Вдумчиво внимательный читатель конечно помнит, что художник Бронштейн работал сторожем на кладбище. Интересное место - кладбище. Ходишь меж надгробий и сами собой навеваются мысли о Вечности и о своем месте в этой Вечности. "Все там будем", - заметил мудрец и не ошибся, хотя и не сказал ничего нового.
В те дни, когда на кладбище никого не хоронят, там еще лучше, чем во все остальные дни недели.
В десять часов утра Дамкин и Стрекозов вошли через готические ворота из темно-красного кирпича на кладбище и пошли мимо могилок к сторожке Бронштейна. На некоторых могилках красовались огромные венки, на других стояли скромные засохшие букетики. По мере продвижения литераторов места захоронения попадались все более бедные и заброшенные. Создавалось впечатление, что даже после смерти есть перспективные, "нужные" покойники, а есть "неудачники". Когда выпадало время, художник Бронштейн ухаживал за могилками "неудачников", выдергивал траву и красил невысокие заборчики. Он знал наизусть все фамилии, означенные на надгробиях, и все эпитафии.
Литераторам нравилась лужайка на самом краю кладбища в тени кирпичной стены, отделяющей кладбище от всего остального мира. Почему-то на этой лужайке никого не хоронили. Может, какой-нибудь богач-долгожитель купил себе заранее это место и берег до своей долгожданной смерти. А может, под тонким слоем почвы лежали залежи гранита, не дающие выкопать приличную яму. Этого литераторы не знали. Но лужайка была очень уютной, зеленела весенней травкой и ярко цвела одуванчиками. И когда соавторы не заставали художника дома, они устраивались на травке, чтобы потворить в тишине на лоне природы. На кладбище хорошо писалось, почти как в деревне у деда Пахома.
Соавторы прошли мимо заброшенных могилок и по неприметной тропинке углубились в заросли кустарника. Тут-то, под вековым вязом, и находилась мастерская Бронштейна.
Это было помещение складского типа, возле которого стоял десяток ящиков с пустыми бутылками. Хотя сторожка Бронштейна не была приемным пунктом стеклотары, эти ящики оказались здесь не случайно. Каждый вечер за кладбищенскими стенами собирались местные алкоголики. Вместо того, чтобы их гонять, как это сделал бы любой другой сторож (а для чего еще на кладбище нужны сторожа?), у Бронштейна существовала с пьяницами договоренность о мирном сосуществовании. Бронштейн их не выгонял, а алкоголики со своей стороны не шумели и всю пустую посуду сносили в его ящики. На сданные бутылки художник покупал акварель и кисти.
Еще издалека литераторы услышали, что в сторожке кто-то старательно стучит по барабаном, постоянно сбиваясь с ритма. По мере приближения соавторов к жилью Бронштейна, грохот был слышен все сильнее.
– Похоже, "Левый рейс" вернулся, - предположил Стрекозов.
– Бедный Бронштейн, - посочувствовал Дамкин. - Опять у него в сторожке будет бардак!
В одном из запыленных окошек маячила мечтательная физиономия Бронштейна, который задумчиво стоял перед полотном картины и время от времени большой кистью притрагивался к своему произведению, делал шаг назад и то одобрительно кивал головой, то отрицательно ею покачивал. В момент творчества художника лучше было не отвлекать. Литераторы не стали стучать в окно, хотя Стрекозову было страшно интересно, над какой картиной сейчас работает Бронштейн. Художник мог рисовать что угодно - от слона до таракана, от подъемного крана до пепельницы.
В небольшой комнатке, которая служила художнику прихожей, литераторы обнаружили басиста рок-группы "Левый рейс". Он сидел в одних красных сатиновых трусах за ударной установкой и подбирал какой-то медленный ритм. Стуча в бочку ногой, музыкант изредка ударял палочками по какому-нибудь из барабанов, все остальное время размахивая в стороны руками, словно разминая мышцы.
– Здравствуй, Витя! - молвил Дамкин.
– О! Привет, литераторы! - отозвался басист.
– Ты что, переквалифицируешься в ударники? - поинтересовался Стрекозов, пожимая руку рокера.
– Почему переквалифицируюсь? Я - мультиинструменталист, - важно сообщил басист. - Я на чем угодно могу играть!
– Слова-то какие! - восхитился Стрекозов. - Мульти кто?
– Ого! - воскликнул Дамкин восхищенно.
