Наши дни. Необязательный зачин

Валерий Сидоркин вернулся с того света и рассказал, что там ничего нет. Ну, ничегошеньки, то есть абсолютно. А за сутки до своей безвременной, но недолгой кончины Валерий Сидоркин мощно гудел в компании закадычных друзей: Валентина Гребенькова, Витяни Загоруева, по прозвищу Синяк и примкнувшего к ним Петра Степановича Двуимённого, представлявшегося всякому встречному и поперечному заслуженным пенсионером РСФСР, крановщиком-высотником и мастером скоростной машинной дойки.

Собутыльники в тот день устроились основательно — сидели плотно, до упора, пили много, всего и разного, но закусывали скупо по причине затяжного мирового финансового кризиса и обвала котировок на азиатских финансовых биржах. Мутил вечеринку и банковал дежурный тамада Валерий Сидоркин, генеральным спонсором выступал Пётр Степанович Двуимённый. Он пропивал заначенную от верной супружницы «пятихатку» — пятьсот, щедрой рукой добавленных российской властью «пенсионных» рублей и истраченных Петром Степановичем якобы на то, чтобы… О том, на что якобы потратил Петр Степанович новенькую, цвета парной телячьей вырезки, хрустящую купюру (в оригинальной версии, преподнесённой мужиком своей супружнице, бабе злобной, прижимистой и бережливой), собутыльники так и не узнали, хотя приложили немало усилий, чтобы досконально выяснить неприглядную правду о случившемся в первичной ячейке общества обмане. Двуимённый на хитрости, уловки и подколки компаньонов не поддавался, заходы издалека не замечал, и на злостные провокации никак не реагировал.

В общем, Пётр Степанович вёл себя как фанатик-коммунист на допросе в кровавых застенках деникинской контрразведки. Однако густой, набрякший грозовой синевой фингал под его левым глазом откровенно свидетельствовал против Двуимённого и говорил компаньонам о многом, если не обо всем — и прежде всего о том, что придумщиком Пётр Степанович был не совсем удачливым. И ещё о том, что он был типичным подкаблучником, содержавшемся на коротком поводке и в притеснительной строгости, ограничивающей его вольнолюбивый характер и беззащитную смиренность души, не способную оказать достойное сопротивление хамскому, нахрапистому давлению Аглаи Христофоровны. Границей относительно безнадзорного существования для Петра Степановича была выщербленная кирпичная воротная арка, отделяющая дремотную стоячую трясину дворовой территории от бурляще-суетливой и бесшабашно-деловой улицы.

Двуимённые проживали на улице Культурной Революции, в двухэтажном, дореволюционной постройки, купеческом особняке, первый этаж которого был сложен из качественно обожжённого красного кирпича, скреплённого крепчайшим раствором, замешанным на бычьей крови, с добавлением яичного белка, а второй — из звенящего от старости соснового бруса, проложенного для утепления хрустким и ломким лесным мхом.

 

Историческая ретроспектива. Дом и насельники

До 1917 года дом был собственностью третьегильдийного купца Самохвалова, торговавшего китайским чаем, персидскими сладостями, турецкой парфюмерией и тульскими самоварами. По традиции, первый этаж был полностью отведён под лавку, склад и подсобные помещения, на втором проживала семья Самохвалова: сам Степан Казимирович, жена — дородная купчиха Прасковья Еремеевна, дочери — субтильная Наталья Степановна, инфантильная толстушка Вера Степановна и братья-близняшки Ванечка и Андрюшенька. Наталья Степановна была девушка нервическая и впечатлительная, порывистая и решительная на поступки, к тому же не лишённая начатков правильного научного разсуждения, безгранично верящая в промышленный и социальный прогресс, народное образование и социальную революцию как средство радикального переустройства прогнившего миропорядка.

О революции — этом безудержном потоке свободы, равенства и братства, должном смыть и разметать проклятое наследие средневековья — русский царизм, подпираемый штыками армии и казачьими нагайками, охраняемый жандармами и полицией, благословляемый православными попами, вкупе с магометанскими муллами, поддерживаемый аристократами и прочей эксплуататорской сволочью, продажными думскими политиками и ручными политическими партиями, выразителями помещичье-буржуазной идеологии, превративший Россию в «тюрьму народов» — Наталье Степановне рассказал студент Технического училища Лёша Арефьев, сын разночинца Дмитрия Ефимовича Арефьева, служившего по почтовому ведомству.

Лёша отличался быстротой ума и поразительной способностью памяти к запоминанию. Гимназию он закончил с Похвальной грамотой, хотя претендовал на получении большой Золотой медали, которую, несомненно, заслужил своею учёбою: примерным поведением и достохвальным прилежанием к наукам — точным и общественным. Кандидатов на награждение отбирал гимназический Попечительский совет. В него входили состоятельные и именитые граждане города: прокурор Васильев Аристофан Витальевич, городской голова Селуянов Полуэкт Андреевич, купец первой гильдии Правоторов Никодим Варфоломеевич, супруга начальника городского присутствия Кижмолова — Антонина Денисовна, промышленник Лебедянский (фарфоровый завод и свечная фабрика, соляной промысел и поставка свежей рыбы в столицу), ресторатор Ле Фонте — с супругами, преподаватель закона божьего отец Варсонофий, баронесса фон Штирнер и врач земской больницы Егошинский Станислав Георгиевич.

Председательствующий — директор гимназии Коромыслов объявлял претендентов: фамилия Арефьева была на первом месте. Характеризовался сей ученик директором отменно. За время учёбы в старших классах на него от учителей никаких нареканий не поступало: дисциплину Алёша не нарушал, уроки не пропускал, обязанностями не манкировал, домашние задания выполнял изрядно, в латыни и греческом преуспевал, контрольные и проверочные работы сдавал без недочётов. Коромыслов предполагал Арефьева к награждению, однако у попечителей было на этот счет мнение, отличное от мнения директора — в результате Алексею Дмитриевичу не досталось и скромненькой серебряной медальки — его заслуги в обучении отметили грамотой — пусть и на отличной гербовой бумаге, с государственным гербом и вензелем царствующего императора Николая Александровича Второго и золотым тиснением, но бумаге.

Тем обиднее было Алексею, что золотом был отмечен следующий за ним в списке выпускник. Михаил Петровский, отпрыск и потомок князей Петровских, выводящих свой род от легендарного Трувора, княжившего в Изборске, брата летописного Рюрика, призванного словенами и финно-уграми во времена оны на русское княжение. И хотя имя Трувора, равно как и Синеуса, после воцарения Рюрикова в анналах исторических более нигде не упоминается, потомки его //что официально всегда отрицалось, потому как летописные родственники основателя Руси, Рюрика, как известно, были бездетными// — Петровские, вплоть до Иоанна Васильевича Грозного, занимали бывало при дворе великих князей и царей подобающее их происхождению место, а некоторые даже становились удельными князьями, получая, правда, в уделы земли самые отдалённые, дремучие и захолустные.

Иоанн Васильевич, при образовании опричнины, определил вотчины Петровских в земство, имея в виду их удельное прошлое, но затем не чаяно-не гадано переменился к ним во мнении и приписал князей к опричнине. Аникита Гордеевич был пожалован кубком, золотым рублём на шапку и вступлением в опричное войско, Степана Гордеевича, как царского виночерпия, поставили заведовать доставкой вина к опричному столу. Кроме того, в пирах и гулянках, Степан Гордеевич занимал место по правую руку от Иоанна Васильевича и должен был прежде царя пробовать всё, чего желал отведать государь. По началу войны Аникита Гордеевич отбыл с опричным войском в Ливонию и немало там отличился, за что награждён был саблей дамасской стали с рукоятью, отделанной слоновой костью, серебром и драгоценными каменьями; крепостными, числом в триста душ и землицей за Камнем, среди народца лесного, языческого, поклоняющегося колодам трухлявым, да идолу золотому бесовскому, видом своим прельстительную бабу с дитём изображающему.

Со смертью Грозного дорожки Петровских разбежались: Аникита отправился обустраивать новые земли, а Степан остался в Москве. В последующие годы Аникита преуспел: отправлял в метрополию обозы с меховой рухлядью, грибами солёными, ягодами лесными и болотными — морошкой, клюквой, черникой, моченую бруснику — в бочонки закатанными, кедровым орехом, мёдом, воском, гнал по рекам плоты древесные — ель, сосну, кедровник, поставлял под особым государевым приглядом металл драгоценный — слитками и металл обыкновенный — кругляшами-чушками, собирал ватаги из людишек различного звания, бесприютных перекати-поле; привечал и казаков, и беглых — тягловых, от непосильной барщины утёкших, и лиходеев, от правилова судейского скрывающихся — с перстами рублеными, с драными ноздрями и жжёными воровскими клеймами на лбах — одевал, прикармливал, сбивал в крепкие отряды, припасами и оружием снаряжал с тем, чтобы шли они путями водными и пешими, по дорожке, Ермаком Тимофеевичем протоптанной, вглубь Сибири — инородцев некрещёных под руку московскую подводили, ясак собирали и иное что встретиться разведывали — государству в прибыток и хозяину, само собой, не в ущерб, малую толику.

Сам же на Москве не показывался, слал послами дьяков-управляющих. Дьяки приезжали с богатыми подарками, останавливались у Степана Гордеевича, узнавали все последние новости — кто, куда, чего. Доверенные лица стелились неприметной дымкой по городу, наведённые младшим Петровским — несли подношения. Тайно одаривали придворных, за дела ответственных, били челом, целовали пальцы, перстнями унизанные, после чего, готовые, отправлялись в палаты царские. Низко кланялись, раскрывали сундуки, возлагали к сапожкам государевым красным, сафьяновым, меха соболиные, бобровые, чёрнобурые лисьи, шкуры медвежьи, сказки казачьи и карты, со слов их черченные, опустив глаза долу, ожидали, пока думный развернет свиток и не примется читать жалованную грамоту, переводя дух, облегчённо выдыхали — нет, не подвели те приближённые — вот она, благодарность и подтверждение привилегий, царём покойным Феодором Иоанновичем Аниките, Гордееву сыну, Петровскому даденых. Изойдя из дворца, растекались по кабакам — обмыть счастливое завершение дела. Гуляли широко — деньгу не жалели — ни на мёды хмельные, крепкие, ни на девок разбитных, бесстыдных. Поистратив денежки, тащились на подворье к Степану Гордеевичу, мятые, не выспавшиеся, похмельные, злые. Ели наскоро и ладились в обратную дорогу, забирая нужные в быту товары.

Степан Гордеевич, при покойном государе Иоанне Васильевиче бывший кравчим, в царствование сына его Феодора Иоанновича пожалован был сперва чином мечника, но в чине этом пробыл недолго — будучи выделен, отмечен и приближен доверенным советчиком Феодора — боярином Годуновым, Петровский вскоре становится постельничим. Честолюбивый шурин царя, женатый на дочери Малюты Скуратова, Годунов мечтал занять царский трон и шаг за шагом приближался к своей мечте. Со дня вступления в 1584 году на престол русский Феодора Иоанновича Годунов присваивал себе высшие титулы, становясь конюшим, «слугой», ближним великим боярином, наместником царств Казанского и Астраханского. В 1594 году он добился положения исключительного, став по жалованной грамоте правителем-регентом.

Умирающий царь тщился передать скипетр достойному наследнику. Шептались, что будто бы выбрав претендента, он передал сей знак власти двоюродному брату, Феодору Никитичу Романову, который, прияв скипетр, тотчас от него отказался в пользу брата Александра. Александр, в свою очередь, уступил право властвовать Ивану, а тот, не долго думая, передал власть Михаилу, не пожелавшему (вслед за братьями) ея принять. Тогда Феодор Иоаннович, разгневавшись, выкрикнул: «Пусть возьмёт его, кто хочет! — и Годунов, выхватив скипетр из слабеющей царской руки, без колебаний занял неразумно отвергнутый Романовыми престол».

На деле, однакож, выходило по другому — Феодор никакого внятного распоряжения относительно наследника не сделал — поэтому формально и по факту правителем России считалась царица Ирина, вплоть до того определённого момента, когда вопрос о престолонаследии будет разрешён. Ирине присягнули, но сама царица поступила вперекор воле покойного супруга — через девять дней после смерти Феодора Иоанновича она отъехала в Новодевичью обитель, где и постриглась в монахини, приняв в иночестве имя Александры.

Таким образом, государство российское осталось без главы и боярская Дума, по примеру Речи Посполитой, захотела было назначить исполнителем властным патриарха, однако Иов заявил категорически, что волен править не иначе как именем принявшей постриг Ирины. Не добившись от патриарха согласия, бояре вознамерились передать власть «Совету из бояр и князей», о чём и сообщил собравшимся перед дворцом людям дьяк Щелкалов. Народ в ответ выкрикнул имя Ирины, а на замечание Щелкалова о том, что Ирина де ушла в монастырь, единодушно воззвал на царство Бориса Годунова, который, к удивлению в сём казусе свидетелей присутствующих, отказался. Годунов заявил, что взойдет на престол единственно по решению Земского собора.

Собор был созван в феврале 1598 года и Борис, избранный на нём царем, венчался на царство 1 сентября 1598 года. При нём Степана Гордеевича жалуют чином думного дворянина. По вступлении в Москву Самозванца, Петровский находился среди тех, кто безоговорочно признал истинное происхождение царевича и целовал крест, клянясь тому в верности. За это Дмитрий даровал Петровскому звание окольничего.

Царствование Самозванца, яркое и короткое, запомнилось бракосочетанием Димитрия и Марины Мнишек, прениями относительно вторичного крещения, строительством нового дворца, установлением посреди города котла, извергающего из недра своего огня, вонючих дымов и ужасающих чудовищ, образованием придворной гвардии, состоящей из трёх рот иноземных наёмников под командованием Якова Марджорета, Альберта Лентона и Матвея Кнутсена, нежеланием спать после обеда, пристрастием к устраиванию различных воинских забав и учений, наказанием политических противников и возвращением из ссылок жертв прежнего режима, реорганизацией Боярской Думы в Сенат и облегчением крепостного бремени.

Он правил одиннадцать месяцев и был убит в ночь на 17 мая 1606 года. В ту роковую для него ночь вооруженные заговорщики, численностью около двухсот человек, возглавляемые Василием Шуйским, ворвались в царские покои с намерением умертвить Самозванца. Димитрий тщится оказать сопротивление, но не найдя сабли, пытается бежать. Его настигают и ловко подсекают клинком по ноге. Димитрий прыгает в окно, расшибается и остается лежать на земле. Там его обнаруживают заговорщики и жестоко убивают. Боярский сын Григорий Валуев стреляет в Самозванца из мушкета, прочие рассекают тело Димитрия саблями. Обезображенный труп волокут поначалу на площадь, потом к Вознесенскому монастырю, а затем помещают на Лобном месте, где три дня непотребно над ним издеваются. Останки Самозванца свозят за город и хоронят в общей могиле. Но и здесь он не находит упокоения. Вскоре по Москве распространился слух, будто дух убиенного царя исходит из могилы и пугает проходящих. Закапывают останки глубже, однако это мало помогает. Призрак возникает вновь и вновь. Тогда прах Димитрия сжигают, пепел заряжают в пушку и выстреливают им в направлении Речи Посполитой.

Степан Гордеевич следовал за Василием Шуйским, когда вождь заговорщиков на коне проскакал через Фроловские ворота в Кремль. Шуйский держал в руках крест и обнажённую саблю, Петровский освещал ему путь факелом и прикрывал заряженным пистолем. Он был среди преследователей Димитрия, он стоял в толпе убийц, окруживших Самозванца, вместе с другими он тащил по мостовой исполосованное саблями тело убиенного царя до Вознесенского монастыря. Шуйский не забыл того факела и той заряженной пистоли, отблагодарил соратника купно и щедро. Стал Степан Гордеевич думным боярином, получил в награду смолёный бочонок риксталеров, шубу королевского соболя, военный доспех чернёный, шлем чеканный с личиной, шестопёр, изумрудами убранный и палаш булатный, по клинку с обеих сторон затейливой вязью из змеек переплетённых разукрашенный.

Воцарение Шуйского отозвалось в стране возмущением, перешедшим в открытое противостояние «боярскому царю». Восстали области, первыми присягнувшими Самозванцу — Северщина и земли от Путивля до Кром — они опасались мести за сделанный ранее выбор; к ним присоединились обширные территории на востоке, примыкающие к рекам Цна, Мокша и Свияга; города окские; Нижний Новгород, Пермь, Астрахань, Тверь, Псков, Новгород; область Рязанская и земля на юго-востоке и юго-западе, называемая украиной. Центром восстания Шуйскому суждено было определиться в Путивле, недовольство «шубником» возглавил князь Григорий Петрович Шаховской, сосланный в сей край воеводой. Войско противников Шуйского возглавил сын крепостного, холоп князя Телятевского Иван Исаевич Болотников. Полагали, что он был в плену у татар, гребцом на турецких галерах, бежал и объявился в Венеции, из которой через Польшу вернулся на родину.

Война началась с поражения «шубника» у Кром. Армия под командованием князя Трубецкого была разбита отрядами Болотникова. Эта победа открыла восставшим путь на Москву. Пойдя на столицу, Болотников присоединял по пути всех недовольных царём, от боярских детей до крепостных, слуг, казаков, стрельцов и мещан. Армия его росла, сторонники множились. Достигнув реки Оки, Болотников захватил Коломну и разбил правительственные войска, предводительствуемые Мстиславским, у села Троицкого, возместив себе поражение, нанесённое ему войсками бывшего мечника Димитрия, князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Победа над Мстиславским обеспечила Болотникову выход к столице. Бунтовщики осаждают Москву с октября по декабрь 1606 года, здесь проявляются внутренние разногласия, часть сподвижников отпадает от Болотникова и переходит на сторону московского правительства. Столкновение со Скопиным-Шуйским довершает распад. Болотников разгромлен и отступает в Серпухов, откуда его вынуждают бежать дальше, в Калугу. Восстание придушено, но окончательно не подавлено. Шаховской и Болотников не собираются сдаваться. Возместив потери в людях, и объединившись под Тулой с отрядами «царевича Петра», они готовятся к новому наступлению. Навстречу им выходит московское войско, которым командует лично Василий Иванович Шуйский. 5 июня 1607 года армии сходятся близ Каширы, на берегу реки Восмы и бунтовщики терпят окончательное поражение, не в последнюю очередь благодаря измене князя Андрея Телятевского, отложившегося в ходе сражения от Болотникова. Разбитый вождь бунтовщиков оседает в Туле. Закрывшись в городе, он взывает к назначению «иного Димитрия», способного заместить убитого. Чаяние его было услышано — наследник без промедления явился.

Внешности он был — неприятный, нравом — грубый, манерами — неотёсанный, происхождением — неизвестный. Его считали то поповским сыном Матвеем Верёвкиным, то сыном князя Курбского, то школьным учителем из города Сокола, то неким евреем, посланным в Россию королём Польши Сигизмундом. Впервые второй претендент — Лжедмитрий проявился в Белоруссии. Задержанный в городе Пропойске по подозрению в шпионаже, он назвался родственником Димитрия Андреем Андреевичем Нагим, бегущим от преследования Шуйского и намекнул, что царевич Димитрий де жив и скоро поможет ему. Слова эти вызвали переполох. Его перевезли в Стародуб, где, угрожая пытками, заставляли открыть местоположение царя. Не отвечая на требование допросчиков, он, грозно сверкнув глазами, вдруг громогласно вопросил: «Что, блядины дети, не узнаёте разве своего государя?!»

Болотников мог бы быть доволен результатом, только подмоги от следующего за Димитрием-Расстригой самозванца он так и не дождался. Осаждающие Тулу войска, по совету дворянина Ивана Сумина-Кравкова, затопили город речною водой. Загородив плотиной русло реки Упы, они принудили осаждённых к сдаче. Болотников и «царевич Пётр» выговорили для себя условием сохранение жизни, но, как водится, победители данного обещания не сдержали. 10 октября 1607 года Иван Болотников, приехавши в царский стан, пал на колени перед Василием Шуйским и приставив к шее своей саблю, заявил царю: «Я исполнил свое обещание — служил верно тому, кто называл себя Димитрием в Польше — справедливо или нет, не знаю, потому что сам прежде никогда не видывал царя. Я не изменил своей клятве, но он выдал меня, теперь я в твоей власти, если хочешь головы моей, то вот отсеки её этой саблей; но если оставишь мне жизнь, то буду служить тебе так же верно, как тому, кто не поддержал меня». Шуйский смолчал и обещания, пред тем данного вождю бунтовщиков не сдержал — Болотникова сослали в Каргополь и там утопили в проруби; «царевича Петра» повесили. С князьями обошлись милостиво: Григорий Петрович Шаховской был сослан на Кубенское озеро, Телятевский подвергся опале.

В баталии у Каширы Петровский в качестве ближнего боярина командовал отрядом дворянской конницы, при осаде Тулы ходил на приступ во главе наёмной роты мушкетёров, был легко ранен в руку, подвернул ступню, прыгая с осадной лестницы, руководил пушечным нарядом и стрельцами, наводившими одну из плотин, посредством коих так ловко удалось выковырнуть бунтовщиков из-за тульских стен.

Армия Лжедмитрия подошла к Москве 1 июня 1608 года, и, отраженная в нескольких направлениях царскими войсками, расположилась в местечке под названием Тушино, находившемся между реками Москвой и Сходней. Занятая мятежниками позиция была выгодна тем, что отсюда они могли без проблем контролировать дороги на Тверь и Смоленск. Предпринятый ночью штурм столицы был неудачным. Мятежники откатились обратно в Тушино. Местечко укрепили, превратив в хорошо защищённый лагерь.

Началась долгая осада Москвы. Силы Лжедмитрия увеличивались: поляки приводили к нему пехоту и кавалерию — Александр Зборовский, Андрей Млоцкий, Мартин Виламовский — по эскадрону гусар, двоюродный племянник литовского канцлера Сапеги усвятский староста Ян-Пётр Сапега — целый корпус: конницу и пехоту с артиллерией. Помимо поляков в лагерь прибывали московиты и запорожские казаки — войско собралось внушительное — не считая русских и казаков к Лжедмитрию пристало двадцать тысяч польских воинских людей, в числе которых насчитывалось две тысячи отличных пехотинцев.

«Тушинское сиденье» породило то отвратительное явление многократного перебежничества, когда человек с утра изменял царю, уходя из Москвы к мятежникам в Тушино, а к вечеру — Лжедмитрию (прозванному уже «Тушинским вором»), возвращаясь из Тушино в Москву — ко двору.

Степан Гордеевич не избежал общего поветрия: воевода у Шуйского, он дважды побывал воеводой у «вора», участвовал в стычках и с той, и с другой стороны; выпив после боя ключевой воды, простудился и слёг; выздоровев, сказался нездоровым, но от службы не удалился, получая жалованье и от тех, и от этих. Из Тушино деньги возил ему стрелецкий голова; в Кремле он получал денежное вознаграждение самолично, придирчиво и мелочно пересчитывая за казначеем выдаваемые в счёт оплаты золотые дукаты.

Двойные выплаты для «перелётов» не прекращались вплоть до 6 января 1610 года, когда Тушинский стан распался и Лжедмитрий, брошенный поляками, вынужден был спасаться бегством. Поляки, смущаемые комиссаром польского короля паном Стадницким, присланным в Тушинский лагерь вербовать соотечественников обратно на службу польской короне, вообще отвернулись от Лжедмитрия и относились к нему с нескрываемым презрением. Тышкевич обзывал самозванца обманщиком и мошенником, за «вором» был установлен круглосуточный догляд, чтобы он не сбежал. Однако тому удалось было скрыться с четырьмя сотнями казаков, если бы не Рожинский, пославший за ним погоню. Лжедмитрия вернули в Тушино, но не сумели-таки за ним углядеть. 6 января 1610 года, обрядившись крестьянином, он тайно покинул лагерь, зарывшись с головой в сани, гружёные конским навозом. С ним убегал из Тушино единственный попутчик — верный шут Кошелев. Их целью была Калуга — хорошо укреплённый город, надёжное пристанище в непосредственной близости от южных поселений казаков.

Падению «Тушинского вора» в значительной мере способствовало вступление в междоусобную российскую смуту польского короля Сигизмунда. Сигизмунду казалось, что Московия, ослабленная многолетнею гражданской прёю, станет для Польши легкой добычей. Это его убеждение подкреплялось свидетельствами возвращавшихся из России поляков — они уверяли, что как только король войдёт в пределы русские, то Шуйский мгновенно слетит с трона и бояре провозгласят царём королевича Владислава.

Против войны с Москвой был коронный гетман Жолкевский; «ежели и начинать войну — говорил он королю, — то следует нападать прежде на Северскую Украину, потому что города в ней укреплены слабо, а для Смоленска войск королевских будет маловато». Сигизмунд не послушал гетмана, ему непременно хотелось захватить Смоленск — предмет давнего спора с Россией. Собрав всё, что находилось у него под рукой, Сигизмунд 21 сентября 1609 года подступил к Смоленску, имея в своем командовании пять тысяч пехоты, двенадцать тысяч конницы, десять тысяч запорожских казаков и отряд литовских татар. Весть о том, что король вступил на московскую землю и осадил Смоленск, расколола польских союзников Лжедмитрия.

Большинству показалось, что Сигизмунд хочет отобрать у них желанную победу, дальновидное меньшинство вступило с королём в союз. Показателен здесь поступок усвятского старосты Яна Сапеги, отправившего к Смоленску своего представителя. Московиты не отставали от поляков. Депутация «тушинцев», составленная из «перелётов» и изменников, в числе которых были: князь Василий Рубец-Мосальский, беглый воевода из Орешка Михаил Глебович Салтыков с сыном Иваном, князь Юрий Хворостинин, дьяк Грамотин, дворянин Михаил Молчанов, убийца семьи Годуновых, кожевник Федька Андронов просила у Сигизмунда согласия отпустить на московское царствование сына — королевича Владислава.

Договор предусматривал принятие Владиславом православия. Против этого пункта король не возражал, взамен он выговорил для поляков свободу вероисповедания и костёл в Москве. Московиты не противились, они только оговорили условие — при посещении поляками православных храмов снимать шапки и не входить в церкви с собаками. Кроме того, Сигизмунд обещал, что ставши царём, от Владислава не будет унижений вельможам и препятствование возвышению людей всякого звания не по факту рождения, а по уму. В соглашении оставлялось крепостное право и сохранялся запрет на переход крестьян. Государственное устроение Московии мыслилось следующим образом: Боярская Дума ведала законоустановлением, царская власть его исполнителем и защитником. Сверх того, московитам давались права свободного выезда за границу: на учёбу и по торговым делам.

Оставалось решить, когда Владислав поедет в Москву. Депутаты хотели, чтобы королевич выехал с ними, Сигизмунд медлил с решением, ссылаясь на возраст Владислава. Польский король лукавил — за незамысловатой отговоркой крылось истинное намерение — править Россией совместно с сыном.

А в Москве торжественно встречали укротителя буйных мятежных ватаг — князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Народ величал Скопина отцом и спасителем отечества, по столице распространялись рассказы о неких гадателях, предсказавших расцвет любезного отечества при царе Михаиле. Василий Иванович был показательно радушен, приял родственника со слезами на глазах, обнял и облобызал троекратно на виду окружающих, усадил рядом с собой, обращался с ним тепло, без чинов и званий, по-родственному. В противовес царю, брат его, князь Дмитрий Иванович Шуйский был зол, сух и раздражён. С завистью следил он за успехами Михаила Васильевича, предполагая в нём соперника своей амбиции относительно трона и событие, приключившееся в Александровской слободе только укрепляло его в подозрении относительно намерений Скопина.

Дело и впрямь было скользкое и двусмысленное. Прокофий Ляпунов, бывший соратник известного вора и изменника Ивана Болотникова, прощённый и награждённый за раскаяние чином думного боярина, прислал князю грамоту, в которой необдуманно величал Скопина-Шуйского царем и возводил на царя Василия Ивановича всяческую напраслину. Князь Михаил Васильевич грамоту ту в гневе изодрал, гонцов повелел схватить и заключить в темницу, но успокоился и посланцев ляпуновских простил, милостиво отпустив назад, в Рязань. Случай этот, наглядно доказавший искреннюю приверженность князя законному правительству, стал для него, по сути, приговором. Шуйские возомнили в нём конкурента, превосходящего их в воинской славе и благородстве души и поэтому обязательно должного быть устранённым с пути. Так что внезапная смерть Скопина, наступившая два дня спустя после крестин у князя Ивана Михайловича Воротынского, была для Шуйских как нельзя кстати.

Князь Михаил Васильевич умер от кровотечения в носу, и вину за его смерть людская молва возложила на тетку князя, княгиню Екатерину Григорьевну Шуйскую (дочь Малюты Скуратова и сестру задушенной царицы Марии Григорьевны Годуновой), супругу Димитрия Шуйского, а через неё на самого Димитрия Ивановича и Василия Шуйского. Предполагали, что Скопина-Шуйского отравили мышьяком, по сходству симптомов со смертью Бориса Годунова. Гибель героя отворотила от «боярского царя» всякие симпатии и ускорила его низвержение.

Первыми возмутились против Шуйского рязанцы, подстрекаемые тем самым проштрафившемся Прокофием Ляпуновым, требующим скорейшего низложения «шубника». Он пока не определился с преемником, отчего сносился с засевшим в Калуге «Тушинским вором» и одновременно вел переговоры с соперником царя Василия — князем Василием Васильевичем Голициным. Ляпунова поддерживали князья Мстиславский и Куракин, мечтавшие заменить Шуйского государём иноземного рода.

В таких, крайне неблагоприятных для себя обстоятельствах, Василий Шуйский решил воевать с королём Сигизмундом. Русская армия, численностью в сорок тысяч московитов и восемь тысяч шведских наемников, двинулась походом к Смоленску. Четыре тысячи из шведского корпуса были пополнением, дополнительно набранным Горном, из французов, голландцев, немцев, шотландцев и англичан. Командование армией делили Димитрий Шуйский и генерал Делагарди; главным между ними был шведский генерал. Князь Степан Гордеевич Петровский был в этом войске начальником стрелецкого полка; он шёл на войну по обязанности данной Шуйскому присяги; он устал от зрелища людского взаимоистребления, устал от круговерти царей, цариков, претендентов и самозванцев; устал от нескончаемого ожидания беды; устал от неразберихи государственного раздора и неустроенности; устал ощущать себя щепкой, затянутой в водоворот, сломанной веткой, предназначенной немилосердным роком сгореть в жарком пламени раздуваемого ненасытными властолюбцами костра. Ему были уже безразличны Шуйский, Сигизмунд, «Тушинский вор»; судьба родины его уже не волновала; он уже жадно алкал покоя, порядка и определённости.

Польский король мог выставить против союзников не больше полутора тысяч солдат. Поставленный над ними командиром Яков Потоцкий просил короля дать ему больше бойцов; не получив требуемого, он отказался от начальствования и посоветовал Сигизмунду назначить командующим гетмана Жолкевского. Полководец был стар — шестьдесят четыре года и хром — последствия давнего ранения, но крепок верой и отважен духом. Объявив набор, он сформировал два пехотных полка, прибавил к ним две роты солдат и две тысячи казаков, с которыми и выступил в поход, увеличивая по дороге численность армии за счёт мародёров. На подходе к Цареву-Займищу он имел в своем распоряжении около десяти тысяч пехоты и конницы. Союзная армия отстояла от Жолкевского на расстоянии тридцати вёрст, в деревне Клушино.

Положение гетмана выглядит отчаянным, враг многократно превосходит поляков в живой силе. К тому же, за спиной Жолкевского Царево-Займище — царские воеводы Елецкий и Валуев сидят в крепости и открывать неприятелю ворота не собираются. Тогда гетман решается на рискованный шаг — оставив перед крепостью всю пехоту, казаков и меньшую часть кавалерии, он, взяв шесть с лишним тысяч гусар и две пушки-фальконета, ночью бросается к русским позициям, намереваясь атаковать противника. В лесу пушки застревают, конница прибывает к месту на рассвете, в зыбкой мгле начинающего дня поляки различают высокие изгороди, которыми русские оборонили себя от кавалерийской угрозы. Жолкевский подает сигнал — гусары наступают.

Внезапность нападения вызвала в русском стане переполох. Поляки стеснили русскую армию; шведские наемники Делагарди выстроились шпалерами за изгородями и наносили оттуда гусарам значительный урон, успешно сдерживая их натиск. Жолкевский шлёт кавалерию штурмовать изгороди. Гусары атакуют раз за разом, но безуспешно. Напор их ослабевает и силы тают.

Стойкость наёмников даёт русским время на перегруппировку. Собравшись вокруг Димитрия Ивановича, они встают под защиту гуляй-города, выискивая подходящего момента для контрнаступления. В разгар боя к полякам наконец-то доставляют злосчастные пушки — под их обстрелом наёмники очищают изгороди.

Отступив с поля, они предают союзника. Шуйский задолжал им денег ввиду отсутствия в казне средств. Он расплачивался со шведами сукном и мехами. Накануне битвы деньги для оплаты нашлись (Шуйскому пришлось обобрать ризницу Троице-Сергиевой лавры), но командующий наёмниками генерал Делагарди распорядился выдать солдатам задержанную плату после битвы, чтобы доля убитых комбатантов была разделена между их начальниками. Не получив обещанного им жалованья, наёмники начали переходить на сторону поляков. Сражение было проиграно московитами вчистую.

Димитрий Иванович бежал от Клушина с неимоверной поспешностью, оставив полякам коляску, палатку, саблю, булаву главнокомандующего, вышитое золотом знамя, казну, багаж и весь армейский провиант. Когда конь его и сапоги увязли в болоте, он обменял застрявшего коня на тощую крестьянскую клячу. Добравшись на ней босым до монастыря под Можайском, он пересел на добрую лошадь и прискакал в Москву.

Генерал Делагарди отступил в Новгородскую область, дав слово Жолкевскому не помогать более ничем россиянам. Царево-Займище сдалось по возвращении победоносного гетманского войска к крепости. Елецкий и Валуев присягнули Владиславу на условии заключённого договора о неприкосновенности православия и границ Московского царства. «Как даст Бог добьет челом государю наияснейшему королевичу Владиславу Жигмонтовичу город Смоленск, то Жигмонту королю идти от Смоленска прочь… А городам всем порубежным быть к Московскому государству по-прежнему».

Московская рать рассеялась по окрестностям. Многие из воинов разошлись по домам и как не старался Василий Шуйский зазывать их обратно в столицу, они не вернулись к нему. Степан Гордеевич, распустив полк, уехал к себе в вотчину и просидел в ней до изгнания поляков из Кремля и конца смуты. Брата Аникиту он повстречал в 1613 году на Земском соборе, созванном для избрания нового государя. Аникита был вполне благополучен, ужасы и стеснения восьми лет гражданской войны его не коснулись. Братья молча обнялись: Аникита едва признал в этом худом жилистом мужчине того вальяжного князя Степана Гордеевича; Степан пытался разглядеть в этом дородном, медлительном, осанистом боярине черты прежнего Аникиты — забияки, кутилы, лихого рубаки, скорого на подъём красавца — искал, и не находил. Вроде одного отца и матери, кровные полнородные братья, и поди ж ты, внешне словно чужие были они друг другу…

Со Степана и Аникиты Гордеевичей началось возвышение фамилии. Московская ветвь Петровских быстро поднималась по карьерной лестнице, зауральская богатела и прирастала землями и мануфактурами. Боярин Сергей Матвеевич в споре царевны Софьи и Петра Алексеевича взял сторону царя и не прогадал; сына не пожалел, записал в потешные и не ошибся — стал Андрей Сергеевич офицером Семёновского гвардейского полка; семнадцати лет унтер-офицером воевал под Нарвой и за храбрость произведён в прапорщики, к пятидесяти дослужился до генерала.

Его двоюродные братья — Константин и Филипп Владимировичи унаследовали от отца Владимира Юрьевича целую промышленную империю: рудники и шахты, песчаные карьеры и золотодобывающие прииски, медеплавильные и железоделательные заводы, пушечные и оружейные фабрики, камнерезные и ювелирные мастерские. Они получали равную часть имущества, чем был недоволен Константин, возбудивший в суде процесс о признании завещания недействительным. Судебная тяжба тянулась полтора года и существенно повлияла на благосостояние семьи. Дела расстроились и производство упало. Предприятия несли заметные убытки. Филипп Владимирович склонял Константина пойти на мировую — безрезультатно! Константин от встречи с братом высокомерно отказался, как отказался разговаривать с матерью, возжелавшею кротким родительским увещеванием помирить сыновей. На материнские упрёки он лишь болезненно скривил губы и капризно произнёс: «Ах, мама-а-а-н… Ради бо-о-о-га… Не учите меня жить!» Варваре Игоревне ничего не оставалось, как заплакать.

Филипп Владимирович, узнавший о неудачной попытке горячо любимой им матушки достучаться до очерствевшего сердца Константина за обедом, в бешенстве выскочил из-за стола и с криком: «Нет у меня больше никакого брата!», шваркнул об пол суповой ложкой. Жена Филиппа Владимировича кинулась его успокаивать. Филипп Владимирович резко отстранил её от себя. «Хватит, Люба, не сейчас, — сказал он непререкаемым тоном. — Мне надобно побыть одному». Обед был бесповоротно испорчен.

Филипп Владимирович заперся в кабинете и просидел в одиночестве до глубокой ночи, никого не принимая. Напуганная супруга не однажды прокрадывалась на цыпочках к закрытой двери и застывала надолго, приложив ухо к дереву, вслушиваясь в напряжённо звенящую тишину по ту сторону коридора. Её обострившийся до предела слух выхватывал отголоски звуков: поскрипывание, редкие вздохи, звяканье стекла, тиканье настенных часов, шаги, усталые вздохи диванных пружин.

Успокоившись, она спускалась в залу, где под присмотром чопорной немецкой бонны играли их с Филиппом Владимировичем дети. Бонна пристально лорнетировала Любовь Ивановну и строго предупреждала не в меру расшалившихся детей: «Пош-шалюйста ти-ш-ше, дет-ти, фа-ш-ш папенька стратают!» Любовь Ивановна извинительно улыбалась бонне и шла на кухню, проверить ужин. Трапезовали в молчании, Любовь Ивановна посылала наверх камердинера звать мужа к ужину, камердинер воротился назад со словами: «Филипп Владимирович просили передать, чтобы от него отстали».

Любовь Ивановна страдальчески скомкала в руке шёлковую столовую салфетку, бонна укоризненно качнула напудренным париком, не упустив напомнить детям: «Тиш-ше, дет-ти…»

Филипп Владимирович спустился вниз заполночь и навеселе — он прошествовал в опочивальню и там, упав на колени перед супругой, плакал и извинялся, прижимаясь небритой щекой к тёплым коленям Любови Ивановны. Любовь Ивановна нежно гладила Филиппа Владимировича по голове, ласкательно утишая клокотавшую в душе мужа обиду на недостойный родственника выпад Константина.

Не найдя согласия у брата, Филипп Владимирович отбросил мысль о компромиссе и воспылал неудержимым желанием довести спор до победы. Он написал Андрею Сергеевичу пространную эпистолу и собирался ехать в Петербург на аудиенцию к императрице. Константин, встревоженный бурной деятельностью Филиппа, захотел опередить брата. Он быстро собрался и отправился в Петербург, не сказав никому о своей поездке. Филипп уехал следом, не зная ещё, что Константин его обошёл.

Филипп благополучно добрался до столицы и возвратился домой. Только здесь ему стало известно, что Константин не доехал до Петербурга. Его разбитая карета была найдена в овраге, в десять верстах от города, рядом лежали убитые кучер и слуги. Константин Владимирович пропал. Вместе с ним исчез весь багаж: дорожные чемоданы, сумки и саквояж, в котором, как свидетельствовал в полиции управляющий, барин вёз большую сумму денег и драгоценности. Управляющего сразу заподозрили в соучастии, полицейские следователи полагали, что он мог быть у разбойников наводчиком. Арестованный, он отсидел в тюрьме шесть месяцев, ни в чём не сознаваясь. Константина искали долго, но безуспешно — когда стало понятно, что ни среди живых, ни среди мёртвых его не найти — Филипп Владимирович на законных основаниях сделался безраздельным хозяином всего наследуемого от Владимира Юрьевича Петровского богатства.

Отец Михаила Петровского — Всеволод Глебович Петровский, мужчина видный и физически крепкий, в душевном плане страдал одним принципиальным недостатком — он был завзятым игроком. Его страсть к игре имела вид маниакального влечения. Он играл в карты, играл в рулетку, играл на бирже, заключал пари, делал ставки на скачках, играл в тотализатор на бегах. Он много выигрывал, но ещё чаще бывал в проигрыше, с неимоверной лёгкостью просаживая фамильные капиталы. Родственники неоднократно предпринимали усилия отвратить его от пагубной склонности — не помогали ни душеспасительные беседы с духовником, ни женины слёзы и истерики, ни угрозы водворения в сумасшедший дом на лечение — остановить Всеволода Глебовича было невозможно. Он рассорился со всеми, с кем мог, отказал ближним и дальним в гостеприимстве, оставил в друзьях таких же, как он, мотов и кутил, запугивал жену разводом и продолжал играть. Он сорвал баснословный куш в парижском казино; вложился в акции Компании Американских железных дорог и Золотых Приисков Аляски, вовремя от них избавился и удвоил состояние; конвертировал вырученные средства в ценные бумаги Консорциума по строительству Панамериканского канала и обанкротился; для поправки расшатанных нервов переехал в Баден-Баден лечиться минеральными водами и там, за рулеткой и покерным столом, проигравшись в пух и прах, спустил всё состояние, сделавшись в одночасье полным банкротом.

От унизительного разорения зауральских Петровских спас дядя, Борис Львович Петровский — влиятельный при дворе администратор, действительный тайный советник, член Государственного совета, негласно курирующий заграничный политический сыск, обладающий обширными связями и знакомствами внутри империи и за её пределами. Он перекупил долг Всеволода Глебовича, судебным постановлением ограничил родича в дееспособности, взял попечительство над возвращённым движимым и недвижимым имуществом до совершеннолетия племянника Мишеньки и обязался на весь этот период выплачивать семье соразмерное и достойное их положению содержание…

…Алексей Арефьев обиделся. Принимая грамоту, он пристально глядел в лицо директору. Коромыслов смущённо косил глазами. Выйдя за ограду гимназии, Алёша свернул грамоту трубочкой, аккуратно разорвал её на множество кусочков и пустил обрывки злодейски украденного у него триумфа по ветру. С пылкостью юношеского максимализма он поклялся отомстить Петровскому за нанесенное ему оскорбление.

Михаил Петровский поступил в Санкт-Петербургский университет. Арефьева зачислили в Московское Техническое училище на факультет электротехники. В училище он свёл знакомство со студентом Ветровым, членом антиправительственного марксистского кружка. После длительного и осторожного изучения Ветров открылся Алексею и предложил совместно бороться против социального неравенства. Алексей без раздумий согласился. Так Арефьев стал революционером.

Степан Казимирович мечтал выгодно отдать Наташеньку замуж. Чтобы был у дочери состоятельный муж, дом — полная чаша, чтобы не имела дочка нужды ни в чём, жила — как сыр в масле каталась, и чтобы мог купец третьей гильдии Самохвалов объединиться с отцом дочериного супруга капиталами и проворачивать дела крупные и прибыльные. Хотелось Степану Казимировичу размаха коммерческого, широты неохватной, хотелось разухабистой тройки с бубенцами, хотелось цыган и рвущих душу песен, хотелось в Париж на международную выставку, посмотреть железную дуру-башню, творение хитромудрого инженера Эйфеля, хотелось швырять ассигнациями на Нижегородской ярмарке, хотелось гулять в ресторане, отмечая заключённые сделки, хотелось видеть, как официанты втаскивают в залу вместительное блюдо с возлежащей на нём голой девкой, густо обмазанной чёрной икрой и обложенной по бокам фаршированными осётрами, вперемежку с ребристыми бомбами ананасов, хотелось в пьяном угаре лизать с её бёдер икру и запивать слизанное шипучим «Абрау-Дюрсо», хотелось числиться не третьеразрядным, а первостатейным купчиной.

Для исполнения заветного замысла был у Степана Казимировича припасён беспроигрышный вариант — женить Наталью Степановну на сыночке миллионщика Картузова Гордея Феофановича, даром что женишок малость того, хворый на голову. Такого окрутить, да охмурить — не велика задача. Потом верти им — как хочешь, по своему разумению, клади торную дорожку к папе — Гордею Феофановичу — и к папиным миллионам. А уж что предложить Картузову, — Степан Казимирович продумал в деталях — вынянчил, выпестовывал идею в уме и записал тщательно в пухлый засаленный кондуит. Мнилось: зацепит Феофаныча намертво, не сорвётся.

Но — человек предполагает, а Бог — располагает. Наталья Степановна, растревоженная Алёшиными речами, гордо объявила родителям, что желает учиться, чтобы стать современной, эмансипированной женщиной, не ограниченной рамками патриархального быта и скучным прозябанием в глухой провинции. Самохвалов от такого нахальства буквально дар речи потерял. Он беззвучно открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать, оборачивался к Прасковье Еремеевне, обвиняющим жестом наставлял указательный палец на Наталью и угрожающе топал ногой. Прасковья Еремеевна, едва сдерживая рыдания, бросилась к Степану Казимировичу, надрывно крикнув дочери: «Уйди, Наташка! Уйди с глаз долой, дура!» Наталья Степановна, презрительно усмехнувшись, вышла из гостиной.

В тот же день она была заперта в своей комнате на верхнем этаже. Степан Казимирович ходил мрачнее тучи, запретил всем, кроме кухарки, старухи-кормилицы и матери входить к Наталье Степановне, грозился, что выбьет дурь из девки вожжами, пенял Прасковье Еремеевне за мягкость воспитания, потакание дурным капризам и всевозможные послабления, выходящие теперь боком, обещал, что выпустит дочь из заточения не иначе, чем только под венец, велел разыскать оборотистую сваху Лукиничну и немедленно привести к нему. «Я те покажу учиться! — мстительно повторял Степан Казимирович, расхаживаясь по гостиной. — Учиться ей, видишь ли, приспичило. Зачесалось, ей, видишь ли, на курсы. Я тебя так причешу, голубушка, что седмицу цельную на мягком месте сидеть не сможете. Стоймя кушать будете. Ишь, чего удумала, в курсистки решила записаться. Нет моего отцовского благословения на эту вашу прихоть. И денег на эту глупость тоже нету! Ни денег, ни благословения! Нету! И никогда не будет!»

Впрочем, Наталья Степановна неплохо обошлась и без батюшкиных денег, и без батюшкиного разрешения. В полуночный час, убедившись, что кормилица, сторожившая непокорную воспитанницу в кресле, подпирающем дверные створки, заснула, Наталья Степановна покинула ненавистную темницу, воспользовавшись веревкой, связанной из простыни и пододеяльника. Она устремилась к дому Алеши Арефьева, ища в нём инстинктивно спасителя и заступника.

Арефьев выслушал сбивчивую речь Натальи, многозначительно хмуря брови и мужественно перекатывая желваки на скулах. Наталья Степановна, закончив говорить, с надеждой уставилась в его непроницаемое лицо. «Что у тебя с собой?» — спросил строго Арефьев. «Вот», — сказала Наталья, протягивая ему узелок с одеждой. «Деньги у тебя, надо полагать, отсутствуют?» — продолжал допрос Алексей. «Ни копейки», — согласно кивнула Наталья. «С деньгами, положим, не проблема», — сказал Арефьев. — «Проблема, как отсюда уехать… Придётся тащится пёхом, и не по дороге. Справишься?» «Да», — едва слышно прошептала Наталья Степановна. «Чудненько», — сказал Алексей и ободряюще улыбнулся. «Мы пойдём лесом. Без остановок и отдыха. Только чур, не плакать не жаловаться и не отставать. Иначе оставлю. На съедение твари животной. Договорились?» Наталья Степановна робко улыбнулась в ответ. «Идеальная спутница», — подвёл черту под беседой Алексей. «Жди меня тут и никуда не уходи. Я мигом, соберу, по-быстрому, свои вещи и тотчас выступаем!»

…Она объявилась на родине зимой девятнадцатого года, войдя в Мирославск с частями победоносной Красной армии, вытеснившими из города сводную группу Генерального штаба генерал-лейтенанта Александра Георгиевича Терновского, имевшего задачей прикрыть отступление идущего в арьергарде колчаковских войск 2 Сибирского Добровольческого корпуса. Генерал-лейтенант Терновский с честью выполнил полученный от Верховного Правителя и Главнокомандующего приказ: его бойцы, растратившие в беспрерывных боях весь скудный боезапас, отошли за реку на исходе третьих суток, забрав с собой раненых и обмороженных; 12 Рабочая Интернациональная стрелковая дивизия, штурмовавшая оборону белых, в шести безуспешных атаках понесла существенные потери; не помогла красным ни бомбардировка позиций обороняющихся шестидюймовыми орудиями подошедшего бронепоезда «Карл Маркс», ни фланговый десант Отдельной Неустрашимой бригады моряков Балтийского флота, пытавшейся отбить у добровольцев Терновского железнодорожную станцию.

Революционные моряки наступали без крика, цепь за цепью, зажав ленточки бескозырок зубами и расстегнув наполовину бушлаты, чтобы видны были исполосованные чёрными полосами тельняшки; добровольцы, видом своим напоминавшие истощённых оборванцев, поднялись в рост из окопов и в полном молчании двинулись в штыковую контратаку; враги схлестнулись в жестокой рукопашной — дрались люто, неукротимо, яростно и без единого выстрела — штыками, прикладами, ножами — ударами кулаков валили наземь и рвали поверженного неприятеля зубами. Моряки, не выдержав отчаянного натиска добровольцев, дрогнули и откатились к исходным рубежам, под защиту шестидюймовых пушек //152-мм осадных орудий обр.1910 года, разработанных по заказу ГАУ французской фирмой «Шнейдер»// «Карла Маркса».

Добровольцам достался богатый трофей: победители разжились махоркой, спиртом, сапогами и патронами.

Бронепоезд курсировал между сожжёной лесоторговой факторией и железнодорожным разъездом, в ста метрах от станции. Пройти дальше «Карлу Марксу» мешало заблаговременно разобранное добровольцами полотно. Матросы на живую починили путь и бронепоезд, медленно и сторожко миновав наскоро восстановленный балтийцами участок, грозной броневой тушей вломился добровольцам в тыл. Александру Георгиевичу Терновскому не оставалось ничего другого, как только скомандовать отход.

Наталья Степановна въехала в освобождённый от белогвардейцев город во главе маленького автомобильного каравана, составленного из легкового мотора «Руссо-Балт» и бортового грузовика «Рено». В накрытом брезентом кузове «Рено» сидели подчинённые ей стрелки — флегматичные латыши, одетые в одинаковые кавалерийские галифе, одинаковые рыжие французские офицерские сапоги, стянутые по бокам голенища высокой шнуровкой, одинаковые серые мерлушковые полушубки с наброшенными на воротники кавалерийскими башлыками и одинаковые английские фуражки жухлого зелёного цвета с алыми латунными пятиконечными звёздами на бархатных зелёных околышах.

Латыши эти в Первую Мировую воевали на германском фронте в 171 волонтёрском егерском полку, переформированном после Февральской буржуазно-демократической революции в 1-ую ударную Смертельную егерскую бригаду. Бригада принимала участие в провальном июньском наступлении русской армии. Ударников бросили в бой без артподготовки. Они добрались до проволочных заграждений германской линии, залегли, были накрыты внезапным огнём русской артиллерии и в беспорядке отступили, обстреливаемые в спину австро-германскими миномётами и венгерскими пулемётчиками.

Как оказалось впоследствии, артиллеристам не сумели вовремя подвезти снаряды нужного калибра.

Уцелевшие в этой атаке егеря на стихийно собранном митинге единогласно отказали Александру Фёдоровичу Керенскому, всему Кабинету министров-капиталистов, высшему командованию Армии в доверии за неудачное наступление и многочисленные жертвы, сняли знаки ударных батальонов — кокарды «адамовы головы» (увенчанные лавровыми венками черепа с перекрещёнными мечами) и трёхцветные нарукавные нашивки-уголки, — выбрали нового командира бригады, подпоручика Вейкинса-Ласкариса, взамен убитого, полковника Барсукова, изгнали комиссара Временного Правительства, бывшего депутата Государственной Думы кадета Мирского-Днестровского и безусловно перешли на сторону большевиков.

В октябре семнадцатого они охраняли штаб пролетарской революции Смольный, разоружали засевших в Зимнем дворце юнкеров и ударниц женского батальона; вызволяли председателя ВЧК товарища Феликса Эдмундовича Дзержинского, арестовывали вождя левоэсеровского мятежа Марию Спиридонову; давили контрреволюционное восстание эсера-террориста Бориса Савенкова в Ярославле; устанавливали Советскую власть на местах; гоняли мешочников и спекулянтов; служили в Летучем карательном отряде Имени Беспощадной Пролетарской Справедливости, чистившем тылы Советской Республики от офицерских недобитков и затаившейся буржуазной сволочи, откуда были переведены и зачислены в штат Особого охранного полка Сибирского отдела ВЧК.

Латыши заняли особняк баронессы Штирнер, а Наталья Степановна поселилась в родительском доме. Пусто было в родовом купеческом гнезде Самохваловых — Степана Казимировича «расстреляли», «разменяли» в 1918 году, Прасковья Еремеевна умерла от испанки, близнецы-гимназисты бесследно сгинули в кровавой сумятице Гражданской войны, Вера Степановна жила в Великом Устюге замужем за регентом церковного хора…

 

Наши дни. Продолжение банкета

А замечали ли вы такой парадокс: людям, скажем так, сильно пьющим требуется совсем немного денег, чтобы устроить качественную попойку/пьянку? В отличие от людей приличных, которым всегда что-нибудь мешает. То невыплаченный полностью кредит за автомобиль, то необходимость купить детям новый компьютер, то желание провести отпуск за границей, то маленькая заработная плата, то всё перечисленное вместе плюс долларовая ипотека. Хотя откуда долларовая ипотека у человека, мало зарабатывающего? Вопрос фундаментальный.

Сколько бутылок и чего можно купить на пятьсот, изворотливо заначенных рублей? Смотря что на эти деньги покупать. Можно, например, затариться фуфыриками — стограммовыми пластмассовыми бутылочками, заполненными настойкой боярышника — сомнительного качества жидкостью, изготовленной путём аппаратного смешивания спирта от неустановленного производителя и химически синтезированной композиции, выдаваемой за натуральный продукт аптечной чистоты. А можно приобрести креплёное или плодово-ягодное вино, в количестве меньшем, но качестве лучшем, если, конечно, не брать контрафактное, получаемое, опять же, методом смешивания спирта, медицинского? и виноградного сока. Венцом аристократизма будет покупка беленькой: сорокаградусной, не палёной, водки, в количестве неприлично малом, по причине дороговизны приобретаемого продукта.

Пётр Степанович проставлялся водкой, числом в две бутылки, розничной ценой в сто девяносто пять рублей за штуку и несколькими банками легендарных в прошлом «Бычков в томате», прославленных известным советским комиком Аркадием Райкиным в одной из сатирических миниатюр. «В греческом зале, в греческом зале…» Водка имела надёжное происхождение — была выработана и разлита по бутылкам на местном ликёро-водочном заводе имени революционера-подпольщика Ефима Железнова (Давида Израилевича Трибесовского), члена Петербургской социал-демократической группы с 1895 года, //преобразованной в том же году в «Союз Борьбы За Освобождение Рабочего класса», ставшего в 1898 году РСДРП — Российской социал-демократической рабочей партией, расколовшейся в 1903 году на II (Лондонском) съезде на большевиков и меньшевиков — РСДРП(б) и РСДРП(м), переименованной в 1918 году в РКП(б) — Российскую коммунистическую партию (большевиков), повторно сменившей название в 1925 году на ВКП(б) — Всесоюзную коммунистическую партию большевиков и завершившей свою историю в 1991 году, продолженную с 1952 года очередной сменой названия с ВКП(б) на КПСС — Коммунистическую партию Советского Союза//, активного участника революции 1905 года в Москве (Декабрьское вооружённое восстание, бои на Пресне, оборона фабрики Шмита), командира боевой дружины трубопрокатного завода Гана, политкаторжанина, героического краскома Гражданской, комбрига Р.К.К.А., расстрелянного в октябре 1938 года в подвале Н-ского областного управления НКВД.

Валентин Гребеньков вложил в общее дело двухлитровую, заполненную самогоном пластиковую бутылку из-под кваса «Хлебный край. 7 злаков» и банку домашних маринованных огурцов. Витяня Загоруев притащил полбуханки варёной колбасы и чекушку «Столичной», любовно именуемую им «мерзавчиком». Витяня подрабатывал в частном продуктовом магазине грузчиком, дворником и слесарем-столяром на подхвате. А «подрабатывал» потому, что возникал пред суровые очи директорши Марьяны Антониновны строго между запоями, случавшимися по нескольку раз в году. Платили Витяне следующим образом: большую часть продуктами питания у которых почти истекал срок годности, меньшую деньгами. Объясняла Марьяна Антониновна такой порядок оплаты не мудрствуя лукаво: «чтобы всё не пропил». На руки выходило по-разному — когда рублей триста, а когда и сто-сто пятьдесят, в зависимости от настроения директорши. Везло Загоруеву нечасто, но бывало, что и везло. Однажды, к примеру, Марьяна Антониновна захворала, да так сильно, что была отправлена врачом на стационарное лечение в терапевтическое отделение городской клинической больницы, где провела под капельницами десять незабываемых суток. В её отсутствие обязанности директора исполняла заведующая продуктовым отделом Зоя Витальевна. Она Витяню не обижала и выдавала заработанное сполна. Подсобные рабочие получали зарплату в конце каждой недели, из расчёта четыреста рублей в день. Витяне платили по шестьсот, за дополнительные слесарно-столярные обязанности. Четыре тысячи двести, полученные Витяней одномоментно заставили Загоруева почувствовать себя невероятно богатым человеком. Крезом, Морганом и Рокфеллером в одном лице. Он мог всё и не мог ничего.

Витяня Загоруев был тихим запойным алкоголиком.

Хозяин квартиры, Валерий Сидоркин, выставил креплёное, на закуску отварную картошку с лучком, щедро посыпанную укропом и приправленную подсолнечным маслом, селёдку атлантическую солёную в плоской алюминиевой банке, хлеб ржаной, нарезанный ломтями, на скорую руку, неряшливо и трёхлитровую пластиковую бутыль сельтерской. Бутыль он молча засунул под стол. Гребеньков вопросительно хмыкнул, Витяня Загоруев доверчиво посмотрел в глаза Сидоркина, Пётр Степанович сделал вид, что не обратил внимания на труднообъяснимый поступок компаньона. Валерий Сидоркин глумливо усмехнулся и взялся за бутылку, принесённую Пётром Степановичем. С хрустом отвернул жёлтую алюминиевую пробку и разлил водку по стаканам. На голливудский манер, не выше двух пальцев. «Мелко плаваете, сударь, — сказал Пётр Степанович». «Для затравки, — отвечал Валерий Сидоркин, вознося стакан». «Поехали, — провозгласил он краткий, но ёмкий тост, историческими корнями уходящий к началу космической эры, и компаньоны-собутыльники дружно сдвинули гранёные стаканы //сделано в СССР на стекольном заводе города Гусь-Хрустального, объем двести пятьдесят грамм, двадцатигранный, по цене четырнадцать копеек за единицу изделия//». Выпили, закусили кто чем — кто огурчиком, кто селёдочкой с картошечкой, кто по обыкновению бычками в томате — не тратя времени даром наполнили чаши блаженства повторно и снова выпили. «Разминка закончена, — сказал Валерий Сидоркин, опустошая первую поллитровку Двуимённого и открывая следующую». «С почином, — хохотнул Валентин Гребеньков». «Лей полную, — требовательно заявил Пётр Степанович». «Не боись, Степаныч, — заверил крановщика-высотника Валерий Сидоркин, — ветеранов не обидим!» И правда, не обидел. «За всё! — взял на себя ответственность Валентин Гребеньков». «Ну, будем, — поддержал Гребенькова Валерий Сидоркин». «Вот я не понял, — сказал Пётр Степанович, — это только мне показалось сейчас показалось…?» «Это тебе показалось, Степаныч, — ответил Сидоркин, — не обижайся, мы же звери какие бесчувственные…» Пётр Степанович потемнел лицом. Витяня Загоруев ласково улыбался. Ему было хорошо. Двуимённый в несколько глотков опустошил стакан. Сидоркин отсалютовал ему своим.

Пётр Степанович неуверенно усмехнулся в ответ. Инцидент, кажется, был исчерпан. Отставшие дружно сдвинули стаканы. Мероприятие уверенно выруливало на наезженную колею. Начались обычные разговоры. Политика, международное положение, цены, машины, деньги, женщины, снова политика, цены, продукты, сельское хозяйство, женщины. Мерзавчик прикончили быстро, шутя незлобиво над Витяней. Витяня не обижался. После мерзавчика взялись за самогон. Самогон был «as is», то есть не очищенный угольными фильтрами и не облагороженный ароматическими присадками. Пётр Степанович пил, брезгливо зажимая ноздри большим и указательным пальцами. Валерий Сидоркин смеялся над интеллигентской щепетильностью Двуимённого, Гребеньков сочувственно хлопал Петра Степанович по лопатками, а Витяня Загоруев каждый раз, когда Петру Степановичу приходилось делать над собой усилие, чтобы проглотить очередную порцию мутной жидкости, страдальчески искривлял губы и глядел на Двуимённого кроткими собачьими глазами. Но Пётр Степанович не сдавался. Крепкий характером был человек. Настоящий передовик производства.

Бутылка с самогоном опустела. Финальным аккордом звучала прощальная песнь одинокого вермута, но друзья не собирались завершать вечеринку. Валерий Сидоркин выбросил в круг сторублёвую купюру, предлагая скинуться. Валентин Гребеньков добавил пятидесятку, Витяня Загоруев, смущаясь, высыпал горсть мелочи и только Пётр Степанович Двуимённый подзадержался, хлопая неверной ладонью по карманам. Очень не хотелось ему, несмотря на опьянение, расставаться с личными деньгами, оттого и тянул он и всячески оттягивал тот неприятный миг, когда хрустящие бумажки покинут родную гавань и отправятся в самостоятельное плавание. Однако тянуть и оттягивать нельзя бесконечно долго и рука Петра Степановича положила на стол смятые купюры. Пятидесятирублёвыми на сумму сто пятьдесят рублей и десятками на восемьдесят.

— Итого, — подгребая деньги к себе, сказал Валерий Сидоркин. Триста восемьдесят плюс семьдесят пять равняется четыреста пятьдесят пять рублей. С мелочью. Мелочь отбрасываем.

С этими словами он собрал мелкие монеты в отдельную кучку и ребром ладони отодвинул её к Витяне Загоруеву.

— Кто пойдёт? — спросил он компаньонов.

Вопрос был задан чисто для проформы. Все знали, что идти придётся Валентину Гребенькову. И не потому, что Гребеньков при любом раскладе оказывался крайним, а оттого, что Валентин был как бы дружен с Марьяной Павловной. Марьяна Павловна занималась незаконной предпринимательской деятельность. Она торговала водкой, причём водкой не всегда настоящей. В этом и таилась главная засада. Марьяна Павловна действовала избирательно, по принципу: «друзьям всё, остальным — дерьмо». А друзей у Марьяны Павловны практически не было. Поэтому торговала Марьяна Павловна, по преимуществу, крепкими алкогольными напитками сомнительного качества. За редким исключением.

— Могу я сходить, — сказал Валентин Гребеньков.

— Возьми пакет, — сказал Валерий Сидоркин, отдавая Гребенькову деньги.

— Без меня не начинайте, — взволновался Гребеньков видя, что Сидоркин потянулся к вермуту.

— Твоё оставим, — обнадёжил собутыльника Сидоркин.

Пётр Иванович Двуимённый вскинул руку, подтверждая обязательство Сидоркина. Выглядел он, в отличие от остальных, совершенно пьяным.

Валентин Гребеньков сходил и вернулся, неся в пакете добавок. Три поллитровки, шмат копчёного домашнего сала, завёрнутый в грубую коричневую обёрточную бумагу. Сало Марьяна Павловна презентовала Гребенькову авансом. Взамен подрядился Валентин заменить Марьяне Павловне в туалетной комнате сантехнику.

Гулянка в его отсутствие несколько расстроилась. Пётр Степанович откровенно клевал носом, Валерий Сидоркин катал в ладонях пустой стакан, Витяня Загоруев печально жевал хлеб, обмакивая ломоть в оставшийся от бычков томатный соус. Валентин Гребеньков выложил сало и бутылки.

— Клевый закусон, — сказал Сидоркин, разворачивая бумагу. — Просыпайся, стахановец, — толкнул он в плечо задремавшего Двуимённого.

— А? Что?! — вскинулся Пётр Степанович.

— Ничё! Фиг через одно место, — сострил Валерий Сидоркин, пихая под нос Двуимённому принесённую Гребеньковым водку. — Подкрепление доставлено, Степаныч!

Валентин Гребеньков допивал честно оставленную ему порцию вермута…

Валерий Сидоркин умер. Совсем ненадолго, секунд на десять. Никто из собутыльников не заметил, как он закатил глаза и упал боком на подлокотник дивана. Как конвульсивно дёрнулся и очнулся. Занял прежнее положение. Отёр стёкшую на подбородок слюну.

— Ничегошеньки там нет, — сказал восставший из мёртвых Валерий Сидоркин чистым голосом. — Вообще ни черта. Абсолютно.

Был он трезвым и выглядел так, будто вмиг освободился от неимоверной внутренней скверны, травившей и губившей его тело и его душу. И те, кто находился возле него, протрезвели.

Происшествие это, не отрицаю, удивительное, но по значимости (казалось бы) пустяковое, явилось, по сути, отправной точкой, повлёкшей за собой цепь событий: необъяснимых и невероятных.

 

Историческая ретроспектива. Дом и насельники. Завершение

Новая власть началась с арестов. Большевики принялись чистить «эксплуататорские классы». Брали всех: от бывших земских служащих до бывших гимназистов. Задержанных везли в штирнеровский особняк. Там, с некоторых пор, обосновалось уездное ЧеКа. Допрашивали их ночами, убивали на рассвете. Вывозили в крытом грузовике за город, недалеко, к ближайшим оврагам, заставляли обречённых рыть себе братскую могилу и расстреливали из винтовок. Следующая партия ложилась поверх предыдущей и так до тех пор, пока могила не заполнялась доверху. Тогда могилу засыпали и рыли неподалёку свежую.

Неспокойно было в городе, неспокойно и вокруг него. В окрестностях оперировал отряд прапорщика Карпатова и гулял с бандой атаман Затворник. Затворниковцы просто бесчинствовали — грабили, убивали, насиловали, карпатовцы наоборот — целенаправленно уничтожали советские органы власти и коммунистические ячейки в сёлах и деревнях, жгли склады, перехватывали обозы с продовольствием, рвали железнодорожные пути. Стефан Леонтьевич Карпатов, разночинец, выходец из среды мелких городских ремесленников. Офицер военного времени, выпускник ускоренных курсов школы прапорщиков. Воевал на Юго-Восточном фронте в составе 1-го Смертельного ударного батальона. После октябрьского переворота, устроенного большевиками и позорного Брестского мира бежал в Самару, навстречу восставшему Чехословацкому корпусу. После захвата города чехами 8 июня 1918 года добровольно вступил в образованную Комучем (Комитетом Членов Учредительного собрания) Народную армию, в добровольческую Отдельную стрелковую бригаду (Стрелковую бригаду особого назначения), под командованием полковника Владимира Оскаровича Каппеля. В составе бригады прошёл путь от Самары до Казани.

По ликвидации Уфимской директории 18 ноября 1918 года и передачи единоличной власти адмиралу Александру Васильевичу Колчаку как Верховному правителю России, прапорщик Карпатов оказался в рядах 1-го Волжского армейского корпуса. При отступлении Восточного фронта Карпатов отказался идти в глубины Сибири, к Тихому океану, или ещё дальше, за пределы России, в чужой и непонятный Китай, собрал дружину охотников, таких же как он, отчаявшихся идеалистов и обречённых циников, и остался вести партизанскую войну. Жестокую и беспощадную.

