1. ЗМЕЕДЕМОНЫ

Во времена Завоевания коврига хлеба почти везде стоила одинаково — один глаз тритона. Этот чёрный с изумрудным и алым отливом заговорный камушек не больше детского ногтя несёт в себе крошечный заряд Чарма. Глазом тритона можно на одну ночь отогнать сон или вылечить небольшую рану, можно вскипятить три чашки голубого чая, протянуть нить света через семь ночей, раздуть небольшой ветерок — а можно купить за него у пекаря душистую с пылу с жару ковригу орехового хлеба.

Бродяжка Тиви выбрала последнее. Двадцать семь дней таскала она магический камушек в нагрудном кармане жилета — обычного одеяния медника. Двадцать семь дней этот крохотный наговорный талисман впитывал тепло её тела. Тиви взяла камушек на счастье — она искала работу. Но ни на больших фабриках, ни в жалких хибарах кузнечного квартала её услуги никому не требовались. А значит, питаться приходилось на помойках.

Когда муки голода стали невыносимы, Тиви решила проесть свой талисман.

Это случилось в Заксаре, крупном промышленном центре графства Зул, чудом примостившемся на крутых прибрежных утёсах. По одну сторону города шумело море, по другую простиралась бесплодная пустыня Каф. Над трубами многочисленных фабрик и мастерских поднимался серый дым. В маленькой пекарне на улице Иноходцев не было даже окон. Но хлеб, который пекарь протянул Тиви, был горячим и душистым.

Быть может, разумнее было бы воспользоваться магическими свойствами талисмана и отогнать на одну ночь сон и усталость — спать на городских улицах небезопасно. Но Тиви утешала себя тем, что будет клевать носом с полным желудком.

Сын пекаря укрепил камушек Тиви на острие плоской треугольной скорлупки стреловидного ореха. Три расположенных треугольником глаза тритона составляли простейший магический амулет — квойн. Основание амулета можно было делать из чего угодно, было бы только плоским. Конечно, богачи использовали специальные золотые пластинки, но для сына пекаря из Заксара годилась и скорлупка. Он всё равно собирался израсходовать свой квойн на ближайшем празднике.

Достаточно одного-единственного амулета, чтобы проплясать до утра и с рассветом выйти на работу свежим и отдохнувшим. Сын пекаря сделал их дюжину. Он хотел участвовать в праздничном шествии.

Так амулет с камушком Тиви оказался в руках громилы, который охранял вход в зал для танцев. Утром этот громила укрепил амулет в основании призмы — несложного амулета в виде пирамидки, основанием которой служит квойн. Он сделал целых семь призм и отдал их фабричному управляющему. Взятка должна была обеспечить ему хорошее место у конвейера.

Нечистого на руку управляющего звали Вороний Хлыст. Добавив к подношению ещё тринадцать призм, он, в свою очередь, дал взятку секретному агенту по прозвищу Сто Колёс, чтобы она не слишком усердствовала с охраной складов, которые управляющий потихоньку разворовывал.

По заказу Ста Колёс мастер-чармодел сделал из этих призм наплечный охранный талисман для бургомистра. Тот принял дар благосклонно и продлил контракт агента. А замысловатый амулет поспешил преподнести её милости чародейке Альте, присовокупив этот дар к обычной городской дани. Муж Альты, маркграф Хазар, известный покровитель искусств, заметил оригинальную вещицу. Ему понравилось, что такой хитроумный амулет собран из простых грубых призм. А заметив, что некоторые квойны амулета сделаны из ореховых скорлупок с улиц Заксара, маркграф решил подарить амулет Наместнику в качестве эмблемы своего бедного графства.

Так глаз тритона попал в летающий город Дорзен, столицу богатой южной провинции Укс, перекочевав из кармана безработной жестянщицы к самому Наместнику лорду Дриву, правителю всех провинций Ирта. Поначалу новый хозяин не обратил внимания на очередной амулет. Новые подношения каждый день появлялись на главном дворцовом алтаре — и каждый день Знающие уносили их прочь, чтобы извлечь заключённый в амулетах Чарм и наполнить силой могущественные талисманы Наместника. Но перед этим лорд Дрив всегда приходил взглянуть на подарки. Он считал это долгом вежливости.

Как известно каждому школьнику, Извечная Звезда излучает Чарм. Растения усваивают это излучение, животные накапливают его в своих телах, и только человеку нужны амулеты, чтобы овладеть Чармом. Глядя на груду подарков на алтаре, лорд Дрив вспоминал, как говорили об этом мудрецы и ведьмы — все эти рассуждения об эволюции, о возникшем ещё в Начале Начал явлении перемещения сознания от Извечной Звезды в пустоту, о неизбежности заселения холодных миров Бездны — Тёмного Берега…

Груду подношений венчали несколько серебряных брусков. В их полированных гранях отражалась стройная фигура самого герцога. Смуглое юное лицо с тяжёлым подбородком обрамляли чёрные как смоль волосы. Коротко стриженные у висков, они лежали на шее свободными локонами. Выражение лица можно было бы назвать суровым, если бы не смягчавший его взгляд глубоко запавших глаз — неожиданно синих, как далёкое море. Наместник был одет в простой коричневый с черным кантом мундир, единственными знаками его почти неограниченной власти были золотые гербовые звезды у ворота и потёртый белый кожаный пояс с амулетами, обтягивавший стройную талию.

Наместник подошёл поближе, ещё раз оглядел груду подношений, скользнул рассеянным взглядом по пустым галереям дворца и снова повернулся к алтарю. Там, среди мерцающих чёрных камешков, серебряных брусков и других стандартных вместилищ Чарма лежал необычный охранный амулет, собранный из грубых самодельных призм. Подняв его, Наместник вдруг услышал знакомую тихую мелодию томления, слабый отзвук его собственной судьбы. Он вздрогнул и опустил амулет на алтарь.

Ещё в детстве, едва научившись провидеть, лорд Дрив выяснил, что ему вряд ли суждено узнать истинную любовь. Он полюбит лишь раз в жизни, и предметом его любви станет простолюдинка, которую к тому же не так-то просто будет отыскать. С тех пор он несколько раз ощущал её далёкое присутствие, но никогда так ясно, как теперь. Вероятно, какая-то часть этого примитивного амулета раньше принадлежала ей.

Лорд Дрив отвернулся от алтаря, проклиная внезапно вспыхнувшую надежду. Ну почему это произошло именно теперь, когда ему совсем не до любви?

Прикосновение к амулету вызвало в его душе приступ щемящей тоски — такой же, какую он, тогда ещё зелёный юнец, испытывал, размышляя о своей недостижимой любви. Как мало времени прошло с тех пор! Но в те счастливые дни ещё жива была его сестра Мивея. Старшая сестра. Это ей по праву принадлежала герцогская мантия. А юный брат герцогини мог беспрепятственно мечтать о том, как убежит с неведомой возлюбленной и будет жить трудами рук своих, как простой подданный. Конечно, все были бы возмущены его поступком — но ничем, кроме семейного скандала, это тогда не грозило.

Когда Мивея погибла, тяжесть герцогской мантии легла на плечи юного Дрива. Подобно своей сестре или герцогине-матери, он не может позволить себе бросить все ради любви. Для могущественного правителя Укса интересы страны важнее всего.

Даже если отыскать незнакомку возможно.

Мивея умерла тысячу дней назад. Тысячу тяжелейших дней Дрив делал все, чтобы стать хорошим герцогом Укса и хорошим Наместником семи доминионов. Он разрешал бесконечные коммерческие споры и на какое-то время добился процветания торговли. Он объявил и выиграл несколько небольших войн — и каждый раз лично появлялся на поле брани, непреклонный в своём решении стать достойным наследником сестры. Его стараниями во всех доминионах Ирта снова установился порядок, такой же незыблемый, как и во времена правления Мивеи.

Внезапно Дрив понял, что если он не воспользуется периодом стабильности и не попытается найти свою любовь прямо сейчас, то потеряет её навсегда. Потом у него уже не будет ни времени, ни амулета.

С помощью Чарма Дрив изменил свою внешность — сотканная магией Чарма кожа из света представляла древнего старика из бедных кварталов, сгорбленного и замшелого, как потрёпанное бурями старое дерево. Вынув из охранного талисмана нужный ему глаз тритона, Наместник смастерил Искатель — амулет, который должен был привести его к той единственной, что предназначена ему судьбой.

Искатель указал на север. Лёгкий крейсер перенёс лорда Дрива через бесплодные равнины Кафа в графство Зул и приморский город Заксар. Крутые узкие улочки вывели его в промышленный район, к дыму фабричных труб и лязгу литеен.

За свои семнадцать тысяч дней лорд Дрив так ни разу и не побывал в Заксаре, и теперь был до глубины души потрясён нищетой, царившей в этом промышленном центре. В городе, на дымных фабриках которого изготавливались почти все амулеты мира, многие вообще не имели доступа к Чарму. Сотни бедняков целыми днями рылись на свалках и в мусорных контейнерах в поисках кусочка наговорного камня или осколка ведьминого стекла — эти «ценности» можно было выменять на пищу.

У одного из таких контейнеров Искатель в руке Дрива трижды шевельнулся и замер. Хозяйка глаза тритона была совсем рядом. Где-то на этом усыпанном кучами зловонного шлака дворе скрывается женщина, предназначенная ему судьбой.

Дрив приподнял крышку мусорного ящика и заглянул внутрь. Среди обрезков металла и обломков упаковочных ящиков спала, свернувшись клубочком, бродяжка Тиви. Она была почти вдвое моложе Наместника — вот почему в детстве он никогда не ощущал присутствия этой женщины! Тогда её ещё и на свете не было…

Грязные каштановые волосы Тиви были коротко острижены, лицо выпачкано сажей — при других обстоятельствах лорд Дрив никогда бы не счёл её привлекательной. Но зная, что Тиви — та, единственная, он смотрел на её лохмотья, тощие руки в синяках и разбитые коленки совсем другими глазами.

— Эй, дедуля! — грубо окликнул кто-то. Дрив повернулся. На него надвигалось сразу несколько агрессивно настроенных юных оборванцев с палками в руках.

— Ты не туда забрёл, дедуля, — недобро ухмыляясь, сообщили они. — Это наша улица! А ну, покажи, что у тебя в кулаке!

Дрив спрятал Искатель в карман и показал преследователям скрюченные старческие руки.

Мальчишки окружили его и принялись щипать, дёргать за волосы и тыкать своими палками. Один из юнцов порвал ему плащ, другой залез в карман и вытащил золотой диск амулета, усаженный наговорными камнями, среди которых затерялся крошечный талисман Тиви.

— Глянь-ка! Старикашка-то прямо клад откопал! Дрив не успел ничего сказать, когда тоненький голосок из-за его спины произнёс:

— Верните ему эту штуку, ребята.

Крышка мусорного ящика распахнулась. Тиви выкатилась наружу и встала рядом со стариком.

— Брось, Тиви! — возразил тот, кто держал Искатель. — Лучше посмотри — это же целый амулет! За него мы получим больше, чем за несколько десятков призм!

— Отдай, — повторила Тиви. — Старику эта штука нужнее, чем нам.

— Не валяй дурака, сестрёнка! — нахмурился мусорщик и на всякий случай отскочил подальше. — Старикашка свою жизнь уже прожил. Нам о себе думать надо!

Но Тиви шагнула вперёд и протянула руку.

— Отдай амулет, вонючка, а не то расскажу о твоих делишках Бульдогу. Ты меня знаешь.

Эта угроза явно возымела действие.

— Послушай, Тиви, почему мы не можем поискать что-нибудь для себя? Зачем тебе нас закладывать?

— Верни амулет.

Мальчишки боязливо переглядывались. Наконец тот, что держал амулет, со вздохом протянул его Тиви.

— Держи, старик, — сказала девушка, вкладывая Искатель в морщинистую руку незнакомца. — Забирай свой амулет и катись откуда пришёл.

Дрив внимательно смотрел на свою спасительницу. Ни грязь, ни обмётанные губы не помешают ему запомнить черты её лица. Пожалуй, эту девушку нельзя назвать непривлекательной. Она просто огрубела от уличной жизни… Горькое выражение на кроличьем личике бродяжки потрясло Дрива. Жизнь явно не щадила её — да и что это за жизнь, если у тебя даже дома нет! Наместник хотел заговорить с девушкой, но та лишь дружески сжала на прощание его плечо и ушла вслед за неприятными молодыми людьми, которые её разбудили.

— Пойдём, — крикнула она им. — Может, и мы найдём свой Чарм.

И Тиви зашагала вперёд через грязный двор, уводя своих спутников подальше от старика. Дрив хотел было последовать за ней, но не успел и шагу шагнуть, как в мозгу его пропел громкий сигнал тревоги. Он не слышал этого сигнала уже много сотен дней, со времён последнего сражения. Наместник даже застонал от разочарования. Он был уверен, что причина вызова в очередном разгорающемся восстании — ну почему нельзя было подождать с этим до тех пор, пока он не разберётся со своими личными делами!

Дрив быстро сунул руку под фальшивую оболочку, коснулся магического пояса и повесил над Тиви Защитный Глаз. Чары продержатся всего один сезон, и сама девушка даже не узнает о них, но всё это время Глаз будет обеспечивать ей слабую магическую защиту. Потом он постепенно развеется потоками магического ветра, идущего от сновидений лишённых Чарма людей.

Когда Тиви скрылась из виду, Наместник нехотя сбросил иллюзорную оболочку и вызвал крейсер. Только наверху он узнал, зачем его вызывали. Увы, на этот раз дело было не в мятеже. На фабриках Ирта случались порой забастовки, но то, что произошло, не имело к ним никакого отношения.

На борту крейсера был хрустальный шар, в котором Наместник смог собственными глазами увидеть разрушенную деревню. С первого взгляда могло показаться, что здесь пронёсся ужасный ураган — но никакая буря не могла разорвать в клочки всех жителей деревни. Погибли даже маленькие дети.

Капитан и его люди ничего не знали о причинах катастрофы. Они лишь постарались побыстрее отвезти Наместника к месту трагедии, туда, где среди зелёных лугов Чарн-Бамбара ещё вчера мирно стояла маленькая деревушка. Герцог спустился вниз, чтобы лично все осмотреть. На мягкой земле отчётливо отпечатались следы огромных когтей.

А дома в Дорзене их уже ожидали новые сообщения из Чарн-Бамбара — разрушенные деревни, убитые жители, растерзанные путешественники… Теперь Наместнику было уже не до мечтаний. Немногие уцелевшие в один голос рассказывали о падавших с неба свирепых монстрах, равных которым по силе и жестокости ещё никто не видел.

По приказу лорда Дрива в Чарн-Бамбар были направлены отряды Гвардии Сокола. Они должны были патрулировать местность и докладывать о происходящем лично Наместнику. И только когда погиб третий отряд, Дрив согласился последовать рекомендации советников и обратиться к специалистам из Дома Убийц.

К этому моменту во дворец доставили хрустальные шары погибших отрядов. Все они показывали что-то немыслимое — на Соколов напали жуткие змееподобные монстры с длинными щупальцами и острыми когтями. Наместник глазам своим не поверил. Змеедемоны! Но ведь все знают, что змеедемонов не существует. Каким же образом сумели материализоваться эти твари из страшных сказок?

Шли дни, а в Дорзен все продолжали поступать сообщения одно страшнее другого. Стоит им стать достоянием гласности — и государство захлестнёт волна паники. В отчаянии Дрив прилагал все усилия, чтобы скрыть происходящее. Пока это ему удавалось в основном потому, что уничтоженные деревни находились в малонаселённых районах Чарн-Бамбара. В остальных провинциях жизнь текла своим чередом, и лорд Дрив на людях продолжал вести себя так, будто ничего не произошло. Только оставаясь в одиночестве, он позволял себе расслабиться и проявить озабоченность. Над Домом Дорзен, испокон веков правившим в Уксе, нависла серьёзная опасность. Даже основатель династии, знаменитый Одноглазый Герцог, общий предок всех ныне здравствующих правителей, выигравший когда-то кровопролитную войну со Свирепыми Царствами и объединивший доминионы, и тот не попадал в такое тяжёлое положение, в каком оказался сейчас Наместник.

Всего несколько дней назад дела Дрива шли настолько хорошо, что можно было даже позволить себе помечтать о любви. И вот теперь на его земли обрушились полчища невиданных чудовищ. Никто, кроме, быть может, некоторых магов, не верил всерьёз в их существование, но ночь за ночью кошмарные твари опускались на хутора и деревни Чарн-Бамбара, сея ужас и опустошение. И, что самое ужасное, змеедемоны были неуязвимы для Чарма.

Дома, в Дорзене, лорд Дрив начертил магический круг и вызвал в нём образ змеедемона. Оказалось, что эти твари совершенно не похожи одна на другую. Даже руки с длинными когтями у многих заменяли скользкие извивающиеся щупальца. Лорд Дрив выбрал экземпляр без щупалец, хотя бы с виду похожий на человека. Он надеялся, что, рассмотрев змеедемона поближе, сумеет разобраться в его побуждениях.

Мерзкая тварь оказалась на голову выше Наместника. Со своей глянцевито-зелёной шкурой и зазубренной спиной, переходящей в узкий бич хвоста, она напоминала скорее крокодила, чем человека. Крепкие руки и ноги заканчивались длиннейшими изогнутыми когтями. Но наибольшее впечатление производила свирепая морда с оскаленными острыми зубами и скошенным рыбьим лбом, из-под которого яростно сверкали крошечные злые глазки.

Лорд Дрив отшатнулся и тут же заметил ещё одну отвратительную деталь: в складках кожи на брюхе чудовища прятались другие морды, такие же злобные и свирепые, как и та, что венчала его толстую шею. Содрогнувшись, Наместник развеял видение. Чудище исчезло, оставив после себя брызги мерцающего света.

Некоторое время лорд Дрив простоял, молча разглядывая этот свет. Он даже думать теперь боялся. Что, кроме страха и отчаяния, могли принести ему новые размышления?

Из оцепенения его вывел чей-то настойчивый голос:

— Сир, у меня для вас новости.

Герцог повернулся. В одном из тёмных дверных проёмов виднелась знакомая фигура Нетте, мастера оружия из Дома Убийц. Лорд Дрив кивком позволил ей приблизиться. Никогда раньше правящий Дом не обращался за помощью к наёмникам из Дома Убийц. Обычно они сражались на разных сторонах. Но раньше на Ирт никогда не нападали змеедемоны.

Нетте откинула капюшон и шагнула вперёд — низенькая энергичная женщина с квадратным, блестящим от загара лицом. В центре двора она остановилась и замерла в лучах жемчужного света — безошибочного инструмента для обнаружения оружия и ядов. Для Нетте это был уже седьмой такой обыск за последние несколько часов. Первый раз её обыскивали при входе в Дорзен.

По окончании процедуры ей придётся поделиться с Наместником своими знаниями — а этого мастеру оружия делать не хотелось. Хотя Нетте и видела лорда Дрива впервые — нанимал её маршал Лебок, — она всё же недолюбливала нового Наместника, лишь по нелепой случайности оказавшегося на троне. Кроме того, в Доме Убийц вообще не жаловали правящую династию, вот уже много поколений принципиально отвергавшую услуги Дома.

«Но теперь сбылся ваш худший кошмар, Дорзены, и Чарм больше не может вас защитить. Недолго нам осталось ждать твоего падения, гордый лорд Дрив», — злорадно подумала Нетте, опускаясь на одно колено. Склонив голову, она сняла защиту и настежь распахнула свои мысли, предоставляя Наместнику возможность прочесть то, что его интересует.

— Встань, Нетте, и говори вслух, — негромко произнёс герцог. Голос его был тёплым и дружеским — именно такой и ожидала услышать Нетте. Именно эти интонации она привыкла презирать. Но без охранных амулетов ей было трудно справиться с удивлением и неожиданной симпатией к правителю, который сам хочет услышать правду.

Нетте подняла голову и взглянула Наместнику в лицо. Уголки глаз его едва заметно подёргивались, а красивые губы чуточку искривились Наместник боялся правды. Нетте вдруг осознала, что правитель не пользуется Чармом, чтобы произвести впечатление на собеседника.

«А он вовсе не так заносчив», — подумала Нетте, и сердце её болезненно сжалось при мысли о том, что именно она должна сейчас сказать.

— Мои слова предназначены только для ваших ушей, — проговорила она, пристально глядя на собеседника. Неужели он не понимает?..

— Я не буду больше скрывать происходящее от людей моего Дома, — твёрдо ответил Наместник. Он обернулся налево, в сторону погруженной в красноватую тьму семейной галереи, и Нетте увидела на его лице выражение искренней печали. — Мы все должны знать правду. Поэтому я и приказал Лебоку нанять тебя. А теперь говори, и пусть каждый в Уксе услышит тебя.

Мастер Клинка склонила голову, но сочла своим долгом предупредить ещё раз:

— Властелин Тьмы сказал, чтобы я передала это вам одному.

Лорд Дрив сошёл со ступеней алтаря и жестом приказал Нетте выйти из круга жемчужного света и присоединиться к нему.

— Ты встречалась с ним? — Наместник с трудом сдерживал нетерпение. — Встречалась с повелителем змеедемонов?

— Да, — подтвердила Нетте. Как спокойно герцог выпустил её из магического круга! Поразительно… — Я встречалась с Властелином Тьмы, повелителем змеедемонов.

— И что же?

Герцог даже не пытался скрыть испуг под маской ложной гордости. Он взял собеседницу под руку, подвёл её к мраморным ступеням алтаря, сел сам и заставил усесться её. Можно было подумать, будто они давние друзья.

— Расскажи мне все.

Мастер оружия окинула Наместника холодным оценивающим взглядом, но в глубине души ей уже начинал нравиться этот незадачливый правитель с честными глазами. Пожалуй, она попытается смягчить удар, который сейчас нанесёт.

— Моё сообщение адресовано вам лично. — повторила она в третий и последний раз. «Предупреди его трижды». — Прочтите мои мысли и решайте, стоит ли рассказывать всем о том, что вы узнаете.

Дрив надул щеки и печально развёл руками, показывая, что выбора у него нет.

— Я — герцог Дорзен Дрив, Маг Парящий, Повелитель Укса и глава Совета Семи и Одного. Как я могу вступать в переговоры с монстрами? Нет, Нетте. Духи этого алтаря никогда не позволят мне обмануть чаяния моего народа. Что хотел передать мне повелитель змеедемонов? Скажи это громко и вслух.

— Хорошо, сир.

Нетте из Дома Убийц опустила длинные ресницы и приготовилась внимательнейшим образом наблюдать за реакцией герцога.

— Властелин Тьмы велел передать вам, что в отличие от своих солдат он не монстр, не змеедемон и не пришелец из других миров. Властелин Тьмы утверждает, что он человек и родился на Ирте. Вы сами вышвырнули его в Бездну, как и многих других, и теперь он вернулся, чтобы отомстить.

— Вздор! — фыркнул лорд Дрив. — Так просто меня не одурачишь. Из Бездны не возвращаются! Нетте приподняла веки.

— Он вернулся, сир.

— Откуда ты знаешь?

— Я Нетте, мастер клинка из Дома Убийц, гений обмана и повелительница лжи. Могу ли я не узнать правды, столкнувшись с ней лицом к лицу?

Лорд Дрив печально улыбнулся этой насмешке, чем вызвал у Нетте ещё большую симпатию. Ей пришлось прибегнуть к специальным упражнениям, чтобы подавить эмоции и заставить голос звучать сухо и бесстрастно.

— Нет, сир. Духи Дома Убийц никогда не позволят мне обмануть ваши чаяния. Вы наняли меня, чтобы разыскать Властелина Тьмы. Я разыскала его и уверяю вас, что он не иллюзия. Он то, чем себя называет.

Наместник, как испуганный ребёнок, стиснул руку Нетте. Он знал, что она не лжёт.

— Но как он мог вернуться из Бездны? Ведь у неё нет дна.

— Есть, сир, — прошептала в ответ Нетте. — И называется оно Тёмный Берег.

— Миф, — покачал головой Наместник.

— В таком случае этот миф уничтожает сейчас жителей Чарн-Бамбара. — Она помолчала, дожидаясь, пока лорд Дрив поднимет к ней измученное лицо. — Вы же сами видели донесения. Сотни людей разорваны на части.

Лорд Дрив внезапно выпустил её руку и поднялся на ноги.

— Змеедемоны вполне реальны. В этом я больше не сомневаюсь. Думаю, их вызвал к жизни какой-нибудь маг, а они от него сбежали.

— Сир, вы забываете простые вещи, — напомнила Нетте, поднимаясь вслед за герцогом по широким ступеням к алтарю. — Ни один маг не может вызвать больше трёх демонов одновременно. А их уже несколько десятков, и всё время появляются новые. Целый отряд магов должен был бы работать без устали, чтобы получить такие результаты. И даже в этом случае наш Чарм без труда развеял бы наваждения.

Герцог остановился.

— Ты уверена, что эти твари неуязвимы для Чарма?

— Они ведь не с Ирта, сир. А значит, неподвластны нашей магии.

— Но они же живые существа, Нетте! Они разрушают дома и убивают людей.

— Да сир, они более чем реальны, — мрачно ответила Нетте. — Но реальность их мира отличается от нашей. Я проделала не один опыт — но результат был неизменен. Змеедемоны и их повелитель невосприимчивы к Чарму.

— Ты же только что сказала, что повелитель змеедемонов родом с Ирта. Разве Чарм не должен на него действовать?

— Змеедемоны защищают своего повелителя. Даже когда он далеко от них, он всё равно неуязвим.

— Сложные существа не бывают неуязвимыми. Тебе ли, Убийце, не знать этого. — Герцог заложил руки за спину и неторопливо прошёлся взад и вперёд. — Должен быть какой-то способ победить их.

— Я не смогла найти у них уязвимых для наших амулетов точек. Быть может, Властелин Тьмы и пришёл с Ирта, но сейчас он Ирту уже не принадлежит.

— Допустим, это правда. Тогда получается, что он вернулся из самой Бездны, чтобы отомстить мне. — Лорд Дрив остановился возле самого алтаря. — Кто он?

— Он говорит, что вы хорошо его знаете. Когда-то он поднял против вас меч Таран, и…

— Врэт! — Лорд Дрив вздрогнул, как от удара.

«Ну конечно! Уж если кто из изменников и мог вернуться из Бездны, то только он, это чудовище в образе человека, жестокий и хитрый безумец».

— Теперь он зовёт себя Худр'Вра, — осторожно заметила Нетте.

— Он убил мою сестру!

— Мой господин… — Нетте шагнула к Наместнику, но отступила, услышав, как тот скрежещет зубами от бессильной ярости. «Вот стоит самый богатый человек в мире, — подумала она, — но никакое богатство не поможет ему откупиться от этого кошмара».

Наместник был вне себя от гнева и горя. Чтобы успокоиться, ему пришлось закрыть глаза и обратиться в глубину своего сознания, открыть душу чёрному океану пустоты, глубокому, как разделяющая планеты тьма.

После смерти Мивеи Дрив каждую ночь поднимался в обсерваторию поглядеть на плывущие в чёрном небе бесчисленные звезды. Тысяча ночей миновала с тех пор, и только недавно Наместник научился обходиться без пустоты ночного неба. Теперь он черпал пустоту внутри себя.

Когда холодные глубины остудили его гнев, Наместник повернулся к Нетте и громко спросил:

— Подтверждаешь ли ты, мастер оружия, что Властелин Тьмы — это изменник по имени Врэт?

— Да, — обречённо кивнула Нетте.

«Проклятие!»

Наместник собственными руками вышвырнул Врэта в Бездну. С тех пор перед его глазами всё время стояла эта картина — сухопарый выскочка на краю Бездны, его перекошенная от страха лисья физиономия тает, расплывается и пропадает навеки… Тысячу дней лелеял Дрив это воспоминание. Только оно могло притупить боль потери. Именно здесь, возле центрального алтаря, погибла когда-то Мивея. Здесь Врэт сразил её мечом Таран.

Теперь, когда герцог справился с эмоциями, он отчётливо понимал, что Врэт мог вернуться из Бездны только в качестве бога.

«Неудивительно, что мне не удавалось увидеть пресловутого Властелина Тьмы даже в хрустальном шаре. Он стал невосприимчив к Чарму!»

— Сир, — осторожно прервала Нетте его размышления. — Сир, это ещё не все.

— Да, я понимаю, — устало ответил герцог. Под маской его смирения скрывалась плохо обузданная ярость. — Ещё этот сумасшедший выставил какие-то условия. Какие же?

— Когда в Илвре рассветёт, Властелин Тьмы уничтожит Арвар Одол, — кратко ответила Нетте.

Наместник выслушал новость с каменным лицом. Главное сейчас — не дать воли эмоциям. Арвар Одол — самая маленькая из провинций Ирта. Растерзай самое слабое животное, и все стадо будет дрожать перед тобой.

— И каковы же его требования?

— Никаких требований, сир. На рассвете змеедемоны нападут на Арвар Одол и уничтожат его. Властелин Тьмы намерен продемонстрировать, что его армия способна справиться не только с маленькой деревушкой. Когда падёт летающий город, весь Ирт узнает, что такое гнев Худр'Вра.

Герцог ушам своим не поверил.

— Это безумие!

— Думаю, вы правы, сир, — печально кивнула Нетте. — У этого человека выраженные психопатические наклонности сочетаются с полным отсутствием совести. Он убеждён, что все живое создано, чтобы служить ему. Люди для него ничто, сир.

— И что же нам делать с этим психопатом, Нетте? — с горькой усмешкой спросил герцог.

Мастер оружия печально покачала головой:

— Властелин Тьмы требует вашей капитуляции, сир. В противном случае он угрожает опустошить все провинции — никто во всём Ирте не спасётся от его гнева.

— То есть он хочет восстановить против меня весь мир? — Наместник горько рассмеялся. — Ты считаешь, он действительно пощадит остальные провинции, если я сдам Укс?

— Нет, мой господин, — тихо ответила Нетте.

— Спасибо, Нетте, — мрачно произнёс Наместник. — Я тоже так думаю.

— Каков будет ваш ответ, сир?

— Ответа не будет. — Наместник снова принялся вышагивать вдоль алтаря. — Не будет. Ты хорошо поработала, Нетте. Можешь идти. Я прикажу, чтобы тебе выплатили премию.

Нетте изумлённо уставилась на него:

— Неблагоразумно с вашей стороны увольнять меня, сир. Вам нужен хороший мастер оружия.

Дрив взглянул на неё через плечо и криво улыбнулся:

— Если то, что ты рассказала, верно, то и тысяча мастеров оружия не смогут спасти меня от змеедемонов. В остальных случаях мне достаточно будет той защиты, которую обеспечивает Пояс Власти. Ступай, Нетте.

— Спасибо, сир, — вежливо поблагодарила Нетте и добавила с неожиданной теплотой: — И да сопутствует вам удача.

В глубине души Нетте далеко не бесстрастно восприняла известие об отставке. Несмотря на предубеждение, она уже начала уважать этого печального сдержанного юношу, который не поддался панике и готов с достоинством встретить свою судьбу.

Когда Нетте ушла, Наместник простёр руку к сводчатому потолку, и тёмные ниши по краям зала осветились переливающимися радужными огнями.

— Разошлите нашу беседу с мастером оружия Нетте по всем провинциям Ирта, — скомандовал он негромко, и мерцающий радужный круг принялся вращаться по часовой стрелке. — И объявите о немедленном внеочередном созыве Совета Семи и Одного.

В красноватом сумраке фамильной галереи заметались члены семьи Наместника. Все они — и сыновья Мивеи, два мальчика, не достигших ещё пяти тысяч дней от роду, и их отец, хитрый и честолюбивый баронет Факел со своей новой женой, молчаливой леди Вон, и их многочисленные придворные, слуги и прихлебатели, — все старались убраться как можно дальше от Наместника, которого Властелин Тьмы объявил своим главным врагом. Непохоже, чтобы кто-нибудь из них стал пробиваться через защитный барьер, чтобы подойти к нему. Но Дрив всё же не стал снимать защиту. Решения, которые надо принять, тяжелы сами по себе. Не хватало ещё, чтобы его обвинили в пристрастности.

Вращающаяся радуга огней остановилась и погасла. Светлая лужица жемчужного света в центре зала превратилась в большой прозрачный стол, вокруг которого собрались правители всех провинций Ирта. На самом деле каждый из них находился в центральном зале своего дворца, но наговорный талисман, который поместила над Иртом бабка Дрива, позволял проводить такие собрания.

На этот раз в отличие от предыдущих заседаний Совета семеро лидеров не скрывали своего страха. Раньше, когда никто не знал, что представляет собой Властелин Тьмы, можно было храбриться. Но теперь все они слышали доклад Нетте.

— В Арвар Одоле объявлена общая тревога, — провозгласил маркграф Кеон. Трясясь от негодования, он поднялся с места. Слышно было, как шуршит его жёсткий плащ-амулет. — Я взываю к Совету. Городу нужна военная помощь — и немедленно. Одним нам против Властелина Тьмы не выстоять.

Совет единодушно вынес соответствующее решение, и лорд Кеон умолк, но поза маркграфа по-прежнему оставалась напряжённой. Непривычно было видеть выражение суровой решимости на холёном лице надменного аристократа.

Глядя на каменные лица членов Совета, лорд Дрив подумал, что в каком-то смысле Властелин Тьмы уже одержал победу. Не важно, что Совет намерен продолжать борьбу, — все равно все они бессильны против змеедемонов. Об этом говорил и ярл Мак из Чарн-Бамбара, где каждую ночь продолжали зверствовать змеедемоны. Он рассказывал о выкорчеванных фруктовых садах, о дорогах, которые мерзкие твари разметали по камушкам, о разрушенных деревнях и их растерзанных жителях.

— Вам надо спрятаться, Дрив, — настаивала леди Рика, заклинательница с Островов Нхэт, в своё время — надёжная союзница матери Дрива и крёстная Мивеи. Как и все члены Совета, леди Рика знала Дрива с младенчества. Только она да ещё леди Альта из Зула хотели, чтобы Дрив остался жив. Остальные просто наслаждались его ужасом — особенно враги семьи, такие, как загадочная красавица королева ведьм Тилия с Гор Мальпаиса или высохший, сморщенный, как гриб, старичок, у которого при разговоре изо рта вырывались язычки голубоватого пламени, — колдун и чернокнижник Ралли-Фадж.

— Да-сс, — прошипел колдун, и голубой огонёк осветил его иссохшее зеленоватое лицо. — С-спрячьсся! Исчезни! Откажисссь от влассти!

Колдуна неожиданно поддержала Лина, тучная чародейка Водопадов Мирдата. Она поднялась с места и изрекла со своей обычной безмятежностью:

— В этом Ралли-Фадж прав, Наместник, хотя, конечно, у него свои причины желать вашей отставки. Ваша магия не должна попасть в руки врага, а значит, вы должны немедленно сложить с себя полномочия, поскольку вся эта история с Властелином Тьмы ставит под угрозу существование самого Совета.

— Отрекайсссся!

Лорд Дрив смерил колдуна презрительным взглядом и снял белый кожаный пояс.

— Никто из нас не мог предвидеть такого поворота событий, — произнёс он бесстрастно. Нельзя, чтобы кто-нибудь из них заметил, какая буря бушует в его душе. Иначе потом обязательно скажут, что он бежал в панике. — Это исторический момент, — продолжал Наместник. — Да будет всем известно, что я действовал ради общего блага.

Он выдержал паузу, а затем протянул вперёд пояс с магическими подвесками и торжественно провозгласил:

— Отныне я более не Наместник.

Лина благосклонно кивнула. Её маленькие глазки, как и глаза всех остальных присутствующих, были прикованы к поясу. У Дрива от напряжения побелели костяшки пальцев.

— Согласно уставу Совета, ты должен выбрать среди его членов преемника, дабы он заменял тебя до окончания срока твоего правления. Сколько там осталось, Тилия?

— Одиннадцать тысяч двести шестьдесят девять дней, — откликнулась королева ведьм, предъявляя Совету абак, на котором, по традиции, откладывались дни правления каждого Наместника.

Послышался сдавленный смех. Это не выдержал ярл Мак из Чарн-Бамбара, лысый грубоватый маг с испещрённым татуировкой лицом. В уголках глаз у него стояли слёзы отчаяния.

— Да спрячьте вы свой абак! Считать больше нечего! Настал Последний День! Больше не будет Наместников — их место займёт Властелин Тьмы!

— Нет! — крикнул маркграф Кеон. — Мы будем сражаться!

— Каким образом? — поинтересовалась Тилия. — Чарм не действует. Вы что, хотите драться палками и камнями?

— Убирайссся!

С поясом на вытянутых руках Лорд Дрив прошёл вдоль стола и остановился перед леди Рикой. Он давно уже знал, кому уступит власть, если вдруг придётся отречься от неё.

— Ты была верным союзником моей матери и сестры, — начал он. — Ты достойна завершить мой срок.

Пояс власти покачивался на вытянутых руках Наместника. Он был сложен вдвое, и прилегавшие друг к другу подвески образовывали Печать Сокола — самый могущественный талисман на всём Ирте.

— Но страшная опасность, угрожающая по милости изменника Врэта самому древнему и уязвимому из наших государств, заставила меня пересмотреть выбор своего сердца. Я отдаю Печать Сокола тому, кто сейчас нуждается в ней больше всех нас, — благородному Кеону, правителю Одола.

Надменный маркграф онемел от изумления, когда Печать Сокола — эмблема Извечной Звезды, Источника Всего Сущего — закачалась у него перед глазами.

— Согласен ли ты отринуть свои пристрастия и возглавить Совет Семи и Одного? — произнёс Дрив ритуальную формулу передачи власти.

Ошеломлённый лорд Кеон подался вперёд, стиснув край стола побелевшими руками. Несколько долгих мгновений они с лордом Дривом молча смотрели друг на друга. Им не нужны были слова. Оба прекрасно понимали, что, пока не найдено оружие против змеедемонов, передача власти в Совете остаётся всего лишь красивым жестом, но маркграф с достоинством принял неизбежное — он гордо выпрямился и отчётливо произнёс традиционные слова согласия:

— Да. Я, Кеон, маркграф Одола, согласен отринуть свои пристрастия и неусыпно следить за выполнением всех решений Совета Семи и Одного.

Лорд Дрив положил амулет на стол перед Кеоном и шагнул назад из круга жемчужного света.

Члены Совета произнесли слова присяги, и новый Наместник разнял половинки Печати и надел пояс-талисман. До рассвета в Илвре и обещанного нападения змеедемонов оставалось меньше суток, и продолжать торжественный ритуал не было времени. Бросив на Дрива ещё один исполненный благодарности взгляд, новый Наместник поспешил закрыть заседание Совета.

Прозрачный стол с семью членами Совета исчез, и лорд Дрив остался один в тёмном пустом зале.

«Я все потерял…»

Он поднял руку и сжатым кулаком указал на источник жемчужного света в центре сводчатого потолка. Свет потускнел. Теперь никто не мог послать герцогу зов — ни друзья со словами сочувствия, ни враги, чтобы позлорадствовать.

Взмахом руки Дрив погрузил во тьму галерею и лишний раз удостоверился, что никто из членов семьи не сможет до него добраться. Впрочем, они и не захотят. Баронет Факел и леди Вон с детьми наверняка уже вышли из Дорзена и бегут без оглядки подальше от бывшего Наместника и мести Властелина Тьмы.

Даже лорд Кеон — и тот не пытался связаться со своим предшественником и призвать его принять участие в предстоящей битве за Арвар Одол. Дрив превратился в парию. В глубине души все считали его виновным в случившемся. Все, включая его самого. Ведь если бы Дрив казнил тогда Врэта, змеедемоны остались бы легендой. Но Дрив вышвырнул побеждённого мятежника за пределы Ирта.

Поднявшись по ступеням, герцог подошёл к алтарю и коснулся аметистовой панели в его основании. Панель скользнула в сторону, открывая обитый сукном тайник. Внутри лежали золотистый меч, чёрные ножны и красный пояс.

Лорд Дрив протянул руку к рукояти. Блестящий металл сам лёг ему в ладонь, обволакивая её своим золотистым сиянием. За тысячу дней Чарм меча ничуть не уменьшился. Он защищал руку хозяина и придавал ей силы. Трудно было поверить, что такая красота может служить злу — и тем не менее именно этим мечом была убита Мивея и сотни других невинных жертв.

Если верить легенде, этот меч в незапамятные времена выковал слепой кузнец Таре Кулкан из Хеллгейта — первый из людей, кто научился заключать Чарм в изделия из металла и без зазрения совести стал применять это умение при изготовлении оружия. Назывался меч Таран — в честь Освободителя, портного Тарана, который вынул этот меч из руки своего павшего господина и в той же битве пронзил им трёх королей, чем полностью изменил ход истории. Сила меча повергла в прах целые царства и возвела портного на трон. После смерти Освободителя меч куда-то пропал, и десятки тысяч дней никто не слышал о нём — до тех пор, пока его не обнаружил этот подлец Врэт.

Лорд Дрив убрал меч в ножны. Сейчас не время для воспоминаний. Врэт вернулся.

— Нет, вы только подумайте! — расхохотался он вдруг. — Худр'Вра! Властелин Тьмы! Экое ребячество!

Смех герцога гулко отдавался под сводами пустого зала и возвращался к нему зловещими раскатами. Врэт возвращается. Сначала этот бродяга отнял у Дрива сестру, теперь — место в семье и скоро явится за его жизнью. Оставаться во дворце, чтобы встретить Властелина Тьмы с оружием в руках, не имеет смысла — это Дрив хорошо понимал. Его дело — отвлечь врага на себя.

«Конечно же, Рика права, — размышлял Дрив, надевая пояс с мечом поверх коричневого мундира. — Я должен скрыться и вступить в борьбу лишь тогда, когда будет найдено оружие против Худр'Вра».

Он отцепил от воротника гербовые звезды и осторожно положил их на алтарь. Теперь его единственным охранным талисманом будет Таран — меч, за который заплачено кровью его сестры. С этого момента начинается его долгий путь обратно в Дорзен — сюда, в этот самый зал, к алтарю власти.

Сердце Дрива стиснули ледяные пальцы страха. Он никогда не вернётся! Надежды нет. Ему суждено погибнуть. Правда, пока он не чувствует приближения смерти. Пока…

Рука Дрива лежала на рукояти меча, и Чарм, заключённый в нём, позволял ему видеть, что он не умрёт сегодня. Ближайшее будущее было полно красок и солнечного света — тень смерти ещё не коснулась его.

«Жизнь — это надежда, — убеждал себя Дрив. — Как бы плохо все ни складывалось, мы не должны поддаваться панике. Иначе Врэт победит без борьбы. Я этого не допущу».

Но холодный ужас не отступал.

Зыбкие картины будущего расплылись и померкли. Дрив перевёл взгляд на алтарь. Ни одно из лежащих там сокровищ больше не принадлежало ему. На самом деле они и раньше не были его собственностью. Дрив никогда не использовал эти дары в личных целях — только на благо Дорзена и Укса. Он гордился тем, что может в любой момент уйти, как это сейчас произошло, без сожалений оставив все своему преемнику.

«Если у меня будет преемник».

Но в этот момент взгляд его упал на амулет с глазом тритона из Заксара. Дрив поднял его и снова ощутил смутное томление, тоску по тому будущему, в котором возможна была любовь.

«А почему бы мне не отправиться к ней?» — подумал он вдруг. Глупо, конечно, но он всё же взял амулет с алтаря и сунул себе в карман. И когда слабый свет талисмана растворился в сиянии его собственного Чарма, он всерьёз задумался над этой возможностью. Конечно, это опасно. Но почему бы и нет? Терять-то ему уже нечего! За то время, что у него осталось, он, может быть, выяснит наконец, почему судьба привязала его именно к этой женщине.

«Судьба, — вспомнил герцог священный текст, — есть лишь игра света в сиянии Извечной Звезды, а наши жизни — экран, на который падает этот свет».

Хотя Лорд Дрив был человеком высоких моральных принципов, он никогда не был особенно религиозен. Многие поколения его предков совершенствовались в практической магии. Дрив и сам постиг эту науку и прекрасно понимал, как действуют магические камни и талисманы. Но беспокойная жизнь герцога и Наместника не располагала к размышлениям об изначальной магии Извечной Звезды, восход и закат которой он мог наблюдать ежедневно. И всё же именно сейчас, стоя на пороге новой, полной опасностей жизни, он черпал умиротворение в этих словах священной книги, которые впервые услышал ещё ребёнком, стоя рядом с матерью в полумраке храма.

«Почему бы не исполниться предначертанию судьбы, о котором я знаю так давно? — спрашивал себя Дрив, разрываясь между холодным отчаянием и желанием поверить в чудо. — Ведь говорят же, что судьба — это вера?»

На мгновение он заколебался, подумав, что Тиви может быть опасно находиться в его обществе. Но с другой стороны, разве не всем сейчас грозит гибель? Чтобы оказаться в смертельной опасности, достаточно просто быть живым. А быть может, он даже сможет как-нибудь помочь ей…

Герцог окончательно убедился в своём желании разыскать Тиви. Слабенькая магия глаза тритона в Искателе поможет ему разыскать девушку, где бы она сейчас ни была. А дальше что? Даже если она примет его такого — без положения, без Чарма, с одним лишь мечом да амулетом-Искателем, — что они будут делать дальше?

«Судьба покажет».

Лорд Дрив вызвал слугу и велел принести обычный плащ путешественника и солдатский мешок с запасом провизии — такой, как выдавался войскам в пустыне. Больше он с собой ничего не возьмёт. Все талисманы достанутся новому Наместнику. А Дрив — маг, и сам создаст себе магические инструменты, если они ему понадобятся.

Плащ и мешок Дриву принёс маршал Лебок, начальник Гвардии Сокола. Со дня смерти Мивеи Лебок служил Дриву верой и правдой и прекрасно понимал, что тот задумал.

— Вам нельзя идти одному, мой господин. Маршал был расстроен и разочарован. Рыжие бакенбарды топорщились вокруг огорчённого лица.

— Другого пути нет, Лебок.

Герцог отрегулировал лямки солдатского мешка и накинул его на плечи, в противовес тяжёлому мечу.

— Лорд Наместник… — начал было Лебок, но спохватился и поправился: — Мой герцог, вам следует путешествовать с личной охраной.

— Нет, — нахмурился Дрив. — Чем больше будет людей, тем быстрее враг нас обнаружит.

Придётся уходить не прощаясь — иначе он просто не выйдет из Дорзена. Дрив накинул голубой плащ и повернулся к старому солдату спиной.

— Как видно из твоей оговорки, дружище, Гвардия все ещё считает меня Наместником. Но я уже не Наместник. Отныне ваше место возле моего преемника.

— Гвардия Сокола переходит в распоряжение лорда Кеона, — сухо сообщил Лебок. Вслед за Дривом он вышел в длинный коридор с мозаичным полом и зашагал по направлению к саду. — Мы уже получили приказ. Вечером те из нас, кто остаётся в Гвардии, отправляются в Арвар Одол.

Герцог резко остановился и развернулся к нему:

— Что значит «те, кто остаётся», Лебок? Разве дезертирство не карается смертной казнью? Маршал нервно теребил бакенбарды.

— По окончании срока правления охрана Наместника нанимается заново.

Лорд Дрив мрачно уставился на Лебока. А он-то думал, что знает этого человека!

— Мой срок ещё не кончился, маршал. Произошла передача власти. И вы, и ваши солдаты обязаны повиноваться новому Наместнику.

— Мы не собираемся нарушать закон, — возразил Лебок. Его бесхитростная румяная физиономия выражала твёрдую решимость. — Мы просто отложим отъезд до завтра — это нетрудно. Если окаянный Врэт выполнит свою угрозу уничтожить Арвар Одол, нам больше некому будет повиноваться, и никто не запретит нам мстить.

«Это безумие!»

Герцог в ужасе уставился на него. Он много раз сражался на поле боя рядом с этим некрасивым человеком с испещрённым многочисленными шрамами лицом, и тот никогда не давал ему повода усомниться в своей храбрости.

«Верный Лебок — и тот заговорил о предательстве! Анархия!»

— Я вижу, вы боитесь, мой господин, — вполголоса произнёс маршал, склоняясь к уху герцога. — Мы вас понимаем. Мы тоже видели донесения из Чарн-Бамбара. Мы понимаем, с кем нам придётся бороться — не важно, на своей стороне или на вашей.

В жёлтых глазах маршала пульсировала боль. Казалось, ещё немного, и этот суровый вояка расплачется.

— Когда новый Наместник погибнет вместе со своим городом, мы вернёмся к вам, чтобы вы возглавили новых мстителей. Поднимете ли вы тогда меч Таран против Властелина Тьмы?

Лорд Дрив осторожно отодвинулся от маршала. Стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, он ответил:

— Иди, Лебок. Я больше не твой командир — иначе я приказал бы арестовать тебя за измену.

Маршал в горьком разочаровании отступил назад и оглянулся. Герцог проследил за направлением его взгляда и через открытые двери центрального зала увидел группу встревоженных офицеров Гвардии Сокола и небольшой отряд солдат.

— Прощай, Лебок.

Герцог по всей форме отдал маршалу честь и, пристально глядя ему в глаза, добавил:

— Прошу тебя, сослужи мне последнюю службу и позаботься, чтобы никто не помешал мне уйти.

Лебок с мрачным видом глядел в спину удаляющемуся герцогу, но потом всё-таки не выдержал:

— Неужели вы так и уйдёте?

Распахнулись ведущие в сад металлические двери. Герцог выскользнул наружу и скрылся в серебристо-лиловом кустарнике. Он с детства знал этот древесный лабиринт со всеми его секретными проходами. Отсюда — два шага до ангаров с планёрами, любой из которых умчит его вниз, прочь из летающего города.

— Что же я им скажу? — крикнул маршал. — Где вас теперь искать?

— Говори что хочешь! — донеслось из сада. — Скажи им, что я вверяю себя в руки своей судьбе!

 

2. БУЛЬДОГ И КОТЯРА

Сквозь вонь многочисленных фабрик Заксара пробивался багряный запах опасности. Бульдог резко остановился посреди Плавильного спуска и завертел головой во все стороны, пытаясь определить источник угрожающего запаха.

Он поднимался снизу, оттуда, где переулок вливался в лабиринт квартала лудильщиков. Принюхавшись, Бульдог различил в едком запахе слабый чесночный оттенок. Так могло пахнуть только одно существо — секретный агент Сто Колёс, настоящее бедствие для тех, у кого нет собственного Чарма. Безжалостная, бесстрастная, как хирург, Сто Колёс бродила по улицам, выискивая бездомных бродяг, выживающих без амулетов. Фабричное руководство специально нанимало её для борьбы с ворами — такими, как Бульдог.

И эта самая Сто Колёс сейчас приближалась со стороны лачуг лудильщиков.

Чтобы успокоиться, Бульдог набрал полную грудь вонючего воздуха и чуть не закашлялся. Плавильный спуск был застроен одними литейными цехами, и едкий дым поднимался к небу из десятков труб разом. За долгие годы стены литеен сплавились от жара и блестели голубым стеклянным блеском. В любой из этих мастерских могли делать контрабандный товар. Может, размышлял Бульдог, Сто Колёс пришла сюда вовсе не по его душу?

Большую часть мирового запаса амулетов производили именно здесь, в этом вонючем аду, так что фабричных агентов тут хватало. Бульдог с беззаботным видом остановился у выпуклой стены плавильни и сделал вид, что рассматривает своё искривлённое отражение. Приятно было увидеть, что взъерошенная рыжевато-коричневая грива и борода не слиплись от невыносимого жара, а гордо топорщатся над квадратными плечами и мощным торсом.

Сто Колёс появилась у подножия холма. Сверкающая гибкая фигурка поднималась всё выше и выше. Облако пепельно-рыжих волос развевалось вокруг неё горячим вихрем, а раскосые злые глаза на серебристом лице сверкали, как изумруды.

Бульдог внимательно следил за её отражением в оплавленной стене. Сто Колёс поднималась быстро и уверенно. Чем ближе она подходила, тем более крепкой и мускулистой выглядела её стройная фигура. Бульдог поёжился. Очевидно, она пришла сюда именно за ним. Не поворачиваясь, он медленно отошёл от блестящей стены, делая вид, что все ещё не заметил агента. Когда подошвы Бульдога коснулись каменной мостовой, он развернулся и помчался, не разбирая дороги, вверх по улице. Зловонные испарения вихрем клубились позади его мощной фигуры. На самом деле у Бульдога не было шансов удрать от Ста Колёс — этого ещё никому не удавалось сделать. К счастью, сегодня ему прятать нечего.

Бульдог как раз собирался узнать у одного полезного человека, что можно будет украсть на фабрике ночью, и потому в карманах у него не было ничего предосудительного. И всё же он бежал со всех ног. Интересно же, как далеко он сможет уйти, прежде чем легендарная Сто Колёс его сцапает? И тогда в другой раз он уже будет знать, сколько у него времени на то, чтобы избавиться от товара.

Вылетев из переулка, Бульдог своими оскаленными клыками и трещащими амулетами до смерти перепугал двух кузнецов. Выронив тяжёлый металлический брус, кузнецы спрятались в канаву, а Бульдог, не оглядываясь, понёсся дальше. Он вихрем промчался через двор кузницы, одним прыжком взлетел на грязный каменный бортик и спрыгнул вниз.

Он приземлился на грязной улочке, идущей позади лавок чармоделов, спугнув при этом трёх ящерокрылов, мирно дремавших на куче сломанных ящиков. Громко хлопая крыльями, они взмыли в воздух и зависли там тремя кусочками мрака.

Запах чеснока усилился, и Бульдог снова бросился бежать. Проулок заканчивался крутым обрывом, перегороженным зубчатой железной оградой. Бульдог, не задумываясь, перемахнул через неё и, растопырив руки, полетел вниз. Он ничего не видел в густом облаке фабричного дыма, но заранее знал, куда упадёт. Все воры в этом приморском городе с его обрывистым рельефом привыкли перепрыгивать на другие ярусы и знали, куда бежать в случае опасности.

Свежий солёный воздух на мгновение обжёг Бульдогу горло, а перед глазами мелькнуло ясное небо и невероятная панорама окутанного клубами дыма города. С высоты огромный улей Заксара с его коптящими фабричными трубами и круто сбегающими вниз узкими улочками казался прослойкой чёрной слюды в камне прибрежных утёсов. Далеко внизу, рассыпаясь сверкающими брызгами, ударялись о берег волны прибоя.

Бульдог поднял взгляд и увидел три украшенных гирляндами чёрных дирижабля с юга. Эти торговые суда пришвартовались у воздушной пристани, длинная эстакада которой выступала высоко над клубами изжелта-серого дыма. Над ними высоко в небе сверкали прозрачные миры Хеллгейта и Неморы. Даже сейчас Бульдог не мог не восхититься красотой этого зрелища. Но тут его снова поглотил зловонный городской туман.

Бульдог приземлился в водосточный жёлоб улицы Иноходцев, спружинив полусогнутыми ногами, выскочил на тротуар и помчался, задыхаясь, вниз по склону холма. Пусть теперь Сто Колёс попробует отыскать его в этом лабиринте узких улочек!

На бегу Бульдог быстро отключал амулеты под плащом — использование Чарма делало его очень заметным в этом районе. Через несколько мгновений последние просветы голубого неба над ним исчезли, а грязный туман вокруг стал ещё плотнее. Бульдог бежал теперь мимо обшарпанных металлических сараев и открытых дверей, из которых летели искры и пахло горячим металлом.

Фабричный квартал казался вымершим, так мало тут было людей. Разве что пробежит иногда какой-нибудь ученик, выполняя поручение мастера. Но Бульдог знал, что на него смотрят многочисленные обитатели улицы. Несколько раз ему удалось заметить детей, присевших на корточки за замшелыми водосточными трубами и в зловонной тени помоек. Те, что постарше, умели прятаться лучше, но и они наверняка наблюдали за происходящим из сточных канав и канализационных люков.

Бульдог сам вырос на улице, и потому для него не было секретов в этих прокопчённых каменных джунглях. Он рано осиротел, жил в горелых развалинах за фабричными корпусами и быстро научился добывать себе пищу на пустырях и в отвалах, воровать её из птичьих кормушек или с подоконников в домах рабочих, что в изобилии лепились над обрывом. Всю свою жизнь Бульдог только тем и занимался, что бегал по грязным переулкам и осклизлым ступеням разбитых лестниц, соединявших между собой бесчисленные уровни многоэтажного города. Даже не пользуясь спрятанными под плащом амулетами скорости и выносливости, он мчался быстро и бесшумно. Как вихрь проносился он мимо перегонных кубов и реторт, нырял под переплетения гигантских труб, прыгал в дренажные штольни и с лёгкостью находил еле заметные тропинки в кустах засохшего сумаха между складами. Он уже давно не чуял запаха Ста Колёс, но продолжал бежать до тех пор, пока у него не задрожали колени.

На углу, где сливались Зрячий переулок и аллея Всех Земель, Бульдог остановился отдышаться, уперев руки в колени. Где-то наверху, там, куда не доходили зловонные испарения города, аллея Всех Земель упиралась в широкий бульвар с ухоженными деревьями и пышными особняками богатеев. В детстве Бульдог думал, что в ручьях, стекающих оттуда, обязательно должны быть частицы Чарма. Он часами возился в зловонных зелёных лужах, но так ничего и не выловил. Когда Бульдог осиротел и очутился на улице, он снова вернулся сюда, но на этот раз лужи его уже не интересовали. Промозглая сырость нижних кварталов быстро излечила его от иллюзий. Бульдог заглядывал в двери многочисленных контор, высматривая добычу. Иногда ему удавалось что-нибудь стянуть — тут горстку руды и кусочек чармопровода, там — битый магический камушек и осколок ведьминого стекла. Все это за бесценок скупали чармоделы — они всегда нуждались в материалах и рады были получить их за четверть цены.