За спиной у басиста Вити висела еще неизвестная литераторам картина Бронштейна, узнаваемая по его манере письма: художник никогда не жалел для своих друзей самых ярких красок. Картина изображала легендарную рок-группу "Левый рейс" в виде четырехглавого дракона. Из одного жирного туловища, облаченного в потертые и залатанные джинсы с торчащими из карманов бутылками, росли четыре головы музыкантов. Бронштейн с присущим ему мастерством сумел передать простодушие и душевность бородатого басиста Вити, настороженность и умный вид очкастого ударника Игоря, загадочность и внушительную задумчивость Паши, который очень любил играть на саксофоне, кларнете, флейте и пивной банке, заполненной рисом, а также абсолютный, вселенский пофигизм гитариста Олега. У Олега в зубах была зажата его излюбленная папироса "Беломора". В руках это четырехголовое чудовище держало огромную двенадцатиструнную гитару, изображая на ней когтистыми пальцами самый классный аккорд ми-минор.
– Крутота!!! - зачарованно произнесли литераторы, разинув рты.
– Дык! - важно поддакнул Витя, сияя от счастья, как будто это он нарисовал этого монстра.
Наконец, литераторы оторвались от созерцания красочного полотна и, пройдя мимо скопления пустых бутылок, начиная от простеньких пивных и кончая двумя пузатыми бутылками из-под "Наполеона", плюхнулись на надувные матрасы, которых в сторожке Бронштейна было штук пять. На них обычно спали гости, а сам художник спал на полуразвалившемся облезлом диванчике без ножек, который когда-то нашел на свалке его друг доктор Сачков.
– Рано вы сегодня встали, однако, - молвил Витя, снова ухватившись за барабанные палочки.
– Кто рано встает, тому даже мент нальет, - кротко молвил Дамкин. Давно Бронштейн рисует?
– Часа полтора...
– Значит, скоро освободится.
Когда приходило вдохновение, Бронштейн рисовал быстро. Если картину нельзя написать за два часа, говорил он, то о ней вообще лучше забыть!
– А вы давно вернулись? - поинтересовался Стрекозов.
– Вчера, - Витя пробежался палочками по барабанам, стараясь не пропустить ни одного и ударить даже по самому маленькому.
Дамкин зажмурился и поковырял пальцем в ухе. Ударник из мультиинструменталиста Вити был, откровенно говоря, хреновый. На бас-гитаре и на контрабасе Витя, действительно, играл замечательно, а вот во всем остальном подкачал. Он же был и солистом "Левого рейса". Одновременно играть на басу и вести вокальную партию у него обычно получалось плохо, Витя постоянно сбивался, за что остальные музыканты его ругали и по нехорошему обзывали. Кроме этого, басист имел плохую память и постоянно забывал слова. "Левый рейс" спасался тем, что на концертах перед Витей ставили небольшой пюпитр, на который клали листы бумаги с отпечатанными на машинке текстами песен.
– Как там в Крыму, не холодно?
– Нет, в Крыму - кайф! Смотри, как я загорел! - Витя обнажил задницу и продемонстрировал литераторам разницу между загорелым телом и белым местом. - А вы наши телеграммы получили?
– Получили. Но я так и не понял, неужели вам было жалко купить для меня пару ящиков апельсинов? Можно подумать, что вы там мало зарабатывали.
– Да ну! Мы зарабатывали, как слоны на ярмарке! Деньги так и сыпались в шляпу нашего гитариста. По два концерта в день играли!
– И чего же вы оттуда уехали? К вам вроде Дюша собирался...
– Он нас и увез, - ответил музыкант. - Дюша теперь у нас технический руководитель. Продюсер, как на диком, капиталистическом Западе. Он нас на одну бесплатную студию подписал, с завтрашнего дня будем новый альбом записывать.
– Что ты говоришь! Неужели мы наконец-то дождемся вашего альбома! И как он будет называться?
– "Без дураков", - с дурацкой улыбкой ответил басист. - Мы, кстати, будем играть со Шлезинским. Достали меня эти уроды, постоянно шпуняют за то, что я слов не помню! Пусть теперь Шлезинского достают!
– Это круто! - оценил Дамкин. - "Левый рейс" и Шлезинский, на мой взгляд, легко затмят "Битлз" и "Роллинг Стоунз" вместе взятые. А где эти уроды, которые тебя так достали?
– Сегодня у них утренняя пробежка. Решили за пивом сбегать.
– А ты что же не побежал?
– У меня сегодня утренняя гимнастика, - сказал Витя, помахивая палочками. - Пока Игоря нет, я на ударной установке разминаюсь!
В подтверждение своих слов он со зловещим выражением лица опять прошелся по всем барабанам. Оба литератора схватились за свои уши.
– Видал!
– Старик, может хватит долбить по барабанам, в ушах даже заложило! вяло запротестовал Стрекозов.
– Это еще что! - снова почему-то обрадовался басист. - Вы еще не слышали наш новый саунд. Мы в Крыму такие классные штучки прикупили! Слыхали про такой украинский народный инструмент - сопилку?
– Она сопит? - спросил Дамкин.
– Нет, это типа флейты! Блин, у нас теперь такой драйв! Приходите в субботу в Дом Культуры имени Москалева, у нас концерт будет. Мы там под ВИА косим!
