Сцена 1

Вячеслав в джинсах и рубашке с закатанными до локтей рукавами, обутый в домашние шлепанцы, сидит на диване с гитарой в руках; перед ним на стуле — раскрытая общая тетрадь.

Вячеслав. Ну-ка, еще раз. (Поет, аккомпанируя себе на гитаре).

Ну, и как, Вячеслав Павлович, вы находите? Недурно, а? (Другим голосом). По-моему, все о, кей. Вы — просто гений. (Полушепотом в сторону). Для удобрений… Ну, ладно, аплодисменты потом, поехали дальше. (Заглядывает в тетрадь, читает про себя, водя пальцем по странице, затем продолжает петь).

(Останавливается, делает нервный жест). Нет, не так! (Поет снова, более энергично).

Ну, вот, это уже лучше. Вот так, Вячеслав Павлыч, песни сочиняют! Это вам не дерьмо собачье, это песня. Ладно, как там у нас дальше? (Снова заглядывает в тетрадь, водя пальцем по странице, и снова продолжает петь).

Когда он поет последнюю фразу, из задней двери входит и останавливается на пороге  Валентина Васильевна . Она в деловом костюме, но разута; в руках у нее — тяжелая сумка.

Валентина Васильевна. Привет, сынуля!

Вячеслав (обрадованно). Ма-амочка пришла! (Откладывает гитару, вскакивает, бежит к матери, отбирает у нее и ставит на пол сумку, обнимает и целует мать). Привет, ма!

Валентина Васильевна. Почему ты с гитарой?

Вячеслав. Мам, я сегодня на работе песню сочинил. «Песенка Дон-Кихота»! Как тебе это? Аранжировку пробую.

Валентина Васильевна. Опять песни! Милый мой, тебя с этими песнями снова выгонят!

Вячеслав. Мама, я уже ушел оттуда.

Валентина Васильевна. Как «ушел»? Совсем, что ли?

Вячеслав. Да.

Валентина Васильевна. Ну почему, почему ты опять ушел?

Вячеслав. Можно, я не буду отвечать?

Валентина Васильевна (с болью и укором). Славка-Славка, ты — как ребенок, ей-богу! Когда ты, наконец, повзрослеешь?

Вячеслав (ноющим голосом). Мам, ну не могу я там работать!

Валентина Васильевна. Опять в грузчики хочешь? Ведь отец тебя по знакомству устроил, второй раз не пойдет — ты же знаешь!

Вячеслав. Мамочка, ну не ругайся! (Снова целует ее).

Валентина Васильевна. Ох, и лизун ты! (С отчаянием). Опять отец пилить будет за тебя: не мужчина, скажет, а черт знает что.

Вячеслав (обиженно). Ну что ты все — «отец» да «отец»! А если мне нравится тебя целовать? Я взрослый человек и буду делать то, что хочу! Если отцу не нравится — это его проблемы. (Смягчаясь). Пойдем, мам, сядь, отдохни, а я тебе спою.

Валентина Васильевна. Некогда мне сидеть, сынок. Ты хлеба купил?

Вячеслав. Нет.

Валентина Васильевна (взрывается). Вот иди сейчас же и купи!(Берет сумку и уходит в заднюю дверь).

Вячеслав (вслед ей). Сейчас схожу! (Вместо того, чтобы идти, снова садится на диван, берет гитару и тихо, задумчиво играет).

Немного спустя  Валентина Васильевна , уже переодетая в легкий домашний халат, снова заглядывает в дверь .

Валентина Васильевна (строго). Ты еще не ушел?.. Кстати, когда ты будешь готовиться в университет? Ты ж нам обещал!

Вячеслав (отвечает вяло, продолжая играть на гитаре). Ну, обещал. (С решительной интонацией). Мама, я не хочу в университет!

Валентина Васильевна (решительно проходит в комнату, берет стул, предварительно сбросив с него на диван тетрадь  Вячеслава , опирается руками о спинку стула, затем, в продолжение разговора, садится на него) . Опять не хочешь? А что ты будешь говорить отцу? Опять — пыль до потолка?

Вячеслав (откладывая гитару). Мама, мне надоело жить по вашим правилам! Я самодостаточен, понимаешь?

Валентина Васильевна. Это не наши правила, сынок, это правила общечеловеческие. Пока ты молод, ты должен учиться. Это даже дети животных знают — посмотри, как они торопятся постигнуть науку жизни. Ты и так уже сколько лет пропустил — все нам с отцом головы морочил: горный тебе не подошел, пединститут не понравился! Ты пишешь, ты рисуешь, сочиняешь песни — все это очень мило, но взрослому человеку, Слава, надо иметь приличную профессию и уметь зарабатывать на хлеб!

Вячеслав. Я не люблю, мама, просто зарабатывать — мне это противно.

Валентина Васильевна. Хочешь быть вечным нахлебником у нас с отцом? Но, во-первых, это безнравственно, а, во-вторых, мы ведь не вечны.

Вячеслав (понемногу распаляется). Ради Бога, чего тебе надо? Да, я не люблю поденщину — но я же от нее не отказываюсь! Я найду себе работу, так что, пожалуйста, не укоряй меня вашими милостями!

Валентина Васильевна. Сынок, но зачем же, с твоим-то интеллектом — грузчиком, лаборантом? Закончи вуз!.. Плохо, что мы с папой так и не настояли, чтоб ты тогда закончил. Нам стыдно, что у нас сын — неуч.

Вячеслав. Ничего, что-нибудь когда-нибудь и из меня получится… Почему вы мне тогда не разрешили в художественное училище?

Валентина Васильевна. Сынок, мы хотели, чтоб ты закончил нормальную среднюю школу.

Вячеслав. Теперь вам хочется, чтоб закончил еще и «нормальный» университет?

Валентина Васильевна. Я понимаю, тебе сейчас трудно рядом с семнадцатилетними, но превозмоги себя!

Вячеслав. Да не в этом дело! Просто как представлю опять эту ученую похлебку — да каплями! Ничего он мне не даст, ты же знаешь!

Валентина Васильевна. Он даст тебе диплом. Без бумажки ты букашка, и ты это знаешь!.. Ну нельзя нынче, Слава, без диплома! Вон твой одноклассник Виталий: серенький, средненький — а закончил потихоньку вуз, зарабатывает себе деньги, и неплохо, по-моему, зарабатывает! Разве это мешает человеку? А где вы, высоколобые, которые блистали в классе? Один в трубу дует в занюханном оркестре; ты вот — комнатным философом становишься. У тебя даже приличной девушки нет — они шарахаются от твоих заумных монологов и от твоей бесперспективности!

Вячеслав (вскакивает и возбужденно ходит по комнате, энергично при этом жестикулируя). И все равно я, мама, не хочу жить по заданной программе! Опутали себя правилами, приличиями, превратились в марионеток, в роботов — и ты с ними? Ты же умная, мама!.. Не хочу, не хочу! Я хочу, чтоб моя жизнь была экспромтом, актом творения, в ней огонь должен гореть, огонь души, любви, дружбы! Пусть ошибки, пусть глупости — но аромат жизни, мама — он должен окружать нас, иначе зачем она, такая? Аромат, мама, а не зловоние! А вы, с вашими дипломами, диссертациями, придали вы ей хоть чуточку красоты? Так на фига мне этот ваш диплом? Чтобы научиться лгать, притворяться, повторять глупости? И, потом — эта гонка за зарплату, за квартиру, за машину! Я не хочу, я не желаю в этом участвовать!

Валентина Васильевна (укоризненно качает головой). Славка, ну нельзя же так по-детски смотреть на жизнь! Да, пока ты молод, это, может, действительно скучно, но когда у тебя появятся семья, жена, дети…

Вячеслав. Да зачем мне такая жена, которая меня не поймет? Каждый день говорить с ней, ложиться с ней в постель?.. Кошмар!

Валентина Васильевна. Все так думают, пока петушок не клюнет.

Вячеслав. Да я лучше застрелюсь, повешусь!..

Валентина Васильевна. Не зарекайся! Зачем глупости молоть?

Вячеслав. Ах, мама, ты еще не знаешь, какие глупости приходят мне в голову.

Валентина Васильевна (ядовито). Знаю! Ты больше сиди над дневниками и больше всякие гадости там пиши! Это же ужас, что ты там пишешь: матерщина, непристойности… Волосы дыбом!

Вячеслав (строго). Ты опять в мои дневники лазила? Я тебя сколько просил!

Валентина Васильевна. А ты больше их разбрасывай! И вообще, в тетрадях пишут их, а не на клочках всяких!

Вячеслав. Я не для тебя их пишу, а для себя — это мои будущие повести и романы!

Валентина Васильевна. Знаешь, что я тебе скажу? Не след нести туда все, что на ум взбредет — тебе самому потом стыдно будет.

Вячеслав. Нет, мама! Пусть я гадкий, порочный, похотливый — но я буду честным, я не собираюсь ни лгать себе, ни лицемерить и ни трусить ни перед кем, как это делаешь ты, как отец, как вы все!

Валентина Васильевна (гневно). Знаешь что? Ты еще не жил, ты жил под крылышком — какое право ты имеешь нас с отцом учить и разоблачать? Ты еще сопляк, между прочим!

Вячеслав. Почему у тебя вместо доводов — одни оскорбления, а? И почему это я не имею права говорить, что думаю? Опять ты меня учишь лицемерию? И почему ты меня укоряешь вашим хлебом? Придет время — все отдам!

Валентина Васильевна. Ну почему ты такой, а? Говорить с тобой — это же какие нервы надо иметь! (В голосе ее слышатся слезы). Я, между прочим, работала целый день, а ты баклуши бил! Пришла, и ты мне нервы — вдребезги! Ой, чадушко! (Голос ее твердеет). И вообще, давай-ка, Дон-Кихот Ламанчский, спускайся на землю и отправляйся за хлебом — больше я тебя слушать не желаю! (Уходит, хлопнув дверью).

