Новую пещеру мы нашли совсем неожиданно. Выбравшись почти на самый верх глубокого, густо заросшего лещиной Медвежьего оврага, мы пошли вдоль его склона. Ленька пропустил нас вперед и, когда мы отошли от него уже шагов на двадцать, крикнул:

— Эх, вы, искатели-старатели! Вот она, пещёра-то!

Он торжественно раздвинул кусты, рубанув пару раз топором, и мы увидели довольно высокий вход, черной дырой уходящий в глубь скалы.

— Пещёры искать надо умеючи! — сказал Ленька, и по его широкому веснушчатому лицу расплылась самодовольная улыбка.

— Не пещёры, а пещеры, — не упустил случая Гаррик.

— Все одно надо умеючи. Глазами галок не считать. А то идут…

Петр Васильевич подозрительно глянул на Леньку и, вынув фонарь, осветил своды пещеры.

На ближайшей стене свечной копотью было выведено:

«Здесь были Костя и Настя. 1928 г.»

— Ишь ты! — удивился Вовка. — Какая старая пещера!

Все рассмеялись, а Вовка сперва обиделся, а потом махнул рукой и тоже засмеялся.

— Подумаешь, не сообразил сразу, — сказал он.

В пещеру мы вошли все вместе, гуськом. Впереди Петр Васильевич, за ним Ленька и все остальные. Она оказалась небольшой, всего лишь метров пятьдесят, с двумя боковыми коридорами. Мы пошли было по ним, но и они почта сразу же окончились тупиками.

— Неважнецкая пещерка, — пренебрежительно сказал Витька. — Разве только дождь в ней переждать.

— Ну да, знаешь ты много! — обиделся вдруг Ленька. — Да эта пещёра… — начал было он, но почему-то замялся и замолчал.

Петр Васильевич тоже не спешил уходить. Он тщательно рассматривал тупиковую стену. Потом даже попытался вскарабкаться повыше, но это ему не удалось.

— А ну-ка, Витя, — попросил он. — Стань-ка мне на плечи, осмотри верхнюю часть стены.

— А зачем?

— Понимаешь ли, мне все же не верится, что эта пещера такая мелкая. Очень может быть… впрочем, полезай сперва и осмотри весь верх стены.

Витька взгромоздился на плечи Петру Васильевичу, и луч его фонарика заскользил под самым потолком.

— Ну, что там? — нетерпеливо окликнули мы его.

— Щель есть! — крикнул он. — С полметра, пожалуй. Только плохо видно, я едва достаю до ее нижнего края!

Петр Васильевич поднял вверх геологический молоток.

— Попробуй стать на него, как на ступеньку.

Витька нащупал ногой молоток, ухватился за выступ стены и подтянулся на руках. Еще секунда — и он исчез. Словно провалился куда-то.

— Витя! — испуганно крикнул Петр Васильевич. — Не смей лезть в глубь щели! Сейчас же назад!

— Бу-бу-бу! — донеслось откуда-то из глубины пещеры.

— Вот же неслух! — рассердился Петр Васильевич. — Давайте, ребята, подтолкните меня, я полезу за ним.

Но лезть ему не пришлось. Под сводом мелькнули Витькины ноги. Пятясь, он выполз из щели и стал спускаться вниз.

Петр Васильевич был очень сердит и ни о чем не расспрашивал Витьку. Сам же он только и сказал:

— Щель метров десять, а дальше уступ вниз. Невысокий. И опять пещера, конца не видать, с отростками.

— Все марш к выходу! — скомандовал Петр Васильевич. — Тоже мне, отростки…

В лагере нас ждал гость — высокий худощавый старик с окладистой седой бородой и глазами-щелочками. На старике была форменная тужурка и фуражка с темно-зеленым околышем, на котором поблескивали два перекрещенных дубовых листка.

— Здравствуйте! — сказал гость и улыбнулся. Щелочки-глаза совсем исчезли в морщинах, которые тонкими лучами разбежались к вискам. — Вот пошел в обход участка, да и набрел сюда непрошенно-негаданно. Больно много мне Ленька про вас чудес нарассказал.

Мы поняли, что это Ленькин дед Фома, здешний лесник. Все уселись у костра. Ветка повесила над огнем наш большой чайник, а Петр Васильевич достал из своего рюкзака бутылку с яркой, блестящей этикеткой.

