Ужас, которого ожидала Ребекка, дал о себе знать не сразу. Солнце по-прежнему всходило, озаряя веселым светом медленно просыпающийся Лондон. По мощеным улицам брели лошади, таща за собой телеги, полные разноцветных овощей из деревни, живых кур, свежих яиц и прочих фермерских товаров; каждое утро зеленщики и торговцы рыбой сонно ехали на рыночные площади, чтобы подготовить свои лотки к новому рабочему дню: им вновь предстояло торговаться и продавать.

Но однажды утром в суетливой, бурлящей столице произошел необычный случай. Ребекка Лион, которую всегда приходилось вытаскивать из-под одеяла по утрам, на сей раз вскочила с кровати даже раньше, чем горничная пришла ее будить. Когда все домашние спустились к завтраку, она была уже одета и стояла у окна, выходившего на площадь. Причину столь необычайной бодрости отгадать было нетрудно. В то утро Голдсмиты уезжали в Брайтон.

— Сейчас кучера передают из рук в руки багаж, — докладывала Ребекка своему семейству, чинно сидевшему за столом. — А вот и миссис Голдсмит! Как она элегантно выглядит в дорожном платье! На ней длинная накидка бледно-персикового цвета, отороченная зелено-желтой тесьмой.

Хотя Ребекку гораздо больше занимал экипаж, запряженный четверкой лошадей, но она знала, что ее матери будет интересно, во что одета миссис Голдсмит.

— Бледно-персиковый цвет? В дорогу? — пробормотала миссис Лион с заметным неодобрением. — Как же она собирается сохранить накидку в чистоте? На этих дорогах так пыльно! Боюсь, что ее наряд будет безнадежно испорчен.

— Может быть, ей не жалко наряда, — предположила Ребекка. — Голдсмиты богаты. Она может купить новое дорожное платье в Брайтоне.

— Нет. Это было бы неразумным расточительством, — сказал мистер Лион. — Ребекка, если тебе так уж хочется наблюдать из окна, будь добра, не суди превратно о поведении Голдсмитов.

— Папа прав, — сказала Ханна. — В жаркие дни в экипаже очень душно. Вероятно, персиковая накидка — самая удобная для такой погоды верхняя одежда в гардеробе миссис Голдсмит.

Мистер Лион согласно кивнул и вернулся к утренней газете, а Ребекка возобновила наблюдения за тем, что происходило на площади. Отец и сын разговаривали с одним из кучеров, а слуга помогал миссис Голдсмит сесть в экипаж. Приближалась решающая минута, и Ребекка сосредоточила все внимание на молодом человеке.

Ей всегда нравился Дэвид Голдсмит, да и как он мог не нравиться — дружелюбный, но не фамильярный и не властный; он знал древнееврейский язык, и, когда на субботней службе в синагоге его вызывали к Торе, он нараспев читал священный текст приятным мелодичным голосом; он умел разъяснить другому страницу из Талмуда, но никогда не хвалился своей ученостью; и хоть Дэвид обладал привлекательной внешностью, но не впадал в бездумное щегольство, которому столь многие юноши были подвержены в то время.

Ребекка одобрительно отметила темно-синий сюртук и аккуратно завязанный галстук Дэвида, однако она смотрела на юношу так пристально вовсе не потому, что была поглощена его костюмом. Всем известно, что герой романа не может просто так сесть в карету и уехать, не послав своей нареченной ни единого взгляда или вздоха. Поэтому девочке было очень интересно, как же молодой мистер Голдсмит выразит свою печаль от расставания с Ханной на несколько месяцев.

— Ребекка, завтрак стынет, — позвала миссис Лион.

Ребекка не могла покинуть пост у окна, хотя ее желудок уже начинал роптать. И вскоре она была вознаграждена за стойкость. Голдсмит-старший закончил беседовать с кучером и сел в экипаж. Дэвид Голдсмит придержал дверцу кареты для отца, а потом вдруг поднял голову и посмотрел в сторону дома Лионов. Несколько секунд он вглядывался в пустое окно гостиной (пустовало оно потому, что Ребекка метнулась за тонкую занавеску, сквозь которую она могла смотреть, оставаясь невидимой с улицы) с задумчивым выражением лица. Затем, очевидно, его окликнули из экипажа: он отвернулся от окна и сел в карету.

