Они прогромыхали по лестнице и сели на мотоцикл Айсмана, отличающийся отсутствием глушителя и смрадным выхлопным дымом. Айсман заправлял его ворованным авиационным бензином и постоянно ругался с полицией. Полиция не любила Айсмана.

С треском они промчались по улицам. Штирлиц размахивал флагом и орал, вспоминая золотое детство:

Через пятнадцать минут они подкатили к разукрашенным воротам центрального стадиона имени речи Фюрера на пятом съезде НСДАП.

Тут же подскочил чернявый мужичок с пачкой билетов.

– Господа офицеры! Могу уступить два билета по двадцать пять марок.

– Спекулянт что ли? – подозрительно прищурив глаза, спросил Штирлиц. – Айсман, дай ему по чайнику.

Айсман махнул цепью, спекулянт рухнул на мостовую с разбитой головой.

Расталкивая толпу, приятели прорвались к проходной.

– Ваши билеты! – потребовал контролер с перебитым носом и фигурой боксера.

– Какие билеты! Не видишь, мы с флагом! Айсман, дай ему по чайнику!

– Проходите, не задерживайте! – вовремя сориентировался боксер.

– Дяденька, – подергал Штирлица за штанину мальчуган с перепачканным сажей лицом и в клетчатой рубашке. – Проведите на матч…

– Этот шкет со мной, – обронил Штирлиц.

К Айсману подскочили эсэсовцы.

– Слушай, Айсман, мы с тобой старые друзья. Драка будет?

– Штирлиц кастет взял, – доверительно сообщил Айсман. – Я тоже.

– А за какую команду он будет болеть?

– Флаг видишь?

– "Морские львы"? Ну, спасибо тебе, Айсман.

Эсэсовцы побежали на свои места, оповещая своих приятелей о полученной информации.

Штирлиц зашел на трибуну и выбрал самые лучшие места.

– Еврей? – спросил он у сидящего толстячка, который вдруг отчего-то оживленно замотал головой. – А почему не в концлагере? Айсман, непорядок!

– Аусвайс! – заорал Айсман, замахиваясь цепью.

– Я, я… – залепетал толстячок. – Садитесь, господин штандартенфюрер.

– Один, – проговорил Штирлиц, усаживаясь на освободившуюся лавку, – а занимает три места! Садись, Айсман.

Разложив цепи, Айсман сел.

– Пить хочется, – сказал он, поворачивая голову то вправо, то влево и как бы кого-то высматривая в толпе. – Эй, шкет, сгоняй за пивом!

Паренек, которого Штирлиц провел через проходную, лихо козырнул и помчался в буфет.

– Быстро бегает, а? – Айсман пощелкал пальцами. – О, началось!

Штирлиц зорко смотрел, как на поле выбегают футболисты. Капитаны пожали друг другу руки. Штирлиц засвистел.

На противоположной трибуне забеспокоились эсэсовцы.

– "Морские львы"! – скандировали они, преданно глядя в сторону Штирлица.

На трибуне Штирлица моряки стали переругиваться с летчиками.

– "Морские львы" – самая лучшая команда!

– Для уборки сортиров, – отвечали летчики.

– Господа, вы все свиньи! И «Эдельвейсы» ваши тоже!

Прибежал шкет и доложил, что без денег пива не дают.

– А ты сказал, что ты от меня? – рассердился Айсман.

– Да, господин офицер.

– У, скоты! Пойду разберусь!

– Айсман, сиди. Сейчас начнется самое интересное.

Айсман выделил мальчику пять марок.

– Если хоть одну разобьешь, будешь иметь дело с гестапо!

Гестаповцы, постепенно занявшие места вокруг и разогнавшие штатских, подобострастно захохотали. Айсман победно приосанился, взял цепь, в очередной раз проверил ее на прочность и сказал Штирлицу:

– Хороша! Как девушка!

Заметив Штирлица, подбежал репортер в кожаной куртке, увешанный фотоаппаратами с длинными объективами, отчего он был похож на кактус.

– Господин Штирлиц, – он протянул микрофон, – как вы считаете, чем окончится матч?

Штирлиц повернулся к Айсману.

– Тут чем-то запахло! По-моему, вот от этого, в кожаном.

Штирлиц не любил репортеров после того, как они не упомянули, когда брали интервью у Фюрера, что легендарный труд "Майн кампф" был написан в соавторстве со Штирлицем.

