Кротон! Моя ставка сыграла. Я знал об этом городе больше Красса и благодарил небеса за то, что послушал местных и повернул на восток. На карте Бруттии, что досталась в мое распоряжение от прежнего Спартака, а тому, по всей видимости, от аборигенов, Кротон был отмечен расплывшейся выцветшей точкой. Название читалось трудно, писали корявым почерком, по-гречески, а Тарентский залив на карте именовался Ионическим. Идея свернуть к небольшому городу-порту зажглась в моей голове сразу после разговора с местными представителями древнего племени энотров, которые присоединились к моему войску на Регии и знали эту местность как свои пять пальцев. Энотры уверяли, что Кротон, население которого составляют враждебные римлянам брутты, встретит нас с распростертыми объятиями. Именно тогда я узнал о разрушенном наполовину городе, большая часть жителей которого вымерла, а небольшой город-порт доживал свои последние деньки. По пути к Регийскому полуострову прежний Спартак обошел небольшой городок своим вниманием, поэтому Кротон стал одним из немногих бруттийских городов, ускользнувших от цепкого взора римлян. Красс, стремительным маршем преследовавший Спартака осенью 72 года, не удосужился выставить в Кротоне свой гарнизон на случай повторения беспорядков.

Я окреп в своих намерениях, когда узнал мнение о Кротоне у людей из своего войска. Большинство при упоминании названия небольшого города-порта только лишь пожимали плечами. Многим Кротон виделся глубоким захолустьем, все до одного называли город римской колонией, но на этом знания сходили на нет. Понимая, что это было мнение тех, кто попал в рабство к римлянам из городков, подобных этому, я с легкостью представил, каково будет мнение о Кротоне офицеров самих римлян! Гордецов, которые не видели дальше своего носа и не желали ничего знать об италиках! Я предположил, что в лучшем случае при упоминании Кротона римлянин вспомнит о городе-колонии, только и всего. Возможно, единицы скажут, что город находится в Бруттии. Я шел на риск, понимая, что в лагере Красса в качестве пленных могли оказаться те же энотры или сицилийцы, которые могли помочь претору раскрыть обман, но, будучи загнан в тупик, не видел другого выхода. Приводить план в действие я начал с «укреплений», которые провел на полуразрушенном гарнизоне. Мне было важно отвлечь внимание Красса от того, что происходило дальше. Римские легаты, имеющие здоровскую военную подготовку, наверняка учили военную историю, поэтому я исходил из того, что в лагере Красса обязаны были знать об остатках внушительного гарнизона с крепостью, который некогда долгое время позволял Кротону сохранять свою независимость от нападок Рима. Претор купился!

Я смотрел на удаляющиеся легионы Красса. План, который созрел в моей голове и поначалу казался абсурдным, теперь был приведен в исполнение с точностью до мельчайших подробностей. Если обернуться назад и вспомнить события минувшего вечера, то можно понять, что по-настоящему рисковал я лишь однажды. В момент, когда после привала на обширных пастбищах я велел своим военачальникам резко сворачивать на восток и переходить на форсированный марш. За те несколько часов, что были в нашем распоряжении, прежде чем солнце склонится за небосвод, я намеревался покрыть порядка шести лиг, чтобы затемно оказаться у стен Кротона.

Я понимал, что, если оставлю в своих рядах раненых, многих из которых приходилось тащить на носилках, переход затянется и к Кротону мы доберемся к полуночи, тогда на нашем деле можно будет поставить крест. Выход предложил Леонид. Сам полководец был тяжело ранен и к моменту нашего разговора уже с трудом передвигался даже верхом. Рана дала осложнения, и грек доживал свои последние часы. Леонид призвал собрать тех раненых, кто все еще мог передвигаться самостоятельно, но не мог более держать строя, чтобы устроить засаду и перегородить путь Крассу. Раненые все поняли без слов и проявили в этот момент мужество, достойное настоящих воинов. Таких набралось порядка пятисот человек. Я согласился, но уже тогда знал, что эта когорта не дождется схватки с легионерами. Все до одного храбрые повстанцы замерзнут и падут до того, как успеют взяться за свои мечи. Особенно больно было осознавать, что вместе с Леонидом я терял еще одного полководца, замены которому не мог найти.