Бульдог выпрямился и тряхнул головой, отгоняя тяжёлые воспоминания. Куда, интересно, подавалась Сто Колёс? Запах горелого чеснока исчез. Улица тоже была пуста, если не считать нескольких плохо одетых рабочих, пробиравшихся вверх между кучами зловонного мусора. Ни у кого в округе не было и крупицы Чарма. Неужели он убежал? Невероятно! Может быть, Сто Колёс приходила вовсе не за ним?

Вспыхнувшая было надежда моментально угасла, когда в конце Зрячего переулка появилась знакомая серебристая фигура. Бульдог оглянулся, и в тумане аллеи Всех Земель разглядел такое же подозрительное мерцание. Сто Колёс приближалась со всех сторон!

— Пока ты бегал, я успела поговорить с одним взломщиком и двумя контрабандистами, — бесстрастным тоном сообщила она. — Стой и слушай, что я тебе скажу. Если бы я хотела припереть тебя к стенке, ты бы и с Плавильного спуска не удрал.

Голос агента слышался со всех сторон, но Бульдог по отсутствию запаха уже понял, что приближается она с подветренной стороны, и сосредоточил своё внимание на той фигуре, что бежала навстречу ползущим по Зрячему переулку клубам бурого дыма. Он снял плащ, раскинул руки в стороны, обнажив светлое брюхо в драматическом жесте капитуляции, и демонстративно уронил на землю все свои амулеты.

— О Немезида! — дерзко выкрикнул он в лицо приближающейся серебристой фигуре. — Смотри, я беззащитен перед тобой! Мне нечего скрывать!

— Тебе всегда есть что скрывать, Бульдог.

Голос доносился сзади. У Бульдога шерсть на затылке дыбом поднялась от неожиданности. Сто Колёс презрительно расхохоталась. Призрачная фигура, поднимавшаяся вверх по Зрячему переулку, исчезла, а ноздри Бульдога обожгла знакомая чесночная вонь. Он повернулся и увидел прямо перед собой красные щёлочки глаз на бесстрастном лице агента.

— Ты паразит, — сообщила Сто Колёс. Она подошла так близко, что сквозь сияние Чарма просвечивало её истинное лицо — голый череп с горящими пустыми глазницами. — Ты сдохнешь с голоду, если ничего не будешь скрывать.

Бульдог ахнул, отпрыгнул назад, споткнулся о брошенный плащ и во весь рост растянулся на грязном тротуаре.

Сто Колёс покачала головой. Чёрные стены вокруг сверкали разноцветными огнями её отражений.

— Сядь и слушай, Бульдог. У меня нет времени гоняться за тобой. Мне ещё уйму народу надо разыскать. Фабричные власти подрядили меня предупредить всех жуликов в этом городе. Утром пал Арвар Одол.

Бульдог растерянно поскрёб ушибленную голову. Он мало что знал об Арвар Одоле. Конечно, это древнейший город на Ирте, но в основном его название ассоциировалось у вора с известной маркой бренди.

— Почти два миллиона дней правил Илвром Дом Одола, — бесстрастным голосом изрекла сверкающая фигура. — Ничто не могло противостоять их Чарму. — Она нагнулась пониже, чуть не накрыв собеседника своими яркими волосами. — И вот теперь этот древний род угас.

Бульдог никак не мог понять, зачем она рассказывает ему все это. «Пали во мгле королевства…» — вспомнилась ему знаменитая баллада из «Песен Истины». Он чуть было не засвистел, но побоялся разгневать агента и спросил, притворившись заинтересованным:

— И кто же теперь правит в Арвар Одоле?

— Никто, — ответила агент. В блестящей поверхности её лица, как в зеркале, отражалась растерянная физиономия Бульдога.

— Но вы же сказали, что город пал…

— Да. Точнее, упал.

— То есть как…

Сто Колёс склонила голову в немом жесте скорби. Её рыжие волосы поникли и разметались по плечам.

— Сегодня на заре Арвар Одол рухнул в джунгли Илвра.

— В джунгли…

Бульдог ушам своим не верил. Чтобы летающий город упал на землю… В нём ведь жили тысячи людей! Но Сто Колёс незачем его обманывать. Может, он что-то не так понял?

— Целый город?..

— Был полностью уничтожен.

— Но кто мог…

Сто Колёс подняла голову и уставилась на него немигающими глазами.

— Змеедемоны.

— Зме… — Бульдог ошалело замотал головой. — Детские сказки!

— Из Бездны в мир явился Властелин Тьмы, — возвестила Сто Колёс. — Он пришёл с Тёмного Берега и привёл с собой войско змеедемонов. Сегодня они обрушились с высоты на Арвар Одол в Илвре. Завтра придёт черёд других провинций и других городов. Я пришла рассказать тебе об этом, Бульдог, и спросить: будешь ли ты сражаться вместе с нами против общего врага?

— С вами вместе? — расправил плечи Бульдог. — Вы предлагаете мне сражаться за вас?

— Весь Ирт должен объединиться перед лицом этой угрозы.

Сто Колёс протянула руку ладонью вверх, и Бульдог легко вскочил на ноги. Сила Чарма, поднявшая его, была тёплой и ненавязчивой, как будто это он сам захотел изменить позу. «Какая, однако, роскошь подвластна этим фабрикантам!» — восхитился Бульдог и продолжал слушать удивительные слова агента.

— Мне поручено набирать бойцов здесь, в Заксаре. Ты хорошо бежал сегодня, Бульдог. Ты силён и вынослив. Из тебя выйдет славный боец. Согласен ли ты вступить в наши ряды и защищать родной город от змеедемонов?

— Боец? Из меня? — Бульдог обвёл рукой рассыпанные амулеты. — Немезида, неужели ты думаешь, что если бы у меня хватало для этого Чарма, я бы стал вором?

— Ты не понял. — В огненных глазах агента полыхнуло нетерпение. — Нам нужны воины, которые могли бы сражаться своими руками и действовать своим умом — уличные бойцы, такие, как ты.

— Драчуны хороши здесь, — возразил Бульдог, указывая на грязные улицы и выщербленные кирпичи зданий вокруг. — Но там, наверху, нам не выстоять. Чарм раздавит нас.

— Чарм не защищает от Властелина Тьмы и его змеедемонов. Мы хотим набрать большую армию и попытаться справиться с ними с помощью грубой физической силы.

Сто Колёс говорила негромко, чтобы не услышали окрестные жители, но в ушах Бульдога её слова прозвучали громовыми раскатами.

— Без Чарма? — Бульдог подёргал себя за бороду, пытаясь осмыслить услышанное. — Ты хочешь, чтобы я сражался со змеедемонами голыми руками? Но это же безумие!

Сто Колёс резко развернулась и зашагала прочь.

— Мне некогда убеждать тебя, Бульдог, — бросила она через плечо. — Хочешь сражаться с Властелином Тьмы — приходи завтра в полдень к фабричным воротам. Пройдёшь обучение вместе с остальными.

Серебристая фигура растворилась в грязном тумане аллеи Всех Земель, оставив после себя только слабый запах чеснока. Но резкий голос всё еще продолжал звучать:

— А если не придёшь, можешь считать себя покойником. Пока жив Властелин Тьмы, Чарм ничего не стоит. Не важно, сколько амулетов ты украл — для змеедемонов, которые тебя сожрут, они будут лишь холодными кусочками металла и камня.

Голос стих, и тут же исчез и запах.

— Подожди! — крикнул Бульдог. — Кто такой Властелин Тьмы?

Но крик его только привлёк внимание прохожих. Все, кто входил и выходил из тёмных проёмов лавок, обернулись, чтобы посмотреть на Бульдога. Вероятно, они сочли его пьяным обывателем — без плаща и магических доспехов он был совершенно беспомощен. Хорошо ещё, что никто не попытался на него напасть.

Бульдог поднял с земли все свои талисманы и поспешил надеть их. С каждым новым амулетом вонь все ослабевала, а воздух вокруг становился прозрачнее.

Всего Бульдог носил тринадцать амулетов, и семь из них — чёрные стержни длиной в руку и в два пальца толщиной — были жезлами силы. Даже такой силач, как Бульдог, мог одновременно активизировать лишь пять из них. Остальные два он таскал на всякий случаи. Жезлы силы составляли каркас его доспехов: один посередине груди и по три с боков, они вливали силу непосредственно в его внутренние органы. Скрепляли доспехи два Глаза, примостившихся на плечах Бульдога наподобие эполет. Эти чёрные металлические кружки позволяли ему видеть из-за утла или в темноте лестничных проёмов. На нагруднике, под самой бородой, Бульдог укрепил три звёздочки. Эти амулеты улучшали реакцию и способствовали ясности мышления. Как только Бульдог подключил их, перед его мысленным взором возникла ужасная картина — мир без Чарма, захваченный змее-демонами! Именно в этом был смысл сообщения Ста Колёс.

Мир рушится, подумал Бульдог и запустил руку под бороду, чтобы выключить два из трёх амулетов. Жуткая картина исчезла, и он смог оглядеться по сторонам. За сводчатой колоннадой Аукциона по ту сторону Торговой площади кипела деловая жизнь. Никто здесь не знал о гибели летающей столицы Илвра — не говоря уже о ставших в одночасье реальными змеедемонах и бесполезности Чарма.

В тумане аллеи Всех Земель одна за другой проплывали покрытые дерюгой повозки. По бокам их висели дюжие грузчики. Бульдог знал, что лежит под дерюгой — мергель, добытый в обледеневших жеодах Края, где находилось единственное на Ирте месторождение магического камня. Грузчики, чиркая подошвами по булыжнику, старались подвести летающие повозки к разгрузочным причалам, где лавиной сыпались камни, поднимая в воздух густую белую пыль. Рядом с причалами толпились оценщики и покупатели от фабрик вперемешку с торговцами и чармоделами-одиночками. А вокруг рыскали воры и охранники, укрываясь среди куч розовой, как закат, грязной породы.

Бульдог всерьёз обдумывал услышанное. Возможно ли, чтобы Сто Колёс солгала? Допустим, ей не удалось поймать его, Бульдога, с поличным и она захотела таким способом сорвать на нём свою злость… Бульдог фыркнул и зашагал прочь, вниз по Зрячему переулку, где сверкали на солнце хрустальные занавеси и круглые окна в многочисленных лавках стекольщиков. И всё же Сто Колёс не могла солгать… Амулеты, даже такие дешёвые, как у него, обязательно среагировали бы на мистификацию такого масштаба.

«Нет, — решил Бульдог. — Сто Колёс говорила правду. Мир действительно рушится!»

Он пошарил по карманам плаща и нащупал свой последний, тринадцатый амулет — наверное, самый главный из всех, которыми он владел. Искатель. Как все Искатели, это была сотканная из золотых нитей звёздочка с центральным самонаводящимся элементом. Искатель указывал направление на того, чей локон в нём закреплён. Светлая прядь в амулете Бульдога принадлежала его партнёру. Хитроумный замочек амулета был устроен так, что прядь исчезла бы, если бы его открыл кто-нибудь, кроме Бульдога.

Искатель обнаружился в потайном кармане у ворота — но Бульдог не стал доставать его. Днём его напарник спал. По меньшей мере странная привычка для того, кто обладает хоть малой толикой Чарма. Только беднейшие из бедных вынуждены бывают подвергать себя подобной опасности. Но напарник Бульдога хотел спать. Более того, если его осмеливались разбудить, он приходил в ярость.

Бульдог разжал пальцы и опустил Искатель в карман. Он решил не трогать напарника — по крайней мере до вечера. А пока надо пойти и всё-таки встретиться с наводчиком. Он снова перепрыгнул через ограждение, приземлился на широком Купеческом бульваре и сел в трамвай, идущий к тому самому Плавильному спуску, откуда он не так давно удирал.

На встречу Бульдог опаздывал. Он нёсся сломя голову, петляя между жалкими домишками и мастерскими жестянщиков, и дважды пробегал мимо нужной ему едва заметной двери. За дверью открывался узкий подземный ход, заканчивавшийся крутой, открытой всем ветрам каменной лестницей. Называлось это место Чёртов проулок.

Бульдог мчался вниз, перепрыгивая через ступени. Быстрее бежать он просто не мог — лестница была старой и полуразрушенной, и ему приходилось внимательно смотреть под ноги. Стоит один раз поскользнуться, и лететь ему до самого океана… Но даже в минуту опасности Бульдог мог думать только об одном: на них не действует Чарм.

Эта мысль была настолько невыносима, что он остановился и прижался спиной к щербатой каменной стене. В этой позе он мог поднять руки и, запустив их под бороду, настроить спрятанные там амулеты таким образом, чтобы легче было справиться с подступившим ужасом. Но легче не стало. Едкий туман сомкнулся вокруг плотной фигуры Бульдога. Занятый своими невесёлыми мыслями, он не замечал теперь даже зловония Чёртова проулка — но ужас не отступал.

Пришла беда — отворяй ворота. Грубые пальцы Бульдога нашарили какую-то зацепку в шершавой стене. От невероятной правды голова шла кругом. «Если на Чарм надеяться нечего, зачем я торчу в этой вонище? С тем же успехом можно отправляться к Умной Рыбке и развлекаться там, пока не придут змеедемоны».

— Бульдог! — окликнул его кто-то пронзительным голосом. — Ты ли это? Что за скулёж?

— Вороний Хлыст? — удивился Бульдог. Он поднял голову, но в грязном тумане ничего не было видно.

— Ты опоздал, Бульдог. Полдень был давно.

— Разве это не одиннадцатый поворот? — спросил Бульдог, изворачиваясь, чтобы разглядеть тёмную фигуру у себя над головой.

— Там ты меня и проскочил, — сообщил Вороний Хлыст. — Это уже двенадцатый. — Он уселся таким образом, чтобы его узкое, как нож, лицо оказалось на уровне глаз собеседника — Бульдог был намного выше его. — Я думал, тебя сцапала Сто Колёс. Но за тобой никто не гонится. Что-нибудь не так?

— Все, — мрачно ответил Бульдог.

— И всё-таки, — повторил Вороний Хлыст, — что случилось?

Бульдог больше не мог в одиночку бороться со страхом.

— Я только что узнал, — забормотал он. — Я ведь поэтому и опоздал. Я только что узнал… Вороний Хлыст изменился в лице.

— Я тоже, — признался он. — Меня Крабошляп подкараулил, когда я сюда шёл. Значит, ты уже слышал? Арвар Одол…

— Рухнул в джунгли Илвра!

— Да! Так говорит Краб. Где он тебя нашёл?

— На Плавильном спуске — и не он, а Сто Колёс. Драпал от неё до самой аллеи Всех Земель.

— Расскажи это Властелину Тьмы, — недоверчиво усмехнулся управляющий.

— Я думаю, это ловушка, Хлыст, — решительно заявил Бульдог. Он был доволен, что кто-то, кроме него, слышал эту странную историю. — По-моему, агенты сами выдумали этого Властелина Тьмы вместе с его змеедемонами. Так они хотят запугать тех, кого не могут поймать с поличным.

Морщины на лбу Вороньего Хлыста стали ещё глубже.

— И когда мы соберёмся у заводских ворот, они вместо обещанного обучения просто отправят нас к мусорщикам?

— Почему нет? — Бульдог тряхнул головой, отбрасывая назад свою густую гриву. — Думаю, не стоит слушать тех, кто только и мечтает запугать нас.

— Не веришь? — приподнял бровь Вороний Хлыст. — А работать сегодня будешь?

— Зачем бы я иначе торчал в этой вонище? — фыркнул Бульдог. — Что у тебя там?

— Я знаю, где ты можешь взять столько грезоткани, сколько унесёшь. Немаркированной!

Маленькие глазки управляющего сузились от возбуждения.

— Представляешь — никто не сможет проследить, куда она делась! Бери хоть всю — если не боишься визгунов.

— И много их там?

— Много. Пропляшешь всю дорогу до выхода. Бульдог одним пальцем отодвинул управляющего с дороги и зашагал вверх по лестнице.

— Приходи, когда у тебя будет настоящая работа, Хлыст. Хватит с меня плясок.

Но Вороний Хлыст ухватил могучего вора за полу плаща и полез следом за ним.

— Это хорошая работа, Бульдог. Проверни её так же быстро, как то дело со скарабеем, и грезоткань твоя. Все так же, как тогда. Визгуны работают посменно, и я знаю их график. Что ты получил за скарабея? Мне ты дал жезл — себе, значит, оставил по крайней мере три. Ха! Риск тот же, а выручку пополам, идёт?

— Пополам? — удивился Бульдог. — Получишь четверть, как всегда.

— На этот раз — половину, — настаивал шпион. — Второй такой возможности может и не представиться.

— Особенно если Властелин Тьмы в самом деле существует.

Вороний Хлыст остановился и отпустил плащ Бульдога. Ветер развевал его чёрные космы, так что они торчали, словно птичьи перья.

— Боюсь, что это правда, Бульдог. Но тогда грезоткань станет ещё дороже, верно? Все захотят хоть ненадолго забыть о своих несчастьях. Так или эдак, мы с тобой все равно разбогатеем.

Бульдог наклонился к его уху и зашептал:

— Скажи мне, что ты знаешь, Хлыст, и я дам тебе треть. В конце концов, жизнью-то рискую я один. Вороний Хлыст кивнул, уступая:

— Но сначала ты должен обещать, что отдашь мне мою треть, даже если сам Властелин Тьмы придёт в Заксар.

— В таком случае ему придётся поторопиться, — ухмыльнулся Бульдог. — Я собирался заплатить тебе уже утром.

— Значит, завтра в полдень встречаемся в парке Миражей и…

Бульдог одобрительно кивнул:

— Ивовый парк над заводскими воротами.

— Ну да, оттуда мы сможем увидеть, как они набирают добровольцев, — ухмыльнулся Вороний Хлыст. — Увидим, кого наши друзья сумеют к себе заманить.

— Идёт, — согласился Бульдог. — А теперь рассказывай, что знаешь.

Вороний Хлыст кивком поманил вора встать поближе к стене и принялся рассказывать, стараясь, чтобы ни одно слово не потерялось в вое ветра. Он заставил Бульдога повторить ему все слово в слово и только после этого скрепил сделку мрачной улыбкой человека, который только что вручил свою судьбу в чьи-то чужие руки и теперь должен, холодея от страха, ждать, чем всё это кончится.

— Завтра в полдень в парке Миражей, — напомнил он ещё раз и вспорхнул вверх по лестнице на грязную вершину Чёртова проулка.

Бульдог помахал ему рукой и весело поскакал вниз, в полном восторге от заключённой только что выгодной сделки. Две трети всей грезоткани, которую сможет унести взрослый мужчина! Осталось только убедить напарника взять эту работёнку на себя.

Та история со скарабеем чуть не доконала парня, и оба они поклялись, что никогда больше не пустятся в такую опасную авантюру. Но сегодняшняя сделка такая выгодная, что грех не нарушить клятву. Бульдог рвался в бой. Он достал Искатель. Чтобы активизировать его, надо было вслух произнести имя напарника.

— Котяра! — прошептал Бульдог.

Золотая звёздочка Искателя немедленно создала небольшой прохладный поток воздуха, который лучше всякой стрелки вёл к цели и к тому же был невидим для окружающих.

Прислушавшись к своим ощущениям, Бульдог уверенно направился к ближайшему выходу из Чёртова проулка. Тёмный, пропахший селитрой туннель вывел его к шумной пестроте Ткацкого базара.

На залитой солнцем площади стояли рамы и висели красочные гобелены. В каждый гобелен мастер вплетал нити грезоткани, так что тем, кто мог применить Чарм, изображение казалось живым. Многоцветье красок расплескалось по всей площади и яркими лучами разливалось по широким радиальным улицам.

Все пространство между рамами заполнила толпа. Люди разглядывали ткани, кричали, смеялись, кто-то громко рекламировал свой товар, кто-то отплясывал лихую джигу… Вряд ли он сумеет отыскать Котяру в этом столпотворении — проще уж подождать до вечера, когда этот чудак сам проснётся и вылезет из своего убежища. Бульдог с сожалением захлопнул амулет и водворил его на место.

Чёртов проулок вывел Бульдога на другой конец города, подальше от заводской копоти и вони. Дым черным столбом поднимался к небу в восточной части Заксара, а ясное небо над Ткацким базаром портило только пятнышко Неморы — в полуденном свете даже Хеллгейта не было видно.

Весёлые голоса зазывал манили Бульдога остаться здесь до вечера. А почему бы, собственно, и нет? Ведь если бы не грезоткань, за которой он отправится сегодня ночью, не было бы ткачей, а значит, и Ткацкого базара. А завтра ему, возможно, уже не надо будет платить за грёзы… Вот умора!

Но сладкие мечты о богатстве прервала неожиданно трезвая мысль: «Особенно смешно будет, если Властелин Тьмы всё-таки существует».

Действительно, если Сто Колёс сказала правду, радоваться больше нечему. Настроение было испорчено. Бульдог выбрался из толпы и сел в трамвай, ведущий на побережье. Пряный запах Ткацкого базара преследовал его почти до самой улицы Скрипачей. Хоть бы Сто Колёс солгала! Бульдогу совсем не хотелось верить, что все эти чудесные гобелены скоро будут разорваны в клочья когтями змеедемонов.

Если Чарм теперь бесполезен, то вся его жизнь потеряла смысл. Зачем он боролся и рисковал, зачем воровал и копил талисманы, если все они скоро превратятся в груду бесполезного хлама?

Эти мысли так разозлили Бульдога, что он поспешил открыть окно, чтобы избавиться от навязчивых запахов базара. Действительно, солёный морской воздух быстро помог ему прийти в себя. Утром, в фабричном районе своего детства, один на один с тяжёлыми воспоминаниями и шпиком на хвосте, Бульдог был сам не свой. Теперь он снова надеялся на лучшее. Глядя на проплывающие за окном светлые здания и увитые цветами балконы улицы Скрипачей, он просто не мог думать о змеедемонах.

К тому времени, когда впереди показался океан, Бульдог уже убедил себя, что вторжения не будет. Какая армия сможет пройти через полные опасностей пустыни Кафа, чтобы добраться до голых скал Заксара? Ни у кого просто Чарма не хватит на такой поход.

Со стороны океана к городу тоже нельзя подобраться. В этих широтах Край так близок, что хватит одного порыва магического ветра, чтобы сдуть огромную армию в холодную голубизну неба. В Бездну.

Бульдог был не единственным пассажиром в трамвае. Но другие пассажиры — и чармоделы в кожаных передниках, и закутанная в покрывала молчаливая ведьма, и увлечённые беседой наставница с двумя неофитами старались держаться от него подальше. Грязный полузверь с дерзким лицом и странной неловкой усмешкой не вызывал у них особой симпатии. Но Бульдог не обижался. Более того, именно сейчас, в предвкушении лучшей сделки своей жизни, он готов был любить весь мир. Здесь, в трамвае, рядом с людьми, Бульдог мог забыть о своей профессии, мог почувствовать себя обычным горожанином — за одно это он был благодарен своим попутчикам и дружеским кивком приветствовал каждого нового пассажира.

За окном тянулись все те же светлые домики, окружённые высокими каменными насыпями. Бульдогу стало стыдно — сколько же раз он шарил в этих домишках, осваивая своё ремесло! Сколько раз обещал себе, что когда разбогатеет, обязательно возместит убытки их обитателям! Не исключено, что уже завтра он сможет наконец выполнить обещанное…

Улица Скрипачей превратилась в узкий проулок, а затем и вовсе выродилась в песчаную тропинку, петляющую между дюнами и ветхими лачугами охотников за плавником, недолговечными, как песок, на котором они стояли. Громко кричали чайки, в окно трамвая залетали солёные брызги прибоя. Бульдог, который к тому времени остался в вагоне один, насвистывал весёлую мелодию. Вскоре трамвай доплыл до того места, где узкий проход снова превращался в улицу, теперь уже с другим названием. С одной стороны Океанского бульвара блестел залив, с другой — теснились многочисленные лавки.

Трамвай начал разворачиваться, чтобы ехать обратно. Бульдог спрыгнул, взметнув в воздух фонтанчик песка, перебежал через улицу и размашисто зашагал вдоль набережной, то и дело здороваясь с знакомыми моряками и докерами. Многие из них имели с ним кое-какие дела.

Целью Бульдога была таверна «Умная рыбка» — мрачная, освещённая лишь масляными фонарями берлога, где собирались рабочие из судоремонтных мастерских и кустари-талисманщики.

Хозяйка таверны, в прошлом, как и он, из воровского сословия, предоставляла своим бывшим коллегам возможность спокойно поесть и незаметно обстряпать свои делишки. Бульдогу очень нравилось расположение таверны — на дальнем конце самого длинного пирса. Отсюда весь Заксар был как на ладони.

По набережной до пирса было не близко, а Бульдог не хотел встречаться со своими бывшими партнёрами и должниками. К счастью, был отлив, и можно было пройти напрямик. Бульдог слез вниз и побрёл по мелководью, распугивая морских коньков и прочих мелких рыбёшек.

Добравшись до пирса, он выбрался на узкий деревянный помост, где суетились рыбаки в традиционных красных перчатках и голубых непромокаемых плащах. У Бульдога и тут нашлось несколько должников. Пару раз он останавливался, чтобы договориться с ними о поставках рыбы в свою берлогу на ближайшие несколько дней. Все здесь шло своим чередом, и в знакомой суете Бульдог уже начал забывать про змеедемонов. Здесь они казались вымыслом, детской сказкой, а надежда к утру разбогатеть крепла с каждой минутой.

Перед верёвочной лестницей, ведущей к люку в полу «Умной рыбки», Бульдог остановился. Когда-то это место было его единственным прибежищем. Он вырос в этой таверне, с её рассохшимися жёлтыми столами, стенами из плавника, тусклыми фонарями, шаткими скамьями и пропитавшим все запахом жареной рыбы. Хозяйку таверны все так и звали — Умная Рыбка. Настоящего её имени никто не помнил. Старая карга приютила у себя осиротевшего мальчишку и научила его всем премудростям воровского ремесла, которое сама не так давно оставила. А научив, вышвырнула вон. «Пошёл вон, пёс, — сказала она тогда, — ты уже выучил все свои трюки».

До того дня Умная Рыбка обращалась с Бульдогом как с человеком и ни разу не показала, что замечает его звериный облик. Последние её слова глубоко уязвили самолюбие молодого вора. На самом деле оскорбление было ещё одним, последним уроком — этим она показывала Бульдогу, что даже любовь имеет свои границы. И Бульдог хорошо усвоил урок. Даже теперь, зная о приближающемся конце света, он не смог заставить себя подняться к бывшей наставнице.

Остаток дня Бульдог провёл на причале. Сидя на тёплых досках, он глядел на приближавшиеся к городу чёрные дирижабли — торговцы с юга везли свежие новости. Вскоре после того как дирижабли подплыли к воздушному причалу, фабричные трубы перестали дымить, а в храмах отчаянно зазвонили колокола. Дымовая завеса над городом рассеялась, обнажив грязные улицы и покрытые копотью здания фабричных кварталов. Заворожённый этим жутким зрелищем, Бульдог сидел неподвижно. В мрачном лабиринте промышленных районов зловещими багрово-синими язвами выделялись пятна красильных чанов. Между ними чёрными блестящими змеями извивались многочисленные трубы.

Вскоре в гавань вернулся флот. Вернулся на несколько часов раньше положенного срока — небывалый в истории Заксара случай! Разноцветные суда выходили в море каждое утро, и весь день их огромные паруса-талисманы впитывали излучение Извечной Звезды. Все амулеты города чеканились из этого улова, а Заксар жил за счёт изготовления амулетов. В результате сегодняшнего простоя многие горожане останутся голодными. Многие — но не Бульдог.

Бульдог решил не поддаваться отчаянию. Пусть мир катится в бездну — это не значит, что он тоже должен погибать. Умная Рыбка обозвала его на прощание псом. Что ж, он докажет ей, что он человек.

В тот день, покинув таверну, оскорблённый Бульдог остановился у клетки с сивиллой. Умная Рыбка держала её у входа, чтобы та развлекала посетителей своими предсказаниями. Бульдог откинул фиолетовый полог сушёных водорослей и сильно раскрутил клетку. Сивилла захлопала крыльями и пронзительно заверещала. Взметнулся яркий огненный язык. Глядя, как темнеют от гнева яркие крылья, Бульдог расхохотался.

Подробности того дня навсегда врезались в его память. Он помнил, как протянул руку остановить бешено вращавшуюся клетку. Помнил, как крикнул со смехом:

— Скажи мне, сивилла, я пёс или человек? Странное создание выдохнуло сноп голубых искр и просвистело:

— Всё зависит от того, как ты умрёшь! Хохот Бульдога стал ещё громче.

— Слышишь, Рыбка! Сивилла не умеет лгать. Я сам себе хозяин и никогда не сдохну, как собака, — а значит, я человек!

С тех пор прошло несколько тысяч дней, и только теперь, когда в мир пришли змеедемоны, Бульдог подумал, что скоро вопрос может быть решён раз и навсегда.

Он вздохнул и огляделся. Рыбаки разбежались, как только в храмах пробили тревогу, и теперь Бульдог вынужден был пробираться между брошенными в панике сетями и кольцами мокрого каната. С громким гудением заходили в гавань последние корабли. Но храмовые колокола уже смолкли, и над покинутым причалом разносились лишь громкие крики потревоженных чаек.

Бульдог вытащил Искатель, открыл его и позвал:

— Котяра!

Амулет привёл его обратно на набережную. Теперь здесь никого не было, если не считать копошившихся у замшелой стены бродяг — эти подохли бы от голода, если бы бросили копаться в прибрежном мусоре. Улицы тоже были безлюдны, а на трамвайном круге стояло целых три пустых вагончика.

Бульдог доехал до площади, где ещё пару часов назад шумел Ткацкий базар. Сейчас здесь было тихо, пёстрые ткани исчезли. Повинуясь магическому ветерку, Бульдог вылез из вагона и пересёк площадь. В закатном свете дома отбрасывали длинные тени. Над всем этим нависала каменная стена утёса. В обычные дни её не было видно в грязном тумане, но сегодня фабричный дым рассеялся, и утёс предстал перед Бульдогом во всей своей неприглядности. Изъеденный эрозией камень был похож на огромные поражённые болезнью лёгкие.

В трамвае вместе с Бульдогом ехала небольшая группа религиозных певцов. Все они бубнили что-то себе под нос и не обращали внимания на опасного попутчика с его зловещим взглядом и хищной улыбкой. Правда, Бульдог хотел, чтобы его сочли человеком, и улыбался, не разжимая губ. Зубы у него были оранжевыми.

Но знакомиться с попутчиками было некогда — призрачный след, приведший его в трамвай, теперь велел выходить. Бульдог послушно соскочил на землю возле мраморной арки в форме извивающегося дракона. Здесь аллея Всех Земель выходила на площадь Скорбящей.

На тротуаре Бульдог остановился и посмотрел вниз, в огромную яму городских трущоб и фабричных районов. Над низенькими домишками рабочих словно чёрные с серебром храмы возвышались купола огромных складов да высокие, как колокольни, трубы литейных цехов. Там, на этих грязных улицах, прошло его детство.

Бульдог остановился, потрясённый. До сих пор он никогда не смотрел на родной город при свете дня — чёрные здания, серые улицы, оплавленные стены кузниц… Все это обычно было скрыто в клубах грязного дыма.

— Нет уж, не для того я всю жизнь вкалывал, чтобы снова упасть на дно, — вслух подумал Бульдог. Но ответом ему было лишь гулкое эхо.

Следуя за лёгким ветерком Искателя, Бульдог запрыгнул в другой трамвай и продолжил движение вверх по аллее. Интересно, как напарник отреагирует на эту историю с Властелином Тьмы? Котяра непредсказуем во всём, кроме одного — честности. Единственный честный вор на всём Ирте. Из всей добычи он оставляет себе лишь ту малость, которая нужна ему для безопасного сна.

Вагон плыл в роще искристых деревьев. Напоённый ароматами воздух сверкал сотнями крошечных огоньков. Но как Бульдог ни приглядывался, у скрытых в густой лиственной тени роскошных особняков он не увидел ни единой живой души. Этим вечером все сидели у магических кристаллов. Бульдог фыркнул, представив себе, как похожий на черепаху лорд Хазар и тучная маркграфиня Альта, сидя в своей арктической крепости, убеждают подданных не беспокоиться.

Парк на вершине аллеи Всех Земель, где трамвай разворачивался, чтобы ехать обратно вниз, ещё купался в лучах закатного света. Бульдог соскочил на землю и зашагал на восток к морю, навстречу приближающейся ночи. В садах богатеев яркими брызгами сверкали водопады и фонтаны.

Бульдогу очень хотелось пройти на другой край парка и заглянуть на смотровую площадку, откуда сейчас должен был открываться небывалый вид на город, лишённый обычной дымовой завесы. Но Искатель указывал в другую сторону. Повинуясь его прохладному дуновению, Бульдог вскарабкался по узкой тропинке к расколотому замшелому утёсу, поросшему искривлёнными кипарисами. Грубые каменные ступени вели наверх.

Искатель отключился на самой вершине, возле кучи высохшего гуано, блестящей, словно белая эмаль. Вдали, за длинным пологим спуском простиралась вулканическая пустыня Каф. В закатном свете, на фоне слоистых багряных облаков обособленными королевствами возвышались столовые горы — целые плато со срезанными, как ножом, вершинами.

Стоя на белых от птичьего помёта камнях, Бульдог крутил головой, безуспешно пытаясь увидеть напарника. Закат оказался менее эффектным, чем обычно, когда фабрики дымили до самого вечера. Воздух был чистым и прозрачным, и в слабом абрикосовом свете угасающего дня видно было, что кипарисовая роща внизу пуста. Ветер доносил оттуда запахи птиц и нагретой за день смолы, но человека Бульдог, как ни принюхивался, учуять не мог. Он вообще не ощущал чужого присутствия.

Впрочем, с его напарником всё время так.

Может, он невидим?

От таких мыслей Бульдог невольно содрогнулся, и шерсть у него на затылке встала дыбом.

— Котяра…

Девять врат сумрака распахнулись, короновав фестонами красок ту точку пустыни, где садилась Извечная Звезда. Горизонт в этом месте алел, как край раскалённой бритвы. Бульдог отчётливо видел каждую складку земли на много миль вокруг. В пустыне тоже не было ни души.

Заксар поблёскивал весёлой россыпью огоньков. Сегодня их было меньше, чем обычно, но всё же достаточно, чтобы обозначить главные улицы города. Вдоль линии берега там и сям тоже светились огни — мусорщики, дождавшись отлива, хлопотливо обследовали дно.

Бульдог как зачарованный следил за движущимися огоньками. Властелин Тьмы пытается уничтожить Ирт, а эти людишки все так же копаются в прибрежном мусоре в надежде разыскать среди водорослей, битых ракушек и обломков кораллов редкие и бесценные сокровища. Ошмётки корабельного груза, осколки военных трофеев прежних веков, чародейский скарб, заплывший сюда из дальних царств, а может, и из других миров.

Скоро таких находок станет больше. Бурные ливни джунглей смоют то, что осталось от Арвар Одола, в реки Илвра. Реки вынесут обломки в океан, а прилив выбросит на берег. Но сегодня, в первую ночь после падения летающего города, добычи ещё мало, и факелы мусорщиков лишь обрисовывают контуры маленькой бухты, где ютится в своей таверне Умная Рыбка.

Вспомнив о Рыбке, Бульдог в который раз обиженно фыркнул. Бывшая наставница предала его, бросила на растерзание его собственным страхам и на прощание обозвала псом. Эти слова очень больно ранили молодого вора. Именно Умная Рыбка научила его верить в себя, показала, что он не зверь, а человек и способен добраться до вершины.

«Вершины иногда оказываются глубинами», — вспомнил Бульдог слова из «Оды Талисмана». Он отвернулся от бухты и перевёл взгляд на пустыню. Даже Умная Рыбка никогда не бывала в Кафе. Она лишь рассказала Бульдогу, как спуститься туда, а остальное он сделал сам. Он спустился на самое дно этого пылающего ада, чтобы обрести силы стать человеком. Вернулся он с опалённой шкурой, с ожогами на лице — и с новым компаньоном.

Когда Бульдог впервые увидел Котяру, тот бродил по пустыне, шатаясь от солнечного удара. С тех пор прошло уже дней пятьсот. Сотрудничество оказалось плодотворным — встретившись почти нищими, Бульдог с Котярой сумели на сегодняшний день накопить столько амулетов, что хватило бы на всю жизнь, если бы Чарм не имел свойства выдыхаться. Но со временем все их амулеты превратятся в кучу бесполезного хлама, и значит, на покой уходить нельзя. Жизнь бесчармового мрачна, как пустыня Каф.

— Котяра, ты здесь? — позвал Бульдог в тёмную пустоту. Грезоткань ждать не будет. — Котяра!

Наверху в ночном небе сверкали бесчисленные звезды и яркие пятнышки планет. Потрескивали, остывая, нагретые за день камни. Бульдог поёжился и поплотнее закутался в плащ. Все. Больше кричать он не будет. Искатель привёл его сюда, и значит, надо лишь подождать, и Котяра обязательно появится. Не важно, что сейчас его не видно.

Бульдог закрыл глаза и потянул ноздрями пахнувший полынью ветер.

Ничего.

Тогда он затаил дыхание и прислушался. Но биение его собственного пульса в ушах оставалось единственным звуком в ночной тишине. И вновь Бульдогу вспомнилась подходящая строчка из Свитков. «Молчание слушает».

Бульдог снова открыл глаза и увидел Котяру. В звёздном свете мех его казался голубым. Несмотря на холодный ветер, весь наряд Котяры составляли лишь штаны да короткие сапожки. Он всегда так одевался, стараясь лишний раз продемонстрировать свой мускулистый торс, гладкий, как у настоящего человека.

Бульдог подскочил от неожиданности.

— Кот! Хорошо, что ты здесь! Я хотел было встретиться с тобой раньше, как только узнал, что произошло, но Ткацкий базар перегородил мне дорогу.

Котяра подтянулся и вылез на гребень утёса, потягиваясь при каждом движении. Всё это время он спал под каменным козырьком, почти под ногами у Бульдога, и только ночной холод заставил его покинуть это убежище.

Бульдог вдруг затрясся в приступе мрачного хохота.

— Ты ведь не знаешь, что стряслось, верно, парень? — спросил он, отсмеявшись.

В зелёных глазах Котяры мелькнуло недоумение, и Бульдог снова нервно хохотнул.

— Пойдём! Взгляни сам, а то ты мне не поверишь.

Оставив позади поросший кипарисами утёс, партнёры зашагали через парк к смотровой площадке. Но Котяре не нужно было видеть город, чтобы заметить произошедшую перемену. Ноздри его щекотал сильный запах моря — тем более сильный, что его не перекрывала обычная для Заксара вонь фабричных труб.

Одним прыжком подскочив к деревянным перилам, Котяра впился взглядом в ночь. Заксар был погружён во тьму. Только на побережье мерцали слабые огоньки факелов — мусорщики продолжали разыскивать свои сокровища. Кое-где на улицах мелькали отблески фонарей, слишком слабые, чтобы развеять ночную мглу.

Котяра резко развернулся и изумлённо уставился на Бульдога. Обычно по улицам города потоками красноватой лавы катились огни бесчисленных праздничных шествий. Куда все это подевалось?

Бульдог снова рассмеялся. До чего же потешно выглядит напарник, когда удивлён! Широко раскрытые огромные глазищи с трудом помещаются на его испещрённом шрамами кошачьем лице.

— Мир рухнул! — провозгласил Бульдог. Руки его нервно теребили густую бороду. — Пока ты дрых, Котяра, все переменилось. — Он вдруг придвинулся ближе и прошептал, будто усмехаясь: — Послушай, Спящий, может, ты и впрямь можешь засыпать в одном мире и просыпаться в другом? Тогда тебе стоило бы поскорее заснуть.

Котяра отшатнулся и смерил его ледяным взглядом.

— Прости, приятель, — извинился Бульдог. — У меня от всего этого голова кругом идёт. Мир стал слишком опасен. Остаётся лишь смеяться, чтобы не спятить от страха.

В темноте, на фоне ослепшего города Бульдог начал рассказывать напарнику о том, что принёс им прошедший день. Котяра не упускал ни единого слова. Наконец Бульдог умолк. Несколько долгих мгновений Котяра сидел неподвижно, а потом тенью скользнул к перилам и начал быстро спускаться вниз. Вот он уже шагает по тропинке между скал, на самом краю обрыва.

— Эй! — крикнул вслед Бульдог. Чтобы увидеть напарника, ему пришлось покрепче уцепиться за перила и далеко вывеситься вперёд.

Котяра остановился и обернулся, сверкая глазами в темноте.

— Куда ты? — удивлённо спросил Бульдог.

Светящиеся глаза исчезли. Только шёпот в ночи, синий, словно индиго, остался там, где только что стоял партнёр Бульдога. Едва слышный и всё же отчётливый, он был предназначен только для ушей большого вора:

— На танец.

 

3. Я СОБИРАЮ ТЬМУ

Над морем возвышался холм, а на холме сидел Ромат, в грязноватых сумерках больше всего похожий на гигантскую поганку. Получеловек-полугном угрюмо глядел из-под массивных надбровных дуг, щурясь, как человек, но с абсолютно чёрными битумными кругами гномьих глаз, для которых нет тайн в ночи. Он высматривал огров, хозяев этих туманных земель.

От волн поднимались туманы, уносимые прочь холодным морским бризом, и в просветах этих туманов Ромат заметил первые отряды мусорщиков, ползущих по дюнам, трудолюбиво волоча крючья и сети. Вскоре он будет с ними, но сейчас спешки нет. Уже отпахав с мусорщиками тысячи ночей, он отлично знал, сколько ещё пройдёт времени, пока придут огры проверять их работу.

Ромат вытащил из кармана поношенной куртки лист лангора и стал скатывать его короткими пальцами, другой рукой нашаривая в кармане огниво. Прихватив обветренными, обмётанными, покрытыми волдырями губами туго скрученный лист, он привычно прикурил с первой искры на резком вдохе. Лист лангора вспыхнул, тени заплясали на грубых чертах лица.

Едкий дым обжёг горло, наполнил полости тела облегчением и радостью. Ромат оглядел пустые земли уже не так мрачно. Дождевые струи повисли струнами арфы над далёкими островками темноты. За ними натянулись последние алые лучи дня, темнеющие в лиловость и сливающиеся с сепией моря на фоне обрыва, кустов и пригорков, встающих опалённым кружевом.

Ромат отдался ласковой эйфории травки, и она унесла его на тысячу сумерек и рассветов назад, когда он на единый миг своей жизни знал истинную силу. Он носил тогда кожу из света, выглядел в ней высоким и мужественным. И хотя другие Храбрецы посмеивались над ним за его тщеславие, только он из них и выжил. А прочие так называемые Храбрецы, собравшиеся под сенью меча Таран служить Врэту, с жалким визгом полетели в Бездну по велению могучего герцога, лорда Дрива. И только Ромат выжил, затенив свою кожу из света и сбежав сюда, в зловещие земли туманной магии и болотных гигантов — на Рифовые Острова Нхэта.

Тёмный дым смехом вырвался из груди — стоило ли ради этого бежать Бездны? Каждую ночь после гибели Храбрецов он не раз мрачно думал, не лучше ли было бы совсем упасть с Ирта, чем влачить жалкое существование под неусыпным надзором огров, ставивших мусорщиков не выше скотины.

И Ромат снова вперился в туманную ночь, высматривая прибытие господ. Ему хотелось уйти дальше в блестящее прошлое, в воспоминания, дававшие силы волочить крючья и сети по мелям в поисках выброшенных приливом сокровищ, но он не смел опоздать к приливу. Огры не выносили гномов и не упускали случая помучить Ромата за гномью кровь. Ни за что на свете не хотелось ему снова висеть вниз головой над ульем гадючьих ос с ядовитыми жалами, крепко зажмуривать глаза и глотать воздух короткими горячими вдохами, обжигающими горло, отдающимися в лёгких шипящей болью.

Он встал и потянулся, хрустнув костями. Заложив руки на лысую бородавчатую голову, с прилипшей к выступающей нижней губе самокруткой, он наблюдал, как тает последний кровоподтёк дня на истыканном звёздами горизонте. Не то что другие жалкие мусорщики, копошившиеся над плоскими мелями и ожидающие, пока придут господа и направят их, — он сам когда-то обладал властью. Он знал, что значит быть запуганным. И с тех самых пор очень старался не забывать, старался помнить, что когда-то он был таким, как эти, остальные, и мечтать бы не смели.

— Ромат! — позвал голос ниоткуда. Гномочеловек сделал глубокую затяжку и мрачно огляделся.

— Кто зовёт? — буркнул он.

В свете звёзд соткалось широкое лицо, плывущее в таинственном тумане над обрывом. Ромат в страхе выронил самокрутку и отшатнулся на негнущихся ногах. Лицо болотного гиганта словно восстало из нижних топей — огромное, распухшее, мшистое. Но лицо без тела — видение, сотканное из бледно-зелёного болотного газа. Расплывчатые черты в голубом свете звёзд дышали злом.

— Что тебе нужно от меня, фантом? — спросил Ромат. — И кто послал тебя?

— Тот, кого ты знаешь и всё же не знаешь, — ответил призрак и скользнул ближе.

— Кто ты?

— Тот, кто ты скажешь.

— Ты тень, — объявил Ромат, уверенный, что ночное зрение его не обманывает. — Чей Чарм посылает тебя сюда?

— Того, кто отзывает меня теперь, когда я тебя нашёл. — Лицо расплылось, растаяло и обратилось в пар.

— Что это может означать? — От страха Ромат заговорил вслух. — Это не работа огров — у этих скотов Чарма и близко нет. Кто же тогда? Кто тот, кого я знаю и всё же не знаю?

Ответа не было, только скользили в небе летучие мыши. Ромат со злостью затоптал окурок, стараясь убедить себя, что стал жертвой галлюцинаций.

— Готовься — ибо скоро тебя возьмут! — возник призрачный голос, и коротышка в испуге присел и оглянулся.

— Кто это? — крикнул он звёздным облакам. Всепоглощающая тишина; только далёкое громыхание прибоя и неслышное порхание летучих мышей.

— Так попробуй возьми! — рявкнул Ромат и зашагал вниз, кипя от страха и гнева. Такое явление, как было сейчас, требует Чарма куда больше, чем мог собрать любой известный ему смертный… «А что, если это герцог?» — вдруг ужаснулся он. Лорд Дрив поклялся отомстить за смерть своей сестры леди Мивеи каждому из поверженных Храбрецов. «Неужели он меня нашёл?»

Ромат спешил сквозь болотный туман, не глядя под ноги, то и дело оступаясь с тропы в разливы грязи. Когда он добрался до зыбучего песка приливных мелей, грязь облепила его штаны и повисла сосульками на огромном уродливом лице.

Остальные рабочие — все как один люди — посмотрели на него с любопытством, но спросить не осмелился никто. Хотя он был им ростом всего до пояса, его сторонились из-за вспыльчивого характера и гномьей силы. Ромат запугал остальных мусорщиков, и никто не жалел его, когда огры пороли его жгутами медуз или вешали над гнездом гадючьих ос, потревоженных огнём.

Приближение огров спугнуло горькие воспоминания. Ромат стоял в шеренге, склонив голову, ожидая приказов.

Огры — мощные, с маленькими чёрными головами — пошли по рядам мусорщиков, выкрикивая команды. За ними тянулся запах — вонь палёной блевотины. Тряслись от мощного крика мохнатые гривы. Ноги, толстые как древесные стволы, уходили в мокрый песок по щиколотку, но двигались огры с пугающей лёгкостью. Массивные плечи сутулились, будто под тяжестью невидимых мощных крыльев.

Голые, если не считать тёмных от запёкшейся крови килтов, огры с виду казались примитивными, хотя на самом деле обладали живым, быстрым умом. По всему Ирту они слыли великолепными тактиками, и любая армия ценила бы их совет, но огры держались особняком от всех. Чармом они пренебрегали и предпочитали жить по древним заветам предков. Умея ловить каждую возможность, они захватили Рифовые Острова Нхэта тысячу дней назад, когда герцог лорд Дрив разгромил Храбрецов — исконных жителей этих холмистых земель. Захватив болотистый берег с бесчисленными островками, огры поработили оставшихся людей и заставили их служить мусорщиками, а все добытые ценности меняли на то, что ценили выше всего: ежевичное вино из долин Чарн-Бамбара.

— На раскопку дюн! — крикнул огр и показал на троих мусорщиков, которые немедленно бросились с лопатами и щупами на нанесённые приливом песчаные холмы.

— Обшаривать пляж! — крикнул другой и послал ещё троих тащить сети по скользким наносам водорослей у края прилива.

— Тралить мели!

Этот приказ обрушился на троих, стоящих рядом с Роматом, и они зашлёпали по лужам, балансируя поднятыми над головой граблями.

— Эй ты, гном! — Огр осклабился. — Тралить волны! Пошёл!

Ромат не осмелился возразить, хотя его задание было самым опасным. Схватив свёрнутую сеть, он поволок её к мелям. Огры любили ставить самых низкорослых в глубокую воду, где могли напасть угри-убийцы и унести течения.

Выругав про себя вонючих господ, гномочеловек зашагал к дальним волнорезам. Здесь, на Рифовых Островах Нхэта, океан подходил к берегу не круто, как всюду на Ирте, а постепенно: много веков три великие реки выглаживали литораль. Но Ромат все равно оказался по грудь в воде.

Впереди разбивался мерцающими волнами уходящий отлив, и воздух был заполнен пеной. Горизонт пестрел бесчисленными островками. На многих из них огры гоняли других мусорщиков, и Ромат время от времени видел блеск грабель и отсвет на мокрых сетях.

В лагуне самого большого острова валялся дракон, его крылья блестели под чёрным небом. Чешуйчатое тело каталось в прибое, посверкивая молниями. Он сгибал и расправлял когти, из-под гранитных надбровий сверкали хрустальные глаза. Вдруг дракон развернулся и взмыл в пустоту, мелькнув резким силуэтом на фоне звёзд в почти недвижном парении.

Что-то его спугнуло. Ромат оглядел пенные воды, высматривая все то же огромное лицо из зелёного газа, но ничего не увидел — только мусорщики ворочают мокрый песок граблями и тралят мели, а огры раскладывают костры из плавника. Конечно, привычное зрелище уверенности не добавило. Чувства у дракона куда острее, чем у прочих живых созданий, и он учуял что-то опасное.

«Лорд Дрив… — Страх перед местью герцога вернулся. — Но как? Как он мог меня найти? Ни он, ни кто другой на этой стороне Залива не знает моей истинной формы. Они ищут иллюзию, а не меня».

Он снова посмотрел в небо — дракона не было.

Ромат вернулся к работе. Не надо давать ограм повод для наказания — они наслаждаются его страданиями. Только его полезность как работника ещё спасает Ромата от их издевательств. Гномья сила позволяет ему работать за двоих, и огры этим пользуются.

Ромат работал один на краю отлива, упираясь мощными ногами в дно, чтобы не унесло течением, и надеясь на судьбу, которая только и может спасти от укуса угря-убийцы.

Судьба была для Ромата спасением и проклятием. Она дала ему прожить двенадцать тысяч дней на Ирте, родиться в презренной нищете, вырваться из неё и вернуться снова. Он появился на свет неподалёку от болотистого берега, в топях, куда изгнали его мать, изнасилованную гномом. Мать умерла в родах, разорванная его огромной головой, и не было ни повитухи, ни Чарма, чтобы её спасти. Таким проклятием была поначалу его судьба. Но она чуть повернулась — и его, почти задушенного пуповиной, нашёл какой-то мусорщик и вырастил для работы на мелях. Такой была его судьба в первые десять тысяч дней его жизни. Такой она стала снова под властью огров. А между этими днями она привела его к Врэту, мусорщику, нашедшему меч Таран, и на краткий блистательный миг судьба одарила Ромата силой и властью.

Сражаясь с отливным течением, согнув мощный корпус, чтобы выволочь груз сетей, он снова мысленно вернулся в те дни, когда носил кожу из света и правил Чармом. Вспомнил наслаждение женщинами, которых брал, вспомнил, как их сопротивление разжигало желание и волю. Вспомнил радость от наказания мужчин, бросавших вызов его могуществу, увидел вновь, как захлёбывался каждый собственной кровью, а он, Ромат, наслаждался их медленной, неумолимой смертью. И эти воспоминания давали ему силу, пусть даже поворот судьбы лишил его кожи из света, лишил Чарма и вернул в рабство.

Зелёную маску тумана он забыл совсем и вспугнутого дракона тоже, когда на берегу раздался первый испуганный вопль. Этот вопль наполнил ужасом всех, кто его слышал, потому что это был крик огра.

Над дюной, над кострами огров нависла зловещая тень. Ромату не было видно отчётливо, что происходит, но по возбуждению огров, по переполоху среди мусорщиков было ясно, что это нечто ужасное.

Испуганный чужим страхом Ромат присел в волнах и смотрел, как огры бегут к берегу. Внезапно они застыли как вкопанные — на дюнах появились новые силуэты, огромные и зловещие, как первый.

Поражённый Ромат видел, как огры упали на колени, демонстрируя полное подчинение.

Охваченный внезапным ужасом гномочеловек отступил глубже в море, и тут течение стало отрывать его ноги от песчаного дна. Если поддаться морю, он либо утонет, либо его сожрут угри, либо унесёт в Бездну, как прочих Храбрецов, — разве что судьба улыбнётся вновь и поможет выплыть на какой-нибудь островок.

Ромат решил пока не ставить жизнь на карту и вырвался из хватки отлива. Он хотел видеть, что за создания укротили огров одним своим видом.

Мимо него прошлёпали два мусорщика, устремляясь в океан.

— Змеедемоны! — истерически выкрикнул один, будто предупреждая.

«Змеедемоны?» — озадаченно подумал Ромат. В детстве он слышал страшные сказки, но теперь, когда вырос, знал, что змеедемонов не бывает. Он всегда старался держаться от остальных мусорщиков как можно дальше и не слышал известий о нападении змеедемонов на долины Чарн-Бамбара.

На глазах Ромата двое мусорщиков бросились в волны отлива и отчаянно замахали руками, уплывая к горизонту.

Поглядев на них, Ромат отказался от мысли плыть на другой остров. Он лёг и поплыл в потоках пены к берегу. Подплыв поближе, он лучше разглядел змеедемонов.

Высокие, как огры, скользкие, как рептилии. Из кривых челюстей торчат страшные клыки, а самое страшное — из брюх просвечивают другие лица со зверскими ухмылками и полными ярости смоляными глазами.

При виде этой мерзости Ромат сразу поверил, что у него хватит сил преодолеть легендарное течение и найти спасение на далёком острове. Он быстро повернулся и бросился в волны, но змеедемоны его уже заметили.

Хныча и повизгивая, Ромат набрал полную грудь воздуху и нырнул, держась поближе к песчаному дну. Он оставался под водой, пока лёгкие не стали гореть и шум в голове не сделался невыносимым. Когда же он наконец вынырнул, то увидел, что проплыл под волнорезом и теперь его уносит неумолимым отливным течением.

Перевернувшись на спину, Ромат бросил взгляд на берег. От увиденного кровь застыла в жилах. Змеедемоны поднялись в небо и летели стаей, чёрной и непроницаемой как сажа, и неслись они точно над ним.

С приглушённым визгом он попытался нырнуть, но воздуха в лёгких не было. Когда он вынырнул, змеедемоны уже спустились ниже, и в чёрных шкурах подбрюший стали видны головы, лица, бисерины крысиных зубов…

Ромат попытался снова уйти под воду, но когти вцепились ему в куртку и подняли в воздух. Куртка порвалась, он плюхнулся вниз, и тут же когти подцепили его за голое тело, за ключицы, он вскрикнул, и голодным писком ответили ему морды на брюхе змеедемона, щёлкая на него зубами.

Когти держали его почти рядом с голодными мордами, и он стонал со страхом и болью.

Вися в воздухе, словно выловленная форель, он таращился в ночь, вниз на землю, уходящую назад. Пропали болота с рваными туманами, исчез за облаками берег, где он родился в рабстве и куда вернулся в рабство. Змеедемоны несли его в глубь страны, в горы. Он понял, что там, в усыпанном костями орлином гнезде, его и сожрут.

Рядом с бескрылым демоном раздался холодный смех, и Ромат, болезненно застонав, снова увидел зелёное лицо из тумана, оставляющее рядом с ним светящийся кометный след. Лысая морда улыбнулась злобно и насмешливо.

— Тебя взяли, Ромат! Теперь готовься встретить Властелина Тьмы! Готовься быть поверженным в прах перед Худр'Вра!

Ромат истерически взвыл, забился в судорогах, и его тело оказалось совсем рядом с лицами на брюхе нёсшего его змеедемона. Крысиные зубы впились ему в живот, и он дёрнулся назад, оставив куски мяса в жующих пастях.

Ромат истекал кровью, зажатый в стальных когтях змеедемона. Призрачное лицо расплылось с жестоким смехом, приблизилось и прохрипело с ядовитой злобой:

— Теперь, Ромат, ты наденешь тень смерти!

Когти подтащили его к голодным мордам, челюсти впились в тело. Он изогнулся в смертной муке, кровь брызнула и заклокотала в горле, оборвав безумный крик, и Ромат погрузился в бездну страдания.

Когти разжались, он упал. Разбрызгивая в тёмном воздухе кровь, он летел вниз сухим листом. От удара сломался позвоночник, брызнули пластинки черепа, и Ромат рухнул в озеро муки, беспомощно глядя вверх на закрывшего звезды змеедемона.

Тьма подобралась ближе, боль сковала сильнее, смерть наступала.