Дверца закрылась. Кучера расселись по местам. Вот и все. Экипаж выехал с площади, увозя семейство Голдсмит в Брайтон.

Ребекка отошла от окна — ее надежды были удовлетворены. Острое чувство голода напомнило о том, что пора удовлетворить и пустой желудок, и девочка села за стол, где ее дожидался чудесный завтрак.

Сидя в задней комнате лавки, мистер Лион слушал, как его новый помощник Айзик Уорбург, недавно приехавший в Англию из Германии, рассказывает покупателю о преимуществах напольных часов с восьмидневным заводом перед другими, куда более дешевыми — с тридцатичасовым заводом. Он отметил, что молодой человек слегка неправильно выговаривает слово «люнет». Когда покупатель уйдет, нужно будет поработать над этим вместе. Но в целом, к счастью, Уорбург работал хорошо, так что мистер Лион мог вздохнуть спокойно.

Было нелегко найти замену предыдущему помощнику, Джейкобу Оппенгейму, который переехал в Манчестер и обзавелся собственной лавкой. Мистер Лион радовался, что Оппенгейм стремится достичь большего, и от всей души желал ему успеха, но потерять такого способного помощника было очень досадно. Чтобы работать в его лавке, требовалось хорошо разбираться в шкафах и часах, поскольку дело мистера Лиона касалось главным образом напольных часов. Кроме того, помощнику надлежало разговаривать и выглядеть достаточно изысканно, чтобы обслуживать состоятельных покупателей.

Мистер Лион не перенес лавку в модный район Мэйфер, куда уже начали переезжать другие еврейские торговцы; Корнхилл-стрит, где располагалась его лавка, все еще считалась хорошим торговым местом. Близость округа Корнхилл к триумвирату британской финансовой системы — Английскому банку, Королевской бирже и Фондовой бирже — была благоприятна для владельцев часовых и ювелирных лавок, типографий и кофеен на Корнхилл-стрит: дела их шли весьма оживленно — а значит, помощник должен был знать, как вести беседу с биржевым брокером или купцом, только что разбогатевшим на Бирже. Графов и лордов мистер Лион конечно же обслуживал самолично; зачастую он сам приходил к ним на дом, чтобы избавить их от необходимости ехать в Ист-Энд.

Но он скучал по бывшему помощнику не только поэтому. У них сложилась традиция посвящать один час в день изучению Талмуда — и для мистера Лиона то было самое важное время дня. Джейкоб Оппенгейм обладал живым острым умом; они любили сидеть вдвоем над огромным томом, пытаясь разобраться в запутанных доводах мудрецов-толкователей. Возможно, мистер Лион счел бы молодого человека подходящим женихом для Ханны, но у Джейкоба не было никакого состояния. Несколькими годами раньше он приехал в Англию из Богемии без гроша за душой — ему пришлось спешно покинуть страну, где он родился, из-за несправедливого обвинения в провозе контрабандных товаров, — и единственным его богатством стали те деньги, что он скопил за время работы в часовой лавке.

Мистер Лион ощущал потребность помогать этим новым иммигрантам хотя бы тем немногим, что было в его силах. В Европе обычным англичанам приходилось сражаться лишь с французами, а на английских евреев еще в бытность их на континенте обрушился целый ворох неприятностей: притеснения в Германии, Богемии и Польше привели к тому, что они начали уезжать тысячами; потоки беженцев хлынули в Лондон, надеясь преуспеть в стране, где атмосфера была более благоприятна для евреев. Однако лишь немногие из них, подобно Джейкобу Оппенгейму и Айзику Уорбургу, родились в благополучной семье, получили достойное образование и поэтому без труда могли найти работу. Большую часть приезжих составляли бедняки, жизнь в Лондоне оказалась для них почти такой же мрачной и жестокой, как и там, откуда они прибыли. У них не было ни умений, ни денег; английского языка они не знали; все, что им оставалось, — бродить по грязным узким улочками Ист-Энда, выбирая кварталы победнее, и торговать поношенной одеждой, лимонами, иголками и нитками. Их дети зачастую занимались менее почтенным делом: они становились карманниками или скупщиками краденого.