На том же совете, где Леонид вызвался возглавить вексилию раненых, я поднял вопрос о судьбе лежачих. Вслед за греком твердость и мужество пришлось проявлять уже мне. Я сказал вслух то, о чем многие думали, но говорить об этом боялись. Лежачих было решено добить. Увы, другого выхода не было. Я вместе со своими советниками лично принял участие в этой кровавой драме. И надо сказать, из четырехсот пяти человек, которые простились с жизнью в этот пасмурный день, не было ни одного труса. Беглые рабы с гордостью и с чувством исполненного долга принимали смерть, которую приносили им наши мечи. Повстанцы мужественно бросались на острие мечей и кинжалов грудью. Я видел слезы в глазах многих моих бойцов и отчаяние на их лицах. Однако война имеет свои законы, с которыми ты должен считаться, если хочешь победить. Один из главных законов войны звучал так: умей жертвовать меньшим, чтобы спасти большее. Я выучил этот закон наизусть и каждый раз твердо повторял. К тому же в глубине души каждый из нас понимал, что никто из лежачих раненых не дойдет до Кротона. Длительный переход лишь усугубит муки тех, кого за спиной прозвали смертниками, и только лишь отсрочит неизбежную смерть.

Форсированным маршем, изнемогая от усталости, мы подошли к Кротону задолго до темноты. Перепуганные горожане узнали в нас восставших против несправедливости римлян рабов и заблаговременно выслали делегацию нам навстречу. Как выяснилось позже, эта делегация насчитывала все население города-порта и составила всего несколько сот человек, ютившихся в немногих целых домах города. Жители с ходу объявили, что испытывают к римлянам неприязнь, ведь именно Рим разрушил Кротон, лишил город былой славы, а их – процветания. Они объявили, что им нечего терять, и высказали желание помочь нам. Я знал, что месть римлян за оказанную горожанами помощь будет жестока, и не мог подвести кротонцев. Тогда я и озвучил собравшимся вокруг меня людям свои намерения. Зная, что город представляет по большей части развалины, я предложил имитировать разгром города, чтобы отвести от горожан подозрения Красса в предательстве. Кровь была пущена уже во второй раз за эти сутки. В игру вступили римляне, которых удалось взять в плен при прорыве из Регийской западни. Чтобы поднять боевой дух своему войску, я согласился с предложением совета. Семьсот пятьдесят четыре пленника переодели в одежду горожан, вывели на улицы Кротона, дали оружие из арсеналов порта. Против них вышли гладиаторы из моей армии, потянувшие жребий, – ровно семьсот пятьдесят человек. Улицы Кротона залила кровь. Почти сразу сражение превратилось в паническое бегство римлян. Пленные пытались укрыться в домах, затеряться среди улиц, но не прошло и часу, как все было кончено. В бою пало только семеро гладиаторов, тогда как все до одного пленники были мертвы. Тела пленных легионеров оказались разбросаны по всему городу. Полуразрушенный Кротон, в одночасье превратившийся в одну большую братскую могилу, должен был предстать перед Марком Крассом во всей своей пугающей жестокости.

Перепуганные кротонцы помогали восставшим прятаться в погребах и подвалах. Несколько когорт проследовали в порт, где у пристани стояли корабли. На этих кораблях кротонцы вывезли повстанцев в море и укрыли в ночной мгле от римских глаз. Рут со своей конницей спрятался в близлежащей чаще. Город пустел. Кротон покидали горожане, которые искали убежище в храме Юноны и хотели отсидеться в стенах храма до тех пор, пока кровавый спектакль не закончится. Главным зрителем сего действа был всего лишь один человек – претор Красс.

Ну и напоследок. Последнее изменение коснулось нашего войска. Мною было принято принципиальное решение расформировать легион Леонида, которого уже не было с нами. Я вынашивал в голове конкретный план, поэтому число бойцов в контуберниях было решено довести до десяти вместо существующих на тот момент восьми. К каждому легиону добавлялась резервная когорта в третью линию строя. Легионы Икрия, Тарка, Ганника и Тирна «разбухли» и теперь превосходили римские легионы числом почти что в полтора раза. Далее было принято решение разделиться. Ганник, Икрий и Тарк оставили меня вместе с Тирном и Рутом. Я заходил в городишко, имея за спиной всего один легион и несколько турм кавалеристов. Вот только Красс, чью разведку мне пришлось вырезать лично со своими ликторами, об этом уже не знал. Я привык держать слово и помнил обещание, данное Ганнику, – кельт получит возможность сразиться с римлянами. Главное, чтобы он воспользовался своим шансом сполна.

