Штирлиц встретился с Борманом на Патриарших прудах. Приятели обнялись и сели на скамеечку. Предложение Штирлица Борман выслушал сдержанно и отреагировал на него престранно. Минут пять он отрицательно качал головой, потом стал ковырять в носу пальцем, но Штирлиц не терял надежды. Он чувствовал себя на подъеме.

В кармане разведчика хрустели две пачки полусотенных купюр, выданных во время вчерашней встречи. Одну из них ему торжественно и под расписку вручил шеф КГБ Андропов, другую сунул на прощанье в карман Леонид Ильич Брежнев. Этой, второй, особенно не терпелось в заточении, в кармане. Пора было пойти выпить пива, но Борман упрямился, как осел в перегруженной повозке.

– Знаешь, Штирлиц, – Борман задумчиво посмотрел на поверхность пруда, по которой скользили два лебедя – белый и черный. – Если честно, мне никогда не нравилась эта работа.

– Да брось ты, Борман! Ты – самый классный агент! Я на любого в Рейхе мог подумать, что он русский агент, но чтобы ты!

– Это так, но ради того, чтоб так замаскироваться, приходилось каждый день изображать из себя ублюдка…

– Но у тебя это так хорошо получалось!

– Нет, Штирлиц, – Борман кинул лебедям кусок булки, и те начали из-за него драку. – И не упрашивай! Я с этим покончил. Работа на Органы – погони, перестрелки, убийства… Теперь это не для меня. Нам религия не разрешает убивать.

– Какая еще религия?

– Слыхал о Кришне? Я тут познакомился с одним кришнаитом, очень симпатичная оказалась религия. Я теперь почти просветлился, полностью раскаялся и за старое не возьмусь.

Глаза Бормана при этих словах были предельно чисты, но Штирлиц, который листал дело на Бормана в КГБ, не поверил ни слову. Даже здесь, в своей родной стране, Борман не мыслил своего существования без каких-нибудь гадостей. Соседке снизу, которая с ним не слишком приветливо поздоровалась, он облил вывешенное на балконе белье фиолетовыми чернилами. Другому соседу, который распускал о нем слухи, утверждая, что в годы войны Борман работал на фашистов, однажды темной ночью проколол шины у старенького «Запорожца».

Жалобы на Сидорова попадали в милицию каждую неделю. А иногда приходили прямо на Лубянку, на что чекисты только посмеивались. Понятно, что жить рядом с Борманом-Сидоровым не сахар, но надо же ему где-нибудь жить!

Все это Штирлиц хорошо знал, но Борману говорить ничего не стал. Зачем сообщать человеку, что он у тебя на крючке?

– Харе Кришна! – воскликнул Штирлиц. – Кто говорит об убийствах? Специально мы убивать никого не будем. Война, слава КПСС, давно кончилась. Наша цель в Корее – просто оказать братскую помощь товарищу Ким Ир Сену. Ты только представь! Бесплатно съездим на Восток, посетим буддистские храмы, пообщаемся с настоящими кришнаитами!

– Ты серьезно?

– Ясный пень! – от нарастающего нетерпения Штирлиц вскочил. – Когда еще представится такая возможность? Денег на билет у тебя все равно никогда не будет. А Корея – это, брат, родина учения Кришны!

– Не может быть! Однажды у меня была знакомая в общежитии, я ее консультировал по немецкому, так там было полно этих корейцев, и все жарили на кухне селедку. Ну и запах от нее, боже! И ни одного кришнаита среди них не было!

– Ты что, мне не веришь?

– Да нет, я верю… Штирлиц, я бы с радостью, но у меня семья, дети…

С понимающей улыбкой Штирлиц посмотрел на Бормана.

– У тебя четыре семьи, – уточнил он. – И в каждой дети. Но все семьи ты бросил и никогда не платил алиментов. И только с последней семьей живешь, так как у них квартира хорошая.

– Откуда?.. – опешил Борман.

– Ты, профессионал, спрашиваешь у меня, профессионала?

– Понятно, – взволнованно засопел в ответ Борман.

– Борман, ты меня знаешь, и знаешь очень давно, я не люблю давить на людей! Но представь себе на минуту, что твои дети, которые давно уже не дети, узнают, где живет их драгоценный папаша, и приедут из разных городов к тебе, так сказать, погостить?

Борман содрогнулся, а Штирлиц стал ковать Бормана, пока тот был горячий.

– Что тут думать! Ты же не навсегда уезжаешь. За пару недель, я уверен, мы выполним задание, еще пару недель пошатаемся по храмам, пообщаемся с твоими кришнаитами, – Штирлиц щелкнул себя пальцем по горлу, – и вернешься домой к своей семье Сидоровых, как огурчик.

– Да стар я уже для всего этого…

– А вот этого возражения я категорически не принимаю! – строго прикрикнул Штирлиц. – Мы с тобой старые, закаленные большевики. В наши годы мы крепки, как дубы, не то что эта молодежь, которая уже в пятьдесят загибается от болезней. Комсомольцы хреновы!

– Твои доводы просто неотразимы, – признал Борман.

– Борман, ты еще этого не понимаешь, но ты мой единственный, последний друг. Кому, как не нам, взяться за это дело! Знаешь, я уже чувствую себя помолодевшим лет на двадцать! – Штирлиц молодцевато вскочил со скамейки, задорно схватил камешек и запустил в окно проезжавшего мимо троллейбуса.

Не обращая внимания на звон разбитого стекла и пронзительную трель милиционера, Штирлиц резюмировал:

– Леонид Ильич Брежнев будет нами доволен!

– Видел я этого Брежнева в телевизоре, мне он совсем не понравился.

– Мне он тоже раньше не особо нравился, а на деле оказался чутким, душевным человеком. Встретил меня, как сына… И чтобы я не слышал о нем никаких гадостей! – пригрозил Штирлиц и показал Борману жилистый кулак.

– Да ладно тебе, Штирлиц, насрать мне на этого Брежнева! – Борман тоже встал. – Слушай, а что корейцы дадут Брежневу, если мы задание выполним?

– Да ничего не дадут! Для Брежнева главное – это дело Мира.

– Совсем съехал, – молвил Борман, но Штирлиц снова показал ему кулак, и Борман счел за лучшее сменить тему.

– Так когда, ты говоришь, мы едем?

– Завтра, – бросил Штирлиц. – Скажи, Борман, а пиво кришнаиты пьют?

– Пьют, – с достоинством отозвался Борман. – Это же не пристрелить кого-нибудь, а просто попить пива…

– Не вмазать ли нам в таком случае по паре пенных кружечек? – разведчик похрустел в кармане деньгами, выданными в КГБ, и извлек из пачки на свет полусотенную. – Видал?

– Ого! Отчего ж тогда не вмазать! – согласился Борман, и они направились пить разбавленное пиво.