Внизу, в узкой долине между каменными хребтами, двигались крошечные фигурки – много фигурок. А над двуглавой, вонзающейся в темное небо, словно огромный зуб горой полыхало полярное сияние. Мистическая стена, разделяющая мир живых и мир мертвых.

Темный смотрел на эту колеблющуюся завесу, сложив руки на груди. Сияние было еще одним препятствием на пути к цели, но очень скоро оно исчезнет. Это случится в тот момент, когда собравшаяся в долине мертвая рать Шести поднимется на вершину и атакует. Те, кто создал эту преграду, всего лишь люди, и их волшебная сила не безгранична. Сейчас они удерживают завесу, тратя свои последние жизненные силы. Когда мертвые воины пойдут на приступ, эти силы иссякнут очень быстро. А потом придет черед Шести. Их появление на горе вызовет Последнюю бурю, и она уничтожит эту завесу. Святилище будет открыто.

Двое соратников Темного стояли справа и слева от него – его вечные спутники, древние короли, молчаливые, как наступающая северная ночь. Им не было нужды говорить друг с другом; их вела Судьба, и каждый знал, что делать. Чуть поодаль, встав в ряд, стояли три заклятые души – три Восставших королевской крови, которые этой ночью помогут закончить охоту, начатую не одну тысячу лет назад. Их оруженосцы, их дарованные Тьмой соратники. Теперь облик Восставших в точности повторял обличие их господ: те же не отражающие света доспехи из адской стали, шлемы, изображающие головы демонов, оружие, покрытое вспыхивающими в свете луны рунами. Они были готовы к последней битве, и Темный знал это. Он чувствовал их нетерпение, их жажду живой крови, которая ждет их за мерцающим в нескольких лигах от них занавесом. Последние, кто осмеливается препятствовать им.

Или нет?

Темный повернул голову и посмотрел на юго-восток. Там, в снежной пелене, появились всадники. Шесть всадников, направляющихся прямо к вершине, над которой полыхало сияние. Он не увидел – почувствовал их приближение, потому что один из всадников был тот, кто сумел улизнуть от них.

– Напасть на них сейчас? – прочел Темный мысли одного из своих собратьев и покачал головой.

– Зачем гоняться за ними, если они сами идут сюда? – ответил он. – Пусть все идет, как идет. Пусть наши собратья в долине поторопятся. Время пришло.

***

Батей смотрел в огонь, и ему нравился нервный танец языков пламени. Боль в груди почти прошла, осталось небольшое жжение, которое почти не беспокоило его. Но тело – оно будто стало чужим. Неподъемно-тяжелым, непослушным, онемелым.

– Сигран! – позвал он.

– Да, милый, – Наставница заглянула мужу в глаза. – Я здесь.

– Они справились, – сказал Батей.

– Конечно.

– Сигран… я хотел спросить. Ты не сердишься на меня?

– За что, любимый?

– За все. Я ведь был хорошим мужем?

– Ты и сейчас им остаешься, – у Сигран сжало сердце. – Это всего лишь болезнь. Она пройдет.

– Нет, родная моя. Ты сама не веришь в то, что говоришь. Наше время прошло. Мое, Алеры, Кенинга, Шасты, Зерре. Ты же знаешь, что они хотят сделать.

– У каждого свой путь, – Сигран прижалась щекой к плечу мужа, услышала неровный надорванный стук его сердца. – Мы живы, и я люблю тебя. Не хорони себя раньше времени.

– Почему их так долго нет? – спросил Батей. – Они давно должны были вернуться.

– Они вернутся. Не беспокойся.

– Дай мне попить.

Батей сделал несколько жадных глотков из фляги, откашлялся. Сигран вновь почувствовала болезненный укол в сердце: за неполные сутки от прежнего, веселого, громогласного могучего Батея, от ее Батея, осталась дряхлая, за считанные часы состарившаяся тень с заострившимися носом и торчащими ушами. Только глаза еще светились жизнью, и в них были тревога и боль.

Они услышали топот коней одновременно, и Батей попытался встать на ноги. Сигран перехватила его, помешала, и муж глянул на нее с упреком.

– Мне – сидеть перед Спасителем? – прошептал он.

