История необычная, как и любая другая история, с чего-нибудь да начинается. История Александра Гусарова началась с увольнения. Наверняка, она могла бы начаться с чего-либо другого. Увольнение — достаточно избитый приём, он не требует особого напряжения мысли, мучительного выдумывания автором в меру достоверной и занимающей читателя с первых же строк причины, кардинальным образом меняющей накатанное течение жизни главного героя. История могла бы начаться с чего-либо другого, однако началась она, как бы это не выглядело скучно, примитивно и банально, с увольнения. А началась она с увольнения потому, что Александр Гусаров, на свою беду, выражаясь языком казённых формулировок, работал в негосударственном секторе российской экономики. Проще говоря, на оптово-розничной базе, принадлежащей обществу с ограниченной ответственностью под звучным названием "Северная Горгона".
Гусаров был тихим и затюканным интеллигентом, скромно и незаметно трудившемся на персональном компьютере, подключённом к разветвленной внутрискладской локальной вычислительной сети. Он работал с базами данных: учитывал, сортировал, переносил, списывал, резервировал поступающие и хранящиеся на базе товары. Работа на складе Гусарову не нравилась, но альтернатива складу его не устраивала совсем. По крайней мере, здесь, на складе, ему платили больше, чем могли бы платить, вернись он работать по основной специальности. А по своей основной специальности Гусаров был учителем истории. Ему с детства нравилась история как наука и не нравились школа, дети и преподавание. Ещё ему не нравилась директрисса, Морошкина Калерия Степановна, «Степанутая Калерия», стервозная, мелочная и мстительная особа, награждённая знаком «Заслуженный учитель Российской Федерации». Морошкина изводила подчинённых по всякому мало-мальски подходящему для её иезуитских забав поводу, либо вовсе без всякого повода, смотря по настроению. Гусарову в этой бесконечной войне с характером и здравым смыслом доставалось поболе всех остальных. Как-то не заладились нормальные рабочие отношения между Гусаровым и директриссой. С самого начала, когда Гусаров переступил директорский кабинет, робко опустился на стул и протянул Калерии Степановне свои документы. Был он, видимо, настолько тих и жалок, что директрисса невзлюбила будущего коллегу с первого, брошенного на тощую фигуру историка, взгляда. Презрение, сожаление и превосходство читалось в том откровенно-оценивающем взгляде, что Гусарову, будь он в иной ситуации, ничего не оставалось бы, как забрать документы и удалиться, молча откланявшись. Однако, Гусаров продолжал сидеть на стуле, терпеливо ожидая вердикта высокого суда.
- Тэк-с, значит, выпускник, - пренебрежительно констатировала Калерия Степановна, - исторического факультета С-ского университета?
- С-ского, - подтвердил скромный Гусаров, обливаясь под рубашкой холодным потом. Бюрократы всех степеней и рангов неизменно вызывали у него учащённое сердцебиение и повышенное потоотделение.
- Молодой специалист, - произнесла Морошкина таким тоном, словно обвиняла Гусарова в инцесте, педофилии, гомосексуализме и извращённом самоудовлетворении разом.
- Молодой, - согласился Гусаров, изнывая от неопределённости.
- Хорошист? - спросила Морошкина, беря в руки диплом.
- Есть тройка, - быстро признался Гусаров.
- Тэк-с, - повторила директрисса, разглядывая вкладыш. - Удовлетворительно...
- По психологии, - подсказал Гусаров.
- Как вы считаете, Александр.., - Морошкина, отложив в сторону вкладыш, раскрыла синюю корочку диплома, - Александр... Дмитриевич, - нужна ли психология учителю в практической работе? Или ему достаточно знаний по своему, так сказать, основному предмету?
- Нужна, - сказал Гусаров, и, неожиданно для себя, уточнил, - В принципе...
Калерия Степановна выразительно хмыкнула и повела плечом.
- Оставьте документы, Александр Дмитриевич и подождите, пожалуйста, в коридоре. Мы вас берём. В принципе...
Выходя, Гусаров услышал, как директрисса сказала секретарше:
- Ну, этот у нас долго не задержится.
И не ошиблась. Гусаров проработал в школе учебный год и уволился по собственному желанию. Хотя мог бы остаться, и тем посрамить уверенную в своём даре предсказателя директриссу, но не остался, а написал заявление и гордо покинул школьные стены, классы и коридоры, провожаемый десятками пар глаз — торжествующими Калерии Степановны, и завистливыми учительскими. Завистливыми потому, что Гусарову, в отличие от них, удалось найти выгодное место, да ещё и с перспективой карьерного роста. На самом деле, никто, никакими взглядами Гусарова не провожал: ни завистливыми, ни торжествующими, и никто никогда никакого мало-мальски реального карьерного роста ему не обещал. А что ему в действительности пообещали, и пообещали железно, так это зарплату в два раза выше той, что он получал в школе. Точнее, пообещал. Бес-искуситель, принявший облик знакомого, бывшего одноклассника. Одноклассники, в отличие от ментов и чекистов, бывают очень даже бывшими, если проявляются в роли беса-искусителя. Школьный приятель, а в отдалённом детско-юношеском прошлом они с Гусаровым приятельствовали, возник на пути нежданно-негаданно. Выскочил, как чёртик из табакерки, и закружил, запутал, закидал, завалил Гусарова сугробами слов и междометий, широкими мазками нарисовал ошалевшему от открывающихся возможностей слушателю блистающие дали и радужные перспективы, в которых пребывал и которыми душевно укреплялся сам, благодаря личному напору и полезным знакомствам, своевременно завязанным и которыми, далями и перспективами, прямо-таки жаждал безвозмездно поделиться.
Бес-искуситель пригласил однокашника в ресторан и там, под смирновское столовое вино № 21 и холодные закуски взялся делиться накопленной мудростью.
Бес-искуситель говорил, барственно помавая вилкой с наколотым на изогнутые зубчики кусочком слабопросоленной семужины:
- Чудила ты, брат Гусаров. Ну кто нынче идёт работать в школу? Да и раньше не очень-то рвались в преподаватели. Разве что женщины. Много ты видел в школе мужиков учителей? Правильно. Не много.
Бес-искуситель, манерно отводя мизинец, глотал из гранёной стопочки водку, аппетитно закусывал сёмгой, подцеплял с тарелки следующий кусочек и выразительно поводил глазом, намекая.
Гусаров суетливо хватался за ледяной графинчик и подливал бесу-искусителю водочки. Бес-искуситель благодарно чмокал губами и поднимал стопочку, манерно оттопыривая мизинец.
- Да, да, верно, у нас в школе их было пятеро. Физрук, трудовик, учитель истории, - бес-искуситель погрозил Гусарову вилкой, - помню, помню, твой любимый предмет, между прочим, учитель по вождению автомобиля, или как он там назывался, географ и по-совместительству преподаватель НВП и учитель рисования. Но это было в махровые советские времена, в самый брежневский застой, в семидесятые. И потом, Гусарчик, вспомни, что с ними стало. Художник умотал в столицу, трудовик спился, а физкультурник перешёл тренером в ДЮСШ. Правда, заместо старой директорши прислали из области к нам на усиление мужика. Помнишь, Гусарчик, обязательную утреннюю зарядку под бодренькую музыку по общешкольному радио? Как выгоняли всех, от первоклашек до выпускников в коридоры и заставляли махать руками и ногами. А мы ведь тогда были уже десятиклассниками. А обязательную сменную обувь? И сам директор, каждое утро стоя на входе, проверял её наличие у старшеклассников, невзирая на лица?
Бес-искуситель ностальгически закатывал глаза и по его лицу было видно, как приятно ему вспоминать школьные годы чудесные, быстролетящие и невозвратные.