 

Сцена 2

Вячеслав  взволнованно ходит по комнате, бьет кулаком по ладони. Останавливается перед зеркалом. Одновременно в зеркале появляется Мальчик , двойник  Вячеслава ; он в школьном костюмчике с белой рубашкой; в одной руке он держит футляр от скрипки, подмышкой другой руки — связанные коньки для фигурного катания; через плечо на тесемке — папка с нотными тетрадями.  Мальчику трудно стоять неподвижно — во время диалога он то серьезен, то корчит рожицу, то крутит пуговицу своего костюмчика, то чешет ногу об ногу.

Вячеслав (как старому знакомому). А-а, это ты? Привет!

Мальчик (доброжелательно улыбаясь). Я. Привет!

Вячеслав. То есть ты — это я, только маленький.

Мальчик. Нет, ты — это я, только большой.

Вячеслав (с напускной строгостью). Ладно, кончай софизмы.

Мальчик. Чего?

Вячеслав. Со-физмы. Приколы, говорю, кончай! Как живешь?

Мальчик. Ничего, нормально.

Вячеслав. Ничего — или нормально?.. Чем занимаешься?

Мальчик. Да-а, всем: читаю, рисую, на скрипку хожу, на фигурное катание.

Вячеслав. Да, нагрузочки! Мамочка это любит.

Мальчик (запальчиво). А я маму люблю, понятно?

Вячеслав. Знаю!.. Она все еще читает тебе перед сном?

Мальчик. Читает.

Вячеслав. И целует в закрытые веки, и ты уходишь в сон, как в сказочную страну?

Мальчик. Целует. И папу я люблю — я всех люблю!

Вячеслав. Да-а, брат, золотое время. А я вот, кажется, уже никого не люблю.

Мальчик. И маму?

Вячеслав (кивает головой). Перегорело. Отца просто уже видеть не могу, и с мамой вот — совсем враги стали. В упор не видит, что я взрослый, понимаешь? Ей еще молодой побыть охота, а я у нее такой большой и неудобный. (Усмехается). Самец. Самому противно. И мне эти ее воспитательные порывы — во! (Чиркает пальцем по горлу). Срываюсь иногда. Стыдно!.. Такие, брат, дела… (Грозит пальцем). Знаю, как ты хочешь: скорей бы — взрослым, да?

Мальчик. Конечно! Взрослым — хорошо.

Вячеслав. Не торопись, держись там дольше… (Далее — тихо и задумчиво, скорее — себе самому). Это же сплошной сладкий сон: все — добрые, всех любишь, мира до тебя не было, и весь такой яркий — глазам больно; ни скуки, ни смерти. Даже думать не надо. Знаешь, как это здорово — не думать?.. Ну ладно, мне за хлебом идти… За хлебом-то бегаешь?

Мальчик (с досадой). Да бегаю!

Вячеслав. Побежали?

Мальчик. Да мне на скрипку, урок сдавать.

Вячеслав. Ладно, сдавай, я побежал. Заглядывай. Мне без тебя скучно.(Машет ему рукой).

Мальчик (тоже машет рукой). Пока!

Вячеслав отходит от зеркала. Одновременно исчезает и  Мальчик. Вячеслав уходит в боковую дверь, тотчас возвращается уже со спортивной сумкой в руке и уходит в заднюю дверь.

Затемнение  

 

Сцена 3

Слева на авансцену выходит  Жанна ; она — в хорошо сшитом платье, в туфлях на высоком каблуке, с красивой дамской сумкой. Из-за сцены ее окликает  Вячеслав : «Жанна! Подожди!»  Жанна останавливается и ждет. Из-за сцены слева выбегает  Вячеслав.  Он в той же одежде, что был дома, только обут в кроссовки и со спортивной сумкой на плече.

Вячеслав (широко улыбается; он слегка запыхался). Привет!

Жанна (с достоинством). Привет.

Вячеслав. Ну, ты пилишь — еле догнал.

Жанна. Некогда.

Вячеслав. А я за хлебом иду, вижу издалека — вроде, ты. Давно не виделись.

Жанна. Давно.

Вячеслав. Ты, как всегда, неотразима.

Жанна. Леща кидаешь?

Вячеслав. Честное слово — клянусь своим будущим. Единственным, что у меня есть. (Мнется, не зная, о чем дальше говорить). Как жизнь?

Жанна. Нормально, спасибо. (Улыбается). Затем и догнал, чтоб спросить?

Вячеслав. Да нет. Нам что, уже не о чем и говорить? Может, пройдемся? Ты куда?

Жанна. Маму проведала. В аптеку вот надо, лекарство ей купить.

Вячеслав. Разве ты не тут теперь живешь?

Жанна. Нет.

Вячеслав. А я думаю: чего это тебя не видать? Все глаза проглядел. Пойдем? (Берет ее под руку).

Далее во время диалога они прогуливаются по авансцене; увлекаясь разговором,  Вячеслав бросает ее руку, иногда забегает вперед, пятясь задом, горячо жестикулирует.

Вячеслав. Как тебе работается? Дети не замучили?

Жанна. Тяну лямку, как все. Благо двухмесячный отпуск летом — успеваешь отдохнуть. Да нравится работа! Школа, видно — моя судьба.

Вячеслав. Ты серьезная стала.

Жанна. Так ведь жизнь научит и пироги есть… А ты как? Чем занимаешься?

Вячеслав. Ничем пока.

Жанна. Универ закончил?

Вячеслав (мотает головой). М-м.

Жанна. Странно! Ты такой способный был: мальчик с будущим. Светился весь.

Вячеслав (смеется). А я и сейчас свечусь — разве не видишь?(Серьезнеет). Да неохота эту их ученую жвачку жевать. Вся их мудрость мне уже известна.

Жанн. Ой, Славка, ты так и остался хвастунишкой: всё-то ты знаешь!

Вячеслав. А я и в самом деле всё знаю.

Жанна усмехается и горько качает головой.

Вячеслав. Ну, хорошо, не всё. Так за то время, что я потеряю там, я узнаю больше.

Жанна. Слава, милый, все лентяи так говорят.

Вячеслав. Жанка, я же не фуфло, я умею работать над собой, и сил полно. Куда их девать? Протирать штаны? Меня только на год хватило.

Жанна. А диплом?

Вячеслав. Ты прямо как моя мама.

Жанна. Твоя мама, наверное, права… А я на тебя, помню, как на небожителя смотрела: из такой семьи, в курточках красивых, с «дипломатом» в руке. Ты ведь музыкой интересовался, да с такими загибами: то музыка барокко, то рок вдруг самый крутой. Всё интересуешься?

Вячеслав. О, это уже далеко! Хотя, знаешь, идешь иной раз по улице: грязь кругом, рожи пьяные, и вдруг — мелодия! Как резанет, и всё, поплыл: каждая клеточка дрожит, над пьяными нимбы светятся, а вместо грязи — алмазы россыпью!

Жанна. Красиво… Ты ведь рисовал хорошо.

Вячеслав (с вызовом). А я, может, тебя хотел покорить! Такая неприступная была!

Жанна. Я? Неприступная? (Смеется). Ну, даешь! Стыдно вспомнить — такой опытной хотела казаться. Курить взялась… Кошмар!

Вячеслав. Ты и была опытной.

Жанна. Ну уж… Да и ты не таким уж лопушком был!

Пауза.

Вячеслав (останавливается, показывает рукой вдаль). Смотри, какая перспектива! Этот ритм домов, эти тополя — какие они налитые силой, да? Как кованые стоят! И — небо. И эти переходы! Холмы вдалеке, переливы света… Люблю нашу улицу — никуда не хочу уезжать! Здесь ведь жила ты. Слышишь?

Пауза

Жанна. Почему ты не стал художником?

Вячеслав. Спроси лучше, кем еще я не стал.

Жанна. А как же ты?.. (Запинается).

Вячеслав. Что? Как добываю на хлеб, хочешь сказать?

Жанна. Да.

Вячеслав. А папа с мамой есть. Иногда сам кое-что добываю.

Жанна. Но как же?.. А состарятся?

Вячеслав (хохочет). Я состарюсь раньше их. Они у меня такие бодрячки — долго скрипеть будут.

Жанна. Зачем ты так? Не стыдно?

Вячеслав (усмехается, отрицательно мотает головой). М-м… Тебе ведь не их жалко… А помнишь, как мы с тобой?..

Жанна. Зачем вспоминать?

Вячеслав. Нравится. (Торжествующе). И я был у тебя первый!

Жанна. Не надо. Зачем?

Вячеслав. А я буду!.. Как у тебя сейчас?

Жанна. Это, вежливость, или как?

Вячеслав. «Или как».

Жанна. Нормально.

Вячеслав. Ты его любишь?

Жанна. Зачем тебе?

Вячеслав. Да, действительно незачем — я же человек неопределенных занятий, без диплома… А стихи помнишь?

Жанна (резко). Что ж я, склеротичка?.. Ну, а как у тебя в сердечном плане? (Делает ударение на слове «у тебя»).

Вячеслав. Никак.

Жанна. Странно. Такой видный, умный. Девчонки от тебя, как теперь говорят, тащиться должны. Ленишься, значит?

Вячеслав. Ты меня прости, но на правах первого любовника — если откровенно: мне до сих пор, как тогда, половой акт — лишь довесок к состоянию. А если сам по себе — то это просто конвульсии, купание в сыром и склизком…

Жанна (возмущенно). Хватит! Стань монахом — теперь это просто!

Вячеслав. А куда тестостерон деть?.. Нет, радость моя, монастырь — слишком просто. Хочу выстоять здесь… (Далее продолжает страстно и торопливо). Жанна, я помню тебя. Я отравлен тобой, понимаешь? Всё — как вчера: вкус на губах, осязание пальцев, звук твоего имени, запах волос, шеи, груди — все помню! Но главное — как я парю над бездной! Падение — да, такое страшное, сладкое, но и парение!.. Я не могу повторить это — всё не то, женское тело кажется мясом: сытое тело — оно же мясом пахнет, Жанна! Ничего не могу поделать — этот запах меня преследует: он в моих ноздрях, руки им пахнут!

Жанна. Перестань, я не хочу слушать! Ты безумец!

Вячеслав. Да, безумец. Такое ощущение, что я потерял лицо, имя — потерялся в этом мире, понимаешь? Хожу и ищу себя. До того растворился, что всё болит, когда кому-то больно. Но я тихий безумец: я ж никому не мешаю, никого не убил.

