Глава 1

      Сегодня рассвет над вершинами Айпаранги был особенно красив. Олдар смотрел на окружающие его горы, на розовеющие в свете восходящего солнца снега, укрывающие величественные пронзающие светлеющее небо вершины, и радовался тому, что в час, предшествующий Событию, может видеть эту красоту. А еще Олдар думал о том, что за свою долгую жизнь не разучился радоваться красоте, в чем бы она ни проявлялась - в полете птицы, в колебании ряби на поверхности воды, в раскачивании ветвей тутового дерева под ветром, в походке женщины, идущей поутру за водой к роднику. Всю жизнь его окружала красота, и в этом таилась милость богов, наделивших его даром видеть эту красоту - милость, которую он не сразу осознал и оценил. Теперь для него наступало время прощаться с этим миром, чтобы уйти в Высшие Чертоги и там узреть иное великолепие и иную красоту, непостижимые человеческому уму, но тем пронзительнее становилось для Олдара чувство великого озарения, посланного ему в последний день его жизни.

       А еще с ним в этот день были его приемные дети, Болган и Атея. Они вышли вместе с ним на скалистую площадку перед хижиной, в которой они вместе прожили долгие девятнадцать лет, и стояли, взявшись за руки за спиной старика и наблюдая за ним. Они были удивлены - сегодня Олдар хоть и велел им после легкого раннего завтрака следовать за ним на Место Молитвы, впервые за все годы не потребовал от них молиться вместе с ним и вообще впервые на памяти Болгана и Атеи пренебрег ритуалом утреннего обращения к Вечности. Молодые люди видели, что Олдар стоял на коленях, как всегда делал во время молитвы, но за все это время не вымолвил ни единой мантры. Старик просто смотрел на ясное рассветное небо, на горы, окружающие их дом, и в его глазах был невиданный прежде свет.

       Болган первый начал терять терпение. Двадцатилетний юноша, прекрасный охотник и скалолаз, он был нетерпелив и горяч, и странное начало дня озадачило его. Он переминался с ноги на ногу, и желание расспросить старика, что же происходит, все больше овладевало им, но Болган не смел первым заговорить с отцом. Атея, девятнадцатилетняя красавица, унаследовавшая от матери-южанки роскошные темные кудри и смуглую кожу, уже несколько раз взволнованно и непонимающе посмотрела на брата и шепотом спросила, что же происходит.

      - Не знаю, - шепнул Болган. - Он сегодня странный.

      - Бол, я боюсь!

      - Не бойся. Я думаю, отец неспроста так себя ведет. Давай немного подождем.

       Солнце между тем показалось из-за вершин Айпаранги, и его теплый свет залил Место Молитвы. Олдар закрыл глаза и обратил к солнцу лицо, наслаждаясь теплом. Хорошо, что он покинет этот мир в такой теплый и солнечный день, в этом, несомненно, присутствует милость Вечности, которой он, возможно, недостоин. Впрочем, ему ли судить богов? Они лучше знают, что даровать смертному в последние часы его жизни.

      - Хороший день, - вздохнул старик и открыл глаза. - Благословенный день.

      - Отец? - решился Болган, выпустил руку сестры и шагнул к старику. - Что с тобой, отец?

      - Ничего, сын. Я просто радуюсь земному теплу и свету. Мне будет их очень не хватать.

      - О чем ты? - нахмурился Болган, в его черных глазах вспыхнули сердитые искры. - Я не понимаю.

      - Сегодня особый день, Болган. День, которого я ждал много лет, ради которого я сорок лет назад покинул большой мир и поселился здесь, в горах. Мое сердце ликует, потому что я стою в одном шаге от Вечности и истинного постижения высшего мира, к которому стремился всю жизнь. Но в то же время я вынужден расстаться с вами, моими любимыми детьми, и это меня печалит. Поэтому я буду говорить. Готовы ли вы выслушать меня?

      - Конечно, - Болган сделал еще шаг к старику. - Ты же знаешь...

      - Знаю. Но сначала давайте вернемся в хижину.

       Олдар, опершись на руку Болгана, поднялся с колен, и они медленно направились к дому. В хижине старик зажег лучиной масляный светильник на столе, сел на стул и знаком велел детям сесть по обе стороны от него.

      - Хороший у нас дом, - сказал он, с улыбкой оглядев хижину. - Когда-то я построил эту хижину своими руками, и это было трудно! Мои детство и юность прошли среди роскоши и праздности, и я никогда в жизни не держал в руках ни молотка, ни пилы, ни лопаты. Я создавал этот дом, а он, в свою очередь, создавал меня, превращая из никчемного бездельника в труженика. Знали бы вы, как я радовался, когда мне удавалось правильно вбить гвоздь или положить стропила! Этот дом всегда напоминал мне о моем перерождении, и я благодарен ему. А потом в нем появились два крошечных пищащих существа, два младенца, мальчик и девочка, которых я назвал Болган и Атея, и эта хижина стала настоящим дворцом для меня. В нем появилось то, чего никогда прежде не было в моей жизни - Любовь и Счастье.

      - Отец! - Болган коснулся руки старика. - Ты...

      - Погоди, Бол, не перебивай меня. Выслушайте меня, а потом судите, если мои слова огорчат вас. Я никогда не рассказывал вам, кто я, и как случилось, что я ушел из большого мира и поселился в этом диком и прекрасном месте. Вы даже не знаете настоящего имени того, кого зовете своим отцом.

      - Так ли это важно? - спросил Болган.

      - О, это очень важно, сынок! Мы подошли к концу времени, к моменту, когда колесо мироздания совершит очередной поворот.

      - О чем ты говоришь, отец? - Болган положил ладонь на сухую руку Олдара.

      - О жизни и смерти, сынок. О вечности и величии Божьего замысла. Я родился в богатой и уважаемой семье в Зараскарде, и пятнадцать лет меня окружали праздность, роскошь и потакание всем моим прихотям. Тогда меня звали Рисай Аннун. Мне говорили, что я очень похож на свою рано умершую мать, и поэтому отец был готов сбить с неба палкой звезды к моим ногам. Я не знал отказа ни в чем, и эта вседозволенность убивала во мне душу. Мерилом счастья для меня были удовольствия, деньги и власть. В компании таких же как я духовно слепых и развращенных юнцов я веселился и развлекался, проматывая на скачках или состязаниях бойцов в цирке суммы, сравнимые с доходом тысячи крестьян или ремесленников за год. Совесть тогда не посещала меня, она спала во мне. Но однажды в нашем доме появился тот, кто изменил мою жизнь. Это был деловой компаньон моего отца, покупавший у него рабов. В Зараскарде все большие состояния делались на рабах, и наша семья не была исключением. Этого господина звали Аштархат. Поначалу он понравился мне своим умом и тем, с каким презрением он всегда отзывался о людях. Он будто видел насквозь все их низости, их темные дела. Мой отец буквально боготворил его. Аштархат умел пользоваться людьми и деньгами. Он был старшиной Круга больших господ и негласным правителем города. Аштархат сделал так, что и мой отец стал Большим господином Зараскарда и вошел в круг, а значит, я бы однажды занял его место. - Олдар рассмеялся сухим невеселым смехом. - Я не знал правды о том, кто такой Аштархат. Не понимал, что в прекрасной чаше может быть не только тонкое вино, но и смертельный яд.

      - Отец, мы...

      - Терпение, Болган. - Старик помрачнел. - Это было в день моего пятнадцатилетия. Было много гостей, они дарили мне драгоценные подарки, дорогое оружие, благовония, прекрасных коней. В разгар пира появился сам Аштархат. Он поцеловал меня, пожелал счастья и показал свой подарок - это была рабыня с севера. Ее звали Лейфи. Аштархат сорвал с нее покрывало, открыв перед всеми ее наготу, и сказал, что мне пора стать мужчиной, и все присутствующие на пиру одобрительно загудели при этих словах. А я не мог сказать ни слова в ответ и смотрел на Лейфи. Сказать, что она была прекрасна, значит, ничего не сказать. Ее глаза - я до сих пор часто вижу их во сне. Это были глаза Божьего посланца, глаза прекрасной асуры, сотворенной из осеннего дождя и звука флейты! - Олдар покачал головой, и молодые люди заметили, что по его щекам текут слезы. - Так бы я и стоял столбом, глядя на нее, но тут подошел мой отец, веселый и пьяный, и велел испробовать подарок великого правителя. Я взял Лейфи за руку и повел в свою комнату. Она не сопротивлялась мне, и в глазах у нее был странный блеск...

       В ту ночь я изменился навсегда. Лейфи рассказала мне правду о том, что происходит в Зараскарде. Сжалилась надо мной. Я узнал, кто такой Аштархат на самом деле, о том, как он отправил на ужасную смерть всю ее семью, а ее изменил, убив в ней Жизнь. Лейфи была вампиром, и сделал ее такой Аштархат. Но представьте себе мой ужас, когда я узнал, что все члены Круга больших господ, Круга вечных, и мой отец в их числе, тоже вампиры! И Лейфи было приказано сделать вампиром и меня.

      - Отец, этого не может быть, - нахмурился Болган, - это невозможно! Вампиров не бывает!

      - Да, да, все так говорят. Но почему, сынок, великий Аштархат, который правил Зараскардом, когда мне было пятнадцать лет, продолжает править им поныне? В чем секрет такого долголетия? Вы не знаете, а я знаю. Лейфи была первой, кто открыл мне глаза на страшную правду.

      - И что ты сделал тогда? - спросила Атея, лицо которой стало белее снегов Айпаранги.

      - Лейфи сжалилась надо мной и велела мне бежать. На прощание она отдала мне родовой амулет, который носила на шее. "Вся моя семья мертва, - сказала она, - а мне досталась участь, которая хуже смерти. Если когда-нибудь попадешь в Йор, прошу, закопай этот амулет в землю. Пусть хоть частичка меня упокоится на родине".

      - Отец! - Болган вскочил со стула, а Атея зажала рот, глядя на старика перепуганными глазами.

      - Болган? - Олдар будто вышел из транса. - Да, я бежал. Я мечтал только об одном - спрятаться от Аштархата. Четыре дня я поднимался на Акрамбарский хребет и остановился, лишь, когда совсем обессилел. И вот тут я увидел человека, сидевшего на большом камне - он пришел в эти горы искать ответы на мучившие его вопросы. Этого человека звали Теру-Нин, и он стал моим спасителем.

       Я рассказал ему свою историю. Удивительно, но Теру-Нин поверил мне. Он взял меня с собой и научил ценить простую чистую жизнь, лишенную страстей и желаний. Так я стал отшельником. Я пришел сюда, своими руками построил эту хижину, научился многому, чего не умел прежде. Я питался медом диких пчел, травами и кореньями, ловил рыбу в реке и собирал улиток на горных лугах. И я ощущал невероятное, нечеловеческое счастье. Мир забыл обо мне, никто меня больше не искал, и ничто не тревожило меня. Каждое утро и каждый вечер я благодарил Творца за избавление от страшной судьбы, которую мне уготовили Аштархат и мой собственный отец, и за свое просветление. Но человек не может жить без заботы о другом, и Бог показал мне это.

       Вы вошли в мою жизнь почти двадцать лет назад, в тот день, когда я в первый и в последний раз за годы моего отшельничества отправился в Акрамбар, чтобы купить лекарство от мучившей меня в ту пору болезни. У меня появился надрывный кашель и боли в груди. Травы не помогали мне, и я начал терять силы. Когда-то, выбрав путь аскета, я дал обет никогда больше не возвращаться в большой мир, но нарушил его, испугавшись овладевшего мной недуга, поддался страху смерти. Теперь я знаю, что эта болезнь и этот страх были посланы мне богами только для того, чтобы наши пути пересеклись... Вышло так, что незадолго до меня по дороге в Акрамбар проходили работорговцы с пленниками. Какая-то моровая болезнь поразила в дороге волов, которые тащили телеги с пленными, и торговцы велели рабам идти пешком, а все, что могло стать бременем в пути, бросили на дороге. Таким бременем оказались пожилые и ослабевшие в дороге рабы, и злодеи убили их. А еще бременем были младенцы, которых отобрали у матерей и бросили на дороге живыми, на съедение гиенам и коршунам. Увы, я не мог прийти на место разбойничьей стоянки раньше. Я мог бы спасти больше детей, но когда я пришел, почти все дети были мертвы - их расклеванные грифами трупики лежали между брошенными телегами, телами убитых рабов и смердящими тушами павших волов. Я брел по дороге, смотрел на мертвые тела детей и удивлялся тому, каких же нелюдей иногда порождают человеческие матери, а потом внезапно услышал плач. Два ребенка каким-то чудом остались живы. Мальчик и девочка, совсем крошечные - но сильные, сумевшие победить неумолимую судьбу. Какая-то сердобольная душа положила малышей рядышком между двух больших камней, которые защитили их от палящего солнца и от стервятников. Я благословляю небо за то, что в тот день все же сумел спасти хотя бы две живые души. Совершил второй настоящий поступок в жизни.

      - И это были мы? - тихо спросила Атея.

      - Да, дочка. Вы мои приемные дети, но это ничего не значит. Я ваш отец, потому что я всегда любил вас и люблю, как родных. Когда я принес вас в эту хижину, вы все время плакали и отказывались есть, и я думал, что не смогу выходить вас. Но вы выжили и стали самыми родными для меня людьми.

      - Почему ты не говорил этого раньше? - спросил Болган.

      - Потому что считал, что время для откровений еще не пришло. Сегодня вы должны узнать правду.

      - Почему именно сегодня?

      - Вечные зовут меня, сынок. Я должен покинуть вас. Пришло мое время, и я не властен упросить богов отсрочить мой уход. Сегодня ночью амулет Лейфи говорил со мной.

      - Амулет? - Болган посмотрел на старика, как на сумасшедшего. - Отец, какой амулет? Разве амулеты могут говорить?

      - Могут, Бол. В родовом талисмане моей Лейфи осталась сила ее родины, ее земли, далекой и холодной. Неведомая богиня говорила со мной, используя этот амулет. Она сказала, что наступает день, когда прежнего мира больше не станет, и с ним уйдет многое, что еще недавно казалось вечным и незыблемым. Закончится эпоха, в которую я родился и жил, родились и жили мои предки до двенадцатого колена. И финал ее будет отмечен грозными событиями. Но еще сказал мне голос богини: "Конец эпохи не будет концом мира, Олдар. Ты уйдешь, но жизнь на этом не закончится, и по-прежнему мир будет полон жизни и красоты. Два посаженных тобой деревца приживутся на новой земле, и принесут добрые плоды. Отдай им амулет Лейфи, и он приведет их в новую жизнь, которую они наследуют после поворота мироздания" - Старик помолчал. - Эти слова о вас, любимые мои дети. Сегодня вы уйдете и начнете новую жизнь в новом мире, который вот-вот родится. А я останусь здесь навсегда. Каждому предначертан его путь.

      - Но мы не хотим уходить! - выпалила Атея со слезами на глазах. - Так неправильно... нечестно!

      - Доченька, молодость не может вечно нянчиться с немощной старостью, - мягко сказал Олдар. - Вас ждет большой мир, вас ждет ваше Предначертание, которое нельзя изменить, и от которого невозможно укрыться нигде. Поэтому не будем спорить. Болган, возьми лопату и иди за мной - мне понадобится твоя помощь.

       Молодые люди вышли следом за Олдаром. Отшельник привел их к узкой скале, похожей на шпиль.

      - Копай здесь, - велел он Болгану, показав на место под скалой.

       Юноша начал копать. Очень скоро он наткнулся на сверток и тяжелый кожаный мешок.

      - В тот день, когда я принес вас в мой дом, сами боги подсказали мне, как устроить ваше будущее, - произнес Олдар, показывая на мешок. - Я пошел к реке за водой, чтобы обмыть вас, и увидел что-то блестящее в воде. Это был маленький золотой самородок. Река, возле которой прошло ваше детство, золотоносная, и мне удалось за прошедшие годы намыть это золото. Немного, но оно поможет вам начать ваш путь в большом мире. Развяжи сверток, Болган.

       Раскрыв несколько слоев промасленной кожи, Болган увидел великолепный кинжал в чеканных золоченных ножнах и невзрачный костяной амулет в виде овальной пластинки на потемневшем от времени сыромятном ремешке. Амулет покрывали таинственные знаки и непонятные письмена. Старик тут же взял кинжал и амулет в руки.

      - С этим кинжалом я бежал в ту ночь из дома, - сказал он. - Он твой, Бол. А это украшение... Это он, амулет Лейфи. Возьми его, Атея. Он не золотой и не серебряный, но для меня этот амулет дороже всех сокровищ мира. Пусть он напоминает тебе об отце.

      - Па...папа! - Девушка упала старику на грудь и залилась слезами. Олдар гладил ее волосы, потом мягко отстранил и сказал:

      - Солнце уже высоко. Не стоит надрывать сердце долгим прощанием. Вы можете проститься с домом, в котором прошло ваше детство. Только недолго. А я пока помолюсь за вас...

       ***

       Красивых женщин в пиршественном зале было много. По случаю визита императора и его свиты во дворец Грейамсвирт ярл Альдрик распорядился приодеть служанок, и подавальщицы, одетые в шелковые и бархатные платья, вызвали у Ателлы смех. Император же с удовольствием смотрел на дочерей Альдрика - Инге и Аллейвр. Статные, белокурые, белокожие, ясноглазые девушки были красивы особой северной красотой, которую не так часто можно увидеть в Азуранде. И обе очень мило смущались, краснели и опускали глазки, когда замечали на себе внимательный взгляд молодого императора.

       Вот, пожалуй, то лучшее, что приключилось с ним в этом нелепом бессмысленном походе, подумал Артон, отпив вина. Несколько часов, проведенных здесь, в Грейамсвирте. И пусть обстановка этого дворца, эта странная смесь варварского убожества и крикливой роскоши, золотые светильники на черном от копоти потолке из неструганных балок и дорогие алманские ковры на дощатых стенах смешат и раздражают одновременно, но дочери ярла - они прекрасны. На них хочется смотреть все время. И не только смотреть...

       Сам Альдрик, гордый тем, что принимает в своем доме императора, пил и ел за четверых. Его керлы не отставали от своего господина, и Ателла шепнул императору, что неплохо бы усилить охрану - один Творец знает, чего можно ожидать от пьяных варваров. Артон отказался.

      - Слава императору! - провозгласил Альдрик, поднимая огромный окованный золотом турий рог, наполненный медом.

       Керлы тут же поддержали тост (в который уже раз они сегодня пьют за императора?). Артон милостиво кивнул и поднял кубок.

      - А я выпью за красоту женщин Йора, - сказал он, глядя на дочерей ярла. - Йор может гордиться не только доблестью и отвагой мужчин, но и прелестью женщин.

      - Государь слишком добр, - ответила Аллейвр, она была посмелее сестры.

      - Пора мне найти моим косулям хороших женихов, - сказал ярл, вытирая мокрый от меда рот. - И, клянусь, я сыграю такую свадьбу, что слух о ней пройдет по всей земле.

      - Не сомневаюсь, ярл Альдрик, - сказал Артон. - Я привел с собой в Йор десять тысяч женихов. Увы, не все они благородного происхождения и достойны прислать сватов в твой дом. Но рядом со мной сидит мой кузен, и я знаю, что ваши дочери ему очень понравились. Не так ли, Марий?

