему прошептала:

— Прошу тебя: капни в эль — зелье забвенья и гостя на время избавь от волнений…

И вот Китаврул, вступив за порог, в ту горницу вносит блистающий рог. И чашу златую сурьёй наполняет, а Бус из неё отпивает.

— О витязь Яр Бус, как красив ты и строен! Поведай мне: где ты рождён и чем вспоен?

— Я в Ирии светлом рождён был и вспоен. Для свадьбы наряд мой был вилами скроен. Ты, Элия-вила, — невеста моя, с тобой ныне счастлив я…

И свадьбу Бус с Элией-вилой сыграли, и в Ирии их обвенчали, и славы им птицы в садах распевали, цветы в садах расцветали.

И вот к Белояру тогда подходила — сама Жива-юдушка Самовила:

— Налей, Бус, в ту чашу Живой Воды, черпнув из Источника Коляды. Ведь это не просто Водица Живая — то Веда Жизни святая. Чтоб к вечности причаститься, отпей из Вышней Крыницы.

И Живушка-юда младых прославляла, и чаши их наполняла. Служила та юдушка княжичу Бусу и Элии Самовиле — они из чаши той пили. Отпила из чаши Живой Воды — и Книга Звёзд Коляды.

Плясали там Солнце с Зарёй-Зареницей и Коляда с Радуницей! И там в хороводушках вилы кружились, а с ними Бус и Элия!

* * *

И вот миновало ни мало ни много — три месяца Бус жил в небесных чертогах. В алтарь чашу сурицы подносил и службы Богу служил, на чудной свирели играя и Вышнего прославляя.

И Бог ему дар тогда даровал: Ключи от неба вручал; и дал Золотую Книгу — ту Ясную Книгу Жизни, где есть Колядовы Тризны.

И ту Книгу Жизни князь Бус открывал, все тризны он пропевал: о первом царе — князе Яре, затем о всех Святоярах, и об отце — Дажень-яре. Лишь те там страницы не открывались, где тризна слагалась о Белояре.

И вот было так, что он к Элии-виле, супруге своей Самовиле, на белой заре на коне прилетал, и так её вопрошал:

— Эй, Элия — вила Златые Крыла! Мне весть из родимой сторонки пришла. Из града Святого Кияра — о батюшке Дажень-яре… Сама Птица Слава ту весть принесла, она мне ту Ясную Книгу дала.

И Книга так мне вещала, и об отце рассказала:

Князь Дажень-яр был смел и отважен — он властвовал в Русколани.

А в тёмных пещерах Моргульей горы — жили моргульи и паны.

Ладьи снарядил князь отменной оснастки, по Волге поплыл, чтобы дать им острастки И к этой проклятой Моргульей горе явился он с ратью своей на заре.

На той же горе свил гнездо Морияр — сей Змей был грозен и стар.

Там жил он с Моравой, супругой своей, и с ними — выводок змей.

—  Эгей, Морияр, довольно сидеть средь скал во гнезде вороньем!

На бой выходи, мне тошно смотреть на гриву и хвост драконий!..

— А ты, князь Рыжая Борода, ещё не умер со страха?

Большая тебя ожидает беда!

Гора тебе будет плахой!

Тебя самого в камень я закую, пусть лютою будет месть!

О скалы ладьи твои расколю — те, что болтаются здесь!

Но так отвечал ему князь Дажень-яр:

— Будь проклят, змей Морияр!

Я вскоре с тебя спесь драконью собью — гнездо твоё подпалю!

И тут силы Чёрного камня змей Морияр призывал, и все ладьи Дажень-яра о скалы он разбивал.

На берег сошёл разгневанный князь и сразу в скале по колени увяз:

—  Я в камне завяз, но мой дух не ослаб, и кровь кипит в моих жилах!

На собственной шкуре попробуешь ты огня Сварожьего силу!

Воззвал князь к силам Алатыря — из перстня искру явил и то гнездо Морияра

огнём Сварожьим спалил.

И в этом Сварожьем пламени сгорело гнездо Морияра —

все дети его и супруга Морава.

Один лишь сын — Буримар во недра горы убегал, а змей Морияр из огня вылетал и в гневе князю вещал:

— Я был покровителем рода Яров!