Жанна. Я не хочу, я боюсь тебя слушать. Уйди, а? Я тебя прошу!

Вячеслав. Жанна! Мне нужна ты! Неужели ничего не помнишь?

Жанна. Отстань! (Останавливается и резко поворачивается к нему, глядя глаза в глаза). Мало ли что я помню? Я помню все: помню вкус мороженого, шоколада, клубники в детстве, например, помню, как отец целовал, как колола его щетина — но отца уже нет, нет детства! Ты понимаешь? Ничего нет, все уходит! Надо жить, дурачок такой, а не дразнить себя тем, что было и прошло! (Сама берет  Вячеслава под руку и ведет дальше).  Ты же еще не мужчина, Славка. Найди себе девицу — вон их сколько: табуны, стада, — ты же здоровый, сильный, тебе это — тьфу! — а не ходи за мной и не лей слезы о том, что было. Всё, проехали!

Вячеслав (резко останавливается, оборачивается к  Жанне и говорит возбужденно).  Ну не могу я, Жанка, найти — они утратили тайну; честное слово, они мне кажутся спрутами с щупальцами и присосками — ловить жертвы! Там ничего нет, только зоология и инстинкты!

Жанна (смеется, укоризненно качая головой). Славка, Славка, до чего ты дошел!

Вячеслав. Смешон, да?.. А помнишь, как читали друг друга по глазам, по касаниям?.. Я могу быть только с тобой! Или с твоим двойником. Я пройду мир и найду его — ведь бывают же?

Жанна. Не бывает, Славик. (Она касается ладонью его щеки; он берет ее ладонь в свои и подносит к губам). Бедный мальчик. (Меняет тон, говорит резко). Не ходи за мной, не делай глупостей, обещай мне.

Вячеслав. Раз так хочешь — обещаю. (Грустно улыбаясь, шутливо прикасается указательным пальцем к губам, затем чиркает им по горлу).

Жанна. Жизнь такая долгая! Надо учиться терпеть.

Вячеслав. Да на черта мне такая жизнь!

Жанна. Ну-ну, не надо. (Грозит ему пальцем, затем берет под руку и ведет дальше, терпеливо убеждая при этом). Может, у тебя и в самом деле блестящее будущее? Не знаю. Но что ты мне можешь дать? А у меня муж, сын, которого я люблю. И роль любовницы, этакой Музы бедного гения, меня не соблазняет. Мне жить, Славка, надо, жить сегодня. Женская доля — она ж такая короткая: ты еще восторженный мальчик, а я уже баба… Тебе пахать надо, работать как следует.

Вячеслав (обиженно). А я не работаю? Откуда тебе знать, как я живу? Что вы на меня все как на дебила смотрите?

Жанна. Вот и работай. (Загадочно улыбается). А сделаешь что-нибудь путное — встретимся, и покажешь, на что способен, ладно? А пока, Слава, извини, мне надо бежать. Пока, пока! (Чмокает его в щеку и быстро уходит).

 

Сцена 4

Вячеслав , задумавшись и опустив голову, медленно проходит по авансцене. Навстречу ему —  Виталий ; он невысок ростом, широк в плечах и склонен к полноте.

Виталий (оживленно). Вяч, привет! (Протягивает Вячеславу руку). Слушай: смотрю, ты вроде как с Жанкой гулял?

Вячеслав (безучастно). Да.

Виталий (смеется). Заторчал на нее? Ну, прямо тротуар до дыр протерли: туда-сюда, туда-сюда! Дай, думаю, накрою вас тут… Как она?

Вячеслав. Да давно не виделись, «за жизнь» поговорили. Замужем, мужа любит.

Виталий (хохочет). Вот заправила она тебе мозги! Они ж давно разбежались!

Вячеслав. Врешь!

Виталий. Ну, хорошо, не так давно — месяца два.

Вячеслав. Да ведь брешешь!

Виталий. Чего ж брешу, если я ее Олега, как вот тебя, знаю? Ну не пошло у них, с самого начала не пошло! Зачем мне, интересно, врать?

Вячеслав. Странно… А что ж она тогда?..

Виталий. Ну, ты и простой! Значит, не кадр — они ж за версту чуют, где пожива… Да не бери в голову!

Вячеслав. Но ведь жалеет, что не может встречаться!

Виталий. Кино! Они же все, Вяч — дай Бог какие актрисы!.. А жена бы — вот такая! (Показывает большой палец). И тут, и тут (показывает на грудь и бедра) — всё при ней, с гонорком — такая чуть что налево не побежит. Универ закончила, квартира своя, у матушки квартира шикарная: папочка-то у нее шишкой был… Чего моргаешь — ты ж ее отоваривал?

Вячеслав. Я? Нет!

Виталий (хлопает  Вячеслава по плечу).  Брось темнить, мы же знали! Ну да дело прошлое… Как ты? Не женился?

Вячеслав. Нет. А ты?

Виталий (хохочет). Поищи дураков! Мне только такая, как Жанка, нужна. Дорогу не перебежишь, если займусь?

Вячеслав  деланно равнодушно мотает головой.

Виталий. Чего такой малохольный?

Вячеслав. Да-а… Пройдет.

Виталий. Все пишешь?

Вячеслав. Пробую.

Виталий (иронически). Ну, давай-давай. Гордиться тобой будем — ты ж у нас в гениях ходил!

Вячеслав. Ладно, не подначивай. Ты-то как?

Виталий (снова хохочет). С хлеба на водку. Братец двоюродный на фирму пригласил, раскручиваем. Хожу вечерами в спортзал, качаюсь. Во, видал? (Напрягает бицепс, хлопает по нему ладонью). Во! (Напрягает брюшной пресс, бьет по нему кулаком).

Вячеслав (усмехается). Что, помогает фирму раскручивать?

Виталий. Зачем? Радость от мышц, здоровье! Девки это любят.(Критически оглядывает фигуру  Вячеслава ).  Тебе бы тоже не мешало качнуться, а? Давай?

Вячеслав (качает головой). М-м. Ты знаешь, как увижу накачанного — почему-то вспоминаю ободранных быков на бойне. Не был?

Виталий. Может, и был.

Вячеслав. Не был, значит.

Виталий. А ты что там делал?

Вячеслав. Рисовал. Я ж в художке учился.

Виталий. Всё успел!.. Слушай, мы с тобой как-то разошлись. Надо бы скучковаться, а? Давай, сходим на дискотеку?

Вячеслав (качает головой). М-м.

Виталий. Брось! Зачалим по телке, на тачку — и ко мне на дачу, а? Отоваривать по очереди. По фуфырю возьмем. Как тебе проект?

Вячеслав. Нет. Возьми, Вит, другого.

Виталий. Ты — самый подходящий! У меня — ты же знаешь — как у Суворова: пришел, увидел, и — на четыре кости! (Хохочет). А у тебя — подход. Вдвоем-то бы мы — о, таких бы дел наделали!

Вячеслав. Устарел я, Вит, для этих скачек.

Виталий. Ну, ты даешь! Ты что, и дел с ними уже не имеешь?

Вячеслав. Имею. Но не люблю толкотни.

Виталий. Слушай: новый проект выдаю! У меня тут кадр на дискотеке, Нинка. Хошь, познакомлю? Закачаешься — такая мясная девка: что тут, что тут (снова показывает на грудь и бедра) — во! (Показывает большой палец).

Вячеслав. Так сам и занимайся.

Виталий. А-а! (Машет рукой). Ломается, как мятный пряник, принца ждет. Зачем тогда, падла, сюда идешь? Сиди дома, играй в куклы! Первый раз такой прокол. Пацанка, дурочка. Надо ее отоварить. Доступ к телу до двадцати четырех.

Вячеслав. А потом?

Виталий. Потом — в распоряжение папы с мамой. Займись — как раз по тебе!

Вячеслав молча качает головой.

Виталий. По Жанке, да?.. Плюй ты на них — они только на одно годятся!

Вячеслав (вдруг отчаянно машет рукой). Ладно, пошли! Забегу домой, переоденусь — и айда!

Виталий. Вот это — дело!

Виталий хлопает  Вячеслава по руке, и они расходятся в разные стороны.

Затемнение  

 

Сцена 5

Вячеслав входит из задней двери в комнату, уже в шлепанцах, с сумкой на плече.

Вячеслав (громко кричит). Мама, хлеба я не купил!

Валентина Васильевна (входит следом из задней двери. Она в кухонном переднике. Спрашивает строго). Почему не купил?

Вячеслав. Закрыто уже.

Валентина Васильевна. Почему на Нижнюю не сбегал?

Вячеслав. Там тоже нет.

Валентина Васильевна (грозит пальцем). Слава!

Вячеслав. Ну, не бегал, не бегал.

Валентина Васильевна. Как я тебя кормить буду?

Вячеслав. Не надо меня кормить — я тороплюсь.

Валентина Васильевна. Что за спешка вдруг?

Вячеслав. С Виталиком пойдем в одно место. Книгу интересную посмотреть у одного книжного жучка.

Валентина Васильевна (пожимает плечами). И что ты с этим Виталиком общего нашел?

Вячеслав. Так я ж говорю: книги, мам.

Валентина Васильевна. Пустой он человечек. Циник, к тому же.

Вячеслав. Зато, мам, с ним я вижу спектр жизни смещенным в красную сторону. Моя сторона — ультрафиолет, ты же знаешь. Исправляю, мам, перекосы вашего воспитания.

Валентна Васильевна. Чем он сейчас занимается?

Вячеслав. О, большой человек! Говорит, брат на фирму устроил.

Валентина Васильевна (вздыхает). Вот видишь: посредственность, а вуз закончил, профессию получил.

Вячеслав. Мам, ну хватит, а?.. Пойду учиться у него жить. А пока мне надо переодеться, извини. (Уходит в боковую дверь).

Валентина Васильевна уходит.