      - А? - Ателла едва не поперхнулся вином. - Прости, государь, я не расслышал.

      - Я говорю, что красота и прелесть дочерей ярла не может никого оставить равнодушным, ты не находишь?

      - Да, конечно, - Ателла улыбнулся девушкам, и те вновь опустили глаза.

      - Когда этот поход закончится, - продолжал император, - я хочу, чтобы ты, ярл Альдрик и твои дочери отправились ко мне в Азуранд погостить. Обещаю, что вам понравится мое гостеприимство. Кроме того, твои дочери смогут занять при моем дворе достойное их положение.

      - Дай Бог, чтобы поход не продлился долго! - Ярл Альдрик приложил огромную, как лопата ладонь к груди. - Мои воины и моя казна в твоем распоряжении, государь. Пользуйся ими, как сочтешь нужным.

      - Благодарю, ярл, но я предпочитаю воевать, сидя в твоей трапезной, попивая твой превосходный мед и глядя на твоих прекрасных дочерей, - ответил Артон, улыбнувшись Инге и Аллейвр. - Пусть отец Гариан воюет за нас. Он настроен очень воинственно - так дадим ему возможность сражаться за нас с воскресшими мертвецами!

       Ярл Альдрик и его керлы захохотали - им понравилась шутка Артона. Слуги между тем внесли в зал огромный вертел с насаженной на него зажаренной бычьей тушей. Аромат горячего мяса немедленно наполнил трапезную. Виночерпии спешно наполняли кубки и рога.

      - Нам надо было взять святошу с собой, - шепнул Ателла императору. - Интересно было бы понаблюдать за ним на этом пиру.

      - Он бы не пошел. А если бы и соблаговолил прийти, начал читать проповеди, а я этого не люблю, - ответил Артон.

       В пиршественный зал привели старика-барда, и тот, поклонившись императору и ярлу, запел песню о подвигах императора Велария Второго, деда Артона. Прежде Артон не слышал этой песни, да и голос у старика был совсем неплохой - звучный, красивый, с таким голосом не грех и в Азуранде выступать. Когда бард закончил песню, император снял с пальца перстень с бирюзой и бросил ему в награду за песню.

      - Надеюсь, и о нас когда-нибудь споют что-то подобное, - сказал он, и зал одобрительно загудел. Артон посмотрел на Аллейвр - она на этот раз не отвела взгляда, более того, в ее ясных серых глазах появился вызов. Император протянул свой кубок виночерпию.

      - За славу! - провозгласил он. - И пусть смерть застанет нас с мечом в правой руке и с кубком в левой!

       ***

       Эдан Гариан выпил чашку горячей воды, которую принес ему послушник и знаком велел юноше выйти. Когда послушник ушел, Гариан выглянул из палатки, проверяя, нет ли кого поблизости. В лагере утихло всякое движение, мороз загнал всех в шатры, и только патрули время от времени проходили по форуму. Убедившись, что снаружи никого нет, Гариан вернулся к столу в центре шатра.

       Отогрев пальцы рук над жаровней, он открыл свой ларец ключом, который носил на шее на гайтане и никогда не снимал. Извлек из ларца Свиток Чтения и прочие богослужебные книги и положил их на походную этажерку рядом со столом. Потом нажал тайную пружину, открывающую второе дно ларца. В потайном отделении лежали завернутая в ветхий пергамент филактерия с эликсиром Маро - та самая, что привез из Грея брат Этардан, - и дымчатый прозрачный кристалл, испещренный тонкими черными прожилками.

       Выбрав в жаровне остывший уголек, Гариан неспешно и со знанием дела начал чертить на столешнице древние агаладские символы из Книги мертвых. Вычертив Круг фигур, инквизитор положил в его центр кристалл и окутал стол и себя самого кармической ловушкой. Это была обычная мера предосторожности - теперь могущественная демоническая сущность, с которой он собирался говорить, не смогла бы вытянуть из него жизненную силу. Когда призрачные нити ловушки образовали вокруг Гариана плотный кокон, инквизитор полоснул ножом по своей левой руке, пролил несколько капель крови на дымчатый кристалл, начал шепотом читать заклинания на языке Агалады, не спуская глаз с колдовского кристалла.

       Кристалл на глазах менял цвет, становясь из бесцветного сначала оранжевым, потом ярко-алым, и, наконец, стал напоминать ком запекшейся крови. Раздалось тихое хлюпанье: из кристалла вытянулось тонкое алое щупальце и обвило руку инквизитора в месте пореза. Гариан ощутил запах смерти. Когда кристалл совершенно почернел, инквизитор услышал бесцветный, мертвый голос.

      - Чего ты хочешь?

      - Я хочу знать, долго ли мне еще ждать, - сказал Гариан.

      - Шестой воин еще не занял место в строю.

      - Почему? Сын Маларда...

      - Сын Маларда неподвластен нам. Мы пробовали призвать его, но у него есть могучий защитник.

      - Но ведь пророчества...

      - Пророчество связывает нашу силу с числом "Шесть", ибо шесть великих царств было на земле в тот год, когда впервые пришел Спаситель. Если бы все шесть царей приняли его как своего владыку, пришло бы вечное Царствие Того, кто на небесах. Если бы все шесть отвергли его - Спаситель прожил бы свой путь как простой смертный и умер бы безвестным, и колесо судьбы не повернулось бы. Но мир разделился - три на три, трое против троих. Три царя приняли Спасителя, а три нет. Чтобы одолеть Спасителя и его защитников, мне и двум моим собратьям нужны еще три воина царской крови. Шесть царей, отвергших пришельца, символизирующие единство мира, не принявшего Спасителя. В этом наша слабость, но пророчества не называют имен. Сыновьям Маларда было предназначено встать от меня по правую и левую руку, но один из них ушел от Предопределения. Однако на его месте может быть любой, в чьих жилах течет королевская кровь. Дай мне воина королевской крови.

      - Постой, от Предопределения нельзя уйти! Это невозможно!

      - Возможно, если телу предопределено одно, а духу - другое. Принцу Эндре было предназначено испить Эликсир Тьмы и стать одним из Всадников. Но в момент, когда жизнь оставила его, ангел-хранитель вошел в умирающее тело. Он сделал это по своей воле и воле Того, чьего имени я не могу назвать, - Голос Темного задрожал от ярости. - И теперь этот жалкий дух сопротивляется Предопределению.

      - Как такое могло случиться?

      - Есть люди, для которых смерть - лишь начало нового пути. Таких рождается лишь несколько десятков в тысячелетие. И они могут сражаться с нами на равных, потому что только Жизнь победившая способна противостоять Неупокоенным. Принц Эндре - один из таких людей.

      - Раньше ты не говорил этого.

      - В том не было нужды, смертный. Лучше поговорим о деле. Приходит наше время. Мое и моих собратьев. Нам нужен шестой воин, и мы обретем полную силу. Дай нам воина королевской крови и войско, которое сокрушит тех, кто стоит на нашем пути.

      - Воина королевской крови?

      - В жилах предводителей войска, пришедшего в Йор, течет кровь императоров.

      - Это невозможно. Я не...

      - У тебя есть эликсир Маро, - напомнил мертвый голос. - Разве ты не знаешь, что делать с ним, маг?

      - Мы заключили сделку! - воскликнул Гариан. - Черный нектар нужен мне. У меня осталась только одна филактерия.

      - Со смертью не бывает сделок, - прошелестел голос Темного. - Этой ночью ты сделаешь то, что надо. Не мне тебе учить, маг. Используй нектар. Остальное не твоя забота.

       Кристалл на глазах утратил черноту, щупальце утратило плотность и рассеялось черным дымом, и Гариан почувствовал, как его отпускает гнетущий страх смерти. Вздохнув, инквизитор прочел заклинание, убирающее кармическую ловушку, и посмотрел на стол. На ларец, в котором лежала филактерия.

       Они догадались, подумал Гариан, кусая губы, пытаясь справиться с душившим его ужасом. Темные поняли его игру. Проклятая нежить, оказывается, не глупее его самого. Безупречный план, разработанный много лет назад, оказался под угрозой. Темный требует использовать эликсир, но как тогда оживить птицу? Без зелья Маро это невозможно. Будь у него еще одна филактерия...

       Нет, он не станет ничего менять. Надо успокоиться, подумать, найти верное решение. Всегда есть выбор.

       Гариан нащупал на шее ключ и вновь отпер крышку ларца. Ужас прошел, наступило спокойное осознание важности момента. Шумно вздохнув, Гариан осторожно взял филактерию. Жидкость в сосуде будто вбирала в себя свет. Истинная Тьма, заключенная в маленькой стеклянной бутылочке. Филактерия скрывала в себе мощь, которую трудно вообразить. Маро, хоть и был язычником, сумел совершить невозможное - поспорил с Творцом, стал мастером жизни и смерти. Неслыханное, невероятное могущество, о котором можно лишь мечтать... Как получилось, что отравленный эликсиром сумел избежать своей участи? Невероятно, необъяснимо, невозможно. Выходит, мощь эликсира преувеличена? Или он, Эдан Гариан, ошибается, и Бог все-таки существует - и Он против него?

       Этих филактерий было двадцать четыре, и никому не известно, сколько еще осталось. Их разыскивали все чернокнижники и маги, начиная с учеников самого Маро. Их разыскивали Серые братья, и за долгие годы охоты за филактериями в руки Братства попали лишь четыре сосуда. Два из них уничтожены по приказу Капитула еще в прежние времена - командорам Братства не хватало дальновидности, они не понимали, как можно использовать это дьявольское зелье к славе ордена. Он, Эдан Гариан, понял это. Десять лет назад, в тот день, когда прочитал полуистлевший пергамент, написанный рукой самого Маро. Пройдет еще четыре года, и Абдарко, молодой и честолюбивый маг из Кревелога, расскажет Гариану о филактерии, уже пять веков хранящейся в крипте Градца - и предложит с ее помощью усилить в Кревелоге влияние Братства. Еще одна филактерия случайно нашлась в захудалой обители в Орлигуре совсем недавно - как раз перед тем, как был найден и переведен текст со стелы в агаладском святилище. И Гариан понял, как заставить великое Зло, сотворенное Маро, послужить Братству. Как избежать предопределенный высшими силами поворот Колеса времен. Как сделать так, чтобы власть Братства не канула в небытие после этого поворота. И очень скоро произойдет то, чего он так желал последние годы. Вопреки воле Темных, вопреки всему...

       Инквизитор протянул руку и коснулся бутылочки пальцами. Хрусталь был необыкновенно холодным - эликсир внутри филактерии излучал холод и мрак смерти. Гариан решился. Вытащив флакон из углубления в ларце, он осторожно завернул его в охранительный пергамент и положил в свою нагрудную торбу, вместе с оберегами и молитвами. И странно - сразу почувствовал себя спокойнее и увереннее. Холод филактерии даже через толстую замшу торбы обжигал кожу на груди, к нему нельзя было привыкнуть, но Гариана это не смутило. Так надежнее, так будет лучше. В этом хрупком флаконе не только ключ к вечному могуществу ордена и исполнению всех его желаний. В нем ключ к жизни, когда весь мир должен стать добычей смерти.

       Вечная жизнь или вечная смерть? Гариан не знал ответа. Ни один из текстов, оставшихся со времен Агалады, не давал ответа на этот вопрос. До сих пор магия была способна лишь наделить умершую плоть подобием жизни - оживленные при помощи магии могли ходить, разговаривать, даже принимать пищу, но не испытывали ни единого из тех чувств, что доступны живым. В этом Возвращенные напоминали безумцев, чей разум погиб, съеденный их душевной болезнью. Оживленные магией напоминали кукол, бездушных и страшных. Им казалось, что они живы, что вырвались из лап смерти, но само их присутствие всегда заставляло живых содрогаться от ужаса и омерзения. Магическое оживление несовершенно, но может быть, Маро сумел преодолеть это несовершенство?

       К одной и той же цели можно прийти разными путями. Можно пойти на союз со злом, чтобы послужить добру. Спасти этот мир, раз и навсегда покончить с появлением Всадников, пусть даже ценой крови Спасителя - разве это не достойная цель? Когда-то Маро вмешался в ход событий и спас мир от нашествия нежити - чем он, Эдан Гариан, хуже? Маро пролил кровь тысяч, он же позволит пролиться крови только одного человека, пусть и отмеченного Творцом.

       Гариан вспомнил, как еще юношей ему довелось прочитать древний свиток, хранившийся в монастырской библиотеке. На свитке была записана история пророка, посланного Творцом, чтобы спасти мир от скверны. Пророк добровольно пошел на смерть, дабы его пролитая кровь очистила людей от грехов - и мир был спасен. Если Творец допускает смерть одного человека, чтобы спаслись тысячи, более того - предопределяет ему такую страшную участь, то почему Братство не может сделать то же самое? Спаситель умрет, но мир будет жить.

       Пришло время действовать. Темный хочет, чтобы Гариан выполнил его волю, убил императора, все его войско и умер сам, отравленный эликсиром - что ж, значит, нужно обмануть презренную нежить. Заставить императора действовать немедленно. А для этого у Серого братства есть все возможности. Немного магии и страх смерти собьют с императора весь гонор. Император захочет мстить. И никакие Всадники не смогут помешать будущему владыке этой земли войти в святилище и окропить птицу Джейр эликсиром Маро...

       Инквизитор вновь ощутил, как шевелятся на его голове волосы. Потом посмотрел на узкий и острый нож, которым очинял гусиные перья для письма. Тот самый, которым он порезал себе руку для создания Кровавой пуповины.

      - Артон Веларий? - пробормотал инквизитор, глядя на нож. - Или Марий Ателла? В сущности, какая разница...

       ***

       Антоний Госсен был ошеломлен. Не столько словами командора, сколько тем выражением лица, с которым Гариан сказал их.

      - Отец мой, я..., - тут накатившая слабость подломила колени Госсена, и заклинатель упал к ногам Гариана. - Умоляю, не губите меня!

      - Что? - Гариан вопросительно поднял бровь. - Ты испугался, брат мой? Ты отказываешься выполнить мой приказ из страха за свою жизнь?

      - Отец мой, я всегда служил братству верой и правдой. Но я не могу!

      - Чего же проще, брат Госсен? Убей Ателлу, который насмехается над нами и стоит у нас на пути. Пусть он умрет.

      - Отец мой, - губы Госсена затряслись, слезы градом покатились по круглым щекам, - не губите!

      - Ты отказываешься выполнить волю Братства? Что это значит, Госсен?

      - Эта кровь... она пугает меня, отец мой. Убить... нет, нет, умоляю вас, отец мой! - Тут Госсен разрыдался. - Не могу так, нет!

      - Брат мой, - инквизитор опустился рядом с Госсеном на колени, обнял его, - на тебе нет греха! Твой грех на мне, ибо я посылаю тебя свершить суд. Его кровь падет не на тебя, а на меня. Никто не осудит тебя, и в анналах Братства ты будешь почитаем вовеки. Возьми этот нож и ступай!

       Госсен закивал, глотая слезы, протянул руку. Пальцы у него тряслись, по тучному телу волнами пробегали нервные судороги. Но Гариан не вложил в его протянутую руку нож.

      - Впрочем, ты прав, брат мой, - сказал он, с презрением глядя на Госсена. - Ты не готов пожертвовать собой ради Братства. Слышал ли ты эти слова: "Есть ли смысл жить, если тебе не за что умереть?" Их сказал один мудрый человек, умерший много веков назад. Я вижу, что ты не способен выполнить волю Божью и войти в историю. Ты слаб и ничтожен, брат мой.

      - Да, да! - всхлипывал Госсен, качая головой. - Я слаб! Я ничтожен! Отец мой, я... я боюсь смерти!

      - Я мог бы легко избавить тебя от страха смерти, брат, - Гариан подошел к походному сундуку, отпер его и достал бутылку с монастырским вином и две простые оловянные чашки. - Но сначала я покажу тебе пример истинной веры.

       Гариан вытащил пробку из бутылки, налил немного вина в одну чашу, всыпал в нее порошку из мешочка, и позвонил в колокольчик. В шатер тут же вошел прислуживающий командору послушник, юноша лет семнадцати. Смиренно поклонился иерархам и замер, ожидая приказа.

      - Сарин, ты готов потрудиться во славу Братства? - спросил командор.

      - Да, отец мой, - ответил послушник.

      - Хорошо, - Гариан взял чистый листок бумаги, свернул его в трубочку и подал юноше. - После полуночи отнесешь это послание его светлости Ателле во дворец Грейамсвирт.

      - Слушаюсь, отец мой.

      - Это не все, Сарин. Когда он возьмет послание, ты ударишь его ножом. Ударишь так, чтобы он умер. Ты понял меня?

      - Да, отец мой.

      - Прекрасно. Вот, выпей, - верховный инквизитор протянул юноше чашу с вином. - Пей.

       Послушник выпил. Госсен ощутил липкий темный ужас. Этот юноша уже был мертв.

      - Во славу Божью! - сказал Гариан и знаком отпустил послушника. - Видишь, Антоний, этот послушник лучше тебя и меня. Он не рассуждает, и в нем нет страха. Такие как он спасают королевства и создают легенды. Встань же и прекрати дрожать!

      - Отец мой, но все знают, что Сарин ваш слуга! Император все поймет, он...

      - Император! - Гариан презрительно усмехнулся. - Император не подозревает, что произойдет в ближайшие дни. То, что совершит Сарин, не бросит тень на братство, напротив, послужит нашей славе.

      - Ваша мудрость безгранична, отец мой, - Госсен понял, что другой пошел за него на верную смерть, и на смену паническому ужасу пришли великое облегчение и радость.

      - Помнишь, мы говорили с тобой о словах пророка Аверия, о башне, которую строит каждый из нас? Мне осталось положить в мою башню лишь несколько камней, и очень скоро она засияет над миром. А твоя башня рухнула сегодня на моих глазах, Госсен, и едва не погребла тебя под своими обломками. - Гариан наполнил вином чистую чашу и ту, из которой только что пил послушник. - Но я прошу у тебя прощения за то, что искушал тебя. Давай выпьем вина в знак нашей любви, а потом ты созовешь братьев в мой шатер для молитвы.

       Госсен с готовностью схватил чашу, жадно выпил вино. Гариан лишь пригубил вино. Поставив чашу на стол, верховный инквизитор обнял Госсена и поцеловал в обе щеки.

      - Ступай, созови братьев, - шепнул он. - Я буду ждать вас...

       Когда заклинатель ушел, Гариан вылил остатки вина из бутылки на снег в углу шатра, спрятал чаши и бутылку обратно в сундук, а после вытащил из поясной сумки несколько темных болюсов и проглотил их.

       Эти болюсы были противоядием от растворенной в вине некромантской пудры Серого Братства.

       ***

       На закате было ветрено и морозно, а к ночи началась настоящая пурга. Сильный ветер трепал полотно армейских шатров в имперском лагере у стен Йорхолма, вбрасывал внутрь клубы снега, раздувал угли в жаровнях, и солдаты бранились, разбуженные его ледяными прикосновениями. В завывания ветра вплеталось громкое заунывное пение псалмов на неведомом языке - бывшие в войске Серые Братья собрались в шатре командора и молились.