Римляне же, уверовав в превосходство собственной армии над, как им казалось, толпой рабов, которой управлял варварский вождь, начали действовать безынтересно и предсказуемо. Красс, будто глупая рыба в пруду, заглотил брошенный мной крючок. Теперь мне стоило подсечь свою удочку и вскоре пожинать свои плоды.

* * *

Красс клюнул. То, что произошло в Кротоне, привело претора в бешенство. Тела несчастных погибших так и остались лежать на улицах города. Никто не удосужился сжечь трупы и отдать людям последний долг. Вряд ли претор знал, что на улицах Кротона лежали тела некогда преданных Риму легионеров, но отчего-то я не сомневался, что, будь иначе, Красс все равно оставил бы все так, как есть. Злость Марка Лициния привела к тому, что легионеры не отдохнули во время ночного привала, – претор наотрез запретил доставать палатки и строить лагерь, отметая любые доводы о том, что он нарушает военный устав. Не успели первые лучи солнца осветить промерзшую землю, как римские горнисты протрубили сбор. Полулигой севернее Кротона, в месте, где разделялся след моих легионов, могучее войско Рима приступило к построению. На моих глазах единая армия претора разделилась на три части. По два легиона на левый и правый фланг, три легиона с кавалерией по центру. Я впервые видел армию римлян так близко, и, признаться честно, от вида десятков тысяч вооруженных легионеров в полном обмундировании захватывало дух. Сколько было профессиональных, вышколенных бойцов в распоряжении проконсула? Сорок? Пятьдесят тысяч человек? Имея в своем распоряжении такую армию, Красс мог покорить полмира, но не мог справиться с толпой рабов. Наверняка эти мысли, вкупе с присущей каждому римлянину самоуверенностью, заставляли претора сделать свой следующий шаг.

Разделившись, легионы начали марш. Два легиона выступили по следу Тарка, который увел свой легион к стенам Консенции в западном направлении. Еще два легиона отправились за Икрием, след легиона которого уводил на север, в сторону Петелии. Марк Красс, лично возглавивший оставшиеся легионы и конницу, двинулся по следу Ганника, который вел на северо-запад, в Фурии, не подозревая, что Ганник делает небольшой крюк, чтобы заставить претора разделить свои войска.

Римские легионы форсировали свой марш, подгоняемые легатами и лично Крассом. Огромная многотысячная армия вскоре начала превращаться в слабо различимые точки на горизонте, затем эти точки скрыла утренняя дымка. Только теперь Рут, который не сводил с меня восхищенных глаз, заговорил.

– Это было невероятно, Спартак! – вскричал он.

– Рано радуешься, брат! – остудил я его пыл.

– Я никогда не сомневался в тебе, даже когда римляне загнали нас в петлю на Регии, но сейчас… – Гопломах замолчал, не в силах подобрать слов, чтобы выразить свое восхищение. В конце концов Рут сдался и смешно наморщил лоб, показав мне козу и высунув язык, – жест, которому я научил его накануне.

Я искренне рассмеялся. Коза в исполнении гопломаха стоила дорогого. Рут смутился от моего смеха и тут же принял серьезный вид. Все верно, пора было перейти к делу.

– Нам повезло, Красс двинулся по северному следу, – сказал я.

– Ганник? Фурии? – Рут наморщил лоб.

– Верно мыслишь, – подтвердил я.

Решив не утруждать себя лишними умозаключениями, Рут спросил прямо:

– Что должен сделать я?

Я задумался. Скрестил руки. Рут любил задавать вопросы в лоб.

– Мне нужны лучшие твои бойцы. Сколько в твоей коннице всадников, таких же бравых воинов, как ты, брат?

– Все, – выпалил Рут и тут же ударил себя кулаком в грудь.

Я окинул гопломаха взглядом, понимая, что не совсем четко сформулировал свой вопрос. Поэтому переспросил:

– Сколько твоих кавалеристов крепки духом настолько же, насколько они крепки телом? Кому бы ты дал шанс в бою с самим собой? Кто твои лучшие люди?

Рут задумался, принялся загибать пальцы на руке, губы зашептали имена гладиаторов. Наконец вслух сказал:

– Нас двенадцать, включая меня. С некоторыми ты уже знаком. Это Норт, Киргат, Залин. – Гопломах перечислил всадников по именам.

Я довольно кивнул, припоминая большую часть имен, названных гопломахом. С этими бойцами мне довелось познакомиться во время вылазки в римский лагерь на Регии, где они отлично зарекомендовали себя. Несколько имен я слышал впервые, но был уверен, что это были действительно отличные бойцы, на которых можно было положиться в самую трудную минуту. Рут плохого не посоветует.