Отряд прапорщика Карпатова насчитывал триста штыков. Эти триста человек редко собирались воедино. Разделённые на более мелкие отряды, численностью по двадцать-тридцать бойцов, они действовали на свой страх и риск, самостоятельно выбирая цели для нападения. Команда самого Карпатова была наиболее многочисленной — семьдесят бойцов, из которых двадцать восемь были конными. Кавалеристы составляли штаб, преторианскую охрану командующего и летучую группу курьеров, через которых осуществлялась связь с остальными отрядами. Главную квартиру прапорщик Карпатов определил на дальних выселках. Значение этой точки определялась следующими особенностями — характером местности (обширные непроходимые болота), наличием единственной дороги, ведущей к выселкам и тайной тропой через непролазные топи, способной выдержать вес не только человека, но и лошади. Не последнюю роль играли также и взаимоотношения с населяющим выселки раскольниками. Раскольниками их называл прапорщик. На самом деле это были сектанты, практикующие какую-то свою собственную, мудрёную версию христианства, не чуждую толстовскому непротивлению.

В городе и вокруг него у прапорщика Карпатова имелась разветвлённая сеть тайных осведомителей. Ценность этого подполья для дела сопротивления большевикам заключалась в людях, его составлявших. Прапорщик вербовал информаторов во всех бывших сословиях бывшей Российской империи, не гнушался и деклассированным элементом.

Он умел выбирать себе помощников.

Атаман Затворник был полной противоположностью осторожному Карпатову. Атамана влекла бесшабашная вольница. Он пренебрегал тактикой и ничего не понимал в стратегии. В прошлой жизни была у Затворника немалая собственность: пятьдесят с лишним десятин земли, с десяток коров, четыре битюга, парочка орловских рысаков, сепаратор, маслобойня, паровая веялка, водяная мельница и кожевенный завод. Торговал Затворник маслом, зерном, мукой, творогом, выделанные кожи возил продавать на торгах в Нижний. Жил атаман размашисто, но счёта деньгам не забывал. Богател год от года, приценивался заняться лесоразработками, как грянула революция Февральская, а вслед за ней и октябрьская. В восемнадцатом году комбедовская босота реквизировала его добро подчистую, выгребла всё, до последнего печного чугунка. Самого атамана замышляла голь большевистская расстрелять, однако не успела. Бежал Затворник в леса, благо не было у него семьи, набрал подельников из таких же как он, обиженных Советской властью и принялся разбойничать. Держался атаман обособленно, союзников не признавал, белых и красных бил одинаково, одинаково всех ненавидел, мечтал о создании крестьянской республики без царей и комиссаров. Карпатовских, однако, не трогал, расходился до поры до времени краем, неохотно признавая, что перемирие в данный конкретный момент для него более выгодно, чем прямая конфронтация. Банда его, количеством в двадцать шесть сабель, состояла из бывших солдат, дезертиров, мелких лавочников и подкулачников.

Силам контрреволюции в уезде противостоял 2-ой смешанный территориальный полк особого назначения (Осназ), созданный решением уездного комитета РКП(б). У полка было знамя, пехотный батальон, эскадрон кавалерии, пулемётная рота на четырёх тачанках и трёхдюймовая полевая пушка обр.1902 года, укомплектованная пятнадцатью снарядами фугасно-осколочного и шрапнельного действия. Командовал полком товарищ краском Петраковский, рабочий-краснодеревщик из потомственных пролетариев Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии. В полку насчитывалось двести тридцать пять коммунаров-пехотинцев, сорок два коммунара-кавалериста, шестнадцать человек пулемётной роты, шесть человек артиллерийского расчёта и двадцать четыре обозного хозяйства. Контингент в высшей степени надёжный: кандидаты и члены коммунистической партии, лучшие из комсомольцев и беспартийных. Воевали коммунары отчаянно, контру давили без всякой жалости.

Боевые действия велись с переменным успехом: то партизаны Карпатова били чоновцев из заблаговременно устроенных засад, то чоновцы гоняли по лесам обнаглевших бандитов атамана Затворника.

Товарищ краском Петраковский, несмотря на потери, неколебимо верил в бесповоротную победу дела пролетарской революции. Прапорщик Карпатов руководствовался лозунгом «делай, что должен и будь, что будет». Атаман Затворник ни во что не верил, и ни о чём таком стоическом не думал. Он мстил. Без каких-либо убеждений и философских оправданий он истреблял всякого, виновного и непричастного к погублению его, Затворника, жизни и его, персонального светлого будущего. Примитивно. Свирепо. Не колеблясь.

Наталья Степановна была назначена председателем уездной ЧК, но в должности пробыла недолго. В конце лета 1919 года Мирославская уездная Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности была ликвидирована во исполнение Постановления Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов за номером 14 от 21 января 1919 года «Об упразднении Уездных Чрезвычайных Комиссий по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности».

ВЦИК распорядился упразднить уездные ЧК незамедлительно после опубликования соответствующего декрета. Порядок ликвидации был таким: в двадцатидневный срок с момента обнародования решения ВЦИК об упразднении Уездных ЧК в каждой уездной ЧК создаётся ликвидационная комиссия из трёх человек, которая передаёт Губернской ЧК весь архив, все незаконченные дела и остаток денежных средств. Заключённые, числящиеся за уездными ЧК, должны быть перечислены в Губернские Чрезвычайные Комиссии с предоставлением точных оснований задержания всех лиц, находившихся в уездных ЧК под стражей. Имущество, конфискованное у разного рода контрреволюционеров и спекулянтов сдаётся в Исполнительный Комитет местного Совета Депутатов, с приложением к отчёту копий расписок о приёме данного имущества. Сам отчёт о ликвидации уездной ЧК передаётся в Губернскую Чрезвычайную Комиссию и местный Совет.

Губернские Чрезвычайные Комиссии обязывались по ликвидации всех уездных ЧК предоставить во Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности полный и точный отчёт о принятии всех дел упразднённых уездных ЧК и список всех сотрудников, привлечённых к работе в Губернской ЧК и уволенных с должности после завершения процедуры ликвидации.

Вместо упразднённых уездных ЧК при уездных управлениях рабоче-крестьянской милиции учреждались уездные политические бюро.

Наталью Степановну предполагали оформить переводом в штат ГубЧК как ценного для дела революции работника. Она отказалась. Тогда в Мирославск прибыл лично Председатель губернской Чрезвычайной Комиссии товарищ Тимофей Нафанаилович Богуславский. Он приехал на черном трофейном английском моторе «Дэймлер», в сопровождении конного конвоя, вызвав своим появлением немалый переполох среди местной партийно-советской номенклатуры. Товарищ Богуславский высадился у здания Милославского укома РКП(б), где был встречен вышедшим на крыльцо первым секретарём товарищем Липницким Феодосием Афиногеновичем. Феодосий Афиногенович легко сбежал по ступенькам вниз, навстречу подходящему Председателю ГубЧека руку. Тимофей Нафанаилович сдёрнул с ладони чёрную кожаную перчатку. Сойдясь, товарищи сомкнули руки в крепком пролетарском рукопожатии. «Не ждал, не ждал, — произнёс Феодосий Афиногенович, сжимая ладонь Тимофея Нафанаиловича. — Какими судьбами?» «Служебными», — ответил Тимофей Нафанаилович. «Надолго, или проездом?» — поинтересовался товарища Богуславского товарищ Липницкий. «Сегодня же обратно», — сказал Председатель ГубЧека. «Поднимешься?» — спросил Феодосий Афиногенович. «Да, — сказал товарищ Богуславский, — пойдём в твой кабинет».

— Так по какой надобности в наши палестины? — сказал Феодосий Афиногенович, уступая гостю место за своим столом.

— Проблема деликатного свойства, товарищ Липницкий, — сказал Тимофей Нафанаилович, снимая фуражку. — Извини, забылся.

Богуславский энергично поднялся и прошёл к вешалке.

— Самохвалову Наталью Степановну знаешь? — спросил он, снимая кожаную куртку.

— Наталью Степановну? — повторил Липницкий. — Знаю. Решительная женщина.

— Верно, — сказал Богуславский, глядя в зеркало и приглаживая волосы. — Проверенный боевой товарищ, настоящий коммунист. И на тебе.

— А что случилось? — насторожился товарищ Липницкий.

— Да вот, понимаешь…, - начал было отвечать Богуславский, но резко осёкся. — А где она сейчас?

— Насколько мне известно, — сказал Феодосий Афиногенович, — в настоящий момент товарищ Самохвалова должна быть дома. Сказалась больной и пребывает безвыходно по адресу проживания.

— Безвыходно?

— Ну, не так, что совсем. Паёк получает самолично и за водой ходит.

— А в какой должности трудится? — задал вопрос товарищ Богуславский, возвращаясь за стол товарища первого секретаря.

— Делопроизводителем в уисполкоме, — сказал Феодосий Афиногенович.

— Вот, — сказал Председатель Н-ского ГубЧека. — Боевой товарищ, герой гражданской войны, председатель военного трибунала, заместитель начальника Особого отдела, командир Отдельного отряда охраны, Председатель уездной Чрезвычайной Комиссии. И делопроизводитель.

— Чего же здесь странного? — сказал Феодосий Афиногенович. — Раны, полученные на фронтах жестокой и бескомпромиссной борьбы с мировым капиталом подорвали железное здоровье нашего товарища.

— Это да, — согласился товарищ Богуславский, — если бы не одно «но»…

Но что означает это многозначительное «но» разъяснять не стал.

— А знаешь, товарищ Липницкий, пригласи-ка ты товарища Самохвалову сюда. Прямо сейчас.

— Без проблем, Тимофей Нафанаилович, — сказал первый секретарь укома, — сию же секунду направлю курьера.

— И вот ещё что, — сказал товарищ Богуславский, — пусть твой курьер поедет на моём моторе. Товарищ Самохвалова ведь хромает?

— Весьма, — сказал Феодосий Афиногенович. — Открылась старая рана.

— Да, да, — ранение, — как бы задумчиво сказал Богуславский, — помню. И сложный перелом. С раздроблением кости, оставивший последствия в виде хромоты.

— Всё правильно, товарищ Богуславский, — сказал Липницкий, — Наталья Степановна прихрамывает. Едва заметно в обычное время и достаточно сильно, когда приключается болезнь.

— Тогда может не станем беспокоить нашу боевую подругу, товарищ Липницкий? Дадим ей выздороветь, укрепить пошатнувшееся здоровье? Как вы считаете, товарищ первый секретарь?

— Даже не знаю, что ответить, товарищ Председатель ГубЧека, — сказал Липницкий, твёрдо глядя в глаза Тимофея Нафанаиловича.

— Ладно, товарищ Липницкий, — сказал Богуславский. Сцепив ладони, он принялся выбивать, постукивая друг о дружку, большими пальцами одному ему знакомый ритм. — Отправляйте, отправляйте своего курьера, Феодосий Афиногенович.

Надежда Степановна вошла в кабинет, опираясь на самодельную трость, вырезанную из сосновой ветви. Одета она была просто и привычно: прямая юбка из сукна защитного цвета, кожаная куртка, стянутая в талии широким командирским, ремнём, шнурованные сапожки на низком каблуке, волосы повязаны кумачовой косынкой.

— Здравствуйте, товарищи, — сказала она, останавливаясь у двери.

— Здравствуй, товарищ Самохвалова, — сказал Богуславский. — Товарищ Липницкий, не стой столбом, помоги Наталье Степановне.

— Не беспокойся, Феодосий Афиногенович, — усмехнувшись, сказала Наталья Степановна, — не такая я уж инвалидка беспомощная.

— Присаживайтесь, товарищ Самохвалова, — сказал первый секретарь укома, предупредительно отодвигая стул.

— Спасибо, товарищ Липницкий, — сказала Наталья Сергеевна усаживаясь так, чтобы меньше тревожить больную ногу.

— Феодосий Афиногенович, — сказал Богуславский, — будь ласков, подожди в приёмной. Мы с Натальей Степановной потолкуем в тесной дружеской обстановка. Приватно, с глазу на глаз, так сказать. Не возражаете, товарищ Самохвалова?

— Не возражаю, товарищ Председатель Губернской ЧК, — сказала Наталья Степановна.

Липницкий, не проронив ни слова, удалился.

Феодосий Афиногенович Липницкий был снят с должности и исключён из партии в декабре 1927 года в ходе чистки партийных рядов от «всех явно неисправимых элементов троцкистской оппозиции». В тысяча девятьсот тридцать восьмом году арестован органами НКВД, обвинён в подпольной троцкистской деятельности, направленной на подрыв советской власти; сотрудничестве с разведками иностранных империалистических государств, в частности: Германии, Италии, Великобритании, Польши и Аргентины; участии в хорошо законспирированной антисоветской организации, планировавшей убийства парт-сов. работников и командиров Красной Армии. Решением Особого совещания при НКВД СССР приговорён как репрессируемый по первой категории к высшей мере социальной защиты — расстрелу. Приговор приведён в исполнение ноль первого марта одна тысяча девятьсот тридцать девятого года.

Тимофей Нафанаилович Богуславский дослужился до комиссара государственной безопасности 3-го ранга. В тысяча девятьсот тридцать седьмом — тысяча девятьсот тридцать восьмом годах принимал деятельное участие в развернувшейся кампании по выявлению и уничтожению врагов народа, подготовил и довёл до суда несколько дел «контрреволюционных и террористических организаций и групп» за что был отмечен ведомственными наградами НКВД: «Почётный сотрудник ВЧК-ГПУ-НКВД «XV»», наградными наручными часами в золотом корпусе «НКВД», наградным серебряным подстаканником с золотыми вставками «НКВД», Почётной Грамотой за подписью Народного комиссара внутренних дел СССР Николая Ивановича Ежова, наградным именным оружием — немецким самозарядным пистолетом калибра 9 мм «Walther P38» и советскими правительственными наградами: орденами «Красного Знамени», «Красной Звезды» и орденом «Знак Почёта». После освобождения Ежова Н.И. от обязанностей Наркомвнудела и назначения Наркомом внутренних дел СССР Берия Лаврентия Павловича, комиссар государственной безопасности 3-го ранга Богуславский Т.Н. был арестован и помещён во внутреннюю тюрьму НКВД. Ему вменялось «участие в подготовке бывшим Наркомом внутренних дел СССР Ежовым Николаем Ивановичем государственного переворота, налаживание процесса подыскивания и подготовки кадров для совершения террористических актов в отношении руководителей партии и правительства, членов Международного коммунистического и рабочего движения, опорочивание честных граждан СССР, фальсификация уголовных дел, применение и сокрытие фактов незаконного ведения следствия». Решением Военной коллегии Верховного Суда СССР от двенадцатого апреля одна тысяча девятьсот сорокового года приговорён к исключительной мере уголовного наказания — расстрелу. Тринадцатого апреля одна тысяча девятьсот сорокового года приговор приведён в исполнении в здании Военной коллегии Верховного Суда СССР. По свидетельству очевидца, майора государственной безопасности Плесковца Александра Антоновича осуждённый Богуславский Тимофей Нафанаилович в последние минуты жизни вёл себя мужественно, непосредственно перед выстрелом выкрикнул здравицу в честь товарища Сталина Иосифа Виссарионовича и Всероссийской Коммунистической партии большевиков: «Да здравствует товарищ Сталин!», «Да здравствует Коммунистическая партия!». Место захоронения неизвестно. Предположительно погребён на территории Бутовского полигона.

Наталья Степановна на службу в ЧК не вернулась. После известного разговора она ушла с должности делопроизводителя и устроилась в городскую пекарню № 5 Н-ского Губернского кооперативного союза ночным сторожем. В феврале тысяча девятьсот двадцать третьего года, после того как на базе городской пекарни был создан хлебокомбинат № 1, Наталье Степановне было предложено место инспектора отдела кадров. В этой должности она проработала до июня тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года.

Надо отметить, что жить она старалась по возможности тихо и незаметно, не выделяясь особо из общей массы советских обывателей. О своей героической молодости вспоминать не любила и никому не рассказывала. Люди, знавшие её, даже не догадывались, с каким человеком им приходилось общаться.

В том героическом прошлом Наталью Степановну называли «фурией красного террора». Она была знакома с наркомвоенмором Л.Д. Троцким и Председателем ВЧК Ф.Э. Дзержинским. Председатель ВЧК Дзержинский награждал её за активное участие в подавлении Ярославского восстания именным полуавтоматическим пистолетом «Browning FN Model 1910», Наркомвоенмор Троцкий вручал ей орден Боевого Красного Знамени в блиндированном вагоне своего знаменитого спецпоезда. С тех пор многое изменилось. Феликс Эдмундович Дзержинский умер в тысяча девятьсот двадцать шестом году, Лев Давидович Бронштейн (Троцкий) в тысяча девятьсот двадцать девятом году был выдворен за пределы СССР и после долгих скитаний за границей обосновался в Мексике и там же, в Мексике, в столице Мексиканских Соединённых Штатов городе Мехико, в доме на углу Рио Чурубуско и Виена, куда он с семьёй перебрался из дома Фриды Кало и Диего Риверы, умер двадцатого августа тысяча девятьсот сорокового года, убитый ледорубом, который пронёс к нему в дом агент НКВД Рамон Меркадер.

Многие из её бывших друзей и знакомых повторили судьбу этих двух, по-настоящему великих людей, вождей революции, соратников основателя государства нового типа, классика марксизма-ленинизма Владимира Ильича Ленина — одни скоропостижно скончались, другие были казнены как враги народа, третьи осуждены на длительные сроки и отправлены в исправительно-трудовые лагеря. Все они были искренне преданы делу мировой революции и борьбе пролетариата за освобождение рабочего класса от пут империалистической эксплуатации и все они, в какой-то момент превратились во врагов народа и агентов империалистических разведок. Наталья Степановна не хотела повторить их участь, однако напрасными иллюзиями себя не тешила. Она со страхом ожидала той минуты, когда чёрная машина остановиться у крыльца родового гнезда Самохваловых и люди в форме, громко стуча каблуками войдут в прихожую, грубо отодвинув хозяйку к стене. Они притащат с собой понятых и начнут расхаживать в комнатах, по-хозяйски выворачивая содержимое ящиков и шкафов, примутся бесцеремонно рыться в вещах, составляя опись изъятого. Закончив обыск, они дадут хозяйке протокол на подпись и прикажут собираться. Они скажут: «Вы пойдёте с нами» и она беспрекословно им подчиниться. Может быть, среди них будут те, с кем она воевала бок о бок два года в гражданскую, или служила в ЧК.

Каждый день ожидая ареста она старалась жить как можно тише и незаметней. Ходила на работу, сидела на партийных собраниях, голосовала единогласно, одобряла единодушно, осуждала в едином порыве и ждала, ждала, ждала, но тот безымянный некто, кто принимал окончательное решение и распоряжался чужими жизнями, не торопился взять её в оборот.

Семнадцатого мая тысяча девятьсот сорок первого года к Наталье Степановне приехала племянница — семнадцатилетняя дочь сестры Веры Степановны Самохваловой — Ангелина Платоновна Горбаневская.

 

Наши дни. Завершение

Пётр Степанович Двуимённый направился прямиком к супруге своей Аглае Христофоровне Двуимённой. Был он, как упоминалось выше, трезв и смиренен. Быстрой походкой, нигде не задерживаясь и не оглядываясь по сторонам, дошёл он до родного очага и воровато просочился внутрь. Меньше всего Петру Степановичу хотелось встретиться со своей склочной и невоздержанной на рукоприкладство женой, поэтому, тихонько защелкнув замок и бесшумно стянув ботинки, он на цыпочках прокрался к лестнице и вознамерился было подняться на второй этаж, где ночевал обычно на продавленном топчане, изгнанный из супружеской спальни, как громкий крик в спину заставил его буквально оцепенеть с занесённой над ступенькой ногой.

Аглая Христофоровна стояла посреди передней, уперев полные руки в бока и вопияла истошным голосом, перемежая дежурные проклятья дежурными же вопрошаниями. Лицо Петра Степановича страдальчески сморщилось, не опуская ноги, он развернулся к Аглае Христофоровне и не вступая в бесполезную перепалку с разошедшейся не на шутку супругой, гордой походкой проследовал на кухню. Первое, что попалось ему на глаза была тяжелая литая сковорода с гранитным антипригарным напылением и удобной обтекаемой ручкой. Пальцы Петра Степановича непроизвольно сомкнулись на приятно шершавой пластиковой рукояти…

Валентин Гребеньков в автобусе уступил место девушке. Смущаясь (потому что никогда так не поступал) встал с сиденья и хриплым голосом произнес: «Садитесь, пожалуйста». Удивленная этим неожиданно шикарным предложением девушка крепче вцепилась в ремешок сумочки. «Садитесь, садитесь, — обнадёжил девушку Валентин Гребеньков, делая плавный от сердца к сиденью приглашающий жест». Чем-то напоминающий взмах рукой кланяющихся в пояс российских женщин, какими их изображали на картинках в исторических учебниках о быте допетровской Руси в условиях домостроя и крепостного рабства. Гордый совершённым поступком, доехал до нужной остановки и вышел, улыбнувшись на прощание угрюмо-серому салону.

Витяню Загоруева, по прозвищу «Синяк» замели в полицию «по причине устроенной им драки с соседом, гражданином Гаркаевым Велизарием Андреевичем, проживающем в доме номер 235, квартире 16 по улице Героев-Папанинцев, возникшей из личных неприязненных отношений в связи с тем, что собака гражданина Гаркаева Велизария Андреевича, породы длинношёрстная немецкая овчарка, кобель по кличке «Ингул Зепп Дитрих», коротко «Ингул» регулярно, несмотря на неоднократные замечание гражданина Загоруева Виталия Кондратьевича сделанные устно и письменно, т. е. методом прикрепления к двери гражданина Гаркаева В.А. записок соответствующего предупреждающего содержания, а также многочисленные жалобы, поданные начальнику ЖЭКТа гражданке Севостьяновой Жанне Филипповне, писала на дверь означенного гражданина Загоруева В.К., чем наносила непрерывный материальный ущерб личной собственности лица, совершившего противоправное деяние, выразившееся в нанесение лёгких телесных повреждений гражданину Гаркаеву В.А. в область лица, предплечий, торса и ягодиц, вызвавших ответную реакцию пострадавшего, вышеозначенного гражданина Гаркаева В.А. в виде науськивания принадлежащей ему длинношёрстной немецкой овчарки, кобеля по кличке «Ингул Зепп Дитрих», коротко «Ингул», на гражданина Загоруева В.К. и причинении ему телесных повреждений типа укусов в области икр, бедёр и ягодиц». Из отделения полиции он, на машине скорой помощи, был перевезён в приёмный покой районной больницы, где дежурный врач обработал его раны перекисью водорода, вкатил два профилактических укола сыворотки и оставил на ночь в палате терапевтического отделения.

Виталий Сидоркин, после ухода бывших собутыльников, улегся спать и проспал крепким здоровым сном двое суток.

Девушка, Большакова Анастасия Генриховна, одна тысяча девятьсот девяностого года рождения, возраст: двадцать пять лет, не замужем, уроженка Н-ской области, города Милославска, проживающая по адресу: город Милославск, Милославский район, Н-ская область, улица Подгорная Медвянка, дом 23/4, квартира 16, пришла на работу за двенадцать минут до начала трудового дня, предъявив на вахте охраннику дяде Мише пропуск, выписанный начальником службы безопасности офисного центра «Сибирская Венеция» Шерстогривовым Николаем Мстиславовичем. Анастасия Генриховна состояла в штате рекламного агентства «Барракуда» референтом директора Александровского Валерия Георгиевича. Оказавшись на рабочем месте она, имея доступ к ключам и зная шифрокомбинацию секретного запирающего устройства, неправомерно проникла в сейф своего шефа (и любовника по-совместительству) и скопировала конфиденциальные материалы, относящиеся к предстоящему городскому конкурсу на размещение наружной рекламы, умышляя сбыть похищенную информацию конкурентам «Барракуды». На выходе из здания Большакова Анастасия Генриховна столкнулась с авторитетным бизнесменом Фарафонтовым Альбертом Игоревичем, бывшим преступным лидером организованной преступной группировки «Зареченские» по кличке «Фара» (а ранее, в годы туманной юности, известным правоохранительным органам как несовершеннолетний преступник под кличкой «Фофон», специализировавшийся на квартирных кражах).

— Куда прёшь, коза? — задал сакраментальный вопрос Фарафонтов Альберт Игоревич, когда Большакова Анастасия Генриховна проскочила мимо него, задевая локтем и сумочкой.

— Извините, — выдохнула Анастасия Генриховна не оборачиваясь и выбегая на улицу.

— Вот курица! — сказал авторитетный бизнесмен Фарафонтов, одёргивая за лацканы белоснежный брендовый пиджак. — А ты чего клювом щёлкаешь? — спросил он у телохранителя.

— А чего я? Я ничего, — сказал телохранитель, — она же сама… быстро.

— Она сама… Сама… Быстро, — передразнил охранника Альберт Игоревич. — Уволю.

Авторитетный бизнесмен Фарафонтов Альберт Игоревич, вернувшись с делового обеда, на котором обсуждалась стратегия взаимовыгодного российско-китайского сотрудничества, отпустил личного водителя, сел за руль своего большого американского внедорожника «Cadillac Escalade» //2014 года выпуска, удлинённая версия, длина кузова пять метров шестьдесят девять сантиметров, колесная база — три метра тридцать один сантиметр, оснащён 6.2-литровым бензиновым V8 двигателем мощностью четыреста девять л.с., в модификации Hybrid (установленный в паре электромотор позволяет снизить расход топлива до десяти-двенадцати литров на сто километров пробега), семиместный салон с индивидуальным климат-контролем для каждого ряда, объём багажного отделения одна тысяча девяносто шесть литров, при сложенных сиденьях увеличиваемый до трех тысяч четыреста двенадцати литров, стартовая цена от четырёх миллионов трёхсот сорока тысяч рублей// и рванул загород, в элитный жилой посёлок, огороженный рвом и колючей проволокой — спиралью Бруно, туда, где у него на площади четырёх гектаров был возведён архитектурный садово-парковый ансамбль: дворец кого-то там в миниатюре, регулярный английский парк — садовые беседки, уголки уединённого отдохновения, фонтаны, бассейны, каналы, ажурные горбатые мостики, цветники, партеры, фонари. Ценой в … млрд. рублей, не считая кадастровой стоимости участка.

Разогнав прислугу, Альберт Игоревич обстоятельно и методично загрузил в джип различные, имеющиеся у него во владении, распоряжении и пользовании материальные ценности, как то: ювелирные украшения (антикварные и современные авторские работы), золотые царские монеты 1904 года выпуска номиналом десять рублей, иностранные денежные знаки европейской и американской валюты в банковских упаковках, предметы культа (иконы), искусства (картины, статуэтки) и собирания (старинные антикварные часы, коллекция редких древних монет) и умчался обратно в районный центр.

Отец Василий кушал. Обед его составляла пища простая и здоровая. Борщ, заправленный домашней сметаной, картофельное пюре на свежем молоке, посыпанное мелко нарезанным укропом, жареная рыба морская минтай, капуста квашеная, грибочки белые маринованные, репа отварная, брусника мочёная, морс клюквенный в стеклянном кувшине с широким горлышком, чай красный цейлонский густозаваренный, булочки сдобные, присыпанные сахарной пудрой. В отдельности ютился запотевший пузатенький хрустальный графинчик, вмещающий четвертинку водки и пятидесятиграммовая черненая великоустюжская серебряная чарка. Отец Василий пил исключительно для разжигания аппетита, обильного слюноотделения и улучшения пищеварения. Водка у него было особенная. Настояна на различных травах, кореньях и ягодах. Для умягчения вкуса и истребления сивушного духа. Отец Василий наполнил чарку, поднёс её ко рту, но выпить не успел — дверной звонок исполнил арию Варяжского Гостя. Экономка, степенная женщина шестидесяти двух лет, Агрофена Феофилактовна пошла открывать. Отец Василий, ожидая, отставил чарку. Щёлкнули замки. В трапезную ворвался авторитетный бизнесмен Фарафонтов Альберт Игоревич.

— Исповедуйте, батюшка! — вскричал страшным голосом авторитетный бизнесмен валясь перед отцом Василием на колени. — Мочи нет, отец Василий, душа покаяния требует!

— Альберт Игоревич, дорогой, — сказал отец Василий, возлагая длань на склонённую главу авторитетного бизнесмена Фарафонтова. — А подождать никак?

— Едемте, отец Василий, едемте! — призывно восклицал Альберт Игоревич. — Покаяться хочу! Грешен батюшка! Во многом грешен! Душа прощения просит! Исстрадалась душенька, чёрные дела делаючи! Обмерзела во грехе! Зачерствела в алчности!

— Бог с вами, Альберт Игоревич, — сказал отец Василий решительно, выливая водку из чарки в графинчик. — Едемте!

— Спасибо, батюшка! — Фарафонтов отбил земной поклон, — а я уж не забуду, пожертвую храму! И храму пожертвую, и детскому дому, и отделу культуры, и управлению образования районной администрации! Всем раздам, отец Василий, а сам по святым местам, в рубище, грехи отмаливать! Верите?!

— Верю, верю, сын мой! — сказал отец Василий, поднимая с колен раздавленного совестью авторитетного бизнесмена. — Идемте, Альберт Игоревич, идёмте!

В шестнадцать часов сорок семь минут по местному времени у стационарного поста ГИБДД на выезде из города Мирославска, административного центра Милославского района, Н-ской области сотрудниками ГИБДД старшим лейтенантом полиции Пищагиным П.Р. и лейтенантом полиции Сосноватым К.Т. Был остановлен легковой автомобиль джип «Cadillac Escalade», государственный номерной знак «… … …», принадлежащий гражданину Фарафонтову А.И. За рулём легкового автомобиля джип «Cadillac Escalade» находился священник храма Всех святых в Порфирьевской Слободе отец Василий (Задонников).

— Добрый вечер. Инспектор ГИБДД старший лейтенант полиции Пищагин Пётр Робертович. Ваши документы.

— Здравствуй, сын мой. Али не признал?

— Признал, батюшка. Но по закону обязан истребовать.

— Раз должен, значит должен, — сказал отец Василий, предъявляя старшему лейтенанту Пищагину водительское удостоверение, техпаспорт и полис ОСАГО.

— Ваша машина?

— Побойся Бога, сын мой. Фарафонтова это экипаж, Альберта Игоревича. Вот же он, умаялся, спит на заднем сиденье. Просил не будить.

— Спит, значит, — сказал старший лейтенант Пищагин, заглядывая в окно.

— Спит, — подтвердил отец Василий.

— Куда следуем, батюшка? — спросил Пищагин.

— Сначала в обитель Макаровскую Трёх Святительную. А потом в Городецкое Подворье в тамошний детский дом. Гостинцы везём. В багажнике подарки, две картонные коробки. Могу открыть багажник-то, сын мой.

— Не надо, батюшка. Можете следовать дальше. Счастливой дороги.

— Храни тебя Господь, старший лейтенант.

— Всего хорошего, отец Василий.

Джип набрал скорость и исчез за поворотом. Больше отца Василия и авторитетного бизнесмена Фарафонтова никто не видел. Они навсегда затерялись в бескрайних российских просторах.

На исходе вторых суток Валерий Сидоркин показался на улице. Город его неприятно удивил. Перекрёсток слева закрывала баррикада. Над баррикадой гордо реял красный флаг, изготовленный из женской комбинации. Слева улицу перекрывал жёлтый автогрейдер. За автогрейдером горел костер. Вокруг костра сидели люди, евшие из походных котелков гречневую кашу с консервированной говяжьей тушёнкой. Что ели эти непонятные люди Валерий Сидоркин определил по запаху. В метрах трёх от костра расположилась полевая кухня. Повар, в белом фартуке и колпаке мешал в котле черпаком с длинной ручкой. В тени деревьев прятались стрелки, вооружённые кто чем мог разжиться. Валерий Сидоркин различил арбалеты, охотничьи ружья и бамбуковую духовую трубку. Несколько секунд он раздумывал куда ему пойти и, определившись, двинулся к перекрёстку. Добравшись до баррикады, Валерий Сидоркин полез наверх.

— Дайте руку, товарищ, — сказал ему приподнявшийся над краем человек.

— Спасибо, — сказал Валерий Сидоркин, благодарно принимая помощь.

— Вы оттуда? — спросил человек, когда Сидоркин, перебравшись через кучу наваленного хлама, уселся рядом с ним.

— Оттуда, — сказал Валерий Сидоркин.

— И что там? — осведомился человек.

— Ужинают, — сказал Валерий Сидоркин.

— Значит, до утра не сунутся, — сказал человек. — А нам еды не подвезли. Кухню реквизировали на блокпосту. Тосовцы с Мостостроительного переулка. Пятая колонна. Шкуры продажные. Нанесли подлый удар в спину. Вы куда?

— Туда, — сказал Валерий Сидоркин. Хочу зайти в круглосуточный магазин, купить десяток яиц.

— Лучше покупать в «Полушке», — сказал человек. — Два квартала отсюда. Нейтральная территория и продукты всегда свежие. Я постоянно там беру, когда не на передовой.

— Ну, я пошёл, — сказал Валерий Сидоркин.

— Идите, — сказал человек, — но будьте предельно осторожны. Паспорт у вас с собой?

— Всегда, — сказал Валерий Сидоркин, хлопая по куртке.

— Это здорово, — сказал человек. — Предъявляйте по первому требованию. И не спорьте, если вам прикажут лечь и завести руки за голову. Подчиняйтесь и отделаетесь лёгким испугом. Всего наилучшего, товарищ. Ни пуха, ни пера.

— К чёрту, — сказал Валерий Сидоркин.

Милославск окружало тройное кольцо карантина. Солдаты тревожно вглядывались вдаль, командиры прильнули к окулярам мощной оптики. Приказ верховного командования был недвусмыслен: не подпускать бегущих из города на расстояние слышимости, личному составу носить звуконепроницаемые наушники постоянно, огонь открывать без предупреждения. Высшие сферы лихорадило. Решительные меры требовали известной смелости. Ждали, кто возьмёт на себя ответственность.

Валерий Сидоркин шёл ночными улицами…

 

Последний довод королей

В Галактике много миров довольно неприятных, но самыми отвратительными из них признаны три: Нерона, Задворки и Горгула. Существование этих планет несёт угрозу всему сущему. Их присутствие в пространстве нашей Вселенной может уничтожить нашу Вселенную. Разнести её в клочья, распылить на атомы, обратить в ничто. Поэтому для человечества, распространяющегося по Галактике, так важна защита самого себя. Можно сказать жизненно важна. Для защиты и обеспечения безопасности человечеством были созданы соответствующие организации.

Самой важной из них является Служба Санации и Эвакуации. Она наделена исключительными полномочиями и обеспечена неограниченными ресурсами. В ней работают высококлассные специалисты, вооружённые передовыми достижениями науки и техники, смелые и тренированные, готовые придти на помощь по первому зову оказавшихся в беде человеков. Как всякая специальная служба, ССЭВ имеет секреты, которыми не хочет делиться с общественностью. Что вполне естественно, ведь спасать человечество невозможно без применения особых, строго секретных методов спасения. Сами способы и методы появились не сразу, они возникли и шлифовались годами, но раз появившись, сразу же были засекречены. Во избежание. Самыми охраняемыми тайнами ССЭВ считались две: «защитник» и «кракен-отряды».

Защитником прозвали вирус-симбиот, наделяющий хозяина-носителя сверхчеловеческими способностями, а кракен-отрядами на жаргоне функционеров ССЭВ назывались подразделения, в которых служили вакцинированные «защитником» сотрудники. Всё бы ничего (хотя как сказать), только официальным (опять же внутри ведомства) названием секретных частей ССЭВ было следующее — отряды тотальной зачистки. И выполняли они работу, абсолютно противоположную работе диггер-отрядов (легальных подразделений ССЭВ).

Диггер-отряды спасали и эвакуировали, дезактивировали, дезинфицировали, санировали зону Инцидента, а кракен-отряды просто уничтожали всё, что жило и двигалось в означенной зоне. Если ситуация выходила из-под контроля, если на кону стояла сама возможность дальнейшего существования цивилизации, ССЭВ предпочитала быстрые хирургические операции взамен длительного, с неопределённым заранее результатом лечения.

Конечно, кроме больших боссов Службы, о существовании «кракен-отрядов» и «катафалков» (жаргонное обозначение КГК отрядов (КГК — крейсер Глубокого Космоса) знали и люди, облечённые высшей властью — члены Совета Федерации Земля, но, по понятным причинам они предпочитали хранить глубокое, как бездны Космоса, молчание. Ответственность за судьбы человечества — тяжкий груз и людям, взвалившим его на себя часто приходится быть жёсткими до жестокости. Положение обязывает.

Однако тайное всегда когда-нибудь становится явным, или хотя бы дорастает до уровня баек. Так и слухи о существовании чёрных звездолётов, несущихся среди звёзд без опознавательных знаков и сигнальных огней, возникающих будто бы ниоткуда и исчезающих неизвестно куда, с некоторых пор стали циркулировать среди космопилотов и колонистов. Находились свидетели, которые не только видели их собственными глазами, но и таинственным образом оказывались на их борту. Они рассказывали о своих злоключениях шёпотом и с такими подробностями, перед которыми меркли все гнусные шалости инквизиции и заплечных дел мастера Третьего рейха просто нервно курили в сторонке.

Живописные откровения чудом избежавших смерти укрепляли общество космических бродяг в уверенности, что космические «летучие голландцы» не досужие вымыслы жаждущих сомнительной славы береговых дармоедов, не бывавших дальше портовых кабаков, а самая что ни на есть суровая реальная реальность. Встреча с чёрным звездолётом безусловно сулила беду, посему лучше бы его вообще не встречать. Если же эта встреча всё-таки случилась, то необходимо непременно сделать следующее… и дальше перечислялся внушительный список действий, способных свести на нет весь вред от такой встречи.

Да, истина всегда находилась где-то там, посреди, между правдой и вымыслом, но что было-бы, если бы эти страшилки получили таки объективное подтверждение? Ничего, кроме полного уничтожения всех, сколько-нибудь причастных к опасному знанию. На языке функционеров ССЭВ — нейтрализация деструктивных последствий.

Ну, а если правда вдруг да просочится на поверхность, то можно будет заняться любимой игрой спецслужб всех времён и народов. Правдоподобное отрицание — вот безотказное оружие, придуманное и доведённое до совершенства бесчисленными поколениями уполномоченных на то специалистов. Лгите, лгите, лгите и чем чудовищнее ложь, тем быстрее вам поверят. Проверено, сертифицировано и завёрнуто. Аминь.

 

Сага о Больших Боссах

Вообще-то писать «Большие Боссы» с Большой Буквы есть непозволительная для предусмотрительного человека ошибка. Никто не называет Больших Боссов Большими Боссами, и никто не пишет «Большие Боссы» с Большой Буквы. Прежде всего потому, что Большие Боссы не называют себя Большими Боссами, и ещё потому, что им не нравится, когда их так называют. Тем более пишут. Поэтому пишите Большие Боссы с маленькой буквы — вот так: «большие боссы» и обязательно самым мелким шрифтом. И произносите так же — не акцентировано и как можно тише: «большие боссы». Не забудьте при этом оглянуться и тщательно выбирайте собеседников. Рассуждайте о предмете только с теми, в ком достаточно уверены. Помните, любой другой вполне может оказаться дятлом (как, впрочем, и самый проверенный знакомый).

Стало быть, после обязательного вводного инструктажа, продолжим исследовать область высших управленческих сфер. Прежде всего, необходимо сказать, что большие боссы (т-с-с) венчают собой властную пирамиду. Они представляют собой особый вид руководящих кадров, занимающихся исключительно процессом управления, поэтому чаще всего их можно встретить там, где легче всего осуществлять управление процессом управления. Процесс управления, в свою очередь, есть специфическая деятельность, основанная на законе ПСЗ. Закон ПСЗ расшифровывается как «Прикрой свою задницу» и означает следующее — в случае успеха все лавры достаются соответствующему большому боссу и вышестоящему по отношению к нему начальнику (большому боссу большого босса) вплоть до самого Большого Босса, плюс некоторому количеству непричастных к успеху больших боссов, выбранных самым Большим боссом, либо группе как бы причастных больших боссов. В случае неудачи методом большого начальственного тыка производится поиск и назначение виновных из нижестоящих чинов, не входящих в круг больших боссов, либо среди больших боссов, имеющих репутацию потенциальных неудачников, либо тайных недоброжелателей с последующим награждением за проявленную доблесть непричастных к неудаче больших боссов.

Повышение денежного содержания и предоставление прочих благ производится большим боссам всегда и регулярно, независимо от их работоспособности и деловых качеств.

Большие боссы любят большие карты. Любовь к картам у больших боссов чистая и непреходящая. Карты должны быть объёмными и отражать происходящие в пространстве и времени изменения на вверенной большим боссам территории. Желательно, чтобы карты были расчерчены разноцветными линиями космических трасс, разноцветными для того, чтобы большие боссы не путались где трассы грузовые, где грузопассажирские, а где строго пассажирские. Кроме того, на картах должны быть отмечены обитаемые планеты, необитаемые планеты, разрабатываемые планеты, гражданские и военные базы, исследовательские Плацдармы, опасные зоны, неопасные зоны, зоны, относительно опасные, зоны неактивных Инцидентов, зоны активных Инцидентов, зоны ликвидируемых Инцидентов, зоны ликвидированных Инцидентов и обязательно космические курорты vip-категории.

Вместилища, где располагаются такие карты, называются операционными залами, а сами карты топологическими. Самая обширная и лучшая карта находится в Главном операционном зале Директората ССЭВ и, по слухам, в Центральном командном пункте ВКС (Военно-Космических Сил Федерации Земля). Она так огромна, что большие боссы свободно ходят между звёздами, галактиками и туманностями. Неизвестные гении объектно-ориентированного кодирования запрограммировали её таким образом, что звезды и планеты можно двигать со своих мест и затем наблюдать, как потревоженные небесные тела плавно возвращаются на свои места. Галактикам можно распрямлять рукава, чёрные дыры кормить межзвёздным веществом, дёргая струны космических трасс, извлекать разнообразные звуки, исследовательскими Плацдармами играть в пинг-понг.

Большими боссами становятся после получения больших знаков различия. Относительно БЗР некоторые умники утверждают следующее: все большие боссы имеют большие знаки различия, но не все большие знаки различия делают боссов поистине большими. Однако этот тезис не бесспорен, поэтому всякий умник, утверждающий нечто подобное, может забить его себе в задницу (желательно — плашмя). Таким умникам мы специально напоминаем: Большие боссы умников не любят. Они посылают их первыми в атаку, они поручают им самые рискованные задания, они отправляют их на самые опасные участки и если такой умник случайно остаётся в живых, он сразу и навсегда умнеет и ведёт себя в дальнейшем подобающим образом. Поэтому для всех, кто не в бронепоезде, повторяем: «Всякий, имеющий большие знаки различия на погонах (рукавах, в петлицах, на головных уборах, шлемах вакуум-скафандров), является большим боссом по определению, если априори не доказано обратное, и требует к своей священной особе соответствующего отношения».

Большие знаки различия для больших боссов больше, чем просто знаки различия. Они — символ их высшего статуса, они — пропуск в сферы высшего управления, они — допуск к источнику самочистейшей, в идеале, информации, они — свидетельство исключительной избранности их носителя, они, в конце концов, вещь самодостаточная и самоценная. Поэтому большие боссы так гордятся своими большими знаками различия.

Количество больших знаков различия на больших боссах разное. Форма тоже не имеет строго зафиксированного стандарта. Тут уж кто во что горазд. Изобретательность служебного ума только поощряется. Главное, чтобы свято блюлась субординация //в просторечье — чинопочитание.

Субординация — это наипервейшая головная боль всех больших боссов, их, так сказать, вековечная тайная неизбывная печаль. Ибо субординация требует, чтобы существовали большие боссы рангом ниже и большие боссы рангом выше. Безумно дорогие жертвы кладутся в данном случае на алтарь управленческой вертикали. Ибо всякий, достигший вершины, считает себя лицом исключительным уже в силу того, что поднялся выше всех остальных, но и в этих заоблачных далях он вынужден подчиняться бездушному закону субординации. «Dura lex, sed lex», — некогда вывели законопослушные римляне, но какой большой босс будет подчиняться суровой необходимости соблюдения законов? Он сам себе закон, ходячий магик мистериум, гроза для подчинённых, самодовольный до кретинизма, завистливый до безумия, единственный и неповторимый, великий и могучий. От этого среди больших боссов завелась и широко распространилась незатейливая управленческая игра, называемая подковёрной. Суть её проста: путём разнообразных (почти? всегда запрещённых) приёмов, удалить всех, мешающих тебе занять наиболее выгодное стратегическое положение в рамках установленных субординацией связей «подчинённый-начальник». Проще говоря: стать боссом над боссами любыми доступными, относительно доступными и полностью недоступными способами. Такую игру большие боссы называют «Большой Игрой» и относятся к ней чрезвычайно серьёзно, ибо от неё зависит настоящее и будущее положение отдельно взятого большого босса. Большие боссы заняты Большой игрой: вот их самая страшная и тщательно охраняемая тайна. Тайна пирамиды власти. Dixi.

 

Избранник тьмы, избранник смерти

Развитие человечества как доминирующего вида в обозримом космическом пространстве показало, что частные детективы будут нужны во все времена. Лу Кайсар был частным детективом. А всякий частный детектив хочет есть, пить, спать и знакомиться с красивыми женщинами. Последнее, правда, у Лу Кайсара получалось не очень, ну просто не очень, а если говорить прямо, по-солдатски, Лу Кайсар был старым холостяком. Однако, уточним, не старым, но холостяком среднего возраста, незаметно проскочившим кризис этого самого возраста. К своим сорока двум годам у него сложилось стойкое убеждение, что появление женщины на подмостках истории явилось самым большим промахом, допущенным Творцом всего сущего при сотворении этого самого сущего. «Если бы дьявол не создал женщину, мужчины слышали бы как поют ангелы на небесах» — меланхолично заметили однажды авторы самой правильной книги Средневековья «Молот ведьм» монах Г. Инститорис и учёный муж Я. Шпренглер и в душе Лу Кайсар был полностью с ними согласен. Нет, не оттого, что он был ярым женоненавистником, но потому, что по роду своей деятельности часто сталкивался с весьма непоследовательным, необъяснимым с точки зрения здравого смысла и формальной логики поведением женщин. Творец на мгновение отвлёкся и, воспользовавшись его секундной слабостью, хитрый Люцифер напрочь исказил величественный план Всемогущего патрона. Что оставалось делать Всемогущему? Признать, что всё планировалось именно таким искажённым образом с самого начала. Всемогущие, они ведь, по определению, не ошибаются. На чём и строился расчёт Великого Лжеца.

Поэтому Лу Кайсар, с некоторого времени, неохотно брался за обычные дела, отдавая предпочтение делам странным и запутанным. Он достиг в этом роде деятельности такой степени погружения в мир мистического, загадочного и таинственного, что стал притягивать к себе всё необъяснимое, как магнит. Такая жизнь была исключительно интересной сама по себе, а постоянная игра с самой роковой из дамского племени — смертью, лишала обычный флирт с обычной женщиной остроты и привлекательности. Из всего сказанного можно было бы сделать вывод, что Лу Кайсар — парень не промах, супермен, несгибаемый герой-одиночка, спаситель мира и цивилизации. Ан нет. Не был Лу Кайсар суперменом и героем-спасителем, не был. А был он одиноким в меру тренированным мужчиной сорока двух лет, с неустроенным бытом, стандартной квартирой в небоскрёбе-десятитысячнике, скромным счётом в банке, слегка расстроенными нервами, бессонницей и кучей патентованных таблеток в аптечке, могущих, кажется, вылечить и слона, но не помогающих обычному человеку.

Будучи холостяком, Лу Кайсар вёл аскетический образ жизни, предпочитая домашнему столу завтраки обеды и ужины в городских заведениях общественного питания. Естественно, ни о какой регулярности приёма пищи не могло быть и речи. Завтраки чередовались с поздними обедами, ранние ужины с полуночными завтраками. При этом Лу Кайсар был, в опредёленном смысле слова гурманом, потому что он никогда не питался в автоматизированных кафе, отдавая предпочтение заведениям с живыми хозяевами, поварами, официантами, официантками, посудомойщиками и уборщиками. Он считал, что кухонные автоматы убивают вкус пищи. Стерильность хороша на столе хирурга, но не на кухне. Еда, приготовленная машинами, лишена вкуса и запаха, она приготовлена по заложенным в память рецептам с точным соблюдением весовых и вкусовых стандартов и оттого похожа на синтетическую жвачку. Она полностью устраивает повёрнутых на здоровом образе жизни представителей среднего класса, заполонивших стандартизованные мегаполисы Двух Колец Колонизации, но никак не подходит для человека, ежедневно сталкивающегося с самыми мерзкими проявлениями человеческой и нечеловеческой жестокости. К тому же, в обычных забегаловках всегда можно встретить знающих людей, готовых за определённую сумму в твёрдой галактической валюте поделиться имеющейся у них информацией, либо свести тебя с нужным тебе человечком.

 

Старик и феникс

Хозяин австерии был толст и плешив (а куда без этого, обязательно толст и плешив)//Для полноты картины не забыть упомянуть, что жидкие волосы с боковой части головы он зачёсывает на лысину. Смотреть на него, скажем так, немного неприятно. Одет он незамысловато: в клетчатую рубашку, донельзя потёртые джинсы, безобразно отвисающие на заду, старые растоптанные ботинки. Фартук грязно-серого цвета, весь в жирных разводах и пятнах засохшего кетчупа. В общем, старый потрепанный жизнью хиппи, решивший заняться бизнесом//. Но всё не так страшно. Действительно, хозяин был толст и плешив и прозвища у него были соответствующие — Свинтус Шлегель, Шлегель Хряк//ну что ж вы хотите, основными его клиентами были люди, не принадлежавшие к добропорядочным слоям нашего общества. С давних времён этих людей называли пролетариями, подонками, чернью, плебсом, отбросами, швалью, рваниной, люмпенами сбродом//, однако кружало своё он держал в относительной чистоте и условном порядке. Порядок обеспечивали двое, мойщик посуды и полотёр, парни крепкие и внушающие уважение — умели они вколачивать правила приличия своими большими крепкими кулаками. Поэтому заведение Шлегеля было, насколько это возможно, на хорошем счету у полиции. Для проблемной публики ежедневно заполнявшей её (кантину) это было несомненным плюсом, ибо она, то есть публика, чем реже встречается с полицией, тем лучше себя чувствует. Впрочем, и нормальных людей, если такие и появлялись, отсутствие полиции не пугало, ибо у старины Шлегеля кровавые разборки заканчивались, едва начавшись. Что до улицы, то тут действовало простое правило: «раз сумел дойти, значит сумеешь и вернуться». Лу Кайсар, до некоторой степени самонадеянно, не боялся ходить по улицам родного квартала, потому что квартал, в котором он жил, был не хуже и не лучше остальных частей города, за исключением привилегированного центра, называемого по традиции Сити. Окраины колониальных мегаполисов в любой области населённой Галактики не могли похвастаться низком уровнем преступности, однако зачастую угроза для жизни и здоровья намеренно преувеличивалась муниципальными властями для выбивания дополнительных ассигнований. В Пограничных Областях, к примеру, вероятность того, что благонамеренный гражданин падёт жертвой преступных посягательств равнялась, по данным Консолидированной Статистической Ассоциации, девяносто восьми целым и шести десятым процента. При этом бюджеты тамошних администраций страдали хроническим недофинансированием.

Да, и Хряком его прозывали сугубо за глаза, а в глаза — не иначе как «папаша», «дружище» и «старина» Шлегель.

Хотя, надо признать, полицейские не выказывали излишнего желания служить в предместьях из-за чего в полицейских участках всегда имелись вакантные должности, заполняемые обыкновенно выпускниками полицейских академий, мечтающими только об одном — продержаться положенные по обязательному распределению три года и по окончании срока обязательной службы свалить по быстрому туда, где солнце жарче и воздух чище. Зато те, кто оставался, становились со временем крепкими профессионалами, либо матёрыми коррупционерами, либо творчески совмещали обе ипостаси. В таком случае неизвестно, кто был хуже — честные преступники или честные полицейские.

Стало быть, повторим. Хозяин заведения был толст, плешив, любил порядок и сам устанавливал правила поведения клиентов в своём кабаке, за что, по совокупности, и был прозван Свинтусом Шлегелем. Впрочем, Свинтусом его называли по ту сторону двери. Те, кто осмеливался обозвать Шлегеля Свинтусом прилюдно, рисковали быть избитыми больно и сильно. Поэтому, по эту сторону двери старина Шлегель отзывался на простое и непритязательное «Эй, папаша».

В тот вечер народу в шлегелевой забегаловке было полно и дым стоял коромыслом. По характерному запаху универсального дезинфицирующего средства «Унидекс» Кайсар безошибочно определил, что кантину оккупировала очередная партия переселенцев, навербованная Комитетом по Расселению, или как шутили местные старожилы, канцелярии по Рассеянию и Прогрессивному Посеву, для заселения одного из вновь открытых бравыми парнями из Корпуса Космической Разведки миров. Судя по тому, как переселенцы выглядели, сколько курили и сколько пили, Комитет ассенизировал разнообразных пролетариев и подонков с несколько цивилизованных планет. Опять же впрочем, это была типичная практика комитетчиков — первыми колонизаторами будущих парадизов, райских кущ, элизиумов, эдемов и обителей блаженных часто были отбросы общества, привлечённые щедрыми посулами кадровых бюрократических сирен. И первыми жертвами, естественно. На их костях возводились города-сады, им же доставались жалкие объедки с чужого пиршества жизни. Знали ли они о своей участи? А если знали, то зачем так легкомысленно и бесшабашно лезли в вонючую пасть хищников из Комитета по Расселению? Ведь нынешнее их положение было, пусть относительно, но куда лучше того, в котором они вскоре окажутся, попав в безжалостные когти спецов по терраформированию и облагораживанию ландшафтов. Трудовые лагеря, жизнь в бараках под усиленной охраной, изматывающий режим работы, необязательные выходные и убогие развлечения, состоящие из нескольких дежурных пунктов: дешёвая выпивка, дешёвая любовь под лозунгом «у нас самые потасканные шлюхи», поножовщина, азартные игры, неизлечимые болезни, неотвратимая инвалидность, ранняя смерть. Все это они могли иметь, да и имели в избытке здесь и сейчас. Но самым главным, от чего они отказывались с такой лёгкостью, была свобода. Свобода как абсолютная само-ценность. Оттого, видимо, комитетчики и называли такой контингент тягловым скотом и безответным быдлом. Правда, следует признать, зарабатывали они хорошо, вот только денег этих они не видели: большинство не доживало до времени окончательного расчёта, а те счастливчики, что оставались в живых по истечении обязательного пятилетнего контракта, разорялись в мгновение ока, растрачивая всё по дороге домой или теряя заработанное вместе с жизнью.

В кантине было жарко. Шлегель торчал на боевом посту, лениво протирая не очень чистой тряпкой не слишком чистый стакан и следил за залом. Справа от него на стойке открыто лежала штурмовая винтовка скрытого ношения, такая, какую обожают спецагенты транспортной полиции. Размером с обрез, она представляла собой мощный парализатор направленного, а не широкого действия, применяемый Общей полицией для разгона, митингов, шествий, несанкционированных властью пикетов, рабочих маёвок и прочих массовых сборищ. Отличительной особенностью шлегелева оружия было наличие подствольного деструктора материи ограниченного радиуса действия с модулем AI. Откуда у замшелого бармена могло взяться это прогрессивное изделие оружейного комплекса? Искусственный интеллект компактного ДМ умел гарантированно распознавать уровень угрозы, качество вооружённости вероятного противника, практически мгновенно оценивал обстановку и точечным ударом сфокусированной плазмы уничтожал, нет, не физически неприятеля, а непосредственно источник опасности, то есть вражеское оружие. Поверьте, эффект исчезновения из рук нападающего его любимой смертоносной игрушки, наводящей страх на окружающих, по действию превосходил любой силы удар из парализатора. Можно было только порадоваться за старину Шлегеля, если бы не одно «но». Подобными штуками комплектовались ШВСН правительственных агентов, добавляющих к своему должностному именованию прилагательные «старший», «главный» и «специальный». Как оно очутилось у Шлегеля — известно Богу и тому оружейному стервятнику, кто толкнул эту продвинутую свистелку глупому жирному борову. Что, конечно, никак не отменяло статью десять семьдесят два Объективного Расширенного Уточнения к Всегалактическому Кодексу об уголовном делопроизводстве, трактовавшую обладание защищёнными Законом о государственной тайне предметами как совершение особо тяжкого государственного преступления c квалифицирующими признаками, к которым относилось умышленное недонесение об источнике приобретения незаконного предмета в собственность. Кроме того, решением Верховного Федерального Общегалактического Суда действие названной статьи распространялось на всех лиц, видевших, либо знавших о наличии у выше же означенного гражданина/гражданки добытого преступным путём предмета, а равно носителя информации, хранящего защищённые Законом данные, сведения, технические характеристики, описания, чертежи, рисунки, фотографии, содержащие секретные данные фильмы, рекламные ролики, позволяющие злоумышленнику воспроизвести полностью или частично процесс изготовления такого устройства, и не сообщивших уполномоченным на то службам о факте совершаемого преступления. Следовательно, и Кайсар, так как он не собирался информировать компетентные органы о преступном деянии, и с десяток мрачных небритых личностей, подходивших за несколько минут к стойке, не говоря уже о самом папаше Шлегеле, автоматически попадали в разряд государственных преступников. Значит, законник в данном случае сказал бы: «принимая во внимание всё вышеизложенное», Кайсар должен был немедля сдать старину Шлегеля кому следует. Вместо этого Лу Кайсар склонился к шлегелеву уху и негромко произнёс:

— Папаша, ты бы убрал пушку с глаз долой. И поскорее…

Шлегель неопределённо хмыкнул и покачал головой.

— Тогда сними вот эту штуку, — Кайсар постучал ногтем по модулю AI, — и сделай это при мне.

— Зачем? — лениво спросил Шлегель — в ней весь цимес. Знаешь…

— Знаю, — вздохнул Кайсар. — Поэтому и советую. Эта хреновина тянет на пожизненное, а если прокурор докажет, что мы действовали в составе группы, то смертная казнь нам гарантирована. В количестве двух раз как минимум.

Правая бровь Шлегеля нервно дёрнулась.

— А при чём здесь ты, Кайсар?

— Поверь, — Кайсар хлопнул по винтовке ладонью. — Я знаю, что говорю. Нет ничего лучше старого доброго парализатора. Если, конечно, у тебя имеется на него лицензия.

Шлегель подумал и убрал винтовку под стойку.

— Ладно, законник, — проворчал он негромко. — считай, что напугал. Вот твой парализатор.

— Кстати, — ухмыльнувшись, повторил вопрос Кайсар, — а на эту игрушку у тебя разрешение имеется?

Шлегель мрачно хмыкнул и вытащив из-под стойки лист гербовой бумаги, сунул его под нос Кайсару.

— Не подделка? — озаботился Кайсар, пытаясь взять бумагу.

Шлегель резко отдёрнул руку.

— Не замай, законник.

— Верю, верю, — сказал Кайсар, примирительно улыбаясь. — Поэтому и проверяю.

— Достал, законник, — тяжело вздохнул Шлегель, — что кушать будешь?

— Как обычно, старина, — ответил Кайсар.

— Повар, дежурное блюдо посетителю, — громко сказал Шлегель. — Свободное место ищи сам. Сегодня у нас полный аншлаг.

— Ладно, Папаша, извини, — забирая поднос, сказал Кайсар, — Увлёкся.

И не дав Шлегелю ответить, отчалил от стойки.

— Топай, сынок, — сказал Шлегель вдогонку.

Он всегда оставлял последнее слово за собой.

Мест и впрямь не было. Кайсар несколько раз прошёлся по залу из конца в конец, спиной чувствуя мерзкую ухмылку старины Шлегеля. Потом ему надоело бесцельно мотаться от стены к стене и он решил действовать быстро, жёстко и беспощадно. Приглядев себе столик, за которым сидели, нет, уже лежали несколько бесчувственных тел, он со всей решительностью взял курс на него. Отодвинув со звоном частокол пустой тары, он пристроил на столешнице поднос и, освободив руки, принялся расчищать жизненное пространство, бесцеремонно оттаскивая неизвестных покорителей чужеземных миров в ближайший угол. Закончив свой неблагодарный труд, Кайсар расставил на столе тарелки. Взяв вилку, он весело помахал ею Шлегелю. Ему было отчётливо видно, как Шлегель скривил губы и чуть не сплюнул на пол, но сдержался и что-то сказал полотёру, указывая на лежащие в углу тела. Полотёр, накачанный детина, работавший у старика на две ставки: уборщиком помещений и вышибалой, отставил швабру и отправился исполнять приказ хозяина. Полотёр, ухватив пару упившихся вербованных за воротники курток, выволок их на улицу. Кайсар в это время отмечал победу вместительной кружкой контрабандного земного пива. Возвратившийся в зал полотёр уже тащил к выходу следующую партию бесчувственных героев.

Шлегель, что ни говори, был большая умница и большой пройдоха. Как ему удавалось при свидетелях наливать нужным и просто хорошим людям качественную выпивку? Кайсар однажды специально следил за тем, как Шлегель разливает пиво и мог поклясться, что хозяин кантины брал бутылки пива только местного производства //в целях улучшения собираемости налогов, правительство Бернардины запретило продажу пива в разлив, ограничило импорт сильно и слабо алкогольных напитков с других планет Федерации и создало акцизное управление, агенты которого были наделены экстраординарными полномочиями. Агентов АУ боялись больше, чем полицию и спецслужбы. Они были бесстрашны, неподкупны и безжалостны к нарушителям торгового законодательства. Они проходили особую подготовку, основной упор в которой был сделан на искусство изменения облика. Этому агентов АУ обучали лучшие инструкторы-мастера тихой смерти (высшая ступень посвящения в сохэй-ниндзю-цу). Умение «быть другим» позволяло агентам проникать в самые законспирированные подпольные питейные заведение и раскрывать самые защищённые схемы трафика контрабандного алкоголя. Бесполезно, ему так и не удалось поймать Шлегеля за руку. Казалось, старик извлекал запрещённую к продаже жидкость из воздуха и перемещал её прямо в кружку или бокал. При этом он никуда не отходил и не скрывался за стойкой. Бутылки стояли рядом с его правой рукой, он брал их, ловко открывал и разливал содержимое по кружкам. Да, видимо у Шлегеля учителя были не хуже, чем у функционеров АУ//.

Потягивая пиво и размышляя на тему, есть ли сейчас в зале агенты Акцизного Управления под прикрытием, Кайсар не заметил старика, несколько минут стоящего у его столика с кружкой горячего кофе и тарелкой омлета. Старик терпеливо ждал, но Кайсар не обращал на него внимания, поглощённый собственными мыслями. Выждав некоторое время, старик негромко кашлянул и спросил:

— Извините, у вас не занято?

— Что? — переспросил Кайсар, всплывая из омута сытой задумчивости к безрадостному свету реальности.

— Простите, что я вас побеспокоил. Можно составить вам компанию?

— Да, да, пожалуйста, — отвечал Кайсар, поспешно сдвигая к себе пустые тарелки.

— Не суетитесь, я умещусь, — сказал Кайсару старик.

Усевшись за столик, он принялся есть вдумчиво и неторопливо, иногда вопросительно похмыкивая. Кайсар с интересом следил за тем как старик поглощает пищу. Один раз старик очень внимательно осмотрел кружку и даже понюхал кофе. Взглянув на Кайсара, он улыбнулся и сказал:

— Действительно, настоящий кофе.

Кайсар развёл руками, словно говоря: «ну что тут поделаешь, кофе и в самом деле хорош».

Закончив свою скромную трапезу, старик извлёк из нагрудного кармана комбинезона сигару, упакованную в алюминиевый цилиндр.

— Знаете, — сказал старик, с хрустом сворачивая цилиндру крышку, — там, наверху…

Он показал глазами на потолок: — ты мечтаешь о таких вот маленьких радостях… Кайсар промолчал.

— Вы были когда-нибудь в космосе? — спросил старик и сам себе ответил, — конечно были, кто сейчас не бывает в космосе хотя бы раз?

— Нет, — продолжал он, — не туристом и не пассажиром комфортабельного лайнера, а на длительно время, может быть навсегда? Верно, не были. Тогда вы не поймёте, что значит просто кофе и просто сигара, что значит даже запах просто кофе и просто натурального, а не синтетического табака. А вы что-нибудь слышали о кракен-отрядах? — вдруг резко сменил он тему разговора.

— О ком? — спросил застигнутый врасплох Кайсар.

— Не о ком. О чём. О специальных отрядах Службы спасения и эвакуации? Правда, говорят, их уже раскассировали.

— Нет, не слышал, — сказал Кайсар. — Наверно потому, что это секретные сведения?

— Если их больше не существует, значит, нет и никакого секрета. Так вот, эти отряды, в отличие от формирований ССЭВ, занимавшихся тем, для чего их, собственно, и создавали, то есть спасением и эвакуацией, называли отрядами тотальной зачистки. Они приходили в зону Инцидента и уничтожали там все живое… Зачем? Ну, знаете, вирусы, пагубные тлетворные мутации, опасные хищники, бактерии, паразиты всякие… Агрессивное воздействие чужой биосферы на на наш с вами организм, одним словом. Если не удавалось устранить опасность, приходили эти самые отряды тотальной зачистки, ОТЗ, или как их называли на жаргоне «кракен-отряды» и тотально зачищали. Абсолютно безупречная дезинфекция. Поэтому, официально, они просто никогда не существовали. Да. А ведь я тоже служил в одном из таких отрядов. «Чёрный Феникс». Нас распустили много раньше остальных. После инцидента с «Мэри Энн Роуз». «Мэри Энн Роуз» — это грузо-пассажирский трансгалактический паром. Наш отряд расформировали, меня перевели в другое подразделение. Позже я уволился и ушёл в Дальний космос. Думалось, навсегда.

Старик расстегнул клапан нагрудного кармана.

— Вот смотрите, — он положил перед Кайсаром кокарду чёрного цвета, — взлетающая из языков пламени птица феникс. Оставил у себя, когда нас разгоняли. На память. В нарушении устава.

— Да, настоящая пища, — старик блаженно откинулся на спинку стула. Раскурив сигару, он затянулся и выпустил струю сизого дыма. — Как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым.

— Прощайте, молодой человек, — сказал старик, внезапно поднимаясь. Он быстро пошёл к выходу, почти побежал, оставив кокарду на столе. Кайсар бросился за ним, чтобы вернуть старику забытую впопыхах реликвию. Выскочив на улицу, он огляделся, ища глазами знакомый силуэт. Старика нигде не было. Он исчез, словно растаял в воздухе.

 

Вопросы и поступь Командора

Вернувшись в кантину, Кайсар сразу же направился к стойке.

— Дружище, ты видел старика, сидевшего за моим столиком?

Шлегель, не отрываясь от работы, кивнул.

— Часто он бывает здесь?

— Сегодня, — кратко отвечал Шлегель. — В первый раз.

— А что ты скажешь об этом? — Кайсар выложил на стойку кокарду.

Шлегель повертел штампованный кругляш в руках и вернул Кайсару.

— Никогда такой не видел, Лу. Многие сюда заходили, но с подобной штучкой никто. Зачем тебе нужен этот старик? — спросил в свой черёд Шлегель, — Он тебя обманул, или просто хочешь вернуть вещь хозяину?

— Не знаю, — Кайсар задумчиво постукивал кокардой по столешнице. — Как-то неожиданно он сбежал. Словно испугался чего-то, а может быть кого-то.

Шлегель пожал плечами.

— Сумасшедший старик, случайно забрёл в этот район. Зашёл на огонёк, ушёл не прощаясь. Забудь о нём, Кайсар, а эту штуку выброси.

— Может ты и прав, Папаша, но все равно странно. Ладно, пойду я, пожалуй, домой. Вот, держи. Сдачи не надо.

— Чаевые, значит, — пробурчал Шлегель, утягивая банкноту, — жалкая мелочь, а не чаевые.

— Жадность, Папаша, человека не красит. Жадность человека губит.

— Ну да, будешь добрым, сожрут мигом, с костями и дерьмом…

— А ты попробуй, Шлегель, — сказал Кайсар, направляясь к выходу. — Может, понравится?

«Парфянская стрела». Кажется, так называли в древности подобный способ общения.

— Ха-а-а, — шумно выдохнул ему в спину старина Шлегель, вложив в свой выдох всю мощь кипящих в его душе чувств. Кайсар выбросил вверх правую руку с поднятым средним пальцем. Дверь за ним гулко захлопнулась, чувствительно наподдав по заду.

— Вот и поговорили, — откомментировал про себя Кайсар довольно болезненный удар по мягкому месту.

Окинув тоскливым взглядом унылый пейзаж предместья, Кайсар побрёл к себе в офис. Делать ему было решительно нечего.