 

Сцена 6

Вячеслав  входит, переодетый в другие, свежие и выглаженные, брюки и рубашку. Застегивая их, подходит к зеркалу. В зеркале появляется  Юноша , двойник  Вячеслава . При внешней схожести с Вячеславом он поуже его в плечах и потоньше в кости. Длинные неопрятные волосы его висят прядками ниже плеч; одет он в майку навыпуск с короткими рукавами и джинсы; на майке — портрет какой-то бородатой личности, джинсы — с демонстративно большими заплатами. Он насторожен и угловат в движениях. Во время диалога с Юношей, Вячеслав  продолжает застегиваться, затем прихорашивается перед зеркалом: всматривается в себя, причесывается, трогает прыщик на щеке…

Вячеслав. А-а, это ты?

Юноша. Я. Не помешал?

Вячеслав. Немного. Да ладно… Все такой же пижончик?

Юноша (обиженно). Не пижончик, а классный пижон. А ты уже зашершавел?

Вячеслав. В каком смысле?

Юноша. В смысле — шерстью обрастаешь. На землю садишься? Поди, босиком уже пробуешь? Или — голым задом?

Вячеслав. Пшел к чёрту!

Юноша. Извини. Думал, ты юмор еще сечешь.

Вячеслав. Ну, положим, обрастаю. А ты, я думал, все еще видишь мир через цветные стекла.

Юноша. Смеешься?

Вячеслав. Уже разучился. Я, брат, много чего разучился: смеяться, плакать, восхищаться. Зато — представь! — научился притворяться взрослым.

Юноша. И еще не кончил с этой занюханной жизнью?

Вячеслав. Как видишь. Притерпелся.

Юноша. Ох, как мне эта ваша жизнь противна! И как так можно: одно и то же, каждый день!

Вячеслав. Тебя что, кто-то обидел?

Юноша. Да не в этом дело! Почему они все тащат меня на аркане: должен, должен! По команде спать, учиться, в театр ходить!..

Вячеслав (усмехается). Да, брат, тяжелая жизнь — в театр ходить.

Юноша. Некогда подумать! Я бы сам все делал! Не насилуйте!

Вячеслав. Но если все время позволять думать — ты только и будешь стоять и думать. Они хотят, чтоб ты достиг автоматизма — так ведь легче.

Юноша. Я не хочу быть автоматом, я личность!

Вячеслав. Но не может же личность долго думать, как надевать рубаху.

Юноша. А я хочу и рубаху надевать, думая — тогда, может, ее и надевать-то не стоит!

Вячеслав. Стоит.

Юноша (безнадежно машет рукой). И ты туда же!

Вячеслав. Знаешь, что я тебе посоветую? Береги психику, пригодится. Дальше — там еще страшней: такие вопросы пойдут!..

Юноша. Какие?

Вячеслав. Тебе все сразу и выложи. Так и жить неинтересно будет.

Юноша. А хочешь, я тебе по секрету — одну гениальную вещь? Сам дошел! Чтобы жить с ними заодно, надо говорить на их занюханном языке, входить в их занюханные проблемы, уметь с ними этот их занюханный алкоголь пить и хохотать над их анекдотами. Тьфу!

Вячеслав. Ну, ты, брат, и суров! А я потихоньку сдаюсь. По всем позициям. Прикинь: стало даже нравиться жить.

Юноша (насмешливо). Как корове на ферме, да? Видал: стоят, жуют, а глаза такие, будто им еще тыщу лет тут стоять. Интересно: как можно жить, не зная, для чего? И ведь живут!

Вячеслав. Коровы, что ли?

Юноша. Да зачем? Люди! И, главное, притворяются, что знают. Вот загадка, а?

Вячеслав. Привычка. Как к новому костюму. Ты просто еще не привык — жмет везде.

Юноша. Как можно к такой чепухе привыкать? Одна за другую цепляется, а убери — и всё: чем себя занять?.. Все говорят: мальчик, мальчик, многого не понимаешь.

Вячеслав. Да пусть говорят, тебе-то что?

Юноша. Ага, а сверлилка? (Показывает пальцем в лоб). Спать-то не дает! Как так можно — без цели? Так и чешутся руки — или себя, или весь мир грохнуть разом, чтоб кончить с этой загадкой!

Вячеслав. Загадка в том, что цели-то нет: ты сам себе и цель, и средство… Ты возбужден. Что-то случилось?

Юноша. Помнишь, как я из дома сбежал?

Вячеслав. Это в который? В первый раз, что ли?

Юноша. Ну, когда Кольку Петрова хоронили — на мотоцикле сбило.

Вячеслав. А-а! Ему ж тоже шестнадцать было?

Юноша. Да я его знал, вот в чем дело.

Вячеслав. Помню, конечно.

Юноша. Такая бессмыслица вдруг — ну некуда деться! Взял, ушел.

Вячеслав. И с милицией привели!.. А матушка-то причем? Она ж поседела тогда! Пойми, дурень: пока ты взрослеешь, она старухой становится — она ж в тебя свою жизнь переливает. Тебе ее не жалко?

Юноша. А чего она смеется надо мной?

Вячеслав. А, может, это ее последняя защита от тебя?

Юноша. В душу лезет: расскажи да расскажи! А как я расскажу? Ей страшно будет!

Вячеслав. А заметь, как она чутка с тобой! У тебя же прощения просит!

Юноша. Я тоже просил!

Вячеслав. И все ж ты с ней по-свински: смеешься над ее слезами, считаешь ее чувства театром.

Юноша (усмехается). Не слишком ли? Это ты уже про себя!

Вячеслав. Не надо грязи! Я ж помню, какой ты был: капризный, нетерпеливый — как старик. Злой, всех поучающий старик. Один отец мог тебя приструнить — ты его одного боишься.

Юноша. Не боюсь!

Вячеслав. Боишься. И ненавидишь. И презираешь. Что сильный, что умеет работать как вол; тебя кормит!

Юноша. Ну, презираю! А кто меня поймет?

В дверь сначала заглядывает, затем входит  Валентина Васильевна. Юноша в зеркале исчезает.

Валентина Васильевна. Ты еще не ушел? С кем ты разговариваешь?(Подозрительно оглядывает комнату).

Вячеслав (продолжая стоять перед зеркалом). Да так, сам с собой.

Валентина Васильевна. Я смотрю, ты часто стал сам с собой разговаривать.

Вячеслав. Я что, кому мешаю?

Валентина Васильевна. Нет, но… Тебе надо сходить к невропатологу.

Вячеслав. Еще чего!

Валентина Васильевна. Что у тебя за привычка спорить по любому поводу?.. Ты собрался — так иди!

Вячеслав. Сейчас.

Валентина Васильевна еще раз подозрительно оглядывает комнату и уходит.  Юноша снова появляется в зеркале.

Юноша. Ушла?.. (Постепенно повышая голос до истерического). Да, я всех презираю: взрослых, сверстников, — всех! Как они сосут взапой эту жизнь! Смотреть не могу на эти их глаза, лица — всё схавать, всё поиметь! А эти всякие способы раздражения эрогенных зон! Так это у вас называется? Всё под себя пристроить готовы, даже Бога!

Вячеслав (громким шепотом). Чего кричишь — опять услышит!

Юноша. Да надоело!

Вячеслав. Всё сказал? Мне идти надо.

Юноша. Положим, всё.

Вячеслав. Какой ты еще дурачок! И это — я, который был рад любому, кто слушает?.. Ты знаешь, а мне даже хочется подражать им: хватать, грести. Нормальным человеком стать… Да, скорей всего, и стану.

Юноша (вздыхает, сокрушенно качая головой). Тебе хорошо, ты уже старый.

Вячеслав (хохочет). Да, брат, старый.

Юноша. Не так, что ли? На целых восемь лет старше!

Вячеслав. Да, восемь лет — это вечность. Особенно если каждый день обжигаешь сердце…

Снова заглядывает  Валентина Васильевна .  Юноша в зеркале исчезает.

Валентина Васильевна. Ты еще не ушел? (Укоризненно качает головой). Возьми трубку. Кажется, твоему Виталику уже невтерпеж.(Продолжает стоять в дверях).

Вячеслав (подходит к телефонному аппарату, снимает трубку). Алло! Это ты? Погоди! (Опускает руку с трубкой и обращается к матери). Ты, мам, все сказала?

Валентина Васильевна. Ухожу, ухожу. (Подозрительно оглядев комнату, исчезает, прикрыв за собой дверь).

Вячеслав (в трубку). Ну, ты чего?.. Были две… книги… Книги, говорю!.. Сейчас посмотрю! (Опускает, но не вешает трубку, уходит в боковую дверь, через некоторое время выходит оттуда с курткой в руках и спортивной сумкой, в которой брякает бутылочное стекло. Подходит к задней двери, выглядывает в нее, снова закрывает. Достает из сумки темную бутылку вина и разглядывает этикетку. В это время в зеркале снова появляется  Юноша .  Вячеслав берет трубку).  Книги называются «Путешествие на Кавказ» Дюма! Две штуки. Хватит?.. Очень интересные книги!.. Сейчас иду! (Вешает трубку, засовывает бутылку в сумку и обращается к  Юноше ).  Что подглядываешь? Нехорошо. Видишь, какой я стал?

Юноша (усмехается). Да-а, старик, кино!

Вячеслав (надевая куртку). А сам-то не кино гонишь?

Юноша. Все гонят, а я рыжий, что ли?

Вячеслав. Но ты же — не все? Ты ж не испорчен еще, еще готов чисто дружить, любить… Столько задатков!

Юноша. С кем дружить-то? В нашей компании главное — чтоб все ржали, чтобы только смешно было.

Вячеслав. Не ной. Ты ж занят хорошим делом: книги, музыка. Чего тебе еще?

Юноша. А куда деться? Эта ваша жизнь, где хочешь достанет! Тошнит уже от нее! Только и могу быть с дневником да с музыкой.

Вячеслав. Неужели так всё плохо?

Юноша. Н-нет, есть к-кое-что.

Вячеслав. Что, например?

Юноша. Н-ну, девушки.

Вячеслав. Как у тебя с ними? Ты уже?..

Юноша (смущенно опустив глаза). Нет. Еще нет.

Вячеслав. Неуверен?

Юноша (запальчиво). Не в этом дело!

Вячеслав. Ну, ладно… Вот видишь: не всё просто в этом мире.

Юноша (вздыхает). Ты сильно взрослый. С тобой скучно.