— Настоящий кубинский ром, — шепнула мне Ветка. — Папе его прислал один его большой друг, прямо из Гаваны.

Я с уважением поглядел на бутылку.

— Значит, пещёрами интересуетесь — спросил дед Фома. — Хорошее дело, азартное, можно сказать.

— Почему азартное — поинтересовался Гаррик.

— Как почему? Что в пещёре может быть окромя летучих мышей? Клад может быть. Атамановы клады здесь в горах не в одном месте оставлены. Я сам в молодости искал их, был грех. Многие искали. Только не простое это дело. Да и пропасть в иной пещёре можно. Заплутаешься — и все. Вот про ту, в которую я Леньке наказал вас повести, старики сказывали, будто запрятал в ней бочонки с серебром разинский атаман Федор Шелудяк, когда последний раз от Симбирска плыл к Астрахани. И казаков оставил караулить тот клад…

Значит, Ленька заранее знал, где пещера! Ему дед объяснил, как найти ее. Вот хитрюга рыжий! А еще насмехался: «Искать надо умеючи!»

Мы посмотрели на Леньку. Он сделал вид, что очень заинтересован буксиром, который тянет по Волге баржу. Однако так покраснел, что даже веснушки исчезли.

— Ке барбаридад, Ленька! — возмутилась Ветка и ткнула его в бок.

— Небось и ты испанский тоже пораньше нашего проходить начала. А задаешься, — не остался в долгу Ленька. — Ла чика де чата!

— О чем это вы? — не понял дед Фома.

— Не обращайте внимания, незначительные прения, — усмехнулся Петр Васильевич. — А как вы думаете, глубоко уходит эта пещера, или она невелика по размерам?

— Как невелика! — дед Фома даже обиделся. — Да это может, самая что ни есть большая пещёра во всех горах! Только она обвалом закрытая. Старинный обвал, лет сто назад сделался. Тогда, сказывают, и склон оврага ополз, а на рынке вроде дыры в земле приключилось. По весне в ней талая вода собирается. Целое озеро.

— Карстовая воронка, — пояснил Петр Васильевич.

— Вот-вот, вроде, так ее называют. В общем, провал в земле. Видно, пещёра обрушилась, а земля-то и ушла туда. Но, сказывают, можно пройти Шелудякину пещёру, мы так ее зовем. Есть, говорят, ход. Только сам я не пробовал, врать не стану…

Дед Фома попил с нами чаю, похвалил кубинский ром, которым угостил его Петр Васильевич, и, наказав Леньке «не баловать», попрощался и пошел вдоль Волги по бечевнику.

На закате мы спустились к реке, чтобы искупаться. Было тихо и очень тепло. Полоска зари совсем уже погасла, небо сделалось темно-синим, и на нем одна за другой загорались неяркие вечерние звезды.

У отмели стояла небольшая лодка. Двое рыбаков, сидя на корточках, разводили костер.

— Можно покататься — спросила их Ветка.

— Можно, — ответил один из рыбаков. — Только, чур, недалеко и с кем-нибудь из ребят, а то весла тяжелые.

— Генка! — крикнула мне Ветка. — Поплыли?

Я оттолкнул лодку и, перепрыгнув через банки, сел за весла, Ветка устроилась на носу. Весла и вправду оказались тяжелыми, неудобными. Я бросил их и улегся на корме. Течение медленно тянуло лодку вдоль берега. В темной спокойной воде застыли перевернутые горы. Из-за их черного гребня высунулся краешек луны. Серебряные дорожки скатились на воду. Мне даже показалось, что они зазвенели. Ветка неподвижно сидела на носу лодки, повернувшись ко мне вполоборота. На фоне посветлевшего от луны неба четко вырисовывался ее силуэт. Слегка курносый нос и волна густых волос, перехваченных у самого затылка.

Я на секунду зажмуривал глаза и тут же с невольным испугом открывал их: а вдруг кроме меня в лодке никого не окажется! Но Ветка сидела на носу. Я вновь закрывал глаза. И тогда надо мной сразу же начинал шуметь соленый бриз, губы запекались от нестерпимой жажды, и где-то вдали, громко перекликаясь, летели к спасительному берегу острокрылые морские чайки…