Метель мела и на верхней базе у Чалого Камня.

Порывы ветра палатку вздували, как парус.

Костер прижимал к снежной земле свои длинные языки.

Наклонясь под ветром, проходили рабочие в бушлатах.

Метель… Едва мерещился силуэт вертолета на расчалках.

Ствол сосны у костра. Воткнут топор. На стволе растянулся Огуренков и читал книжку.

Звездочки снега ложились на его грубые руки и на страницы книжки.

Летягин в кожаном реглане, заснеженный, сидел на камне.

— Все то же читаешь? Расписание? — спросил он.

— Расписание.

Летягин полистал истрепанную книжицу «Летнего расписания пассажирского движения».

— Я без книжки не могу — скучно. Особо ежели в непогоду. Кабы не эта книжица, не знал бы, что делать в такую вот метелицу. Читаешь, а в глазах поезда бегут. Бегут… — И Огуренков тихонько засвистел.

— А купаться любишь? — спросил Летягин. — Если в пруду на рассвете? Но не до озноба, конечно, а так?..

В эту минуту снеговой обвал вспыхнул где-то в скалистых падях Чалого Камня. Летягин, Огуренков и подошедший летчик внимательно всмотрелись в отлетающее облачко льдистой пыли.

— Дети у меня, Иван Егорыч. Двое. Федька и Машка, — настойчиво сказал летчик.

— Говоришь, дети? — переспросил Летягин.

— Больше не полечу, — твердо сказал летчик.