Увиделось цветущая сложность Другого человека. Вслушаться бы в Другого, чутко, бережно, а то сразу — борьба, победа.

Не понимаю Другого. Вся вежливость человеческая призвана смягчить это непонимание, в противном случае ужимки приличий оказались бы излишними. Но иногда Другие приоткрываются душе моей. Вот нигерийские женщины с подбритыми лбами; сколько ласки, терпения, силы в их глазах, сколько чистого чувства и спокойного понимания. Вот тот башкир в старо-прежней деревне, который пел, лежа в телеге один под звездами. Соседи украдкой слушали. Или сон про калмыцкий праздник, красные бархатные с золотом одежды, легкость, радость, нежное веселье. Или два народных певца-казаха на старой выцветшей фотографии, их чистые души, видные в повороте головы, в лицах. Или рассказ старой армянки о том, как в детстве она ехала с родителями в горах ночью, и боялась низкого черного звездного неба. Или, наконец, приуставший мужчина в толпе у метро и то явственно-духовное над его головой. А вчера вечером меня обогнала собака. Мы шли против холодного ветра в неуюте темного тротуара. Стало жалко ее, рука потянулась дать ей печенья, но собака не взяла. Не себя надо ставить на место Другого, а увидеть его в его бытии, его пространстве. Это труднее жалости.