Сцена 1
Освещена правая половина сцены. Дверь распахивается, входит взволнованная Валентина Васильевна ; она в парадном костюме, с сумочкой в руке, но босиком. Следом, жуя на ходу, входит Павел Степанович , одетый по-домашнему: в тренировочных брюках, майке с короткими рукавами и шлепанцах. В одной руке у него раскрытый журнал, в другой — тапочки для Валентины Васильевны . Валентина Васильевна проходит к зеркалу, мельком оглядывает себя в нем и поправляет прическу.
Павел Степанович (подходит к Валентине Васильевне и бросает ей под ноги тапочки). Вот твои тапочки… Чего такая взволнованная? Что-то еще случилось?
Валентина Васильевна (надевая тапочки). Спасибо. (Взглядывает на Павла Степановича ). Опять жуешь на ходу? Павлик, ну сколько можно говорить: ужин в холодильнике! Трудно разогреть? (Садится на диван, массирует себе лодыжки).
Павел Степанович. Ты же знаешь, не люблю один ужинать — хотел тебя подождать.
Валентина Васильевна. Лентяй!.. Господи, как устаешь за день на каблуках!
Павел Степанович (садится рядом на диван и утыкается в журнал). Я давно тебе говорю: пора переходить на мягкую обувь.
Валентина Васильевна. Хочешь записать меня в старухи? Не выйдет!.. И оставь в покое журнал — поговорим серьезно!
Павел Степанович. Мне завтра выступать, надо подготовиться.
Валентина Васильевна. Речь о судьбе сына, а тебе хоть бы хны!
Павел Степанович. Ну, хорошо, хорошо. (Откладывает журнал). Так что у тебя?
Валентина Васильевна. Я разговаривала с адвокатом. Он говорит: от суда не отвертеться. (В отчаянии всплескивает руками). Славке грозит два-три года! Они ведь там его сломают: он такой ранимый, взрывной, он не выдержит!
Павел Степанович. А свидетели-то, свидетели были? Славка ж говорит — не было?
Валентина Васильевна. Оба милиционера — они и свидетели. И эта женщина тоже… Кошмар, что она пишет! Чтобы наш Слава…
Павел Степанович. Ты хочешь, чтобы я занялся?
Валентина Васильевна. Ну, наверное…
Павел Степанович. Я ж никогда с этими чертовыми органами не связывался.
Валентина Васильевна. Ты боишься?
Павел Степанович (раздражаясь). Ничего я не боюсь — мне просто некогда!
Валентина Васильевна. Павлик, но ведь речь о судьбе сына! Они ж засудят его — такие все злые, мстительные! И откуда в них столько злобы?
Павел Степанович. А где он сам? Почему это его волнует меньше, чем нас?
Валентина Васильевна. Потому что молод, не понимает.
Павел Степанович. Когда ж научится? Я в его годы, знаешь!..
Валентина Васильевна. Ой, Павлик, хватит, не время сейчас про твои годы! Ты у нас молодец, но не все ж такие!
Павел Степанович (ворчливо-обиженно). Не хотите меня слушать, а когда петух клюнет, я — выручай, да?
Валентина Васильевна. Адвокат говорит: у сына вашего есть отклонения в психике… Может, говорит, попробовать к психиатру? Он возьмет у следователя решение на экспертизу. Только, если диагноз подтвердится, надо будет пройти курс лечения.
Павел Степанович. Не верю я нашим психиатрам.
Валентина Васильевна. Но не в тюрьме ж ему сидеть!
Павел Степанович. Не знаю, не знаю.
Валентина Васильевна. Почему ты такой: чуть что — самоустраняешься?
Павел Степанович. Ну, своди.
Валентина Васильевна. Наша Галина говорит: надо взятку давать.
Павел Степанович. Кому взятку?
Валентина Васильевна. Не знаю!.. Следователю, прокурору, судье.
Павел Степанович. И ты готова?
Валентина Васильевна. Но я же никогда не давала! Как это делать? Ума не приложу!
Павел Степанович. На меня не расчитывай. Это — конец всему, уж лучше пусть сидит.
Валентина Васильевна. Вот всегда ты так!.. Нет, Паша, надо что-то делать!
Павел Степанович. А в психушках, я слыхал, ужасные вещи творятся.
Валентина Васильевна. У тебя представления прямо как у деревенской бабки. Я взяла просмотреть несколько журналов психиатрических. Они теперь совсем другие: вооружены психоанализом, Юнга, Выготского изучают, полно научных разработок. Разве ваша наука не продвинулась за последние, скажем, двадцать лет?
Павел Степанович. Хэ, сравнила! Наша отрасль дает прибыль экономике!..
Стремительно входит Вячеслав ; он в легкой спортивной одежде, со спортивной сумкой на плече, что-то поет про себя.
Вячеслав. Привет! Заседаете?
Валентина Васильевна. О тебе думаем.
Вячеслав. И что придумали?
Валентина Васильевна. Пойдем с тобой к психиатру — адвокат советует.
Вячеслав. Зачем?
Валентина Васильевна. Тебя засудят — у тебя нет свидетелей.
Вячеслав. Как так можно: меня избили — и меня же засудят? Так быть не должно, пускай судят — я им такое на суде устрою!
Валентина Васильевна. Господи, что ты несешь?
Павел Степанович. На твоем месте я б был посерьезнее.
Вячеслав. Извини, пап, но природе угодно, чтоб каждый был самим собой.
Павел Степанович. Вместо того, чтоб слушать, у тебя одни отговорки. Напился, понимаешь, натворил черт-те чего, с милицией связался!..
Вячеслав. Ну сколько можно говорить: они первые напали!
Павел Степанович. А женщину кто оскорблял? Тоже они?
Вячеслав. Я не оскорблял!
Павел Степанович. Пойди и докажи это следователю!
Валентина Васильевна. Господи, ну зачем сразу ругаться?
Вячеслав. Можно, я пройду в свою комнату? (Не дожидаясь ответа, проходит, берется за ручку двери).
Валентина Васильевна (вслед ему). Но ведь мы же не договорили!
Вячеслав (взявшись за ручку двери, останавливается и оборачивается). Хорошо. Мне самому записаться, или как?
Валентина Васильевна. Я разузнаю.
Вячеслав. Я, конечно, пойду — только чтоб хоть кому-нибудь доказать, что я не виноват! (Уходит и закрывает за собою дверь).
Пауза
Павел Степанович. Я пошел заниматься?
Валентина Васильевна. Вот, всегда ты так…
Павел Степанович. Валюша, ну…
Валентина Васильевна. Ладно, иди. Я приглашу к ужину.
Павел Степанович уходит. Валентина Васильевна сидит на диване, опустив руки и голову. Делает над собой усилие, встает, захватывает сумку и уходит.
Затемнение
Сцена 2
Левая сторона сцены. За столом сидит врач Алла Николаевна , молодая пышная блондинка в белом халате, и что-то пишет. На столе перед нею стопка тетрадок — медицинских карт. Перед столом — табуретка для пациентов. Раздается стук в дверь.
Алла Николаевна. Да-да, войдите!
Входит Валентина Васильевна . Она — в парадном костюме, с дамской сумкой в руке.
Валентина Васильевна. Алла Николаевна? Здравствуйте.
Алла Николаевна. Здравствуйте. Проходите, садитесь.
Валентина Васильевна. Спасибо. (Проходит, садится на табуретку).
Алла Николаевна. Как ваша фамилия?
Валентина Васильевна. Полянская Валентина Васильевна.
Алла Николаевна. Я вас слушаю. (Перебирает стопку тетрадок). Вашей карты нет. Тут есть Полянский Вячеслав Павлович.
Валентина Васильевна. Это мой сын — я, собственно, по его поводу.
Алла Николаевна. Давайте, только короче. (Вынимает тетрадку из стопки, кладет перед собой и раскрывает). У меня видите сколько пациентов? (Показывает на стопку).
Валентина Васильевна. Я хотела, чтобы вы отнеслись к нему повнимательнее. Вы, наверное, тоже мать — поймете меня.
Алла Николаевна (холодно). Здесь, на этом месте, я не мать, а психотерапевт.
Валентина Васильевна. Я понимаю, но, видите ли, Слава был всегда таким впечатлительным, неординарным ребенком.
Алла Николаевна (заглядывая в тетрадку). Позвольте, какой же он ребенок? Почти мой сверстник!
Валентина Васильевна. Да, но я хотела пояснить — сам он об этом, конечно, никогда не скажет: он сочиняет стихи, песни, сказки, ведет дневник…
Алла Николаевна. Хм… Публикует где-нибудь?
Валентина Васильевна. Нет пока.
Алла Николаевна. Н-ну и ничего особенного — нынешняя молодежь чуть ли не через одного сочиняет. Мы ж не можем признать их ненормальными, верно? Чем он занимается, где работает?
Валентина Васильевна. Сейчас он не работает.
Алла Николаевна. Учится?
Валентина Васильевна. Нет. Учился, но бросил.
Алла Николаевна. Почему?
Валентина Васильевна. Решил, что неинтересно.
Алла Николаевна. Хм, странный какой!
Валентина Васильевна. Вопрос в том, что он некоммуникабелен — с трудом находит язык со сверстниками, со взрослыми. К сожалению, и с родителями тоже.
Алла Николаевна. Понятно. А что же привело вас с ним ко мне?
Валентина Васильевна. Видите ли, его избили милиционеры, сейчас он под следствием. А он встречное заявление подал. Его направили на психиатрическую экспертизу. Вот направление. (Открывает сумку и подает лист бумаги).
Алла Николаевна (берет лист и бегло просматривает). Как же так? Его, говорите, избили — и он же под следствием?
Валентина Васильевна. Я сама не пойму, но сын уверяет, что это именно так. Он никогда не врет.
Алла Николаевна. Хм… Понятно. Он тут? Давайте зовите, сейчас посмотрим и дадим направление.
Валентина Васильевна. Куда направление?
Алла Николаевна. Как куда? В больницу. В психиатрическую больницу на экспертизу.
Валентина Васильевна. Скажите, а это не опасно?
Алла Николаевна. Что ж тут опасного? Больница есть больница. Подержат под наблюдением, сделают выводы.
Валентина Васильевна. Сколько будут держать?
Алла Николаевна. Пока не установят диагноз. Около месяца. Потом, если найдут отклонения, по решению суда или по определению прокурора — как там найдут нужным — пройдет курс лечения, подкорректируют.
Валентина Васильевна. Скажите, его там не залечат? Вы понимаете мой страх? И вообще традиционный страх перед этого рода больницами… Вдруг врач попадется недобросовестный?
Алла Николаевна. Ну что вы, такого быть не может: там, кроме лечащего, есть дежурные врачи, завотделением, главврач. (Смотрит на часы, меняет тон на сухой и требовательный). Давайте вашего пациента.
Валентина Васильевна. А мне можно побыть?
Алла Николаевна. Нет, подождите за дверью.
Валентина Васильевна. Я не помешаю.
Алла Николаевна (раздраженно). Нет!
Валентина Васильевна уходит. Входит Вячеслав .
Вячеслав. Здравствуйте.