Им и теперь остаюсь!

Но я истреблю гнездо Дажень-яра — в том Чёрным камнем клянусь!

… Недолгий срок миновал, взошёл на Моргулью гору Дажень-яр. Князь Дажень-горой её называл и град Дажин Яр основал.

И в древних могилах предков искал сокровище панов — волшебный Ярилин Камень, за обладанье которым сражались прежде Три Рода.

В пещерах тех он блуждал, проходы там прорубал…

Мало искал или много ,

отрыл кости Единорога — то знак ему был от Тарха Дажьбога. Но князь Дажень-яр тому знаку не внял, рыть далее приказал — и череп ногой попирал.

И вдруг из костей змея выползала и Дажень-яра кусала…

Тотчас князь на землю упал и больше уж не дышал…

И так свет угас в очах Дажень-яра — по воле злой Морияра.

Прервалась нить его жизни, его поминают тризной.

Теперь князь на небе у Вышнего Бога — в его золотых чертогах!

И вот во Сварге небесной

средь сонма царей восседает он.

А Бусу в Святой Русколани — завещан Кияра трон.

Так рёк Бус Элии-виле, — царице небес Самовиле.

И Элия-вила ему отвечала, такое слово вещала:

— О милый супруг мой, князь Бус Белояр, ты должен вернуться в Кияр. Отныне всё в твоей длани — ты должен взойти на трон Русколани. Принять золотой венец, что завещал твой отец.

Ответил ей Бус:

— Как же я возвращусь в Кияр-град, в Святую Русь?.. Как жить смогу без тебя, ведь ты — супруга моя!

— Ты сам на земле, наяву — не во сне, найдёшь меня по весне…

— Но как же тебя я смогу отыскать? И как сумею узнать?

— Ты должен мне дать испытанье — сговоренное заданье… Какое — тебе Китаврул разъяснит, с тобою на землю он прилетит. Тебе он помочь сумеет, ставши слугой-чародеем.

* * *

То не сизый Сокол спустился — с неба синего в град Кияр, то под отчий кров возвратился — сам пресветлый Бус Белояр…

И так на закате Веков Трояна — Бус сел на трон Русколани. Воспряли потомки Словена и Руса! Настало так — Время Буса!

И каждый Буса восславил, ведь Бус учил жить по Прави.

Бус вражьим набегам предел положил, а для торговли пути отворил. И так собирались под Бусовой дланью все племена Русколани, а также борусы и суренжане, и с ними все огнищане от Ра-реки до седых Карпат, и от Беломорья до Чёрноморья и грозных Железных Врат.

И вот высоко в горах Алатырских стольный град Великий Кияр, где на троне златом — сам князь Бус Белояр. С князем рядом всегда приближённые: дочери, сыночки и жёны.

У Буса — семьдесят сыновей, а также пятьдесят дочерей; словно частые звёзды горят в небесах, правят детушки славно в окрестных краях да по землям всем Русколани вплоть до морюшка-океана.

Как сходил бог Солнца к закату и на небо являлся Месяц к детушкам своим — частым звёздочкам, так и Бус Белояр к жёнам выходил, также к дочерям, сыновьям — всех земель подвластных князьям:

— Все уж дети мои поженены, белы лебеди замуж выданы. Время мне теперь по весне думать о небесной жене, — той, что шла со мною звёздною тропою, словно с Солнышком — Заря-Зареница, красная душа-девица. Я во Книге Златой вижу эту картину — вила рядом со мной и грядущим сыном… Тело вилы бело, как лебяжье крыло, вила — станом статна, её перси — волна, и чарует она — чудным голосом, и коса её — полна волосом…

Говорили ему сыновья, всех земель окрестных князья:

— Нет такой в наших землях девицы, вила та — могла лишь присниться…

Но ответил ему Китаврул:

— Я недавно в замке уснул, и во сне перенёсся я за океан за волшебный остров Буян, к острову — Златой Радостее, где златые яблоки спеют. Та земля не далёко, не близко — и живёт дева там Эвелисия, что прекраснее вилы — нет больше такой… Быть той диве твоей женой…

И воскликнул Бус Белояр:

— Нужно нам снарядить корабль, плыть по морюшку-океану, мимо острова вил Буяна, к острову Златой Радостее, где златые яблоки спеют!

