– Тебе не нужно стоять на улице и курить, – сказала Джин Колсон, открыв кухонную дверь, выходящую на черный ход, где стоял Квин с сигарой. – Можно курить на кухне.

Солнце село несколько часов назад, стало даже холоднее, чем прошлым вечером. Кресла у порога, на которых уже давно никто не сидел, засыпали пожухлые листья. Квин сгреб листья руками и стер грязь со своих джинсов.

– Просто хотел размяться.

– Леонард посторожил снаружи, – сказала мать, жестом приглашая его войти в дом. – Зайди, попробуй пирога. Скажи Джейсону «спокойной ночи». Он ждет тебя.

– Я просто размышляю.

– С охотничьим ружьем отца?

– Решил проверить его.

Мать закрыла за собой дверь и вышла к нему на крыльцо, возле которого росли орехи-пеканы. Земля здесь спускалась к заднему двору соседей, огороженному забором из сетки-рабицы. За забором лаяла собака. Она отбежала от столба, на котором висело пугало. Пугало трепетало и вертелось на холодном ветру.

– Значит, они ушли? – спросила Джин.

– Уэсли считает, что ушли насовсем, – ответил Квин. – Не знаю, что случилось.

– Должно быть, вы их достали.

– Сделали что смогли, – согласился Квин, стряхивая пепел сигары в пустой горшок для цветов и по-прежнему стоя напротив матери. Она кивнула. – Безлунный вечер, – заметил он.

– Ты готов ехать?

– Не знаю, – сказал Квин. – Не сейчас.

– Как это воспримут в форте Беннинг?

– За десять лет мой командир хорошо меня узнал.

– Они ушли, – напомнила ему Джин. – И не вернутся. Ничто больше не угрожает твоей старой маме.

– Я задержусь еще на несколько дней, – упорствовал Квин. – Мне поручат работу инструктора, а это не то же самое, что ожидание боевой операции. Разные вещи.

– Все еще не можешь успокоиться.

– Надо расхлебать эту кашу.

– Ее заварил дядя Хэмп.

– Как ты себе это представляешь?

– Брат был хорошим человеком и хорошим дядей для тебя, – пояснила мать. – Он взял на себя все заботы из-за несостоятельности твоего отца и делал все, что мог. Я люблю его за это. Но он не держал своего слова.

Квин вздрогнул, уронив пепел на поношенную куртку.

– Это была расплата за то, что его избрали шерифом?

– Не думаю.

Мать замолчала. Вокруг них носился ветер, нагоняя холод в его ковбойские ботинки на тонкой подошве.

– Ты разузнаешь все, что тебе нужно, когда вернешься домой, – сказала мать. – Не вреди своей карьере из-за этой ерунды. Вы с Бумом выгнали этих бандитов из города.

– Что с Джейсоном?

– Как раз об этом я хочу кое-что сказать тебе, – оживилась мать. Она, улыбаясь, ожидала бурной реакции. – Кэдди приезжает.

– Когда?

– Сегодня вечером.

– Возьмет его с собой?

– Это ее сын.

– И тебя это устраивает? – насторожился Квин. Он взял в руку сигару, оставив ружье на пороге. Став у перил, он смотрел на вспаханную землю, на которой жарким летом взойдут помидоры, перцы и подсолнечник. – Она беспутная.

– Она стала другой.

Квин глубоко вздохнул. С сигарой в руке он смотрел сквозь небольшой сад и качал головой.

– Я видел ее.

– Когда?

– Двое суток назад, – ответил он. – Она была в Мемфисе и выглядела весьма неприглядно.

Мать ждала пояснений, но их не последовало.

– Не отдавай ей ребенка, мама, – попросил он. – Она далеко зашла, слишком далеко.

– Не говори так, – возразила мать. – Она знает о дочери Булларда и обо всем, что случилось.

– Кто ей рассказал?

– Не знаю.

– Анна Ли?

– Не думаю. Они уже долгое время не дружат.

– Кэдди говорила что-нибудь об отце Джейсона?

Мать покачала головой и замолчала. Квин отошел от перил и вернулся к креслу, он стоял рядом с ним и курил. Джин достала из кармана домашнего халата пачку сигарет и тоже закурила, слабо улыбаясь.

Они сидели в холодной тишине, не произнося ни слова, пока Джин наконец не встала, похлопала его по колену и ушла укладывать Джейсона спать.

Через некоторое время на подъездную дорожку въехала машина, свет от фар пробивался сквозь задний двор и уходил вверх в голые ветви ореха-пекана. Затем хлопнула дверца машины.

Квин слышал топот быстрых ног, вбегающих в дом, и тоненький голосок Джейсона:

– Мама!

– Здорово, большой брат, – приветствовала Кэдди.

Квин смотрел со стороны кабинетного кресла и кивнул ей. Кэдди щелчком открыла «Будвайзер». На ней была экипировка болельщицы «Ковбоев Далласа» с эмблемами на свитере и джинсах, а также на кожаной куртке с бахромой, какую носила когда-то Энни Оклей.

– Говорят, в тебя стреляли, – произнесла Кэдди с легким смешком. Она подошла к перилам и сделала глоток пива. – Я предупреждала.

– Зачем ты приехала?

– Забрать Джейсона.

– Тебе лучше оставить его.

– Ты даже не знаешь его, – упрекнула она. – Тоже мне защитник, я не хотела бы, чтобы его подстрелили.

– Не подстрелят.

– Ты уверен?

– Да, уверен.

– Боже, – воскликнула Кэдди, – я начинаю понимать чувства нашей матери к дяде Хэмпу. Нельзя любить человека только потому, что он твой родственник.

– Как твоя работа?

– Работаю.

– Имеешь страховку?

– Не юродствуй, Квин, – заявила Кэдди. – Наши девушки, работавшие в Колумбусе, рассказывали, что рейнджеры практически не вылезают из тамошних баров. Так что не бросайся камнями.

– Сколько тебе дать за возвращение в Мемфис?

– Я не проститутка.

– Сколько?

– У тебя не хватит денег заплатить за то, чтобы я оставила моего мальчика, – сказала Кэдди, опорожнив бутылку пива. Она бросила ее рядом с орехом-пеканом. Бутылка разбилась, и Кэдди вернулась на кухню.

Квин покурил еще немного и выбросил сигару.

Вскоре он услышал шум мотора отъезжающей машины.

Квин обошел вокруг дома, заметив в окно, что мать сидит перед телевизором со стаканом вина. Ее лицо ничего не выражало.

Он выключил снаружи свет, и все смолкло. Слышалось только слабое гудение холодильника.

Квин приготовил кофе и сидел с ним на крыльце бо́льшую часть ночи. Выкурил две сигары, прошелся к дороге на Итаку и протрепался с Леонардом до восхода солнца. Когда он возвращался назад от патрульной машины, машинально подобрал игрушечный грузовик.