Вячеслав. А чего пришел?

Юноша. Одиноко.

Вячеслав. Ничего, и мне одиноко. Зато какой эфир для полетов! Просто надо не ныть, а крылья отращивать. А тебя, дурачок, тянет пока только пить, травку смолить, девки развязные. (Возмущенно). Кино мне тут гонишь, тошнит тебя, видишь ли, от грязи!

Юноша. Какой ты зануда!

Вячеслав. Но ведь все, что тобой было, стало мною, непонятно? Ничего даром не бывает, даже сыр в мышеловке — за все, дружок, надо платить, и платить жизнью. Вот так-то! Ладно, я побежал. Чао! Держи хвост пистолетом!

Вячеслав  отворачивается от зеркала.  Юноша исчезает.

 

Сцена 7

Вячеслав хватает сумку, брякающую стеклом, идет к задней двери и сталкивается в дверях с Павлом Степановичем. Павел Степанович одет в светлый костюм и белую рубашку с галстуком; из-под расстегнутого пиджака заметен солидный живот.  Вячеслав  отступает, пропуская  Павла Степановича  в комнату.

Вячеслав. Добрый вечер, папа. Сегодня ты рано.

Павел Степанович. Привет. Спешишь?

Вячеслав. Да. Товарищ пригласил книги посмотреть.

Павел Степанович. Может, подождет? Хочу поговорить с тобой. Как у тебя с работой?

Вячеслав (тихо). Ты же уже знаешь? Я бросил работу.

Павел Степанович. В чем причина, можно узнать?

Вячеслав. Не хочу объяснять. Конфликт.

Павел Степанович. И что ж ты намерен? В университет поступать?

Вячеслав. Нет.

Павел Степанович. Учиться не хочешь, работать — тоже…

Вячеслав. Я хочу работать. Писать.

Павел Степанович (раздражаясь). Но это ж не работа! То, что ты пишешь, или там на гитаре бренчишь, никому не нужно и не интересно, кроме дебилов из подъезда. Заработай хотя бы сто рублей этим, и я поверю в твои способности. Мы с матерью, конечно, в состоянии тебя прокормить, но это будет безнравственно и с нашей, и с твоей стороны. Ты ведь уже взрослый человек.

Вячеслав (тихо). Не надо меня кормить.

Павел Степанович. Сиди, пиши вечерами, пусть это будет твоим хобби, а днем будь здоров трудись.

Вячеслав. Вечерами я и так занимаюсь.

Павел Степанович. Чем? Что-то я не вижу.

Вячеслав. Стараюсь совершенствовать то, что дала природа — разве это не дело?

Павел Степанович. У тебя на все есть возражения, причем самые демагогические. Вот куда ты сейчас? Сиди и занимайся.

Вячеслав. Я же сказал: меня ждет товарищ, я обещал. (Делает нетерпеливое движение, при этом раздается бряканье бутылок в сумке, которую он держит).

Павел Степанович (настораживается). А что у тебя там? Бутылки?

Вячеслав. Извини, пап, но я бегу! (Еще раз брякнув бутылками, он исчезает за дверью).

Павел Степанович (кричит, стоя в двери и глядя вслед ему). Вернись!.. Вот стервец, убежал!

В дверях появляется  Валентина Васильевна .

Павел Степанович (кричит на нее). Вот твое слюнтяйство! У него бутылки в сумке — он же пьянствовать пошел!

Валентина Васильевна. Павлик, ну не надо так, успокойся! Пойдем ужинать. У него там сухое вино, я же знаю.

Павел Степанович. Знаешь? Он хранит дома, в тайне от нас вино? Вот до чего твое мягкосердечие доводит — он же в тряпку превращается, в слизняка! Такие, к твоему сведению, и кончают алкоголизмом, наркоманией и гомосексуализмом! Ты же знаешь, как я презираю такой тип мужчин!

Валентина Васильевна. Ну, успокойся, прошу тебя! Я знаю, ты сам для себя идеал, но не надо так третировать сына! Он хороший мальчик. Да, ему не хватает характера, его легко сломать — нам надо поддерживать его, а не воевать с ним!

Павел Степанович. Зря, зря я позволил тебе не рожать кучу ребятишек! Если один — неудачник, так хоть двое-трое остальных будут людьми, не так обидно за ошибку!

Валентина Васильевна. Не говори так про Славика, я тебя прошу! Никакой он не неудачник — он в самом начале пути, из него все еще может получиться. Пойдем, Павлик, пойдем ужинать. (Уводит его).

Затемнение

 

Сцена 8

Вспыхивает уличный фонарь в левой стороне авансцены. К нему быстро выходят слева возбужденные Вячеслав и Нина , некоторое время в течение диалога стоят под фонарем, затем не спеша идут по авансцене вправо в сторону скамейки.

Нина — юная девушка в светлых блузке и юбочке, которые настолько символичны, что руки ее, плечи, верхняя часть груди и спины обнажены, а юбочка едва прикрывает пах. На ногах у нее — белые босоножки на очень высоких каблуках и толстой подошве.

Вячеслав. Тебя что, так и зовут — Нинон?

Нина. Ну.

Вячеслав. Или все-таки — Нина?

Нина. Можно и так. Но «Нинон» — красивее.

Вячеслав. Слушай, божественное создание — как ты танцуешь! Как движешься! Училась танцам, что ли?

Нина. Не-а.

Вячеслав. А я, знаешь, сто лет на дискотеке не был. Какой серый маскарад! Столько отрицательной энергии выбрасывается!

Нина. Мне ничо, интересно.

Вячеслав. Ужасно смешные поскакушки. Часто тут бываешь?

Нина. Летом — каждый раз. А что еще делать?

Вячеслав. Ты знаешь, я в тебя втюрился, как в семнадцать лет! Твои каблучки прямо по сердцу прошли. Я на тебя пялился, когда танцевали, без зазрения совести, заметила?

Нина. Ну.

Вячеслав. Какой обворожительный образ порока! Ты просто богиня! Какой роскошный каприз природы — эти изгибы тела! (Он останавливается перед нею и бережно проводит ладонью по ее шее, плечу и руке).

Нина (легонько бьет его по руке). Но-но, не цапайся!

Идут дальше.

Вячеслав. Ты что, девственница — или притворяешься?

Нина фыркает.

Вячеслав. Молчание — знак согласия? Или сомнения?

Нина. Тебе-то какое дело?

Вячеслав. Нет, я не хочу оскорбить тебя — я просто не могу не дотронуться до твоих прелестей, я их трогаю — как художник кистью!(Зажигаясь до экстаза). Удивляюсь: насколько талантлива природа, единственный гениальный художник на земле; все остальные — копиисты! Глядя на тебя, хочется стать на колени, молиться, поверить в Бога!

Нина. Не пойму: что ты говоришь? Вроде, по-русски, а — непонятно.

Вячеслав (смеясь, порывисто целует ее). Простота ты моя божественная, я восхищаюсь тобой, можешь ты это понять? И так стараюсь говорить просто. Потерпи, ладно?

Нина. А я что делаю?

Вячеслав (озадаченно, про себя). М-да-а… Диалога не получается… Пойдем другим путем.

Доходят до скамейки.

Вячеслав (показывая на скамейку). Посидим? (Он садится первым, увлекает  Нину за собой и сажает ее себе на колени).  Вот так! Мерзнешь? Давай, согрею. (Обнимает ее). И, знаешь, милая, ты помолчи немного, а?

Нина. Изо рта пахнет, что ли?

Вячеслав. Ну что ты! (Целует ее снова). От тебя амброзия исходит. Просто, боюсь, разочаруюсь. Хоть час побыть счастливым.

Нина (досадливо фыркает, но с колен  Вячеслава не слезает) . На черта ты мне сдался, если на час? Что я тебе, прости-господи какая?

Вячеслав. Смею ли так думать, Нинон? Зачаруй меня, увлеки, чтоб я сдался — и я твой навсегда!

Нина. Как — «навсегда»?

Вячеслав. Так, как понимаешь.

Нина (помолчав). Твои шнурки, небось, классно живут?

Вячеслав. Родители? Да, если с бытовой стороны — всё устроено.(Усмехается). Представляю их лица… Охота замуж?

Нина. А тебе какое дело? Ты меня, вроде, еще не звал.

Вячеслав. Верно. Я условие поставил: зачаруй! Я устал быть один. Миллион жителей вокруг — и ни души, пустыня… А если дама открывает рот — оттуда жабы прыгают. А однажды — вот ей-богу, сам видел! — крокодил вылез.

Пауза

Вячеслав. Девочка моя, светлячок ночной, почему ты молчишь? Тебя не научили говорить? Заколдовали? Что мне сделать, чтоб ты ожила — скажи мне! Я расколдую, сделаю невозможное! Я стану твоим Пигмалионом! Не может эта плоть быть тупой и грубой! Я научу тебя мечтать, слышишь? Ты будешь светиться разумом, радостью; ты у меня сиять начнешь!

Нина. Ну уж, скажешь тоже: сиять!

Вячеслав. Да, девочка моя, только поверь! Начнем прямо тут, а? Зачем тебе этот камень на лице? Освети ночь улыбкой!

Нина. Х-хэ, здорово! С тобой не соскучишься.

Вячеслав. Ты права — не соскучишься. Никогда!

Нина (ухмыляется). Знаем, чем кончается!

Вячеслав (потухая). Хорошо знаешь, да?

Пауза

Нина. А твой друг Виталик — забойный мужичок. Такой прикольный — умора! Только вытыкивается.

Вячеслав (досадливо). Каждый, Нинон, вытыкивается в меру способностей. Но, чем злословить, давай скажем ему спасибо — он ведь нас познакомил.

Нина (помолчав). А ты — не женатик?

Вячеслав. Что, похож? (Справившись с досадой, начинает ласкать и гладить ее, постепенно возбуждаясь;  Нина удерживает его руки, так что одновременно с дальнейшим диалогом у них идет борьба рук).

Нина (усмехается). Ты ж дружил с одной!

Вячеслав. С чего ты взяла?

Нина. Ты в нашей школе учился.

Вячеслав. Я тебя не помню.

Нина. Я малявкой была, а ты заканчивал — откуда тебе помнить?