Гусаров всецело разделял настроение знакомого, однако вспоминалось ему и иное, не столь радостное и приятное. К примеру, вот что: однажды в классе, после уроков, остались он, юный Гусаров, четырнадцатилетний подросток и бес-искуситель, юноша на год старше, и так получилось, что начали они как бы бороться, но не по-настоящему, а понарошку, и незаметно увлеклись. Увлеклись настолько, что разнимать дерущихся пришлось классной руководительнице Марье Петровне. Привлечённая громкой вознёй, раздающейся за закрытыми дверями должного быть пустым кабинета, Марья Петровна узрела картину удручающего разгрома и вопиющего нарушения дисциплины. Гусаров, в порванном пиджаке, с разбитым носом и фингалом под левым глазом, сидел, загнанный бесом-искусителем под парту, отбиваясь руками от ударов, наносимых ему обутыми в зимние сапожки крепкими, тренированными ногами беса-искусителя. Бес-искуситель целился Гусарову в лицо, и пинал со всей силы, на которую был способен. Если бы не учительница, он, скорее всего, забил бы Гусарова до смерти. Во всяком случае, сам Гусаров в таком исходе нисколечко не сомневался. Не сомневался ни тогда, ни сейчас, вспоминая, не ко времени, об этом огорчительном эпизоде из школьной жизни.
- Сколько ты в данный момент получаешь на руки? - спрашивал бес-искуситель.
- Чистыми семь восемьсот, - отвечал Гусаров.
- О! - назидательно восклицал знакомый. - С налоговыми вычетами. Семь восемьсот. У нас ты будешь получать вдвое больше. Четырнадцать, нет, пятнадцать тысяч. Работа, конечно, сидячая и лишённая разнообразия, зато спокойная. Компьютер, ты, надеюсь, знаешь?
- Видел, - позволил робко пошутить Гусаров.
- М-молодец, - одобрил свободолюбивый порыв Гусарова бес-искуситель, - я хотел сказать, разбираешься?
- Вполне, - успокоил беса-искусителя Гусаров.
- На уровне «в клавиши потыкал, открыл, закрыл, запустил», или..?
- Или, - утвердительно кивнул Гусаров. - Разметить диск, установить операционку, настроить, удалить, переустановить...
- А со складскими программами, или, скажем, с бухгалтерскими... Как?
- Думаю, соображу, по ходу...
- Походу, ты мне нравишься, Гусарчик, всё глубже и сильнее. Ну, так что? Договорились?
- Отвечать немедля? Буквально сейчас? Или есть время подумать?
- А чего тянуть, Гусарчик? Решать надо как в омут, с головой.
- С головой не получится, Антипов. Я, может быть, и хотел бы уволиться без лишних разговоров, но никто меня сразу не уволит. Особенно Морошкина.
- Морошкина? «Степанутая»? Она, что, у тебя начальник?
- Директор школы.
- Ты смотри, как поднялась. Дослужилась-таки до директора! Да, брат Гусаров, я тебе не завидую...
- Я тоже, - мрачно сказал Гусаров. - К тому же, до конца учебного года остаётся месяц...
- Месяц? - бес-искуситель изобразил на лице деловую задумчивость. - Пожалуй, месяц я это местечко для тебя, Гусарчик, продержу. По старой дружбе... которая не ржавеет. Заметь, брат, совершенно бескорыстно, от чистого сердца и по доброте душевной. Ежели ты, естественно, не откажешься... А ты, Гусарчик, я уверен, не откажешься...
- Да, - сказал Гусаров, наливая себе стопку до краёв, - ты прав, Антипов. Не откажусь.
И подумал про себя флегматично: «С чего бы этот аттракцион невиданной щедрости?»
Действительно, с чего бы? Чем можно было бы объяснить необъяснимое по сути участие в судьбе не слишком везучего в обустройстве маленького личного счастья бывшего соученика? Вспышкой человеколюбия? Актом раскаяния? Приступом благородства? Точно выверенным расчётом? - на что? на соучастие в махинациях? помощь в сокрытии улик? Похмельным синдромом? Прихотью? Навязчивым желанием алкоголика самооправдаться перед неподкупной совестью: я пью в компании, следовательно, я не законченный пропойца? Тайным желанием загладить то давнее избиение? А что там заглаживать? Да, было. Всё было и быльём поросло. Вдобавок он, Гусаров, в том счастливом детстве, тоже не отличался особо примерным поведением. Однажды, помниться, он так приложил одного назойливого парнишку из соседнего двора, с такой силой швырнул его деревянный помост крыльца, сделав красивую подсечку и бросок через бедро (неожиданно для самого себя), что грохот падения, казалось, разнёсся по всей улице. Мальчишка, попавший на гусаровский приём, сильно ударился головой о доски и очень долго не появлялся на улице, и Гусаров каждый раз с замиранием сердца проходил мимо соседского дома, украдкой косясь на окна квартиры, где жила жертва его нападения, и всё ждал, что разозлённые родители мальчишки придут к нему домой и затеют с его родителями грандиозный скандал. Потом Гусарова отведут в РОВД, где поставят на учёт в детскую комнату милиции, а если мальчишка умрёт, то отправят в спецшколу, или разом в детскую колонию. Как выяснилось позже, сосед уезжал в пионерский лагерь. Отдохнув и окрепнув за смену, он возвратился домой и успел до осени отомстить Гусарову за тот великолепно пропущенный приём. Сосед подкараулил Гусарова в глухом тупичке между сараями, где обычно собирались мальчишки чтобы подымить подобранными «бычками». Он был с другом и вдвоём они знатно отдубасили Гусарова. Несмотря на унижение, Гусаров был доволен уже тем, что сосед оказался на удивление здоровым подростком. Помимо того, это неприятное происшествие самым серьезным образом повлияло на Сашин характер. Мальчик совсем перестал драться и начал много читать. Поэтому неудивительно, что к семнадцати годам он вырос в худого, застенчивого юношу, носящего очки в минус восемь диоптрий, мечтающего стать профессиональным учёным-археологом...
...Впрочем, Гусаров зря опасался. Бес-искуситель в точности исполнил обещанное и ничего не потребовал взамен. Он вообще не замечал Гусарова, и если им приходилось встречаться, всегда обращался к Гусарову подчёркнуто официально: на вы и по имени-отчеству. Знакомый был директором складского комплекса, соучредителем и младшим партнёром хозяина фирмы. Спустя несколько месяцев их дорожки решительно разошлись. Антипов рассорился со старшим партнёром, со скандалом разделил совместный бизнес и уехал в соседнюю область поднимать своё дело. Новый начальник, пришедший на смену Антипову, затеял кадровую оптимизацию, в ходе которой были уволены все неугодные новому начальнику сотрудники. В основном это были заместители Антипова, начальники отделов, старшие менеджеры. Гусаров считал, что ему незачем волноваться, ведь он не числился ни в антиповских приближенных, ни в антиповских любимчиках. Насчёт последнего имелись некоторые сомнения, ведь, справедливости ради следовало признать, что работа досталась Гусарову по блату, но, во-первых, кто мог знать о ресторанных посиделках с низвергнутым властелином, и, во-вторых, не такая уж он значимая фигура, чтобы обращать на него внимание. Оказалось, что новая метла метёт по-новому со всем тщанием, старательно вычищая с подведомственной ей территории всех, сколько-нибудь подозрительных работников. Дошла очередь и до Гусарова.
Начальник был сух и неприветлив. Окинув колючим взглядом застывшего у стола подчинённого, он, брезгливо взяв за край бумажный лист, протянул его Гусарову со словами:
- Берите бумагу, ручки и пишите...
- Что? - спросил Гусаров.