Алла Николаевна. Здравствуйте. Садитесь.
Вячеслав проходит, садится.
Алла Николаевна. Полянский Вячеслав Павлович?
Вячеслав. Он самый.
Алла Николаевна (пролистывает тетрадку, говорит про себя). Та-ак… Перенесенные болезни… Та-ак… Прививки… (Обращается к Вячеславу ). Вы что, всегда о себе в третьем лице?
Вячеслав (улыбается). Это не шизофрения, это шутка.
Алла Николаевна. А отчего улыбаетесь?
Вячеслав. Просто не ожидал увидеть такого молодого и симпатичного врача. Готов ходить к вам каждый день. У вас муж строгий?
Алла Николаевна (холодно). Послушайте!.. Давайте сразу договоримся: без панибратства, иначе я вас просто выставлю.
Вячеслав. Намек понял.
Алла Николаевна. А мама ваша заявила, что вы некоммуникабелен.
Вячеслав. Мама — это мама, ей всё страхи мерещатся. На самом деле я кабелен.
Алла Николаевна. Оставьте ваши глупые шутки… Та-ак, обращался в последний раз… Мгм… Анализы, ЭКГ… У вас что, с ней конфликты?
Вячеслав. С мамой? Нет.
Алла Николаевна. А с папой?
Вячеслав. Бывает.
Алла Николаевна. Итак, что вас беспокоит?
Вячеслав. Меня? Ничего не беспокоит. Мама вас посвятила в ситуацию?
Алла Николаевна. Да. (Делает запись). Садитесь ближе.
Вячеслав. С удовольствием. (Берет табуретку, садится близко от врача).
Алла Николаевна (берет со стола молоточек, поднимает и держит перед глазами Вячеслава ). Смотрите сюда. (Ведет молоточек влево, потом вправо). Смотрите, смотрите… Та-ак, хорошо. Протяните руки.( Вячеслав протягивает вперед руки. Алла Николаевна поочередно легонько бьет по ним молоточком). Хорошо. Закиньте ногу на ногу. ( Вячеслав выполняет ее просьбу. Алла Николаевна бьет молоточком по колену). Та-ак, теперь — другую. ( Вячеслав закидывает другую ногу . Алла Николаевна снова бьет по колену) . Та-ак, хорошо. Садитесь на место. (Пока Вячеслав , взяв табуретку, садится напротив врача. Алла Николаевна делает очередную запись в тетрадке). Вас действительно били милиционеры? Я правильно поняла? Не наоборот?
Вячеслав. Да, правильно поняли.
Алла Николаевна. И вас же судят?
Вячеслав. Так они объявили, что я на них напал, привели в участок, протокол составили. Теперь ведут следствие.
Алла Николаевна. Вас по голове били?
Вячеслав. По голове?.. Да, и по голове тоже — везде били.
Алла Николаевна (делает запись). Вы обращались к врачу-травматологу?
Вячеслав. Да. Мне справку дали. Были синяки.
Алла Николаевна. Вы ее следствию предъявили?
Вячеслав. Конечно, но они заявляют, что вынуждены были защищаться при исполнении обязанностей. И, главное, мое заявление не принимают к разбирательству, потому что я, дескать, сам подследственный. А тут еще эта экспертиза. У меня, конечно, есть заскоки, но, надеюсь, я не настолько психический, чтоб меня лечить? Просто маме уступаю. Я все равно настою, чтобы их судили!
Алла Николаевна (нетерпеливо). Хорошо, хорошо. Мы отвлеклись… Как вы спите? Сон нормальный?
Вячеслав (пожимает плечами). Нормальный.
Алла Николаевна. Сны видите?
Вячеслав. Да, всегда. За ночь несколько штук. Иногда от снов голова вот такая. (Показывает).
Алла Николаевна (делает запись). Какие сны? Страшные? Тревожные? Цветные или черно-белые?
Вячеслав. И страшные тоже, и тревожные. И красивые. Они у меня все цветные. Люблю смотреть сны. Как кино.
Алла Николаевна (пишет). А почему не работаете?
Вячеслав. Нет такой работы, чтоб нравилась. (Смеется). Я бы только сидел и писал, писал.
Алла Николаевна. Мгм… А то, что пишете, в журнал или в газету отдавать пробовали?
Вячеслав (безнадежно машет рукой). Да знаю я вкусы наших газет! И журналов тоже.
Алла Николаевна. Хорошо… (Пишет). Я сейчас вам выпишу направление в больницу.
Вячеслав. Зачем?
Алла Николаевна. Потому что только они делают психоневрологическую экспертизу. Вам там придется побыть, вас понаблюдают.
Вячеслав. Сколько?
Алла Николаевна. С месяц.
Вячеслав (удивленно). Да вы что!
Алла Николаевна. А как же иначе? Не вы первый, не вы последний. Отработанная система. Вот, пожалуйста. (Протягивает лист). Только у главврача подписать и печать поставить.
Вячеслав (возмущенно). Не возьму я это направление! (Встает и уходит, бросая на ходу). Ни фига себе, месяц!
Алла Николаевна (вслед ему). Как хотите.
Вячеслав исчезает за дверью. Пауза. Входит Валентина Васильевна .
Валентина Васильевна. Видите, какой он импульсивный! Простите его. Он вам не нагрубил?
Алла Николаевна. Да нет, ничего особенного, но он действительно не вполне здоров. Жаль: такой симпатичный парень.
Валентина Васильевна. Что с ним?
Алла Николаевна. Налицо психостенический синдром.
Валентина Васильевна. Что это?
Алла Николаевна. Сложный комплекс отклонений: неадекватная связь с миром, завышенная самооценка, повышенный уровень притязаний… Эйфория заметна, нарушение иерархии мотивов. Явно приглушены переживания успеха и неуспеха. Зачатки личностной деградации — ни работа, ни учеба его не интересуют.
Валентина Васильевна. Но он же занимается, пишет много.
Алла Николаевна. Маниакальный синдром на фоне депрессивного состояния просматривается; чувство собственной гениальности.
Валентина Васильевна (растерянно). Что же делать?
Алла Николаевна. Да, ему в его состоянии, конечно, лучше пройти экспертизу: уточнят отклонения.
Валентина Васильевна. Я уже боюсь!
Алла Николаевна (спокойно-равнодушно). Да не пугайтесь: среди молодежи нынче это не редкость, чуть не у каждого в разной степени это есть. Психика, знаете, неустойчивая, раздражители сильные — вот вам и готовый синдром. Возьмите направление. (Показывает лист). Там понаблюдают, подкорректируют легонько. Вон он у вас какой рослый, красивый — и будет здоров, вот увидите.
Валентина Васильевна (берет бумагу). Спасибо. До свидания.
Алла Николаевна. У главврача только подписать и печать поставить. И пускай там следующий заходит. До свидания.
Валентина Васильевна уходит.
Затемнение
Сцена 3
Вячеслав и Валентина Васильевна выходят слева на авансцену и, возбужденно разговаривая, медленно идут вправо.
Вячеслав. Мама! Ну не хочу я туда!
Валентина Васильевна. Славик, послушай…
Вячеслав. Ты посмотри на эту врачиху! И ты ее слушаешь? Что она тебе наговорила? Что я маньяк? Параноик?
Валентина Васильевна. О паранойе не говорила.
Вячеслав. А хочешь я ей диагноз поставлю: дебилизм на фоне непроходимой тупости! Одни ее вопросы чего стоят: она же по старому учебнику психиатрии шпарит; я этот учебник знаешь когда? — еще в девятом классе прочитал! Ты же умница у меня, мама!
Валентина Васильевна. Славик, прошу, послушай меня!
Вячеслав. Хорошо, слушаю. Что ты хочешь сказать?
Валентина Васильевна. Давай сядем и обсудим спокойно.(Показывает на скамью в правой стороне авансцены).
Вячеслав. Ну, хорошо, давай.
Проходят и садятся на скамью.
Вячеслав. Так что ты хочешь сказать?
Валентина Васильевна. Слава, ты молод и плохо знаешь жизнь. Мы с отцом делали большую ошибку, что ограждали тебя от нее. Только не надо меня сейчас упрекать… Тебя окружает враждебный мир. Есть факты: ты был пьян, избил милиционеров, оскорбил женщину.
Вячеслав. Мама! И ты тоже?.. Ты-то мне веришь?
Валентина Васильевна. Верю, сын, верю.
Вячеслав. Не веришь ты!
Валентина Васильевна. Верю, но ведь всё против тебя. У тебя нет ни алиби, ни свидетелей, а у этой женщины их целый дом, и милиционеров двое, и они на службе. Тебя просто засудят!
Вячеслав. Но на суде-то хоть я могу сказать, что я о них обо всех думаю? В конце концов, справедливость, мама, должна восторжествовать?
Валентина Васильевна. Слава, ну кому ты что докажешь? Я разговаривала с адвокатом…
Вячеслав. Я тоже разговаривал.
Валентина Васильевна. Но тебе-то он не говорил, что тебе реально грозит? По-моему, он единственный приличный человек, я ему верю. Всех будет просто раздражать, что ты не работаешь, не учишься.
Вячеслав. Да кому какое дело!.. Я, мама, все равно найду честного следователя, честного судью, я добьюсь…
Валентина Васильевна (перебивая его). Слава, милый, что ты мелешь, какой сумбур в твоей голове! Где ты кого найдешь?
Вячеслав. Вместо того, чтоб упекать меня в дурдом — помоги! Если я никого не найду, я просто убью этих гадов — я, мама, не смогу жить с этим оскорблением, оно горит на мне!
Валентина Васильевна. Знаю, сынок, какой ты несдержанный и какими фантазиями набита твоя голова. Но как ты не поймешь, что кончится тем, что тебя посадят и там просто сломают!
Вячеслав (ядовито). А психушка — не сломает?
Валентина Васильевна. Тебя подержат там, и дело с концом: все забудется. Но, по крайней мере, ты будешь рядом, я тебя смогу навещать — из двух зол надо выбрать меньшее. (Голос ее срывается. Она достает из сумки носовой платок и вытирает глаза). Ты такой стал злой, взвинченный. Тебе в самом деле надо подлечить нервы. Нельзя быть таким недоверчивым. Если врачам не верить — то кому еще? Должно же в нас оставаться хоть маленькое святое место?
Вячеслав (усмехается). Ну, ты уморишь! Нашла святое место!
Валентина Васильевна. У тебя на все отговорки! А вот папа тоже считает, что тебе надо подлечить нервы.
Вячеслав. Ну так вы же все заодно! Как тебе доказать?.. Вот чувствую: нельзя туда, — а ты, взрослый человек, старенькая уже — а не понимаешь!
Валентина Васильевна (удрученно). «Старенькая»! Спасибо, сын, утешил.
Вячеслав (покаянно). Извини, мам, сорвалось!
Валентина Васильевна. Да чего уж… Я тебя умоляю: надо решаться, Славик! (Она снова вытирает глаза платком). Я боюсь за тебя!
Пауза
Вячеслав (вздыхает). Вечно ты из меня веревки вьешь. Знаешь, что я не могу твоих слез видеть. Пойдем.