– Из этих людей сформируй четыре отряда. Один из них ты возглавишь сам, другой поручи своим лучшим командирам, – приказал я.

Рут закивал, всем своим видом показывая, что ему понятны мои слова.

– Думаю, Киргат справится… Или Норт, – задумчиво протянул гопломах. – Но почему четыре, Спартак?

– Чтобы все встало по своим местам, выслушай меня до конца и не перебивай, – терпеливо пояснил я.

Гопломах с важным видом выслушал мои распоряжения. Два мобильных отряда конницы должны были незамедлительно выступить к Петилии и Консенции, чтобы предупредить Икрия и Тарка о наступлении римских легионов. При благоприятном стечении обстоятельств мои военачальники будут в городах к полудню, поэтому выдвигаться стоило прямо сейчас. После, интервалом в час, в Петилию и Консенцию направятся еще два отряда конницы, которые выберут иной маршрут следования и прибудут в города несколько позже. На случай, если первый конный отряд в пути настигнет беда, второй отряд принесет военачальникам важную весть. Ситуация, в которой мы оказались, обязывала учитывать мелочи, поэтому я проявлял осторожность и перестраховывался.

– Кто предупредит Ганника, мёоезиец? – поинтересовался гопломах. – Надо бы.

Зная неприязнь, которую испытывал Рут к Ганнику, вопрос германца удивил меня.

– Оставь это за мной, – заверил его я и хлопнул могучего воина по плечу.

Выбор Крассом фурийского направления обязывал меня взять в свои руки контроль за положением Гая Ганника. Я решил возглавить один из кавалерийских отрядов и лично предупредить кельта о надвигающейся опасности. Помощниками в этом нелегком деле я хотел видеть кавалеристов Крата и Галанта. Парфянец и галл с момента нашего первого знакомства – вылазки в регийский лагерь римлян – отлично зарекомендовали себя в сложных «делах» и заслужили мое доверие сполна. Так как ничего нельзя было исключать, я попросил у Рута подстраховку для нашей группы. Я, Крат и Галант выступали второй волной.

– Теперь самое главное, брат. Я скажу тебе кое-что, что ты просто должен запомнить. Все понятно? Подойди ближе, – попросил его я.

Рут закивал, подошел ко мне вплотную и приготовился слушать.

– Филин не к добру хохочет, – шепнул я старую пословицу.

Гопломах странно посмотрел на меня, явно не понимая, зачем ему знать эти слова, но промолчал.

– Ага, – закивал он, делая вид, что ему понятно то, о чем я говорю.

– Ты запомнишь это, Рут? Повтори! Это важно! – попросил я.

– Филин не к добру хохочет! – Гопломах без запинки воспроизвел пословицу.

– Еще раз!

– Филин не к добру хохочет!

Я показал германцу большой палец.

– Повторяй эти слова до тех пор, пока они сами не начнут крутиться в твоей голове. Передай их своим бойцам. Эти слова должен знать каждый из них! Если сомневаешься, запиши их на бумаге, раздай листки своим кавалеристам, пусть повторяют их всю дорогу до тех пор, пока слово в слово не повторят их лично Икрию и Тарку! Ты все понял? – серьезно спросил я.

– Ни я, никто из моих братьев не умеем читать! Но клянусь тебе, мёоезиец, что мы не забудем эти слова! – заверил Рут.

Чем мне нравился гопломах? Он никогда ничего не спрашивал. Рут просто выполнял приказ. Когда я закончил, он вновь показал мне козу, но уже без языка, по всей видимости, ожидая, что я рассмеюсь вновь. Я в ответ подмигнул ему, а Рут бросился выполнять мое поручение, бубня под нос старую пословицу. В незамысловатых словах скрывался код, который давал понять военачальникам в Лукании, как действовать дальше.

В Кротон уже вернулись горожане. Они терпеливо принялись приводить в порядок улицы города, делая это с особой любовью и тщательностью. На небольшой холм неподалеку от Кротона стаскивали трупы. Появились первые костры. С улиц убирали всякий хлам. Город постепенно оживал. Несмотря на то что город и впредь ждала незавидная судьба постепенного затухания, а горожан – прежняя жизнь в разрухе и нищете, я видел в глазах кротонцев радостный блеск. Эти люди сумели дать отпор своим поработителям и смотрели в будущее с оптимизмом. На предложение встать с нами в один ряд в борьбе с Римом, которое поступило из моего лагеря, кротонцы почему-то ответили отказом. Что же, их малое дело было сделано. Следовало отдать должное смелости кротонцев, сегодня поставивших на кон все, что у них есть.