Еврейская община, принадлежностью к которой очень гордился мистер Лион, была потрясена масштабами происходящего. Положение осложнялось тем, что многие богатые еврейские семейства перебрались в другие районы Лондона и почти утратили связь со своими прежними синагогами — а ведь именно синагоги являлись центрами традиционной еврейской жизни, и благотворительной деятельностью занимались по большей части они же. Мистер Лион знал, что он не вправе осуждать этих людей, ибо в самом Талмуде сказано: не суди ближнего, пока сам не побываешь на его месте. И однако же он не мог не думать о том, что деньги, потраченные на роскошный обед для увеселения королевского герцога, куда лучше было бы употребить в помощь молодому беженцу, прибывшему к берегам Англии. «Но, — сказал он себе, — сейчас не время и не место для долгих разговоров о лондонских иммигрантах; меня ждет работа».

— Саймон, отнеси это, пожалуйста, мистеру Абрамсону. — Мистер Лион протянул записку мальчику лет восьми, что сидел у задней двери, строгая ножичком кусок дерева. — Но смотри, иди прямо на склад, нигде не задерживайся. Мистер Абрамсон должен получить записку до того, как запрет склад на ночь.

— Да, мистер Лион.

— Когда доставишь записку, выпей чаю и возвращайся в приют. Это все на сегодня.

Мальчик коснулся своей шапочки в знак прощания и стрелой вылетел из дверей на улочку, по которой он должен был — при благоприятных обстоятельствах — добраться до склада менее чем за две минуты. Однако лондонские улицы были полны опасностей, соблазны маячили на каждом углу. Родители Саймона умерли от чахотки через год после приезда в Англию, и мальчика поместили в общинный приют. Но его заманил к себе некий возмутитель спокойствия, молодой еврейский мошенник, обещавший сиротам свободную и сытую жизнь, если они перейдут в его шайку карманников. К счастью, Саймона удалось вырвать из лап воров, и мистер Лион решил взять его в лавку посыльным. Он также следил за тем, чтобы ребенка кормили хорошим сытным обедом и давали ему что-нибудь к чаю перед сном. Мистер Лион пообещал Саймону, что если тот будет добросовестно выполнять работу, то его переведут на более ответственную должность на складе, где производились и хранились часы.

Казалось, Саймон счастлив работать у него, но кто знает, что на самом деле происходит в душе ребенка, испытавшего столько лишений за свою недолгую жизнь? Поэтому мистер Лион мысленно помолился Всевышнему, чтобы Он защитил мальчугана от бед и провел его прямою дорогой. Затем он раскрыл конторскую книгу.

Записки, что он разослал сильно задолжавшим покупателям, заставили некоторых расплатиться, но таковых оказалось меньше, чем он надеялся. Многие поместные дворяне уже уехали из Лондона в Брайтон. Когда закончится курортный сезон, они отправятся в деревню, где и проведут зиму, навещая друг друга в поместьях. Большинство из них вернется в столицу лишь весной, когда вновь начнется лондонский сезон, — тогда у него появится возможность потребовать плату.

Банкиры и биржевые брокеры оставались в Лондоне круглый год, но теперь на их платежи не приходилось особо надеяться, поскольку на финансовых рынках творилась неразбериха из-за войны. Стоило англичанам найти способ обойти наполеоновскую блокаду на континенте, как Америка наложила эмбарго на торговлю с Англией. Тогда Англия, пытаясь возместить ущерб, который нанесло ей прекращение торговли с бывшими колониями, открыла новые рынки в Южной Америке. Но затем американцы сняли эмбарго — и внезапно, даже если не брать в расчет Южную Америку, у Англии оказалось столько товаров на импорт и экспорт, что она не знала, что с ними делать.

Мистер Лион тоже не знал, что делать со всем этим, и ему куда больше хотелось бы заниматься только своим делом в лавке на Корнхилл-стрит, не беспокоясь о том, что происходит на континенте и в обеих Америках. Его собственный дебют на Фондовой бирже завершился плачевно. Он сделал большую ставку на растущую цену хлопка, последовав совету знакомого брокера, убедившего его, что вложить капитал в хлопок — самое безопасное решение. Весь этот вклад пропал, когда цены на хлопок неожиданно рухнули. Поэтому мистер Лион понимал, почему некоторые из его покупателей, игравшие на Королевской и Фондовой биржах, не могли заплатить по счетам. Злосчастный импорт и экспорт осложнял жизнь всем — от богатых банкиров, владевших домами на Пиккадилли, до скромных торговцев, таких, как мистер Лион, хозяин часовой лавки в Корнхилле, проживающий на Девоншир-сквер.