И на самом краю сознания Ромат увидел, как над ним нависла огромная тень.

— Ромат! — ударил голос, и снова все тело обожгла горячая боль. — Ромат, исцелись!

Страдание исчезло, и все пролитые соки тела, раздроблённый фарфор костей, порванные ткани плоти собрало вместе, целыми и невредимыми. Ромат без усилий сел, ровно дыша, с ясным взором, с незамутнённым разумом, будто предсмертные судороги были всего лишь наваждением.

Нависшая над ним фигура была одета в зазубренную броню. Остроконечный шлем расходился как капюшон кобры в стороны от зловещей змеиной усмешки. Глубоко в затенённых орбитах щурились жарко горящие глаза.

— Ромат! — раздался голос пустоты и тьмы. — Я — своеволие смерти. Я — безразличие жизни. Худр'Вра мне имя.

— О великий властелин! — захныкал Ромат.

— Молчание! — проревел Худр'Вра, и воздух вокруг него взорвался молниями. — Я здесь повелитель, и никто не смеет говорить передо мной безнаказанно. Умри!

Торс Ромата лопнул, как распоротая подушка, хлынула кровь, окрашивая красным вопль, чернота ударила между глаз, и Ромат свалился в змеиные кольца смерти.

— Встань, Ромат! — заговорил тот же голос. — Встань и исцелись, тебе повелевает Властелин Тьмы!

Закружилась водоворотом кровь, вливаясь обратно в тело. Зажужжали молнии, сшивая плоть, закрывая раны. Ромат снова сидел на земле невредимый, в ужасе глядя на сияющую черноту.

Закрыв дрожащими руками лицо, Ромат рухнул перед великаном ниц.

— Теперь ты видишь, ничтожный, — заговорил громовой голос Худр'Вра, — что вся жизнь Ирта в моих руках. И мой каприз — здесь закон.

Ромат лежал молча, трясясь всем телом.

— Я могу тебя уничтожить и воссоздать ещё тысячу раз, — прогремел голос. — Худр'Вра найдёт тебя, где бы ты ни был. Нет места, скрытого от Властелина Тьмы. Как, ты думаешь, я тебя нашёл? Я знаю тебя, Ромат, и моим волшебством могу найти тебя на Ирте повсюду.

Зелёный газ проник меж крепко стиснутых пальцев Ромата и обжёг ему глаза страшным видением маски, которая нашла его и сопровождала сюда.

— Ты понял? — сказала зелёная маска голосом хозяина. Ромат захныкал и энергично закивал. — Говори!

— Да, властелин! Да, я понял! Понял, властелин!

— Боль — мой слуга, — произнёс Худр'Вра. — Погляди на меня, человечек.

Ромат в благоговении поднял лицо.

Маска зелёного газа развеялась в воздухе — гигантская чёрная фигура ступила ближе.

— Мука повинуется мне. Смерть повинуется мне. Любую жизнь я леплю и переделываю, как желается мне. Ты мне веришь, Ромат?

— Да, властелин.

— Будешь ли ты повиноваться мне во всём?

— Да, властелин, да!

Змеиная улыбка чёрной маски стала шире. Худр'Вра вытащил из зубчатой брони чёрный клинок и вогнал его глубоко в землю между коленями Ромата.

— Возьми это.

Ромат дрожащими руками охватил холодный металл и с шорохом вытащил из земли.

— Теперь, Ромат, вонзи его себе в сердце. Ромат в страхе уставился на колосса тьмы.

— Вонзай!

Зажмурившись и оскалясь так, что стали видны коренные зубы, Ромат взмахнул клинком, направляя его себе в грудь. Но остановился, когда острие коснулось кожи. Воздух наполнило электричество, сухо шелестящее, как змеиные кольца, и Ромат нашёл в себе силы вогнать острие в грудь.

Полыхнула боль. От её силы мышцы свело судорогой, а от каждого невольного движения тела боль становилась сильнее. Ромат хотел только смерти, но смерть не шла. Чудовищный Властелин Тьмы заставлял его жить и страдать.

Пытка длилась невыносимую вечность. Сознанием овладевало безумие, мысль металась, мелькая, как чешуйки слюды.

— Исцелись! — велел Властелин Тьмы.

Тут же боль прекратилась. Даже следа не осталось.

— Ты промедлил пронзить себе сердце, — сказал Худр'Вра, — и я дал тебе страдать. — Когда я приказываю, повинуйся сразу. Ты меня понял, Ромат?

— Да, мой повелитель! Я понял тебя, господин! — Гномочеловек припал к земле и произнёс: — Я буду повиноваться тебе во всём без колебаний и промедления.

— Хорошо. Теперь поднимись. Ромат вскочил на ноги.

— Поднимись! — велел Худр'Вра, и они поднялись в ночное небо.

Над головой безмолвно заклубился звёздный туман — двое летели по ветру к сияющим прибрежным мелям, насыпанным приливами. Легче пены приземлились они на косу. Вокруг колыхались в прибое плавник и спутанные водоросли.

Властелин Тьмы оглядел пустую косу. Огры и мусорщики давно скрылись в дюнах.

— Ты хорошо знаешь эти места, Ромат? Ромат почтительно опустил голову:

— Да, мой господин. Я здесь прожил всю жизнь.

— Всю жизнь целиком? — Худр'Вра недоверчиво склонил набок голову в остроконечном шлеме.

— Почти всю, мой господин. — Ромат лихорадочно задумался, решая, чего может хотеть от него это существо с такой неимоверной властью. «Сказать правду? А как её утаить? Он наверняка все про меня знает — или узнает, если захочет. Он подвластен герцогу? Тогда моей судьбе не позавидуешь. Он и без того убил меня уже три раза». Все мысли парализовал ужас, и Ромат механически ответил: — Я уходил из этих мест ради чар — с Храбрецами.

— Я знаю о Храбрецах, — сказал Худр'Вра, и Ромат не услышал злости в мощном голосе. — Ты служил их вождю?

— Да, мой господин. — Ромат не поднимал головы. — Я не стану этого отрицать. Я служил ему, как и другие.

— Расскажи мне о нём.

— О Врэте? — Ромат поднял глаза, увидел направленный на него горящий взгляд и заговорил поспешно, опасаясь утаить хоть что-нибудь. — Мы с Врэтом знали друг друга ещё сопляками, мой господин. Мы вместе собирали мусор — он и я. Остальные меня презирали, потому что я урод. Полугном, как видите. — Он жестом показал на своё приземистое узловатое тело. — Но он — то есть Врэт, — он тоже меня презирал, но видел, что сила моя ему полезна. Я, видите ли, вдвое сильнее обыкновенного человека. И он меня терпел, Врэт то есть, даже защищал иногда. А я ему помогал тащить крюки и сети куда быстрее, чем другие могут. Именно я и никто другой вытралил коралловый грот, где был меч Таран. Это был я! Но он взял меч, чтобы объединить Храбрецов.

— И ты затаил злобу на то, что он захватил меч для себя? — спросил голос, будто из пещеры.

Ромат мысленно пожал плечами — лгать бесполезно — и сказал, как сам думал:

— Поначалу да. Ведь нашёл его я. Но Врэт лучше знал, что с ним делать. По крайней мере тогда я так думал.

— Объясни.

Ромат переплёл короткие пальцы.

— Я — конечно, я бы сохранил этот меч для себя. Я бы его Чармом воспользовался, чтобы сделать лучше свою жизнь. Таков я. Чего мне было им делиться? Я отверженный с рождения. Урод. Я бы сохранил его для себя и сделал бы чего мог для себя лично. Но Врэт… — полугном испустил резкий смешок, — у Врэта было воображение! Он решил использовать меч Таран, чтобы объединить всех мусорщиков Рифовых Островов Нхэта. «Почему? — спросил я у него со злостью. Ведь это я перевернул утёс, ни у кого другого сил бы не хватило. — Зачем им делиться?» И умный Врэт мне объяснил, что если мы оставим меч себе, кое-какие удовольствия мы за его Чарм купим. Но если мы с его помощью поднимем многих — на штурм неба, как сказал Врэт, — мы найдём величайшие удовольствия, радости пэров. Мы сами станем пэрами! Да, у Врэта было воображение. Жадный и самодовольный человек, но с воображением. Он хотел поднять нас всех — униженных, самых презираемых обитателей Ирта. К высотам! Он обещал нам славу. Он обещал нам, что мы займём своё место среди пэров. Он использовал меч Таран ради нас всех, но никогда не выпускал его из руки. Ни разу. А мы все служили ему с гордостью. До конца.

— Конец я знаю, — ядовито бросил Властелин Тьмы. — Герцог лорд Дрив победил Врэта и вверг его и Храбрецов в Бездну. Как избежал ты этой страшной судьбы, Ромат?

— Мой господин… — сжался от стыда Ромат. Он знал, что бесполезно лгать перед Властелином Тьмы, но не мог не пытаться утаить правду. — Я спрятался. Я замаскировался под свой настоящий вид. Герцог искал человека, потому что под этой маской я был среди Храбрецов. Когда остальные пали, я увидел возможность бегства. Я испугался. Я струсил, я бежал и бросил свою кожу из света. Остальные были ввергнуты в Залив, а я сбежал сюда, на эти проклятые отмели, откуда и вышел, потому что здесь герцог стал бы искать в последнюю очередь.

— А Врэт? — спросил громоподобный голос Худр'Вра. — Что думаешь ты о нём? Осудил ли ты его за то, что он привёл вас к позорному поражению?

— Осудил? Его? — Ромат поднял лицо с каменно выпяченной челюстью. Он сознался в трусости, он не станет скрывать гордости. — Мой повелитель, всё, что у меня было в жизни, было его даром. В своей коже из света я брал женщин и убивал мужчин. Я знал власть. Жалею только, что мой самоуверенный хозяин не действовал тоньше. Мы были слишком смелы.

Острые глаза Властелина Тьмы сверкнули звёздным огнём.

— Но если бы ты оставил меч Таран себе, Ромат, ты бы узнал довольство.

— Быть может. — «Чего хочет от меня это чудище? Почему играет со мной, как кошка с мышью?» — Мой повелитель, люди презирают меня за то, что я гном. Гномы — за то, что я человек. Ценили бы они только мой меч. Много ли довольства мог я испытать? Нет, мой господин, Врэт при всей его самоуверенности был прав, обратив меч на то, чтобы поднять нижайших. Мы штурмовали небо и потерпели поражение. — Ромат поднял руки вверх, сдаваясь. — Если вы — союзник герцога и взяли меня, чтобы предать его мести, я обречён. Но при той силе, которую вы показали мне, что мог я отвечать, кроме правды?

— Правда, сказанная тобой, не обрекла тебя, Ромат. — Голос Худр'Вра прозвучал с доверительными раскатами. — Я не союзник герцога. Я его самый заклятый враг, и я вернулся, чтобы свершить месть над ним. Ты меня хорошо знаешь. Назовёшь моё имя?

— Знаю вас, господин? — Ромат сжался от непонимания и испуга. — Вы — Худр'Вра…

— Это моя маска, Ромат. Но ведь ты не мог забыть меня, самонадеянного, который увёл тебя когда-то отсюда.

Изумление, неверие, ощущение совершенно невероятной возможности, оказавшейся единственно верной, — у Ромата голова пошла кругом.

— Врэт?

— Он самый! — проревел голос Худр'Вра. — Гляди!

Чёрные плиты брони улетели, и там, где стоял гигантский Властелин Тьмы, остался низкорослый человек с редкими волосами и с лицом, похожим на мордочку хорька.

Ромат рухнул на колени:

— Ты… ты дьявольская иллюзия моего старого друга?

— Значит, старого друга? — презрительно фыркнул Врэт и сощурился. Бледные тонкие руки вцепились в пеньковую рубаху мусорщика и встряхнули. — Я жадный и самонадеянный человечишка, как ты меня назвал.

Ромата закружил холодный ветер, в голове воцарилась странная ясность.

— Убей меня, Властелин Тьмы. Молю тебя, не пытай меня больше.

— Я уже убил тебя трижды, — скучающе отозвался Врэт и оглянулся на далёкий океан. На горизонте горели костры мусорщиков, поблизости среди солёной травы блестели оставленные приливом лужи, отражая звезды. — Здесь мы начинали, дружище. То самое проклятое место. Совсем не переменилось. Вонь гнили и рокот волн. Он меня больше всего доставал. Помнишь, он никогда не прекращался? Волны никогда не бросали своей работы. Я думал, что сойду от них с ума. Может, так и вышло. Я стал жаден — а жадность эта была лишь к одному: вырваться отсюда любой ценой. И я стал самонадеян настолько, что думал, будто могу вас всех с собой увести. Черт, помнишь, когда удачной ночью считалось найти побитую балку или ржавые листы обшивки? Металлолом был сокровищем! Ха! Я копался в гнилом барахле, от которого с души воротило. Восемь глаз тритона нам давали за десять сеток драконьих костей. Ф-фух! Эта скользкая смолистая дрянь воняла так, что нос приходилось затыкать сухими водорослями. Но именно она нужна была алхимикам и аптекарям — любая вонь из этого вонючего моря. Двенадцать глаз тритона нам давали за каждый зловонный пузырь василиска — единственная часть этой твари, которую даже камбала брезгует жрать. Проколи эту штуку, и ослепнешь от паров. Помнишь Черепа? Так с ним и было. В чёрных глазах Ромата стояли слёзы:

— Врэт, это ты? Как же…

— А вот так. — Врэт обернулся, острое лицо растянулось в злобной ухмылке. — Мочиловка, друг. Я их всех перебил. Гроздь, Мрачного Пса, Гнилушку, Черепа, Малыша Льюка, Четто и Дудочника. Да, и доброго Дудочника тоже замочил. Всех. Из Храбрецов остался ты один, Ромат. Один.

Ромат всплеснул руками, будто пытаясь схватить пустой воздух.

— Не понимаю.

— Потому ты и жив, дружище, — ухмыльнулся Врэт. — Если бы ты упал в Бездну вместе с остальными, ты бы тоже попал на безымянную планету, в холодный мир, где мы нашли змеедемонов. Если бы, конечно, не сломал шею при падении, как Борона, Щипок и Тупица. Они демонов так и не увидели. Не увидели, что в этом мире мы стали богами. Богами! Мы там могли творить всё что угодно! Змеедемоны нам подчинялись. Они показали нам в своём мире место власти, построенное давно исчезнувшими магами. Они думали, что мы и есть те волшебники и что мы вернулись. И они открыли нам источник власти и показали первую ступень энергетической лестницы, которая ведёт из Бездны сюда. А мы узнали, как по ней подняться. И поняли, что со змеедемонами, монстрами холода, можем стать богами и здесь, на Ирте. Чарм не может коснуться нас, а демоны сделают всё, что мы пожелаем. Они не думают — или думают не как мы. Они просто повинуются. Но я тогда же понял, что на Ирте нужен только один бог. И потому перебил остальных. Я вернулся один.

Ромат моргнул, неуверенно провёл руками по лысой бородавчатой голове.

Врэт медленно произнёс:

— Гнилушка, Щипок, Гроздь, Череп, Тупица, Малыш Льюк, Нетто, Пёс, Борона и Дудочник. Все Храбрецы — кроме нас с тобой. Все — кроме нас с тобой — мертвы.

Океан бормотал вдали за сияющими отмелями, где отступал прилив, и Ромат снова замигал. Перед ним стоял Врэт. улыбаясь зловещей полуулыбкой.

— Встань, Ромат! — бухнул Врэт голосом, который не мог поместиться в этом тщедушном теле. С лежащих в темноте дюн поднялись ужасающие силуэты людей-ящеров — крупнее людей. Зашипело хриплое дыхание, на всех соседних дюнах и на седловинах между ними восстали змеедемоны, ожидая команды хозяина.

Ромат выпрямился, стараясь не делать резких движений, чтобы не раздражать ящеров.

— Посмотрим же, что сотворили мы! — прогремел Врэт, и его тщедушное тело покрылось панцирем, черным, как у жука, а на закраинах и крючьях пластин сверкал свет звёзд. — Летим!

Ромат вскрикнул, подхваченный магнетическим ветром, уносимый вверх в бездонную чёрную ночь. Со всех сторон парили змеедемоны, а рядом с ним обсидиановым воплощением смерти — Властелин Тьмы.

— Держись поближе, — предупредила чёрная фигура. — Только моё волшебство держит тебя в воздухе.

Гномочеловек отвернулся, не в силах выдержать огненного взгляда из-под клобука Худр'Вра. Внизу лежали Рифовые Острова Нхэта в кольцах прибоя. Клочья облаков частично застилали болотистые долины рек, а в их разрывах чёрными артериями блестели нити соединяющих болота ручьёв. Это было Озеро Гоблинов, и Ромат был рад, что не видит демонических вспышек прудов, озёр, ручьёв, болот и разливов, куда прилетают умирать драконы — их огромные трупы озаряются фосфоресцирующим светом гигантских многоножек и огненных змей.

Земля ушла назад, и они понеслись над равниной моря к ладони зари. Ромат расставил руки и ноги, будто ловя ветер, глаза слезились от потоков воздуха и яркого рассвета, и он смотрел, поражённый, на Властелина Тьмы и его свиту змеедемонов. Они висели между розовыми облаками черным кошмаром, летящим в лицо нового дня.

Наконец из океана поднялись известковые берега и сплетения джунглей Илвра. Утреннее солнце ярко сияло сквозь облачные гряды, внизу пролетал огромный мир зелени. Серебряные нити водопадов очерчивали нефритовые утёсы и питали раскидистые ветвящиеся реки. В середине этого буйства зелени возвышалась обугленная гора. Из-под неё рвались струи пара и расходились от удара чёрные полосы.

Это был Арвар Одол. Руины сожжённого города врезались глубоко в землю, из них сочился сернистый дым и нимбом висел над местом катастрофы. В обугленных развалинах шарили собаки-падальщики и летали чёрными мыслями вороны, пируя на мертвецах, которых не унёс ночной прилив.

Летящая кавалькада приземлилась на скошенной вершине, где плясали и вертелись в жёлтом дыму мотыльки сажи. Ромат задохнулся от горелой вони, и Властелин Тьмы рассмеялся громовым смехом.

— Запах мести, Ромат! Вонь мёртвых врагов!

Худр'Вра озирал опустошения, расставив руки в крючковатой броне, будто хотел обхватить в железных объятиях весь дымящийся погребальный костёр.

Ромат прихлопнул горсть мух и нервно оглянулся на армию змеедемонов, усевшихся на обожжённых и покоробленных трубах и блоках. В крошечных глазках не было и намёка на разум, но текучие движения были точны, собранные позы выдавали разумность хищников.

— Я раздавлю весь Ирт, — объявил Худр'Вра, — и построю его заново, как мне мыслится. Каждого из пэров постигнет наказание, ибо все они восставали против нас. Все или не все, Ромат?

— Все, — ответил Ромат, подавляя тошноту. — Все, и вёл их Наместник, герцог лорд Дрив.

— Он будет наказан сильнее всех, — пообещал Властелин Тьмы. — Он много раз будет умирать, пока я отпущу его в небытие. В этом я клянусь!

Ромат вздрогнул, вспомнив свои смертные муки под тенью Худр'Вра.

Но гигант не обратил на него внимания и подозвал двух змеедемонов. Они были отмечены пятнами — плеском краски, один над правым глазом, другой над левым, помечены как ожогами кислоты от омерзительного волшебства, которым Властелин Тьмы дал им человеческие голоса.

— Ис-о, — назвал своё имя змеедемон с отмеченным правым глазом и встал ниже своего господина на обломок трубы. В когтях он держал пояс славы, карманы которого складывались в Печать Сокола — эмблему Наместника Ирта.

— Сс-о, — назвался другой, поднимая в когтях отрезанную голову с невидящими голубыми глазами. Губы застыли в смертном оскале.

— А, лорд Кеон, — узнал Худр'Вра. — Маркграф Арвар Одола. Какой же у вас мёртвый вид! — рассмеялся он гордо и ядовито. — Итак, моя месть началась с полного уничтожения старейшего рода Ирта.

— Не полного, — сказал Ис-о.

— Дети маркграфа живы, — добавил Сс-о.

— Нет!

— Да, — подтвердил Ис-о.

Худр'Вра зашипел и злобно пнул отрезанную голову. Она покатилась, подпрыгивая, вниз по рухнувшему городу в туман.

— Кто избег моей мести? И где? Где они?

Ис-о собрал горькие дымы, и между его когтями сгустился текучий образ молодой рыжеволосой женщины, худощавой, с резкими чертами лица.

— Джиоти, — назвал змеедемон её имя. Рядом с ней появился её брат, худенький рыжеволосый юноша.

— Поч.

— Где они? — вопросил Властелин Тьмы с разгорающейся досадой.

— Не здесь, — ответили в унисон змеедемоны.

— Не здесь! — Глаза Худр'Вра загорелись жарче потоков лавы. — Найти их немедленно! Доставить мне их головы! Выполнять!

Змеедемоны взмыли в небо.

— Идиоты! — Худр'Вра скрипнул зубами. — Никто не похвастается тем, что избежал мщения Властелина Тьмы! Никто!

Магнетическая воронка вознесла Ромата вверх, и вслед за ним взмыл в воздух Худр'Вра. Сделав ещё круг над останками Арвар Одола, Властелин Тьмы повёл за собой клином стаю змеедемонов и Ромата, устремляясь в синее небо быстрее Извечной Звезды.

Оглушённый ветром Ромат свернулся клубком и закрыл голову руками. У него под локтями пролетал весь Ирт, дикие джунгли Илвра, буйные и необъятные. За синим полуденным меридианом их плотный ковёр сменился сперва чапарралем, потом спутанной паутиной лесов Паучьих Земель под башнями серебряных облаков. Эта красота скрывала таившиеся под ней ужасы.

Дальше тянулся день через огромные призматические тракты Радужных Лесов Бриса. Бриллиантовые брызги ветвей стекали с играющих сполохами верхушек деревьев, мерцающий горизонт опоясывал небо цветной короной.

Дальше на дневной стороне хроматическая поросль уступила место топазовому морю, рябящему в длинных лучах Извечной Звезды, а за ним лежал речной край доминиона Укс. Его столица Дорзен парила в пене кучевых облаков над пальцами долин облачных лесов и скалистых ущелий.

Высокие бастионы города с хрустальными куполами бельведеров и изгибами висячих тротуаров темнели на фоне неба в розоватых сумерках. Когда Властелин Тьмы подлетал к столице со своей свитой змеедемонов, сопротивления не оказал никто. Ни один выстрел не прозвучал с многоярусных балконов или с крыш в садах магнолий.

Два представителя Совета Семи и Одного ждали под нависающими небесными вратами города, под парящими шаровыми лампами. Ни одной живой души больше не было в парке под гигантской аркой серпентинитового мрамора, если не считать стайки белых павлинов, сбежавших при появлении змеедемонов, которые приземлились между вязами и травяными террасами.

Эти два представителя, баронет Факел и леди Вон, низко поклонились выросшему перед ними на лужайке Худр'Вра. Огромная фигура в шипастой броне и шлеме с клобуком махнула одному из своих змеедемонов, и чешуйчатая тварь полетела к городу. Потом пылающие глаза Властелина Тьмы повернулись к стоящим перед ним двоим, признавая их присутствие.

— От имени Совета Семи и Одного, — спокойно проговорил баронет Факел голосом, усиленным магическим жезлом под алым одеянием, — мы просим вас пожаловать в Дорзен.

Леди Вон, его субтильная жена, раздвинула серую вуаль ведьмы-танцовщицы, открыв привлекательные черты, омрачённые скрытой угрюмостью, и добавила:

— Весь Укс склоняется перед вами.

— Тогда Укс будет избавлен от судьбы Арвар Одола! — прокатился голос Властелина Тьмы меж сверкающими шпилями города, и на лицах стоящих перед ним людей выразилось видимое облегчение. — А сам Совет Семи и Одного? А Ирт? Склоняется ли Ирт передо мной?

— Весь Ирт склоняется перед вами, — тут же ответил баронет Факел и покорно склонил голову.

— Покажи! — велел Властелин Тьмы и указал на гигантские небесные врата, на которых уже расселись змеедемоны. — Вот один из самых больших в мире амулетов. Используй его, чтобы вызвать передо мной Совет Семи и Одного.

Баронет Факел удивлённо глянул на жену, но она тут же кивнула.

— Разумеется, мой господин, — согласился он и стал шарить под одеждой, вытаскивая один из привязанных к телу жезлов силы. Баронет направил его на цоколь, покрытый извитым абстрактным узором, — и ничего не произошло.

Леди Вон кивнула на другой цоколь, и баронет направил жезл на него — на столб жемчужного света, спадающего с вершины арки и медленно тающего в пространстве между завоевателем и его подданными.

— Простите меня, господин, — с раскаянием произнёс Факел. — Я ещё никогда не пользовался небесными вратами.

— Конечно, — сказал Худр'Вра. — Это привилегия герцога. Итак, где же лорд Дрив?

— Он сбежал, господин, — признался Фекел. — Убоялся вашего гнева.

Резкий смех прорезал ночь.

— Убоялся моего гнева! А ты не боишься, баронет?

— Я боюсь вас, мой господин, — промямлил Факел, не поднимая глаз от собственных ботинок. — Весь Ирт боится вас.

— И ты боишься меня больше, чем ненавидишь?

— Я не ненавижу вас.

— Ты лжёшь! — Выкрик повелителя тьмы спугнул ночных птиц с далёких деревьев. — Я убил твою первую жену, Мивею, сестру герцога. Я изрубил её мечом Таран! Кровь жизни матери твоих детей пролилась под моей рукой. И ты не ненавидишь меня?

Губы баронета Факела беззвучно шевелились, глаза вращались в орбитах, как колеса.

— Невозможно ненавидеть то, что больше нас, — произнесла за мужа леди Вон. — Страх пересиливает все прочие чувства.

Новый выстрел смеха раздался из-за игольчатых зубов маски.

— У тебя хорошо подвешен язык, леди Вон. Скоро я тебя за это вознагражу. — Свирепое обличье повернулось к Факелу: — Дай ей жезл.

Факел повиновался, с отчаянием глядя на Властелина Тьмы.

— Ох ты! Баронет, ты только посмотри! — Худр'Вра поднял к небесам руку в листах брони. На фоне сверкающих звёзд кружил змеедемон, который был ранее послан в город. В его когтях болтались двое детей, размахивая руками и ногами, их отчаянные крики замирали вдали. — Это мальчишки, которых родила тебе Мивея. Я думаю, тебе следует пойти с ними вместе по тёмному пути в ад, верно? Ты же отец, в конце концов. Прощай, баронет.

Факел попятился, в ужасе вскинул руки. Из стаи позади Властелина Тьмы вынырнул змеедемон и полетел к баронету. Визжа от страха, Факел успел повернуться и пробежать два шага, но демон схватил его за одежду и поднял, воющего, в воздух.

— Так, дорогая, — обратился Худр'Вра к леди Вон. — Вызови мне Совет Семи и Одного, чтобы я собственными ушами услышал их капитуляцию.

Леди Вон мельком глянула на мужа, отчаянно извивающегося в когтях змеедемона, махнула жезлом силы в сторону светового столба:

— Собрать Совет!

Влажный жемчужный луч расширился и превратился в стеклянный стол, за которым сидели два мага и стояли шесть пустых синих кресел.

Худр'Вра протянул руку, и подошедший змеедемон подал ему тяжёлый пояс из тиснёной белой кожи. Властелин Тьмы сложил его так, что получился талисман Печати Сокола. Эту эмблему Худр'Вра поднял на вытянутых руках.

— Вот самый мощный амулет Ирта, — объявил он. — Пояс славы, носимый Наместником Совета Семи и Одного. Его я снял с трупа маркграфа Кеона в развалинах Арвар Одола. Вот почему он не присутствует сегодня на нашем историческом собрании.

Властелин Тьмы пошёл вдоль стола, показывая пояс славы каждому креслу.

— Ярл Мак из Чарн-Бамбара, блестящий маг, — объявил он первому из пустых кресел. — Он отказался подчиниться моему правлению. Его нашли в убежище Янтарных Мхов, куда он забился, как червь, и не спасло его святое место от моего гнева. Сейчас он переживает четвёртую смерть в моём Дворце Мерзостей. И много раз он ещё умрёт, прежде чем я отпущу его в небытие.

— Леди Рика, — произнёс Худр'Вра перед следующим креслом и мотнул поясом славы в жемчужном свете. — Волшебница с Рифовых Островов Нхэта — моего родного доминиона. Отсутствует! — Он встряхнул талисман в кулаке и закачался из стороны в сторону, как бык, обуянный гневом. — Найти и доставить ко мне — ибо никто не может бросить мне вызов и остаться жить, разве что в муках.

Стая змеедемонов взвилась из-за спины Властелина Тьмы и растаяла в звёздной ночи.

Худр'Вра поднял лицо к небу и потряс поясом славы.

— Вот сильнейший амулет Ирта — и он бессилен передо мной и моими силами! Ибо он есть собранный свет Извечной Звезды — а я обрёл силу вдали от света Чарма, в холодных мирах, обращающихся в пустоте. Я отвергаю свет и его Чарм, ибо я — Властелин Тьмы, и я собираю тьму!

Выкрикнув последнее слово, Властелин Тьмы разорвал Печать Сокола, и его окатил дождь зелёного света. Жилы молний рванулись из его рук ввысь, к арке небесных врат. С раздирающим рёвом сияние самоцветов и стеклянный стол исчезли в пылающем вулканическом пламени. Алмазной пылью рассыпался догорающий пояс славы из стиснутых рук Властелина Тьмы.

Леди Вон лежала ниц, прижавшись лицом к траве, и трепетала.

— Встань, леди Вон! — эхом раскатился приказ Властелина Тьмы. — Встань и прими награду, обещанную мною.

Женщина испуганно вскочила.

Мановением пальца Худр'Вра вызвал из толпы змеедемонов гномьего карлика Ромата.

— Вот твой новый муж, леди Вон. Исполняй каждый его каприз. А за это пребудет с тобой моё благоволение. Рядом с Роматом ты по-прежнему будешь править Дорзеном и всем Уксом.

Леди Вон задрожала, не в силах отвести расширенных глаз от приземистой бородавчатой фигуры. Потом заставила себя присесть так глубоко, что чуть снова не упала на землю.

— Ромат, — объявил Властелин Тьмы с какой-то дикой радостью, — возьми в своё владение всё, что принадлежало когда-то герцогу. И здесь ты с леди Вон будешь править от имени моего. Правь и будь счастлив — счастлив в отмщение за поражение Храбрецов, счастлив нашим возвращением, счастлив тем, что уничтожишь то, что уничтожало нас!

 

4. ДЕНЬ КАЛЕНДАРЯ ОЧЕЙ

Прилив звёздного пламени заполнил высокие окна большого зала Святилища. Прямые, не тревожимые ветром струйки дыма из курильницы благовоний на широких подоконниках поднимались в пылающую ночь. Мудрые, завершив ночную медитацию у алтарей под гигантскими окнами, выходили из зала цепочкой, шуршащей линией серебряных одежд.

Чародей Кавал глядел с высоты балкона, господствующего над великим залом, как цепь мудрых истекает сквозь огромный портал и исчезает струйкой дыма в тёмной колоннаде. Чародей вздохнул. В молодости ему хотелось быть священнослужителем в этих коридорах величия, быть мудрым. Но право рождения преградило путь его честолюбию, и от стремлений всей его жизни остался только этот вздох.

Кавал, высокий и крепкий, стриг рыжие волосы очень коротко, подчёркивая угловатость черепа, а оранжевые бакенбарды резко очерчивали мощную челюсть и жестокий абрис губ. Одетый в яркую мишуру и кисейный саван, словно для похоронного вознесения, он в последний раз озирал великий зал, держась за балконную балюстраду призматического стекла. Вскоре Ирт повернётся лицом к Извечной Звезде, и Кавал покинет этот мир форм и видимости. Неудовлетворённое честолюбие юности, долгий путь по общественной лестнице, цепь жизненных неудач, яростные битвы прошлого — все исчезнет. Навсегда.

— Печалишься, Кавал? — донёсся еле слышный голос из тёмной галереи, и на балкон вышел крошечный человек в ореоле иссиня-чёрных волос и с густой бородой. — Ещё не поздно вступить в ряды мудрых. Извечная Звезда терпит вечно.

— Мастер Аг! — Кавал отвернулся от перил и поклонился адепту святилища так низко, что показал остриженный затылок. У адепта не было и признаков старости, но все отлично знали, что это самый старый из жителей Ирта. — Я лишь остановился почтить тех, кто почитает тайны небесные, — произнёс он.

— Тогда оставайся, Кавал. — Адепт был одет, как обычный работяга-служитель, в неброский серый комбинезон и чёрные матерчатые туфли. Он небрежно облокотился на перила балкона, которые были ему до плеча, и с восхищением поглядел на гиганта. — Оставайся и почитай с нами эти тайны небесные. Ты здесь был очень недолго, мы только-только успели узнать тебя. Оставайся.

— Нет. — Кавал коротко тряхнул головой. — Это было бы безнравственно с моей стороны.

— Верно, — согласился адепт, приподняв густые брови. — Ты накопил достаточно Чарма, чтобы подняться на Календарь Очей. И другие наверняка решат, что нежелание сделать это безнравственно. Но ведь никто из них не пошёл на такой риск, как ты, чтобы овладеть сокровищами Чарма. — Брови мастера опустились, глаза смотрели пронзительно, повелевающе. — Останься, Кавал, и дай им повод восхищаться.

— Восхищаться, мастер, или завидовать? Суровое лицо адепта смягчила улыбка, и он ответил обычным тихим голосом:

— Разве это не одно и то же? Что вызывает в нас восхищение, как не желание понять то, чего не можем достичь? Если подумать, восхищение — та же зависть, но на октаву выше.

— Мастер, перед вашей мудростью я чувствую себя ничтожным.

— То, что человек с таким невероятным Чармом, как у тебя, может быть так скромен, наполняет восхищением меня! — чуть слышно рассмеялся адепт, прислоняясь спиной к балюстраде. — Вот почему мне хотелось бы, чтобы ты ещё побыл среди нас.

— Я добыл свой Чарм не мудростью, мастер, как вы знаете. И было бы бесчестно с моей стороны притворяться.

— И это тоже правда, Кавал. Ты чародей — но чародей, знающий скромность и почитающий мудрость. Ты редкость. И мне будет грустно, если ты уйдёшь из нашего общества.

— Если бы я был всего лишь чародеем, мастер, у меня был бы соблазн остаться и пытаться овладеть мудростью вместе с вами. Но я — чародей из Дома Убийц — и бывший мастер оружия. Свой Чарм я заработал деяниями войн и интриг. Вы, конечно, это знаете. Но я сейчас говорю это ради себя самого, ибо не смею об этом забыть. Чарм слишком легко потерять. И чем больше Чарма, тем легче он ускользает. Если я утрачу Чарм, которым владею, Чарм, добытый мною с помощью чужих страданий, я знаю, что у меня не хватит мудрости остаться скромным. Я знаю, что обезумел бы, вспоминая всю пролитую кровь, которая позволила мне так далеко пройти. И потому лучше всего будет, если я возьму весь Чарм, что у меня есть, и использую его сейчас — пока он ещё есть, — чтобы подняться на Календарь Очей, войти в транс и соединиться с Извечной Звездой.

Адепт оттолкнулся от перил и поглядел на чародея внимательно и серьёзно.

— То, что ты говоришь, Кавал, — достойно. В этом мире форм Чарм трудно добыть, но легко потерять. Все мы, я в том числе, застываем в восхищении перед твоей силой. У тебя хватит Чарма для подъёма на Календарь Очей, куда мало кто из нас мог уйти. И не важно, как ты добыл свой Чарм. То, что у тебя хватает мудрости использовать его, чтобы вернуться к Извечной Звезде, доказывает, что ты его достоин. Любой другой использовал бы такое богатство, чтобы устроиться получше на Ирте. Ты же, истинный человек духа, желаешь Начала, истока всего творения. Я не стану более разубеждать тебя. — Адепт поклонился и отступил. — Ступай. Ирт поворачивается, и портал в Начало вскоре откроется.

Кавал ответил поклоном на поклон:

— Прощай, мастер Аг.

— Прощай, чародей Кавал.

Тонкий голос адепта не отозвался эхом от сводов галереи. Когда чародей поднял глаза, юркого коротышки уже не было.

Кавал задумался над словами адепта и снова отвернулся к громадным окнам вдоль всего зала. Небо посветлело, сеть звёзд висела в голубеющей тьме. «Может, надо было дождаться другого дня, чтобы быть уверенным, что я покончил с этим миром».

Эта мысль не казалась глубокой — Кавал отлично знал, что у него больше нет дел на Ирте. Уже больше сорока пяти тысяч дней он изнашивал своё тело. За это время он овладел всеми дисциплинами, тайными искусствами, боевыми секретами Дома Убийц, изучил чародейство и достиг опасного ранга мастера оружия самой почитаемой семьи Ирта. Каждый враг, восстававший против него и его господ, был сражён. И теперь Кавалу уже ничего этого не хотелось. А хотелось ему только изучать мудрость с мудрыми и на путях этой мудрости приобрести достаточно Чарма, чтобы взойти на Календарь Очей и пройти сквозь сияющий портал Извечной Звезды к Началу.

Кавал удовлетворённо кивнул. Он знал, что адепт прав. Не важно, как он добыл свой Чарм, но силу он приобрёл. Он выполнил все свои обязательства. Чарм принадлежал ему по закону, и Кавал мог поступать с ним, как ему захочется. А хотелось ему повернуться спиной к жестокому миру и вернуться в бесформие, в источник формы, в свет, который сиял из Начала.

Укрепившись в своём решении, Кавал оттолкнулся от перил и ушёл с балкона. По каменному коридору он прошёл к массивным бронзовым дверям, покрытым патиной времени. Десять тысяч дней прошло с тех пор, как открывал этот пилон некто, имеющий достаточно Чарма.

Простым движением руки Кавал распахнул металлические двери; они заскрипели, открываясь, раскаты эха покатились по каменным коридорам, лабиринту гротов и ярусам галерей великого зала. По всему святилищу в сердцах всех мудрых зажёгся огонь интереса и удивления.

За дверями ждала пахнущая плесенью тьма. Кавал щёлкнул пальцами, и воздух вокруг него загорелся голубым светом, озарившим покрытые селитрой стены — и люк. Он снова сделал жест рукой, истратив ещё крошечную долю Чарма, чтобы закрыть за собой массивные двери. Их лязг наполнил тяжёлые порталы и потряс каменные стены; с далёких потолков посыпались струйки каменной пыли.

Чародей навалился всей тяжестью на колесо люка, оно повернулось, с резким шипением открылось уплотнение клапана, рванулся наружу затхлый воздух. Резко ударил холод, но Кавал уже окутал себя теплом Чарма. Распахнув люк, он шагнул наружу.

Он оказался на склоне Календаря Очей. В лиловой тьме свет звёзд вырезал на небе зазубренный скалистый горизонт. Стены красного камня — коричневые в предрассветной мгле — вздымались над лазом, выпустившим Кавала в почти безвоздушные пространства на высшей точке Ирта.

Под звёздными дымами и знамёнами стратосферных облаков поднимались парапеты стен, но никого на них не было. Кавал, не наблюдаемый никем, покинул древнее святилище и полез вверх по гравийной осыпи, покрытой пятнами светящегося инея.

Защищённый Чармом, чародей поднялся по склону к подножию снежного пика, пылавшего в утреннем свете, как горящий уголь. Это была вершина Календаря Очей. На этой террасистой высоте зрение охватывало все времена, и можно было видеть до самых поздних пределов творения — или до самого его истока, до Начала.

И даже на этой высоте время уже было слоистым. Оглянувшись назад, Кавал увидел темпоральную мозаику святилища: пустое каменное поле, на котором призрачными складками вырастали леса строящихся стен, само уже построенное святилище, развалины, осыпающиеся струпьями, за ними — груды камней на пустом поле.

Кавал вернулся мыслью к восхождению. Голый щебень скрипел под сапогами, мишура с кисеёй вымпелами трепались в порывах ветра, срывавшегося с высот. Гребень горел красным под лучами солнца.

Боясь опоздать, чародей прибавил Чарма и пошёл по крутому склону так быстро, что галька вылетала из-под ног, словно от выстрелов, и успевала сверкнуть огоньком на солнце перед тем, как нырнуть за край тьмы. В один миг он преодолел безлесный склон и вошёл в сугробы синего снега, окружавшие мощную скалу вершины.

На снежном валу над ледяным карнизом Кавал выбрался на открытую площадку, окружённую мощной скальной формацией. Это и была платформа, где он будет приветствовать Извечную Звезду и станет чистым светом. Кавал остановился и повернулся оглядеть пройденный путь.

Его след тянулся цепочкой чёрных дыр на снегу, а дальше терялся на сером щебне. Святилище казалось далёким тёмным мазком, почти незаметным на холодном лике скал, еле видимым среди теней гор. Насколько хватал глаз, ни одна форма жизни не рискнула показаться снаружи.

На голубом небе виднелась лишь горсть острых серебряных звёзд. Ниже, у горизонта снежных вершин, плавали два мира — Хеллгейт и Немора, бледнеющие в свете наступающей зари. Свет румянил нависшие над Кавалом скалы; скоро появится и сама Извечная Звезда.

Зачарованный сиянием льда на пике, Кавал стоял неподвижно. Шли последние моменты его смертного существования. Скоро он оставит форму навеки. Что его ждёт — он не мог даже себе представить, но знал, что станет наполненным, цельным, каким не может никогда быть в этом мире физических ограничений и неопределённости.

— Вот я! — выкрикнул он. — Вот я — на Календаре Очей!

Чарм, который он неимоверными трудами собирал всю жизнь, служил ему как надо. Ни холодный ветер, ни разреженный воздух не причиняли ему ни малейших неудобств. Никогда ещё тело Кавала не было таким сильным и здоровым, как в эти последние моменты перед тем, как он навсегда покинет его.

Металлическим блеском тянулись по небу перистые облака, и чародей распахнул объятия и повернулся медленно к плитам горного хрусталя, подняв лицо к пустоте. Так сильно было это мгновение, что Кавал решил оглядеть все миги своей жизни, которые собрались воедино, чтобы принести его сюда, к исполнению мечты.

С блаженной улыбкой он прошёл по площадке к расщелине между двумя огромными камнями. Отсюда можно было поглядеть на юго-восток, туда, где провёл он все свои дни на Ирте. Где в пустынных безмолвных просторах собирал он свой Чарм, зарабатывая его той силой, которую развил в своей груди за тысячи дней дисциплины. И этот Чарм сейчас уходил от него, словно дым.

Как и прежде, когда он глядел на святилище, время расслоилось. Парящие камни склонов зашевелились под вихрем времён года — вьюги прошлых зим сменялись в хороводе ясными летними днями. Но Кавала не интересовала игра стихий меж высоких пиков, он хотел пронзить взглядом неподвижную вселенную льда и сланца до дальних низин, где жил когда-то.

В сияющем вихре открылось отверстие. Кавал вгляделся и увидел лохматые кипарисы и вязкие болота Илвра, доминиона джунглей, где он служил когда-то Дому Одола как мастер оружия. Переплетение мха и лиан расступилось и открыло дымящуюся гору.

Кавал ахнул. Не гора была перед его глазами — город! Медленно, не веря своим глазам, он узнавал искорёженные контуры домов, опустившихся в расплавленный металл и камень. Неразберихой бьющих вверх струй огня крутились оборванные улицы и проспекты, дым окутывал вставшие дыбом мостовые. И повсюду горели в огромном погребальном костре разорванные тела, руки, ноги, головы…

Чародей попытался вернуться зрением назад, думая, что случайно залез в будущее. Он решил, что видит какой-то грядущий апокалипсис, как видел руины святилища в далёком времени. Но огненные обломки не исчезали.

— Арвар Одол! — вскрикнул чародей, уже без сомнений узнав опрокинутые фасады хорошо знакомых домов.

Грудь пронзила боль, прихватившая сердце. Арвар Одол был самый старый и красивый из всех летающих городов Ирта. Там Кавал прожил почти всю жизнь, и безмолвный мираж ужаса обжёг ему душу.

Всё его существо прорезал неудержимый крик. Непостижимые глубины павшего города скрывали от взора тысячи погребённых в пламени и грудах камней. Кавал не мог больше выдержать — он отвернулся, прижимая ладони к глазам.

Как это может быть, спрашивал он свою память. Когда он ушёл из Арвар Одола 843 дня назад, город был в порядке, его преемники знали своё дело. Что же случилось?

Кавал выбрался на плиты и сел, скрестив ноги, опустив голову в глубокой задумчивости. Чарм заполоскался, Кавал вздрогнул от прикосновения ледяного горного хрусталя. Он смотрел пылающими, невидящими серыми глазами прямо перед собой, вспоминая всю свою жизнь в этом прекрасном городе.

Маркграф Кеон взял Кавала на службу из Дома Убийц, когда Кавал ещё не прошёл испытания, был желторотым чародеем менее десяти тысяч дней от роду. Усердный работник, он оказался способным и следующие тридцать пять тысяч дней служил верой и правдой как Мастер Клинка и так умело расправлялся с врагами маркграфа, что старый пэр и горя не знал за время службы Канала.

Непрошеные слезы потекли по лицу, и Кавал, прижав руки к глазам, стал вспоминать врагов, которые могли бы такое сделать.

Потом, разозлившись, вскочил и смахнул с лица слезы. Какая разница, кто из соперников-пэров мог сразить его бывшего господина и людей, которых Кавал поклялся защищать?

Арвар Одол пал.

Свет покинул его тело, силы иссякли. Даже Чарм стал менее противиться свирепому холоду. Кавал знал, что если поддастся горю, потеряет слишком много Чарма и не сможет войти в транс и слиться вновь с Извечной Звездой.

Арвар Одол пал… Кавал затрясся всем телом, пытаясь оправиться от этого страшного потрясения. Ещё одна форма вернулась в бесформие.

Но жизни людей — людей, которых он знал… Неизбывный ужас отвергал любые попытки освободиться от горя и гнева.

Кавал снова осмелился открыть зрительный тоннель к Илвру. Надо проверить, что он не обманулся. Ведь ни слова не слышно было в святилище о таком катаклизме. Да, но это ничего не значит. Мудрые узнают обо всём последними в своих далёких горах; они культивируют безразличие к истории во всех её формах.

При виде изуродованного города снова заколотилось сердце. Лучи поднимающегося позади солнца разогнали последние ночные тени, и Кавал снова зарыдал в голос. Он не хотел этого видеть.

Убрав зрительный туннель, он тяжело отвернулся. Белое сияние Извечной Звезды звало в Начало. Но как мог он теперь уйти после того, что видел? Он нужен Арвар Одолу…

Арвар Одола больше нет…

В ослепительном новом дне расцвели голоса. Молодые голоса.

— Кавал!

Над сверкающими пиками нависали облака. Только следы Кавала нарушали белизну снежного склона, ведущего к площадке хрустальных плит и нависших скал, между которыми он нервно расхаживал, поражённый горем. Струйки ледников блестели в гравийных руслах далеко внизу. Но никого не было видно.

— Кавал, где ты? Ты нам нужен!

Окружавшее величественную перспективу гор небо было огромной пещерой ветров. Казалось, громоздящиеся облака несут к нему голоса со всех сторон.

— Кавал!

Далёкие снежные поля отразили эхом его имя.

— Кто вторгся сюда? — спросил Кавал, уже зная ответ. Ему были знакомы эти голоса. Он так часто слышал их в прошлой жизни, когда Арвар Одол свободно парил над туманными джунглями Илвра.

Как только он их узнал, голоса замолкли. В тёмных безмолвиях внутри они все ещё звали — мольба наследников его бывшего господина, двух любимых детей маркграфа Кеона.

— Джиоти! Поч! — громко позвал чародей, хотя и знал, что они его не слышат. Он их услышал лишь потому, что с помощью Чарма открыл астральный канал в Илвр. А позвал их, потому что раз он услышал их, значит, они живы.

Может ли это быть? Вспыхнула надежда, что сейчас раздастся голос господина. Может ли быть, чтобы пэры уцелели?

Сосредоточившись, он вгляделся в хрустальные плиты, где под яркостью дня исчезали снежные следы его подошв.

— Маркграф! — позвал он и зажмурил глаза, желая услышать ответ.

Когда он снова решился призвать себе на помощь Чарм, то опять услышал зовущих его детей.

— Кавал, ты нам нужен! Арвар Одол пал! Уцелели только мы двое…

Глаза Кавала распахнулись, жаркий огонь дня обжёг сетчатку и опалил лицо.

Кеон мёртв, понял Кавал. Дети как-то избежали его судьбы.

Он вспомнил их яркие зелёные глаза с голубыми ободками, похожие веснушчатые лица, бледную кожу под оранжевыми волосами.

Жар начинающегося дня поднял слабую энергию от плит и принёс еле слышный аромат тёплой земли. Это был сигнал, что пора начинать каудальный транс. Если он захочет, ещё не поздно…

Но он выпрямился и медленно подставил лицо холодному дыханию гор. Хотя никакого желания возвращаться в опасную и трудную жизнь внизу у него не было, его позвали те, кому он не мог отказать. Он был нужен детям своего бывшего господина.

Постой!

Жар нового дня восстановил полную силу Чарма и дал Кавалу новое желание. Он использует преимущество положения на Календаре Очей, чтобы увидеть будущее. Может быть, он им всё же не нужен. Может быть, в будущем откроется что-то получше того, чего он боится.

Он глядел на радостные облака, переполненные дневным светом и свободой, и с помощью Чарма проецировал в них своё сознание с силой знамения.

Подобно сну, охватила его бессознательность, стирая все следы ярости и горя. Чарм открывал завесы времени и повиновался его приказам.

Бесформенный свет облаков обретал очертания, и он некоторые узнавал, а некоторые нет. Потом он увидел детей маркграфа.

Джиоти. Ей было шесть тысяч дней, когда он оставил службу, — взрослая молодая женщина. Но уже тогда она показывала выдающиеся успехи в боевых искусствах. Её дед, прославленный воин Фаз, с детства обучал её древним приёмам боя, акробатическим трюкам, восходящим к незапамятным временам до Чарма, когда выживал тот, кто мог превратить своё тело в оружие.

И в недалёком будущем её гибкое тело лежало, искалеченное, рядом с телом её брата — Поча. Он во времена Кавала был слабеньким ребёнком. Большие глаза, хрупкое сложение и неуклюжесть — та самая причина, по которой Фаз предпочёл его старшую сестру. И он тоже на ближайшей излучине времени лежал мёртвым, с грудной клеткой, распоротой… чем?

Кавал прищурился во тьму, не веря своим глазам. Змеедемон?

Все ещё не веря, он опознал тварь, склонившуюся над трупами детей маркграфа, по угреобразному лбу, смоляным точечкам глаз и ящерообразной форме со страшными мордами на брюхе, клацающими клыками. Чудовище из легенд, которым пугают детей на Ирте. Как это может быть?

От потрясения образы будущего расплылись, и пришлось усилием воли снова их прояснить. Кавал, будучи чародеем, знал то, во что мало кто верил, — что можно достичь Тёмного Берега и вернуться. Он знал, что эти мифические создания существуют в холодных мирах. Но знал он и то, что не так-то просто пересечь Бездну. Со все нарастающим страхом пришла недоуменная мысль: «Как могли эти твари найти путь в Ирт?»

Распоротые тела Джиоти и Поча лежали безжизненно под бритвенными когтями змеедемона. Глядя в его паучьи бисерины глаз, чародей воспринимал и других — стада змеедемонов, топчущих будущее. Он видел, как они падают с ночного неба, затеняя отвратительными силуэтами звезды. Они падали с неба сотнями и кишели на земле.

Как?

Будущее сгорало под предначертанными действиями змеедемонов. Грозовыми тучами они налетали на парящие города, пламя вырывалось из хранилищ Чарма, который удерживал города в небе, и города шли штопором к земле, оставляя дымные следы. Дорзен, Брис, Мирдат, Чарн, Кери — все падали на Ирт, и к небу взметались облака дыма.

Нет!

Впалые щёки чародея блестели слезами. Он знал неизбежность виденного.

Если только…

Он вернулся волшебным зрением к поверженным телам Джиоти и Поча под окровавленными когтями змеедемона. Его поразила разумность чудовища, и он понял, что происхождение этой когтистой твари с распахнутыми челюстями, со злобными мордами среди морщин брюха — человеческое.

Это не порождение Ирта. Оно выпало из Бездны, с какого-то дальнего холодного мира. Но чародей знал, что тела никогда не падают на Ирт — они падают с Ирта. Извечная Звезда сталкивает все формы в Бездну и ничего не извлекает оттуда. И потому Кавал понял, что эту тварь, измазанную кровью детей маркграфа, кто-то призвал.

Кто? — вопросил он у своего Чарма. — Покажи мне, кто осмелился на такую мерзость?

Облако знания будущего зашевелилось и приняло форму человека с мордочкой хорька с пронзительными глазами и жидкими бледными волосами.

Врэт! — сразу всплыло имя вождя небольшого, но опасного мятежа мусорщиков, которое подавил герцог лорд Дрив.

А ниже, на небе, где облака кипели над краем льдов, прояснилось будущее. Врэт, узурпатор меча Таран, таинственным волшебством вернулся из Бездны, что поглощает всех мёртвых и армии живых, — и вернулся с ордой бешеных змеедемонов, повинующихся его безжалостным приказам.

Груды облаков открыли будущее как монумент всех мерзостей. Врэт разрушит все до одного летающие города и истребит всех пэров, насыщая жажду мести, пробуждённую герцогом, который его разбил и унизил. Цивилизация будет раздавлена, все, кто уцелеет, будут влачить животную жизнь в первобытных условиях — тех, что были, пока люди не научились изготавливать амулеты и не поставили себе на службу Чарм.

— Джиоти и Поч ещё не мертвы, — заставил он себя вспомнить и повернулся спиной к облаку будущего. — Будущее — сон, который ещё должен дорасти до яви. Его ещё можно формировать и направлять. Ничто не обязательно, возможно все.

Все? — усомнился рассудок.

— Почти все, — поправился он, гадая, не поздно ли ещё спасать тех, кто звал его.

Чародей стоял спиной к скальному выходу и глядел навстречу разгорающейся Извечной Звезде. Он хотел бесформия. Начала. Источника всех форм. Но судьба низвергла его желание. Бесформие, что должно было стать его наградой, ушло навеки в бессмысленную пустоту.

И Извечная Звезда, пылающая огнём, не станет его возвратом к бесформию. Нет, ему придётся использовать её нарастающую силу, чтобы выковать себе новую форму, в которую он скопирует себя. Ему надо найти тех, кто ищет его, но в нынешнем облике он сделать этого не может. Пока не может. Пока не будет уверен, что у детей маркграфа есть надежда избежать страшной судьбы, которую он видел для них в облаках.

Из каприза и Чарма чародей изготовил себе самое яркое тело света, маленькое, резкое и изящное — птицу. Он сделал ей зелёные перья и дал достаточно силы, чтобы нести глаза своего разума. Потом он сел на холодные плиты склона Календаря Очей, в напряжённом хлопанье крыльев, в сияющем резком крике выпустил птицу — и улетел.

Джиоти шла по каменному ручью с неутомимостью пантеры. Птичий пересвист доносился из тёмных терновых кустов, где свернулся, наблюдая за ней, Поч. На его веснушчатом мальчишеском лице застыла тревога. Он несколько раз звал её спрятаться, но она не обращала внимания. Наконец он замолчал и сжался в комок, терзаемый страхом, крепко прижимая к себе амулет.

Они были на вылазке среди песчаных рек Казу, когда начался этот ужас. Вылазка была не запланированная — импульсивное решение Джиоти как-нибудь развлечь младшего брата. Она просто хотела провести побольше времени с парнишкой, пока он ещё настолько юн, что получает удовольствие от лагерной жизни и рассказов у костра. С ними должны были быть ещё двое его приятелей, но тех внезапно позвали на клановое торжество в Колонны Первоцвета — на свадьбу.

Кто же может осудить двух подростков, что они не смогли упустить шанс побывать в Колоннах Первоцвета — самом шикарном храме Арвар Одола, где проходили коронацию пэры? Так что Поч и Джиоти отправились в Казу в одиночестве. Они даже не позаботились попросить эскорт. Зачем нужна охрана в открытых песках, когда на горизонте виден Арвар Одол, дрейфующий на зиму к югу?

Джиоти и Поч играли в песчаных реках Казу, прохладный утренний воздух пробирал до костей, когда они бегали среди дюн, скатываясь по песчаным осыпям, виляя среди зарослей кактусов, смеясь и балуясь с ящерицами, струйками ускользающими в расщелины камней.

Вдали плавал Арвар Одол. Старейший из летающих городов, воздвигнутый в античные времена, когда заклинания парения были ещё новы и городу требовались рулевые лопасти, чтобы направлять его в воздухе. Эти лопасти до сих пор висели внизу длинными металлическими зарослями. Хотя при новой технологии Чарма они уже не были нужны — Чарм дал возможность управлять погодой, — город сохранил эти отростки и щупальца и был похож на металлическую медузу.

После полудня дети сидели на гранитном уступе над высокой сухой травой и терновником, наслаждаясь пирогами со смородиной и яблоками, которые прислали из кухни в летающем ящике, и тут началась атака на город. Сначала Поч решил, что чёрный клуб на горизонте — это грозовая туча. Джиоти сразу поняла, что этого быть не может, потому что туча шла против ветра. Глазом Чарма они поглядели на Арвар Одол с увеличением и ахнули от ужаса, увидев свирепую стаю змеедемонов.