Они встают и уходят в левую сторону.
Сцена 4
На левой половине сцены, впритык к средней перегородке — 3 больничных койки; между ними — 2 тумбочки; на той, что ближе к зрительному залу — пластмассовый стакан. 1 больной , средних лет крепкий мужчина, заложив руки за спину и сосредоточенно о чем-то думая, ходит взад-вперед вдоль левой боковой стены; остановится, пробормочет что-то, погрозит кому-то пальцем и снова продолжает ходить. 2 больной , пожилой и щуплый, сидит на средней койке лицом к зрительному залу, подперев кулаком подбородок и неподвижно глядя перед собою.
В дверь входит санитар в сером халате с засученными по локоть рукавами; подмышкой у него — постельное белье. Следом за ним входит Вячеслав в пижаме и шлепанцах; в руке у него — книга.
Вячеслав (больным). Здравствуйте.
Санитар (кивает на больных). Ты — им, что ли? Они в отключке.
2 больной остается неподвижен; 1 больной резко останавливается перед Вячеславом ; тот невольно отшатывается.
1 больной (запальчиво). Здравия желаю! Ты понимаешь: генерал-майор библиотечной службы подходит ко мне и говорит: ты брал книги? А зачем они мне? Я сам полковник! Я ей говорю — она у меня в библиотеке работает: ах ты, сука, ты с кем спуталась? Я ж тебя поймаю, ты у меня еще попляшешь! Задушу, падлу! Я сам полковник, понял?
Санитар (спокойно, отстраняя с дороги 1 больного ). Вольно, товарищ полковник, занимайтесь своим делом.
1 больной поворачивается и продолжает ходить с видом исполнившего свой долг человека.
Вячеслав ( Санитару , кивая на 1 больного ). Он что, в самом деле полковник?
Санитар. Да кой полковник! Прапор, Афганом долбанутый. Хочет, между прочим, генералом стать. Да стал бы, если б сюда не загремел — мужик, видать, хваткий был. Но если с ним по-хорошему: «товарищ полковник», — он как шелковый. А вот этот вот (кивает на 2 больного ) , Пушкин сраный — тихий, но упрямый, как козел: нервы нам мотает… Вот, земляк, твоя койка. (Бросает на ближайшую к зрительному залу койку постельное белье). Сам застелешь?
Вячеслав. Да, спасибо. (Подходит к койке, начинает застилать постель. Кивает на соседа, 2 больного ). А почему он — Пушкин?
Санитар (усмехается). Стихи пишет! Если б мы их по нужде не использовали, томов бы десять набралось… Как звать-то?
Вячеслав. Меня? Вячеслав.
Санитар. Слава, значит? Ну-ну. Меня — Толяном, если что. Медбратана нашего — Серегой… Ты, я смотрю, вроде, ничего, в норме. Глаз у меня на придурков наметанный. Косишь под психического?
Вячеслав. Да нет. На экспертизу направили.
Санитар. На дно ложишься? Ясненько. От военкомата? Или от ментовки?
Вячеслав. От ментовки.
Санитар. Чего не поделили?
Вячеслав. На тротуаре не разошлись, узким показался.
Санитар. Свой, значит, земеля.
Вячеслав вдруг внимательно всматривается в Санитара .
Санитар (с беспокойством). Ты чего?
Вячеслав. Показалось… На мента похож, который меня бил.
Санитар. Крестись, если кажется… Вообще-то у меня там есть братан сродный… Закурить нет?
Вячеслав. Пока нет. Не научился.
Санитар. Ясно. Здоровеньким помрешь. Ну, отдыхай. Завтра, наверное, уже на работу, конверты клеить.
Санитар уходит
Вячеслав (вслед ему). Конверты так конверты, нам один черт.(Закончив застилать постель, кладет под подушку книгу, садится на койку. Рассматривает соседа, 2 больного , легонько трогает его за плечо). Извините, пожалуйста, как вас зовут? (Поскольку 2 больной продолжает оставаться неподвижным. Вячеслав трясет его за плечо сильнее). Извините, как вас зовут?
2 больной (встрепенувшись, глухим голосом). Зачем? Не все ли равно?
Вячеслав (чувствуя себя неловко). Да просто, по-соседски… Познакомиться хотелось… Вы в самом деле стихи пишете?
2 больной. Какие стихи, помилуйте! Писал, да, в свое время.
Вячеслав. Почитайте, а?
2 больной. Пожалуйста. Из того, что помню. Сейчас… (Напряженно вспоминает). Извините, давно не читал… Вот! (Читает тихо).
Не правда ли, бред сивой кобылы, а?
Вячеслав. Помилуйте, да это же прекрасно!.. Можно еще?
2 больной (слабо смеется). Пожалуйста! (Читает уже охотнее и оживленней).
Вячеслав (возбужденно). «И медом снов запахло утро» — как здорово! Какой модерн! Это же прекрасные верлибры, поверьте!
2 больной (сдержанно). Спасибо.
Вячеслав. Я ведь тоже пишу!
2 больной. Почитаете?
Вячеслав. Ой, да мне стыдно! Была б гитара — я б лучше вам спел. Давно их писали?
2 больной. Да. Лет тридцать назад.
Вячеслав. Как? Тридцать лет назад? Вы — один из зачинателей современного свободного стиха?
2 больной. Да, до меня, пожалуй, разве что Ксюша Некрасова так работала. Чудом избежала моей судьбы. Только потому, наверное, что мыла полы литгенералам, успела рано умереть и ее не приняли всерьез. И жила не в провинции.
Вячеслав. А теперь — знаете? — только ленивые не пишут верлибров!.. А я-то подумал, вы сумасшедший — так тихо сидите!
2 больной. Притворяюсь. Так легче. Ужасно боюсь молодых людей — они такие нынче агрессивные.
Вячеслав. А почему вы здесь?
2 больной. Так за верлибры и сижу — посчитали шизофреником.
Вячеслав. И давно вы тут?
2 больной. Ой, давно. Я ведь в свое время внутренним диссидентом был. Грехи молодости. Здесь кормят. Поверите ли, у меня никого нет, я ничего не умею. Жизнь прошла. Боюсь отсюда уходить.
Вячеслав. Вы и сейчас пишете?
2 больной. Ну что вы! Кончилось все. Так, стараюсь иногда записать по памяти, что было, когда бумагу найду. Голову освобождаю. Записываю и раздаю — может, что-нибудь сохранится? Знаю, что выкидывают…
Вячеслав. Я вам помогу! Только выйдем отсюда — обязательно помогу и стихи устроить, и с жильем — вы будете жить у меня!
2 больной. Спасибо, мой юный друг, только едва ли получится.
Вячеслав. Нет-нет, обязательно получится! Вас тут лечат?
2 больной (хихикает). Дают антидепрессанты. Но я (шепчет)симулирую: я их тихонько в рукав, воды глоточек сделаю, и все…
Торопливо входит Санитар , зорко оглядывает палату.
Санитар. Все тут нормально? Оправьте койки, дежурный врач идет!
Вячеслав встает, поправляет постель. 2 больной продолжает сидеть.
Санитар (подходит ко 2 больному ). Ну, ты, Пушкин сраный, встань! ( 2 больной встает; Санитар поправляет его постель). Садись!
2 больной покорно садится. Входит врач Илья Семенович в сопровождении Медбрата ; оба в белых халатах. У Медбрата в руках ручка и стопка тетрадок — историй болезней.
Илья Семенович (обращается ко всей палате). Добрый день! Как самочувствие? (Проходит, смотрит внимательно на 1 больного , который продолжает неутомимо ходить взад-вперед, заложив за спину руки).
Медбрат (заглядывает в одну из тетрадок, негромко подсказывает врачу). Маниакальный синдром в стадии ремиссии.
Илья Семенович. Да-да, знаю, помню. Но наш бравый полковник сегодня что-то взволнован. Пожалуй, возобновим аминазиновую блокаду.
Медбрат делает запись в тетради.
1 больной (круто останавливается). Не хочу блокаду!
Илья Семенович. Надо, надо, товарищ полковник. Вы же мужественный человек — покажите им всем пример.
1 больной (выпячивает грудь и возобновляет ходьбу). Да, конечно! Кто, если не мы? Партия всегда права!
Илья Семенович (проходит дальше, останавливается у койки 2 больного ). Та-ак, что у вас сегодня?
Медбрат раскрывает следующую тетрадку и показывает врачу.
Илья Семенович (пробегает запись глазами). Та-ак, хорошо.(Садится на койку 2 больного ) . Позвольте. (Отворачивает ему веки, затем берет его руку и, глядя на часы, считает пульс). Состояние удовлетворительное. Продолжим антидепрессанты. (Поднимается, подходит к Вячеславу ).
Медбрат (подсказывает). Полянский. Поступил сегодня.
Илья Семенович. Помню. ( Вячеславу ). Как чувствуете себя в непривычной обстановке?
Вячеслав (пожимает плечами). Спасибо. Пока никак. Надеюсь, меня не от чего лечить?
Илья Семенович. Да, просто понаблюдаем. Разве что-нибудь легкое, успокаивающее — чтоб, знаете, снять возбуждение; возможно неадекватное восприятие обстановки. Главное, не бойтесь и доверяйте нам. (Похлопывает Вячеслава по плечу. Затем обращается к своим спутникам). Ну, пойдемте дальше.
Илья Семенович , Медбрат и Санитар уходят.
Вячеслав ( 2 больному — насмешливо). Какие у них застывшие лица! Словно маски. Смахивает на ритуал древних жрецов… Это и вся процедура?
2 больной. Нет, молодой человек, все не так смешно, как кажется.
Вячеслав. Еще что-то будет?
2 больной. Все может быть. Да Бог с ними — расскажите теперь что-нибудь вы: вы ведь пришли оттуда? Что там нового?
Вячеслав. Вы знаете, я вас огорчу — там всё так же, как всегда: едят, пьют, совокупляются, причем огромное большинство такая жизнь вполне устраивает. Чтобы этим заниматься, надо или работать, или воровать, или обманывать простаков. В общем, живут.
2 больной. А вы?
Вячеслав. Что я?
2 больной. Не едите, не пьете и не совокупляетесь?
Вячеслав. Я? Да проверил: скучно. Подозреваю, что переводить жизнь на удовольствия — ужасно бессмысленное занятие.
2 больной (хихикая, шутливо грозит пальцем). А-а, молодой человек, так вас, значит, по адресу определили! Расходиться с большинством во мнении — опасно для жизни.
Вячеслав. А вы юморист! В такой-то обстановке… Я вами просто восхищаюсь!
1 больной продолжает сосредоточенно ходить взад-вперед.
Входят Медбрат и Санитар . У Медбрата в руке — никелированная медицинская коробка. Он проходит, ставит коробку на заднюю тумбочку, открывает ее, достает ампулу и шприц и начинает готовить его для укола. Санитар подходит к 1 больному , крепко обнимает его.