Он отложил конторскую книгу, наклонился под стол и вынул из пола одну половицу. В этом тайнике он держал шкатулку с наличными деньгами. Вынув ее и поставив на место половицу, мистер Лион достал из жилетного кармана ключ и открыл шкатулку. Она была полна монет и банкнот.

Оставлять такую сумму в лавке не следовало, даже в тайнике. Мистер Лион понимал это, но не знал, как поступить с деньгами, куда их вложить. Безусловно, он не намерен больше рисковать ими на Фондовой бирже; разумнее всего было бы пойти в его банк в Корнхилле — это учреждение, которым владели господа Смит, Фрай и Компания, пользовалось очень хорошей репутацией. В иное время он сразу же отнес бы содержимое шкатулки туда. Однако за последнее время несколько банков прогорели, и неотвязная тревога подсказывала ему, что банки ненамного надежнее Фондовой биржи.

— Ах, если бы этот Наполеон прекратил делать глупости… возможно, переполох на рынках улегся бы, — огорченно пробормотал он.

— Прошу прощения, мистер Лион.

Мистер Лион быстро захлопнул шкатулку. Его помощник стоял в дверном проеме, ведущем из торгового зала лавки в заднюю комнату.

— Да, мистер Уорбург?

— С вами хочет поговорить один джентльмен. Мистер Перси Гренвилл.

Так звали младшего сына лорда Гренвилла, пятого графа Эдмонтонского, и мистер Лион не мог скрыть удивления.

— Пожалуйста, передайте мистеру Гренвиллу, что я приду сию минуту.

— Да, мистер Лион.

Айзик Уорбург вернулся в торговую комнату, а мистер Лион запер шкатулку. Но он не положил ее обратно в тайник, а сунул в ящик стола. Затем он поправил галстук и вышел вслед за помощником.

— Мистер Гренвилл, ваш визит — неожиданная честь для меня.

Молодой дворянин — он рассматривал затейливо украшенные настольные часы с музыкальным боем, изготовленные из бразильского розового дерева; они вызванивали нежную мелодию, поскольку было ровно шесть часов вечера, — снял монокль и повернулся, приветствуя мистера Лиона.

— Уверяю вас, Лион, для меня самого этот визит стал не меньшей неожиданностью. Сегодня вечером я уже должен был находиться в Брайтоне. Но отец велел мне выполнить одно поручение до отъезда.

Мистер Гренвилл вытащил из кармана плаща увесистый кожаный кошелек и осторожно положил его на прилавок, словно бы опасаясь, что содержимое кошелька может запачкать его холеные руки.

— Премного благодарен, — ответил мистер Лион.

Разумеется, он не мог пересчитывать монеты в присутствии сына графа, но, оценив на глаз размер и вес кошелька, решил, что в нем как раз уместилась вся сумма сполна.

— Очень сожалею, что вам пришлось так утруждаться. Я мог бы сам прийти к лорду Гренвиллу, если бы он сообщил, что намерен сегодня расплатиться за покупку.

— Это вы заставили меня утруждаться, — сказал молодой дворянин. Он достал из другого кармана плаща золотую табакерку и взял понюшку. — Те напольные часы, что вы продали моему отцу, остановились. Когда граф Эдмонтонский заказывает часы с восьмидневным заводом, он едва ли ожидает, что они остановятся на седьмой день — даже если их изготовили работники, которые бездельничают по субботам.

Конечно же мистер Лион не ответил на эту колкость в адрес евреев, упрямо продолжавших соблюдать шабат. Вместо этого он сказал:

— Я приду и осмотрю часы, когда лорду Гренвиллу будет угодно.

— Нет, не придете. Наш дом уже закрыт, лондонский сезон окончен. Поэтому я привез часы сюда.

— Сюда?

— Они за дверью.

— Но это всего лишь лавка. Склад находится на другом конце улицы.