Не успели они предупредить отца по кристаллу связи, как из города рванулись струи зелёного пламени. Зелёный огонь! Дети маркграфа знали, что этот смертельный огонь появляется, лишь когда разрушается Чарм. Змеедемоны разбили камеры Чарма парения!

На глазах поражённых ужасом детей Арвар Одол болезненно накренился, из шатровых пирамид рванулись языки пламени. Закричав в один голос, они смотрели на город, уходящий штопором за горизонт, и видели, как распустилось над джунглями огромное огненное облако. Их оглушил громовой рёв, опрокинула на спину горячая ударная волна.

Весь день они провели на гранитном утёсе, в оцепенении глядя на столб клубящегося дыма над местом катастрофы. Серебряные глаза не могли заглянуть за горизонт, но по оглохшим аппаратам-искателям было ясно, что не выжил никто.

Поч всхлипывал, Джиоти молчала. Только амулеты с Чармом удерживали её от истерики. Ночью, когда за ними должен был явиться эскорт, не прилетел никто. Там, где свалился город, горизонт полыхал огнём, и в его алом сиянии видно было, как восходят мёртвые.

Их было столько, что небо было исчерчено ночным приливом, поднимавшим трупы в воздух и несущим их в океан, где отливные течения Бездны унесут их туда, куда уносится все умершее.

Над песчаными реками поплыла тошнотворная вонь горелого и вулканических миазмов, и брат с сестрой включили наговорные камни для фильтрации воздуха. На фоне звёзд все так же восходили мёртвые и кишели змеедемоны.

Дети маркграфа побежали прочь, и утро застало их далеко к югу от чёрной скалы, откуда они смотрели на гибель своего дома. Джиоти казалось, что все её 7048 дней до этого утра были счастливым сном, тихой прелюдией к временам ужаса. Она расхаживала по каменному руслу, гадая, что теперь делать.

С бессильной яростью вспоминала она всесожжение, которому вчера была свидетельницей. «Змеедемонов не бывает!» — повторяла она про себя, желая понять, что же она видела в действительности. Но Чарм серебряного глаза не лжёт, и ей пришлось признать, что Арвар Одол разрушили чудовища из легенд.

От этой истины стало резко и странно больно. Всю жизнь её учили подражать предкам, древним воинам дочармовых времён. Любимый дед, лорд Фаз, внушил ей веру в то, что доблесть первых людей может только усилить мощь поколений Чарма. Но ни дух древних воинов, ни современная магия не подготовили её к встрече со змеедемонами, чудовищами, которые существовали лишь в детских сказках… до этой ночи.

Джиоти повысила до максимума интенсивность двух жезлов, которые у неё висели на шее у основания нагрудника. Их сила успокоила гнев бессилия и вернула ясность мысли. Этот ужас был только началом. Родители погибли — маркграф Кеон и маркграфиня Эрна, и дедушка Фаз, и все из её клана, все её друзья, весь её народ. Погибли все.

Траур таился за спокойной силой Чарма. Глубже, чем первое потрясение, лежало горе, обвивая её сердце и выделяя свой яд. Настанет время, и оно придёт за ней. Но в этот суровый день ей нужна ясность мыслей и чувств, и она не уменьшит силу жезлов или наговорной ткани. Ей нужно придумать план, а для этого надо знать, что случилось.

Откуда взялись эмеедемоны? Может быть, это просто маска известного врага?

С берега, где меж узлами кактусов расхаживала зелёная птичка с серебристыми концами пёрышек, донеслось унылое жужжание пчёл. Джиоти смотрела на птичку, но не видела её, потому что её мысль блуждала между ужасными возможностями. Глаза её зловеще вспыхивали, когда она вспоминала старых соперников семьи, которые, быть может, найдя новую магию…

— Тебя там увидят, — в который раз предупредил Поч. — Спрячься же!

Джиоти грустно поглядела на брата. Это был приятный юноша, но избалованный родителями до такой степени, что даже не умел читать сигналы, принимаемые его нагрудником амулетов. Он всегда надеялся, что его защитят другие — родители, охрана, сестра.

— Нет нужды прятаться, Поч, — ответила она ему в который раз. — Глаза Чарма не видят угрозы.

— А может, Глаза Чарма слепы к змеедемонам, — захныкал Поч. — А то как они попали в город?

— Мы видели змеедемонов нашими серебряными Глазами Чарма, Поч. Перестань ты вжиматься в кусты и начни думать. Поч сел, но из-под куста не вылез.

— Попробуй снова коммуникатор.

Джиоти нашла чёрный кристаллик в нагрудном кармане и потёрла, пробуждая. Внутри граней заплясала голубая искра, но ни звука не дошло из Арвар Одола, даже помех не было слышно. Джиоти направила коммуникатор в другую сторону, и утро наполнилось резким скрипом. Девушка повернула регулятор громкости, и в русле ручья зазвучал захлёбывающийся словами голос:

— …невозможно подойти. Они повсюду — в кронах, в облаках. Джунгли ими кишат. Никто не пробился.

Повсюду!

Джиоти вздрогнула и снова приникла к серебряному глазу на плече. Заросли терновника, каменное русло ручья, широкие просторы растрескавшейся глины угрозы не содержали. А над ними в голубой глубине неба облаков не было.

— Это змеедемоны, — сообщил голос. — И не говорите мне, что их не бывает. Сведения подтверждены много раз — змеедемоны! И нам их не остановить. Как ни странно это звучит, на них не действует Чарм. Постой, у нас ещё одно наблюдение. Поблизости. Кажется, один из них в речной траве. Гляди, он нас увидел! Все назад! Быстро!

Суматоха, прерывистое частое дыхание и треск сминаемой растительности. Потом характерный треск чармострельного оружия быстрыми очередями. Помехи от разряда заглушают голоса.

Вернулся запыхавшийся голос.

— Мы в них бьём… прямые попадания из пушек и аркебуз! В упор! И ничего… Им ничего… Эй, гляди! Назад… назад!

Из коммуникатора донёсся рёв.

— Эта тварь схватила пушку зубами! Взорвалась зарядная камера, двое пушкарей сгорели! А ей ничего! Она идёт на нас!

Ещё очереди. Крик, заглушивший грохот автоматического огня аркебузы, и тишина.

— Дай мне. — Поч протянул руку к коммуникатору.

Джиоти бросила ему прибор, не в силах поверить тому, что услышала. Эти твари идут сквозь зелёный огонь! И даже успокаивающее излучение Чарма из жезлов не могло унять ужас.

Чего ей действительно хотелось — снять с себя нагрудник амулетов. Ей хотелось предаться горю. Оплакиванию. Но она не смела. Не сейчас. Может быть, никогда. Глаза внимательно оглядывали узор теней терновых кустов, гудящих над цветами пчёл, ярко-зелёную птичку и фронт грозовых туч, накапливающийся на севере и обещающий закрыть приближающийся кошмар. В любой момент могут появиться змеедемоны. Амулеты ей сейчас нужны, как никогда. Но никогда они не были так тяжелы.

— Слушай! — Поч повернул регулятор громкости.

— …только смерть! Ибо я — Худр'Вра, Властелин Тьмы. Дабы был всем пример, я послал сегодня моих змеедемонов на Арвар Одол, и сейчас этот древнейший и прекраснейший город догорает в джунглях Илвра. И так будет со всяким, кто осмелится выступить против меня. Не противьтесь моей силе. Сложите оружие и преклоните колени, тогда я пощажу вас. Тех же, кто осмелится восстать против меня, ждёт только смерть! Ибо я — Худр'Вра, Властелин Тьмы. Дабы был всем пример, я послал сегодня моих змеедемонов на Арвар О дол, и сейчас этот древнейший и прекраснейший город догорает…

Поч отключил аппарат.

— Это кольцевой ролик по местной сети. Наверняка это слышит весь доминион.

— Кто он? — Джиоти подняла глаза к пустому небу и почувствовала, как в ней схлестнулись жар и холод гнева и страха. — Мы не знаем этого имени.

— Решимся выяснить? — спросил Поч. — Можно связаться с местным вещателем.

— И призвать на свою голову чудовищ?

— Он сказал, что пощадит тех, кто преклонит колени. Джиоти поглядела на брата тяжёлым взглядом.

— Этот Властелин Тьмы разрушил всё, что нам дорого. Погибли наши отец и мать! Поч скривился и застонал:

— Так что нам, тоже погибать?

Джиоти, скрипнув зубами, бросилась вперёд и яростно схватила младшего брата. Вытащив его из-под куста, она двумя резкими рывками сорвала с него нагрудник с амулетами и отбросила прочь.

— Эй! — завизжал он, когда амулеты застучали по каменному руслу. — Что ты делаешь?

— Тебя ослепил Чарм. — Джиоти преградила ему дорогу, не давая подобрать связку. — Встань здесь, без Чарма, и повтори, что ты хочешь сдаться тому, кто уничтожил всё, что мы любили.

Поч задрожал — от страха перед гневом сестры и от того, что так резко лишился Чарма.

— Джиоти! Отдай мой Чарм!

— И как это ощущается? — спросила она, отстегнула свою связку амулетов и бросила себе под ноги. Её тут же окатила волна эмоций — водоворот дикого страха, ярости, потрясения, а в неподвижном центре водоворота — зелёная боль невозместимой утраты.

Поч попытался проползти мимо, но она не пустила его, резко обрывая каждую отчаянную попытку. Она отбивала в сторону его руки и в конце концов так толкнула брата, что он просто упал и сел.

— Зачем ты так со мной? — завопил он в мучительном бессилии. С ним не было Чарма, чтобы унять истерику, и ужас стал непереносим. Он был как мотылёк в свирепой буре. Разрушительные ветры унесли всё, что было ему знакомо — родителей, дом, наставников, друзей, все его будущее, — всё исчезло в бездне. И остался только он сам, маленький и дрожащий, да его сумасшедшая сестра.

Джиоти смотрела тяжёлым взглядом на омерзительный страх брата. Её обуревало то же отчаяние, но у него не было её тренировки. Отец и мать готовили его править с помощью Чарма, как делали их благородные предки — кроме эксцентричного дедушки Фаза, отголоска диких времён. Поч не хотел ничего общего иметь ни со стариком, ни с его суровой дисциплиной. И никто не хотел. Джиоти тоже сначала проявила интерес лишь из сочувствия к дедушкиному седому одиночеству. А потом, к её радостному удивлению и к огорчению всей семьи, она обнаружила, что действительно приятно стряхнуть в сторону Чарм и настроить разум на острейшее восприятие, а тело — на преодоление физических ограничений. Но Поч этого не умел. И сейчас тем более не мог. При виде страха на его юном лице у Джиоти сжалось сердце, тем более остро, что брат единственный остался от всей её семьи. В рубашечке, из-под которой торчали ребра и лопатки, он казался совершенно беспомощным, просто ребёнком. Джиоти подняла нагрудник и протянула ему.

— Прости, — сказала она, подбирая свой нагрудник с амулетами. — Этот Властелин Тьмы, кто бы он ни был, наш враг. Мы никогда не склонимся перед ним.

Поч влез в нагрудник, не глядя на неё и тихо всхлипывая.

Она отвернулась, держа свой нагрудник на вытянутой руке. «Это вот, — подумала она, — это вот делает нас сильными и делает нас слабыми». В приступе жалости ей подумалось, что дедушка Фаз тоже погиб, и она глядела холодными глазами на нагрудник с амулетами.

Он был сделан в виде передника из белой замши, изготовленной из мягчайшей кожи антилопы. Воротник замыкали два жезла. Связывающая их золотая нить служила также проводником Чарма; она вилась по краям и образовывала спирально-сетчатый узор на ткани. Поверх этой схемы в каменные гнёздышки были вставлены амулеты, направляющие энергию на жизненно важные органы тела: наговорные талисманы прозрачных рубинов, выложенные ромбом над левой грудью, чёрные зеркала вдоль позвоночника и по контурам грудной клетки, переливчатые изумруды на почках и платиновые печатки, защищающие алхимию печени и живота.

Джиоти вглядывалась в эполеты чёрных призм, пытаясь с помощью серебряных глаз определить, не затаилась ли где опасность. Единственным её оружием был перочинный ножик. Ничто по сравнению с огнестрельным оружием, выстрелы которого по змеедемонам она недавно слышала.

«Мы беззащитны — в пути, у которого нет цели».

Она мрачно натянула на себя нагрудник и застегнула золотые пряжки. По крайней мере, когда они появятся, она не будет слепа.

— Что нам теперь делать? — спросил Поч сквозь слёзы. — Все погибли.

Джиоти села рядом с братом и обняла его за плечи.

— Не все. Мы живы. У меня есть ты, у тебя есть я.

— От меня тебе никакой пользы. — Мальчик шмыгнул носом. — Тебе без меня лучше было бы.

— Зачем ты так говоришь? — Она обняла его крепче. — Ты так боишься, что готов сдаться врагу?

Поч не ответил, только пялился мокрыми глазами в землю. Наконец он еле слышно промямлил:

— Куда же нам теперь идти?

«И правда, куда?» — подумала она и сняла руку с его плеч. Медленно встав, она снова стала ходить вдоль каменного русла. Низкое электрическое жужжание пчёл все так же стояло над кустами, будто ничего в мире не изменилось. Куда? Ответа не было, и сердце заколотилось сильнее, когда Джиоти поняла, что у них ничего в жизни не осталось, кроме собственных тел и бывшего при них Чарма.

— Нет! — вдруг почти выкрикнула она, когда сердце расправилось и дало новую надежду. Она поглядела на брата ясно и целеустремлённо. — Есть один человек. Конечно же! Его не было в городе. Он ушёл почти тысячу дней назад. Ты его помнишь. Старый чародей…

— Мастер оружия нашего отца… — шепнул Поч и поднял лицо. От испуга у него ввалились щеки, как у голодающего, глаза ввалились, челюсть отвисла, но на миг вернулось что-то от его прежней жизненной силы.

— Кавал, — произнесла Джиоти. — Мы должны найти Кавала. Он нам поможет.

— Да, он поможет! — вскочил на ноги мальчик. — Отец всегда говорил, что Кавал — лучший мастер оружия на Ирте. Он скажет нам, как воевать со змеедемонами. — Поч схватил сестру за руку. — Но где он? Отец уже давно отпустил его со службы.

— Мы должны его найти. — Джиоти сняла искатель из-под нагрудника. Его звездообразную форму переплетали золотые нити, окружавшие поисковый пузырёк, содержащий локон их отца.

— Это нам не поможет, — мрачно сказал Поч. — Он мёртв.

Джиоти посмотрела на него сурово.

— Кавал — чародей. Он долго — всю жизнь — работал на нашего отца. Между ними всё ещё может быть связь, и по ней мы сможем его найти. Если мы позовём, он может услышать.

Поч был настроен скептически.

— С тем же успехом можно молиться Извечной Звезде.

— Послушай, Поч, если Кавал все ещё на Ирте, он наверняка знает, что случилось с Арвар Одолом. И может прийти нам на помощь.

— А зачем бы ему это? — уставился на неё Поч. — Он не из нашего клана.

— Нет, — ответила она, спокойно выдержав его взгляд. — Но он из Дома Убийц, наёмник, которого отец взял на службу ещё молодым. Кавал никогда не служил другому хозяину. Я думаю, мы можем положиться на его верность.

— Верность кому? — скривился Поч. — Маркграфа, которому он служил, больше нет.

Джиоти склонилась к мрачному мальчишке.

— Да, Поч, наш отец мёртв. И мать тоже. Это значит, что сейчас я — маркграфиня нашего Дома.

— Нет больше Дома! — крикнул он. — Они все мертвы! Мертвы! Все! Разве ты не понимаешь? Никакая ты не маркграфиня! Тебе нечем править.

— Остался доминион, — спокойно ответила она и настроила жезлы власти у него на воротнике, чтобы унять гнев. — Есть Илвр. Мы построим новый город.

Он оттолкнул её руки.

— Молчала бы ты лучше. Мы обречены. Змеедемоны нас убьют, как убили всех.

— Вот зачем нам нужен Кавал. — Она протянула искатель. — Положи свою руку на мою. Зови со мной. Чародей услышит нас, и он придёт.

Поч угрюмо поглядел на неё, потом положил свою руку на руку Джиоти. Искатель оказался у них между ладонями.

— Теперь вместе со мной зови Кавала, — велела она. — У нас есть Чарм. Он нас услышит.

Они закрыли глаза, и вознеслась их молитва.

Кавал! Ты нам нужен! Где ты?

Их ментальный крик блеснул в воздухе рассыпанным сахаром на ветру, и временная петля резко захлестнула Кавала.

Птичка с зелёными перьями, серебристыми на концах, рванулась в полёт, незамеченная двумя людьми, пригнувшимися в русле пересохшего ручья. Птица взлетела прямо в раскалённый добела свет Извечной Звезды и исчезла.

На той стороне мира Кавал очнулся в зелёно-красных сумерках. День миновал.

Глазированная поверхность хрустальных плит жгла холодом. Кавал собрал рассеянный Чарм и согрелся.

Выброшенный из транса, он не мог сориентироваться.

Разреженный воздух, догадался он.

Но когда Чарм зарядил его кровь кислородом, он начал гадать, как вышло, что он лежит здесь под красным бархатом вечера. Ещё за миг до того он был сверкающей птицей в лучах утреннего солнца.

Время вывернулось наизнанку. Дождики звёздного света моросили сквозь сумерки.

Календарь Очей, напомнил себе Кавал, возвышается над ясными границами времени.

Он сел и начал осознавать, что видел в полёте на Чарме.

Худр'Вра…

Это имя было нетрудно постичь. Дешёвая маска мусорщика Врэта.

Худр'Вра, повторял он снова и снова, Худр'Вра!

На том берегу озера сумерек его заклинание создало образ будущего Худр'Вра: дымящиеся руины вдоль горизонтов Ирта.

«Это же псих! — сообразил чародей. Кратеры, истыкавшие землю на местах падений летающих городов, эмеедемоны, чертящие звёздное небо над оставленными богом пустынями. — Псих!»

Кавал встал, передёрнувшись от отвращения. Он перенёс Чарм на край ночи и начало звёзд, а потом заставил память припомнить двух уцелевших, которые звали его.

Джиоти! — позвал он в густеющие сумерки. — Поч!

И снова увидел их тела, вспоротые клыками змеедемона, выплеснутые внутренности — как тёмные блестящие плоды.

Глубже! — велел чародей.

Чарм глубже вгрызся внутрь случайности. И все ещё лежали разорванные тела на земле, вспоротые, красные от свежей крови, выставив луне белые кости.

Глубже!

Чарм дошёл почти до вероятности ноль.

У чародея закружилась голова. Колени ослабли, но он не отвёл глаза. И увидел из-за бесконечного моря фатальных случаев глядящие на него зелёно-синие глаза Джиоти и Поча.

Кавал вцепился в это дальнее видение и бросил в него свой Чарм.

Пространство вокруг них поглотило свет, их окружила тьма. И потому Кавал знал, что осталась лишь ускользающая надежда.

И всё же надежда! То, что видно в Календаре Очей, всё ещё может случиться!

Он выпрямился, взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, одновременно крепко держась за две фигуры в тёмной орбите дальнего видения.

В окружающей их ночи, на краю времени, вероятности сдвинулись: змеедемоны, извивающиеся тенями черноты — клыки и когти блеском чернёного серебра, — а в пустотах между ними очерченный, как бумажные фигурки, его собственный силуэт, повторенный многократно.

Тут он увидел, что лишь его присутствие давало ускользающий шанс отделить Джиоти и Поча от змеедемонов. Но что это даст? — подумал он и пристальнее всмотрелся в калейдоскоп чёрных силуэтов, окруживших двух почти детей. Напряжённо вглядываясь в алые нити заката на чёрном фоне его собственного тела, он велел своему Чарму: Покажи!

Открылась глубокая изумрудная дверь окончания дня. Внутри в чистейшем свете, в сиянии пустоты, сидели Джиоти и Поч. И он тоже там был, но лишь смутно, и его тело стёрлось до неясного мерцания пустоты. Это он наконец ушёл в Начало внутри Извечной Звезды? Или его контур размыт смертью? Кавал не знал. Но это было не важно, потому что перед ними плыли летающие города — Дорзен, Брис, Мирдат, Чарн, Кери — снова плыли в аквамариновом небе нового рассвета, и горизонты Ирта были чисты от змеедемонов.

Видение погасло. Звёздный туман залил тьму, через которую Кавал смотрел на ту сторону времени и вероятности в ускользающее будущее.

Какая слабая надежда, подумал он с отчаянием.

Под дымкой созвездий гасли последние остатки вечерней зари.

Слабая надежда для Ирта — а для меня?

Суровое лицо не дрогнуло, яркие глаза не моргнули. Кавал не мог бросить Ирт, пусть даже для него это значило небытие. Как бы ни была мала нерожденная надежда, она держала его. Он не смел её предать.

Не колеблясь, он подошёл к дальнему от святилища краю площадки и начал спуск с Календаря Очей. Всю жизнь он хотел стать мудрецом, служить духу, истине, которые выше реальности и выше формы. Эта жажда служить наивысшему заставила его здесь и сейчас отдать весь свой Чарм и самую свою жизнь ради перековки железной ткани реальности.

Великую благодарность он ощущал за то, что смог хоть краем глаза увидеть бессмертное. Выбить Врэта и его змеедемонов из железа реальности будет работой тяжёлой, такой тяжёлой, какой он никогда себе не задавал.

Горестная тяга к Началу, к прорыву в свободу, сжимала изгоняемое сердце. Но Кавал не смел оглянуться, ибо он был единственной исчезающей надеждой Ирта, и это было выше всех его желаний.

В фиолетовых сумерках он спускался с высот края времени в коварный мир жизни и смерти. Ноги оставляли на снегу глубокие синие следы. Кавал шёл, и его сильное тело становилось всё меньше, все дряхлее. Когда он достиг осыпей, годы, сброшенные с плеч за время жизни в святилище у края времён, снова нашли его, и под их бременем он побрёл по камням медленнее.

Ввалившиеся щеки покрыла кустистая белая борода, волосы поредели и казались кисеёй, пронизанной звёздами. Плечк сгорбились, согнулись, и постаревший чародей, переставляя неуклюжие ноги, нащупывал путь вниз, сквозь тьму.

Мечи дневного света пробили густой смог Заксара, осветив потёки на кирпичных стенах мрачных фабрик, узкие улочки, забитые мусором. В таком сернисто-жёлтом луче сидела на корточках Тиви посреди раскиданного мусора и рассматривала коротенькую стружку чармопровода. Радужный виток намотался на палец, и Тиви помахивала рукой, пытаясь оценить вес стружки. Усталая горестная гримаса свела её чёткие брови вместе, когда стало ясно, что за этот хлам много, если глаз тритона дадут. А она уже два дня не ела. На это можно будет купить хлеба, но не свободу от сна.

— Эй, чего нашла? — спросил голос из переулка. Тиви встала и показала трём молодым мусорщикам кусочек колдовского металла.

— А вы чего нашли?

Двое тощих постарше — парень с девкой — открыли ладони и показали осколки ведьминого стекла и крошки колдовского металла. Третий — совсем ещё пацан — не нашёл ничего и стоял, глядя пустыми усталыми глазами и грызя ноготь.

— Давай быстрее, — сказал один из тех, что были постарше, — парнишка с кривым носом и злыми ледяными глазами. — День кончается. Надо успеть в лавки, пока чармоделы не закрылись. Пошли.

— Сложимся, — предложила Тиви, надевая стружку на палец как кольцо. — Может, за все квойн получим.

— Фиг, — сказали оба мусорщика одновременно. Кривоносый поднял кусочек обсидианового ведьминого стекла. — За это одно я уже огребу два глаза тритона и сегодня набью брюхо черным хлебом с изюмом.

— И я, — сказала его напарница, зажимая в ладони крошки чармоносного мусора. — Только надо быстрее. День кончается.

— А пацан? — спросила Тиви, дёрнув перемазанным подбородком в сторону младшего. Тот сел, прислонясь спиной к кирпичам стены, — стоять у него уже не было сил. — Сложимся, чтобы и ему досталось.

— Умничаешь, Тиви? — ядовито спросил кривоносый. — На каждое «да» своё «нет».

— Это проклятие из «Висельных Свитков», — возразила Тиви. — Это не правила жизни.

— Это единственные правила, по которым мы можем жить. Здесь на нас на всех не хватит. Тиви выдержала ледяной взгляд.

— Давайте сложимся и быстро мотаем отсюда, из Заксара.

— Чего ты лепечешь, подруга? — спросила девица с впалыми щеками.

— Арвар Одол пал, — с напором объяснила Тиви. — По всем трущобам гул идёт.

— И что?

— А то, что сюда идут чудовища — змеедемоны. Разнесут этот город по кирпичику.

— Вот лафа! Будет где порыться, — сказал парень со сломанным носом.

— Ты не понял. Говорят, что они сносят все.

— Говорят, что если не жрать, с голоду подохнешь. — Впалощёкая девица потянула напарника за рукав. — Есть хочу.

Тиви подошла ближе:

— Послушай, я слыхала, что лорд Хазар организует поход через Каф…

— Поход мертвецов, — мрачно заметила девица.

— А может, и нет, — уверенно возразила Тиви. — Хазар идёт в Горы Мальпаиса — создать что-то вроде правительства в изгнании. И у него всё нужное будет, чтобы пройти пустыни, тут уж не сомневайся. Это лучшая возможность для нас отсюда смыться.

— Хазар не ищет себе армию среди уличных оборванцев, — отмахнулась девица.

Тиви с энтузиазмом возразила и на это:

— Можем купить себе место в колонне за пару квойнов и выбраться отсюда, пока демоны не налетели. Давайте сложимся и ещё пороемся.

Кривоносый нахмурился:

— Раз уж тебе так приспичило отсюда убраться, Тиви, чего ты тогда не забрала Искатель у того старого пердуна? Мы бы сейчас не голодали — и хватило бы, чтобы купить себе место в тени Хазара.

Тиви пожала плечами:

— У стариков и детей воровать нехорошо.

— И голодать тоже нехорошо, — бросила тощая, уходя прочь. — Пошли, пока лавки не закрылись. Я сегодня жрать хочу.

— А пацан? — снова спросила Тиви.

— Пускай его ведьмы кормят, — ответил парень с ледяными глазами.

— Эй! — крикнула им вслед Тиви. — Так отведите его к ведьмам! Я хочу ещё порыться.

Мальчик с усилием встал на ноги и побрёл мимо куч отбросов.

— Ты куда?

— Не пойду я к ведьмам, — ответил он. — Они сказали, что если я ещё приду за едой, то должен буду остаться.

— Зато они за тобой присмотрят.

— Я на них работать не буду, — сказал мальчик. — Там хреново. И они всю дорогу заставляют тебя петь и читать. Я лучше останусь в трущобах.

— Ладно, тогда поищем, чего ещё найдём.

Тиви пнула ногой кучу размокших картонок с бесчармо-выми отходами фабрик. Отходы растеклись лужей глубиной до щиколотки — обрезки костей, серые комки чего-то непонятного, блёстки алхимических шлаков. Тиви стала расковыривать кучу верёвочной сандалией.

Пока она рылась, парнишка сидел на корточках, сосал палец и пялился на пятно краснеющего света, будто читал прилепленную к стене газету. Ещё день-два — и ночной прилив его унесёт.

Тиви видала умиравших голодной смертью детей, свернувшихся в клубок от голода. Ей не хотелось снова кидать детский труп в ночной ветер, и она тщательно осматривала переулок в поисках крупинок чармоносного материала. Когда густой свет уходящего дня расплылся на бледном небе, она ещё ничего не нашла.

Держа мальчика за руку, Тиви зашагала по мощёному переулку, похожему в сумерках на пёструю змеиную кожу. По скользким каменным ступеням они подошли к покосившемуся навесу среди кое-как уложенных шлакоблоков. Из-под навеса шёл дым. Старый чармодел, засидевшийся за работой, не стал слушать мольбы о милосердии и дал ей за виток металла всего один глаз тритона.

Над окраиной города чёрной с золотом маской повис закат, а дальше высыпали сахарной пудрой звезды на ночном небе. Тиви повела мальчишку в маленькую пекаренку на улице Иноходцев и купила ковригу орехового хлеба. Отломив себе краюху, она остальное отдала ему. Над обрывами города уже повисли Немора и Хеллгейт, впитывая в себя сумерки. Тиви и мальчик сели на парапет и стали есть.

Мальчишка поглощал хлеб молча. Тиви пыталась говорить с ним о жизни в трущобах, но ему было нечего сказать. Такая же жизнь, как у всех. Доев, он поблагодарил Тиви быстрым поцелуем в щеку и побежал искать своих друзей.

Тиви, голодная и усталая, занялась поисками ночлега. По небу хлестнула молния жара. Скоро сюда прилетят змеедемоны, и тогда ни голод, ни усталость уже не будут важны.

От этой болезненной мысли Тиви вздрогнула. Она хотела жить. Она хотела, чтобы все жили. Хотя её жизнь была ничем не лучше жизни любой другой трущобной беспризорницы, она не испытывала горечи. Когда-то ведьмы научили её, что любовь сама себя оправдывает, и если любить, найдёшь много помощников. Она всё ещё в это верила. И пусть многие из тех, о ком она заботилась и кому помогала в меру своих слабых сил, ушли с ночным приливом, зато они более не страдают.

Похожие на черепа Немора и Хеллгейт плавали над замусоренным горизонтом и заливали склизкие улицы водянистым светом. Тиви медленно направилась в другую сторону, в тёмные переулки, уходящие в темноту.

Джиоти и Поч шли сквозь джунгли Илвра по замшелой кирпичной дороге, называемой Тропа Пряностей — торговому пути, соединявшему плантации городов доминиона. Джиоти сложила из компонентов нагрудников примитивный искатель. У неё не было с собой ничего, принадлежащего Кавалу, и Поч предложил рубиновый наговорный камешек из охранного кольца, который дал ему отец, маркграф.

— Это кольцо никогда не принадлежало Кавалу, — сказал Поч, — но раз отец погиб, это лучшая связь с его мастером оружия, которую мы можем найти.

На самом деле Джиоти было всё равно, сработает эта штука или нет. Она всего лишь хотела уйти подальше из Илвра, подальше от дымящихся руин Арвар Одола и гибели своего дома. По слабым импульсам самодельного искателя они шли к торговой столице джунглей — Моодруну.

Древесный город, построенный в кронах джунглей, был охвачен паникой. Жители не сомневались, что змеедемоны вот-вот ударят с небес, и каждый рвался бежать — но никто не знал, куда.

В этой горячке никто не заметил двух одиноких беженцев из Арвар Одола. Джиоти и Поч слились с бурлящими толпами на древесных улицах и дорогах, расходящихся по верхним этажам леса.

Дворец губернатора, вырезанный в центральном стволе колонообразного дерева, стоял брошенный, в висячих балконных садах не было ни маклеров, ни торговцев, обычно вертящих колесо коммерции Илвра вокруг этой ступицы. Сам губернатор, Яард Джи, верный друг маркграфа Кеона, сбежал и спрятался, и вряд ли брат с сестрой могли ждать от него помощи.

За три квойна и две призмы Джиоти и Поч купили себе места на дирижабле, уходящем на север — это направление показывал их примитивный искатель.

Медленно летя к побережью, они не видели с воздуха никаких признаков разрушения или змеедемонов. Рыбацкие деревушки и фермерские хутора казались идиллически безмятежными. Но на борту всё время передавались сплетни об ужасной судьбе пэров Дорзена. Шёпотом говорили о строительстве где-то на юге Дворца Мерзостей, где, как ходили слухи, Худр'Вра держит своих пленников в камерах пыток, заряженных чёрной магией, которая не даёт жертвам умереть.

Брат с сестрой во время путешествия старались избегать любопытных вопросов экипажа, держась в своей каютке — пустой картофельной кладовой между глинистыми штабелями грязной свёклы. На каждой остановке они надеялись, что здесь искатель покажет дорогу к Кавалу, но лишь на последней остановке в Зуле, на самом краю доминионов Ирта у промышленного города на обрывах Заксара, искатель показал им на выход.

В Заксаре только-только начали узнавать о Властелине Тьмы. Все ещё дымили трубы фабрик, вертикальный город был занят обычными делами. Брата с сестрой поразил неповторимый вид города с его бесчисленными мостами, фуникулёрами и причудливыми эскалаторами. Роскошные виллы и замки, особняки и хижины, все с черепичными крышами и нависающими карнизами, загибавшимися кверху — для защиты жителей и прохожих от падающих предметов.

Импульсы искателя становились всё сильнее. Джиоти и Поч шли по дымной аллее Всех Земель в глубь очистных фабрик Заксара. Здесь город менялся в худшую сторону. Путь лежал по сужающимся улицам и переулкам среди бесформенных теней прорывающегося пара.

За массивной фабрикой из почерневшего кирпича, в переплетении стеблей бурьяна, среди выброшенных железных бочек искатель сообщил, что они на месте. Молодая женщина в лохмотьях, чем-то похожая на кролика, с колтунами в волосах и вымазанным сажей лицом, подняла глаза от кучи отбросов, в которой копалась, стоя на коленях. Она даже не пыталась скрыть удивления.

— Вы бы, детки, мотали туда, где вам место, — предупредила помоечница. — А то эти амулеты и шмотки с вас сорвут — моргнуть не успеете.

Джиоти и Поч удивлённо переглянулись, и мальчик попятился, вцепившись в рукав сестры.

— Эй, постойте! Раз уж вы здесь, может, дадите мне глаз-другой тритона? — Помоечница встала и шагнула к ним. — А то три дня маковой росинки во рту не было.

Джиоти кивнула Почу, и он протянул ей искатель. Джиоти отдала его побирушке.

Тиви радостно схватила подаяние. Она удивлённо ощупала самодельный амулет, заметив высокое качество чёрных зеркальных панелей и наговорного рубина.

— Драконий хвост! Отличная штука. Но зачем это так сляпано? Что это такое должно быть?

— Искатель, — ответил Поч из-за спины сестры. — Он нас привёл к тебе.

— Ко мне? — Бродяжка рассмеялась кашляющим смехом. — А кого вы ищете и кто вы такие, что разгуливаете здесь, одетые шикарнее фабрикантов?

Джиоти, приглядевшись Глазами, перевела взгляд на брата.

— У неё Глаз Защиты.

Поч прищурился на измазанную бабу в лохмотьях, потом уставился на эполеты своей связки амулетов. И тогда заметил водянистую ауру вокруг нищенки.

— Наговорный рубин взят из отцовского кольца защиты, — предположила Джиоти, — и потому он привёл нас к самому сильному защитному Чарму, который мог найти, — к Глазу Защиты.

— О чём вы бормочете? — спросила помоечница нетерпеливо. — Кто вы такие?

— Меня зовут Джиоти. Это мой брат Поч. Мы из Арвар Одола.

— Это город, который рухнул?

— Нашим отцом был Кеон, маркграф Одола, правитель всего Илвра.

— Драконий хвост! Так вы даже не дети фабрикантов, вы пэры! — Оборванка уставилась на них, раскрыв рот, поняв наконец, откуда такая роскошная одежда. — И что таким, как вы, тут надо?

— Мы ищем мастера оружия нашего отца, чародея Кавала, — объяснила Джиоти. — Но наш искатель вместо того привёл нас к тебе, потому что у тебя Глаз Защиты.

— Погляди сюда. — Женщина развела руками, показывая заплатанные штаны и рваную куртку. — Меня зовут Тиви. Я три дня ничего не ела. Я сплю в мусорных ящиках, чтобы меня не унёс ночной прилив. И нет у меня никакого Глаза Защиты, чем бы он ни был.

— Это такие чары, — объяснила ей Джиоти, — защитные чары. Только очень умелый чародей с огромным запасом Чарма может наложить такое заклятие, чтобы ты носила его с собой повсюду без чармоносных амулетов.

— Нет у меня ничего чармоносного — если не считать того, что вы мне дали. — Тиви снова поглядела на рубин в тонком обрамлении чёрных зеркал. — За это спасибо. Поддержит жизнь в моей коже на костях. Вы же его не будете забирать?

Джиоти покачала головой:

— Нет, Тиви, он твой. Нам искатель уже бесполезен.

— Думаешь, это Кавал навесил на неё Глаз Защиты? — спросил Поч.

— Может быть.

— А зачем? — спросила Тиви. — Я про этого Кавала никогда ничего не слыхала даже.

— Значит, мы ошиблись, — признала Джиоти. — Будь Кавал в Заксаре, искатель бы нас на него вывел.

— И что мы теперь будем делать? — спросил Поч, нервно оглядываясь на чёрные кирпичные стены и переулки, шахтами уходившие вверх среди строений утёса.

— Надо уходить из этого города, — решила Джиоти. — По пути мы слышали рассказы о том, как поступает с пэрами Властелин Тьмы. Надо найти Кавала раньше, чем змеедемо-ны найдут нас.

— И где вы собираетесь искать? — поинтересовалась Тиви. При всём её неприглядном виде манеры помоечницы нельзя было назвать неприятными, и у неё в лице были заметны проблески ума и любопытства.

— Может быть, на Календаре Очей, — задумчиво предположила Джиоти. — Это святилище мудрецов в Горах Мальпаиса. Кавал всегда мечтал стать мудрецом и временами упоминал об этой обители. Думаю, он удалился туда после отставки.

— Горы Мальпаиса, — нахмурилась Тиви. — Через всю пустыню Каф отсюда. Из Заксара туда ничего не летает. Наша леди Альта никак не дружит с королевой ведьм с гор, и торговых путей между нашими доминионами тоже нет. Вам придётся лететь на юг до Мирдата и искать что-нибудь попутное оттуда.

— Рискованно, — сказала Джиоти. — Змеедемоны летят на север. Нас сметут вместе с другими, если мы направимся им навстречу. Придётся идти через Каф.

— Ага, с половиной Заксара, — добавила Тиви. — Ходят в трущобах слухи, что Хазар собирает к северу от города армию, чтобы пересечь Каф. Хочет отсидеться в чащах и ударить оттуда на Властелина Тьмы. Удачи ему — всё, что я могу сказать. Удачи, потому что он — наша единственная надежда выбраться.

— Не можем мы идти с Хазаром, — сварливо заметил Поч.

— Ты прав, — согласилась сестра. — Змеедемоны будут высматривать пэров. Чтобы пройти пустыню, придётся надеяться на амулеты и на самих себя.

Тиви скривилась и пожала плечами:

— Если у вас, детки, нет оружия, то вы всего лишь мясо для троллей.

— Придётся рискнуть, — решила Джиоти. — Можешь показать нам, как лучше выбраться из Заксара в сторону Кафа? Тиви покачала головой:

— Вам повезло, что вас до сих пор не ограбили. — Она минуту подумала и добавила: — Вам нужна защита, чтобы пройти по этому городу без оружия. А у вас, я вижу, ничего нет, кроме ваших классных шмоток. — Тиви глянула на амулет у себя в руке, потом с решительным видом подняла голову. — Я вас отведу к одному вору, своему знакомому. Он вас по этому городу проведёт куда угодно — если вы ему заплатите.

— Вору? — озабоченно спросил Поч. — Разве вор сможет нас защитить?

— Этот сможет, — кивнула Тиви с мрачной уверенностью. — Это зверечеловек из трущоб. На него вряд ли кто полезет. Но важнее, что он знает город как никто. Он вас выведет. И тогда вам останется только пройти Каф.

— Отведи нас к нему, Тиви, — попросила Джиоти, беря за руку брата.

Тиви повернулась и повела их в тёмный проулок. По выбитым в скале ступеням они поднялись на следующий уровень — заляпанную нефтью эспланаду, откуда открывался вид на буровые скважины и подмости грузового двора.

По булыжникам двора расхаживал крупный мужчина с явными звериными метками, сцепив руки за спиной. На груди у него был завязан пояс с жезлами силы, и вид у него был довольно грозный.

— Эй, Бульдог, глянь сюда! Это я, Тиви! У меня для тебя есть работа.

— Не нужна мне работа, — ответил полузверь рокочущим голосом. — У меня всего хватает.

Тиви жестом руки остановила пэров на скользких ступенях и приблизилась к мускулистому вору.

— Что ты несёшь? Со мной тут двое пэров, беженцы из Арвар Одола.

— Все мы беженцы из этого упавшего города, Тиви, — буркнул Бульдог. — И вообще я сейчас занят работой, которая мне даст столько Чарма, что я смогу навеки смыться из этого вонючего города.

— А с виду ты ничем сейчас не занят.

Бульдог оглядел бродяжку с видом оскорблённого достоинства.

— Если хочешь знать, мышь любопытная, работа эта уже делается. И сейчас я думаю, куда отсюда податься. Предвидение, подруга моя жалкая, ценнее даже Чарма. Если слухи верны, то скоро здесь будет Властелин Тьмы и Чарм станет дешевле дерьма.

— Слухи верны, храбрый пёс. — Тиви кивнула в сторону Джиоти и Поча, глядевших со ступеней. — Это дети маркграфа Кеона — если верить их словам. Единственные, кто уцелел в Арвар Одоле.

Бульдог мрачно на них глянул. Он сейчас думал только о грезоткани, которую напарник Котяра возьмёт через несколько часов в парке Миражей.

— Чего им от меня надо?

— Чтобы ты их вывел в Каф. Бульдог расхохотался:

— То есть вывести их прямо в гроб?

— Они платят амулетами, — по секрету шепнула Тиви. — Вот почему я думаю, что они правду говорят про себя.

— Не нужны мне амулеты. Особенно если придут змеедемоны.

Тиви пожала плечами:

— Ты же всё равно будешь в парке Миражей? Бульдог, что случилось с твоим благородным сердцем? Возьми их с собой. Из парка недалеко до границ города и до Кафа. Сделай это для меня и отдай мне амулеты. Я тебя раньше ни о чём всерьёз не просила, а ты у меня в долгу.

— В долгу, — признал Бульдог, склонив мощную башку. — Из всех бродяг, что были у меня наводчиками, ты лучшая. Когда ты стояла на стрёме, меня ни разу не засекли. Ни разу. Так что для тебя, девочка, я это сделаю. Тащи сюда этих деток в смешных штанишках. Я уже отправляюсь.

Тиви поманила брата с сестрой.

— Бульдог. А это — Джиоти и Поч.

Бульдог внимательно осмотрел их сверху донизу, оценив стоимость амулетов. Потом протянул руку и сорвал с нагрудников несколько наговорных камней.

— Плата вперёд, — объявил он и протянул камешки Тиви. — Потрать сейчас, пока они ещё чего-то стоят.

— Уже потрачены, — сообщила ему Тиви. — Я завтра ухожу с армией Хазара. За эти побрякушки можно купить место в охраняемом караване. Я ухожу.

Тиви кивнула пэрам, быстренько поблагодарила Бульдога и ускакала по узкому переулку.

— И у солдат не воруй! — крикнул Бульдог ей вслед.

— Я никогда не ворую, Пёс! — донёсся её голос. — Я и без того не пропаду.

Бульдог посмотрел ей вслед обеспокоенно, потом повернулся всей тушей к своим новым подопечным. Его твёрдый взгляд оценивал их.

— Значит, вы пэры, — произнёс он холодно, наблюдая за игрой эмоций на их лицах.

Мальчишку парализовал страх, а молодая женщина смотрела на него пристально, чуть переместив свою тяжесть, будто и в самом деле готовая на него броситься.

Робость и храбрость, понял вор, и сменил враждебную позу на нейтральную, чувствуя, что теперь лучше знает тех, кого будет эскортировать.

Он мотнул головой, приглашая их следовать за собой.

— Тяжёлые для вас времена, — сказал он, пропуская детей вперёд в стальном жёлобе, усыпанном сломанными контейнерами и металлической стружкой.

— Для всех тяжёлые, — согласилась Джиоти и потянула за рукав упирающегося брата, со страхом глядящего на человека со звериными метками.

Они вышли за складами, где шайка бесчармовых устроилась возле огня в стальной бочке и поджаривала освежёванного кота. От жадных взглядов, направленных на его связки амулетов, Поч вздрогнул, как от холодного ветра, и теснее прижался к Бульдогу.

— Этих не бойся, парнишка, — шепнул крепко сбитый вор. — Это бесчармовые. С твоими амулетами тебе их должно быть только жалко.

Поч и Джиоти шли за ним молча, устало вглядываясь в навесы между фабриками и мастерскими, отовсюду видя угрозу: бродячие собаки, бездомные люди, охраняющие с дубинами в руках свои углы в сточных канавах, блуждающие банды бесчармовых, дерущиеся над баками с мусором и глядящие хищным взглядом вслед, но настолько боящиеся Бульдога, что не только подойти — даже окликнуть не решались.

По дороге вор приобщал своих подопечных к собственной философии.

— Речь есть свет. Она делает нас людьми. Слова, слова и ещё слова. Те частицы, из которых строится кровь наших душ! Вот почему я всегда намеренно разговариваю сам с собой. Всегда. Это лучший способ узнать свой разум и излить своё сердце. Иначе как увидеть это важное, а часто и ключевое различие между тем, что истинно, и тем, что всего лишь полезно? А без этого можно просто заблудиться в самом себе. У пэров это тоже так? Как же огромно сердце человека!

Они миновали ржавый пролёт над плещущим каскадом водяных колёс, и словоохотливый вор повернулся, чтобы помочь Почу сойти. Тут он увидел, что дети отвлеклись. Они рассматривали мир, которого никогда не видели, архитектуру лебёдок, пролётов и эстакад, громоздившихся на башнях утёсов.

— Кровь дракона! — обругал себя вор и улыбнулся. — Слишком много говорю. Особенно с незнакомыми, когда можно говорить свободно, не боясь, что уже это рассказывал. Понимаешь, слова в моей жизни одновременно и яд, и лекарство. Философ полез по винтовой лестнице к современным каменным домам, омытым светом дня и восставшим из дымящихся туманов как барьер к более высокому миру, забытому обитателями низа.

— Опасная это сила — слова, — бормотал Бульдог. — Понимаете, слова, хоть они символичны и нереальны, требуют истинной любви к действительности. Они хотят стать реальностью. Они хотят войти в круг необходимого, что определяет нашу жизнь. Они рвутся, даже против нашей воли, войти в наши мечты и слиться с ними, с видениями, что расцветают на почве нашей Иртовой плоти. Жить со словами — как должны жить мы все — это требует постоянно уравновешивать энергии тел и искусства действия. Вы меня понимаете?

Джиоти и Поч энергично закивали, хотя ни один из них не слушал. Когда они выбрались из района фабрик на террасу городских домов и лавок, перед ними открылся городской ландшафт. Внизу пелена дымов закрывала угольную черноту провалов, откуда они только что поднялись. Огни кузниц вспыхивали в дымящихся гротах, багровые и внезапные, как инфернальное подобие молний небесных.

Бульдог повёл их прочь от площадки на залитый дневным светом бульвар. На остановке на углу они сели в трамвай и проехали остаток пути до парка Миражей и его мозаичных деревьев.

— По парку идите только по дорожке, — показал вор мощной рукой. Между лиловатыми и жёлтыми деревьями вилась тропинка. — Она здесь начинается, очень узкая, вьётся по этой ложбине и сразу выходит в пустыню. Доброй удачи вам обоим в этих заклятых просторах. Вода у вас, конечно, есть.

Джиоти показала фляги.

— У нас есть вода и водоискатель. И амулеты полностью заряжены. — Это она сказала уверенным тоном, чтобы подбодрить Поча. — И от полёта у нас ещё осталась еда. Всё будет хорошо. Доброй удачи тебе, Бульдог, за то, что довёл нас сюда.

— Вы хорошо заплатили Тиви, — ответил он, улыбнувшись. — Доброй удачи всем!

Когда Бульдог наконец ушёл, они испытали облегчение.

— Ну и трепач! — буркнул про себя Поч.

— Но очень полезный трепач, — возразила Джиоти. — Без него нас бы точно ограбили. Если бы мы появились в городе в ранние часы, когда народ ещё не завалился спать, нас бы точно обобрали раньше, чем мы нашли эту Тиви. У меня с собой только перочинный ножик.

— Чего я не могу понять, так кто мог повесить на Тиви этот Глаз, если не Кавал?

Джиоти ткнула пальцем через плечо назад, где резаной раной чернел в скале город Заксар.

— Это город чармоделов, Поч. В нём то и дело появляются мастера-чародеи. Это мог быть кто угодно из них.

— Смотри, Джиоти!

Над горизонтом заструилась тонкая волнистая линия. Чайки? Нет, слишком уж для такого расстояния большие и чёрные.

— Смотри, демоны! — завизжал Поч, цепляясь за руку сестры. — Они прилетели!

Джиоти схватила его за руку и потащила по тропе. Мозаичные деревья расступились, как и говорил болтливый вор, и брат с сестрой оказались на зубчатой гряде, за которой начинался Каф. До самого горизонта тянулись полосы шлака и глины.

Пэры оглядели уходящие вдаль земли беды и нерешительно посмотрели друг на друга.

— У нас есть Чарм, — снова подбодрила брата Джиоти. — Фляги полны, а по дороге мы найдём воду. Если останемся…

Они оглянулись на убийственный город. Тонкая линия демонов отсюда не была видна, но они оба знали об угрозе, нависшей над дымными утёсами. Взявшись за руки, брат и сестра вступили в мёртвые земли.

 

5. ВЛАСТЕЛИН ДНА

Лорд Дрив сделал привал у чистого озерца среди северных отрогов Мальпаисских Гор. Он поднялся высоко, и вокруг в бездонной синеве маячили снежные пики. Извилинами гигантского мозга раскинулся далеко внизу лабиринт тёмных хребтов и долин, дна которых никогда не достигал свет Извечной Звезды. Беззвучно кружился в вышине гриф с белым оперением ярче звёздного света.

По склонам окрестных гор стояли гигантские деревья, покрытые жёлтой и бронзовой листвой. Каждый порыв ветра доносил густой аромат с оттенком снега и льда. Дрив сделал глубокий вдох и подумал с долей иронии, что никогда не узнал бы этой красоты, если бы возвращение Врэта не выгнало его из Дорзена.

Но вместе с ощущением прекрасного пришло и щемящее чувство одиночества, и скорбь о своём доме и доминионах, беззащитных перед змеедемонами Властелина Тьмы. Страшно подумать, что сотворит с Иртом такой безумец, как Врэт, если он не подвластен Чарму.

Лорда Дрива грызла мысль, что всё это — его вина, что ничего бы такого не случилось, будь он более безжалостен и казни Врэта на месте. Ладно, он поводит за собой этого так называемого Властелина Тьмы, сколько сможет. Не приходилось сомневаться, что лапонька-мусорщик захочет отомстить и весь Ирт перевернёт в поисках Дрива.

А то, что удалось найти Тиви, придавало надежды стать сильнее — не в Чарме, но в способности понять природу этой тьмы.

«А если я её снова найду, обрадуется ли она? Или сочтёт меня бесполезным — дезертир без доминиона, только с Чармом? Что она обо мне подумает?»

Склонившись у озера с чернильно-тёмной водой, он всмотрелся в своё отражение, гадая, понравится ли он Тиви без чуда Чарма, облагораживающего лицо. В тёмно-синем плаще, коричневом мундире, увешанном чармосодержащими сплетениями бирюзы и серебра, в низких сапогах из кожи и меха он был похож на любого солдата. Хуже того, он был похож на дурака — на недостойного дурака, прячущегося вот таким образом.

Склонившись между розовым кварцем и бурым папоротником, он убрал с лица чёрные волосы, спадающие на плечи, и вгляделся в озеро, в тёмно-бронзовую кожу и раскосые ледяные голубые глаза своего отражения.

Он производил впечатление, пусть даже его нельзя назвать красавцем, и утешала мысль, что судьба связала его с Тиви. В детстве, когда Дрив только научился провидеть, она была первой, кого он ощутил, — женщина низшего класса и очень далёкая, в те времена ещё не рождённая, но уже связанная с ним, как никто.

«Почему? — часто задумывался он. — Почему она?»

С тем же успехом можно было спрашивать, почему магия, почему радость, почему невинность, сладость, насилие, смерть?

Судьба связывает импульс и инстинкт — так его учили верить в детстве лучшие чародеи Ирта. Учась провидеть, он заглядывал в ледяные бездны вероятности, судьбы, неизбежного будущего. Он понял, что провидеть — значит не знать, но догадываться.

Никто никогда не провидел ни намёка на возможное возвращение Врэта — насколько было известно герцогу. Сила заглядывать в будущее время иногда наблюдалась среди светлых миров под Извечной Звездой и никогда — за Бездной на Тёмном Берегу.

Теперь же началось Завоевание, и Врэт обрушил на Ирт хаос. Может быть, Дриву не удастся больше никогда найти Тиви. Будущее переменилось, и всё же она где-то есть, на случайном конце нити событий, которые впервые довели до него принадлежавший ей глаз тритона. Она есть. Но может статься, что он больше не найдёт к ней путь, хоть они и связаны судьбою, и река времени бьёт в барабаны их сердец.

Дрив знал, что если ему суждено найти возлюбленную, предназначенную судьбой, это надо делать быстро. Глазами Чарма он видел стаи змеедемонов, шныряющие по лабиринту горных долин в поисках его. Неподвластные Чарму, змеедемоны были заодно и слепы к нему, и потому не чувствовали, что он за ними наблюдает. Благодаря этому он мог скрываться — пока что.

Адвар Одол рухнул, как и грозился Врэт. Магические Глаза показывали ему с высот страшное место катастрофы, и Дрив, видя громоздящиеся угли, заплакал. В дымящемся аду ничего не было похожего на стройные башни и купола, знаменитые по всему Ирту, или прославленные настенные сады, где праздновали свадьбу его родители и которые он часто посещал как Наместник. От полного жизни города не осталось ничего. Никого живого не было среди клубов пара и безобразных обломков. И на сердце становилось темно от полубессознательных, блуждающих мыслей об отмщении.

«Я как-нибудь уйду от рыщущих змеедемонов и узнаю, как их убивать. Я найду способ снова встать с Врэтом лицом к лицу, и он мне ответит за Арвар Одол. Я отомщу за это. Найду способ…»

Положив руку на меч Таран в чёрных ножнах, Дрив встал и снова осмотрелся. Золотистые потоки исходили от снежных туманов верхнего мира, мира горных пиков и бездонной синевы. Ближе, под огромными стволами мощных деревьев, тянулись скальные сады от гребня до гребня, перемежаемые папоротником, молодыми побегами и луговыми цветами всех оттенков огня. Мелькали белки, яркие зяблики сверкали на мшистых валунах.

Ни Глазами Чарма, ни собственными глазами Дрив не видел врага, и потому решился достать оружие и дать ему набраться света и силы от Извечной Звезды. Рукоять удобно легла в руку, и оружие жарко засверкало в танце. С каждым взмахом руки оно меняло форму, чтобы как можно быстрее резать воздух.

Направив меч на дальний гребень с высочайшей вершиной — Календарём Очей, Дрив подумал о походе туда. Святилище лежало у его склона, и меч Таран, конечно, мог бы туда отвести. Может быть, мудрые в своих кельях хранят знание о том, как сражаться со змеедемонами, и он стал слушать, что скажет меч об этом стратегическом замысле.

Ответ пришёл быстро и, минуя слова, как свойственно высочайшей магии, прозвучал прямо в мыслях. Глубже в горах лежит разбитый мир — мир, сокрушённый Врэтом. И Дрив сразу понял, что святилище для него не надежда, что там он лишь станет добычей для змеедемонов. Он понял, что продолжит свой путь — через горы в Каф. Путь, который приведёт к целостности, к женщине, которую он будет любить, пока не умрёт.

Дрив повернулся и направил меч сквозь унылые ландшафты каскадов и лесистых террас к далёкой кремнёвой ауре — он знал, что это сияет из-под горизонта пустыня. Меч в руке согласно зажужжал.

Серебристо-золотой клинок вернулся в ножны, Дрив поправил перевязь, накинул тёмный дорожный плащ и направился вниз по узкой мшистой тропе. Чарм дарил ему лёгкость и не давал оступиться, сорваться в ждущую бездну.

Он шёл и днём, и ночью — Чарм приносил ему силы. В воротник и в подол плаща были вделаны с дюжину жезлов силы. Чтобы не встретиться с драконами и грифами, Дрив поглядывал в Глаза. Наговорные талисманы позволяли видеть в темноте, и Дрив храбро держал путь сквозь горы к высохшим лугам на границах страшного Кафа.

В пустыне будет мало еды, а воды ещё меньше, и потому Дрив потратил время на пополнение запасов. Наполнив фляги под каплющей струйкой на тающем леднике, он собрал орехов и хлебных ягод, сколько мог унести. И вот он остановился перед обугленной пустыней.

Выжженная трава осталась позади, впереди легла потрескавшаяся равнина, блестящая, как поваленная трава. Дрив, чтобы не попадаться на глаза змеедемонам, запетлял по эскерам, вдоль длинных гряд холмов, вдоль песчаных наносов давно исчезнувших ледников.

Более реальной опасностью в этой пустыне пепла были тролли. С пронзительными глазами акул, блестящими, как металл, телами, спутанными зелёными волосами, с когтями на руках и ногах, хищные, длинномордые твари — их нелегко было свалить. Оторванные конечности продолжали жить, подкрадываться и убивать. Только чармострельное оружие могло их сжечь начисто, но такого оружия у Дрива с собой не было.

В первую же ночь в Кафе тролли его обнаружили. Они вылезли из пещер в гипсовых отложениях под вулканическими щелями, откуда поднимался в ночное небо алый дым. Дрив услышал клацанье когтей по гравию, а потом появились глаза, горящие как металлические диски, послышался запах серной вони, зазвучали голодные вопли троллей.

Меч Таран свистнул над головой, предупреждая троллей. Но голод одолел в них страх, и они вылетели из пронизанной звёздами тьмы клубами пепельного дыма, самцы и самки.