Вячеслав. И какой же я был? (Запускает руку в ее блузку).

Нина. Тоже вытыкивался. Еще больше, чем щас. (Отталкивает его руку). Отвали!

Вячеслав. И ты что, кончила школу?

Нина. А то!

Вячеслав. Чем занимаешься?

Нина. Учусь на юрфаке.

Вячеслав. Ни фига навороты!

Нина (иронически). А что, нам не положено?

Вячеслав. Ну почему же!.. И сама поступила?

Нина. Отчим. По блату.

Вячеслав. Заботливый отчим.

Нина (иронически). Ага! Теперь соблазняет за это.

Вячеслав. Мра-ак… Еще не соблазнил?

Нина. Мать следит.

Вячеслав. Кем же стать хочешь?

Нина. Как «кем»? Кем все становятся.

Вячеслав. Ну кем? (С сарказмом). Адвокатом, небось? Или прокурором?

Нина. Может, адвокатом.

Вячеслав. Мрак сгущается. (Снова запускает руку в ее блузку).

Нина (снова отталкивает его руку). Отвали, говорю!

Вячеслав. Это не я, это моя кровь бесится. Знаешь, какая она у меня? Моя матушка ее на сорока травах настаивала, а папаша шампанского добавлял.

Нина (усмехаясь). Н-ну, шуточки!.. (Смотрит на часы, лениво потягивается и пытается слезть с колен  Вячеслава ).  Мне домой надо — мать орать будет.

Вячеслав (удерживая ее на коленях). Побудь еще, а? Так приятно держать тебя — как теплую зверушку.

Нина. Такой странный: все бормочешь, бромочешь…

Вячеслав. Я ж не виноват, что ты фразы из трех слов не воспринимаешь. Привыкла, когда молча сопят? Мы же люди, милая, а не черепахи. Я хочу быть с тобой, я хочу тебя, слышишь?

Нина. Так, сразу, что ли?.. Я ж сказала, я не прости-господи! Пусти, домой хочу!

Вячеслав. А когда, если не сразу? Твои бугорочки оченно меня возбуждают, между прочим!

Нина. Н-ну, потом…

Вячеслав (про себя). Нет, меня тут и на час не хватит… Ладно, пошли, адвокаточка, сдавать тебя матери без боя. Скучно… Только вот что с тестостероном делать? (Отпускает ее с колен).

Нина (спрыгивает, одергивает юбочку). С чем?

Вячеслав. Да штука такая: не дает человеку покоя.

Нина (подозрительно грозит ему пальцем). Ох, хи-итрый!

Вячеслав (безнадежно машет рукой). Ладно, пошли. (Берет ее под руку; они медленно идут сначала к фонарю, потом к двери в левой стороне стены). И зачем тебе столько прелестей сразу? Это же аморально.

Нина. Странный ты какой… Придешь еще?

Вячеслав. На дискотеку? Боже упаси! Ты ничего не поняла. Другого раза не бывает. Не повторяется. Надо, чтобы всё сразу повторилось: день, час, протуберанцы радости, ожидания. Скажи, можно это повторить, а?

Нина молча пожимает плечами. Они подходят к левой двери.

Нина. Я пришла. Пока!

Вячеслав (берет ее руку в свою и держит). Погоди. Ты знаешь, как растет бамбук?

Нина (отрицательно качает головой). М-м.

Вячеслав. Древние китайцы такую казнь придумали: сажать приговоренного на вот такой маленький (показывает пальцами) росток бамбука, и росток в течение суток пронизывает его насквозь. Так вот я чувствую себя таким приговоренным: мое состояние растет, как бамбук, и дырявит меня напрочь. Торопись, девочка, пока он твердый и зеленый. Завянет.

Нина. Х-хэ, ты прямо как поэт!

Вячеслав. Почему «как»? Я и есть поэт!

Нина (усмехается). Поэты — не такие. Пусти! (Решительно вырывает свою руку из его, отодвигает его, открывает дверь и входит туда, оставив щель). Приходи на дискотеку! Пока! (Захлопывает дверь).

Вячеслав стоит перед закрытой дверью. Поворачивается к ней спиной, опершись о дверной косяк. Пауза.

Вячеслав (начинает монотонно, но, входя в роль, постепенно оживляется, горячится и жестикулирует). И правильно сделала, козявочка. Чувствуешь чужака — конечно!.. Нет, ну замашки! Манеры, пардон… Почему, интересно, их так тянет быть шлюхами? Инстинкт самки, что ли? Какая-то дикая смесь застенчивости, развязности и пустоты.(Брезгливо вздрагивает). Homo vulgaris!.. Росточек завянет… Да зачем тебе, Вячеслав Палыч, эта обуза, верно?.. Какие глупости нас волнуют! Чары разрушены, прелестница превратилась в ведьму. Увольте меня от этого спектакля — роли давно известны! Я свободен — слышишь? Свободен!.. Странно: я больше люблю прощаться, чем знакомиться. И опять буду праздный и счастливый! Моя избранница где-то еще в куклы играет. Терпи, Слава… (Показывает пальцем на дверь). А ты ходи себе на эти скачки! Найдешь себе там дебила, то есть, простите, хорошего человека: он тебя огуляет, женится на тебе, ты ему розового дебильчика — прости, я хотел сказать, пузанчика — родишь; потом дебил тебе надоест, ты ему рога вот такенные (показывает) наставишь, а он тебя бить будет по праздникам. Ты будешь пить, курить и говорить басом: бо-бо-бо! Вот твое счастье, адвокаточка!..

 

Сцена 9

При последних словах его монолога за сценой слышен шум подъехавшей машины. Почти одновременно слева на сцену быстро выходят два милиционера в униформе: темносерого цвета брюки и гимнастерки с засученными рукавами, на головах серые кепи, на ногах бутсы, на поясах дубинки и наручники.

1 милиционер (показывая на дверь). Вот, правильно: первый этаж, тринадцатая квартира. (Показывает на  Вячеслава ).  А вот и он, голубчик!

2 милиционер ( Вячеславу , грубо) . Чего тут делаешь?

Вячеслав. Стою.

2 милиционер. Брось мне эти закидоны! Чего делаешь, спрашиваю!

Вячеслав. Стою. Что, нельзя?

2 милиционер (смотрит на свои часы). В час ночи, да?

1 милиционер ( Вячеславу , грубо) . С кем сейчас разговаривал?

Вячеслав. С дверью.

1 милиционер (приближает лицо к лицу  Вячеслава ) . А ну дыхни!

Вячеслав  шумно выдыхает ему в лицо.

1 милиционер. Есть маленько!

Из двери выходит  Женщина , Нинина мать. Она очень похожа на Нину, только — старше и вульгарней ее. Голос у нее резкий и грубый; изо рта у нее торчат клыки.

Вячеслав (растерянно оборачивается к ней). Нина?

Женщина. Я те дам Нину! (Обращается к милиционерам). Это я вас вызвала по телефону — стоит тут, оскорбляет дочь всяко!

1 милиционер ( Вячеславу ).  Что, из-за девчонки, что ли?

Вячеслав. Нет, я с дверью разговаривал.

Женщина. С какой дверью? Я же с той стороны стояла, всё слышала! Поносит и поносит — перед людьми стыдно! Напьются, понимаешь, и хулиганят! Дочь на юриста учится, порядочная девушка! Защитите нас от хулигана!

Вячеслав. Да нужна мне ваша дочь! Я правда с дверью разговаривал.

1 милиционер (крутя пальцем у виска). Ты что, парень, того?

Вячеслав. Да, есть маленько.

1 милиционер. Х-хэ!

2 милиционер. Берем его, Толян?

1 милиционер. Да. Поедем с нами, там разберемся, кто такой.

Женщина. Я с вами, я протокол подпишу — учить их надо, чтоб не мешали людям жить!

Вячеслав. Хорошо, поедемте.

Все уходят за сцену влево.

Затемнение

 

Сцена 10

Вячеслав входит из правой задней двери; он в той же одежде, только на ногах у него — носки. Включает свет и осторожно, на цыпочках крадется к боковой двери. В это время из задней двери входит  Валентина Васильевна ; она в кое-как надетом халате и тапочках на босу ногу. В тот момент, когда  Вячеслав  берется за ручку боковой двери,  Валентина Васильевна окликает его. Говорит она громким полушепотом.

Валентина Васильевна. Слава!

Вячеслав (вздрогнув, отпускает ручку двери и оборачивается). А-а?

Валентина Васильевна. Господи, где ты был? Почему так поздно?

Вячеслав. Ой, мамочка, не спрашивай — в приключение попал… (Спохватывается; голос его суровеет). Мама, но я же взрослый человек!

Валентина Васильевна. Почему не позвонил, раз задерживаешься? Так же не делается, даже если ты взрослый!

Вячеслав (раздражаясь). Значит, не мог! Ну что ты ходишь за мной?

Валентина Васильевна (возмущенно, громким шепотом). Не кричи, отца разбудишь, опять пыль до потолка начнется! Спасибо за совет!

Вячеслав. Пожалуйста — даю бесплатно! Спокойной ночи, ма! (Снова берется за ручку двери).

Валентина Васильевна. Погоди! Звонил Юра.

Вячеслав. Какой Юра?

Валентина Васильевна. Ну, Юра Дерябин, твой приятель, художник.

Вячеслав. Из Москвы, что ли?

Валентина Васильевна. Да нет, он приехал. Тебя хотел видеть.

Вячеслав. Когда звонил?

Валентина Васильевна. Только ты ушел — буквально через десять минут.

Вячеслав (с отчаянием). Ах, как жалко! (Садится на диван, обхватывает голову руками). Лучше бы я с ним встретился!(Напряженно думает). Так… Так…

Валентина Васильевна (обеспокоенно). Слава, что-то случилось?

Вячеслав (порывисто). Нет-нет, ничего! (Вскакивает, подходит к матери, целует ее). Спасибо, мам, что сказала! Сейчас пойду к нему.

Валентина Васильевна. Ты с ума сошел! Посмотри, сколько времени!