Санитар. Пошли, товарищ полковник, пошли, ляжем, аминазинчик сделаем. (Ведет его к задней койке, преодолевая его пассивное сопротивление). Давай, отец родной — за Родину, за партию, покажи им всем пример. (Кладет его животом на постель и наваливается на него всем телом, непрерывно при этом «заговаривая ему зубы»). Ты же вон какой молодец! И опять ты у нас орел будешь. Героя дадут, генералом сделают. Еще чуть-чуть, и будешь генерал. Документы уже ходят.
Медбрат , заслоняя собою больного от зрительного зала, склоняется над ним и делает ему укол. 1 больной дергается, стонет. Санитар продолжает крепко его держать. Медбрат бросает шприц в коробку. 1 больной продолжает стонать, но дергаться перестает. Санитар отпускает его, встает.
Санитар. Потерпи, полковник, потерпи, скоро, скоро уже генералом станешь.
Медбрат (отсчитывая, достает из коробки несколько пилюль и передает Санитару , сыпя их ему в ладонь). Возьми, проследи, чтоб он выпил. (Кивает на 2 больного ). Я пошел в седьмую палату. (Закрывает коробку и уходит).
Санитар (дожидается, пока Медбрат уходит, бросает 1 таблетку себе в рот, затем подходит ко 2 больному , трясет его за плечо) . Эй, папаша, кончай дремоту, на-ка, заглоти. (Берет его руку, пересыпает таблетки в его ладонь). Возьми, запей. (Стоит над ним).
2 больной делает ладонью движение, будто кладет в рот таблетки, затем поворачивается, берет с тумбочки пластмассовый стакан и подносит ко рту.
Санитар (резко, грубо). А ты почему таблетки не заглотил, а? Зачем выбросил? Я тебе покажу, падла, выбрасывать! (Бьет его по лицу). А ну подыми! (Показывает пальцем под койку).
2 больной , зажав лицо одной рукой, лезет под койку.
Вячеслав. Не смей его бить!
Санитар. Ты-то чего? Сиди, не твое дело! Нам разрешено силу применять! А ты давай-давай, доставай! (Пинает 2 больного , ползающего под койкой, ногой). Защитника нашел, да?
Вячеслав (соскакивает с койки, отталкивает Санитара ). Я ж тебе сказал: не бей!
Санитар (отлетает, бежит к двери, останавливается). Ах, ты так, да? Здоровый, да? Ну, погоди! (Уходит, захлопнув за собой дверь).
Вячеслав помогает 2 больному подняться, усаживает на постель.
2 больной. Зря вы так. Сейчас хай поднимут.
Вячеслав. Да разве можно так позволять?
2 больной. Сам я виноват. Никому тут ничего не докажешь.
Вбегает Санитар со смирительной рубашкой в руках. Следом за ним — Медбрат с никелированной коробкой, ставит коробку на пол у порога. Оба быстро подходят к Вячеславу , сбивают его с ног, надевают на него смирительную рубашку, валят на койку и привязывают к ней . Вячеслав дергается, пытается вырваться.
Вячеслав. Пустите! Пустите же!
Санитар. Полежи, полежи! Щас успокоим!
Медбрат (идет к порогу, несет коробку, ставит на тумбочку, достает шприц, набирает из ампулы раствор; обращается к Санитару ). Держи ему ноги!
Санитар (валится Вячеславу на ноги). Что ты ему?
Медбрат. Аминазинчика двойную дозу вкатим — успокоится!
Санитар. А врач?
Медбрат. Согласуем. Держи крепче! (Стоя спиной к зрителям, делает Вячеславу укол и бросает шприц в коробку).
Вячеслав бьется, дергается, выгибает спину и непрерывно кричит . Медбрат , наклонившись, наблюдает за ним. Через некоторое время Вячеслав перестает дергаться; крики его переходят в глухие стоны.
Санитар. Ну вот, милое дело. Как шелковый сейчас будет.
Медбрат (наклонившись над Вячеславом , поднимает ему веки) . Та-ак. Вроде, ничего, не смертельно. ( Санитару ). Теперь можно и развязать.(Развязывают его, снимают с него смирительную рубашку). Ты побудь с ним еще. Мало ли что? Реакция, может, отрицательная… Зови, в случае чего. (Закрывает коробку, берет ее и уходит).
Санитар (садится в ногах Вячеслава . Обращается ко 2 больному ) . Ну, нашел таблетки?
2 больной , который все время, пока вязали Вячеслава , сидел безучастно, молча кивает головой.
Санитар. Заглотил?
2 больной молча кивает.
Санитар (удовлетворенно). Ну вот, давно бы так.
Вячеслав перестает стонать.
Санитар (встает, заглядывает в лицо Вячеслава . Затем полушепотом обращается ко 2 больному ). И ты ложись. И чтоб тихо у меня, без разговоров! (Показывает ему кулак).
2 больной покорно ложится. Санитар идет к двери, выключает свет и уходит.
Сцена 5
Яркий луч выхватывает из темноты стоящую посреди больничной палаты в левой половине сцены фигуру Некоего в белом хитоне и сандалиях на босу ногу, с бородой и длинными, зачесанными назад темными волосами. Во всем его облике — одухотворенность.
В движущемся вместе с ним луче света Некто в белом подходит к койке Вячеслава , наклоняется над ним, кладет на его лоб ладонь . Вячеслав просыпается, но говорит вяло, через силу.
Вячеслав (постанывая). Ой, как мне плохо!
Некто. Что у тебя болит?
Вячеслав. Все болит… У меня болит душа. Держите, не отнимайте руку — так легче. Какая она у вас прохладная, легкая! (Вдруг резко приподымается, испуганно всматривается в Некоего ). Вы кто?
Некто (спокойно). Ты должен понять, кто. Разве это важно? (Делает ударение на слове «это». Садится на койку, снимает ладонь со лба Вячеслава , берет его руку в свою).
Вячеслав. Но ведь вы — это я?
Некто. Может быть, ты — это я?
Вячеслав. Нет, не верю! Вас — нет, вы — плод моего воображения!
Некто. Пусть так, если так удобнее. Я пришел всего лишь облегчить твои страдания.
Вячеслав. А если я не верю в тебя?
Некто. Но ведь тебе уже легче?
Вячеслав. Да.
Некто. Значит, я обладаю возможностью облегчить твои страдания?
Вячеслав. Да.
Некто. Но как я могу обладать некой возможностью, если меня нет? Ты же грамотен. Разве так может быть?
Вячеслав. Вы пришли меня утешить?
Некто. Да, и утешить — я уже сказал. Человек без веры — абсурден. Вера в неверие — тоже вера. Но вера в знание и информацию не дает утешения. Знание — яд, с ним осторожнее надо: в больших дозах он смертелен. Знание родит знание; создают его все вместе, а расплачивается каждый в отдельности. В этом мертвом океане под коркой разума твоя хрупкая душа вянет.
Вячеслав. Почему она — хрупкая?
Некто. Потому что неразвита: боится страданий, любви, жизни. Не бойся их. Душе нужна работа. Не бойся работы. Не бойся ни страдания, ни любви. Только они и называются жизнью; все остальное — удел мертвых.
Вячеслав. Почему вы не пришли к ментам, когда они меня били? Им бы нужнее послушать. Или к нашему санитару.
Некто. Потому что они мертвы. Их души тоже были хрупкими и неразвитыми, вот и умерли. Мир кишит мертвецами. Я иду к живым.
Вячеслав (со стоном). Чуть бы пораньше — столько глупостей наделано!
Некто. Я один. Ко всем сразу не поспеешь.
Вячеслав (с отчаянием, почти плача). А зачем мне душа? Я хочу просто жрать, пить, посылать всех подальше — просто жить хочу, я тоже хочу быть счастливым! Не нужна мне душа! Зачем мне это отчаяние одиночества? Если ты вложил ее в человека — ты же сделал его несчастным!
Некто. Большому — многое и дано. Кто-то же среди людей должен нести этот груз?.. Тебе не известно, что всё можно легко насытить, кроме духа?
Вячеслав. Но что делать, когда они меня сюда упекли?
Некто. Для начала — не спорь с невеждами. Споря с ними, сам становишься невеждой. И уясни: страдание всегда было утонченым пиршеством духа.
Вячеслав. Почему ты раньше не приходил?
Некто. Я иду туда, где нужнее. Работы много…
Входит Санитар , включает свет и видит сидящего на Вячеславовой койке Некоего .
Санитар ( Некоему ). Ты кто? Зачем здесь?
Внезапно гаснет свет.
Санитар (во тьме). Т-твою мать-то!.. Кто свет погасил?
Уходит, через минуту возвращается с фонариком, шарит лучом по палате. Снова включает свет. Некоего в палате нет.
Санитар ( Вячеславу ). Кто это был? Кто разрешил?
Вячеслав (слабым, больным голосом). Это тебе показалось.
Санитар. Я те дам «показалось»! Мне еще никогда ничего не казалось!
Вячеслав. Мой двойник приходил.
Санитар. Ну, так бы и сказал, а то — «показалось»!.. Значит, по адресу тебя доставили, раз двойники являются… Ладно, пойду, счас в журнал запишу, чтобы врач знал. Или, может, Серега, медбратан, еще не ушел — пускай они с твоим двойником разбираются. И чтобы тихо у меня!(Выключает свет и уходит).
Пауза
Вячеслав (в темноте). Эй, кто ты — вернись! Мы же не доспорили — слышишь?..
Голос некоего. Я здесь. Ты молишь лишить тебя души?
Вячеслав. Да, я устал от нее! Отпусти!
Голос некоего. Хорошо!
Входят Санитар со смирительной рубашкой и Медбрат с никелированной коробкой.
Санитар (включает свет). Опять блажит. С двойником разговаривает. Повторить надо, а то ведь спать ночью не даст.
Медбрат (идет к койке Вячеслава , ставит на тумбочку коробку, обращается к Вячеславу ). Вязать будем, или так дашься?
Вячеслав (устало). Да делайте что хотите! (Поворачивается на койке животом вниз).
Медбрат ( Санитару ). Подержи на всякий случай.
Санитар держит Вячеслава за ноги. Медбрат достает из коробки шприц, набирает из ампулы раствор, наклоняется над Вячеславом , затем бросает шприц в коробку. Вячеслав начинает громко стонать . Медбрат закрывает коробку.
Санитар (встает). Ну вот. Тебе же лучше, дурачок. Уснешь спокойно — и никаких двойников.
Медбрат , взяв коробку, уходит.
Санитар (подходит к двери, берется за выключатель). Ладно, отдыхайте. (Выключает свет и уходит).
В темноте стоны Вячеслава , сначала громкие, постепенно затихают.
Сцена 6
Вспыхивает свет на левой половине сцены. В помещении — только скамья у стены, справа от двери. У двери стоит Валентина Васильевна в строгом костюме, с полным полиэтленовым пакетом в руке. Она нажимает кнопку в стене и ждет. Смотрит на часы.
В дверях появляется Санитар .
Санитар. А-а, передачу Полянскому? Давайте. (Забирает у Валентины Васильевны пакет, заглядывает в него, роется в нем). Та-ак, компот, яблоки, книга… Водки нет?
Валентина Васильевна. Нет-нет. Вы можете пригласить сына? Я бы хотела, наконец, взглянуть на него.
Санитар. Нет, к больному нельзя.