Поднявшись на второй этаж, он открыл офис, уселся в кресло, закинул ноги на стол и, не удержав равновесия, повалился назад, больно ударившись выставленным локтем о паркет.

— А, чёрт, — ругнулся он, отпихивая от себя кресло.

— Больно? — участливо спросили у него над головой.

— Есть чуть-чуть, — ответил Кайсар, притягивая назад упавшее кресло.

Он встал на ноги и обнаружил сочувственно глядящего на него посетителя.

— А я к вам. По делу, — сообщил Кайсару посетитель и вежливо улыбнулся.

— Присаживайтесь, — сказал Кайсар.

— Благодарствую, — ответил посетитель, ища на что бы присесть.

Обнаружив стул, прислонённый к стене, визитёр перенёс его ближе к столу, брезгливо скривившись, протёр сиденье белоснежным носовым платком, кинул платок в урну и по-хозяйски утвердился на стуле. Не уселся, а именно утвердился, основательно и непоколебимо. Кейс он устроил на коленях, бережно придерживая его ладонями.

— Любопытно, что у него там лежит, — неторопко размышлял Кайсар, следя за манипуляциями потенциального клиента. — портативная ядерная бомба, смертельный вирус в ударопрочном термосе, вынесенный из секретных лабораторий или дежурный набор серийного убийцы? А что? Не женские же трусики у него там. Трусики более уместны в кейсе фетишиста, а на фетишиста наш господин не тянет. Учитывая его чрезмерную аккуратность, можно вполне предположить в нём тщательно скрываемые наклонности маньяка. Тихий такой, основательный маньяк, любящий помучить после опостылевшей работы несовершеннолетних девочек, эдаких провинциальных рано созревших телесно лолит. Он подманивает их леденцами в разноцветных шуршащих обёртках, сажает в неприметный грузовой фургончик, увозит за город, где у него есть доставшийся в наследство деревенский дом с огромным бетонным подвалом, и сладострастно мучает их месяц за месяцем. Много-много счастливых ночей, прежде, чем он лишит окончательно жизни надоевшую игрушку и отправится на поиски следующей неиспорченной страданием красоты. Они никогда не ошибается, но последней его жертве удалось спастись и вот он, терзаемый неутолённым вожделением, собирается нанять частного детектива, чтобы отыскать предмет своего извращённого обожания, потому что не может отыскать его сам. И когда я, соблазнённый до неприличия приличным гонораром, найду ему бедную спасшуюся девочку, он предательски вонзит в меня огромный острый тесак и потом не торопясь расчленит моё безжизненное тело, а терзаемая страхом жертва будет в это время сидеть в узкой бетонной клетушке и прислушиваться к звукам, приникающим сквозь дверь. Жуть как страшно!

— Итак, господин детектив, — сказал посетитель, у меня к вам дело.

Он улыбнулся неуверенной улыбкой и с надеждой посмотрел на Кайсара. Кайсару показалось, что если он в сию же минуту ничего не предпримет, посетитель непременно расплачется. Кайсар извлёк из ящика стола большой блокнот, незаметно для визитёра сдув с обложки пыль, ловко выхватил из стаканчика карандаш, закинул ногу на ногу, сразу став похожим на модного психотерапевта из бесконечного сериала, идущего по широковещательной телесети пополудни семь дней в неделю, без перерывов и выходных. Раскрыв блокнот, он нацелил карандаш на девственно чистый лист и приготовился слушать.

— Уберите блокнот, — сказал посетитель требовательно, — не надо ничего писать. Только слушайте и запоминайте. Вас не прослушивают?

— С чего бы? — удивился Кайсар больше перепадам настроения у визитёра, чем его вопросу. — По крайней мере до вашего появления здесь всё было чисто, но вы можете придти сюда с аппаратурой и убедиться… Конечно, если вы не принесли такую аппаратуру с собой.

— Я вам верю, — сказал посетитель после непродолжительного молчания. — Вы меня успокоили.

— Рад за вас, — сказал визитёру Кайсар. — Тогда перейдём непосредственно к вашей проблеме. К тому, что привело вас ко мне. Займёмся, так сказать, нашими, я надеюсь, общими баранами.

— Ах, да, — посетитель нервно потёр лоб. — Да, к проблеме… К проблеме… Проблема в том, что мне необходимо срочно найти одного человека. Я ограничен во времени, а тут ещё непредвиденные препятствия. Сугубо частного свойства, но очень огорчительные. А время, как вы понимаете, не терпит. Я не могу заняться поисками, пока не разберусь со своими… проблемами. Вы меня понимаете? Хорошо. Я был вместе с вами в этой забегаловке… наверно, следует говорить правильно, таверне, — посетитель глядел на Кайсара требовательно и одновременно вопрошающе, — там всегда так…шумно и неприлично гадко?

— Вы меня не видели, — уточнил он быстро. — Тот старик, который сел за ваш столик, вы его запомнили?

— В общем, да, запомнил, — Кайсар внимательно разглядывал визитёра, решая про себя кто он, псих или отчаявшийся… кто? Родственник? Чиновник из отдела по поиску без вести пропавших? Страховой агент? Банковский служащий? Адепт кровавого культа? Нотариус? Кровный мститель? Нанятый мафией преследователь? Киллер? Кто?

— Это он? — посетитель достал из кейса 3D фотографию.

Кайсар положил фото перед собой.

— Да, это он, — Кайсар утвердительно кивнул. — Тот самый старик.

— Великолепно, — с энтузиазмом воскликнул посетитель.

— Мне он нужен! — заявил он безапелляционно.

Кайсару показалось, будто танковые траки лязгнули.

— О-па, — подумал он, а тихоня не так прост и забавен, как выглядит.

— Найдите мне его, — посетитель указал подбородком на фото, — максимум в течении семи суток, начиная с этой минуты.

Снова щёлкнули замки кейса и на фотографию лёг пакет федеральных кредитных билетов номиналом в десять ассигнаций, перетянутых банковской лентой.

— В пачке двадцать тысяч, — сказал посетитель. — Аванс, плюс оперативные расходы. Выполните поручение, получите столько же и ещё пятьдесят тысяч на любой счёт в любом банке обитаемой части галактики. Не выполните, будем считать, что я с вами расплатился сполна. Согласны на такие условия?

— Более чем, — сказал Кайсар. — Я берусь разыскать вам старика. Как мне с вами связаться, если я его найду?

— Здесь номера, — сказал визитёр, передавая Кайсару визитку, — домашний, рабочий и приватный. Звоните строго на последний. И никак иначе. Запомните. Чтобы избежать нежелательных последствий.

— А если по этому номеру мне не ответят?

— Никаких «если», — сказал визитёр. — Звоните единственно на этот номер. Однако, при возникновении неотложных обстоятельств можете позвонить на домашний. И только в последнюю очередь на рабочий. Если вы не соблюдёте названную последовательность, я не смогу ручаться за вашу безопасность.

— В любом случае, — добавил он, — по истечении семи суток визитку уничтожьте. И забудьте навсегда, что мы с вами вообще где-либо когда-либо встречались.

Предупредил, вежливо откланялся, надел шляпу и вышел.

— Всенепременно, — обещал пустому стулу Кайсар.

 

Размышления Кайсара о превратностях судьбы

Кайсар разложил перед собой в ряд пачку денег, фото, кокарду с изображением рождающегося из чёрного пламени чёрного же феникса и погрузился в раздумья. Он думал, что Золотой век, о котором грезили люди от начала времён не наступил и, скорее всего, уже не наступит. Прекрасная мечта о счастливом будущем человечества так и останется волшебно красивой сказкой. Меняются исторические декорации, на смену лошадям и повозкам приходят кви-джеты и внепространственные двигатели, а человек, в силу своего животного происхождения, был, есть и будет до скончания веков варваром, жадным до денег, власти, развлечений и красивых женщин. Поэтому, оставаясь рабом своих варварских привычек и наклонностей, ограниченных поверхностно навязанными обществом моральными и правовыми нормами, он, возможно неосознанно, не желая того, воссоздаёт, восстанавливает в том или ином виде условия, позволяющие и допускающие существование социального неравенства. Человек обречён на бесконечное воспроизводство того социального устройства, что позволяет одним богатеть и властвовать, а другим голодать и бедствовать. Какой бы век не стоял на дворе, всегда найдутся те, кто купается в роскоши и те, кто ютится по мокрым, холодным подвалам. Выход человека в космос и колонизация галактики мало что изменили в этом гнилом раскладе. На всех планетах Двух сфер колонизации имелся значительный слой людей, так или иначе утративших социальные связи и ориентиры. Отношение к ним местных правительств было различным: где-то их пытались вернуть в общество, где-то старались не замечать, а где-то и того хуже — сажали в тюрьмы, ссылали в исправительные лагеря, ставили опыты, бессудно убивали. Федеральную власть проблемы социального расслоения интересовали мало. Колониальный Разделительный Акт возлагал заботу о поддержании общественного благополучия на колониальные администрации. Отработанная веками технология. Метрополия щедро делилась ответственностью, но не деньгами. Старая как мир история.

Относились к таким людям по-разному, а называли везде одинаково. От Земли, планеты-столицы Федерации Звёздных Систем, до самого последнего обитаемого астероида, затерянного в глубинах Пограничных Областей, везде и всегда бездомных, бродяг, попрошаек называли королями помоек. И человека, запечатлённого на трёхмерном снимке, без лишних сомнений можно было причислить к этой категории обиженных судьбой граждан Федерации. Седые немытые волосы, свисающие сосульками на лоб, впалые щеки, тусклые, будто стеклянные глаза, бугристая коричневого цвета кожа, изборождённая глубокими, смахивающими на порезы морщинами, пепельно-серые губы. Человека с таким лицом нужно искать в грязных подворотнях, вонючих ночлежках, либо под мостами, куда на ночь собираются те, кому некуда податься, а совсем не в шикарных апартаментах или эксклюзивных пентхаузах.

Кайсар напряг память, пробуя мысленно восстановить облик соседа по столику и с нескрываемым удивлением обнаружил, что не может воссоздать непротиворечивый образ старика. Странным образом он чётко помнил отдельные детали: одежду, манеру держать столовые приборы, зажатый в руке стакан, внимательный взгляд, цвет глаз (при этом воспоминания о цвете глаз подозрительно менялись: в одно мгновение Кайсар был твердо уверен, что глаза были карие, однако в следующую минуту он утверждался в мысли, что они были серые). Лицо старика вообще представлялось ему размытым белесым пятном, клубящимся (отчего бы?) бледным облачком, из мутной глубины которого совершенно бессистемно всплывали и пропадали нос с горбинкой, заострённое кверху ухо, шевелящиеся губы, требовательно взирающий глаз, отдельно волосатая ноздря, и как Кайсар не старался упорядочить проносящиеся в мозгу своенравные образы, у него ровным счётом ничего не получалось. Он мог поручиться, что внешний вид старика отличался от того, каким его запечатлел неизвестный фотограф, но полной убеждённости в виденном у Кайсара уже не было.

— Странно как, — сказал Кайсар, озадаченно почёсывая карандашом бровь. — Странно… На память я до сих пор не жаловался.

По всему выходило, что неделя предстоит богатой на события…

 

Удел помойных королей

Вокруг любого уважающего себя колониального мегаполиса обязательно располагаются тихие пригороды, в которых проводят свободные часы, выходные дни и ежегодные оплачиваемые трудовые отпуска «белые», «серебряные», «золотые», «платиновые», «титановые» и ещё черт знает какие «воротнички»: представители промышленной, банковской, деловой, культурной, и космической элиты, густо усыпающей в рабочие дни утренние, обеденные и вечерние улицы Сити, административные плацы промышленных конгломераций мега и мультикорпораций, университетские аудитории и помещения космодромных служб. Пригороды тянутся на многие километры — одинаковые уютные домики, ровно подстриженные лужайки, невысокие многоцветные заборчики, посадочные площадки на прямоугольных приземистых гаражах, эксклюзивные модели гравилётов и гравипланов. Каждая такая воздушная посудина гордо несёт на своём борту изящную никелированную подпись наиизвестнейшего промышленного дизайнера и попробуйте поставить в гараж точно такую же машину, лишённую факсимильной копии подписи гения. Завтра же от вас отвернутся ваши лучшие друзья, ваши отзывчивые соседи, ваши близкие родственники, ваша жена, ваши дети, ваша ослепительная любовница-супермодель с текучими платиново сверкающими волосами и бесконечно длинными ногами, такими, что вам кажется, будто вы находитесь в сосновом бору, среди попирающих небо корабельных сосен. Ваши коллеги на работе не подадут вам руки и не пригласят в бар на чашечку настоящего бразильского/кенийского/индийского/гватемальского/ ямайского/гвинейского кофе прямиком из Метрополии. Не какого-то там колониального напитка, приготовленного из зёрен, выращенных на Усладе IV или Грегории Секонд, нет, настоящего земного кофе, собранного и расфасованного в пятидесятикилограммовые влагонепроницаемые мешки на горных склонах Колумбии, Чили, Эквадора, в африканских предгорьях и полуравнинах Индокитая, загруженного в трюмы трансгалактических паромов и отправленного контрагентам всесильной, всемогущей, непотопляемой и динамично развивающейся Ост-Индской Колониальной Компанией Заморских Территорий и Колоний Галактики Млечный Путь. Ваши начальники больше не вызовут вас на приватные совещания и вы не окажетесь в числе счастливчиков, для которых открыты двери в аристократические клубы джентльменов и вас не пригласят, интригующе шепча на ушко, на интимные вечеринки, туда где разврат считается обычным развлечением, а оргии принимают такой размах, что римский император Калигула на их фоне кажется жалким шалунишкой. И вам останется только сглатывать слюни и вспоминать, как на прошлом таком междусобойчике вы славно развлеклись, ублажая жену начальника регионального департамента, вашего прямого руководителя, небожителя, равного Зевсу, Юпитеру, Митре, Солнценосному Ра, на супругу которого, подобную божественной Гере, вы преданно смотрели сверху вниз, чуть ли язык не высунув от подобострастного умиления, придавленные той ослепительной аурой власти, что излучает гордо плывущая по корпоративным коридорам супруга «самого». Но так было вчера, а сегодня ты знаешь, что эта недоступная для тебя особа (вчера) на самом деле обычная блудливая извращённая сучка, чьи сексуальные фантазии могли бы без всяких проволочек пополнить арсенал палача. Спросите, а как это отразиться на вашей карьере? Карьера ваша после этого резко пойдёт в гору. Да как же иначе, если твой вчерашний небожитель так же развлекался в отдельной комнате с твоей женой. И все у тебя после этой вечеринки будет хорошо, кроме одного. Нет-нет, да и мелькнёт при взгляде на супругу, заботливо кормящую двухлетнюю дочурку, неприятно-крамольная мыслишка: «как у них было там с боссом?», мелькнёт мимолётно и исчезнет, канет в топь подсознания, благо через управляющего отделом, вышестоящий босс выкажет тебе очередное своё милостивое расположение, подкреплённое маняще поблескивающей кредитной карточкой с нехилой добавкой к твоему банковскому счету.

Однако кроме этих, внешне приятных и благопристойных пригородов существовали и другие. В них шла безжалостная борьба за выживание и принцип «сдохни сегодня ты, а завтра я» был для здешних жителей основополагающим. В прошлом их называли «трущобами», теперь, на полицейском жаргоне они именовались «отстойниками», «калосборниками» и «вонючими топями». Для полицейских служба здесь шла год за три, применение оружия разрешалось без ограничения, права подозреваемых зачастую зачитывались над трупами,

…была у полицейских такая забава, соревнование и привычное развлечение как стрельба людям в спину,

да и полиции в обычном понимании этого слова не было. «Отстойники» по Исключительному Превентивному Закону Сурова-Дитриха-Кана относились к местностям скрытых боевых действий,

…читай: перманентная партизанская война,

и вся полнота исполнительной власти на этих территориях передавалась особым полицейским формированиям без изъятий и ограничений. Во всех «отстойниках» были учреждены чрезвычайные полицейские комендатуры, исполнявшие функции и обязанности муниципалитетов, на территории которых находились соответствующие «вонючие топи», в распоряжении комендатур, помимо линейных подразделений полиции, имелись специальные мобильные отряды, вооружённые самым современным оружием,

…зачастую в армию оно поступало много позже,

передовым транспортом и самыми новейшими средствами связи. Кандидаты в эти специализированные команды отбирались и обучались по программам отбора и обучения бойцов имперских «элитных королевских убийц». Для чего из Империи ГИСЛИ были выписаны лучшие инструкторы, доки в творческом использовании «специальных методов ведения боевых действий» и специалисты по тактике и стратегии войн в условиях густонаселённых мегаполисов. Униформу в мобильных отрядах предпочитали «цвета полуночи», а кокардой и отличительным знаком признавали «мёртвую голову» перечёркнутую наискось беспощадной молнией. Бойцы мобильных отрядов любили фотографироваться,

…обожали групповые снимки в полном вооружении на фоне своих бронированных патрульных машин, повешенных трупов и костров, сложенных из конфискованных книг, «боевых спайсов» и обычных наркотиков,

и поражать многострадальных обитателей «отстойников» выстрелами в спину «при попытке к бегству», либо «при сопротивлении представителю власти, осуществляющему административное задержание лица, подозреваемого в совершении противоправного акта, выразившегося в…».

Они были судьями и присяжными, обвинителями и адвокатами, палачами и могильщиками, они были всесильны, но не всемогущи, потому что… Потому что в «отстойниках» существовала сила, способная на равных бороться с всесильной полицией. Она не имела единого центра и единого командующего, у нее не было общего интереса и общих целей. В официальных бумагах она именовалась «организованным преступным сообществом», среди своих была известна как «братство». Группы и группировки, банды и преступники-одиночки, входящие в ОПС, обычно готовые ради собственной выгоды на любую подлость и обман, однозначно сходились в ненависти к полиции и вели с ней не прерывающуюся ни на секунду войну. В этой войне не было линий фронта и не было тыла, здесь напрочь отсутствовал какой-либо нейтралитет. Никто не мог уклониться от борьбы, каждый принимал чью-либо сторону, и если находился тот, кто заявлял, что он-де ни при чем и «это всё ваши чёртовы проблемы», долго такой чудак не жил. И не важно, кто был его убийцей, исполнители ли братства, или полицейские, главное, всем сомневающимся и колеблющимся преподавался жестокий наглядный урок: «непричастных нет».

Натурам впечатлительным могло показаться, что в «отстойниках» постоянно гремят взрывы, трещат автоматные очереди, на улицах лежат неубранные трупы и кровь течёт по мостовым бурными потоками. Отнюдь. Конечно, перестрелки случались часто: то парни из конкурирующих банд чего-нибудь не поделят, то полицейские устроят рейд, а то и грабители залётные приведут на хвосте погоню в надежде скрыться в хитросплетении захламлённых улиц от вцепившихся намертво агентов летучих бригад криминальной полиции. И трупы бывает лежат на мостовых, но это, в большинстве случаев, жертвы полиции и убийцы их не таятся, несуетливо подходят, пинают, удостоверясь, не жив ли ещё человечек,

разговаривают по рации, прижимая наушник пальцем к уху,

автоматы подняты стволами в небо, приклады опираются на кожаные подсумки, указательные пальцы подрагивают на спусковых крючках. Лица скрыты под чёрными масками, только глаза мёртво поблескивают из узких прорезей и взгляд из-под прищуренных век острый, как бритва, подозрительный, злобный.

Дожидаются труповозку, ходят вокруг убитого, кружат молча, словно стервятники. В отдалении стоит патрульная машина и стрелок, высунувшись по пояс из люка, привычно располагается у пулемёта, длинный хищный ствол которого кажется ощутимо подёргивается от неутолимого желания исторгнуть рой злобно визжащих пуль, с лёгкостью разрывающих горячую плоть на брызжущие кровью куски мяса. Наконец подъезжает труповоз, санитары привычно пакуют мертвеца в плотный прорезиненный мешок, со свистом застёгивают молнию, подхватывают безвольно провисающий куль, забрасывают в кузов.

Полицейские отъезжают вслед за труповозом. Улица пустеет и через некоторое время в пустых оконных проёмах робко появляются головы аборигенов. Оглядевшись, аборигены спускаются вниз и вскоре улица снова полна жизни.

…Братство после себя следов не оставляет. Его исполнители работают скрытно и основательно. Жертвы братства попросту бесследно исчезают. Таким образом братство предупреждает, устрашает, наказывает, поддерживает лояльность и добивается покорности. Надо ли говорить, что молчание здесь признается высшей добродетелью?

 

Кредит за вход, за выход — два

От шлегелевой таверны до ближайшего «отстойника» было немногим больше километра. С большей долей вероятности, старик пришёл оттуда и там он постоянно обретался. Сложность была в том, что человеку с воли, входящему в «отстойник» не обойтись без проводника. Проводник — его страховка, билет в оба конца, надежда на то, что он вернётся обратно живой и здоровый. Кроме того: он и гид, и живое удостоверение личности, и переговорщик, если потребуется. Не всякий житель «отстойника» может быть проводником, обычно ими становятся люди, знакомые с братством не понаслышке. Работа проводника построена на доверии, уважение в братстве трудно заслужить и очень легко потерять. Проводник похож на лоцмана, чья обязанность провести судно длинным извилистым фьордом, между скрытыми мелями и подводными скалами. От его искусства договариваться зависит, останется ли он сам и человек, которого он сопровождает жив, либо умрёт. Хороших проводников можно было пересчитать по пальцам, отличных проводников в северном «отстойнике» было всего трое и они работали непосредственно на руководителей самых влиятельных банд братства, входящих в «консорциум», своеобразный высший совет, созданный для урегулирования споров между членами преступного сообщества. Прочие считались проводниками неплохими, по-крайней мере до тех пор, пока их, или их клиентов не убивали. Они составляли основную массу посредников, с которыми приходилось иметь дело людям, желавшим по разным причинам попасть в «отстойник» и выбраться из него живым.

Кайсар готовился к вылазке вдумчиво и основательно. Выложив из куртки все лишнее, в том числе и документы, он разложил по карманам запасные обоймы, лейкопластырь, несколько пакетов антисептических бинтов, упаковку таблеток от головной боли, антидот в вакуумном шприце, упакованном в прочный керамический пенал, освежающие дыхание пластинки «Эклипса» (вместо зубной щётки и пасты), две плитки энергетического шоколада, коробочку полевого дезинфектора воды, очки ночного видения, карманный переводчик и металлическую цепь-поводок с гирькой. Деньги, общей суммой в пять тысячи кредитов, свёрнутые в тугую, перетянутую резинкой трубочку, он спрятал в специальный карманчик, пристёгнутый сбоку булавкой к подкладке куртки. Надев бронежилет и поверх него наплечную кобуру с двумя тяжёлыми автоматическими пистолетами,

…в тех краях оружия мало не бывает,

Кайсар облачился в куртку, скрывшую его арсенал средств индивидуальной защиты и нападения за нейтрально-серой синтетической тканью.

Знакомый ему проводник жил в подвале на пересечении проспекта Дев-Дароносиц и улицы Вечных Кипарисов. Кайсар познакомился с ним через Плевка Липского, фартового грабителя, обвинённого в серии кровавых убийств, произошедших в районе, где он обычно промышлял. Липский, стоя на коленях и размазывая по лицу слезы, сопли и кровь из разбитого увесистым кулаком дознавателя носа, клялся и божился, что на такие зверства он не способен, что да, случалось и ему убивать, но лишал жизни он просто и незамысловато: «ножом в живот и разбежались». Дознаватель ему не верил, так как у него был свидетель, утверждавший, что своими глазами видел Липского, убегавшего с места последнего убийства с огромным мясницким топором и окровавленной пилой-ножовкой в руках. Липский, у которого совсем уже сдавали нервы, исхитрился связаться с подельниками на воле, а те вышли на Кайсара и предложили ему за солидное вознаграждение доказать невиновность угодившего в нешуточную переделку кореша. Кайсар не горел большим желанием спасать незадачливого грабителя от смертной казни, но здесь его интересы невольно совпали с интересом Липского, и он взялся за это дело, не отказавшись и от липского гонорара. В итоге оказалось, что убийства совершал мутант-обращенец, бежавший из карантинной зоны «Гамма I» под видом охранника на корабле, доставлявшем гарнизону продукты и почту. Высадившись в порту Стефании он, ошалев от нечаянной свободы, занялся привычной резней, позабыв о всякой осторожности, и, если бы не тупость и нерасторопность местной полиции, не желавшей верить россказням о двухметровом чудовище, пластающем людей длинными саблеобразными когтями, был бы по горячим следам отловлен и возвращён по усиленным конвоем обратно на «Гамму I». Кайсару удалось выследить логово мутанта, где он отсиживался между убийствами. Его грамотно оформленное заявление, подкреплённое аудио и видео записью, позволило Липскому избежать плазменного распылителя, но не спасло от тюремного заключения,

…уж очень много лишнего наговорил на себя Плевок, спасая свою жалкую душёнку,

мутанта отловила команда загонщиков, вызванная в спешном порядке Департаментом полиции Стефании, после того как…

в общем, полицейские решили взять обращенца самостоятельно, не прибегая лишний раз к услугам специалистов по извращённым формам жизни. Рано утром логово выродка было оцеплено превосходящими силами полиции, охранителями нашими, доблестными и бесстрашными, и сам директор Департамента, лично, собственной персоной, кряхтя и шумно отдуваясь, взобрался на полицейский бронеавтомобиль, с тем, чтобы в матюгальник потребовать от злобной твари сдаться полиции доброй волею. В случае добровольной сдачи, он, директор Департамента, лично, под честное слово полицейского, гарантировал мерзкому обращенцу жизнь, безопасность, и справедливое судебное разбирательство с перспективой провести оставшиеся годы, сколько бы их ни было, в отдельной камере с видом на море в самой охраняемой тюрьме сверхстрогого режима. В случае отказа сдаться, он, директор Департамента, лично не обещал ничего, кроме смерти. Противоположная сторона с ответом не спешила. Мутант-обращенец стойко держал паузу. В томительном молчании истекали отведённые на размышление пять минут, после чего директор рассчитывал либо заковать сдавшегося на милость закона преступника в кандалы, либо взять логово мутанта штурмом. Полицейские и бойцы группы огневой поддержки ещё напряжённо всматривались сквозь оптику прицелов в тёмную глубину берлоги, директор, стоя на броневике, ещё следил за неторопливо бегущей очередной круг секундной стрелкой, представляя, как он, мужественно взмахнув рукой, решительным голосом даст команду для начала операции захвата и как выйдут вечерние газеты с его фотографией на первой странице, над которой большими выпуклыми буквами во весь лист будет начертано: «Бесспорный успех столичной полиции», и ниже, под фото, восторженный журналист напишет что-то вроде этого:

«Под непосредственным начальством директора столичного Департамента полиции, самолично возглавившего операцию по силовому задержанию серийного убийцы, в ходе блестяще проведённого силами полиции и группы огневой поддержки, в считанные минуты и без серьёзных потерь был захвачен маньяк и расчленитель трупов, известный под кличкой «Полуночный мясник», превративший до того тихие и безопасные улицы столицы в царство ночного ужаса и террора…»

…а стремительно вырвавшийся из своего гнезда,

…логова, берлоги,

мутант-обращенец уже крушил выстроенные для прикрытия патрульные машины и расшвыривал, топтал, отрывал головы и конечности служителям закона. Тишину разорвали вопли умирающих людей, суматошный вой сирен, беспорядочная стрельба, гулкое уханье ручных гранатомётов и шипящее шорканье лазерных вспышек. Взрывы, мельтешение разноцветных молний, летящих во все стороны, пунктирные линии трассирующих, вперемежку с разрывными, пуль, скачущие зайцами человеческие фигурки, расползающиеся раненые и над всем этим безобразием возвышался взмахнувший было рукой, да так и завершивший движение директор Департамента полиции, поражённый быстротой и силой, с которой обезумевший от безнаказанности выродок крушил все и вся вокруг себя. Отдадим директору должное: соображал он быстро. Едва успев осознать, что броневик, в сложившихся обстоятельствах, не самое лучшее место, директор в следующий миг оказался на асфальте. Бросившись вниз и резво двигая коленями и локтями, он забрался под днище бронеавтомобиля и там затаился, пережидая бушующий на поверхности, гибельный для всего живого ураган исходящей яростью мускулистой плоти. Шум боя постепенно стихал, обращенец гнал потрепанные остатки полицейской армии по проспекту к центру города. Директор выбрался из укрытия. Оглядевшись, он с тоской осознал, что карьера его только что завершилась…

…пока директор, спотыкаясь о трупы и скользя по мокрому от крови асфальту искал, из чего бы ему застрелиться, Плевок Липский, нервно оглядываясь на застывшего у двери комнаты для посетителей охранника, рассказывал шёпотом Кайсару об одном верном человечке.

— Конкретно полезный кент, — сипел Плевок приглушенно, — реально в теме, расклады ему все известны. Ежели, тебе, скажем, в стойняке проблему решить надо, иди сразу к нему. Лохи, те сразу к «дяде» попруться, или вообще, у «папы» нарисуются, фраера долбанутые. Таких потом долго ищут и не всегда находят. Умные как делают? Выясняют, к кому, зачем и кто будет перед старшими слова правильные говорить. Вот этот человечек и знает, какое слово правильное, а какое фуфловое, как базар держать, кому косырять надо, а кому и понтово вкручивать сойдёт. Очень уважаемый в округе человек. Ты его слушай и правилова на тебя ни в жисть не накинут. Найдёшь его аккурат на углу, где блевотница со свинарником сходятся. Кентуется он в подвале, под крысятника рисуется и крысятник за ним тянется, но это так, для хаера, отмазка хилая. Главная его маза, верняк, и верняк он железный. Другие разные понты кидают и кость режут, мол, дело знаем и непонятки всякие перетереть без проблем можем, а как до дела дойдёт, кранты, без понятия лохи, и цена им кредит рваный. Себя в дурку положат

«положить в дурку» значит погибнуть (умереть) глупо, напрасно

и тебя под ствол подведут. Ходить к нему днём надо, — Плевок подозрительно взглянул на дверь, — днём его застать легче. Работа у него ночная, — Липский криво усмехнулся. — Ежели соберёшься к нему, не забудь бумажку кредитов в десять. При встрече свернёшь её вчетверо и угол, который в центре должен быть, надорвёшь полукругом. Это будет для него паролем. Развернёшь деньгу и на стол положишь. Ежели он деньгу возьмёт, значит, согласился тебе помочь, если на пол сбросит, разворачивайся и уходи. Разговаривать в этом разе с ним бесполезно и себе дороже. Он верняк терпеливый, но злопамятный. Положим, начал ты с ним базар гнилой разводить, предьявы кидать, угрозы высказывать, он тебя выслушает и промолчит. Выйдешь ты после этого наверх и все… Пропадёшь ты, фраерок накрученный, и никто не вспомнит, что ты землю эту недавно топтал. Заодно и меня на дно утащишь, потому что за дурака всегда крайний отвечает, тот, кто этого дурика к верняку отправил. Верняк в силе, шепнёт кому надо и крайнего всегда отыщут. Не было такого случая, чтобы крайний в отмазке ушёл. Закон держит крепко: крайний за дурика ответит, иначе псам не жить. Не найдут псы крайнего, сами за него пойдут. От псов пощады не жди. Понял, чем я рискую?

Человечек Липского действительно оказался весьма полезным и, что слегка заинтриговало Кайсара, обладающим неуловимым шармом интеллектуала, проявляющимся ненароком в манере держаться, выстраивать фразы, вдруг проскакивающим в разговоре логически выверенном заключении. Ну, совсем верняк Плевка не походил на того терпеливого и вместе с тем злопамятного типа, без сожаления сдающего лоханувшегося клиента псам братства. Чувствовалась в верняке уверенность, свойственная выпускникам солидных, с многовековыми аристократическими традициями, учебных заведений, что-то вроде Старого Кембриджа Земли или Технологического Практикума Урании. Таких людей узнаешь даже в обносках, только встречал ли кто-нибудь когда-нибудь их в трущобах? Традиционно они населяют верхние этажи мега и мультикорпораций, но никак не подвалы и бродят в «отстойниках». Кайсар с интересом приглядывался к верняку, собираясь все-таки собраться с духом и расспросить однажды проводника о его прошлом. Решив, наконец, что такой момент настал, Кайсар, во время очередной встречи уже раскрыл было рот, чтобы задать тот самый, не дававший ему покоя вопрос, как проводник, отвлечённый шумом, доносящимся с лестницы, резко прервал беседу и направился к выходу, громко интересуясь, какой это там сволочи вздумалось греметь своими костылями. Судя по дальнейшему разговору, спустившаяся в подвал сволочь была в своём праве. Кайсар, как не прислушивался, слов разобрать не мог, гость говорил вполголоса, тоном брезгливо-повелительным, верняк отвечал ему подобострастно-льстиво. Несколько раз занавеска, отделявшая закуток, отведённый под кухню от остального помещения, слегка отдёргивалась и Кайсар ощущал чей-то недобрый взгляд, от которого по позвоночнику бежали холодные мурашки и несуществующая шерсть на загривке вставала дыбом. Насмотревшись, гость задёргивал занавеску и неприятный разговор возобновлялся. Посетитель давил и угрожал, проводник скуля и повизгивая по-щенячьи, оправдывался. У Кайсара неприятно-тоскливо заныло под сердцем. Он отчего-то решил, что за серым, нестираным куском полусопревшей ткани, прямо сейчас решается его дальнейшая судьба, жить ему или умереть, здесь и сразу. Кайсар осторожно просунул руку под мышку, нащупывая рукоять пистолета, готовый стрелять в любую минуту. Голоса за занавеской смолкли. Кайсар, задержав дыхание, со свистом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и так же осторожно убрал руку от оружия. Верняк вернулся за стол, сел, опустив голову. Просидев в таком положении несколько минут, он, оторвавшись от созерцания рассыпанных крошек хлеба, посмотрел в лицо Кайсару. Глаза в глаза, жёстко и беспощадно. Этот взгляд был честным и откровенным ответом на незаданный вопрос. И подтверждением слов Липского. Такой может. Легко и без всякой жалости. Будь с ним очень осторожен, Лу.

 

Пройдя долиной смертной тени…

— Выйдем ночью. Через пять с половиной часов, — верняк выложил на стол старинные карманные часы и постучал по стеклу грязным обломанным ногтем, показывая, в котором часу им надо будет выходить.

— Можешь пока отдохнуть, — усмехнувшись он показал на топчан, покрытый старым грязным одеялом. Если не побрезгуешь, конечно.

— Безусловно, побрезгую, — ответил Кайсар, — может, там блохи… и клопы впридачу.

— Блохи есть, — сказал верняк, — куда нам без блох, блоха тварь живучая. А клопов нет, нет у нас клопов. Клопов мы выводим. Дохнут клопы от этой дряни, — верняк показал пурпурно-жёлтый баллончик с угрожающими надписями, а блох эта гадость не берет.

— Живучие твари, — повторил верняк с сожалением.

— Не хочешь, тогда сиди, — сказал он, надевая плащ и набрасывая на голову капюшон. — Я отойду ненадолго. Узнаю, захочет ли «дядя» с тобой встретиться. «Дядя» у нас теперь другой. Прежнего «папа» отправил на повышение, да только не дошёл тот «дядя» до своей новой хаты. Взорвался… от радости, наверно. Очень его радость разбирала в последнее время. Рванул и дерьмом собственным все вокруг забрызгал. «Папа» сильно его жалел. Похороны, поминки, гранитное надгробие. Даже всплакнул по-старчески. Куда же я, говорит, без моего верного Хрипатого Джевонса, ведь лучше него никто крыши не держал и предъявы миром не разруливал. Причитал, причитал и поставил на хозяйство Костолома Чарли Пёрселла. Костолом не Хрипатый, с ним говорить трудно. Ушибленный Костолом Пёрселл, причём на всю голову сразу. Сидит тихий, чисто блаженный, весь словно изнутри светится. Выслушает тебя, и скажет, не повышая голоса, елейно так скажет: «Кончайте его, братики, не нравится он мне». Тяжело с Костоломом разговаривать, — верняк приподняв капюшон, с надеждой глянул на Кайсара.

Кайсар в ответ промолчал.

— Я предупредил, — вздохнул грустно верняк. — Оружием зря не размахивай. Клиенты ко мне нервные ходят, не любят они, когда им оружием угрожать начинают. Будут вопросы задавать, где я и когда буду, отвечай… сам знаешь, что ответить.

Кайсар кивнул.

— Ну, я ушёл, — сказал верняк.

Кайсар придвинул ближе часы, оставленные верняком. Подумав, вытащил пистолет, снял с предохранителя и положив его рядом с часами, развернул дулом к двери.

Ждать ему пришлось долго. Сначала Кайсар терпеливо сидел на стуле, изредка поглядывая на циферблат часов, потом принялся расхаживать по подвалу, считая шаги, кругами слева-направо, затем справа-налево, и по диагоналям. Когда бесцельное хождение ему надоело, он взялся отжиматься. От пола, на ладонях и на кулачках, пружинисто подбрасывая туловище вверх, с хлопками. Бодро выпрыгивая из положения лежа, становился в стойку и молотил воздух, пригибаясь, финтуя, бил прямые, хуки и апперкоты, представляя противника, вёрткого, крепкого и отчаянно выносливого, стойко выносящего его удары. Бам-с, Кайсар проводит серию: прямой в челюсть, следом хук справа и левым локтем в челюсть сбоку. Раскрытой ладонью в сердце, левой, сжатой в кулак, в солнечное сплетение, правым кулаком в печень и не останавливаясь, удары ногами: лоу-кик по правому бедру, ребром стопы в голень, прямой останавливающий в живот, боковые с проносом по рёбрам. Остановился отдохнуть, посмотрел на часы. Прошло всего полтора часа. Делать больше нечего. Кайсар вернулся за стол. Тоскливо текли минуты, медленно складываясь в часы. Кайсар героически боролся со скукой, не давая себе задремать придумыванием различных умственных развлечений, от мысленного соединения предметов, окружающих его, в многоугольные фигуры, до многократного пересчёта расставленной на столе посуды. Он настолько увлёкся прихотливой игрой ума, что не услышал, как вернулся проводник.

— Собирайся, парень, — верняк, не снимая плаща, сел напротив. — «Дядя» согласился на встречу. Сказал: «Приведи ко мне фраерка залётного, хочу, сказал, послушать, чего он мне такого важного пробулькает».

— Идти, так идти, — сказал Кайсар, засовывая пистолет в кобуру. — Веди, верняк.

— Ты, вот что, — проводник придержал Кайсара, ухватив за ворот куртки. — Ты у «дяди» сиди тихо, молчи, пока не спросят и руками слишком не размахивай. В глаза ему прямо не смотри. И спиной к нему сразу не поворачивайся. Лучше до выхода задом пятиться, чем червей могильных кормить. Все понял или надо повторить?

— Повторять не нужно, — сказал Кайсар. — Запомнил.

— Ну, если нет надобности, тогда пошли…

Они выбрались из подвала и зашагали в темноте по пустому проспекту мимо мрачных пустых домов, провожающих их слепыми глазницами разбитых окон, из которых тянуло могильным холодом. С наступлением ночи всё живое исчезало с улиц, уходило в подвалы и на верхние этажи домов, забивалось в самые глубокие норы, затихало и затаивалось до утра. Ночью безраздельно правили три силы: полицейские патрули, братство и крысы. Впрочем, сами крысы придерживались иного мнения. Вездесущие грызуны считали, что истинная власть в трущобах принадлежит исключительно им, благодаря, прежде всего, их численности, бесстрашию и поразительной живучести. О крысах в «отстойниках» рассказывали невероятные истории. Говорили о геометрически правильных колоннах, марширующих по дорогам и исчезающих при появлении человека, о живых мостах, построенных лишь для того, чтобы крысиная королева могла спокойно перебраться через канал, заполненный сточными водами, о подземном крысином городе, населённом мириадами серых тварей, живущих в построенных ими домах, формой напоминающих сужающиеся кверху конусы. Говорили о крысиных охотах на людей, в которых крысы действовали совершенно осмысленно и очень по-человечески. У охотников-де существовало чёткое разделение ролей: одни выступали загонщиками, другие ждали искусно направляемую крысиными «егерями» жертву на специально отведённых номерах. Говорили о вещах вообще фантастических и сами потешались над тем, о чем говорили. Кайсар к таким рассказам относился скептически, а вот проводник в их правдивости не сомневался. Не удивительно, он и не такое видел…

Внезапно впереди сверкнул острый луч прожектора, осветил на несколько секунд проспект и воткнулся вертикально в небо тонким белым столбом света. Проводник резво упал на колено, прошипел зло:

— Пригнись, с-сука. Полиция!

Огляделся, дёрнул Кайсара за рукав.

Быстро. За мной, — пригнувшись, рванул к ближайшему подъезду. Кайсар на полусогнутых устремился вдогонку.

Они заскочили в дом, вжались в стену, затаились.

— Дыши тише, — шепнул верняк, — и постарайся меньше двигаться.

Сначала они услышали далёкое урчание двигателя. Звук нарастал и вот, мимо них, неспешно проплыл длинный восьмиколёсный полицейский броневик, обдав волной горячего воздуха, смешанного с по-весеннему свежим запахом синтетического топлива. Пунктир кроваво-красных габаритных огней, отмечавших линию крыла, напоминал освещённые иллюминаторы кают, отчего сам броневик был похож на океанский лайнер, идущий сквозь тропическую тьму. Два прожектора, установленные на носу и на корме броневика были пригашены, но могли вспламениться в любой момент безжалостно-слепящим светом, стоило только операторам, скрытым в теплом чреве боевой машины, обнаружить на тактических экранах потенциальную мишень.

Полицейская машина уползла в темноту, однако верняк оставался на месте, прислушиваясь к затихающему рокоту мотора. Дождавшись, когда звук почти стих, он, стараясь не шуметь, покинул убежище. Застыл, сосредоточенно вслушиваясь, пока не убедился, что патрульный броневик действительно уехал, а убедившись, подозвал Кайсара. Детектив выскользнул на мостовую.

— Прямо, — сказал верняк и они пошли дальше по проспекту, затем проводник свернул налево и они углубились в лабиринт, составленный из узких улочек, сквозных дворов, одинаково тёмных и незапоминающихся, лестниц, ведущих наверх и лестниц, ведущих вниз, чердаков, крыш, карнизов, подсобок, пожарных выходов, детских площадок, мусорных свалок, подземных парковок, нагромождений металлического лома и пустых гаражных комплексов. Необходимость идти вдоль мрачных рядов приземистых, кое-где разрушенных боксов, тянущихся на сотни метров необычайно пугала верняка. Он надолго останавливался, настороженно оглядывал заброшенные постройки, решая, пройти ли им прямо или обойти гаражи стороной, на безопасном расстоянии. Кайсар послушно ждал, что решит верняк. Первый встреченный комплекс не вызвал у верняка особых опасений и они безбоязненно миновали его, а вот второй, многоуровневый, пришлось обходить.

Бесконечные плутания по загаженным переулкам, дурно пахнущим свалкам, разоренным квартирам и терриконам строительного мусора порядком утомили Кайсара. Продираясь вслед за проводником между бетонными блоками, он, среди хаоса разбросанных строительных конструкций, поддавшись сюрреалистическому очарованию заброшенной строительной площадки, в порыве параноидального озарения, вдруг отчётливо понял, что верняк его нагло и откровенно дурачит. Скорее всего, он замыслил завести доверившегося ему детектива вглубь мёртвого города и там, растерявшегося, отупевшего от бесплодных блужданий, измотанного и ничего не понимающего, принести в жертву своей безудержной жадности, лишить жизни, распять на роковом алтаре, бедного трепещущего ягнёночка, жалко блеющего о снисхождении, взывающего к справедливости, молящего о пощаде… Бесчувственный дикарь без сожаления вонзит кинжал Кайсару прямо в сердце, кровожадно смотря на бьющееся в предсмертных конвульсиях тело. Затем бессовестно ограбит остывающее тело, стащит с него одежду, заберёт деньги, оружие, всё, что покажется ему ценным, скотине этакой… Кайсар с ненавистью уставился в спину верняка, живо представляя рвущие водонепроницаемую ткань плаща пули…

Верняк остановился. Кайсар налетел на него и очнулся.

— Как-ко-го чёрта?! — осадил детектива проводник.

— Извини, верняк, — виновато пробормотал Кайсар, — задумался и не заметил…

— Чего не заметил? — верняк ухватил детектива за шею, толкнул вперёд, — этого не заметил? Света не увидел? Так смотри… Пришли мы, понял? Пришли. Добрались до паука до нашего, до Костолома…

Верняк вцепился Кайсару в шею крепко, не оторвёшь.

— Не боись, фраерок, — говорил проводник ласково, — я без обману, доставил в целости и сохранности и обратно выведу. Сжимая пальцы, он пригибал и пригибал Кайсара к земле. — Знаю, о чем ты думаешь… Думаешь, грохнуть я тебя решил, на деньги твои позарился… Обманул верняк щегла доверчивого, муфлона рогатого… Так или не так?

— Отпусти, скотина, — Кайсар крутанулся, норовя сорвать руку проводника со своей шеи.

Проводник отскочил назад, выставляя перед собой раскрытые ладони.

— Спокойно, фраерок, спокойно. Видишь, я тебя не трогаю, успокойся…

— Успокоиться, да? — проронил разозлённый Кайсар, выдёргивая из кобуры пистолет, — успокоиться? Да ты мне чуть шею не сломал, сволочь.

— Так ведь не сломал же, — осклабившись, ответил проводник.

— Заткнись, сволочь, — Кайсар остервенело ткнул стволом верняку в подбородок, — урою, гнида…Сдать меня решил?

— Полегче, парень, полегче, — проводник взялся рукой за ствол.

Кайсар дёрнул пистолет к себе. Верняк не отпускал, хищно щерился. Кайсар ожесточённо рванул оружие на себя и грянулся оземь.

— Сволочь! — слабым голосом обложил он присевшего рядом на корточки проводника.

— Чуть не грохнул меня, дура, — сказал проводник укоризненно вздыхая. — Прав был Хрипатый, убойной силы музыка играет, надо подсказать стервецам, чтобы мощность снизили.

— Чего? — вяло поинтересовался детектив, потирая ушибленный локоть.

— Чего, чего, инфразвука, вот чего. Понатыкали тут излучателей. Костолом у них чего-то нервный стал, «папе» жалуется, измену нюхом чует… Говнюк. А мне одно расстройство, любой-каждый пристрелить непременно желает. Ну, чего разлёгся, вставай, дура. «Дяде» тебя представлять буду.

— Так, значит, — отдирая вольно разбросанные члены от земли, думал Кайсар, — прогресс налицо. Точнее, на лице.

— На, вставляй в уши быстро, — сказал верняк.

— Что это? — спросил Кайсар.

— Беруши, — сказал верняк. — Фильтры. Глушит инфразвуковые волны.

— Сука ты, — сказал Кайсар, — почему заранее не предупредил? Я же тебя едва не застрелил?!

Верняк не ответил.

 

Там, где царствует паук

Костолом Чарли квартировал под угрюмого вида особнячком, выгодно господствовавшем над окружающим его ландшафтом. Столь удачным расположением принадлежащей ему недвижимости грешно было не воспользоваться и Костолом Пёрселл использовал стратегически выгодное положение особняка по максимуму. При ближайшем рассмотрение это скучное творение архитектурной мысли оказалось умело обустроенной цитаделью, гарнизон которой мог без труда и достаточно долго сдерживать превосходящие силы противника. Узкие бойницы, основательные баррикады вдоль фасада, несколько рядов колючей проволоки перед ними, перемежающиеся минными полями, пулемётные гнезда на крыше, чередующиеся с безоткатными реактивными орудиями и миномётами. Вход в подземелье представлял собой массивную освещённую арку, охраняемую двумя подручными Костолома, торчащими по обеим сторонам бетонной арки. Появление чужаков вызвало у них неподдельную радость. Они вскинули оружие и поспешили навстречу, держа гостей на прицеле.

— Стоять! Кто такие?

Верняк застыл на месте.

— Покажи лицо, — крикнул первый боевик, наставив винтовку на проводника.

Верняк приподнял капюшон.

— Уймись, Корявый, — миролюбиво посоветовал нервному напарнику второй. — Чего людей зря пугаешь? Вернячок это пришёл, фраерка к «дяде» привёл… Сова предупреждал…

— Усохни, Ластик. — Корявый не желал успокаиваться. — Сова, может, и в авторитете, только мы под Шапаром Рабаном ходим. Мы его приказы выполняем. Рабан мне ничего про верняка и фраера не говорил.

— Фильтруй базар, Корявый. Сова у «дяди» в шептунах ходит, а Шапара с недавних пор по фейсу без объявы на порог не пускают конкретно…

— Чего-то я не догоняю, Ластик. Непонятки у нас с тобой в последнее время образовались. Сдаётся мне, ты в совиные дятломеры записался. Значит, бабло тебе Шапар отстёгивает, а мазу ты за Сову держишь. На Сову, значит, подписался дятлом стукать. Рабана Шапара свалить шнуруете? Да, я ж тебя……. гнойный здесь и урою. Завалю, конкретно….

— Заткни ботало, Корявый… Я Шапара уважаю, всякий скажет. Только все знают, Шапар в масть уже не рулит. Доверия у «дяди» к Шапару больше нет, поэтому его в отстой натурально сливают. Братва трёт, «дядя» Рабану замену ищет.

— Братва ему бакланит… Братва чья?

— Всякая, разная… — примирительно пробормотал Ластик.

— Совиная это братва, Ластик… Сова под Шапара копает… Рогом землю роет, гнида… Чует, падаль, поживу…

— Копает, не копает… Не наши это разборки, Корявый, в натуре… Ходим под Шапаром, будем ходить под Совой, или, вон, под Лосем Гринвичем, Лось нынче в силу входит…

— Оно верно, — выплеснув накопленную злобу, легко согласился Корявый. — Только не по понятиям Рабана валят, — завёлся он снова…

— Чёрт с ним, с Рабаном, — гневно рявкнул Ластик, — с этими чего делать будем?

— С этими? — сказал Корявый. — А что с этими? Веди их к свету, обшмонаем и Сове сдадим…

Ластик приблизился к гостям, чутко слушавшим перепалку охранников.

— Ну, чё застыли, муфлоны? — неласково спросил он, — пошли, шмонать вас будем.

Обыскивал их Ластик. Отдав винтовку напарнику, Ластик взялся за дело основательно и неспешно. Первым попал под раздачу верняк. Покорно раскинув руки, он терпеливо ждал, пока Ластик ощупывал, обстукивал, выворачивал, заглядывал и осматривал его одежду и тело. Разобравшись с верняком, Ластик взялся за Кайсара. Найденное и изъятое Ластик складывал у ног детектива. Кайсар с грустью разглядывал лежащие на земле лейкопластырь, переводчик, очки, антидот, дезинфектор, таблетки от головной боли и с грустью думал, чего подозрительного нашёл охранник в освежителе рта и в чём провинились перед ним стерильно упакованные бинты. Ластик в это время взвешивал уютно устроившуюся на его ладони гирьку. Уважительно хмыкнув, он добавил её в горку и перешёл к пистолетам. — Снимай кобуру, — скомандовал Ластик и Кайсар, скинув куртку, осторожно снял кобуру и так же осторожно передал её враз хищно подобравшемуся Бритому. Заполучив оружие, Бритый ощутимо обмяк. Накинув кобуру на плечо, он почти добродушно сказал, обращаясь к Корявому:

— Зови Сову, Корявый… Клиенты чисты.

Корявый, держа верняка с Кайсаром в поле зрения и под прицелом своей винтовки, вытащил рацию. Пробормотав в микрофон несколько фраз, прицепил рацию к поясу и объявил:

— Сова поднимается, ждите…

Бронированная дверца бункера со скрипом раскрылась, выпустив худого вёрткого мужчину с лицом запойного алкоголика. Судя по тому, как сразу подтянулись и посуровели охранники, это был Сова, великий и ужасный шептун-советник Костолома Пёрселла.

Сова мельком глянул на гостей.

— Это что? — спросил он, тыча пальцем в изъятые у Кайсара вещи.

— У фраера было, — сказал Корявый.

— Собрать, — приказал Сова.

— Так некуда же, — сказал Ластик.

— К себе. В карманы, — сказал Сова.

Ластик обернулся к Корявому.

— Ты шмонал, — сказал Корявый, — тебе и собирать.

Ластик, вздохнув, стал подбирать лежащие на земле.

— Всё, — сказал Ластик, нацепляя на голову очки ночного видения.

— Деньги! — требовательно сказал Сова, щёлкнув пальцами.

Ластик скривился, полез за пазуху и вытянул ту самую, упрятанную в потайном кармане, пачку кредитов. Кайсар машинально хлопнул себя по боку.

— Крысятничаешь, Ластик? — грустно вопросил Сова, отбирая у подручного деньги.

— Да ни в жисть, — сказал Ластик.

— Гляди-и-и, — многозначительно предостерёг Ластика Сова.

— Гадом буду, — клятвенно обещал Ластик.

— За мной, — скомандовал Сова.

Ластик первым сорвался с места. За ним верняк и Кайсар. Замыкал процессию Корявый. С винтовкой наперевес.

Кабинет Пёрселла был пуст и обширен. Судя по убранству, Костолом вёл аскетический образ жизни. Сова остановился у стола. Кайсар и проводник скромно застыли в нескольких шагах позади Совы. Корявый контролировал выход. Ластик охранял конфискованные при обыске предметы. Все ждали, когда прибудет «дядя».

Бесшумно откинулась портьера, обнажая тайный ход и в кабинет вполз Костолом Чарли Пёрселл, поддерживаемый под локоток поджарым телохранителем. Не глядя на присутствующих, он, шаркающей походкой, добрался до стола, сел в предупредительно отодвинутое телохранителем кресло и просидел так некоторое время, не поднимая головы, тяжело, с сипением дыша и покашливая.

Сова почтительно склонил голову. Костолом, отдышавшись, взялся за вещи, отнятые у детектива. Изучая скрупулёзно одну за другой, он, как бы между прочим спросил, не поднимая глаз:

— Сова, мальчик мой, ты их привёл?

— Они здесь, дядя, — ответил Сова.

— Скажи им, пусть подойдут ближе…

— Верняк, — сказал Костолом, с любопытством разглядывая завёрнутые в прозрачную обёртку деньги, — ты кого ко мне привёл, верняк?

— Он просил о встрече, «дядя». Ты согласился выслушать его.

— Кто он, верняк?

— Частный детектив, «дядя».

— Знаешь, почему вас кличут верняками?

— «Дядя», я…

— Затихни, верняк, не гони волну… Верняк — от верности… верным должен быть… помнить, кому должен… Ты помнишь, кому ты должен?

— Помню, «дядя»…

— Что же ты, плесень смердючая, делаешь? Ты ж кого ко мне приволок? Лягашам меня подставил? Продался, курва? — заорал Костолом, брызгая слюной. — Сдал меня с потрохами! Лягаша с собой притащил! Юркие чертенята безумия резво скакали в костоломовых расширенных зрачках.

Сова увлечённо рассматривая ногти на руке, старательно показывал, что он тут абсолютно ни при чем, оказался здесь совершенно случайно и не уходит только из уважения к хозяину кабинета. Верняк тоже не выглядел слишком испуганным. Костолом, в приступе бешенства вскочив на ноги, нависал над столом, гневно поводя глазами.

— Что думаешь, Сова? — неожиданно спокойно обратился к советнику Костолом.

— Да нормалёк, «дядя». Верняк — кент правильный, проверенный. Ему стучать резона никакого. И фраерка этого мы пробили. Не лягаш он, дядя, точно, не лягаш. Детектив. Частный.

— Ну, смотри, Сова, — предупредил Костолом, усаживаясь. Обратив взор на Кайсара, сказал:

— Каркас подайте.

И когда телохранитель исполнил его распоряжение, Костолом, указав на колченогий стул против себя, сказал:

— Садись, милок, садись. Устал, надоело стоять, всё на ногах, на ногах. В ногах правды нет, так ведь, верняк? Сова, а ты выйди. И вы, сынки, идите, поскучайте за дверью.

— Не нравится он мне, — сказал Костолом, — иуда. Продаст, не поперхнётся. Но умный, умный… За ум пригрел его, приблизил. Может зря? Что мыслишь, детектив?

— Не знаю, — честно ответил Кайсар.

— И я не знаю, — опечалился Костолом, — а вот держу, не доверяю. Не доверяю, а советы слушаю. Кушаю, да слушаю, чего он советует… Ладно, милок, в чём твоя проблема?

— Человечка одного я ищу, «дядя», очень нужен мне этот человечек.

— А от меня чего хочешь? Я человекам не сторож, не сторож я человекам, детектив.

— Вот фото, «дядя». - сказал Кайсар, показывая Костолому Пёрселлу снимок.

— Этого, значит, ищешь, — сказал Костолом.

— Его, «дядя».

— Предположим, найдёшь ты его, — сказал Костолом. — Найдёшь и, натурально, представишь тому, кто его заказал. Получишь за него деньги. Сколько ты получишь?

— Обещали не обидеть, — сказал Кайсар.

— Не боись, милок, мне твои хрусты без надобности… — усмехнулся Костолом. — Своих хватает… А с верняком ты как договорился? Сколько он получит?

Кайсар замялся.

— Ну, так сколько верняк от тебя получит? Говори, милок, верняку от меня скрывать нечего. Или есть?

— Я не обманываю, дядя…, - глухо проговорил верняк.

— Притихни! — перебил верняка Костолом, — пусть фраер скажет.

— Пять, — сказал Кайсар.

— Неплохо, — сказал Костолом. — А что касаемо кощея… Приходил ко мне этот кощей, приходил. Губа его привёл и Губа за него подписался. Просил приютить денька на три. Говорил, проблем не будет, перекантуется и слиняет. Я его на постой определил. За хату кощей забашлял сполна. И всё. Разбежались. Больше я того кощея не видел…

Костолом, изумлённо булькнув, умолк на полуслове.

Кайсар оглянулся. Верняк с треском отдирал приклеенную поперек плаща широкую ленту, одного цвета с плащевой тканью и по мере того, как он её отрывал, она обретала объём и форму, знакомую такую форму. Верняк оторвал последний сантиметр ленты и Кайсар определил предмет, который держал теперь в руках проводник. Импульсная штурмовая винтовка Шнайдера, модель «диверсант», с прикладом.

Кайсар нырнул со стула на пол.

— Помнишь Зубастика Форстера, Костолом? — проорал верняк, — Привет тебе от него с того света. Сдохни, падла!

Винтовка жарко плюнула бледно-синим пламенем. Верняк, остервенело скаля зубы, лупил по Костолому Пёрселлу, совсем не обращая внимания на телохранителя, горевшего желанием принять участие в набирающей обороты вечеринке. Он уже собрался было свалить верняка, но тут в дело вступил Кайсар. Схватив со стола хитрую гирьку, Кайсар ловко зарядил ею телохранителю в лоб. Хлоп! ударил по кости увесистый металлический кругляш. Телохранитель выронил пистолет. Кайсар, рыбкой бросившись вперёд, подхватил выпавшее из рук телохранителя оружие и лёжа, снизу вверх, выпустил в заваливающегося на спину телохранителя обойму полностью, и откатился к стене. Наверху прогремел мощный взрыв. В кабинет ворвался Сова, крича истошным голосом:

— «Дядя», нас атакуют!

Верняк, не прекращая стрелять, поворотился и разрезал Сову очередью напополам. Верхняя часть туловища доверенного шептуна упала с глухим стуком. За нею повалились ноги.

— Замочу, суки, всех покрошу на хрен! — бесновался верняк, лупцуя из винтовки вокруг себя.

— Кайсар, покажись, покажись, фраер долбаный. Клянусь, убью не больно! — ревел верняк, ведя плотный беспорядочный огонь. Видимо, снесло ему крышу капитально, сбило с катушек, сорвало резьбу, переклинило напрочь и окончательно. Прячась от невменяемого проводника под столом, Кайсар торопливо прострелил ему голень.

— Я-я-я-а-а-а-а! — завизжал верняк, хлопаясь на бок. Их взгляды встретились и Кайсар немедля выстрелил и на лице проводника стало на одну дырку больше,

лицо проводника украсила аккуратная круглая дырка в сантиметре от переносицы.

Кайсар лихорадочно запихивал обоймы к карман… Взрыв, взрыв, ещё взрыв. Осыпав детектива стеклянной крошкой, лопнули лампы. Моментальный переход от света к тьме ослепил Кайсара, перед глазами, маслянисто переливаясь, поплыли радужные круги.

— Дрянь. Су-у-у-ка, — прошипел детектив, слепо шаря по полу в поисках затерявшегося прибора ночного видения. Уподобившись крабу, он возился в кромешной темноте, ощупывая пространство быстрыми пальцами, с испугом ощущая, как истекает, истончается, тает время, необходимое ему для спасения. Наконец, он зацепил пластиковый ремешок, рывком подтянул очки к себе. Обретя возможность видеть в темноте, Кайсар выскочил из разгромленного кабинета и помчался узкими коридорами к выходу из бункера.

Пронёсшись по пустому тоннелю, он взбежал по ступенькам, с натугой открыл бронированную дверь, с опаской выглянул наружу. Вокруг особняка разгоралось, закипало, заваривалось нешуточное сражение. Боевики Чарли Костолома, засевшие на крыше и за баррикадами, зарядов не жалели, палили почём зря. Шестиствольные пулемёты, визгливо завывая электродвигателями, без остановки поливали свинцовым дождём окрестности, ракеты, срываясь с направляющих, вспарывали воздух острыми крыльями, неслись к невидимым целям, взрывались с оглушительным грохотом, выбрасывая столбы огня и дыма… Только вот противника не было видно. Мелькали вроде бы призрачно-неясные тени, возникали над развалинами и тотчас исчезали. Кайсар ужом выбрался наружу, припав к земле, пополз к уложенным крепкой стенкой мешкам с песком. Надо было отсюда срочно выбираться. Желательно, с наименьшими для себя потерями…

 

Свинцова поступь Командора (лейтенант Колониальной Конной Полиции)

…твердо печатая шаг, чеканной поступью он уверенно направляется к подсобке.

— Черт, забыл закрыться наверное… Пойду, гляну, кого там принесло, — шепчет Папаша и удаляется исправлять допущенную ошибку, не догадываясь, что ошибку эту исправить невозможно. Я мог бы остановить его, однако промолчал, посчитав, что приобретению жизненного опыта возраст не помеха. Шаги неотвратимо приближались к моему убежищу и вот, он возник на пороге, иронично оглядел жалкую комнатку, служившую подсобкой, в которой я надеялся отдохнуть от свалившихся на мои слабые плечи неприятностей, щелчком выбил сигарету из пачки, жестом голливудского героя прикурил, и выдохнув дым, укоризненно произнёс:

— Кайсар, опять ты!

Мог бы хоть раз обойтись без этого заезженного восклицания.

Из-за его плеча испуганно выглядывает старина Шлегель.

— Папаша, дозволь пошептаться с глазу на глаз старым друзьям, — просит он тоном, не допускающим отказа, и старина Шлегель молниеносно испаряется.

— И что мне с тобой делать, Кайсар? — притворно вздохнув, спрашивает он. — Ты словно заноза в заднице, тонкая такая, острая и зазубренная, зудит, дёргает, болит, садиться не даёт, и вытащить нельзя.

— Оставить меня в покое, лейтенант, — отвечаю я, судорожно сочиняя себе непробиваемое алиби.

— Даже не надейся, — он сдвигает шляпу на затылок. — я всегда буду поблизости. Стоять у тебя за спиной, дышать тебе в затылок, ожидая того момента, когда ты лоханёшься по-крупному. Совершишь непростительную оплошность. Такую вот монументальную ошибку, — он показывает, какой просчёт я обязательно совершу.

— И ты её допустишь, поверь моему опыту, Кайсар, ты её совершишь. Непременно. Без всяких сомнений. Железно. Стопудово! — он жизнерадостно хохочет.

— За что такая нелюбовь, начальник?

— Догадайся.

— Я тоже от тебя не в восторге, лейтенант…

Он достаёт плоскую коробочку коммуникатора, раскрывает, пристально вглядывается в небольшой экранчик.

— Ладно, умник, — говорит лейтенант после непродолжительного молчания, — а скажи-ка ты мне, детектив, где ты был, скажем, двадцать минут назад?

— Здесь и был, — отвечаю я, — пил водку. Шлегель подтвердит. Угостил меня Папаша за то, что я ему помогал стены сверлить. Под картины.

— А пыль, значит, от бетонного покрытия.

— Точно так, начальник, сверло попалось тупое.

— И царапина на щеке от отколовшегося осколка.

— Вы чертовски догадливы, лейтенант.

— А если мы спросим у Папаши…

— То старина Шлегель подтвердит мой рассказ…

— и…

— И никаких больше «и» лейтенант. Меня в чем-то обвиняют? Предъявите постановление о задержании. Нет? Ордер на осмотр, выемку, обыск. Тоже нет? Тогда до свидания, лейтенант!

— Па-а-а-па-а-а-ша-а-а! — кричит лейтенант, растягивая гласные.

Шлегель протискивается в подсобку, бочком-бочком обходит лейтенанта, прямо не смотрит, косит глазом, словно породистый конь, только всхрапнуть остаётся для полноты образа и копытом ударить.

— Дружище, — просит лейтенант, — принеси-ка ты нам пива, прохладного, но не холодного, в больших таких кружках, самых больших, какие у тебя найдутся и чтобы были они запотевшие, со слезой, и не местного, стефанийского и, упаси тебя боже, не санкаранского. А принеси ты нам, Папаша, настоящего земного, тёмного ирландского, — лейтенант заговорщицки подмигивает Кайсару. — Говорят тёмное пиво у тебя отменное.

— Что вы, почтенный господин, — смущённо отвечает Шлегель. — Разве можно у нас найти земное-то пиво? Разорительно и не по чину нам такая торговля. Одна пошлина чего стоит!

Лейтенант иронично вздёргивает левую бровь.

— А не обманываешь ли ты нас, братец? — спрашивает лейтенант задушевно, — не дуришь ли ты нас, не вводишь ли нас в заблуждение? Намедни завтракал в твоей харчевне мой осведомитель, так он весьма нахваливал именно этот сорт пива.

— Кроме того, — лейтенант выразительно смотрит на Папашу, — он дружен с оперативниками из окружного Акцизного управления и иногда, редко, но, поверь мне, дружище, метко, делится с ними своими скромными догадками и предположениями. Вельми скуден умом и тщедушен телом, но зело любопытен и наблюдателен, стервец. Проныра и изрядный шельма, этот мой информатор.

— Гнида он, — бурчит под нос Шлегель, — башку открутить. Секундное дело.

— Папаша, — говорит лейтенант, — хватит болтать. Неси пиво. А мы с тобой, Кайсар, продолжим наш милый тет-а-тет.

— Не о чём нам с тобою разговаривать, — отвечаю я, — нет у нас общих тем для разговора.

— Почему же нет? Темы, они как грибы. Всегда что-нибудь да найдётся. Там походишь, тут поищешь… Нет? — изрекает лейтенант и тычет мне под нос коммуникатором. — К примеру, заварушка в северном «отстойнике». Горячий приключился казус и энигматический, само собой. Как, память пробуждается?

— Спит, — безапелляционно чеканю я.

— Жаль, — грустит лейтенант, — что придётся нам её немножко потревожить. Привести в чувство. Растормошить. Растолкать этими самыми… пинками. Размять, развернуть, прополоскать и вывесить сушиться.

— Не поможет, — в тон ему отвечаю я, — сон летаргический.

— Я все же попытаюсь, — лейтенант с надеждой смотрит на меня. — Вдруг мне повезёт?

В кладовку заныривает Папаша с невообразимо большими кружками пива и тарелкой, от души, до краёв, наполненной солёными земляными орешками «чиверс».

— Тёмное, ирландское, — пасмурно возвещает он, — и орешки. За счёт заведения. Ставит с грохотом посуду на кособокий столик и уползает обратно, к себе за стойку, зализывать душевные раны, выть тоскливо на луну и перетирать по новой и без того кристально чистые бокалы.

Лейтенант жадно припадает к кружке. Отпив чуть меньше четверти, отваливается и удовлетворенно икает. Бросает в рот орешки, сыто жмурится.

— Ну, Кайсар, готова твоя память сотрудничать с органами правопорядка в добровольном порядке?

— Не дождётесь, — говорю я, вслед за лейтенантом припадая губами к кружке, подобно рыцарю, благоговейно приникающего к негаданно обретённой чаше Грааля.

— Х-хорошо пошло, — комментирует лейтенант, жмурясь, словно разомлевший в тепле кот.

— Орешки? — двигает он ко мне тарелку.

— Всенепременно, — утвердительно киваю я.