Вячеслав. Иди, мамочка, иди спи, дай мне жить своей жизнью! Я должен — понимаешь? — должен увидеть его. Вдруг он прилетел на день и я его не увижу? Пока, мамочка! Иди, милая, спи! (Он еще раз целует мать и поспешно уходит в заднюю дверь).

Валентина Васильевна стоит, опустив руки и задумчиво кивая головой. Затем выключает свет и уходит.

Затемнение

 

Сцена 11

Раздается звонок в дверь. В левой половине сцены вспыхивает свет — это включает его  Юрий Дерябин . Он в добротном халате на голое тело и шлепанцах на босу ногу. Помещение представляет собой мастерскую художника: у стены — мольберт с холстом на подрамнике; на холсте — несколько цветных мазков; посреди мастерской — простой грубый стол, возле него — старинное кресло с высокой резной спинкой и грубая, в тон столу, табуретка.  Юрий отпирает дверь. Входит  Вячеслав .

Юрий. Ух ты, Славка!

Вячеслав. Привет, Деряба!

Они протягивают друг другу руки и порывисто затем обнимаются.

Юрий. Ну ты даешь! Позже не мог?

Вячеслав. Извини, с девицей заболтался, а тут еще менты прискреблись, еле отбодался. Прихожу домой — матушка говорит: ты звонил.

Юрий. Проходи… Все еще теряешь время на девиц?

Вячеслав (проходит, осматривается, подходит к мольберту). Ты же знаешь, я позднего зажигания. Только недавно научился им врать и не краснеть.

Юрий. Думаю, ты понял, что ложь имеет больший успех, чем мямлить правду, а?

Вячеслав. Да. Дай, думаю, сбегаю, а то, неровен час, опять уметелишь.

Юрий. Ты прав — на два дня, не больше.

Вячеслав. Может, завтра тогда?

Юрий. Нет уж, раз пришел, садись, посидим! (Берет  Вячеслава под руку, подводит к табуретке).  А я только что компанию выпроводил, лег поспать.

Вячеслав (пытается вырваться). Нет, может, в самом деле, завтра?

Юрий. Не трепыхайся — завтра много дел, послезавтра — тоже.(Усаживает  Вячеслава на табуретку).

Вячеслав. Просто помню: в прошлые времена к тебе можно было в любое время.

Юрий. Ой, дед, те времена канули в Лету. Но тебе можно в любое. Пить будешь?

Вячеслав. А что у тебя?

Юрий. Чай, кофе. Коньяк есть, вино.

Вячеслав. Сухое?

Юрий. Есть сухое.

Вячеслав. Красиво живешь. Давай сухое.

Юрий уходит за кулисы, приносит бутылку вина, два стакана, тарелку с яблоками, откупоривает бутылку, наливает в стаканы, садится в кресло. Они пьют вино неторопливыми глотками. Диалог их, пока  Юрий ходит и готовит стол, ни на секунду не прерывается. Во время последующего диалога  Юрий подливает вино в стаканы.

Юрий. Вообще-то я теперь не пью.

Вячеслав. Как, совсем?

Юрий. Да. Но с тобой выпью. За все прошлое, что было.

Вячеслав. Спасибо… Ну, как столица?

Юрий. Обрыдла. В Париж собираюсь.

Вячеслав. Ни фига закидоны! Надолго?

Юрий. Может, и надолго. Как масть пойдет. Приехал вот с матушкой увидеться да (кивает на мольберт) распродать здесь все к чертовой матери.

Вячеслав. А как же ты там? А деньги?

Юрий (пожимая плечами). Работать буду. Живут же люди?

Вячеслав. Зачем тебе это, Юра?

Юрий (прежде чем ответить, задумывается ненадолго). Ты знаешь, Вяч, Москва — совсем не то, что мы себе представляли, сидя вот тут (стучит пальцем по столу). Москва большой барахолкой стала — торопится распродать все, от женских половых органов до целых регионов. А художнику, сам понимаешь, нет места на барахолке. Правят бал сытые. Сытость — мечта и цель жизни. После нее второе дело, само собой — секс. После всего этого, естественно, кич подавай — слишком сытый желудок другого не принимает. По-другому пока не научились. И вся эта кичня любит называть себя разными «измами», чтобы, значит, поприличнее выглядеть. Вот такие, Вяч, навороты.

Вячеслав. Что, все так безнадежно?

Юрий. Да нет, конечно, какая-то материковая культура чувствуется, но она, как я понимаю, ушла в катакомбы и мне, пришлому гунну, не открывается.

Вячеслав. Но ведь настоящая культура, Деряба, всегда жила в катакомбах.

Юрий. Неправда. Это мы так привыкли.

Вячеслав. Ну, хорошо, но ведь нынче, сдается мне, все цивилизованное человечество тонет в сытости, собственном дерьме и сперме.

Юрий. Да пусть тонет, раз ему нравится, но я не хочу быть дешевкой в услужении, холуём в этой обжираловке — хочу делать свое.

Вячеслав (усмехается). В Париже, думаешь, по-другому?

Юрий. Может, и так же, но я там еще не был. Поеду, посмотрю. В Москве мне дают божескую цену только иностранцы. Свои — непременно на халяву или подешевке норовят. Потому что как не было, так и нет ни пророков, ни художников в своем отечестве, надо, чтоб тебя признали там— вот тогда они прибегут, хороводы будут водить вокруг тебя, кидаться в очередь… Вернусь, конечно, но вернусь только на коне.

Вячеслав. Тебе что, надо много денег?

Юрий (смеется и грозит пальцем). Поймать хочешь? Не выйдет! Да, хочу, но не затем, чтоб стать сытым — только чтоб не зависеть от них!

Вячеслав. Мне тебя будет не хватать, Деряба. Очень не хватать. Уже не хватает.

Юрий. Я пришлю тебе парижский адрес. Пиши.

Вячеслав. Что письма!..

Юрий. А ты знаешь, твои письма… Не знаю, как сказать… В них столько блеска, столько юмора! И боли… Какие-то они у тебя пронзительные.

Вячеслав. А от тебя дождешься, как же! Одни открытки с пиктограммами. Тебя что, писать не учили?

Юрий. Прости, Вяч, но письма мне не даются. А твои я не выбрасываю — целая папка скопилась. (Он хочет вылить из бутылки в стаканы остатки вина, но бутылка пуста). Смотри-ка, хорошо пошла! Может, еще откроем?

Вячеслав. Давай.

Юрий встает, уходит за кулисы, приносит следующую бутылку, откупоривает, наполняет стаканы, садится в кресло. Они продолжают не спеша пить вино, и  Юрий подливает в пустеющие стаканы. Между тем диалог их на ни секунду не прерывается; при этом становится заметно, что они понемногу пьянеют.

Юрий. Все собирался показать твои письма кому-нибудь из матерых писателей — они ходят ко мне там; только всем некогда. Позволил бы?

Вячеслав. Я не против. Даже интересно!

Юрий. А помнишь наши споры? Я ведь, между прочим, чувствовал в тебе потенциал и все думал: где он, в чем выльется? Ты все ходил, рисовал, но я же видел: не твое это. Про себя-то я всё знал: та тьма предков за спиной — она ж дышит мне в затылок; где-то же они должны были выкрикнуть свое, верно? Мне было шестнадцать, а я понял: не отвертеться, на меня этот крест ляжет! Но ты-то, ты — мне за тебя было обидно: не может, чтоб ушло все в пустоцвет! Наши — помнишь? — острые, как бритва, ощущения — извести на девок, на гнездо, на деньгу? На смысл жизни как-то не тянет. И вот, оказывается, куда выперло: тексты, письма…

Вячеслав (машет рукой). Да, Деряба, это осколки. У меня в дневниках знаешь сколько наворочено? На всю жизнь хватит расшифровывать. Я роман, Деряба, начал — это будет во! (Поднимает большой палец).

Юрий. Давай, Вяч, раз это твое. Только в нашем возрасте и можно быть гениальным!

Вячеслав. А то, что в письмах — это продолжение наших споров, наши стрелы друг в друга, наши истины — стоят же они чего-то?

Юрий. Стоят. За судьбу, что свела нас тогда! (Поднимает стакан; они с  Вячеславом чокаются и выпивают).

Вячеслав. Я же знаю, как они все думали: если двое парней уединяются — не иначе как для чего-то грязного.

Юрий. Да что с них возьмешь?

Вячеслав. Видишь, у тебя все просто, а меня эти их фантазии просто бесят. За них же стыдно.

Юрий. Плюй ты на них! Взглянул — и мимо, пусть живут с тьмой своих низких истин. Они же по телевизору жить учатся, любить — по справочнику, и вкус — соответствующий. Разве духовное родство им — по силам? Их пророки даже искусство понимают как извращенный секс…

Вячеслав. Ты, я смотрю, подковался.

Юрий. Так с кем поведешься…

Вячеслав. Как ты жил в белокаменной?

Юрий. Как все. Я же, как приехал — сразу выставку сделал на Крымском валу, хорошую выставку. А затраты офигенные: аренда, буклет цветной, междусобойчик для приглашенных, — пришлось распродать все лишнее; по дешевке гнал, за десятую часть цены — все на кон поставил. Поверишь ли, после закрытия на бутерброд не было. А куда потом? На улице торговать? И, ты знаешь, ноль внимания. Никто. Вот так. Чувствую, пролетаю. Но был там один член-кор: увидел — ей-богу, обмочился от удовольствия. Смотрю, пробрало. А у него дочка, умненькая такая мартышка, полное извращение женской сути: с дипломом, про искусство ловко чирикает, все-то знает. Ну, я к ним в темпе и пристроился — чего мне терять, верно? Мартышка втюривается в меня капитально. В общем, поженились.

Вячеслав. Что ж ты молчишь? Поздравляю!

Юрий. Нет, а что делать, посуди! Я ж для них инопланетянин. Ей меня надо было трахнуть, а мне — их: всё честно, баш-на-баш… И вот сразу, смотрю, все по-другому: мастерская мне, статейки в печати, именитые гости пошли, покупатели.

Вячеслав. Это тесть тебе Париж устраивает?

Юрий. Да нет, теперь-то мне вроде как и нужды в нем нет.

Вячеслав. Да, ты изменился.