Валентина Васильевна. Во-первых, он не больной, а на экспертизе…
Санитар. Все равно нельзя.
Валентина Васильевна. Что у вас за порядки? Как в тюрьме все равно.
Санитар. Выпишется — посмотрите. Чего на него смотреть?
Валентина Васильевна. Это не ваше дело, чего! Пропустите, пожалуйста, я хочу пройти к главврачу, поговорить! (Пытается пройти в дверь).
Санитар (не пускает ее). Нельзя. Его все равно нет.
Валентина Васильевна. Позовите лечащего!
Санитар. Он занят.
Валентина Васильевна. Если они у вас такие занятые, передайте им: я сейчас поеду в горздрав — может, там найдут время? Я ведь найду управу на вашу больницу!
Санитар (нехотя). Щас, посмотрю. (Уходит с пакетом, закрыв дверь).
Пауза
Выходит Илья Семенович.
Илья Семенович (сухо). Что вы хотели?
Валентина Васильевна. Здравствуйте, во-первых.
Илья Семенович. Здравствуйте.
Валентина Васильевна (торопливо выпаливая). Я хочу видеть сына. Уже две недели, как он здесь, а мне не дают с ним видеться — какие-то всё отговорки. Он мне пишет странные записки, почерк ужасный. Что с ним? Ведь он же не больной, он на экспертизу направлен!
Илья Семенович. Видите ли, ваш сын… Он не вполне здоров.
Валентина Васильевна. Что с ним?
Илья Семенович. В нашем деле трудно диагноз ставить на глазок, надо еще понаблюдать, попробовать разные средства. Но налицо склонность к бредовым идеям, переоценка личности; просматривается, я бы сказал, неадекватная аффектированная агрессивность.
Валентина Васильевна. Бедный мальчик! И вы его лечите?
Илья Семенович. Только профилактические меры.
Валентина Васильевна. Я хочу его видеть!
Илья Семенович. Знаете, я бы порекомендовал не торопиться. Пациент впечатлительный. Сейчас он спокоен, но встреча может вывести его из равновесия.
Валентина Васильевна. Но я хочу его видеть! Я чувствую, ему плохо!
Илья Семенович (мнется). Н-ну, не знаю, смотрите.
Валентина Васильевна. Я хочу его видеть, позвольте!
Илья Семенович (пожимая плечами). Хорошо, пожалуйста. Подождите немного. (Уходит).
Валентина Васильевна беспокойно ходит взад-вперед, ломая пальцы. Санитар вводит Вячеслава и уходит. Вячеслав уныл, апатичен, с матерью холоден, говорит медленно, с запинками.
Валентина Васильевна. Слава, наконец-то! Здравствуй, милый! (Обнимает и целует его).
Вячеслав. Здравствуй, ма.
Валентина Васильевна. Давай сядем, я устала — около часа торчу, добиваюсь с тобой свиданья. (Ведет его к скамье; садятся). Почему такая секретность?
Вячеслав (пожимая плечами). Скажи: какое сегодня число?
Валентина Васильевна. Семнадцатое.
Вячеслав. А месяц? Месяц?
Валентина Васильевна. Июль, сынок. Что с тобой? Ты потерял счет дням?
Вячеслав (сосредоточенно думает). Это я, значит… всего… Не могу посчитать.
Валентина Васильевна. Двенадцать дней, сынок.
Вячеслав. Я думал, больше. Так дни спутались.
Валентина Васильевна. Как ты тут? Тебя кормят?
Вячеслав (раздраженно). Кормят, конечно! Не носи ты мне эти сладости — не могу уже! Отдаю, кому не носят.
Валентина Васильевна. А чего тебе носить?
Вячеслав. Ничего не надо. Яблоки можешь. Сигареты.
Валентина Васильевна. Как? Ты куришь?
Вячеслав. Тоска, мам, такая, что не только закуришь — запил бы с удовольствием.
Валентина Васильевна. Что с тобой, сынок? Что они с тобой делают?
Вячеслав. Трудно объяснить, ма.
Валентина Васильевна. Что, что они делают? Они тебя лечат?
Вячеслав. Колют аминазин.
Валентина Васильевна. Зачем?
Вячеслав. Когда я сопротивляюсь.
Валентина Васильевна. Чему сопротивляешься? Они тебя бьют?
Вячеслав. Нет. Просто вяжут.
Валентина Васильевна. Как «вяжут»? Веревкой, что ли?
Вячеслав (раздраженно). Да зачем веревкой! Смирительной рубашкой. Не слыхала, что ли, никогда?
Валентина Васильевна (в отчаянии хватается руками за голову). Господи, сынок мой! Это ужасно, ужасно!
Вячеслав. Да сейчас уже не вяжут, перестал сопротивляться. И колют редко. Иногда. (Сидит, опустив руки и голову). Устал я, ма. Я очень устал.
Валентина Васильевна (в отчаянии качает головой). Господи, какая же я дура — самой затолкать сына!.. Я постараюсь, сын, я все сделаю, чтоб тебя вызволить!
Вячеслав. Да, самому уже не выйти. Если бы они меня сразу не скрутили, я бы убежал — никакие бы заборы не удержали. Видать, поняли — они переиграли меня! Сейчас просто не хватит сил — мне даже думать об этом больно. Я стал слабый.
Валентина Васильевна. Иди, сынок, позови врача, я буду с ним говорить. Как его зовут?
Вячеслав. Илья Семенович.
Валентина Васильевна. Я теперь буду часто к тебе приходить, поддерживать тебя, пока не вызволю… Иди, Славик, иди, пригласи сюда врача. (Целует Вячеслава ).
Вячеслав. Не знаю, придет ли…
Валентина Васильевна. Придет! Иначе я взорву эту больницу!..
Вячеслав уходит. Валентина Васильевна , оставшись одна, достает носовой платок, прикладывает к глазам. Чтобы успокоиться, встает, озабоченно ходит, ломая пальцы.
Пауза
Входит Илья Семенович.
Илья Семенович (сухо и устало). Что вы хотели?
Валентина Васильевна. Что вы делаете! Ведь вы его калечите, вы его психику ломаете! Вы превращаете его в сонное, тупое существо! Он пришел к вам восприимчивым ко всему юношей, он светился весь, он звучал, как музыкальный инструмент! Что вы делаете!
Илья Семенович (терпеливо). Вы все сказали?
Валентина Васильевна. Я заберу его отсюда, что бы это мне ни стоило, я сделаю все, чтоб вырвать его у вас!
Илья Семенович. Едва ли вам это удастся — отсюда, сударыня, раньше времени как правило не выходят.
Валентина Васильевна. Да ведь мы сами пришли, по своей воле! Это я, я привела его сюда!
Илья Семенович. Ну, если уж быть точными, вы пришли не совсем по своей воле, а по направлению, и без акта экспертизы едва ли возможно…
Валентина Васильевна (перебивая его). Я сама, сама согласилась на экспертизу! Господи, да если бы я знала!..
Илья Семенович. Я думаю, экспертиза вашему сыну…
Валентина Васильевна (снова перебивая его). Я ведь жаловаться буду! Я вырву его отсюда! Я мать — понимаете? — и не могу смотреть на это!
Илья Семенович. Я сочувствую вам, но экспертиза, повторяю, вашему сыну нужна — он не вполне здоров.
Валентина Васильевна. Он был здоров!
Илья Семенович. Абсолютно здоровых психически людей не бывает — слишком подвижны границы. Простите, я вот смотрю на вас — вам-то бы тоже не мешало пройти курс.
Валентина Васильевна. Нет уж, вам меня не заполучить!
Илья Семенович. Это — обывательское понятие о психбольнице как о камере пыток.
Валентина Васильевна. Да так оно и есть!
Илья Семенович. А ведь мы лечим, и успешно порой лечим. Что делать, если вся современная медицина на довольно низком пока уровне: химия и скальпель — почти единственные ее средства, и ни абсолютного здоровья, ни гарантии жизни она вам дать не может; однако же лечит и делает иногда чудеса, и вы же прибегаете к ее помощи! Что делать, если уровень человеческих знаний пока еще близок к шарлатанству, и не всё мы можем, и всё же стараемся… Да, юноша ваш — с ранимой, подвижной психикой. Да, всякое лечение причиняет страдания… Если вы не доверяете мне, то я не один тут — у нас коллектив: врачи, сестры, санитары, больница переполнена, много серьезных больных. Вы ведь, по-моему, грамотный человек, и должны понять: если бы у меня, скажем, была частная клиника, а вы бы — в состоянии хорошо платить, к вашему сыну был бы исключительно индивидуальный подход. Но, увы, у вас нет таких средств, а у меня — клиники, так что давайте применяться к обстоятельствам… Он действительно не совсем здоров, и, насколько я знаю, ему грозит срок? Если он попадет туда, то оттуда он попадет к нам же, только с отягчающим анамнезом: неизвестно, что с ним произойдет по пути к нам. Процесс может оказаться необратимым. Жизнь, сударыня — грубая штука. Не споткнись он об нее сейчас — споткнется потом: психический тип вашего сына таков, что он в постоянном конфликте с жизнью — ему с ней никак не разминуться — где-то бы да споткнулся. Гибельная судьба всякого талантливого человека.
Валентина Васильевна (с отчаянием). Что же делать?
Илья Семенович. Я думаю, потерпеть… Да, была повышенная возбудимость; мы сняли ее; теперь, думаю, спокойнее будет — адаптация налицо. Навещайте его, только не возбуждайте при встречах… Еще вопросы ко мне есть? (Смотрит на часы).
Валентина Васильевна. Я все-таки не во всем с вами согласна. Еще посмотрю, как все будет.
Илья Семенович. Пожалуйста, пожалуйста. А пока до свидания, мне нужно идти. (Слегка кланяется, уходит).
Валентина Васильевна тоже уходит.
Затемнение
Сцена 7
Вячеслав и Валентина Васильевна выходят на просцениум слева . Валентина Васильевна — в осеннем пальто, с раскрытым зонтиком . Вячеслав — в куртке; он вял и грустен.
Валентина Васильевна. Ну вот, наконец-то! Ты теперь здоров и свободен. Можешь отдохнуть после больницы сколько хочешь: неделю, две. Потом работу тебе подыщем… А, может, учиться хочешь? На заочное еще не поздно, успел бы документы подать.
Вячеслав. Мама, опять ты про то же?
Валентина Васильевна. Ну прости, прости, не буду.
Вячеслав (останавливается, запыхавшись). Ты так быстро идешь — я устаю.
Валентина Васильевна. Сынок, мне ведь на работу надо!
Вячеслав. Ты иди, я сам — что ж ты со мной, как с младенцем? Дорогу домой не найду, что ли?
Валентина Васильевна. Нет, Слава, я хочу тебя проводить до дома… Давай сядем, посидим?
Доходят до скамейки, садятся.
Вячеслав (протягивает руку, подставляя ладонь дождю). Дождь… Представляешь: я не верил, что сентябрь, пока сам не увидел… Как я любил когда-то осень!
Валентина Васильевна. Почему «любил»? Почему у тебя все — в прошедшем времени? Ты только начинаешь жить!