— Так вот, — упрямо подводит меня лейтенант к интересующей его теме, — стряслось этой ночью в северном «отстойнике» небольшая поначалу перестрелка, плавно перетёкшая, — лейтенант чертит ладонью синусоиду, — в форменное побоище. В нормальное такое, в полном соответствии с полевым наставлением пехоты, боестолкновение, переходящее местами в затяжные бои с применением тяжёлого, очень тяжёлого вооружения. Мы, конечно, фиксировали спорадические факты завоза на территорию «отстойника» единичных экземпляров артиллерийских систем в разобранном виде и по частям, но чтобы в «отстойнике» отыскались самоходные бронированные машины, мы этого себе представить не могли. Наш косяк, не отрицаю. Итак, кто нападал, до сих пор точно установить не удаётся, но с чего там заваруха началась, мы выяснили.

— Н-да, — говорю я, — и с чего же она началась?

Лейтенант с минуту молчит, занятый смакованием пива.

— С того, что гость к «дяде» приходил. Не один, конечно, с верняком. С гостя всё и закрутилось. Спустился гость к «дяде», а минут через десять хату, где «дядя» квартировал, штурмовать начали. Правда, «дяди», к тому моменту в живых то совсем уже и не было. Грохнули его. Завалили, со всем ихнем почтением… Не знаешь случайно, кто «дядю» так обидел? Смертельно?

— Откуда мне знать, лейтенант?

— А верняк «дядю» и замочил. Порезвился верняк от души. От «дяди» один черенок обгорелый остался. Но вот кто грохнул самого верняка?

— Вопрос на миллион, — сказал я, берясь за кружку.

— Нет, мы спросим по-другому, — уточнил лейтенант, — кто был тот гость, что пристрелил своего проводника? Случайно оказавшийся в центре чужой разборки? Либо сообщник и/или одновременно организатор убийства?

— Кто вы, мистер Хайдер? — задал я сакраментальный вопрос.

— И кем были нападавшие на бункер? — гнул невозмутимо свою линию лейтенант, — Группой поддержки? Или их нападение непреднамеренно совпало с перестрелкой в «дядином» логовище по времени?

— Проклятые вопросы, лейтенант. Жаль, что они останутся без ответов. Пейте лучше ваше пиво.

— Я оптимист, Кайсар. Считаю, с твоей помощью я смогу на них ответить. Найду логическое и непротиворечивое объяснение. По преимуществу.

— Вы мечтатель, лейтенант. Прекраснодушный и малость наивный, без обиды. По преимуществу…

— Кайсар, а ты весьма занимательный тип. Прости за банальность, я давно за тобой наблюдаю, — лейтенант усмехнулся, — веду, я бы сказал, планомерную и постоянную слежку, собираю информацию и интересуюсь твоим прошлым. Вы несколько таинственная личность, детектив. Возьмём твоё нынешнее имя. First and Last name, как говорили англичане. Лукулл Генрих Моррис Кайсар. Такого человека не существует в природе, Кайсар. Но я с ним разговариваю. Вы — ходячая абстракция, Лукулл Генрих Моррис Кайсар. Но я разберу вас по косточкам и разложу по полочкам. Начну, пожалуй, с Лукулла. Римский полководец, прославившийся фантастическим гостеприимством и феерическими, бесподобно изысканными пирами. Идём дальше. Генрих. Благодарное имя, Кайсар, не так ли? Согласны!? От Генрихов английских, через Генрихов германских, возьмём к примеру, Генриха IV, до Генриха Шлимана и массы других, известный и неизвестных науке Генрихов. Моррис. Тут у меня ничего не нашлось, кроме выведения некоторого логического умозаключения. Я предположил, что это сокращение от Моррисона. Наркоман и рокер. Рок-н-рол, для справки, типичный пример упадническо-деструктивного направления музыки в старой земной культуре. И, наконец, Кайсар. Третья составляющая имени древнего римского полководца и политического деятеля Гая Юлия. Цезаря. Отчего Кайсар? Оттого, что римляне так и произносили. Не Цезарь, но Кайсар. Подведём окончательные итоги. Разгребём сухой остаток. Получается, что вы натуральная фикция, Кайсар, вас просто не существует, вы едва заметное движение воздуха, вы буквально дырка. Дырка от бублика.

— Так уж и дырка…

— Молча-а-а-ть. Продолжаю. Сейчас мы обратимся к фактам. Сухим и нели-це — уф! — приятным.

— Пусть они станут приятными…

Лейтенант глупо хихикает, грозя мне игриво пальчиком.

— Нели-цеп-рпи-ят-… Нелицеприятными, да.

Он обращается к отложенному коммуникатору.

— Итак, — провозглашает лейтенант, — Лукулл Генрих Моррис Кайсар. Настоящее имя и фамилия неизвестна. Планета рождения: Земля. Праматерь Земля, легендарная колыбель человечества. Планетная система: Солнечная.

Для справки. Солнце, звезда типа G3, жёлтый карлик. В современной астронотации: FN 01. Место рождения: Европейский Север, мегаполис Сыктывкар. Год рождения: 2 августа 2758 года.

Слушай, Кайсар, судя по месту твоего рождения, твоё имя должно иметь славянские корни, что-то вроде Ивана или Саши… Нет… Саша…. Хотя, при нынешнем смешении рас и народов, все может быть… Родился, учился, стандартный набор… Вот, становится все интересней и интересней… Как говорится, с этого места и поподробнее… Шестнадцати лет от роду был зачислен в Миддлстоунские Пехотные Казармы, высшее учебное заведение Корпуса Космической Разведки, выпущен в возрасте двадцати двух лет в звании лейтенант-командера КР. Обучался на факультете: дознание и предварительное следствие. Закончил с отличием, направлен в распоряжение Главного управления КР Внешнего кольца колонизации, откуда распределён в Управление КР «Персей», Отдел дознания и следствия дознавателем Управления внутренних расследований, где и прослужил одиннадцать лет, начав службу с дознавателя пятого класса и завершив её дознавателем первого класса. Высший квалификационный разряд. Выше только звёзды. Участвовал в расследовании семнадцати значимых инцидентов, дослужился до звания капитан-командора в чине ордер-командора КР и приватир-следователя по особо важным делам. Входил в межведомственную следственную группу, сформированную для расследования инцидента на Новой Атлантиде, курировал, а затем возглавлял работу сектора оперативного дознания и сбора вещественных доказательств. Через полтора стандартных месяца работа следственной группы была резко и неожиданно свёрнута, личный состав и вспомогательный персонал в спешном порядке эвакуированы, материалы следствия засекречены. Таким образом, тайна событий, произошедших со следователями, а стандартным годом ранее с комплексной экспедицией Корпуса Разведки и Института прикладной ксенологии, была надёжно погребена под толстым слоем архивной пыли и безвозвратно спрятана от возмущённой и встревоженной чудовищными слухами общественности. Тут и начинаются странности, недомолвки, недоговорённости, полуправда и сокрытие истины относительно служащего КР, старшего офицера юстиции Кайсара. Вскоре после возвращения с Новой Атлантиды капитан-командор Л. Г. М. Кайсар подаёт рапорт об отставке, благосклонно и с пониманием принятой лично начальником ГУ КР Внешнего Кольца колонизации полным звёздным командором Д. Л. Сухаревым. Нашего героя с почётом провожают на преждевременно заслуженный отдых, попутно

или приличия ради, а может, чтобы рот заткнуть?

наградив высшим знаком отличия, Крестом Командора в обрамлении Семи бриллиантовых звёзд, с правом ношения формы и с зачислением в действующий резерв Корпуса Космической разведки. С этого момента в биографии теперь отставника Л. Кайсара досадные лакуны и недоразумения возникают все чаще и чаще. Несколько месяцев счастливый отставник ведёт обычный для отставника праздный образ жизни. Поправляет здоровье на солнечных и лазурных курортах Янтаря, путешествует, встречается с давними друзьями и знакомыми по службе и учёбе в МПК, но при этом ни разу, повторяю, ни разу, не появляется в отчем доме, хотя на Земле бывает довольно часто. Он бывает в разных местах на Земле, его видела Америка, Африка, Индокитай, Япония, Австралия, он объезжает почти всю Евразию, от океана до океана. У него на многое хватает времени… на все, кроме одного… он не находит времени, чтобы повидать своих престарелых родителей. Когда же они умирают, душеприказчики безрезультатно пытаются его разыскать. Тщетно, тщетно, тщетно… Он просто исчезает, тает бесследно в глубинах пространства. И вновь проявляется, возникает через несколько лет. Теперь он послушник в Церкви Растафариан-Модернистов.

Для справки: Церковь Растафариан-Модернистов основана в 2661 году группой жрецов-раскольников, недовольных проводимыми Верховным понтификом Вселенской Растафарианской Церкви реформами. Основной и единственной причиной раскола стало изменение в ритуале Священного Вдыхания, произведённое по настоянию Верховного понтифика, в котором теперь вместо освящённой многовековой традицией марихуаны предписано было использовать новомодный супертабак. В результате так называемого Первого разделения церквей, ВРЦ распалась на Церковь Растафариан-Модернистов и Ортодоксальную Растафарианскую Церковь Галактического Просветления и Истинного Постижения, причём настоящих ортодоксов стали именовать отчего-то модернистами, а истинные модернисты, возглавляемые бывшим Верховным понтификом сохранили за собой право называться ортодоксами. Единая некогда Церковь, разъятая надвое волею амбициозного кормчего, с его лёгкой руки была ввергнута в бесконечные религиозные споры, погрязла в непрерывных сварах и склоках, анафемах и контранафемах, соборах и противособорах. Обвинения в прозелитизме и миссионерстве во множестве сыпались с обеих сторон, раздел имущества, начинавшийся в судах, выплёскивался на улицы неудержимой волной мордобоя и погромов. Обстановка накалилась до предела и […] неожиданно для враждующих партий произошло Второе разделение церквей. От ОРЦ ГМП отпала весьма существенная, реформистская часть её, ведомая понтификом Малого обряда преподобным отцом Томбо Наталом. Продолжая дело Великого понтифика-реформатора, отец Томбо постулировал необходимость дальнейшего обновления базисного ритуала растафариан и объявил о наступлении эры прогрессизма и альтруистического плюрализма. В соответствии с выдвинутой доктриной новое направление в растафарианстве получило название Прогрессизма или Обновленчества, а сама церковь стала именоваться Церковью Продвинутых Растафариан — Прогрессистов Истинного Предназначения (Обновленцев). В дальнейшем, в рамках этого религиозного образования соорганизовались, помимо последовательных Прогрессистов (Обновленцев), три ведущих (глобальных) направления: пятидесятники, братья-майораны и братья-минориты. Отличие их от последовательных обновленцев было в следующем — если мейстримовские эпигоны в своих мистериях использовали или привычную марихуану, или супертабак

в зависимости от настроения жреца, проводившего ритуал,

то пятидесятники придерживались строгого паритета, деля свои пристрастия между ингридиентами божественного откровения ровно пятьдесят на пятьдесят, братья-маораны, основываясь на мистическом опыте и солидной исследовательской базе практиковали смешение непостижимой сути всевышнего в пропорциях восьмидесяти процентов супертабака к двадцати процентам марихуаны,

а братья-минориты,

справедливо указывая братьям-маоранам на то, что они в порыве благочестия и излишне ревностного служения зачастую оказываются не в состоянии услышать слабый шёпот божества, изрекающего неоспоримые истины и, забывая, во имя чего подвергают плоть свою и дух испытанию, устраивают безобразные оргии,

вывели, с их слов, абсолютную формулу послушания и почитания, заключающую всю необъятную и непознаваемую квинтэссенцию всеобъемлющего Разума, определяемую в процентном отношении как тридцать процентов супертабака к семидесяти процентам марихуаны.

— Почём словесный водопад, лейтенант?

— По-годи, Кайсар, доберёмся и до главного… П-продолжаю… Итак, мы оставили нашего героя, когда он подвизался в качестве ординарного послушника у растафариан-модернистов. Кстати, как их называют ортодоксы? «укурками»? а ортодоксов? «укурышами»? Извиняюсь, пришлось к слову… Слышал, есть такой анекдот… Встречаются как-то укурок с укурышем, а тут к ним майоран подваливает, вообще никакой…. Так… что-то меня понесло, не туда… Возвращаюсь… Ты, Кайсар, нигде не пропадёшь. Проходит три года и вместо зачуханного и побитого жизнью, чумазого мальчика на побегушках, староватого для хозяйственных подвигов и дежурств на кухне (образно), мы с непонятной тревогой за будущее нашего пострела и неудержимым вслед за тем облегчением имеем счастье наблюдать блестящего жреца, отца-настоятеля кафедрального храма, хранителя Сосуда Священной Эманации и профессора Академии Откровения Последнего Духа ЦР-М. Кажется, уже нас ждёт банальных хеппи-энд, густо сдобренный мещанскими чувственными соплями, но нет, наш пациент не жалует проторенных путей. Он снова пропадает, на долгие пять лет, с тем, чтобы появиться на Стефании с патентом частного детектива и репутацией… Скользкой такой репутации, неоднозначной… то ли городского дурачка, то ли простака с изрядной долей глупости, то ли шута, причём профессионального… Подержанный вид, офис по соседству с «вонючей топью», небольшой счёт в банке и… пентхаус, записанный на его имя в Сити, самой аристократической из аристократических частей столицы. Каково?

— Впечатляет, — при упоминании о пентхаусе мой организм инстинктивно вздрагивает, — но слегка мимо. Пентхаус есть оплата за выполненную работу. Награда за удачно завершённое дело. Признаюсь, получена от криминального авторитета, о чем честно и своевременно информированы соответствующие органы. К сожалению, отказаться от полученной собственности не могу, даже если очень захочу. По причине особой формы договора передачи собственности в дар…

— знаменитый стефанийский казуальный договор обременения, напоминает пожизненное ношение кандалов, весьма похож на клеймение преступника… отличный инструмент мести… Но тебе никто не мстил, Кайсар, отнюдь… тебя поощрили. Кстати, кто сделал тебе столь щедрый подарок?

— Ракетный Джонни, ты же сам прекрасно знаешь, кто…

— В точку. Ракетный Джонни, он же Долговязый Джон, он же Бородавка Джо. Не он ли по совместительству закадычный кореш Плевка Липского?

— А причём здесь Плевок…

— Притом, совсем притом. У Плевка было два лучших друга. Он доверял им безоговорочно. Первый, Ракетный Джонни, свернул дела на планете и с месяц назад перебрался на Внешние спутники, а вот второй… Кстати, ты с ним, случайно, не знаком, со вторым? Конечно, нет… Второй, до сегодняшней ночи, был известным проводником в северном «отстойнике», весьма успешным и чрезвычайно удачливым верняком. Сегодня его убили. А перед тем, как его пристрелили, он собственноручно замочил «дядю», державшего район, примыкавший к КПП городского полицейского Управления, «дядиного» телохранителя и шептуна по кличке Сова. Покойничка, Костолома Чарли, поставил на хозяйство новый «папа», Погибель Горский, наградил за особые перед собой заслуги. Костолом деятельно способствовал Горскому в желании свалить предыдущего «папу», как бишь звали-то его… Форстер, вроде бы… ага, точно… Форстер, по кличке Зубастик. Так вот, наш убиенный проводник состоял у этого клыкастого личным верняком. Забавно, да? При смене власти всех зубастиковых прихлебателей без сожаления списали в расход и было бы логичным предположить, что верняку, как особо приближенному и отмеченному прежним «папой», не светит ничего, кроме пули в затылок и бесплатного места в безымянной братской могиле. Увы, зря торжествовали многочисленные недоброжелатели в своей лютой ненависти, они были жестоко посрамлены. Верняка оставили в живых и, словно в насмешку, отправили в услужение к Костолому Чарли, подлому и вероломному предателю. О чем думал Погибель Горский, поступая таким образом с верняком? Разве он не понимал, что верняк, обязанный зубатому Форстеру всем, обязательно отомстит за смерть свергнутого с трона принципала? Смею предположить, Погибель на это и рассчитывал. Но не о том сейчас речь… не о том…

— Позвольте отгадать, лейтенант. Чья меткая рука, — задаётесь вы вопросом, — отправила на тот свет верняка, кем был тот неведомый стрелок и не находится ли он в настоящий момент прямо здесь, в этой комнате? Сидит напротив меня, наливается контрабандным пивом, усмехается едко-недоверчиво, подло так усмехается, скотина… уверенный в своей безнаказанности!

— Если бы усмехается… Жалкая улыбка, свойственная неудачникам, на большее эта… это не тянет. И хватит меня перебивать. Признаю, мы упустили время, не разобрались сразу в ситуации и подключились к операции на заключительной стадии акта мести, но кое-что удалось разглядеть и нам, благодаря быстро переориентированному спутнику. Снимки с орбиты, с пылу, с жару, прямо эксклюзив. На некоторых из них можно без труда разглядеть спину незнакомца, — лейтенант обвиняюще ткнул коммуникатором в мою сторону, — покидающего место преступления. Я думаю — это был ты, Кайсар… Почему я уверен в этом? Твой внешний вид, свежая царапина, пыль на куртке, бронежилет и пара стволов в наплечной кобуре… даже… ребёнок скажет… что недавно ты побывал… в серьёзной передел-ке.

Лейтенант шумно выдохнул и замолчал. Я вытащил коммуникатор из его ослабевшей руки, пощёлкал клавишами, разглядывая контрастные высококачественные черно-белые картинки. Мда, спина незнакомца засветилась на них весьма чётко и рельефно. Моя спина. Я посмотрел на лейтенанта. Он спал, свесив голову на грудь. Струйка слюны стекала по подбородку.

В подсобку заглянул Шлегель, смотрелся деловито.

— Ушатался, — сказал он и вошёл.

— Шлегель, — нашло на меня внезапное озарение, — ты что ему в пиво подсыпал?

— Таблетки тут у меня завалялись, — скромно потупился Папаша, — у шалав местных отобрал. Повадились в мой бар ходить, клиентов, понимаешь, здесь разводить надумали. Пришлось выгнать, а колеса забыл выбросить.

— Гляди, Папаша, он, конечно, не злопамятный, но чересчур обидчивый, потому всё помнит и обиды не прощает.

— Забудь, Лу, — безмятежно сказал Шлегель, — не бери в голову. Ничего он не вспомнит, разве что пиво заказывал. Но ведь пиво он сам просил, точно? Отоспится здесь, а завтра проснётся, как огурчик. Кружки я уберу, не бойся, не найдут. Ты тоже иди домой, поспи…

Лейтенант замычал и очнулся. Повёл мутным взглядом, сфокусировался на Кайсаре.

— К-кайс-ар, — с трудом произнёс он, безнадёжно пытаясь справиться с заплетающимся языком и спотыкаясь о слова, — намек-н-и, что сл-луч-чило…

— Да ничего не случилось, — ответил ему Шлегель, ласково приподнимая лейтенанта под мышки. — Перепили немного, сейчас пойдём баиньки, отдохнём, проспимся и будем утром снова трезвыми и злыми.

— Вот и поговорили, — подумал я, беря лейтенанта за ноги…

 

Водоворот событий

На город пал густой туман. Зажглись уличные фонари, вспыхнули оранжевые гирлянды воздушной разметки над головой, но сами воздушные трассы опустели — кви-джеты разлетелись по ангарам и близлежащим посадочным площадками. На мостовые выполз наземный транспорт. Прорезая завесу тумана острыми жёлтыми лучами противотуманных фар по улицам столичного мегаполиса покатили медлительные двухярусные автобусы и самодействующие такси. Включились светофоры, заиграли бегущими сполохами разграничительные линии, стрелки, лесенки, зебры пешеходные переходов, пиктограммы дублирующих знаков. Бордюрные камни окрасились тревожным красным светом.

Редкие прохожие безнадёжно тонули в глухой молочной хмари. Кайсар шёл по тротуару. Карман куртки оттягивала бутылка местного пятидесятиградусного пойла, залитого под самое горлышко в плоскую бутылку толстого стекла. Кайсару было о чём поразмыслить на досуге, но желания анализировать случившееся с ним за последние несколько часов у него категорически отсутствовало — ему хотелось тривиально нажраться в зюзю. Сивухи в этом благородном начинании хватало за глаза — бутыль вмещала полтора литра доброкачественного продукта тройной очистки — прозрачного, как слеза ребёнка и без всякого запаха. А если вдруг самогона не хватит, то не беда, припасён на всякий разный случай коньяк, в дубовой шкатулке и с кучей медалей на золочёной этикетке.

Что он и сделал. Придя в офис, не раздеваясь, налил в стакан первача и немедленно выпил. Закусил солёными сухариками, налил снова и нацелился было повторить, как в дверь громко постучали.

— Войдите! — крикнул Кайсар, пряча бутылку обратно в карман.

В дверном проёме возник давешний посетитель.

— Добрый вечер, мистер детектив.

— Сомневаюсь, — сказал Кайсар.

— В чём? — спросил посетитель, снимая шляпу. — Я присяду?

— Садитесь, — сказал Кайсар, — куда душе угодно.

— Вы огорчены, — отметил посетитель. — Как с нашим делом?

— Сомневаюсь, — Кайсар демонстративно достал бутылку, — что вечер добрый.

— Не хочу вас торопить, — сказал посетитель, — но вы нашли старика?

— А сами подгоняете, — сказал Кайсар. — Мы сговорились на семь дней, помните?

— Обстоятельства, — сказал посетитель. — Обстоятельства меняются катастрофически.

— В «отстойнике», — Кайсар плеснул в стакан сивухи, — я ничего узнать не смог. Банально не успел. Там возникли незначительные осложнения.

— До сих пор стреляют, — сказал посетитель.

— Вы за мной следили?

— Отчасти, — не стал отпираться посетитель.

— Искали бы сами, — сказал Кайсар. — Или снова сошлётесь на обстоятельства?

— В данный момент, — сказал посетитель, — мы лишены возможности действовать напрямую.

— Будете? — спросил Кайсар, протягивая визитёру стакан.

— Не пью, — отказался посетитель.

— Так зачем вы пришли?

— Прежде всего, убедиться, что вы живы.

— Я жив. Дальше.

— И продолжите розыск.

— «Отстойник» был единственной ниточкой, позволяющей хоть как-то локализовать объект. А теперь в «отстойник» мне путь заказан. Если честно, я в тупике.

— Решили расторгнуть сделку?

— Не знаю. Может быть. Аванс, в таком случае, оставляю за собой? Впрочем, могу отдать обратно. Минус издержки и сумма утраченного не по моей вине.

— Не торопитесь сдаваться, — сказал посетитель. — Аванс, по договорённости, сохраняется за вами. Касательно объекта. Интересующий нас человек был замечен в районе пакгаузов резервных стартовых площадок суборбитальных грузовых танкеров, примерно в семнадцать двадцать по местному времени. За два с лишним часа до вашей неудачной вылазки в «отстойник».

— Который примыкает к промышленной зоне, граничащей с той самой складской агломерацией. Сто с лишним километров используемых и безнадзорных площадей, ангаров, развязок, подвалов и ещё чёрт его разберёт чего, где можно без труда укрыться, а обыскать нереально, тем более в одиночку.

— Мы предполагаем, что объект в промзоне надолго не задержится. По нашим наблюдениям, искомый индивид перемещается, широкой дугой огибая столичный мегаполис с востока на запад, держась строго окраин, изредка заходя вглубь жилого сектора не дальше полутора-двух километров. Кроме того, он никогда не задерживается на одном месте более, чем на ночь, выходя на маршрут (здесь посетитель усмехнулся) с первыми лучами солнца. Объект крайне осмотрителен, умело маскируется, передвигается скрытно, использует в полной мере своеобразие ландшафта, изобретателен, контактен… без труда сводит знакомство с незнакомыми людьми. Что ещё? Внешний вид объекта обманчив. Пусть стариковская внешность не введёт вас в заблуждение, мистер детектив. Этот… дедуля опасен и неимоверно силён. Быстр и силён, господин Кайсар. Поэтому при близком контакте советую вам стрелять на опережение. Сразу берите и стреляйте. Не раздумывайте. Бейте в какую угодно часть тела, кроме головы. Убить вы его не убьёте, но время выгадаете, чтобы законнектиться с нами. Если вы попадёте ему сюда, в сердце, и он начнёт подавать признаки жизни до нашего прибытия, не паникуйте. Тот, кто пугался, терял драгоценные секунды и… финал, надеюсь, вам ясен.

— Подождите, — посетитель вынул из кейса допотопный бумажный блокнот и перьевую ручку. Вырвал листок, черкнул номер. — Берите. Это приватная линия связи, отлично экранированная от прослушки и надёжно защищённая цифровым криптографическим протоколом. Номер запомните, бумагу сожгите.

— У меня есть ваши номера, — сказал Кайсар.

— Да, я помню, — посетитель убрал блокнот в кейс. — Они больше не актуальны.

— Обстоятельства, — сказал Кайсар.

— Обстоятельства, — веско подтвердил посетитель. — Звонками не увлекайтесь. В идеале — нашли, созвонились, продиктовали координаты и сразу же, сразу разорвали соединение.

— Разумеется, — сказал Кайсар. — Отключусь без промедления.

— И не пейте слишком много. Голова должна быть ясной.

— Я норму свою блюду, — сказал Кайсар, поднимая бутылку. — Вот столько вот выпью и баиньки. А с утра встану как огурчик. Свеженький.

— Не ёрничайте, детектив, — сказал посетитель, недовольно морщась.

— Не буду, — сказал Кайсар, наполняя стакан самогоном на четверть. — Честь имею кланяться.

Приложил указательный палец к уху: — На созвоне.

— Всего наилучшего, — попрощался визитёр.

Посетитель исчез и вместе с ним улетучилось желание напиться. Кайсар убрал початую бутылку в шкаф, уселся в кресло, закинул ноги на стол, бездумно уставился в потолок и незаметно для себя начал прокручивать в уме события минувшего дня. Что-то важное он проглядел, деталь которую он должен был удержать в памяти, но за кровавым водоворотом запамятовал и теперь мучительно силился припомнить. Некое звено, выбивающаяся из общего ряда событий. Он рылся в воспоминаниях — эпизод за эпизодом — выискивая в груде разрозненных фрагментов нужный. Вот оно! Проводник, отдирающий от подола куртки широкую прозрачную ленту. Лента, которая на глазах преобразовалась в штурмовую винтовку. Технология, доселе неизвестная современной науке. Невозможная, но осязаемая. Настолько фантастичная, что закрадывается сомнение в действительности увиденного. И он бы усомнился, если бы не видел эту адскую машинку в работе. С какой скоростью и изяществом она покромсала «папино» тело на куски.

Вопрос. Откуда у простого верняка могла взяться такая феноменальная штуковина, обладающая мощью, явно превышающую ТТХ стандартной шнайдеровской импульсной винтовки. То что это не обычная шнайдеровская винтовка — ясно как божий день. Скорее всего — это нечто, могущее принимать форму и размеры знакомых владельцу орудий истребления. При этом хозяин должен был бы воспроизвести мысленно не один только внешний вид оружия, но и принцип его действия. А с последним у верняка по вполне объяснимой причине была заковыка. Не знал верняк принцип действия импульсной винтовки Шнайдера. И не мог знать, впрочем. Как не знает его и Кайсар. Имеет, конечно, общее представление, но сильно общее. В отличие от верняка, который нажать на спусковой крючок умеет и не более того. Предположим, что эта потрясающая штуко… этот неправдоподобный артефакт функционирует именно таким образом. Что из этого следует? Во-первых, владельцем должно быть нечеловеческого ума существо, во-вторых, создателем подобного артефакта должно быть оно же, в-третьих, это самое фантастическое нечто отработало цель не так, как должна была бы отработать стандартная винтовка Шнайдера. Нам известно, что стандартная импульсная винтовка Шнайдера, равно как и стандартный импульсный карабин Шнайдера, и стандартный автомат Шнайдера, и стандартный ручной пулемёт Шнайдера стреляет капсулированными плазменными зарядами. Любят наши оружейники включать в название своих изделий дефиницию «стандартный» как синоним обозначения «базовая модель», или платформа для широкого спектра модификаций. Модификация та, модификация иная, модификация для пилотов, модификация для диверсантов, модификация для скрытого ношения и модификация для командного состава. Модификация для дебилов и кормящих грудью матерей. Раздельно. Вот модификация для дебилов, а вот для кормящих мамочек. Поэтому. Примем за базовую версию, что артефакт неземного происхождения и артефакт — хамелеон. Идеально копирующий внешний вид, размеры и принцип действия знакомого обладателю артефакта оружия. Мы знаем, что верняк не разбирался в принципе действия винтовки Шнайдера. Следовательно, артефакт располовинил «папу» присущим ему способом, отличающимся от всех практикуемых нами способах умерщвления. Какими-нибудь X-полями, или Z-лучами. Опять же — неизвестными современной науке. Вопрос. Где простой верняк мог ею (этой суперавангардной хреновиной) разжиться? Назовите адрес и считайте меня своим вечным должником…

Он не успел додумать мысль до конца. Выбитое стекло со звоном раскололось о пластиковый настил пола. В офис вошли трое крепких парней, вооружённых длинноствольными крупнокалиберными пистолетами-пулемётами. Характерный облик не оставлял сомнений — Кайсара навестили пехотинцы мафии. Стрижка бобриком, толстые кожаные куртки, отутюженные брюки и ботинки на толстой подошве. Не вступая в долгие дебаты первый двинул Кайсара прикладом в лицо. Кайсар потерял сознание. Очнулся он в тесном багажном отсеке. На лбу вызревала внушительных размеров шишка, пульсирующая боль разламывала виски, запястья намертво стягивала прочная нейлоновая верёвка. Ноги, согнутые в коленях, болезненно затекли. Кайсар сделал попытку хоть как-то распрямиться, но безуспешно — макушкой упёрся в борт. Тогда он вознамерился повернуться на бок и почти сразу же уяснил бессмысленность прилагаемых им усилий. Багажник был до того узок — не развернуться. Оставалось смиренно дожидаться завершения поездки. К счастью (юмор висельника — лучше уж ужасный конец, чем ужас без конца), ожидание было недолгим. Машина резко затормозила. Крышка багажника открылась, Кайсара ослепил яркий свет, его грубо выдернули из отсека, надели непроницаемый мешок на голову и бесцеремонно затолкали в другую машину, не озаботившись развязать верёвку. Кайсар услышал приглушённые плотной тканью выстрелы. Его освободители (а освободители ли?) без жалости избавлялись от похитителей. Этот факт не оставлял Кайсару надежды на благополучный исход дела. Скорее всего, его убьют. Прискорбно. Но прикончат его не сразу. А разделаются с ним только тогда, когда поймут, что у него нет нужной им информации. А это произойдёт очень и очень быстро. Потому что он не обладает нужной им информацией. А они считают наоборот. И когда они поймут, что обманулись… то, может быть, он умрёт сразу, без лишних мучений. Хуже, если они ему не поверят и начнут пытать. А он почему-то уверен, что его наверняка станут истязать в тщетной попытке добиться от него правды. А истина состоит в том, что ему ничего не известно, кроме никчёмных глупостей. «А вы знаете, что у алжирского бея под самым носом шишка?» Грустно, грустно умереть вот так, ни за что. Теперь, напоследок, осталось выяснить, кто же похитил его у похитителей. Кто они, эти пресловутые киднепперы? Ответ не заставил себя ждать. Поездка закончилась. Хлопнули дверцы. Кайсара вытолкнули наружу. Крепкие руки подхватили его с двух сторон. Кайсару нагнули голову и поволокли быстрым шагом прямо и вниз. Люди, тащившие его, нисколько с ним не церемонились. Швырнули на стул, разрезали верёвку, сорвали с головы мешок. Кайсар с опаской приоткрыл глаз. Он был один в пустой комнате. Низкий потолок, серые стены, железный стол, зеркало в полстены, осветительные панели, излучающие мертвенно-белый свет. Никаких сомнений — он находился в допросной и по ту сторону стекла за ним определённо наблюдали. Кайсар подошёл к зеркалу, чтобы наблюдатель или наблюдатели могли разглядывать его, не напрягая зрение.

— Алё! — Кайсар стукнул костяшкой среднего пальца по стеклу, — меня кто-нибудь слышит?

Звонко клацнув открылся замок. Тяжёлая дверь со скрипом отворилась. Судя по толщине брони, он был заперт в подземном антирадиационном убежище.

— Кайсар, Кайсар, Кайсар, — сказал вошедший в допросную лейтенант.

— Офицер Драгович, — ответил Кайсар.

— Присаживайтесь, детектив, — лейтенант раскрыл принесённую с собой папку.

— Я арестован? — спросил Кайсар.

— Арестованы? — лицемерно изумился Драгович. — Напротив, детектив, мы вас освободили.

— Назвать это освобождением трудно, — сказал Кайсар. — Согласитесь, лейтенант.

— Не соглашусь, — сказал Драгович. — Меблировка, конечно, аскетичная…

— Ах, лейтенант, ваша мебель волнует меня в последнюю очередь. Если я, по-вашему свободен, то я могу встать и беспрепятственно уйти. Я встаю и ухожу…

— Сядьте, Кайсар, — тоном, не терпящим возражений произнёс Драгович. — Сядьте, я вам приказываю.

— Что и требовалось доказать, — сказал Кайсар, опускаясь на стул.

— Питание у нас на должном уровне, — Драгович был вежлив и великодушен, — еда простая, но калорийная, кормят три раза в сутки. Завтрак, обед и ужин. Апартаменты, увы, не предусмотрены, однако койку, душ и санузел мы вам предоставим. Насчёт свободы передвижения… Лгать не стану, детектив. Как скоро вы её обретёте, зависит лишь от вашей готовности содействовать органам государственной безопасности.

— О развлечениях, — тут лейтенант разрешил себе улыбнуться. — С развлечениями здесь непросто. Большинству наших, м-м-м, постояльцев, конечно, не до веселья, но вы-то у нас не жилец, а гость, дорогой и желанный, поэтому из развлечений могу предложить это…

Драгович выложил на стол библию в истёртой кожаной обложке.

— Вечные истины, — сказал Кайсар, беря книгу. — Так в чём меня подозревают, лейтенант, если меня в чём-то подозревают? Не соизволите разъяснить?

— Как-то вы подрастерялись, детектив. Что-то не слышу в вашем голосе прежней решимости. Помнится, вчера ночью вы были намного смелей. Смелы до такой степени, что опоили меня какой-то наркотической дрянью.

— Ничем я вас не травил, — буркнул Кайсар.

— Если не вы, то кто? — задал ехидный вопрос Драгович и сам же на него ответил, — Шлегель. Больше некому. Я прав, мистер детектив?

Кайсар предпочёл отмолчаться.

— Ай-я-яй, — сказал Драгович, — Покушение на жизнь и здоровье сотрудника республиканской контрразведки. Каков мерзавец, а?! К слову, давеча вы допытывались, почему оказались в этом тайном убежище?

— Интересовался, — глухо выговорил Кайсар, — да, интересовался.

— А напрасно вы отказались со мной побеседовать давеча в баре этого мерзавца Шлегеля. Я к вам прямо-таки со всей душой, а вы мне, в прямом смысле, в эту распахнутую душу и наплевали… со всего размаха.

— Давеча я был нерасположен для беседы, — сказал Кайсар.

— Когда дело касается государственной безопасности, — сказал лейтенант, — ваше душевное состояние нас интересует в последнюю очередь. Поэтому, — лейтенант включил виртуальный дисплей, — поведайте мне, детектив, об этом человеке. Только не говорите, что вы с ним не встречались, иначе я в вас очень сильно разочаруюсь. Итак, узнаёте? Этот господин посещал ваш офис дважды. Вчера, в четырнадцать пятьдесят две, и сегодня, в двенадцать двадцать четыре. После первого визита вы, Кайсар, попёрлись в «отстойник», где едва не сыграли в ящик, оказавшись в эпицентре грандиозной бандитской разборки, после второго — чуть не стали жертвой похищения. Откуда нам это известно? Чтоб вы уяснили, Кайсар: интересующий нас господин есть генеральный консул Империи ГИСЛИ. Ну, давайте, детектив, рассказывайте. Выкладывайте, ничего не утаивая. От этого зависит ваша будущность и ваш правовой статус. Зачем он к вам приходил? Что он от вас хотел? Какое задание он вам поручил?

— Измену шьёте, начальник.

— Бросьте, Кайсар, не юродствуйте. Фиглярство вам не к лицу. Вы же серьёзный человек. А на измену вы зарабатываете себе сами, своим дешёвым запирательством.

— Конфиденциальность есть основа работы частного детектива. Тайна информации и всё такое прочее.

— Странная у нас с вами беседа получается, — сказал лейтенант, убирая экран взмахом руки.

— Сообразно обстановке, — сказал Кайсар. — И не беседуем мы с вами, потому как для бесед это место не предназначено. Здесь, скорее, допрашивают. И пытают заодно. Я вот всё жду, когда вы меня пытать начнёте.

— Ай, да бросьте, Кайсар. Никто пытать вас не собирается.

— Но и выпускать тоже не спешите. Ладно, разрешите ещё раз на фото глянуть?

— Смотрите, — сказал лейтенант, выводя на экран фотографию.

— Да, он был у меня. Дважды.

— Когда именно?

— Позавчера, в первой половине дня, что-то около десяти часов с минутами, и сегодня утром. Восьми ещё не было.

— Так, — сказал лейтенант, игриво потирая ручками, — и чего же он хотел?

— Хотел человечка одного найти, — сказал Кайсар, вытягивая из внутреннего кармана снимок, данный ему клиентом. — Вот этого старика.

— Объяснил зачем? — спросил лейтенант.

— В подробности не вдавался, — ответил Кайсар, — однако настаивал, чтобы задание было выполнено в предельно сжатые сроки.

— Какие?

— К концу текущего дня. Он указал место, где я смогу перехватить искомый объект. Старика. Точнее, не конкретное место, а направление движения и наиболее вероятное местоположение объекта в нужный промежуток времени. Да.

— Как-то замысловато, — сказал лейтенант.

— Ночлег, — кратко пояснил Кайсар.

— Это если объект будет спать, — уточнил лейтенант.

— За что купил, за то и продаю, — огрызнулся в ответ детектив.

— На карте покажете?

— Что?

— Вероятный маршрут и точку местоположения объекта.

— Точку нет, — сказал Кайсар.

— Не понял, — сказал лейтенант.

— Кружок начерчу, — сумрачно пояснил Кайсар, — диаметром примерно в два квадратных километра. Два квадратных километра заброшенных складов, руин, мусорных свалок, подвалов и сеть коммуникационных тоннелей.

— Проигрывать надо уметь, — сказал лейтенант. — Вот вам карта…

Тут он умолк. На клипсе гарнитуры коммуникатора, прикреплённой к мочке уха мигнул красный диод экстренного вызова.

— Секунду, — сказал лейтенант, включая модуль двусторонней связи.

Выслушав доклад, он резко вскочил на ноги и кинулся к двери, доставая на ходу оружие, но добежать до стальной плиты, перекрывающей выход, лейтенант не успел, как не успел и вынуть из кобуры излучатель, потому что эта самая стальная плита, сорванная неведомой силой с мощных петель, зависнув в воздухе на краткий миг, всей своей многотонной тяжестью рухнула на подбежавшего лейтенанта и задавила его насмерть.

 

На пороге стоял Командор…

Облачённый в ТЭКСАР (tactical exoskeletal armor — тактический экзоскелетный доспех) Командор целился в Кайсара из чего-то, даже отдалённо не напоминающего известное детективу оружие. Это что-то на вид было очень громоздким и очень неудобным, однако Командору избыточная громоздкость и неудобство этого чего-то, судя по всему, особых хлопот не доставляла. Командор умел с ним обращаться.

Тактический доспех был выкрашен в тёмно-зелёный цвет и не имел никаких тактических опознавательных знаков: ни армии, ни флота, ни полиции, ни милиционных подразделений гражданского резерва. Лязгнули подошвы. Командор, продолжая держать детектива на мушке, вошёл в допросную камеру. Кайсар непроизвольно вжался в спинку кресла. Командор дёрнул условным стволом оружия неустановленного типа, приказывая детективу подняться. Кайсар резво вскочил на ноги. Головной шлем доспеха раскрылся — сделавшись вмиг пластичным, шлем словно бы стёк вниз и втянулся в шейное кольцо панциря, открывая лицо Командора. Одновременно со шлемом видоизменилось и оружие: ужалось на глазах в брусок, затем размякло, обесцветилось, вытянулось в блёклую ленту, обвилось вокруг правой наручи доспеха и как бы растворилось, слившись всецело с защитным фоном брони.

— Такое же использовал верняк, — машинально отметил про себя Кайсар, — но откуда?

Командор, который не был, конечно, Командором, а был… кем? да чёрт его знает, кем он был в конечном итоге: террористом, сепаратистом, городским инсургентом-подпольщиком, контрабандистом, торговцем оружия, наёмником, бандитом, пиратом — простёр закованную в броню длань и, взяв детектива за шиворот, воздел над полом, невысоко, но так, чтобы было удобно рассматривать. Командор (пускай остаётся покуда Командором) изучал детектива с отстранённым интересом, приблизительно так, как учёный-энтомолог изучает пойманную в сачок букашку, попутно решая, что делать с ней дальше: то ли отпустить, то ли засунуть в банку с хлороформом.

Болтаться в воздухе было неловко|тягостно|гадко|досадно|обидно|противно|неудобно и до чёртиков унизительно. Кайсар сделал слабую попытку привлечь внимание Командора к своему оскорбительному положению. Командор отреагировал моментально. Взгляды их скрестились и детективу стало по-настоящему страшно. Кажется, он заглянул в бездну.

Внешность обманчива. Командор не был человеком. Точнее так — человеческий облик Командора был не более, чем оболочка, за которой прятался некто безмерно опасный и неизмеримо чужой. До такой степени чуждый, что внушал страх почти мистический. И в то же время Командор оставался человеком. Чужеродная воля не смогла переиначить целиком его человеческую сущность, но исковеркала её почти до неузнаваемости. Поэтому, кроме первобытного ужаса Кайсар испытал почти физиологическое отвращение. Детектив обмяк и каких-либо попыток освободиться более не предпринимал.

Командор механически (экзодоспех делал его похожим на робота) развернулся. Держа Кайсара на вытянутой руке, он прошествовал к лифту, не ослабляя железной хватки, вознёсся с пленником наверх, к небу, солнцу и военно-траспортному кви-джету, крепко стоящему на выпущенных амортизаторных опорах. У широкой погрузочной рампы Командора ждали. Четверо его товарищей, в однотипной тёмно-зелёной броне держали под контролем периметр. Взойдя на борт кви-джета, Командор небрежно стряхнул пленника на рифлёную скамейку. Охранявшие катер бойцы поднялись вслед за Командором. Двое из них, не останавливаясь, прошли в кабину пилотов. Грузовой люк закрылся. Титановый пол ощутимо качнулся. Кви-джет взлетел. Грузовой отсек озарил тусклый свет горящих вполнакала ламп. О Кайсаре будто бы забыли. Чужаки собрались тесным кружком посреди отсека. Убрав шлемы, они молча стояли друг против друга. Детектив украдкой следил за ними, силясь предугадать своё недалёкое будущее. Здравый смысл предсказывал, что судьба его будет печальна, однако безрассудная вера в лучшее сладко нашёптывала, что не всё ещё потеряно. Где-то между слепой надеждой и глухим отчаянием Кайсару вдруг подумалось, что розыск беглеца, скорее всего, надлежит свернуть; незапланированная задержка в погрузке грозит крупными неприятностями; надолго сохранить режим секретности не удастся; следует признать, что утечка так или иначе уже произошла, поэтому счёт идёт самое большее на часы, а может быть, что и на минуты… если проблему нельзя разрешить, её следует закрыть тем или иным способом, а заодно и обнулить потенциальную угрозу… Здесь чужаки, как по команде, повернули головы к Кайсару и детектив догадался, чей разговор ему удалось невзначай воспринять, и чужаки догадались, что пленник узнал больше, чем следовало, или не догадались, а банально залезли ему в мозг и равным образом считали его мысли. Чужак, стоявший ближе всего к Кайсару, подошёл к нему, наклонился, и, ухватив детектива за подбородок, довольно грубо поднял его лицо вверх. Указательным пальцем правой руки чужак коснулся лба Кайсара и детектив в тот же миг свалился замертво. Но не умер.

Резкий запах нашатыря привёл его в чувство. Кайсар открыл глаза и боязливо осмотрелся, желая выяснить, куда он попал на этот раз. Его окружали люди в чёрной униформе, не имеющие никаких знаков различия кроме нашивок на левых предплечьях с вышитыми серебряной нитью цифрами «7,62». Те же цифры были выбиты на круглых кокардах, прицепленных к чёрным беретам. Эти люди, общим числом десять и детектив располагались в узком, вытянутом помещении, с невысоким потолком, стены которого были обшиты серо-голубыми защитными панелями. Кайсару не составило особого труда определить, что в этот раз он оказался в кают-компании космического корабля, и не просто космического корабля, а боевого звездолёта, о чём со всей наглядностью свидетельствовала аскетичная простота внутреннего убранства отсека и рисунок, набитый по трафарету чёрной краской над верхним обрезом люка — оскалившийся зверь из породы кошачьих, вписанный в круг.

— Нечто похожее я уже видел, — глядя на рисунок, подумал Кайсар, — только вот вместо разъярённой кошки там был феникс, воспаряющий из языков пламени.

— Вы позволите? — спросил детектив у людей в чёрной униформе. Не получив ответа, он нахально достал из нагрудного кармана подаренную стариком кокарду и, держа штампованный кругляш на открытой ладони, осведомился:

— Это ваше?

 

Пограничные Области Галактики Млечный Путь, сектор «Night-Zero-One», ПК «Марракеш», 15:15 бортового времени

Контрольная линия, прежде безостановочно бегущая по экрану головного локатора, на мгновение распалась, запнувшись о преграду, внезапно возникшую на её пути. Локатор вопросительно звякнув, сбросил по системной шине полученную информацию детектору-сканеру массы.

Сканер, меланхолично заглотнув направленные ему пакеты, активизировал поисковый луч в широковещательном диапазоне, тщательно ощупывая пространство вокруг идущего в ВП-режиме патрульного корвета. Захватив подозрительный объект, сканер незамедлительно определил его форму и размеры, перебросив предварительно составленную эхограмму в блок параметрического построителя, воспроизводящего по условным точкам окончательное и точное изображение идентифицируемого тела. Проанализировав возвращенный фрейм, сканер перешел к эталонной базе регистра Ллойда, сравнивая зафиксированный электронным мозгом абрис дрейфующего в потоках космических течений корабля с собранными в регистре гражданскими судами и боевыми кораблями федерального флота.

Программа соответствия, запущенная в фоновом режиме, завершила работу, выдав сканеру бит отрицания. Сканер, задумчиво мигнув световой панелью, запросил разрешение на просмотр архивных данных. Бортовой информ-вычислитель, потратив квант времени на раздумье, допустил сканер к архивам без ограничений. Работая в режиме асинхронного сравнения, сканер лихорадочно перебрал страницы архива, пока не наткнулся на фрейм, полностью совпадающий с фреймом, созданным построителем. Ошеломленный полученным результатом, сканер заполошно сверкнул россыпью разбросанных по пульту управления разноцветных светодиодов, посылая ходовому компьютеру сигнал тревоги. Ходовой, проверив степень приоритета и характер возникшей нештатной ситуации, перешел к протоколу вывода системы жизнеобеспечения корвета из спящего режима в основной.

Сервонасосы, откачивающие из капсул стасис-защиты гелеобразный наполнитель, горестно вздохнули в последний раз и отключились. Звонко цокнули замки, отпирающие прозрачные крышки крио-саркофагов и внутри очищенных от вязкой жидкости боксов зажглись бледно-голубым светом лампы, осветившие лежащих в них пилотов с надетыми на лица черными безобразными кислородными масками, опутанных проводами датчиков и многочисленными трубками, по которым в организм подавались физиологические жидкости, питательные растворы и разнообразные гомеостатические препараты. Одновременно с подсветкой капсул включилось общее освещение корвета.

Переход от сна к бодрствованию был проведен по аварийному, следовательно, сокращенному расписанию. Бездушные автоматы стасис-контроля, подчиняясь заложенным в них алгоритмам, тупо пропустили процедуры щадящего восстановления организма после длительного нахождения в состоянии искусственно вызванной гибернации, отчего пробуждение было сравнимо с хорошим разрядом электрошокового аппарата.

Андрею приснилось, будто он, пронзенный насквозь ледяной молнией, изогнулся дугой, опираясь о землю только макушкой и пятками ног, застыл в таком положении на несколько крайне неприятных секунд, после чего резко шмякнулся вниз, растекаясь мутной водянистой лепешкой. Не успел еще стихнуть этот шлепающий звук в ушах, как он открыл глаза, не сразу сообразив, что приснившееся происходило с ним реально. Когда зрение окончательно восстановилось, он обнаружил себя лежащим на дне массивного саркофага в одних эластичных трусах-боксерах, среди кучи шевелящихся и уползающих в стенки проводов, с мешающей дышать маской, мокрым от пота и голодным. С треском отодрав маску от кожи, Андрей ухватился за края саркофага, подтянулся, сел и огляделся.

Вторая капсула была пуста. К двери от нее шла цепочка мокрых следов. Поднявшись на ноги, Андрей выбрался из бокса, заметив широкое полотенце на вешалке, закутался в него на манер римского патриция, вышел в коридор, ведущий к душевым кабинам и камбузу. Вообще-то в этот момент ему надлежало мчаться в рубку управления, выслушивая на бегу транслируемые по интеркому предупредительные сообщения, призывающие личный состав срочно занять места по боевому расписанию, однако его окружала расслабляющая тишина, нарушаемая лишь негромким гудением трубок дневного света, далеким звуком льющейся воды и невнятным, бубнящим блеянием, периодически прорывающемся сквозь шелест водяных струй. — Бу-бу-бу-бу, мне-е-я!!! — старательно выводил невидимый певец, — ля-ля-ля м-м-л-я-я-а-а-а!!! — жизнеутверждающий вой завершился по-детски беззащитным визгом. Под занавес певец щедро пустил петуха.

— Здравствуйте, мальчики! — бодро поздоровался Андрей, возникая в дверном проеме душевой.

— Предупреждала меня мама, не иди в патруль, в нем часто служат извращенцы, — крепкий мускулистый первый пилот, стоя к Андрею спиной, энергично растирался полотенцем. — Ладислав Корсаков, — представился он, не оборачиваясь.

— Андрей Степанов, — жизнерадостно сказал Андрей, — приятно познакомиться!

— И не надейся! — сказал Ладислав. Обернув полотенце вокруг бедер, он наконец соизволил взглянуть на собеседника, поиграв для острастки рельефно выделяющимися грудными мышцами.

— Могуч, — уважительно протянул Андрей.

— А то, — Ладислав извлек из шкафчика комплект повседневной одежды. — Годы упорных тренировок…И…

— Жрать хочу, не могу, — невпопад сообщил Андрей, забираясь в кабинку. — Как вода?

— Радует, — Ладислав забросил в пасть утилизатора боксеры и полотенце.

— Почему стоим? — Андрей выглянул из кабинки, намыливая голову.

— Теряешь хватку, пилот, — назидательно сказал Корсаков, — об этом следовало спрашивать сразу.

— Извини, брат, — Андрей недовольно скривился, — но внезапные побудки начинают меня сильно раздражать. Старею, наверно…

— Бывает, тупеешь… — уточнил Ладислав, и добавил загадочно — Придешь в рубку, удивишься.

— Темнишь, напарник…

— Согласен, интригую, — усмехнулся Ладислав, — из черствости души и неприятности характера. — Все, я полетел. Жду в рубке…

— Захвати чего-нибудь пожевать! — крикнул Андрей в спину удаляющемуся Ладиславу.

Смывая гигиеническую пену, пахнущую хвоей, он решил, что неделя отпуска на Янтаре пойдет ему только на пользу.

Усевшись в кресло второго пилота Андрей деловито спросил: — Ну, что тут у нас?

— Смотри сам, — ответил Ладислав, указуя подбородком в сторону ходового панорамного экрана. — Фрегат, тип 8, серия «Аляска».

— Ошеломительно, — сказал Андрей обычным тоном.

— Не то слово, — Ладислав увеличил изображение фрегата, вслед за тем прокрутив его несколько раз в горизонтальной плоскости.

— Впечатляет, — согласился Андрей. — Тип 8 выпускался перед Нашествием?

— Абсолютно верно. Последним в серии был «Трансвааль». Ушел в испытательный полет примерно за тридцать стандартных суток до Нападения. Бортовой номер БТ-0568.

— А у этого?

— Очень правильный и своевременно заданный вопрос.

— Не понял…

— Мы присутствуем при возникновении маленькой незапланированной сенсации, — Ладислав поудобней устроился в кресле. — Неклассический случай классического Летучего Голландца. Регистр Ллойда сведений о данном корабле не содержит. Его попросту не существует.

— Значит, галлюцинация. Яркий пример двойного массового психоза.

— Отчего же, — Ладислав задумчиво потер кончик носа. — Объект вполне материален. Возраст примерно двести лет, плюс-минус пять-десять лет. Бортовой номер БТ-0700. Находится от нас на удалении ноль девятых единицы. Двигается по возвратной орбите. Лет эдак через двести достигнет границы Внешнего Кольца Колонизации. Появится, так сказать в пределах Обитаемых Миров.

— По возвратной орбите. Следовательно, он прибыл к нам…

— Возник прямо из Полей Нескончаемой Тьмы. Пустоты, значит, разделяющей галактики.

— Действительно, сенсация, — Андрей посчитал нужным максимально приблизить картинку. — И не маленькая.

— Две с половиной тысячи метров от носа до кормы, — уточнил Ладислав.

— Участия в боевых действиях не принимал. Наружные повреждения в пределах своего возраста. Имя у него есть?

— Еще одна загадка. Фрегат номерной. И самое интересное. Если его номер семисотый, то я могу предположить, что у него точно были братья-близнецы. Начиная с 569. Потерянное продолжение серии.

— Неполное стратегическое крыло. Сто тридцать два номерных фрегата, бесследно растворившиеся в Темных Полях. Это не обычная сенсация, нет, это…

— Это случайное открытие буквально перевернет военную историческую науку, откроет новые, неизвестные страницы трагической и героической борьбы объединенного человечества против безжалостных захватчиков. Оно безусловно послужит э-э-э пробел и способствует па-па-па пробел эпохи Нашествия и распада первой Федерации. Я благодарен моим родителям, моим близким, поддерживавшим меня, моей жене, с пониманием относившейся к моим научным изысканиям, и моим детям, чья безудержная энергия и неиссякаемая любознательность не давала мне пасть духом и опустить руки. Их бодрый дух, упорство и неугасимая жажда познания на протяжении многих лет служили мне примером в моих неустанных поисках. Но прежде всего я хочу выразить свою признательность моему напарнику, чьё крепкое плечо я постоянно ощущал рядом и на которое я мог, не сомневаясь, опереться в любую минуту. Бурные, продолжительные аплодисменты. Зал поднимается в едином порыве и стоя приветствует новонаграждённых и отмеченных лауреатов. Счастливая супруга смеется от гордости и счастья. Старый, умудренный опытом, увешанный орденами и осененный благородной сединой учитель, прикрывая глаза натруженной ладонью, проливает скупую мужскую слезу. Гремит жизнеутверждающий марш. Дети пускают в зал разноцветные воздушные шарики и белоснежных голубей. Безудержный апофеоз. Величие и монументальность. На родине героев оперативно устанавливают бюсты из благородной бронзы. Все ликуют. Точка. Занавес плавно опадает.

— Было?

Ладислав провернул изображение фрегата в вертикальной плоскости.

— Шёл по этому пути, пока в Патруль не сбежал.

— Отпустило?

Ладислав неопределенно передернул плечами.

— Провинциальный гарнизон: тоска, рутина, скука, одно и то же изо дня в день. Форпост на окраине Галактики. Здесь дерьмо, и там было в основном дерьмо. Скользишь по укатанной предками колее. В двадцать пять — бакалавр, в двадцать семь — магистр, и в тридцать два — публика вопит от восторга — ординарный профессор Института галактической истории. Кафедра, выгодный брак, дети, внуки и все, крышка.

— Н-да, оптимистическая трагедия. Кризис самоидентификации, душевные метания героя, трагедия высокого полета.

— Точно, а жизнь, в принципе проста. Умрешь, лопух вырастет. И точка.

— Ставлю запятую. Не все так просто, друг Горацио…

— О, да мы и классику читали…

— В редкие минуты отдыха, в перерыве между плацем и спортзалом. Если не секрет, о чем была диссертация? На звание профессора?

— Вообще-то доктора. Исторических наук. Тема была жирная и благодатная, прекрасно унавоженная, можно сказать, была темка. Пальчики оближешь. «Становление и генезис Империи ГИСЛИ»

— И что значит ГИСЛИ? У кого не спрашивал, никто не знает. Шучу…

— И впрямь интересно, — Ладислав иронично хмыкнул. — Особенно, когда рядом с нами болтается корабль-призрак.

— Да ладно, Ладислав. Ему ведь тоже некуда спешить. Он уже чёртову тучу лет с гаком в Пространстве болтается. А мы с тобой, надеюсь, не торопимся. Ну, так что там с Империей ГИСЛИ? Всегда хотел узнать о ней побольше.

— Ладно, значит ладно. О I Федерации Галактики, Нашествии и «мрачных столетиях», надеюсь, рассказывать не надо?

— В пределах школьного курса на тройку с плюсом, или четверку с минусом.

— Ага, понятно. Футбол, греко-римская борьба, или лёгкая атлетика… Ладно, тогда тезисно повторим.

 

Лекция, прочитанная капитаном Ладиславом Корсаковым на борту патрульного корвета «Марракеш», бортовой номер ПК-72801/145 второму пилоту Андрею Степанову

В 5218 году Федерация Земли, названная впоследствии I Федерацией, выходит к границам Галактики и начинает активно осваивать миры Внешнего кольца и Пограничных Областей. К 5263 году во Внешнем рукаве насчитывается около двадцати тысяч обитаемых планет и планет в стадии климатической и ландшафтной реконструкции, туча исследовательских баз и опорных Плацдармов Галактического Флота.

Начинается подготовка к прыжку через Поля Нескончаемой Тьмы, или «черную бездну», в направлении Малого Магелланова Облака, для этого собираются силы, и аккумулируются средства. Кажется, вот-вот, и земляне, расширившие пределы своего дома до галактических окраин совершат беспримерный рывок и достигнут по-настоящему чужих звезд. «Отчаянный бросок» — так это тогда называлось. Но не случилось.

В один несчастный день, а возможно, ночь все двадцать тысяч обитаемых миров, исследовательские базы и Плацдармы замолчали, словно их и не было вовсе. Они были разгромлены, уничтожены, превращены в прах и пепел, обращены в молекулярную пыль. С гибели окраинных миров берёт начало период кровавых потрясений, впоследствии названный историками II (восстановленной) Галактической Федерации Нашествием.

Основной удар пришелся на области, непосредственно примыкающие к метрополии. Противник целенаправленно разрушал экономически развитые центры старой Федерации, не трогая при этом саму Землю. Война продолжалась несколько десятков стандартных лет, после чего Агрессор покинул нашу Галактику, оставляя за собой хаос, анархию и нескончаемую череду гражданских войн и локальных конфликтов.

В таком состоянии обитаемая часть Галактики пребывала более трехсот лет, пока в 5579 году, через 361 год после гибели I Федерации, Объединённый Конвент Независимых Самоопределяющих Миров, созванный по предложению Национального Управляющего Совета планеты Логос и проходивший в столице Логоса, Акве Сильвании, 26 марта не учредил II Галактическую Федерацию, с Землей в качестве метрополии и планеты-столицы.

Следующие сто с лишним лет к новообразованному союзу примкнули добровольно, либо под угрозой применения силы все существовавшие на тот момент планетарные государства, входившие некогда в состав I Федерации, все, кроме одного. Этим, весьма значительным по протяженности в пространстве, густонаселенным, экономически развитым и обладающим значительными вооруженными силами государственным образованием была Империя ГИСЛИ.

В Правоустанавливающем Эдикте — неофициальной конституции Империи было сказано, что «по воле и добровольному желанию, во имя обеспечения безопасности, защиты жизни и имущества, а также для сохранения обычного образа жизни, традиций и дарованных Богом свободы и первородного права не навязываемого третьими лицами выбора, избранные представители нации заключили, провозгласили и обнародовали Экстраординарный Пакт, подтверждающий решимость, целесообразность и необходимость создания особого Оборонительного Союза обитаемых звездных систем, обозначенного нами как: ГРАЖДАНСКИЙ ИМПЕРАТИВ — СЕПАРАТНАЯ (СУВЕРЕННАЯ) ЛИБЕРТИАНСКАЯ ИНИЦИАТИВА». Отсюда и пошло самоназвание Империи — первоначально ГИС(С)ЛИ, сокращенное затем аббревиатурно до ГИСЛИ.

Империя была создана на восьмой год Нашествия. Включала в себя планеты бывших федеральных провинций: Лима Прайм, Лима-Крус, Дар Волхвов, Бернардина Южная, Северная Барнарда и Донна Крейцера (I–IV). Империя единственная сумела остановить и отбросить Агрессора от своих границ. Боевые действия длились с перерывами семь с половиной лет. Тяжелейшие пограничные сражения сменялись месяцами хрупкого перемирия, которые Империя использовала для восстановления военного потенциала.

Генеральное сражение произошло в январе 5226 года при так называемых Зыбких Течениях или Астероидных полях Стикса, на удалении трёх световых лет от пограничного мира Империи Лоция Короля Густава. Соединённым Имперским Флотом ГИСЛИ командовал эскорт-командор и гросс-адмирал Открытого моря Гуго-Рудольф Дениц, выходец из рода потомственных мореплавателей и звездопроходцев фон дер цу Деницов. В ходе двенадцатичасовой битвы армада Агрессора была окружена и разбита начисто.

Напряжение сил достигло апогея в тот момент, когда всесокрушающий кулак наступающих соединений противника прорвался к флагману ГИСЛИ, тяжёлому артиллерийскому линкору «Артуа дэ Петен». Именно в эту трагическую для Флота Империи минуту в неприкрытые тылы атакующих ударили четыре сдвоенных отряда тяжёлых ударных броненосных крейсеров, возглавляемые племянником гросс-адмирала Деница капитан-командором Соединённого Имперского Флота в чине вице-адмирала Открытого моря Артемием Заречным, последний имперский резерв.

Проскочив на овердрайве над бронированными клиньями торжествующего близкую победу Агрессора, тяжёлые броненосные крейсера имперцев ворвались в самый центр боевого построения нападавших. Сея смерть и разрушение, они рассекли наступающую группировку надвое, дав почти рассеянным силам имперского Флота возможность восстановить свои порядки и провести контрнаступление. Из этой безрассудной и отчаянной атаки тяжёлых крейсеров вышло полтора уцелевших корабля. Остальные были уничтожены огнём противника. Крейсер командующего ударной группировкой, вице-адмирала Заречного, направленный недрогнувшей рукой капитана на штурмовой биг-ракетоносец, взорвался вместе с вражеским кораблём…

В «мрачные столетия» Империя существенно расширила свою территорию за счёт поглощения ближайших соседей. К моменту создания II Федерации она полностью контролировала Рукав Персея, вторгаясь на отдельных участках Пространства вглубь Рукава Стрельца, активно осваивала Внешний Рукав Галактики и пыталась получить доступ к закрытым секторам Приземелья. После решительного отказа ГИСЛИ войти в состав единого галактического государства, новые федеральные власти попытались решить «проблему сепаратистов» силой оружия. Империя воевать не хотела, но и от войны не бежала.

Вооруженный конфликт, прозванный неофициально «войной за испанское наследие» длился с перерывами чуть больше пяти стандартных лет и завершился подписанием «Месамбрийского мира», по которому Империя отказывалась от претензий на все приобретённые территории в Рукаве Стрельца взамен на признание её суверенитета и формального согласия Второй Федерации на «уступку и передачу под полную и безраздельную юрисдикцию государства, именуемого Империей ГИСЛИ Рукава Персея Галактики Млечный Путь, с условием вхождения поименованного государства в Федерацию Галактики на правах самоуправляемого суверенного протектората, а также закрепления за федеральным протекторатом ГИСЛИ всех освоенных им к настоящему времени секторов и квадратов космического пространства во Внешнем Рукаве означенной Галактики».

Реальность, скрытая за формулировками договора была такова: ни одна из сторон не достигла в открытом противостоянии своих целей: Империи не удалось удержаться нигде, кроме как в Рукаве Персея, Федерация не обладала достаточным потенциалом для силового разрешения конфликта. Надо отметить, что ушлые имперцы использовали предоставленный им статус, необязательный и неопределённый, с максимальной выгодой для себя. Приняв деятельное участие в восстановлении и укреплении федеральной экономики, они настолько преуспели в этом благородном начинании, что не только вернули контроль над утраченными по «Месамбрийскому пакту» мирами, но и распространили своё влияние на федеральные провинции Ядра Галактики.

Федеральное правительство, озаботившись ползучим усилением ГИСЛИ, предприняло ряд ограничительных действий, введя против Империи экономические санкции, сократив, в частности, поставку из ГИСЛИ особо прочного металлокерамического проката, корабельных артсистем, средств высокоточного наведения и нейтринной оптики, применяемой в космостроении.

В ответ Империя ввела жёсткое эмбарго на импорт вин и легких алкогольных напитков. Вроде бы мелочь, ведь вино не космическая броня и не импульсные орудия, однако не секрет, что лучшие вина производятся в провинциях Ядра Галактики и именно эти провинции, ну так уж получилось, больше всех пострадали от установленного ГИСЛИ эмбарго.

Возмущённые недальновидной и близорукой политикой федерального правительства, депутаты, представлявшие понёсшие убытки провинции, инициировали в Высшем Совете Федерации парламентское расследование, закончившееся правительственным кризисом, отставкой Кабинета министров и созданием коалиционного правительства, в котором имперский представитель получил пост министра торговли и экономического сотрудничества. «Винный» кризис завершил собой период открытого противостояния двух наиболее крупных и значимых государственных образований Галактики.

Противоречия остались, но правящие элиты предпочитают выяснять отношения политическими методами, а не силой оружия, тем более, что парламенты и Федерации, и Империи формируются с некоторых пор на паритетной основе, а практика коалиционных Кабинетов министров законодательно закреплена в Объединительном Конституционном Акте. Впрочем, здесь не следует слишком обольщаться.

Сложившаяся политическая конструкция есть результат определённого компромисса, по большей части вынужденного, следовательно, она достаточно шаткая и непрочная. Её стабильность полностью зависит от воли участников этого отчасти противоестественного союза, руководствовавшихся прагматическими соображениями и экономическими выгодами, приобретаемыми от такого объединения. Как только один из них, либо оба сразу, решат, что теряют больше, чем могут получить, союз неизбежно распадется и бывшие друзья по неволе превратятся в непримиримых врагов. Некоторые серьёзные ученые и наиболее осведомленные политики утверждают, что такой момент вот-вот наступит.

На этом наш краткий экскурс в историю ГИСЛИ завершается. Благодарю за внимание.

 

Пограничные Области Галактики Млечный Путь, сектор «Night-Zero-One», ПК «Марракеш», 17:15 бортового времени

— В общем, емко и познавательно, однако с финалом я чего-то не понял…

— Да чего тут понимать, — Ладислав скривил рот в ироничной усмешке, — случился в своё время неприятный казус. Два заклятых друга пошли на вынужденный компромисс, держа фигу в кармане и пряча увесистую дубинку за спиной. Причём каждый считал себя шибко умным, а партнера почитал за дурака. И оба насчёт друг друга страшно ошибались. Поэтому сейчас получается так, что мы пока еще союзники, но скорее всего ненадолго. Отчего вдруг наше родное командование стало в спешном порядке формировать дополнительные экипажи патрульных судов, плюя на рекомендации психологов и статьи летно-кадрового Устава?

— Причины могут быть разные. Например, расширение зоны ответственности нашего отряда. Людей просто не хватает. Говорят, имперцы передали нам два соседних сектора.

— Верно, передали. Взамен на два равноценных во Внутреннем Кольце Колонизации. Однако неувязочка получается. Новоприобретённые сектора уже прикрыты кораблями недавно сформированного отряда «Си» с Дельты Варана. А к нам в начале месяца пригнали восемь новых корветов. И отозвали под них из отпусков шестнадцать пилотов второго состава, объясняя это решение оптимизацией нагрузки на летный состав патруля. Каково?

— Да мне как-то своих проблем хватало…

— И все же иногда знание полезно. К примеру, число мелких «стычек и недоразумений» по всему периметру границы за последние полгода выросло в два с половиной раза, а число торговых представительств сократилось в полтора раза, вместе с объёмом взаимных инвестиций, и одновременно с увеличением числа реэмигрантов, возвращающихся на свою историческую родину. И много ещё всякого такого по мелочи. А если собрать эти разрозненные факты воедино, проанализировать и обобщить, то вывод, в принципе, напрашивается один… Нас ждёт масштабный кризис… в ближайшем будущем.