Сигран отвернулась. Она не хотела, чтобы Батей видел эти предательски навернувшиеся на глаза слезы.

На дороге, ведущей из долины, показались всадники. Они ехали быстрой рысью. Сигран с облегчением вздохнула – все. И на двух лошадях по два всадника.

– Хей! – крикнул Варнак, когда их разделяло не больше двадцати шагов.

– Помоги мне, – сказал Батей, опираясь на руку жены, пошел вперед, навстречу всадникам.

Ярре одним из первых соскочил с седла, подбежал к лошади, чтобы помочь спешиться Янке. Подхватил ее за талию, бережно опустил на дорогу – и прижал к груди. Следом спешились остальные. Эрин подбежала к Браску, Варнак к Кайлани. Только Эндре остался в седле.

– Холодно, – прошептала Янка, прижимаясь к Ярре.

Ярре сжал ее ледяные пальцы в своих ладонях, начал дышать на них часто и жарко. А потом столкнулся взглядом с высоким, одетым в баранью шубу стариком, который, едва передвигая ноги, подошел к ним от костра, поддерживаемый женщиной. У женщины были заплаканные натекшие глаза – и разного цвета.

– Господи, это ты, – прошептал едва слышно старик, протянув к ним с Янкой руку, и пальцы его дрожали. – Я видел…я узнал…

Он еще хотел что-то сказать, но вдруг захрипел и начал оседать на снег. Закричала женщина с разноцветными глазами, миг спустя Эрин, Кайлани и Янка подхватили этот крик. В сумеречном небе закружили вороны – густо, плотно, словно поднятая смерчем сажа над пожарищем. Испугались криков, почуяли присутствие непобедимой Жницы.

А Батей улыбался, и эту счастливую улыбку с его лица не смогла стереть даже Смерть.

 ***

Расселина была достаточно глубокой, и Варнак с Эндре уложили в нее тело Батея. Сигран поставила на грудь мужа чашку с ячменем. Потом Батея укрыли шубой и забросали расселину снегом.

– Да примет Митара твой дух, любимый мой, – сказала Сигран. – Да примет она души всех нас, и да встретимся мы с тобой в Вартхейме!

Варнак положил ей руку на плечо. Сигран накрыла его кисть своей ладонью.

– Надо ехать, мама, – сказал Варнак.

– Я знаю. Оставь меня, я хочу побыть с ним. Немного, сынок. Я не задержу вас надолго.

– Браск, Эрин! – крикнул Варнак.

Молодой сид и его сестра тут же подошли к нему.

– Берите лошадей и возвраща йтесь в Оплот, – велел Варнак, не глядя на сидов.

– Что? – Браск не поверил своим ушам. – Как – в Оплот? Почему?

– Потому что я сказал! – крикнул Варнак. – Берите лошадей и скачите в Оплот! Еще раз повторить?

– Мы не понимаем, – Браск поджал губы. – Мы хотели…

– Парень, не зли меня, – Варнак с лязгом выхватил меч и приставил лезвие к горлу сида. – В третий раз я повторять не буду.

– В самом деле, – подал голос Эндре, стоя у костра с флягой меда в руке, – мне тоже непонятно, что все это значит. Нам сейчас нужен каждый человек.

– Непонятно? – Варнак с кривой усмешкой, не убирая меча от горла Браска, показал свободной рукой на Ледяной Клык, вершину которого окружило полярное сияние, полыхающее частыми вспышками сполохов. – Знаешь, что там? Смерть. Не одного человека, не тысячи, не сотни тысяч. Не твоя и моя, чертов вампир. Это – Смерть для всех. А я хочу, чтобы они жили. Вопреки всему.

– Ты не смеешь решать за нас, охотник, – с достоинством ответил Браск.

– Смею. Теперь отец мертв, и я тут старший. Все вы, сопляки, отправитесь в Оплот. Этих двоих, – Варнак показал на Ярре и Янку, – заберете с собой. Кайлани вас проводит.

– А Всадники? – спросил Эндре. – Кто ими займется?

– Я займусь, – ответил Варнак сквозь зубы и убрал меч.

– Нет, сынок! – Сигран подошла к костру. – Ты не можешь распоряжаться. Старшая здесь я.