Дрив отступил к скалистой вершине эскера, тролли бросились к нему. Он плечами сбивал валуны и сбрасывал ногами камни, чтобы замедлить их продвижение. Но тролли рвались вперёд, рыча и стеная, перекатываясь через упавших.

Меч Таран отсек на первом взмахе три головы, и обезглавленные тела все ещё тянулись к Дриву, а другие стаскивали их вниз, расчищая дорогу. Насыщенная Чармом сталь вспарывала накатывающие волны троллей, и хлестала чёрная кровь, летели отрезанные клешни, голодные стоны сменялись воплями ярости и боли.

Тролли не давали передышки. Не обращая внимания на потери, они накатывали со всех сторон, и герцог полностью погрузился в битву, ведомый Чармом. Он был готов рубить их всю ночь, сколько бы сил на это ни ушло. Лучше истощить весь Чарм и умереть под крушащим молотом Извечной Звезды, чем стать добычей троллей, которые сожрут его заживо.

Орущие тролли смыкались вокруг лорда Дрива. Защищённые коваными панцирями, они напирали, стараясь массой задавить разящий меч. Оскаленные морды и сверкающие чёрные глаза были уже со всех сторон, и герцог, сражаясь, выкрикивал смертную песнь Извечной Звезде, Началу, которое видит все концы.

Зрение поразил слепящий белый свет. В наступившей мгновенной тьме Дрив услышал визг — высокий крик поражённых ужасом троллей. Потом зрение стало возвращаться, и он увидел, что чудовища убегают прочь, оскользаясь на крутом склоне.

Ещё одна яркая вспышка затмила свет звёзд и выхватила из тьмы пустынный ландшафт ярчайшими контрастами света и тени.

«Чармострелы!» — пришла смутная догадка, принося одновременно облегчение и тревогу.

Он стиснул опаловые целительные амулеты, прижав к глазам горсть пузырьков. Зрение вернулось немедленно. Тролли исчезли, брызнув в темноту, оставив на поле боя груды извивающихся, дёргающихся оторванных конечностей. Вместо них стоял маленький отряд Гвардии Сокола — с десяток солдат в сером штурмовом снаряжении: защитные шлемы, бронежилеты и патронташи.

Один из солдат приподнял маску шлема, открыв широкие рыжие бакенбарды, расходящиеся от покрытого шрамами лица с жёлтыми глазами и приплюснутым носом, свирепого лица летучей мыши.

— Лебок! — удивлённо вскрикнул Дрив. Стряхнув с ног петли троллевских кишок, он шагнул навстречу маршалу Гвардии Сокола. — Как ты меня нашёл?

— Мы не теряли вас, мой герцог. — Старый воин поклонился, и остальные повторили его жест с напряжённой военной точностью. — Когда Арвар Одол пал под ударами змеедемонов Врэта, я призвал добровольцев для службы вам. Мы шли за вами с тех пор, как вы покинули Укс.

— Но как? Я никого не обнаружил… Лебок приподнял изогнутую кустистую бровь.

— Мой герцог, вы слишком много раз вели в бой Гвардию Сокола, чтобы задавать такой вопрос. Мы видим все, нас не видит никто.

Герцог рассеянно кивнул, оглядывая звёздный дым — не видно ли в нём движения. Один взгляд в Глаз Чарма под плащом подтвердил его опасения. Над южным горизонтом кишели тени пресмыкающихся.

— Они приближаются, — предупредил герцог.

— Мы знаем, — ответил Лебок. — Их привлекают чармострелы. Вы поэтому и отказались брать с собой в изгнание подобное оружие?

Дрив коротко кивнул и оглядел местность, выискивая расщелины в эскере, где можно спрятаться по одному. Далее шли гипсовые холмы, где обитали тролли. Ещё дальше пылали инфернально-красным вулканические выходы.

— Надо прятаться, Лебок.

— Они все равно нас найдут, — ответил Лебок со спокойной уверенностью. — Есть только один способ.

Он поднял руку и подал сигнал пальцами. Двое солдат быстро отделились от других, сорвали с плеч ружья и бросились к известняковым холмам.

— Останови их, Лебок! — велел Дрив. — Змеедемоны их схватят раньше, чем они добегут до холмов!

Лебок жестом попросил герцога подождать, потом дал знак оставшимся солдатам, и они рассеялись, растворившись в ночных тенях расщелин эскера. Потом маршал взял Дрива за локоть и быстро провёл к расщелине между двумя валунами.

Герцог и маршал видели, как бегущие солдаты дали несколько выстрелов в сторону известняковых холмов. Огонь расцветил ночь яркими цветами и бросил длинные дуги теней на изломанные плиты пустыни.

Герцог знал, что это значит — двое вызвались добровольцами-смертниками, — и его сердце сжалось от желания позвать их обратно. Но было уже поздно.

Из ночи вылетели угловатые силуэты, резко очерченные на фоне звёздных дымов. Двое солдат остановились и стали быстрыми очередями стрелять в пикирующих хищников.

В дрожащем сиянии змеедемоны показались полностью. Они приближались со змеиной быстротой и ловкостью, балансируя зазубренными хвостами. Взмахи когтей сливались в размытые полосы. Горячие удары убийственной энергии расплёскивались на их бронированных телах радугой рассеянного Чарма.

Змеедемон обрушился на солдата, небрежным движением отбив ружьё в сторону. Подцепив человека когтями за ключицы, тварь подтянула его поближе к мордам на брюхе.

Второй солдат успел застрелить первого в спину, прекратив его мучения. И когда второй демон уже схватил его сзади, он разрядил своё оружие точно в ружьё погибшего товарища. Удар разнёс зарядную камеру, и обоих поглотил взрыв зелёного огня.

Змеедемоны заплясали в пламени, среди молний, реющих над растрескавшейся пустыней. Ударная волна покатила по склонам рокочущие камни, пылающие осколки винтом взвились в небо, светясь ярче звёзд.

Спустилась тьма. Демоны победно взревели и полетели прочь.

Потрясённый герцог ждал, лёжа между камнями, пока последняя тварь не скрылась из пределов видимости Глаза. Потом он всхлипнул и произнёс:

— Клянусь Извечной Звездой, я убью Врэта собственными руками!

В ярости он обрушился на лежащего рядом маршала, колотя кулаками по гравию. Изрытое шрамами лицо маршала не дрогнуло.

— Лучше бы ты дал мне умереть, — выдавил сквозь зубы герцог. — Двое храбрецов погибли в зелёном огне! Без вознесения. Только пепел остался от них, только пепел!

— Они погибли за своего герцога. Дрив снова ударил кулаком по камню.

— Никакой я не герцог! Я всего лишь тот, кто бросил Дорзен и сбежал из Укса. Ты это знаешь, Лебок. Знать меня — проклятие. Не надо было тебе идти за мной сюда.

Жестокое лицо Лебока сделалось ещё более суровым, и он заговорил стальным голосом:

— Мы все добровольно пошли за вами, мой герцог. И вы всегда будете нашим герцогом. Не забудьте, двое, которые погибли за вас сегодня, вызвались добровольно. И вы не будете чернить их память, отрицая, что вы наш герцог. Вы обязаны согласиться со мной.

Герцог различил в голосе маршала тяжёлую укоризну. Он слышал уже этот голос — на поле брани, когда герцог уставал от войны. Холодный сердитый взгляд Лебока устыжал и заставлял вернуться в битву, как теперь устыдил и заставил вернуться к командованию и укорил за отказ от наследной роли.

Дрив понял, и увлажнившимися глазами встретил решительный взгляд маршала. Принесена кровавая жертва. Если бы он сейчас погиб в пустыне, с ним умерли бы совесть и долг. Но те, кто умер сейчас вместо него, поглотили его полнее, чем могли бы поглотить тролли.

Лебок ощутил глубину, до которой проникли его суровые слова, и знал, что слезы герцога — плач не по погибшим солдатам, но по собственной свободе, по собственной судьбе И он постарался осторожнее выбрать слова, которые должны были скрепить договор.

— Нет свободы от нашей свободы, мой герцог. Два солдата свободно выбрали смерть. Ещё десять свободно ждут наших приказов. Весь Ирт может свободно подняться против зверств змеедемонов. А как распорядитесь своей свободой вы?

У Дрива высохли слезы, и он сглотнул слюну. Себялюбиво было думать, что он может просто уйти от своего наследия. Гибель двух хороших людей разрушила иллюзию, что остаток своей жизни он сможет посвятить только себе. Он принадлежит своему народу, как было всегда.

— Когда мы расстались, Лебок, я сказал тебе, что я в руках судьбы. — Слыша свой голос, герцог понял, что полностью вернулся в изломанный мир. Но он никогда не забудет, что на краткий миг у него перед глазами мелькнула целостность. Чтобы напомнить себе, он положил руку на грубую наплечную защиту под плащом, куда встроил принадлежавший Тиви глаз тритона, и услышал снова тихую ноту далёкой любви. — Судьба сделала меня герцогом. Судьба вложила в моё сердце надежду спасти наш народ. Но мы не знаем как. И потому я пойду туда, куда ведёт меня судьба. Может быть, я узнаю способ, как сражаться со змеедемонами. Если ты и твои солдаты решите следовать со мной, я буду рад вас вести.

— А мы будем рады следовать, — заверил его Лебок, — пока вы не забудете, что вы — наш герцог.

— Я не забуду, — твёрдо обещал Дрив. — Больше никогда.

— Очень хорошо, мой герцог. — Лебок встал и протянул квадратную руку. Когда герцог её принял и тоже встал, маршал крепко сжал плечо Дрива. — Мы будем жить — и мы умрём — как единый народ.

Герцог кивнул и стал спокойно смотреть, как маршал созывает бойцов из укрытий. «Воин до кончиков ногтей», — восхитился он про себя. Дрив вспомнил, что Лебок пришёл служить Дому Дорзена ещё мальчишкой, встав под знамёна Одноглазого Герцога, прадеда Дрива, объединившего доминионы. Конечно, объединение было хилым. Доминионы интриговали друг против друга, постоянно велись партизанские войны, но почти всё время Наместнику удавалось поддерживать подобие порядка, в котором процветала экономика Ирта.

Порядок, завоёванный для Ирта Одноглазым Герцогом, как бы ни был он непрочен, обеспечивал подобие стабильности для народа, который сейчас терроризировали змеедемоны Врэта. Опасность, стоящая перед ними, заключалась в потере любого порядка. Какую надежду может предложить любовь, если сам мир превратится в хаос? Эту мысль осознал Дрив, занимая место во главе Гвардии Сокола.

Лебок глянул на него, ожидая обращения к отряду, но Дрив не мог найти слов. Любая речь казалась ему блестящей побрякушкой перед лицом неумолимой тьмы. И только молчание соответствовало глубине этой тьмы.

Лорд Дрив повёл Гвардию Сокола к дымящимся кальдерам. К рассвету они оказались между конусами пепла, скрытыми серным туманом. Они шли, и Извечная Звезда над головами светила тусклым металлом. Отряд был как стайка мотыльков перед огнем алчущей пустыни.

Никто не спросил, куда ведёт их герцог. Он решил перейти Каф и следовал своей стратегии передвижения по эскерам, дюнам и вулканическим грядам, держась поближе к укрытиям на случай нового появления змеедемонов. Они не появились.

Глазами Чарма Дрив видел троллей. Они таращились с гребней дюн, но не решались приближаться к хорошо вооружённым людям. На горизонте уныло маячили пыльные смерчи.

Вдали появился мираж. От него защемило сердце, потому что стали видны зелёные верхушки деревьев, остроконечные крыши, а на фоне полуденного отражения вязкого болота — дымящаяся гора обломков: перекрученные балки, горячие груды щебня, искорёженные башни и оплывшие от невыносимого жара фасады.

— Арвар Одол, — определил развалины Лебок, и горестный ропот пролетел по отряду. — Свалился в джунгли Илвра. Герцог поглядел в Глаза Чарма и не увидел ничего.

— Как вышло, что мы его видим?

— Атмосферное преломление… — предположил маршал и отхлебнул воды из фляги.

При их приближении мираж растаял. На закате, под нависшими ивами звёзд и влажными лугами зелёных облаков сумерек, они прошли выветренную площадку, где качалось видение. Пыльную поверхность прорезали следы.

— Двое, идущие налегке, — прочёл по следам Лебок. — Женщина и низкорослый мужчина или ребёнок.

— Здесь? — недоверчиво спросил Дрив. Поглядев в Глаза Чарма, он их не увидел.

— Наверное, скрыты, — предположил Лебок.

— Тогда это пэры, — уверенно сказал Дрив, потому что амулеты скрытия были запрещены всем, кроме пэров.

— Пэры или умные воры, знающие, как соорудить плащ скрытия из скальпа или черепа, — возразил маршал. — Мне привести их?

— Нет. Если это пэры, они ответят только мне.

— А если это умные воры? — сдвинул брови маршал.

— Тогда они ответят моему мечу.

Герцог пошёл по следам, ведущим через плоскую пустыню, усеянную чешуйками камня, как битой глиняной посудой. Лебок и Гвардия Сокола глядели вслед, пока он не исчез между выветренными столбами песчаника. Тогда маршал подал сигнал рукой и послал за герцогом троих солдат.

Когда Дрив заметил две фигуры, темнота уже скрыла последние мазки заката. Двое шли вдоль горизонта, наклонившись к серебристому лицу Неморы, — двое путников в далёком и странном ночном сиянии.

Дрив нарочно не стал включать собственный амулет скрытия и пошёл к ним поверху каменной гряды, видимый в перламутровом свете. Когда эти двое его заметили, они скрылись.

Из мешка для провизии герцог вытащил амулет связи, потёр тёмный кристалл, и в кристалле заплясала синяя искра.

— Говорит герцог Дрив Дорзенский, — тихо сказал он в амулет. — Если вы меня слышите, пожалуйста, ответьте.

Но ничего не было слышно, только треск пустого эфира.

Оглядев расположение оплавленных глыб лавы, Дрив понял, где должны пройти путешественники, и побежал по долине алебастрового песка, чтобы их перехватить. Вынырнув из-за края выветренного кратера, он чуть не столкнулся с ними в бледном свете Неморы.

Одна из теней, та, что поменьше, шмыгнула назад. Другая бросилась к герцогу. Он успел заметить только выставленную челюсть и край разлетевшихся волос. Рефлекторно повернувшись боком, чтобы уменьшить площадь поражения, Дрив пригнулся. Но тень скользнула, будто в падении, повернулась с поразительной ловкостью, и от удара по затылку цветная молния сверкнула в глазах.

Дрив рухнул в песок, а она навалилась сверху, умело упираясь коленом ему в лопатку, а в основание шеи уткнулось холодное острие клинка.

— Кто ты такой? — прошипела она.

Дрив понял, что если бы она не сдержала удар в затылок, он уже был бы мёртв. Это не был ловкий вор, это был пэр, обученный боевым искусствам.

— Я Дрив Дорзенский, — простонал он.

— Наместник? — выдохнула она ошеломлённо. Острие клинка отодвинулось, но захват, от которого грозил треснуть позвоночник, не ослаб. — Как вы сюда попали?

— Я бегу от змеедемонов, посланных меня уничтожить, — ответил он откровенно, выдавливая слова из сдавленных лёгких. — Было бы неглупо с вашей стороны отпустить захват. За мной идёт Гвардия Сокола, и они вас наверняка убьют, если это увидят.

Давление ослабло, и женщина легко, как тень, скользнула в темноту.

— Кто вы? — спросил он ей вслед удивлённым голосом. Она показала искусство, о котором он только читал в анналах прошедших войн, но никогда не встречал. Она атаковала без Чарма! И с полным самообладанием. Дрив хотел её найти, но она исчезла. Он всмотрелся в неверные тени валунов в свете звёзд и увидел маленькую фигурку в скрытой трещине.

— Эй, выходи!

Тень встала и шагнула вперёд с поднятыми руками. Лунное сияние Неморы осветило юношу-подростка с расширенными от страха глазами. На нём был спортивного стиля нагрудник с амулетами, широкие штаны и сапоги со шнуровкой, модные у золотой молодёжи. Нагрудник амулетов с искусным шитьём и вставками дорогих синих камней мог принадлежать только пэру. Краденый? Нет. У мальчика был вид человека, привыкшего к привилегиям: модная стрижка, тонко очерченные глаза, изящные руки и вольная поза — для него в этом дорогом наряде не было ничего необычного.

— Как тебя зовут, парнишка? — спросил Дрив, пытаясь успокоить взволнованного мальчишку лёгкой командной уверенностью.

— Сир, я Поч, сын маркграфа Кеона из Дома Одола.

— Сын Кеона? — воскликнул изумлённый Дрив. — Вольно, мальчик. Мы союзники. Твой отец был моим другом…

Звук шагов заставил его обернуться, и он увидел бегущую к нему Гвардию Сокола, готовую помочь справиться с пленником. Из узкой анфилады между высокими скалами метнулась тень, нарушив обет молчания, данный голому камню, её породившему, и прыгнула на солдата.

Гвардеец Сокола уклонился, но опоздал. От удара он покатился по земле вместе с нападавшим. Взметнулся песок.

В мерцающем свете звёзд Дрив явственно увидел женщину, которая его скрутила. С ловкостью пантеры она воспользовалась инерцией падения, чтобы перекатиться вместе с солдатом и оказаться наверху. Неуловимым движением она перевернула его и вспрыгнула ему на спину.

С гребня кратера на помощь товарищу бросился другой Гвардеец Сокола, но схватка уже закончилась. Женщина резко метнулась прочь, выхватив аркебузу солдата из кобуры у него на спине.

— Брось оружие! — приказала она.

Дрив заметил, что она даже не запыхалась. У неё тоже были амулеты, подбитые штаны и ботинки со шнуровкой. Эта девчонка, одетая для пикника, победила бронированного солдата Гвардии Сокола!

— Делай, как она говорит, — приказал солдату лорд Дрив.

Но тот не успел шевельнуться, как показался третий гвардеец, вынырнув из темноты из-за спины у Поча. Его аркебуза была направлена на мальчика.

— Нет!

Она выстрелила тускло-красной вспышкой, попав солдату точно в грудь.

Гвардеец свалился на спину, громко ухнув, уронив оружие, но почти сразу пришёл в себя.

— Стоять! — крикнул Дрив и спокойно повернулся к женщине, направлявшей на него аркебузу. Она снова проявила точность и самообладание, сделав выстрел слабой энергии, чтобы только защитить Поча. У солдата в бронежилете всего лишь перехватило дыхание. И низкая энергия не могла привлечь змеедемонов.

— Я восхищаюсь вашим самообладанием, женщина. Теперь скажите мне, кто вы.

Она положила аркебузу и шагнула вперёд — молодая стройная женщина спортивного сложения, с широким веснушчатым лицом, с завязанными в пучок волосами, ярко-рыжими даже в свете звёзд.

— Лорд Наместник, простите мне, что я вас ударила. Вы напугали нас.

— Не намеренно. Вы прощены, юная дама. Она отдала оружие солдату, у которого только что его отобрала.

— Я позволила себе действовать против вашей гвардии, поскольку боялась, что они на нас нападут. В темноте, в этом глухом месте, они могли не понять, кто мы. Особенно когда мы свалили вас. Вы сами это сказали.

— Сказал, — улыбнулся Дрив. — Уверяю вас, что вам более не грозит опасность от моей охраны. — Он показал на Поча, который тревожно отодвинулся от гвардейца, отряхивающего песок со штанов. — Я знаком с Почём, сыном маркграфа Кеона. Вы, очевидно, его сестра. Я вижу сходство.

— Да, — подтвердила она, становясь рядом с братом. — Я Джиоти, маркграфиня Одола.

— Весь Ирт оплакивает трагедию вашего Дома и негодует из-за судьбы Арвар Одола. — Дрив вгляделся пристальнее в лица мальчика и молодой женщины, ища признаки страха и горя. — Все доминионы объединяются, чтобы сокрушить Врэта и его змеедемонов.

Поч склонил голову, а Джиоти скептически хмыкнула.

— Извините, лорд Наместник, за прямоту, но все доминионы объединяются, чтобы ползать на брюхе перед Худр'-Вра, — холодно отрезала она — Мы сбежали из Илвра на дирижабле, идущем в Заксар, и слышали много новостей о победах Властелина Тьмы. Ваш родной город Дорзен капитулировал без боя Там теперь правит Ромат, правая рука Врэта, ещё из Храбрецов Говорят, вашего зятя баронета Факела он сделал своим лакеем, а жену Факела, ведьму-танцовщицу леди Вон, взял себе в наложницы. А дети вашей покойной сестры Мивеи…

— Стой, — Дрив закрыл глаза рукой. — Я не вынесу вести о страданиях детей моей сестры!

— Они более не страдают, лорд Наместник, — жёстко закончила Джиоти. — Очевидцы говорят, что они мертвы. Ромат отдал их на публичную казнь змеедемонам, чтобы насытить свою ненависть к вам и туже затянуть петлю страха на горле Дорзена. Никто не смеет выступить против него. Арвар Одол отомщён не будет.

Дрив сердито задышал и был вынужден отвернуться. Он знал, что Джиоти говорит правду, но её насмешливый и злобный тон вывел его из себя. Пришлось напомнить себе, что она пострадала гораздо сильнее его.

— Мы найдём способ разбить Врэта.

— Ради этого вы и прячетесь в Кафе? Дрив медленно повернулся к ней лицом:

— Маркграфиня, я бегу от змеедемонов, потому что не могу с ними сражаться. Но я твёрдо намерен найти способ нанести ответный удар

Она с вызовом подняла подбородок.

— Как?

— Пока не знаю. — Он нахмурил брови. — Но я знаю, что все существа под Извечной Звездой смертны. Этих чудовищ Врэт привёл из холодных миров с той стороны Бездны, вот почему Чарм против них бесполезен. Но наверняка у чародеев, чернокнижников, ведьм-танцовщиц и мудрецов Ирта должно храниться знание о слабом месте змеедемонов.

Джиоти вгляделась в герцога, перевела взгляд на брата, на Гвардию Сокола, снова на герцога. В её глазах вспыхнула искра

— На то же надеемся и мы, мой господин. Вот почему вы видите нас здесь, в Кафе. Мы ищем чародея Кавала, мастера оружия нашего отца. И мы полагаем, что можем найти его среди мудрых в святилище Календаря Очей, неподалёку отсюда. Мы надеемся, что он поможет нам обрести знание, нужное, чтобы биться со змеедемонами.

— Надеюсь, что так оно и будет, — сказал герцог. — Я бы предложил вам эскорт, но он только скорее выдаст вас нашему врагу.

— Мы и сами смогли пройти почти весь путь, — ответила Джиоти. — До Календаря Очей осталось всего три дня.

Дрив жестом велел ближайшему солдату подать ему аркебузу.

— Возьмите это с собой. — Он передал ей оружие в кобуре. — Дальше к югу в известняковых холмах живут тролли. Один вид оружия удержит их на расстоянии. Стреляйте только в случае крайней необходимости.

— Знаю, — закончила за него Джиоти. — Огонь Чарма привлекает змеедемонов. Они рыщут по всему Ирту в поисках пэров. Врэт хочет истребить нас всех.

— Провизия вам нужна? — спросил Дрив. Он поглядел на родовые черты — широкие скулы, веснушки, бледную кожу, светящуюся в сиянии Неморы, и сердце его сжалось предчувствием. На краткий миг он увидел их мёртвыми, а над ними нависла туша змеедемона, и с челюстей чудовища свисала путаница кишок.

Образ растаял и исчез в мерцающих линиях времени. Мелькнули потоки случайных событий, которые поведут брата и сестру к их судьбе; трудное путешествие по реке времени с безымянными просторами пустынь, джунглей, топей, которые предстоит пересечь этим двоим — и повсюду, куда бы они ни попадали, эхом от отвесных стен каньона реки дрожали змеедемоны.

— На дирижабле до Заксара мы выменяли талисманы на продукты, — ответила она и тут заметила его отсутствующий взгляд. — Что с вами, мой господин?

— Ничего, — ответил он, усилием воли возвращаясь к обычному зрению. — Иногда я заглядываю сквозь время. И сейчас видел небольшой кусок вашего пути. Будьте осторожны. Конечно, это излишнее предупреждение — даже со всем вашим боевым искусством вы знаете, что идёте по опасному пути.

— Как и все мы. — Она охватила руками запястья и поклонилась придворным поклоном. Брат последовал её примеру. — Прощайте, мой господин.

Джиоти закинула аркебузу за спину и повела брата в ночную тьму. Они пошли краем скал вдоль гребней кратеров, держась тёмной стороны.

Когда Дрив и его Гвардия Сокола скрылись из виду, Поч жалобно произнёс:

— Он наблюдал нашу судьбу, и ты это знаешь. Она, не отрывая глаз от дороги, рукой сделала жест, призывающий молчать.

— Ты не слушаешь, Джио! — заныл Поч. — Он видел сквозь время!

— Будущее неверно даже для тех, кто умеет заглядывать, — ответила Джиоти. — И не думаешь ли ты, что он обречён меньше нас? Хочешь вернуться и идти с ним? Он идёт на север. Через несколько дней он станет помётом змеедемонов.

— Он нашу судьбу видел, — сказал мальчик уныло. — Я это знаю.

— А чего там видеть? — едко заметила Джиоти. — Не надо быть колдуном, чтобы видеть: мы обречены. Но если заглянуть ещё глубже, можно найти выход из этой обречённости.

— Этого он не видел.

— Значит, плохо смотрел, — раздражённо бросила Джиоти. — Кавал посмотрит лучше. Он увидит путь, который ведёт не к гибели, а к победе. Мы уничтожим змеедемонов. Мы убьём Врэта. И отстроим Арвар Одол.

— Почему ты так уверена?

— Мы уже об этом говорили, Поч, — сказала она, пытаясь подавить раздражение в голосе. — И не раз.

— Джио, ты на меня не злись. Сейчас темно, а мне в темноте легче, когда я слышу твой голос.

Смазанные тени звёздного света показывали путь к наветренной стороне дюн, а дальше снова поднимались голые вулканические кратеры. Джиоти вздохнула и попыталась говорить спокойнее:

— Тогда слушай меня, маленький братец. Я знаю, как тебе тяжело. Если мы согласимся, что обречены, то сегодня самое время пальнуть в себя из этой аркебузы и пустить свои души и тела на ветер Бездны, подняться в ночном приливе. Ты это предпочитаешь?

— Нет! — сразу ответил он. — Джиоти, я не хочу умирать. Не хочу быть обречённым.

— Тогда будем жить, — твёрдо сказала она, улыбнувшись. — Найдём Кавала. Мы выбрали к нему самый короткий путь. Если бы мы пошли с юга, пришлось бы пройти Паучьи Земли и карабкаться через Горы Мальпаиса. Полёт на дирижабле на север к Кафу сэкономил нам много дней пути.

— Но ты посмотри вокруг! — крикнул Поч. Он с отчаянием глядел на пустыню — кремень, дюны, голые скалы. — Неужто в Паучьих Землях было бы хуже?

Джиоти бросила на него обжигающий взгляд и не удостоила брата ответом.

— Наместник сказал, что здесь есть тролли. — Поч вгляделся в эполеты Глаз: проверить, что сейчас троллей поблизости нет. — Ты видела когда-нибудь тролля?

— Нет.

— Я думаю, придётся увидеть. — Он снова оглядел просторы дикого камня, серебристого и с пятнами непроницаемой тьмы. — Очень долго нам идти, так что их не избежать, если они тут есть.

— Слишком ты дрейфишь, маленький брат. У нас есть аркебуза.

— А как мы вообще собирались тут пройти без оружия? — спросил он тоном обвинителя. Она пожала плечами:

— Я пыталась купить ружьё на дирижабле и в каждом торговом порту по дороге, но никто не продал.

— Конечно! Там знали, кто мы. И никто не хочет отвечать перед Властелином Тьмы за помощь его врагам. Нам повезло, что мы смогли вообще попасть на дирижабль.

— Потому что мы ехали контрабандным грузом, вот почему. А ружьё можно проследить.

— Ладно, а что бы мы тут делали без ружья? — напирал Поч.

— Какого ты хочешь ответа? — раздражённо спросила Джиоти. — Что я все заранее продумала? Всё, что я знаю, ты тоже знаешь.

Поч какое-то время шёл молча, потом тусклым голосом попросил:

— Джио, расскажи мне ещё раз.

— Мы найдём Кавала.

— А потом?

— Вернёмся к Арвар Одолу. — Она говорила машинально, утомлённая хныканьем брата. — С Кавалом исследуем архивы. Они в подвалах города. С ними ничего не случилось, они построены так, что их не разрушить. На случай такой трагедии, как эта.

— И найдём волшебство, способное уничтожить змеедемонов, — саркастически сказал Поч. — Это — если такое волшебство вообще можно найти.

— У нас самые древние архивы на Ирте, — ответила сестра. — Старше самых почтенных святилищ и даже древнего храма на Ткани Небесной.

— Ага, ага! — Поч злобно пнул камень, покатившийся с искорками. — А мы — самая старая семья на Ирте. Старше Чарма. И теперь мы не только старые, но и мёртвые.

— Пока мы живы, мы не мертвы, — с напором сказала сестра. — Вот почему мы не имеем права на неудачу. Для всего Ирта мы — эмблема традиции. Вот почему Врэт рвётся уничтожить нас.

— Не называй его Врэт.

— Это его имя.

— Было, может быть, — возразил мрачно Поч, — а теперь он Худр'Вра. И мы не знаем точно, что он хочет нас убить.

Джиоти остановилась и уставилась на брата, не в силах поверить.

— Ах ты дурак! Да он же убил нашу семью, разрушил наш город, уничтожил все!

— Чтобы внушить покорность остальным, — объяснил Поч. — Он выбрал из всех городов самый маленький.

— А террор в Дорзене, о котором говорили на дирижабле? А зверства Ромата? Это как?

— Властелин Тьмы жаждет отомстить герцогу за поражение Храбрецов. — Поч подался вперёд. — А кто тебе сказал, что Храбрецы — это было зло? Всего лишь мусорщики, которые рвались к чему-то более великому. Лорд Дрив сокрушил их, чтобы сохранить свою власть — власть всех пэров.

Джиоти выпрямилась и подбоченилась.

— И мы, значит, должны покориться бандиту, который убил наших родителей, истребил наш народ, разрушил наш город?

— Если не покоримся, погибнем. Это видел герцог, и ты это знаешь. Он наблюдал нашу судьбу.

— Если мы сдадимся, Врэт нас убьёт.

— Я так не думаю. — Поч скрестил руки на груди и заговорил рассудительно: — Мы последние из старейшего Дома. Я думаю, Худр'Вра сохранит нам жизнь ради преемственности. Завоевателям нужна легитимность. Нашей покорностью она ему будет дана. Он нас не убьёт, а сделает нас примером. И мы останемся жить и продолжим наш род в следующую эру истории Ирта. Не впервые нашему клану приспосабливаться, чтобы выжить.

— Не верю, что ты можешь так говорить. — Она опустила руки и пошла дальше. Потом бросила вопрос через плечо: — У тебя совсем нет любви к отцу и матери? Ко всему нашему Дому?

— Они все мертвы. — Поч пошёл рядом с ней, твёрдо и убеждённо глядя ей в лицо. — Мы не обязаны умирать только потому, что погибли они. Можем жить.

Джиоти покачала головой:

— Маленький братик, не делай этого.

— Чего не делать? — пренебрежительно бросил он. — Тебя не слушаться? Хватит тебе за меня думать. Я уже пять тысяч дней прожил, так что хватит строить из себя всезнающую сестру.

И снова она резко остановилась и повернулась:

— Я тебе уже не просто сестра, Поч. Я твоя маркграфиня. Я возглавляю Дом.

— Дом? — выплюнул он это слово. — Мы уже не Дом. От него остались сплошные трупы, да ещё ты да я, сестрица. Ты да я.

— И даже так, я все равно маркграфиня, — властно произнесла она, — и ты будешь мне повиноваться.

— А то что? — Он придвинул к ней искажённое гримасой лицо. — Как ты меня заставишь?

Джиоти от гнева потеряла дар речи. Потом она отвернулась от брата и быстро, решительно пошла вперёд.

Поч побежал и поравнялся с ней.

— Когда мы отсюда выберемся, — пообещал он, — я пойду своей дорогой.

— А чего ждать? — бросила она в ответ. — Возьми коммуникатор и вызови своего любимого Властелина Тьмы. Его змеедемоны будут только рады тебя подобрать.

Он молча потрусил за ней и после долгой паузы признался:

— Я не хочу идти к нему один. Джиоти рассмеялась шипящим смехом:

— А почему? Не хочешь быть выставочным экземпляром завоевателя?

— Должна пойти ты, — настаивал Поч. — Ты — маркграфиня.

— Вот как, значит? — оскалилась она. — Я — маркграфиня? Да, так оно и есть. Я — маркграфиня, которая собирается уничтожить Врэта и никогда не покорится ему. Если хочешь предаться нашему врагу, братик, иди один.

И они пошли молча через ночь звёздного огня и причудливые силуэты скал. И вошли в молчании в сияющий день пылающих песков и термальных каменных ложбин, направляясь к бледным горам, плавающим, казалось, над дрожащим озером пустоты. И когда они наконец заговорили, то разговор пошёл о житейских мелочах — о воде, Чарме и далёкой дороге до вырисовывающихся на юге снежных контуров гор.

С плоских вершин синих останцов на севере герцог следил за ними, пока они не стали так малы в Глазах Чарма, что исчезли на фоне рябин кратеров у края мира. Дрив поднял глаза и посмотрел в одинокую пустоту. Предчувствие о маркграфине и её младшем брате было ясным. Скоро они станут помётом змеедемонов. С их смертью исчезнет Дом Одола — трагическая прелюдия к судьбе всех пэров, если никто не встанет на пути Врэта.

Но как бороться с неуязвимым врагом? Только убегать?

Гвардия Сокола не задавала вопросов повелителю. Они шли с ним мимо высоких гор с плоскими вершинами, молчаливые и готовые к битве, будто патрулировать эти забытые земли до конца дней своих было привилегией судьбы. Только Лебок вслух поинтересовался, куда они направляются. Когда отряд спустился по узким дефиле, между слоями лиловых и сиреневых скал, маршал обратился к своему герцогу:

— Когда мы придём в Зул, там уже будет полно змеедемонов.

— Мы не идём в Зул. — Герцог простёр руку в сторону наковален обступивших отряд плоских гор. — Вот мой доминион, Лебок. Здесь я лорд, властелин. Властелин дна.

Лебок замолчал, услышав нотки безумия в голосе своего военачальника. И как может быть иначе? Кто может притворяться нормальным, когда над Иртом бушует хаос?

Дрив вслушивался в окружающую тишину. Управляя дыханием для входа в транс в ритме марша отряда, он глядел вперёд сквозь время. Тени наблюдения появлялись внизу в лавовом русле. Призраки бездомных беженцев Зула блуждали по плато растресканного вулканического стекла. Среди них будут чармоделы, ведьмы, наставники, мудрецы, чернокнижники. Трудная это была задача — отфильтровать их предчувствием и выбрать тех, кто владеет знанием о змеедемонах, о том, как с ними драться.

Герцог не мог согласиться, что в мире есть что-то бессмертное. И хотя мир велик и в нём много тайн, любые тайны могут быть раскрыты настойчивым изучением. И здесь, в Кафе, куда сбегут от захватчиков обладатели Чарма, можно будет найти тех, кто знает, как пробить силу змеедемонов. «Но как их узнать?» — спрашивал себя Дрив, глядя на голые мысы, громоздившиеся над низкими площадками гравия, на белесые дюны, на обожжённые поля шлака. Призраки, тени изгнанников, которым ещё только предстоит скрыться в эти гиблые земли.

Обладателей самого яркого Чарма он отмёл сразу. Они сильны, они богаты, но ему они не помогут. Дрив сосредоточился на тех, у кого Чарм был тускл, но радужно переливался. Приглушённое сияние говорило, что у этих людей меньше жезлов силы и ментальных усилителей, наговорных звёзд или Острых Глаз. Радужные переливы были фирменной меткой осколков зеркал, наводителей транса, популярных у чармоделов и часто используемых в волшебстве.

Оставаясь ещё высоко в горах, герцог выбрал несколько перспективных кандидатов среди теней времени и тщательно отметил в памяти направления, по которым блуждали в пустыне эти синие и тёмно-розовые призраки. С каждым из них надо будет встретиться и соответственно изменить направление своего пути в этой лишённой направлений земле.

Туманность его видений говорила, что от первой встречи его отделяют ещё целые дни. Отряд шёл молча. Условия требовали жёсткой дисциплины, а Гвардия Сокола была к ней более чем готова. Если Лебок или кто-то из отряда и сомневался в здравом рассудке герцога, никто этого не выказывал.

Времена были тугие. Тролли, которых полно было в графитовых холмах, часто бросались в атаку со склонов, но тут же разбегались, стоило солдатам расчехлить оружие. Ни одного поспешного выстрела сделано не было — все понимали страшные последствия такого поступка.

Но как бы осторожно ни шёл отряд, как бы ни была тверда почва скальных гряд и провалов, люди оставляли перемежающуюся цепочку рассеянных следов. И однажды в красном, как вино, рассвете Глаза Чарма предупредили герцога о приближении змеедемонов. Двое чудовищ летели над пустыней, читая следы отряда, неотступно следуя по пятам. Остальные лениво кружились наверху.

— Надо разойтись, — решил Лебок и приподнял маску защитного шлема, чтобы принюхаться к воздуху. Едкая струйка серы сочилась с запада из инфернальных вулканических щелей за плотными грудами песка. — Вы, мой повелитель, укроетесь здесь с половиной отряда. Остальные пойдут со мной и уведут змеедемонов туда. — Он показал на далёкий горизонт, где стояли скальные стены, иглоподобные пики и перекрученные каменные арки.

Тени времени размылись на этом стыке судьбы и смерти, и герцог не видел альтернативы. Он и пятеро из Гвардии Сокола, как перепуганные зверьки, зарылись в груды песка. Лебок и остальные четверо солдат замели плащами следы герцога и его эскорта и направились по зёрнам гравия и скальной крошке на восток к лабиринту скал. Герцог, защищённый от удушения жезлами силы и маской целительных опалов, лежал абсолютно неподвижно, а змеедемоны пролетели мимо. Дыхание их шипело, и слышно было, как клацают челюстями морды на брюхе, мечтающие вцепиться в добычу. Глазам Чарма герцог следил, как они скребут кремнистую землю когтями, видел, как бусинки чёрных глаз под дольчатыми лбами пронизывают землю, разбирая следы Лебока и его солдат. Потом они повернулись рогатой чешуйчатой спиной к месту, где закопались Дрив и его люди, взвыли и бросились к монументальным скалам.

Диким эхом отдался в каменных лабиринтах вой змеедемонов. Вёрткие, как угри, они заглядывали в каждую нишу и переворачивали валуны. Вскрикнул солдат, извлечённый из щели и подброшенный в воздух когтями ликующего змеедемона.

Его аркебуза выстрелила ярко-голубым пламенем максимальной мощности, даже не пощекотав зверя. Остальные змеедемоны сбились ближе, размахивая когтями и разрывая человека заживо, дерясь над кусками его мяса. В мгновение ока он был сожран.

Нашли ещё двоих, вытащили из-под камней и сожрали заживо. Ещё несколько часов змеедемоны кружили над скалами, высматривая, не спасся ли кто от их жадности. Потом, повинуясь неизвестному инстинкту, они полетели прочь в потоках дрожащего воздуха и скрылись в сиянии пустого дня.

 

6. КТО ОСТАЁТСЯ ЖИТЬ

Котяра бежал в ровном темпе, петляя среди бесконечных старых кирпичных улочек, вьющихся между фабриками и складами. Под каждой рукой он тащил свёрток материи — грезоткани, которую Вороний Хлыст и Бульдог послали его украсть. Наконец он вылез на остановку трамвая на высокой террасе над промышленным адом города. Уронив украденные свёртки, Котяра обхватил руками тяжело вздымающиеся ребра над горящими лёгкими. Вглядываясь в чернильный поток ночных теней и забитые фабричные дворы под собой, он радовался, что сумел сбежать незамеченным.

Не видно было никого из охраны, и Котяра благодарно поднял лицо к набитой звёздами темноте, потом огляделся, чтобы сориентироваться. Он стоял на Верховой улице — узкой дыре с рыбными и зеленными лавками, закрытыми на ночь. Подобрав свёртки, Котяра прошёл несколько длинных кварталов, мимо пустых аукционных площадок и рядов рыночных кладовок.

Его манил путь по глиняной расселине между мясной лавкой и будкой зеленщика — обе были закрыты на ночь. Нырнув во тьму и прижимаясь спиной к увитой лианами стене, он в изнеможении соскользнул на землю и довольно оглядел добычу. Агатовая ткань даже в темноте переливалась лимонными извивами и коричного цвета глубиной, как призматическая золотая жидкость. Чарм был заперт внутри неё, пока оставался на месте алый шнур, связывающий каждую штуку.

Вор это знал, и все равно ему казалось, что он чувствует химерические образы — призрачные отзвуки его собственных опасных грёз: юная женщина с соболиными волосами, с томными глазами среди играющих живым серебром блёсток осеннего леса, пронизанного столбами света и эльфийскими тенями.

Прижав к груди свёртки грезоткани, чтобы не уплыть с ночным приливом, он стал клевать носом и снова грезить о ней.

Он увидел её на фоне тёмно-фиолетового тумана осенних лесов, окружённую жёлтыми пятнами опавших листьев и золотарника. Она стояла в ведьмином круге грибов, как в заколдованном кольце костяных талисманов, смеялась с детской радостью, и полуденный ветер трепал волосы вокруг её лица.

Котяра проснулся с солёным вкусом скорби во рту. Горячий свет утра лился в переулок, слышался оживлённый шум пробуждающегося рынка. Из груды старых контейнеров Котяра извлёк старую мешковину и обернул свёртки. За глаз тритона он купил себе медовый персик и пару синих бананов и позавтракал на ходу, медленно пробираясь вдоль улицы и слушая оживлённые сплетни о падении Арвар Одола и терроре Властелина Тьмы. Население с ужасом ждало событий, и деловая активность упала почти до нуля.

На углу Верховой и Тёмной Петли он вышел на остановку, где стоял пустой трамвай. Как только Котяра сел, вагон поехал дальше, и он стал смотреть на проплывающий мимо город. Влезла стайка студентов по дороге в лицей, живо разговаривая о змеедемонах, и притихла, заметив его. Вошла чармоделка с двумя ученицами, мрачно на него посмотрела и продолжала что-то бормотать о беззащитности Заксара, зависшего между Кафом и Бездной.

На аллее Всех Земель Котяра вышел и влез в вагон, идущий в жилую часть города. Вагон был так набит, что пришлось стоять на подножке, свесившись набок. Потом он снова пересел возле площади Скорбящей и доехал до бульвара Снорожденных, где в рощице мозаичных деревьев ждали Бульдог и Вороний Хлыст.

— Оно? — буркнул Вороний Хлыст, когда Котяра вынул из мешковины два рулона грезоткани. Откинув капюшон плаща и обнажив колючие чёрные волосы, он заворчал: — Всего две штуки? Там их на складе должно было быть не меньше двух дюжин!

— Охрана повсюду, — объяснил Котяра. — Я взял то, что мог унести.

Узкое тёмное лицо Вороньего Хлыста исказилось недоверчивой гримасой.

— А остальное придержал, да? Не очень-то это умно. У нас уговор.

Котяра сердито нахмурился, отдавая рулоны Бульдогу.

— Эх, Вороний Хлыст! — потряс гривастой головой Бульдог. — Будь у тебя хоть капля ума, ты бы тут же извинился перед моим напарником. Тут же.

Вороний Хлыст пристально вгляделся в звериные щёлки глаз Котяры, увидел в них напряжённое обещание и отступил на шаг, слегка ощерившись.

— Все равно вам меня не надуть. Я узнаю из доклада, что украли.

Котяра с отвращением отвернулся и оставил Бульдога разбираться с наводчиком. Пройдя рощицу, он вышел на травянистый склон, откуда открывался вид на цветущие изгороди. Он медленно перевёл взгляд за верхушки цветущих кустов, за поля, окружавшие голубую жилку ручья, журчащего морозными струйками среди позеленевших камней. Это были Мельничные Ворота. Там у камышовых краёв каскада стояла толпа, поднявшая головы к городской ограде, откуда к ним обращалась Сто Колёс.

Вор посмотрел выше Мельничных Ворот и окружающих шикарных вилл и остановил взгляд на стае чёрных дирижаблей у горизонта. Торговые суда сюда прибывали часто, но никогда — в таких количествах. Он догадался, что дирижабли полны беженцев. Властелин Тьмы нагнал ужаса на юг, и жители всех городов бросились в далёкий Заксар, ища спасения от змеедемонов.

Рычание Бульдога заставило Котяру повернуться. Он увидел, что напарник и Вороний Хлыст злобно переглядываются и рвут друг у друга мешок, где лежит грезоткань. Он бросился к ним.

— Эта прилизанная Ворона говорит, что отнесёт грезоткань к чармоделу, чтобы её поделили на три части, — объяснил Бульдог. — А я говорю, что мы пойдём вместе.

— Тогда пошли, — потребовал Вороний Хлыст и дёрнул мешок, разрывая его ещё дальше.

— А я думал, мы здесь встретились, чтобы поглядеть на праздник, — сказал недовольный Бульдог. — Пойдём позже.

— Нет, сейчас! — огрызнулся Вороний Хлыст. — Надо попасть к чармоделу, пока он ещё у себя в мастерской.

— Не зли меня! — зарычал Бульдог. — Я хочу посмотреть, как хирурги работают кочергой. Пойдём потом.

— Я иду сейчас, — отрезал Вороний Хлыст. — А ваши доли доставлю сюда завтра утром.

— Многое может случиться за день. — Бульдог крепко взялся за рулоны. — Или все пойдём, или никто.

— Ты мне не доверяешь, Бульдог? — Топорообразная морда Вороньего Хлыста подалась вперёд. — А нам бы нечего было делить, если бы я тебе не сказал, где это взять.

— И что? — Бульдог притянул рулоны к широкой груди, закрыв перевязь с амулетами. — Самое рискованное было их взять.

— А ты тут при чём? — Вороний Хлыст презрительно передёрнулся. — Ты ничего не сделал. Вообще надо поделить все между мной и Котом.

— Да ты бы и не знал ничего про Кота, если бы не я! — оскалился Бульдог.

— Хватит! — Котяра вырвал у Бульдога грезоткань в грязной мешковине. — Мне ничего не надо. Делите пополам. — Он швырнул один рулон поражённому надсмотрщику, а второй плюхнул в руки своему напарнику. — Здесь все, — сказал он Вороньему Хлысту, фиксируя его зелёным взглядом, тёмным, как наступающая ночь. — Я ничего не припрятал.

— Если припрятал, я узнаю, — хрипло пообещал Вороний Хлыст, пряча грезоткань под плащ и скользя прочь. — Узнаю. И ты об этом пожалеешь.

Тощий силуэт скрылся среди причудливых теней мозаичных деревьев.

— Ты этому паразиту целое состояние отдал, — буркнул Бульдог. И тут же на его тяжёлом лице появилась хитрая улыбка, язык мелькнул из стороны в сторону. — Ты, что ли, пару штук отложил?

Котяра полыхнул на него взглядом и повернулся спиной. Подойдя к склону, он сел на большой камень, выходящий на Мельничные Ворота.

Бульдог подошёл к нему и прислонился к скале.

— Я с тобой поделюсь. Но всё равно, я думаю, что давать этой хитрой Вороне половину было глупо. Котяра покачал головой:

— Мне не надо.

Его большой напарник недоверчиво нахмурился:

— Ты свою долю заработал.

Котяра жестом попросил его помолчать и сказал:

— Включи свои Чармовые Глаза, чтобы послушать, что там говорит Сто Колёс. — Он мотнул головой в сторону Мельничных Ворот, где яркая платиновая фигура с естественной скальной сцены обращалась к внимательной толпе.

Бульдог услужливо отцепил от перевязи жезл силы из чёрного янтаря и снял с плеча Глаз. Но перед тем как сесть, ещё раз попытался понять напарника.

— Слушай, Кот, перестань вилять и объясни, почему ты не хочешь взять свою долю грезоткани? Она что, сморщенная или грязная?

Котяра посмотрел на него холодным взглядом:

— Она заставляет меня грезить.

Бульдог шумно выдохнул, озадаченный таким ответом.

— Конечно. Мы все это знаем. Но ты же не обязан ею пользоваться, дурак ты звериный. Продай её. За такую штуку можно получить кучу самых невероятных амулетов.

— У меня в заначке есть все амулеты, которые мне нужны, — равнодушно ответил Котяра. — Есть мешок наговорных камней, звёзд и острых глаз. А жезлы силы я в своё время воровал ящиками. Столько добычи, что мне её никогда не использовать. Больше мне не надо.

— Тогда зачем ты танцевал с визгунами? — не отставал Бульдог. — Звёздный хвост, Кот, они же могли тебя на части разорвать!

— Это был последний танец. Я это сделал для тебя.

— Для меня? В каком смысле?

— Не понимаешь? Прошлой ночью праздника не было. Там стоит Сто Колёс и вербует фабричных и воров. И все говорят только о Властелине Тьмы. Вон, погляди. — Он махнул рукой в сторону солнечных башен города и длинной очереди чёрных дирижаблей, обступивших горизонт. — Перегонные фабрики закрылись. Когда такое было последний раз?

— Чуют судьбу, — вздохнул Бульдог. — Грядёт Властелин Тьмы. А я всё ещё надеюсь, что это дурной сон.

— Размечтался, — бросил Котяра. — Так что я хотел последний раз с тобой сквитаться. Я у тебя в долгу за то, что ты мне нашёл место в Заксаре.

Бульдог отмахнулся:

— На самом деле я тебе был не нужен. Ты бы и сам отлично справился.

— Может быть. — Котяра тряхнул головой, смутно припоминая. — Но когда ты меня нашёл в Кафе, я ничего не помнил. И сейчас не помню. И ты мне хотя бы показал, как заработать на жизнь. Как красть то, что мне нужно, у тех, у кого оно лишнее.

— Ага! — подтвердил Бульдог, подняв толстый мозолистый палец с кривым жёлтым ногтем. — И самое главное: я тебе показал, насколько глупо раздавать добычу обездоленным, помнишь? Ты думал, что можешь им помочь. Ха! Думал изменить их жизнь своими анонимными дарами. Сколько амулетов, призм и квойнов оставил ты как дурак у порогов нищих? Ты в те дни был совсем тёмный, как ребёнок малый. Ты тогда не понимал, что если жизнь не удалась, то это не из-за нехватки, а только из-за того, что праведное путают с существующим. И такую путаницу не исправишь никаким количеством амулетов.

— Ты меня многому научил, — согласился немногословный Котяра. — Этой грезотканью я хотел отблагодарить тебя. Жаль, что её не было больше.

— Это щедрая плата. — Бульдог похлопал по рулону. — Я очень благодарен. И всё же я не пропустил мимо ушей то, что ты ещё хотел этим сказать. Ты думаешь, что больше не будет возможности воровать. Я прав? Хуже того, ты веришь, что сам Чарм потеряет своё значение в ближайшие дни. Да?

— Тс-с! Послушай, Сто Колёс начала говорить. — Котяра вгляделся вниз, в Мельничные Ворота.

Из поясной сумки Бульдог вытащил два металлических зажима и закрепил ими серебряные глаза на каждом конце жезла силы.

— Не коммуникатор, конечно, но сойдёт, — сказал он жизнерадостно и стал настраивать соединение, пока не исчезло шипение помех.

Забравшись на утёс рядом с Котярой, он направил устройство на собравшуюся внизу толпу. Раздался гул многих голосов. Хмыкнув про себя, Бульдог направил бинокль из Глаз Чарма на сланцевую площадку, где рядом со Сто Колёс возник Крабошляп. Перед толпой расхаживали двое охранников, помахивая оружием.

— …из улиц и переулков! — донёсся голос Ста Колёс так близко, что у вора зашевелились волосы на шее. — Если мы не можем использовать Чарм, то можем использовать увёртки! Мы будем сопротивляться закрытием всех фабрик, перегонных мастерских и магазинов!

Толпа восторженно заревела.

— Ничего от нас Властелин Тьмы не получит! — заорал Крабошляп, подпрыгивая всем своим приземистым телом, и его знаменитый шипастый шлем рассыпал радужные блики. — И ему придётся отступить! Только мы заставляем работать Заксар, и мы ему нужны! Не забывайте!

Приветственные клики.

— Вот до чего дошло, — сказал Бульдог, опуская свой самодельный звукоприёмник. — Хирургов, которых презирали и боялись все, теперь принимают на ура!

Котяра лёг спиной на камень и стал изучать промельки света в облаках, а Бульдог направился искать разносчика мясных палочек на улице вблизи парка. Потом они слушали волынщиков и певцов, нанятых фабриками для успокоения толпы.

Когда Сто Колёс и Крабошляп снова взошли на каменную сцену, послеполуденный свет рассыпал бриллианты в струях воды над Мельничными Воротами. Котяра уже устал от их выкриков и собрался уходить, но тут вдруг увидел тёмную черту на юге. Сначала он подумал, что это ещё дирижабли летят в Заксар. Но вой сирен с фабричных обрывов заставил его всмотреться пристальнее.

— Чёртово знамя! — воскликнул Бульдог, вскакивая на ноги. — Это змеедемоны!

В Глазах Чарма он увидел их — чёрную пунктирную линию, разделившуюся при приближении на отдельных летунов. От вида змеедемонов бронзовая шерсть у него на теле встала дыбом, а челюсть отвисла. С отдалённым ужасом он смотрел на молотообразные головы с паучьими глазками под кустистыми бровями, на неровные ряды крючковатых клыков, пылавших огненными кольцами в чёрных пастях, на рептильные морды, покрытые блестящей слюной.

Он тяжело сел, лицо его застыло от потрясения. Долгими уговорами Котяра смог его расшевелить, и они бросились прятаться под перевитыми корнями деревьев на мшистой окраине парка Миражей. Оттуда они видели, как строй демонов распался. Часть стай обрушилась на фабричный район, другие спустились штопором на жилые террасы. С десяток спланировали на Мельничные Ворота, привлечённые видом толпы.

Снизу взлетели крики ужаса — змеедемоны начали бойню. С мерзкой чёткостью чудовища начали с краёв сборища, срывая головы с плеч бегущих и распарывая спины тем, кто пытался припасть к земле.

Запылали чармострелы со сцены, где охранники решили проверить неуязвимость захватчиков. К ним по дуге метнулся змеедемон, рассеивая пламя от бесчисленных прямых попаданий. Одним движением зазубренного хвоста он перерезал Крабошляпа, и голова краба отлетела в воздух, расплёскивая радужную кровь с шипов шлема.

Сто Колёс решила положиться на свою баснословную быстроту. Серебряным бликом она метнулась со сцены на дорожку, но змеедемон уже навис над ней и подхватил с земли. Над вопящей толпой злобная тварь разорвала её на части — вместе с серебряной броней, разлетевшейся, как лопнувшая звезда.

Люди заметались в поисках выхода, но выхода не было. Страшные твари кружили над толпой и крушили всех, кто шевелился, поднимали когтями за ребра в воздух живых и мёртвых. Ныряя в кровавое болото, змеедемоны взлетали вверх, а с мерзких морд у них на брюхах свисали человеческие внутренности.

Испуганные тем, что они видели, воры, спрятавшись под корнями наверху парка Миражей, боялись шелохнуться. Бульдог прижался лицом к глине и стонал. Котяра внимательно смотрел, выискивая какую-нибудь слабость врага, и, не найдя ничего, похлопал по плечу друга и шепнул:

— Надо уходить.

— Куда? — спросил Бульдог с искажённым от страха лицом.

— Из Заксара. — Котяра выскользнул из-под мозаичных деревьев.

— В Каф? — Бульдог выбрался вслед за ним. — Там тролли.

— Троллей можно убить Чармом. — Котяра быстро зашагал через рощу, и его тяжёлый напарник затрусил за ним, чтобы не отстать.

— Но Каф губит все живое.

— Предпочитаешь погибнуть здесь? — Котяра бросил взгляд сквозь деревья в сторону Мельничных Ворот, где пировали на мертвецах змеедемоны. — Заксар нынче во власти Властелина Тьмы.

Они шли, избегая главных троп, через парк Миражей, сквозь ограждённые кустами аллеи и тёмные туннели переплетённых деревьев, потом ползли по каменной крошке ложбин и по мусорным свалкам, усыпанным обломками механизмов, пробитыми стальными бочками и горами металлолома с фабрик — все без капли Чарма, ржавеющее в бурьяне.

Взобравшись по отвесной стене, покрытой пятнами окислов, они оказались на широкой площади, изрытой выветренными кратерами и усыпанной засолёнными холмами, истыканными змеиными гнёздами и хрусткими пещерами. Это был Край Неба, пустынная жуткая окраина города на обрыве, где воры хранили украденные сокровища.

Котяра подошёл к песчаному колодцу, ничем на вид не отличающемуся от других, сунул в него руку и вытащил старую кожаную сумку. Привязав её к поясу, он пошёл помочь напарнику.

Бульдог — в отличие от Котяры, который раздавал почти все украденное — складывал свою добычу на чёрный день, хотя столь мрачных времён не предвидел. В полумраке он разобрал кирпичи и камни и вытащил из тесной пещеры на свет два окованных медью сундука, оба со смертельными замками. Достав из-под пегой бороды звезду, он провёл ею по улыбке черепа одного замка и открыл сундук. Внутри лежали, рассыпая радугу, аккуратные ряды наговорных камней, целительных опалов, ведьминых стёкол, колдовского металла, жезлов силы, призм, квойнов и глаз тритона. Поверх всей этой роскоши Бульдог положил рулон грезоткани, который прижимал к себе во всё время бегства из парка Миражей, торжественно закрыл крышку и ещё раз провёл звездой.