Вячеслав. Не знаю почему.
Валентина Васильевна. Ты взбодрись! Забудь о том, что было. Я тебя откормлю, поправишься окончательно, работать пойдешь, зарядку обязательно делать, влюбишься еще, а там, глядишь, женишься!
Вячеслав. Мне скучно об этом.
Валентина Васильевна. Экий ты, Славка, тюлень!.. Может, тебе к сексопатологу сходить?
Вячеслав. Да, с этим у меня все в порядке: дамам со мной скучно не бывает. Даже здесь, в больнице. Но когда я вижу, просто вот ощущаю кожей бездны человеческие — меня оторопь берет, ничего в голову не лезет.
Валентина Васильевна. Ну где ты видишь бездны? Кругом серая, обыденная жизнь.
Вячеслав (с отчаянием). От нее-то, мама, и веет бездной!
Валентина Васильевна. Ну, ладно, ладно… (Успокаивая, гладит его руку). Если захочешь писать стихи или песни, еще что-то — пиши, Слава, папа не будет сердиться: он понял, наконец, что ты не тот человек, которым бы он хотел тебя видеть.
Вячеслав. Ну, слава Богу хоть на этом.
Валентина Васильевна. Не насмехайся.
Вячеслав. Да, мам, конечно же, буду писать — мне ничего больше не осталось. То, что я увидел там, (неопределенно кивает головой в сторону) все осветило по-новому. Буду писать.
Валентина Васильевна. Хорошо, ладно. Пойдем?
Вячеслав молча кивает. Они встают и уходят.
Затемнение
Сцена 8
Вячеслав в рубашке, трикотажных брюках и шлепанцах, неподвижно уставившись взглядом в одну точку, сидит на диване в правой стороне сцены. Рядом лежит гитара. Пауза. Раздается звонок в дверь. Вячеслав , очнувшись, встает и выходит из комнаты. Через некоторое время он пропускает в дверь Виталия и входит следом сам. На Виталии — деловой костюм с галстуком, на ногах — тоже шлепанцы. Вячеслав разговаривает с Виталием нехотя.
Вячеслав (показывает на стул). Садись. (Сам снова садится на диван). Чем обязан визиту?
Виталий (проходит по комнате, потирая руки). Ну и холодина чертов. Начало ноября, а прямо как зима, верно?.. Шел мимо — дай, думаю, забегу. Давно не видел. (Садится на стул).
Вячеслав. Давно. Что новенького?
Виталий. Да есть новости. (Сладко потягивается, расправляя плечи). У меня — все классно!.. Это мы с лета не виделись, да? На дискотеку еще ходили, помнишь?
Вячеслав. Конечно, помню.
Виталий. А девицу помнишь, на которую я тебя натравливал?
Вячеслав. Нинон, что ли?
Виталий. Ну да. Я же ее все-таки… (делает энергичный хлопок ладонями, при этом щелкает языком и улыбается) Отоварил! Теперь бегает за мной, как сучка; матушка ее тоже под меня копает, хотят взять на абордаж. (Хохочет). Нашли дурака!.. Ну, что еще? Машину вот купил. Подержанную пока, но у меня сейчас масть идет, деньги будут. Покатаюсь, пока бегает, потом загоню, куплю новее.
Вячеслав. И купят?
Виталий. Ха! Дураков хватает!.. Говорят, ты в дурдоме был?
Вячеслав. Да, упекли. Так получилось: или в дурдом — или в тюрягу.
Виталий. Ясненько. Давно вышел?
Вячеслав. Два месяца как.
Виталий. Ты смотри! Я и не знал. Кто-то сказал, а я говорю: да он нормальнее нас всех!.. Как ты? Чем занимаешься?
Вячеслав. Ничем. Ничего в голову не идет.
Виталий. Надо встряхнуться, старик! Оторвемся на дискотеку, а? Последний кайф поймать, еще какую юную подругу отоварить напоследок. (Хохочет, потирая руки). Люблю молодявок подлавливать!
Вячеслав. Почему последний-то?
Виталий. Так я ж женюсь!
Вячеслав. Поздравляю.
Виталий. Чего не спросишь, на ком?
Вячеслав. Да тебе, по-моему, без разницы.
Виталий. Не скажи! На Жанке нашей!
Вячеслав. М-м… (Задумчиво кивает головой).
Виталий. Чего молчишь? Ты ж тоже клинья подбивал! Но тут уж, как говорится, кто смел — полезай в кузов! (Хохочет). Квартира у нее — хоть футбол гоняй: сталинская еще… Так что, вдарим по дискотеке?
Вячеслав. Нет, Виталя, никуда я не пойду. Иди сам.
Виталий. Ну, смотри, я хотел, как лучше. Но на свадьбу приглашаю!
Вячеслав. Дохлый номер. (Качает головой). Не приду.
Виталий. Да ты что! Нет-нет, вместе с Жанкой просим. Мы уже сделали прикид: через две недели свадьба! Негромкая такая, для друзей.
Вячеслав (устало мотает головой). И вообще, шел бы ты вместе со своей свадьбой, с машиной и дискотекой подальше.
Виталий. Не понял! Я ведь и сам могу послать тебя вместе твоей матушкой подальше.
Вячеслав. А вот матушку не тронь — она-то причем?
Виталий. Как причем? Она ж меня просила: развлеки да развлеки Славика! Вот и развлекаю.
Вячеслав. Ах, вот оно что! (Решительно встает). Тогда вали отсюда, и как можно быстрее, а с матушкой я сам разберусь!
Виталий (встает, быстро идет к двери, бормочет). Вот и делай людям добро. (Берется за ручку, отворяет дверь, на мгновение задерживается и крутит пальцем у виска). У тебя что, в самом деле это, да? (Уходит).
Вячеслав (подходит к двери, стоит и смотрит за дверь, разговаривая с Виталием , которого не видно). Да-да, это. Давай-давай. Будь здоров. (Закрывает дверь, снова идет к дивану и садится на него).
Сцена 9
Вячеслав (берет в руки гитару, трогает струны, подстраивает их, пробует петь отдельные фразы, аккомпанируя себе). «Жизнь уйдет шагами Командора»… Нет, не то… «О, эти мерзкие хари»… Нет! Нет-нет-нет… «Одиночества груз я не в силах нести»… Нет. (Думает; начинает петь истерически взвинчено). «На лету меня жизнь подстрелила, ах, на лету! Кровь моя алым потоком хлещет из ран…» (Кричит истерически). Нет, не то! Не то! (Роняет голову на руки, положенные на гитару, плачет. Откладывает гитару, достает носовой платок, вытирает слезы. Успокаивается. Идет в боковую дверь; выходит оттуда, держа в руках небольшой предмет, завернутый в тряпицу. Садится на диван, разворачивает тряпицу. В его руках — небольшого формата пистолет . Вячеслав рассматривает его; увлекшись, вертит в руках, заглядывает в дуло, вынимает и вновь вставляет обойму, оттягивает курок, вкладывает в правую руку, держит на весу; по всему видно, как приятно ему его держать).
Открывается задняя дверь; Валентина Васильевна , еще невидимая, окликает Вячеслава.
Валентина Васильевна. Славик, ты дома?
Вячеслав. Да! (Спохватываясь, быстро, пугливо заворачивает пистолет в тряпицу и сует в карман).
Валентина Васильевна (появляется на пороге; она в в деловом костюме, но разута; в руке у нее тяжелая хозяйственная сумка). Что ты там прячешь?
Вячеслав. Да ничего, так… Носовой платок. Насморк у меня.
Валентина Васильевна (стоит в двери, держа в руке сумку, опершись о косяк). Немудрено: такой холодище на улице. Будем перед сном ингаляцию делать. Где-нибудь был сегодня?
Вячеслав (язвительно). Между прочим, меня сегодня посетил не кто иной, как Виталик.
Валентина Васильевна. Правда? Ну и что?
Вячеслав. А то, что этот посланец небес с благотворительной миссией мне не нужен. Мне скучно с ним, у нас — ничего общего!
Валентина Васильевна (ставит сумку на пол и делает пальцами расслабляющее упражнение). А что ты мне это говоришь? Ему и говори.
Вячеслав. Ему я уже сказал. А тебе говорю — ты знаешь почему!
Валентина Васильевна. Но нельзя же, Слава, жить, ничего и никого не видя! Ты мне так и не ответил: ты был где-нибудь сегодня?
Вячеслав. Нет.
Валентина Васильевна. Слава! Ну почему ты ничего не хочешь делать? Раз не хочешь учиться — иди работай! Хотя почему бы не доучиться, не получить диплом?.. Не понимаю! Чего дома торчать? Нельзя, Слава, так киснуть — ведь два месяца, как ты дома. Мы же как договаривались? Две недели на раскачку, и — за дело!
Вячеслав. Я — не договаривался. Это ты договаривалась.
Валентина Васильевна. Ну, хорошо, я, подловил. Но надо же чем-то заниматься! У каждого, знаешь, бывают в жизни срывы, кризисы, но их же надо учиться преодолевать. Писал сегодня что-нибудь?
Вячеслав (мотает головой). Нет. Нет настроения.
Валентина Васильевна. Что с тобой, сынок? Что происходит? Скажи мне!
Вячеслав. Не знаю. Что-то сломалось. Ничего не могу. И не хочу.
Валентина Васильевна. Кстати, где твой магнитофон? Что-то я его не вижу. Раньше ты хоть записи слушал.
Вячеслав. Сломался — отдал в починку.
Валентина Васильевна. Ну, хорошо, ладно. Но ужин-то хоть приготовил?
Вячеслав (мотает головой). Нет, мама. Я ж говорю, нет ни на что ни сил, ни желания. Прости меня.
Валентина Васильевна (со слезами в голосе). Ну почему вот я, женщина, могу работать, как кляча, с утра до вечера, потом нести тяжелую сумку, а теперь еще становиться к плите и готовить ужин?
Вячеслав. Да зачем, мам, готовить? Давайте что-нибудь так поедим.
Валентина Васильевна. Я не хочу «так»! Что я скажу отцу, когда он придет поздно и усталый? Я не привыкла жить кое-как! Я знаю, что я обязана сделать, и я сделаю! (Берет сумку).
Вячеслав. Мам, знаешь, что я подумал?
Валентина Васильевна (устало). Что?
Вячеслав (оживляясь). А давайте поедем все в деревню?
Валентина Васильевна. В деревню? Зачем?
Вячеслав. Жить, работать — как бабушка с дедом! Ты, я, папа! Землю бы взяли… Я бы сам уехал, но один я просто пока не могу.
Валентина Васильевна. Да ты что! Как это так?.. У меня работа, у отца — тоже серьезная работа. Квартира… Да и тебе надо работать, чтоб глупые мысли не приходили!
Вячеслав. А вот скажи: сделали вы с отцом в жизни хоть одно доброе дело? По-настоящему доброе?
Валентина Васильевна. Ты меня просто в тупик ставишь…(Раздражаясь). Между прочим, мы с твоим отцом всю жизнь честно работаем! Чего тебе еще?
Вячеслав (безнадежно машет рукой). Ах, ладно… Иди, мама, исполняй свой долг.