– Мама!

– Варнак! – Сигран так глянула на охотника, что тот опустил глаза. – Успокойся. Батей не одобрил бы то, что ты делаешь.

– Госпожа, – Браск почувствовал надежду, – мы хотим сражаться! Мы не можем…

– Варнак прав, сын мой, – Сигран впервые назвала сида сыном. – Очаг Оплота не должен погаснуть. Я здесь старшая, и я решаю. Вы едете в Оплот.

– Hock`a`me! – выругался Браск. – Проклятые круглоухие! Почему вы не верите нам?

– Ты получил приказ, парень, – сказал Эндре. – В таких случаях говорят: "Да, госпожа". Или тебя этому не учили?

– К Святилищу едут я, Варнак, Кайлани, Эндре и… – Сигран посмотрела на Ярре и Янку, – ты, лучник. Девочка поедет с вами, Браск.

– Я не отпущу Ярре одного! – вскричала Янка. – Я с вами!

– Нет, любовь моя, – Ярре нежно зажал княжне рот ладонью. – Я должен. Ради того я и ехал в Оплот. Мать Сигран все правильно говорит. Тебе нельзя с нами.

– Ты мой гридень! Ты всегда должен быть со мной.

– Девочка, не время для капризов, – заметил Эндре. – Нам нужны воины.

– Нет! – Янка вырвалась из рук Ярре, подскочила к Сигран. – Ты не смеешь разлучать нас, тетенька! Мы с Ярре… он… он мой…я его не отпущу!

Сигран не ответила. Лицо Янки задергалось, слезы полились из глаз.

– Ярре мой! – Она схватила Сигран за рукав. – Я не хочу… не хочу!

– Я тоже, девочка, – ответила Сигран. – Но я только что похоронила мужа и поведу почти на верную смерть последних двух детей. Ради тебя.

– Я не просила об этом! – Янка бросилась к Ярре, обхватила его руками. – Ярре, почему ты молчишь?

– Сигран права. Ты будешь презирать меня, если я останусь с тобой.

– Ты…ты… ненавижу тебя! – Янка с размаху влепила юноше пощечину. – Пошел прочь! Я освобождаю тебя от клятвы! Ты больше не мой гридень! Ненавижу тебя… ненавижу!

– Благодарю, ваша светлость, – Ярре поклонился княжне и подошел к Варнаку.

– Браск, забирайте девочку и поезжайте, – сказала Сигран. – Поспешим, времени почти не осталось.

– Вы прирожденный командир, Сигран, – сказал Эндре, поклонившись Наставнице. – Я и Мгла пойдем за вами в огонь и в воду.

Сигран не ответила. Отвернулась и подошла к куче пожитков, сложенной у костра. Здесь, в большом кожаном мешке лежала кольчуга Батея. Слишком большая и тяжелая для нее, но она принадлежала Батею – и только это имело значение.

– Варнак, помоги мне, – сказала Сигран, вытаскивая кольчугу из мешка.

Ее сердце было тяжелым от переполнявшей его скорби, но страха больше не было. Потому что ее дети будут с ней до последней минуты. И если Митара будет милостива, она уйдет в Вартхейм первой и не увидит, как они погибнут.

***

Силы и боевой кураж остались, но того чувства почти полной неуязвимости, что было в самом начале сражения, уже не было.

Световая стена, казалось, теряет свою несокрушимость. Бен Ревак вспомнил первую атаку – тогда сквозь сияющий занавес не прошел ни один из упырей. Может быть, потому, что в начале их было много меньше, и все они, коснувшись колеблющейся завесы Сияния, разлетались в клочья. От них оставались только обугленные кости, усыпавшие дорогу на много десятков локтей вниз. Во время первой атаки им даже не пришлось пускать в ход оружие – Занавес все сделал за них, уничтожив нежить своей магической силой. Ревак, увидев это, даже исполнил на радостях импровизированный танец, который насмешил всех. Но передышка между второй и третьей атакой тварей на вершину горы оказалась короткой: снизу, из долины на них двинулась настоящая армия. Сотни умертвий против пятерых охотников.