Слово "ВИА" Витя произнес с непередаваемой брезгливостью, словно наступил босой ногой на отвратительную каракатицу.
– Хорошо, почему бы не сходить.
– Да, а вы стихов новых не принесли? Мы на ваши тексты таких крутых песен понаписали! Полный улет! В Гурзуфе все девчонки рыдали и вешались на шею нашему гитаристу.
– Мы же не знали, что вы уже вернулись, - сказал Стрекозов. - В следующий раз непременно захватим.
– У нас было классное стихотворение о слоне в зоопарке, мы его отдали на растерзание Шлезинскому, - сообщил Дамкин. - Он вам споет. Крутой хит получился!
Скрипнула деревянная дверь, и к литераторам вышел одетый в халат художник Бронштейн, весь перепачканный красками.
– Привет! - засветился он улыбкой при виде друзей.
– Как новая картина?
– Шедевр, - скромно оценил Бронштейн.
– Он мой портрет рисовал, - сказал Витя. - Бронштейн, покажи им!
Через небольшой пыльный коридорчик соавторы прошли в мастерскую художника. Басист на картине стоял на сцене с бас-гитарой. Его вдохновенно небритое лицо как бы говорило: "Любите меня, каков я есть, потому что я очень хорош!"
Почти всю свою жизнь Бронштейн проводил за мольбертом, поэтому его мастерская была заставлена свернутыми рулонами картин, И хотя художник часто продавал свои работы и раздаривал своим знакомым, картин все равно было очень много, почти как в Третьяковской галерее.
Работы художника брали охотно. Даже у редактора Однодневного висели две картины художника, он все хотел их выкинуть, но жена редактора считала, что через двадцать лет эти полотна можно будет продать за баснословную цену.
(Заметим в скобках, практичная женщина почти не ошиблась. Когда в 1999 году к Однодневным залезли воры, они украли именно картины Бронштейна вместо импортного видеомагнитофона!)
– А вот еще одна из последних работ, - показал Бронштейн. - Я ее вчера написал. Называется "Расстрел очереди в сберегательную кассу на улице Авиамоторная".
Соавторы изумленно разглядывали картину.
– Какой натурализм, - наконец вымолвил Стрекозов.
– Слушай, Бронштейн! - вспомнил Дамкин. - Мы же пришли к тебе с определенным делом!
– Действительно! - подхватил Стрекозов. - Очень важное дело! Недавно мы закончили третью часть "Билла Штоффа"!
– Да ну! Наконец-то! Почитать дадите?
– Ясное дело, - Дамкин достал из сумки пухлую рукопись. - Только надо не просто прочитать, а нарисовать к роману классные рисунки.
– Это можно! - Бронштейн бережно принял толстую папку. - Давненько я не рисовал тушью...
– И главное - побольше рисунков! - потребовал Дамкин. - Тогда можно будет считать "Билла Штоффа" законченным и предложить в какое-нибудь издательство.
– Лучше всего на Западе, чтобы получить в валюте, - мечтательно произнес Стрекозов.
– Кстати, ты как на счет того, чтобы съездить в Крым? Видал, какой басист загорелый?
– Да, он показывал свою разницу.
– Так поехали?
– А кто будет за кладбищем присматривать? - спросил обязательный Бронштейн.
– Да Господи! Попроси своего друга, этого доктора Сачкова. Он для тебя что угодно сделает.
– Он не только для меня, он для кого угодно что угодно сделает, сказал Бронштейн. - Он - классный парень.
– Если б он еще не притаскивал к нам домой всякую фигню с улицы, был бы вообще ангелом! - согласился Стрекозов.
– Я вам еще не говорил, - художник посмотрел по сторонам, как бы высматривая иностранного шпиона, после чего шепотом сообщил:
– Тут недавно Сачков меня заменял, так потом рассказывал, что в мое отсутствие сюда зашли три бандита, все в кожаных куртках, с цепями, в черных очках, из мафиозного клана "Лысые слоны"... Уругвайская мафия...
– Да ты что! - радостно вскричал Дамкин, не обращая внимания на шепот Бронштейна. - Опять денег предложили? Кого на этот раз надо убить?
– Тише, тише! - взмолился художник, снова оглядываясь. - На этот раз они снова предложили мне кучу денег, если я буду закапывать на кладбище трупы неугодных им людей... Они их будут убирать, а здесь втихаря закапывать...
– И ты не согласился?
– Во-первых, меня при этом не было, был доктор Сачков. Во-вторых, он от моего имени отказался и послал их куда подальше.
– А они?
– Как сказал Сачков, в таком случае они меня пристрелят...