       У главных ворот лагеря закончилась смена постов. Двенадцать закоченевших на ветру солдат едва дождались смены. Разводящий этой смены сержант Бариус Туро слышал, как они между собой переговариваются:

      - Ну и погодка!

      - Настоящий ад, клянусь Творцом! И это второй месяц весны.

      - В Вестриале уже, наверное, стало теплее, а тут... И еще святые отцы что-то распелись не к добру...

      - Тихо! - Бариус поднял руку. - Разговоры в строю. Сейчас отогреетесь в шатрах.

       Они отошли от ворот не более, чем на двадцать шагов, когда изматывающий ветер внезапно стих. Бариус был удивлен - только что бушевала пурга, ветер сбивал с ног, и ничего невозможно было разглядеть в пяти саженях от себя, а тут вдруг режущая слух тишина, чистое усыпанное звездами небо над головой и полное безветрие. Он оглянулся и увидел, что ворота лагеря, от которых они отошли несколько мгновений назад, распахнуты настежь.

       - Что это? - Бариус достал из ножен меч, но каждое движение давалось ему, как во сне. Между тем в створе ворот показалось что-то бесформенное, темное, жуткое.

       Сотник хотел крикнуть "Тревога!", но его горло будто сдавило петлей. Новый порыв ветра, куда более свирепого, чем минуту назад, хлестнул его по лицу. Лагерь накрыла волна плотного летящего снега.

       Один из солдат, которых Бариус сменил и вел отдыхать, остановился за спиной командира, медленно, будто в раздумье, вытянул из ножен меч и молча ударил сотника в шею. Клинок вошел на пядь в тело, рассекая сосуды, и Бариус, захлебываясь кровью, рухнул в снег.

       Убийца тут же упал рядом с ним, сраженный ударами своих же товарищей, однако караульные, бросив посты, кинулись на них, и начался бой. Солдаты легиона "Вестриаль" дрались друг с другом.

       В шатрах началась суматоха. Воины хватали оружие, щиты, надевали доспехи, выбегали в ночь, ища глазами напавшего на лагерь противника - и в клубах колдовской метели начинали драться со своими же однополчанами, ослепленные ужасным наваждением. Вьюга становилась все свирепее, и под ее пронзительный вой на снег падали все новые и новые жертвы этой необъяснимой резни. Умирали от ран, от кровотечения - и тут же поднимались с забрызганного кровью снега и нападали на своих товарищей, тех, кто еще был жив. Перевернутые жаровни рассыпали горячие угли, от которых вспыхивал пропитанный варом холст шатров, и ветер перебрасывал пламя дальше, превращая лагерь имперской армии в бушующее пожарище.

       Аврий Лулла выбежал на шум из своей палатки: вокруг него тут же начали собираться воины легиона "Вестриаль", оказавшиеся поблизости. Выстроив их клином, Лулла приказал двигаться к воротам, туда, откуда доносились вопли и где метались огни факелов.

       Наместник Аврий Лулла был отважным человеком. Но то, что он увидел в свете пылающих шатров, оледенило его сердце. А еще Лулла заметил среди мечущихся, изуродованных, окровавленных фигур несколько монахов из Серого Братства, которые вместо того, чтобы биться с нежитью, нападали на его солдат вместе с ожившими мертвецами.

       - Назад, к обозам! - скомандовал Лулла.

       Пехотинцы, сомкнув щиты, окружили своего командира, и клин начал отступать.

       ***

       Ателла вздрогнул. Что-то вошло в его забытье, наполнило утомленное любовью и похмельной слабостью тело неприятным ознобом. Ему будто снился дурной сон - но пробуждение наступило, а ощущение кошмара осталось. Кузен императора посмотрел на лежавшую рядом с ним Аллейвр - она крепко спала и чему-то улыбалась во сне. Ателла наклонился к ее лицу, убрал тяжелые пшеничные локоны со лба и коснулся губами ее губ. Ежась от предутреннего холода, Ателла встал с постели, набросил на плечи теплый плащ и подошел к заиндевевшему окну.

       Морозные узоры не позволяли разглядеть, что происходит за окном, но Ателла ощущал все большую тревогу. Творится что-то непонятное и нехорошее. Надо позвать начальника охраны.

       За спиной императорского кузена раздался скрип открывающейся двери. Командующий гвардией обернулся. Темная фигура вошла в спальню. Ателла узнал Сарина, слугу инквизитора Гариана.

      - Чего тебе надо? - сухо спросил вельможа.

      - Вам письмо от отца Гариана, господин, - послушник протянул Ателле свиток. Командир гвардии протянул было руку за свитком, и в это мгновение Сарин ударил его ножом под ребра.

      - Королевская кровь, - сказал юноша, и это был не его голос. - Я чувствую ее. Ты станешь шестым воином Последней Хоругви.

       Ателла еще успел услышать, как страшно закричала Аллейвр, увидеть, как ворвавшиеся в спальню керлы Альрика набросились на его убийцу, кромсая его мечами. В ушах его зазвучали страшные вопли - мужские, женские, детские. А миг спустя он ощутил Прикосновение, и мир погрузился в бесконечную тишину.

       Дворец Грейамсвирт исчез. Все исчезло. Он стоял на равнине, покрытой лиловым снегом, под черным небом, рассеченным надвое пылающей кроваво-алой кометой. И пять всадников окружали его. От них шел холод смерти, и Ателла всем телом ощутил этот жуткий холод.

       Мгновение спустя он очнулся и застонал от боли.

      - Жив! - Капитан охраны ярла легко, будто маленького ребенка, поднял Ателлу, понес к двери. - Скорее, зовите лекаря!

       ***

       Конный отряд влетел в ворота разоренного лагеря, промчался к форуму мимо тлеющих остатков шатров и поваленных оград, мимо разбросанных на запятнанном кровью снегу застывших трупов и частей человеческих тел. На форуме всадники осадили коней: несколько воинов, узнав в предводителе отряда императора Артона, тут же бросились к нему, чтобы помочь спешиться, но император сам соскочил с седла и, растолкав воинов, бросился в шатер командующего.

       Наместник Лулла лежал на кушетке - он был бледен, редкие седые волосы на лбу слиплись от пота. Два лекаря пытались извлечь стрелу, навылет пробившую руку наместника чуть ниже локтя.

      - Государь, - сказал Лулла.

      - Можешь ничего не говорить, - Артон шагнул ближе. - Я все видел своими глазами. Рана опасная?

      - Кость цела, ваше величество, - ответил один из лекарей, - но возможно заражение. Надо отрезать руку.

      - Никогда! - прохрипел Лулла. - Делайте что-нибудь со стрелой, прокляни вас Создатель, но руку оставьте в покое!

      - Где Гариан? - крикнул император.

      - Государь, я предупреждал, что противостоящее нам зло слишком сильно, - верховный инквизитор вышел в круг света от ламп. - Наши враги вызвали из неназываемого мира Морозные тени, чтобы уничтожить нас.

      - Моего кузена, Гариан, ранили не тени, - медленно, со злобой в голосе ответил Артон. - Его пытался убить твой слуга. Это видели охранявшие покои гвардейцы и керлы правителя Йора, и я своими глазами видел его труп с ножом в руке. Твой слуга вошел и ударил Ателлу ножом. Ты можешь это объяснить?

      - Могу. Я послал Сарина передать вашему кузену, что в Йорхолме оставаться опасно. Демонские духи вселились этой ночью во многих людей. Наверняка, и мой слуга оказался одержимым. Демоны, насланные язычниками, завладели им, как и телами сотен других несчастных. Нынче ночью я потерял половину собратьев. Великий заклинатель Госсен тоже мертв. Я сам чудом остался в живых, но это не радует меня. Моя вина велика - я должен был предвидеть это.

      - Хватит! - крикнул в ярости Артон. - Мне не нужны твои покаяния, Гариан. Мне нужны объяснения.

      - Помните, государь, я говорил вам, что как только весть о приходе императорской армии разнесется по всему Йору, язычники силой черного колдовства попытаются остановить нас. То, что случилось этой ночью, ясно говорит - они уже проникли в святилище птицы и пробудили великое зло.

      - О какой птице речь, Гариан?

      - О птице нового дня, рунной птице Джейр, некогда созданной Творцом. В конце времен птица должна ожить и спеть свою песню, и мир будет спасен, - Гариан вытер ладонью выступивший на лбу пот. - Захватив святилище, язычники приближают конец света, о котором написано в их богомерзких пророчествах. Лишь Спаситель может их остановить. Вы, ваше величество.

      - Как я ненавижу эти разговоры о пророчествах! - Артон в ярости хлопнул ладонью по столу. - Сегодня ночью мы потеряли десятки воинов. Мой кузен тяжело ранен и может умереть. Мои солдаты дрались друг с другом, Гариан! Что я должен делать, говори!

      - Идти к Ледяному Клыку и занять святилище, - ответил инквизитор. - Отомстить за сегодняшнее унижение и покончить с бесовщиной, терзающей ваши земли.

       Артон посмотрел на Луллу. Наместник заснул - подействовал сонный порошок, который добавили ему в питье. Усыпив Луллу, лекари готовили операцию: один уже отмыл куском смоченной в уксусе корпии раненную руку от сгустков крови и теперь перетягивал ее жгутом, второй раскладывал на чистой холстине серебряные и бронзовые инструменты. Император представил себе, как это все будет выглядеть, и почувствовал тошноту.

      - Ты сказал, что это будет твоя война, Гариан, - процедил он сквозь зубы, не глядя на инквизитора. - Почему же ты допустил такое?

      - Я торопил ваше величество, но вы не слушали меня, и враг опередил нас, - дерзко ответил глава Серых братьев. - Мы должны ответить ударом на удар. Немедленно.

      - Значит, это я виноват в том, что случилось? - Артон почувствовал, как им овладевает новая волна гнева. - Не много ли ты на себя берешь, монах?

      - Я действую по воле Божьей! - выпалил Гариан. - Нет воли выше Его воли!

      - И ты решил, что можешь говорить от Его имени и приказывать мне? - Император сжал кулаки, сделал шаг к Гариану, и тот попятился, увидев, как исказилось лицо Артона. - Я знаю, что ты лжешь. Я не верю тебе, Гариан.

      - Не верить мне, значит, не верить Господу! - выкрикнул инквизитор.

      - Ложь, - Артон сделал еще шаг и ударил Гариана.

       Удар разбил инквизитору нос, и кровь хлынула на серую сутану. Гариан всхлипнул, отшатнулся, уворачиваясь от нового удара, и Артон промахнулся - попал не в лицо, в грудь инквизитора, прямо по торбе, в которой лежала филактерия с эликсиром Маро. Хрупкий хрусталь разбился, Черный нектар немедленно превратился в плотный тяжелый пар, мгновенно наполнивший шатер Луллы, вырвался черными туманными змеями наружу, окутывая собравшихся на форуме воинов, останавливая сердца и прерывая вопли ужаса, накрывая смертоносной пеленой весь имперский лагерь.

       ***

       Огромный бурый медведь, встав на краю обрыва, смотрел вниз, на окружающие Ледяной Клык заснеженные горы, на темнеющие внизу, в горных долинах леса, на узкую дорогу, что вилась по склонам пика. Смотрел и слушал ночь, звенящую морозом, время от времени глухо ворча, будто разговаривая с окружающим его ледяным безмолвием.

       А потом подул ветер. Несильный, несущий иней, осевший на шкуре медведя. И медведь зарычал. В глазах его вспыхнули зеленые огоньки, и зверь, повернувшись к обрыву спиной, побежал к самой вершине Ледяного Клыка - туда, где из вечных снегов и толщи тысячелетнего ледника торчали полуразрушенные стены неведомо кем и когда построенной крепости, едва различимые в плотном светящемся тумане.

       Войдя в туман, медведь обернулся крепким стариком с заплетенными в две косы белоснежными волосами и янтарными глазами. Старик вошел в ворота крепости, пересек двор, превращенный в воинский лагерь. Здесь, в древнем храме птицы, теперь горели костры и стояли шатры из звериных шкур. Тут собрались в эти дни со всей империи все немногие оставшиеся в живых охотники и боевые маги Митары. Молодые и старые, совсем еще неопытные и прошедшие десятки сражений с нежитью. Они приветствовали старика, и он отвечал им. Глядел им в глаза и понимал, как мало у святилища защитников - всего несколько десятков воителей против многотысячной императорской армии, против необоримой мощи Черных всадников. Миновав двор, он спустился в древний ход, ведущий в расположенный под руинами храм. Он уверенно шел по лишенным света переходам, мимо циклопических столбов белого известняка и черного кварца, изъеденных подземными водами и временем, мимо древних стел и рельефов, покрытых полуистертыми письменами - его глаза прекрасно видели в темноте. За последним коридором открылся гигантский вырубленный в камне зал, полный пурпурного сияния. Одну из стен зала занимала испещренная бейанскими письменами стена, к которой вели широкие ступени, окаймленные каменными дугообразными перилами, похожими на раскрытые в объятия руки. Внизу, у начала лестницы, стояли две охотничьих юрты, а между ними на бронзовой подставке сиял звездой Духов Камень. Это его свечение наполняло зал. Стоящие вокруг него люди - две женщины и двое мужчин, - повернулись к старику.

      - Их стало шестеро, - сказал старик, подойдя ближе.

      - Но как же так, Бьеран? - с недоумением спросила зеленоглазая женщина. - Сестра Сигран сказала нам, что бастард герцога Маларда в Оплоте, и ему ничто не угрожает.

      - Они нашли другого воина королевской крови, - ответил старик. - И они получили войско, которое поведут сюда, чтобы уничтожить святилище. Сбылись слова пророчества: "Возрыдайте, Вестрия и Вендаланд, ибо не будет вам мира!" Этой ночью погиб император или кто-то, в ком течет императорская кровь. Погиб и стал одним из отродий. Последним, шестым Всадником. И вся пришедшая в Йор армия превратилась в Восставших.

      - Ты уверен в этом, Бьеран? - спросил один из мужчин.

      - Да, Зерре. И эта уверенность не радует меня.

      - Надо предупредить Сигран и Батея, - сказала женщина со светлыми как лен волосами.

      - А Спаситель? - спросила зеленоглазая. - Кто он? Мы по-прежнему ничего не знаем о Нем!

      - Его путь предрешен, потому что ведет к ней, - Бьеран показал на глыбу темного камня у стены, и на маленькую, тускло мерцающую в свете Духова Камня фигурку расправившей крылья птицы, оседлавшую эту глыбу. - А это значит, что очень скоро и Спаситель, и Всадники со своей армией мертвецов будут здесь. У них нет иного пути.

       ***

       Прошел день, наступила ночь, и этой ночью в имперских землях мало кто спал.

       Несмотря на лютый мороз тысячи людей стояли на улице и смотрели в ясное черное небо, где прямо на глазах прочертившая небосвод белесая комета медленно окрашивалась в алый цвет. Багровое сияние пало на землю и светилось в тысячах глаз, наполненных ужасом.

       На площади у Градца городской юродивый Йошка под ледяным ветром рылся в кучах углей, оставшихся от карающих костров Серых Братьев, находил в них недогоревшие кусочки костей, радостно приплясывал, держа их в перепачканных сажей, онемевших от холода пальцах, и приговаривал, будто от имени этих останков:

      - Скоро-скоро, очень скоро нарастет на наши кости новое красное мясцо, а вы все умрете! Мы будем живы, вы будете мертвы. Скоро-скоро, очень скоро все закончится и начнется. Скоро-скоро, очень скоро!

       Над площадью выл ледяной ветер, и потускневшие от багрового сияния звезды смотрели с неба, как дурачок поет свою темную песню и пляшет на кучах смердящей горелым жиром золы. И некому было остановить его безумный танец.

 

     Глава 2

       Оплот был совсем не похож на дом, в котором живут чародеи. Такое добротное, крепко срубленное, простое и вместе с тем ухоженное жилище могло бы скорее принадлежать нескольким поколениям трудолюбивых фермеров, десятилетиями строивших свое благополучие тяжелым трудом. Эндре хорошо помнил кабинет Рина Модовски в Градце - там повсюду были книги, свитки, странные непонятные инструменты, предметы и артефакты, свидетельствующие о занятиях магией. Таким же был кабинет придворного астролога фон Эшеров. В Оплоте ничего такого он не увидел - только маленькая алхимическая лаборатория со столом и полками, уставленными сосудами и туесками, и этот странный светящийся камень в подставке, возле которого он сейчас стоял.

       Минуту назад Батей и Сигран привели его к этому камню и оставили наедине с призраком, который пожелал говорить с ним. И Эндре понял, что пришло время правды, которую он так долго пытался узнать.

      - Батей, Сигран, оставьте нас, - сказал призрак.

       Женщина с разноцветными глазами и ее муж вышли, оставив Эндре и его призрачного собеседника наедине. Эндре показалось, что молчание затягивается, но тут призрак заговорил.

      - Я Зерре, один из Наставников, - сказал он. - Я просил Батея и Сигран устроить нам этот разговор, и рад, что ты согласился выслушать меня, Эндре Детцен.

      - Тебе сказали мое имя?

      - Да. Ты ведь незаконнорожденный сын герцога Маларда, не так ли? И в тебе живет дух, который ты называешь Мглой, и который защищает тебя от Темных.

      - Все верно. Это что-то меняет?

      - Наверняка ты хочешь знать, что с тобой случилось и куда ведет твой путь.

      - Именно так, наставник. Ради этого я и приехал в Златоград.

      - Ты ведь хотел отомстить?

      - Может и так, - Эндре пожал плечами. - Сначала я просто желал узнать правду. Меня волновало, что со мной, почему Мгла стал частью меня. И если бы я нашел тех, кто виновен в случившемся, я бы отомстил. Я убил Модовски, и с прочими не стал бы церемониться, клянусь.

      - Твои чувства понятны, юноша. Но твоя месть ничего бы не изменила.

      - Почему?

      - Твоя судьба необычна, Эндре. Ты должен был умереть и не умер. И Митара впустила тебя в Оплот. Тебе предстоит сыграть важную роль в битве, которая вот-вот начнется.

      - Все говорят со мной загадками и намеками. Я воин и хочу ясных ответов на мои вопросы. Ты можешь их дать?

      - Смотря что ты спросишь.

      - Кто отравил меня, и как получилось, что я не умер?

      - Думаю, ты сам знаешь ответ на свой вопрос. Ведь ты уже собрал по крупицам части разбитого горшка, осталось лишь склеить их. Когда-то герцогу Маларду было предсказано, что его сын прольет кровь братьев. Единственным сыном герцога, причем незаконнорожденным, был ты. Малард испугался пророчества, грядущих потрясений, связанных с престолом Кревелога, и отправил тебя с матерью из Златограда в отдаленное имение, но Серые братья нашли тебя. С тобой были связаны их планы, уже тогда они готовились к пришествию Всадников, собираясь использовать Вечное противостояние в своих интересах. Они убедили Маларда вернуть тебя ко двору, а потом, использовав Черный нектар, превратили тебя в Темного. Твои двоюродные братья Иган и Рорек были в сговоре с магами, потому что считали тебя опасным. Думали, что слова пророчества относятся к ним, видели в тебе своего будущего убийцу. Все решили, что ты умер не от яда, а от моровой язвы, поразившей тогда всю империю, но случилось чудо - высшие силы сочли, что твой жизненный путь не окончен, и что тебе предстоит выполнить свое Предопределение. Твой ангел-хранитель спас тебя от превращения в Темного, став с тобой одним целым.