Страха Ревак не испытывал. Скорее, чувство досады. Еще никогда ему не приходилось сражаться против целого войска нежити. Ни ему, ни его товарищам – кряжистым йорманам Ингольду и Адамару, вестрийке Лале и любимому ученику Зерре, боевому магу Лоратину. Воинов общины Зерре и Шасты. Впрочем, Зерре говорил им, что враг будет силен. Очень силен. Они были готовы к этой битве и понимали, что их ждет. Но все равно, уж слишком много этих тварей…

С севера и запада вершину защищают другие отряды – каждой группе Бьеран-Медведь поставил свою задачу. Ревак и прочие охотники из группы Зерре встали здесь, на востоке, на самом опасном участке – именно в этом месте обвивающая Ледяной Клык горная дорога выходит к вершине. Прочие бойцы закрывают обходной путь и само святилище. Бьеран велел им не отступать, да только зря он это сказал – дураку понятно, что отступать просто некуда. Или победа, или смерть. Только бы Сияние сохранило свою силу!

Колонна умертвий подходила к колышущейся светящейся стене – Ревак мог видеть их. Сотни легионеров с застывшими лицами: даже мертвые, они вели себя как опытные хорошо обученные воины. Закрывшись большими щитами, мертвецы быстрым шагом поднимались по тропе, шли в ногу, гремя доспехами, и этот грохот приближался с каждой секундой. Ревак поудобнее перехватил тяжелый двуручный топор – этим топором он отправил во Тьму не одну тварь. Ингольд и Адамар стояли справа и слева от него, подняв свое оружие, готовые принять врага. На скале, навсишей над дорогой, заняли позицию Лале и Лоратин. Лица у всех были сосредоточенные, угрюмые – и решительные. Ревак почувствовал, как страх отступает.

Они будут вместе до конца, подумал он. И в Вартхейм отправятся все вместе. Много лет они прожили одной семьей и, если Митаре будет угодно, не покинут друг друга и за порогом смерти.

Из-за плотного строя умертвий выскочили всадники – Ревак сразу узнал дикарей-хаутов. Всадники были мертвы, как и их кони, шли прямо на Завесу молча, только колокольчики на их попонах звенели громко и весело. Вот передние наездники на всем скаку ворвались в стену Света….

… Грохот, слепящая вспышка….ага!!!

Ревак ликующе завопил. Одних мертвецов просто разорвало в клочья вместе с конями: других Завеса отбросила назад, и кони начали падать, спотыкаясь о распростерые на снегу дымящиеся тела, сбрасывая своих наездников в снег. Но у умертвий не было инстинкта самосохранения: все новые и новые всадники неслись прямо на Сияние, гибли, разлетались фонтанами промерзлой плоти и клочьями горелой одежды – и Завеса начала слабнуть. Ее мощное радужное свечение стало не таким ярким, прорезалось слепящими сполохами, и прямо перед Реваком в световой стене появилась дыра.

– Бей! – завопил Лоратин, и с его пальцев сорвались две шаровые молнии. Они с жужжанием пронеслись прямо над Реваком и ударили в возникших из бреши мертвых хаутов, разнося их в куски.

Через покрытые изморозью трупы людей и коней в медленно затягивающуюся брешь полезли пехотинцы. Бен Ревак увидел их глаза – остановившиеся, лишенные жизни. И еще, мертвецы ворчали, как ворчит вцепившаяся в слишком большой кусок мяса собака.

Рослый центурион с длинным мечом возник перед Реваком. Охотник принял его удар на древко топора и попятился назад. На распухшем белом лице мертвого центуриона не были никаких эмоций – просто маска смерти. Ревак завопил, ударил прямо в это лицо. Лезвие топора раскроило череп умертвия, но враг не упал, задергался, будто в конвульсиях, ударил щитом снизу вверх, выбивая топор из своего черепа – и пошел вперед. Вторым ударом Ревак все же сбил тварь на снег и начал рубить, будто мясную тушу на плахе, пока центурион не перестал шевелиться. Новые твари, прорвавшиеся за Завесу, заставили Ревака бросить поверженного врага.