Валентина Васильевна (гневно фыркая). Вечно ты мне испортишь настроение! (Берет сумку и уходит).
Сцена 10
Вячеслав продолжает неподвижно сидеть на диване, уставившись взглядом в одну точку. Рассеянно протягивает руку, трогает пальцами гитарные струны; раздается их звучание. За дверью слышен входной звонок, затем — голоса Валентины Васильевны и Павла Степановича . Спустя некоторое время входит Павел Степанович ; он в деловом костюме с галстуком, но в носках.
Павел Степанович. Привет! (Неспешно проходит по комнате).
Вячеслав (уныло, безрадостно). Привет.
Павел Степанович. Что нового?
Вячеслав (пожимает плечами). Ничего.
Павел Степанович (садится на стул напротив Вячеслава , некоторое время молчит). Чем занимаешься?
Вячеслав (пожимает плечами). Ничем.
Пауза
Павел Степанович (печально). Ты не хочешь со мной говорить?
Вячеслав. А о чем говорить?
Павел Степанович , опустив голову, задумчиво кивает головой.
Пауза
Павел Степанович (встает со стула, подходит к Вячеславу , кладет ему руку на плечо). Ну ладно. (Уходит).
Вячеслав продолжает неподвижно сидеть на диване.
Пауза
Валентина Васильевна (заглядывает в дверь). Слава, иди мой руки, сейчас есть будем.
Вячеслав (тихо, но твердо). Мама, я не хочу есть.
Валентина Васильевна. Ну посиди с нами. Посидишь — захочешь.
Вячеслав. Не захочу.
Валентина Васильевна. Но так же нельзя, Слава!
Вячеслав (так же тихо и твердо). Оставь меня.
Валентина Васильевна. Тебе что, плохо?
Вячеслав (с отчаянием). Мама!
Валентина Васильевна. Ну, хорошо, хорошо! (Исчезает, прикрыв дверь).
Вячеслав продолжает сидеть все в той же позе. Затем, сидя на диване, начинает мерно раскачиваться взад-вперед, закрыв глаза и, постанывая, как при нестерпимой зубной боли. За стеной раздается телефонный звонок; Вячеслав не слышит его.
Валентина Васильевна (заглядывая в дверь, слегка раздраженно). Ты что, не слышишь? Почему я должна еще и к телефону бегать? Возьми трубку — тебе Юрий звонит! Из Парижа, между прочим!
Вячеслав (проворно вскакивает, идет к телефону, поднимает трубку). Алло!
Юрий (здесь и в дальнейшем его диалоге с Вячеславом голос его слышен глухо, издалека, с шорохами помех). Слава? Вячеслав?
Вячеслав. Да! Да! Юра! Это я! (Оборачивается к матери, которая все еще стоит в дверях). Ма, может, дашь поговорить?
Валентина Васильевна молча исчезает, прикрыв дверь.
Вячеслав (в трубку). Юра! Деряба! Слушаю тебя!
Юрий. Да не кричи, я тебя прекрасно слышу. Я получил твое письмо. Только что. Расстроился ужасно. Тебе что, действительно плохо?
Вячеслав. Да, Деряба, хуже не бывает.
Юрий. Понимаю: если дошло до психбольницы, значит, неважно дела. Но, Вяч, мы же говорили, когда прощались — помнишь? — тем, кто хочет что-то сделать в этом дерьмовом мире, кто хочет уберечь душу, надо много сил и мужества! А нам ведь с тобой еще надо кое-что успеть, старик!
Вячеслав. Помню, Юра! Но я отступаю! Они меня достали. Они загнали меня в угол.
Юрий. Кто «они»? Родители, что ли?
Вячеслав. Да нет, не в них дело. Они-то стараются, как лучше. Все вместе.
Юрий. Ты не можешь говорить яснее? Тебя кто-то слушает?
Вячеслав. Нет-нет! То есть всё вместе. То есть, я с людьми расхожусь. Полное непонимание. Я всегда знал, что я помешанный. Ну и что? Я ж никому не мешал: не крал, не подличал. Почему они все нас так боятся? Просто панически! Раньше сумасшедшие были божьими людьми; их устами говорил Бог, а нынешние мясники делают из этих несчастных куски сырой глины… Они убили меня, Деряба. Они оставили мне тело с желаниями, с похотью, и убили душу. Я становлюсь хамом. Тупым, ленивым хамом. Сам себе противен. Я разлюбил людей.
Юрий. Эка! Я так давно был о них невысокого мнения и чувствую себя при этом неплохо, ты знаешь! Миллионы хамов живут себе припеваючи, а ты, видите ли, не можешь! Что за чушь, Слава?
Вячеслав. Видишь ли, моя душевная жизнь… Никаких благ я не отдам за нее — я царь, я властвую; плевать, что мое царство — иллюзия!.. Впрочем, ладно, зачем на тебя своих собак?.. Ты ж с таким разговором в трубу вылетишь!
Юрий. Плевать, Париж заплатит — пусть тебя это не щекочет! Ты пишешь: «Моей душе тесно в теле — хочется выпустить ее на свободу». Как это понимать? Метафора?
Вячеслав. Нет, Деряба, метафоры исчерпаны. Прямой текст. Надо кончать.
Юрий. Не делай этого, я прошу! Ты знаешь, я ж твои письма привез сюда, показал тут ребятам из эмигрантского журнальчика. Произвели впечатление, их берут печатать, понял? Хотя, понимаю, их тут оценит дюжина человек, не больше, но я закажу перевести их на французский, средства у меня есть. Тогда посмотрим! Клянусь, я сделаю это, и я тебя заранее поздравляю с успехом!
Вячеслав. Да мне как-то все равно уже.
Юрий. Ловлю на слове! Когда ты увидишь это воочью — уверен, твое настроение на порядок поднимется!
Вячеслав. Нет, Юра. Они убили меня. Убили волю, я не могу без нее. Мне нечего больше делать. Ты хорошо сделал, что позвонил. Не с кем поговорить. Я думал о тебе. Мать — не понимает, а ты — так далеко. Тут вопрос о моей… о моей посмертной воле.
Юрий. Брось, Вяч, не забивай себе этим голову, я тебя прошу!.. Знаешь, давай-ка вот что: я пошлю тебе денег; ты возьмешь визу и прилетишь ко мне! Договорились? Побродим, посидим — тут такие кабаки! — наговоримся от пуза, и уверяю: все как рукой снимет! Здешняя атмосфера нашего с тобой брата хорошо лечит! Давай, Вяч? Нашу хандру надо снимать Парижем!
Вячеслав. Нет, Юра. Моей тоской сейчас можно залить не только Париж — весь мир. Я всё сказал, всё написал. Нечего больше делать.
Юрий. Я уверяю, у тебя просто кризис! Они еще будут!
Вячеслав (устало). Мне скучно, Деряба, повторяться. Думал, ты поймешь.
Юрий. Хорошо, молчу! Выскажись!
Вячеслав. Я задыхаюсь, Юра. Я себя чужим чувствую и лишним. Писать не могу — не хватает усилий. Только правлю дневники, всё, что у меня осталось, и лью в них слезы. Я все там сказал.
Юрий. Слава, это так серьезно?
Вячеслав. Серьезней некуда. Хлопушку достал. Загнал японский маг и купил вот. Мать вот только жалко…
Юрий. Слава, ты не сделаешь этого! Помнишь, как ты не мог меня даже ударить?.. Ты ж ничего еще не успел! Малодушничаешь?
Вячеслав. Ты не прав — кое-что успел. Значит, большего не дано. А ты давай за нас обоих — один остаешься… Знаешь, я всё думаю: может, слишком вкусил от плода познания и наказан? Но ведь миллионы Адамов грызут сей плод, запивают сладеньким вином наслаждения — и хоть бы хны! Может, слишком рано откусил? Или слишком много?.. Прости, что несвязно… В общем, ухожу, Деряба, и прощаюсь. Здорово, что позвонил. Как чувствовал все равно!
Юрий. Не смей! Слышишь? Успеешь! Еще тряхнем серым веществом, еще покажем, на что способны!
Вячеслав. Брось ты эту бодрость — она мне как насмешка. Послушай лучше, что скажу. Дружбу нашу я ценил по высшему разряду. Не серчай за ссоры. Лучшее, что у меня было — это она. С женщинами вот не повезло — свою не нашел. Завышал планку. Не научился ценить маленькие радости. От этого, может, и погорел?.. Матушку любил. Но дневники ей доверить не могу, слышишь, Юра? Я бы хотел, чтоб они, все двадцать шесть тетрадей, попали к тебе. Не дай им сгинуть: боюсь за них. Половину матушка обязательно уничтожит; ей стыдно будет за меня: я ведь ни примерным сыном, ни примерным любовником никогда не был, а уж примерным гражданином — тем паче. Записку оставляю на твое имя.
Юрий. Погоди! Знаешь что? Жди меня — сам приеду! Сейчас кладу трубку, мчусь в Бурже, достаю билет, что бы это мне ни стоило, и лечу! Я тебя прошу — как друга! Я ведь никогда ничего у тебя не просил! Один раз — можно?
Вячеслав. Поздняк метаться, Юра! Всё. Поезда ушли, самолеты улетели. Я всё сказал. Прости меня! И прощай. (Резким движением кладет трубку).
Сцена 11
Опустив голову и обхватив ее ладонями, Вячеслав медленно идет к дивану, садится на него, достает из кармана брюк пистолет, отрешенно смотрит на него, затем, взяв его обеими руками, зажимает между колен и в таком положении сидит, опустив голову.
Раздается стук в дверь. Вячеслав быстро сует пистолет в карман. В дверь заглядывает Валентина Васильевна .
Валентина Васильевна. Ну, что Слава тебе сказал?
Вячеслав (ледяным тоном, не поворачивая головы). Ничего нового не сказал. Что еще?
Валентина Васильевна. Отчего ты так раздражен?
Вячеслав (тем же ледяным тоном). Я, мама, не намерен обсуждать сейчас этот вопрос.
Валентина Васильевна (мягко, просительно). Пойдем, Слава, ужинать.
Вячеслав. Я не хочу ужинать.
Валентина Васильевна. Ты так бледен сегодня.
Вячеслав (иронично). Хорошо, я постараюсь изменить цвет лица.
Валентина Васильевна. Но если захочешь, приходи. (Уходит, прикрыв за собой дверь).
Вячеслав медленно, устало встает, подходит к зеркалу и смотрит в него, опершись о его обрамление обеими руками.
В зеркале появляется двойник Вячеслава в виде Мертвеца в истлевающей одежде; на лице Мертвеца проступает череп, пыльные волосы висят клоками, костлявые руки бессильно опущены. Вячеслав в ужасе отшатывается от зеркала.
Мертвец (скрипучим, неживым голосом). Не узнаешь? Ха-ха-ха!
Вячеслав (справляясь с собой, стараясь быть ироничным). Н-нет, почему же?.. Двойника — да не узнать!
Мертвец. Торопишься туда? Ха-ха-ха… А ведь страшно?
Вячеслав (раздраженно). Да, страшно! Но я не могу так жить — это унизительно!