- Я продиктую. Садитесь и пишите. Директору оптово-розничной базы ООО «Северная Горгона» товарищу... Фамилия, имя, отчество. Заявление. Прошу уволить меня по собственному желанию с... Какое сегодня число? Двадцать третье? Уволить меня с 23 мая сего года. Число, подпись. Написали? Давайте его сюда.
- Это... Это несправедливо, - сказал Гусаров, растерянно отодвигая лист. - Это незаконно. По трудовому кодексу, вы обязаны... За два месяца... и две недели отработки...
- Я вам ничего не обязан, - начальник, приподнявшись, забрал лист и начертал в углу размашистым почерком резолюцию: «Уволить в соответствии с законом согласно поданному заявлению». - Мало того, - он помахал листом, - уволились вы добровольно, без всякого давления и принуждения со стороны администрации...
- Отдайте, - глухо попросил Гусаров.
- Ч-е-е-го?! - ошалел от такой наглости начальник.
- Бумагу отдайте, - непоколебимо требовал Гусаров, бледнея от захлёстывающей душу храбрости.
- Тамара! - слабо позвал начальник, стуча пятернёй по коробке внутренней связи.
Гусаров вцепился в предплечье начальника, выдирая из судорожно сжатой ладони смятое заявление.
- Верни бумагу, гнида, - сипел Гусаров, выламывая начальственное предплечье.
Начальник ожесточённо сопротивлялся. Одна рука его била по пульту, в то время как другая отбивала нападение вдруг взбесившегося сотрудника. Заявление было разорвано, меньшая часть оставалась у начальника, большая давно отброшена на пол. Гусарова перемкнуло, он выковыривал из кулака начальника застрявший обрывок, не замечая, что начальственный палец добрался и ткнулся, наконец, в нужную кнопку.
- Тамара, - визгливо возопил начальник, - срочно охрану ко мне в кабинет!
Дальнейшее Гусарову вспоминалось отчасти смазанными обрывками. Воспользовавшись тем, что начальник отвлёкся на Тамару, он сумел добыть спорный клочок заявления и, не останавливаясь, вознамерился было заехать начальнику по морде, для чего широко размахнулся правой, одновременно хватая левой начальника за галстук, чтобы подтянуть поближе... В следующее мгновение он оказывался прижат щекой к столешнице, с заломленными за спину руками. Начальник кричал, что этого он так не оставит и требовал от Тамары немедленно вызвать полицию. В кабинет заглядывали любопытные посетители, Тамара пыталась оттеснить их в приёмную. Затем его рывком приподнимали и выводили в приёмную, больно выкручивая руки в плечевых суставах... Бесцеремонно тащили вниз по служебной лестнице и выпроваживали пинком на улицу... Он проскакивал автоматически открывающиеся двери...
...Гусарова пробкой вышибло из вестибюля. Выскочив на площадку под длинный козырёк, он бойко развернулся и прокричал невидимому за толстыми тонированными стёклами входных дверей обидчику:
- Скотина! Я тебя, гнида, по судам затаскаю! Ты у меня за всё ответишь! С-с-самодур!
На бранных выражениях речь Гусарова отчётливо сбоила, он произносил их запинаясь, с каким-то отчаянно-восхищённым бесстрашием. Любому профану, равно как и не профану, враз становилось ясно, что ненормативная лексика Гусарову чужда и неприятна.
Двери бесшумно раскрылись, в проёме возник мордатый охранник. На поясе у него сиротливо болталась короткая резиновая дубинка. Гусаров благоразумно попятился.
- Чё те надо, огрызок? - лениво поинтересовался охранник.
- Вещи отдайте, - в ультимативном тоне потребовал Гусаров.
- Заходи, бери, - великодушно разрешил охранник.
- Само собой. Я пойду, а ты меня дубинкой...
- Зачем дубинкой? - обиделся охранник. - Дубинкой бить приказа не было.
- А какой был? - как бы невзначай спросил Гусаров.
- К начальству не пускать, - сказал охранник.
- То есть, я могу беспрепятственно войти?
- Войти можешь, - открыто глумился охранник, - выйти — как получится. И во взгляде его простодушно читалась незатейливая мысль: «попадёшься — не выпущу!»
- Ну, и чёрт с вами, - с каким-то бесшабашным облегчением выдохнул Гусаров, - берите, пользуйтесь... Уроды! Крутанулся на каблуках и тот же миг как-то обмяк, сгорбился, стал ниже ростом. Исчез нервный задор, выветрился адреналиновый кураж и мысль о лежащей в сейфе кадровички трудовой книжке внезапно отравила мозг смутными видениями грядущей катастрофы.
«Что со мной произошло? - печально размышлял Гусаров, бредя к автобусной остановке. - Так наброситься на человека...» Он вспомнил, с каким остервенением и ненавистью выдирал из начальственной лапы злосчастный клочок бумаги и ему стало нестерпимо стыдно, но вслед за накатившим валом раскаяния от содеянного перед его внутренним взором возникла перекошенная морда (иначе не назовёшь) директора, тройной подбородок, висящие брыли щек, пронизанные склеротическими прожилками капилляров, толстые губы, выкаченные глаза и угасшая было храбрость на краткий миг ярко полыхнула в его душе. Жалко, не успел врезать этому козлу. Точнёхонько в потную мерзкую харю. Гусаров живо представил картину мести: его кулак, подобно выпущенной стреле, несётся вперёд, со свистом рассекая воздух, удар достигает цели, разлетаются осколки зубов, капли крови, губы разбиты вдрызг, обидчик теряет равновесие и всем своим жирным телом рушится на землю. Тяжёлый грохот сотрясает кабинет. Дребезжат хрустальные вазы в шкафу, в приёмной истерично визжит густо наштукатуренная секретушка. А он, Гусаров, пинком открыв двери, гордо выходит, раздвигая плечом оробевших охранников и сбежавшихся на шум офисных зевак...
Но пламя отваги гаснет окончательно. Гусаров лезет в карман за проездным, режется острым краем пластиковой карточки. Он выдёргивает руку, беспомощно дует на порез, стараясь унять кровотечение. Кровь не унимается и он обматывает палец носовым платком. Похоже, это та самая соломинка, что ломает хребет верблюду. Гусарову становится горько и одиноко. Он прислоняется к железному столбу остановочного павильона. Глаза набухают влагой. По щеке скатывается слеза. Гусаров тихо плачет. День начисто испорчен.
...Газета называлась «Из рук в руки». Гусаров хмуро осведомился: «Сколько?»
- Семьдесят пять, - ответила киоскёрша. - Будете брать?
- Буду, - сказал Гусаров, вытряхивая из бумажника на ладонь монеты. Семьдесят... три... пять. Возьмите. Семьдесят пять. Ровно.
Киоскёрша неторопливо пересчитала деньги.
- Пожалуйста, ваша газета.
- Спасибо, - желчно ответствовал Гусаров.
- Не за что, - сказала вежливая киоскёрша и улыбнулась. Как показалось Гусарову, ободряюще. - Благодарю за покупку.
- Спасибо, - вымолвил он, устыдившись своего раздражительного тона. И добавил, потянувшись непроизвольно рукой к несуществующей шляпе:
- Счастливого вам дня.
- До свиданья, Александр Дмитриевич, - сказала киоскёрша, особо выделив интонацией знание его имени и отчества: «Александр Дмитриевич». Гусаров изумленно вздрогнул, но киоскёрша уже не смотрела на него. Отойдя от киоска, он решил, что ослышался.