– Тем более тебе пора свалить в Гурзуф, - невозмутимо заметил Дамкин, не поверивший рассказу Сачкова, который так напугал доверчивого художника Бронштейна. - Ты главное, Бронштейн, не переживай за свой трудовой долг. Если тебя пристукнут, мы сами устроимся на это кладбище и тоже никого без справки закапывать не будем. Враг не пройдет! Это тебя устроит?
– Ладно, - при мысли о том, что его дни сочтены, художник тяжело вздохнул. - Мне бы только успеть вашего "Билла Штоффа" проиллюстрировать...
Другой на месте Бронштейна постоянно рассказывал бы страшные истории об оживших мертвецах, пугающих прохожих, о шабашах ведьм, вызывающих своего хозяина Сатану, о некрофилах, выкапывающих трупы для любовных утех... Но Бронштейн не только не использовал такую великолепную возможность повеселиться, но еще и верил ужасным рассказам своих приятелей, один из которых - доктор Сачков - пугал доверчивого художника с неизменным удовольствием.
– Бронштейн, да ладно тебе! - взмолился Дамкин, глядя на печального друга. - Ты же умный человек! Как ты можешь этому Сачкову верить? Он же алкаш!
– Надо доверять людям, - ответил добрый художник. - Сачков меня никогда не обманывал.
– Да? И ты нам это говоришь? - подскочил Дамкин. - А помнишь, как он пропил бас-гитару "Левого рейса"? За двадцать рублей отдал ее какому-то барыге из ансамбля "Разноцветы", а всем рассказывал, что это воры украли! А Витя потом эту гитару по телевизору видел!
– Только по телевизору он ее и видел, - подтвердил Стрекозов.
– И их же кларнет он обменял на бутылку самогона, - клеймил Дамкин. Вокально-инструментальный ансамбль "Орбита" теперь использует этот кларнет! Большая сволочь этот Сачков!
– Да, Сачков оступался в своей жизни и не раз, - согласился Бронштейн. - Но он каждый раз признавал, что поступил неправильно, и ему было стыдно.
– Я тоже могу перестрелять из пулемета полсотни человек, а потом мне будет стыдно, - сказал Дамкин. - По-твоему, это оправдание?
– У тебя нет пулемета, - заметил Стрекозов.
– Это только слова, - ответил Бронштейн. - А я говорю о том, что человек испытывает в своей душе на самом деле...
Стрекозов похлопал художника по плечу.
– Ладно, Бронштейн, нам пора. Приходи к нам сегодня в гости, мы еще на эту тему поговорим.
– А когда же я буду рисовать для вас иллюстрации?
– Ты прав. Тогда не приходи.
Соавторы попрощались с художником, оставив его читать новый роман, и двинули на выход.
Витя, закончив свою "утреннюю гимнастику", собирал по комнате пустые бутылки и сносил их в ящики, стоявшие на улице.
– Мы скоро едем на юг, - сообщил Дамкин музыканту. - Осталось всего ничего: найти деньги на билеты.
– Мы тоже еще раз поедем. Вот запишем новый альбом, пока есть такая возможность, и сразу двинем. Так что, если окажетесь в Гурзуфе раньше, можете запросто договориться в каком-нибудь санатории о наших гастролях.
– Мы туда отдыхать едем, а не по санаториям бегать, - ответил Дамкин.
– А баб где снимать? - фыркнул басист. - Кстати, я тут вспомнил один занимательный случай. Входим мы во Фрунзенское. Мы с Олегом на гитарах поигрываем, Игорек по бонгам постукивает, у Паши сакс на шее болтается... Душевно так идем... Тут около нас начинает бегать стайка ребятишек. Радостные такие пацанята, прыгают, в ладоши хлопают! Мы сначала никак не могли понять, что происходит, чего им надо? И вдруг один из них выбегает вперед и кричит во весь голос: "Смотрите! Бременские музыканты! Они вернулись! Я же говорил, что они обязательно вернутся!"
Басист добродушно улыбнулся.
– Блин, до чего приятно, когда тебя любят дети! - сказал он. - И это уже не в первый раз.
– Дети - они такие, - пожал плечами Стрекозов. - Можно надеть мотоциклетный шлем, написать на нем "СССР", и в тебе сразу признают космонавта. То ли дело мы, литераторы! Нас, мастеров пера, узнать не так просто... И это при нашем-то профиле!
Дамкин продемонстрировал профиль.
– Ладно, - сказал Стрекозов. - Нам пора. Передавай привет остальным, когда вернутся.
– Оставайтесь, - предложил басист. - Сейчас ребята с пивом придут, посидим, пообщаемся...
– Мы бы с удовольствием, да дел много. Надо деньги искать на Крым, по редакциям бегать, гонорары выбивать.
– А этому доктору Сачкову, если он появится, дай бас-гитарой по голове! Из-за его дурацких историй Бронштейн весь испереживался!
– Договорились.
Соавторы душевно простились с музыкантом и покинули гостеприимное кладбище.