Айсман отпихнул репортера, тот поскользнулся на арбузной корке и упал в первый ряд.

Раздался пронзительный свисток судьи. Футболисты начали пинать ногами мяч и друг друга. Моряки и летчики продолжали ругаться, переходя к все более замысловатым эпитетам. Гестаповцы осмеивали и тех и других, эсэсовцы обидно свистели. На матч никто внимания не обращал. Но перейти от оскорблений к делу никто не решался, пока молчал Штирлиц.

Айсмановский паренек принес пива и пять марок.

– Они сказали, что извиняются. Они не знали, что господин Айсман просит пиво для господина Штирлица.

– Молодец, – похлопал по зардевшейся от восторга щеке Айсман. – Вырастешь, гестаповцем станешь! Штирлиц, пиво пришло!

Штирлиц открыл о край лавки первую бутылку и запрокинул голову. Пока он пил, царило томительное молчание. Гестаповцы жадным взглядом следили, как бутыль опорожняется.

– Угощайтесь, друзья, – сказал подобревший Штирлиц, оторвавшись от бутылки. Гестаповцы потянулись к ящику.

Репортер, выбравшись из первого ряда, пронзительно закричал, взвизгивая на каждой гласной:

– На стадионе пить спиртные напитки запрещено! Полиция! Тут распивают алкоголь!

Гестаповцы щелкнули зубами, как затворами.

Штирлиц снова отнял бутылку ото рта, отер губы и проговорил:

– Он меня утомил.

– У, гад! – заорал Айсман и, размахивая цепью, бросился к репортеру, сигая через ступеньки. За ним летели негодующие гестаповцы.

Штирлиц встал на трибуне и начал размахивать флагом. Это был сигнал.

Началась всеобщая драка. Моряки месили летчиков, те – моряков, эсэсовцы и гестаповцы – и тех и других, и еще штатских. Каждый занимался своим делом.

Душа Штирлица ликовала.

Он схватил цепь, закрутил ее над головой, уподобляясь вертолету, и в несколько прыжков спрыгнул на поле.

Под руководством капитанов команды молотили по ненавистным рожам соперников и судьи.

Штирлиц пробрался к судье, поднял его за майку и прохрипел:

– Ты почему плохо судишь? И почему один? Должно быть три судьи! Где еще два?

– Их забрали на фронт! – страдал бедный судья, – не бейте меня по лицу, у меня дети и плоскостопие!

– Тоже мне, дальтоник! – воскликнул Штирлиц и, подхватив мяч, понесся к вражеским воротам. Долбанув вратаря по голове цепью, Штирлиц мастерски забил гол.

– Гол! – заревел он.

– Гол!!! – отозвался стадион.

На табло загорелась огромная цифра "1".

Среди дерущихся футболистов замелькала полицейская форма.

– Руки! – орал капрал. – За голову! Куда?!!!

Штирлиц полез на ворота. Четверо полицейских повисли у него на ногах, как кокосовые орехи. Штирлиц отбрыкивался и кричал:

– Скоты! Легавые морды! Ненавижу!

Со Штирлица стащили сапог, а он с ловкостью орангутанга залез на перекладину и стал бить цепью всех, кто к нему приближался.

На поле въехали еще четыре полицейских машины. На трибуне Айсман орал в рупор отборнейшие ругательства и, если бы не перевязанный глаз, сошел бы за Геббельса. К воротам Штирлица дюжие полицейские тащили брандспойт.

Неожиданно Штирлиц заметил на своем носке дырку, сквозь которую просвечивалась грязная пятка.

– Отдайте сапог, и вам ничего не будет! – крикнул он.

Десятка три полицейских окружили ворота.

– Слезай, хулиган!

Штирлиц спрыгнул и начал крушить цепью по наглым полицейским.

Побоище продолжалось минут пять. Штирлиц, к великому облегчению полицейских, споткнулся, его повалили на траву, отобрали цепь и связали.

Перевернутого вверх ногами Штирлица понесли в машину, а он смотрел как на трибуне Айсман выламывает со своей бригадой скамьи и устраивает настоящую баррикаду. "Часов пять продержится," – с надеждой подумал Штирлиц. Его бросили в машину вместе с десятком других правонарушителей. Через минуту машина быстро уехала с поля, так как майор, руководящий операцией, боялся, что пленных могут освободить.