Усевшись на скамейку, Гусаров принялся бездумно листать хрустящие страницы. «Из рук в руки» была отпечатана на отличной глянцевой бумаге, строгим чётким шрифтом, с яркими цветными картинками продаваемых вещей, фотографиями вилл, коттеджей, шале, бань, земельных участков и отдельно портретов (обязательно анфас) в рубрике «Желаю познакомиться». «Качественная полиграфия, - машинально отметил про себя Гусаров, - не свойственная для газеты объявлений. Бумага, если не ошибаюсь, финская. Да и печать, скорее всего, производилась за границами нашего богоспасаемого отечества». Канцеляризмы он специально употреблял для того, чтобы подчеркнуть абсурдность чего-либо увиденного, услышанного или случившегося в родных пенатах (имея в виду Россию в целом). Раздел «Вакансии» пестрел манящими заголовками «Требуются!» Требовались разные: квалифицированные и неквалифицированные, ветераны и новички, специалисты и разнорабочие, до тридцати пяти и после сорока, трактористы, слесари, бульдозеристы вахтовым методом, флористы в международный Дом творчества, аниматоры на побережье Чёрного моря, токари, стропальщики, отделочницы в СМУ-412, маляры-штукатуры, электрики, сантехники, буровые мастера... Гусаров скользил взглядом по колонкам, отмечая в уме наиболее востребованные нанимателями профессии. Судя по размещённым заявкам, работодатели более всего нуждались в крепких рабочих кадрах, имеющих навык и желание трудится на производстве, а не просиживать штаны в душных офисах за сплетнями и компьютерными мониторами. Интересующие Гусарова вакансии оговаривали непременным условием характеристику с прежнего места работы и потому отметались им с порога. Он пролистал почти всю газету, пока на предпоследней странице, в самом низу не обнаружил объявление, обрамлённое зеленой рамкой. Объявление гласило: «Желающие неплохо заработать приглашаются на высокооплачиваемую сезонную работу (с августа по сентябрь месяцы) в сельской местности с предоставлением временного благоустроенного жилья и трёхразового питания. Образование значения не имеет. Возрастные ограничения: от 18 до 55 лет (связаны со спецификой деятельности). Медицинское освидетельствование за счёт приглашающей стороны. Зарплата пять тысяч рублей в день без вычета налогов и обязательных платежей (по результатам работы возможны выплаты бонусов и премий). Резюме и реноме не требуется (зачисление в штат по итогам собеседования). При заключении контракта соискателям выплачиваются подъёмные (безвозвратные) в размере ста тысяч рублей, из которых безусловно возмещаются работодателю расходы на приобретение служебного инвентаря, оплату питания и содержание жилых помещений, выделяемых организацией для проживания нанятых сотрудников. Обращаться по адресу: улица Октябрьской Революции, 12, строение 2, кабинет № 91». Условия были нереально, неправдоподобно, фантастически привлекательными. «Аферисты, - категорично заключил Гусаров, прочитав текст в зелёной рамке, - разводят лохов на бабки. Либо преступники. Однозначно. Завлекают большими деньгами, а потом продают в рабство. Или режут на органы. Пять тысяч в сутки и сто тысяч подъёмных. Интересно, что надо делать за такие деньги? - Он инстинктивно подсчитал сумму месячного заработка. - Сто пятьдесят пять тысяч за тридцать один день. Плюс остаток от подъёмных. С остатком, спору нет, сложнее. Неизвестно, какую часть придётся отдать. Пусть это будет тысяч сорок. Ладно, шестьдесят. Всё равно, получить сорок тысяч сразу, на руки. В том случае, конечно, если тебя примут. Взять эти деньги, к примеру, и свалить. Пусть непорядочно, зато в высшей степени разумно. Чёрт его знает, чем они там промышляют. Надеюсь, искать меня не станут. Если только они не аферисты, и не преступники. Тогда будет плохо. Нет, тогда будет хреново, потому что плохо мне сейчас. И выхода я не вижу, вот ведь какая пакость...» Гусаров свернул газету в трубочку, повертел головой, выбирая направление и неспешным шагом отправился на улицу Октябрьской Революции.
За скромной вывеской «строение 2» скрывалась башня высотного комплекса «Центр деловой активности». Точнее, правая башня, сорокаэтажная кукурузина из зеркального стекла и сверхпрочного бетона, соединённая с близняшкой тремя прозрачными тоннелями-переходами, отчего весь комплекс был прозван городскими остряками «лестницей в небо». В левой части «центра» располагалась штаб-квартира заказчика небоскребов, некоей корпорации, связанной с добычей и транспортировкой полезных ископаемых, правая была отдана под бизнес-инкубатор. Футуристический дизайн этой половины комплекса был явно испорчен множеством табличек, навешанных на стену, из-за чего фасад здания, на взгляд Гусарова, имел вид сугубо провинциальный, резко контрастировавший со всем этим зеркальным стеклобетонным великолепием.
Пройдя обширным безлюдным вестибюлем, обдуваемый прохладными кондиционированными потоками, он был остановлен у турникета сакраментальным вопросом охранника (куда в наше время без охранников?): «вы к кому?»
- По объявлению, - сказал Гусаров, разворачивая газету. Кабинет девяносто один.
- Второй этаж, - учтиво подсказал охранник. - Документики у вас при себе?
- Паспорт.
- Не откажите в любезности, - охранник открыл журнал посещений, - для отчетности. Записав данные, предупредительно сообщил, - Лифт на обслуживании, поднимайтесь по лестнице.
- Благодарю. А лестница где?
- Туда, - указал ручкой охранник.
В приёмной стены были окрашены светлой серой краской и горели лампы дневного света. Серьёзная девушка окинула Гусарова изучающим взором, сняла телефонную трубку и, выслушав ответ, вежливо просила обождать пять минут.
- Можете сесть на стул, - сказала девушка.
Неудобные офисные стулья были расставлены вдоль стены. Гусаров торопливо опустился, почти упал, на ближайшее к нему сиденье, вызвав у девушки едва заметную ироническую улыбку. Гусаров, к которому вернулось прежнее смятение и неуверенность, попытался придать своему внешнему облику выражение более мужественное. Его скромной фантазии хватило ровно на то, чтобы неестественным образом выпрямиться, крепко сцепить зубы и зверски выпятить подбородок. Всё это, по тайному замыслу, должно было демонстрировать внутреннюю силу и независимость характера, а кроме того, волю и непреклонность. К сожалению, девушка не оценила артистические таланты визитёра, потому как была занята раскладыванием сложного пасьянса. В тишине сухо отстукивали секунды настенные часы. У Гусарова затекла поясница, но он продолжал стоически переносить устроенные им самим тяготы и лишения. Минутная стрелка сползла к половине двенадцатого. Мелодичный перезвон сигнала вызова оторвал девушку от пасьянса.
- Дарья Сергеевна, посетитель на месте?
- Ждёт, Игорь Владиславович.
- Приглашайте.
- Входите, - сказала секретарша тем особенным голосом, при звуках которого у гостя, помимо его желания, возникает стойкое убеждение в собственной никчёмности, - Игорь Владиславович вас примет.
Гусаров открыл дверь и вошёл. Кабинет Игоря Владиславовича был оформлен в той же аскетической манере: ничего лишнего. Жалюзи опущены, свет включен. Ряд стульев у стены. Отличий от приёмной не много, отсутствие цветов в пластиковых горшках, приставной столик, сифон с газированной водой и стакан, расписанный хризантемами, на подносе. Игорь Владиславович, мужчина лет тридцати-тридцати двух, одетый в белую рубашку с открытым воротником, бежевые брюки и кремовые летние туфли, поднялся навстречу посетителю.
- Берите стул, располагайтесь, - гостеприимно предложил он, убирая поднос со столика.
«И.В. Дубровин, координатор социально значимых проектов с правом набора персонала», - прочёл Гусаров текст, выгравированный на настольной информационной табличке.
- Вы по объявлению, - сказал Дубровин, ставя поднос на сейф.
