Мир смеялся.

Он хохотал во всю глотку, расставаясь со своим прошлым. Классики были правы.

Все государства Земли подписывали в ООН договор о ядерном разоружении, заранее ратифицированный всеми парламентами. Каждый президент, премьер, король, генеральный секретарь — все главы государств — перед тем, как расписаться, считали непременным долгом выступить с речью, как правило, очень короткой и весьма лапидарной. Крупнейший успех имело выступление анфан террибль мировой политики, юного короля Марктвении Ричарда. Он произнес всего два слова — английское (вернее — американское) и русское, что неудивительно, поскольку воспитание свое король завершил в МГИМО:

— Эйчбам — пиздец!

Это вызвало в зале бурю несколько смущенного восторга, несмотря на затруднения синхронных переводчиков.

Единственным диссонансом прозвучало выступление лауреата Нобелевской премии мира, командующего войсками ООН Макса Симоняна, потребовавшего незамедлительно, на этом же заседании, решить вопрос о выделении дополнительных ассигнований на содержание этих войск, а также увеличение их численности. Он ссылался на резкую вспышку локальных войн, которая якобы грядет в связи с ликвидацией ядерного оружия, важнейшего элемента сдерживания.

Всерьез выступление старого милитариста, как Симоняна тут же окрестили, никто не принял. Как, впрочем, и речь некоего арабского шейха, разоблачавшего сионистов, стремящихся к созданию мирового правительства. Для воодушевленного мира оба эти выступления выглядели как… ну, примерно как пьяные выходки отвергнутых женихов на веселой свадьбе.

Так что шейх своего добился: вопрос об увеличении численности войск ООН даже не рассматривался, денег никто давать и не думал, и Симонян скоро вышел в отставку.

Именно в тот день, когда отставка нобелевского лауреата была с облегчением принята, директор Матухарской физической лаборатории послал по электронной почте письмо в ЮНЕСКО с просьбой выделить 100 граммов оружейного плутония из уничтожаемых бомб для физических опытов. Цель исследований — возсть превращения оного плутония путем облучения его быстрыми нейтронами в долгоживущий изотоп калифорния.

Подобными просьбами и ООН, и его дочерние организации были завалены. Почему-то всем понадобились оружейные плутоний и уран. Впрочем, несмотря на то, что мир продолжал ликовать и смеяться, спецслужбы государств-гарантов договора сложа руки не сидели, ибо очень не хотели терять специалистов из-за сокращений. А поскольку вопрос был горячий, одни спецслужбы перепроверяли результаты работы других. И поэтому не только ни грамма ядерной взрывчатки не попало в руки террористов, но и выдача хотя бы аптекарской дозы расщепляющегося материала организации, вызывающей хотя бы малейшее сомнение, начисто исключалась.

А вот Матухарская лаборатория свои боевые сто грамм получила быстро. Здесь сыграла роль не только безупречная репутация ее директора, но и, конечно же, мизерное количество запрошенного. Из ста граммов бомбу не сделаешь…

К экспериментам приступили немедленно по получении, но они грозили затянуться — очень уж невеликой была мощность циклотрона. Этого и следовало ожидать, и никто из сотрудников не понимал нервозности сеньора Гонсало. А чего, собственно, директор хотел? И куда гнать мустангов? И зачем ему понадобились вообще эти эксперименты? Такие исследования уже проводились, результаты, вполне положительные, опубликованы…

Директор, однако, с упорством и настойчивостью, достойными, по мнению его подчиненных, лучшего применения, гонял ускоритель на разных режимах круглосуточно, пока, наконец, не нашел оптимального. После этого все побочные исследования были свернуты, а все специалисты брошены на обслуживание циклотрона. Лаборатория превратилась в фабрику с четырехсменным режимом работы, причем без выходных. И все новые и новые миллиграммы изомерного калифорния отправлялись в директорский сейф.

Под смех и ликование мира, не имевших, правда, отношения к происходящему в Матухаре.

Впрочем, скоро — очень скоро! — миру стало не до смеха.

Ливень в степи — штука скверная. Во-первых, нет стока воды: вся округа плоская, как гладильная доска. Во-вторых, любой выдающийся на этой доской предмет — мишень для молнии, в том числе и человек. И, наконец, негде укрыться от падающей с неба влаги.

Но есть и один плюс: фронтовая авиация во время дождя прикована к аэродромам.

Человек перестает прислушиваться к далеким отзвукам, поглядывать на небо, а просто идет как быстрее, что при таком ливне является не столь уж легким делом. Впрочем, набрев на перевернутую штабную машину, он останавливается, заглядывает внутрь кузова и, что-то там обнаружив, лезет внутрь. Вскоре оттуда раздаются завывания радиоприемника.

Через некоторое время человек вылезает из фургона, толкая перед собой посыльный трицикл. Ездить на таком под дождем — удовольствие ниже среднего. Но человека это не останавливает. Драндулет на удивление легко заводится и срывается с места, буксуя в грязи и на склонах. Вовремя: в автомобиль, лежащий на боку, ударяет молния. В фургоне что-то загорается. Вскоре взрывается бензин.

Человек на трицикле не оглядывается. Воз, он не слышит взрыва. Воз, важнее другое: до предгорий становится существенно ближе. Воз, по радио он услышал то, что заставляет его спешить.

Когда дождь перестает, вдали уже никого не видно.