      - Ты говоришь, что Серые братья всему виной. Но почему же они пытались убить меня окончательно?

      - Не убить - лишить тебя твоего защитника, поймав его кармической ловушкой и разделив вас. Лишившись Мглы, ты стал бы нежитью, трупом, который Черный эликсир наделил иллюзией жизни, и занял бы свое место рядом с пришедшими в мир Темными. Этого не случилось и уже не случится.

      - Почему ты так думаешь?

      - Они нашли шестого Всадника и готовы начать охоту за Спасителем.

      - И что теперь?

      - Митара привела тебя в Оплот, а твой ангел-хранитель защитил от Темных. Тебе предопределено защитить Спасителя от всадников вместе с остальными воителями Митары. Ты дважды рожденный, человек, которому была дана возможность прожить еще одну жизнь. Ты убьешь своих братьев, ставших Темными, и круг замкнется. Ты освободишься от власти Предопределения и станешь свободным.

      - Братьев?

      - Племянники Маларда, Рорек и Иган, стали Всадниками.

      - Ты не можешь утверждать этого наверняка!

      - Я видел их в своих видениях. Проклятие пало на род Маларда в тот день, когда его наследники вступили в сговор с Серыми братьями. Твои братья прокляты, стали заклятыми душами. Ты единственный можешь очистить их от скверны.

      - Убив их, не так ли?

      - Они уже мертвы. Разрушив их мертвые тела, ты освободишь их души из плена Тьмы и подаришь им покой.

      - Отблагодарю их за то, что они со мной сделали? Впрочем, ты прав. Сейчас не время для мести.

      - Хорошо, что ты так рассуждаешь. Я ответил на вопросы, которые мучали тебя?

      - Что мне тебе ответить, наставник Зерре? - Эндре помолчал. - Все двадцать семь лет своей жизни я верил в Творца и никогда не верил в Митару и прочих языческих богов и богинь. И я слишком хорошо помню, как умер в первый раз. Клянусь спасением души, я бы не хотел пережить эти мгновения снова. Но, как я понимаю, я остался в живых только потому, что пророчества должны сбыться. И когда Всадники будут убиты - если их можно убить, - я покину этот мир вместе с ними, так?

      - Твой путь - это путь клинка, не знающего жалости. Ты должен защитить Спасителя и спасти этот мир.

      - Уходишь от ответа, Зерре? Предлагаешь мне спасти мир? А кто спасет меня, когда все будет кончено?

      - Никому не дано знать своего будущего.

      - Стало быть, ты оставляешь мне надежду?

      - Не я. Бог, в которого ты веришь, мой друг.

      - Это жестоко. Если я обречен, скажи мне правду. Я воин, и смогу понять.

      - Когда имеешь дело с волей высших сил, ничего нельзя утверждать наверняка, юноша. Наберись терпения и прими свою судьбу.

      - Жизнь, - сказал Эндре, глядя в светящееся лицо призрака, - она, оказывается, так коротка. Я мог бы остаться в Глаббенберге и прожить ее до конца. Считать себя Хендриком, сыном Реберна фон Эшера - и просто жить, наслаждаясь каждым днем и каждым мигом. Пить вино, спать с красивыми женщинами, танцевать на праздниках, охотиться и приумножать славу моего рода на полях битвы. Я мог так поступить, потому что не помнил свою прошлую жизнь, ту жизнь, в которой меня звали Эндре. Все, что со мной случилось, было забыто, но кому-то было нужно, чтобы я все вспомнил. Чтобы Мгла открылся мне и заставил искать начало сказки. Я его нашел. И что же, конец этой сказки уже рядом?

      - Поверь мне, ты не мог остаться в Глаббенберге. Ты думаешь, что начал искать ответы сам, по своей воле - нет, это была воля судьбы. Ты просто выполняешь то, что предназначено тебе свыше. Однако у каждого человека есть право выбирать. Мы сделали свой выбор, Эндре Детцен, теперь очередь за тобой.

      - Как в старинных балладах, - усмехнулся бастард. - Герой сознает, что грядущий бой станет для него последним, но отважно облачается в доспехи, берет свой меч и идет на верную смерть. А если я не хочу умирать еще раз, Зерре?

      - Поскольку Всадники нашли шестого собрата, который заменил тебя, ты более неопасен, и Батей с Варнаком отпустят тебя из Оплота. Можешь идти к Серым братьям и просить их избавить тебя от живущего в твоем теле ангела. И ты обретешь судьбу, которую когда-то уготовили для тебя твои отравители. Ты станешь нежитью и никогда не узнаешь, что такое настоящая жизнь и настоящая смерть. Проклятым существом, которому вечно не будет покоя.

      - Это все, что ты мне можешь сказать?

      - Да. Мне нечего добавить.

      - Я благодарю тебя за откровенность, наставник Зерре.

      - Тогда - да благословит тебя Митара! И прощай!

       Призрак заколыхался, растаял в воздухе, и свечение Духова Камня померкло. Эндре еще некоторое время стоял неподвижно, ожидая, когда пройдет охватившее его страшное непреодолимое чувство обреченности, противная слабость в ногах и жар в груди. А потом повернулся и вышел из горницы на галерею.

       Батей, Сигран, Варнак, Кайлани и молодые эрайцы сидели за длинным столом, освещенные свечами в расставленных на столе подсвечниках, и смотрели на него. Эндре подумал, что они наверняка слышали его разговор с Зерре. Может быть, не весь, но кое-что, какие-то обрывки - обязательно, они с Зерре говорили достаточно громко. Оно и к лучшему, что слышали. Эндре обвел их всех взглядом и остановился на сидевших рядышком Варнаке и Кайлани. Охотник выдержал его взгляд, а вот Кайлани почему-то опустила глаза.

       Сигран, будто спохватившись, встала со своего места, шагнула ему навстречу. И улыбнулась.

      - Вижу, что ты совсем поправился, - сказала она, но Эндре понял, что Сигран хотела сказать совсем другое. - Ты узнал, что хотел?

      - Да, и кое-что сверху, - ответил Эндре. - Наверное, стоит с вами поделиться. Но сначала я бы выпил меду.

      - Осторожно, - предупредил Мгла, - думай над каждым словом!

       Батей поднялся, подошел к бочонку на козлах в углу трапезной и нацедил в большую кружку мед. В доме запахло травами и летом. Эндре принял кружку, благодарно кивнул и выпил мед в два глотка. Краем глаза заметил, что лицо Варнака осталось таким же мрачным и напряженным.

      - Хороший мед, - сказал бастард, вытерев рот рукавом и поставив пустую кружку на стол. - А поскольку лучше прожить один день, попивая славный мед, чем веками жрать прах и пепел, я остаюсь с вами. И помоги мне Творец сделать все, чтобы мой клинок разил врагов не хуже ваших!

       ***

       Сборы были долгими и тщательными - никогда еще в Оплоте так не готовились к походу.

       Батей и Варнак занимались лошадьми, Браск помогал им. Весь день и большую часть ночи они провели в кузнице, где Батей, закопченный и пропахший гарью, как адский демон, без устали колотил по наковальне молотом, делая лишь короткие промежутки для отдыха. Все двенадцать коней, стоявших в конюшне Оплота, были перекованы на новые зимние подковы с шипами, сбруи для них подогнаны наилучшим образом, вальтрапы и попоны заменены на новые, переметные сумы наполнены ячменем и овсом на несколько дней.

       Сигран всю ночь варила зелья. Вытирала слезы, ставя на полку для готовых снадобий новый пузырек с лечебным или защитным эликсиром: выплакавшись, продолжала работать. Сердце у нее болело, как никогда в жизни.

       Эндре и Кайлани занимались оружием и доспехами. Вычистили, наточили до бритвенной остроты и смазали жиром мечи, кинжалы и метательные ножи, осмотрели кольчуги, перстатые кольчужные перчатки, кожаные поддоспешники и стальные койфы. Кайлани разобрала и смазала свой арбалет и больше часа потратила, выбирая из арсенала Оплота новые болты. Все оружие и доспехи теперь были аккуратно разложены на столе в трапезной, и Эндре готов был поклясться, что еще никогда не видел такого грозного на вид и ухоженного арсенала. У Сигран в лаборатории нашлись среди прочих ингредиентов селитра, громовая соль, сера и колдовской камень - используя их, Эндре за час с небольшим смастерил полдюжины бомб. Неизвестно, будет ли от них толк в грядущей схватке с нежитью, но лишнее оружие никогда не помешает.

      - Кто научил тебя этому? - спросила принца Сигран, которую удивило алхимическое искусство бастарда.

      - Маг моего отца, - ответил Эндре. - Приемного отца.

      - Он хорошо разбирался в горючих зельях, - заметила Наставница.

      - И не только в них. - Эндре улыбнулся. - А мне нравилось смотреть, как в больших колбах жидкости на глазах меняют цвет. Вот и научился кое-чему.

       Эрин возилась на кухне. Ее стараниями четыре больших мешка были набиты сухарями, сушеными овощами, копченой рыбой и жареным мясом в жире, уложенным в берестяные туески. Этой еды должно было хватить на десять дней. Заглянувший в кухню Батей похвалил юную сидку и добавил в каждый мешок по большой фляге с крепким самогоном, необходимым в такой холод.

       Под утро сборы были закончены. Отмывшись от пота и грязи и переодевшись в дорожную одежду, все собрались в трапезной на завтрак, и Батей изложил свой план.

      - Бьеран говорил, что направил нам в помощь еще одного воина, но он до сих пор не прибыл в Оплот, - сказал наставник. - Не хочу думать, что он мог погибнуть в пути, но ждать мы его не будем. Всадников стало шесть, и медлить больше нельзя. Поэтому выступим немедленно. Отсюда до Ледяного Клыка четыре дня пути по тракту, однако этот путь опасен: наверняка этим трактом к святилищу двинутся войска императора Артона. Мы поедем через Перевал Семи Ветров - он вполне проходим даже в это время года, - и сэкономим два дня. В любом случае, мы будем у Ледяного Клыка раньше императорской армии и Серых братьев.

      - А Всадники? - спросил Варнак.

      - Они тоже направятся к святилищу - сейчас именно на Ледяном Клыке будет решена судьба мира, - Батей замолчал, вытер выступивший на лбу пот: глаза его горели лихорадочным блеском. - Наши собратья сейчас внутри святилища и соединенными усилиями выставили магический экран, который не позволит Всадникам проникнуть за пелену волшебного тумана, окружающего храм птицы, и даст нам небольшой выигрыш во времени. Однако Всадники слишком могущественны, их появление на вершине заповедной горы неминуемо вызовет Последнюю бурю. Пелена лишь задержит их, в ней неминуемо появятся бреши, и тогда Всадники смогут проникнуть в святилище.

      - Батей, - произнесла Сигран, не поднимая взгляда, - ты не говоришь о цене.

      - Сейчас каждый платит свою цену. Ты знаешь, любимая, что задумали наши братья и сестры.

      - Все это хорошо, - заметил Эндре, - но я пока не слышу, что должны делать мы все.

      - Чтобы попасть в храм, нужно подниматься по горному серпантину до места, которое называется Воротами Птицы - это тесная горловина между двумя скалами, и дорога здесь сильно сужается, - ответил Батей. - Если мы успеем на Ледяной Клык раньше Всадников, лучше места для обороны не найти. Мы сможем намертво запечатать проход к храму на какое-то время, а если до этого появится Спаситель, то возьмем его под охрану, и умертвиям будет не так-то просто...

       Батей осекся: его будто накрыло волной. В глазах потемнело, накатила внезапная убийственная слабость. Он попытался проглотить вставший в горле спазм и почувствовал, что не может дышать.

      - Батей! - Сигран бросилась к мужу, заглянула в его посеревшее лицо. - Что с тобой?

       Батей хотел ответить, но не смог - горло сдавило удушье. Боль ударила под ребра, как остро отточенный кинжал, все закружилось перед взглядом, и Батей еще успел услышать крик Сигран. А потом скрутившая тело боль, будто раскаленная пружина, выбросила душу Батея из телесной оболочки. Она освобожденной птицей взлетела в серое зимнее небо, увидела оттуда Оплот, в котором прошло так много счастливых лет - и полетела с невероятной скоростью над сизыми, обожженными морозом горами, вековыми соснами священного леса Митары, безлюдными, запорошенными снегами равнинами. А потом душа Батея увидела впереди сияние - будто яркая звезда зажглась в ночи и быстро двигалась по ночной зимней дороге в его сторону. Душа рванулась навстречу звезде с небес, но радостное ощущение встречи с чистым светом, чувство полета и свободы, еще недавно переполнявшие Батея, вдруг прошли, и вернулась боль, раздирающая сердце и порождающая страх близкой смерти.

       И кроме этой боли для Батея в мире не осталось ничего.

       ***

       Все снадобья были использованы, все молитвы прочитаны, оставалось лишь верить, что это поможет.

       Сигран вышла к ним, когда тени в углах горницы стали совсем черными, а за окнами появились звезды. Она выглядела измученной и постаревшей.

      - Он спит, - сказала Наставница, выпив чашку воды с медом. - Мне удалось прогнать смерть. Но его сердце надорвано. Ему нужен покой.

      - То есть, он останется в Оплоте, и ты с ним, мама? - спросил Варнак.

      - Да.

      - Без вашей магии мы обречены.

      - Батей не может сражаться, любое напряжение убьет его, - тихо сказала Сигран.

      - Мы не можем ждать, - вновь заговорил Варнак. - Батей сам говорил, что Всадников стало шесть, и промедление недопустимо.

      - Твой отец болен, - раздельно выговаривая слова, с металлом в голосе ответила Сигран. - Он не может ехать.

      - И ты остаешься с ним?

      - Это мой долг. Он мой муж.

      - Тогда мы все погибнем, - сказал Варнак, взяв со стола чашу и наполняя ее медом.

      - Варнак! - с упреком бросила Кайлани.

      - Вместо Наставников мы поедем с вами, - решительно заявил Браск.

       Варнак посмотрел на молодого эльфа и хмыкнул.

      - Вы? - спросил он, пригубив мед. - А какая нам от вас польза?

      - Знаешь, приятель, - заметил из своего угла Эндре, - ты не веришь в людей, а это плохо.

      - Мы поедем с вами, - повторил Браск. - Может, от нас и немного толку будет, но с нами вас будет пятеро, а это значит...

      - Это значит, что мне плевать! - рыкнул Варнак, шагнул к эльфу. Кайлани остановила его, схватив за локоть. Эндре перестал обкусывать ноготь на мизинце и тоже подошел к столу.

      - Нас шестеро, - сказал он. - Вы забыли про Мглу.

      - Про демона, живущего в тебе?

      - Этот демон, как ты его называешь, дважды спас мне жизнь. Спасет и твою, если понадобится.

      - Митара в этот раз получит славных воителей, - ответил Варнак, - старик, вампир, живущий в нем демон, две девушки и мальчишка! Об этой битве сложат песни, не сомневаюсь. Если будет, кому слагать.

      - Я уже сказал тебе, что ты не доверяшь людям, - сказал Эндре. - У нас все равно нет выбора, так что засунь свою иронию себе в.... И давайте собираться в путь.

      - Решил, что можешь командовать мной? - Варнак яростно ткнул бастарда пальцем в грудь. - Не выйдет! Я не собираюсь тебя слушать.

      - Варнак, успокойся! - повысила голос Сигран.

      - Успокоиться? Я не позволю этому упырю решать за меня.

      - Я не упырь, - ответил Эндре, пересиливая гнев. - Ты выбрал не лучшее время, чтобы показывать свою неприязнь. Если наша компания для тебя слишком плоха, топай один и убивай отродий сам.

      - Успокойтесь все! - приказала Сигран. - Может быть, Браск и прав. У тебя есть план лучше, сынок?

      - Нет, - Варнак сразу сник, опустил глаза. - Делайте, что хотите, мне все едино.

      - Не говори так, - Сигран взяла охотника за руку. - Ты ведь все правильно понимаешь, ты знаешь, какова цена.

      - Именно поэтому я злюсь. Я прожил свою жизнь и не боюсь умереть. Но я... - Варнак посмотрел на притихшую Кайлани, потом на Эрин. - Ради чего мы посылаем на смерть детей?

      - Лично я не собираюсь умирать, - ответил Браск с вызовом в голосе. - Пусть сдохнут эти отродья, а я и моя сестра будем жить.

      - Одного желания мало, - Варнак сжал кулаки. - Ты даже против меня не выстоишь, чего же о Всадниках говорить! Я знаю себя и знаю Батея. Сорок один год мы вместе, и много раз он спасал мне жизнь. Он маг именем Митары, не то, что ты, щенок. И твоя сестра не Сигран, в ней нет силы нашей матери. Всадники разорвут вас в клочья в мгновение ока.

      - Мы рискнем, - ответил Браск.

      - Но я не хочу рисковать!

      - Договаривай до конца, Варнак, - произнес Эндре, - ты ведь не за себя боишься. За Кайлани.

      - А вот это не твое дело, вампир!

      - Это мое дело, - вступила в разговор Кайлани, - я никому не позволю решать за себя. Даже тебе, Варнак.

      - Эх, не вовремя Батей заболел! - усмехнулся Варнак. - Мама, а ты что молчишь? Или тебе ничего сказать?

      - Ты неправ, Варнак. Я понимаю тебя, и моя душа болит не меньше твоей. Но сейчас все мы должны делать то, чего от нас требует долг.

      - Верно! - раздался голос Батея.

       Наставник стоял на галерее, держась обеими руками за перила, и смотрел на них. Сигран вскрикнула встревоженно, взлетела по лестнице вверх, подбежала к мужу, но Батей остановил ее жестом.

      - Не волнуйся... мне уже лучше, - сказал он. - Я не могу сейчас болеть.

      - Батей, тебе нельзя...

      - Если мое время пришло, я хочу умереть в бою, а не в постели, - Батей шумно вздохнул: на лбу у него блестел пот. - Варнак прав. Дети должны жить. Они останутся в Оплоте, а мы с тобой, Сигран, отправимся к святилищу.

      - Батей! - Сигран, казалось, вот-вот расплачется от отчаяния. - Ты болен. Путешествие...

      - Убьет меня, хочешь ты сказать? Возможно. Но еще быстрее меня убьет чувство бесполезности. Варнак, - обратился Наставник к охотнику, - вы с Эндре немедленно отправитесь на юго-восток по имперскому тракту. К Олойским холмам. Я видел того, кто нам нужен.

      - Видел? - не понял Варнак.

      - У меня было видение, - Батей ладонью стер с лица пот. - Спаситель - он совсем недалеко от Оплота. Его надо встретить и защитить. Поспешите, а мы будем ждать вас.

       ***

       Ярре был зол. На себя, на Вельфгрида, что ведет их непонятно куда уже который день, на мороз, на весь мир. Потому что видел, как тяжело Янке дается каждая верста пути, как мало у нее осталось сил.

       С утра они ехали широкой долиной между заросшими лесом холмами, а потом оказались на заметенном снегом тракте. Если в начале их путешествия Ярре обращал внимания на окружающий ландшафт, то с недавних пор впечатления стерлись, и ему все время казалось, что чертов волк водит их кругами по этой вымершей земле.