- Да, по объявлению. В газете «Из рук в руки».
- Всё правильно. На предпоследней странице, снизу, в зелёной рамочке, набрано петитом. Шрифт не слишком маленький?
- Да вроде бы нет. Удобочитаемый.
-Уже неплохо, - обрадовался Дубровин, - а мне хотелось, чтобы шрифт был побольше.
- Итак, - продолжал он, севши в кресло, - что вам известно о махаонах?
- Махаоны? - Гусаров пожал плечами. - Разве что это бабочки.
- Ответ засчитан, - Дубровин широким жестом выдвинул ящик письменного стола и перекинул Гусарову брошюру в яркой обложке. - Ознакомьтесь.
«Махаон (лат. Papilio machaon) — дневная бабочка из семейства парусников или кавалеров (лат. Papilionidae). Названа так шведским энтомологом Карлом Линнеем в честь врача-хирурга Махаона, сына Асклепия и Эпионы, участника Троянской войны. Основной цвет крыльев бабочки – жёлтый. Передние крылья имеют черные пятна, жилки, широкую чёрную кайму и жёлтые лунообразные пятна у внешних краёв крыльев. На задних крыльях имеются хвостики длиной до 10 мм. Сами крылья окрашены синими и жёлтыми пятнами с двумя красно-бурыми глазками по углам крыльев. Размер крыльев самца 6.4 – 8.1 см, а самки – 7.4 – 9.5 см. Ареал распространения – Европа, Азия и палеарктический регион.. Местами обитания являются степи, особенно разнотравные, горные степи и долины, открытые прогреваемые места в лесостепи и лесной зоне (опушки, поляны, луга, вырубки), полупустыни. На большей части ареала дает 2 поколения в год, а на крайнем севере Палеарктики – 1. Способен образовывать множество экологических рас, в ряде случаев рассматриваемых в качестве подвидов; систематика подвидовых рангов не всегда ясна. Образует 37 подвидов. Лет бабочек в европейской части СССР наблюдается в мае - июне и в июле - августе, на юге Средней Азии - с марта по ноябрь и на севере Евразии - в июне - июле. Бабочка нуждается в питании на цветах. Откладка яиц и питание гусениц происходят на различных растениях из семейств зонтичных рутовых, сложноцветных, губоцветных.
Первое поколение гусениц появляется с мая по июнь, второе – с июля по август. Поначалу гусеницы чёрные с красными “бородавками” и белым пятном на спинке. По мере взросления они становятся зелёными с черными поперечными полосами и оранжево-красными пятнами. Для защиты от хищников у бабочек на голове имеется железа (осметрий), представляющая собой два длинных оранжево-красных рожка. При угрозе гусеница выдвигает осметрий наружу и отпугивает хищника неприятным запахом. Окукливание гусеницы зависит от времени года. “Летние” куколки развиваются в бабочку через две-три недели, “зимние” - до устойчиво-тёплой погоды, т.е. несколько месяцев.
В настоящее время места обитания (особенно в европейской части России) подвергаются значительному антропогенному воздействию: распашке, массовому выпасу скота, широкому применению пестицидов и гербицидов, промышленному строительству и возрастающим рекреационным нагрузкам в густонаселённых местностях. В особо угрожаемом положении находятся подвиды европейской части России – Papilio machaon machaon, Papilio machaon gorganus и Papilio machaon vargaianus».
Гусаров листал брошюру, подолгу рассматривая фото. Красочные фотографии демонстрировали бабочек, гусениц и куколок махаона в различных ракурсах.
- Знакомая бабочка, - сказал он, возвращая брошюру Дубровину. - Я видел её в городе. На клумбах с цветами в парке у драматического театра. Вроде бы...
- Красивая. А главное – внесена в Красную книгу и находится под защитой мировой прогрессивной общественности, неравнодушной к исчезновению животного и растительного многообразия на нашей с вами планете, м-м-м...
- Александр... Дмитриевич.
- Да... Александр Дмитриевич. Что, в свою очередь, делает её, эту бабочку, объектом нашего пристального внимания и непосредственной заботы.
- В каком смысле?
- В самом прямом. Мы...
- Мы... это кто?
- Мы, Александр Дмитриевич, это Мировая экологическая вахта по защите и спасению экосистемы Земли или Корпус спасения природы “Зелёный патруль”. - Дубровин воздел вверх правую руку, показывая на плакат, висящий на стене за его головой.
Плакат изображал фантастическую четвёрку излучающих счастье и пышущих здоровьем молодых людей. В центре сверкали ослепительными улыбками парень и девица в оливковых форменных безрукавках, шортах и армейских шнурованных ботинках с тупыми носами и толстой подошвой. Девица держала детёныша броненосца, а парень – малыша леопарда. По краям спасителей животного мира охраняли двое мрачных типов, внешностью напоминавших вырвавшихся на свободу терминаторов, в солнцезащитных очках, чёрных жилетах на голое тело, черных же спецназовских штанах с многочисленными карманами и кармашками, подпоясанных ремнями, отягощёнными ножнами, кобурами и подсумками. В руках довольные терминаторы сжимали устрашающе огромные пистолеты-пулемёты или штурмовые винтовки, оснащённые подствольными гранатомётами, прицельной оптикой и сменными магазинами, крепящимися к прикладам. На заднем плане зеленели луга, вырастали леса, пролетали стаи птиц и бродили стада зубров, лосей и бизонов. Картину венчала надпись “Зелёный патруль”. Кроме этого, стержневого постера, были и другие. С откровенно неоднозначными сюжетами. На одном группа чёрноформенных терминаторов расстреливала (как будто) захваченных браконьеров, промышлявших убийством слонов, на другом (может быть) суровый терминатор рубил плотницким топором кисти рук китайскому браконьеру взятому с поличным на переправке через государственную границу тигриных шкур и медвежьих лап. Сцены явно внесудебных расправ сопровождались жизнерадостным призывом: “Вступайте в ряды защитников природы!”.
Гусаров перевёл взор на Дубровина.
- И что такого надо делать, чтобы получать пять тысяч в месяц?
- Работа, которую я планирую вам предложить, необычная, трудная и ответственная, поэтому вы вправе отказаться и я пойму ваш отказ.
- Надеюсь, убивать мне не придётся.
Дубровин, хитро прищурившись, спросил:
- А вы готовы?
- К чему?
- Убивать, - и не ожидая ответа, пояснил, - шучу..! Нет, Александр Дмитриевич, убивать вам никого не придётся, а вот спасать – сколько угодно.
- Кого же?
- Гусениц. Я предлагаю вам поработать собирателем гусениц. Через неделю наступает пора миграции личинок махаона. Наступает самая страда, жаркие денёчки. Обещаю, скучно не будет.
- Да уж, - сказал Гусаров.
- Смотрите, - Дубровин, включив планшетник, вывел на экран карту прилегающей к городу местности. Большую опасность для наших подопечных представляют обычные автомобильные дороги. Гусеницы выползают на проезжую часть и массово гибнут под колёсами автомобилей. Наша общая миссия – спасти вымирающий вид от полного вымирания. А ваша частная, конкретная задача – двигаясь по установленному маршруту, оказывать посильную помощь гусеницам в преодолении опасного участка поверхности. Для выполнения этой задачи мы предоставим вам транспорт (велосипед), съёмные емкости для сбора (корзины), питание (трёхразовое), жильё и средства досуга (телевизор, радиоприёмник, ноутбук, подключённый к интернету по безлимитному тарифу).
- То есть я...
- Должны будете ездить с восьми ноль ноль утра до двадцати одного ноль ноль вечера по дороге, собирать гусениц махаона в корзины и банально вытряхивать их в траву по обочинам. Тех, кто ползёт слева-направо по ходу движения – в траву налево, кто справа-налево – соответственно наоборот.