— Труд всей жизни, — горько сказал он, — и всё это бесполезно в мире змеедемонов.

— Не бесполезно, — возразил Котяра. — Целительные опалы все так же лечат раны, а звезды обостряют ум.

— Ах, друг мой, ты снова уступаешь пользе и не ищешь истины, — проворчал Бульдог. — Как ты не понимаешь? Я бы мог уйти на покой много лет назад, если бы хотел только накопить себе клад полезных амулетов. Я всю жизнь стремился к чему-то иному, к чему-то куда более драгоценному.

— Да, я слышал, — сказал Котяра, улыбаясь насмешливо. — Ты ищешь истины.

— Да, истины! — Человекозверь запальчиво ударил себя в грудь, и пылинки заплясали насмешливо в лёгком ветерке. — Чтобы не прятаться больше в темноте. Не обманывать и не воровать. Не лгать для защиты от охранников и других воров. Я хочу истины, а она, когда всё уже сказано и сделано, не что иное, как простота. Я хочу истины хотя бы для себя. Я хочу простой жизни человека со своим домом в городе, где цивилизованные удобства доступны тому, кто может их себе позволить. Простая жизнь истины. И на это сокровище я мог бы себе такое купить. Мог — горше нет слова в этой жизни.

Котяра ответил на причитания напарника холодным раскосым взглядом.

— Этот Чарм поможет нам пройти через Каф.

— Нет, мой друг. — Бульдог провёл звездой по челюстям черепа второго замка. — Те наговорные камешки купят нам удобную жизнь на той стороне. А наш пропуск на проход через Каф — вот в этом сундуке.

Он открыл сундук. Там лежали две тупоносые винтовки с хромированными стволами, покрытыми цветами побежалости от жара, завёрнутые в металлические змеиные кожи. С чёрного металла корпусов и полосатого дерева прикладов были аккуратно резцом и абразивом стёрты военные эмблемы. Золотистые патроны, заполнявшие сундук, тоже были подвергнуты этой операции.

— Чармострельные ружья, — хладнокровно удивился Котяра. — Дозволены только пэрам. Где ты их раздобыл?

— Где мы вообще все добываем? — ответил Бульдог с хитрой улыбкой.

— Если мы встретим в Кафе или где-нибудь войска короны и они нас с этим поймают, расстрел нам обеспечен. Оружие во владении подданных — тягчайшее преступление.

— Подданных? — саркастически повторил Бульдог. — Чтобы быть подданными, дорогой коллега, нужно иметь государство. А сейчас я вижу единственное государство — хаос. Царит Властелин Тьмы. Ты что думаешь, что её светлость леди Альта и этот её альфонс Хазар ещё правят? А я уверен, что змеедемоны их обслужат, если ещё не обслужили, не хуже, чем Крабошляпа и Сто Колёс.

Большой вор бросил Котяре винтовку. Тот поймал её и стал с любопытством вертеть в руках.

— Ты знаешь, как с ней обращаться? — спросил Бульдог. Котяра покачал головой.

— Этот вот курок бесполезен, — объяснил напарник, — если нет патрона в зарядной камере и не взведён боек. — Он бросил напарнику патрон. — Чёрный конец — внешний, а контакты заходят в зарядную камеру вот так. — Он задвинул патрон в гнездо и с щелчком вогнал на место. Потом оттянул ползун за высверленным отверстием. — Вот это боек. Этот ползун определяет, с какой силой будет стрелять ружьё. Как только его выставишь, так наводи и стреляй.

Он заметил соляной купол с кобальтовыми прожилками и выпалил жёлтой молнией, полыхнувшей как луч дневного света. Она была почти невидима на фоне пылающего плато, пока не поразила цель. Предсмертный вопль взорванной скалы отдался среди щелочных конусов и серных извилин Края Небес.

Котяра устремил пристальный взгляд в сторону обрывов Заксара, скрытых синей дымкой.

— Пошли, Бульдог, пока змеедемоны сюда не добрались.

Бульдог выгреб патроны из ящика и запихнул их, сколько вошло, в сундук. Остальные рассовал в амулетную перевязь Котяра засунул несколько штук в свои вельветовые штаны, а остальные пришлось бросить.

Со дна ящика с патронами Бульдог вытащил кое-какое военное снаряжение: бронежилет, защитный шлем и камуфляжный плащ, а ещё пояса с боевыми ножами, бухту верёвки, фляги, компасы и подзорную трубу. Они надели пояса, а потом Бульдог несколькими точными ударами ножа сделал из защитного шлема капюшон для напарника.

— У меня есть грива, а тебе нужна защита от лучей в пустыне. В Кафе даже амулеты Чарма имеют свой предел.

Откопав в куче мусора забытый и сломанный поддон, они соорудили из него волокушу и поставили на неё сундук с сокровищами. Из выпотрошенного городского экипажа вытащили кусок троса, Бульдог привязал его к своей перевязи и потянул за собой сокровища, оставляя лиловый след.

Закинув за плечо ружьё, прикрыв глаза капюшоном, Котяра шёл впереди по козьей тропе, сквозь адскую жару, в Каф. Интересное возвращение, подумал про себя Бульдог, тащась за ним. Всего пятьсот дней назад он нашёл Котяру, слепо блуждавшего по адской местности после теплового удара. Слишком часто называемый дворнягой белогривый вор ушёл в Каф, чтобы познать себя и понять, действительно ли он человек.

Он беззвучно рассмеялся, вспомнив, как блуждал среди гипсовых обрывов и арок песчаника, вопрошая джиннов жары о своей истинной природе. «Все решится тем, как ты умрёшь!» — сказала ему сивилла Умной Рыбки, и он знал, что это правда.

Да, но тогда у него не хватало ума принять себя таким, как он есть. Человек или дворняга, судьба его определялась только его поведением. Всего лишь пятьсот дней назад он ещё этого не понимал. Он хотел какого-то экзистенциального свидетельства о своей внутренней сущности, своего ядра. Свидетельства этого он не нашёл, но зато наткнулся на Котяру.

Будто читая мысли напарника, Котяра сказал:

— Не бери в голову, Пёс. Если бы ты тогда в себе не сомневался, ты не бормотал бы сам с собой — а я бы тогда погиб.

— Ты меня благодаришь или укоряешь за вмешательство? — язвительно спросил Бульдог.

— Это ты у нас философ, Бульдог, а не я. — Котяра, говоря, не отводил взгляд от пылающей местности. Он высматривал песчаных гадюк, засасывающие провалы и следы троллей. — У меня не хватает глубины сожалеть, что я жив. Ты это знаешь, ты мне это сам сказал, помнишь? Я предпочитаю жить своими поверхностными инстинктами.

Бульдог громко рассмеялся, и его низкий лай медленно растаял на пепельной равнине, исчез в обугленных скалах.

— Знаешь, Кот, ты ещё никогда за все пятьсот дней нашего знакомства не говорил так много сразу. — Он снова засмеялся лающим смехом, и снова отдалось и затихло далёкое эхо. — Цикл нашего единения завершён. И возврат к началу наводит на пугающие мысли, я прав?

Котяра не ответил. Он прикидывал время до заката, когда ему снова придётся спать — и видеть сны. Он знал, что его напарник не спал никогда в жизни и получал представление о снах только по грезогенераторам вроде синего пива или свёртка у него в сундуке. Бульдог будет охранять тело Котяры, пока тот будет спать, и амулеты в красной кожаной сумке тоже помогут. Но нужна будет вода, и Котяра был настроен найти её до темноты.

Он вытащил из сумки искатель, у которого в вышитой золотом звезде внутри пузырька была чистая вода. Почти каждый день он пользовался этим искателем, чтобы найти воду на Краю Небес или на пустынных окраинах аллеи Всех Земель — убежищах, где он любил спать, потому что мало кто приходил в эти заброшенные места. Искатель вывел его к монолиту голого песчаника с желтовато-коричневыми и розовыми слоями. Когда прохладный ветерок искателя вошёл в столб, Котяра штык-ножом ударил в камень, откалывая мягкую породу, пока не закапала вода настолько прозрачная, что лишь движение песчинок в каменной чаше на уровне колен выдавало её присутствие.

Когда они наполнили фляги, Бульдог вдруг напрягся и шепнул:

— Погоди, кто-то идёт.

Он вперился в Глаза Чарма и увидел худощавую фигуру, плавающую в мираже подобно облаку. Ему пришлось прищуриться, чтобы узнать, кто это.

— Проклятие! Вороний Хлыст. Он нас нашёл искателем.

Бульдог вылез на гребень, где фабричный управляющий мог его легко заметить. Этот человек, одетый, как всегда, в угольно-чёрный плащ с капюшоном, нёс огромный рюкзак и тяжело опирался на посох янтарного стекла длиной почти в свой рост — огромный жезл силы.

— Я отрезал завиток твоих волос, — приветствовал Вороний Хлыст большого вора, — когда мы встречались на Ветру Дьявола, и сунул его в свой искатель. Это на случай, если бы ты посмел меня обмануть и попытался удрать.

— Потому ты за нами и увязался? — недобро спросил Бульдог. — Думаешь, мы тебя обманули?

— О нет, — сразу согласился тощий. — Этот грациозный Кот правду сказал в парке Миражей. Я узнал, что визгуны его и в самом деле чуть не схватили. Ему дико повезло унести оттуда два рулона грезоткани — и собственную шею тоже.

— Так зачем ты здесь?

— Каф — место трудное, — признал наводчик. — Не лучше ли нам было бы идти вместе?

— Ни за что. Чем больше нас, тем легче нас засекут змеедемоны, — сказал Бульдог, и Котяра встал рядом с ним. — Лучше будет для нас для всех, если ты пойдёшь своей дорогой, Вороний Хлыст.

— Может быть. — Острый подбородок наводчика взметнулся, указывая на них. — Только сначала послушайте: я видел у вас чармострельное оружие. И не хотел бы я быть в вашей компании, если вас встретит военный отряд. Наказание за ношение такого оружия — смерть, и вы это знаете. Может, действительно мне лучше идти своим путём. Я точно знаю, что лорд Хазар бросил вызов её светлости чародейке Альте, которая хочет сдаться Властелину Тьмы. Он ведёт большой военный отряд из Зула в Каф. Я попробую к ним примкнуть — и если нам случится встретиться в этих песках, я за вас замолвлю словечко. Хотя, как я уже сказал, наказание за такое оружие — смерть на месте.

— Ты нам грозишься, Вороний Хлыст! — зарычал Бульдог.

— Разве? — Наводчик приподнял кустистую бровь. — Я не хотел угрожать, хотел только предупредить. Конечно, если вы позволите мне идти с вами, я постараюсь помочь вам избежать встреч с войсками.

— А у нас есть Глаза Чарма, — сказал Бульдог. — Мы отлично видим всё, что вокруг нас.

— Да, но тот, кто видит, сам тоже видим, — возразил Вороний Хлыст. — И у Хазара с его людьми тоже есть Глаза Чарма, можно не сомневаться. Правда, если у вас есть коммуникатор, вы можете следить за их передвижениями с куда большего расстояния, чем позволяют Глаза Чарма.

— И у тебя есть коммуникатор? — спросил поражённый Бульдог.

— Конечно. — Вороний Хлыст достал из кармана плаща серый кристалл, потёр его пальцем, и кристалл осветился изнутри голубым язычком.

В треске помех раздался слабый далёкий голос: «…ноль семьсот. Видимость неограниченная. Держаться теневой стороны. Переходить по низменностям профиля. На той стороне бассейна взводы ноль четыреста и ноль шестьсот разворачиваются на север, азимут два восемь один. Взводы ноль семьсот и ноль девятьсот отходят на подветренную сторону массива дюн…» Вороний Хлыст заглушил аппарат.

— Сможете пользоваться этим прибором, сколько хотите. Все, чего я прошу взамен, — разрешения идти с вами, под защитой вашего оружия. Воду и провизию я себе обеспечу сам, и у меня в этом жезле столько Чарма, что хватит и мне, и вам. Буду держать ваши амулеты полностью заряженными. Договорились?

Бульдог повернулся к Котяре:

— Вороний Хлыст — ответ на твою тревогу насчёт чармострелов. Мне будет спокойнее с этим коммуникатором под рукой.

Котяра кивнул:

— Я не возражаю. Но ты без нас шёл бы быстрее, Вороний Хлыст. Я ночью сплю.

— Спишь? — Острое лицо Вороньего Хлыста сморщилось. — У вас полно Чарма. Зачем спать?

— Чтобы видеть сны.

Вороний Хлыст прищурился, глядя на человекозверя.

— Ты псих? Сны — это роскошь, мало подходящая для Кафа.

— Тогда чтобы вспоминать.

Наводчик подозрительно покрутил головой, соображая. Псих он, конечно. Чего бы ему связываться с визгунами без всякой прибыли? Вороний Хлыст начал уже подумывать, что искать их защиты против опасностей Кафа было не так уж мудро.

— А что вспоминать, Кот? — спросил он.

— Кем я был раньше.

— Раньше? — Вороний Хлыст вопросительно посмотрел на Бульдога, потом снова на Котяру. — То есть ты хочешь сказать, что не всегда был таким?

— Я не знаю.

— Я нашёл его в Кафе пятьсот дней назад, — сообщил Бульдог. — Он не помнит ни как сюда попал, ни кем он был раньше.

Вороний Хлыст задумчиво поскрёб подбородок.

— Если ты хочешь вспомнить, загадочный Кот, почему ты не обратился к чародеям? Любой из них мог бы заклинаниями вернуть тебя к тому, чем ты был раньше.

— Лучше видеть сны.

Тёмное лицо недоуменно скривилось.

— Как ты не понимаешь, Вороний Хлыст? — Бульдог присел на гребне поближе к наводчику. — Если мой напарник был полностью животным, которого какой-то сумасшедший маг сделал Котярой, то волшебство превратит его снова в зверя. Чары будут разбиты. И он навеки утратит всё, что есть в нём от человека.

— А значит, тебе лучше видеть сны, боясь и желая одновременно, собирая обрывки памяти, чтобы сложить свою прошлую жизнь. — На остром лице Вороньего Хлыста отразилось понимание. — И что ты видел за эти пятьсот дней, Кот-сновидец?

— Недостаточно.

Бульдог нетерпеливо поднялся:

— Ладно, люди. Надо идти, особенно если будем двигаться только днём.

— Но зачем останавливаться по ночам? — спросил Вороний Хлыст. — У меня хватит Чарма, Котяра. Я могу зарядить амулеты острого зрения и держать тебя бодрым и сильным без сна до самого конца этого проклятого перехода. А на той стороне можешь продолжить поиски своих снов.

Бульдог с надеждой посмотрел на своего напарника:

— Здесь спать опасно, и ты это сам знаешь.

Котяра оглядел селитряные равнины, зазубренный горизонт и, прикинув трудности тяжёлого перехода, неохотно кивнул.

— Отлично! — Вороний Хлыст стукнул жезлом по земле пустыни. — Я привяжу тебе связку острых глаз на следующем привале у воды. А теперь — в путь.

Они пошли в молчании. Бульдог тянул за собой волокушу с сокровищами. К концу дня они прошли песчаниковый город, созданный ветром, с причудливыми башнями и величественными бульварами. На дальнем его конце, где песчаник затвердел, как терракота, под обломками капала струйка воды, и путники пополнили запасы во флягах. Вороний Хлыст сдержал обещание и украсил Котяру ожерельем из амулетов острых глаз, связанных ниткой чармопровода.

Вор надел эту нитку, и сон не отяготил его усталостью после мелькающих огней сумерек, которые сменились холодящей тьмой. Амулеты защищали всех троих от мороза и усталости, и они все так же мерно шагали через усыпанную звёздами ночь. Весь следующий день Котяра тоже не испытывал усталости, идя по чёрным застывшим лавовым руслам. И в морозную ночь сила амулетов не давала ослабнуть его силе. Холод и усталость казались давними симптомами пережитой болезни, и Котяра полностью сосредоточился на поиске лучшего пути сквозь химерический ночной пейзаж под размытыми звёздами.

Прислушиваясь к потрескивающим разговорам в коммуникаторе, трое кочевников избегали встреч с войском лорда Хазара. Но встречались другие беженцы из Заксара, гораздо хуже снаряжённые для перехода через Каф. Группа фабричных рабочих растянулась на изломе утёса, плоть их высохла, осталась только кожа, обтягивающая кости, изъеденная пересыпаемыми ветром песками. Они погибли от усталости и жажды, сбежав из Заксара в панике без запаса воды и провизии.

Один мертвец все ещё сжимал в кулаке дешёвый искатель из ведьминого стекла — так он пытался найти воду, но крохотная канавка, которую людям удалось из последних сил прокопать, воняла серной кислотой.

Дальше попались размазанные остатки группы чармоделов — их кости были раскиданы и разгрызены троллями в поисках костного мозга. Только разбитые и брошенные амулеты и разорванные рюкзаки говорили о том, кто это был, потому что от всех остались только обглоданные скелеты.

Следы троллей вели к шлаковым конусам и выветренным плоскогорьям. Трое путешественников не выбирали такой путь, разве что когда из треска помех коммуникатора доносились рапорты и становилось ясно, что надо уходить от армии Хазара. И так они целый жаркий день и ещё одну морозную ночь шли к неровному горизонту.

Ближе к полуночи из коммуникатора донеслись панические голоса:

— Змеедемоны! Рассыпаться! Всем в укрытия! Взвод, рассеяться!

Взрывами помех послышались выстрелы аркебуз, бьющих полными зарядами Чарма. Они заглушали частый огонь, крики, вопли, пробивающиеся через рёв змеедемонов — и потом тишина, резкая и окончательная.

В рассветном дыму, угрюмо карабкаясь по ложбинам гранитных плит, волоча сундук с сокровищами, путешественники увидели гнездовья троллей в пещерах под скалами. Армия Хазара пошла коротким путём вокруг плато и вышла к этому серому пространству лавовой пыли и кремнёвых полей в полночь, и здесь её нашли и истребили змеедемоны.

Между пыльными камнями валялись сотни тел. Все они были выпотрошены, многие обезглавлены, почти все с оторванными конечностями. Напитавший воздух смрад поднимался вместе с дневным жаром из почерневших луж крови и внутренностей, застывших от ночного холода и теперь тающих. Тролли сновали десятками, перемазываясь кровью и разбивая кости о камни, чтобы достать мозг. Дюжины их рылись в расползающихся внутренностях, бешено тараторя, слишком нажравшиеся, чтобы есть ещё, и всё же не в силах оставить кровавый пир.

Вороний Хлыст и Бульдог в ужасе отвернулись, но Котяра не отвёл глаз. В овраге застывшей лавы он заметил живого среди трупов. Это была женщина, измазанная запёкшейся кровью и присыпанная пеплом. Она скрывалась под разорванными телами, но через миг-другой ползущий рассвет выдаст её троллям. Котяра понимал, что она это чует и отчаянно ищет иного убежища, но в нарождающемся дне не было спасения от бойни.

К изумлению своих спутников, Котяра направился вниз по тропе, крича, чтобы привлечь к себе внимание. Озадаченные тролли оторвались от жора и бросились к нему. Не замедляя шага, Котяра снял с плеча ружьё и погрозил троллям. С воем и улюлюканьем они попятились, уставясь на него провалами глаз.

— Женщина! — крикнул он той, что скорчилась, окровавленная, в лавовом русле. — Иди сюда!

Она замерла в нерешительности, испуганная появлением зверовидного человека с голубой шерстью на плечах, торчащими ушами и щёлками зелёных глаз. Она сжалась в страхе. Котяра пошёл к ней, раскидывая разорванные тела, направляя ружьё на троллей, которые, щёлкая остриями зубов в обугленных пастях, дыбили зелёную шерсть на спинах. Потом снова поманил её рукой — человеческой рукой.

Она вылезла из ложбины и побежала к нему. Тролли бросились вперёд, но вновь Котяра остановил их взмахом ружья, и они попятились, щёлкая клыками и размахивая когтистыми клешнями.

Котяра поспешно повёл женщину на уступ, где ждали Бульдог и Вороний Хлыст. Когда они оглянулись, тролли вернулись к своему пиру, и ни один не попытался преследовать.

— Тиви! — заорал Бульдог, увидев её, но она только тупо смотрела, слишком потрясённая, чтобы узнать его в этом блеклом наряде.

— Ты знаешь это жалкое создание? — спросил Вороний Хлыст, отступая от измазанной кровью женщины.

— Да, — ответил Бульдог с жалостью, помогая ей подняться на уступ. — Она из уличных детишек, что стояли у меня на стрёме во время работы. Лучшая из них.

Они направились прочь по гранитным выходам и остановились только тогда, когда ушли достаточно далеко от места бойни. Бульдог посадил Тиви на свой сундук, дал ей попить воды из фляги и приложил к её ранам целительные опалы. Порезы были поверхностные, они зажили сразу.

Вороний Хлыст закрепил на своём посохе связку опалов и выдал достаточно Чарма, чтобы очистить новую знакомую от покрывающей её слизи и крови. Когда грязь стекла коричневыми струйками и растворилась в воздухе, Вороний Хлыст увидел молодую женщину с запавшими от голода щеками, с каштановыми коротко стриженными волосами и светло-голубыми глазами, расширенными с перепугу. Одета она была в серый фабричный комбинезон и поношенные матерчатые сандалии, и никого не удивило, когда она сказала: «Мне холодно». Измождённое лицо было перекошено страхом, и только постоянный поток Чарма из посоха Вороньего Хлыста не давал ей потерять сознание от потрясения.

— Я купила защиту в войсках Хазара, и они… они пытались нас защитить. Пытались. Но нас нашли змеедемоны… вы сами видели!

Чтобы успокоить Тиви, Бульдог сунул ей в руки амулет в виде золотой пластины, усаженной наговорными камнями и целительными опалами. Она озадаченно уставилась на амулет, тут же захваченная его силой, и благоговейно взяла его тонкими пальцами, будто никогда раньше не трогала Чарм в таких концентрациях. Изголодавшееся, худое лицо разгладилось.

— Тиви, — спросил Бульдог, — теперь ты меня вспомнила?

Она прижала амулет к груди.

— Бульдог! Я думала, что сплю. Ты, ты здесь… — Она оглядела унылый пейзаж.

— Пойдём, Тиви, — позвал Бульдог. — Надо скорее отсюда уходить. Здесь тебе не место, потому что ты — та, кто остаётся жить. Пойдём быстрее. Завтра в это время мы должны уже выбраться из Кафа.

Тиви оглядела своих спасителей с ясностью сновидца, и её зрение затуманилось слезами.

— Спасибо, — шепнула она, сильнее прижимая к груди амулет, выдавливая Чарм на свои душевные раны. Она подняла глаза, всматриваясь в раскосое лицо Котяры. — Спасибо тебе, друг, что спас меня.

Они пошли дальше. Весь день, пока группа спускалась по каменным желобам на растрескавшуюся глину, шла через пустыню среди столбов выветренных скал, Бульдог изливал на Тиви свою философскую болтовню, пытаясь наполнить зияющую пустоту, которая образовалась у неё в душе от пережитых страданий. Вороний Хлыст состряпал из жезлов силы, найденных в сундуке Бульдога, что-то вроде бронежилета и приладил их Тиви проволокой из чармопровода.

Черпая силы в Чарме и доброте своих спасителей, Тиви бодро шагала под ослепляющей жарой дня, под багрянцем сумерек и хрустальной прозрачностью ночи. Она слышала всё, что говорит Бульдог, но не слушала ничего. Амулеты Бульдога придали ей жизненную силу, победившую все перенесённые скорби, даже ужас, который отделил её от судьбы спутников, дал единственной выжить.

Такого потока Чарма она не испытывала никогда в жизни, и ей хотелось больше узнать о спутниках Бульдога, которые несли на себе столь явные метки зверя и всё же позаботились о встреченной в пустыне нищенке. Но спрашивать она не решалась — боялась, что у неё все тут же отберут, исчезнет целительная сила Чарма и она останется наедине со своей жалкой сущностью, снова станет добычей ужаса.

На рассвете за бесконечной равниной замаячили снежные горы на юге, туманные и синие. Котяра отделился от группы, сказав, что поищет воду и обследует окно в красных скалах, которые были видны на дальнем берегу потрескавшегося дымящегося русла. Там он и подождёт группу.

Но он не стал искать воду, а немедленно со всей своей быстротой и ловкостью устремился к скальному окну. Там он снял с себя нитку амулетов острых глаз и оставил её на скальной полке вместе с ружьём, капюшоном и поясом — здесь это все и найдут его спутники.

Серебряные корочки Неморы и Хеллгейта висели в дневном небе, и под ними шла к снежным горам одинокая фигура. Он заплатил за доброту Бульдога, рискнув жизнью ради грезоткани, и он сдержал слово, данное напарнику и Вороньему Хлысту, — проводил их через Каф. Ничего принадлежащего им он себе не взял. Теперь он шёл, свободный от всех обязательств, к синим горам и к будущему, которое в его снах содержало его прошлое.

 

7. ТКАНЬ НЕБЕС

Глазами Чарма Бульдог смотрел, как Котяра уходит меж выветренных скал, его перевёрнутое изображение плывёт в отражении воздушных линз у горячей почвы пустыни, и кажется, будто он идёт по небу, и голова задевает растресканные камни. Большой вор ничего не сказал спутникам, пока они не дошли до скального окна, где нашли ружьё, ожерелье амулетов и снаряжение, которое оставил Котяра.

— Он с ума сошёл, — убеждённо заявил Вороний Хлыст. — Без Чарма ему не выжить.

— Он человек из другого теста, — сказал Бульдог и сунул ружьё в сундук.

— Я думаю, он вообще не человек, — раздражённо возразил Вороний Хлыст. — Разве человек пойдёт в пустыню без чармострела или амулетов? Он просто кот из джунглей, кое-как замаскированный под человека спятившим волшебником.

— Он храбрый человек, — тихо сказала Тиви.

— Для тебя — да, — согласился Вороний Хлыст. — А для нас он просто ушедший псих.

— Он нас покинул, чтобы видеть сны, — догадался Бульдог. — Он знал, что отяготит нас на пути к нашей судьбе, если придётся каждую ночь останавливаться для сна.

— Ну и ладно. — Вороний Хлыст бросил нитку амулетов острых глаз себе в рюкзак. — Теперь мы от него свободны, а впереди — Горы Мальпаиса. В их бесчисленных долинах и ущельях можно спрятаться от змеедемонов.

Трое оставшихся пошли по обугленной и ржавой земле, и к полудню меж выветренных валунов стали появляться высушенная трава и бурьян. Снежные гребни плавали в воздухе миражом, будто став на якоре над горизонтом. Закат, полный ярких красок и облачных замков, застал их на лугу под тёмными талисманами высоких деревьев. Группа остановилась подзарядить амулеты от массивного посоха Вороньего Хлыста и теперь сидела в колышущейся траве под бледными звёздами, оглядывая пройденный путь.

— Каф, — произнёс Вороний Хлыст с заметной гордостью. — Мы прошли Каф. Теперь нам на все наплевать.

— И на змеедемонов? — спросил Бульдог, приподняв белесую бровь.

— У них нет Чарма, — сказал Вороний Хлыст. — Они не видят нас издали. Значит, всё, что мы должны делать, — это быть там, где их нет.

— И как это сделать? — Бульдог вытащил из сумки на поясе пакет медовых ягод и раздал спутникам.

— Ясно, что надо держаться подальше от городов, — ответил Вороний Хлыст, жадно прожёвывая горсть ягод. — Устроить свою жизнь в глухих местах. По крайней мере здесь есть еда. Мы уже чёрт знает сколько дней живём на Чарме и этих проклятых ягодах. Я изголодался по настоящей еде. Может, найдём здесь деревушку с трактиром. Хотя скорее всего придётся обойтись подножным кормом.

Бульдог застонал:

— Всю свою жизнь я знал только Заксар. Я трудился целые дни, чтобы заработать себе путь к какой-нибудь истине в этом городе. А теперь… теперь успех — это найти вкусный корешок! Вся моя работа в Заксаре пошла прахом.

— Да нет, большая Собака. — Вороний Хлыст раздал спутникам ореховые палочки и сам взял одну. — У тебя есть твоё сокровище. Держи почаще жезлы силы под взглядом Извечной Звезды, и они будут всегда заряжены и на твою жизнь этого заряда хватит для всех твоих амулетов.

— Я годами бедствовал, не мог позволить себе ни на один жезл силы больше, чем было нужно для зарядки перевязи, — горестно причитал Бульдог. — И теперь, когда у меня хватает жезлов, чтобы все амулеты работали, когда кончились дни моего воровства, я изгнан из Заксара — из всех городов! Что у меня будет тут за жизнь? — Он показал жестом на сияющую пыль заката, мрачные деревья и камни пустыни.

— У тебя хотя бы есть Чарм, которым можно жить, — ответил Вороний Хлыст с набитым ртом. — А посмотри на этого ребёнка. У тебя же нет Чарма, кроме того, что мы тебе дали, так? И я прав буду, если скажу, что у тебя за всю жизнь Чарма не было?

— Не было. — Тиви сосредоточенно грызла ореховую палочку, заедая ягодами, и не смотрела на своих спутников. Лицо её было скрыто рассыпавшимися волосами.

— Ты работала на фабрике за глаза тритона и на них покупала себе грубую пищу и призму, чтобы отогнать сон, — уверенно сказал Вороний Хлыст и сам себе кивнул.

— Мне случалось спать, — призналась она, не поднимая глаз. — Мне не стыдно об этом рассказывать.

— Да, — продолжал Вороний Хлыст, снова кивнув, измеряя её пристальным взглядом тёмных глаз. — Я знаю, что было много ночей, когда тебе приходилось выбирать между хлебом и призмой. Лучше спать сытым, чем бодрствовать на голодный желудок.

— Как со мной было в детстве, — перебил Бульдог. — Я заползал под мусорные ящики и закладывался кирпичами, чтобы не унесло во сне.

— Там до тебя ночные ползуны могут добраться, — сказала Тиви.

— Верно. — Бульдог показал размытые серебристые шрамы на внутренней поверхности рук. — Вот следы, как они пытались влезть в мои жилы. А ты где спала?

— На фабрике, когда работала, — ответила она, — пока меня не поймали и не уволили. А потом — в мусорных ящиках.

— Фу! — Вороний Хлыст с отвращением дёрнул бородой. — У меня для этого слишком чувствительный нос. Даже под ними — и то сильно воняет. — А здесь придётся привязываться к кронам деревьев, как первые люди. — Он отвернул капюшон, открыв узкое, как лезвие топора, лицо, сморщенное, словно кожаная сумка, с очерченными синим губами и глазами, с чёрными вихрами, завернувшимися в колючие перья. — Если ты не хочешь оставаться с нами.

Тиви порывисто подняла голову.

— Я не знаю, что мне делать. Не знаю, зачем бежала из Заксара. Куда мне было идти? Я нигде больше никогда не была. Мне только хотелось удрать подальше от змеедемонов.

— Вот мы и удрали, — спокойно сказал Вороний Хлыст и положил тощую руку на потёртую ткань, покрывавшую её бедро. — Ты симпатичная женщина, Тиви. Я бы тебе дал столько Чарма, сколько тебе нужно, если бы ты согласилась быть моей спутницей.

— Спасибо, но я этого не стою. Я всего лишь уличная сирота. — Она снова опустила голову, и волосы упали ей на лицо. — Я благодарна за то, что вы для меня сделали — спасли от троллей, исцелили от страха Чармом, очистили меня и провели через Каф, делясь водой, и вот теперь едой — вы столько для меня сделали. Но я — я никто. У меня для вас ничего нет.

Бульдог обратился к ней ироническим тоном, жёстко глядя на Вороньего Хлыста.

— Мне кажется, что эта любвеобильная Ворона интересуется тобой как таковой.

Тиви решительно покачала головой:

— Я не могу быть твоей, Вороний Хлыст. Ты — человек Чарма, а я — бесчармовая.

— Правда? — Вороний Хлыст убрал руку. — Ты бесчармовая. А я? У меня есть для тебя Чарм. Но дело не в этом, да? Я не просто человек Чарма, я человек со звериными метками. В этом дело?

— Звериные метки меня не волнуют, — ответила она тише. — Мне ты не нравишься.

— Ба! — Вороний Хлыст встал и положил руку на янтарный посох, качнув амулеты, свисавшие с него на колдовской проволоке. — Если я для тебя недостаточно хорош, можешь вернуть мои амулеты.

— Вороний Хлыст! — Бульдог встал с места. — Она на нашем попечении.

— А сама она о нас не печётся, — ощерился Вороний Хлыст. — Если бы она дала то, что у неё есть, у меня хватило бы щедрости дать то, что есть у меня.

— Грубо, Вороний Хлыст. — Бульдог глядел на наводчика пылающим взором. — Ты ведёшь себя как последний хам.

— Времена хамские, Бульдог. Времена.

Тиви встала и сняла с шеи ленту целительных опалов, которую дал ей Вороний Хлыст на время, пока заряжал её амулеты. Она протянула ему ленту, и он сердито выхватил её.

— У тебя будет Чарм, Тиви, — пообещал вор. — Я тебе дам амулеты.

Тиви покачала головой:

— Я не могу их взять, Бульдог. Как я тебе за них заплачу? Разве здесь есть работа?

— Ты долго на меня работала. Теперь нам надо работать вместе, чтобы выжить.

Тиви вопросительно поглядела на зверечеловека. Его грива отливала медью в последних лучах дня.

— Почему ты это делаешь, Пёс?

— Да, благородный Пёс, — поинтересовался Вороний Хлыст, — ты что, собираешься оделять чармом каждого беспризорника, который нам попадётся?

— За весь Ирт я не отвечаю, — сказал Бульдог, — а за эту молодую женщину отвечаю.

— Почему? — с вызовом спросил Вороний Хлыст. — Потому что у Котяры хватило дури отобрать её у троллей? Бульдог расправил плечи:

— Истина в том, что мы с ней не чужие, пусть и не близкие. Она на моём попечении. Это простая истина, а я служу истине.

— Истина! Ха! — Вороний Хлыст снял с посоха амулеты и потряс ими в воздухе. — Истина в том, что мы здесь одни в глуши. Сегодняшний день может оказаться для нас последним. В любой момент могут прилететь змеедемоны. Вот тебе истина! И почему нам не получить удовольствие, когда оно плывёт в руки?

— Ты нехороший человек, Вороний Хлыст. — Бульдог с негодованием отвернулся и стал открывать сундук.

— Мир не хорош, Бульдог. — Наводчик снова потряс амулетами. — Я тебе дам ленту звёзд и ещё ленту целительных опалов за эту женщину.

Бульдог медленно поднял лицо от раскрытого сундука:

— Я не торгую людьми.

— Тогда считай это щедрой платой за то, что ты просто уйдёшь. — Синие губы Вороньего Хлыста загнулись вверх, маленькие глазки прищурились. — Никого другого, кто мог бы меня остановить, я здесь не вижу.

— Ты прав, мерзкая Ворона. — Бульдог поднял глаза и увидел на изголодавшемся лице Тиви страх. Когда он повернулся к Вороньему Хлысту, у него раздувались ноздри. — Я тебя остановлю так, что ты не встанешь, если только попробуешь её тронуть. Теперь убирайся. — Бульдог вытянул руку к тёмным полосам леса. — И чтобы больше я тебя не видел. Уходи — пока я не забыл, что я философ, и не разорвал тебя на части, как тролль.

Вороний Хлыст задрожал от ярости.

— Ты что, прогнать меня решил, дворняга? — Он схватил с земли ружьё и направил его на вора.

Бульдог с рычанием обнажил клыки и бросился вперёд. Он успел схватиться за ствол как раз перед выстрелом, и синий импульс Чарма ударил мимо его головы, опалив гриву и взорвавшись в ветвях. Посыпались опилки и листья. С яростным рёвом Бульдог выхватил у Вороньего Хлыста оружие и ударил наводчика прикладом в лоб.

Вороний Хлыст упал на спину, закатив глаза и раскрыв рот.

Тиви бросилась к Бульдогу и приложила руку к его дымящейся гриве.

— Ты ранен?

Голову обжигала пылающая боль, и шахта, ведущая в мир нижних инстинктов, ещё была открыта в душе Бульдога. Боевой клич ещё гремел, отдаваясь в ней, следуя за ощущением близкой миновавшей опасности.

— Я жив, Тиви. Боль вылечат амулеты. Тиви посмотрела на Вороньего Хлыста, растянувшегося в густой траве. Глаза его закатились.

— Он убит?

— Нет. — Бульдог поднял янтарный посох и рюкзак наводчика. — Он только без сознания. Но мне придётся его убить, если мы ещё будем здесь, когда он очнётся. Этого человека опасно злить. Он ничего не знает об истине — и потому способен на любую мерзость в сумасшедшей погоне за пользой.

Она отступила от лежащего человека.

— Он пытался тебя убить.

— Да. — Бульдог закрыл сундук и начал завязывать лямки. — Ружьё было настроено так, что у меня голова бы испарилась.

— И ты его не убьёшь?

Он подал ей ленту острых глаз из рюкзака Вороньего Хлыста.

— Я вор, Тиви, а не убийца. И потому я отберу у него все ценное — а если это приведёт к его гибели, меня совесть мучить не будет.

— Он может тебя преследовать, — сказала она, принимая амулеты.

— Если хочет получше узнать, что такое боль, пусть приходит учиться. — Бульдог привязал к волокуше второе ружьё и рюкзак управляющего. — Я преподаю истину — а для таких, как Вороний Хлыст, истина всегда болезненна.

Вор вынул из плаща Вороньего Хлыста все амулеты, не оставив ему ничего. Полоса последнего дневного света протянулась через горизонт оставшейся позади пустыни. Бульдог впрягся в волокушу и, с посохом Вороньего Хлыста в руке, потащил её в лес.

Прикладывание целительных опалов излечило обожжённую голову вора, и к полуночи он был исцелён. Они с Тиви пробирались под плотной парчой свисающего мха гигантских бородатых деревьев, собирая по дороге съедобные грибы и побеги спаржи. Пар звёздного огня струился меж ленивых ветвей и освещал поляны похожих на водоросли трав в кафедральной темноте леса.

— Ты здесь в глуши так же благороден, как был в Заксаре, — сказала Тивн и поглядела на него большими ввалившимися глазами. — Я думала — то есть мы в трущобах все так думали, — что, понимаешь, те, у которых звериные метки, они опасны.

— Так оно и есть, — охотно подтвердил Бульдог, вглядываясь в темноту из-под тяжёлых бровей.

— Нет. Ты не опасен. То есть в Заксаре я думала, что ты опасен. Вот почему я никогда не ошибалась у тебя на работе — боялась ошибиться. Тебя боялась. Мы все боялись. Потому что ты такой — свирепый. Но ты совсем не такой, как Вороний Хлыст.

— Я философ. — Он наклонился сорвать очередной побег спаржи и бросил на сундук, на уже собранную кучу.

— А как? — Она заглянула ему в глаза. — Как ты стал философом?

— Как все философы. — Он поглядел в Глаз Чарма на плече, выискивая, нет ли кого в лесу. Во мраке даже Глазам Чарма не хватало точности, которая радовала его в пустыне. — У меня была учительница. Её звали Умная Рыбка. Она меня спасла из трущоб. И научила меня истине.

— Истина. Ты столько о ней говоришь. Что такое истина? Бульдог подобрал ещё несколько грибов.

— Истина есть то, что есть. Она не всегда полезна. Не всегда добра. Не всегда красива. Не всегда — что бы то ни было. Она изменяется и все равно всегда одна и та же.

— Как это может быть?

— Все меняет все. Всегда. Изменение — это истина, которая не меняется никогда.

— То есть ничто не остаётся одним и тем же?

— Ничто.

— Даже Извечная Звезда?

— А! — Большие зубы Бульдога сверкнули в широкой улыбке. — У тебя задатки настоящего философа, Тиви. Это проницательный вопрос. — Он на ходу раздвинул посохом мох на пути. — Ты знаешь, что такое Извечная Звезда?

— Начала. Так говорят уличные ведьмы. Это такая книга у них — «Начала».

— Да. — Он поднял глаза к ветвям, где истекал звёздный пар, и процитировал: — «Пылает над Иртом Извечная Звезда. Её лучи слепят первичную тьму, как открытая в небеса дверь. И они суть Начала». «Начала», глава вторая, стих девятнадцатый. — Он посмотрел на Тиви, вопросительно подняв брови. — Ты читала «Начала»?

— Нет. — Тиви проводила взглядом ночную птицу, бесшумно перелетевшую им дорогу в верхнем нефе леса. — Мать-ведьма, которая управляет домом сирот на Холодной Ниобе, читала из них перед каждой едой. Я иногда там жила. Но долго там жить нельзя, если не согласна стать ведьмой. Я не хотела.

Бульдог услышал шорох, всмотрелся в Глаз Чарма и заговорил снова.

— Это благородная жизнь. Праздновать времена года, делать амулеты для бедных и больных. Ты знаешь, каждая ведьма — умелый чармодел. Если бы было достаточно ведьм, на Ирте бы не было бедных.

— Но ведьмы не выходят замуж, — сказала Тиви. — Они занимаются ритуальной любовью с мудрецами. Это не для меня, Пёс. Я… я чувствую, что для меня есть только один.

Бульдог заметил Глазом Чарма белого оленя, бросившегося прочь. Это объяснило услышанный шорох. «Успокойся, храброе сердце, — сказал он себе. — Страх сам по себе тоже враг».

— И кто этот один, кто предназначен тебе?

— Не знаю. Чувствую только, что он есть. Я всегда это чувствовала.

— Отлично! — улыбнулся ей Бульдог. — Такое чувство подразумевает будущее — а в это неверное время наших странствий, юная Тиви, такое чувство надо только приветствовать. — Он ухнул, перетаскивая волокушу через корень, и заговорил дальше: — А что до Извечной Звезды… постой! — Он показал посохом на полянку среди больших деревьев, где дрожали в звёздном сиянии папоротниковые стебли. — Это сахарные стебли. Отличная будет добавка к еде. Срежешь несколько штук?

Достав из-за пояса нож, он протянул его Тиви, и она пошла срезать папоротник. Когда она наклонилась срезать сладкий корень пониже, из стеблей высунулась здоровенная рука, схватила её за шиворот и потащила в темноту.

Вор вскрикнул, сбросил с себя упряжь и бросился к деревьям, топча сахарные стебли.

Тиви исчезла.

— Бульдог!

Её крик донёсся из тёмного далека, наполнив его пугающей болью.

— Тиви! — откликнулся он.

Ответа не было. Бульдогу пришлось долго вглядываться в Глаза Чарма, пока он обнаружил её уже почти на пределе досягаемости. Она была тюком переброшена через плечо огра. Здоровенный антропоид ломился через подлесок в ложбине, почти полностью скрытый от Глаз Чарма мхами и плющом.

Бульдог бросился в погоню, побежал сквозь тьму, не обращая внимания на хлещущие колючие лианы и переплетение трав. Он ориентировался по Глазу Чарма, пока не услышал впереди, как огр отмеряет огромные быстрые шаги по лиственной подстилке.

Вор включил все жезлы силы, рискуя разрывом сердца. Ноги гудели, массивный посох отбивал в стороны лианы и стебли трав. Единственный крик Тиви зацепил его за самое сердце и потянул за ней с неисчерпаемой выносливостью. Бульдог перепрыгивал валуны, бегом перебредал полные гадюк ручьи, невидимой нитью привязанный к силуэту бегущего огра, а сердце громом стучало прямо в ушах.

Похититель был гигантом. Огромные голые бугры мышцы блестели от пота в свете звёзд. Мелькая среди лесных теней, он то и дело оборачивал к преследователю маленькую курносую морду, вставленную в огромную голову из чёрного руна.

Не сбиваясь с шага, Бульдог сорвал с плеча ружьё, но боялся стрелять в огра, чтобы не попасть в Тиви. Он только дал быструю очередь впереди бегущего великана, надеясь замедлить его бег. Зелёные трассеры осветили торжественный мрак леса и взорвались над склоном ложбины, свалив два дерева скрещённой баррикадой.

Огр обернулся, присев, мордочка под горбами мышц исказилась яростью, и на краткий миг вору показалось, что воющий голиаф сейчас бросится. Бульдог прицелился, но огр бросил мешок, метнулся вверх и исчез за поваленными деревьями. Судя по треску, он побежал дальше.

Отстегнув жезлы силы от перевязи, Бульдог свалился рядом с мешком, тяжело дыша, слушая гулкие удары крови в ушах. Его острые пальцы разорвали грубую ткань, и дико танцующее сердце замерло в холодном спазме, когда он увидел спрессованные листья. Рёв отчаяния вырвался из измученных лёгких, и Бульдог рухнул, всхлипывая, ловя ртом воздух, на этот отвлекающий объект.

Когда он вернулся к волокуше, огр, который похитил Тиви, уже успел ограбить сундук. Его огромные следы истоптали всю землю вокруг, но он ничего не взял, кроме пояса с инструментами и еды. Огры ненавидят Чарм — так ему всегда говорили, хотя он никогда до этой ночи не видел огра. Ещё ему говорили, что огры — прекрасные тактики, и сегодняшний случай его в этом убедил.

Он взял два рулона грезоткани из перевёрнутого сундука и наклонился, чтобы собрать рассыпанные амулеты. Только тут до него дошло, что наговорные камни и талисманы не были рассыпаны как попало. Огр расположил их так, чтобы они выглядели рассыпанными, а на самом деле прикрывали лежащие под ними патроны. Патроны были соединены попарно контактными концами. В каждую пару патронов была вставлена звезда, поблёскивающая живым током. Если любую из них шевельнуть, проскочит искра и взорвётся вся куча.

Эти огры настолько ненавидят Чарм, что научились его разрушать, подумал Бульдог, пытаясь успокоить трясущееся тело, поражённый злобным разумом таких примитивных тварей.

Шорох листьев заставил его глянуть вверх, и он увидел среди ветвей падающий камень. Огр наблюдал за ним откуда-то, и когда увидел, как Бульдог избежал ловушки, решил с ним покончить.

Бульдог дёрнулся назад, подняв грезоткань, чтобы защитить лицо, но было поздно. Огры снова перехитрили его, понял он, когда брошенный камень упал среди сокровища.

Взрыв подхватил его и швырнул в абсолютную тьму.

Зелёный огонь рванулся вверх, окрасив ночь. Пленники в телегах для рабов на той стороне леса увидели, как он взвихрился в небе и развернулся изумрудными сполохами, жуткой туманностью, окутавшей Ирт. Ветер донёс раскат грома, и пленники поняли, что огры учинили новое зло и захватили новых пленников. Обменявшись горестными взглядами в зарешечённых телегах, они не посмели сказать ни слова, потому что василиски, запряжённые в телеги, были обучены ограми реагировать на человеческий голос. Стоило кому-то заговорить, как они просовывали в клетки чешуйчатые хвосты и избивали всех до крови.

Когда на небе расцвели орхидеи зари, пленники услышали, как возвращаются огры, и сели в своих устланных соломой клетках. Гнол — орк с тёмным руном, который заманил Бульдога в ночь, прибыл первым, неся мешки захваченной еды — мятную траву, медовые ягоды, побеги спаржи, райские ягоды на сложенных лозах и сахарные стебли, — и крупными горстями раздал этот корм в зарешечённые телеги.

Грин — рыжие кочки грубой шерсти, покрывшей пятнами лысый череп — вернулся, неся под мышкой нищенку. Рот её был заткнут оторванной от её же комбинезона тряпкой. Огр бросил её в ближайшую телегу и пошёл сразу к василискам — дать им награду за то, что сторожили пленников. Из другой телеги он вытащил самого старого — седую женщину в разорванном и перемазанном балахоне ведьмы. Она не кричала, не отбивалась, только не отрывала взгляд от Извечной Звезды, сиявшей сквозь кроны.

Огр бросил её на землю посреди зверей, и василиски накинулись на неё с голодной яростью, погрузив морды в тело до самых глаз. Женщина издала единственный предсмертный вопль, и тут же клацающие челюсти разорвали её на куски.

Новая пленница смотрела выпученными глазами, пока женщина в кожаной куртке чармодела не отвернула её голову прочь.

— Не смотри. — Она вытащила кляп изо рта нищенки и развязала ей руки. — Как тебя зовут?

— Тиви, — ответила перепуганная пленница.

— Слушай меня, — сказала чармоделка. — Когда кормят василисков, только тогда можно говорить. Иначе они нас избивают до смерти. Мы все — пленники огров. Они тут бродят в лесах и хватают путешественников. Но василискам скармливают лишь старых и больных. Мы думаем, нас везут в какой-то трудовой лагерь, может, на побережье, чтобы тралить по ночам приливные отмели для наших хозяев.

Тиви всмотрелась в карие глаза женщины с перемазанным лицом и седоватыми волосами, увязанными куском лианы. Она смотрела изо всех сил, стараясь не слушать хруст костей в жующих челюстях.

— У тебя были спутники? — спросила чармоделка. Тиви энергично закивала:

— Да. Бульдог. Мой друг.

— Его убили огры?

— Не знаю. Я слышала взрыв…

— Зелёный огонь, — шепнула чармоделка. — Взрыв Чарма. Мы его видели. У Бульдога, значит, были чармострелы.

— Ага. И амулеты. Много амулетов.

— Понятно. Огры уничтожают амулеты, где только найдут. Может, твой друг Бульдог удрал. Может, поднимет других нас искать. Нам нужно что-то, поддерживающее надежду.

Звуки жора стали тише, и чармоделка глянула через плечо. Тиви увидела между двумя алыми рептилиями пену крови и мозговую кашу, и её замутило.

— Тихо теперь, — предупредила чармоделка. — Они почти закончили и не потерпят от нас ни слова. Потом ещё поговорим.

Грин и Гнол совещались между огромными пилонами деревьев; их голоса гудели, как далёкая буря. Потом они свистнули и пошли в лес. Василиски пошли следом, волоча за собой две зарешечённые телеги. Тиви вцепилась в деревянную решётку и уставилась в утреннее небо над головой, где все ещё висело зарево зелёного огня.

Вороний Хлыст тоже его видел. Очнувшись после удара Бульдога, он сел и обеими руками вцепился в раскалывающуюся голову. Дальний звук взрыва Чарма мог быть отзвуком импульса его собственной боли, но сполох зелёного огня в лесу привлёк его внимание.

Он встал, шатаясь, и зашагал по траве как пьяный, разыскивая посох и рюкзак. Когда он понял, что их нет, что их унесли вор и нищенка, он злобно каркнул и толстые пряди его волос встали дыбом.

— Ах ты дворняга! — завопил он. — Я ж тебя найду! Я тебя раздавлю!

Но ярость Вороньего Хлыста быстро остыла перед лицом горькой правды. Без Чарма у него нет защиты от лесных тварей, нет укрепления физических сил или остроты ума, а хуже всего — нет способа отогнать сон. Когда его свалит усталость, он будет лёгкой добычей хищников, а ночью — прилива, что уносит бесчармовых в пустоту. Только остаток Чарма в одежде не дал ему сегодня ночью уплыть в Бездну — и этот остаток уже выдохся.

Решительно шагая по следу волокуши Бульдога, он ломал голову, вспоминая всё, что знал о Чарме, пытаясь придумать способ, как выжить без него. Люди стали жертвой неудачной мутации. Это он узнал, ещё будучи чармоделом, до того как стал управляющим фабрики. Первые люди, аборигены Ирта, жили без Чарма сотни лет. Раз они выжили, то и он сможет. Ночью надо будет бодрствовать. Сознание само по себе кажется некоторым аспектом Чарма, и его достаточно, чтобы удержаться на якоре. Днём, когда приливы уходят, он будет спать. Хотя это будет трудно, признался он сам себе. Хищные твари здесь повсюду. А днём его будет лучше видно.

Месть Бульдога казалась тем страшнее, чем больше Вороний Хлыст о ней думал. Только ярость не позволяла ему впасть в парализующее отчаяние. «Дворняга, я тебя раздавлю!» — повторял он про себя, стремясь за вором.

Вскоре после полудня он дошёл до места взрыва. Образовавшийся кратер был глубже обгорелых концов корневых тросов, пронизавших гранитную глубину, где все ещё держались клочья зелёного тумана. Деревья наклонились прочь от кратера, будто отпугнутые едкой вонью сожжённой земли.

Не осталось ни следа от амулетов, но Вороний Хлыст знал, что здесь случилось. Взрыв Чарма. «Этот кабысдох взорвал его нарочно, чтобы мне насолить. Разбил камеру Чарма второго ружья и уничтожил все амулеты, чтобы они мне не достались!»

Думая, что вор с нищенкой сейчас идут налегке, он стал осматривать местность в поисках их следов. И тогда, на ковре лишайника и листьев, он заметил резко выделяющиеся следы, каждый с отодвинутым большим пальцем.

«Огры!» — ахнул наводчик, присел и огляделся в испуге. Листья блестели в свете дня, словно зубы, шевелились какие-то тени. Вороний Хлыст завернулся в плащ и не поднимался, пока не понял, что он один и что его ввели в заблуждение дневной свет и тени облаков.

Следы на суглинке были отчётливо различимы, и наводчик бросился бежать в обратном направлении. Но сделав два шага, обернулся. Без Чарма лес его сожрёт. Как ни опасны огры, Вороний Хлыст понял, что его единственный шанс на спасение — следовать за ними. Они живут без Чарма, как первые люди, и знают самые безопасные тропы в лесу. И хотя они славятся жестокостью к людям, это может послужить ему на пользу, если они выведут его к какому-нибудь селению людей в своих поисках рабов.

Он шёл по следам через ручейки, остерегаясь гадюк. Дважды он заметил мохнатых зелёных медведей, но они не обратили на него внимания, когда он крался мимо — его шаги заглушал мох и лесная подстилка. К концу дня следы огров слились со следами колёсных телег, и на дороге появились длинные, похожие на кварц экскременты василисков.

Вороньего Хлыста одолевала усталость — странное чувство после прожитой под Чармом жизни — и он решил поспать до темноты. Он забрался на дерево, привязал себя подолом плаща к ветви и устроился в развилке. Разбудил его кошмарный сон — большеголовые огры с чернозубыми ухмылками.

Он думал, что проспал только минуты, но небо на западе уже задрапировали складки заката. А под ним шевельнулась какая-то фигура. Моргнув, чтобы лучше видеть, он разглядел в туманной полутьме Бульдога, опирающегося на янтарный посох и пытающегося разобрать колеи на земле.

Взрыв забросил вора на верхушку дерева. Перевязь с жезлами спасла его от удара, хотя сознания он всё же лишился. Очнувшись, он нашёл ружьё, посох и рулоны грезоткани, заброшенные с ним на крышу леса.

Увидев врага, Вороний Хлыст сразу понял, что случилось. Огры похитили Тиви — и дворняга идёт её выручать!

Вороний Хлыст подождал, пока вор скроется среди деревьев, и только потом спрыгнул со своего насеста. Надо быть осторожным. У Бульдога есть Глаза Чарма. Но фабричный управляющий знал, как избегать их, сохраняя дистанцию. Вор будет идти по следам, а Вороний Хлыст будет держаться сзади неподалёку, прячась за завесами плюща и мха.

Сумерки перешли в ночь, облака закрыли звезды, и лес погрузился в непроницаемую тьму. Биолюминесцентные щупальца, свесившиеся с чёрных крон, и фосфоресцирующие грибы осветили неверные ночные пути. Хотя надсмотрщик шёл теперь медленнее и ещё больше, чем прежде, тревожился из-за воя ночных тварей и близких лесных шорохов, он был рад, что не зарядил дождь и не смыл следы огров.

Беззвучно вспыхнула молния, выхватив контуры лесных коридоров. Вороний Хлыст все так же брёл вперёд, сражаясь с усталостью и роковым сном, который пыталась навеять на него ночь.

Сияя жёлтой серой, поднялся рассвет, озарив снизу уходящие к востоку грозовые тучи и уносимые за ними сорванные ветром листья. Вороний Хлыст натянул на себя одеяло из скользкого плюща и немедленно провалился в сон. И снова его разбудила чернозубая ухмылка огров.

Потоки полуденного света били сквозь листву и погружали весь мир в переливы зелёного. Мелькнули эльфы в шёлковых мантиях и в сиянии ауры, пробежали по лианам и траве, весёлые и быстрые.

Вспомнив о мести, Вороний Хлыст заставил себя встать и пойти, шатаясь, вперёд. Ему надо было поесть. Он никогда прежде не испытывал голодных болей и принял их за усталость, которую может вылечить сон. Высунувшись из русла ручья, он нашарил несколько висячих лиан с райскими орехами. Оторвал пару петель, втянул их в русло и стал разбивать орехи камнем.

Утолив голод, Вороний Хлыст снова пустился в погоню. По пути он срывал сахарные стебли и грыз сладкие корни, впитывая жизненную силу, которой ему не хватало, чтобы идти вперёд. Дневной свет стал слабеть за несколько часов до наступления ночи, и серый туман заклубился, выливаясь из русел ручьёв, окутывая корни деревьев и гниющие бревна. Холод пробирал до костей, и наводчик трясся так, что стучащие зубы болели до самых корней.

В сумерках, когда небо обрело цвет камня и только на западе ещё оставалась холодная зелень, он прибрел к опушке, пробираясь через бурые листья и стелющийся туман. Солёный ветер шевелил воздух и обжигал кончики ветвей, сворачивая их пепельными кольцами. Вороний Хлыст оказался над обрывом, от которого уходили вниз склоны, покрытые сумахом и вереском, тянущиеся к песчаным дюнам внизу, а дальше виднелся чёрный морской горизонт.