       Где он, этот Оплот?

      - Опять снег пошел, - сказала Янка, глядя на кружащиеся в воздухе снежные мухи. - Потеплеет, чаю.

      - Второй месяц весны, - буркнул Ярре. - У нас в Ольме в это время уже листва на деревьях появлялась. Будь оно все...

      - Ты за меня не волнуйся, - сказала княжна. - Я сдюжу.

      - Ох, Янка, моя Янка! Да как же тут...

       Яростный лай волка прервал Ярре. Юноша увидел, что волк остановился в нескольких десятках саженях впереди, а там, дальше, в пелене усиливающегося снегопада, маячат черные фигуры - и их очень много.

      - Вельфгрид, назад! - крикнул Ярре.

       Волк не подчинился. Еще мгновение стоял, широко расставив лапы, потом с рычанием рванулся вперед, скользя по снегу белой тенью, прямо к порожденным зимой призракам. Ударил первого лапами, рванул зубами, разбрызгивая холодную черную сукровицу, сбил еще одного - и взвыл, протяжно, страшно, обреченно.

       Ярре выругался, сбросил с плеча лук и, наклонившись в седле, быстро упер Бьоркост в землю и натянул тетиву. Призраки были уже в сотне шагов от них - десятки безмолвных фигур, двигавшихся синхронно, дружно, будто кто-то невидимый задавал им ритм движения. Ярре узнал форму имперских легионеров - когда-то он сам носил похожую. Но эти легионеры были мертвы. На их посиневших застывших лицах искрился иней, в глазницах и проваленных ртах намерз лед, волосы сковали морозные колтуны. Они ковыляли, опираясь на длинные копья и обнаженные мечи, в полном безмолвии, только снег скрипел под их сапогами.

       Янка поняла, вскрикнула. Ярре увидел ее полные ужаса глаза, поднял лук, и пущенная из Бьоркоста стрела ударила в ближайшего мертвеца. Умертвие скрылось во вспышке белого пламени, испепелившего плоть: миг спустя обгоревший скелет рухнул на снег. А Ярре уже пустил вторую стрелу, и еще одну, и еще, сбивая приближающихся тварей каждым выстрелом.

      - Вот вам! - выкрикивал он. - Сдохните! Подыхайте же!

       Мертвецы не слышали его. Они продолжали свое движение. А потом Ярре услышал крик княжны:

      - Ярре, они повсюду!

       Он повернулся, и сердце его замерло. Твари появились на склонах холмов справа и слева от тракта, замыкая их в клещи. Лошади, чувствуя близость смерти, беспокойно заржали. Янка не справилась со своей кобылой, со слабым криком упала в снег. Ярре соскочил с седла, бросился к ней, помог встать. Освободившаяся от всадницы лошадь рванулась по тракту вперед, сбивая ковыляющие фигуры, но споткнулась, и сразу десятки мертвых рук вцепились в нее и повалили в снег. Ярре услышал страшный, почти человеческий предсмертный крик, и ворчание упырей, руками и зубами раздирающих еще живую лошадь.

      - Не смотри, - шепнул Ярре, прижимая княжну к себе, чувствуя, что его все сильнее бьет озноб. - Не надо смотреть.

       В колчане оставалось еще шесть стрел. Выпустив плачущую Янку, Ярре начал стрелять - и радостно кричал, когда очередной упырь скрывался в облаке магического пламени. Последней стрелой он испепелил мертвеца в лиловом офицерском плаще, который подошел к Янке шагов на десять. А после этого опустил лук и вцепился зубами в рукав полушубка, чтобы не зарыдать от ярости и бессилия.

       Лошадь Янки дала им небольшую передышку - упыри, казалось, забыли о людях на дороге, их заворожил запах пролитой крови. У растерзанных останков кобылы началась свалка. Ярре понял, что они с Янкой получили еще несколько мгновений, и что смогут выиграть немного времени, если...

      - Прочь! - завопил Ярре, ударил своего коня, который топтался в снегу, храпя и фыркая. - Пошел!

       Жеребец понял, рванул галопом прямо на упырей. Ярре закрыл глаза, чтобы не видеть его гибели, но конь прорвался - и помчался по тракту к лесу, только снег летел из-под копыт. Почему-то это обрадовало и успокоило Ярре. Времени у них будет меньше, но зато конь остался жив.

      - Ярре, мы умрем?

      - Ты что такое говоришь?! - Юноша заглянул в полные слез глаза княжны. - Я защищу тебя, клянусь!

      - Знаю, - Янка попыталась улыбнуться, взяла Ярре за руку. - Ты ведь мой гридень.

      - Янка, не плачь. Вот только во имя всех богов, не плачь. Не рви мне сердце.

      - Пообещай, что не отдашь меня им живой.

      - Мы не достанемся им, - Ярре обнял княжну, зарылся лицом в ее волосы, вдохнул их морозный запах. - Я люблю тебя.

      - Любимый мой, родной, я знаю.

      - Беги, я их задержу.

      - Куда бежать? Некуда. Нет уж, мы будем вместе.

      - Беги, я сказал!

      - Нет. Я не хочу.

      - Янка, - юноша отбросил бесполезный Бьоркост и вытащил из ножен охотничий нож, - я смогу защитить тебя. Во имя Создателя, во имя... во имя нашей любви - уходи!

      - Я не брошу тебя, Ярре.

      - У-хо-ди!!!

      - Нет! - Княжна запрокинула голову, открыв горло. - Ты знаешь, что тебе надо сделать.

       Ярре взвыл, оттолкнул княжну; его охватил страх смерти, та обреченность, которую он уже испытал однажды, в ту минуту, когда полковой лекарь вынес ему приговор. Но только в этот раз собственная скорая смерть его не пугала. Он думал только о Янке.

       С последней отчаянной надеждой Ярре посмотрел в небо, но оно было серым, далеким и безмолвным, и живущие за облаками боги забыли о них с Янкой. Молчаливые фигуры, перемазанные лошадиной кровью, уже направлялись к ним. Им осталось пройти всего несколько десятков шагов.

       Вылетевший из снегопада огненный шар с жужжанием пролетел мимо Ярре и ударил в упырей, разбросав их, как шахматные фигурки. Миг спустя два всадника врубились в толпу умертвий. Стук клинков о промерзшую плоть наполнил вечерний воздух.

       Ярре в растерянности оглянулся. Рядом с Янкой уже стояла какая-то, будто с неба свалившаяся девушка в полушубке и меховом колпаке, вытянув перед собой руки, и между ее ладонями мерцала огненная сфера. Потом девушка сделала движение, будто отталкивала эту сферу от себя, и огонь ударил в упырей, добивая тех, кого не настигли мечи ее товарищей.

       Вроде еще кто-то промчался мимо верхом - Ярре уже с трудом воспринимал происходящее. Потом пришел миг просветления, и юноша бросился к княжне. Так они и стояли, обнявшись, пока не затих бой на дороге, и всадники, спешившись, не присоединились к мечущей огонь девушке, все время находившейся подле них.

      - Не ранены? - спросил старший из всадников, седеющий мужчина с суровым лицом. - Живые?

       Ярре хотел ответить, но не смог - онемел от изумления и радости. Не за себя обрадовался, за Янку.

      - Вовремя мы успели, - сказал второй всадник: лицо его скрывал намет, Ярре видел только глаза. - Не ошибся Батей.

      - Вы... кто? - только и смог сказать ошеломленный Ярре.

      - Люди Божьи, - ответил старший, убирая меч в ножны. - Вы что, вдвоем ехали?

      - Вдвоем, - тут Ярре запнулся, вспомнил о Вельфгриде. - Еще волк с нами был.

      - Волк? Белый волк? Так значит, это тебя Бьеран послал?

      - Да.

      - А девочка?

      - Она княжна Трогорская. Мы с ней... вместе мы.

      - Понимаю, - воин посмотрел на княжну, которая плакала навзрыд, а девушка-маг пыталась ее успокоить, и его лицо просветлело. - Хвала Митаре, не опоздали мы. Едем, нас Батей ждет.

      - У нас лошадей...одна погибла, а вторую я сам отпустил, чтобы...

      - Неважно, ты со мной в одном седле поедешь, а княжну твою Кайлани подвезет. Поторопимся, скоро совсем стемнеет, опять твари набегут, не отобъемся.

      - Да, я понимаю... я сейчас.

       Лук он нашел сразу - Бьоркост торчал из снега шагах в десяти от места, где они стояли. Найти Вельфгрида было сложнее. Перешагивая через тлеющие останки упырей, юноша, наконец, увидел волка - Вельфгрид лежал на боку, и снег вокруг был забрызган его кровью. Ярре сел на корточки, осторожно коснулся загривка зверя. По телу Вельфгрида прошла волной дрожь, он вздохнул, и юноша почувствовал, что слезы вновь наворачиваются на глаза, и предательская слабость встала в горле.

      - Спасибо тебе, - прошептал Ярре, гладя волка. - Ты спас нас.

       Вельфгрид вновь вздохнул, совсем по-человечески. Алая кровь запузырилась на его оскаленных зубах, чуть дрогнули лапы. А потом волк задрожал всем телом, замер неподвижно, и Ярре понял, что Вельфгрид уже бежит по сияющей звездной тропе, ведущей к воротам Вартхейма.

       По тропе героев.

      - Avar, nar mathe Gwayen sudd un fohrar Aguedar, - сказал кто-то за его спиной.

       Ярре медленно повернул голову. Парень, стоявший рядом, был моложе него, но в длинной кольчуге, при мече. Один из тех, кто сегодня спас их с Янкой. И еще Ярре заметил, что у парня мелкие, почти девичьи черты лица и необычные остроконечные уши.

      - Я говорю: хороший был пес, настоящий боец, - сказал парень. - И умер так, как надлежит умирать воину. Пойдем, надо ехать.

       Ярре кивнул, еще раз погладил затихшего волка и пошел к ожидавшим его всадникам.

 

    Глава 3

       Внизу, в узкой долине между каменными хребтами, двигались крошечные фигурки - много фигурок. А над двуглавой, вонзающейся в темное небо, словно огромный зуб горой полыхало полярное сияние. Мистическая стена, разделяющая мир живых и мир мертвых.

       Темный смотрел на эту колеблющуюся завесу, сложив руки на груди. Сияние было еще одним препятствием на пути к цели, но очень скоро оно исчезнет. Это случится в тот момент, когда собравшаяся в долине мертвая рать Шести поднимется на вершину и атакует. Те, кто создал эту преграду, всего лишь люди, и их волшебная сила не безгранична. Сейчас они удерживают завесу, тратя свои последние жизненные силы. Когда мертвые воины пойдут на приступ, эти силы иссякнут очень быстро. А потом придет черед Шести. Их появление на горе вызовет Последнюю бурю, и она уничтожит эту завесу. Святилище будет открыто.

       Двое соратников Темного стояли справа и слева от него - его вечные спутники, древние короли, молчаливые, как наступающая северная ночь. Им не было нужды говорить друг с другом; их вела Судьба, и каждый знал, что делать. Чуть поодаль, встав в ряд, стояли три заклятые души - три Восставших королевской крови, которые этой ночью помогут закончить охоту, начатую не одну тысячу лет назад. Их оруженосцы, их дарованные Тьмой соратники. Теперь облик Восставших в точности повторял обличие их господ: те же не отражающие света доспехи из адской стали, шлемы, изображающие головы демонов, оружие, покрытое вспыхивающими в свете луны рунами. Они были готовы к последней битве, и Темный знал это. Он чувствовал их нетерпение, их жажду живой крови, которая ждет их за мерцающим в нескольких лигах от них занавесом. Последние, кто осмеливается препятствовать им.

       Или нет?

       Темный повернул голову и посмотрел на юго-восток. Там, в снежной пелене, появились всадники. Шесть всадников, направляющихся прямо к вершине, над которой полыхало сияние. Он не увидел - почувствовал их приближение, потому что один из всадников был тот, кто сумел улизнуть от них.

      - Напасть на них сейчас? - прочел Темный мысли одного из своих собратьев и покачал головой.

      - Зачем гоняться за ними, если они сами идут сюда? - ответил он. - Пусть все идет, как идет. Пусть наши собратья в долине поторопятся. Время пришло.

       ***

       Батей смотрел в огонь, и ему нравился нервный танец языков пламени. Боль в груди почти прошла, осталось небольшое жжение, которое почти не беспокоило его. Но тело - оно будто стало чужим. Неподъемно-тяжелым, непослушным, онемелым.

      - Сигран! - позвал он.

      - Да, милый, - Наставница заглянула мужу в глаза. - Я здесь.

      - Они справились, - сказал Батей.

      - Конечно.

      - Сигран... я хотел спросить. Ты не сердишься на меня?

      - За что, любимый?

      - За все. Я ведь был хорошим мужем?

      - Ты и сейчас им остаешься, - у Сигран сжало сердце. - Это всего лишь болезнь. Она пройдет.

      - Нет, родная моя. Ты сама не веришь в то, что говоришь. Наше время прошло. Мое, Алеры, Кенинга, Шасты, Зерре. Ты же знаешь, что они хотят сделать.

      - У каждого свой путь, - Сигран прижалась щекой к плечу мужа, услышала неровный надорванный стук его сердца. - Мы живы, и я люблю тебя. Не хорони себя раньше времени.

      - Почему их так долго нет? - спросил Батей. - Они давно должны были вернуться.

      - Они вернутся. Не беспокойся.

      - Дай мне попить.

       Батей сделал несколько жадных глотков из фляги, откашлялся. Сигран вновь почувствовала болезненный укол в сердце: за неполные сутки от прежнего, веселого, громогласного могучего Батея, от ее Батея, осталась дряхлая, за считанные часы состарившаяся тень с заострившимися носом и торчащими ушами. Только глаза еще светились жизнью, и в них были тревога и боль.

       Они услышали топот коней одновременно, и Батей попытался встать на ноги. Сигран перехватила его, помешала, и муж глянул на нее с упреком.

      - Мне - сидеть перед Спасителем? - прошептал он.

       Сигран отвернулась. Она не хотела, чтобы Батей видел эти предательски навернувшиеся на глаза слезы.

       На дороге, ведущей из долины, показались всадники. Они ехали быстрой рысью. Сигран с облегчением вздохнула - все. И на двух лошадях по два всадника.

      - Хей! - крикнул Варнак, когда их разделяло не больше двадцати шагов.

      - Помоги мне, - сказал Батей, опираясь на руку жены, пошел вперед, навстречу всадникам.

       Ярре одним из первых соскочил с седла, подбежал к лошади, чтобы помочь спешиться Янке. Подхватил ее за талию, бережно опустил на дорогу - и прижал к груди. Следом спешились остальные. Эрин подбежала к Браску, Варнак к Кайлани. Только Эндре остался в седле.

      - Холодно, - прошептала Янка, прижимаясь к Ярре.

       Ярре сжал ее ледяные пальцы в своих ладонях, начал дышать на них часто и жарко. А потом столкнулся взглядом с высоким, одетым в баранью шубу стариком, который, едва передвигая ноги, подошел к ним от костра, поддерживаемый женщиной. У женщины были заплаканные натекшие глаза - и разного цвета.

      - Господи, это ты, - прошептал едва слышно старик, протянув к ним с Янкой руку, и пальцы его дрожали. - Я видел...я узнал...

       Он еще хотел что-то сказать, но вдруг захрипел и начал оседать на снег. Закричала женщина с разноцветными глазами, миг спустя Эрин, Кайлани и Янка подхватили этот крик. В сумеречном небе закружили вороны - густо, плотно, словно поднятая смерчем сажа над пожарищем. Испугались криков, почуяли присутствие непобедимой Жницы.

       А Батей улыбался, и эту счастливую улыбку с его лица не смогла стереть даже Смерть.

       ***

       Расселина была достаточно глубокой, и Варнак с Эндре уложили в нее тело Батея. Сигран поставила на грудь мужа чашку с ячменем. Потом Батея укрыли шубой и забросали расселину снегом.

      - Да примет Митара твой дух, любимый мой, - сказала Сигран. - Да примет она души всех нас, и да встретимся мы с тобой в Вартхейме!

       Варнак положил ей руку на плечо. Сигран накрыла его кисть своей ладонью.

      - Надо ехать, мама, - сказал Варнак.

      - Я знаю. Оставь меня, я хочу побыть с ним. Немного, сынок. Я не задержу вас надолго.

      - Браск, Эрин! - крикнул Варнак.

       Молодой сид и его сестра тут же подошли к нему.

      - Берите лошадей и возвраща йтесь в Оплот, - велел Варнак, не глядя на сидов.

      - Что? - Браск не поверил своим ушам. - Как - в Оплот? Почему?

      - Потому что я сказал! - крикнул Варнак. - Берите лошадей и скачите в Оплот! Еще раз повторить?

      - Мы не понимаем, - Браск поджал губы. - Мы хотели...

      - Парень, не зли меня, - Варнак с лязгом выхватил меч и приставил лезвие к горлу сида. - В третий раз я повторять не буду.

      - В самом деле, - подал голос Эндре, стоя у костра с флягой меда в руке, - мне тоже непонятно, что все это значит. Нам сейчас нужен каждый человек.

      - Непонятно? - Варнак с кривой усмешкой, не убирая меча от горла Браска, показал свободной рукой на Ледяной Клык, вершину которого окружило полярное сияние, полыхающее частыми вспышками сполохов. - Знаешь, что там? Смерть. Не одного человека, не тысячи, не сотни тысяч. Не твоя и моя, чертов вампир. Это - Смерть для всех. А я хочу, чтобы они жили. Вопреки всему.

      - Ты не смеешь решать за нас, охотник, - с достоинством ответил Браск.

      - Смею. Теперь отец мертв, и я тут старший. Все вы, сопляки, отправитесь в Оплот. Этих двоих, - Варнак показал на Ярре и Янку, - заберете с собой. Кайлани вас проводит.

      - А Всадники? - спросил Эндре. - Кто ими займется?

      - Я займусь, - ответил Варнак сквозь зубы и убрал меч.

      - Нет, сынок! - Сигран подошла к костру. - Ты не можешь распоряжаться. Старшая здесь я.

      - Мама!

      - Варнак! - Сигран так глянула на охотника, что тот опустил глаза. - Успокойся. Батей не одобрил бы то, что ты делаешь.

      - Госпожа, - Браск почувствовал надежду, - мы хотим сражаться! Мы не можем...

      - Варнак прав, сын мой, - Сигран впервые назвала сида сыном. - Очаг Оплота не должен погаснуть. Я здесь старшая, и я решаю. Вы едете в Оплот.

      - Hock`a`me! - выругался Браск. - Проклятые круглоухие! Почему вы не верите нам?

      - Ты получил приказ, парень, - сказал Эндре. - В таких случаях говорят: "Да, госпожа". Или тебя этому не учили?

      - К Святилищу едут я, Варнак, Кайлани, Эндре и... - Сигран посмотрела на Ярре и Янку, - ты, лучник. Девочка поедет с вами, Браск.

      - Я не отпущу Ярре одного! - вскричала Янка. - Я с вами!

      - Нет, любовь моя, - Ярре нежно зажал княжне рот ладонью. - Я должен. Ради того я и ехал в Оплот. Мать Сигран все правильно говорит. Тебе нельзя с нами.