Мертвец. Тогда торопись. Лежать здесь кучей костей и дерьма — занятьице приятное, ха-ха-ха!
Вячеслав. Ты, вонючая плоть — ты хочешь меня испугать? Хочешь, чтоб я дрогнул? Я тебя не боюсь, слышишь? Меня не взять этим! Мой дух останется здесь (показывает на дверь в свою комнату): в тетрадях, в друзьях, в тех, кто есть и кто будет! Я успел тебя переиграть, мерзкая плоть!
Мертвец. Жалкий прах с потугами на бессмертие, не тешь себя иллюзией — ты смешон и нелеп. Весь, без остатка станешь землей, ха-ха!
Вячеслав. Вре-ешь! Малая часть меня — но останется, и достаточно! Тебе не взять ее! Иди вон! На место!
Мертвец , хохоча, исчезает. Вячеслав , одной рукой держась за карман, где у него лежит пистолет, а другой держась за голову, медленно бродит взад-вперед по комнате. Потом решительно поворачивается и уходит в боковую дверь. Пауза. Раздается выстрел. Пауза. В комнату врывается испуганная Валентина Васильевна , озираясь кругом. За ней входит жующий на ходу Павел Степанович .
Павел Степанович. Да нет, уверяю тебя, это что-то упало.
Валентина Васильевна уходит в боковую дверь. Раздается ее душераздирающий вопль. Павел Степанович идет туда; Валентина Васильевна выскакивает оттуда и сталкивается с ним в дверях. Павел Степанович удерживает ее в руках.
Валентина Васильевна (кричит душераздирающе). Нет! Нет! Он убил себя! Нет!
Павел Степанович уходит вместе с Валентиной Васильевной в боковую дверь.
Затемнение
Сцена 12
Правая сторона сцены. Валентина Васильевна сидит на диване, крепко сжав подбородок кулаками; в одной руке у нее зажат носовой платок; она в черных траурных блузке и юбке, на ногах шлепанцы, волосы растрепаны, глаза — красные, воспаленные, заплаканные. Павел Степанович шагает перед нею взад-вперед, закинув за спину руки; он в темной рубашке и темных брюках.
Павел Степанович. Валюша, возьми себя в руки. Надо съездить на кладбище. Поедем, уберем там.
Валентина Васильевна (мотает головой, затем начинает рыдать, закрыв глаза носовым платком). Нет! Нет! Нет! Я не могу! Я хочу умереть!
Павел Степанович. Я не могу тебя оставить тут одну. Поедем, тебе так легче будет. Надо привыкать.
Валентина Васильевна (сквозь рыдания). Ну как ты можешь! Господи!
Павел Степанович (садится рядом, одной рукой обнимает ее за плечи, другой берет ее руку в свою и целует). Ты думаешь, мне не больно? Потерять сына — это ужасно! Но ведь… Смирись, милая — грех спорить с судьбой. Нам надо жить, хотя бы во имя памяти о нем…
Валентина Васильевна (в отчаянии мотает головой). Какая бессмыслица!..
В дверях появляется Юрий ; он в светлых легких куртке и брюках; через плечо — большая сумка.
Юрий. У вас не закрыто, извините. Здравствуйте.
Валентина Васильевна. Юра! (Снова рыдает).
Юрий (начиная понимать, что произошло, роняет на пол сумку и опирается плечом о дверной косяк). Где он?
Павел Степанович (встает, закладывает руки за спину и сухо, опустив голову, отвечает). Вчера похоронили.
Юрий (со взглядом, устремленным в пустоту). Не успел! Они убили тебя. Они тебя все-таки убили.
Павел Степанович (запальчиво). Знаете что, молодой человек? Его никто не убивал — он сам себя!
Юрий (горестно качает головой). На Северном?
Павел Степанович. Что?
Юрий. Похоронили на Северном?
Павел Степанович (рассеянно). Да. Да-да.
Пауза
Юрий (требовательно, протянув руку ладонью вверх). Дневники!
Павел Степанович. Позвольте! Почему?
Юрий (держа руку протянутой). Он оставил их мне.
Валентина Васильевна. Юра! Да, да, он написал — но как же я могу? Как мы можем? Ведь вся его душа, все мысли, все его земное — там, в них! Оставьте их нам!
Юрий (опускает руку). Его душа принадлежит не вам.
Валентина Васильевна. Юра! Не надо! Не надо! Оставьте, я прошу вас — мне ничего больше не осталось! Я их буду беречь, как никто не сможет!
Пауза
Юрий. Поклянитесь, что ни одна строчка не исчезнет.
Павел Степанович (возмущенно). Что за глупости! Что вы себе позволяете?
Валентина Васильевна. Перестань, Паша. Клянусь, Юра! Неужели ты думаешь, у меня хватит сил уничтожить хоть строчку? Теперь они для меня — один свет в окне, моя жизнь, мое всё. (Плачет).
Юрий. Хорошо, пусть пока будут у вас, но о его воле помните… Я глубоко соболезную вам. Скорблю и печалюсь вместе с вами… (Мучительно вздыхает, закусывает губу и сжимает ладони).
Валентина Васильевна. Спасибо, Юра. Ты ведь с дороги? Тебя покормить надо. Чаю… Паша! (Смотрит на мужа).
Юрий (качает головой). Нет, благодарю вас. Я забегу еще, обязательно. До свидания. (Исчезает).
Пауза
Павел Степанович. Вот они, нынешние! Ни совести, ни сострадания — черствость и хамство, и больше ничего. Только «дай», и всё!
Затемнение
Сцена 13
Юрий выходит на авансцену справа. Медленно, волоча ноги, идет через всю сцену, останавливается у фонарного столба слева, опирается о него спиной.
Пауза
Юрий (сам с собою, медленно, с паузами, в то же время с горечью и слезами в голосе, начиная с сарказмом, но постепенно распаляя себя до пафоса). Ты все так же жрешь своих детенышей? Когда ж ты насытишься? Родина моя, ну почему ты так бессердечна? Зачем так губить своих сыновей? Лучших, талантливых! Я ведь свет прошел, знаю: нет сыновей лучше. Что ж ты делаешь! Зачем же так: гробить, убивать, калечить, а? Ответь, простодушный мой, святой мой, дикий народ! Что за люди — сами себя будущего лишаете! Как вас легко одурачить, как легко готовы отдаться любому — как беспутная девка! Господи, когда же вы перестанете лелеять свою глупость, когда перестанете ненавидеть ближнего? Когда его полюбите, наконец? Почему вся мудрость мира — мимо вас? Когда ж ты повзрослеешь, моя милая Родина? Слышишь? Не юли, гадина, не сваливай ни на кого свои беды! Сколько можно притворяться невинной? Где твоя совесть, твоя доброта, где твой разум? Молчишь? Ты ответишь за это! Слышишь? (Всхлипывает и, пошатываясь, уходит влево).
Затемнение
Сцена 14
На левой половине сцены — накрытый стол, на нем — вино, водка, бокалы, рюмки, закуски; за столом — Юрий , напротив него — Виталий ; с одной стороны — Жанна , с другой — Нина ; обе одеты вызывающе — экстравагантно, обе заметно кокетничают с Юрием .
Юрий (встает, держа в руке рюмку). Позвольте вот что еще сказать. Каждый проходит свою молодость с потерями. Мы теряем не ее — мы гасим в себе свет, вытаптываем цветы и звезды и продолжаем терпеливо тянуть лямку. Но вот мимо нас пролетела комета с огненным шлейфом, а мы не подняли головы и не заметили ее. Я не в упрек никому: над каждым из нас — свои звезды… А вообще — спасибо вам. Спасибо, Виталий, что нашел время свозить меня, показать могилу. Спасибо вам, милые девушки. Не знал, что у него так много было друзей, что он хотя бы не был один: бессмертие наше — в душах друзей и близких. Вечная ему память!
Все молча выпивают и закусывают.
Виталий. Я ж говорю: в тот день был у него! Спокойно так поговорили. Если бы я знал — я б не уходил от него!
Юрий. Да, все носил в себе… Видите ли, писать и рисовать способен каждый; талант — это количество души. Несовершенство человека он переживал как трагедию. Это его сгубило.
Виталий. А кто отличит талант от шизофрении? Нам таких сложностей не понять. Правда, Жанн?
Жанна. Да, он был со странностями… Но я его так понимала! Он сам прошел мимо меня.
Юрий. Вообще-то он все замечал тонко и точно.
Жанна (многозначительно, томно глядя на Юрия ). Хотя я знаю, что могла бы составить счастье человека искусства.
Юрий ( Жанне и Виталию ). Вы, говорили, женитесь?
Жанна молча кивает.
Виталий. Да-а!
Юрий. Поздравляю. Если родится сын — назовите Вячеславом, в память о нем, ладно?
Жанна. Бедный Славка — так мало пожил, ничего не успел. У него были такие планы!
Юрий. Ну, кое-что успел — дай Бог всякому. Будто чувствовал — торопился.
Нина ( Юрию — задиристо). Он мне нравился — такой лапочка! Я тоже люблю людей искусства! Но что он такое сделал? Объясните мне!
Юрий. Долго рассказывать. Вот издам в Париже его письма и пришлю тебе.
Жанна. Пришлите лучше мне — уж я-то, думаю, сумею оценить.
Юрий. Я вам всем пришлю.
Виталий. Да мы сами туда поедем — правда, Жанн? Хавать искусство, ха-ха-ха! Адресок не дадите? Зайдем.
Нина (придвигаясь вместе со стулом ближе к Юрию ). Возьмите лучше меня с собой, а?
Жанна (насмешливо). А что ему с тобой там делать?
Нина. А тебе какое дело? Жить! Я натурщицей буду!
Жанна. Ха-ха. Какая из тебя натурщица!
Нина. А что? Фигуры, скажешь, нет?
Жанна. Да уж! (Фыркает). Глазки строить — ума много не надо.
Нина. Это ты глазки строишь, умница! Я-то хоть свободная!
Жанна. Дура ты.
Нина. От такой слышу!
Виталий. Да вы что, девочки? Все так было культурно…
Юрий (глядит на часы, вытирает рот салфеткой, нервно швыряет ее на стол и встает). Ладно, на этом, пожалуй, закончим. Кажется, начались семейные дела, а у меня, извините — время. (Извлекает из кармана бумажник, вынимает оттуда ассигнацию и кладет на стол). Официант, похоже, про нас забыл. Заплатите сами?.. Адьё! (Идет к двери).
Виталий (машет ему рукой). Пока! Мы тут еще посидим!
Нина (вслед уходящему Юрию , вставая из-за стола) . Можно, я с тобой?
Юрий (от двери). Как-нибудь в другой раз. (Уходит).
Виталий ( Нине ). Сиди ты! Только тихо.
Нина (досадливо, снова садясь). Да чего уж теперь!
Виталий. Нужна ты ему! Тут по-другому надо… Ладно, давайте посидим, помянем Славку по-хорошему — что ж оно тут, и вино, и закусь, все остается?.. (Наполняет бокалы, говорит что-то тихо, жестикулируя).
Затемнение
Конец
1998 г.