- А если там будут и другие гусеницы? Или и не гусеницы вовсе?
- Мы помогаем всем. Гусеницам, жукам, лягушкам, кротам. Всем, кому надо перебраться через проезжую часть, зелёный патруль придёт на помощь. В том числе и престарелым гражданам.
- Надеюсь, это не шутка, - после недолгого молчания пробормотал ошеломлённый Гусаров. - Здесь нет скрытой видеокамеры? - спросил он с тайной надеждой на то, что всё происходящее чей-то изощрённый розыгрыш.
- Какие тут шутки, - сказал Дубровин, - всё серьёзно, дальше некуда. Ну, так как, согласны?
- У меня трудовая книжка...
- Не проблема, - веско успокоил Дубровин, - тем более, рекомендации с прежнего места работы не имеют абсолютно никакого значения. Давайте адрес, разберёмся.
- Тогда... можно попробовать...
- Я рад. Вы сделали правильный выбор, Александр Дмитриевич. В противном случае нам бы пришлось вас устранить... Шутка!
Дубровин заполнил отрывной бланк, достал из ящика кредитку.
- Вот вам, Александр Дмитриевич, направление на медицинское обследование и кредитная карта с подъёмными. Сто тысяч рублей. Поликлиника на другой стороне улицы, за углом напротив. Вас там ждут, примут без очереди. В регистратуре покажете направление. Паспорт у вас с собой?
- При мне. А если я не подойду по здоровью? Как быть с кредиткой?
- Я полагаю, что со здоровьем у вас полный порядок. А если нет, то кто мешает нам заблокировать ваш счёт?
- Как-то я об этом не подумал, - смутился Гусаров.
- А вы не думайте, Александр Дмитриевич, вы действуйте. В темпе, в темпе. Время не ждёт.
За двенадцать минут до восьми утра Дубровин прибыл на могучем трёхосном пикапе-внедорожнике. Откинув задний борт, он сказал:
- Проверяйте.
Гусаров заглянул в объёмный кузов. Всё было аккуратно уложено: велосипед за тридцать тысяч, туристический рюкзак с вещами, разноцветные велосипедные корзинки, сумка с электронными приборами.
- Всё на месте.
- Едем?
- Едем.
Они забрались в оснащённую климатконтролем кабину и поехали. Дубровин включил музыку. Что-то в стиле нью-эдж, расслабляющее и успокаивающее. Индийские мотивы.
- Глядите внимательно, - Дубровин притормозил. - Эта горка – начало отсчёта зоны вашей ответственности. Следующая крайняя точка – развилка дороги. Общая протяжённость участка дороги составляет четыре с половиной километра. В километре отсюда у нас находится заимка. Всего их две, каждая на удалении в тысячу метров от крайних точек. Очень удобно иметь две заимки вместо одной. Маленький домик со всеми удобствами. Колодец с водой. Вода подаётся насосом. Котёл-водонагреватель. Электрический. Душ. Сауна. Биотуалет. Электроплита. Кондиционер. Телевизор. Плазменный. Ультразвуковой генератор, отгоняющий комаров. И всё это богатство в окружении пышной цветущей растительности. Впрочем, вы сами увидите. Кстати, мы приехали. Выгружаемся!
- Ну, и где ваш замечательный домик? - язвительно вопросил Гусаров, сгибаясь под тяжестью рюкзака.
- Минутку, - сказал Дубровин, заговорщицки подмигивая. - Берите, - он протянул Гусарову прямоугольную коробочку. - Жмите на белую.
Стена деревьев плавно раздвинулась, открывая круглую поляну и празднично изукрашенную избушку, напоминающую пряничный домик, в котором жила ведьма из сказки братьев Гримм, колодезь с воротом и спутниковую тарелку, прикреплённую к вкопанной сосновой мачте. От шоссе к избушке, сквозь густую траву, пролегла дорожка из дроблёной кирпичной крошки.
- Крибле, крабле, бумс, - едва слышно проронил Гусаров, стараясь не выдать своего изумления.
- Чудеса науки и техники, - сказал Дубровин, - торсионные силовые поля и технология локальной невидимости. Ваше жильё на ближайший месяц.
- Здесь гостиная вкупе со спальней, кухня, крохотная, но всё же, туалет, душевая, раздельные. На заднем дворе сауна, двухместная и дровяник. Знаете, что такое дровяник? Сарай для дров. Но вы не пугайтесь, Александр Дмитриевич. Кухонная плита и печь в сауне у нас электрические. Дрова исключительно для камина. А камин летом штука бесполезная. Теперь о ваших трудовых обязанностях. Рабочий день начинается с восьми часов утра, заканчивается в двадцать один вечера. Обеденный перерыв – шестьдесят минут, с тринадцати часов дня по четырнадцать часов дня. Обед вам будут подвозить непосредственно на рабочее место. Выходных, как вы сами понимаете, не предусмотрено. В сумке вы найдёте дополнительное оборудование. Там специальный нейтрализатор, чтобы гусеница не относилась к вам, как к врагу, биоакустические отпугиватели птиц и индивидуальный отпугиватель комаров. Отпугиватели птиц – вот эти шарики. Использовать просто – включаете излучатели, слегка сжимая шарики до щелка и разбрасываете по кюветам. Ну, что ещё? Как пользоваться корзинками, я вам объяснил. Гусениц других видов собираете в эти небольшие коробки. Они крепятся на руле. С остальными вопросами разберёмся в процессе. Если возникнут проблемы – звоните. Номер забит в список абонентов. Сейчас вопросов нет? Отлично. Тогда я уехал. Устраивайтесь, отдыхайте. Завтра – с восьми утра!
...Без пяти восемь Гусаров выкатил велосипед на асфальт. День обещал быть знойным. Гусаров одёрнул оранжевую жилетку, карманы которой были набиты БОПами, хлебнул газированной воды из пластиковой баклажки. Он чувствовал себя глупо и выглядел глупо в этой униформе сборщика гусениц: футболке с логотипом “Зелёного патруля”, шортах до колен, оранжевой жилетке дорожного рабочего со светоотражающими полосками, кроссовках и бейсболке с длинным козырьком. То малое, что ему нравилось (велосипед за тридцать тысяч, зарплата и двадцать тысяч, оставшиеся от ста тысяч подъёмных) не шло ни в какое сравнение с тем, что ему предстояло. Гусаров тяжело вздохнул. Если бы не острая нужда в деньгах (кто же в них не нуждается?) и не трудовая книжка, перекочевавшая в сейф координатора социально значимых проектов Дубровина, то кто бы заставил его (жалкая отговорка) заниматься столь унизительным (а почему, собственно? Спасение природы – наша первейшая задача!) делом? Гусаров неловко скакнул, разгоняясь, перекинул ногу и мешковато плюхнулся в седло (давненько он не держал в руках велосипедного руля, обходился своими двумя и общественным транспортом), завертел педалями. Первую гусеницу, выползшую на дорогу, он подобрал метров за триста от заимки. Так началась его служба в “Зелёном патруле”.