— Война?

— Не исключено.

— Тогда вопрос. Что нам делать с этим?

— С нашим «летучим голландцем»? Можно следовать стандартной процедуре: сбросить сигнальный буй, развернуть антенну дальней связи, сообщить на базу и вернуться к выполнению основного задания…

— А можно поступить иначе…

— Иначе — значит глупо и неразумно. Иначе — значит состыковаться, высадить досмотровую команду, затем с большей долей вероятности вляпаться в дерьмовую ситуацию, вернуться на свое судно, если повезёт, и дожидаться подхода профессионалов, пытаясь не сдохнуть от подхваченной на брошенном борту заразы. Иначе — значит сидеть в строжайшем карантине и в сотый раз писать подробную и обстоятельную объяснительную, после чего идти под конвоем сдавать очередные анализы, видеть своих родных через толстое ударопрочное и пуленепробиваемое стекло и молить бога, чтобы…

— …не превратиться в чертова мутанта или не сдохнуть от подхваченной на фрегате неизлечимой болезни.

— Ага. И знаешь, что? Сегодня я нарушу стандартную процедуру, состыкуюсь с дрейфующим бортом и осмотрю его. А затем мы его отбуксируем к ближайшей к нам федеральной планете. Если ты против, официальный протест можешь внести в судовой журнал.

— Аминь. Я всецело «за» — Андрей развернулся в кресле лицом к Ладиславу. — но мотивы твоего поступка, прости, мне не понятны.

— Мне твои тоже. Извини.

— Жажда славы, лавры первооткрывателя, банальное любопытство. Каков шанс, что его обнаружили бы именно мы? Один на миллион. Каков шанс, что его вообще когда-либо обнаружили. У нас появилась редкая возможность прославиться, не говоря уже о материальной стороне дела.

— Скука и призовые за обнаружение утраченной собственности. Чтобы их получить, необходимо закрепить за собой право на находку…

— Единственно возможным способом. Перейдя на борт найденного бесхозного имущества, убедиться в отсутствии живых членов экипажа и пассажиров.

— Деньги — причина основная? Или приятное дополнение к славе?

— К черту ханжество, деньги ещё никто не отменял…

— Не оправдывайся, я пошутил.

— Ну, так какие у тебя мотивы?

— Ты прав, мой интерес в этом деле несколько иной. Прежде всего — безопасность государства, затем — сохранение тайны, и лишь потом — по твоему списку, в том числе и деньги.

— Так даже? Патриот? — сказал Андрей. — Хотя, впрочем, какая разница…

— Поймал, — усмехнулся Ладислав. — Скука… и желание размяться.

— Съем я чего-нибудь сегодня или буду голодать? — преувеличенно бодрым голосом вопросил Андрей, страждущим взглядом окидывая рубку.

— Ах, да, еда, — оторвался от пульта Ладислав. — Вот, йогурт, черничный.

— Черничный? Ненавижу чернику. Хочу малиновый.

— А за малиновым, — сказал Ладислав, — придётся сходить на камбуз. Ножками.

— На камбуз не пойду, — Андрей содрал со стаканчика прозрачную крышку. — Лениво.

— На еду пять минут, — произнёс Ладислав, не отрывая глаз от клавиатуры.

— Не вопрос, — сказал Андрей, помешивая йогурт пластиковой ложечкой, — уложусь за три.

…Пустой стаканчик полетел вслед за ложкой в приёмник утилизатора.

— Я готов, — сказал Андрей.

— Приступаем к стыковке, — Ладислав включил рекордер досмотрового журнала. — Патрульный корвет «Марракеш», бортовой номер 145 белый, капитан-пилот Ладислав Корсаков, штурман-пилот Андрей Степанов, 22 сентября 5643 года по стандартному летоисчислению. В 17:35 бортового времени обнаружил в секторе " Night-Zero-One» квадранта «Ливно» Пограничных Областей ГМП, в точке, отстоящей на 70 и 8 астрономических единиц от порубежной планеты Федерации Земли Флокса Нельсона лежащее в дрейфе космическое судно, предварительно установленное по эталонной базе регистра Ллойда как боевой корабль I Галактической Федерации Земли: фрегат, тип восемь, серия «Аляска», модернизированный, выпущенный предположительно между….. годом, бортовой номер БТ-0700 жёлтый. Принимая во внимание тот факт, что последним, сошедшим со стапелей в данной серии был фрегат под номером 0568, мною, пилотом-капитаном ПК «Марракеш», бортовой номер 145 белый Ладиславом Корсаковым было принято решение произвести досмотр означенного фрегата, на основании пункта 5, статьи 12 «Действия экипажа в исключительных ситуациях» Полетного Кодекса Службы Космического Патруля (СКП). Процедура стыковки начата в 18:34 бортового времени, сближение и манёвры на ручном управлении, корректировка визуальная, через оптическо-лазерный дальномер. Второй пилот, удаление?

— Удаление постоянно, ноль, ноль, девять.

— Взял управление корветом на себя. Включил маневровые двигатели, вектор тяги положительный, сближение с ускорением в ноль-ноль-одну единицы.

— Удаление ноль-ноль-восемь и продолжает сокращаться.

— Принято.

— Удаление ноль-ноль-шесть, вектор тяги положительный, ускорение ноль-ноль-тридцать два и продолжает нарастать.

— Принято. Вышел на точку включения стыковочного гравитора. Начинаю торможение.

— Вектор тяги отрицательный, торможение ноль-ноль-шестьдесят восемь. Достигнута точка покоя. Расположение корвета относительно объекта — стационарно, параллель. Удаление ноль-ноль-сорок два. Вектор тяги нулевой. Маневровые двигатели заглушены. Включены микродвигатели коррекции.

— Принято. Провожу визуальный осмотр объекта. В досмотровый журнал: Важно: Обратить внимание: Подчёркнуто: Внешняя броневая обшивка — в целом — неповреждённая, следы огневого контакта отсутствуют, пробоины, видимые разрушения отсутствуют, незначительные повреждения вызваны естественными причинами. Орудийные порты задраены, горловины стартапов истребителей-перехватчиков задраены. Горловина стыковочного узла задраена. Система глубокого охлаждения двигателей в рабочем состоянии, изморозь на решетках охладителей просматривается невооруженным глазом. Стыковочный узел в рабочем состоянии, энергоподдержка присутствует, сигнальные панели магнитных направляющих включены.

— Продолжаю процедуру стыковки. Включить стыковочный гравитор.

— Стыковочный гравитор включён. Двигатели корректировки включены.

— Выдвинуть магнитные направляющие.

— Магнитные направляющие выдвинуты. Ускорение ноль, две тысячных. Сближение. Есть протяжка. Есть захват. Магнитные направляющие закреплены. Есть касание. На двигателях корректировки вектор тяги отрицательный. Стыковочный гравитор выключен. Автоматическая корректировка микродвигателями завершена.

— Протяжка завершена. Есть стыковка. Замки магнитных направляющих закрыты и зафиксированы.

— Принято. Начинаю протокол подготовки шлюза к переходу. Активировать локальный сервер-вычислитель стыковочного узла.

— Локальный сервер-вычислитель стыковочного узла активирован.

— Установить статус стыковочного узла объекта.

— Стыковочный узел объекта в нерабочем состоянии. Энергонакопители узла практически полностью разряжены.

— Принято. Начинаю подзарядку энергонакопителей стыковочного узла объекта. Провести диагностику энергомагистрали стыковочного узла объекта.

— Проверка завершена. Повреждений нет. Норма.

— Активировать энергомагистраль стыковочного узла патрульного корвета.

— Энергомагистраль СУ ПК Активирована.

— Задействовать генератор транзитной подачи энергии.

— Генератор транзитной подачи энергии включен. Загрузка энергонакопителей стыковочного узла объекта: тридцать процентов, сорок пять процентов, пятьдесят процентов, шестьдесят процентов, семьдесят восемь, восемьдесят шесть, девяносто три процента, сто процентов. Энергонакопители стыковочного узла объекта в рабочем состоянии.

— Принято.

— Выполняется протокол аутентификации и синхронизации. Останов. Локальным сервером-вычислителем стыковочного узла объекта запрошен пароль и шифр-определитель системы «свой-чужой».

— Прервать процесс аутентификации и синхронизации, заблокировать внешние порты сервера-вычислителя стыковочного узла патрульного корвета.

— Сделано.

— Скопировать с бортового вычислителя базу сравнения и идентификации системы «свой-чужой» на локальный сервер-вычислитель стыковочного узла.

— Запрашиваю разрешение на доступ к массиву данных. Доступ разрешён, защита снята, процесс копирования запущен. Копирование завершено, защита восстановлена, система IDS включена.

— Запустить повторно протокол аутентификации и синхронизации.

— Протокол запущен. Синхронизация завершена успешно. Создана локальная виртуальная сеть, процесс аутентификации начался. Пять процентов — совпадений нет, десять процентов — совпадений нет, двадцать пять процентов — совпадений нет, сорок процентов — совпадений нет, шестьдесят процентов — совпадений нет, семьдесят пять процентов — совпадений нет, восемьдесят пять процентов — совпадений нет, девяносто восемь процентов — обнаружено одно совпадение, открыт сегмент базы по адресу: J8:Z17, проводится парсинг полей подсегмента. Двадцать процентов — совпадение, сорок процентов — совпадение, шестьдесят процентов — совпадение, восемьдесят процентов — совпадение, сто процентов — совпадение полное. Аутентичность пароля и шифра-маркера системы «свой-чужой» подтверждена полностью. Локальная виртуальная сеть свернута, соединение разорвано, протокол аутентификации и синхронизации завершён успешно. В досмотровый журнал: Обратить внимание: Вывод: Подчёркнуто: Подтверждаю: Стыковочный узел объекта: Боевой корабль: Фрегат I Галактической Федерации Земли, тип 8, серия «Аляска», модернизированный: Номерной, номер БТ-0700: Работает в штатном режиме: Точка.

— Размонтировать файловую систему локального сервера-вычислителя стыковочного узла патрульного корвета, провести проверку на наличие вирусов.

— Файловая система размонтирована, антивирусные программы запущены. Проверка точек входа завершена, проверка файлов завершена, проверка блоков завершена, проверка суперблока завершена. Проводится сверка контрольных сумм с эталонным снимком файловой системы. Файловая система сервера-вычислителя стыковочного узла патрульного корвета не дискредитирована. Копия эталонного и рабочего снимка файловой системы заархивированы и занесены в досмотровый журнал. Отчёт о стыковке занесён в корабельный журнал патрульного корвета «Марракеш», бортовой номер 145 белый, и скреплён электронно-цифровой подписью капитана-пилота Ладислава Корсакова.

— Произвести дезинфекцию шлюзовых камер.

— Дезинфекция шлюзовых камер начата. Дезинфекция завершена.

— Провести дезинфекцию тоннеля-переходника.

— Дезинфекция тоннеля-переходника проведена.

— Начать закачку дыхательной смеси в шлюзовые камеры.

— Закачка дыхательной смеси в шлюзовые камеры завершена. Стыковочные узлы готовы к приёму досмотровой команды. Процедура стыковка завершена успешно в 19:35 бортового времени.

— Отлично, — Ладислав переключил рекордер досмотрового журнала в режим ожидания. — Переходим к формированию досмотровой команды.

— Досмотровая команда формируется по принципу двоек. Подпункт «в», пункта 2, статьи 27 означенного Кодекса, — процитировал Андрей.

— Несть предела нашему таланту, — негромко сказал Ладислав. — Спасибо за подсказку.

— Два человека, — повторил Андрей, специально выделяя слово «два».

— Кому-то придётся остаться, — Ладислав погладил указательным пальцем пупырчатую клавишу рекордера. — На случай непредвиденных обстоятельств.

— Либо все, либо никто, — твердо ответил Андрей.

— Трибуналом пугать меня не надо, — предупредил он Корсакова.

— Трибунал? — как бы удивился Корсаков. — Причём здесь трибунал? О трибунале я вообще молчал.

— Правильно, — сказал Андрей, — я тоже о нём вспоминаю редко. Однако и не забываю. Особенно сейчас.

— Принято, — сказал Корсаков. Щелкнул клавишей, включая запись. — Досмотровая команда, в составе двух человек: капитан-пилот Ладислав Корсаков, пилот-штурман Андрей Степанов. Подготовка к высадке на пристыкованный борт номер БТ-0700 начата в 19:39 бортового времени. В дальнейшем запись в досмотровый журнал будет осуществляться дистанционно, через интеркомы скафандров. Точка.

— Я прикрою твою спину, — пообещал Андрей.

— Было бы лучше если бы ты прикрывал мою спину отсюда, — ответил Корсаков. — Пошли одеваться, напарник.

Скафандры высшей защиты, несмотря на свое грозное и внушающее уважение название, внешне ничем не отличались от обычных облегченных полетных скафандров, за исключением того, что их каркас и внутренний несущий панцирь изготовлялся из особого сплава металлокерамической брони, отражавшего (теоретически) все виды известных и неизвестных науке излучений и не разрушавшегося при длительном воздействии различных агрессивных сред, как-то: различные кислоты, сверхвысокое и сверхнизкое давление и температура. Он выплавлялся на подземных заводах, полностью автоматизированных, построенных на безлюдных планетах и всё из-за того, что при его производстве применялись чрезвычайно токсичные и весьма взрывоопасные компоненты. В походном состоянии комплекты СВЗ (в отличие от обычных скафандров) хранились в специальных контейнерах-сейфах, запечатанных личными электронными кодовыми замками и печатями пилотов.

Вакуум-отсек корвета примыкал непосредственно к шлюзовой камере стыковочного узла и был отделён от неё герметично запертой дверью из перекристаллизованной, двойной прочности, космической брони, выкрашенной в тревожный ярко-красный цвет. В центре её красовался уродливый желто-черный знак опасности нулевой категории, набитый по трафарету неизвестным шутником-художником из бригады космодромного обслуживания поверх обычной предупредительной надписи. При появлении пилотов к общему освещению вакуум-отсека добавилась дополнительная подсветка секций хранения скафандров. Распятые на футуристических конструкциях скелетных вешалок, скафандры неизменно рождали в воображении Андрея нехорошие предчувствия и нездоровые ассоциации. Андрей вакуум-отсеку подсознательно не доверял и называл про себя кунсткамерой, пыточной и застенком. Входить в него следовало обязательно с правой ноги, предварительно стукнув костяшкой пальца по переборке на счастье.

В отличие от Андрея, Ладислав мистического ужаса перед вакуум-отсеком не испытывал, отчего Андрей, изобразив уважение перед старшим по званию, предусмотрительно уступил Корсакову сомнительное право первым переступить через комингс отсека, чтобы скрывшись за внушительной спиной капитана спокойно и без свидетелей совершить привычный ритуал суеверного камлания.

Разница между обычной секцией хранения скафандров и контейнером-сейфом заключалась в том, что контейнер-сейф был оборудован непрозрачной крышкой и снабжен фискальным модулем регистратором, добросовестно фиксирующим когда и сколько раз открывался данный контейнер-сейф. Перед стартом в каждый контейнер-сейф укладывался в надлежащем порядке скафандр высшей защиты — одна штука, шлем — одна штука, перчатки — одна пара, заряженный дыхательной смесью баллон — одна штука, резервные фильтры системы регенерации воздуха — две штуки, запасная батарея энергонакопителя — один комплект, штурмовая винтовка Шнайдера в десантном варианте: излучатель, совмещённый с подствольным парализатором — одна штука, дополнительный магазин-энергонакопитель к штурмовой винтовке Шнайдера — четыре комплекта, полевая аптечка-один комплект, набор питательных смесей-один комплект, емкость с водой, соком, энергетическим напитком — один комплект, мятные подушечки — опционально. По завершению укладки каждый контейнер-сейф закрывался офицером безопасности в присутствии двух свидетелей, владельца скафандра и представителя экипажа судна, либо боевого корабля флота, и опечатывался, помимо электронной подписи и печати владельца, клейкой гербовой лентой, с нанесением на оную личной подписи наблюдающего и контролирующего чина безопасности, служащей достаточным и исчерпывающим основанием и подтверждением соблюдения установленных в отношении хранения и эксплуатации скафандров высшей защиты технических правил и нормозакрепляющих регламентаций (инструкций).

— По счету три, — скомандовал Ладислав.

— Три, — немедленно откликнулся Андрей и они с треском содрали с крышек клейкие ленты.

Набрав на панели замков код, приложили к сенсорным пластинам личные печати. Клацнули титановые разъёмы, освобождая пружины прижимных петель. Тяжелые крышки дрогнули и приоткрылись. Андрей, ухватившись за ручку, потянул крышку на себя. Внутреннее устройство контейнера-сейфа ничем не отличалось от устройства стандартной секции-хранилища. На выдвижной вешалке был закреплен сам скафандр, кислородный баллон, совмещенный с системой регенерации воздуха, винтовка с запасными магазинами, элементы снаряжения и дополнительные комплекты в стандартных коробках. Благодаря эргономически выверенной конструкции, в скафандр высшей защиты можно было облачиться без посторонней помощи, т. е. Самостоятельно. Но, забрав из контейнеров оружие и снаряжение, облачились они в обычные типовые облегчённые рабочие скафандры. В нарушение регламента.

— Готов? — спросил Корсаков.

— Готов, — ответил Степанов.

Вакуум-отсек и шлюзовую камеру разделял узкий тамбур и в нём пришлось задержаться, ожидая, пока одна дверь закрывалась, а другая открывалась. Войдя в стыковочный узел, Андрей подумал, что закачивать воздух сюда было, в принципе, необязательно, всё равно они одеты в скафандры, но об этом как-то вовремя не вспомнилось. Он хотел озвучить эту мысль, однако отвлекся, потому что Ладислав, открыв шлюзовой створ, уже вошёл в тоннель переходника. Андрей последовал за ним, держась от капитана на расстоянии в метра полтора. Идя таким образом, они достигли противоположного конца тоннеля и остановились перед люком, запиравшим вход в шлюзовую камеру фрегата. Входной люк пересекала причудливая вязь надписи, составленная из букв, схожих начертанием с буквами арабского и еврейского алфавита, разделенных знаками шумерской клинописи.

— Галакт, — с ноткой благоговения в голосе сказал Ладислав, прикладывая ладонь к поверхности люка.

— Прочесть сможешь? — задал вопрос практичный Степанов.

— Нет, не смогу. Я не специалист по мёртвым языкам — Ладислав провел под надписью невидимую черту. — Это классический галакт, строгая форма, а нам преподавали упрощённый диалект. — Он сильно искажён и сокращён, — пояснил Корсаков.

— Так чего мы здесь стоим? — сказал Андрей. — Идём дальше.

— Идём, — согласился Корсаков.

Он нажал на кнопку включения сервопривода и крышка люка бесшумно откатилась вбок, открывая им путь в чрево летучего голландца.

 

Новообразованная Империя ГИСЛИ, планета Донна Крейцера III, столичный ресторан «Цветущая сакура», 19:34 планетарного времени, восьмой год войны

Здесь пили и гуляли, ссорились и били морды, здесь мирились, играли в карты, бросали кости, звенели монетами и швыряли кредиты, здесь покупали выпивку и продажную любовь, здесь угрожающе скалились и криво ухмылялись, здесь упивались до бесчувствия и орали песни нестройными голосами. Здесь неумеренно курили и безбоязненно кололись. Военная полиция не появлялась здесь без особой нужды, а появившись, не уходила без старой, доброй потасовки. Здесь поминали погибших, обмывали звания и награды, здесь встречали возвратившихся с фронта и провожали уходящих на фронт. Здесь никого не интересовало, кто вы и откуда, здесь можно было говорить без опаски и без оглядки. Это место идеально подходило для тайной встречи и в нём назначили тайную встречу.

— Не обращайте внимания, господа, — официант смёл грязным полотенцем крошки на пол, — обычное дело. Парни с биг-ракетоносцев, вон те, в черных куртках, разбираются с парнями с ударных крейсеров. С теми, что в серых комбинезонах. Выясняют, кто из них важней на Флоте. А по мне, так все они одинаковы. Пушечное мясо. Не поймите меня неправильно, господа, я вижу, вы тоже флотские, но в наше проклятое время жизнь дешевеет с каждой секундой.

— А вы, я вижу, философ, — капитан-командор Зданевич смахнул ребром ладони оставшуюся крошку. — Принесите-ка лучше выпить, Сенека.

Официант закинул полотенце на плечо, обтёр руки о замусоленный фартук.

— Раньше это было приличное заведение, — сообщил он с сожалением. — Господа офицеры приходили сюда с женщинами…

Зданевич иронично хмыкнул.

— …с женщинами, — упрямо повторил официант, — со своими подругами, со своими женами, с детьми. Заказывали еду, беседовали, пили кофе, курили настоящие сигары, а не эту синтетическую дрянь… пили хорошее вино и никогда не напивались вдрызг и не блевали по углам…

— Не мочились прямо за дверью, — сказал капитан Сондерс, пристально оглядывая зал.

— И захватите чего-нибудь пожевать, — добавил эскорт-командор Энди Моралес. — Желательно съедобного, — уточнил он, подумав.

— Выпить и поесть, — сказал официант, отходя от столика.

— Итак, господа, — сказал Сондерс.

— Простите, Вацлав, — перебил его Зданевич, с интересом досматривая финальную сцену драки. Черные куртки, вышвырнув последние серые комбинезоны за дверь, немедленно отметили победу буйными воплями и обильной выпивкой.

— Постыдное зрелище, капитан, — Сондерс брезгливо скривился.

— Снобизм, чопорность и старомодность, Вацлав, — сказал Зданевич зло, — сейчас это не в моде, капитан…

— Наплевательское отношение к уставу, презрение порядка и всеобщий упадок нравов, который я вынужденно наблюдаю, это всё вы называете модой?

— Вацлав, не заводись, — мягко сказал Энди Моралес, — капитан Зданевич неудачно пошутил.

— За такие шутки раньше вызывали на дуэль, — Сондерс нервно подернул плечом.

— Отчего же, капитан, — сказал Зданевич, — я готов. В любое время и в любом месте. Присылайте секундантов. Выбор оружия я оставляю за вами, по праву оскорблённого.

— Серж, прекрати, — сказал Моралес.

— Я не против, — Зданевич изобразил губами улыбку, — я всецело за. Но, капитан Сондерс, кажется, не совсем понимает состояние текущего момента…

— Я бы хотел просить вас…

— Заткнитесь, Вацлав, — устало произнес Зданевич, — заткнитесь и послушайте…

— Ваш заказ, господа, — вклинился в разговор официант. Он быстро расставил принесённые тарелки с едой, с хрустом свернул пластиковую пробку с бутылки, разлил виски по гранёным стаканам. — Приятного аппетита, господа.

Зданевич поднёс стакан к носу, понюхал виски, сморщился недовольно.

— Сублимированное пойло, сублимированное мясо, химическая дрянь вместо настоящего солода и настоящего белка. Ваше здоровье, господа!

— Вы непоследовательны, Серж, — заметил Моралес. — Нападаете на беднягу Сондерса, а сами недовольны тем, чем вас кормят.

— Отчего же, Энди, — Зданевич распробовал виски на вкус. — Я чрезвычайно терпеливый и необычайно понимающий человек. Я вхожу в положение и подчиняюсь обстоятельствам. Я делаю скидку и принимаю во внимание. Я сочувствую и оправдываю, сострадаю и прощаю. Я агнец горний, Энди. Но только до определённого предела и в нечетные дни недели. Особенно я зверею, когда мне подсовывают синтетику вместо обычной еды. Заметьте, Энди, обычной. Этой дряни у меня на борту полные холодильники.

— Гастрономический эстет, — холодно произнёс Сондерс, — анархиствующий гурман. Может вы не заметили капитан, но у нас идёт война.

— Галактика в огне, — Зданевич повторно наполнил стакан, — но это не отменяет вкусную и здоровую пищу, Вацлав. Категорически не отменяет, а совсем даже наоборот…

— Хлеб да каша — пища наша, — подсказал Моралес.

— Вы знаток фольклора, Энди, — Зданевич вылил виски в рот. Скривился, сплюнул под стол. — Вот вам ещё одна: «Голодное брюхо к учению глухо». Берите, сегодня я добрый. Отдаю в хорошие руки. Бесплатно.

— Спасибо, Серж, — Моралес достал блокнот в кожаной обложке и старательно зафиксировал изреченную Зданевичем народную мудрость.

— Записали? — серьёзно спросил Зданевич.

— Да, сэр, — сказал Моралес, пряча блокнот во внутренний карман куртки.

— Тогда выпьем, господа! — возгласил Зданевич, поднимая стакан. — Хотя мне всегда больше нравилось «товарищ».

— Тамбовский волк тебе товарищ! — немедленно откликнулся капитан Моралес. — Этимология слова «тамбовский» мне, честно говоря, не понятна.

— Филосо-софы, — сказал Зданевич, разглядывая Моралеса сквозь стакан, — академии Генерального штаба выпускники, белая кость, голубая кровь, выправка и правильная речь, мать вашу…

— Вы снова напьётесь, Серж, — Энди Моралес вздохнул с укоризной, — и нам придется вас снова тащить…

— Он уже напился, Энди, — Сондерс плеснул виски в стакан, — разве ты не видишь?

— Ладно, товарищ Сондерс, — с вашего позволения я закушу, вот этой аппетитной котлетой…

— Не пейте больше, Серж, нам предстоит важный разговор.

— Да, кстати, а где же наш таинственный визави, Сондерс? И что вы нам хотели сообщить, многозначительно при этом хмурясь.

— Свинья, — буркнул под нос Сондерс.

— А я вас слы-ы-ы-шу, капитан, — Зданевич обвиняюще уставил на Сондерса вилку с насаженной котлетой.

— Я жду его с минуты на минуту, — Сондерс демонстративно глянул на часы.

— Разве этому вас учили в академии? С минуты на минуту… Извольте быть точным, капитан.

— Он пришёл, — сказал Моралес, указывая на дверь.

Человек, назначивший Сондерсу встречу в ресторане «Цветущая сакура», задержавшись у входа, пристально оглядел зал и лишь после этого не спеша направился к столику, за которым сидели приглашенные им офицеры.

— Разрешите присесть? — спросил он, положив руку на спинку свободного стула.

— Да без вопросов, — великодушно разрешил Зданевич, показывая рукой как он не возражает. Обведя широким жестом своих друзей, Зданевич, не сумев вовремя остановиться, начал круто заваливаться влево, но гость ловко ухватил его за куртку и удержал от падения.

— Премного, так сказать…, - сказал Зданевич, — со всем нашим благо… рас… благоволением… благодарен.

— Капитан, вы пьяны, — с жесткими интонациями в голосе сказал гость, усаживаясь.

— Всенепременно, — невпопад заявил Зданевич.

— Простите, командор, — сказал Моралес, вытаскивая Зданевича из-за стола, — мы отойдём, ненадолго, в туалет. С вашего позволения…

— Мы подождем, — сказал гость и Сондерс качнул головой, соглашаясь.

Моралес подхватил пьяного Зданевича за плечо и потащил в туалет. Зданевич глупо хихикал Моралесу в ухо и дудел победный марш, обдавая Энди запахом перегара. Оказавшись в туалете, Моралес, заткнув сливное отверстие раковины пробкой, включил воду, крепкой рукой пригнул слабо сопротивляющегося Зданевича и несколько раз окунул его в раковину.

— Как вы можете, Серж, — Моралес, глядя на отфыркивающегося друга, тщательно протёр ладони белоснежным платком, — ладно мы, но что подумает о нас командор?

— Вот дерьмо, — сказал Зданевич, мрачно оглядывая намокшую куртку. — Ты прав, Энди, — он взъерошил мокрые волосы. — Это отчаяние, — пояснил Зданевич, — отчаяние и безделье. — А пойло действительно мерзость. Оттопырив губу, Зданевич выдохнул и принюхался. — Чувствуешь, как прёт? Выпил-то всего ничего, а воняет, будто квасил неделю. — Прости, друг, — сказал Зданевич, — считай, я завязал.

— Доверяй, но проверяй, — ответил Моралес, бросая платок в урну.

— Всегда пожалуйста, — сказал Зданевич. — Пошли, брат Энди, командоры не любят долго ждать.

За время их отсутствия за столом мало что изменилось, разве что перед командором появилась чашечка кофе. Сондерс меланхолично потягивал виски, командор задумчиво крутил чашку.

— Вы, в порядке, капитан? — спросил командор, не отрывая взгляда от чашки.

— Извините, господин командор, больше такого не повторится.

— Мы готовы вас выслушать, — Энди Моралес взглянул на Сондерса. Сондерс едва заметно кивнул.

— Да, хотелось бы знать, что здесь происходит, — сказал Зданевич.

— Настоятельно советую вам помолчать, капитан, — командор отставил чашку.

— Ага, — сказал Зданевич и замолчал.

— Скажу прямо, господа, моё желание встретится с вами не связано с вашими личными качествами. При прочих равных условиях мой выбор был бы объективно случайным, если бы не одно и существенное «но». Каждый из вас командовал и командует самыми быстроходными, маневренными и отлично вооружёнными кораблями-рейдерами, состоявшими до недавнего времени на вооружении федеральных галактических сил. Или состоящими, кому как нравится. Корабли типа «хеджхог» отлично зарекомендовали себя во всех без исключения боевых столкновениях.

— Объективности ради, хочу заметить, что это обстоятельство не спасло федеральный флот от поражения, командор.

— Вы правы, капитан, вы правы. «Хеджхоги» великолепные корабли…

— На них великолепно драпается, — перебил командора Зданевич. — Редкая сволочь могла нас догнать.

— В этом была основная проблема федерального флота, — делая вид, что не заметил выпад Зданевича, продолжал командор. — Наше вооружение не позволяет оказывать врагу действенное сопротивление.

— А вот у них, — сказал Зданевич, показывая на гуляющие черные куртки, — почему-то сил хватает…

— Потому что они на периферии больших сражений, капитан, — быстро сказал командор, — по сути, они ведут пограничную войну. И заметьте, ведут её на пределе своих сил и возможностей.

— Не буду спорить, командор, — неуступчиво сказал Зданевич, — но, тем не менее, они даже побеждают… иногда.

— Хорошо, капитан, — командор зло крутанул чашку, — согласен. Они побеждают. Иногда. При том, что судьба Федерации решается не здесь, а там. — Он ткнул пальцем в потолок.

— Серж, — сказал Сондерс.

Зданевич пожал плечами.

— Я продолжу? — язвительно осведомился командор. — Так вот. Адекватный ответ, господа. Сила, превосходящая силу. Способная остановить и отбросить противника. Разгромить и уничтожить. Такая сила, господа, у нас появилась.

— Ну, ты смотри, — Зданевич рассмеялся. — Черт из табакерки, джин из бутылки, бог из машины… Не было, не было и вдруг появилось!

— Прекратите истерить, капитан, — прошипел командор, — и помолчите, чёрт вас дери, хотя бы пять минут.

— Серж, — повторил Сондерс, — успокойся.

— Да, капитан, если угодно, произошло чудо. Если угодно, считайте меня добрым волшебником. Похож я на доброго волшебника, капитан? Нет? Отчего же? Вот вытащу из кармана волшебную палочку, взмахну ею и получайте своё самое заветное желание… Это был секретный проект, господа. Абсолютно новое оружие, способное разрушать целые планеты, взрывать звезды и изменять структуру пространства. И достаточно компактное, чтобы его без проблем можно было разместить на борту боевого корабля. Такого, как фрегат, к примеру. Проект имел кодовое обозначение «Огненный смерч», а оружие назвали ДП-ПМ. Деструктор планет-Преобразователь пространства. Исследования велись со сто девяносто второго года, первый опытный образец появился в двести тринадцатом. Потом его доводили и совершенствовали, уменьшая в размерах, пока не добились приемлемых результатов. Более чем приемлемых. За десять дней до начала Вторжения, корабль, на котором установили опытный образец оружия, перебросили на одну их секретных баз Флота. Одну из тех, чьи координаты известны строго ограниченному числу лиц. На них, носителей сверхважных тайн, даже списки не составлялись.

— А вы? — отрывисто спросил Сондерс, — откуда вам стало известно об этом?

— Я, — командор помедлил прежде чем ответить, — предположим, я обеспечивал режим секретности на последних этапах работы. До самого выхода корабля в испытательный рейс. За десять дней до Вторжения.

— Как вы узнали, где корабль находится сейчас?

— Подробности не должны вас интересовать, Сондерс. Это скучно и неинтересно, знать, откуда, почему и от кого Я УЗНАЛ о нынешнем местонахождении корабля. А о том, как я об этом узнал, вам точно знать ни к чему. Главное — я точно знаю, где он находится, главное — я точно знаю, что оружие на его борту и оно в рабочем состоянии, главное — он полностью снаряжен, боеспособен и готов к выходу в космос.

— Псих, — фыркнул Зданевич. — Или того хуже. Захватит рейдер и пойдёт пиратствовать. Да, господин пират? Мы ему нужны… Рейдеры ему наши нужны…

— Ваши рейдеры, Зданевич, приказом Верховного главнокомандующего вооруженными силами ГИСЛИ включены в состав военного флота Империи. А вы, вместе с вашими командами, интернированы. С восемнадцати ноль-ноль планетарного времени. По всему выходит, это уже не ваши рейдеры.

— Так, — сказал Сондерс, — информация достоверная?

— Более чем, Вацлав, — командор усмехнулся. — Вас, скорее всего, ищут, и найдут, естественно.

— А вас?

— Я здесь, — сказал командор, — пребываю неофициально…

— Значит, вы предлагаете…

— Весомый козырь, способный изменить ход войны, кардинально и бесповоротно. Я видел, что происходит с планетами, попавшими под обстрел ДП, — обратился к Зданевичу командор, — что от них остается. Атомы, распыленные в вакууме. Чертовски эффективно и чертовски устрашающе, Серж.

— Я согласен, — Сондерс вопросительно посмотрел на Зданевича.

— Чёрт с вами, я в деле.

— А вы, Энди?

— Безусловно, командор.

— И где же он находится, ваш чудо-крейсер?

— Фрегат, — сказал командор. — Фрегат «Возмездие».

Он достал сложенную вчетверо штурманскую карту. Сондерс отодвинул посуду, расчищая место на столе. Командор разложил карту, провел ногтем от системы Донны Крейцера до точки, расположенной в области, прилегающей к Ядру.

— Звезда FN 38475829, имеет четыре планеты, которые обращаются вокруг неё по сильно вытянутым орбитам. Две: газовые гиганты наподобие Юпитера, третья, самая близкая к светилу, напоминает Марс, четвертая — её спутник. Безжизненный, каменистый шар, GS-38475829-4. Конечная цель полета.

— Самоубийство, — сразу сказал Зданевич.

— Лёгкой жизни тебе не обещали, — проворчал Сондерс.

— За пределом дальности, — напомнил Моралес. — Трижды.

— Три гиперскачка на пределе дальности, — загнул палец Зданевич, — тройная загрузка энергонакопителей… И три обратно.

— Положим три, — сказал командор. — Не забывай, бросок в одну сторону.

— Ладно, три, — согласился Зданевич, загибая еще палец, — вопрос — где точки выхода? Полагаю, в секторах, указанных командором.

Командор кивнул.

— Вацлав, мы не дети. Ясное дело, что в точках промежуточных стартов мы можем найти обломки и руины, или того хуже, столкнуться с противником. Фактически, у нас мало шансов на успех. Ничтожно мало. Практически, мы смертники.

— Уж с ним-то мы обязательно встретимся. — Зданевич прикрыл ладонью желтое рыхлое пятно, обозначающее на карте Ядро Галактики. — В настоящий момент это самое жаркое местечко во всей Галактике, господа. Мы собираемся прыгнуть в самое пекло.

— Всё лучше, чем лагерь для перемещенных лиц, — сказал Энди Моралес, — а воевать за Империю я не желаю. Куда не кинь…

— Везде стенка, — командор свернул карту. — Риск огромен, план детально не проработан, всё построено на допущениях и предположениях, но, как точно подметил капитан Моралес, выбор у вас небольшой. Собственно и выбора-то никакого нет.

— Как и у вас, командор, — напомнил ему Сондерс.

— Да, как и у меня, — после непродолжительного молчания сказал командор. — Поэтому обговорим существенные детали моего несуществующего плана. Применительно к вашему нынешнему положению. Где сейчас находятся ваши корабли?

— На внешнем рейде планеты. Орбитальные доки Вспомогательной Эскадры. Терминал В.

— Экипажи?

— Военная база федерального Флота «Альфа», казармы А-20, А-21.

— Рейдеры, скорее всего, там и остались, а вот с людьми, возможно будут проблемы. В зависимости от того, где они в настоящий момент находятся. Придется уточнить.

Командор достал плоскую коробочку коммуникатора планетарной сети, вставил в ухо горошину микрофона, набрал номер.

— Простите, господа, я вас покину на несколько минут, — сказал командор. — Нет это не тебе… Приватный разговор…

— Как хотите, — сказал Зданевич, — а мы тут посидим, хлопнем по рюмашке.

Командор вышел. Зданевич потянулся за бутылкой, но в тот момент, когда он ухватил бутылку за горлышко, входная дверь с треском распахнулась. Жалобно звякнули стекла. Шум мгновенно стих и в наступившей тишине кто-то с пьяным изумлением произнес: «Опа-на!» Черные куртки, в предчувствии скорой драки, дружно отступили к стенам, хищно скалясь. Бармен, сумрачный бритый крепыш в рубашке с закатанными по локоть рукавами, переместился вдоль стойки ближе к выходу, официант высунулся бледной тенью из-за портьеры и сразу же благоразумно скрылся.

— Тихо, тихо, парни! — сержант военной полиции в камуфлированной униформе, предостерегающе помахал дубинкой. — Осади назад! Спокойно, парни, не дергайтесь! Эй! Стой, где стоишь!

— Вы, — сержант показал дубинкой на Зданевича.

— Я?

— Нет, трое, все! — рявкнул сержант. — Вы пойдете со мной! Немедленно!

— Оперативно, — процедил сквозь зубы Сондерс. — Командор?

— Вряд ли, — сказал Зданевич и крикнул, — это провокация, сержант! Требую представителя командования Флота.

— Встать, — сержант взмахнул дубинкой, — руки за головы. Ко мне, бегом!

— Я старший по званию, трутень, — взъярился Зданевич. — Меня…

— Боевого офицера, — сказал приятный господин неброской наружности, возникший рядом с сержантом неизвестно как, и непонятно откуда. — Обычный фронтовой репертуар…, - Сержант, уберите своих людей, — распорядился властно господин и сержант нехотя подчинился, уведя лишившуюся законной добычи свору на улицу.

— Грубы, но исполнительны, — приятный господин с сомнением посмотрел на отставленный стул, на котором недавно сидел командор. — Позвольте представиться. Служба внутренней разведки, особый агент…, - приятный господин показал золоченый значок, приколотый к казенной кожаной обложке, — особый агент Харпер Лонг, Имперская Дирекция Безопасности.

— Чему обязаны? — недружелюбно осведомился Сондерс, — особый агент Донг?

— Лонг, — приятный господин вежливо улыбнулся, — Меня зовут Харпер Лонг.

— Донг, Лонг, неважно. Что вам угодно?

— В соответствие с приказом Высшего Совета Обороны Империи ГИСЛИ, мне приказано задержать офицеров федеральных вооруженных сил Сондерса, Моралеса и Зданевича, — Лонг извлек из внутреннего кармана узкий лист плотной бумаги, — и препроводить их под усиленной охраной в предварительно-фильтрационный лагерь «Си-Дельта 1». Лонг бросил лист на стол. — Ордер прилагается. Угодно ознакомиться?

— Незачем, — Сондерс встал, отодвинув стул. — Мы вам верим. На слово.

— Обойдемся без слёз и траурных речей, — Зданевич картинно заложил руки за спину, — Прощай, свобода! Энди Моралес честно расплатился за ужин.

 

Новообразованная Империя ГИСЛИ, планета Донна Крейцера III, база Резервного флота «Гайя», предварительно-фильтрационный лагерь «Си-Дельта 1», временное размещение интернированного офицерского состава федеральных вооруженных сил, 22:08 планетарного времени, восьмой год войны

«Си Дельта 1» был лагерем временного содержания и по названию и по существу. Выделенная под него часть взлётно-посадочного поля была огорожена по периметру стеной из сборных пластокерамических щитов. Поверх стены была пущена колючая проволока, крепившаяся к изогнутым внутрь столбам. Снаружи подходы к стене были защищены двумя рядами полевого спирального заграждения и переносными противотанковыми пирамидами, похожими на железные елки, ощетинившиеся выносными иглами-детонаторами.

Ажурные вышки, возвышавшиеся по углам периметра, занимали посты электронно-визуального наблюдения, совмещенные с мощными прожекторами, установленными на крышах и батареями крупнокалиберных шестиствольных электрических игломётов, стреляющих особыми игольчатыми дамб-пулями. Залп такой батареи, состоящей из четырех сдвоенных игломётов, управляемых дистанционно оператором, уничтожал живую силу противника в радиусе поражения до километра, пусть и прикрытого пятисантиметровой бронёй. Игольчатые пули легко на удалении в триста метров превращали в дуршлаг броню до восьми сантиметров и пробивали листы толщиной до двадцати пяти сантиметров. Единственным спасением от них было напыление на броню обычную металлокерамита, составляющего основу брони космической. Такое, покрытое вязкой искуственной субстанцией, препятствие пули преодолеть не могли и попросту в нём застревали.

Внутренняя планировка лагеря полностью отвечала рационально-шаблонному штабному уму. Сборные же бараки группировались по четырем крупным секторам, обозначенным разными цветами: красным, синим, желтым и зеленым. Сектора, в свою очередь, были разделены на секции, поименованные в зависимости от базового цвета сектора от К-1 до К-8 и от З-1 до З-8.

Над каждой секцией висел шарообразный тепловой метчик, прикреплённый к тороидальному гравитационному шасси. Данные, стекающиеся от всех метчиков в информационный центр лагеря, позволяли отслеживать любое передвижение поднадзорных в режиме реального времени.

Порядки в лагере «Си-Дельта 1» были достаточно либеральные. От содержащихся в нём офицеров требовали лишь не приближаться к стене на расстояние, отмеченное желтой линией. Наказание для нарушивших запрет было установлено суровое, в чём могли убедиться несколько смельчаков. Или глупцов. Они демонстративно зашли за линию ограждения, за что были избиты подоспевшей охраной и помещены в карцер на хлеб и воду вплоть до особого на их счет распоряжения господина начальника лагеря.

В карцере было темно и холодно, сменные фильтры-отстойники в биотуалете не менялись с самого их заполнения, отчего воздух был пропитан запахом застоявшейся мочи и дерьма. Нарушители режима пребывания отсидели в карцере полную неделю и вышли оттуда героями. Они сидели бы дольше, если бы не их товарищи по несчастью, устроившие сначала массовую акцию неповиновения, а затем общую голодовку.

Скандал получился громкий. Лагерь, не успев открыться, прославился не в самом лучшем виде. Начальник лагеря, тыловой офицер в чине полковника, не пробыв на своей должности больше десяти суток, был отстранён и заменён гражданским чиновником из Министерства юстиции.

Заместителем к чиновнику был назначен офицер Службы внутренней разведки, официально в качестве специалиста-консультанта, а неофициально комендантом. Дополнительно на прикомандированного офицера разведки была возложена обязанность поиска и задержания тех служащих федерального Флота, кто сумел каким-либо образом избежать ареста. За лагерь «Си-Дельта 1» Дирекция безопасности могла не волноваться, ибо Харпер Лонг, закреплённый кадровый псевдоним «Жук-носорог», известный также под кличками «Быстроногий олень» и «Плешивый бульдог», переиначенный остряками-сослуживцами в «Паршивого кобеля» и «Стремительную улитку» работу свою знал, любил и исполнял на совесть.

— На то и щука в реке, чтобы карась не дремал, — сказал бы на это знаток крылатых слов и выражений Энди Моралес, если бы не был тем самым карасем, за которым охотилась та самая щука и в конце концов не проглотила.

Широкофюзеляжный, тупорылый, толстобрюхий и неповоротливый транспортный полицейский кви-джет, выпростав из складок-обтекателей куцые суставчатые опоры бесшумно и мягко опустился на посадочную площадку рядом с административным бараком, помеченную неровно намалеванной на огнеупорном покрытии поля большой буквой «H».

Изначально спроектированные для исследования биологически опасных и геологически активных планет, кви-джеты, гордо именовавшиеся в пору своей юности «десантными гравилётами» обладали невероятной живучестью и были неприхотливы в обслуживании, то есть обладали качествами, особо ценимыми в среде бесстрашных космопилотов и лихих косморазведчиков, ласково прозвавших эти надёжные машины «утюгами».

Кви-джеты, или «десантные гравилёты» принимали участие во многих экспедициях и спасли жизнь не одному поколению астронавтов, выпускались в различных модификациях, подвергались неоднократному рестайлингу и утилитарному ремоделированию, в конце концов были признаны морально устаревшими и сняты с производства повсеместно, кроме заводов, производивших технику для силовых структур Федерации.

Службы и ведомства, охраняющие права, порядок и спокойствие жителей Галактики продолжали использовать проверенные и живучие летательные аппараты в качестве машин сопровождения и транспортов для перевозки заключённых.

Из ресторана офицеры вышли в сопровождении Лонга. На улице их встретили полицейские. Не тратя лишних слов, они заломили задержанным руки и быстрым шагом потащили в кви-джет.

Сержант, воровато оглянувшись на особого агента, старательно не замечавшего творимого на его глазах беззакония, больно и сильно огрел Зданевича по спине.

Офицеров затащили в грузовой отсек и затолкали в узкую и тесную клетку. Сержант, ухмыляясь, замкнул замок. Клетка была рассчитана максимум на одного заключенного, в неё же запихнули троих. Невозмутимый Сондерс уступил скамейку пострадавшему от произвола мстительного нижнего чина Зданевичу. Зданевич отрицательно мотнул головой и приз достался Моралесу. Энди благоразумно согласился и весь полет провел в относительно комфортных условиях. Сондерс замкнулся в своих мыслях и простоял, отрешенно глядя перед собой, в позе античного философа, обдумывающего картину будущего идеально устроенного общества, а Зданевич, вцепившийся в прутья клетки так, что побелели костяшки пальцев, с видом притаившегося в засаде хищника, терпеливо ждал возвращения сержанта, прикидывая, как половчее добраться до сержантского горла. К его разочарованию, клетку открыл Харпер Лонг.

— Попрошу без глупостей и дешёвого геройства, — сказал Лонг, впечатлённый выражением лица Зданевича. — Я безоружен, но у него, — особый агент показал на маячившего у открытого люка пилота, — штурмовая винтовка, снятая с предохранителя.

— Повторяетесь, Лонг, — Сондерс отодрал Зданевича от прутьев. — Выходим, Вацлав, мы прилетели.

— Сволочь, — желчно констатировал Зданевич, покидая узилище.

Арестованные офицеры спрыгнули на бетонку. Агент Лонг спустился по лесенке. Полицейские, построившись колонной по двое, гремя оружием и амуницией, промаршировали к казарме. Последним шёл сержант, помахивая в такт неразлучной дубинкой.

— Идёмте, господа, — сказал агент, указывая на барак с ярко освещенными окнами. — Будем вас учитывать.

— Не страшно, Лонг? — Зданевич поиграл кулаками.

— Чего? — простодушно удивился агент.

— Одиночества, — с намёком произнёс Зданевич.

— Ну что вы, — Лонг рассмеялся. — Это вам кажется, капитан. Приглядитесь. Вон там, видите? Пулемётные гнезда. И на крыше — пулемётный расчет. К тому же, обратите внимание, Зданевич, пилот остался у люка и держит нас под прицелом.

— Предусмотрительно, — процедил Зданевич.

— Стараемся, — в тон ему ответил Лонг.

— Успокойся, Серж, не нагнетай обстановку, — сказал Вацлав Сондерс. — Специальному агенту Лонгу тоже непросто.

— Отчего же, — сказал Зданевич, — непросто? Я этого не вижу. Зато я вижу как специальный агент Лонг просто упивается своей властью. Кем вы были при Республике, Харпер Лонг? Письмоводителем? Нет. Слишком мелко для вас. Чиновником по особым поручениям? Опять же нет. Слишком высоко. Нечто среднее между первым и вторым. Знаю. Клерком в отделе хранения вещественных доказательств. Заведовали выдачей и приёмкой. Угадал? Ведь угадал! Жалкий полицейский чин. Капрал? Нет. Бери выше — сержант. Но не старший сержант, и, упаси бог, не мастер-сержант. Нет. В полиции же нет мастер-сержантов. В полиции были шеф-сержанты.

— Я был шеф-сержантом, — ровным голосом произнёс Харпер Лонг. — В городском управлении полиции безопасности. Отдел соблюдения режима секретности.

— БЕЗПОЛ? — искренне удивился Зданевич. — Режимно-секретный отдел? Шеф-сержант? Господи боже, какие люди нас предают! Опора, можно сказать, государственности! Краса и гордость! Надежда и фундамент!

— Заткнитесь, капитан! — зло процедил Харпер Лонг, — или я лично, из табельного пистолета, вот на этом поле, без всяких угрызений совести.

— Какая у вас совесть? — устало спросил Зданевич. — Предатель. Помните девиз? — сказал он после недолгого молчания. — «Душу — нации, долг — Отечеству, честь — никому»? А что там у вас на гербе было начертано? «Честь и верность»? Честь продали, верность разменяли?

— Я был заместителем начальника отдела, — сказал особо-специальный агент Лонг, и оставался им, пока существовала Федерация.

— Федерация существует, — мягко напомнил Лонгу капитан Моралес.

— Земля — да, — ответил Лонг, — Федерация — нет. Метрополия бросила нас. Поэтому мы учредили своё государство. Я более ничего не должен Республике.

— Наши братья сейчас умирают там, — Зданевич ткнул пальцем в ночное небо.

— Ваши братья, капитан, сейчас бегут, — с горькой усмешкой сказал Харпер Лонг, — а наши умирают. Как, вы не знали, господа капитаны? Разослан приказ федерального правительства — всем боеспособным соединениям ВКС отходить, не вступая в бой с целью создания глубоко эшелонированной обороны на линии Альфа Центавра — Солнечная Система.

— Ложь, — вскричал Зданевич.

— Отчего же, — насмешливо передразнил Зданевича Харпер Лонг, — транслируется по широкому диапазону специальных каналов связи с двенадцати-ноль-ноль стандартного времени вчерашних суток.

— Не кипятись, Серж, — сказал Энди Моралес. — Думаю, агент Лонг не обманывает. Думаю, так оно и есть на самом деле.

— Сволочи, — просипел Зданевич.

— Нам туда, господа, — сказал Харпер Лонг, указывая на барак, в котором находилась полевая канцелярия.

Подобных контор за годы службы Зданевич насмотрелся немало. Десяток штабных, сидящих в тесных закутках, обложенных со всех сторон бумагами (какие, к чёрту, бумаги, если перед каждым штабным торчит дисплей персонального вычислителя?), торопливо выбивающих на клавиатуре нервную морзянке, парочка секретарш из вольнонаёмных и начальник присутствия в звании не выше штаб-лейтенанта в закутке побольше у дальней стены, рядом с кондиционером. Секретарши, в гарнитурах с микрофонами, беспрерывно с кем-то созваниваются, отвечают на вызовы и переводят звонки, щёлкая клавишами интекомов внутренней сети. Начальник изредка отрывает взгляд от стола и обозревает вверенное ему хозяйство. Штабные, сосредоточенно долбят по клавишам и перекладывают папочки слева-направо. Секретарши периодически встают со своих мест, забирают у штабных обработанные документы и несут папочки начальнику. И над всем этим тихим ужасом и казённым бедламом крутят лопастями вентиляторы, разгоняя спёртый воздух по углам. Душно штабным, душно секретаршам и только начальник упивается кондиционированной свежестью и прохладой.

Здесь бюрократическая традиция органично сплавлена с прогрессом. Традиция — это бумажная волокита, прогресс — суперсовременная техника. И никого не удивляет, и не возмущает такое нерациональное, затратное использование служебного времени, бессмысленное, с практической точки зрения, дублирование информации в картах памяти квантовых вычислителей и на бумажных носителях. Никого из присутствующих, даже интернированных капитанов «хеджхогов», потому что в рубках (ходовых и боевых) их высокотехнологичных боевых кораблей приёмо-передающие модули станций сверхдальней сообщения, работающих на принципе свёртки пространства, соседствуют с аппаратами волновой факсимильной связи и телетайпами.

Считается, что бумажные носители более пригодны для надёжной передачи и сбережения значимой и секретной информации, чем твердотельные и виртуальные накопители компьютеров и сетевых облачных хранилищ.

Пока штабной флегматично оформлял бланки, Зданевич равнодушно оттирал с ладоней липкую чёрную краску. Краска была отвратительно стойкой и почти не отмывалась. Только пачкала влажные салфетки, пропитанные патентованным растворителем, которые должны были эту самую краску по идее счищать, но не счищали, а неприятно размазывали. Зданевич швырял, скомкав, использованные салфетки под стол, доставая взамен из надорванной пачки свежие, пахнущие морскими просторами и утренним бризом, сложенные вчетверо куски синего микроволокна. Пачка на глазах таяла, но Зданевич не собирался останавливаться. Это был его молчаливый крестовый поход за справедливостью и акция бескровного неповиновения.

— Распишитесь, — сказал штабной, протягивая Зданевичу перьевое стило.

Зданевич швырнул очередную скомканную салфетку под стол, принял стило и размашисто подписался на каждом листе в отмеченных галочкой строках.

Возвращая штабному измазанную краской ручку капитан любезно улыбнулся. Штабной невозмутимо взял стило двумя пальцами и выбросил его в мусорную корзину. Зданевича откровенно злила нарочитая бесстрастность штабного. Ведь совсем недавно они были товарищами по оружию, буквально вчера, а сегодня их разделяет непреодолимая стена, сегодня он, капитан военно-космического флота Федерации Земли арестован, описан, дактилоскопирован, занесён в реестр интернированных, корабль, которым он командовал, захвачен и реквизирован.

Они — те, кем он был помещён под стражу, успели поменять знаки различия и символику федеральных вооруженных сил на свои собственные и всё, что ещё объединяло его, капитана Зданевича и безвестного штабного — «нашивка принадлежности», нашитая над клапаном левого нагрудного кармана лётной куртки.

Кружок планетарного диска, диаметром в полтора сантиметра, обрамлённый крылышками, определяющий место рождения военнослужащего. У Зданевича — голубой узнаваемый диск Земли, у штабного — ржаво-красный Марса. Капитан и штабной были земляками, но штабной уже не считал себя ни земляком, ни сослуживцем капитана, Зданевич был для него чужим и почти что врагом. Которого можно и нужно содержать в заключении. И от этого — оттого, что они в одночасье стали почти что врагами, капитан испытывал приступы безрассудного ожесточения. В отличие от капитана Сондерса и капитана Моралеса, таких вежливых, предупредительных и терпеливых. Аж челюсти сводит от омерзения. Великодушных, корректных, тактичных, обходительных. Галантных, чёрт их дери! Идеал флотского офицера, образец для подражания.

— Господа, прошу следовать за мной, — объявил специальный агент Харпер Лонг капитанам после того, как удостоверился, что интернированные федеральные офицеры должным образом учтены, и лично сопроводил арестантов в узилище, блок 4-B6.

— Заходите, господа, — сказал Лонг, любезно открывая перед капитанами облицованную рифлёным пластиком дверь. Не просто сказал, а с неприкрытой издёвкой в голосе. Дождался, пока задержанные войдут и аккуратно закрыл дверь за спиной последнего узника, переступившего порог арестантского, как ни крути, барака.

Внутри узилища было шумно, если не сказать, весело. За столом играли в карты. В углу, на протянутых верёвках сушилось чьё-то бельё. Большинство офицеров валялось на кроватях. Кровати были двухъярусными. Офицеры — расхристанными до неприличия. Самый цинический расположился у входной двери. Сидел на втором ярусе в исподнем и болтал ногами. Тесёмки, которыми стягивалось термобельё на щиколотках, болталось в такт движениям ног.

— Господа, у нас новенькие! — объявил вставший из-за стола офицер в чине полковника.

Никто не обратил внимание на слова полковника, кроме цинического. Он перестал болтать ногами и, приветствуя новоприбывших, отсалютовал по-польски, двумя пальцами.

— Бардак у вас тут, господин полковник, — сказал Зданевич, протягивая руку для пожатия.

Полковник взглянул насмешливо на капитана, браво щёлкнул каблуками, коротко кивнул и ответил рукопожатием, прямо скажем, издевательским, едва прикоснувшись к капитановой ладони. Зданевич вспыхнул.

— Серж, успокойся, — сказал Энди Моралес, придерживая Зданевича за локоть.

— Ничего, господа, мы здесь без церемоний, — сказал полковник. — Желаете дать мне по морде?

— Воздержусь, — процедил Зданевич, вырывая локоть из крепкой хватки Моралеса.

— Это правильно, — став серьёзным, ответил полковник. — Посидите с наше, сами не так взвоете. А на этом бардаке, как вы изволили выразиться, господин рейдер-командор, советую не зацикливаться. Мы таким образом протестуем. Выражаем свое несогласие с противозаконным арестом и неправомерным лишением свободы.

— И как, помогает? — спросил Сондерс.

— Не очень, — честно признался полковник. — Давайте знакомится, господа. Левковский, Андриан Семёнович, бывший дивизионный интендант, а ныне старший по блоку 4-B6.

— Рейд-командор Сергей Зданевич, эскорт-командор Эндрю Моралес, капитан-командор Вацлав Сондерс, командиры рейдеров типа «хеджхог».

— Кажется, тоже бывшие, — добавил капитан Моралес. — По крайней мере, в данный момент.

— Это ненадолго, — хмуро пообещал Зданевич.

— Ну, а пока, — сказал Левковский, — вас надо где-нибудь разместить. Извините, конечно, господа, но свободные койки остались в дальней части барака.

— Кто бы сомневался, — с горькой усмешкой произнёс Зданевич.

— У гальюна, так у гальюна, — сказал Сондерс. — Какая нам, в общем, разница, если мы и так в одном большом сортире?

Энди Моралес промолчал.

— Туалетные принадлежности в тумбочке, — сказал полковник, — полотенце на спинке.

— Разберёмся, — сказал ордер-командор Зданевич.

 

Пограничные Области Галактики Млечный Путь, сектор «Night-Zero-One», ПК «Марракеш», 19:48 бортового времени, борт «летучего голландца»

Сразу за переходной камерой, в отсеке дезинфекции, им пришлось открывать люк вручную. Дезинфицирующие жидкости давно испарились, а без завершения процедуры очистки и стерилизации, открыть проход в следующий отсек оказалось невозможным. Прежде чем попытаться открыть люк вручную, Корсакову пришлось взломать блок датчиков доступа, и обойти протокол аварийной блокировки двери, подключившись к локальному сегменту внутрикорабельной сети, отвечающей за работу шлюзовой камеры, через универсальный терминал-транслятор. К отсеку дезинфекции примыкал отсек оборудования, в котором хранились скафандры для выхода в открытый космос, инструменты, запасные баллоны с дыхательной смесью и фильтры регенерации воздуха.

Степанов взялся вращать рукоятку механического привода. Рукоять проворачивалась трудно, Степанову приходилось крутить рывками, но люк не поддавался. Дверь заклинило. Корсаков, которому надоело глядеть на страдания Степанова, пнул застрявшие створки тяжёлым башмаком, и люк, со скрипом и жалобным стенанием, наконец раскрылся. Корсаков вошёл в отсек оборудования первым, освещая пространство перед собой фонарём, прикрученном к стволу импульсной штурмовой винтовки снизу.

Яркий луч света метался по отсеку, выхватывая боксы со скафандрами непривычной для глаза конструкции, закрытые прозрачными шторками, стеллажи, забитые коробками до потолка, инструментальные ящики, выкрашенные в оранжевый цвет, зелёные короткие тубусы воздушных фильтров. Кроме всего этого снаряжения, там было оружие, жёстко зафиксированное в открытых стойках, по двенадцать в ряд вдоль противоположных стен отсека, общим число двадцать четыре. Ровно на две абордажно-штурмовые десантные группы в составе штатного абордажно-штурмового десантного отряда, численностью в двадцать четыре тренированных бойца. Оружие в свободном доступе вопиющим образом нарушало правила внутрикорабельного регламента, по которым всё вооружение индивидуального ношения, смертельного и несмертельного воздействия, хранилось в оружейных казематах и выдавалось по счёту дежурным оружейным офицером.

Любопытный Степанов решил рассмотреть выставленное оружие более детально.

— Автоматическая винтовка, — сообщил он подробности осмотра Корсакову. — Пороховая, магазинная, под унитарный патрон, калибра 5,45, емкость магазина — двадцать патронов, два дополнительных магазина — на трубчатом прикладе, прицел голографический с лазерной подсветкой цели, метка на корпусе магазина — красная.

— Угу, — сказал Корсаков, — красная, значит, рикошетирующая шрапнельная пуля. Какие метки на остальных?

— Зелёная. И жёлтая.

— Зелёная — ослабленный боеприпас, жёлтая — бронебойный. Кроме того, может быть синяя. Синяя — обычный.

— Эта самая пуля, рикошетирующая шрапнельная, что собой представляет? — спросил Степанов.

— Очень прогрессивная вещь была, — сказал Корсаков, — для своего времени. При ударе о препятствие мягкая оболочка пули разрывается, освобождая несколько металлических шариков, которые, отрикошетив, меняли траекторию и летели к следующему препятствию, где снова рикошетили, меняли траекторию и летели до следующего препятствия, где опять рикошетили…

— Всё, хватит, — перебил Корсакова Степанов, — я понял. Будут летать, пока полностью не исчерпают запас скорости. И не упадут, буквально.

— Или, до того как упасть, столкнутся с мягкими тканями человеческого тела, на удачу не защищёнными бронёй тактического доспеха, — уточнил Корсаков, — превращая его — это человеческое тело — в решето, буквально. Поэтому этот вид боеприпаса использовался чаще всего при захвате кораблей противника. Когда штурмовая группа обычно в броне, а экипаж нет. В обратном случае применялись бронебойные, что увеличивало вероятность фатальных разрушений корпуса, или механизмов захватываемого звездолёта.

С другой дверью проблем не возникло. Дешифратор выдал пароль, Корсаков набрал на кодовой панели буквенно-цифровую комбинацию. Крышка люка уползла вверх, открывая им путь на осевую палубу. Корсаков вошёл первым. Светильники были включены по аварийной схеме, из-за чего палубный тоннель утопал в полумраке. Корсаков тотчас же занялся поиском сетевого контроллера удалённой диагностики. Найдя соответствующий разъём порта, он достал из поясной сумки ремнабора тюбик с токопроводящей пастой и аккуратно заполнил розетку вязкой массой. Дождавшись, когда паста начнёт застывать, Корсаков осторожно приклеил к разъёму выносной трансмитер универсального терминала-транслятора. Степанов напряжённо вглядывался в сумрак палубы. Мёртвая тишина давила на нервы. Степанов настороженно поводил стволом штурмовой винтовки. Ему чудилось неясное шевеление во тьме. Что-то зловещее собиралось там, в глубине тоннеля, копилось, разрасталось и наползало медлительной тучей, гася и без того тусклые светильники. Степанов нервозно моргнул. Глаза от пристального вглядывания начали слезиться.

— Есть, — сказал довольный Корсаков, — полный доступ к внутренней сети корабля.

Он включил модулятор виртуальной реальности УТТ и вывел на объёмный псевдоэкран схему общей компоновки фрегата.

— Две палубы, — информировал Корсаков Степанова, — осевая и верхняя. Осевая, она же главная артиллерийская. Верхняя — комбинированная. Деление посекционное: шкафут — секция управления, ют — жилая секция. В секции управления размещены: ходовой мостик, боевая и штурманская рубка, централизованный пост управления огнём, в жилой: каюты экипажа и кубрики абордажно-штурмового отряда. Секции отделены друг от друга воздухонепроницаемыми переборками.

Степанов терпеливо слушал.

— В трюме размещаются цистерны с водой, продуктовые контейнеры, холодильники, ангары десантных катеров, погреба боеприпасов, склады, мастерские и газгольдеры. В машинном отделении присутствует комбинированная энергетическая установка в заглушенном состоянии, состоящая из: а) компактного ядерного реактора; б) термоядерного стеллатора; с) энергонакопителей; магистральный ВП-двигатель, маршевые планетарные двигатели, двигатели коррекции и причаливания.

— Это всё лирика, — сказал Степанов.

— Перехожу к конкретике, — немедленно откликнулся Корсаков. — Патогенных микроорганизмов не обнаружено, датчики движения не регистрируют иных перемещений, кроме наших, в воздухе фиксируется повышенная запылённость и повышенная концентрация углекислого газа. — Кроме того, — тут Корсаков сделал паузу, — в носовой части фрегата обустроен скрытый боевой отсек, усиленный добавочными изоляционными переборками. Между прочим, такие же изоляционные переборки оборудованы по всей длине корпуса, начиная от кормы к центру, через каждые десять метров, общим числом пятнадцать, а непосредственно перед машинным отделением из того же изоляционного материала собран временный отсек, в котором оборудован вспомогательный пост управления огнём того, что установлено в изолированном СБО.

— Чего того? — живо спросил Степанов.

— Тип оружия не распознаётся, — обескураженно сказал Корсаков, — однако, пульты дистанционного контроля выстрелов имеются во всех рубках и постах управления огнём, как в основном, так и во вспомогательном. Что интересно: большинство энергонакопителей питают это устройство. Две трети — если быть точным. Причём этот тип энергонакопителей с большей удельной ёмкостью, чем те, на которые замкнуты контуры ВП-двигателя и батарей рельсотронов.

— Нужен бортовой журнал и детальные спецификации конструктивно-компоновочной схемы, — сказал Степанов.

— Рекордер бортового журнала обособлен от общей информационной сети, запись ведётся на сменные твердотельные носители, а спецификации… спецификации были удалены с головного сервера. Давно.

— Следовательно, нам нужно в ходовую рубку, — сориентировался с маршрутом Степанов.

— Не факт, что жёсткий диск сохранился, — сказал Корсаков. — Его могли забрать с собой, уничтожить, переформатировать.

— Для чего гадать? — резонно заметил Степанов, — пойдём и увидим.

— Чуть позже, — сказал Корсаков, — а сначала я хочу взглянуть на эти вот временные переборки. — Но сначала, — он несколько раз взмахнул рукой, энергично повращал ладонью, ткнул указательным пальцем в воздух и лампы переключились из аварийного в режим обычного освещения.

— Да будет свет, — сказал Степанов. — Надолго ли?

— Должно хватить, — успокоил напарника Корсаков, однако на всякий случай приглушил яркость светильников. — Нам туда, — сказал он, указывая направление.

— А я что, не знаю? — проворчал Степанов.

Они повернулись и направились к корме, громко клацая магнитными подошвами. Ради экономии Корсаков полностью обесточил генераторы искусственной гравитации.

— Чудной материал, — сказал Корсаков, проводя перчаткой по шероховатой кристаллической поверхности, — весьма напоминает графит.

— Я бы поостерёгся к этому прикасаться, — сказал Степанов. — Я бы вообще ни к чему здесь не прикасался. Пока не разберёмся с чем имеем дело.

— Мы и разбираемся, — Корсаков легонько стукнул в переборку, — разве нет? Такое ощущение, что эти плиты пористые. Вероятно, очень лёгкие. Кажутся хрупкими, а на деле чрезвычайно прочные. И гляди — отсутствуют следы сварки — вообще. Даже минимального шва не заметно. Клеили их, что ли?

— Клеили, не клеили, — сказал Степанов, — какая мне разница? Важно, от чего оно должно было защищать?

— Вопрос, — сказал Корсаков. — Пятнадцать штук переборок, собранных из неизвестного материала. Смотри, как прилегают края двери к проёму. Феноменальная точность. А замок? Простой, механический.

— Это не замок, — поправил Корсакова Степанов, — этот агрегат называется защёлка. Иначе — щеколда, задвижка, или шпингалет. В данном конкретном случае подпружиненный засов с рукояткой, без фиксатора.

— Без фиксатора, — повторил Корсаков. — Зачем? Зачем в век передовых технологий и сверхдальних космических перелётов примитивная щеколда? — спросил он и сам же себе ответил. — Чтобы не тратить времени на открывание, закрывание и фиксирование. Беречь драгоценные секунды. Оттянул засов, заскочил внутрь, захлопнул дверь. Пружина сработала. На что беречь? И почему без фиксатора?