Ингольд погиб, его буквально разорвали десятки мертвых рук, и впервые снег на вершине Ледяного Клыка окрасился живой кровью. Адамир, впавший в исступление, молотил врагов своей огромной дубиной и горланил какую-то древнюю погребальную песню на языке йорманов. Вокруг него уже громоздилась куча изуродованных трупов, но тут мертвый хаут достал его из седла ударом копья. Песня оборвалась: взревев, Адамир отбросил дубину, кинулся на всадника и, стащив его с седла, своими огромными ручищами свернул ему шею, будто пойманной крысе. Его тут же обступила толпа тварей. Адамир отшвырнул труп, вновь запел и кулаками пытался проложить себе дорогу, но поздно – умертвий было слишком много. Песня прервалась булькающим звуком, и мертвецы заурчали, сбившись в кучу над раздираемым телом. Лоратин испепелил кровожадную нежить метко пущенным огненным шаром, однако пережил Адамира всего на несколько мгновений – прилетевшая из темноты стрела пробила ему голову, и маг рухнул со скалы вниз.

Возникший за гаснущим Занавесом всадник, тот, что сразил Лоратина, посмотрел на Лале. Девушка будто в кошмаре услышала мертвый, леденящий сердце голос:

– Лучница? Хорошо. Я тоже неплохой лучник. Покажи свое искусство.

Лале еще успела подумать, что все сделала быстро. Отработанным за годы охоты и тренировок движением выхватила стрелу из колчана за спиной, наложила на гриф лука, подняла оружие, ловя в прицел возвышавшуюся над головами мертвых легионеров фигуру всадника в черных доспехах и высоком шлеме, увенчанном золотой короной. Однако испещренная огненными письменами стрела прилетела за миг до того, как она спустила тетиву. Ударила прямо в грудь, под сердце, ломая ребра, разрывая аорту и легкое.

– Мамочка! – удивленно шепнула Лале и умерла.

Ревак видел все это и закричал. Завопил, чтобы не сойти с ума от ужаса, бешенства и отчаяния. Перехватил скользкий от мертвой застывшей крови топор и побежал вперед – к Завесе, прямо на убийцу Лале и Лоратина.

Всадник не шелохнулся. Его горящие огнем в прорезях шлема глаза были обращены на Ревака, но он продолжал держать лук у бедра. Навстречу Реваку лезли новые умертвия. Охотник сбил на снег одного, разрубил шею другому, раскроил голову третьему. И еще успел увидеть, как заклубилась белесая мгла справа и слева от всадника-убийцы, и проступили в этой мгле очертания еще пяти конных воинов, неотличимых от первого.

Ревак остановился и посмотрел вниз, на свой живот. Копье мертвого легионера пробило его кольчугу и глубоко ушло в тело. Странно, но боли Ревак даже не почувствовал.

Мертвецы набросились на него со всех сторон, и кровавое пиршество началось.

***

Над Ледяным Клыком завыла Последняя буря.

Бешеный ветер сбивал с ног, запорашивал глаза снегом, острые ледяные осколки резали кожу, как бритвенные лезвия.

У ворот святилища собралось восемь человек – последние из охотников Митары. Раненные, окровавленные, усталые, с иссщербленным оружием. Все остальные полегли на подступах к храму, отбивая атаки мертвого воинства. Сколько их было? Немного. Но каждый из них сражался за пятерых…

– Что скажешь, Бьеран? – спросил старший из уцелевших. Его товарищи смотрели на Бьерана с равнодушием, которое яснее ясного говорило о том, что они уже знают свою судьбу. С равнодушием, но без страха.

– Удерживайте ворота, – только и мог сказать Бьеран, повернулся и зашагал через двор к храму.

В зале Птицы стало гораздо темнее, лишь огромные сталактиты справа и слева от стелы Арагзана давали бледный синеватый свет – Духов Камень рассыпался пылью, и над бронзовой подставкой, будто искры над гаснущим костром, плавали алые огоньки. На полу лежали четыре тела, застывшие в разных позах – иссхохшие, будто мумии. Наставники Зерре, Шаста, Кеннинг и Алера. Они сделали все, что могли. Их жизни питали силу Духова Камня и защитную стену на вершине – и иссякли, как иссякает колодец, из которого черпают слишком много воды. Не напрасна ли их жертва, придет ли Спаситель?