Неделей позже, когда боль в натруженном теле стала постепенно стихать, Гусарову вздумалось детально исследовать примыкающие к заимке окрестности. Ближние и дальние. Обход ближних особых открытий не принёс, кроме, пожалуй, колодца. Колодезный сруб был собран из толстых брёвен, тёмных от старости и покрытых зеленоватым лишайником. От брёвен веяло древностью и прахом веков. В довершение всего, из глубины колодезной шахты доносились неясные звуки. Шорохи, всплески воды, глухое скрежетанье, как будто нечто огромное кружилось во влажной темноте, устраивалось поудобнее в узкой шахте и никак не могло устроиться. Гусаров с опаской заглянул в колодец. Внизу кружились вереницей серебряные огоньки, плели непрерывную вязь замысловатых узоров, то угасая, то вспыхивая с новой силой. Гусарову показалось, что он различил силуэт остромордой рыбы, напоминающей внушительных размеров осётра или стерлядь, хотя это могла быть и обыкновенная щука. Ему тотчас вспомнилась древняя слепая щука из “Понедельника...”, не умевшая творить радиоприёмники и телевизоры, и оттого полностью бесполезная для современных Емель-дураков. Гусаров весело фыркнул и устремился на изучение дальних окрестностей, попутно дав себе слово разрешить тайну загадочного существа, живущего в колодце. К дальним окрестностям вела крепко утоптанная тропинка. Тропинка пролегала сквозь густые заросли малины, спускалась к лугам, поросшим клевером, огибала опушку соснового бора, бежала дальше, к реке и исчезала в березовой роще, что росла на пологом склоне холма за рекой. Чуть ниже того места на берегу, где тропинка, рассечённая речным потоком надвое, пропадала, чернела уродливая громада плотины, перекрывавшая русло.
-Туда и направлюсь, - определился с выбором цели Гусаров. Включив фонарик, он полез в малинник и в ту же секунду нос к носу столкнулся с медведем, объедающим ягоды.
- Хто-й та? - испуганно встрепенулся медведь, поворачивая морду к Гусарову, - не вижу, ослепил, басурман. Выключи-то светильник.
- Й-а-а-а, - просипел объятый страхом Гусаров.
- Хто я? - рассерженный медведь оскалил жёлтые клыки.
- Живу здесь, гу-гусениц соби-раю...
- Заступник природы, - медведь мотнул башкой, отгоняя роящуюся мошку. - А я вот ягодами балуюсь, жир, значить, накапливаю к зимней спячке. Защитник, ты светильник-то убери, - мирно напомнил он. Глаза медведя прятались за фосфоресцирующими линзами прибора ночного видения. Гусаров поспешно выключил фонарик.
- Куда путь держишь, мил человек? - добродушно спросил медведь, усаживаясь на толстый зад.
- К речке хочу спуститься, - Гусаров осторожно отступил назад.
- Да ты не пужайся, не пужайся, не трону, - медведь шумно выдохнул и зевнул, широко разевая пасть. - А к речке не советую, к-ха, да. Бобры.
- Бобры! - вдохновился Гусаров, - у нас! Ни разу бобров не видел.
- Чего на них смотреть? Склочники и интриганы, - медведь почесал бок. - Зачем идёшь, да почему не вброд, плотину разрушишь, нам после тебя восстанавливать, лимиты мы на этот год выбрали, надобно к лесникам на поклон, лесники нынче злые, потому как им фонды обрубили... Тьфу! А что мне делать, ежели у меня ревматизм и мышцы ночами судорогой сводит? Стар я уже бродами-то шастать... Если бы не корешки сладкие на той стороне, к-ха... Малиной тоже не дают спокойно полакомиться...
- Бобры?
- Какие бобры?! Бабы! Цельными днями по малиннику и шастають, и шастають. Чуть что – визжат, ажно уши закладывает. Однажды наткнулся на такую дуру, так она с перепугу чуть ведром мне в нос не заехала. На счастье, нашлись добрые люди, подарили очки, чтобы в потёмках видеть и пользоваться ими научили. Огромная им за это благодарность.
- Что за люди? - заинтересовался Гусаров.
- Да энти, дырки в земле вертят, воду подземную ищуть.
- А.., гидрогеологи, - сообразил Гусаров.
- Они самые, - сказал медведь. - Бери, говорят, Михайло Потапыч, используй на здоровье и о доброте нашей помни. Дай бог им счастья и лет долгих жизни.
- Так я пойду? - Гусаров махнул фонариком.
- Иди, хто ж тебя держит? К-ха, опасаешься?! Не боись, защитник, не трону! - Медведь попятился, освобождая тропинку. Гусаров (держа медведя в поле зрения) бочком протиснулся мимо (обоняв смрадное дыхание, вырывающееся из медвежьей пасти).
- До скорой встречи! - проурчал вслед ему медведь.
- Всего хорошего, - отвечал медведю Гусаров.
- Бобров, бобров стерегись. Обманут, не дорого возьмут!
- Всенепременно, Михайло, м-м-м, Потапыч!
Бобёр был один. Из всего многочисленного бобриного племени он единственный встречал Гусарова у плотины.
- Здравствуйте, - уважительно поздоровался Гусаров с типичным представителем отряда грызунов, ведущих полуводный образ жизни.
- Инспектор? - не отвечая на приветствие, задал вопрос подозрительный бобёр.
- Разумеется нет, - с чистым сердцем ответствовал Гусаров. - Я защитник флоры. И отчасти фауны.
- Лесник чё ли? - разом насторожился бобёр. - Новенький?
- Не лесник, - успокоил бобра Гусаров. - Я гусениц собираю.
- Зачем? - удивился бобёр.
- Чтобы они не погибли под колёсами движущегося транспорта. Сохраняю видовое многообразие.
- И много гибнет? - дипломатично спросил бобёр.
- Порядочно, - сказал Гусаров. - Можно мне по вашей плотине перейти на другой берег?
- Отчего же нельзя? Переходите. Для того и строена, чтобы переходили. Невзирая на уровень воды в отдельно взятые сезонные периоды. Лишние объёмы мы сбрасываем, для чего предусмотрен водосброс. Как и желоб для прохода нерестящейся рыбы. Хариус здесь водится изумительных вкусовых качеств. Ходите в любое время, кроме зимы. Зимой реку обычно переходят по льду. Выше плотины. Причём зимой медведи, по обыкновению, впадают в спячку, - значительно добавил бобёр и замолчал.
- А что там, за плотиной? - спросил Гусаров.
- В общем-то, ничего примечательного, преимущественно лес. Смешанный, еловый, с вкраплениями соснового. Некоторый интерес представляет реликтовая кедровая роща за железной дорогой, однако она находится под защитой государства и вырубка кедра в ней запрещена категорически.
...Миновав плотину, Гусаров лёгким шагом взошёл на холм. С вершины взору открывалась дивная панорама окружающих далей. Несколько минут он любовался распрекрасными отеческими просторами, вдыхая полной грудью напоенный вечерней росяной влагой лесной воздух. Опушка берёзовой рощи была намечена Гусаровым крайней точкой в его пешей прогулке, достигнув которой, он намеревался повернуть обратно. И вот, стоя у кромки березняка, он ощутил некую вибрацию воздушных масс, некое напряжение силовых линий и отклонение магнитных полей, притягивающих его вглубь леса не хуже магнита и служащих незримой нитью Ариадны для его обострившихся донельзя чувств. Гусаров уподобился лесному хищнику, выискивающему жертву по оставленному ею запаху. Он отчетливо видел цель и следовал к ней, пока не упёрся в незримую преграду. Это была энергетическая защита, сходная с той, что окружала его заимку, только в отличие от гусаровских работодателей, установившие её не позаботились о сокрытии своего местопребывания. Она отлично выполняла предназначенную ей роль, не пуская посторонних за границу охраняемого периметра, но позволяла без труда рассмотреть то, что находилось по ту сторону силового заграждения. Гусаров в восхищении замер. Энергетический колпак накрывал астродром, несомненно, инопланетный. На бетонных (или изготовленных из напоминающего бетон материала) плитах выстроились корабли различных форм и размеров, между ними сновали открытые платформы, гружёные контейнерами, ящиками, коробками, тюками, баллонами, клетками и гиалоидическими цилиндрами. Обслуживающий персонал тянул к распахнутым люкам чёрные толстые кабели и гибкие серебристые шланги с блестящими штуцерами на концах. Инопланетяне наблюдались двух типов: в астродромных командах служили двухметровые серокожие длиннорукие великаны, экипажи кораблей состояли из зелёнокожих карликов, ростом чуть выше десятилетнего земного ребёнка. У тех и других были непропорционально большие головы, вытянутые миндалевидные глаза, лишённые зрачка и радужной оболочки, тонкие безгубые рты и едва заметные носы. Серокожие носили на бёдрах нечто, напоминающее набедренную повязку, “little green mens” (“маленькие зелёные человечки”) щеголяли нагишом. Случайного зрителя никто не замечал, часовой (был и часовой, тот же серокожий, облачённый в сиреневую броню с автоматом (лазерным излучателем, плазменным ружьём, ручным дезинтегратором, распылителем материи) на груди, расхаживая по периметру, останавливался аккурат напротив Гусарова и поворачивал вспять. В какой-то момент Гусарову почудилось, будто серокожий караульный ему подмигнул, но это, конечно же, был обман зрения и не более.