У песчаной косы стояла вытащенная на мель грубо сколоченная деревянная баржа, сильно накренившаяся, и прилив за ней разбивался пеной ощупывающих волн. Даже с такого расстояния и через туманную дымку были видны массивные косматые тела огров, разводящих на берегу огонь из плавника. В песчаной седловине между дюнами стояли две зарешечённые телеги. С десяток человек тянулись по песку и приливным лужам к барже, а там стоял огр и направлял их в трюм.

Дальше по берегу стояли два василиска, что-то хищно раздирая, хлеща чёрными бичами хвостов. На чешуйчатых красных спинах торчали культи на месте обрубленных ограми крыльев. Вороний Хлыст так внимательно рассматривал этих изувеченных тварей с шипастыми суставами, змеиными шеями и головами со спиральным рогом, что чуть не проглядел фигурку человека в дюнах. Человек стоял на коленях на песке и что-то закапывал.

Сощурившись, Вороний Хлыст разглядел Бульдога. Вор энергично работал, раскапывая руками песок и расшвыривая его ногами.

Уверенный, что занятый своей работой Бульдог не будет заглядывать в Глаз Чарма, Вороний Хлыст не стал прятаться, а открыто двинулся по опушке леса, чтобы оказаться точно над дюной, где копал его враг. Там он лёг и пополз по подстилке обломанных ветвей, гумуса и грибов и стал смотреть, как Бульдог закапывает посох и два рулона грезоткани.

Когда вор закончил работу, он закрыл яму кучкой водорослей и грудой плавника, а потом побежал, согнувшись, чтобы его не видели кормящиеся василиски. Вороний Хлыст сдержался и не побежал сразу раскапывать клад, потому что со своего нового наблюдательного пункта разглядел, что пожирают василиски. Они шумно дрались над остатками человека — раздавленным черепом и раздроблёнными костями.

Пока они доедали, Вороний Хлыст следил за вором.

Бульдог перешагнул через гребень дюны, выйдя прямо в пределы видимости огров. Он уже решил не нападать на них с ружьём, рискуя проиграть битву тактически превосходящему его противнику. Вместо этого он надумал пойти на переговоры и воззвать к их корыстолюбию.

Как сильно ни ненавидели огры Чарм, они отлично знали цену амулетам, которые можно продать торговцам в обмен на то, что ценили и не умели делать сами огры — экзотическое вино, редчайшее и ароматнейшее вино травянистых деревьев Чарн-Бамбара. Вот почему такой пугающей хитростью было намеренное уничтожение амулетов в сундуке вора: огры проявили себя превосходными тактиками, пожертвовав своей жадностью ради уничтожения потенциального врага.

У Бульдога все внутри похолодело, когда огры завыли, увидев его. «Захотят ли они променять Тиви на то, что пытались уничтожить? — усомнился он. — Нет, должны захотеть! Я не воин, я философ. Я не могу надеяться сразить их всех в бою».

Он поднял ружьё обеими руками над головой, стараясь показать, что идёт с миром — но всё же готовый применить оружие, если они нападут.

Гнол выступил из группы сидевших на корточках у костра огров. Он немедленно узнал человекопса, который гнался за ним в лесу несколько дней назад.

— Бульдог! — позвал голос Тиви с баржи, и он увидел её лицо, прижатое к решётке иллюминатора. — Бульдог!

Он отнял руку от дула ружья и помахал ей. Василиски на берегу взревели от человеческого голоса и бросились с дюн к берегу. Гнол выкрикнул гортанную команду, и несколько огров вскочили укрощать тварей.

— Женщина! — Гнол вытянул гигантскую лапу в сторону Тиви и оскалил зубы в издевательской ухмылке. — Твоя! — Мелкая морда в гигантском черепе сморщилась в резкой маске веселья. Огр посмотрел на ружьё и фыркнул. — Убей меня — умри! — Глазки метнулись в сторону, где его товарищи уже вынимали из чехлов луки длиной с молодое деревцо и накладывали стрелы с кварцевыми наконечниками.

— Я пришёл не убивать тебя, — сказал Бульдог. — Я предлагаю обмен. Огры — почтенный народ. Вы торгуете без вероломства. Так?

— Обмен! — рявкнул Гнол. — Что?

— Эту женщину, Тиви, на грезоткань. Столько грезоткани, что хватит на много бочек вина. Двадцать бочек!

— Взорван! — Огр скорчил злобную рожу, маленькие глазки исчезли в морщинах. — Ты взорван!

— Нет, я не взорван. — Бульдог похлопал себя по перевязи. — Амулеты меня защитили. И грезоткань. Я её достал, когда ещё заряды не взорвались. И спрятал. Два рулона. Хватит на двадцать бочек вина. И ты все это можешь получить за Тиви. Отдай её мне, отпусти нас, и я отдам тебе грезоткань.

Грин подошёл и встал позади Гнола, что-то зловеще бормоча и кидая злобные взгляды на ружьё, которое держал вор.

— Слушайте, вы двое, — говорил Бульдог, — я слыхал, что огры — мастера тактики. Лучшие на Ирте. А раз так, то вы сами понимаете, какой большой смысл променять одну пленницу из двадцати за целый клад вина. Отличная сделка, я в ней ставлю жизнь на карту. Вот как решим: оставьте себе моё оружие, пока не совершим сделку. Честь огров известна. И мне не нужно оружие, чтобы вам угрожать, раз вы поняли, что я предлагаю.

Вор протянул ружьё. Гнол мгновенным движением его выхватил.

— Тащи бабу! — рявкнул он. — Тащи ткань! Грин повернулся к барже и заорал что-то огру на носу. Тот скрылся под палубой.

— Тащи ткань! — скомандовал Гнол.

— Тиви… — возразил Бульдог.

— Она идёт! — Огр склонил перевитую жилами голову. — Тащи ткань!

Бульдог направился в темноту дюн, оставляя между собой и василисками приливной нанос плавника, мусора и водорослей. Сзади бежал Грин, перекинув Тиви через голое плечо.

Туман и обрывки облаков затеняли сияние звёзд, и Бульдог дважды прошёл мимо места, где спрятал грезоткань. Он не узнал его сразу, потому что там зияла яма. Когда он остановился перед ней, а Грин поставил Тиви на землю рядом с ним, Бульдог только пялился, не понимая.

— Я и не думала, что ты придёшь за мной, — возбуждённо выдохнула Тиви, вцепляясь в его руку.

Её голос донёсся издалека, через пропасть уныния, какого он никогда не ведал.

— Ткань давай! — крикнул Гнол.

Бульдог поднял глаза на Тиви, грустно сведя густые брови.

— Тиви, прости меня. У меня здесь была грезоткань… но теперь её нет.

Мощная рука схватила Бульдога за гриву, отбросив от Тиви. Он беспомощно болтался в воздухе, а Грин сорвал с него перевязь с амулетами. Гнол отломал от ружья приклад, потом дуло и злобно бросил зарядную камеру в море. Крепко держа Бульдога за гриву, а Тиви — за обе руки, Грин поволок их по песку, сердито бубня.

В затуманенном свете звёзд появился тощий силуэт человека, держащего длинный посох. Сухо треснув, посох засветился янтарным светом и открыл Вороньего Хлыста, с откинутым капюшоном, с расходящимися от топорообразного лица волосами-перьями.

— У меня есть грезоткань, которую вы хотели, — объявил он ограм. — Она была моя, но этот вор украл её с моей фабрики. Можете взять её себе в обмен на мой безопасный проезд до первого селения людей. Договорились?

— Ты лжец, Вороний Хлыст! — крикнул Бульдог, но Грин так его встряхнул, что в голове помутилось и искры замелькали перед глазами.

— Договорились! — объявил Гнол, а Грин довольно кивнул и злобно ухмыльнулся, волоча пленников дальше.

В эту ночь Бульдог и Тиви сидели в темноте и вони трюма среди других несчастных пленников. Многие стукались о низкий потолок, лишённые веса во сне. Другие прижимались к переборкам, глядя сквозь щёлки на недоступные звезды, благодарные свежему солёному бризу, что проникал внутрь.

— Здесь можно безопасно спать, — шепнул Бульдог без надежды и закрыл глаза.

— Я рада, что ты пришёл за мной, — ответила Тиви, устраиваясь на его шерсти.

— Я тебя подвёл. Я подвёл нас обоих.

— Тебя снова предал Вороний Хлыст. Надо было тебе его убить, когда он пытался убить тебя.

— Я не убийца и не солдат…

— Да-да. Я знаю, ты философ.

— И потому должен принять судьбу философа, — сказал он тихо. — Жаль только, что ты должна страдать вместе со мной. Судьба отдала тебя на моё попечение, а я тебя подвёл.

— Не подвёл, — тихо шепнула она. — Ты разделил мою судьбу.

Слабая улыбка сверкнула в бороде пса.

— Ты тоже философ, я вижу. Это хорошо. Вместе мы разделим между собой истину. Вместе мы откроем, что значит иметь величие сердца. Потому что если я что-то в этой жизни и узнал, так это то, что чем теснее тюрьма, тем сильнее мечты о бегстве.

Тиви стала легче, засыпая, и он обнял её за плечи, чтобы она не отлетела от него.

Утренний прилив качнул баржу, и Бульдог с Тиви проснулись, прижатые к потолку. С громким стуком они упали вниз, и от удара о палубу проснулись окончательно. Трюм огласился громким стуком множества падающих тел, приходящих в сознание, и бледно-розовые лучи нарождающегося дня пробились сквозь щели, осветив верхнюю часть трюма.

Многих пленников, набитых в тесный душный трюм, одолела морская болезнь, и от заблеванных тел поднялась едкая вонь. Тиви и Бульдог тоже поддались болезни. Днём и ночью они лежали, свернувшись клубком, слабые от тошноты, спя урывками. Склизкая баланда, которую спускали в трюм в ржавых судках, только усиливала тошноту своей кислой вонью.

Вороний Хлыст расхаживал наверху по палубе, прямой, как моряк, и его чёрная пелерина развевалась на морском ветру. Ухмылка синим разрезом рассекала клин его тёмного лица, когда он представлял себе, как мучаются внизу Бульдог и Тиви. И это только прелюдия к предстоящей муке.

Огры, верные своему слову, предоставили бывшему управляющему безопасный проезд на своей барже. Они высадили бы его на следующий вечер, когда южнее подойдут к галечному берегу в виду Старой Чешуи — колоссального гранитного порта на мысах Мирдата, но он отказался выходить. Над знаменитыми спиральными башнями порта в оранжевых вечерних тенях парили змеедемоны.

Грин и Гнол, очень довольные отданной Вороньим Хлыстом грезотканью, посвятили его в цель своей миссии. Они направлялись к пустынным болотам Рифовых Островов Нхэ-та, где пойманные ими беженцы попадут в трудовые лагеря, основанные для служения Властелину Тьмы. В память о былых днях Худр'Вра пощадил Нхэт и избавил его от разрушения, которое принёс остальным доминионам. Царство, где он когда-то был рабом, тралящим приливные мели в поисках ценного мусора, будет теперь служить огромным трудовым лагерем для многочисленных врагов Властелина Тьмы. А ограм он велел править этим местом отмщения со всей их прославленной жестокостью.

Вороний Хлыст обдумал это и решил лучше попытать счастья с ограми, которые ему благоволят, чем бесцельно странствовать среди змеедемонов. И потому он остался на борту до конца плавания, забавляя огров жестокими играми, которые он придумывал, выдёргивая слабейших пленников на ежедневный корм василискам. Пленников заставляли танцевать над люком в трюм василисков, и первого, кто падал от усталости, сжирали заживо. В другом варианте игры над каждым люком подвешивали блок так, чтобы люк открывался от тяжести тела, и первый, у кого уставали руки, падал в жадные челюсти.

Каждый день у бывшего управляющего возникали новые идеи. Но окончательно его положение среди огров укрепил подвиг, совершённый им в прибрежном городе Сухих Болот на литоральных равнинах Чарн-Бамбара. Сопровождаемый Грином и Гнолом, Вороний Хлыст вошёл в этот метрополис пастельных дамб, травяных газонов, песчаных дорог, ярко-жёлтых домиков, белых изгородей и засаженных цветами палисадников и стал говорить с мэром — коренастой румяной женщиной.

Она боялась прилёта змеедемонов и потому жадно слушала рассказ Вороньего Хлыста о союзе огров с Властелином Тьмы и, в надежде, что это поможет спасти от разрушения её красивый город, организовала погрузку на баржу сотни бочек вина. Огры отнесли Вороньего Хлыста на баржу как триумфатора.

На следующее утро с баржи заметили клин змеедемонов, летящий к Сухим Болотам. Вскоре над городом поднялись клубы чёрного дыма, и огры пристали к берегу, чтобы подобрать беженцев, бредущих через солёные болота. Среди новых пленников оказалась и мэр города — с пустыми глазами и бледным от шока лицом.

Весь остальной путь Вороний Хлыст уже не должен был расхаживать по палубе или цепляться в свежую погоду за крюйсы; он наслаждался комфортом каюты на шканцах, лёжа в гамаке. Каюта была уставлена книгами из разграбленных библиотек, иллюминаторы были из призматического стекла. Огры подарили Вороньему Хлысту амулетную перевязь, отобранную у Бульдога, и отклонились от пути, зайдя в ближайший порт, чтобы запастись для него деликатесами и напитками — жареные мясистые цветы, абелоновый суп, салат из осьминога и синее пиво. Они также с удовольствием вернули ему два рулона грезоткани, поскольку больше не надо было менять их на вино.

Когда наконец показались Рифовые Острова Нхэта, Вороний Хлыст уже отлично отдохнул и отъелся. С посохом в руке и в амулетной перевязи, перекроенной под его тощее тело, он стоял на носу с Грином и Гнолом, когда баржа проплывала мимо Ткани Небес, самых древних руин Ирта.

Сфинксовые колонны стояли, увязнув в источающих миазмы болотах, змеевидные винтовые лестницы никуда не вели, и лианы с ползучими растениями удушали купола портиков и черепичные мансарды. Поднятые над слоистыми туманами порфировые башни с мшистыми пятнами и позолоченными шпилями отбрасывали полосы света на бурьян и согнувшиеся под бурями деревья со сломанными кронами.

Баржа встала у причала, грубо сколоченного из неотёсанных брёвен, приткнувшегося среди гигантских медузовых деревьев у непроходимых болот. С одной его стороны, за простором воды с вонючими нефтяными радугами, нависли сломанные коралловые колонны и разбитые стены древних развалин. В другую сторону, за стенами бурной болотной растительности, сотканной из причудливых паразитических лиан, петель и щупальцев, за могильной глубиной поваленных деревьев и чудовищных корней, среди которых блестела гнилая вода, капая в клубящихся туманах, нависло место страха.

Безумные нагромождения лесов вздымались над тёмными галереями мрачных болот, составленные из мостков, рамп и лестниц, перекошенных под немыслимыми углами, и в этой конструкции кишели бесчисленные змеедемоны, ползая и паря, затмевая небо своей массой. Они что-то строили, прилаживая алебастровые листы в виде огромной пирамиды. Вокруг и позади, вдоль мощёных дорог, ведущих к причалам, куда приставали баржи со строительными материалами, с безлистных деревьев свисали трупы. Стервятники обглодали их до костей, но ещё можно было по перевязям с амулетами и шёлковому шитью узнать пэров.

Огры погнали пленников прочь от этого ужаса в мрачную просеку среди болота, окружавшего трудовой лагерь — примитивную тюрьму, огороженную высоким частоколом призрачно-белых кольев, увитых поверху путаницей жгучих ядовитых колючек. Вороний Хлыст не стал околачиваться на причале, чтобы поглазеть на Бульдога. Он немедленно направился по изъеденному настилу туда, где змеедемоны воздвигали свою странную конструкцию.

Сердце у него бешено колотилось, и ему пришлось огромными дозами черпать Чарм из посоха и амулетов, чтобы дать себе силы идти. Но Вороний Хлыст знал, что предназначение ждёт его там, в том месте, которое огры назвали Дворец Мерзостей.

За поворотом деревянной дороги, которая вела его среди высоких стен сочащегося компоста и странного вида растений, место страха открылось его взгляду полностью. Змеедемоны кишели на сумасшедшей высоте наклонной конструкции так плотно, что свет пробивался через неё пыльными блестящими стволами, пересекающимися под углом. На нижних этажах десятки людей висели в колючих клетках, и кровь из их ран плавала вокруг красными спиралями. Стоны и крики терзаемых отдавались далёким эхом на фоне жуткого безмолвия змеедемонов.

На уровне земли, отделённая от конструкции высокими терновыми стенами, раскинулась роскошь. Хрустальные шары, расставленные через правильные интервалы, излучали какой-то вид Чарма, испуская струйки прохладного ветра и лёгкий аромат. Ничто не заграждало путь, и Вороний Хлыст с опаской вошёл туда.

За алебастровым порталом над августовским садом с ухоженной изгородью, подрезанными цветущими деревьями и шпалерами кустов открылись стены зелёного и синего стекла. В центре этой безмятежности, в окружении великолепных кристаллов хризопразов, халцедона и агата, выкованных в катаклизме и отполированных временем и ветром, стоял серый шест, а на нём висела сморщенная коричневая кожа, содранная с человеческого тела. Ясно можно было различить конечности и пальцы, и посеревшее лицо, покрытое плесенью, глядящее пустыми глазницами, с щёлками ноздрей, с разинутым ртом, лишённым зубов и неба, но в этом рту был язык синего пламени.

Этот язык зашевелился и прошипел:

— Ближе, Вороний Хлыс-ст.

Несмотря на успокоительное действие Чарма, бывший управляющий вздрогнул:

— Кто ты?

— Я — колдун Ралли-Фадж.

— Я пришёл с прошением к Властелину Тьмы, — промямлил Вороний Хлыст этому страшному существу. — В моём владении имеются два рулона грезоткани, которые я осмелюсь смиренно поднести великому Худр'Вра.

Из тряпки-мумии послышался шипящий смех.

— Глупец! Влас-стелин Тьмы владеет вс-сём Иртом!

— Несомненно! Несомненно! — Вороний Хлыст низко склонил голову. — Я пришёл почтить его и предложить мою службу.

— Я знаю, зачем ты приш-шёл. — Синее пламя колыхнулось внутри шкуры. — Я знаю, кто ты. Я ждал тебя, Вороний Хлыс-ст. Ты пришёл с-служить мне.

Вороний Хлыст поднял озадаченные глаза.

— Но Властелин Тьмы…

— Ни с-слова! — Голубой язык вспыхнул с ацетиленовой яркостью.

Вороний Хлыст отшатнулся, чёрные волосы-перья встали дыбом от страха.

Ралли-Фадж висел мёртвой тряпкой и всё же говорил.

— Влас-стелин Тьмы облетает с-свой мир. Он ос-ставил меня здес-сь, чтобы пытать врагов его как можно более муч-чительно. А я пос-слал за тобой, ч-чтобы ты помогал мне. Нет, я не знал, какую форму ты примеш-шь, мой лакей. Но я позвал с-срочно, Вороний Хлыс-ст, с-срочно! Ибо у нас-с здес-сь очень много работы.

 

8. УХОДИТ ВО ТЬМУ СЕМЯ

Джиоти и Поч пробирались в островках дневного света в роще, где кивали ветви, усыпанные цветами. Маркграфиня несла на спине ружьё, которое дал ей герцог, а у брата с каждого плеча свисала булькающая фляга. Оба они надели капюшоны своих нагрудников, чтобы закрыться от прямых лучей дня.

Хотя Джиоти дала брату разрешение покинуть её и сдаться Властелину Тьмы, он остался с нею — один он быть боялся. Кроме его сестры, все, кого он знал, упали в источник ночи. Терять ещё и сестру он не хотел. Он не хотел идти путём одиночества.

После Кафа поиск воды и пищи был нетруден, а нагрудники с амулетами защищали от стихий. Превосходные жезлы силы на воротниках нагрудников впитывали Чарм прямо от Извечной Звезды и заряжали амулеты на много дней. Это значит, что можно было продолжать поиск чародея Кавала — пока удавалось избегать злобных змеедемонов.

Брат и сестра всё время следили за небом, высматривая этих чудовищ в той стороне, куда они шли, а шли они к Террасам Кери. Оттуда они направятся в Горы Мальпаис, неровные пики которых висели неясной синевой над далёкими горизонтами.

— А что, если его там нет? — спросил Поч, ещё раз всматриваясь в Глаз Чарма на эполете нагрудника.

— Мудрецы будут знать, куда он ушёл.

Поч не увидел Глазом Чарма ничего угрожающего; только змеиные гарпии кружились в лучах Извечной Звезды, сверкая оперением крыльев и хвостов.

— А если его там и не было?

— Он уходил на Календарь Очей, — терпеливо ответила Джиоти. — Это единственное место на Ирте, где тело может вернуться в свет, в Начало. Туда он и ушёл.

Брат поднял лицо в капюшоне к зениту, затенив глаза рукой, и попытался оценить расстояние до Террас Кери. Где-то ночью они начнут это трудное восхождение.

— А далеко ещё до Календаря Очей?

— Очень далеко. Это на краю времени. С вершины оттуда видно через века. Но надо иметь много Чарма в теле, чтобы туда только дойти. Там нет воздуха и страшно холодно.

— Ладно, а как мы туда попадём?

— Мы не пойдём на вершину. — Джиоти прищурилась на яркую пыльцу, кружащуюся в лучезарных столбах света. — Мы дойдём только до верхних склонов, до святилища. Туда наши амулеты нам позволят дойти. А если его там нет, там может что-то от него остаться, что пригодится для нашего искателя.

— Но если он уже поднялся на Календарь Очей? Если он уже вернулся в Начало?

— Тогда будем искать другого чародея, чтобы нам помог.

— Нет другого чародея, который знал бы архивы Арвар Одола.

Они вышли из цветущей рощи на луг, где пели птицы и летали бабочки.

— Архивы знаем мы.

— Я не знаю, — возразил Поч. — И ты тоже там не бывала.

— Это в памяти крови. Достаточно сильный чармист сможет вызвать у нас эту память.

— И что тогда? — не отступал брат. — Что, если мы её вызовем и узнаем, что нет магии, способной остановить змеедемонов?

— Слушай, братик, — устало улыбнулась Джиоти, — ты задаёшь вопросы, на которые могут ответить только время и дела.

— Я боюсь, Джио. — Он снова приник к Глазу Чарма. Рубиновые змеи уползали по высокой траве, и он смотрел, как они спешат прочь, подобные ручьям красной энергии. — Даже со всеми нашими амулетами я боюсь. И все думаю о маме и папе, о том, что они погибли. И весь наш Дом. Никого нет. У меня такое чувство, что мы тоже должны погибнуть. Я слышу, как наш Дом зовёт нас присоединиться к умершим.

— Это говорит твой страх, — наставительно сказала Джиоти. — А теперь дай говорить храбрости.

— Моя храбрость говорит, что мы должны мужественно принять поражение нашего Дома. Нам должно хватить мужества прийти к Властелину Тьмы и покориться ему. Если он нас убьёт, наша смерть будет завершением.

Джиоти поглядела в его глаза, скрытые тенью капюшона.

— Я никогда не покорюсь злу.

— А чем он большее зло, чем любой завоеватель в нашей истории? — Поч поднял встревоженное лицо навстречу пристальному взгляду сестры. — Наши предки покорялись другим завоевателям. Так только и выжил наш Дом из всех древних родов. Дедушка Фаз вырос в Доме, который покорился Одноглазому Герцогу Укса. Разве его отец и мать были трусами?

Джиоти пожала плечами:

— Вот почему дед и воспользовался Чармом, чтобы вызвать память крови о временах до Чарма. С теми врагами Чармом сражаться было невозможно — они были слишком сильны. Он вернулся к старым путям и узнал, как сражаться без Чарма, только собственным телом.

— Так уступим, как уступил его отец!

— Нет! — отрезала Джиоти. — Это другое. Совсем другое.

— А в чём разница?

— Одноглазый Герцог сражался за объединение семи доминионов, — объяснила она с лёгким оттенком нетерпения. — Он уничтожал лишь тех, кто сопротивлялся. Этот так называемый Властелин Тьмы уничтожил Арвар Одол без всякого повода. Он не дал нам выбора, уступить или сопротивляться. Это есть зло.

— У меня не хватает духу биться со злом.

— У кого хватает? — Она взяла одну из фляг на поясе брата и отпила. — Только у зла хватает духу биться со злом. Хватит и того, чтобы добро было сильным и не покорялось злу. Придёт время — и зло пожрёт само себя.

— Не понимаю.

Джиоти хлебнула ещё немного холодной, подслащённой Чармом воды.

— Как ты думаешь, зачем дедушка Фаз изучал древние способы битвы? Он ведь не надеялся сражаться с Чармом голыми руками. В наши времена эти боевые искусства бесполезны. Какой шанс даст это умение против чармострельного оружия? А он всё равно посвятил свою жизнь овладению древней борьбой. Зачем?

— Отец говорил, что дед был чудаком, который спрятался от мира внутрь себя. — Поч взял флягу, протянутую сестрой, и тоже отпил.

— Отец был сыном деда, и его огорчало, что его отец не такой, как все. Дед не прятался в себе, он там обитал. В своём сердце. Место, где живут ангелы и демоны — так он это называл. Искусством битвы голыми руками он овладел не для того, чтобы победить других, но чтобы завоевать самого себя.

— Для того ты и училась у него — чтобы завоевать себя?

— Сначала — нет. Я просто думала, что дедушка — человек странный, и хотела понять, почему он столько времени проводит, кувыркаясь и вертясь, как придворный шут. Он предложил мне попробовать, и я сочла это неплохим развлечением. И долгое время считала только развлечением. Спортом. Мне нравилось, и у меня получалось.

— Ты на это тратила много времени, Джио. — Голос брата стал нежнее при этом воспоминании. — Мама с папой за тебя волновались. Мама думала, что дед наложил на тебя чары. Но отец говорил, что дедушка — бесчармовый. Он тревожился, что ты тратишь своё время на дурацкий спорт, и боялся, что люди подумают, будто ты такая же сумасшедшая, как дед. Он тебя готовил на своё место, в маркграфини, а не в придворные паяцы.

— Я свои уроки выполняла. — Джиоти явно была задета.

— Но ты много времени проводила за дурацкими дедовыми упражнениями.

— Мне сейчас его больше всех не хватает.

— А мне — мамы с папой.

Маркграфиня устремила взгляд вдаль, к сине-стальным горизонтам за тёмно-красными Террасами Кери.

— Мы отомстим за них за всех.

Весь день они шли по равнинным лугам, и в столбы раннего вечернего горячего света вошли, опустив головы, скрывая капюшонами лица. В ночь за ними вошла и стая мускулистых волков, сверкая в сумерках жёлтыми глазами, как углями. Тонкая аура Чарма вокруг путешественников удерживала крупных зверей на расстоянии, и, когда настала ночь, стая унеслась прочь, нюхая длинными носами землю и размахивая хвостами, как флагами.

Рассвет застал путников на горной пустоши, утыканной голыми гранитными валунами и моренами, оставленными исчезнувшими ледниками. Ниже лежали пройденные равнины, утро пылало румяным светом на снежных пиках, и гарпиевые змеи кружились в синей глубине.

— Джио! — крикнул Поч, поворачивая голову сначала к одному Глазу Чарма, потом к другому и убеждаясь, что его страх оправдан. — Они летят!

Джиоти, глубоко вдыхавшая горный воздух и любовавшаяся сиянием снежных хребтов, заглянула в Глаз Чарма и увидела двух змеедемонов, вынырнувших из тёмной пустоты и летящих вдоль пути, который они с Почём прошли ночью.

— Наверное, случайный патруль — и они нас заметили! Поч захныкал и побежал было к лесистым холмам за пустошью.

— Не сюда! — позвала его Джиоти. — На открытом месте они нас перехватят! Вот сюда, за мной.

Она показала на высокий тур из валунов, где надеялась спрятаться в трещинах. Туда они и бросились и успели как раз тогда, когда змеедемоны выплыли из ночной темноты в утреннее сияние. Заползя в сужающуюся щель, брат и сестра стали выглядывать, проверяя, не обнаружили ли их.

Змеедемоны принялись разбирать следы, оставленные на пустоши. Один держался возле земли, другой парил над ним сверху. Они были так близко, что виднелись радужные отблески чешуек и алый отсвет дёсен, откуда торчали кинжалы клыков.

Чудовища приближались, и Поч захныкал:

— Джио, застрели меня! Убей меня быстро, не отдавай меня им!

— Замолчи! — Джиоти затолкнула Поча поглубже. Но для них обоих в щели места не хватало. — Сиди здесь и не шевелись.

— Джио, куда ты?

Джиоти рывком выбралась наружу и метнулась туда, где змеедемоны должны были заметить её первой. Быстро оглядывая теневую сторону груды камней, она выискивала щель, куда можно укрыться. Она не решалась потратить даже миг, чтобы оглянуться на чудовищ, но все равно знала, что её уже обнаружили. Послышался победный вопль парящего змееде-мона, входящего в пике, и треск вереска за спиной, когда второй тоже бросился к ней.

Джиоти втиснулась в расщелину, куда едва пролезли плечи. Когти клацнули по камню, и Джиоти в тот же миг выстрелила вверх. Мощная молния ударила в адское видение, загородившее вход, и узкое пространство наполнилось терпкой вонью оплавленного камня и озона.

Посыпались каменная крошка и пыль — змеедемон стал растаскивать заклиненные камни. По рычанию и лихорадочному стуку было ясно, что оба змеедемона пытаются до неё добраться. Поча они пока не нашли, и она была этому рада — может быть, они удовлетворятся, когда схватят её, и не поймут, что рядом ещё один беглец.

Облачные стволы дневного света замигали, когда мощные лапы змеедемона стали расширять вход. Ещё мгновение — и он сможет её вытащить из укрытия. Джиоти извернулась и вытащила нож из ножен в сапоге, готовясь к смертному бою.

«Дед! — позвала она дух своего учителя, пытаясь перековать страх в храбрость. — Смерть застала меня с ножом в руке! Я умру, как умер ты, и последним моим дыханием будет боевой клич!»

Свирепый рык потряс её до костей, и если бы Джиоти не исполнилась решимости умереть, нападая на врага, кошмарные челюсти, ревущие над головой, лишили бы её остатка сил и парализовали бы ужасом. Но она испустила боевой клич прямо в эту болотную морду и заставила себя видеть каждую деталь: дольчатый лоб, чёрные разрезы ноздрей, чёрные глазки без век — крошечные, пылающие злобой, левый окружён бордовым пятном, как от кислотного ожога. Она не отвела взгляда, даже когда когти схватили её за нагрудник и вытащили из укрытия.

Джиоти ударила змеедемона ружьём точно в щель рыла, и когда он рефлекторно отвернул голову, всадила клинок чудовищу в левый глаз. Бордовое пятно тут же заблестело стеклянистой жидкостью.

С душераздирающим визгом змеедемон выпустил жертву и опрокинулся, катаясь посреди вереска и камней от невыносимой боли.

Джиоти с болезненным ударом приземлилась среди камней; рука и нож были покрыты клейкой жижей из пробитого глаза. Она тут же вскочила, высматривая второго змеедемона. Он бросился на помощь товарищу, и оба сейчас были внизу. Повинуясь инстинкту, Джиоти выбралась на гребень кучи камней, легла на живот и дала очередь по валунам. Валуны покатились лавиной, и змеедемоны исчезли в клубах пыли.

Сползая вниз, Джиоти позвала:

— Поч, быстро вылезай!

Поч высунул голову из укрытия и увидел бегущую сестру. Небо, казалось, дрожит от бешеного рёва змеедемонов. Он выскочил из расщелины и, размахивая руками, бросился за сестрой.

Они мчались к лесистым холмам, испуганно оглядываясь через плечо. За ними змеедемоны отчаянно пытались выбраться из камнепада. Раненый вылез первым и заковылял вокруг, зажимая пробитый глаз и вопя.

Пустошь круто поднималась к деревьям, пришлось карабкаться среди переплетения трав и корней. Джиоти и Поч вбежали в лес и бросились наутёк, разбрызгивая воду, вдоль ложбины, прорезавшей тёмный и мрачный коридор среди деревьев.

Они бежали, пока не выдохся поддерживающий силы Чарм амулетов. Усталость швырнула их наземь среди поляны синих цветов, таких ярких, будто кусочки неба упали на Ирт. Ловя ртом воздух, прижимаясь лицом к земле, брат с сестрой увидели разбитые бутылки, искорёженные тележные колеса, порыжелые от ржавчины, расщеплённые доски с облупленной краской, железную бочку, дырявую и покрытую ржавчиной.

— Мусор! — удивился Поч.

— Сваленный с Гордой Вершины, — пояснила Джиоти. — Они вываливают мусор на Террасы Кери. О чём сообщалось в докладах доминионов. — Она села, вгляделась в Глаз Чарма и, не увидев в лесу змеедемонов, испустила глубокий вздох облегчения. — Мы в нескольких днях пути от Гор Мальпаиса.

Поч перекатился на спину, внимательно вглядываясь в Глаз Чарма.

— Как? — спросил он. — Как тебе удалось нас вытащить?

Джиоти показала нож, все ещё зажатый у неё в руке.

— Я пырнула одного из них. В глаз.

— Правда? — Поч приподнялся на локтях и увидел покрытое слизью лезвие. — Ты его убила?

— Не знаю. — Она обтёрла клинок о землю. — Не думаю. Но ранила. А это значит — с ними можно драться.

— Не Чармом, — восхитился Поч, — а клинком!

— Возможно. — Джиоти вложила нож в ножны и встала, опираясь на ружьё. — Мы не знаем, как у них заживают раны. Насколько быстро. Может быть, убить их мы не можем. Но можем нанести рану.

— А они пойдут за нами? — спросил Поч, снова вглядываясь в Глаз Чарма.

— В этом я не сомневаюсь. — Жезлы силы уже сняли усталость, и Джиоти огляделась в поисках чего-нибудь съедобного. — Надо двигаться дальше.

Лес плавно поднимался по холмам, переходя в альпийские луга, открывавшиеся в холодных синих сумерках. Дождь зарядил на всю ночь, и пришлось шлёпать по мокрой земле, подняв капюшоны. Серый рассвет вёл их вверх по террасам, к обширным равнинам выметенных ветром трав выше человеческого роста. Эти земли шорохов принадлежали зелёным медведям, грифам и стадам белых антилоп, и надо было внимательно смотреть в Глаза Чарма, чтобы избежать опасных встреч.

Они шли на запад, к снежным горам, и через два дня и две ночи вышли с равнин на травянистые склоны. В низинах росли красный тёрн и карликовые сосны, и брат с сестрой набрали ягод и сосновых шишек по дороге к высокогорной тундре. Несколько раз с горных троп были видны кружащиеся в лиловом зените змеедемоны, и приходилось прятаться в кустах и лежать тихо, пока небо не становилось вновь чистым.

Змеедемоны стаями обсели недоступные обрывы вокруг столицы Гор Мальпаис, Гордой Вершины. Проползая подобно ящерицам по козьим тропам на уступах скалистого перевала, Джиоти и Поч издали смотрели на обсидиановый город с бесчисленными шпилями и ульевыми башнями, похожими на пирамиды чёрного коралла. В город и из города, как ни в чём не бывало, летели дирижабли, на горных дорогах шло оживлённое движение. Из этого путники заключили, что горная столица и её пэр, королева ведьм Тилия, сдались Властелину Тьмы.

Поняв это, Джиоти и Поч, избегая пастушьих хуторов, стали держаться диких троп в узких ущельях. Они проходили полянами с огненными цветами, где гудели пчёлы, забредали в облачные леса замшелых деревьев и горных туманов. Ночью здесь была лишь туманная тьма, и приходилось ступать по замшелым карнизам лишь при голубом сиянии амулетов. На этот свет слетались мотыльки всех видов и размеров, и когда путники вышли из мокрого леса в оранжевый свет зари, вокруг них кружились клубами дыма крошечные бледные насекомые.

Мотыльки рассеялись под дневной жарой, и над серебристым дыханием перистых облаков и скалистой местностью горной тундры поднялась Извечная Звезда. Впереди парила стеклистая стена огромных гор, а позади и внизу тянулись обширные полосы облачного леса, крутые ложбины рваных туманов и террасы земледельцев, соединённые деревянными мостами на цветочных лианах.

День пути по камням привёл в холодную и ясную ночь, и повисли в ореоле инея Хеллгейт и Немора. К утру путники достигли края снегов и пошли вверх вдоль ледниковых потоков по обледенелым скалам. Быстрые и лёгкие облака летели наверху по синему, тёмному почти до черноты небу. И далеко-далеко внизу зеленели в дневном свете луга, как рассыпанные драгоценности.

Долгие алые сумерки вели их по заснеженному куполу, где оскользались ноги, грозя вывихом лодыжки или колена, и привели в ещё одну хрустальную ночь. Они шли под светом звёздного огня, переходя по ледовым мостам, преодолевая наст ледников, петляя между берегами каньонов высоко над ревущими потоками и широкими водопадами, подобными серебряным великанским каскадам в ярком звёздном пару.

Календарь Очей, самая высокая вершина хребта, отмечала их продвижение. Она становилась всё больше, когда брат и сестра, преодолевая лабиринты крутых склонов, камнепадов и ледников, подходили все ближе. После полуночи показалось святилище — посёлок с каменными стенами, купола и минареты рядом с лентами водопада.

К святилищу они подошли рано утром и обнаружили там разгром. Змеедемоны налетели несколько дней назад, и от мудрецов остались обглоданные кости да обрывки одежды, рассеянные по каменистым полям, куда они пытались бежать.

Наружные стены святилища были проломлены в нескольких местах, на мощёных дворах намело сугробы. Здесь тоже лежали разорванные трупы — кости, обтянутые кожей, высушенной ветром и холодом. Высокие окна были разбиты, большой зал стонал и вздыхал, как пещера ветров.

Джиоти и Поч ушли, не говоря ни слова. Говорить было нечего. Они не знали, остался ли чародей Канал среди безымянных мертвецов, или сбежал, или поднялся к безвременным высотам Календаря Очей, но задерживаться в этом негостеприимном месте они не могли. Оставалось только надеяться, что жезлы накопили достаточно энергии, чтобы хватило на спуск с холодных высот.

Зная, что Властелин Тьмы захватил Горы Мальпаис, они пошли на юг, прочь от снежных гор, держа путь на исчерченные реками долины водопадов Мирдата. Чарм они экономили, используя только по одному жезлу за раз. У берега лесистой реки им попался каяк, привалившийся к поваленному дереву и застрявший в его ветвях.

Вытащив каяк, брат и сестра сели в него и поплыли вниз по течению, избегая широкой реки с её селениями и держась мелких рукавов, протекавших под изумрудными туннелями лесных крон, увитых мхом, эпифитами, орхидеями и бромелиями. Через несколько дней такого пути, прерываемого, когда надо было обходить пенные водопады и быстрые пороги, они вынырнули из горной страны к мелям. Протоки журчали среди песчаных наносов и исчезали в галечных отмелях на травянистых берегах у призматических стен гигантских деревьев — дождевых лесов Бриса.

На песчаной почве с лесной подстилкой, зернистой, как битое стекло, стояли толстые стволы с хрустальной корой стеклистых чешуек. Сияющие стволы расходились наверху разноцветными ветвями, и каждое дерево сверкало спектральными листьями всех оттенков. Лесной коридор преломлял отфильтрованный свет лучами всех цветов радуги. Обманчивый свет лесной чащи подавлял и сбивал с толку.

Бредя переливающимися бульварами леса, путники не разобрались в дрожащих цветных тенях, пляшущих вокруг них и в Глазах Чарма, и забрели в паутину паука-дракона. Красный арахнид с чёрными пятнами, размером с человека, беззвучно бросился на них из укрытия, вытянув восемь остроконечных ног, чтобы пронзить добычу.

Поч вскрикнул, когда, пытаясь вырваться, лишь сильнее запутался, и вскрикнула Джиоти, когда её ружьё застряло за спиной в клейких нитях. Она сумела вывернуть руку за спину и достать зарядный боек и курок. Первый выстрел разрезал опорные струны паутины и вырвал сверкающие осколки радужного сука.

Паук рухнул на Поча, мальчик истошно завопил.

Джиоти сорвала с плеча ружьё, и второй выстрел разнёс паука в коричневую кашу с дёргающимися обломками ног. Она бросилась к брату, зажала рукой булькающую рану у основания шеи, а другой выхватила целительные опалы из внутреннего кармана нагрудника. От их прикосновения кровь остановилась, и рана стала заживать. Она была глубокой — Поч не сможет идти ещё несколько часов.

Лицо мальчика исказила гримаса панического ужаса.

— Они заметят! Они не могут не заметить! Джиоти включила жезл власти, чтобы его успокоить.

— Мы глубоко в лесу, Поч. Нас не могло быть видно.

Но она сама этому не верила. Два удара света Чарма ярко вспыхнули в миллионах призм — листьев леса. Бдительные змеедемоны никак не могли бы этого пропустить.

Как только Поч чуть-чуть набрал сил, она оттащила его в естественное укрытие между двумя выступающими корнями под сверкающее шипение жутких в своей красоте деревьев, и они стали молча ждать. Целительные опалы закончили свою работу, и у Поча остались шрамы только в потревоженной памяти.

В тесных сияющих дебрях леса послышались шаги.

Поч весь съёжился под аркой корня.

— Они идут!

— Нет, только один. Слушай.

Джиоти явственно слышала тяжёлую походку большого зверя. Глазом Чарма она увидела его, почти полностью замаскированного цветными тенями леса. Под переплетением сучьев пробиралась чешуйчатая тварь, чернильными капельками глаз ощупывая путь беглецов на кремнёвой палой листве.

По бордовому пятну вокруг правого глаза она узнала второго змеедемона из тех, что напали на них на террасах Кери, не того, которого ударила ножом. Он был один. «А второй подох? — мелькнула надежда. — Может, и этого я тоже смогу свалить».

Тут послышались странные поющие выкрики. Они неслись, несформированные, будто их произносило плохо сделанное существо — изувеченные фразы, полубессмысленные. «Слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые, слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые…»

Говорили несколько голосов, но в кривых тенях видно было только одно чудовище. А потом Джиоти их увидела: морды горгон на туловище змеедемона кривили рты, выпевая странные слова.

Изображение в Глазу Чарма расплылось и пропало. Джиоти поглядела в Глаз на другом плече, но он тоже помутнел.

— Ничего не вижу! — отчаянно шепнул Поч. — Глаза Чарма опустели!

На брата с сестрой навалилась внезапная усталость, мышцы налились тяжестью, кости застыли, зато сердца заколотились от дикого страха. Джиоти тронула жезлы силы у ворота, чтобы их подстроить, но они отключились намертво. Все амулеты нагрудника потеряли Чарм.

Джиоти рефлекторно проверила ружьё. Оно было полностью заряженным, и она поняла, что ослепляющая песнь змеедемона высосала только Чарм, подключённый к их телам. Гипнотизирующая песнь открыла их влиянию демона, но ружьё он загипнотизировать не мог. Джиоти передвинула указатель мощности до отказа.

— Джио! — шепнул хрипло Поч. — Что происходит?

— Тише. — Она вытащила нож. — Змеедемон произносит заклинание.

Распластавшись по земле и выглянув из-за корня, она смотрела, как выползает из укрытия змеедемон. Бешеные морды на брюхе перестали бормотать, и их глаза сверкали, как звёзды.

Тут заговорила большая дольчатая голова, и голос её вился, как дым.

— Джиоти, Поч — вы близко. Я вас чую. Запах красного. Кровь бежит по жилам. Побежит наружу. Джиоти подалась назад.

— Оставайся здесь, — шепнула она. — Я его уведу. Когда он пойдёт за мной, беги в другую сторону. Старайся бежать по корням. Не оставляй следов.

Поч не успел возразить, как Джиоти уже выкатилась наружу и, низко пригнувшись, побежала вокруг гигантского дерева.

— Я украл ваш Чарм, — произнёс голос из дыма. — Я, Ис-о. Теперь не можете бежать. Можете только умереть.

Джиоти выскочила на открытое место, и рёв потряс ветви деревьев — Ис-о увидел её и бросился. Она нырнула под поваленные стволы, демон отбросил их в сторону двумя взмахами когтистых лап. Она скрылась, пробираясь и перекатываясь, среди подлеска. Змеедемон гнался за ней, снося задними лапами кусты и гневно ревя.

Без Чарма Джиоти устала почти сразу, и только страх придавал ей силы перескакивать тросы корней и нырять под колючие стволы. Петляя из последних сил среди деревьев, она смогла замедлить приближение змеедемона и выиграть драгоценное расстояние. Но скоро лёгкие стали гореть, а ноги подкашиваться. Когда не осталось больше сил бежать, Джиоти прислонилась спиной к стволу и дала несколько быстрых очередей в лесную крону.

Змеедемон прыгнул, чтобы раздавить её о ствол, и тяжёлый сук стукнул его по затылку. Когда он свалился, Джиоти бросилась вперёд и вогнала нож в морду зверя, располосовав до ноздри. Дикий рёв боли отбросил её назад, и она нырнула в кусты и покатилась по земле.

И снова дала очередь, на этот раз по стволу, под которым змеедемон, отряхиваясь, пытался подняться. Огненная молния осыпала зверя осколками стеклистой коры и пылающими ветками. Он закрыл глаза и задёргался с диким визгом, а морды у него на туловище в ужасе завопили.

Завывая на разные голоса, демон бросился прочь, слепо ломясь через подлесок. Джиоти прицелилась в ствол, и очереди голубого чармового огня разнесли смолистую кору огненными снарядами, разорвавшими соседние кусты и опалившими чудовище, снося куски чешуи. Брызнула чёрная кровь.

Зверь подпрыгнул в воздух и рухнул от ран. Потом завопил, взвился вверх и унёсся прочь.

Джиоти хотела его преследовать, потому что теперь знала, как с ним драться, но она слишком устала. Теперь, когда Ис-о был серьёзно ранен, она надеялась, что Чарм вернётся в жезлы силы, и встала в луче дневного света, ожидая, что амулеты зарядятся снова. Но этого не случилось. Джиоти устало побрела в другую сторону и нашла брата, который прятался в дупле поваленного ствола.

Змеедемон улетел к северу, и потому они направились на юг, куда медленнее и осторожнее, лишённые помощи своих амулетов. Почти весь день им помогал идти адреналин, но к ночи усталость заявила о себе. Путники привязались лианами к корням и спали по очереди, и даже во сне Джиоти не выпускала из руки нож.

Ночью в алюминиевом свете леса бродили хищники. Огненные глаза смотрели из тьмы, но их голодный блеск тускнел, когда часовой бросал камень или взмахивал ружьём. Тьму наполняли крики и завывания, и сны сочились опасностью и страхом.

Днём путники осторожно двигались вперёд, остерегаясь драконьих пауков и прячущихся гадюк. Воду они брали только из ключей, бивших в скалах, кисловатую от каменистого привкуса, но не содержащую животных загрязнений. Их верной, хотя и неопределённой целью было найти путь через Радужные Леса, подальше от цветных и смертельных обманов, к одному из городов Бриса — Озеру Апокалипсиса, Горе Сзо или Мягкой Наковальне, — а там рассказать пэрам об уязвимости змеедемонов.

Но путь оказался трудным и мучительно медленным. К счастью, в лесах было полно съедобных плодов и орехов. Джиоти и Поч не голодали. С верхушек деревьев, где шумел ветер, из-под пролетающих облаков, они высматривали селение, но видели только необъятные переливчатые просторы леса.

Однажды тихой ночью, когда сквозь кроны капал дождь и ручейки шумно журчали по руслам, под корнями, где укрылись брат и сестра, стала искать убежище сивилла. Поч спал, глубоко погрузившись в забытьё, и его не разбудило, когда сестра изумлённо ахнула.

Сивилла, не больше маленького ребёнка, стояла, мокрая, под навесом корней, с алого и зелёного оперения её крыльев капала вода, мраморная нагота тела переливалась радугой Когтистая трёхпалая лапка стряхивала тёмные струйки с живого нечеловеческого лица. Удлинённые глаза, мерцающие кварцевым блеском, оглядывали брата и сестру.

— Мне холодно, — произнесла она далёким шелковистым голосом, сверкнув синим пламенем языка в круглых губах.

Джиоти поставила указатель мощности стрельбы на минимум и направила ружьё на гостью. Тёплое дыхание ружья согрело сивиллу, и она благодарно подняла крылья, обнажив гладкое тело в радужных струйках дождевой воды.

Просохнув, она сложила крылья и свернулась возле корня дерева. В отверстии рта снова сверкнул язычок голубого пламени.

— Спроси меня, что будешь знать.

— Сивилла, где ближайшее селение? — сразу спросила Джиоти, желая узнать дорогу из этого опасного леса.

— Мягкая Наковальня к востоку, — ответила своим нежным голосом сивилла. — Двенадцать или больше идти будешь. Но ждёт там тебя опасность.

— Какая? В Мягкой Наковальне змеедемоны?

— Ещё нет. — Сивилла встряхнула скрещёнными крыльями и придвинулась ближе. — Но твоё предназначение не там.

— В чём моё предназначение?

Сивилла закрыла глаза, подняла серповидное лицо к небу и запела хриплым голосом, уходящим в пустоту:

— Ты дичь, и ты охотник. Кто охотится за тобой, найдёт тебя трижды. И каждый раз ты будешь стоять в тени смерти. Если ты умрёшь, твоё предназначение умрёт с тобой. И больше нет ничего. Ничего. Уходит во тьму семя, умирающее в земле. Но если ты выживешь, то пройдёшь весь путь — силой костей своих и быстротой мышц своих. Только этой силой ты пробьёшься к свету и выживешь — если ты выживешь. Трижды упадёт на тебя тень смерти. И трижды Чарм будет бесчармовым. Помни на пути твоём, что Ирт — плоский, и ты стоишь на краю его. Вкопай корни свои, ибо если ты падёшь, то падёшь навсегда.

«Трижды!» Джиоти вздрогнула, поняв слова сивиллы.

— Змеедемоны нашли нас уже дважды.

— И дважды ты выжила силой и быстротой. — Сивилла опустила голову и открыла светящиеся глаза. — Кто охотится за тобой, найдёт тебя снова.

— Когда?

— Когда ты спишь.

— Скоро?

— «Скоро» — не моё слово.

— Где он нас найдёт?

— На юге, — отрешённо проговорила сивилла. — На лугах Чарн-Бамбара. Если уклонишься от него, никогда не найдёшь то, что ищешь.

— Кавал! — вспомнила Джиоти свою цель из прошлой жизни. — Где найти чародея Кавала?

— На Ткани Небес. Он пошёл туда набраться сил для работы, что ждёт его.

Джиоти была уверена, что сивилла сказала правду. Она знала это сердцем.

— Теперь отдыхай, — сказала сивилла и закрыла самоцветы глаз. Из провала её рта полился звёздный свет и полилась музыка пустоты, такой пустой, что все могло в ней содержаться, как зеркало содержит отражение всего, что стоит перед ним, а само неизменно и бесстрастно. Гипнотическая музыка убаюкала Джиоти. Когда она проснулась и спустилась на землю из гамака лиан, вокруг сияли цветные конусы утра, а сивиллы не было.

Поч выслушал историю о сивилле с неудовольствием.

— А если она солгала? — спросил он, когда они тронулись в путь по радужному лесу. — Ткань Небес — это же руины. Что там может делать Кавал?

— А где лучше можно спрятаться от Властелина Тьмы?

— Но это Нхэт — доминион Властелина Тьмы. — У Поча задрожали губы. — Нам туда нельзя. А как же наш план — найти ближайший город и рассказать, как убивать змеедемонов?

— Сивилла сказала, что если мы так поступим, мы никогда не найдём Кавала.

— А если она солгала?

— Сивиллы не умеют лгать.

— Ты могла её не так понять.

— Нет, — сказала Джиоти, внимательно вглядываясь в глубину лесных дорог и многоярусные переплетения ветвей. — Она говорила очень ясно. Мы должны идти на юг. В Чарн-Бамбар. Мы должны пережить ещё одну встречу со змеедемонами. Она будет во время твоей вахты.

Поч застонал:

— Пророчество говорит, что если мы упадём с Ирта, это будет навсегда. Они бросят нас в Бездну?

Джиоти толкнула брата ладонью в грудь, остановив на середине шага. Под его поднятым ботинком свернулась скорпионовая змея, почти невидимая в красных тенях, только алмазными точками блестели жало и клыки.

— Если не будешь смотреть под ноги, — остерегла его Джиоти, — сам себя бросишь в Бездну.

Они пошли дальше, храня молчание. Ветерок с ароматом фруктовой пыльцы привёл их в рощицу синих бананов. Попировав, брат с сестрой пошли дальше. В тот же день они прошли через широкую известняковую низину — остатки древнего озера. Провалы, замаскированные плющом, попадались через неравные промежутки, предоставляя широкие возможности преждевременно окончить путь. Выбравшись к концу дня на другой край низины, путники устали так, что нога заплеталась за ногу.

Этой ночью они забаррикадировались сваями фигового дерева и заснули одновременно. Поч проснулся в полночь и обнаружил крошечных бородатых сухопутных крабов, которые похрустывали у него на руках и на лице, объедая солёные пластинки кожи. Он вскрикнул и стал их стряхивать, и снова вскрикнул, увидев, что сестру тоже обсели колючие паразиты. Крабы скрылись в лесной подстилке, и Поч с готовностью согласился нести первую вахту.

Радужные Леса Бриса держали их в плену ещё дюжину пугающих дней и бессонных ночей, превратив нагрудники в лохмотья. Даже ботинки снашивались, и их приходилось латать кусками коры и лиан. В яркий полдень, когда путники вышли из леса на обрыв с грибными кольцами над шелестящими лугами Чарн-Бамбара, они были похожи на призраки.

Зрение за долгие дни среди холодных огней леса ослабело, и раскинувшиеся внизу луга казались бледными, выцветшими, словно мираж. Густая травянистая грива горизонта качалась на ветру, нёсшем запах осоки и дождя. Усталые, полные судьбоносных предвидений, брат и сестра спустились к бесцветной земле и бегущим теням облаков.

При их приближении вспорхнули стаи птиц, устремляясь прочь из камышей.

— Сколько ещё до Нхэта? — спросил Поч.

— Дни и дни, братец, — ответила Джиоти, приподнимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть поверх высокой сухой травы. Завесы дождя размыли далёкое небо, и мелькали зарницы бесшумных молний. — Чарн-Бамбар ещё больше Бриса.

— А если Кавала не будет в Ткани Небес, когда мы туда доберёмся?

— Он чародей. — Джиоти посмотрела на Поча, и от вида его длинных спутанных волос, исхудавшего тела и перепуганных глубоко запавших глаз у неё сжалось сердце. — Наверное, он тогда сам нас найдёт.

Больше ничего мальчик спрашивать не стал Между ними и Тканью Небес, между ними и надеждой встретить Кавала лежала ещё третья встреча со змеедемонами, которая, как обещала сивилла, предстоит именно ему. Он пытался об этом забыть и думать только о дороге. Волны и рябь травяного океана расходились по свету, взметая в воздух сверкающую пыльцу и воздушные облака бабочек.

Лиан, чтобы привязываться на ночь, здесь не было, и путники выкапывали ножами ямы в мягкой глине. Нагрузив тело глиной и теми камнями, которые удавалось найти, брат с сестрой оставляли лица и руки свободными. Но это было не так хорошо, как привязь, которой они пользовались в лесу, и не раз спящий выпадал из-под земли, и часовому приходилось будить его, чтобы ночные приливы не унесли его в Бездну.

Они пытались спать днём и идти ночью при свете звёзд. Но слишком недалеко было при этом видно, и за одну ночь они дважды влезли в логова животных, которые днём бы без труда обошли Один раз это были гнездовья гадючих ос — земляные башни в рост человека и хрупкие, как яичная скорлупа. Разъярённые осы тут же вылетели из ульев и разлетелись на фоне звёзд чернильным облаком.

К счастью, было холодно, осы двигались медленно, и нарушители успели удрать, не ужаленные. Но в спешке они влетели в лагерь спящих гиппогрифов Бешено захлопали крылья, с клёкотом замахали в воздухе когтистые лапы, копыта застучали по земле.

Чтобы их не растоптали, Джиоти дала несколько очередей красного пламени, отогнавших прочь клекочущих тварей. Крики и топот стада затихли вдали, но от грома проснулась степь и заголосила рёвом и воем пробуждённых собачьих стай Всю ночь брат с сестрой просидели спина к спине, ожидая появления на небе угловатых силуэтов змеедемонов.

В утреннем приземном тумане спал Поч. Очередь спать Джиоти наступила в полдень. И тогда появились Ис-о и Сс-о, по-змеиному ползя по высокой блестящей от росы траве.

Поч услышал шипение, обернулся и увидел змееобразные ухмылки и паучьи глазки, глядящие на него из тени камыша. Он хотел крикнуть и разбудить сестру, но змеедемоны начали напевать сонный мотив, и эта музыка лишила его воли и он застыл с отвисшей челюстью, глядя на ящерные маски пустыми глазами.

— Слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые, слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые..

Чёрная бездна смотрела на мальчика из точечных глазок змеедемона, и Поч не шевелился. Чудовища тоже не двигались. Мальчик держал ружьё, и ствол смотрел в землю перед ними. Любой выстрел обрушит на них расплавленные камни и режущие осколки кварца.

— Положи ружьё, Поч, — свистящим шёпотом произнёс Ис-о.

— Мы пришли отвести вас к Властелину Тьмы, — тихо добавил Сс-о.

Поч покачал головой. Слова открывались и закрывались, как крылья бабочки.

— Вы… хотели… нас… убить…

— Нет, — перебил Ис-о.

— Слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые, слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые…

— Властелин Тьмы послал нас за детьми маркграфа, — убаюкивающей мелодией стал объяснять Сс-о. — Но твоя сестра напала на нас. Она нас ранила.