      - Ты мой гридень! Ты всегда должен быть со мной.

      - Девочка, не время для капризов, - заметил Эндре. - Нам нужны воины.

      - Нет! - Янка вырвалась из рук Ярре, подскочила к Сигран. - Ты не смеешь разлучать нас, тетенька! Мы с Ярре... он... он мой...я его не отпущу!

       Сигран не ответила. Лицо Янки задергалось, слезы полились из глаз.

      - Ярре мой! - Она схватила Сигран за рукав. - Я не хочу... не хочу!

      - Я тоже, девочка, - ответила Сигран. - Но я только что похоронила мужа и поведу почти на верную смерть последних двух детей. Ради тебя.

      - Я не просила об этом! - Янка бросилась к Ярре, обхватила его руками. - Ярре, почему ты молчишь?

      - Сигран права. Ты будешь презирать меня, если я останусь с тобой.

      - Ты...ты... ненавижу тебя! - Янка с размаху влепила юноше пощечину. - Пошел прочь! Я освобождаю тебя от клятвы! Ты больше не мой гридень! Ненавижу тебя... ненавижу!

      - Благодарю, ваша светлость, - Ярре поклонился княжне и подошел к Варнаку.

      - Браск, забирайте девочку и поезжайте, - сказала Сигран. - Поспешим, времени почти не осталось.

      - Вы прирожденный командир, Сигран, - сказал Эндре, поклонившись Наставнице. - Я и Мгла пойдем за вами в огонь и в воду.

       Сигран не ответила. Отвернулась и подошла к куче пожитков, сложенной у костра. Здесь, в большом кожаном мешке лежала кольчуга Батея. Слишком большая и тяжелая для нее, но она принадлежала Батею - и только это имело значение.

      - Варнак, помоги мне, - сказала Сигран, вытаскивая кольчугу из мешка.

       Ее сердце было тяжелым от переполнявшей его скорби, но страха больше не было. Потому что ее дети будут с ней до последней минуты. И если Митара будет милостива, она уйдет в Вартхейм первой и не увидит, как они погибнут.

       ***

       Силы и боевой кураж остались, но того чувства почти полной неуязвимости, что было в самом начале сражения, уже не было.

       Световая стена, казалось, теряет свою несокрушимость. Бен Ревак вспомнил первую атаку - тогда сквозь сияющий занавес не прошел ни один из упырей. Может быть, потому, что в начале их было много меньше, и все они, коснувшись колеблющейся завесы Сияния, разлетались в клочья. От них оставались только обугленные кости, усыпавшие дорогу на много десятков локтей вниз. Во время первой атаки им даже не пришлось пускать в ход оружие - Занавес все сделал за них, уничтожив нежить своей магической силой. Ревак, увидев это, даже исполнил на радостях импровизированный танец, который насмешил всех. Но передышка между второй и третьей атакой тварей на вершину горы оказалась короткой: снизу, из долины на них двинулась настоящая армия. Сотни умертвий против пятерых охотников.

       Страха Ревак не испытывал. Скорее, чувство досады. Еще никогда ему не приходилось сражаться против целого войска нежити. Ни ему, ни его товарищам - кряжистым йорманам Ингольду и Адамару, вестрийке Лале и любимому ученику Зерре, боевому магу Лоратину. Воинов общины Зерре и Шасты. Впрочем, Зерре говорил им, что враг будет силен. Очень силен. Они были готовы к этой битве и понимали, что их ждет. Но все равно, уж слишком много этих тварей...

       С севера и запада вершину защищают другие отряды - каждой группе Бьеран-Медведь поставил свою задачу. Ревак и прочие охотники из группы Зерре встали здесь, на востоке, на самом опасном участке - именно в этом месте обвивающая Ледяной Клык горная дорога выходит к вершине. Прочие бойцы закрывают обходной путь и само святилище. Бьеран велел им не отступать, да только зря он это сказал - дураку понятно, что отступать просто некуда. Или победа, или смерть. Только бы Сияние сохранило свою силу!

       Колонна умертвий подходила к колышущейся светящейся стене - Ревак мог видеть их. Сотни легионеров с застывшими лицами: даже мертвые, они вели себя как опытные хорошо обученные воины. Закрывшись большими щитами, мертвецы быстрым шагом поднимались по тропе, шли в ногу, гремя доспехами, и этот грохот приближался с каждой секундой. Ревак поудобнее перехватил тяжелый двуручный топор - этим топором он отправил во Тьму не одну тварь. Ингольд и Адамар стояли справа и слева от него, подняв свое оружие, готовые принять врага. На скале, навсишей над дорогой, заняли позицию Лале и Лоратин. Лица у всех были сосредоточенные, угрюмые - и решительные. Ревак почувствовал, как страх отступает.

       Они будут вместе до конца, подумал он. И в Вартхейм отправятся все вместе. Много лет они прожили одной семьей и, если Митаре будет угодно, не покинут друг друга и за порогом смерти.

       Из-за плотного строя умертвий выскочили всадники - Ревак сразу узнал дикарей-хаутов. Всадники были мертвы, как и их кони, шли прямо на Завесу молча, только колокольчики на их попонах звенели громко и весело. Вот передние наездники на всем скаку ворвались в стену Света....

      ... Грохот, слепящая вспышка....ага!!!

       Ревак ликующе завопил. Одних мертвецов просто разорвало в клочья вместе с конями: других Завеса отбросила назад, и кони начали падать, спотыкаясь о распростерые на снегу дымящиеся тела, сбрасывая своих наездников в снег. Но у умертвий не было инстинкта самосохранения: все новые и новые всадники неслись прямо на Сияние, гибли, разлетались фонтанами промерзлой плоти и клочьями горелой одежды - и Завеса начала слабнуть. Ее мощное радужное свечение стало не таким ярким, прорезалось слепящими сполохами, и прямо перед Реваком в световой стене появилась дыра.

      - Бей! - завопил Лоратин, и с его пальцев сорвались две шаровые молнии. Они с жужжанием пронеслись прямо над Реваком и ударили в возникших из бреши мертвых хаутов, разнося их в куски.

       Через покрытые изморозью трупы людей и коней в медленно затягивающуюся брешь полезли пехотинцы. Бен Ревак увидел их глаза - остановившиеся, лишенные жизни. И еще, мертвецы ворчали, как ворчит вцепившаяся в слишком большой кусок мяса собака.

       Рослый центурион с длинным мечом возник перед Реваком. Охотник принял его удар на древко топора и попятился назад. На распухшем белом лице мертвого центуриона не были никаких эмоций - просто маска смерти. Ревак завопил, ударил прямо в это лицо. Лезвие топора раскроило череп умертвия, но враг не упал, задергался, будто в конвульсиях, ударил щитом снизу вверх, выбивая топор из своего черепа - и пошел вперед. Вторым ударом Ревак все же сбил тварь на снег и начал рубить, будто мясную тушу на плахе, пока центурион не перестал шевелиться. Новые твари, прорвавшиеся за Завесу, заставили Ревака бросить поверженного врага.

       Ингольд погиб, его буквально разорвали десятки мертвых рук, и впервые снег на вершине Ледяного Клыка окрасился живой кровью. Адамир, впавший в исступление, молотил врагов своей огромной дубиной и горланил какую-то древнюю погребальную песню на языке йорманов. Вокруг него уже громоздилась куча изуродованных трупов, но тут мертвый хаут достал его из седла ударом копья. Песня оборвалась: взревев, Адамир отбросил дубину, кинулся на всадника и, стащив его с седла, своими огромными ручищами свернул ему шею, будто пойманной крысе. Его тут же обступила толпа тварей. Адамир отшвырнул труп, вновь запел и кулаками пытался проложить себе дорогу, но поздно - умертвий было слишком много. Песня прервалась булькающим звуком, и мертвецы заурчали, сбившись в кучу над раздираемым телом. Лоратин испепелил кровожадную нежить метко пущенным огненным шаром, однако пережил Адамира всего на несколько мгновений - прилетевшая из темноты стрела пробила ему голову, и маг рухнул со скалы вниз.

       Возникший за гаснущим Занавесом всадник, тот, что сразил Лоратина, посмотрел на Лале. Девушка будто в кошмаре услышала мертвый, леденящий сердце голос:

      - Лучница? Хорошо. Я тоже неплохой лучник. Покажи свое искусство.

       Лале еще успела подумать, что все сделала быстро. Отработанным за годы охоты и тренировок движением выхватила стрелу из колчана за спиной, наложила на гриф лука, подняла оружие, ловя в прицел возвышавшуюся над головами мертвых легионеров фигуру всадника в черных доспехах и высоком шлеме, увенчанном золотой короной. Однако испещренная огненными письменами стрела прилетела за миг до того, как она спустила тетиву. Ударила прямо в грудь, под сердце, ломая ребра, разрывая аорту и легкое.

      - Мамочка! - удивленно шепнула Лале и умерла.

       Ревак видел все это и закричал. Завопил, чтобы не сойти с ума от ужаса, бешенства и отчаяния. Перехватил скользкий от мертвой застывшей крови топор и побежал вперед - к Завесе, прямо на убийцу Лале и Лоратина.

       Всадник не шелохнулся. Его горящие огнем в прорезях шлема глаза были обращены на Ревака, но он продолжал держать лук у бедра. Навстречу Реваку лезли новые умертвия. Охотник сбил на снег одного, разрубил шею другому, раскроил голову третьему. И еще успел увидеть, как заклубилась белесая мгла справа и слева от всадника-убийцы, и проступили в этой мгле очертания еще пяти конных воинов, неотличимых от первого.

       Ревак остановился и посмотрел вниз, на свой живот. Копье мертвого легионера пробило его кольчугу и глубоко ушло в тело. Странно, но боли Ревак даже не почувствовал.

       Мертвецы набросились на него со всех сторон, и кровавое пиршество началось.

       ***

       Над Ледяным Клыком завыла Последняя буря.

       Бешеный ветер сбивал с ног, запорашивал глаза снегом, острые ледяные осколки резали кожу, как бритвенные лезвия.

       У ворот святилища собралось восемь человек - последние из охотников Митары. Раненные, окровавленные, усталые, с иссщербленным оружием. Все остальные полегли на подступах к храму, отбивая атаки мертвого воинства. Сколько их было? Немного. Но каждый из них сражался за пятерых...

      - Что скажешь, Бьеран? - спросил старший из уцелевших. Его товарищи смотрели на Бьерана с равнодушием, которое яснее ясного говорило о том, что они уже знают свою судьбу. С равнодушием, но без страха.

      - Удерживайте ворота, - только и мог сказать Бьеран, повернулся и зашагал через двор к храму.

       В зале Птицы стало гораздо темнее, лишь огромные сталактиты справа и слева от стелы Арагзана давали бледный синеватый свет - Духов Камень рассыпался пылью, и над бронзовой подставкой, будто искры над гаснущим костром, плавали алые огоньки. На полу лежали четыре тела, застывшие в разных позах - иссхохшие, будто мумии. Наставники Зерре, Шаста, Кеннинг и Алера. Они сделали все, что могли. Их жизни питали силу Духова Камня и защитную стену на вершине - и иссякли, как иссякает колодец, из которого черпают слишком много воды. Не напрасна ли их жертва, придет ли Спаситель?

       Кто скажет...

       Бьеран вздохнул, закрыл лицо ладонями. Постоял так, ничего не говоря и не издав ни звука. Потом подумал, что просто теряет время. Здесь все кончено, и нет смысла оттягивать неизбежное.

       Они придут, думал Бьеран, возвращаясь обратно к воротам храма. Придут и остановят смерть. Может быть, Спаситель уже с ними. Я верю в них. Я верю...

       Во дворе бушевали снежные смерчи. Шесть черных всадников, неподвижные, как статуи, встали справа и слева от ворот, над еще не остывшими телами последних защитников птицы Джейр. Теперь в окрестностях храма не осталось ни одной живой души.

      - С дороги, ничтожный дух! - услышал Бьеран. - Ты все равно не остановишь нас. С дороги!

       Бьеран не ответил. Медленно опустился на колени, уперся ладонями в снег, принимая медвежий облик. Рыкнув, понесся прыжками навстречу Темным. Две стрелы ударили в него, но уже не могли остановить. Громадный медведь подскочил к ближайшему из всадников, взмахнул лапами с когтями прочнее закаленных клинков. Конь Темного шарахнулся, удар лапы Бьерана достал всадника. Из распоротой кирасы Темного ударила черная эманация эликсира смерти, окружив Бьерана смертельным туманом. Еще одна стрела угодила в плечо Лесного духа, но Бьеран, схватив черного всадника зубами, мотал его, как тряпичную куклу, а потом отшвырнул в сугроб и понесся на того, кто стрелял в него - на повелителя призраков, вновь поднимающего лук.

       Четвертая стрела, пронзившая сердце, остановила его, наполнила Бьерана смертным холодом. Лесной дух заревел, поднялся на дыбы - и рухнул в снег.

      Темный опустил лук.

      - Ты не можешь меня убить, - прохрипел Бьеран, пытаясь преодолеть навалившуюся на него смертную сонливость.

      - Могу. Я убил этот мир. Он уже мертв. И ты умрешь вместе с ним.

       Бьеран не смог ответить. Уронил голову в снег, с трудом разлепил глаза. Воющий ветер наполнил их слезами - или это ему жаль самого себя? А в ушах...

       Топот. Конский топот. Всадники. Где-то рядом. Направляются прямо к храму.

       Неужели...

       - Спаситель, - прошептал Бьеран, проваливаясь во мрак.

       ***

       Первой это увидела Эрин.

      - Смотрите! - крикнула она, показывая в сторону равнины.

       Браск повернулся и поглядел, куда указывала сестра. И похолодел от того, что увидел.

       Деревья, что росли на равнине маленькими рощицами справа и слева от заметенного тракта, валились одно за другим. Стволы их трескались вдоль, кора осыпалась, ветви ломались и падали на снег, а потом дерево валилось, точно подрубленное. Когда стихал ветер, со всех сторон становились слышны жалобные протяжные звуки и скрип.

      - Что это, Браск? - спросила Эрин.

      - Не знаю. Надо ехать. Эй, девочка, - крикнул сид Янке, которая испуганно следила за тем, как на равнине умирают деревья, - не отставай!

       Янка даже не повернула головы на его окрик. А потом вдруг развернула своего коня и поскакала обратно, прямо в пелену начавшейся пурги.

      - Стой! - закричал Браск, надрывая горло. - Стой!

      - Оставь ее, - сказала Эрин, положив брату руку на плечо. - Она знает, что делает.

      - Круглоухая дура! Надо догнать ее!

      - Не надо. Нам надо ехать.

       Браск посмотрел вслед быстро удаляющейся в сторону гор Янке, перевел взгляд на сестру. Эрин увидела в его глазах злобу и усталость.

      - Браск, деревья умирают, - сказала она. - Может быть, в Эрае сейчас происходит то же самое. Деревья, Браск. В них душа нашего народа. Погибнут они - погибнем мы. Это знамение. Теперь я понимаю. Мать Сигран хочет, чтобы мы продолжили ее дело.

      - Hock`a me! Думаешь, мы вдвоем что-то изменим?

      - Просто будем делать то, чего от нас хотят. - Эрин коснулась ледяными губами щеки брата и улыбнулась. - Едем. Буря вот-вот начнется...

 

Глава 4

       ***

       Над вершиной Ледяного Клыка кружили тени. Множество теней.

      . Они были повсюду. Будто вороны, они носились в ночном воздухе над площадью перед входом в древнее святилище птицы Джейр, кружили над распростертыми в снегу телами, оседлали давно разрушенные бастионы, башни, зубцы, торчащие из снега колонны, острые заснеженные скалы на вершине горы. Тени собирались, чтобы увидеть окончание истории этого мира. Их взгляды были направлены на огромный квадратный двор перед порталом храма, окруженный развалинами и заметенный снегом, где уже появились всадники последних времен. Тени предвкушали развязку - нетерпеливые зрители, ожидающие начала последнего акта спектакля, третьего сигнала Эзерхорна, рога Темных, который вот-вот вострубит - и придет долгожданное время, когда они, тени, станут вечными и полновластными хозяевами этой земли. Осталось совсем недолго. Нужно всего лишь дождаться конца битвы, которая уже началась.

       И исход ее предопределен.

       ***

      - Вот оно! - вырвалось у Мглы, когда они ворвались во двор святилища, где уже ждали шесть темных Всадников. - Не осрамись, Эндре!

       Бастард не ответил: прямо на него из глубины двора несся темный воин с мечом в руке. Снег летел из-под копыт его коня. Клинки лязгнули, встретившись, Темный пронесся мимо, обдав Эндре холодом смерти.

      - Мы сделаем его! - крикнул Мгла с какой-то безумной веселостью. - Давай!

       Темный будто окутался дымом. Его черный жеребец, покрытый попоной с горящими на ней колдовскими рунами, пошел боком, храпя и разбрызгивая пену. Рыцарь-мертвец привстал в стременах, занося меч над головой.

       Брошенная Эндре граната полыхнула слепящей вспышкой, вороной Темного с испуганным ржанием шарахнулся в сторону. Тщательно рассчитанная атака не получилась, меч нежити разрубил воздух.

      - Ха-ха-ха! - радовался Мгла, когда враги разъехались, готовя новую атаку. - Слабак проклятый!

      - Брат, - сказал другой голос, хорошо знакомый Эндре, - разве ты не узнал меня?

      - Что?!

      - Ты желаешь мне зла? - прошелестел мертвый голос.

      - Иган?!

       Не ответив, Темный ударил дважды - сверху, наискось, целя в шею. Эндре отбил оба удара, хоть и не без труда. Подбросил меч, поймал за лезвие и атаковал ударом мордхау. Удар пришелся в забрало Темного, погнув его и ошеломив врага. Принц-бастард ударил еще два раза, по шлему, не давая Темному опомниться, свободной рукой выхватил из-за пояса клевец. Тот, кто когда-то был Иганом, взревел, окутав Эндре волной темной адской энергии, но уже ничто не могло остановить руку бастарда - клюв чекана пробил шлем и голову вампира, заставив Игана выронить меч, а через миг Эндре ударил уже мечом, снося врагу голову. Обезглавленное тело рассыпалось прахом, который ветер швырнул прямо в лицо Эндре, и горечь этого праха на губах была для принца-бастарда слаще сахара.

       Проклятье, успел подумать Эндре, каким образом тут оказался Иган? Но если это действительно был он, значит, так угодно высшим силам. Он исполнил пророчество о пролитой братской крови. И отомстил за себя.

       Освободившийся от всадника конь Темного вздыбился, целя копытами в голову бастарда - и рухнул, получив стрелу Ярре в глаз. А Эндре уже мчался по двору цитадели к входу в храм, туда, где темные рыцари встали стеной на пути охотников Митары.

       Сигран видела победу Эндре над Темным, и сердце ее дрогнуло от радости. Теперь их пятеро против пяти. Они с Батеем не ошиблись в этом рыцаре. И, может быть, когда бой закончится, Варнак поймет, как же несправедлив был к Эндре Детцену...

       Внезапно ее пронзила запульсировавшая в висках нестерпимая боль. Кто-то из ее детей ранен, ему нужна помощь. Забыв обо всем, Сигран бросилась вперед, туда, где Варнак и Кайлани, сражаясь вместе, сдерживали трех Темных, пытавшихся взять их в гибельное кольцо.