Китаврул поспешил и корабль снарядил: Нос-корма его позолочены, рытым бархатом обколочены. А борта иссечены жемчугом и увиты златом и серебром. А на палубе — будто дивный рай: кипарисовый, виноградный сад. В нём цветы цветут, птицы песнь поют. И средь сада стоит золотой престол, для великой трапезы стол.

И отправился Бус к Эвелисии, чтобы на царевне жениться. Ночью плыл он на ладье, будто Месяц в небесах; днём взлетал под облака на златых крылах.

* * *

А и было так на Златой Радостее, где златые яблоки спеют и ветра в томлении веют.

Сватался Бус по весне, наяву уже — не во сне. На ладье Бус Белояр принимал девицу — вилу Эвелисию деву-чаровницу:

«Ах ты, девица-душа, до чего ты хороша! Мне всю правду доложи, кем ты рождена скажи?» — «Мой отец на небе синем — Солнце Красное, матушка моя родная — Зорька Ясная…»

«Кто же братья твои, кто твои сестрицы?» — «Звёзды частые, а также — вилы-заревницы…»

И тогда по совету волшебника Бус невестушку испытал, три задания ей давал.

«Платье новое сотки — из зыбей морских!» — «Я сотку, коль нить спрядёшь ты — капель дождевых!»

«Сшей из маковых цветов — новые сапожки!» — «Я сошью, ты ж из тычинок сделай к ним застёжки!»

«Скуй из солнечный лучей — перстенёк златой!» — «Я скую, а ты укрась перстенёк звездой!»

Дева Эвелисия также не плошала, жениха любезного после вопрошала:

— Ты скажи, что света краше? Объясни, что леса чаще? Что без горюшка живёт, без корения растёт?

Белояр поклоны клал, по порядку отвечал:

— Света краше — Солнце Красное. Чаще леса — звёзды частые. Камень Бел-горюч — без горя, дуб на нём растёт без корня. Вверх коренья, ветви вниз — наши судьбы там сплелись… Значит, быть тебе за мною, станешь ты моей женою…

И отправились Бус с Эвелисией от Златой Радостей и до Буяна, от Буяна и до Тамани, к берегам Святой Русколани.

Вскоре свадьбу они сыграли во престольном граде Кияре, повенчалися Эвелисия с молодым царём Белояром!

Как царицей Эвелисию величали — новым именем нарекали. И была она Эвелисией богоравной, а по мужу стала она — Ярославной.

И тогда Китаврул молодых поздравлял, сурью в чашу им наливал. Жива-юда прилетала также Буса прославляла и Эвлисию-вилицу — звёздную царицу!

И опять все величали Буса Белояра, а затем все заплясали в городе Кияре — Солнышко с Зарёй-Зареницей, Коляда с младой Радуницей!

— Эвелисия-вилица — на земле царица и богиня в небесах — часты звёзды в волосах! И лицо твоё сияет — словно Солнце Красное. А в косе твоей блестит — будто Месяц ясный…

И пришла пора, и родился у царицы — сынок Боян, светом солнечным осиян. Явилось дитя чудесное со знаменьями и предвестьями. И Бус Белояр положил в колыбель — небесной вилы свирель…

А время пришло — и сей отрок чудесный к престолу Всевышнего улетал и Буса там воспевал. И Бог его привечал — чудесные гусли Бояну вручал.

Когда же на землю Боян возвращался, тех гуслей волшебных рукою касался…

Те песни доселе Хранят берендеи — волшебники, чародеи. А время настанет — те песни вернутся, и люди тогда проснутся, от чарованья очнутся…

И песни опять воспоёт Матерь Слава. И Финист — Буса восславит!

Расскажет, как в битвах Яр Бус побеждал, как Смерть свою попирал. Как к вечной жизни воскрес, взойдя на солнечный крест.

Мы хвалим великое Время Буса, мы помним Века Трояна! Мы славим Буса и Ярославну! И песни поём Бояна!