Змеедемоны подползли поближе, и их раны осветились светом дня. Сс-о наклонил голову, показывая пустую глазницу, покрытую коростой; Ис-о тоже был изуродован, морду пересекал отвратительный шрам, складчатая шея и мускулистые плечи пестрели чёрными корками.

— Мы прощаем вам боль, — проговорил Ис-о.

— Мы лишь слуги Властелина Тьмы, — вкрадчиво добавил Сс-о. — Пойдёмте с нами.

Они встали в полный рост, и Поч вздрогнул при виде вжатых в чешуйчатые подбрюшья искажённых морд. Он ахнул, палец напрягся на спусковом крючке.

— Слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые, слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые…

Поч опустил ружьё и уставился недвижными глазами на клацающие когти и расходящиеся клыки.

Джиоти, разбуженная возгласом брата, осталась лежать неподвижно, выглядывая из травы, оценивая дистанцию. Дикая песня набрюшных морд успокоила сердцебиение и помогла сдержать страх, оставив место расчёту. В этот критический момент она была рада, что приобрела привычку спать с ножом в руке.

Ещё шаг, и змеедемоны приблизятся на расстояние прыжка. Джиоти не стала ждать. Она метнула нож в Ис-о, и лезвие пробило брюхо, разрезав поющему лицу лоб. Используя инерцию броска, Джиоти перекатилась вперёд, выхватив у брата ружьё, и бросилась на землю, стреляя очередями.

Первые выстрелы прошли выше, попав по ногам змеедемона и не причинив вреда. Ис-о, дико ревя от боли, выхватил нож из раны, развернулся и взмахнул зазубренным хвостом. Хвост срезал стебли и пролетел со свистом в дюйме от головы Поча. Мальчик нырнул в траву и пополз прочь.

Сс-о бросился за ним, но второй выстрел Джиоти ударил в землю под летящим змеедемоном. Взрыв земли и камней подбросил демона в воздух и бросил на спину.

Джиоти стала очередями поливать землю, пуская поток пылающих камней и дымящейся земли в воющих тварей. Она двинулась вперёд, чтобы уничтожить убийц, и они побежали от неё, истекая чёрной кровью и испуская жалобные крики. Кончился заряд, Джиоти отбросила его в сторону, сорвала с пояса другой и зарядила ружьё, только на миг прервав поток огня.

Змеедемоны взмыли в небо и развернулись к ней. Когда они спикировали, Джиоти выстрелила в их тени на земле. Ударили смертоносные струи расплавленной земли, и змеедемоны резко сдали назад и стали бессильно наблюдать издали.

Джиоти нырнула в траву и в мгновение ока скрылась из виду. Змеедемоны покружились и улетели, ослабев от ран. Но долго ещё слышались с неба яростные крики.

Поч сидел на земле, весь покрытый холодным потом, его страх не был смягчён Чармом. Джиоти попыталась его успокоить, но он оттолкнул её.

— Они прилетели проводить нас к Властелину Тьмы! — злобно сказал он.

— Ты этому поверил? — Джиоти опустилась на землю рядом с ним, недоверчиво нахмурившись.

— Они сто раз могли на меня напасть! — выплюнул он слова ей в лицо.

— Они боялись ружья. Если бы ты его отложил, они бы тебя разорвали на месте. — Она помахала оружием, над дулом которого все ещё дрожал горячий воздух. — Вот что нас спасло.

Мальчик ничего не сказал. Он только пристально всматривался в тени колышущейся травы. Когда Джиоти сердито отвернулась и стала искать нож, он скривился и заплакал.

 

9. ДЕВА В ЦИТАДЕЛИ ОГРОВ

Ралли-Фадж висел на палке среди душистых шёлков сада у Дворца Мерзостей. Вокруг стояли стены синего и зелёного стекла, окружившие цветущие деревья, винные кусты, изгороди, подстриженные в виде животных, цирки валунов, инкрустированных необработанными самоцветами. Это был его уголок небес.

Властелин Тьмы благословил его безмятежным раем и сделал господином раскинувшегося вокруг ада. Пока он хорошо организует ужасы тюрьмы Худр'Вра, все удовольствия этого приятного мира к его услугам. Нежно-пряный воздух поднимал колдуна к высотам несказанного восторга.

Почти весь день он проводил глубоко в эйфорическом трансе, как серафим света, поющий в бездонных глубинах неба среди семилучевых звёзд. Онемев от радости, внутренний рассказчик в нём затихал, и он плавал свободно и победно в таинствах огня и удовольствия. Это было достижение куда выше того, чего он мог бы добиться сам с помощью Чарма.

Он был колдуном, а потому без труда научился плавать в этом маленьком заливе блаженства, и предался своему занятию с таким энтузиазмом, что дал самой своей плоти высохнуть до пустой оболочки. Но это наслаждение было жалким и бледным бликом того сияния, что дал ему Властелин Тьмы. Магией Худр'Вра он взлетал под самые крылья звёзд, намного выше голубых стен дня.

С закатом кончался этот счастливый сон, и Ралли-Фадж возвращался на Ирт, казавшийся его поражённым светом глазами скопищем теней. Все формы были грубым скоплением атомов, повисших в пустоте неизмеримой черноты, вся жизнь — алмазным пеплом, отлитым в непрочные неуклюжие формы. Чтобы это вынести, он глубоко вдыхал снотворные ароматы сада, пока сияние дрожащей грёзы не ослабевало, и тогда он снова ясно видел плотный и мутный мир материи.

А потом он совершал свои обходы. Тысячу дней назад Ралли-Фадж утратил способность физического передвижения и научился проецировать своё сознание из обвисшей кожи тела в окружающий мир. Далеко уходить он не мог. Чарм нёс его, как мотылька на ветру, мотая в стороны от генерального курса. Но этого хватало в катакомбах цитадели, из которой он правил своим доминионом

Однако после прибытия во Дворец Мерзостей он получил от Властелина Тьмы магическую власть ходить среди теней мира, становясь тоже тенью. По своему капризу он мог становиться видимым или невидимым для тех, кто его окружал. И мог уходить так далеко, как может уйти человек к полночи, чтобы вернуться к рассвету. На самом деле он никогда этого не делал, потому что на Рифовых Островах Нхэта идти было некуда. Поэтому он ограничил свои маршруты ночным обходом Дворца Мерзостей, трудового лагеря и приливных мелей, где иногда бродил среди мусорщиков, глядя, как отливное течение отступает блестящей чёрной стеной к Бездне.

В эту ночь Ралли-Фадж начал обход, как обычно, с дворца. Когда усыпляющие ароматы сада снова вернули его к физическим ощущениям, он вышел из обвисшей кожи. Невидимый и неощущаемый никем, он прошёл по ухоженному саду, не отбрасывая тени под голубым сиянием висящих хрустальных сфер.

Алебастровый портал в хрустальной стене вёл к винтовой лестнице, спускающейся на леса, подмостки и переходы — необъятное переплетение, наискось взметающееся в небо в световых лентах дня. Орды змеедемонов сновали в скелете сплетений лесов, взметавшихся к зениту, где зажигались первые звёзды.

Демоны были заняты строительством белого каменного фасада дворца. Когда его закончат, это будет огромная пирамида. Колдун лелеял мрачные планы о лабиринтах камер, шахт и ям, скрытых треугольными стенами.

На вершине, из покоев самого Властелина Тьмы, откроется вид на лабиринт камер пыток, где пэры Ирта, пойманные живыми чёрной магией, будут вечно страдать в гробницах боли. Энергия их муки будет двигать подъёмник, который в воображении колдуна уже тащил цепь камер пыток по кругу — кругу, который волшебство Худр'Вра поставит вертикально на фасаде пирамиды, под вершиной у портала его святилища. И по этой цепи мучений будут двигаться самые мерзкие враги Властелина Тьмы — лорд Дрив, самодовольный герцог, и его надменный род, ввергнутый в страдания грузом нескончаемого путешествия в никуда по дороге пыток.

Ралли-Фадж радовался, видя, как эти тёмные фантазии становятся явью по его капризу. Он брёл меж ярусами пыток, по наклонным коридорам, где вскоре встанут каменные своды, навеки заключившие в себя проклятых. Пока что живые тела врагов Властелина Тьмы висели в овальных янтарных клетках.

В одной такой клетке сидел баронет Факел, в соседней — два его сына, племянники герцога. Они были похожи на зародышей, заключённых в кровавый желток. Голые, скрюченные, блестящие мокрыми красными перьями — разорванными тканями, драными кусками мяса, — они плавали в маслянистом дыму красной жидкости. Они были живы — и страдали.

Колдун восхитился мощью Властелина Тьмы. Его враги дёргались от ударов боли, глаза вылезали от муки из кровавых орбит, тела казались полностью разложившимися, много дней мёртвыми. «Как он сохраняет им жизнь? — спрашивал себя колдун и пожимал плечами. — А как он вообще все делает?»

Проходя мимо других терзаемых пыткой тел — сплошь пэры и бывшие союзники лорда Дрива, — Ралли-Фадж думал о сидящей наверху стае змеедемонов. Огромные, свирепые, одушевлённые злобным разумом, они тем не менее казались колдуну видениями, невероятно жизнеподобными призраками. Им не надо было поддерживать силы, они ели только для удовольствия. Они пили только человеческую кровь. Они просто выпали из ночи вместе с Властелином Тьмы и неустанно ему служили.

Такой магии Ралли-Фадж никогда не видел и даже не слышал, чтобы она могла быть. Она отрицала все законы Чарма. Он бы не поверил, что такая мерзость вообще возможна, если бы не убедился в их ощутимой реальности. Много раз для удовлетворения любопытства он поднимался к ним и касался чешуйчатых шкур, обводил руками скользкие морды, встроенные в брюхо, ощущал бритвенную остроту обращённых вверх бивней.

На этом обходе он почти не обратил на них внимания. Они подчинялись злой силе, которую он не постигал, и, убедившись наконец в их опасной реальности, Ралли-Фадж оставил их в их жадном бодрствовании. Властелин Тьмы дал ему задание следить за мучениями своих врагов, а не гадать о природе силы Худр'Вра.

Перед каждой клеткой колдун останавливался и включал свои чувства, чтобы удостовериться, что пленник жив и страдает. У него был строгий приказ следить, чтобы никто из заключённых не умер. Конечно, почти все жертвы Властелина Тьмы обладали властью прервать свою жизнь. Они были мастера чародейства, потому что были пэрами. И хотя их Чарм не имел силы их освободить, он вполне мог угасить в них искру жизни. Единственное, что мешало им лишить себя жизни и избавить от мук, это надзор колдуна.

Когда заключённый пэр подходил слишком близко к смерти, колдун был обязан поднести к нему одну из хрустальных сфер. Эти сферы передавали волшебство Властелина Тьмы. Обычно Ралли-Фадж держал их в саду, чтобы усилить свой дневной счастливый транс. И когда приходилось использовать их более трёх, чтобы разбить Чарм пэров, его блаженство уменьшалось. Но это случалось только в первые дни, когда воля пэров ещё была сильна.

Последнее время у пленников не осталось Чарма, чтобы уйти от жестокости своих страданий, но Ралли-Шадж все равно продолжал за ними тщательно следить: он не хотел навлечь на себя гнев Худр'Вра и сам оказаться в такой клетке для испытания новых видов пыток.

И потому он обрадовался помощи Вороньего Хлыста — союзника, которого призвал Ралли-Фадж своим собственным Чармом. Поставив его наблюдать за трудовым лагерем, Ралли-Фадж мог больше уделять внимания пленным пэрам — и наслаждаться своими вознесениями.

Худр'Вра назначил огров командовать трудовыми лагерями и позволил брать им долю добычи, но Ралли-Фадж должен был за ними наблюдать и следить, чтобы заключённые служили Властелину Тьмы, а не своим надсмотрщикам. Кроме того, работать должны были только городские жители и привилегированные классы. Те, кто был мусорщиком, или те, кто жил на дне общества Ирта, аборигены и кочевники, должны были получать долю сокровищ, вытраленных с приливных мелей.

Эти задачи Ралли-Фадж возложил на Вороньего Хлыста, хотя и отметил, что трудовой лагерь и приливные мели остаются в его обходе — он не хотел рисковать немилостью Властелина Тьмы.

Иногда он заставлял себя обходить лагерь в своей физической форме, чтобы его видели и знали его власть. Чтобы выполнить это со своим теперешним бескостным телом из одной только кожи, он приказывал змеедемонам привязывать себя к перекладине между двух крепких столбов. На твёрдом железном дереве были закреплены амулеты — жезлы силы в выдолбленных верхушках столбов, талисманы на концах, соединённые с перекладиной и кожей колдуна проволокой чармопровода, амулеты из мелких костей и тыкв. Двигаемые Чармом, столбы шли как ходули, заострённые концы отбивали ритм на каменных полах дворца.

На грунтовых тропах трудового лагеря и на песчаном берегу Чарм приподнимал его на волос от земли, и он мог идти по любой поверхности, даже по воде. Но это пугало всех — и пленников, и огров, и снижало производительность.

И потому в эту ночь, удостоверившись, что пэры в своих камерах терпят смертную муку, он не велел привязывать свою кожу к столбам. В бестелесной форме он спустился по пандусам, где сидели, как на насесте, змеедемоны, на болотистую Дорогу. Она вилась между вывернутыми тушами деревьев, задирающих к небу разлапистые корни размером с холм, и разбитые стволы светились гнилушками и лишайником. Болотный туман стелился под арками леса и клубился вдоль пути.

На закате трудовой лагерь пустел. Два дежурных огра надзирали за горсткой заключённых, оставленных вычищать уборные и работать на кухне. Измазанные экскрементами золотари блестели как саламандры. Огры расхаживали перед бревенчатым складом, где хранили свои сокровища, и их мускулистые тела двигались с неожиданной лёгкостью, а мелкие лица внимательно следили за заключёнными.

Ралли-Фадж вошёл в передние ворота, связанные из бамбука, открытые, чтобы рабочие могли вывезти отходы и выгрузить их в болото. Убедившись, что в лагере всё в порядке, колдун вышел через задние ворота, где разбитая колёсами дорога вела к фургонам, которые тащили вдоль берега рабочие, собирая выловленные из прилива сокровища.

Более тысячи мусорщиков шлёпали к морю под нависшими лианами и занавесами мха. Огры подгоняли их длинными узловатыми дубинами и грубыми окриками, и летали биолюминесцентные мотыльки, привлечённые светом факелов в фургонах.

Вороний Хлыст, тёмный, как кусок ночи из-за своих чёрных волос-перьев и топорообразного лица, стоял в одном из фургонов, понукал запряжку рабочих идти быстрее, обещая блатные места на отмелях. С его появлением производительность труда в лагере увеличилась. Он в отличие от огров не терроризировал мусорщиков, а заинтересовывал рабочих — этому он научился, управляя фабрикой. Он давал премии в виде еды и отдыха тем, кто работал хорошо, и тщательно подбирал и переставлял бригады, чтобы не было соперничества и споров.

Ралли-Фадж ценил опыт Вороньего Хлыста, но все равно постоянно показывался ему на обходах, чтобы тот знал, что за ним наблюдают. Колдун залез на трясущийся фургон и открыл маскообразное лицо с пустыми глазницами и круглым ртом с ярким синим огнём языка.

— Кто эти новые пленники? — спросил он голосом более звучным и менее шепелявым, чем его физический голос. Повернув пустые глаза к здоровенному мужчине с мохнатой светлой гривой — меткой зверя, впряжённому рядом с маленькой, похожей на мышь женщиной, он добавил: — На тебя не похоже подобрать такую неудачную пару.

Вороний Хлыст склонился в приступе страха и почтения. Неожиданное появление колдуна всегда вызывало у него потрясение. Это был человек-призрак, живой мертвец.

— Хозяин, у меня есть на это причины, — произнёс он, понизив голос, чтобы услышал его только призрак. — Это двое, которых я знаю по Заксару и по переходу через Каф.

— Которых ты ненавидишь, как это явственно видно.

Вороний Хлыст преданно смотрел на колдуна из-под синих бровей. От этого существа ничего нельзя было скрыть, и он заговорил начистоту:

— Они меня предали. Из тысячи семидесяти четырёх рабочих, которые служат вам, я прошу власти пытать только этих двух.

— Рабочие служат не мне, Вороний Хлыст, — сердито сказала плавающая маска. — Они принадлежат только нашему властелину, Худр'Вра. В просьбе о пытке отказано.

Вороний Хлыст поклонился пониже, чтобы скрыть злобную досаду.

— Пытка исключается, — твёрдо повторил колдун. — Но не придирки. Пока эти двое работают так же производительно, как другие, можешь мстить им, как тебе вздумается.

— Спасибо, хозяин! — ответил Вороний Хлыст от всей души, но когда он поднял глаза, колдун уже исчез. Управляющий не сомневался, что Ралли-Фадж где-то поблизости, и потому продолжал благодарно кивать. — Спасибо! Я устрою этим двоим невозможную жизнь с крайней тонкостью.

Чуткие уши Бульдога слышали этот разговор за скрипом колёс фургона, и он поглядел на Тиви с тревогой. Но она ничего не слышала. Хотя это и не имело значения. С прибытия в лагерь она вела себя так, будто только смерть может её освободить. Бульдог покрепче налёг на постромки, пытаясь как можно больше тяжести снять с хрупких плеч Тиви.

Вороний Хлыст хлопнул в ладоши, показал рукой, и несколько рабочих подбежали к бокам фургона, помогая толкать. Колонны бригад шли сквозь кипарисовые заросли, где щёлкали и порхали ночные птицы. В тёмном туннеле солёный запах моря усилился, и стал слышаться шум прибоя. Потом открылась мокрая болотная дорога среди дюн, поросших просоленным камышом и покрытых сухими водорослями.

Огры стали расставлять бригады на работу: разгребать приливный мусор, просеивать песок, прочёсывать драгами мели и — самое опасное — тралить сетями глубокие воды, где разбивались и пенились валы. Вороний Хлыст показал на фосфоресцирующее сияние пены и приказал:

— Берите сети.

— Меня пошли, — сказал Бульдог, глядя на ухмыляющегося наводчика, стоящего в пустом фургоне. — Оставь Тиви разгребать песок. Она не стоит твоего гнева.

Вороний Хлыст наклонил острое лицо туда, где топали по песку огры, грубыми голосами покрикивая на рабочих.

Тиви взяла свёрнутую сеть из телеги, и Бульдог зарычал на управляющего:

— Не забудь, что сказал твой хозяин, Вороний Хлыст. Если с ней что-нибудь случится, он будет недоволен.

— Иди!

На фоне пылающего звёздами неба силуэт Вороньего Хлыста смотрелся как чёрное пламя.

Бульдог ещё мгновение продержал наводчика под своим тяжёлым взглядом, потом повернулся и взял у Тиви сеть.

Они пошли по воде мимо бригад, разгребающих мели граблями, и вошли в воду, где огромные валы презрительно нависали над берегом и падали дымящимися грудами пены и брызг. Их подхватило отливное течение, и когда пена миновала их и понеслась назад, Тиви схватилась за руку Бульдога.

— Стань за мной, — посоветовал он и бросил тяжёлую сеть на бурлящую воду.

Тиви заякорила конец невода, а Бульдог зашёл глубже и стал выбирать тяжёлую сеть, вытаскивая водоросли и кожистые яйца морских тварей. Отчистив сеть, они сдвинулись на несколько шагов вдоль берега и закинули снова. На этот раз сеть принесла большую грудную клетку, увитую водорослями, скелет химеры. Бульдог махнул доставочной бригаде, и те толкнули им сквозь бурлящую воду плавающие носилки, на которые Тиви и Бульдог погрузили кости, выпростанные из сети.

Несколько следующих забросов принесли остальные части скелета — тупой череп химеры со знаменитыми алыми зубами, толстые бедренные кости и кольца позвоночника хвоста змеи с отточенным кончиком. Доставочная бригада смеялась от радости и предложила довезти на носилках до берега. Такая находка гарантировала перерыв на еду и более лёгкое назначение, но Вороний Хлыст снова махнул рукой в сторону волн.

— Он хочет нас убить, — безнадёжно сказала Тиви. — Будет рад, когда мы утонем.

— Не плачь, — ответил Бульдог и встал перед ней, принимая на себя удар волн. — Именно этого ему надо. Не дай ему этого — и скоро эта жестокая игра ему надоест. Давай, Тиви. Ночь прекрасна, мы превратим работу в игру.

Но бьющие в лицо волны и отливное течение мало давали наслаждаться жизнью. Сеть приносила только морскую траву и плавник, да ещё редко какие-нибудь потрескавшиеся зубы. И хотя Бульдог самоотверженно защищал маленькую женщину от тяжёлых волн, к полуночи ноги у неё подкосились и отлив понёс её в море. Бульдог нырнул за ней и вытащил из бурной воды.

Она упала на прибрежный песок, дрожа всем телом. Огр сошёл с дюны, посмотрел и сказал одно только слово:

— Василискам.

Тиви вскрикнула и вскочила. Бульдог загородил её собой.

— Нет! — прорычал он прямо в сморщенное лицо огра. — Она может разгребать у берега или работать на мелях!

Появился Вороний Хлыст с синей ухмылкой на беззубом лице.

— Моё предложение остаётся в силе, Тиви. Предпочитаешь отдаться мне или василискам?

Бульдог схватил Вороньего Хлыста за горло и вздёрнул в воздух.

— Только тронь её, и я тебе все кости переломаю!

Здоровенная клешня схватила Бульдога за гриву, подняла в воздух и стала трясти, пока он не отпустил Вороньего Хлыста. Управляющий, кашляя, упал на песок и выдохнул помятым горлом:

— Наказать!

Огр, держащий Бульдога за волосы, понёс его на вытянутой руке. Вор дёрнул ногами, пытаясь вывернуться, но только усилил боль. Он вздрогнул, но заставил себя повернуться к Тиви и сказать:

— Не бойся!

«Не бойся!» — Другие слова не пришли на ум, и от этого он почувствовал себя ещё беспомощнее. Чтобы подбодрить в такой момент, надо сказать куда больше. Но кожу на голове сводило болью, и для смелых мыслей не осталось места, а без талисманных звёзд ум чувствовал себя, как птица с выдранными перьями.

Огр протащил его по дюнам до края болота и бросил там среди нитей ползучей плесени и гнили. Он не успел и попытаться встать, как огр схватил его мощной рукой за обе лодыжки и вздёрнул вниз головой. Так же вниз головой он ткнул его в покрытое засохшей глиной гнездо гадючьих ос и подождал, пока взовьётся рой. Тут он воткнул Бульдога головой в гнездо, пробив стену, и бросился наутёк.

Бульдог вырвал голову из гнезда и завозился, увязая в лианах и гниющих растительных остатках под гудящей красной тучей гадючьих ос. С воем вскочив на ноги, он бросился к дюнам, хлопая руками. Среди наносов морских трав он свалился, когда мышцы свело судорогой от яда.

Тиви оттолкнула Вороньего Хлыста в сторону. Запуганная его угрозой, она позволила ему отвести себя от края берега к дюнам. Но, увидев простёртого под ядовитым роем Бульдога, побежала к нему, бросая горстями песок, чтобы отогнать жалящих насекомых.

Вороний Хлыст попятился от разъярённых ос и с мрачным удовольствием стал смотреть, как Тиви тащит вора и дёргается от уколов ядовитых жал. С её помощью человеко-пёс смог подняться на ноги и доковылять до моря. Там они плюхнулись в приливную лужу и стали кататься в воде.

Когда рой рассосался, огры подобрали обоих и бросили в фургон, нагруженный ночной добычей. Там они и лежали в горячечной боли среди гниющих костей и листов ржавого металла. Укусы распухли и пульсировали болью. Тошнота выворачивала наизнанку. В какой-то момент у Бульдога остановилось сердце, диафрагма превратилась в горячий металл и застыла, и лишь с невероятным трудом он смог набрать воздуху в лёгкие.

Тиви слышала, как он борется за жизнь, и хотела умереть, но в её теле было для этого недостаточно яда. От каждого укуса расходилось пламя, пожирающее плоть, и некротический дымок расходился по жилам, вызывая тошноту.

Над головой задрожал рассвет, и фургон покатился обратно в лагерь по туннелю среди болот. Огры запели свои тяжеловесные песни, а мусорщики тащились молча, спя на ходу.

В плетение камышовых хижин бил дневной свет, и они пылали изнутри, подобно печам. Остальные свалились в пятнистую тьму и заснули, а Тиви с Бульдогом лежали без сна на грязном сене, и их грызли крысы боли, невидимые, но слышимые при каждом ударе отравленной крови в ушах.

Бульдог еле слышно пробормотал:

— В сердце человека много места. Я не пёс, я человек. И в моём сердце места много, о да.

Тиви приподнялась на локте, пытаясь расслышать, что говорит её защитник.

— Он цитирует Висельные Свитки, — произнёс измученный голос из пятнистой темноты. Из глубины хижины выплыла женщина в куртке чармодела и села возле Тиви. Это была та самая, которая помогла ей, когда Грин бросил её в зарешечённую телегу к другим пленникам. Седеющие волосы были увязаны в пучок лианой, а большие и живые карие глаза придавали лицу выражение мудрости. — Зверелюди часто их цитируют. Они хотят быть людьми и верят, что если сердце у них будет достаточно сильным, чтобы выдержать все страдания, они станут людьми. Это печально.

Чармоделка нагнулась ниже и всмотрелась в распухшие черты, в почерневшие закрытые веки.

— Это Бульдог, тот, чьи амулеты вызвали взрыв Чарма в лесу, тот, который, как ты надеялась, тебя спасёт. — Старая женщина печально покачала головой. — Надежда — горькое желание. Это тоже из Висельных Свитков. — Она положила руку на сердце вора. — Он сильный, выживет.

— Кто ты? — спросила Тиви, всматриваясь в женщину пристальнее. Впалые щёки казались удлинёнными и пустыми, как колеи, размытые дождём.

— Кто я, не важно, — ответила та. — Уже не важно. Властелин Тьмы все переменил.

— Как мне тебя звать?

— Старая Сова, — ответила она с еле заметной улыбкой. — Теперь ложись и отдыхай.

— Не могу я отдыхать, — огрызнулась Тиви, всё же поддаваясь мягкому нажиму рук, которые положили её на солому.

— Я знаю, тебе больно. — Рука Старой Совы изогнулась в воздухе, будто срывая невидимый плод. Когда она открыла ладонь, там лежал целительный опал, сияя изнутри, как сиреневое молоко. — Это исцелит тебя и Бульдога.

Тиви поражённо уставилась на чармоделку:

— Ты это спрятала от огров?

— От всех. — Старуха коснулась опалом каждого из ужаленных мест на теле Тиви, и воспалённая плоть тут же затихла под гладкой и невредимой кожей.

— У тебя ещё есть? — спросила Тиви, думая о Бульдоге.

— Нет. — Старая Сова положила опал меж распухших глаз вора. — Здесь хватит Чарма, чтобы начать его лечить.

— Зачем? — спросил Тиви, глядя с изумлением, как распухшее лицо Бульдога начинает приобретать нормальные очертания. — Зачем тратить амулет на нас?

— Бульдог из нас самый сильный, — сказала Старая Сова, — а ты — его страж. Если есть надежда для нас всех отсюда освободиться, то она заключается в нём. У меня есть вкус к этому самому горькому из желаний.

Целительный опал погас и стал обыкновенным камнем, отдав весь свой Чарм. Старая Сова сунула его в карман своего кожаного передника так быстро, что он будто исчез из её пальцев.

— Он не полностью исцелён, — сказала она, разглядывая волдыри на рыжеватой шерсти Бульдога. Она погладила больного по лбу, и он заснул. — Но это и к лучшему, он не будет поправляться слишком быстро. Не надо возбуждать подозрений.

— Огры умны, — согласилась Тиви. — А Вороний Хлыст — смертельный враг Бульдога.

— Куда опаснее Вороньего Хлыста и огров тот колдун, который надзирает за Рифовыми Островами, — предупредила Старая Сова. — Ралли-Фадж регулярно обходит лагерь.

— Я его видела на ходулях, — вспомнила Тиви, вздрогнув.

— Чаще он приходит в виде тени. Он думает, что невидим. Но обладатели правильного Чарма видят его отлично.

— И у тебя он есть — «правильный Чарм»? — спросила Тиви, всматриваясь в морщинистое лицо в поисках признаков силы и не видя их.

— Чарм не только в наговорных камнях, ведьмином стекле и колдовском металле, — шепнула старая женщина. — Тело тоже может его хранить — если ум в этом теле знает как.

— Ты чародейка!

— Я этого не говорила. — Старуха повернула руки ладонями вверх. — Моя профессия не имеет значения, как и моё имя. Сейчас времена Властелина Тьмы, и прежние названия не имеют силы.

— Да, но ты не такая, как мы. — Тиви обвела взглядом остальных пленников, лежащих на полу хижины, свернувшихся в клубок или сидящих спиной к стене, пустых от усталости. — Что ты видишь?

— Кто-то за тобой наблюдает, — сказала Старая Сова. — Вон там. — Она показала в угол, испещрённый пятнами света.

Сначала Тиви ничего не увидела. Потом, когда старшая положила ей руку на плечо, она различила в тени сверкающую энергию, поблёскивающую и вертящуюся, как нити дождя.

— Что это? — ахнула она в изумлении.

— Не что, Тиви. — Старая Сова убрала руку, и видение размылось, но не исчезло. — Кто.

— Тогда кто?

— На сегодня бесед хватит, — ответила чармоделка и уползла прочь. Она устроилась среди лежащих, повернувшись к Тиви спиной, и затихла.

Тиви снова посмотрела туда, где была энергия. Свет размылся, но был ещё видим и колыхался, как пшеница под ветром. Тиви приподнялась, сощурилась и увидела, как в убывающей силе соткались контуры человека. Чем пристальнее она вглядывалась, тем больше выцветали контуры, пока не исчезли совсем.

Она легла, не переставая ломать голову. Подавленность, от которой жизнь казалась невыносимой, слегка прошла, и Тиви уплыла в сон с надеждой, которой у неё уже не было со времён Заксара.

От сна без сновидений её пробудил колокол побудки огров, и она села в алой дымке сумерек, сочившейся сквозь плетение камыша. Остальные обитатели хижины уже проснулись, и, когда Тиви поискала взглядом Старую Сову, той нигде не было.

Бульдог сел на земляном полу, протирая глаза. Остатки жуткого сна покинули его, и он ощущал изнеможение и пустоту и даже обрадовался боли в изжаленном теле, потому что она пробудила его. Ещё он был рад увидеть Тиви выздоровевшей и ожившей.

На пути к лагерному плацу, где огры раздавали дневной паек и разбивали людей на бригады, она рассказала ему о Старой Сове и спросила:

— Что она заставила меня увидеть?

— Колдуна, о котором тебя предупреждала? — предположил Бульдог.

Они заметили Старую Сову среди сотни рабочих, собравшихся у телег с фургонами, — они шли собирать еду на болотах для следующей ночи. Женщина не ответила на приветственный взмах Тиви и ушла в алые сумерки, не показав, что узнала её.

— И у этой старухи есть Чарм? — спросил Бульдог, не в силах поверить, что кто-то, имеющий силу, может быть так с виду стар. — Огры скоро скормят её василискам.

— Тише! — прошипела Тиви. — Она последний свой талисман потратила, чтобы нас исцелить.

— Лучше бы она его потратила, чтобы нас отсюда вытащить.

Бульдог застонал, увидев Вороньего Хлыста, глядящего на них с фургона.

Резким жестом надсмотрщик снова направил их в бригаду мусорщиков, и они мрачно встали в строй и приняли из рук огра пайку клубней и ягод. Потом они молчали, пока не вышли вместе с другими в сторону океана. Тогда Тиви спросила:

— А как ты получил звериные метки?

— Ни один колдун их на меня не накладывал, если ты об этом. — Он гордо выпрямился. — Мои родители были зверелюди, хотя я и мало их помню. Как и у всей нашей породы, Чарма у нас было мало, и когда они погибли при пожаре, у меня ничего не осталось, кроме того, что удавалось украсть. Но я тебе скажу: если бы у меня был даже такой огромный Чарм, как у волшебников, я бы не стал подражать богачам. Те, у которых есть Чарм, удаляют метки зверя и притворяются полностью людьми. А я всегда буду таким, как я есть.

— Значит, Старая Сова ошиблась, что ты хочешь быть человеком?

— А я человек или зверь? — Бульдог задумчиво поднял бородатое лицо. — Для таких, как я, это всегда главный вопрос. Но мне на него ответила одна сивилла. Всё зависит от того, как я умру! И я тебе скажу, что умру человеком, потому что во мне зверь служит человеку.

— Вот почему ты в бреду цитировал Висельные Свитки?

— Конечно! — Он ударил себя кулаком в грудь и сморщился от боли. — Внутри сердца человека много места. Там есть место для любого благородства и любой низости. Чтобы быть зверем, хватит инстинкта. Но чтобы быть человеком, нужно быть философом.

На берегу, под дымящимися звёздами, надсмотрщик их разлучил. Бульдога он послал тралить волны с другим крепко сбитым мужчиной, а Тиви поставил разгребать песок.

— В эту ночь я к тебе добрее, — шепнул ей сзади Вороний Хлыст, и она вздрогнула от неожиданности. — И могу быть ещё добрее, если будешь покладистее. И Бульдог тогда тоже избежит трудностей, которые его ждут.

Тиви сердито на него поглядела, но ничего не сказала.

Вороний Хлыст хотел бы поволочь её прямо на месте, но не смел следовать порыву, боясь невидимого присутствия колдуна. Вместо этого он пришёл в эту ночь ещё раз, угрожая и уговаривая. Но она ни разу ничего ему не ответила, и он стал обдумывать более коварные способы добиться, чего хотел.

На рассвете он направил их с Бульдогом в разные хижины и стал думать, как заманить Тиви одну в свою комнату в саду при Дворце Мерзостей. «Там, между цветущими деревьями и стенами синего и зелёного стекла», — думал он. Он знал, что днём колдун витает в трансе. Он притащит сюда Тиви без всякого риска быть пойманным. Хотя среди пленниц было полно женщин и можно было брать любую, он хотел Тиви, потому что она была дорога Бульдогу, а он хотел отомстить вору, который унизил его.

К полудню Вороний Хлыст решил, что просто отнесёт её туда. Кто может его остановить? И он направился решительными шагами к лагерю. Но возле хижины, где спала Тиви, остановился, схваченный ледяным страхом. В ярком дневном свете двигалась тонкая жемчужная тень человеческих пропорций, лишённая тела и расплывчатая, как блеск воды.

Ралли-Фадж! Вороний Хлыст побледнел от страха и быстро побежал из лагеря, летя вдоль мшистой тропы, хлопая развевающимся плащом, как птица крыльями, и исчез в тени поваленных лесных гигантов. Он не оглянулся ни разу, даже когда на дереве в своём гамаке проснулся какой-то огр и окликнул его.

Во дворце, среди цветущих деревьев и изгородей, он вцепился в свой посох — огромный жезл силы, и успокоил Чармом трепещущее сердце. Никакая женщина, никакая месть не стоят риска навлечь на себя пламенный гнев колдуна, решил он, радуясь, что дрожащая тень не стала его преследовать. Отныне, решил он, он ограничит приставания к Тиви ночным временем. С этим решением он прошагал мимо клумбы чёрных роз в садовую нишу, где парила хрустальная сфера. Там Вороний Хлыст постоял, наслаждаясь ароматным бризом, готовясь войти в успокоительный транс.

Если бы он посмел встретиться с тенью, увиденной в лагере, он бы сразу понял, что это не Ралли-Фадж. Ещё несколько шагов, и он бы различил неясные черты лица — решительные черты герцога, лорда Дрива.

Ветер выглаживал контуры тела герцога из света, но они всё же были различимы. Его лицо не встревожилось, когда появился Вороний Хлыст, не разгладилось, когда он сбежал. Закалённый потерей своего доминиона и бесконечными странствиями в проклятых землях Кафа, герцог был наполнен молчанием камней, которые поглотили кровь его погибших солдат. Ни страха, ни радости не вызывала у него его собственная судьба, только неумолимое и гордое ожидание в поиске пути к единственной на Ирте женщине, связанной с ним слепым предназначением.

«Более не слепым», — выдохнул он, входя в хижину, где она спала. Подвергая себя смертельной опасности, он оставил свою физическую форму в глубоком трансе на другом конце мира, в вулканической пещере среди полей лавы в Кафе. В любой момент его тело могут найти тролли, и Лебок с оставшимися солдатами вынужден будет стрелять. А тогда снова появятся змеедемоны.

Это был страшный риск, но герцог даже толком не знал, чего он надеется достичь, следуя линиям Чарма, соединяющим защитный глаз тритона у него на плече с этой хижиной. За многие дни блужданий в пустыне он постепенно создал эту связь, медленно усиливая неясное провидение, которое он ощущал в этом глазу тритона, пока оно не окрепло до ощутимой нити, по которой можно идти с помощью Чарма.

Эта нить судьбы ввела его через косой дверной проём из сухого мха в темноту, пронизанную осколками дневного света. Внутри валялись двадцать охваченных забытьём тел. Вчера он смог подойти настолько же близко, но не мог сфокусировать зрение, чтобы ясно видеть. Ночь работы над Чармом, настройка фокусировки силы позволили вернуться в этот омерзительный лагерь с обострённым зрением, и теперь он смотрел на жалкую лачугу с тяжёлым чувством.

Он надеялся найти женщину, предназначенную ему судьбой, в лучших обстоятельствах, и теперь желал только одного: чтобы она была здорова, потому что в этой жалкой бедности не было ни малейшего шанса на использование Чарма и его благодетельных свойств. У спящих был измождённый вид, одежда их превратилась в лохмотья. Мужчины, почти безликие, все с бородами и спутанными волосами, женщины, измазанные грязью и покрытые струпьями и порезами… Все они казались обитателями дочеловеческой эпохи.

Нить Чарма провела его мимо бессознательных тел к молодой женщине, грязной не меньше других, с сухими волосами цвета засохшего тростника. Лёгкое тело, запавшие глаза и щёки выдавали в ней уроженку низших классов, и герцог подумал, каково ей было всю жизнь прожить в самых мрачных регионах Ирта, всю жизнь без Чарма.

Глаза Защиты, который он на неё поместил, уже не было. Он выдохся где-то в её странствиях, и герцог был уверен, что если бы не Чарм, отданный Глазом, её бы сейчас уже не было в живых.

Он глядел на неё не отрываясь, снова впечатывая в память подбородок с ямочкой, фигурную полноту верхней губы, еле прикрывающей кроличий прикус, миниатюрный нос с широкими крыльями, чёрные брови, длинные ресницы и закруглённый детский лоб.

Никакое желание не тянуло его к этой нищенке, но в груди сразу разлилось тепло — нежность, порождённая узнаванием души. Он хотел протянуть руку и коснуться её, разбудить, рассказать ей о себе, узнать, какой разум живёт в этой душе, едва ли не слишком бедной, чтобы быть человеческой.

Лорд Дрив ощутил давление чьего-то внимательного присутствия и поднял глаза от своей невесты. Перед ним сидела и смотрела на него старая женщина с седеющими волосами, зачёсанными назад с обветренного тёмного лица. С хитрой улыбкой она шепнула:

— У тебя нет силы её разбудить.

Герцог проплыл через хижину поближе к тому месту, где сидела старуха, прислонясь спиной к плетёной стене. Полоса дневного света красила её карие глаза в красный цвет.

— Кто ты? — спросил герцог, проверяя, может ли она не только видеть, но и слышать его.

— Кто я, не важно, — ответила она и улыбнулась чуть шире, различив удивление на его лице.

— Ты меня видишь и слышишь, — ответил он, оглядев её и заметив порванный и измятый передник чармоделки. — Поэтому мне это важно.

Она просунула палец в его стеклистую тень и ощутила астральную прохладу.

— Вы лорд Дрив из Укса, герцог Ховернесский. Вот это только и важно. Два дня назад я видела вас в этом лагере, вы высматривали юную Тиви. Зачем?

— Тиви. — Лорд Дрив обернулся на спящую. — Ты её знаешь?

— Да.

— Где мы? — озабоченно спросил он. — Почему она вынуждена спать в грязи и без Чарма?

— Вы не знаете?

— Я — беглец от Врэта-Мусорщика и его змеедемонов. — Мерцающий силуэт потемнел при мысли о враге и чуть не исчез совсем. — В этой форме мне не хватает Чарма, чтобы видеть ясно.

— Да, вы всего лишь тело из света. — Старуха прищурилась. — И, кстати, довольно худое. Откуда вы пришли?

— Я спрятан далеко отсюда.

— Вам не следует меня бояться, мой господин. — Она развела руками, показывая своё очевидное бедственное положение. — Вы можете говорить свободно, я не ваш враг и не его союзник. Я сама здесь узница.

— Это тюрьма?

— Разумеется! — Она чуть наклонила голову, поражённая его неведением. — Вы в трудовом лагере Врэта на Рифовых Островах Нхэта.

— Так далеко?

— Вы не знаете, где странствуете?

— Я странствую в трансе, незнакомка. — Он внимательно оглядел обстановку. — Я не имел понятия, куда перенесёт меня Чарм.

— А значит, вы перекинули нить Чарма к Извечной Звезде и она привела вас сюда. Но зачем? Герцог испытующе посмотрел на старуху.

— Я вижу, ты кое-что знаешь о работе с Чармом. Ты не просто чармоделка с хорошим зрением. — Он поискал в ней признаки Чарма, но не обнаружил ни одного. Но он уже знал. — Ты владеешь развитой техникой колдовства.

— Вы не ответили мне, мой господин. Дрив нахмурился, и его теневые черты размылись, как дым на ветру.

— Как я могу тебе доверять? Я даже не знаю твоего имени.

— Можете звать меня Старая Сова.

— Ты чародейка?

— Я, как видите, узница. Та малость Чарма, что у меня есть, хранится в моём теле. — Она развела руками. — Её не хватит, чтобы освободить меня от этой беды.

— Храните Чарм в теле? Да, действительно развитая техника. Вы наверняка пэр. Откройтесь мне.

— Нет. — Глаза её сверкнули. — Вы уже подвергли меня огромной опасности. Я открыла слишком многое.

— Я для вас не опасен. Мы союзники в войне с Врэтом.

— Да. Но есть пэры, союзные ему. — Голос её упал почти до неслышимого. — И среди них — колдун Паучьих Земель. Он охраняет этот лагерь.

— Ралли-Фадж!

Молния тревоги заставила его повернуться к Тиви. Если колдун узнает о ней, ей придётся пережить такие ужасы Чарма, что смерть будет казаться блаженством.

— Днём он парит в трансе блаженства, — сказала Старая Сова. — Вероятно, он нас не видит. Но иногда он нарушает свой распорядок и обходит лагерь, когда мы спим. Если он сейчас придёт, он вас увидит, как вижу вас я.

Дрив мгновенно удалился. Теневой контур сложился и исчез вспышкой горячих мошек, мерцающих звёзд, оставив такую совершенную пустоту, что Старая Сова не могла не тронуть её рукой. Она не ощутила ничего, потому что ничего там не было.

Лорд Дрив проснулся на дне лавовой щели, где было укрыто его тело. В синем небе пустыни парили крылатые змеи, как ноты улетевшей песни. Лебок и Гвардия Сокола ожидали его, прячась под валунами вокруг ямы, глядя в Глаза Чарма, не появятся ли тролли или змеедемоны.

Очень долго герцог не шевелился, поглощённый успехом своих исканий: он вновь нашёл свою пару, избранную для него безымянными силами вне времени и Чарма. Он воздвиг её образ перед мысленным взором, разглядывая её вновь, свою одинокую женщину.

Он хотел говорить с ней. Образа было мало. Он должен заглянуть ей в глаза и увидеть, что она видит его. Пока она не заговорит с ним, пока он не узнает её душу, до тех пор он не будет по-настоящему знать самого себя.

Он решил, что совершит ещё более опасное путешествие к ней, рискуя в коварных водоворотах ночного прилива, цепко затягивающих любую астральную форму. Если линии его Чарма перепутаются и он потеряет фокусировку, прилив смоет его в Бездну, и он исчезнет в межзвёздном Ничто. Тело его перестанет дышать, и никакие количества Чарма не спасут его от превращения в иссохшую кожу.

И ещё опаснее прилива — угроза встречи с Ралли-Фаджем. Колдун, обретя мощь в чёрной магии змеедемонов, стал мастером перемещений вне тела. Если они встретятся, герцогу придётся спасаться бегством, если удастся. А Тиви — ей придётся узнать смерть заживо.

Но всё равно он не мог не отправиться к ней. Их связала судьба, и не было в его жизни теперь другого ориентира. Он лишился доминиона, семьи и любой надежды, кроме Тиви.

— Лебок!

Герцог поднялся, и пыль, осевшая на него светло-коричневым слоем за время странствия, тут же была удалена амулетами, заодно забравшими из тела всю усталость. Подвижный как паук, он вылез из расщелины в адскую жару Кафа.

Аебок и Гвардия Сокола ждали, надвинув шлемы, защищающие от раскалывающей камни жары.

— Я иду на юг, — заговорил лорд Дрив, — к Рифовым Островам Нхэта.

— Мой господин! — Чёрная маска фильтра не смогла скрыть изумления маршала. — Это же на другом краю Ирта!

— Позволь мне совершить этот путь одному, — сказал герцог. — Вы уже достаточно со мной прошли дорог. Лебок неколебимо качнул шлемом.

— Слишком многие из нас погибли, чтобы мы теперь могли вас оставить. — Он повернулся к своим солдатам, проверяя, нет ли несогласных. Все стояли недвижно, молчаливые в своей решимости. Маршал повернулся к своему повелителю и твёрдо заявил: — Мы пойдём туда, куда вы поведёте нас. Только скажите нам, зачем мы идём на Рифовые Острова. Врэт там устроил свою резиденцию. Мы собираемся нанести ему удар?

— Если сможем. — Дрив надвинул шлем, но не опустил забрало, чтобы солдаты видели его лицо. — Я ещё не знаю, как биться с этим врагом. Но судьба ведёт меня в Нхэт. Моя единственная надежда в том, что, следуя своей судьбе, я узнаю, как победить Врэта и его змеедемонов. Не могу предложить других заверений, кроме того, что я останусь верен той силе, что вела меня всегда.

— Среди многих ваших титулов, мой господин, вы герцог Дорзенский и последний живущий Наместник Совета Семи и Одного. — Лебок твёрдо говорил от имени всех. — Мы — ваша Гвардия Сокола, поклявшиеся служить вам и защищать вас, не щадя своей жизни. Ведите нас туда, куда желаете.

Отряд направился на юг по перламутровым просторам, петляя среди пепельных дюн и выветренных выходов серого шлака. После заката герцог объявил остановку на каменистой осыпи под башнями обнажённых скал и сообщил, что проведёт тёмные часы в трансе. Он расположился на сланцевой полке под скальным выступом, и гвардия заняла позиции вокруг, спрятанная в каменной складке, высматривая на фоне блуждающих звёзд тени зла.

Дрив закрыл глаза и начал дыхательные упражнения, вводящие в транс. Наедине с самим собой, он собрал воздушные силы своего Чарма, медитативные крылья, которые поднимут его над засасывающими глубинами сна, и вырвался из тела на свободу.

В темноте ревели электрические тучи, магнитные ауры высоких скал, силовые поля, зелёными и жёлтыми знамёнами плещущие на фоне неподвижных звёзд. Гвардия Сокола в темноте представилась астральным глазам герцога как кусок сумерек, отломанный от конца дня и разбросанный среди трещин.

Дрив нащупал линии Чарма, исходившие из сторожевого глаза тритона у него на плече. То, что было когда-то всего лишь ощущением судьбы, а после подключения Чарма стало тонкой нитью, превратилось в толстый трос в его эфирной хватке. Этот трос питался силой, накопленной за предыдущие два путешествия, и был достаточно крепок, чтобы уверенно привести герцога к Тиви. Но без Извечной Звезды в небе, обновляющей Чарм, он немедленно начал истончаться, его сила уплывала в звёздные бездны, притянутая ночным приливом, уносящим бесчармовые тела и жару дня в Бездну. Дрив очень мало времени сможет пробыть с Тиви — до тех пор, пока надо будет возвращаться к физической форме, потому что если линия Чарма полностью исчезнет, его тело света будет сметено с Ирта.

Положив обе призрачные руки на линию Чарма, Дрив потянулся вперёд. Его пронизал порыв холодного ветра, зрение смазалось в огненную полосу, и он вдруг оказался среди висячих лиан и мшистых занавесов. Линия Чарма в его руках уводила в туннель разросшихся болотных деревьев к призрачному сиянию океанских волн и звёздным спиралям.

Дрив медленно шёл вдоль нити, отмечая дышащие красные тени других сущностей. Старая Сова, хотя была без амулетов, видела его вчера без применения какого бы то ни было Чарма, а может, в Нхэте есть и другие, обладающие этой способностью, которых Врэт поставил часовыми. Может быть, Старая Сова тоже одна из них. Если так, он уже предал Тиви, и это сильнее всего звало его вернуться к ней сегодня ночью. Он должен знать, что она из-за него не пострадала.

В конце аркады болотных деревьев оказались дюны, опушённые солёной травой с наветренной стороны, их скользкие склоны выдавались и блестели под светом звёзд. Отсюда он стал смотреть на мусорщиков, работающих на косе, и сразу заметил Тиви. Она разгребала песок у верхней черты прилива, собирая в одну корзину раковины, а в другую — всякую мелочь. Водоросли и плавник раскладывались по отдельным кучам.

На соседних дюнах затаились несколько огров, хотя они герцога не волновали. Полностью бесчармовые, они не могли его заметить. Но Тиви сопровождал теневой эскорт — тощий мужчина в мантии до щиколоток, и у него в руке был здоровенный жезл силы ростом с него самого. Дрив по перьям волос узнал человека, который убежал от него возле хижины Тиви.

Целью внетелесного путешествия герцога было увидеть, что Тиви невредима, и он собирался сразу же вернуться в Каф. Линия Чарма, привязывавшая его к его физической форме, уже истончилась, превратившись из троса в верёвку, и он чувствовал тягу прилива и холодящие просторы ночи. Но дерзкая возможность заставила его остаться.

Он смело выступил из-за дюн и зашагал к морю. Мужчина с огромным жезлом поспешно отступил от Тиви в явной тревоге и направился дальше по берегу, с деловым видом раздавая приказания.

Дрив быстро приблизился к Тиви. Она его не видела и продолжала бесцельно разгребать песок. Теперь, не во сне, она была меньше похожа на ребёнка, почти старуха, с тонкими, но крепкими руками, привычными к труду, и хмурым лицом, мало привыкшим к радости и редко улыбающимся. Коротко стриженные волосы развевались при её движениях, и гибкая длина её тела, склонившаяся в ночи, несла всю тяжесть человеческой тьмы.

Глядя на неё, Дрив испытал чувство, которое сперва не узнал. Это было как огромная неожиданность, будто он вдруг проник в тайну, спрятанную в сердце мира.

Любовь!

Он встал неподвижно и попытался усомниться в этом огромном и неожиданном чувстве. «Как я могу любить эту женщину? Я ведь её даже не знаю».

Но каким-то уголком сердца он её знал. Глядя на её движения, он ощутил, что знал её всегда. Это была женщина из провидений его детства. Его душа узнала её. И он знал, что любил её раньше, в месте, лежащем вне времени, в Начале, пока судьба их не разлучила.

Как только он признался себе в этом, им завладела органическая страсть. Он хотел держать её, вдохнуть её аромат, ощутить, как прижимается к нему её тело.

Он протянул светящуюся руку и коснулся её, она выпрямилась от успокоительного прикосновения Чарма и выронила грабли. Энергия, которую он передал ей этим прикосновением, истончила линию Чарма ещё больше, до проволоки. Это была энергия, которую он перелил ей с силой радостной, как чистый снег.

Она ахнула и обернулась взглянуть на человека с гигантским жезлом власти. Увидев, что он не направляет на неё магию, она быстро огляделась. Огры на вершине дюн ели испечённые на кострах клубни и болтали. На неё никто не обращал внимания.

— Это я, — шепнул Дрив. Она вздрогнула, и он добавил. — Не бойся, Тиви. Я… я твой друг.

Он передал ей необходимую долю Чарма, чтобы она его увидела, и её светлые глаза расширились. Вливание Чарма угасило страх, и она изумлённо глядела на высокого человека с широким тёмным лицом и сверкающими синими глазами.

— Кто ты? — Она оглядела его с головы до ног, обнажённое тело, переливающееся перистой иллюминацией, освещённое изнутри и мерцающее, как бумажный фонарь в ветреную ночь.

— Я Дрив. Волшебник из Укса, где был когда-то герцогом. Врэт — Властелин Тьмы — мой враг, и я прячусь от него и его змеедемонов. Я пришёл к тебе в теле из света, потому что… — он задумался, подбирая слова, — потому что моя магия сказала мне, что ты и я — мы созданы друг для друга.

Тиви отступила на шаг и снова огляделась, выискивая источник иллюзии. Это трюк Вороньего Хлыста — в этом она была уверена. Но надсмотрщик вроде бы не обращал на неё внимания и ушёл далеко вперёд, надзирать за прочёсыванием мелей. Огры были заняты едой.

— Откуда ты знаешь моё имя? — спросила она, отступая ещё на шаг.

— Я приходил к тебе вчера, когда ты спала, — сказал ей Дрив. Он снял энергию, которую сначала использовал на её успокоение, чтобы не перезарядить её Чармом и не вызвать угнетающего шока, когда он исчезнет. — Чармоделка Старая Сова сказала мне твоё имя. Ты её знаешь?

Тиви не ответила. Она глядела на него с подозрением и, хитрая как животное, оглядывала берег. Ближайшие соседи заметили, что она перестала работать, и нервно поглядывали в сторону огров.

— Подбери грабли, — попросил Дрив. — Я не хочу, чтобы тебя из-за меня наказали.

Она подобрала грабли, не сводя с него взгляда.

— Я волшебник, как я тебе и говорил, — пояснил он. — В детстве, когда я только научился провидеть, я ощутил тебя. Я ещё не знал, что это ты. Я тебя не видел. Ты ещё даже не родилась. Я знал, что ты — мой полярный двойник: женщина — а я мужчина, бесчармовая — а я пэр, сирота — а я наследник своего рода, одинокая — а я глава Дома Дорзена. Её взгляд опустился с чёрных локонов, рассыпавшихся по широким плечам, к плавным изгибам торса до фаллоса и мошонки, слабо светящихся в поросли волос.

— Если ты герцог, почему ты голый?

— Я изгнанник, — ответил он прямо. — У меня нет одежды с Чармом, только моя рабочая форма, которая не содержит Чарма и потому не может принять моё тело из света. — Он чуть наклонил голову. — Прости меня. Я голый, потому что потерял все, кроме горстки амулетов. Доминион, дом, сокровища — все отобрал у меня Врэт.

Тиви увидела душевную муку в его чертах.

— Чего же ты хочешь от меня, лорд Дрив?

— Не называй меня лордом, — попросил он, подняв бровь. — Для тебя я не лорд, а твоя судьба — твоя пара, если ты меня выберешь.

— Моя пара! — Этот громкий возглас заставил соседей-мусорщиков поднять головы. Она заговорила тише, но не менее горячо. — Ты же меня даже не знаешь!

— О нет, я тебя знаю. — Он улыбнулся в ответ на её безмолвное недоумение. — Не историю твоей жизни, но твоё существо. И ты в глубине своей души знаешь меня. Мы оба люди, и река инстинктов несёт нас по этой жизни.

— Я узница! — Она хлопнула граблями по песку. — А ты — призрак. Это глупость.

— Нет, я реален. — Проводник Чарма в его руке истончился до одной нитки, и больше он не мог тратить времени на объяснения. — Я вернусь. Сейчас я должен исчезнуть. — Он открыл правую ладонь и показал проводок, красный как золото, конец которого уходил в небо как привязь воздушного змея, затерянного среди далёких звёзд. Второй конец кончался на ней и расцветал тончайшими нитями там, где касался её сердца. — Никому не говори, что видела меня. Наши враги жестоки!

Он шагнул назад, и тонкое волокно, касавшееся Тиви, с треском исчезло. Видение Дрива растаяло, и Тиви почувствовала себя выжатой, как повисшие на её граблях водоросли.

С гребня дюны ей что-то угрожающе крикнули, и она, подняв глаза, увидела, что огр жестом приказывает ей вернуться к работе.

Она снова стала разгребать песок, а в голове кружились мысли. Смеет ли она поверить в то, что говорил этот красивый призрак? Может ли быть, чтобы судьба выбрала её, нищенку из фабричной трущобы, сироту, для самого герцога? Нет. Нельзя доверяться безумным надеждам, которые внушает эта встреча. Это фокус. Фокус Вороньего Хлыста. Иначе быть не может.

Ей вспомнились слова Старой Совы: «Куда опаснее Вороньего Хлыста и огров тот колдун, который надзирает за Рифовыми Островами. Ралли-Фадж регулярно обходит лагерь». Может быть, это он устроил?

И всё же среди потрясения пряталось любопытство. Два дня назад, когда она впервые встретила Старую Сову, чармоделка дала ей увидеть тень, призрак в хижине. Это был Дрив? Ей хотелось спросить Старую Сову, но вспомнились слова герцога, чтобы она никому не рассказывала об их встрече.

А Бульдогу? Может ли она не рассказать своему защитнику?

Донёсся ещё один хриплый окрик от огров с дюны, и она усерднее склонилась над работой. Воздушные потоки заметали тёмные плечи моря и завивались вокруг лица Тиви. И на нём мелькнула мимолётная улыбка. Безнадёжность будущего разбилась, и появилась надежда — и опасность.