Увлечённый зрелищем, он прозевал тот миг, когда сумерки превратились в ночь. Иными словами, на лес пала ночная тьма и Гусаров, оторвавшись от созерцания инопланетных чудес, осознал, что заблудился. Включив фонарик, он направился прочь от астродрома, держась мысленно проложенного курса, должного, по примерному расчёту, вывести его к реке, попутно вспоминая, по каким приметам нужно ориентироваться в лесных чащобах. К стыду своему, он вынужден был признать, что не помнит ни единого способа ориентирования, кроме связанного с Полярной звездой, но как обнаружить эту самую Полярную звезду, он определённо не представляет. Его знания в этой области сводились двум вещам: прежде всего необходимо найти на небе созвездие Большой Медведицы и уж затем от него вести мысленную линию на искомый объект; сама Большая Медведица напоминает ковш.
Размышляя таким образом, Гусаров пришёл к неутешительному выводу, что из леса ему, скорее всего, не выбраться, однако, к своему вящему удовольствию, панике не поддался и продолжал упрямо двигаться по намеченному маршруту. За что и был вскоре случайным образом вознаграждён.
Спасительную нить Ариадны протянули ему, сами того не подозревая, рыжие лесные муравьи. Обходя вывороченное с корнем раскидистое дерево, он заприметил невдалеке россыпь медленно перемещающихся огоньков, освещающих лес тусклым призрачным светом. Здраво рассудив, что терять ему нечего, Гусаров побрёл на это свечение. При ближайшем рассмотрении огоньки оказались светящимися букашками, которых тащили в жвалах муравьи. Муравьи были необычными, как и всё, что увидел и с чем повстречался Гусаров в этом зачарованном краю. От привычных рыжих лесных муравьёв вида Formica rufa их отличала длина тела (около пяти сантиметров навскидку), высота в холке, сиречь груди (клиренс (шутливо определил Гусаров) не меньше двух сантиметров), размеры голов, глаз и жвал. Жвалы напоминали острые изогнутые серпы, отливающие под лучом фонарика антрацитовой чернотой. Да и букашки, в сущности, были не букашками, а букашенциями, эдакими накачанными стероидными репликами миленьких микроскопических, едва заметных букашечек и светились они ровным неоновым светом и несли их муравьиные голиафы бережно и отчасти даже торжественно, и было удивительно, как муравьи умудряются не проткнуть их мягкие покровы своими прочными серпообразными мандибулами. Нескончаемый муравьиный поток, шурша и поскрипывая, неспешно тёк мимо Гусарова и исчезал среди деревьев. Гусаров пошёл вдоль потока, гадая, где он иссякнет и куда его, Гусарова, сподобится выбросить течением. Течение вынесло его на поляну, к четырем исполинским муравейникам. Но не муравейники сами по себе (хотя и они тоже) потрясли гусаровское воображение, а то, что находилось в центре поляны, оберегаемое целым легионом муравьёв-солдат. В центре поляны из земли торчал мощный рычаг. Был он похож на массивный черенок лопаты, вкопанный наполовину в грунт, с ухватистым подковообразным навершием. Гусаров сторожкой рысью приблизился к рычагу. Муравьиный караул угрожающе привстал на передних лапах и страшно задвигал челюстями.
- Тише, тише, тише, - ласково заговорил Гусаров, показывая стражникам пустые ладони, - у меня сугубо мирные намерения. Я никому плохого не хочу, никому плохого не сделаю. Мне бы только подойти ближе и посмотреть, что такого интересного вы охраняете. Вы позволите подойти ближе? Обещаю ничего не трогать. Взгляну одним глазком и без промедления домой.
Муравьи слаженно перестроились в фалангу и дисциплинированно отступили к рычагу, обеспечив Гусарова пространством для манёвра. Стараясь не делать резких движений, он отважно последовал за отступившими караульщиками. Муравьи на крайнем рубеже встали прочно, но Гусарову было довольно расстояния, чтобы осмотреть артефакт детально. Рычаг вырастал из квадратного мраморного основания, на сторонах которого тревожно пламенело название раритета. Надпись, выведенная огненными письменами, гласила: «ο μοχλός του Αρχιμήδη, Рычагъ Архимеда. Использовать в полном здравии ума и со всей ответственностью».
- Чёрт, - сказал Гусаров, ибо не нашёлся, что сказать.
Перед ним был тот самый легендарный Рычаг, при помощи которого сиракузский математик и геометр хвалился перевернуть самою Землю. Легендарный, невообразимый, умозрительный, невероятный, мифический, невозможный, ирреальный.
- Give me a place to stand and I will move the earth, - прошептал Гусаров, - Дайте мне точку опоры и я поверну Землю. Da mihi ubi consistam, et movebo terram.
Ему захотелось не мешкая испытать на практике утверждение античного гения. Вопреки доводам рассудка держаться подальше от сомнительного дара всемогущества и злободневному предостережению неведомого создателя артефакта. У Гусарова было всё, что требовалось для осуществления эксперимента: точка опоры (одна) и преобразователь мускульной силы в механическую (один). Рычаг соблазнял его доступностью безграничной власти над бытием и божественными всесилием. Гусаров отбросил прочь сомнения и перестал сопротивляться настойчивому зову Рычага. Он хочет, нет, он попросту обязан взяться за эту растреклятую, магнетически притягивающую рукоять, и рвануть на себя.
Острая боль в лодыжке выбила его из гипнотического транса.
- Ай! - вскрикнул Гусаров, дёргая ногой.
Муравей, покинувший строй, чтобы его укусить, резво попятился задом к застывшим в боевых порядках собратьям.
- Ай! - обиженно повторил Гусаров, растирая укушенную щиколотку.
Муравей вопросительно шевельнул усиками антенн.
- Понял, понял, не дурак, - сказал Гусаров, - отчаливаю. Однако, брат, скажи на милость, как мне выбраться из вашей заколдованной глуши?
Муравей поворотился. От ближайшего к нему муравейника светляками была выложена дорожка, ведущая к лесу, и там, где она обрывалась, брала начало просека. Гусаров, не оглядываясь, кинулся вон с поляны, а когда оглянулся, за его спиной вставала непроходимая чаща, словно и не было никакой просеки в помине. Он выбежал к реке, почти в том самом месте, откуда началось его лесное приключение, и лес позади него сомкнулся, и затвердел колючей непролазной стеной, а впереди была знакомая тропинка, склон холма, плотина, недоверчивый бобр, медведь с подаренным прибором ночного видения, собирающий по ночам малину, пряничный домик со всеми удобствами, колодец с таинственной рыбой в глубине и щедро оплачиваемая служба.
Гусаров расправил плечи и уверенной походкой зашагал по склону вниз, к плотине...