Юрий. Думаешь, мои устои метрополия подпилила? Фиг вот, я всегда анархистом был — забыл? Ты пойми: у них же все давно поделено: каждый на двух стульях сидит и толкует тебе о праве, о культуре, о наследии. Все, что можно заболтать, заболтают. Какая-то болезнь, ей-богу. Простой, как черный хлеб, язык, им диким кажется. А я, ты знаешь, не мастер говорить — я чернорабочий этой культуры, мне жить, мне работать надо! Прихожу к ним и спихиваю их со стула: отдай мне один! Большой болт я забил на их условности. Ты, я знаю, заражен этой их культурой, а я, слава Богу, свободен: я же пятым в семье родился, у меня тятька с мамкой вчерную пили, и спал я с братьями на полу впокат, и вырос в интернате — ы знаешь!.. Расскажи лучше, как ты тут.

Вячеслав (машет рукой). Да-а, скребусь по жизни.

Юрий. Работаешь?

Вячеслав. В смысле денег — нет. Какой-то разлад: не могу с людьми.

Юрий. Но пробуешь же?

Вячеслав. Все время. Пошел на лесопилку, думал, буду каждый день среди запаха смолы, опилок. Посмотрел, как эти бревна пилят, строгают, всё — железом, всё визжит, лязгает, люди в грязных одежках, с баграми, накидываются на них, как пауки, кромсают, рвут, а потом, в обед, одуревши напрочь от лязга, бегут за стол, хватают домино, карты, стучат, орут: «Дурак! Козел! Сам дурак! Сам козел!» Мне говорят: не думай ты ни о чем, в дурдом попадешь!.. Бросил к черту, подался на турбазу за городом, в завхозы. Всё, вроде, хорошо, а тут санинспекция приходит; там туристы собачек бездомных прикормили; врачиха дает предписание: собак уничтожить! «За что? — спрашиваю. — В чем провинились»? — «Ну, мало ли что», — отвечает. «А если вас вот так, ни за что, уничтожить»? — спрашиваю. И всё: назавтра уже не работал.

Юрий. Да, трудненько тебе.

Вячеслав. Отец, конечно, вызверился: растяпа, слюнтяй! Мать поддакивает. Двое взрослых родили одного, измываются над ним всю жизнь и называют это воспитанием. Но, чувствую, уж до того им это обрыдло — скорей бы пристроить да сбыть какой-нибудь девице, а взамен получить розового пупса… Ну, тут отец взялся за меня, устроил лаборантом в НИИ: публика приличная, и все такое. А завлаб — дама, причем, точно знаю, отцова бывшая любовница.

Юрий. Да тебе-то какое дело?

Вячеслав. А такое, что эта дама глаз на меня положила — того и гляди, прижмет в углу и изнасилует.

Юрий (насмешливо). Испугался? Это даже забавно!

Вячеслав. Да нет, нисколько. Во-первых, ей за сорок, курит, матерится. У отца плохой вкус. Такая приснится ночью — в холодном поту вскочишь. А во-вторых, игрушкой ничьей быть не хочу: может, она — назло отцу?.. В общем, ушел. Так отец меня чуть не за грудки трясет. Главное, и матушка пилит, а объяснить не могу — у нее и так расстройств хватает.

Юрий снова обнаруживает, что бутылка пуста.

Юрий. Хорошо сидим, а? Может, еще откроем?

Вячеслав. Давай!

Юрий уходит за кулисы, приносит новую бутылку, откупоривает, разливает, садится в кресло. Разговор при этом снова ни на секунду не прерывается.

Юрий. Правильно делаешь, что подальше от них: высасывают силы напрочь. Я стараюсь беречь.

Вячеслав. Нет, у меня по-другому: увижу красивую — всё вверх тормашками, и снова душа в дураках. Какое-то бешенство плоти — как вот его усмирить?

Юрий. А надо, Вяч. Ничего путнего не сделаешь, так тебе тут и торчать.

Вячеслав. Но мне надо, чтобы сердце захлестывало от избытка, не знаю чего: любви, тоски, нежности.

Юрий. Романтик! Такие нынче не живут. Нет, а я с ними — как с дезодорантом: спрыснул — и пошли они… в черную дыру! Им ведь еще и душу отдай. Но — шалишь! — берите все, что ниже (жестом ладони режет себя по поясу), а выше — извините: это моя единственная ценность, я люблю ее и лелею — и отдать ни за понюх? Вот им! (Показывает кукиш в пространство).

Вячеслав. Да-а, ты изменился.

Юрий. Понятно: есть один сорт людей, которые не меняются — тупицы.

Вячеслав. Пью за твои успехи! (Поднимает стакан; они чокаются и выпивают залпом, после чего заметно пьянеют: речь их делается неотчетливой и при этом агрессивной, а, движения — размазанными).

Юрий. И, тем не менее, метрополию я покорил, еду покорять Европу, а ты со своими принципами торчишь здесь.

Вячеслав. А не жалко — бросать?

Юрий. Чего бросать?

Вячеслав. Родину. Россию.

Юрий. А что она, Родина? Страна сплошной полуграмотности и некомпетентности? Страна людей, не стесненных ни моралью, ни чувством собственного достоинства? Проживет и без меня!

Вячеслав. Но она вырастила тебя, образовала, как-никак.

Юрий. Ну, образование у меня, положим, самое хреновое, а вырос я сам, без помощи. Может, даже вопреки.

Вячеслав. Но это же Родина, Деряба! Каждая частица твоего тела собрана по крохам с ее бедных полей! Разве ты не чуешь этой связи? Разве народ — не твои братья в двадцатом, тридцатом колене? Не чувствуешь родства с ними?

Юрий. Знаешь, Вяч, надоели эти сопли про любовь к народу — не люблю я, Вяч, людей. Нет, случается, конечно, осенит — всех люблю! Но редко. А почему я должен любить какого-то сукиного сына, а? Вора, или насильника, чинушу-взяточника? Человек — это такая скотина, Вяч, которая прыгает на двух лапах и чего-то о себе воображает, а на самом деле родился только, чтобы хавать. Мясо хавать, деликатесы, искусства. Похавал, и на бочок, в зубах поковырять.

Вячеслав. Ну, а сам-то не из такой, что ли, породы?

Юрий. Такой, да не такой. Я люблю тех, в ком прометеев огонь горит! Но это уже не люди — это боги.

Вячеслав. Да-а, Деряба! Ну, ты и циник!

Юрий. Ну, циник.

Вячеслав. Честно говоря, когда я встречаю таких, я не подаю руки и в споре с ними у меня довод один: в рожу, — потому что другими доводами не проймешь.

Юрий. И ты, Брут… Ну, ударь! Довод слабый, но повод отличный.

Вячеслав (встает, сжимая кулаки, подходит к сидящему  Юрию и останавливается перед ним, покачиваясь).  Н-нет, не могу.

Юрий. Потому что характера нет.

Вячеслав. Я знаешь как дрался!

Юрий. Врешь ты. Потому что ты юродивый с душой ребенка и не хочешь взрослеть. А нынче не время юродивых — я предпочитаю злых: только они могут выстоять среди этого дерьма. И ты, ты защищаешь это дерьмо? Ты же только что говорил, как тебя гнобят!

Вячеслав. А пошел ты!

Юрий. Я-то пойду, а куда ты пойдешь? Они тебе покажут! Камни таскать будешь, торговать, делать им дешевку, но быть собой они тебе не дадут!

Вячеслав. И буду таскать! Но сам я дерьмом не буду! Пока! (Идет к двери).

Юрий (встает из-за стола). Вот и иди, таскай, а я спать пошел. Мне в Париж надо.

Вячеслав (держась за ручку двери). Катись в свой Париж, а я останусь в родном дерьме! Но я таких бью по морде, понял? (Уходит, хлопая дверью).

Юрий (берет бутылку, в которой осталось немного вина, трясет ею, смотрит на свет, выпивает остатки прямо из горлышка. Сокрушенно качает головой). Хм-м… А пишет — будь здоров! Умная голова дураку досталась. (Потягивается, смотрит на часы). Утро скоро. Пойти еще вздремнуть, что ли? (Покачиваясь, уходит).

Затемнение

 

Сцена 12

Вячеслав выходит слева и не спеша идет по авансцене, благодушно беседуя сам с собою, выдавая явную свою нетрезвость.

Вячеслав. Ну, денек! (Глядит на часы). Двадцать часов — без перерыва на сон, обед и ужин. (Усмехается). Ну, Деряба!.. Катись, катись в свой Париж, а я останусь в родном дерьме — оно меня, знаешь, как-то греет.(Смеется).

Справа выходят на авансцену  2 милиционера , сталкиваются с идущим навстречу и беседующим с собою  Вячеславом .

1 милиционер (грубо, всматриваясь в  Вячеслава ).  А-а, это ты опять? А ну вали с дороги!

Вячеслав (добродушно). Зачем? Извините, ребята, но я иду себе, не мешаю. Вы здесь, чтобы меня, простого смертного, охранять, между прочим.

1 милиционер (озирается вокруг, затем — напарнику). Серега, делаем его? Надоел.

2 милиционер. Давай.

1 милиционер бьет  Вячеслава кулаком в живот.

Вячеслав (сгибается, схватившись руками за живот). Ребята, вы чего?

2 милиционер (бьет  Вячеслава по голове) . Вот чего!

Вячеслав (падает на колени, пытается встать, хрипит). За что?

1 милиционер. Уважать нас надо! (Пинает Вячеслава в живот).

Вячеслав (падает, но снова пытается встать). За что, подонки?

2 милиционер (пинает его). А это тебе за «подонков»!

Вячеслав (снова пытается встать). Вы за это ответите!

1 милиционер. А-а, ты еще и угрожаешь? Серега, берем его!

2 милиционер. Ага.

1 милиционер снимает с пояса наручники, пытается надеть их на Вячеслава . Вячеслав  сопротивляется. 2 милиционер помогает 1-му. Надев их, поднимают Вячеслава и волокут влево. Вячеслав сопротивляется.

1 милиционер. Смотри-ка, сопротивляется!

2 милиционер. Ага!

Продолжая избивать  Вячеслава, милиционеры уводят его со сцены влево.

Конец первого действия