Я назначил сбор у морского берега, где сейчас строился легион молодого Тирна. На берегу стояла когорта, чьи центурии ушли в море на кораблях, и несколько когорт, что ночевали в городе в полуразрушенных затхлых зданиях. Могло показаться, что ночь, которую мои бойцы провели в тесных погребах и на мокрых палубах, для многих окажется бессонной. Но, на удивление, большинство беглых рабов выглядели выспавшимися и отдохнувшими. Удалось подкрепиться – кротонцы отдали нам львиную часть своих запасов провианта. Взамен я приказал расплатиться с ними серебром из нашей казны. Я платил щедро, сверх меры. Серебро сейчас было лишь металлом, лишним грузом в пути, тогда как на эти деньги горожане могли всерьез поправить свое бедственное положение.

Разойдясь с кротонцами, я сделал беглый осмотр войска. Восставшие все еще пребывали в эйфории после событий минувшей ночи, но держались молодцом и с нетерпением ждали выступления. Минуло чуть больше часа с тех пор, как армия претора, разделенная на три части, покинула город. Нас с римлянами разделяло меньше лиги по прямой. Расстояние казалось достаточным, чтобы не отстать, но остаться незамеченными. Настораживал туман, расстелившийся вдоль горизонта, сужавший видимость. Я понимал, что туман может рассеяться, и если мы к тому моменту подойдем к войску Красса слишком близко, то окажемся в поле зрения его легионов. Не хотелось подставляться под удар кавалерии Квинкция и завязывать никому не нужный бой. Однако Красса нельзя было отпускать далеко. Я дождался, когда Кротон покинет первая волна всадников Рута, и бросил взгляд на берег, где заканчивал свое построение последний оставшийся в Кротоне легион. Возможно, Ганнику, которого так превозносили мои военачальники, понадобилось бы гораздо меньше времени на то, чтобы привести в порядок войска, но Тирн был молод. В распоряжении юного галла был легион, собранный только вчера. Галл старался изо всех сил, и уже через полчаса мы выдвинулись по следам Марка Красса. Все у молодого полководца было впереди.

* * *

Я наблюдал за своим легионом. Вновь сформированный легион Тирна включал одиннадцать когорт, каждая из которых представляла отдельно взятую народность. Надо признаться, идея с легионами, которые я набирал, смешивая три противостоящие друг другу группировки рабов, дала свои плоды. Преследуя цель сформировать легион заново, я хотел искоренить инакомыслие и отход от единой цели, которую ставил перед восставшими Спартак. По итогу в войске исчезли распри. Интерес легиона стал выше интересов отдельных народно-племенных групп. Люди, которые стояли в строю друг с другом независимо от расовой принадлежности, понимали, что в бою их объединяет дисциплина и военная выучка. Чем выше была сплоченность легиона, тем выше становился шанс солдата выжить. Мне удалось сплотить друг с другом гладиаторов из числа бывших марианских ветеранов, повстанцев, которые поддерживали идею Ганника о независимой борьбе за свободу, и повстанцев, считавших, что цель всегда оправдывает средства, а протянутая рука помощи римлянина-оппозиционера не всегда рука врага. Теперь каждая из сторон понимала, что единственно верное решение в нашем лагере принимаю я. К восставшим вернулась вера в меня как полководца и вождя. Стоило это дорого…

Красс шел очень быстро, но после событий, произошедших в Кротоне, мне казалось, что у восставших выросли крылья. Несколько раз мне даже приходилось сдерживать наш пыл. У Красса было три легиона солдат и две тысячи кавалеристов против одного моего легиона восставших. Двадцать тысяч человек! Я просил Тирна делать небольшие перевалы, понимая, что, если сражение между моим легионом и римлянами произойдет сейчас, у нас не останется не единого шанса. Галл делал все возможное, чтобы остаться незамеченным, и посылал вперед разведгруппы, которые помогали держать дистанцию. Дело оставалось за моими полководцами и за всадниками Рута, которые везли в луканские города вести о хохочущем филине. Я держал пальцы скрещенными.

Филин не к добру хохочет.

Это были кодовые слова, значение которых знали лишь четыре человека во всем Древнем Риме. Вместе с Ганником, Икрием и Тарком мы обговорили их, прежде чем разделиться у Кротона. Я выбрал три хлесткие, запоминающиеся на слух пословицы, первая буква которых обозначала бы название города. В данном случае поговорка начиналась с буквы «Ф», что обозначало Фурии. Пословица должна была оповестить моих военачальников, и прежде всего Ганника, что Красс с частью войска выбрал Фурии как следующую точку своего пути.