— Лион, вы и впрямь полагаете, что я собираюсь бродить по закоулкам Ист-Энда с поломанными напольными часами?

— Разумеется, нет, мистер Гренвилл. Я лишь хотел сказать, что если вы позволите мне проводить ваших слуг к зданию склада…

— У моих слуг нет на это времени, потому что у меня самого нет времени. А вот если б у ваших часов было время на циферблате — такое, как положено, — то сейчас я уже был бы в Брайтоне. Так вы покажете слугам, куда поставить часы?

— Да, мистер Гренвилл. Сию минуту.

Мистер Лион был так обеспокоен, что совершенно забыл о кошельке, лежавшем на прилавке. Он торопливо прошел в заднюю комнату, чтобы открыть дверь слугам. Те долго лавировали в дверях — часы были громоздки, а дверной проем узок, — но наконец ухитрились втащить свою ношу в комнату. Проделав это, они тотчас же ушли.

Когда мистер Лион вернулся в торговую комнату, Перси Гренвилла там уже не было.

— Деньги! — вскрикнул он при виде пустого прилавка.

— Они здесь, — отозвался мистер Уорбург, вынимая кошелек из-под прилавка. — Мне нет дела до того, чей сын этот мистер Гренвилл. В нем есть нечто подозрительное.

Хозяин лавки ничего не ответил. Он взял кошелек и вернулся в заднюю комнату. Пересчитав тяжелые монеты, он сделал запись в конторской книге. Граф Эдмонтонский недавно перестроил свою лондонскую резиденцию и купил несколько пар настольных и напольных часов для разных комнат. Теперь он полностью оплатил счет. Мистер Лион был рад этому, но его продолжала беспокоить необходимость что-то сделать с деньгами. А пока что он положил шкатулку обратно в тайник, поставил на место половицу и пошел за шляпой.

— Мистер Уорбург, если кто-нибудь спросит, скажите, что я в «Кофейне Бэра».

— Да, мистер Лион, — ответил помощник.

Мистеру Лиону не было нужды объяснять что-либо. Все знали, что в «Кофейню Бэра» идут с вопросами или трудностями. Там всегда найдется человек, способный дать дельный совет о том, как поступить с кругленькой суммой. А если он сам не знает, то уж наверняка скажет, к кому обратиться.

Перед тем как уйти, он взглянул на напольные часы. Несмотря на недовольство Перси Гренвилла (мистер Лион был уверен, что механическую поломку легко устранить), это было одно из прекраснейших произведений его мастерской. Они были выше и шире обычных часов: когда лорд Гренвилл перестраивал свою библиотеку, он расширил ее, поэтому для комнаты потребовались часы большего размера, чем ранее. Таким образом, у работников мистера Лиона появилась возможность проявить свой талант во всей полноте.

Отполированный до блеска корпус из красного дерева пламенел, как закатное солнце. Его купол был выполнен в виде пагоды — лорд Гренвилл увлекался искусством Востока. Жемчужно-белый циферблат оттеняли тончайшей работы миниатюрные латунные стрелки и римские цифры, ярко выписанные черным. По углам циферблат был разукрашен цветами, а венчал его изогнутый аркой люнет с тремя рисунками, изображавшими фазы Луны: улыбающееся круглое лицо — степенная мисс Полнолуние; кораблик, плывущий по темным волнам, — убывающая Луна; ярко освещенный сельский пейзаж — растущая, набирающая силы Луна.

Внутренний механизм (система гирь и маятника) был разработан с величайшим тщанием; странно, что часы остановились так скоро. Странно было и то, что лорд Гренвилл попросил сына принести их в лавку. Обычно мистер Лион посылал нескольких работников в резиденцию лорда, и они чинили часы на месте. Он не мог взять в толк, почему лорду Гренвиллу вздумалось отправить часы в лавку. Но причуды аристократов часто не поддаются объяснению. Например, он никогда не понимал, как лорды и леди могут получать удовольствие, охотясь на животных, — однако же именно так многие из них проводили зиму. Поэтому мистер Лион решил отложить осмотр часов до утра и заняться более срочными делами. У него на руках была полная шкатулка денег, которые надлежало куда-нибудь поместить, — и, закрыв за собой заднюю дверь, он поспешил к «Кофейне Бэра».