— А мне почем знать, — сказал Степаном. — Может, фиксатор с обратной стороны двери.

— Может быть, может быть, — пробормотал Корсаков. — Стояли звери около двери… Заметь, эта неметаллическая металлическая субстанция магнитится.

— Что мы тут забыли? — спросил Степанов. — Наша первостепенная задача — метнуться быстро в ходовую рубку, забрать бортовой журнал, установить маяк — и отчалить с чувством выполненного долга.

— Ага, — Корсаков неразличимо для Степанова ухмыльнулся, — метнись кабанчиком.

— Лучше белкой, — серьёзным тоном уточнил Степанов.

— Верно, — сказал Корсаков, — белкой скорее. Прыг-скок и в дамках. В том смысле: на вершине. Откуда открывается дивная взору картина. Кстати, какая у неё толщина? — Корсаков приоткрыл дверь. — На глаз — примерно пять-восемь сантиметров, — проинформировал он Степанова.

— Ошеломительно, — Степанов иронически хмыкнул.

— В рубку, — уверенно сказал Корсаков. — Ближайшая шахта лифта в десяти метрах позади нас.

 

Новообразованная Империя ГИСЛИ, планета Донна Крейцера III, база Резервного флота «Гайя», предварительно-фильтрационный лагерь «Си-Дельта 1», временное размещение интернированного офицерского состава федеральных вооруженных сил, восьмой год войны, тремя часами позже

Капитан Моралес с хрустом смял обёртку от сухого пайка, поискал куда бы её выкинуть и, не найдя, засунул под подушку.

— Чёрт-те что, — сказал Сондерс, высыпая в тарелку порошок сублимированного пюре. — Где-то здесь должна быть отбивная котлета, — он помешал ложкой, — не вижу никакой котлеты.

— Добавьте воды, — сказал Моралес, протягивая Сондерсу баклажку горячей воды.

— У меня своя, — ядовито заметил Сондерс.

— Оставьте, — сказал Моралес, — вдруг пригодиться. Моей воды хватит на двоих.

— Давайте, — сказал, успокаиваясь, Сондерс. — Чёрт-те что, — повторил он, заливая порошок водой.

— А вот и твоя котлета, Вацлав, — сказал Зданевич, подчищая остатки пюре кусочком хлеба.

— У вас появился аппетит? — спросил Сондерс.

— Не язвите, капитан, — ответил Зданевич, ставя пустую тарелку на тумбочку. — Аппетит у меня никуда не пропадал. Жалею об одном — не успел в ресторане допить виски. Каким бы гадким оно не было. — Посему, — Зданевич отсалютовал друзьям пакетом, — обойдёмся этим консервированным яблочным соком.

— У меня виноградный, — Сондерс прищурился и ткнул вилкой в картёжников. — Форменный бардак, господа.

— А вам чего бы хотелось Вацлав? — сказал Моралес. — Кнутов и палок? Мы всё-таки пока не военнопленные.

— Попробуйте выйти из барака, — предложили Сондерсу женским голосом. — Добрый вечер, господа. Мусор попрошу бросать в этот мешок.

Капитаны изумлённо вскинули головы. Рядом с ними, возникнув, кажется, ниоткуда, стояла молодая женщина в лётном комбинезоне с закатанными по локоть рукавами. На плечевых клапанах, выше эмблем Транспортной экспедиции Вспомогательного Флота, блестели лейтенантские звёздочки.

— Э-э-э, — единственно и сумел промычать Сондерс.

— Молчите, Вацлав, — посоветовал Энди Моралес.

— Лейтенант Данилевич. Второй пилот крупнотоннажного танкера снабжения «Вендинга». Бывший.

— Так что там насчёт хождения вне бараков? — дипломатично поинтересовался Энди Моралес.

— Вот и я говорю: «что?» — сказала лейтенант Вспомогательного Флота и бывший второй пилот Данилевич. — Кидайте мусор в мешок, господа и слушайте очень внимательно. Известное лицо передаёт вам привет.

— Мы не забыты, господа, — сказал Зданевич. — Это радует.

— Не надо сарказма, — сказала лейтенант Данилевич. — О вас и не забывали. Прежде всего, известное лицо подтверждает, что наша договорённость в силе.

— Наша?! — Зданевич ядовито хмыкнул.

— Наша, — повторила Данилевич. — Он предупреждал, что с вами, капитан Зданевич будет непросто.

— Ага, — сказал Зданевич, — даже так?

— Угу, — ответила Данилевич, — именно так.

— Я оскорблён, — сказал Зданевич.

— Мы теряем время. — Данилевич достала из мешка пластиковую коробку и бросила её на одеяло. — Ваши часы и коммуникаторы.

— А табельное оружие? — спросил Зданевич. — Принесли?

— Оружие не понадобится, — сказала Данилевич.

— Уверены?

— Более чем. Кроме того, в коробке лежат временные пропуска, неименные, обеспечивающие полный доступ в особо охраняемые сектора.

— Умно, — усмехнулся Зданевич. — Сопровождающее лицо, конечно же…

— Я, — утвердительно кивнула Данилевич. — И не стоит разыгрывать оскорблённую невинность, капитан.

— Мне казалось, что мы партнёры.

— Вам показалось, — сказала Данилевич.

— На коротком поводке, — сказал Зданевич.

— У вас есть выбор, господа? Давайте выясним всё на берегу. Я вас не знаю. Вообще. Я доверяю вам настолько, насколько доверяет известное лицо. Ни больше, ни меньше. Уверена, что вы испытываете относительно меня и известного лица ровно такие же чувства. С другой стороны: мы кровно заинтересованы друг в друге, мы друг другу нужны и находимся на равных. Мы взаимозависимы. Без нас вам отсюда не выбраться, а без вас нам отсюда не улететь. Решайте.

— Камень, ножницы, мочала, — сказал Энди Моралес, — начинаем всё сначала. Мы уже решили. Мы согласны.

— Тогда слушайте, — сказала Данилевич. — Через десять минут после того как я уйду, вон тот охранник (произнеся это, лейтенант указала кивком головы на давешнего сержанта военной полиции, любителя помахать дубинкой, столбом торчащего у входной двери), тот охранник, с которым вы успели близко познакомиться, выведет вас на улицу и посадит, на совершенно законных основаниях, в десантный кви-джет.

— Так просто? — сразу усомнился Сондерс.

— Так просто, — ответила Данилевич. — Сочинять хитрые схемы нет времени. Поэтому: действуем незамысловато и нагло. Поэтому: выходим, садимся и улетаем.

— Глупый план, друзья, — сказал Зданевич. — Может сработать.

— Стало быть, проверим на практике его жизнеспособность, — подвёл итог Энди Моралес.

Сержант появился с опозданием в минуту сорок шесть секунд. «Встать, — скомандовал он грубо. — Руки за спину. Вперёд пошли. Не оглядываться. Быстрее, быстрее! Шевели поршнями!» Обитатели барака возмущённо засвистели. Сержант зло крутанул дубинкой. Он буквально вытолкнул капитанов на плац. Кви-джет только-только завис над бетонкой и начал снижаться, выпуская шасси. «Бегом, бегом», — торопил их сержант. Кви-джет приземлился. Раскрылся грузовой люк. Они взбежали по трап-рампе и едва успели заскочить внутрь грузового отделения, как кви-джет резво сорвался с места и по пологой дуге ушёл вверх. Пилот так спешил, что закрыл люк уже в воздухе, из-за чего пассажирам пришлось пережить несколько неприятных мгновений.

Зданевичу удалось пристегнуться страховочным ремнём к скамейке, Энди Моралес вцепился ему в куртку, Сондерс, наплевав на гордость, проворно бросился на пол и ухватился за шарнирную опору скамейки. Больше всего не подвезло сержанту. Упал он как-то неловко и точно вывалился бы за борт, если бы не ботинок Сондерса, за который ему удалось зацепиться. Обретя точку поры, сержант, каким-то неимоверным усилием извернулся и буквально впился Сондерсу в ногу. «Ах, ты ж!» — вскрикнул Сондерс, инстинктивно дергая конечностью. Сержант ноги не отпустил. На его счастье, пилот выровнял машину, а люк закрылся. Единственной потерей стала выпавшая из кви-джета дубинка. Сержант без неё выглядел несколько незавершённо, словно снеговик без обязательной морковки в качестве носа.

— Все целы? — спросил выглянувший из пилотской кабины командор. Он был в парадной форме и вообще смотрелся внушительно и вызывающе официально. Аксельбанты, наградные планки, белые лайковые перчатки, серебряные бомбарды в петлицах и серебряные же гренадки об одном огне на витых адмиральских погонах. Нарукавный шеврон с вышитой белой нитью буквой «R» (сокращённо от «research») означал, что командор числился по научному ведомству. Ниже шеврона мелкой чешуёй в ряд теснились прикрученные к рукаву белые эмалевые ромбики. Сондерс насчитал двенадцать штук. Каждый значок обозначал участие в бою. У Сондерса было четыре таких значка, у Энди Моралеса два. Зданевич мог бы похвастаться шестью, но эти шесть ромбиков стоили ему потери корабля, тяжёлого ранения и биопротезирования оторванной нижней конечности. Средний процент выживаемости боевых кораблей федерального Флота был равен трём, а в линейном регулярном сражении на коротких дистанциях не превышал единицы. Больше всего шансов уцелеть имели манёвренные, мало-и-среднетоннажные, хорошо энерговооружённые машины. Обладающие бесценным качеством ударить и по-быстрому смыться. Наподобие рейдеров «hedghog» проекта «87-бис».

— Сержант, отцепитесь от моей ноги, — зло прошипел Сондерс.

— Положение и впрямь дурацкое, — сказал Моралес, плюхаясь на скамейку.

— Предупреждать надо, — сказал Сондерс, массируя лодыжку.

— Моя вина, — признался командор. — Вынужденная импровизация. Сержант, не торчите столбом, садитесь. Господа, позвольте представить: бывший капрал федерального Корпуса ударно-штурмовой пехоты Александр Каргополов, ныне сержант имперской военной полиции.

— Много бывших, — едко обронил Зданевич.

— Что поделаешь, — ответил командор. — Специфика момента.

— Я чего-то не пойму, — не унимался Зданевич. — Что за империя? Откуда империя? Какая вообще к чертям собачим здесь империя? Как вы это всё быстро закрутили. Форма новая, звёздочки, нашивочки, шеврончики, выпушки… Кораблями нашими распоряжаетесь. Отлавливаете, интернируете. Да вы все тут предатели, милостивые государи, изменники родины, вас через одного к стенке и комендантским взводом по приговору военно-полевого трибунала в двадцать четыре часа.

— Расстреливайте, — весело согласился командор. — Хотите, я дам вам пистолет?

— А дайте, — свирепо рыкнул Зданевич.

— Пистолета я вам не дам, — сказал командор. — Неровен час и впрямь пристрелите. Однако можете попробовать отобрать его у меня.

Командор достал из кобуры пистолет.

— Давайте. Нет? Не хотите? Я так и думал. Будем считать, наша беседа в ресторане, так некстати прерванная сержантом, закончена.

— Не совсем, — сказал практичный Энди Моралес. — Хотелось бы всё-таки услышать, каким образом вы планируете угнать наш звездолёт?

— Я не собираюсь что-либо у кого-либо угонять, — скучным голосом произнёс командор, убирая пистолет в кобуру. — Около двух часов назад в сеть командного оповещения моим человеком был запущен приказ о переброске конфискованного рейдера типа «хеджхог» с Донны Крейцера III на Санкаран с целью усиления местной группировки имперских Военно-Космических Сил. Перегонять рейдер поручено временной команде, состоящей из бывших офицеров федерального Флота, служивших на кораблях данного класса и офицеров вооруженных сил Империи. Как вы догадываетесь, господа, мы и есть та самая временная команда. Шесть человек. Три на три. Трое федералов, бывших, если угодно, и трое имперцев. Кто при этом раскладе должен быть при оружии? Иначе маскировка летит ко всем чертям. А на борту, господа… На борту я вас ничем не ограничиваю. Корабельный цейхгаух в полном вашем распоряжении. Вооружайтесь, чем хотите. Этим я галантно намекаю, что арсенал на ваших рейдерах до сих пор остаётся нетронутым. Даже аутентичные пломбы не сорваны.

— Слово против слова, — упрямо гнул Зданевич.

— Чёрт вас дери, капитан, — сказал командор, — какой вы, право, недоверчивый.

— Приготовьтесь, — прокричала лейтенант Данилевич, — даю ускорение.

— Держитесь крепче, господа, — хищно осклабился командор, — начинаем вторую фазу нашего экспромта. А лучше пристегнитесь.

Зданевич лихорадочно накинул на плечи страховочные ремни, щелкнул замком. И вовремя. Рывок был такой силы, что синтетическая лента больно впилась в правое плечо и в глазах на мгновение потемнело.

— Ах, ты ж, в бога, в душу!…, - выругался сидящий рядом бывший капрал Каргополов.

— Всё в порядке, господа! — снова крикнула лейтенант Данилевич. — Можете отстегнуться. Включаю генератор искусственной гравитации.

Зданевич скинул ремни-удавки, встал на ноги и, цепляясь за ременные петли, привинченные к потолку грузового отсека, добрался до пилотской кабины. Ухватился за обрез люка. Зданевича ощутимо шатало. Практичная Данилевич запустила гравигенератор кви-джета в экономном режиме, ровно настолько, чтобы пассажиры не болтались в воздухе наподобие воздушных шариков, а могли более-менее твёрдо удерживать тело в вертикальном положении.

На обзорном экране сверкала отражённым светом солнца опоясывающая Донну Крейцера III лента орбитальных причалов. Лейтенант Данилевич покойно сидела в кресле, отпустив штурвал ручного управления. Красный треугольник курсового маркера отмечал точку стыковки. С момента выхода за пределы атмосферы кви-джет вела Диспетчерская припланетного пространства по принудительному направляющему лучу. ДПП напрямую управляла движением всех летательных аппаратов классом ниже корвета. Квантовые вычислители Диспетчерской автоматическим порядком перехватывали работу бортовых вычислительных сетей орбитальных маломерных судов. Таким образом ДПП осуществляла двоякую функцию: поддерживала порядок на околопланетных трассах и обеспечивала режим безопасности, сводя на нет всякую злонамеренную попытку незамеченным бежать с планеты, или наоборот, скрытно проникнуть на неё.

Сверкающая стена надвигалась, уже стали видны ворота причального ангара и башни стационарных импульсных орудий над ними. Курсовая метка на экране замигала и окрасилась в ярко-зелёный цвет. Командор подобрался. Ворота причального ангара раскрылись. Кви-джет, повинуясь командам вычислителя ДПП, отключил маршевый двигатель. «Господа, — сказал командор, — цепляйте скоренько пропуска к одежде». Кви-джет, захваченный притяжением мощных гравигенераторов причальной секции, плавно влетел в ангар. Невидимая сила повлекла его вдоль осевой разделительной линии и бережно усадила в посадочное гнездо за номером «56». Стандартное посадочное гнездо представляло собой закрытую накатывающейся крышкой лифтовую платформу из толстой листовой брони, поднимаемую и опускаемую мощными гидравлическим поршнями.

Платформа дрогнула и плавно опустилась на уровень ниже. Крышка ПГ закрылась, кви-джет оказался заперт в темноте кессонной камеры. Заработали невидимые разбрызгиватели, распыляющие жидкий дезинфектор и синтетическую воду, его смывающую, газонадувные насосы закачивали в камеру инертно-газовую смесь. Смываемая с корпуса жидкость стекла по канализационным трубам в цистерны первичной очистки, и другие насосы высушили мокрый настил горячим воздухом.

Инертно-газовую смесь выдуло в вентиляционные диффузоры, и вместо неё насосы принялись нагнетать обычный воздух. Когда уровень насыщения кессонной камеры кислородом достиг определённого значения, бронированная плита двери, запирающая выход, распахнулась во всю ширь, открывая взору чудесный вид на пост охраны.

Оператор-контролёр, закрытый толстым пуленепробиваемым стеклом, дистанционно управляемые крупнокалиберные пулемёты, нацеленные на дверной проём, четыре охранника в тактической экзоскелетной броне, у одного из них вместо полагающейся по штату штурмовой винтовки ручной огнемёт, распыляющий под давлением самовоспламеняющуюся порошковую фракцию (максимальная дальность выбрасываемой огнемётом струи — двадцать пять метров, максимальная температура горящей фракции в теле выброса — до тысячи градусов по Цельсию, запас порошкового боеприпаса в заплечном контейнере — на двадцать минут непрерывной работы огнемёта, время разрядки аккумуляторной батарее зависит от интенсивности эксплуатации оружия, в режиме ожидания — до тридцати суток).

Охранники серьёзно и тщательно обыскали «бывших военнослужащих федерального военно-космического Флота» и формально сопровождающих их имперских офицеров, ограничившись сканированием нанесённых на пропуска штрих-кодов. «Проходите», — разрешающе махнул рукой охранник в звании субалтерн-лейтенанта.

Временная команда гуськом миновала пост охраны, стараясь выглядеть естественно, что получалось недостаточно убедительно, особенно у сопровождаемых. Командор замыкал шествие. Ему передалось общее напряжение и он усилием воли подавлял желание обернуться. С рефлекторным страхом он ждал окрика, приказывающего остановиться, но они уходили от поста всё дальше и никто не кричал им в спину, требуя остановиться, встать на колени и сомкнуть руки на затылке. По дороге к нужному причалу их останавливали ещё на нескольких постах и обыскивали, не разделяя больше на своих и чужих.

У стыковочного перехода, перекинутого от секции орбитального причала к стыковочному узлу рейдера они были обысканы с особым тщанием. Старший наряда, капитан полевой жандармерии, придирался ко всякой мелочи. Он, кажется, вполне серьёзно решил не допустить команду на борт реквизированного «хеджхога». Командор вежливо и терпеливо отвечал на вопросы подозрительного жандарма, держался уверенно и без излишнего высокомерия, которое, в общем-то, было присуще высшим имперским офицерам. Может быть, это обстоятельство и являлось той неявной причиной, что вызвала приступ недоверия у жандармского капитана.

Его подчинённые, наставив на проверяемых стволы винтовок, ждали решения начальника. Капитан колебался. Командор, заложив руки за спину, безмолвствовал. Пауза угрожающе затягивалась. На лицах караульных солдат явственно читалась твёрдая решимость стрелять. Капитан, наконец, определился. Он вызвал канцелярию штаба. Штабной чин в звании полковника недовольны выслушал капитана, ненадолго исчез с экрана, затем появился снова, чем-то взволнованный и, не говоря ни слова, быстро переключился. Капитан, щёлкнув каблуками, взял во фрунт. Солдаты, вытянувшись, отсалютовали экрану винтовками. Командор тонко улыбнулся.

— Слушаю, — раздался из динамиков хриплый голос.

— Так что осмелюсь доложить, — отрапортовал жандармский капитан, — мною задержаны сомнительные личности. Общим числом шесть. — И повернул экран таким образом, чтобы его собеседнику были видны задержанные.

— Здравствуй Грегуар, — сказал восседающий за массивным морёного дуба письменным столом флагман-командор.

— Здравия желаю, господин контр-адмирал, — ответил командор.

— Ну-ну, оставим официальщину, — покровительственно разрешил флагман-командор (или контр-адмирал?).

— Здравствуй, Тосик, — сказал командор.

— Ага, — сказал флагман-командор, — помнишь!

— Разве такое забудешь?

— А надо бы, — сурово обронил флагман-командор. — Кто старое помянет…

— А кто забудет… — не согласился командор.

— Тоже верно. Это твоя команда? — сменил тему флагман-командор. — Люди надёжные?

— Я в них уверен, — сказал командор.

— Похвальная уверенность, — флагман-командор, навалившись на столешницу, приблизил лицо к экрану. — Значит, летишь? Укреплять передний край?

— Лечу, господин контр-адмирал.

— В самое пекло летишь, — сказал флагман-командор.

— «Пилоты бодро рявкнули «Слушш!» и сели за рукоятки грузовых ракет», — ответил цитатой командор.

— «Научим планетных ползунов полировать когти», — понимающе усмехнулся флагман-командор. — Удачи желать тебе не буду. Капитан! Пропустите этих людей на борт. Согласно выданному предписанию.

— Слушаюсь, господин контр-адмирал, — капитан сделал знак солдатам отойти в сторону. — Проходите, господа.

Господа, заметно оживившись, выстроились цепочкой и прошли. Командор, шедший последним, небрежно кивнул взявшему под козырёк капитану.

Крышка переходного люка за его (командора) спиной автоматически закрылась и в тот же момент так же автоматически открылась внешняя крышка люка шлюзовой камеры рейдера.

— Быстро, быстро, быстро, — громким шёпотом поторапливал командор.

Все бойко заскочили в отсек дезинфекции. Внешний люк и люк герметизации отсека захлопнулись. С противным шипением ударили струи обеззараживающей легкоиспаряющейся аэрозольной смеси.

— Процедура обеззараживания завершена, — объявил механический голос. — Доступ на главную палубу открыт.

— Чёрт меня дери, — просипел Сондерс, выбираясь последним из отсека дезинфекции в осевой тоннель. — Мерзкая душегубка.

— Крепитесь, Вацлав, — сказал Энди Моралес.

— Все? — риторически вопросил командор. — Тогда в ходовую рубку.

— Не командуйте на моём корабле, — мрачно заявил Зданевич.

— Ваше право, — не стал спорить командор. — Приказывайте.

— Вацлав, — сказал Зданевич, — вы в арсенал. Нам следует вооружиться. А мы, — тут он выразительно окинул взглядом фигуру командора, — поднимемся в ходовую рубку. Исполняйте, Вацлав.

В ходовой рубке Зданевич без лишних разговоров занял командирское кресло.

— Есть возражения? — с вызовом задал он вопрос бывшим стражам и, не дождавшись ответа, продолжал: — Данной мне властью я распределяю обязанности членов экипажа таким образом: командор — вы отправляетесь в боевую рубку; лейтенант Данилевич — вы занимаете место второго пилота, Энди — тебе я доверяю силовые установки, энергонакопители и двигательный отсек; Вацлав (по возвращении из цейхгауза) — возьмёт на себя руководство центральным постом управления огнём; а вы, сержант — будете исполнять свои непосредственные обязанности в качестве офицера военной полиции.

— Я, конечно, считаю законным требование капитана Зданевича и охотно подчинюсь его приказам, — сказал командор, — однако, хочу заранее уведомить об одном маленьком осложнении, которое неизбежно возникнет, если…

Здесь командора прервали. В ходовую рубку ввалился Сондерс, тяжело нагруженный оружием и боеприпасами.

— Продолжайте, командор, — сказал Зданевич, беря в руки автоматическую винтовку и передёргивая затвор. Моралес и Сондерс, надев плечевые кобуры, сноровисто заряжали пистолеты. С пистолетами Вацлав явно перестарался.

— Для чего вам столько пистолетов? — ехидно спросил Зданевича командор.

— Кашу маслом не испортишь, — ответил за капитана Энди Моралес.

— Теряем время, — напомнил командору Зданевич, — говорите, что хотели.

— В ваших рассуждениях имеется один маленький, но существенный изъян, — сказал командор. — Со всем уважением, капитан.

— Я жду, — ровным голосом произнёс Зданевич.

— Вы забываете о главном, капитан, — сказал командор. — Возглавить миссию официально поручено мне. Благодаря чему этот корабль не сдвинется ни на миллиметр от причальной стенки, если, конечно, ваш покорный слуга не займет вот это вот кресло. — Командор ткнул пальцем в капитанское кресло. — Хотя бы до завершения первого прыжка. Извините, капитан.

— Валяйте, — сказал Зданевич, — занимайте.

— Даже так? — слегка удивился командор.

— Спорить не желаю, — разъяснил Зданевич, — хочу убраться отсюда скорее.

— Господа! — объявил командор, — капитан Зданевич уступил, временно, командование рейдером мне. Я, на правах командира, санкционирую назначения, произведённые мистером Зданевичем.

— Санкционируете, — язвительно перебил командора Зданевич. — Болтаете много. Говорите проще.

— Прошу разойтись по боевым постам, — сказал командор. — Мистер Сондерс, вам поручается центральный пост управления огнём. Капитан Зданевич, пульт главного энергетика ваш. Внимание, господа! Начинаем подготовку к старту. Всем службам доложить о готовности!

— Второй пилот готов.

— Главный энергетик… готов.

— Двигательный готов.

— ЦПО готов.

— Капитан Зданевич, — сказал командор, — выполняю коммутацию ходовой и боевой рубки. Открываю основное защищённое сетевое соединение. Активизирую резервные и дублирующие транзитные цифровые узлы. Устанавливаю резервные и дублирующие сетевые соединения. Вывожу процесс удаленного администрирования боевой рубкой на дополнительную управляющую консоль.

— Принято, — кисло ответил Зданевич.

— Дополнительная управляющая консоль справа от вас, капитан, — не преминул позлорадствовать командор. — Мистер Каргополов?

— Готов, — сказал бывший сержант федеральной армии. Он был там, где ему, как офицеру военной полиции, полагалось находиться — сидел, пристёгнутый ремнями безопасности в кресле у входного люка. Автоматическая винтовка лежала у него на коленях.

— Готовность к старту полная, — подвёл итого командор и нажал клавишу приёмо-передающего комплекса, открывая канал внешней связи. — Диспетчерская, здесь борт пятнадцать-двадцать восемь. Приём.

— Борт пятнадцать-двадцать восемь, Диспетчерская на связи. Приём.

— Диспетчерская, борт пятнадцать-двадцать восемь, запрашиваю старт выходом точку ВП-прыжка вне утверждённого графика. Приём.

— Борт пятнадцать-двадцать восемь, здесь Диспетчерская. Подтверждаю запрос незапланированного старта выходом в точку ВП-прыжка. Ждите. Приём.

— Диспетчерская, здесь борт пятнадцать-двадцать восемь. Ждём.

— Ждём, — повторил командор. Откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Зданевич нетерпеливо барабанил пальцами по пультовой панели. В ходовой рубке наступила напряжённая тишина, прерываемая редкими сухими тресками помех, доносящимися из динамиков.

— Борт пятнадцать-двадцать восемь, здесь Диспетчерская. Назовитесь. Приём.

— Ну, — сказал командор вполголоса, — понеслось.

— Диспетчерская, здесь борт пятнадцать-двадцать восемь, обозначаю статус вызывающего. Офицер, номер два-восемь-четыре-семь-один-два-один-шесть-четыре-четыре-шесть-один. Приём.

— Борт пятнадцать-двадцать восемь, здесь Диспетчерская. Статус на контроле. Ждите. Приём.

— Диспетчерская, здесь борт пятнадцать-двадцать восемь. Вас понял. Ждём. Приём, — отрывисто сказал командор.

— Долго. Долго, — сказал Зданевич.

— Сам волнуюсь, — командор нервно сплёл пальцы домиком.

— Борт пятнадцать-двадцать восемь, здесь Диспетчерская. Статус вызывающего подтверждён. Вам разрешается старт вне утверждённого графика, причальной секции Д шесть-два-пять, выходом точку ВП-прыжка квадрат Джей три-четыре на управляющем луче, безотлагательно.

— Диспетчерская, здесь борт пятнадцать-двадцать восемь. Принято.

— Ходовая вызывает машинное. Приём.

— Ходовая, машинное на связи. Двигательная установка маневрирования и ориентации готова к запуску. Реакторный блок выведен в рабочий режим. Энергонакопители ВП-двигателя заряжены на сто процентов. Зарядка энергонакопителей основной группы завершена. Уровень заряда стопроцентный. Распределение энергии между блоками силовых защитных полей и орудий главного калибра паритетное. Приём.

— Машинное, ходовая на связи. Отличная работа. Конец связи.

Командор связался с Диспетчерской.

— Борт пятнадцать-двадцать восемь к старту готов.

— Хорошо, — сказал диспетчер. — Провожу синхронизацию бортовой и стационарной вычислительной системы. Получен запрос на аутентификацию. Протокол аутентификации запущен, сверка ключей закончена, аутентичность ключей подтверждена. Запускаю протокол синхронизации. Процедура синхронизации завершена. Начинаю процедуру отстыковки, маневрирования и выведения корабля в точку ВП-прыжка.

Диспетчер убрал шлюзовой тоннель-переходник и отключил магнитные стопоры. Фермы, удерживавшие рейдер у причальной стенки, медленно втянулись в горловины технических люков. Одновременно с отключением магнитных стопоров заработали корабельные носовые и кормовые маневровые двигатели, уводя рейдер от причала.

— Выполняю разворот, корректировку и наведение корабля в точку ВП-прыжка. — сказал диспетчер. — Разворот, корректировка и наведение корабля завершены. Активизирую управляющий луч. Запускаю маршевые двигатели.

Командор расторопно вбивал в память вычислителя координаты промежуточно финиша. Лейтенант Данилевич, полуприкрыв глаза, наблюдала за командором. Зданевич отстстанённо пялился в головной экран. На экране было видно, как рейдер пересекает внешние рейды.

На внешних рейдах под прикрытием броненосных орбитальных станций и кораблей передового охранения дислоцировались крупные боевые звездолеты (биг-ракетоносцы, тяжелые ударные крейсера, тяжёлые артиллерийские крейсера, линкоры и авиаматки).

За линией передового охранения начинались полигоны ВП-стартов. Параллельным курсом прошло звено «пасфайндеров» — лёгких крейсеров дальней разведки. «Пасфандеры» пролетели настолько близко от рейдера, что Зданевич без труда разглядел изморозь на решётках охладителей.

Это явное, вызывающее и вопиющее нарушение правил безопасной навигации со всей очевидностью демонстрировало уровень негласной поддержки «маленькой авантюрной затеи» командора.

Его тайный благодетель был человеком очень высокопоставленным и очень, очень могущественным. Влиятельным настолько, что даже Главный диспетчер, царь и бог по совместительству, безраздельно царствующий в планетной системе звезды FN1568249312 не мог ему возразить. Им вполне мог быть давешний контр-адмирал (или флагман-командор?).

— Борт пятнадцать-двадцать восемь, здесь Диспетчерская. Проводка в точку ВП-старта завершена. Готовьтесь взять управление кораблём на себя. Приём.

— Диспетчерская, здесь борт пятнадцать-двадцать восемь. Вас понял. Готов принять управление на себя. Приём.

— Борт пятнадцать-двадцать восемь, здесь Диспетчерская. Управляющий луч отключён. Маршевые двигатели отключены. Начинаю процедуру закрытия канала внешнего соединения. Запускаю антивирусную проверку. Целостность удалённой вычислительной системы подтверждена. Сравниваю эталонный и рабочий снимок удалённой файловой системы. Структура удалённой файловой системы не дискредитирована. Закрываю точки входа. Точки входа закрыты. Разрываю внешнее соединение. Внешнее соединение разорвано. Борт пятнадцать-двадцать восемь, подтвердите разрыв соединения. Приём.

— Диспетчерская, здесь борт пятнадцать-двадцать восемь. Разрыв внешнего соединения подтверждаю. Взял управление кораблём на себя. Контроль управления полный. Приём.

— Борт пятнадцать-двадцать восемь. Здесь Диспетчерская. Закрываю канал внешнего соединения. Канал внешнего соединения закрыт. Разрешаю ВП-старт без предварительного отсчета, по готовности. Конец связи.

— Диспетчерская, здесь борт пятнадцать-двадцать восемь. Вас понял. ВП-старт по готовности, без предварительного отсчёта. Конец связи.

— Господа, — сказал командор, — мы вышли в заданный квадрат стартового полигона. Коридор ускорения чист. Запускаю общую проверку систем. Машинное, здесь ходовая. Приём.

— Ходовая, машинное на связи. Приём.

— Мистер Моралес, доложите о готовности ВП-привода.

— Энергомагистраль к ВП открыта, ВП-двигатель запитан на сто процентов, работа ВП штатная, отклонений нет.

— Спасибо, мистер Моралес. Внимание, общая проверка систем завершена. Экипажу приготовиться. Запускаю маршевые двигатели, начинаю разгон в коридоре ускорения. Десять секунд. Ноль-два от расчетной. Тридцать секунд. Ноль-пять от расчётной. Пятьдесят секунд. Ноль-восемь от расчётной. Шестьдесят секунд. Расчётная. Прыжок!

Момент перехода каждый переживает по своему. Некоторым приходится запасаться бумажными пакетами. У Зданевича темнело в глазах и захватывало дух, как будто его с бешеной скоростью крутило на американских горках. Он крепче вцепился в подлокотники кресла.

— Прыжок закончен, — прохрипел командор. — Мистер Моралес?

— Ходовая, двигательный на связи, — отозвался Энди Моралес и закашлялся, прочищая горло. — ВП отработал штатно. Энергомагистраль к ВП закрыта. Перезарядка энергонакопителей начата. Приём.

— Энергетик? — обратился к Зданевичу командор.

— Отклонений в работе реакторов и системы подачи энергии нет. Реакторы и система подачи энергии работает в штатном режиме. Главный энергетик доклад закончил, командор.

— Принято, — сказал командор. — Квадрант финиша и коридор ускорения чисты. Мистер Моралес?

— Энергонакопители ВП заряжены полностью, энергомагистраль к ВП открыта, ВП запитан на сто процентов, к прыжку готовы. Приём.

— Принято, — сказал командор, набирая координаты второго промежуточного финиша. — Экипажу приготовится. Вектор разгона положительный, скорость расчётная. С богом. Прыжок!

Наверное, не стоило командору упоминать имя бога всуе.

— Локаторы фиксируют множественные цели, — сообщила лейтенант Данилевич.

— Вляпались, — как-то буднично отметил Зданевич.

— Боевая тревога! — громким голосом объявил командор. — Капитан…

Зданевич, цепляясь за предохранительный поручень, шустро откатился к резервному пульту.

— Люки переборок задраены, — бодро доложил он и ударил по клавише голосового вызова.

— ЦПО, вызывает боевая.

— Боевая, ЦПО на связи.

— Вацлав, доложи обстановку.

— Боевая. Визуально наблюдаю две группы кораблей. Определяю первую как ударное стратегическое крыло противника. Общее количество — сто двадцать восемь единиц. Двенадцать: биг-ракетоносцы, четыре: линкоры, четыре: тяжёлые ударные крейсера, четыре: тяжелые артиллерийские крейсера, шесть: авиаматки, двенадцать: линейные крейсера сопровождения, по шесть ракетных и артиллерийских, двадцать четыре: лёгкие крейсера огневой поддержки, двенадцать: линейные миноносцы, четырнадцать: фрегаты, тридцать два: корветы. Удаление два и пять. Построение — кильватерный строй — две линии. Определяю вторую. Эскадра федерального флота, численностью в семьдесят девять единиц. Удаление — один и девять. Построение — кильватерный строй в одну линию.

— Угодили в самую гущу сражения, — сказал командор. — Это нам на руку. Успеем исчезнуть незаметно. Экипаж, внимание. Выполняю манёвр уклонения. Пройдём по касательной. Машинное, отключить маршевые двигатели.

— Ходовая, маршевые отключены.

— Мистер Зданевич, поднять силовые щиты по правому борту.

— Слушаюсь, — ответил Зданевич, набирая команду на виртуальной клавиатуре. — Стержни генераторов силового поля по правому борту выдвинуты. Силовые щиты активированы.

— Машинное?

— Подача энергии к энергонакопителям ВП снижена на пять процентов.

— Мистер Зданевич, увеличьте мощность ходового реактора. На семь процентов.

— Мощность ходового реактора увеличена. На семь процентов. Расчётный уровень от предельной — сорок два процента, расчётный уровень от критической — пятьдесят два. Охлаждение кожуха реактора и реакторной капсулы в целом — норма.

— Мистер Зданевич, — сказал командор, — рассчитайте мощность реактора при активизации накопителей, питающих орудия главного калибра по правому борту.

— Выполняю, — сказал Зданевич. — Мощность реактора придётся увеличить на двенадцать-пятнадцать процентов по максимуму.

— Что повлечёт задержку ВП-старта за счёт снижения подачи энергии к энергонакопителям ВП. Кроме того, необходимо будет поддерживать уровень силовой защиты…

— Плюс пять-десять процентов мощности дополнительно…

— При расчётной мощности в пятьдесят восемь процентов мы будем вынуждены поднять её до восьмидесяти трёх, оставляя в резерве семнадцать процентов до предельной и двадцать семь до критической.

— Которые придётся задействовать в случае, если ввяжемся в правильный артиллерийский бой на параллельных курсах… А на критической мы продержимся максимум полторы минуты… прежде чем реактор взорвётся…

— Мистер Зданевич, определите степень отставания зарядки энергонакопителей ВП при нагрузке реактора в восемьдесят три процента.

— В пределах пяти-восьми минут от расчётной.

— Чертовски неприятный выбор, — сказал командор. — Боевая?

— Нас не заметили, — сказал Зданевич. — Пока.

— Пусть так и остаётся, — улыбка коснулась губ командора. — Снизьте плотность силового щита на сорок процентов.

— Плотность силового щита снижена на сорок процентов, — сказал Зданевич. Расчётное время до полной зарядки энергонакопителей ВП составит в интервале три и девять, четыре и две десятых минуты.

— Если ничего экстраординарного не случится, — сказал командор, — снизим плотность щита до семидесяти процентов.

— Ходовая, — вклинился в разговор ЦПО, — нас только что захватил сканирующий луч.

— Напророчил, — скривился командор. — Машинное, маршевые двигатели на полную. Энергетик, повысить мощность ходового реактора до восьмидесяти трёх процентов, силовой щит на полную, активировать накопители артиллерийской подсистемы.

— Сделано, — сказал Зданевич.

— Боевая, принимайте командование.

— Слушаюсь, — Зданевич свирепо ухмыльнулся. — ЦПО, боевая на связи.

— Боевая, ЦПО слушает.

— ЦПО, орудийные порты по правому борту открыть, разблокировать и зарядить импульсные орудия главного калибра.

— Боевая, орудийные порты по правому борту открыты, импульсные орудия главного калибра разблокированы и заряжены.

— Машинное, — сказал командор, — уровень зарядки энергонакопителей ВП.

— Шестьдесят три процента.

— Плохо, плохо, — процедил сквозь зубы командор.

— Боевая, здесь ЦПО. Обращаю ваше внимание: неприятельский фронт только что был разорван. Восемь единиц второй линии покинули строй.

— Принято, — сказал Зданевич. — На удалении два и четыре наблюдаю перестроение противника в количестве восьми боевых единиц для выполнения локального ВП-прыжка.

— Машинное, — сказал командор, — уровень зарядки?

— Шестьдесят четыре с половиной.

— Дождались, — выкрикнул Зданевич. — Восемь боевых единиц. Вышли из режима ВП на удалении ноль пять. Выстраиваются в боевую линию. Уравнивают скорость. Активно сканируют следящим лучом. Определяю тип кораблей противника. Два лёгких артиллерийских крейсера, два ракетных фрегата, четыре корвета сопровождения, по два на флангах. Выставляют силовые щиты, открывают крышки орудийных портов, переводят ракетные установки в положение для стрельбы. ЦПО!

— Боевая, здесь ЦПО, цели зафиксированы. Готов открыть огонь побатарейно. Носовые и кормовые торпедные аппараты заряжены.

— Машинное, уровень зарядки…

— Семьдесят два процента, ориентировочное время до полной — три минуты с четвертью.

— Мистер Зданевич, увеличьте мощность ходового реактора до девяноста пяти процентов.

— Сделано, — сказал Зданевич.

— Ходовая, здесь машинное. Ориентировочное время до полной зарядки энергонакопителей ВП — две минуты двадцать две секунды.

— Нам бы ночь простоять…, - пробормотал Зданевич.

— Боевая, — спокойным голосом произнёс Вацлав Сондерс.

— Противник открыл огонь, — проинформировал командора Зданевич. — ЦПО, ответный огонь, побатарейно, залпом, затем без команды, по вашему усмотрению.

— Вас понял, боевая, — сказал Сондерс и отключился.

— Уровень плотности силовых щитов упал на три процента. Реактор компенсирует потерю энергии автоматически.

— Переходите на ручной режим управления мощностью реактора, мистер Зданевич.

— Опасно, — сказал Зданевич, — взорвёмся. Реактор на девяноста восьми процентах. Под завязочку.

— Вы правы, капитан. Машинное!

— Уровень зарядки ВП-накопителей семьдесят восемь процентов.

— Решение убийственное, — сказал командор. — ЦПО, на связи ходовая.

— ЦПО слушает.

— Мистер Сондерс, огонь прекратить, импульсные орудия разрядить, обесточить и заблокировать, крышки орудийных портов закрыть. Мистер Зданевич, подключите накопители артсистемы к ВП-двигателю. Машинное!

— ВП-двигатель запитан на сто процентов. К прыжку готов.

— Принято. Координаты ВП-прыжка установлены, точка выхода определена. Мистер Зданевич, по моей команде уберёте силовой щит. Внимание, экипаж. Старт по готовности, без предупреждения.

Прозвенели и стихли звонки предстартового оповещения. Командор занёс руку над пусковой клавишей.

— Мистер Зданевич, — напряжённо произнёс он, — убирайте щит.

— Щит убран, — мигом сказал Зданевич.

— Прыжок! — рявкнул командор.

Зданевич закрыл глаза, и задержал дыхание. Секунды полторы спустя раздался голос командора: — Переход завершён, господа. Мы в точке окончательного финиша.

— Это не похоже на Ядро Галактики, — сказал Зданевич.

— Ещё бы, — отозвался командор, — какому умнику придёт в голову размещать секретный объект во Внутренней Сфере Колонизации?

— Где мы? — спросил Сондерс.

— Пограничные Области, окрестности звезды FN447314.

— Красный карлик, — сказал Зданевич, — звезда спектрального класса M.

— Плюс одна планета, землеподобного типа с довольно плотной атмосферой, абсолютно не пригодной для дыхания.

— Вывожу рейдер на экваториальную орбиту, — командор быстро программировал курсовой автомат. — Собирайтесь, господа. Живее, живее!

Багровый диск красного карлика висел низко над горизонтом. Десантный катер летел широком поисковым зигзагом. Внизу расстилалась безжизненная холмистая равнина — песок, россыпи камней, островки скальных пород. За штурвалом был командор. Он вёл катер, сверяясь с картой, выведенной на курсовой экран панели управления. Сондерс, привстав и крепко ухватившись за спинку кресла, бесцеремонно пялился в экран, растравляя командора свой тупой настойчивостью.

На экране вспыхивали и гасли разноцветные точки, зажигались и исчезали причудливые значки-пиктограммы. Сондерс ни черта не понимал во всей этой кабалистической кутерьме, командор же, напротив, прекрасно разбирался в затейливом мельтешении точек и значков, крепкой рукой прокладывая одному ему известную траекторию полёта.

— Вы мне мешаете, капитан, — недовольным тоном произнёс командор, посылая катер в очередной вираж. — Сядьте. Я не выношу, когда кто-либо торчит у меня за плечом.

— Привыкайте, — сказал Сондерс и нахально ткнул пальцем в экран. — Это что?

— Не ваше дело, — грубо отвечал командор. — Повторяю, сядьте. Иначе…

— Иначе, что? — желчно переспросил Сондерс.

— Черт вас дери, капитан! До сих пор не наигрались?

— Я вам не верю, командор!

— Ваше право, — командор вывел катер из виража и резко бросил машину вниз. — Приготовьтесь, господа! Мы достигли точки конечной остановки!

Сондерс, едва успевший схватиться за поручень, громко выругался.

— Пристегнитесь, капитан, — крикнул командор, — посадка будет не из приятных!

Впрочем, посадил он катер виртуозно — мягко поставив на все четыре посадочные опоры.

— На выход, господа! — командор выбрался из кресла. — Не забудьте проверить герметичность скафандров и оружие.

— Чёртов ублюдок, — просипел Сондерс, закрывая забрало шлема.

Энди Моралес сильно ткнул кулаком ему в плечо.

Они остались у пандуса, командор же, отойдя от катера на несколько метров, принялся водить перед собой ручным терминалом, периодически меняя настройки. Завершив сканирование, он делал шаг вперёд и терпеливо повторял все манипуляции с терминалом (то есть водил им из стороны в сторону и менял настройки).

— Скоро уже? — спросил командора Сондерс, которому надоело сомнительное махание рукой с неясным конечным результатом.

— Ждите, — сказал командор, на шаг отходя от катера.

— Ноги затекли! — крикнул Сондерс.

— Прекратите орать, — сказала лейтенант Данилевич.

Сондерс собрался было ответить лейтенанту, но не успел.

— Есть! — крикнул командор и молниеносным прыжком отскочил назад, едва не выронив терминал.

Песок на том месте, где он только что стоял, вспучился и на поверхность выползла цилиндрическая кабина лифта.

— Аварийный выход, — объяснил командор. — Кабина узкая, придётся потесниться.

— Что-то мне это не нравится, — тихо обронил Зданевич.

— Так что, господа? Готовы?

— Терять-то нам, в общем, нечего, — Энди Моралес поправил ремень штурмовой винтовки.

— Тогда идём?

— Вы первым, — сказал Моралес, — а мы за вами.

Командор вошёл в кабину. Энди Моралес, не раздумывая, последовал за ним.

Исследовательский центр был огромен, пуст и напоминал лабиринт Минотавра — тоннели, лифты, переходы, технические тупики, лестницы, стерильно белые коридоры, залитые мертвенно-белым светом, рельсовые узкоколейки с застывшими электродрезинами, монорельсовые дороги, угловатые вагончики, окрашенные серо-зелёной краской, кабинеты и лаборатории с открытыми настежь дверями. Командор вёл их к одному ему известной точке. Он шёл быстрым шагом, изредка сверяясь с планом, отображённым на экране ручного терминала.

— Сюда, — он повернул в неширокий тёмный переход и неожиданно для Сондерса, идущего следом, остановился. Сондерс, не успев вовремя сориентироваться в темноте, с ходу налетел на командора и громко выругался.

— Осторожно, — предостерёг командор, — дальше лестница.

Он включил фонарь на шлеме. Луч света выхватил часть бетонной штольни, шагах в десяти заканчивающейся глубоким провалом.

— Не вижу никакой лестницы, — сказал Энди Моралес.

— Надо подойти ближе, — успокоил Моралеса командор. — Это отрезок официально недокументированных ходов эвакуационной централи для высшего командного состава, — пояснил он, приближаясь к краю кажущейся бездонной пропасти. — Есть лестница, — радостно сообщил он, заглядывая за край. — Спускаемся, господа!

Теперь они шли теми же запутанными лабиринтами, но в потёмках. Эвакуационная централь имела разветвлённую и разноуровневую структуру, лишённую всякой автоматики — никаких тебе лифтов и эскалаторов — исключительно хардкор, исключительно лестницы, точнее, металлические трапы и металлические шесты (шесты дублировали трапы), наподобие пожарных. Лучи нашлемных фонарей чертили в пыльном воздухе замысловатые кривые. Пыль висела в воздухе серой кисеёй и эта аномалия яснее ясного свидетельствовала о том, что они достигли цели своего путешествия. Они поднялись по лестнице, прошли коротким коридором и оказались в магистральном тоннеле, который вывел их в невообразимых размеров эллинг.

Пыльная аномалия недвусмысленно указывала на то, что генераторы антигравитации были включены. А генераторы антигравитации включались в одном случае — когда на монтировочных стапелях висел корабль: в процессе сборки или готовый к выпуску.

Корабль был огромен — не менее двух с половиной тысяч метров в длину. Такие корабли редко собирались на земле и ещё реже под землёй. Обычным местом сборки таких кораблей были орбитальные верфи. Там их собирали подобно тому, как дети собирают конструктор, — из готовых модулей. Детали этого взрослого конструктора, готовые модули, строились внизу, на планетарных заводах, после чего транспортировались наверх, где, попадая в руки высококвалифицированных сварщиков-людей и титановые клешни высокоточных сварочных аппаратов, превращались в суперпрочные корпуса трансгалактических звездолётов, гражданских и боевых. Зданевич определил бы корабль как фрегат класса «Аляска», если бы не одно исключение: нетипичная форма носовой части. У фрегатов класса «Аляска» носовая часть корпуса напоминала собой головку-боёк зубила — она была приплюснута сверху и снизу, и заужена с бортов. Здесь же головная часть больше всего напоминала морду карникарийской рыбы-присоски — круглый кожух закрывал то, что должно быть непременно скрыто от любопытных глаз. Только вот Зданевичу было известно это самое секретное «то», — загадочный ДП-ПМ — деструктор планет-преобразователь материи.

Антигравы прочно держали корпус фрегата на высоте двух с чем-то там метров. Сами антигравы были не стационарные, а промышленные буксировочные, иначе дистанционно управляемые автоматы-буксировщики, способные поднять и вывести фрегат в околопланетное космическое пространство.

Все люки корабля были плотно задраены, кроме одного технического. Командор подкатил к нему раздвижную лестницу и приглашающе махнул рукой.

— Вперёд, господа, не задерживаемся!

Первым в тесную трубу полез Энди Моралес. В наушниках было слышно как он ползёт, сопя и чертыхаясь. Следующим был Зданевич, за ним Сондрес. После них на борт фрегата поднялись пилот Данилевич и сержант Каргополов.

Командор, по стихийно установившейся традиции, был замыкающим, хотя ему следовало бы лезть первым, потому что протиснувшись тесным тоннелем, они угодили в такой же тесный технический отсек, настолько тёмный, что пришлось заново включить нашлемные фонари. Однако командор и тут не растерялся. Он безошибочно обнаружил разъём системной шины, подсоединил к нему ручной терминал и запустил внутрикорабельную сеть.

Включилось освещение, индикатор кислородного датчика плавно перетёк из красно в зелёную зону шкалы. Нажатием кнопки командор открыл команде путь на осевую палубу.

— Господа, — сказал он, выдёргивая терминал из разъёма, — нам в ходовую. И побыстрее, господа, побыстрее. Лифт номер два по ходу палубы.

В ходовой рубке командор занял место капитана. Ему никто не возражал. Сондерс с недовольной миной уселся за пульт главного энергетика, Зданевич устроился в кресле штурмана-навигатора, Энди Моралес занялся оружейными системами. Пилот Данилевич о взяла на себя роль второго пилота, а сержант Каргополов привычно взялся охранять входной-выходной люк.

— Ну что, господа, — командор и здесь не обошёлся без своего безотказного терминала. — Поехали?!

Этот терминал исполнял в его руках роль волшебной палочки. С его помощью командор управлялся не только с фрегатом, но удалённо и со всей инфраструктурой базы. Набрав на клавиатуре нужную цепь последовательных команд, он открыл створки крыши исполинского эллинга и привёл в действие антигравитационные буксиры. Фрегат дрогнул и медленно пошёл вверх. На высоте трёхсот километров буксиры выключили генераторы направленного антигравитационного поля и отвалились. Зданевич из интереса проследил за ними взглядом. Буксиры выстроились цепочкой и в таком порядке ушли за горизонт. Каждый буксир отмечался на головном экране оранжевым треугольником. Дальнейшая судьба буксиров, кроме него, больше никого не интересовала.

— Итак, что, господа, поздравляю! — сказал командор. — Поздравляю успешно выполненным заданием!

И всё как-то очень быстро переменилось. Они, не сговариваясь, вскочили со своих мест и направили друг на друга оружие. Сержант Каргополов целился в Зданевича, командор и пилот Данилевич взяли на прицел Сондерса и Моралеса. Сондерс держал на мушке командора, Энди Моралес направлял ствол винтовки в грудь пилота Данилевич. Капитан Зданевич ласково улыбался сержанту Каргополову, а его (Зданевича) короткоствольный абордажный автомат с недобрым прищуром уставился сержанту точнёхонько в переносицу.

— Я же предупреждал, — сказал Сондерс.

— Мы не глупцы, Вацлав, — проронил Моралес.

— Господа, — сказал командор примирительно, — зачем нам крайности? Разойдёмся миром.

— Каким это образом, с вашего позволения? — злобно поинтересовался Зданевич.

— Помолчи, Серж, — сказал Вацлав Сондерс.

— Берите катер, — сказал командор, — а корабль у вас есть. Обещаю, стрелять не станем. Мы ж не звери, в конце концов. Возвращайтесь к себе на рейдер и летите. Летите, куда хотите.

— А что с фрегатом? — спросил Зданевич.

— Фрегат останется за нами, — ответил командор. — Этот пункт не обсуждается.

— Фрегат я им не отдам, — безапелляционно заявил Сондерс.

— Поддерживаю, — сказал Энди Моралес.

— Тупик, господин командор, — констатировал Зданевич, — или кто вы там на самом деле…

Наступила зловещая пауза. Обстановка в рубке неуловимо накалялась. Ещё немного и у кого-нибудь не выдержат нервы и он начнёт стрелять.

В тишине оглушительным звоном прозвучал сигнал тревоги. Сондерс отреагировал моментально.

— Шестнадцать единиц. Вышли из ВП. Удаление двадцать и восемь. Определяю принадлежность. Противник, господа!

— Чёрт, капитан, — сказал командор, — я чуть было не выстрелил. Уберите оружие!

— Что будем делать? — спросил Моралес.

— Как что? — командор убрал пистолет в кобуру. — Испытаем деструктор на практике.

— А ведь вы ничего не знаете, — догадался Зданевич.

— Может нет, а может да, — сказал командор уклончиво. — Вам в боевую, капитан. Господа, занимаем места по расписанию!

 

Пограничные Области Галактики Млечный Путь, сектор «Night-Zero-One», ПК «Марракеш», 20:35 бортового времени, борт «летучего голландца»

Стандартный код электронного замка, запирающего люк ходовой рубки фрегата, состоял из семи цифр. Аварийный из четырех — он складывался из двух начальных цифр личного номера члена экипажа и сквозного числового значения «ноль четыре». К сожалению, воспользоваться аварийным кодом не удалось, потому что в долговременной памяти узлового сервера база данных личного состава попросту отсутствовала. Корсаков, сверившись с экраном ручного терминала, набрал на замковой панели эти семь цифр и крышка люка, перекрывающая дверной проём, открылась. Степанов, держа оружие наизготовку, проник в рубку первым, Корсаков — за ним. Войдя, они тотчас осмотрелись. Ходовая рубка фрегата двухсотлетней давности, на удивление, мало чем отличалась от современной. Неизменная терция — главный и два боковых экрана, подковообразный пульт, разделённый на четыре рабочих секции, четыре кресла (для командира/первого пилота, второго пилота, штурмана-навигатора, главного энергетика), пятая секция — дублирующий пульт, перед каждой рабочей секцией небольшие вспомогательные экраны. У входного люка места для охраны (пара вращающихся кресел с невысокими спинками).

Степанов громко выругался. Корсаков, не раздумывая, буквально выпрыгнул из-за спины Андрея, готовый стрелять в неизвестного противника.

— Не туда смотришь, — сказал Степанов. Наклонив винтовку, он указал стволом направление в котором следовало бы смотреть.

Корсаков взглянул туда, куда показывал винтовкой Андрей и, не сдержав эмоций, вслед за Степановым, чертыхнулся. На полу рубки бесформенными полуистлевшими кучками лежала одежда, вместе с обувью и оружием. Корсаков насчитал шесть таких куч.

— Что, чёрт побери, здесь произошло?

Степанов обескураженно качнул головой.

— Убираться отсюда надо, убираться, и побыстрее.

— Страшно? — сказал Корсаков, подходя к ближайшей куче тряпья, чтобы рассмотреть её получше. — Мне тоже.

Он поворошил тряпки стволом винтовки. Степанов брезгливо скривился.

— Любопытно, — сказал Корсаков, присаживаясь на корточки, — что случилось с телом? Куда оно исчезло? Как оно исчезло? И главное — отчего оно исчезло? Что стало причиной его исчезновения? Или кто?

— Вопросы, вопросы, — сказал Степанов, — слишком много вопросов, на которые нет ответов. — Чем быстрее мы отсюда уберёмся, — продолжил он, тем целее будем!

— Будем ли? — Корсаков быстро поднялся. — Если это неучтённый фактор, который мы проглядели… К примеру, нераспознаваемый анализаторами патоген, способный проникать сквозь изолирующий слой скафандра, то… Не кажется ли тебе, брат Степанов, что уже чуток поздно отсюда сматываться?

— Не называй меня братом, командир.

— Извините, герр второй пилот, это от испуга.

— Не называй меня герр…

— Я тоже паникую, Андрей, — строго сказал Ладислав Корсаков, — но незаметно, про себя. Я тоже хочу свалить с этого корабля, но, у нас есть незаконченное дело!

— Да, — сказал Степанов, — бортовой журнал.

— Бортовой журнал, — повторил за Андреем Ладислав. — Поэтому, я сейчас тихонько подойду к пульту, найду рекордер, заберу накопитель и мы тем же порядком, тихонько, спустимся на осевую палубу, доберёмся до шлюзовой камеры и вернёмся к себе на корвет. А ты прикроешь мою спину, Андрей. Ведь прикроешь?

— Не надо со мной говорить таким тоном, — сказал Степанов, — я не ребёнок.

— Вот и ладно, — жёстко подвёл черту Корсаков.

Он повернулся и решительным шагом направился к пульту.

— Есть накопитель, — информировал он напарника, вытаскивая металлическую коробку из гнезда. — Возвращаемся.

Но уйти они не успели. Сигнал тревоги заставил их остаться в рубке. Корсаков бросился обратно к пульту. На главном экране загорелась красная точка. Следящий сканер, запустившись автоматически, обозначил цель нейтральным зелёным треугольником. Корсаков, наскоро разобравшись с устройством командно-управляющей панели, навёл на точку визир цифрового дальномера и врубил увеличение.

— Имперский абордажный транспортник. Удаление ноль три и сокращается. Точка стыковки, предположительно, носовой стыковочный узел. Включил двигатели торможения, начал процедуру стыковки. Протокол сопряжения отработал без задержки. У них есть полный массив кодов доступа! — ошеломлённо заключил Корсаков.

— Убраться по-тихому не получиться, — сказал Степанов и щёлкнул рычагом переводчика, снимая винтовку с предохранителя.

— Высадили поисковую команду, — сообщил Корсаков, — двенадцать единиц.

— Валим отсюда, быстро! — зло прошипел Степанов.

— Секунду, — Корсаков запихнул накопитель в нагрудный карман скафандра. — Уходим!

Они спустились на осевую палубу и рванули к шлюзу. Корсаков, державшийся позади Степанова, сбавил темп и оглянулся. Это его спасло, потому что имперцы уже изготовились к стрельбе.

— Поворачивай к стене! — прокричал Степанову Корсаков.

Согнувшись, он метнулся в сторону, за миг до того, как началась беспорядочная стрельба. Стрельба началась и почти сразу же стихла. Имперцы перекрыли осевую палубу, держа под прицелом Корсакова и Степанова. Точнее, единственно Корсакова. Степанов лежал неподвижно посреди палубного тоннеля.

Корсаков, подняв руки с винтовкой, выпрямился, затем демонстративно повесил винтовку на шею, неторопливо подошёл к лежащему ничком напарнику, опустился на колени рядом с ним и, избегая резких движений, наклонился, что лучше разглядеть рану, нанесённую пулей.

Пуля угодила Степанову в спину чуть выше кислородного баллона, рядом с вентилем подачи кислородной смеси, однако застряла в ткани скафандра, благодаря тому, что: во-первых, имперцы, скорее всего, применяли ослабленные заряды и, во-вторых, ткань и изолирующая прокладка, из которых конструировались рабочие скафандры, по прочности не уступали знаменитому кевлару древности.

— Ты как? — спросил Корсаков.

— Хреново, — прошептал Степанов, — думаю, трещина в лопатке, или, может, перелом. И ещё пуля в ноге, чуть выше колена.

— Союзнички, так их! — выругался Корсаков.

— Что делают?

— Стоят, просто стоят. И убивать нас, вроде бы пока, не планируют. Хотя, чёрт поймёт их намерения.

— Тогда надо уходить.

— Достал ты меня со своим «уходить», напарник.

— Ничего не поделаешь, — Степанов сделал попытку приподняться, застонал и снова уткнулся шлемом в ребристое покрытие пола. — Да переверни ты меня уже, напарник.

— Будет больно, — сказал Корсаков и рывком перевернул Степанова на спину.

Степанов вскрикнул от боли. Корсаков грязно выругался.

Он (Корсаков) снова был на ногах и ему было абсолютно наплевать на реакцию имперцев. Схватившись за шейную лямку степановского скафандра, он поволок Андрея прочь от стоящих цепью имперских десантников.

Призрачная вспышка заставила Корсакова непроизвольно оборотиться. Имперская цепь панически рассыпалась. Десантники бежали к нему, а за ними расширялась, раскручивалась воронка бледно-изумрудного света и когда изумрудный свет касался бронированного костюма десантника, человек в нём попросту исчезал и пустая оболочка, по инерции раз-другой шагнув, теряла равновесие и бессильно валилась на пол.

Степанову хватило доли секунды, чтобы определить природу загадочного свечения. «Паразитный эффект, — сформулировал его мозг, — возвратное излучение». Редкая, но гибельная флюктуация, от которой нет спасения. «Вернее, не было, — неслись стремительным потоком мысли, — однако двести лет назад безымянным учёным это удалось».

— Беги! — взревел Степанов и Корсаков без объяснений догадался, куда следовало им бежать. Напрягаясь изо всех сил, он потащил Степанова к чёрным временным перегородкам, а изумрудная воронка накатывала сзади, гналась за ними по пятам, и у Корсакова не было времени, чтобы закрывать все двери за собой. Он дотащил напарника до временного поста управления огнём и буквально зашвырнул его внутрь. Материал переборок ослаблял волну возвратного излучения, однако из-за открытых дверных проёмов не мог погасить её полностью. Корсаков захлопнул дверь. От смерти их отделяла стена импровизированного отсека. Что у них оставалось? Надежда.

 

Шутник

Прошлое — как хорошо подогнанная плитка — все события так плотно и крепко вшиты в ткань времени, что изменить это самое прошлое абсолютно невозможно. Всё, что произошло и должно было произойти — случиться обязательно, как бы кто-либо не пытался неприятное и неприемлемое для него явление трансформировать, переписать, или вообще отменить. Оно, понятно, будет отличаться в деталях, но конечный результат окажется именно таким, каким он был описан до того в учебниках истории, монографиях, биографиях, научно-популярной литературе и исторических источниках. Как бы вы ни старались. Кому положено умереть — умрёт, кому положено уехать — уедет, кому положено развестись — разведётся, кому положено исчезнуть — исчезнет. Эффект бабочки не более чем оригинальная выдумка писателя. Что значит в деталях? К примеру: после активного воздействия на прошлое политик гибнет не там, где ему было суждено погибнуть, или не от того оружия, или от руки не того убийцы, но он всё равно умирает в тот день и час, который был определён ему историей; муж застаёт жену с любовником, однако любовник совсем не тот человек, который должен быть при нормальном ходе событий; студент бросает учёбу и улетает домой, вместо того, чтобы ехать поездом. Детали меняются, результат остаётся неизменным. Впрочем… впрочем происходят забавные казусы. Магистральную временную линию они никак не затрагивают и относятся, скорее, к курьёзам, не требующим немедленной коррекции.

Был недавно у нас тут забавный случай. Отправили мы полевого агента в Нидерланды XVII века. По заданию Отдела художественных ценностей. Миссия стандартная. Внедрение, наблюдение и фиксация. Продолжительность командировки — два года. Да… Обычная, рутинная работа. Необходимая для составителей биографии отслеживаемого субъекта. Временной интервал: с одна тысяча шестьсот шестьдесят восьмого по одна тысяча шестьсот семидесятый год от Рождества Христова. Месторасположение: город Делфт, Южная Голландия. Искомый субъект: да, да, именно он. Ян Вермеер, он же Вермеер Дельфтский, он же Йоханнис ван дер Мер, он же Йоханнис вер Мер, он же Вермер Дельфтский.

Скажете, чего уж проще. Ян Вермеер — объект для наблюдения комфортный. Семьянин, по-большей части домосед. Тихий, приятный, удобный. В отличие, скажем, от македонского царя Александра, за которым надо ещё поспеть, рискуя жизнью и здоровьем. Одним словом, два года пролетели незаметно. Агент вернулся, сдал отчёт, прошёл обязательную диспансеризацию и отправился в отпуск. А через три месяца после его возвращения…

В общем, три месяца назад в Голландии, в городе Делфте, расположенном на полпути от Роттердама до Гааги и обратно, при ремонте дома хозяева обнаружили тридцать пять картин. Картины были завёрнуты в куски парусины и хранились в просмоленном бочонке из-под пороха. Хозяева оказались людьми ответственными и вызвали музейных работников. Детальный осмотр показал, что полотна особой ценности не представляют, если только не считать года их создания. Автор этих творений пожелал остаться неизвестным. Вместо подписи на картинах были нарисованы числа. В левом нижнем углу художник изобразил число пятнадцать римскими цифрами, в правом нижнем — римскими же цифрами год. Все картины были написаны в интервале между тысяча шестьсот шестьдесят восьмым и тысяча шестьсот семидесятым годами. Нашедшие этот, с позволения сказать, клад граждане любезно отказались от прав на него, передав картины в дар местному музею. Музейщики устроили выставку найденных картин перед тем как навсегда похоронить их в запасниках музея. Выставка пользовалась вначале определённым успехом, затем количество посетителей стало день ото дня уменьшаться и упало почти до нуля.

Здесь следует пояснить. Наша деятельность финансируется правительством и она, естественно, засекречена. Не просто «засекречена», не просто «строго засекречена» и не просто «чрезвычайно засекречена». Мы настолько секретны, что нас фактически не существует в природе. От слова «вообще». Путешествия во времени — прерогатива фантастики — технически и практически проблема неразрешима и никак иначе. Режим секретности драконовский, но кто же мог предвидеть, что учудит наш, с позволения сказать, мерзавец. Ему, видите ли, было скучно, а пример великого мастера заразителен. Ладно, чёрт с ним, намалевал ты за два года от скуки тридцать пять посредственных картинок, но за каким лешим ты их не уничтожил? Знаете, что он ответил? Он решил, что это будет неплохая шутка. Представляете? Шутка! Он пошутил! И всё бы ничего, мы бы незаметно устранили негативные последствия, однако в дело грубо вмешались…

После такого фиаско в инструкции были внесены дополнения об обязательной ликвидации всех материальных следов пребывания агента в прошлом. Под страхом физического устранения самого проштрафившегося сотрудника.

А что произошло с коллекцией? Какова её дальнейшая судьба? Возьмите каталог голландских живописцев, найдите главу «Неизвестный художник из Делфта». Читайте и наслаждайтесь: «неогранённый алмаз, чудесным образом вынырнувший из глубины веков, таинственный провозвестник примитивизма, безымянный отец «наивного искусства», бла-бла-бла, бла-бла-бла». Стоимость коллекции на данный момент оценивается в полтора миллиарда долларов. Полтора. Миллиарда. Долларов!

Треклятые искусствоведы!

 

Луна-44

Официально считается, что «Луна-43» была последней автоматической межпланетной станцией, отправленной к спутнику Земли и совершившей посадку на Луне в ноябре две тысячи двадцать седьмого года. Последней до начала регулярных пилотируемых полётов и строительства первых обитаемых лунных станций и прототипов роботизированных промышленных комплексов. Однако мало кому известно, что автоматических лунных межпланетных станций было сорок четыре штуки. Удивительно, не правда ли? Казалось бы, в наш просвещённый век, когда информационные сети густой паутиной опутали наш общий дом — такую маленькую, милую сердцу и родную душе голубую планету — протянули свои вибрирующие волоконные щупальца буквально в каждый дом, в каждую квартиру, забрались в самые глухие углы и бесперспективные закоулки современного мира; где практически нет никакой возможности что-либо где-либо спрятать, найдется материал, документально зафиксированный факт, но скрытый от всех до такой степени надёжно, что подавляющее большинство живущих на Земле людей просто-напросто о нём ничего не знает? Тем не менее такой файл есть. Озаглавлен он кратко: «2029» Двадцать двадцать девять — это год, когда АМС «Луна-44» стартовала с Земли, достигла Луны и благополучно опустилась на её поверхность, где-то в Море Спокойствия, кажется. Посадкой «Луны-44» планировалось завершить программу беспилотных лунных полётов. Следующим к Луне должен был лететь экипаж из трёх человек, а сама автоматическая станция «Луна-44» представляла собой испытательный макет посадочного модуля, созданного для будущей экспедиции.