Кто скажет…

Бьеран вздохнул, закрыл лицо ладонями. Постоял так, ничего не говоря и не издав ни звука. Потом подумал, что просто теряет время. Здесь все кончено, и нет смысла оттягивать неизбежное.

Они придут, думал Бьеран, возвращаясь обратно к воротам храма. Придут и остановят смерть. Может быть, Спаситель уже с ними. Я верю в них. Я верю…

Во дворе бушевали снежные смерчи. Шесть черных всадников, неподвижные, как статуи, встали справа и слева от ворот, над еще не остывшими телами последних защитников птицы Джейр. Теперь в окрестностях храма не осталось ни одной живой души.

– С дороги, ничтожный дух! – услышал Бьеран. – Ты все равно не остановишь нас. С дороги!

Бьеран не ответил. Медленно опустился на колени, уперся ладонями в снег, принимая медвежий облик. Рыкнув, понесся прыжками навстречу Темным. Две стрелы ударили в него, но уже не могли остановить. Громадный медведь подскочил к ближайшему из всадников, взмахнул лапами с когтями прочнее закаленных клинков. Конь Темного шарахнулся, удар лапы Бьерана достал всадника. Из распоротой кирасы Темного ударила черная эманация эликсира смерти, окружив Бьерана смертельным туманом. Еще одна стрела угодила в плечо Лесного духа, но Бьеран, схватив черного всадника зубами, мотал его, как тряпичную куклу, а потом отшвырнул в сугроб и понесся на того, кто стрелял в него – на повелителя призраков, вновь поднимающего лук.

Четвертая стрела, пронзившая сердце, остановила его, наполнила Бьерана смертным холодом. Лесной дух заревел, поднялся на дыбы – и рухнул в снег.

Темный опустил лук.

– Ты не можешь меня убить, – прохрипел Бьеран, пытаясь преодолеть навалившуюся на него смертную сонливость.

– Могу. Я убил этот мир. Он уже мертв. И ты умрешь вместе с ним.

Бьеран не смог ответить. Уронил голову в снег, с трудом разлепил глаза. Воющий ветер наполнил их слезами – или это ему жаль самого себя? А в ушах…

Топот. Конский топот. Всадники. Где-то рядом. Направляются прямо к храму.

Неужели…

– Спаситель, – прошептал Бьеран, проваливаясь во мрак.

***

Первой это увидела Эрин.

– Смотрите! – крикнула она, показывая в сторону равнины.

Браск повернулся и поглядел, куда указывала сестра. И похолодел от того, что увидел.

Деревья, что росли на равнине маленькими рощицами справа и слева от заметенного тракта, валились одно за другим. Стволы их трескались вдоль, кора осыпалась, ветви ломались и падали на снег, а потом дерево валилось, точно подрубленное. Когда стихал ветер, со всех сторон становились слышны жалобные протяжные звуки и скрип.

– Что это, Браск? – спросила Эрин.

– Не знаю. Надо ехать. Эй, девочка, – крикнул сид Янке, которая испуганно следила за тем, как на равнине умирают деревья, – не отставай!

Янка даже не повернула головы на его окрик. А потом вдруг развернула своего коня и поскакала обратно, прямо в пелену начавшейся пурги.

– Стой! – закричал Браск, надрывая горло. – Стой!

– Оставь ее, – сказала Эрин, положив брату руку на плечо. – Она знает, что делает.

– Круглоухая дура! Надо догнать ее!

– Не надо. Нам надо ехать.

Браск посмотрел вслед быстро удаляющейся в сторону гор Янке, перевел взгляд на сестру. Эрин увидела в его глазах злобу и усталость.

– Браск, деревья умирают, – сказала она. – Может быть, в Эрае сейчас происходит то же самое. Деревья, Браск. В них душа нашего народа. Погибнут они – погибнем мы. Это знамение. Теперь я понимаю. Мать Сигран хочет, чтобы мы продолжили ее дело.

– Hock`a me! Думаешь, мы вдвоем что-то изменим?

– Просто будем делать то, чего от нас хотят. – Эрин коснулась ледяными губами щеки брата и улыбнулась. – Едем. Буря вот-вот начнется…