       Сигран, вытянув руки перед собой, послала волну целительной энергии своим детям. Двор святилища осветился ярким, почти солнечным светом, и наполнивший двор запах холодного камня, зимы и смерти на мгновение перебил явственный аромат лета, цветущего луга и полевых цветов. Мертвецы, наседавшие на Варнака и Кайлани, попятились от этого света, пряча глаза. Боль в висках тут же прошла - заклинание исцелило раненого. Сразу два Проклятых рванулись к ней, справа и слева, размахивая оружием. Сигран протянула руки, чтобы ударить атакующую нежить заклинанием Жизни еще раз. Перед ней во вспышке света возникло лицо ее Батея, и ее незабвенный ей улыбался. А потом видение померкло, ее пронзила новая боль. Короткая, как последний миг жизни.

       Стрела Темного пробила Сигран сердце.

       ***

       Она сразу узнала это место.

       Лесная поляна, старый замшелый каирн и бьющий из земли родник недалеко от него. Тишина, слышно как поют птицы и стрекочут кузнечики в траве. Летнее солнце, пробиваясь сквозь кроны древних грабов и дубов, покрывает золотой сеткой свежую росистую траву, в лучах пляшут золотые пылинки. Да, это то самое место. Именно здесь восемьдесят лет назад она встретилась со старым друидом Митары и узнала о своем предопределении. Отсюда начался ее путь, закончившийся на Ледяном Клыке, в святилище птицы Джейр.

       Неужто загробный мир, Вартхейм, так похож на древний лес из ее детства? Или она когда-то уже побывала в Вартхейме - и не знала об этом?

      - Мама!

       Сигран обернулась, и губы ее задрожали. Там, впереди, вдоль узкой лесной тропы, ведущей к каирну...

       Они стояли и улыбались ей. Гиф и Радур, два брата-близнеца. Ленс, темноглазый, рослый красавец, их с Батеем гордость - никто лучше него не владел мечом, даже Варнак. Светловолосый застенчивый Барри, у которого был дар говорить с животными. Трайк, хрупкий с девичьими глазами, но храбрец, каких поискать. И Марина, ее милая Марина - она тоже здесь.

       Ее дети, которых она когда-то потеряла и вот обрела снова.

      - Мама! - Марина бросается Сигран на шею, и миг спустя и все остальные окружают свою мать. Такие родные, такие живые. Слезы не дают разглядеть их, и надорванное пробитое сердце снова начинает болеть от великого счастья, которое и словами-то не высказать.

      - Мама! Мама!

      - Деточки мои! - шепчет Сигран, обнимая каждого. - Родные мои!

      - Мы ждали тебя, мама, - говорит Гиф. - Пойдем.

       Сигран кивает, вытирая слезы. Марина и Гиф берут ее за руки и ведут по лесной тропинке.

      - Как же вы жили без меня? - спрашивает Сигран.

      - Плохо, - отвечает за всех Гиф. - Мы тосковали по тебе, мама. Но время тоски для нас окончено.

       Впереди, за деревьями, открывается огромный цветущий луг, весь в цветах. Ветер колышет травы, отчего луг напоминает зеленое море, покрытое рябью. На границе этого луга Сигран остановилась.

      - Что ты, мама? - спрашивает Марина.

      - Я подумала... о них. Идите, я догоню вас. Обещаю...

       ***

       Когда Варнак и Кайлани бок о бок, на всем скаку, ворвались во двор цитадели Джейр и вдвоем напали на четверых Темных, вставших у входа в святилище, девушка удивила охотника по-настоящему. Не сбавив хода, подтянулась в седле, уперлась в него ногами и перепрыгнула с галопирующей лошади на высокий выступ стены, торчащий из огромного сугроба. Один из Темных тут же поднял большой арбалет, но Варнак не дал ему выстрелить - выхватил из кармашка бандольеры метательный нож. Осадив коня, изловчился и метнул нож во врага. Нож попал в руку Темного, сбив прицел, и предназначенный Кайлани болт ударился в стену на фут ниже цели, расколов кирпич кладки. Второй выстрел Темного предупредил Ярре, всадив точную стрелу в голову черного коня. Конь вздыбился, рухнул в снег, придавив всадника.

       Кайлани, стоя над полем боя, развела руки, собирая энергию для заклинания, и пару мгновений спустя огненный шар ударил в ближайшего к ней рыцаря, окутав того облаком черного пара и раскаленных искр. Конь Темного, обожженный и испуганный огнем, заржал, заплясал, вскинулся на дыбы и сбросил своего наездника в снег. Варнак пронесся мимо упавшего врага, прямо на трех остальных навий, на скаку рубанув лишившегося всадника вороного коня.

       Предводитель Шести с высокой золотой короной на рогатом шлеме махнул рукой, и два его собрата пошли на Варнака. У одного был шестнадцатифунтовый топор с лезвием полумесяцем, у второго имперский длинный меч. Варнак уклонился от удара адской секиры и бросил коня в сторону, предупреждая атаку Темного мечника. В наступившей горячке боя он забыл про Ярре, а напрасно - стрела из Бьоркоста убила наповал лошадь второго рыцаря-нежити, того, что с секирой. Мгновение спустя две стрелы из Бьоркоста поразили коня рыцаря с мечом, и тот тоже оказался на снегу. А слева от Варнака уже появился Эндре, в быстрой схватке сваливший своего противника.

       А он молодец, этот чертов вампир, успел подумать Варнак. Мертвый ли, живой ли, дерется он отменно. Хороший воин, чтоб его. И парень-лучник тоже оказался полезным - уже пятый ублюдок лишился своего коня. Правильно делает малый, эти дьявольские кони едва ли не страшнее самих всадников. Да и драться с пешими сподручнее. Если так пойдет дальше...

       Спешенный Кайлани всадник между тем поднялся из снега, доспехи на нем дымились, из щелей забрала валил белый зловонный пар. Решившись, Варнак соскочил с седла. Темный выхватил меч и с глухим ворчанием пошел на охотника, но Варнак не дрогнул. Атаковал быстро, точно, безжалостно, целя в самые уязвимые места латного доспеха. Два удара рыцарь-мертвец парировал, но третий пропустил - клинок Варнака угодил в забрало, разбил шарнир и сорвал забрало со шлема. Варнак увидел истлевший череп вместо лица, горящий в глазнице красным пламенем глаз - второй выбил удар, - выругался и, нырнув под клинок твари, ударил эфесом прямо в эту мертвую маску. Темный попятился, а мигом позже Кайлани атаковала тварь динамическим ударом, отбросив нежить в кучу слежавшегося снега. Варнак не пропустил удобного момента, подскочил и ударил двумя руками, как заправский палач, рискуя сломать клинок меча. Клинок выдержал, перерубил кольчужный подшлемник и ремни шлема, мертвую плоть, сухожилия и шейные позвонки. Отшвырнув носком сапога отрубленную голову Темного, Варнак вздохнул с небывалым облегчением и повернулся к вооруженному секирой рыцарю, который, оправившись от падения, уже шел прямо на него.

       Он почти отбил удар твари - почти. Секира задела его плечо, легко, словно отточенная бритва дерюгу, рассекла наплечник из армированной кожи, кольчугу и стеганый дублет, впилась в тело, и от боли у Варнака перехватило дыхание. Он еще никогда не испытывал такой боли. Взревев, охотник попятился от Темного и едва не упал. Он видел, как секира, описав дымную дугу, взметнулась в воздух над его головой. Варнак закрылся мечом, но удара не последовало - Темный, отброшенный от него заклинанием Кайлани, попятился, скрежеща зубами. И тут волна целительной энергии обрушилась на Варнака, боль сразу прошла, кровь остановилась.

       Мама. Она почувствовала его боль. Даже сейчас она продолжает думать о каждом из них...

      - Ааааааа, сволочь! - заорал Варнак и побежал на секироносца.

       Темный не успел увернуться. Варнак на бегу ударил его всем телом, сбил в снег, коленом прижал грудь твари, схватил меч левой рукой за лезвие и ударил, как ножом гильотины. Завопил торжествующе, когда под клинком хрустнули гнилые позвонки нежити.

       За спиной Варнака появился Темный с имперским мечом в руке. Охотник почувствовал и обернулся, но слишком поздно, чтобы парировать удар.

       ***

       В доме было тихо и тепло. И пахло булками. Теми самыми, с корицей и изюмом, свежими и мягкими, как руки женщины, которая пекла их. Но Варнаку больше не хотелось есть. Ему было одиноко.

       Держась за перила, он поднялся на второй этаж дома. Здесь запах выпечки перебивал крепкий аромат трав. Полыни, бадьяна, чабреца, багульника. И этот запах тоже был хорошо знаком Варнаку. Так пахли примочки, которые женщина с разноцветными глазами прикладывала к его болячкам. К разбитым костяным стеком хозяйки приюта для сирот, жестокой матери Арайи, пальцам. К нарывам на его ягодицах, оставленных тем же стеком.

       В алхимическом кабинете горела одинокая свеча. И женщина была здесь. Она увидела Варнака, улыбнулась, присела на корточки и протянула к нему руки.

      - Иди ко мне, мой сладкий! - сказала она таким голосом, что сердце Варнака екнуло от счастья. - Иди ко мне, моя малышка!

      - Мама, - сказал Варнак и дал себя обнять.

      - Мы теперь всегда будем вместе, - сказала Сигран, целуя его. - Ты и я.

      - Мама, а я знал, что ты все-таки придешь, - прошептал Варнак, зарывшись лицом в ее плечо. - И заберешь меня к себе.

      - Любимый мой, да как же иначе! У тебя ничего не болит?

      - Больше не болит, - сказал Варнак, и это была правда.

       ***

       Меч Темного рассек голову Варнака до нижней челюсти, и охотник умер мгновенно.

       Убившая охотника нежить не могла испытывать никаких чувств, и торжество победы было ей недоступно. Темный просто почувствовал, что еще одного врага больше нет, и надо продолжать бой. Тем более что зарывшаяся у его ног в снег стрела напомнила - бой продолжается.

       Ярре выругался. Он тщательно рассчитал выстрел, но внезапный порыв ветра не дал ему поквитаться с тварью, убившей охотника. За юношу это сделала Кайлани.

      - Эгейн о маре торунне! - яростно закричала девушка и послала один за другим три огненных шара в убийцу Варнака.

       Сгустки огня ударились в навию, разлетевшись фейерверком искр, и звуки взрывов гулко разнеслись над двором. Пламя окутало тварь, побежало по расшитому рунами плащу - и погасло. Окутанная маслянистым дымом нежить покачнулась и неуверенно, приволакивая ногу, пошла на Кайлани. Девушка захохотала: стоя на стене, она чувствовала себя недосягаемой и неуязвимой.

      - Хочешь меня убить? - крикнула она. - А вот тебе!

       Собрав остатки магической силы, Кайлани послала в тварь еще один заряд огня, заставивший рыцаря-мертвеца остановиться. Нежить замотала головой, глухо заревела.

      - Ну же, Кайлани, осталось чуть-чуть! - сказала самой себе девушка, глядя на колеблющиеся язычки синеватого пламени на кончиках своих пальцев. - Чуть-чуть!

       Пущенный из арбалета болт прилетел мгновение спустя, и девушка вскрикнула. Ошалело посмотрела на черное, покрытое колдовскими письменами оперенное древко, торчащее из ее живота. Тело взорвалось болью, Кайлани упала на колено, ее ладони зашипели, коснувшись снега.

       Погибнуть? Сейчас, когда бой еще не кончен, когда три из шести темных тварей еще живы? Нет, нет, ни за что!

       Не для того Варнак и Сигран умерли, чтобы она...Боги, как больно!

       Кайлани упала лицом в снег, скорчилась, застонала. Схватила ртом снег, выплюнула, попыталась подняться. Двор цитадели плыл перед ее глазами, пришла глухота. Ноги подкосились, и магичка вновь упала на колени.

       Тьма сгустилась, и из нее секундой позже прилетел второй болт, пробивший Кайлани горло.

       ***

       Этого человека звали Арним. Он был ее отчимом, и Кайлани ненавидела его всей душой.

       Сегодня Арним опять ходил в деревню, напился сильнее обычного, и девушка из своего убежища могла слышать, как он бранится, открывая крышки сундуков и переворачивая лари. Он искал ее и не мог найти.

      - Ты где, мелкая мерзавка? - слышала она его пьяный голос, полный злобы. - Убью, сучонка! Выходи, дрянь такая! Выходи!

       Кайлани молчала, только крепче сжимала рукоятку колуна, который прихватила с собой, убежав со двора. Она уже знала, чем сегодня все закончится. Пока была жива мама...

      - Кайлани! - Голос Арнима стал пьяно-слезливым и визгливым. - Девочка моя, золотце мое, ну где ты? Папа... ик... хочет тебя видеть. Ну что ты? - Раздался грохот, звук разбиваемых тарелок и горшков, взрыв самых отвратных ругательств. - Сука, мокроссачка! Ведьма проклятая! Такая же хитрожопая колдовка, как твоя гребаная мать, чтоб ее в аду бесы трахали! Чары на меня напускать? Я ведь найду тебя, тварь! Истинно... найду!

       Найдешь, подумала Кайлани, глядя на люк чердака. Сегодня ты найдешь то, что искал все последние пять месяцев, прошедших со дня маминой смерти. Свою собственную смерть.

       Такая свинья не имеет права жить.

       Осторожно подкравшись к люку, Кайлани глянула вниз. Арним сидел на табурете посреди комнаты, у перевернутого стола, вытянув ноги в измазанных грязью и навозом сабо, среди разбросанных на полу ложек, шматков вареной капусты и черепков разбитой посуды. Сальный, вонючий, пьяный, красномордый ублюдок с поредевшими на макушке волосами и скошенным подбородком, на котором висели нити слюны. Боги, и что только мама могла в нем найти? После папы сойтись с этим...

       Заткнув колун за пояс, Кайлани начала спускаться по лестнице в горницу. Арним услышал ее, поднял лицо.

      - А-а-а-а? - промычал он, мерзко ухмыльнулся и начал развязывать пояс. - Вот и ты. Папочка...

       Она не дала ему говорить. Замахнулась и ударила колуном прямо в лицо. В гнусную ухмыляющуюся похотливую пьяную харю. Вновь занесла топор, забрызгав себя кровью, и вновь ударила. После пятого удара поняла, что дальше бить уже ни к чему. Отбросила окровавленный колун - и тут ее стошнило прямо на труп отчима.

       Она подползла на коленях к кадке с водой и начала мыться. Смывать с себя кровь и ужас. Потом как была в мокрой одежде, забилась в угол. Вода стекала с ее волос, собираясь в лужу у ног. А она думала о другом. Что лежавший в луже своей крови и ее блевотины мертвый Арним вот-вот встанет и убьет ее.

       Фитиль в лампе прогорел, дрова в очаге тоже, и в доме стало совсем темно. Всхлипывая, Кайлани поднялась на ноги, осторожно подошла к буфету. Открыла дверцу, взяла дрожащими руками кусок сыра, половину ковриги и соль в тряпице, завязала в узелок. Больше взять в дорогу было нечего: денег в доме не было, все ее платья, кроме лохмотьев, что на ней, Арним давно пропил. Поминутно оглядывалась на распростертое тело отчима - не встанет ли?

       Мертвец был неподвижен. Заглянувшая в окошко луна светила Арниму прямо в лицо, и Кайлани казалось, что покойник скалит зубы в злобной усмешке.

      - Мама, где ты? - прошептала Кайлани. - Где ты? Мама, мне плохо!

       Перед уходом ей захотелось сжечь дом вместе с этой падалью. Чтобы наверняка, окончательно покончить с Арнимом и памятью о нем. Но этот дом построил когда-то ее отец - НАСТОЯЩИЙ отец. Для нее с мамой. И Кайлани не смогла.

       Она просто ушла. Вышла в темные зловонные сени и толкнула входную дверь.

       За дверью был Свет.

       ***

       Ярре задохнулся, приняв в лицо порыв ледяного ветра, проморгал ослепленные слезами и ветром глаза, поднял лук. У него в колчане всего несколько стрел. Но и проклятых тварей осталось всего четыре.

       Бьоркост был отличным оружием, но лук имеет свои неудобства. С самого начала сражения во дворе цитадели Ярре вынужден был тщательно выверять каждый выстрел, чтобы не попасть в своих. И латы упырей - стрелы их не пробивали. Поэтому юноша сосредоточился на конях Темных. Бил их, стараясь облегчить своим товарищам работу. Спешивал Темных одного за другим, и это у него хорошо получалось.

       Теперь схватка шла уже у самого входа в святилище. И сердце Ярре дрогнуло, потому из всех остался только Эндре - воин, которого бедняга Варнак называл вампиром и к которому относился с таким предубеждением. Покойников не судят, конечно, но Варнак ошибался. Ярре видел, как Эндре носится в клубах снега, не давая врагам окружить себя, как мимоходом свалил воина, убившего Варнака и недобитого Кайлани. Просто махнул мечом на всем скаку, и голова твари покатилась в снег.

       Двое. Нежитей осталось двое, и пока ни одного поверженного врага на его собственном счету. Пора это исправить.

       Наложив стрелу на лук, Ярре прицелился. Только один из Всадников остался в седле - воин в высокой короне и рогатом шлеме, тот, кто убил из своего волшебного лука мать Сигран. Похоже, он у этих упырей главный.

       Выдохнув воздух, Ярре пустил стрелу и со злой радостью увидел, как конь главаря вздыбился и сбросил всадника. Эх, почему у него нет стрел с закаленными наконечниками! Ярре сразу вспомнил, как стрелы Бьоркоста испепеляли мертвых легионеров на дороге. Сейчас бы он перестрелял этих мертвецов, как цыплят.

       Хадрив, Минайя, ну почему у него нет бронебойных стрел!

       Во дворе полыхнула слепящая огненная вспышка, разогнавшая темноту, потом вторая, мгновением позже. Ярре сначала не понял, в чем дело, а потом сообразил - это Эндре кидает свои огненные гранаты. Скрипнув зубами, юноша вскинул лук, выцеливая новую мишень. Ему очень хотелось подстрелить главаря, но там был Эндре: бастард метался между навиями, раздавая удары и отбивая ответные. Проклятье, ну и нервы у этого молодца!

       Справа от Ярре была полуразрушенная каменная лестница, ведущая на уцелевшую от разрушения часть стены, опоясывающей двор. Может, оттуда будет удобнее стрелять. Быстро, скользя подошвами сапог по скользкому обледенелому камню ступеней и помогая себе свободной рукой, Ярре поднялся по лестнице наверх. Так и есть - полуразрушенная башня прямо перед ним защищает от ветра, который так мешал ему внизу.

       И как он сразу не догадался занять здесь позицию? Дурак, четырежды дурак!

       Ярре наложил стрелу на гриф Бьоркоста, посмотрел вниз - и ощутил противный ком в горле. Прямо под ним, футах в десяти ниже, на уступе стены лежала, раскинув руки Кайлани. Глаза девушки были открыты, изо рта сочилась кровь, а в горле, над воротом бриганты, торчало древко болта.

       Рыцарь с самострелом. Сукин сын.