Попади Рут или любой из его всадников в плен, сумей римляне развязать язык кавалеристам, дознаватели услышали бы только пустой набор слов, ничего не значащих для римского слуха. Я понятия не имел, приняты ли подобные методы работы в римской армии, но знал, что пока римляне будут биться над разгадкой, они потеряют драгоценное время. Впрочем, заглядывать столь далеко вперед я не хотел и держал свой план в голове. О том, что последует за этим, не знали даже Икрий, Тарк и Ганник. Сейчас, когда я отталкивался от обстоятельств и действовал «от врага», вероятность получения желаемого конечного результата зависела от множества факторов. Все могло поменяться тысячу и один раз.

Размышляя, я вел под узду Фунтика, давая животному отдохнуть перед предстоящим броском. Крат и Галант держались неподалеку. Легион шел свободно, безо всякого строя. Впереди работала лучшая группа разведчиков из тех, кого я обучил лично, на своем примере. Возглавлял ее Драмий, начальник разведки восставших, один из тех, кто ходил со мной на стены римских укреплений на Регии, и, как мне удалось узнать позже, бывший римский легионер, незаконно обращенный в гладиаторы за промарийские взгляды. Повода для беспокойства не было. Тылы были надежно прикрыты, поэтому Тирн дал своим полевым бойцам возможность отдохнуть и насладиться свободой – тем, ради чего они взялись за оружие. Увы, многие из тех, кто шел в наших рядах, за те три года, что шла война, так и не успели почувствовать ее вкус. Я знал, насколько важно ощущение близости к цели и насколько притупляется хватка, когда цель становится зыбкой, неосязаемой. Поэтому среди восставших царило прекрасное настроение.

Вокруг тянулись просторные пастбища северной Бруттии, которым, казалось, не было конца и края из-за расстелившегося в этих землях тумана. Снег здесь почти растаял, я отстегнул поножи, и мои насквозь мокрые ноги хлюпали по щиколотку в воде. Тут и там мелькали редкие деревья, с востока в наши спины дул холодный морской ветер, будто подгоняя вперед. В такие моменты душа хотела петь, и несколько бойцов одной из манипул когорты галлов вдруг затянули песню. Четверо галлов пели на своем родном языке, поэтому я не разбирал слов. Громко, вкладывая в слова всю свою душу. В глазах галлов появился едва заметный блеск. Песню четверых галлов подхватили соплеменники из других манипул, она разнеслась над когортой. Я не поверил своим глазам, когда песню подхватили племена из других когорт. Пели невпопад, кто-то запаздывал, кто-то не знал слов, а кто-то вовсе повторял за галлами, не зная их языка. Но песнь четверых галлов, показавшаяся мне печальной, распространилась над легионом повстанцев. Когда слова песни закончились, весь легион зашелся в аплодисментах.

В глазах молодого Тирна появился задор. Он возбудился, возгордился за вверенный ему легион, который сейчас показывал сплоченность в своих рядах, и высоко вскинул подбородок. Тирну предстояло впервые повести войско в бой, когда рядом не будет плеча старших товарищей и решения придется принимать самостоятельно. Меня не покидала уверенность, что галл справится и я оставляю легион в надежных руках. Следовало сообщить галлу, что мы уходим. Я поравнялся с Тирном и коснулся его руки.

– Нам пора, – тихо сказал я.

– Ты присоединишься к нам на поле боя, Спартак? – спросил галл.

Я улыбнулся.

– Не знаю, Тирн! Зачем тебе я, если за тобой твой легион?

Галл замялся, я крепче сжал его плечо, чувствуя, что мышцы Тирна напряжены.

– Поступай по совести, и ты придешь к победе, – сказал я.

– А что, если я ошибусь с ударом?

– Не ошибешься, – я медленно покачал головой. – Главное, не думай об этом!

На этот раз Тирн ответил мне своей искренней широкой улыбкой. Позади нас уже выросли Крат и Галант. Настал черед выступать нашему конному отряду. Я нехотя убрал руку с плеча Тирна, мы крепко обнялись напоследок.

– Удачи, Спартак! – выпалил он на одном дыхании.

Я, Крат и Галант запрыгнули на своих коней и резко свернули с протоптанной ногами римлян дороги. Легион за нашими спинами взорвался громким криком «Свобода!».