Вы спросите: «Как такое вообще может быть? Ведь при нынешнем развитии технологий информацию в принципе нельзя уничтожить. Даже при самом жесточайшем контроле и тщательной сетевой экстракции всегда остаются следы, намёки и подсказки, всегда сохраняются копии, копии с копий и копии копий с копий, всегда находятся люди, готовые поделиться имеющейся у них сенсационной новостью». Отвечаю: «Не знаю». Файл «2039» стал своего рода городской легендой наравне с «Зоной 51», крокодилами в канализации, людьми в чёрном, «мусорным сервером», чёрными картриджами и прочей неправдоподобной и таинственной мутью. Однако повторюсь: «Файл «2029» существует». Что он из себя представляет? Это пять минут видеозаписи, сделанной понятно где, понятно когда, но… непонятно кем. Почему? А потому…

Допустим, вам удалось его найти… Допустим, вы запустили его в медиаплеере… Что вы увидите в кадре? Чёрное небо, ломаную линию горизонта, ярко-белый песок и конус «Луны-44» на переднем плане. Съемка ведётся в ручном режиме, рука оператора дрожит, поэтому изображение выглядит несколько смазанным. Оператор не стоит на месте, он перемещается вправо и влево, стараясь показать автоматическую станцию в разных ракурсах. Так продолжается две минуты пятьдесят семь секунд. Затем на экране появляются два астронавта. Они обходят «Луну-44» по кругу, после чего начинают позировать на фоне станции, причём позировать, прямо скажем, довольно издевательски. Вся эта пантомима длится одну минуту тридцать шесть секунд. Наконец, астронавтам надоедает и они уходят, но оператор снимать не прекращает. Через восемь секунд один из астронавтов возвращается и, достав из нарукавного кармана внушительных размеров фломастер, пишет на корпусе станции…

В этот момент можно предположить, с большей долей вероятности, что неведомые шутники не какие-то там мифические инопланетяне, а вполне себе реальные земляне. Более того — наши с вами соотечественники. Однако, сразу возникает вопрос — откуда они взялись на Луне, если: а) первый пилотируемый полет состоялся двумя годами позже; б) в составе интернационального экипажа было двое американских, двое китайских и один канадский астронавт; и в) скафандры астронавтов из файла «2029» и скафандры международной экспедиции различаются конструктивно примерно так как отличается новейший скоростной автомобиль от паровой самодвижущейся повозки.

Что же было написано на корпусе «Луны-44»? Всего. Три. Слова. «Здесь был Вилмар». На иностранном, разумеется.

 

Что было до Большого Взрыва

Меня вот постоянно спрашивают: — А что было до Большого взрыва?

— Что было? — отвечаю им я всякий раз. — Жизнь была, вот что было.

— А какая жизнь? — задают мне они следующий вопрос.

— Какая, какая, — говорю я самым недовольным тоном, — всякая была жизнь. Разная.

Они сразу начинают приставать: — Расскажите, да расскажите об этом!

— А о чём тут рассказывать? Человек я был маленький, звёзд с неба не хватал, в больших начальниках не ходил и умом, скажем прямо, не блистал. Родился, учился, женился, детей растил, работал, деньги на сберкнижку копил, за границу не ездил и в очереди на машину стоял.

— Как это, — удивляются они, — на машину очередь?

— А вот так это, — объясняю я, — автомобилей в нашем обществе на всех не хватало. Потому что автомобиль в личном пользовании считался роскошью.

— Что же это за общество такое, в котором нужную вещь нельзя приобрести без задержки?

— Нормальное общество, — для порядка обижаюсь я. — Построенное на принципе социальной справедливости. От каждого по способностям и каждому по труду. Хотя, конечно, не без изъянов, врать не стану. Взять, к примеру, тунеядцев, или бродяг. Кто такие тунеядцы? Тунеядцы — это люди, которые не хотят работать. А бродяги — те, у кого нет ни жилья, ни постоянной работы, ни законных источников дохода. Чем они отличаются друг от друга? Если по простому: первые живут за чужой счёт, вторые бродяжничают и побираются. То есть переезжают с места на место и выпрашивают деньги на пропитание, вместо того, чтобы зарабатывать их, как все нормальные граждане. С тунеядством и бродяжничеством у нас боролись. Последовательно и непримиримо. И с алкоголизмом боролись тоже.

— Алкоголизмом?

— Что такое алкоголизм? — опережаю я их. — Алкоголизм есть чрезмерное употребление алкосодержащих напитков, как то: водка, вино, пиво. И самогон. Самогон, — чеканно формулирую определение, — крепкий спиртной напиток, получаемый в домашних условиях из браги методом перегонки через самодельные или заводские перегонные аппараты. За изготовление, хранение с целью сбыта, сбыт самогона, а равно изготовление и сбыт в виде промысла самогонных аппаратов предусматривалось наказание в виде заключения в исправительно-трудовом лагере сроком от шести до семи лет с конфискацией всего имущества или части имущества. Изготовление самогона без цели сбыта наказывалось лишением свободы на срок от одного до двух лет с конфискацией самогона и орудий его изготовления.

— Откуда такое знание закона? Вы, наверно, тоже…

— Никогда! — отвергаю я решительно. — Никогда я этой гадости не то, что не гнал, но даже к ней не притрагивался! И не пробовал ни разу! И вам не советую. Гадость редкостная!

— Так значит, всё-таки…

— Нет. Абсолютно! Просто свояк однажды делился впечатлениями. Ему не понравилось. Сивуха. Говорит, водка гораздо лучше. Или «Старка». Можно коньяк. Армянский, грузинский, молдавский. «Белый аист». Но коньяк стоит дороже. Коньяк мы употребляли по праздникам. На первое мая, седьмое ноября, восьмое марта, дни рождения там, именины. И пили мы, чтобы не напиваться, а для радости. Умеренно.

— Но не все, — педантично уточняют они.

— Ваша правда, — соглашаюсь я, — однако процент алкоголиков в нашем обществе был мизерным и неуклонно снижался. И вообще: тунеядство, бродяжничество и алкоголизм досталось нам в наследство. Как пережиток царского строя и родимое пятно капитализма. Но в остальном!

— Больше никаких недостатков?

Тут я соображаю — они о чём-то догадываются, или что-то конкретно знают. Каждый раз я соображаю слишком поздно. Они отбрасывают показное радушие и начинают задавать мне неприятные вопросы. Под их холодными взглядами я теряюсь, размякаю, покрываюсь холодным потом и (кто меня за язык тянет?) обстоятельно выкладываю интересующие их подробности. Меня не надо подгонять, я услужлив и словоохотлив. Они довольно кивают головами и часто перешёптываются, многозначительно указывая глазами в потолок. Самописцы чертят на бумаге затейливые кривые, гудят трансформаторы и крутятся магнитофонные катушки. Белые шкафы за ними мигают разноцветными лампочками. Мне становится весело. Они думают, что создали аутентичную среду, наиболее соответствующую моему прошлому существованию. Кем бы они себя чувствовали, если бы узнали, что тщательно воспроизведённая ими обстановка в моё время уже считалась невообразимой древностью, сравнимую с татаро-монгольским игом и открытием Америки. Компьютеры размерами с комнату, информация, записываемая на магнитную плёнку и контактный детектор лжи! Не смешите мои тапочки. Обойти который не составляет особого труда не то что специально подготовленному профессионалу, но и обычному первокласснику. Они считают себя намного умнее объекта их исследований. Здесь сокрыта фундаментальная ошибка, которую они совершают. Ошибка, вызывающая катастрофические последствия. Всегда.

Я передвигаюсь по Мультиверсу, из одной вселенной в другую, вооружённый незамысловатой легендой. Я сам по себе инструмент, причина и следствие. Задача моя проста и одновременно невообразимо сложна. Моя родина гибнет и только мне (я в это верю) под силу остановить её разрушение. Я тороплюсь и допускаю ошибки. За мной тянется чёрный след небытия. Пунктиром лопнувших пузырей, погибших вселенных отмечен мой след. В разных мирах меня называют по-разному, но у себя дома я известен в четырёх ипостасях. Но я не убийца, я учёный и экспериментатор.

…а потом — бац! И всё начинай сначала! Бац! — и в мелкую труху! Только соберёшь себя, только осмотришься, глядь, хватают тебя и волокут в лабораторию. Посадят в кресло, обмотают проводами, облепят датчиками и давай пытать-выпытывать: — Что было раньше? Да как было прежде?

— А что было? Да жизнь была!

 

Erreur fatale генерала Томпсона

Генерал Томпсон мог праздновать победу. Победу личную, но многократно помноженную на победу всего человечества. Серьёзная проблема, мешающая землянам достичь галактических пределов была, наконец-то, разрешена. Коалиционный Флот Земли, собранный упрямством упорством генерала Томпсона, захватил, разрушил, уничтожил планету, колыбель, столицу проклятых насекомых, обладателей необъяснимого непостижимого нечеловеческого разума, несущего угрозу самому существованию земной цивилизации.

Первый чужое разумное существо, которое встретилось человеку, оказалось большим зелёным кузнечиком. Раса прямокрылых. Насекомые. Те, с кем нет никаких точек соприкосновения, те, с которыми невозможно договориться. Ни о чём. Те, чей язык нельзя расшифровать. Все эти трески, щелчки, свисты, бульканье, пыхтенье, скрипы. Ведущие лингвисты планеты, вооружённые самыми мощными технологиями, оказались не способными разгадать загадку языка членистоногих и отступились, бессильно разводя руками.

Именно тогда генерал Томпсон со всей кристальной ясностью осознал, что кузнечики опасны. Они — прямая и явная угроза Земле и всем станет лучше, если они будут уничтожены. Почему и зачем их следовало уничтожить? Генерал Томпсон точно знал ответы на эти вопросы. Их следовало уничтожить потому, что они были непонятны, а всё непонятное таит в себе зло. Их следовало уничтожить затем, что они преграждали человеку путь к звёздам. Они — словно индейцы. Сидели на плодородный равнинах и мешали переселенцам идти дальше.

Генерал Томпсон был человеком действия. Однако, быть человеком действия недостаточно для того, чтобы подготовить и начать первую галактическую войну. По чистой случайности генерал Томпсон занимал пост Начальника Объединённого Командования Вооружённых Сил Земли и Колоний. Он был вторым по старшинству руководителем после Председателя Всемирного Исполнительного Комитета (Правительства Земли и Колоний).

К сожалению, его слово было весомым, но не единственным. Решение о начале войны принималось Начальниками Штабов, одобрялось депутатами Мирового Конгресса и утверждалось Председателем ВИК. Долгая процедура раздражала генерала Томпсона. Война требует быстроты и решительности, а не болтовни и сомнений. Когда собираются говорить пушки, демократии лучше бы умолкнуть. А пока пушки молчали, приходилось говорить генералу Томпсону.

Он говорил много и красочно. Убедительно и доказательно. Он взывал, умолял, требовал, унижался, вопрошал, сыпал угрозами, лгал, изворачивался, отрицал, соглашался, отвечал на вопросы, умалчивал, искажал, выставлял в выгодном свете, жонглировал доказательствами и обвинял. Начальники Штабов дружно проголосовали «за». Только один голосовал «против». Адмирал Александров. Старый хитрый лис, он всегда во всём сомневался. «Семь раз проверь, один раз отрежь», — любил повторять он старую русскую поговорку. Генерал Томпсон считал адмирала Александрова трусливым бездарем. Депутаты Мирового Конгресса также единодушно поддержали идею генерала Томпсона, за исключением китайцев. Китайская делегация традиционно воздержалась.

Коалиционный Флот Земли и Колоний, покинув Солнечную систему, устремился навстречу врагу и полному триумфу. Китайцы оставались в резерве.

Генерал Томпсон, вместе с Начальниками Штабов, следил за атакой земных кораблей из Координационного Центра, расположенного на глубине трёх тысяч метров под самой высокой горой на планете. Технически, над головой генерала Томпсона нависала масса скальной породы толщиной в одиннадцать тысяч восемьсот сорок восемь метров, но кому достанет мелочного желания считать и придираться к словам? Главное, что следовало помнить — Координационный Центр был прекрасно защищён и генерал Томпсон, вместе с Начальниками Штабов, мог не опасаться за свою драгоценную жизнь. А если Центр, не ровен час, подвергнется нападению, то генерал Томпсон и подчинённые ему офицеры могли воспользоваться скоростной подземной дорогой, которая вела к секретному подземному космодрому, где их ожидал быстроходный звездолёт-невидимка.

Удар Коалиционного Флота был внезапным и сокрушающим. К исходу земных суток столица мерзких кузнечиков пала, сгорела и обратилась в руины. К тому же, стоит отметить — прямокрылые оказались неважными бойцами. Сражению они предпочитали бегство.

Генерал Томпсон торжествовал. Он уже готовился выступить перед гражданами с прочувствованной речью, как дежурный офицер растерянно выкрикнул: «Наблюдаю множественные цели!» Генерал Томпсон кинулся к экрану. Офицеры встревоженной толпой ринулись за ним.

Тысячи ярких точек заполонили следящий дисплей. Каждая точка обозначала космический корабль. Чужой космический корабль. Чужой боевой звездолёт. Точки на дисплее загорались и загорались. Десятки, сотни новых точек. Генерал Томпсон вытер дрожащей рукой мигом вспотевший лоб.

— Генерал, — сказал дежурный офицер. — Входящий вызов. Что делать?

— Подключайте, — хриплым голосом скомандовал генерал Томпсон.

Офицер вывел изображение на центральный экран.

Там были все: люди, неотличимые от людей и люди с различными цветами и оттенками кожи, карлики и великаны, приматы, рептилоиды, птицы, слизни, разумные мхи, цветы, деревья, камни, волнистые туманы, струящиеся пески, бурлящие воды, мыслящие ульи, разумная плесень, текучая лава и насекомые — богомолы, жуки, пчёлы, шмели, бабочки. Были там и кузнечики — в первом ряду — стояли трое: человек, кузнечик и огнь пламенеющий.

Они стояли и смотрели на землян и под их пристальными взглядами земляне, казалось, становились меньше и меньше.

Генерал Томпсон, сняв с головы фуражку, отёр носовым платком бритый череп. Три простых слова прочно сидели у него в уме и губы его шептали, складывая их в предложение. Снова и снова генерал Томпсон повторял и повторял шёпотом то, что читалось во взглядах стоящих перед ним инопланетян.

— Пощады не будет!

 

Одиннадцать оранжевых огней

часть первая, абсурдная

Встреча на дороге

месяц: август; день недели: пятница; место: седьмой километр дороги; время: семнадцать часов, тридцать две минуты, вечер

Пятница была чудесной. В полночь в небе висели серебристые облака и сгорали оранжевым светом падающие звезды, общим числом одиннадцать, а под утро началась гроза — свирепо дул ветер, лил дождь, сверкали молнии и раскатисто грохотал гром. Шелестов ненадолго проснулся, разбуженный мощным звуковым ударом, от которого дрогнули стёкла, полежал с открытыми глазами, слушая затихающие громовые перекаты и снова, незаметно для себя, заснул. Поднялся он в восемь с четвертью, раскрыл окно, несколько раз энергично махнул руками и, бодро напевая «Марш авиаторов», направился в душ. Там, стоя в кабинке он запел в полный голос: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор, Нам Сталин дал стальные руки-крылья, А вместо сердца пламенный мотор!» На пламенном моторе Шелестов закрутил полностью краник с горячей водой. Мгновенно замёрзнув под холодными струями, он ухнул гулким филином, выскочил из кабинки (не забыв перекрыть подачу холодной воды), схватил полотенце и принялся неукротимо растираться, бормоча при этом: «Мы — кузнецы, И дух наш молод! Куём мы счастия ключи! Вздымайся выше, наш тяжкий молот, В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!»

Утром о бушевавшей ночью стихии напоминали только мокрый асфальт, лужи и разбросанные там и сям тополиные ветки. Веток было много: от россыпи мелких прутиков до почти внушительных обломков, корявых и узловатых. Шелестов заварил зелёный чай. Растёртая полотенцем кожа прямо-таки горела. Очень хотелось курить. Шелестов трижды бросал эту вредную привычку, потому что бог любит троицу, и трижды не выдерживал — срывался. Как говаривал знаменитый американский писатель Сэмюэл Клеменс, более известный под псевдонимом Марка Твена: «Бросить курить легко. Я сам бросал раз сто». В четвёртый раз он держался уже девятый месяц, хотя сигареты и зажигалку носил с собой постоянно, оправдываясь тем, что носит их для того, чтобы не отказывать просящих у него закурить. «Просящему у тебя дай, и у хотящего занять у тебя не отвращайся».

Шелестов был в отпуске. В кои-то веки отпуск случился у него не осенью-зимой-весной, а летом. С июля по август. В «кои-то веки» — это за несколько последних лет, когда по графику Шелестову доставались самые тоскливые сезоны, где были слякоть, холод, снег, короткие пасмурные дни, долгие ночи и незаметно подкатывающая депрессия, от которой приходилось лечиться водкой, тренажёрами, вылазками в лес, ежедневным бегом (совмещая несовместимое — курение и здоровый образ жизни) и еженедельной баней по выходным.

Наскоро выпив чай, он вышел в гараж. Велосипед, купленный пять лет назад, незаменимая рабочая лошадка, требовал замены подшипников в каретке. Подшипники эти стабильно выдерживали один сезон и на следующий требовалась их обязательная замена. Шелестову надоело каждый год разбирать и собирать каретку, поэтому он купил специальный, легко заменяемый картридж, в котором вал был впрессован в промышленные подшипники. Установив картридж, он немного подумал и, чтобы не делать потом лишнюю работу, снял колёса и занялся ступицами — разобрал и смазал втулки.

Обслуживание техники (даже такой как велосипед) не терпит суеты. Провозившись в гараже до обеда, Шелестов выкатил велосипед и сделал несколько кругов по двору, проверяя качество сборки. Велосипед работал как часы. Скорости переключались точно, тормоза тормозили прочно, лёгкость хода приятно радовала. Шелестов остался доволен результатом своих трудов.

Ближе к вечеру он отправился на велосипедную прогулку. Проехал оживленной магистралью шесть километров до развилки и повернул направо. Направо дорога вела к бывшему посёлку лесозаготовителей. В конце восьмидесятых её полностью заасфальтировали в несколько приёмов, неожиданно бодро начиная и так же необъяснимым образом бросая. Процесс дорожной реконструкции затянулся на три года: с восемьдесят шестого по восемьдесят девятый, а потом леспромхоз, сначала по факту, а позже и на бумаге прекратил существование своё, оставив оказавшимся не у дел бывшим работникам здание конторы лесопункта, помещения лесных складов, станционные козловые краны, узкоколейку с подвижным составом (тепловозами, пассажирскими дрезинами и платформами для вывозки леса) и лесопилку. Дорога стала не нужна, но поначалу об этом никто не догадывался, потому что на месте некогда крепкого предприятия решено было организовать лесохозяйственный кооператив. Надо ли говорить, что из затеи ничего не получилось? То есть кооператив был создан, но просуществовал недолго. Время. Время такое неудачное. Когда деньги делались буквально из воздуха, и легче, и удобней, и проще было распродать оставшуюся собственность, чем долго и трудно пытаться сохранить на плаву тонущее в безнадёжных долгах начинание. Кооператив, продержавшись года полтора, развалился. И тогда настало время ушлых ребятишек.

Для начала ушлые парни выкупили конторское здание и склады. Из конторы сделали продуктовый магазин, склады разобрали на кирпич. Потом наступило время козловых кранов. Краны распилили и сдали на металлолом. Осталась лесопилка и узкоколейная железная дорога. Лесопилка была последней надеждой жителей посёлка сохранить хоть какую-нибудь производственную базу (чёрт с ним, пусть будет канцеляризм) и следующим объектом, на который точили зубы ушлые парни. Купить её не удалось и тогда лесопилка сгорела. И не просто сгорела, а вполне себе качественно, то есть дотла. Последний жирный кусок — узкоколейка — вот на ней ушлые парни споткнулись. Очень серьёзно, вплоть до уголовного дела. Потому что жителям, тем которые остались, эти наглые морды надоели до чёртиков и они, жители, а не морды, написали коллективную жалобу. Написали и отправили: в районную администрацию и куда повыше, аж до самой столицы. Откуда и слетела в столицу пониже официальная бумага — рассмотреть и разобраться. Ушлые парни вмиг растворились, будто и не было их вовсе и всё, что досталось местным после их исчезновения — закрытый магазин (бывшая контора лесопункта), не до конца разобранная железка, старенький мотовоз и два облупленных пассажирских вагончика. С этого момента посёлок стал быстро пустеть, люди перебирались туда, где можно было устроить и устроиться — иначе говоря, найти жильё и работу. Когда из посёлка уехало две трети населявших его людей, к нему, на радость остающимся, подвели газ. И про автомобильную трассу не забыли — поддерживали в рабочем состоянии — делали где ямочный ремонт, а где и заново укладывали асфальтовое покрытие, большими участками. Вот только зачем: и газ, и асфальт, если жителей в посёлке практически уже не было?

Шелестов равномерно крутил педали. Он никуда не торопился, ехал медленно, полной грудью вдыхая напоенный лесными запахами воздух. Ему нравился этот затёртый от частого употребления литературный штамп, потому что потому что он ехал именно так: «дыша полной грудью» и «вдыхая напоенный запахами воздух». Чего-чего, а запахов в этом «напоенном летнем воздухе» хватало. Здесь запах сосновой хвои смешивался с запахом муравьиной кислоты, затхлой стоячей болотной воды, мхов, папоротников, древесной гнили, цветочной пыльцы, сырой земли, листьев берёзы, еловой смолы, пыли с дорожной обочины, гудрона, залитого в трещины на асфальте. Гудрон, понятно, к лесным запахам не относился, но будил в душе Шелестова неопределённые мечтания о дальних походах и долгих странствиях в чужих и родных палестинах.

Смутное чувство опасности заставило его оглянуться. Шелестов повернул голову и… рванул вперёд, налегая на педали изо всех сил. Ленивой рысью за ним бежал медведь. Дикий страх захлестнул душу Шелестова. — И-и-и! — тонким голосом взвыл он, разгоняясь до неимоверной, как ему казалось, скорости. Боясь обернуться, он наддавал и наддавал, бешено вращая педали, в тщетной попытке оторваться от грозного преследователя. Медведь не отставал. Шелестовский рывок заставил его перейти на галоп, но дистанцию он сохранил, так и бежал в метрах в двух позади велосипедиста.

Шелестов быстро изнемог, сбросил скорость и обречённо посмотрел назад. Медведь снова перешёл на ленивую рысь и держался в двух метрах от него, не отставая, но и не сокращая расстояние между собой и велосипедом. Таким порядком они преодолели километра полтора, после чего Шелестов окончательно смирившись со своей незавидной участью быть растерзанным могучим зверем, остановился, бросил велосипед и обратившись лицом к медведю, прохрипел ожесточённо:

— На, сука, жри!

Медведь резко затормозил, плюхнулся на задницу, мотнул башкой, отгоняя налетевшую мошкару и сказал:

— Мужик, ты охренел вообще? С какого рожна мне тебя жрать?

— А с такого! — запальчиво выкрикнул Шелестов. — Медведь же! Хищник!

— Почему обязательно хищник? — кажется, серьёзно обиделся медведь, — мы, медведи, животные всеядные.

— Хищники!

— А вы, значит, такие белые и пушистые? И мяса ни-ни, ни кусочка? И на охоту не ходите, и зверей, птичек не убиваете? И рыбку не ловите?

— Мы — люди. Высшие, разумные существа.

— Не факт, — сказал медведь и потёр лапой нос. — Пилите сук, к примеру, на котором сидите и счастливы. Насчёт высших также не согласен. Мы, медведи, тоже не пальцем деланные. И речи обучены, и счёт, положим, знаем, и нюх у нас, не в пример вам лучше будет. И в природу мы более вас интегрированы. Живём в успешном симбиозе. Конечно, приходится чем-то жертвовать. Болезни там, голод, охотники, отсутствие медицины… Но мы не жалуемся. Переносим стойко… все тяготы и лишения, так сказать…

Медведь замолчал и Шелестов тут только сообразил, что разговаривает не с человеком, а с животным, однако совершенно не удивился этому amazing событию.

— Мужик, ты это, извини, за испуг, если что… Напугал я тебя, это, не сдержался, дурак, надо было сразу просто спросить…

— Ха! — сказал Шелестов, представив, что случилось бы с ним, услышь он вопрос и увидев, кто этот вопрос задаёт. — Думаешь, было бы лучше?

— Тогда не знаю, — сказал медведь, — слабые вы какие-то люди. Нервные.

— Что есть, то есть, — согласился Шелестов. — Ладно, спрашивай.

— Ага! — обрадовался медведь. — Слушай, где здесь грунтовка на старый аэродром? Пригласил, понимаешь, родственник… Приезжай, говорит, погостить, давно у нас не был. Медку поедим, на рыбалку сходим, на муравейниках поваляемся. То, сё, я тебе окрестности покажу… Баб в малинниках попугаем… А куда мне «приезжай»? Это у вас здесь, может быть, медведЯм ездить разрешается, а у нас с этим строго. Только тушкой, шкурой, или чучелом, — медведь весело хохотнул. — Поэтому мы на своих двоих, то есть четырёх, шестьсот пятьдесят киломЕтров с четвертью, пешодралом, с привалами на сон и отдых. За месяц добрался, а тут такая незадача. Родственник участок обитания сменил, переселился, значит, путём равноценного обмена ближе к реке. Ну, там новый хозяин мне объяснил, как к родственнику добраться, но я чего-то заплутал. Сам не пойму. Нюх, что ли начал пропадать?

— Промахнулся ты, дорогой, — сказал Шелестов. — Километра эдак на полтора. Сейчас вернёшься назад и смотри по левой стороне. Грунтовки там особой уже нет, заросла, но колею разглядеть ещё можно. Она тебя прямо к старому аэродрому и выведет.

— Мужик, — сказал медведь, прикладывая лапу к груди, — от всего сердца. Бывай, мужик, я пошёл.

— Лесом иди, не по асфальту, — напутствовал зверя Шелестов, однако медведь его не услышал. Одним прыжком он перескочил кювет и исчез в придорожном кустарнике.

— Прощай! — сказал Шелестов…

…Велосипед тряхнуло и повело в сторону. — А, блин! — вскрикнул Шелестов, резко выворачивая руль влево. В какой момент он забылся и съехал на обочину? Не удержав равновесия, он стал падать, но успел подставить под налетающий асфальт руку. Неудачно. Крайне. Боль была такой силы, что он едва не потерял сознание. Похоже, он сломал запястье. Шелестов с трудом вытащил мобильный телефон, набрал ноль-два и, кривясь от боли, простонал: — Скорая?! Седьмой километр дороги… На лесопункт. Перелом руки. Приезжайте. Немедля!

 

Одиннадцать оранжевых огней

часть вторая, весёлая

Свободный охотник

месяц: август; день недели: пятница; место: двор восьмиквартирного, двухэтажного дома; время: ноль часов, ноль две минуты

К ночи нестерпимая жара спала. Северный ветер наконец-то пробил укреплённые рубежи антициклона и широким фронтом устремился в расширяющийся прорыв, сминая, рвя в клочья и выдувая из глухих углов застоявшийся жаркий воздух. Циклон наступал. Шабуров, раскрыв настежь все окна в квартире, вышел на крыльцо покурить.

(Спойлер. «В табачном дыме нет ничего загадочного, табачный дым — это просто дым»; «В сигаретном дыме нет ничего загадочного. Это просто вредная привычка»).

Белые ночи уже сошли на нет и в фиолетово-чёрном небе проступали первые яркие точки звёзд. Шабуров, задирая вверх голову, высматривал знакомые рисунки созвездий. Высматривал, но не забывал затягиваться сигаретным дымом (в котором не было ничего загадочного). Затягивался и пускал в фиолетово-чёрное небо толстую струю дыма, представляя себя отчего-то паровозом. Паровозы он ещё застал в детстве. Паровозы ходили по железнодорожной ветке, соединяющей городок с большой железной дорогой до тех пор, пока их не заменили чехословацкими маневровыми тепловозами марки ЧМЭЗ, тип 3. О названии тепловоза и его типе ностальгирующий по детству Шабуров узнал из Википедии. Он долго и внимательно рассматривал фотографии тепловозов, испытывая щемящее чувство то ли сожаления, то ли тоски по ушедшему времени.

Шабуров вообще часто вспоминал о своём детстве, недоумевая как быстро оно закончилось. И детство, и отрочество, и юность, и молодость, и зрелость. К Шабурову подступала старость и он чувствовал её леденящее дыхание. Шабуров затянулся, выпустил толстую струю дыма и невесело усмехнулся. Душой он был молод, но тело готовилось его подводить. Во всех смыслах. А ведь он был ещё ого-го, но в душе. Шабуров снова невесело усмехнулся, загасил окурок о подошву спортивного ботинка, поискал глазами куда бы его бросить. Дежурной банки у порога не оказалось и он, оглядевшись, щелчком отправил окурок в густую траву, росшую за дорогой. Некрасиво получилось, однако пусть несут ответственность те, кто регулярно убирал злосчастную банку от порога. Это были ровно те же люди, которые гнали Шабурова курить за сараи, угрожая сообщить о нём куда следует для «принятия соответствующих мер административного воздействия за курение в неположенном месте». С этими людьми у Шабурова была нескончаемая холодная война, однажды чуть не дошедшая до рукоприкладства. Если бы Шабуров, стиснув зубы не удалился домой, то наверное… О нехорошем думать не хотелось.

Он вытащил из пачки очередную сигарету, машинально посмотрел вверх и вправо. Очень своевременно. В чернильно-фиолетовой тьме медленно разгоралась оранжевым светом падающая звезда и не успела она погаснуть, как зажглась другая. Потом начался целый звездопад. По две — друг за другом. Шабуров, не торопясь, загадал желание, попутно считая вспыхивающие и гаснущие метеоры. Или метеориты? Последний, одиннадцатый метеор, или метеорит, летел к земле и горел дольше остальных. Когда он погас окончательно, в округе суматошно залаяли собаки: одна за другой, взахлёб и с какими-то тревожными подвываниями. Шабуров с минуту вглядывался в небо, ожидая продолжения звездопада. Продолжение не последовало.

Падающие звёзды сгорели, а вслед за ними, с тихим жужжанием во двор опустилась летающая тарелка. Точнее, дисколёт классического вида: примерно четыре метра в диаметре, сложен из конусообразный половинок, полукруглая башенка наверху в центре. Дисколёт завис в полуметре над землёй таким образом, чтобы край его был вровень с крыльцом. Щёлкнув зажигалкой, Шабуров раскурил сигарету. Он не испытывал ни испуга, ни потрясения. Обычное же дело — летающая тарелка во дворе. Люк в башенке открылся и наружу выбрался инопланетник в плотно прилегающем к телу скафандре. Честно говоря, Шабуров не ожидал, что инопланетник появится так быстро. До этого момента он мысленно прикидывал какого вида будет пришелец. Инопланетник оказался разочаровывающе обычным. То есть он ничем не отличался от человека. Роста среднего, комплекции средней, пожалуй, только лицо неуловимыми чертами отличалось от человеческого. Вроде бы человеческое, но одновременно и нечеловеческое, вызывающее лёгкое отвращение. Смотреть в такое лицо долго не хотелось. Шабуров приноровился глядеть на него чуть искоса.

— Здорово, мужик, — сказал инопланетник, усаживаясь на корпус дисколёта поближе к краю. Броня летающей тарелки была обожжена, исполосована лучами лазеров и бугрилась в местах пробоин грубо наложенными заплатами.

— И вам не хворать, — тактично ответил Шабуров, пряча за спиной сигарету.

— Воды не найдется? — спросил инопланетник, — а то радиатор закипел.

— Найдём, — сказал Шабуров, — отчего ж не найти.

Инопланетник залез по пояс в башенку, вытащил помятое ведро и протянул Шабурову. Шабуров сходил за водой. Инопланетник, открутив в корпусе пробку, залил воду в радиатор.

— Мало, — оценивающе глядя в горловину, сказал инопланетник.

Шабуров, без лишних разговоров, принёс второе, затем и третье ведро.

— Вот теперь достаточно, — сообщил инопланетник, закручивая пробку. Ведро он небрежно закинул в люк.

— Закурим? — пришелец достал свои инопланетные сигареты.

— Не откажусь, — не стал отказываться Шабуров.

Они закурили. Вкус у инопланетного табака был своеобразный: крепкий и поднимающий настроение.

— Ну, что у вас там происходит, на просторах Галактики? — спросил Шабуров.

— У нас там война, — сказал инопланетник, — очередная по счёту. Как принято, всегалактическая. В предыдущую мы одержали победу, хотя… врага пожалели, добивать не стали, потому что тотальный геноцид есть занятие чрезвычайно утомительное. Оказалось — зря. Теперь приходится исправлять допущенную ошибку. Видели в небе огни? Это спасательные капсулы. Вражеский транспортник. Пришлось за ним погоняться. Забрался в самые е…. глухомань. Ваша планета — самое то, чтобы укрыться и пересидеть. Захолустье. Без обид.

— Нам нравится, — в Шабурове взыграл местечковый патриотизм.

— В каждой избушке свои погремушки, — дипломатично отвествовал пришелец.

— Кто ваш враг?

— Мерзкие твари, — сказал инопланетник. — Если бы хоть одна из них уцелела, вам бы здорово не повезло. Тут важно, — добавил он, — кто успеет первым. Иначе всему кранты. Планеты им, что позавтракать. Звездные системы на закуску, а Галактика — чисто праздничный пирог.

— Такие опасные?

— Хуже, — пришелец беспокойным взором окинул небесный свод, — назойливые. До невозможности. Бесят.

Он встал во весь рост.

— Запозднился я с вами. Пора. Держите, — инопланетник бросил Шабурову непочатую пачку сигарет. — Не подумайте ничего такого… Типа дикарь и цивилизованный человек. От чистого сердца, всё, чем могу отблагодарить. Подарок.

— Да я и… не думал, — ловко поймав сигареты, сказал Шабуров.

— Прощайте, — инопланетник скрылся в надстройке. Люк закрылся. Дисколёт, или летающая тарелка бесшумно поднялась, зависла на секунду и мгновенно исчезла. Растворилась в ночном августовском воздухе, будто и не было её вовсе.

(Спойлер. Одиннадцатая капсула не сгорела и благополучно достигла поверхности Земли. Однако спасшиеся ничего ужасного не сотворили. Вызвали эвакуатор и улетели. Потому что Земля — это грёбаное захолустье).

 

Собутыльники

Петров хряпнул стакан водки, занюхал чёрствой коркой бородинского хлеба, обнял Давыдычева и сказал:

— Л-л-л-ёня, представь себе, в Ячменево со всей дури [sensored] инопланетный корабль. Размерами — во! — на два таких района, как это сраное Ячменево. Представляешь, Лёня, его подбили наши доблестные соколы из ВКС, во время ночного полёта к Солнцу. Представляешь, Лёня, наши доблестные соколы каждую ночь выполняют тренировочные полёты к Солнцу. Солнце, Лёня, чтоб ты знал — это звезда, благодаря которой существует жизнь на Земле. Наша с тобой жизнь, Лёня. Мы живём благодаря Солнцу и тому, что водку в ближайшем гастрономе продают с восьми ноль-ноль утра и до двадцати трёх часов вечера, без перерывов на выходные и праздники. Лёня, [sensored], мы счастливые люди. Потому что мы сидим, греемся на солнышке, в сквере на скамеечке, и столик у нас есть, Лёня, и на столике закусочка, и беленькая распечатанная, и сидим мы, Лёня, и пьём эту самую водочку, вдумчива и никуда не торопясь, закусываем маринованными огурчиками и докторской колбасой на бородинском хлебе, Леня, и хорошо нам очень, и солнышко светит ласково, и ветерок летний нас овевает, и деньги у нас на кармане, Лёня, имеются, чтобы раздавить бутылочку и сходить за следующей, и закусочки прикупить, и всё у нас чики-пуки, а наши героические соколы, Леня, каждую ночь садятся в кабины своих истребителей и летают к Солнцу в ночное время, ориентируясь по приборам, чтобы слетать туда и обратно пока не наступило утро. Солнце, Лёня, — это раскалённый шар, выбрасывающий в космос гигантские протуберанцы. Температура на поверхности Солнца, Леня, я тебе скажу, [sensored], миллионов градусов. Если бы наши пилоты летали к нему днём, они бы сгорели, Леня, [sensored], дотла, прямо на подходе. Поэтому они летают к Солнцу в ночное время, с восьми ноль-ноль вечера, до шести ноль-ноль следующего утра, виртуозно огибая грёбаные протуберанцы и полёт их напоминает порхание бабочек. Лёня! Это смелые парни, Лёня, и за них мы сейчас с тобой выпьем. Выпьем, Лёня, и закусим чёрствым бородинским хлебом и балтийской килькой в слабосолёном рассоле.

Давыдычев принял стакан и хряпнул вместе с Петровым, занюхав беленькую мятым рукавом пиджака. Он был пьян и неразговорчив, в отличие от не в меру говорливого собутыльника. В ночные полёты на Солнце он не верил, как не верил в инопланетян, но вдохновенному вранью Петрова не мешал. Если человеку нравится травить байки и плести небылицы, то для чего его останавливать? Разве что когда он перейдёт на конкретные личности, начнёт оскорблять и придумывать всякие гадости. Вот тогда его стоит несколько укоротить, успокоить и наглядно показать, насколько он был неправ. Хотя, может быть, следует укоротить Петрова немедленно, потому что Петров всё-таки несколько заврался… Занесло Петрова на повороте, не удержался таки Петров в рамках допустимого градуса лжи… Давыдычев обвёл нетрезвым взглядом близлежащие окрестности. Кругом обнаруживались трудовые будни, без всякого признака лихорадочной паники. Приятели сидели в тихом дворике, на скамейке рядом с детской площадкой, укрытые от глаз бдительной общественности кустами акации, густо усыпанными зеленовато-бурыми стручками, из которых в детстве великолепно делались свистульки. Для начала стручок надо было разломить пополам, затем осторожно вскрыть ногтем оставшуюся половинку стручка по одному шву так, чтобы не повредить второй, аккуратно выдавить все горошины и вуаля, — свистулька готова. Останется только прижать её губами и подуть, чтобы извлечь характерный крякающий звук. Давыдычев, сложив губы трубочкой, протянул руку и сорвал с ближайшей к нему ветки самый длинный стручок, не заметив, как вытянулось лицо Петрова. От скамейки и до акации было метра четыре, не меньше.

— Хочешь знать, что я об этом думаю? — спросил Давыдычев, непроизвольно разламывая стручок напополам, — о твоём инопланетном корабле, рухнувшем на Ячменево? Пургу ты гонишь, Костя, стопроцентно голимую ахинею. Раскинь внимательно мозгами, Костя. От нас до Ячменево по прямой сколько будет километров? Полтора от силы. Это раз. Что такое есть Ячменево? Ячменево есть достаточно крупный город-спутник, размерами превосходящий расстояние от границы нашего областного центра до границы этого самого Ячменева. Протяжённость его с севера на юг составляет пять целых и девять десятых километра, а с запада на восток так вообще двадцать восемь целых и шесть десятых километра. Это два. Удваиваем пять целых девять десятых и получаем… получаем… одиннадцать и восемь километра. Это три, Костя!

Здесь Давыдычев, наконец, обратил свой взор на Петрова.

— Ой, как не вовремя, — огорчённо пробурчал он, вспомнив о неуместном трюке с рукой.

…Острая клешня передней хватательной лапы того, кто называл себя Давыдычевым, ударила со всего размаху в прочную броню того, кто называл себя Петровым, ровно в тот момент, когда зазубренный хвостовой шип того, кто называл себя Петровым отскочил от крепкого хитинового панциря того, кто называл Давыдычевым.

Истина, в общем, всегда где-то рядом.

 

Дезинсектор

Огромная толпа собралась у скалы. Толпа молчала и смотрела вверх. А сверху на толпу смотрел Максаков. В руках он держал пятизарядное помповое ружьё, в котором не было патронов. Патроны у Максакова закончились на прошлой неделе, когда ему пришлось с боем выбираться из города. Город был его продуктовой базой. Относительно безопасной до последнего времени. Жители бежали из него в самом начале катаклизма, не дожидаясь заражения. Продукты Максаков достал, а вот заправиться не успел. Счастье, что сумел доехать до скалы на последних каплях бензина. Хотя, как доехал? Заглох в метрах двухстах от дома, если это можно назвать домом, и пришлось Максакову таскать двести метров коробки, мешки и пластиковые фляги с водой на себе, утопая в песке и обливаясь потом. С некоторых пор Максаков жил в пещере, на высоте пяти-семи метров над уровнем, нет, не моря — песчаной долины. В пещеру он понимался по верёвочной лестнице, груз затаскивал наверх, используя ручную строительную лебёдку.

Раньше был у Максакова товарищ. Можно сказать — друг. По несчастью. Сподвижник, прикрывавший Максакову спину. Был, да ушёл. Собрался, забрал часть продуктов и половину всего боезапаса: двадцать три патрона двенадцатого калибра, начинённых крупной дробью, картечью и коническими свинцовыми полуоболочечными пулями. Он ушёл на восток. Максаков был рад тому, что он оставил машину, но очень жалел взятых товарищем патронов. Оружие и боеприпасы ценились в новом мрачном мире выше, чем еда, вода и средства передвижения. Человек с ружьём в новом мрачном мире имел больше шансов на выживание, чем человек без ружья.

Товарищ отправился в путь на рассвете. Через несколько дней после его ухода Максаков поехал в город за продуктами и там на него напали заражённые, от которых ему пришлось спасаться бегством, из-за чего он растратил весь наличный боезапас и остался без топлива. Если, конечно, не считать единственного патрона, припасённого на крайний случай и двухлитровой пластиковой бутыли, заполненной бензином наполовину. Этим бензином он заправлял туристический примус, на котором разогревал продукты быстрого приготовления. Максаков достал заветный патрон, вставил в подствольный магазин, продвинул внутрь большим пальцем до характерного щелчка, потянул цевьё и дослал патрон в патронник. Теперь он чувствовал себя более уверенным.

Прислонив ружье к стене, Максаков взялся за разборку продуктов, наваленных грудой у входа. Для начала он перетащил вглубь пещеры бутыли с водой, затем принялся сортировать коробки и пакеты — отдельно консервы, отдельно каши, супы, вермишель, лапшу быстрого приготовления, отдельно хлебцы, пряники, печенье, сушки, бублики — и складывать их в штабель по номенклатуре, чтобы не рыться в поисках нужной опции. Одиночество, страх и безысходность незаметно сводили его с ума, отчего он, сам того не замечая, временами начинал мыслить канцеляризмами высшей пробы.

Один из пакетов привлёк его внимание аляповато-кричащей расцветкой и большими ярко-алыми иероглифами. Максаков дёрнул за стягивающую горловину жёлтую плетёную нить, но пакет, вместо того, чтобы раскрыться, самым неожиданным образом лопнул с громким хлопком по всей длине и прессованные бурые плитки посыпались на пол. Резкий запах расползся по пещере. Максаков, чертыхнувшись, наклонился, чтобы собрать упавшие брикеты не известно чего и так и застыл, потому что увидел…

…это был прямоугольный box, коробка чёрного пластика с закруглёнными краями. На лицевой части коробки находилась зелёная выпуклая кнопка. Под кнопкой на пяти языках: английском, французском, немецком, русском и японском было написано: «Вызов экстренных служб». Шестой язык, он же главный, он же первый был, само собой разумеется, китайский. Максаков поднял коробку. Скрестив ноги, он уселся на полу и принялся изучать находку. Кроме кнопки и надписей в коробке не было ничего примечательного. Покрутив коробку так и сяк, Максаков решился и надавил на кнопку.

— Универсальная служба очистки. Оператор. Слушаю, — раздался из микрофона женский голос. Оператор говорила на чистейшем русском языке. — Слушаю, — нетерпеливо повторила оператор. — Говорите, не занимайте линию!

Максаков торопливо отключился. Он был не просто ошеломлён, он был… Максаков не мог подобрать чёткого сравнения к своему душевному состоянию. Это что, шутка такая? Издевательский розыгрыш?! Служба очистки! Откуда здесь быть службе очистки? Какая, к чёрту, служба очистки, когда мир однозначно обрушился в тартарары, а тех, кто остался здоров, можно спокойно пересчитать по пальцам? Если есть вообще кого пересчитывать, кроме самого Максакова?!

Однако служба очистки оказалась вполне себе материальной и неизвестный оператор про сброшенный Максаковым звонок не забыла.

— Универсальная служба очистки. Оператор Гу… Извините, проблема с языковой конверсией… то есть с переводом… Оператор Гу… сельникова. Ваша заявка принята к исполнению. Местоположение?.. Координаты установлены. Так, галактика ГТ номер восемь-девять-пять, дробь семнадцать шестьдесят три четыреста восемьдесят шесть, Млечный Путь по-вашему, Рукав Ориона, Местный пузырь, Солнечная система, третья планета от центрального светила, широта… долгота…

— Ноль тридцать в тентуре, — сказал Максаков, — семь в спирали.

— Гражданин, — требовательно сказала оператор Гу(сельникова), — не отвлекайте. Широта и долгота определены. К вам направлен наш сотрудник. Ждите.

Ждать пришлось недолго. Работник Универсальной службы очистки материализовался в пещере через шестьдесят секунд после того, как оператор сообщила Максакову об отправке специалиста. Выглядел специалист на удивление обыденно. Максаков представлял инопланетянина (а в том, что служащий очистки был настоящим инопланетником Максаков не сомневался) несколько иначе. Пришелец же внешне ничем не отличался от среднестатистического существа мужского пола (две руки, две ноги, одна голова). Рост чуть выше среднего, телосложение плотное, лицо вытянутое, губы тонкие, нос прямой, волосы черные, с едва пробивающейся сединой на висках, в блекло-серых глазах застыла усталость. Максакову был хорошо знаком этот взгляд — взгляд человека, вынужденного заниматься опротивевшим делом.

— Дезинсекция, — сказал инопланетник, — вызывали?

— Формально, нет, — ответил Максаков, — не вызывал.

— Тем не менее, — сказал дезинсектор, — наряд оформлен. Будем разбираться. На что жалуетесь?

— Не знаю, — честно признался Максаков.

— Разберёмся, — сказал дезинсектор. — Показывайте.

— Извольте, — сказал Максаков и провёл дезинсектора к выходу из пещеры. — Смотрите…

— Ага, — глубокомысленно изрёк дезинсектор. Сев на корточки, он поглядел вниз.

— Давно это случилось?

— Шестнадцать месяцев, — сказал Максаков, выглянув вслед за дезинсектором, — и двадцать восемь дней назад.

— Навскидку — паразит, — задумчиво сказал дезинсектор, — но точно определить можно только после детального осмотра на местности. В общем, надо посмотреть.

— Куда? — спросил Максаков.

— Туда, — сказал дезинсектор, указывая большим пальцем направление.

— Но там же, — выдохнул Максаков, — эти!

— Ну, эти, — сказал дезинсектор, — и что? Эти-то как раз не проблема. Проблема заключается в точности верификации заразы и локализации исходного очага поражения. Значится, так…

Инопланетник подошёл к контейнеру (контейнер материализовался вместе с пришельцем) и приложил ладонь к боковой стенке. Щелкнул замок и контейнер раскрылся. Пришелец, скинув куртку и сняв ботинки, быстро переоделся. Его снаряжение также откровенно разочаровывало. Не было в нём ничего сверхтехнологичного и супервыдающегося. Оно состояло из:

1. защитного комбинезона, белого, одноразового;

2. защитной маски полнолицевой;

3. защитных перчаток резиновых прочных;

4. защитных бахил на толстой подошве;

5. ремня широкого тканевого прочного;

6. наушников;

7. ранцевого баллона с дезинсектирующей жидкостью;

8. генератора горячего тумана с длинной трубой и сменными насадками-форсунками;

9. ручного распылителя дезинсектирующей жидкости;

10. запасных канистр с топливом, крепящихся к поясному ремню в количестве двух штук;

11. сухого пайка питательного калорийного и бутыли с питьевой водой в поясной сумке;

12. полевой аптечки;

13. фибрового чемодана, окрашенного в казённый зелёный цвет.

— Берите чемодан, — распорядился дезинсектор. Максаков взялся за ручку. — Ну, и о чём вы задумались? Открывайте! — Максаков послушно открыл крышку. Чемодан оказался под завязку набит гранатами.

— Умеете обращаться? — спросил инопланетник.

— Что вы, нет, конечно, — сказал Максаков.

— Это несложно, — успокоил Максакова дезинсектор. — Крепко сжимаете в ладони, дёргаете за кольцо и бросаете. Справитесь?

— Попробую, — сказал Максаков.

— Пробовать не надо, — сказал дезинсектор, — надо хорошенько размахнуться и бросить гранату как можно дальше. Желательно в самый центр толпы, либо как можно ближе к её центру.

Максаков сжал зубы, выдернул чеку и швырнул гранату, вложив в замах всю свою силу.

— Отличный бросок, — похвалил Максакова инопланетник. — Аккурат под углом в сорок пять градусов.

— Я старался, — пробурчал в ответ Максаков. Странно, но взрыва он не услышал.

— Ладно, я пошёл, — сказал дезинсектор, сбрасывая верёвочную лестницу. — Генератор спустите мне на тросе. Да, и вот что. Усыпляющий газ действует максимум двенадцать часов. Поэтому, как только увидите, что эти начинают проявлять признаки жизни, кидаете новую гранату. И так до тех пор, пока я не вернусь. Гранат в чемодане много, думаю, вам хватит надолго. В любом случая, я постараюсь долго не задерживаться. Едой вы обеспечены, терпения вам тоже не занимать. Дерзайте.

Он надел маску, ободряюще махнул рукой и скрылся из глаз. Максаков спустил инопланетнику генератор, взял гранату и уселся на краю пещеры, свесив вниз ноги. Дезинсектор быстрым шагом шёл по дороге к городу. Толпа заражённых живописно лежала в беспамятстве, сражённая усыпляющим газом. Максаков достал из кармана пшеничный сухарик. Что ему ещё оставалось? Хрустеть солёным сухариком и терпеливо ожидать завершения этой… этой… фантасмагории. Ведь терпение его второе «я».

Дезинсектор возвратился девять гранат спустя. Впервые одиночество не тяготило Максакова. Максаков развлекался. Он кидал гранаты, хрустел пшеничными сухариками и запивал их минеральной водой «Боржоми». Завидя дезинсектора, Максаков сбросил ему лестницу. Дезинсектор медленно забрался наверх. Выглядел дезинсектор уставшим. Его комбинезон был покрыт бурыми пятнами и порван во многих местах. Труба генератора была погнута, а ранцевый баллон держался на одной плечевой лямке. Защитная маска с треснувшим забралом болталась на груди. Прочные резиновые перчатки были разъедены до дыр. Аптечка изрядно похудела.

— Дело сделано, — сказал дезинсектор. — Очаг поражения ликвидирован. Как я и предполагал, источником заразы был паразит. Регулианский сморчковый гриб. Р-р-едкостная гадость. Распространяется посредством спор. Споры проникают в кровоток, разрастаются и грибное тело прочно укореняется на позвоночнике у основания черепа. После уничтожения маточной грибницы, вторичные тела отмирают сами. Без всяких опасных последствий для жертв, к счастью. Ну, разве голова будет болеть. Да, кстати, я тут захватил по пути… — инопланетник вручил Максакову мобильный телефон. — Правда, звонить покамест некому… кроме нашей конторы… однако, я полагаю, ненадолго.

— Не уверен, — сказал безрадостно Максаков. — Я вам что-нибудь должен? За работу?

— Нисколько, — сказал дезинсектор. — Мы — учреждение бюджетное. Распишетесь в наряде и всё. Да, чтобы не забыть. Возьмите нашу визитку. Звоните в любое время дня и ночи. Выход через пятёрку. Сначала набираете звёздочку, решётку, амперсанд, затем пять и номер.

— Давайте ваш наряд, — сказал Максаков. — Где расписаться?

— Не спешите, — сказал дезинсектор, снимая баллон, — прежде нужно убедиться в результативности очистки. Когда вы в последний раз использовали гранату?

— Часов у меня нет, — произнёс Максаков, — солнце едва взошло…

— Понятно, — сказал дезинсектор, оттягивая рукав комбинезона. — А у меня часы есть. Сейчас двенадцать сорок семь по местному времени. Если учесть, что солнце в этой местности, в этот период года всходит в час пятьдесят два, то ваши соплеменники должны очнуться с минуты на минуту. Вот! Что и требовалось доказать. Потеря ориентации, головокружение и частичное выпадение поля зрения. Типичная симптоматика. Не беспокойтесь, временная.

— Я не волнуюсь, — Максаков едва сдерживался, чтобы не отвести взгляд. Вид бессмысленно ползающих по песку людей, отвращал.

— Неприятное зрелище, согласен, — сказал дезинсектор.

— Проблема не в этом, — процедил сквозь зубы Максаков, — проблема в том, что будет с нами после.

— Вы справитесь, надеюсь, — сказал дезинсектор, — впрочем, я мог бы вам помочь.

— Помочь? Чем?

— Это крайне неофициально, — помедлив, сказал инопланетник. — В нашей системе не поощряют рекламу конкурентов. Если об этом узнают, я могу лишиться места.

— Не узнают, — сказал Максаков. — По крайней мере, не от меня.

— Существуют фирмы, из частного сектора, которые за фиксированную плату полностью устраняют все последствия негативного воздействия чужих патогенных форм жизни. Приводят, так сказать, нечувствительно к состоянию до…

— Какова цена услуги?

— Процент от всех запасов полезных ископаемых на планете. В необработанном виде. Изымается так же. Нечувствительно… для аборигенов.

— Я не вправе, — сказал Максаков, — распоряжаться. Это привилегия власти…

— И кто здесь власть? — дезинсектор покрутил головой в поисках ответственных за решение лиц. — Не вижу никого, кроме вас. Так уж получилось, что власть сегодня вы и вам решать, принять или отказаться от предложения. Распишитесь… Копия ваша… и визиточку. Рекомендую настоятельно. Исключительно добросовестные парни. Солидная компания. Никакого обмана. Девятнадцать тысяч лет на рынке клиниговых услуг. Решайте. Всех благ!

Дезинсектор исчез вместе с контейнером, оставив Максакова наедине с вновь обретшими свободу людьми внизу и гамлетовской дилеммой в душе. Звонить, или не звонить?

 

Кнопка

Фиделя Парамоновича вызвали Туда. Грозный неразговорчивый курьер, доставивший по месту проживания вызываемого документ Оттуда, вручив Фиделю Парамоновичу повестку, сунул под роспись канцелярскую книгу учёта в зелёной клеёнчатой обложке, сурово козырнул, развернулся через левое плечо и вышел, громко хлопнув дверью. Фидель Парамонович дрожащим руками развернул перечеркнутую наискось красной полосой бумажку и прочитал: «ПОВЕСТКА, № 137, Числа 24, месяца 7, года 19… Гражданину Сиваковскому Фид. Парамон., проживающему адр……., Предлагается Вам явиться в 10 час утра, дня 4, по Быховскому бульв., дом 38, комн. 26. В случае неявки в указанное время Вы будете доставлены в принудительном порядке под конвоем». Супруга Фиделя Парамоновича, Аделаида Павловна, прижав ладони к щекам, беззвучно заплакала. Фидель Парамонович тяжело опустился на табуретку. Бумажка, выпав из его ослабевших рук, тихо спланировала на пол. Сердце Фиделя Парамоновича тоскливо заныло, чуя наползающую беду.

— Ты, мать, не плачь, — сиплым голосом успокоил Аделаиду Павловну Фидель Парамонович, — не хорони раньше времени. Мы люди порядочные, живём как все, законов не нарушаем.

— И-и-и-и, — завыла громче Аделаида Павловна.

— Цыц, баба! — прикрикнул на неё Фидель Парамонович. Подобрав повестку с пола, он решительно встал и сказал, обращаясь к супруге. — Налей-ка, ты, мне водки, мать. И собери узелок на завтра. Самое необходимое. Разберешься.

Следующим днём Фидель Парамонович, вставши с постели грустным и невыспавшимся, выпил горячего сладкого чаю с хлебом, маслом и варёной колбасой «Любительская говяжья», взял узелок, тщательно собранный Аделаидой Павловной и безнадёжным шагом отправился Туда. Путь от дома до бульвара занял у него тридцать две минуты. Он вышел к дому номер тридцать восемь за десять минут до назначенного времени. В вестибюле его остановил дежурный. Фидель Парамонович отдал ему повестку. Дежурный внимательным образом оглядел Фиделя Парамоновича. При виде сиротского узелка губы дежурного дрогнули в едва заметной усмешке. Фидель Парамонович, от глаз которого не укрылось этакая неуставная демонстрация чувств, счёл это дурным знаком. Дежурный позвонил по телефону. Весь разговор брови его хмурились, он выслушивал невидимого собеседника с недовольным выражением лица. Положив трубку, дежурный вернул повестку Фиделю Парамоновичу и сказал: — Подниметесь на второй этаж, третья дверь направо. Уходя, Фидель Парамонович неловко поклонился дежурному, но дежурный уже читал какую-то бумагу, лежащую перед ним на столе и подобострастного унижения Фиделя Парамоновича не видел.

У кабинета № 26 Фидель Парамонович на минуту задержался, переводя дух. По коридору ходили офицеры, многие прижимали к бокам серые папки, но никто не обращал на Фиделя Парамоновича никакого внимания. Для офицеров он был как бы несуществующим пустым местом. Фидель Парамонович догадывался, что таким он для них и останется ровно до того момента, пока не переместится в разряд материала, с котором требуется поработать. Не исключено, что произойдёт это очень скоро.

Фидель Парамонович поправил воротник рубашки и робко постучал в дверь.

— Войдите! — раздался голос из-за двери и Фидель Парамонович вошёл.

Офицер в звании капитана, не глядя на вошедшего, приказал: — Садитесь! Фидель Парамонович торопливо опустился на стул, установленный напротив стола, за которым сидел капитан.

— Давайте! — сказал капитан, нетерпеливо щёлкнув пальцами.

— Что?! — растерялся Фидель Парамонович.

— Повестку! — сказал капитан, не поднимая голову от стола.

Филипп Парамонович вложил в пальцы капитана требуемый документ.

— Так! — сказал капитан, впервые за весь разговор обращая свой взор на Фиделя Парамоновича. — Это что? — спросил он, тыкая рукой в лежащий на коленях узелок.

— Вещи, — сказал Фидель Парамонович. — Необходимый минимум. Полотенце, мыло, зубная щетка, паста, носки… папиросы.

Капитан заглянул в повестку.

— Товарищ Сиваковский, — сказал он задушевным тоном, — какая глупость, право слово. Никто не собирается вас арестовывать. Мы же здесь не звери какие-то. Вас пригласили для беседы, а что до повестки, то повестка бумага формальная, годная на все случаи жизни. Ну и, конечно, элемент профессиональной деформации, не стану отрицать. Служба у нас, сами понимаете, тяжелая, где-то неблагодарная, вот и зачерствеваешь душой, забываешь порой, что есть на свете нормальные граждане, обыкновенные честные работяги! Такие как вы, уважаемый Фидель Парамонович. И поэтому, — капитан вытащил из ящика стола серую картонную папку-скоросшиватель, на обложке которой было выведено каллиграфическим почерком: «Дело № 1548/79, Сиваковский Ф.П., 19.. г.р., беспартийный, из рабочих, Начато: 21 января 19.. г., Закончено: ….», — мы хотим предложить вам работу. Не волнуйтесь, занятие по вашему возрасту, спокойное и необременительное, однако, предупреждаю заранее, крайне ответственное. Как вы смотрите на это предложение? — Давайте ваши пожитки, — сказал капитан. Фидель Парамонович машинально отдал ему узелок. Капитан бережно положил его рядом с папкой.

— Можно, я подумаю? — спросил Фидель Парамонович.

— Посоветуетесь с супругой, — весело сказал капитан и резко сменив тон, продолжил серьёзно, — можете, конечно, можете. Пяти минут, надеюсь, вам достаточно? — Ладонь капитана, как бы невзначай, придавила папку с делом Фиделя Парамоновича. «У нас не принято отказываться», — почудилось Сиваковскому и он, кашлем прочистив враз пересохшее горло, сказал: — Это лишнее. Я согласен.

— Вот и правильно, — обрадовался капитан. — Сейчас вы пойдёте в отдел кадров. Дальше по коридору, комната № 33, по правую сторону. Паспорт у вас собой? Капитан поднял трубку телефона внутренней связи. — Идите, идите, товарищ Сиваковский, вас там уже ждут.

Сколько не бегай, а от судьбы не убежишь. Истинность этой поговорки Ду-тс-Кан проверил на собственной шкуре. Он был пойман стражниками Дома Радости за незаконным и предосудительным занятием. Ду-тс-Кан бездельно и беспечно чертил во времени и пространстве затейливые петли световых узоров. Стражники довольно грубо отволокли Ду-тс-Кана к Заботливому Брату (по-нашему — судье), который, выслушав показания стражников, мягко упрекнул задержанного в уклонении от общественно-полезного труда и благожелательно одарил его радостью нажимания на т-цок (по-нашему — кнопку) в течении сезона энх-тэ-бо (по-нашему — года). Ду-тс-Кан, послушно согнув колени, позволил стражникам вынести себя из Зала Милосердия, чем вызвал у Заботливого Брата чувство искреннего сострадания. Заботливый Брат учтиво просил стражников вернуть Ду-тс-Кана в Зал Милосердия, после чего милостиво рекомендовал задержанному нашейное кольцо успокоения (по-нашему — ошейник, начинённый взрывчатым зарядом) за то, что задержанный не выказал достаточного восхищения мудростью и терпением Заботливого Брата, согласившегося помочь заблудшему соплеменнику и увеличил срок нажимания на т-цок до энх-тэ-со (по-нашему — до двух лет), с правом досрочно вкусить Радости (по-нашему — быть взорванным), если надзирающим стражникам покажется, что оступившийся сородич не склонен к исправлению. Ду-тс-Кану пришлось склониться в глубоком поклоне, чтобы стражнику было сподручнее замкнуть на его вытянутой шее массивное кольцо успокоения. Заботливый Брат, видя такое обуздание гордыни, позволил наказуемому покинуть Зал Милосердия на своих ногах. Стражники отвели Ду-тс-Кана в Дом Радости и заперли в низкой камере, где не было ничего, кроме дымчатой т-цок и тусклого н-гоф (по-нашему — экрана). Над экраном каллиграфическим почерком был выведен лозунг: «Работа через Радость».

В комнате, куда привели Фиделя Парамоновича, не было ничего, кроме стола, абонентского громкоговорителя, небольшого пульта на столе с единственной чёрной кнопкой в центре наклонённой под небольшим углом панели и маленьким красным экраном над столом. Комната запиралась механическим кодовым замком. Снаружи, в коридоре, прямо у входа, сидел дежурный офицер, у которого Фидель Парамонович должен был регистрироваться каждый раз, когда выходил из комнаты или входил в неё. Трудовой день начинался с 8.00 утра и заканчивался в 18.00 часов вечера. На обед отводился один час: с 12.00 до 13.00. Воскресенье был выходным днём.

Вообще-то кнопок было две. На вторую Фидель Парамонович должен был нажать, если хотел покинуть рабочее место, потому что замок открывался только после того, как была нажата эта кнопка. Кому она сигнализировала — дежурному ли офицеру, или кому-то другому — Сиваковский не знал. Поначалу он забывал её нажимать и тупо набирал код, не понимая, почему замок не отмыкается, но постепенно наловчился и больше такой глупой ошибки не совершал. Работа ему нравилась. Он приходил к восьми часам, запирался, включал радио и читал принесённые с собой журналы и газеты. В двенадцать он спускался в столовую и не торопясь ел. Пообедав, он шёл в туалет, выкуривал папиросу и возвращался наверх, в комнату. Он отработал полную неделю и за всё это время красный экран ни разу не зажёгся. Фидель Парамонович не задавался вопросом для чего нужна была кнопка на пульте и что могло произойти после того, как он нажал бы на неё. Не мудрствуя излишне, он приходил и уходил, ожидая, когда красный экран оживёт.

Ду-тс-Кан провёл в заключении ифт-де-ро (по-нашему — неделю), ожидая, когда тусклый н-гоф осветлится. Кольцо успокоения не давало ему сбежать, иначе он без лишних раздумий сиганул бы в любую из циклично возникающих в камере пространственно-временных воронок. Что оставалось бедному Ду-тс-Кану? Устроиться, подогнув колени, рядом с туманной т-цок и, не мигая, таращиться на тусклый н-гоф. Печальна, ах, печальна участь наказуемого.

…человек в длинном коридоре пересёк невидимую черту, красный экран зажёгся, Фидель Парамонович нажал на кнопку

и человек упал.

…оптический глаз автоматической станции поймал в перекрестье прицела голубой диск планеты, тусклый н-гоф осветлился, Ду-тс-Кан погрузил конечность в туманную глубь т-цок

и планета исчезла.

 

На скорости

Проблема метаболизма была решена в две тысячи сто пятьдесят третьем году. В том году и случилась революция, навсегда разделившая человечество на две неравные группы: автомобилистов и пешеходов. В этом радикальном преобразовании безвозвратно исчезла та маргинальная прослойка, что именовала себя байкерами, или мотоциклистами. Большая их часть сложила головы в жестокой конкурентной борьбе, оставшиеся в живых были сброшены на самое дно социальной лестницы. Время от времени выжившие байкеры поднимали голову и тогда по мировым магистралям прокатывались волны террористических актов, вызывая в ответ валы беспощадных репрессий, после которых думалось, что оппозиция уничтожена раз и навсегда, однако затишье никогда не бывало длительным. Никто не мог сказать точно, где, а главное, когда враг нанесёт очередной чудовищный удар. Власть была бессильна остановить насилие, чинимое на дорогах байкерами, и не в последнюю очередь из-за того, что инсургенты-подпольщики имели колоссальную поддержку, оказываемую им теми, кто жил по ту сторону транспортных тоннелей. Бунтари-подпольщики обитали на стыке двух миров, с лёгкостью проникая сквозь непреодолимые для их обитателей границы и виртуозно использовали преимущества обеих частей условно единой цивилизации. Какое число инсургентов было в обслуживающих трансконтинентальные автомагистрали службах, строительных компаниях, автомобильных, моторных и механических заводах, производящих запчасти, шиномонтажных мастерских и автомойках, где, несмотря на полную автоматизацию производственных процессов, стальные конечности промышленных роботов до сих пор не могли обходиться без помощи слабых конечностями людей. Об этом знали спецслужбы пешеходов, но они не спешили делиться своим знанием со спецслужбами автомобилистов, резонно полагая, что дополнительный козырь в рукаве не будет лишним. Байкерская вандея как нельзя лучше подходила для осуществления различного рода тайных операций, без которых всякая уважающая себя спецслужба немедленно хиреет и впадает в полное ничтожество.

Точно дозированная инъекция фермента киназы пробудила его ото сна ровно в семь часов утра. Не успел он ещё раскрыть смежённые веки, как заработали мышечные тренажёры, потекли по трубкам в вены стимуляторы, питательные смеси и коагулянты, побежали по телу мелкими мурашками кибернетические паучки-букашки, чистя и увлажняя кожу, подравнивая ногти и полируя ногти, подправляя, расчесывая и укладывая волосы на голове. Номер 274859 WDA 3287 открыл глаза и потянулся. Нет, он, конечно, остался неподвижен в своём интегрированном кресле-коконе, но мышечные тренажёры чутко среагировали на его мыслежелание и пропустив сквозь тонкие нити, запущенные в ткани, слабые электрические импульсы, вызвали в мозгу номера 274859 WDA 3287 соответствующие настоящему потягиванию ощущения. Потянувшись, номер 274859 WDA 3287 окончательно проснулся, а проснувшись, незамедлительно огляделся. За ночь его «jadson.pangolin» пересёк Евразию и теперь мчался над океаном по одному из многоуровневых тоннелей, соединяющих Европу с Северной Америкой. Прозрачные трубы, окутанные силовыми полями и надёжно защищённые от всех природных катаклизмов, свободно парили над водой. Ребристые конусы генераторов гравитации снаружи прочно держали их на осевых линиях, не позволяя тоннелям смещаться под порывами ветра любой, даже самой разрушительной силы. Автомобили летели по трассе ровным нескончаемым потоком, геометрически разграниченным дорожной разметкой и бортовой электроникой, соблюдая интервалы и дистанцию между рядами и отдельными машинами в ряду. Ручное управление автомобилем давно превратилось в атавизм, уступив место интеллектуальному автопилоту и сети глобального позиционирования и контроля дорожным движением, однако в каждой машине сохранялось (как дань древней традиции) рудиментарное устройство для управления движением автомобиля — скрытое в приборной панели рулевое колесо. Искусству вождения обучали гипнотически во сне, а практический навык закрепляли на специализированных полигонах, изнуряя обучаемых длительными непрерывными тренировками. Номер 274859 WDA 3287 был лучшим учеником в своей автошколе.