       Ярре тут же нашел убийцу девчонки. Вон он, у самого входа - вжался спиной в стену у вимперга и пытается подстрелить Эндре. Стрела с шелестом сорвалась с тетивы Бьоркоста, вспышко й пронеслась через двор.

       Арбалетчик покачнулся: выстрел Ярре попал в шлем, Темного окутало яркое пламя. Ярре взвыл от радости, но тут же испытал разочарование. Арбалетчик остался на ногах.

      - Ну, давай! - пробормотал Ярре, готовя новый выстрел. - Посмотри на меня, мразь!

       Темный будто услышал его. Видимо, захотел разобраться, откуда прилетела ошеломившая его стрела. Заметил Ярре, тут же вскинул самострел. Болт и стрела ушли в полет одновременно.

       Может быть, Бьоркост действительно был лучшим луком в мире. А может, это Ярре сделал самый лучший выстрел в своей жизни. Стрела, сияющей кометой прочертив сгустившуюся во дворе тьму, ударила точно в зазор между забралом и золотой короной, венчающей шлем Темного. Единственное уязвимое место в адских доспехах.

       Мертвец-арбалетчик разлетелся в клочья, оставив на стене пятно черной копоти. Ярре заорал в восторге, а потом почувствовал резкую боль. Опустив глаза, он увидел древко болта с оперением, глубоко ушедшего в тело над кушаком.

      - Н-нет! - выдохнул Ярре, хватаясь рукой за болт. Ойкнул, осел на холодный камень, хватая ртом воздух. Новая волна боли пронизала его до кончиков пальцев.

       Так глупо, так некстати. И бой еще не закончен...

       Мотнув головой, чтобы отогнать слабость, Ярре повел глазами. Увидел лежавший на камнях Бьоркост. Попытался дотянуться до него. Еще один выстрел, хотя бы еще один...

       Снег, ночь, стены, башни, мечущиеся во тьме тени завертелись вокруг Ярре, создав громадную воронку, и юноша с воплем полетел в самый ее центр. В

      самое сердце пустоты.

 

   Глава 5

 

       Эндре перевел дыхание и поискал глазами. Двор был пуст. Только мертвые тела людей и лошадей. От пяти Темных остались лишь кучи праха, который порывы ветра развеивали по снегу.

      - Он только что был здесь, - пробормотал рыцарь. - Последний из них.

      - Точно, был, - отозвался Мгла. - Наверное, убежал в этот туннель.

      - Я достану эту гадину, - ответил Эндре и, спешившись, пошел к входу в святилище.

       Внутри было темно, но Эндре знал, как поступить. У него остались две бомбы. Достав из сумки одну из них, бастард вытащил из бомбы пробку, удалил запал из громовой соли, положил бомбу на выступ в стене и высек огнивом искру. Смесь в бомбе вспыхнула гудящим пламенем, осветив ход, уходящий вглубь горы.

      - Отлично, - сказал Эндре, взял в руки горящую бомбу и пошел вперед.

       Храм птицы был спрятан глубоко в чреве горы. Бомба догорела, и Эндре запалил от нее новую. Вскоре впереди показался тусклый синеватый свет. Коридор закончился узкой высеченной в камне лестницей, и Эндре спустился по ней.

       Лестницы вывела его в подземный зал. Темный был здесь. Он стоял спиной у длинной каменной стелы, покрытой какими-то письменами.

      - Слишком поздно, - сказал Темный, не обрачиваясь. - Ты опоздал, собрат.

      - Почему? - Эндре отбросил догоревшую бомбу, вытащил из-за пояса клевец. - Вот, смотри, - Темный показал бастарду маленькую фигурку, изображающую раскрывшую крылья птицу, которую держал в руке. - Вот она, Джейр, птица грядущего дня. Та, что должна быть оживлена Спасителем. Так говорит легенда о Спасителе и птице Джейр. И она у меня. Где же Спаситель, Эндре?

      - Он придет.

      - Поздно, - Темный издал скрипучий звук: видимо, он смеялся. - Спаситель не пришел, не успел. Потерялся в дороге. И в святилище птицы встречаются два вампира. Ты и я. Забавно, да?

      - Я не вампир.

      - Знаешь, почему все твои друзья мертвы, а ты жив? Потому что пришло время Смерти. Твое и мое время. Черный эликсир Маро спас тебя от участи, выпавшей в Конце времен всему живому. Смотри, - Темный бросил фигурку птицы на пол, и хрупкая статуэтка разбилась. Повелитель Всадников наступил на обломки своим кованым сабатоном, раздавливая осколки в пыль. - Все, нет птицы. Спаситель теперь не сможет повернуть события вспять, даже если придет сюда, в этот зал. А рог Эзерхорн, - и Всадник показал Эндре витой рог из черной кости в золоте, - со мной. Сейчас я просигналю в него, и Она придет. Этот мир будет принадлежать нам, Эндре. Тебе и мне. И Ей.

      - С чего ты взял, что я этого хочу?

      - Однажды тебе удалось обмануть судьбу. Ты не стал воином моей свиты, хотя должен был стать. Это удивительно и необъяснимо, но это так. Ты едва не разрушил пророчество, которое записано на этих камнях. Но скоро все изменится. Живущий в тебе Дух покинет тебя, едва сигнал Эзерхорна прозвучит над миром. Ты пойдешь за мной и будешь служить мне, червь.

      - Все просто у тебя получается, ублюдок, - сказал Эндре. - А может, сначала попробуем поиграть на Эзерхорне вдвоем?

       Сказал, и метнул клевец. Раздался лязг, и Темный отшатнулся. А потом поднял левую руку с зажатым в ней рогом Смерти. Клевец Эндре торчал из середины рога.

      - Ты испортил один предмет из пророчеств, я другой, - произнес бастард, крутя мечом мельницу. - Не пора ли нам испортить еще кое-что?

       Темный взревел так, что со сводов зала посыпались камни и светящаяся пыль. Отбросил испорченный рог, вознес правую руку, и в ней появился изогнутый рунный меч, окутанный дымом. Эндре закрутил мельницу мечом, пошел вперед.

       Клинки столкнулись. Темный дохнул на Эндре смрадом, оглушив бастарда, толкнул свободной рукой в грудь. Эндре отлетел, ударившись спиной об огромную глыбу. Рунный меч свистнул во тьме, выбил искры из камня - Эндре увернулся и обеими руками нанес колющий удар.

       Его клинок сломался у самой рукояти. Но Темный только вздохнул, Выронил свой меч, вцепился руками в латных перчатках в обломок лезвия меча Эндре, пронизавший его насквозь, выдернул из своего тела. Завопив от злой радости, Эндре ударил тварь оставшейся у него рукоятью в шлем, раскалывая золотую корону на челе Темного, заставив тварь отшатнуться в сторону. Освободив себе путь, рванулся к темневшему на камнях у стелы Эзерхорну, схватил его, вытащил застрявший в покореженном золоте клевец.

      - Ты не можешь... убить меня, - прохрипел упырь, пятясь от Эндре.

      - Ой ли? Я дважды Рожденный - или ты забыл? Ты сказал, я едва не разрушил твое засратое пророчество? - Эндре двумя руками занес клевец над головой. - Ты ошибся. Я его разрушил!

       Клевец пробил адскую сталь шлема, хрустнула кость, и Темный опрокинулся навзничь. Наступив ему на грудь, Эндре хэкнул и вбил клевец в грудь упыря, в то место, где должно быть сердце. Темный выгнулся, захрипел, из глазниц глухого шлема повалил зловонный дым. Земля под ногами Эндре дрогнула, бастарду показалось, что он услышал далекий многоголосый крик. И все стихло.

       Опустившись на колени, Эндре достал кинжал, разрезал ремни шлема и обнажил голову упыря. Вздрогнул - на него глянули пустые глазницы черепа, облепленного жирным прахом. Взявшись за череп обеими руками, Эндре с хряском оторвал его от позвоночника и швырнул подальше, в угол пещеры. А потом вдруг почувствовал, что жизнь покидает и его самого.

      - Мгла, что это? - крикнул он, вцепившись в латный воротник и пытаясь сорвать его, чтобы не душил.

       Мгла не ответил. И Эндре понял, что умирает.

       ***

      Это была комната в замке фон Эшеров, в которой он жил все последние годы. Все шесть лет, прошедшие со дня его первой смерти. Он стоял перед большим зеркалом и видел свое отражение. Все вроде как обычно, но Эндре не мог понять, почему отражение ему улыбается, хотя сам он не улыбался.

      - Э-эй! - Отражение помахало рукой. - Ты что, задумался?

      - А? - Эндре вздрогнул. - Нет, просто мне показалось, что я...что я умер.

      - Было дело, - ответил его зеркальный двойник. - Там, в Златограде. Но сейчас все не так, как ты думаешь.

      - Постой, ведь ты Мгла - или я ошибаюсь?

      - Дурацкое имя ты мне дал, братец, - двойник засмеялся. - Но я не в обиде. Ведь ты испугался, когда понял, что я стал твоим вечным спутником. Признайся - испугался?

      - Да. Мгла, почему это случилось?

      - Судьба, брат. Она всегда права. Люди считают, что могут предвидеть волю Высших сил, и всегда ошибаются. Ее нельзя предугадать. Нам с тобой было суждено исправить ход вещей, ведущих к ужасным последствиям, и мы справились. Ведь справились?

      - Почему ты так похож на меня?

      - Потому что я твой ангел-хранитель. Ты - это я, я - это ты. Я твоя половина из мира, который человек никогда не сможет постичь по-настоящему, хоть и пытается это сделать. Помнишь, что говорила тебе Марина? Что твой путь - это путь клинка, который решит судьбу империи и целого мира. Видишь, все сбылось.

      - Что теперь, Мгла?

      - Не хотел тебе этого говорить, приятель, но пришла пора расстаться, - Мгла перестал улыбаться. - Теперь, когда Темные повержены, больше нет смысла оставаться сиамскими близнецами. Отныне у каждого из нас свой путь.

      - Значит, я буду жить?

      - Я же говорю тебе, все сбылось, Эндре. Ты отомстил за себя и проявил милосердие одновременно, освободив души Рорека и Игана, своих братьев в прошлой жизни, от павшего на них проклятия. Ты совершил невозможное и дошел до конца пути. Но конец любого пути - начало нового. Я рад, что все эти годы был с тобой.

      - Постой, как же так, ведь если ты уйдешь, я превращусь в вампира, в нежить. Я не хочу!

      - Не превратишься, мой друг, - с грустью в голосе ответил Мгла. - Даже без моей помощи. Теперь ты свободен от проклятия Черного эликсира Маро. Ищи себя в новом мире. Надеюсь, ты будешь счастлив.

      - Мгла, я больше не увижу тебя?

      - Нет, прости. Нельзя прожить одну и ту же жизнь дважды.

       Отражение повернулось в зеркале спиной к Эндре и направилось в световой коридор, открывшийся в глубине зазеркальной реальности. И Эндре решился.

      - Постой, только два вопроса! - крикнул он. - Как твое настоящее имя?

      - Мое имя? - Ангел-хранитель не обернулся. - Эндре Детцен. Ведь у нас с тобой одинаковые имена, брат мой.

      - А Спаситель? Он ведь так и не пришел! Птица Джейр разбита, все кончено.

      - Спаситель? - Мгла все же повернул голову и посмотрел на Эндре. - Он пришел, Эндре. И дело совсем не в птице, она только символ. Песня Жизни есть песня человеческая. Поверь, она прозвучит над миром и возродит его. Арагзан не ошибся, когда изрек: "Правда его победит ложь, а любовь его победит смерть. Услышит весь мир в вое смертной бури пение, полное скорби и любви, и узнает, что трижды отступила смерть, посрамленная в зените силы своей, и навеки для вас пришло время жизни". Очень скоро мир услышит песню любви и надежды, и Тьма уйдет. Так было всегда, мой друг. Так есть и будет всегда.

       ***

       Больше всего Янка боялась ни смерти, ни боли, ни ужасов, которые сулила ей начавшаяся беспросветная ночь. Она боялась опоздать.

       Добравшись до Ледяного Клыка, она долго - ей показалось, целую вечность! - поднималась на вершину по дороге, утоптанной ноги прошедших здесь до нее упырей. Молилась, чтобы конь не сломал ногу и не сбросил ее в пропасть, вытирая слезы, которые, то ли от морозного ветра, то ли от отчаяния, поминутно наворачивались на глаза. Висевшая над головой багровая комета освещала ей путь.

       Потом она увидела останки. Усеявшие снег у вершины мертвые тела и куски тел, обугленные кости, разбросанные повсюду. Сотни тел. Вначале Янка заглядывала в эти застывшие страшные лица, вздрагивая от мысли, что в одном из этих покойников узнает своего Ярре, но потом поняла, что ищет совсем не там, где нужно. Идти, идти вперед, искать... там...там!

       Заморенного подъемом коня она оставила у конца дороги и дальше пошла пешком. За гигантскими сугробами показались квадратные каменные башни, несущие на себе печать невообразимой древности. Их зубцы раскрошились, как гнилые зубы, их ворота истлели, их каменную кладку источили время и бури. Они слепыми глазницами бойниц смотрели на терзаемую ледяным ветром фигурку, которая шла к ним, проваливаясь в снег и захлебываясь слезами. Над башнями кружили белесые тени - Янка видела их, они были так же реальны, как и окружавшие ночь, мороз, как эта крепость. И эти тени с воплями шарахались от нее, освобождая ей путь вперед, к воротам.

       Дрожа от холода и страха, Янка вошла в провал разрушенных ворот и увидела огромный мощеный двор, где еще пахло смертью. Сердце ее заныло, когда она разглядела распростертую на камнях мостовой и полузасыпанную снегом Сигран. Нашла Варнака, скорчившегося в луже замерзшей крови. Увидела Кайлани, которой уже не помочь. А потом...

      - Ярре! - пронзительно закричала девочка, подобрав полы шубы, кинулась по лестнице вверх.

       Отчаяние сменилось безумной, невероятной радостью - Ярре был жив. Он дышал. Лицо Янки задергалось, слезы хлынули рекой. Обхватив Ярре, она прижала его голову к своей груди, начала целовать его замерзшее лицо, губы, глаза.

      - Ярричка мой! - восклицала она, всхлипывая. - Миленький мой! Нашла я тебя! Нашла!

      - Ты... - Юноша с трудом разлепил смерзшиеся веки, издал хриплый стон. - Ян-ка!

      - Я это, храбрый мой, сильный мой, родной мой! Нашла я тебя, нашла!

      - Поми... раю я, Янка!

      - Нет-нет, не помираешь! Только не спи, хорошо? Не спи, родной!

      - Холодно...

      - Сейчас, я сейчас... - Янка сбросила шубу, запеленала в нее юношу, вновь прижала к себе. - Вот так, хорошо будет, тепло. Сейчас, любимый мой, все пройдет. Сейчас будет тепло!

      - Солн... це мое. Откуда... как...

      - Не говори, Ярричка. Я тебя вылечу, - Янка снова разрыдалась. - Это я от радости плачу, что нашла тебя. Ты помолчи, береги силы!

      - Все... убиты... и я ... умру!

      - Не умрешь, любимый мой! Я здесь, с тобой, я тебя спасу, веришь?

      - Конечно... ты же... Спаситель.

      - Ерунда какая! Девка я обыкновенная, самая заурядная, а ты богохульствуешь! - Янка нащупала древко болта, торчащее из раны. - Чепуховая у тебя рана, Ярричка. Болт этот только мускул тебе пробил и с той стороны вышел. Мороз рану уже прихватил, кровь не идет. Сейчас я тебя вниз потащу, у меня лошадь есть. Доедем до лекаря, в три дня тебя на ноги поставит!

      - Янка... оставь меня, - выдавил Ярре, стуча зубами. - Помру я... болт этот... холодом от него все тело наполняет...

      - Да в своем ли ты уме! - рассердилась девушка, вытерла слезы. - Вздор говоришь! Помнишь, в чем клялся мне, и что я тебе сказала? Клялась, что не предам тебя. Спасу я тебя, вот увидишь.

      - Люблю тебя...люблю.

      - И я тебя люблю, родной мой! Все кончилось, все хорошо. Веришь мне?

      - Янка... ты меня не тряси... лучше... - Юноша громко вздохнул, переводя сбивающееся дыхание. - Лучше... спой.

      - Спеть? - Янка варежкой смахнула изморозь с лица парня. - Конечно, спою. Только сначала давай выберемся отсюда.

      - Нет... сейчас спой.

       Янка услышала его вздох, и рыдания вновь сдавили ей горло.

      - Не могу! - всхлипнула она.

      - Спой... а то ведь потом поздно... будет...

       Янка беспомощно посмотрела вокруг. Тени сгущались, обступая их с Ярре плотным кольцом. Вновь поднялся ветер, по плитам двора замела поземка. Липкий ужас оледенил девочку, будто сама Смерть встала рядом с ней, ожидая, когда эта сама еле живая от холода девчонка перестанет мешать ей и смирится с неизбежным.

      - Ни за что! - прошептала девочка и, наклонившись к уху Ярре, запела:

       Дрожащий, срывающийся поначалу голосок Янки понемногу окреп: она, сама того не замечая, пела уже не только Ярре, а всему этому миру, озаренному пурпуром зловещей кометы и скованному гиблым холодом. И когда песня была закончена, тишина воцарилась необыкновенная. Стихли всхлипывания ветра, успокоилась поземка, и звезды в ночном небе, расчистившимся от облаков, будто стали ярче.

      - Хорошо... поешь, - Ярре закашлялся, улыбнулся Янке глазами. - Рана... болеть начала.

      - Встать сможешь?

      - Не знаю, - Ярре ойкнул, обнял Янку за шею.

      - Какой же ты тяжелый! - вырвалось у Янки. - Не подниму!

      - Ты... просто помоги мне. Ой!

       Ноги у Ярре дрожали, но он смог устоять. Лицо Янки осияла радость.

      - Видишь, а ты помирать собрался! - сказала она. - Нет уж. Ты мне живой нужен.

      - Не могу... идти.

      - А ты просто ноги переставляй, а я тебя держать буду... Ага, вот так! Конь туточки, недалеко, нам бы только до него добраться!

      - Янка... я...

      - Потом, любимый, потом. Держись за меня и иди.

       Ярре закачался, но удержал равновесие. Медленно и неровно, точно обнявшиеся пьяницы, нагрузившиеся вином, они заковыляли по каменной галерее. Труднее всего было спуститься по ступеням вниз, но Ярре смог. Ойкал, держался за раненый бок, но переставлял ноги. Внизу они передохнули несколько минут, и Ярре сам предложил идти дальше.

      - Янка, - прошептал он, когда они шли через заснеженную равнину, - замуж за меня... выйдешь?

      - Выйду. Ты иди, иди.

       Ярре вздохнул и посмотрел на небо. Ему очень хотелось увидеть среди звезд лик кого-нибудь из древних богов Йора - Хадрив, Митары, Теора или Минайи. Увидеть и поблагодарить за свое счастье. За то, что у него есть Янка. Но боги куда-то отлучились по своим божественным делам, и Ярре решил, что поблагодарит их потом. Если, конечно, останется жить.

       И эта надежда на новую счастливую жизнь уже не казалась Ярре Кристерсону несбыточной.