До четырнадцати лет у него были родители и было имя. От рождения и до четырнадцати лет он, как и все дети автомобилистов, жил в так называемой «серой» зоне — технологическом агломерате, едином центре автомобильной промышленности и науки. Родителей он уже не помнил, а имя забыл в тот момент, когда, сев в водительское кресло новенького «jadson.pangolin'a», был подключён техниками к внутренним нейро-физиологическим цепям автомобиля. После этого, слившись (в прямом и переносном смыслах) с машиной в единое целое, он на веки вечные стал номером 274859 WDA 3787, или просто WDA тридцать два-восемьдесят семь. Родители у него, кстати, были приёмные, а настоящих родителей он не знал.

У пешеходов отобрали дороги, но за ними оставались озёра, реки, моря, океаны и небо. По слухам, космос был тоже их, хотя WDA тридцать два-восемьдесят семь в слухи не верил. Он не мог представить, как и на чём могли перемещаться в безвоздушном пространстве пешеходы. Он посмотрел вниз. По морской глади (сверху океан выглядел плоским зеркалом цвета аквамарина) неспешно ползла вереница огромных судов, над ними в воздухе плыла вереница циклопических грузовых дирижаблей. У пешеходов такое построение именовалось караваном. И суда, и дирижабли, подобно тоннелям, экранировались силовым полем. Пешеходы и автомобилисты применяли одну и ту же технологию пассивной защиты.

Кроме того, у них были велосипеды. Мысль о том, что можно ездить, пользуясь мускульной силой, невероятно веселила WDA тридцать два-восемьдесят семь. Затратно, непродуктивно, глупо, потешно. Жалкое и уморительное зрелище.

Синий всполох отвлёк его от созерцания океана. Наступал час обязательной работы. Рабочий день был разбит на пять часовых отрезков, чередующихся с пятью обеденными перерывами. Шестой рабочий час отводился брифингу, на котором заказчик и исполнители обсуждали сделанное и намечали новые задачи. WDA тридцать два-восемьдесят семь состоял в группе разработчиков в секторе перспективных исследовательских проектов, подсекции антигравитационного привода. Теоретически, антигравитация невозможна из-за отсутствия отрицательной массы, необходимой для создания отрицательной кривизны пространства, но заказчик, похоже, отвергал само понятие «невозможно». Принцип эквивалентности сил гравитации и инерции, общая теория относительности были для него пустым звуком (или бессмысленным набором букв). Он жаждал положительного результата и не хотел отказываться от своего замысла. Ожидание его затягивалось, потому что группа увязла в трясине альтернативных теорий гравитации, рассорилась, отчаялась и была на грани распада. Проблема не имела решения. WDA тридцать два-восемьдесят семь имел к этим теоретическим баталиям отношение косвенное. Он был сугубым практиком. Одним из многих инженеров-конструкторов, должных воплотить теоретические наработки в металле и пластике. А так как никаких теоретических наработок в обозримом будущем не предвиделось, то WDA тридцать-два восемьдесят семь (подобно остальным инженерам-конструкторам группы) присутствовал в выделенном распределённом рабочем пространстве чисто номинально. Был ярким квадратиком в ряду таких же ярких квадратиков, зажигающихся и гаснущих на консоли администратора, возглавлявшего работы по созданию антигравитационного двигателя.

Алый ромбик, замигавший в углу экрана, оповестил о том, что открылся канал шифрованной линии связи. WDA тридцать два-восемьдесят семь запустил приватный браузер. Майл-чекер показал одно непрочитанное письмо от анонимного источника. WDA тридцать два-восемьдесят семь, набрав последовательность команд на клавиатуре, внёс коррективы в программу автопилота. «jadson.pangolin» плавно сместился в крайний правый ряд к зарезервированной полосе сверхскоростного движения. Получив разрешение, автопилот быстро вырулил на пустую полосу и резко ускорился.

Анонимный источник сообщал, что в мегаполисе N. некоторые улицы в течение трёх с половиной минут будут отключены от регулирующей станции для проведения планового профилактического обследования узловых излучающих антенн. Копия технического задания, прикреплённая анонимом к телу письма, содержала подробные сведения о предстоящем мероприятии. WDA тридцать два-восемьдесят семь вывел на экран карту мегаполиса N, извлек из присланного архива эксплуатационную схему и совместил изображения. Интересующий его район был окрашен в серый цвет. Желтые линии отмечали улицы со снятыми регулировочными лучами. К ним стягивались игроки. Десятки машин с переведёнными в спящий режим автопилотами и выключенными следящими маяками. Район полностью вывели из круглосуточного трафика и все транспортные потоки были пущены по обходным трассам.

Официально игра считалась запрещённой. Неофициально, власти либо закрывали на неё глаза, либо тайно поощряли её существование. Либо вообще и то, и другое одновременно. Правила игры не отличались особой сложностью. Если быть точнее: всякие правила в этой игре попросту отсутствовали. Это была примитивная гонка на выживание, в которой побеждал тот, кто пересекал финишную черту. Независимо от занимаемого места. Наградой служила сама жизнь. Остался в живых — победил.

Цифровые плашки над заштрихованными серым цветом кварталами показывали время прибытия к точке сбора игроков и время, оставшееся до начала гонки. Разница составляла всего полторы минуты и это означало, что ему придётся стартовать из последнего ряда. WDA тридцать два-восемьдесят семь отнёсся к этой новости по-философски спокойно, потому как знал, что нет никакой разницы в том, с какой позиции машина начинает гонку. Важным было то, насколько умело водитель управляет своим автомобилем. А он в своём умении не сомневался.

«jadson.pangolin», подчиняясь введённой в автопилот программе, сбросил скорость до минимально разрешённой — тридцати километров в час. WDA тридцать два-восемьдесят семь, приложив палец к сенсорному датчику, авторизировал себя в системе. За несколько метров до границы временно исключённого из общего траффика района автопилот, утратив связь с регулировочной станцией, вывел на курсовой экран паническую надпись «lost connect» и перешёл в режим ожидания. WDA тридцать два-восемьдесят семь разблокировал ручное управление, выжал сцепление, переключил передачу, надавил на педаль газа. Набрав скорость, он выкатился к стартовой линии и затормозил в хвосте длинной колонны. В колонне было не меньше пятидесяти автомобилей. Он включил лазерный проектор, спроецировав карту и плашки дисплеев времени на лобовое стекло. Местом гонки определили проспект, рассекавший район надвое, широкий и протяжённый. Игроки должны были сделать по нему единственный круг: промчаться на максимально возможной скорости до конца проспекта, там развернуться и ехать назад, к старту.

Секундомер вёл обратный отсчёт. Десять… семь… пять… три… два… один… Мчаться как-то не получилось. То есть: автомобили, стоявшие в голове колонны уже неслись, обгоняя друг друга, игроки в середине нетерпеливо газовали, готовые сорваться с места, а в хвосте наблюдалось вялое уныние. WDA тридцать два-восемьдесят семь терпеливо ждал. Впереди вспыхнуло яркое пламя, бурое облако взметнулось вверх и растеклось под сводом тоннеля. Веселье началось.

Наконец, дошла очередь и до него. Он выскочил на проспект, обогнав две машины и сразу же угодил в сущую мясорубку. Дорожная служба удвоила количество автоматических пушек и теперь эти пушки расстреливали в хлам автомобили нарушителей. Проехать дальше он решительно не мог — дорогу перекрывали груды разбитого металла, но и сдать обратно не выходило — подбив точными выстрелами ехавшие за ним машины, дорожники отрезали ему путь к отступлению. WDA тридцать два-восемьдесят семь оказался в западне. Он не испытывал страха. Автомат медицинского контроля, зафиксировав мощный выброс адреналина в кровь, купировал стресс выверенными дозами блокаторов и успокоительных лекарств. Он выключил бесполезный двигатель. «jadson.pangolin» был великолепной мишенью, однако снаряды не летели в его сторону. До включения контролирующего луча оставалось две минуты и сорок три секунды…

 

Верное средство от скуки

На кону стояла приличная сумма. Генерал раздавал карты. Четыре заряженных револьвера гарантировали игрокам честную игру. Генерал играл ва-банк. Горсть монет золотого стандарта — неприкосновенный запас — был вытащен из потайного кармана и выброшен им на стол в тщетной надежде отыграться. Генералу не везло, хорошая карта шла его соперникам. Он скинул и переменил одну карту, остался недоволен, сбросил и поменял ещё две.

— Открываемся, — сказал Генерал, выкладывая свои карты на стол. У него было «королевское каре». Удачный расклад в этой партии. Пожалуй, Генералу предоставился шанс отыграться. Он заметно повеселел, но в глазах застыло холодное ожидание фиаско.

Машинист не стал огорчать Генерала. Он имел на руках «щит паладина» и молча признавал поражение. Закройщик с «рыцарским замком» бил Машиниста, но был бессилен против «королевского каре». Оставался Плантатор и он-то как раз не торопился раскрываться. Генерал заметно побледнел. Рука его потянулась к револьверу. «Ц-ц-ц», — предостерегающе цокнул Плантатор. Машинист и Закройщик невозмутимо пили виски.

— Открываемся, — повторил хриплым голосом Генерал.

Плантатор растянул губы в иезуитской улыбке. Ему нравилось держать соперника в напряжении.

— Ну! — угрожающе произнёс Генерал. Закройщик будто бы ненароком поставил стопку рядом со своей пушкой. Машинист налил себе новую порцию виски.

— Открываюсь, — сказал Плантатор, выкладывая одну карту за другой. Генерал разочарованно выдохнул. Три карты Плантатора образовали «скипетр императора», который безоговорочно бил «королевское каре» Генерала.

— За победителя! — сказал Машинист, поднимая стопку с виски.

— Редкая удача, — высказался Закройщик, не убирая стопки от револьвера.

Генерал огорченно выругался. Он оказался без гроша в кармане.

— Чертовски хороший день сегодня, джентмены, — сказал Плантатор, подгребая кучу денег. — Никак не меньше тысячи.

— Тысяча двести семьдесят пять, если быть точным, — сказал Генерал. — В монетах и бумажных ассигнациях, — добавил он с сожалением в голосе, провожая тоскливым взглядом золотые кругляши, совсем недавно приятно оттягивавшие потайной карман его жилетки.

— За это следует выпить, — объявил Плантатор и немедля взялся призывно щелкать пальцами. — Человек! Бутылку виски и закусить!

— Сей момент, джентмены, — отозвался официант, повязанный грязным белым фартуком и резво скрылся на кухне.

Генерал был самый что ни на есть настоящий. Бригадный генерал Конфедерации Свободных Планет. Самый молодой генерал в армии Конфедерации Свободных Планет. Бывший генерал. Бывший самый молодой бригадный генерал. Бывшей армии. Бывшей Конфедерации Свободных Планет.

Конфедерация откололась от Союза Независимых миров восемьдесят два стандартных галактических года назад. Провозгласила суверенитет, приняла Конституцию, создала армию и семьдесят девять стандартных галактических лет воевала с метрополией в самой длительной Гражданской войне. Здесь слишком много слова «самый». Что поделать? Генерал был определённо легендой, а война была ни с чем не сравнимой по продолжительности, размаху и масштабу взаимного истребления. Сто двадцать обитаемых миров на стороне Конфедерации и более трёхсот на стороне Союза. Технически Союз превосходил КСП, однако конфедераты сумели уравнять шансы, создав армию нового типа, основу которой составила полевая пехота. Набранная из добровольцев, она представляла собой нечто среднее между регулярными частями и партизанскими отрядами. В полевой пехоте не занимались строевой подготовкой. Вместо фрунтового учения полевая пехота училась воевать. Наступая, обороняясь, попав в окружение, потеряв связь с командованием, лишившись командиров, без техники и боеприпасов, в тылу противника, в одиночку, или мелкими группами, самостоятельно определяя цели и задачи. В любой ситуации. Не сдаваясь в плен и не разбегаясь трусливо по окрестностям. Каждый боец полевой пехоты сам по себе был самодостаточной боевой единицей, долгими и тяжелыми тренировками подготовленной к автономному существованию.

Генерал вступил в армию КСП на заключительном этапе затяжного гражданского конфликта. За десять лет до поражения. Когда всё уже было предельно ясно. Конфедерация войну проигрывает и техническое отставание тут ни при чём. Не техника подвела Конфедерацию, а отсутствие мобилизационных резервов. Нехватка людей решила исход войны.

Генерал записался рядовым в полевую пехоту в девятнадцать лет. Три года спустя он командовал ударной добровольческой бригадой в звании полковника, через полтора года стал начальником ударной добровольческой дивизии с повышением в звании до бригадного генерала. Капитуляция застала Генерала на посту командующего IV Подвижным корпусом полевой пехоты. Он молча выслушал переданную по радио прощальную речь достопочтенного господина Президента теперь отменённой решением Конгресса Союза Независимых Миров Конфедерации Свободных Планет, сжёг всю документацию, закопал в землю Боевое знамя Конфедерации и штандарт IV Корпуса, распустил штаб и роту личной охраны и, не дожидаясь прибытия ликующих победителей, подался в Пограничные Области. Туда, где законы цивилизованного мира теряют свою непререкаемую силу. Туда, где хладнокровие, быстрота реакции и меткий глаз ценится гораздо выше, чем скрупулёзное знание бесчисленных статей и параграфов, где законники и шерифы вершат правосудие при помощи пеньковой верёвки и старых добрых шестизарядных револьверов — быстро и без утомительных юридических процедур.

Он ничем не был обязан Союзу, кроме унижения и мести, пожалуй, но Союз считал по-другому. Иначе бы его не искали и, в конце концов, не разыскали бы. Однажды, когда Генерал, как обычно, тихо-мирно попивал в компании закадычных друзей виски, в салун завалились трое юнионистов, одетые в длинные кавалерийские шинели, расшитые по обшлагам трёхрядными «венгерскими узлами» из витых шнуров золотого цвета, широкополые офицерские шляпы с перьями и коричневые кавалерийские краги. Генерал пил виски, не обращая на них никакого внимания. Юнионисты подступили к Генералу. Они сразу углядели его. Хотя объект их поисков трудно было не узнать. Потому что не нашлось бы в салуне другого человека, который носил бы походную форму Конфедерации: табачного цвета брюки, куртку со стоячим воротником бледно-песочного цвета и мятую серую кепи. На куртке и кепи сохранялись знаки различия — восьмилучевые звёзды в обрамлении дубовых листьев. Правда, со знаками различия наблюдался некий разнобой. Кепи украшала одна звезда, а на контрпогонах и воротнике куртки звёзд было по две. Такая несогласованность объяснялась просто. Заняв должность командующего IV корпусом, Генерал был временно повышен в звании до дивизионного генерала. Обычным порядком временное звание через некоторый временной промежуток становилось постоянным — приказом по Военному министерству за подписью Его высокопревосходительства начальника Генерального штаба маршала Зан Зура с высочайшего согласия достопочтенного господина Президента Конфедерации Свободных Планет. К несчастью для Генерала, именно в этот судьбоносный для него момент Конфедерацию и накрыло большим медным тазом.

Собутыльники, люди в высшей степени тактичные, вежливо уступили юнионистам стулья. Однако, будучи, кроме того, людьми крайне обязательными, они не собирались оставлять своего товарища вообще без дружеской поддержки. Расположившись неподалёку, за соседними столиками, приятели Генерала, попивая виски, доброжелательно взирали на непрошеных гостей, положив крепкие ладони как бы невзначай на рукоятки безотказных револьверов. Юнионисты по-хозяйски заняли освободившиеся стулья.

— Ваше здоровье, джентмены, — сказал Генерал, поднося ко рту очередную стопку. Сидевший напротив офицер Союза склонился к Генералу и заговорил с ним вполголоса. Собутыльники напрягли слух. Юнионист говорил зло и напористо. Генерал терпеливо слушал.

— Нет, — коротко ответил Генерал. Юнионист схватился за бутылку. Шум в салуне мгновенно стих и в наступившей тишине звонко щёлкнул взведённый курок. Юнионисты вскочили, обнажая оружие. Приятели Генерала наставили револьверы на юнионистов. Генерал, сидя, нацелился юнионисту точно в лоб.

— Пошли вон, — любезно попрощался Генерал, указывая юнионистам дулом револьвера направление движения. — В следующий раз я не буду столь снисходительным. Впрочем, предупреждаю загодя — следующего раза вы, джентмены, не переживёте. А напоследок, джентмены, зарубите на своих высокомерных носах одну непреложную истину. Никогда офицер Конфедерации не пойдёт на службу вашему поганому Союзу. Если только ему не прикажет так поступить начальник Генерального штаба Его высокопревосходительство маршал Зан Зур, или, дай бог ему здоровья и долгих лет жизни, лично господин Верховный главнокомандующий вооружёнными силами, Президент КСП, достопочтенный Джордж Морган Дэвис. — А это, — торжественно закончил фразу Генерал, — невозможно по определению, джентмены!

Плантатор, конечно, на самом деле, никаким плантатором не был. А был он фермером с какой-то захудалой провинциальной сельскохозяйственной планетки в созвездии кого-то там прославленного из древнегреческой, или древнеримской мифологии. Растил фермер урожаи кукурузы традиционным образом, как отец его до него растил, а до отца его дед, а до деда — его прадед, и так до седьмого колена и дальше. В глубокое историческое прошлое. Трудились у фермера на полях, в садах и хлевах антропоморфные, укомплектованные синтетическими псевдомозгами роботы. Безотказные трудолюбивые машины. Но прогресс не стоит на месте и на смену устаревшим человекоподобным автоматам пришли ультрасовременные микромодульные технологии. Медлительных роботов заменили управляемые рои и программируемые тучи рукотворных специализированных цифровых микробов, не требующих контроля и не нуждающихся в ремонте. Соседи фермера, ближние и дальние, без колебаний сдавали отжившую технику в утиль, покупая взамен на льготных условиях ульи перспективных наноботов. Очень скоро все фермы и хутора в округе опустели, кроме усадьбы нашего труженика, где продолжали работать понятные и надёжные механизмы. Фермер упрямо держался старины, но вот однажды он встал ни свет ни заря, сложил в рюкзак необходимые в долгом путешествии вещи и сбежал от алчных кредиторов и бездушного прогресса далеко-далеко. Как можно дальше от родного и ненавидимого всеми фибрами души захолустного аграрного мирка. На линию фронтира.

Закройщик был из местных. Он великолепно шил одежду. Особо ему удавались мужские костюмы. Закройщик отдавал предпочтение старому доброму английскому стилю: костюму-тройке традиционных серых коричневых синих зелёных цветов и черно-белых сочетаний, пошитому из шерстяной или твидовой ткани. Он считался модным портным. Наработанная годами репутация обеспечивала его многочисленными заказами и богатой клиентурой. Сытая жизнь Закройщика оборвалась в одночасье. Цветущий портняжный бизнес погубила «Зингер Мегакорп», открывшая на планете филиал по производству домашних швейно-прядильных автоматов. Никто больше не шёл к Закройщику. Мастерская его опустела. Бывшие клиенты отвернулись от него, а жадные капиталисты из «Зингер Мегакорп», ехидно хохоча, подсчитывали барыши. Жестокий прогресс настиг и раздавил портного, как раньше настиг и раскатал в тонкий блин фермера. Только в отличие от Плантатора Закройщик не хотел сдаваться без боя. Отчаянная идея захватила его воображение. Закройщик решил уничтожить фабрику конкурента. Может быть — сжечь, может быть — взорвать. Он колебался в выборе метода диверсии и поэтому, когда к нему в мастерскую нагрянули агенты Управления по контролю за оборотом алкоголя, табака, огнестрельного оружия, огнеопасных, взрывчатых веществ и продуктов питания, они обнаружили в подвале сложенные штабелями канистры с газолином и ящики с промышленной взрывчаткой. Закройщик был в шаге от смертной казни. Его обвинили в терроризме. Следователи требовали, чтобы он назвал цель террористического нападения и выдал подельников. Закройщик упорно молчал. К нему применили допрос третьей степени. Закройщика били под присмотром судебного врача, лишали сна, кормили солёной рыбой и не давали пить, заставляли сутками стоять в узком бетонном пенале, обливали холодной водой, стимулировали искренность зарядами электрического тока. Закройщик безмолвствовал. У следователей осталось последнее средство убеждения — сыворотка правды — и здесь, как назло, неравнодушное общество предательски выбило это безотказное оружие из их опытных рук. Петиция о запрещении использования психоактивных веществ при расследовании уголовных преступлений собрала, наконец, нужные десять миллионов голосов и правящий Совещательный Директорат, скрипя зубами, вотировал обращение законом без рассмотрения в Законодательном Сенате. Закройщику повезло. Счастливым образом он избежал смертной казни, случайно угодив в тот краткий отрезок истории, когда старые, отсталые, методы добывания улик уже были запрещены законом, а новые, революционные, ещё находились на стадии лабораторных испытаний. Попади он в цепкие лапы правосудия немного позже, ему было бы не отвертеться. Ментальный щуп, прозванный остряками «извлекателем умысла», лишал преступников всякой, даже призрачной, надежды каким-либо образом спастись от наказания. (Непредвиденным результатом внедрения ментального щупа в повседневную практику полицейского дознания стало исчезновение из уголовного судопроизводства адвоката и замена его на доверенного наблюдателя, надзирающего от лица, обвинённого в преступлении, за правильностью проведения ментального сканирования мозга).

Закройщика судили и приговорили к пяти годам каторжных работ. Он отсидел весь срок и вышел на свободу физически истощённым, но не сломленным душевно мстителем, критически оценившим и творчески переосмыслившим былые ошибки, загнавшие его в глубокие карьеры государственных мраморных каменоломен. Пять долгих лет Закройщик разрабатывал в уме детальный план искоренения неприятельской собственности. Фейерверк получился ослепительный. Столбы огня и дыма, взметнувшиеся на многометровую высоту, раскатистый грохот, расколовший вдребезги патриархальную тишину сонного заштатного городка, вой сирен и заполошное мельтешение полицейских авиеток в небе. Закройщик остался чрезвычайно доволен произведённым эффектом. Торопливо спустившись с холма, он сел в купленный по дешёвке аэрокар, умчался на восточное побережье континента и там сел в космический корабль, принадлежавший тайному сообществу контрабандистов и бутлегеров. Корабль направлялся в Пограничные Области.

Механик в прошлой жизни управлял малыми каботажными ракетами. Больше о себе он ничего не рассказывал, что не мешало любителям строить всяческие догадки и предположения сочинять о нём разнообразные небылицы. В сообщаемых по большому секрету версиях сплетен его выставляли то маньяком, то массовым убийцей, то запойным пьяницей, то бытовым хулиганом, то ревнивцем, избившем подругу/жену до полусмерти, то правдолюбцем, вскрывшем хищения на базе Каботажного Флота, то офицером, давшим в морду вышестоящему по званию (абсолютно справедливо, а дело было в следующем…), то офицером, отказавшимся исполнять неправомерный приказ, то человеком, совершившим непредумышленное убийство. Злые языки изощрялись кто во что горазд. Механик к этим пересудам относился безразлично, однако особо надоедливым бил морды. Не корысти ради, а токмо в целях сугубо профилактических.

А вместе они — Генерал, Закройщик, Механик и Плантатор — были бандой.

Генерал пить виски отказался. Плантатор немедленно оскорбился. Револьвер, будто живой, прыгнул ему в ладонь. Генерал, бесстрастно глядя в чёрный зрачок ствола, надел кепи и сказал:

— День перестаёт быть томным, джентмены. Не пора ли нам слегка развеяться?

С этими словами он вышел на улицу, запрыгнул в седло гнедого электроскакуна и пустил его вскачь. Товарищи, бросив карты и недопитую бутылку, ринулись за ним вдогонку. Четверо всадников вылетели из городка и поскакали на запад. Двадцатью минутами позже и шестью милями дальше те же четверо всадников бешеным галопом пронеслись по главной улице Ларсон-Сити, паля во все стороны из револьверов и разгоняя по углам прохожих, свиней и разную мелкую домашнюю живность, залёгшую в дорожной пыли. Улица молниеносно опустела, свиньи, визжа, разбежались, курицы, заполошно квохча, забились под помосты. Обыватели позапирали двери на засовы, помощник шерифа благоразумно растворился в полудённых далях. Шерифа в городе не было. Предупреждённый о налёте телефонограммой, подписанной человеком, скрывшемся за псевдонимом «Неравнодушный гражданин», шериф собрал отряд добровольных помощников и отправился устраивать засаду. Таким образом, Ларсон-Сити без сопротивления пал к ногам компаньонов. Но город их не интересовал. Они промчались по главной улице и осадили электроконей у ступеней Первого Трансгалактического банка. Звеня шпорами, друзья-приятели вошли в здание. Пройдя мимо застывших в прыжке львов по бокам парадной лестницы, мимо швейцара, услужливо распахнувшего перед ними зеркальные двери, мимо дремлющего на посту охранника, мимо застигнутых врасплох клиентов, они навели револьверы на кассира:

— Это ограбление, — убедительно сказал Плантатор.

— Не сомневаюсь, — ответил кассир, привычно вытягивая руки вверх.

— Откройте, пожалуйста, сейф, — вежливо попросил кассира Закройщик.

— А если не открою? — нахально спросил кассир.

— Мечтаете умереть героем? — поинтересовался Механик, взводя курок револьвера.

— Оно вам надо? — ласково сказал Закройщик. — Рисковать своим здоровьем ради чужой выгоды?

— Это деньги банка, — напомнил кассиру Плантатор.

— Кому вы это говорите? — обиделся кассир.

— Я так, на всякий случай, — смутился Плантатор.

— Можно опустить руки? — спросил кассир. — Неудобно с поднятыми руками отпирать сейф.

— Как угодно, — учтиво разрешил Генерал. — Вы же их сами подняли.

— Извините, — сказал кассир, — условный рефлекс.

— Вы только на тревожную кнопку не нажимайте, — предостерёг кассира Плантатор.

— За кого вы меня принимаете? — обиделся кассир, — тревожную кнопку я нажал, едва вы появились в зале.

— Тогда поторопимся, — сказал Генерал. — Давайте сюда деньги, — скомандовал он кассиру.

Кассир, не мешкая, принялся выкладывать из сейфа на стойку мешки, полные звонкой монеты.

— Всем не двигаться, — крикнул, уходя последним, Механик и выстрелил в потолок, — пять минут!

— Второй раз на неделе, — жалобно сказал кассир. — Нервы ни к чёрту. Уволюсь!

Засада ждала компаньонов на выезде из Ларсон-Сити. Серьёзность намерений противной стороны недвусмысленно демонстрировала крытая повозка, развёрнутая поперёк дороги, в которой был установлен крупнокалиберный пулемёт и пятнадцать конных стрелков. Засаду возглавлял шериф Ларсон-Сити. Он располагался на повозке рядом с пулемётом. Пятнадцать конных стрелков, виртуозов огнестрельных дуэлей, непринуждённо держали компаньонов на прицеле своих двенадцатизарядных автоматических винтовок, готовые по первому приказу шерифа стрелять на поражение.

— Куда торопитесь, парни? — по-приятельски осведомился шериф, промокая вспотевший лоб носовым платком.

— Домой, шериф, — отвечал Генерал, придерживая ручным тормозом коня, готового пуститься вскачь. Конь горячился, перебирал ногами и привставал на дыбы.

— А что у вас в седельных сумках, господа? — продолжал спрашивать шериф.

— Мелочь разная, — уходил от прямого ответа Генерал, — так сразу всего и не упомнишь!

— Сдается мне, джентмены, что вы меня обманываете, — сказал шериф и многозначительно погладил ствол пулёмёта. — Сдаётся мне, что в сумках ваших вполне конкретная поклажа.

— Какая же, шериф? — крикнул Генерал.

— Сами знаете, мистер. Та, которая совсем недавно лежала в банковском сейфе.

— Ошибаетесь, шериф, — отвечал Генерал прикидывая в уме шансы избежать перестрелки.

По всему выходило, что столкновение с законниками предотвратить наверняка не удастся. Генерал подал сообщникам условный знак. Компаньоны выхватили револьверы. Пятнадцать виртуозов огнестрельных дуэлей дружно нажали на спусковые крючки своих двенадцатизарядных автоматических винтовок. Шериф споро залёг под повозку. Пулемётчик открыл шквальный огонь. Налетчики, дерзко гарцуя перед засадой, палили с двух рук по законникам. Ураганная стрельба длилась несколько минут. Первыми не выдержали налётчики. Они не успевали быстро перезаряжать оружие. Генерал выкинул белый флаг. Помощники шерифа опустили винтовки. Пулемётчик снял на две трети опустошённую патронную коробку. Шериф выбрался из-под повозки.

— Наигрались, парни? — брюзгливо пошутил шериф.

Генерал спрыгнул на землю.

— Вполне, — сказал он, протягивая шерифу руку. — Редкий грабёж обходится без перестрелки.

— Сколько взяли? — деловито спросил шериф.

— Двести пятьдесят, — ответил Генерал, — тысяч. В золотом федеральном стандарте.

— Мистер Палмер! — громко позвал шериф. Из повозки вылез страховой агент Палмер, прижимая к груди тощий портфельчик.

— Эти честные и добропорядочные граждане, — сказал страховому агенту шериф, — оказали закону неоценимую услугу, отбив у грабителей украденные в Первом Трансгалактическом деньги. Общей суммой в двести пятьдесят тысяч золотой монетой.

— Каждая номиналом в сто кредитов, — добавил Генерал.

— Похвальное усердие, — отходя от оглушительной пальбы сказал мистер Палмер.

— Каков процент вознаграждения в случае возвращения похищенного?

— Первый Трансгалактический выплачивает гарантированно тридцать процентов от возвращённой суммы, шериф.

— Каковые тридцать составляют…

— Семьдесят пять тысяч золотых в федеральном стандарте, кредит к кредиту.

— Джентмены, несите мешки, — распорядился Генерал.

— Мистер Палмер, — сказал шериф. — Примите по счёту. — Расчёт, как обычно, на месте? — уточнил он. Мистер Палмер сухо кивнул в ответ.

Шериф подошёл к Генералу.

— Как будем делить?

— Как обычно, половина на половину.

— Пятьдесят на пятьдесят? Неравноценный обмен, — сказал шериф, — у меня больше людей.

— Это не мои проблемы, — сказал Генерал.

— С некоторых пор вот это всё стало нашей общей проблемой, — шериф зло ткнул пальцем Генералу в грудь. — Кое-кто наверху начинает кое в чём сомневаться и задавать неудобные вопросы.

— Твоё предложение? — не сморгнув глазом, спросил Генерал.

— Шестьдесят на сорок, — сказал шериф. — И учти, я всё равно в накладе.

— Проблема не наша, — безразлично повторил Генерал. — а твоя.

— Моя, — согласился шериф, — В этот раз моя.

Мистер Палмер, сидя на расстеленной попоне, сноровисто пересчитывал реально украденные и мнимо возвращённые Первому Трансгалактическому банку деньги.

 

Гарпунёр

Это был совершенно новый тип буксировщика. В боковой проекции он напоминал зубило, к острому концу которого была пристыкована автономная буровая платформа. Корабль собирали в открытом космосе, на Международных Лунных стапелях и, прежде чем отправиться к месту приписки, в систему марсианских орбитальных предприятий, он совершил несколько испытательных полётов, после чего был передан Конгломерату горонодобывающих компаний. Конгломерат, объединивший несколько американских, европейских, российских и китайских корпораций, вёл добычу полезных ископаемых в Главном поясе астероидов, расположенном между орбитами Марса и Юпитера. Кроме того, Конгломерату принадлежал комплекс орбитальных горноперерабатывающих фабрик и металлургических заводов на Марсе и Луне, а также флот грузовых, грузопассажирских планетолётов и специализированных космических судов: танкеров и рудовозов.

Александр Потапов вытащил из нагрудного кармана комбинезона направление и отдал полицейскому офицеру, дежурящему у входа на причал малых орбитальных космоскафов. Полицейский выглядел устрашающе. Он был облачён в экзоскелетный тактический доспех и держал в левой руке дубинку-парализатор. Кроме дубинки, у полицейского были: два автоматических пистолета в открытых набедренных кобурах, четыре светошумовые гранаты на поясе, цилиндрический контейнер-распылитель со слезоточивым газом, наручники в чехле, считыватель электронных карт-ключей и планшетный компьютер, прикрепленные к нагрудной керамической пластине. Чего не хватало полицейскому, — так это полагающейся ему по штату импульсной автоматической винтовки. Хотя нет, автоматическая импульсная винтовка присутствовала, точнее присутствовали, в количестве двух единиц. Они мирно покоились в стойках рядом с напарником полицейского, заграждающего выход. Напарник сидел за управляющим терминалом и смотрелся вполне себе мирно. Молодой улыбчивый парень, в повседневной тёмно-синей форме. Он смотрел на немного оробевшего Потапова слегка ироничным взглядом. Надо признать: Потапов терялся при виде полицейских. Дома, на Земле, полиция, конечно, существовала, но существовала она как-то незаметно, если не брать врасчёт инспекторов дорожно-патрульной службы. Здесь же полицейские встречались буквально на каждом шагу, причём большинство из них было экипировано так, словно готовилось разгонять толпы разозлённых демонстрантов, либо отражать нападение террористов, а может и диверсантов. Либо готовилась к вторжению не знающих пощады инопланетян.

Кажется, что вся полиция мира дружно отправилась в космическое пространство.

В глазах рябило от нашивок и надписей на доспехах с аббревиатурой «UPF», означавшей «United Police Force». «Объединённые Полицейский Силы». «ОПС». Однако в уме у Потапова непроизвольно возникала иная расшифровка этого буквенного сокращения. Организованное преступное сообщество. Как сообщала Большая российская энциклопедия: «Организованное преступное сообщество (сокр. «ОПС») — есть организованная преступная группа (организация), созданная для совершения особо тяжких преступлений». Родимое пятно недалёкого прошлого, борьба с которым (по заверениям официальным лиц) почти завершилась почти полной викторией.

— Проходите, — сказал полицейский, отдавая Потапову документ. По-русски он говорил с лёгким акцентом.

— Ты не проверил у него пропуск, — сказал полицейскому напарник.

— Ничего, пусть идёт. Он русский, — ответил полицейский, освобождая Потапову дорогу.

— Что из того? Разве русский не может быть террористом?

— Любой на этой станции может оказаться террористом, — веско изрёк полицейский, — даже я, или ты.

— Поэтому возьми и проверь у него пропуск, Альберт.

— Ваш пропуск, — сказал полицейский и Потапов моментально сдернул с шеи пластиковую карточку.

Полицейский прижал карточку к считывателю информации: «Потапов Александр Викторович. Неограниченный допуск во все секции орбитального комплекса, кроме особо охраняемых».

— Доволен? — спросил он напарника.

— Протокол есть протокол, — сказал напарник.

— Честного русского парня трудно не заметить, — полицейский указал дубинкой на выход. — Проходите, Александр Викторович.

— Спасибо, — сказал Потапов.

— Не за что, — отозвался полицейский и Потапову почудилось, будто страж порядка за непрозрачным забралом шлема добродушно усмехнулся.

Причал малых орбитальных космоскафов был на удивление пуст, если не считать одинокую реактивную каботажную шлюпку № 151, пришвартованную в самой дальней части его. Рядом с откинутым входным люком сидел грустный пилот.

— Здравствуйте, — приблизившись к шлюпке, вежливо поздоровался Потапов.

— И вам не хворать, — сказал пилот, отрываясь от разглядывания обшивки, — Это вас я обязан закинуть на буксировщик?

— Скорее всего, да, — ответил Потапов, — невольно подстраиваясь под меланхолический стиль ведения беседы, — хотя я уже начинаю в этом сомневаться. Может быть, кто-нибудь другой тоже хотел туда попасть?

— Вряд ли, — сказал пилот. — Кстати, вы опоздали. На тридцать восемь секунд.

— Задержался у турникета, — сказал Потапов. — Проверяли документы.

— Бдительность, — пилот опустил ноги в люк, — не бывает чрезмерной. Особенно на международных космических станциях. Согласны?

— Может быть, — сказал Потапов. — Не знаю.

— Лезьте быстрее внутрь, — раздался из недр шлюпки громкий голос пилота, — мы катастрофически отстаём от графика. И не забудьте задраить за собой крышку люка!

Потапов с трудом протиснулся в тесную рубку. Пилот сидел в узком анатомическом кресле, накрепко пристёгнутый к ложементу ремнями безопасности.

— Рюкзак оставьте у стенки, — сказал пилот, — Люк, пожалуйста, закройте и зафиксируйте рычагом замка до щелчка. Сделали?

— Да, сделал, — сказал Потапов.

— Всё, займите своё место. Не забудьте пристегнуться.

Потапов боком пролез мимо пилота, уселся в кресло, наспех отрегулировал ремни и торопливо пристегнулся.

— Не спешите, — сказал пилот, поворачивая к Потапову голову. — Здесь всякая спешка недопустима. Правильно регулируйте натяжение ремней. Оптимально. Это может спасти вашу жизнь. Между прочим, рубка представляет собой герметичную капсулу, отстреливающуюся в случае опасности. Мощный радиопередатчик, работая в широковещательном диапазоне, посылает сигналы «sos», которые дублируются видимыми сигналами шести световых маяков. Запаса энергии хватает на три часа, кислорода — на три с половиной. Обычно этого хватает. Однако случаются всякие непредвиденные моменты. Это я к тому, как важно пристегнуться должным образом. Спешка, она знаете ли, важна при ловле блох…

— Спасибо, знаю, — сказал Потапов.

— Обиделись? — спросил грустный пилот.

Потапов фыркнул.

— Будем считать, что вводный инструктаж был проведён, — пилот щёлкнул рычажком тумблера. — Диспетчерская… Борт один-пять-один вызывает диспетчерскую.

— Борт один-пять-один, диспетчерская на связи.

— Сергеев?

— Борт один-пять-один, не засоряйте эфир.

— Принято. Диспетчерская, борт один-пять-один запрашивает старт по предварительно согласованной глиссаде с отставание от графика на двести пятьдесят восемь секунд от причала семнадцать-бис, стартовый тоннель двенадцать дробь семнадцать.

Борт один-пять-один. Причал семнадцать-бис, стартовый тоннель двенадцать дробь семнадцать. Старт разрешён, без предварительного отсчета, через шестьдесят четыре секунды, на поводке, с переходом на ручное управление в точке финишной стыковки. Запускаем процедуру синхронизации.

— Пойдём на автопилоте, — разъяснил пилот. — Как говориться: «Расслабьтесь и получайте удовольствие». При таком образе жизни квалификация летит к чертям собачьим. Теряем навыки прикладного пилотирования. Катастрофическим темпами. Буквально семимильными шагами. Стыковка в точке финиша, конечно, повышает чувство собственной значимости, однако вовсе не отменяет вероятность попадания в сумрачные ряды кое-какеров. Прочь самоуспокоение! Бойтесь бездействия! Бездействие убивает!

— Не всё так страшно, — осторожно сказал Потапов, — можно же как-то исправить положение…

— Каким образом?! — немедля воспрял духом грустный пилот, кося на Потапова нечестивым глазом.

— Понятия не имею, — смутился Потапов.

— И я ума не приложу, — сказал развеселившийся было пилот, но тут ракета стартовала и пилот сразу умолк.

За весь полёт он не произнёс ни слова. Молча сидел, держа руки рядом с рукоятками точного маневрирования, а когда на информационной панели загорелась надпись: «Автопилот отключён, включён режим ручного управления», он виртуозно пристыковал ракету к стыковочному узлу буксировщика. Первым выбрался из кресла, заботливо напомнил: «Рюкзачок не забудьте», протиснулся в коридор, крикнул: «Ну где вы там?» Потапов, закинув рюкзак за спину, протолкнулся следом. Пилот стоял над открытым люком в полу, заглядывая в круглый проём переходника.

— Вам туда, — сказал пилот. указывая пальцем вниз. — Там скобы, осторожнее. Рюкзак лучше снять. Оставьте, я вам его подам.

— Благодарствую, — Потапов отдал рюкзак пилоту.

— И не думайте ни о чем таком, — сказал пилот, — к примеру о том, что между вами и окружающим безвоздушным пространством всего лишь тонкая титановая стенка толщиной в пять миллиметров.

— Чтоб тебя! — мысленно выругался Потапов, нащупывая ногой скобу. — Давайте рюкзак! — распорядился он, требовательно вытягивая руку.

— Берите, — пилот, сев на корточки, вернул Потапову его движимое имущество. — Вы поосторожней там, не сорвитесь. Как спуститесь, стукните в крышку несколько раз каблуком, посильнее, чтобы услышали. Я закрываю люк. Хорошего дня!

— И вам не хворать, — пробормотал в ответ Потапов.

Люк захлопнулся и Потапов остался наедине с собой, редкими светильниками и бесконечной пустотой, отгороженной от него пятимиллиметровой титановой стенкой. Он спустился по трубе вниз и, не сдерживая силы, ударил несколько раз подкованной подошвой башмака по выпуклой крышке, запирающей шлюзовую камеру. Щёлкнули замки и крышка открылась. Потапов кинул в проём рюкзак.

— А, ч-ч-ё-ё-рт! — возмущённо вскрикнули снизу, — предупреждать же надо! Эй! Слышите?! Наверху?!

— Я слезаю! — крикнул в ответ Потапов.

— Да залезайте! Залезайте уж быстрее!

Он быстро преодолел последние метры и оказался лицом к лицу с недовольным крепышом. Крепыш был одет в тёмно-синий комбинезон с закатанными по локоть рукавами и коротко стрижен. Рядом с рассерженным крепышом стоял капитан корабля, на котором (корабле) Потапову предстояло служить. Капитан держал в руке злополучный рюкзак и весьма радушно улыбался.

— Добро пожаловать на борт экспериментального многоцелевого буксировщика «Алеут», — сказал капитан. — Знакомьтесь. Этот обиженный товарищ — наш второй пилот — Яков.

— Яков Ц., - представился второй пилот и щёлкнул каблуками.

— Ц.? — удивился Потапов.

— Цирюльников, — охотно разъяснил второй пилот.

— Яков, душа моя, — сказал капитан, — прошу тебя, нажми скорее ту большую и красную кнопку. Не заставляй Романа волноваться.

— Слушаюсь, кэп, — сказал второй пилот.

— Роман — водитель кабриолета, на котором вы к нам прилетели. Давайте знакомиться. Карин Анатольевич Легасов, капитан и командир сего летающего цирка. А, вы, как я понимаю, наш штатный гарпунёр?

— Александр Потапов, — Потапов достал направление. — Могу ещё показать пропуск и удостоверение личности.

— Показывайте, — Легасов развернул сложенный вчетверо лист, — показывайте, не стесняйтесь. Удостоверение, пропуск, график сделанных прививок. Но не здесь, не сейчас и не мне. Мне достаточно видеть эту презренную бумажку. И диплом об окончании курсов по управлению той шайтан-арбой, что прицеплена к нашему носу… — капитан задумчиво почесал кончик носа, — может быть…

— Нет проблем, — сказал Потапов, извлекая из нагрудного кармана книжку в синей обложке.

— Ого, — уважительно протянул Легасов. — Я вам верю.

— А я бы проверил, — сказал Яков Ц. Он всё ещё злился.

— Яша, — задушевным голосом произнёс Легасов. — Не в службу, а в дружбу. Сходи в рубку, убедись, что Рома отчалил. Без осложнений.

— Если бы у Ромы возникли осложнения… — начал было Яков Ц.

— Яша! — повторил капитан, — дуй в рубку, аллюром!

— Уже иду, — сказал второй пилот и удалился скорым шагом.

— Итак, — продолжал Легасов, — со вторым пилотом я вас познакомил. Теперь об остальных членах нашего бесстрашного экипажа. Северьян Горелов, инженер-ядерщик и Максим Дубинин, двигателист. В данный момент каждый находится на своём рабочем месте… Один момент…

Мелодичный звонок вызова прервал его речь. Легасов выдернул прицепленную к нагрудному карману портативную рацию, включил её на громкую связь.

— Легасов. Слушаю.

— Капитан, — информировал Легасова из рубки второй пилот Яша Ц., - борт один-пять-один отбыл. Отстыковка и маневрирование прошло в штатном режиме.

— Вот и ладненько, — сказал Легасов. — Яков, обеспечь товарища оператора всем необходимым. Всё необходимое товарищу оператору отнесёшь в каюту номер пять. — Яков — наш квартирмейстер, — пояснил он, отключая рацию. — В свободное от основной службы время. Кто-то же должен этим заниматься? Должен! Так почему бы этому кому-то не быть вторым пилотом? Инженер-ядерщик у нас, к примеру, совмещает две должности: инженера-ядерщика и инспектора по охране труда. А вы, Александр… как вас по-батюшке величают?

— Матвеевич.

— Вы у нас будете председателем месткома, Александр Матвеевич. Будете?

— Зачем? — спросил Потапов.

— Хороший вопрос. Отвечаю: чтобы собирать деньги и вести собрания трудового коллектива.

— А без собраний никак?

— Умный человек, — сказал Легасов. — Впрочем, отставить лирику. До обеда остаётся двадцать семь минут и эти минуты не должны пропасть даром. Обещаю, мы потратим их с пользой для ума, Александр Матвеевич. Я запланировал небольшую экскурсию по вверенному мне судну. Мы начнём с кормовых отсеков. Следуйте за мной, товарищ Потапов.

Через девятнадцать минут пятьдесят девять секунд Потапову стали известны следующие, достойные внимания, факты: длина корабля составляла сто пять метров, в поперечном сечении корпус представлял собой эллипс шириной восемьдесят метров и высотой шестьдесят, большую часть полезного объёма забирали бортовые цистерны с азотом. Азот служил топливом для маршевого двигателя: магнито-плазменного геликонного конвертера Батищева, оптимизированного (оптимизирован был, конечно, конвертер, а не создатель пустотного ракетного движителя Батищев). Наружная обшивка корпуса изготавливалась из экспериментальной композитной брони: титан в качестве армирующего элемента, спрессованный с особым термостойким пластиком RFX10, обеспечивающим защиту от космической радиации. Для выработки электроэнергии использовался ходовой ядерный реактор РБЗ-1/15 — реактор бортовой защищённый, тип один, модификация пятнадцать. Палуб было две: нижняя — техническая, верхняя — жилая; пространство между корпусом и технической палубой занимали кислородно-воздушные танки, водяные баки и система глубокой очистки воды и воздуха. Регенерации подвергалась вода, используемая для санитарно-гигиенических целей, вода питьевая хранилась в отдельных ёмкостях и считалась ресурсом невосполнимым. Жилая палуба вела в ходовую рубку, рядом с которой, справа и слева, имелись открытые кабины лифта, соединявшего жилой и технический уровни. На технической палубе располагался носовой стыковочный узел, через который можно было попасть в кабину управления автономной буровой платформы, боксы для хранения скафандров, рабочих и пустотных, пищевой холодильник, универсальный склад, мастерская и герметически закрытый переход в зону повышенной опасности, к кормовым отсекам — реакторному и двигательному. За коротким аппендиксом перехода находился инженерный отсек: в нём несли вахту инженер-ядерщик Северьян Горелов и двигателист Максим Дубинин, тут же были смонтированы основные пульты автоматизированной системы контроля и управления маршевым двигателем и ядерным реактором. Буксировщик был снаряжён двумя трёхместными неуправляемыми спасательными капсулами и шестиместным управляемым спасательным космоскафом. Капсулы размещались в кормовых пусковых шахтах. Запаса кислородно-воздушной смеси в них хватало на несколько часов жизни (от трёх до четырёх при условии экономного расходования). Космоскаф жёстко крепился на внешней поверхности корпуса в средней части корабля, ближе к корме, люк переходника изнутри буксировщика для быстроты открывания удерживался единственной зашплинтованной ременной стяжкой, служившей одновременно средством аварийного подъёма в космоскаф.

— Надеюсь, уроки физкультуры не забыли? По канату лазали? Принцип тот же. Хватаете крепко руками стяжку, подтягиваетесь, цепляетесь за обрез люка, снова подтягиваетесь, лихорадочно дрыгаете ногами… Ну, или используете металлическую лесенку, прикреплённую к стене напротив. До люка, как видите, несложно дотянуться. Вытягиваете одну руку вверх, придерживаете крышку за ручку, чтобы она не свалилась вам на голову, другой рукой выдергиваете шплинт за это вот кольцо. Совсем как у гранаты. Раз, и вуаля, люк открыт. Затем снимаете лесенку, крючки в петельки, раскладываете до упора, крепите к полу, и лезете наверх. Внутренний люк в космоскафе открыт постоянно. Ничего сложного. Я дам вам почитать НПП и Инструкцию по технике безопасности. НПП, сиречь «Наставление по производству полётов». В нём тщательно проштудируете раздел восемь: «Действия экипажа в чрезвычайной ситуации». Инструкцию изучите всю. От корки до корки, после чего я вас немножко проэкзаменую. Спрашивать буду мягко, но досконально. Ферштанден?

— Натюрлих, — сказал Потапов.

— Благодарю за внимание, — Легасов чуть заметно поклонился. — Аплодисментов не надо. Счастливые дни миновали, Александр Матвеевич. Наступают суровые будни. Напоминаю: обед через пять минут и сорок шесть секунд. Форма одежды — повседневная. Вот ваша каюта. Номер пять, по правому борту. Если двигаться от кормы в направлении ходовой рубки. Кают-компания дальше, опять же по правому борту. К обеду прошу не опаздывать.

Интерьер каюты был предельно аскетичен: откидная койка, над койкой навесной шкафчик с постельными принадлежностями, столик-тумбочка, шкаф для вещей, складная вешалка у входа. Туалетный отсек от каюты отделяла непрозрачная роллетная штора, внутри он был таким же тесным, как и каюта, тем не менее, конструкторам удалось запихнуть в него узкий пенал душевой кабины, унитаз, раковину и никелированную полку с зеркалом, держателем для полотенец и туалетной бумаги.

На кровати Яков Ц. аккуратно выложил определённое Потапову имущество. Имущество, кроме рабочего скафандра, было упаковано в прозрачные пакеты. Скафандр хранился в контейнере, весьма схожим с дорожным чемоданом для ручной клади. Контейнер был оборудован колёсиками, выдвижной ручкой, встроенным кодовым замком и опломбирован. Потапов снял рюкзак. Кажется, он зря нагружал себя вещами. Квартирмейстер Цирюльников, исполняя приказ капитана, действительно принёс ему всё необходимое и даже больше: носки, термобельё, комбинезоны, перчатки, ботинки, электробритву, часы, портативную рацию и коммуникатор в комплекте с головной гарнитурой. Убрав рюкзак в шкаф, Потапов наскоро ополоснул лицо, переоделся в новую одежду (размерами Яков Ц. не ошибся, за что хотелось бы выразить отдельную благодарность кадровой службе родного Управления Космических Сообщений) и отправился в кают-компанию.

…где его уже с нетерпением ждали. Капитан при его появлении выразительно посмотрел на наручные часы.

— Минута тридцать три, — сказал Потапов, так же выразительно взглянув на свои, — я не опоздал.

— Знакомьтесь, товарищи, кто ещё не знаком, — сказал Карин Легасов, — оператор автономной буровой платформы Потапов Александр Матвеевич. Прибыл утрешним дилижансом.

— Горелов, — сидевший ближе всего к Потапову человек встал и протянул руку. — Северьян. Потапов с удовольствием пожал его крепкую ладонь. — Потапов, — сказал он.

— Дубинин. Макар, — приподнялся сидевший рядом с Яковом Ц. — Двигателист. Извините, руки не подаю. Не дотянусь.

— Потапов, — ещё раз отрекомендовался Потапов. — Александр.

— Очень приятно, — сказал Дубинин и больше никто не проронил ни слова. Возникла неловкая пауза. Потапов маялся у стола, а капитан с интересом оглядывал подчинённых.

— Значится так, товарищи, — после недолгого молчания объявил Легасов. — Властью, данной мне Уставом, Должностной инструкцией и обязанностями капитана, постановляю: официальную часть считать официально завершённой. Переходим к части неофициальной — обеденной. Александр Матвеевич, присаживайтесь, где вам будет удобнее. Меню на сегодня: суп грибной, сборная солянка, курица тушёная с рисом, консервы из мяса птицы, салат из свежих овощей, греческий салат, творог, апельсины, нектарины, сок виноградный, сок томатный, чай. Берите, кому что нравится.

Потапов взял творог, овощной салат, грибной суп, нектарин и зелёный чай. Суп был в колбочке толстого стекла, остальное — в стандартных алюминиевых тубах. Разогревался суп следующим образом: надо было несильно дёрнуть за выступающий из пробки язычок и дождаться, когда жидкость в колбе нагреется. После чего оставалась только вставить в пробку трубочку для питья и наслаждаться изысканным вкусом продукта, изготовленного лучшими специалистами Института питания УКС. Рекламный проспект, читанный Потаповым от нечего делать на Луне в скучные часы ожидания рейсового марсианского космолёта не обманывал — суп и вправду был хорош. Прочие блюда тоже, но только не чай. У благородного напитка обнаружился отчётливый витаминный привкус. Потапов мгновенно вспомнил о плановом диспансерном осмотре и немедля заел тягостное воспоминание сочным нектарином. Люди в белых халатах его раздражали.

— Ну, что ж, товарищи, — сказал Легасов, когда обед был закончен и мусор, оставшийся от трапезы, собран в пакет для отходов, — теперь о насущном. Командование решило поручить нам сложное и ответственное задание: перехватить и, соответственно, отбуксировать астероид M12469 к доку «один-один-бис» орбитальной обогатительной фабрики «Марс-Два». Для справки: астероид M12469 относится к спектральному классу M по классификации Толена и состоит на восемьдесят процентов, примерно, из железа, и на двадцать процентов из никеля, с некоторой примесью камней. Внешний вид и размеры объекта — вытянутое тело длиной около ста двадцати метров и диаметром около девяносто семи метров. Через пятьдесят три часа, семнадцать минут, двадцать шесть секунд, астероид M12469 приблизится к Марсу на максимально близкое расстояние. Мы стартуем с орбиты, разгоняемся до скорости одиннадцать целых, шесть десятых километра в секунду (вторая космическая), с выходом на основную траекторию. Дальность полёта составит восемьсот шестьдесят тысяч километров. Расчётное время полёта — двадцать восемь часов, сорок две минуты, тридцать девять секунд. Коррекция траектории движения — по мере необходимости. Ближайшие двенадцать часов отвожу на отдых и предполётную подготовку. Александр Матвеевич, вам приказываю спать, не менее восьми часов. Все свободны.

В коридоре Потапова задержал Яков Ц.

— Перейдём на ты? — вопросил он, сердито хмурясь.

— Всецело «за», — кротко согласился Потапов.

— Яша, — сказал Яков Ц. и, не дожидаясь ответа, развернулся и зашагал прочь.

— Странная здесь, однако, обстановка, — пробурчал изумлённый Потапов, глядя вслед уходящему второму пилоту.

Зайдя в свою каюту, он разложил оставшиеся вещи по полкам шкафа, вскрыл контейнер с рабочим скафандром. Скафандр был ярко-оранжевого цвета. Кислородный баллон лежал отдельно. Такие скафандры шили из кевларовой ткани. Они не предназначались для выхода в открытый космос. Запаса воздушно-кислородной смеси в баллоне хватало максимум на два часа. По сути, это были обычные спасательные костюмы. Достав скафандр из контейнера, он тщательным образом осмотрел его, надел и подогнал по своей фигуре, следя за тем, чтобы не образовывались складки. Довольный собой, он снял скафандр и отнёс его в вакуум-отсек. Вернувшись обратно, он лёг в кровать и попытался честно заснуть.

…уснуть не получилось. Он долго ворочался с боку на бок, закрывал глаза, принимался считать до ста, сбивался со счёта, начинал заново, ложился на спину, вытягивал руки вдоль туловища, дышал ровно и глубоко, стараясь не думать, но в голову постоянно лезли всякие дурацкие мысли. Потапов, наконец, не выдержал. Сбросил одеяло, энергично вскочил, мельком глянул на часы и бодро подкатил кресло к столу. Капитан исполнил своё обещание. Потапова ждал толстый том «Наставления по производству полётов», «Инструкция по технике безопасности» в зелёной обложке и ещё одна, в обложке тревожно-красного цвета. «Инструкция по выживанию», — прочёл Потапов. Книги были новенькие, яркие, раскрывались с хрустом и пахли свежей типографской краской. «Очень своевременно, — восхитился Потапов, находя в НПП раздел восемь. — Только бы это не стало привычкой. Хотя, может быть, это как раз и есть местная традиция — заходить в отсутствии хозяина». Он взялся за чтение, медленно продираясь сквозь зубодробительные казённые формулировки параграфов. Прочтя треть страниц из раздела, с отвращением отложил «Наставление» и принялся читать «Инструкцию по выживанию». Исполнителем значился некий главный инструктор отдела по обеспечению безопасности жизнедеятельности УКС Иванов И.С. Человек был явно не обделён литературным талантом, поэтому инструкция, составленная им, читалась как хороший триллер. Потапов увлеченно проштудировал её от корки до корки. Отныне он мог спастись (теоретически) в какой угодно катастрофе (рассмотренной в качестве примера Ивановым И.С.).

Разобравшись с выживанием, Потапов вернулся к изучению действий экипажа при возникновении чрезвычайной ситуации. Одолевая скуку, он упрямо штудировал «Наставление…», имея в виду обещанную капитаном экзаменовку. Влияние НПП на организм было сродни эффекту снотворного. Потапов решительно отодвинул книгу в сторону. Спать ему оставалось три часа двадцать семь минут. Он оделся и направился в рубку.

…капитан программировал курсовой автомат, изредка заглядывая в лежащую перед ним бумажную ленту c рассчитанной бортовой вычислительной машиной траекторией полета и точками коррекции курса. Завершив ввод данных, он обернулся к Потапову.

— Выспались?

— Отдохнул.

— Хорошо. Ваши действия при подготовке к старту?

— По Техническому регламенту мне полагается сначала провести внешний визуальный осмотр автоматической буровой платформы, обращая особое внимание на состояние оболочки узлового источника питания — компактного бортового ядерного реактора — КБР-4/8, электродвигателей главного привода, силовых кабелей, буровых насосов, циркуляционной системы, баков с буровым раствором, кожухов буровых колонн и винтовых наконечников буров. Возвратившись на борт, я обязан произвести такой же осмотр внутри кабины управления АБП, после чего дать команду бортовому вычислителю на запуск программы самодиагностики и общей диагностики. Предстартовую инспекцию АБП надлежит сопровождать видеосъёмкой всех этапов проверки для составления в дальнейшем обязательного видеоотчёта.

— Что такое «этажерка», знаете?

— Знаю. Индивидуальный пилотируемый модуль.

— Верно. ИПЛ. Следующий вопрос. Ваше знание абстрактное, или конкретное?

— Эмпирическое. За время обучения налетал требуемые пятьдесят часов.

— Похвально. Смотрите, Александр Матвеевич, есть несколько вариантов исполнения возложенной на вас миссии. Точнее, всего два: либо вы неспешно, черепашьим шагом ползаете по обшивке, цепляясь страховочным фалом к релингам, либо используете ИПЛ. Признаюсь, я в некотором замешательстве. Будучи капитаном, я отвечаю головой за каждого подчинённого. Вместе с тем, я прекрасно осознаю тот непреложный факт, что просто физически не могу непрестанно контролировать их поступки и поведение. К чему эта речь, Александр Матвеевич. Разум и чувства. Первый вариант лучше, потому что безопаснее, однако видеокамера входит в штатный комплект «этажерки». Что выбрать? Как поступить?

— Я справлюсь, Карин Анатольевич.

— Уверены?

— Без сомнения.

— Что ж, тогда идёмте, подберём вам пустотный скафандр. И запомните, там вас некому будет страховать. Там вы будете сами по себе, Александр Матвеевич…

… - Вектор тяги положительный, ускорение ноль пять и не снижается. Удаление от цели двенадцать и шесть, — докладывал Яков Ц. — Сигналы маяков фиксируются чётко. Скорость объекта один и пять километра в секунду.

— Ваш выход, Александр Матвеевич, — сказал Легасов.

— Я готов.

— Отлично. Приступайте. Яша, тебе ассистировать.

Потапов облачился в рабочий скафандр. Яков Ц. ожидал его у открытого люка шлюзовой камеры. Потапов забрался в переходную трубу, работая локтями и коленями и толкая впереди себя баллон с воздушно-кислородной смесью дополз до входного люка кабины АБП, открыл крышку и вплыл в кабину управления вдогонку за баллоном. Ухватив баллон за ручку, он примкнул гибкую трубку к штуцерному разъёму клапана подачи дыхательной смеси скафандра, плавно крутанувшись в воздухе, полетел к люку, задраил крышку, легонько оттолкнулся подошвами ботинок от стены и плавно же отлетел к пульту, где довольно ловко усадил себя в кресло. Пристегнувшись ремнями и закрепив кислородный баллон в специальном кронштейне, он включил переговорное устройство.

— Рубка, вызывает АБП.

— АБП, рубка на связи.

— Рубка, начинаю процесс достартовой подготовки АБП. Запускаю программу блиц-диагностики систем. Программа блиц-диагностики систем отработала нормально. Выполняю подключение к вычислительной сети корабля-носителя. Поднимаю локальный сервер-вычислитель АБП. Локальный сервер-вычислитель АБП поднят и активирован. Выполняю протокол аутентификации и синхронизации локального сервера-вычислителя корабля-носителя и АБП. Останов. Запрошен пароль. Пароль введён и принят. Протокол аутентификации и синхронизации успешно завершён. Доступ к вычислительной сети корабля-носителя разрешён, защищённое соединение создано. Начинаю копирование на локальный сервер-вычислитель АБП полётной программы. Копирование завершено. Массив данных скопирован полностью. Запускаю проверку на целостность. Сверка контрольных цифр завешена, целостность массива данных не нарушена. Разрываю соединение локального сервера-вычислителя корабля-носителя и АБП. Соединение разорвано. Доступ к вычислительной сети корабля-носителя закрыт. Массив данных передан на бортовой вычислитель АБП. Локальный сервер-вычислитель отключен. Запускаю процедуру программирования курсового автомата АБП. Курсовой автомат АБП запрограммирован. Достартовая подготовка АБП завершена. АБП к старту готов.

— АБП, здесь рубка. Устанавливаю временны позывные. Позывной корабля-носителя — «Орёл-один», позывной АБП — «Орёл-два». Как поняли? Приём.

— Рубка, вас понял. Установленные позывные: корабль-носитель — «Орёл-один», АБП — «Орёл-два».

— «Орёл-два», старт разрешаю.

— «Орёл-один», начинаю процедуру расстыковки. Отключены стягивающие магнитные замки. Узловые механические замки открыты. Рельсовые направляющие убраны. Кормовые двигатели маневрирования и коррекции запущены. Вектор тяги положительный, ускорение ноль, ноль, три и повышается. Сцепка разорвана. Удаление: ноль, девять. Вектор тяги положительный, ускорение ноль, ноль, семь и повышается. Удаление: один и семь. Ускорение: ноль, три и повышается. Удаление: два и четыре. Кормовые двигатели маневрирования и коррекции отключены. Включены маршевые двигатели. АБП переведён в режим автоматического выполнения задания. Управление полётом передано на курсовой автомат. Ручное управление заблокировано. Процедура расстыковки завершена в штатном порядке. Конец связи.

— «Орёл-два», подтверждаю штатное завершение процедуры расстыковки. Конец связи.

…изначально, это был проект большой автоматической станции, создаваемой в рамках Мировой инициативы по защите Земли от метеоритной угрозы. Где-то в середине научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ концепция частично поменялась, а разработчики, словно бы испугавшись масштабов задуманного, добавили в конструкцию будущей автономной буровой платформы обитаемый командный модуль. Который, вообще-то, нужен был там как зонтик рыбе. Ну, или зайцу стоп-сигнал. Какими мотивами руководствовались создатели, впихивая человека в целиком автоматизированный механизм? Неизвестно. Однако объяснение такому решению нашлось. Курсантам в учебном центре разъясняли, что оператор автономной буровой платформы выполняет роль контролера и спасателя. Именно ему при возникновении нештатной ситуации придётся спасать дорогостоящее оборудование.

…контролировать было скучно. Потапову вспомнился давешний пилот малотоннажного кабриолета и его руки, так же сжимавшие рычаги управления. Только те рычаги не были столь изящны, эргономичны и многофункциональны, как джойстики в обитаемом командном модуле АБП. Потапов шевельнул пальцами. Его внимание привлекала выпуклая красная кнопка на рукоятке справа. Красная кнопка на рукоятке справа была чрезвычайно важной деталью. «Настоящий хладнокровный убийца обязательно поинтересовался бы, что это за красная кнопка…». Она служила для принудительной деблокады РУ (ручного управления). Спросите, у какого оператора АБП не возникало хоть однажды подсознательное желание нажать эту самую пресловутую красную кнопку, особенно после многочасового сидения в одиночестве, без дела и в напряжённом ожидании возможной аварии? На тренировках, в конечном счёте, её нажимали почти всегда, почти все. Редко кому удавалось избежать этого навязчивого искушения. «Только никогда не думайте о белой обезьяне…» Он отвёл от красной кнопки взгляд и стал смотреть на ведущий экран. АБП достиг цели и теперь летел параллельным курсом с объектом на удалении двадцати тысяч метров, сканируя поверхность астероида. Местом посадки была определена относительно ровная площадка в области F, куда заблаговременно сбросили приводную радиостанцию, вкупе с наводящими маркерными радиомаяками.

…всё это было элементом грандиозного плана. Где-то там, у края Главного пояса астероидов, исследовательский планетолёт, принадлежащий Deep Space Mining Company (DSMC) из United States Mining Group (USMG), в рамках проекта «Альцион» (промышленное освоение астероидов), предварительно установив на астероиде M12469 радионавигационные приборы, изменил его орбиту таким образом, чтобы астероид пролетел от Марса на расстоянии, достаточном для уверенного перехвата специально оборудованным кораблём.

…в четырнадцать часов, ноль девять минут, двадцать восемь секунд бортового времени АБП начал сближение с целью, астероидом M12469. На высоте четырёх тысяч метров от объекта сработал дальний приводной радиомаяк, инициировавший курсо-глиссадную систему наведения платформы. Курсовой автомат произвёл начальную корректировку траектории посадки. Средний приводной радиомаяк сработал на высоте две с половиной тысячи метров. Курсовой автомат внёс поправки в заданную траекторию и откорректировал скорость сближения с объектом. Ближний маркерный радиомаяк сработал на высоте одной тысячи метров. Курсовой автомат переключился в режим снижения и посадки.

…на пульте зажглись синий, жёлтый и белый индикаторы, оповещающие о последовательно активированных маркерных радиомаяках. На высоте сорока метров от поверхности астероида курсовым автоматом АБП был произведён отстрел гарпунов.

…гарпуны закрепились прочно. Включился механизм протяжки гарпунных фалов. АБП медленно притягивалась к поверхности астероида. Телеметрические данные непрерывным потоком поступали на ведущий экран и антенну внешней связи. Для Потапова наступил самый ответственный момент. Вцепившись в джойстики (буквально), он мысленно повторял алгоритм действий в случае возникновения аварийной ситуации. Во-первых, перехватить управление платформой (пресловутая красная кнопка на джойстике справа). Во-вторых, подрывом пиропатронов отстрелить гарпунные фалы (гашетка на джойстике слева). В-третьих, увести АБП на безопасное расстояние (жать педаль регулирования тяги фронтальных двигателей маневрирования и коррекции до упора). В-четвёртых, оглядеться. В-пятых, на усмотрение оператора АБП: вернув управление курсовому автомату, повторить посадку в автоматическом режиме, или повторить посадку в режиме ручного управления, или завершить выполнение задачи и увести платформу прочь от цели.

…развернулись посадочные опоры. Ещё десяток метров спуска и АБП встал на грунт. Платформа удерживалась двигателями прижатия и гарпунами. Следующим этапом было фиксирование посадочных опор. Лазерные резаки пробили идеально ровные шурфы, в которые были вкручены специальные шурупы, плотно прижавшие опорные плиты к поверхности. Двигатели прижатия отключились. Бурильные колонны опустились и буры пришли в движение, ввинчивая сверхпрочные наконечники вглубь металлической глыбы.

…когда бурильные колонны достигли расчётной глубины и застопорились, бортовой вычислитель АБП запустил двигатели обратной тяги, погасившие остаточное вращение астероида. Объект был готов к транспортировке.

Связавшись по бустерному радиопередатчику с Легасовым, Потапов доложил о завершении всех подготовительных работ. «Алеут», одномоментно ускорившись, нагнал астероид, выполнил манёвр торможения и состыковался с автономной буровой платформой. Потапов перешёл на буксировщик. Оставалось только доставить груз к фабричным докам, на орбиту Марса…