Это было сенсацией. Люди пропадали каждый день, но похищенная богатая наследница, которая преодолела все трудности и получила пулю во время спасательной операции, подняла шумиху. Дамиан мог бы рассказать свою часть истории. Репортеры жаждали ее, но он был нем? как рыба, от начала и до конца судебного процесса. Дело было сделано, и ничто не могло изменить этого. Дамиан почувствовал облегчение, когда судья закончил вынесение приговора и СМИ получили, наконец, свой «фунт плоти».

В первый же день в тюрьме Дамиан понял, что должен вести себя как покорный ягненок, или действовать решительно. Какой бы ни был выбор, он задаст тон до конца заключения. Он не высовывался большую часть дня, наблюдая и изучая. Главным правилом было выжить, и время, проведенное в Каборасе, послужило ему отличным уроком. Большинство заключенных делились по расовому признаку. Власть была у большинства. Если вы состоите в банде — люди дважды подумают, прежде чем нарваться на неприятности с вами. Поэтому вы выбираете лагерь и остаетесь с ним под защитой. Дамиан распознал три отдельные группы — ЧМБ. Чернокожие, мексиканцы и белые. Были и те, кто не вписывался, и некоторые из них разбивались на фракции поменьше: те, кто верил в Бога, в основном христиане и мусульмане; гомосексуалисты и транссексуалы; а также те, кто были сами по себе: приговоренные к пожизненному заключению, профессиональные преступники и бунтовщики, закаленные старики. Неважно, в каких группах они состояли, все они совершили преступления — убийство, грабеж, похищение, должностное преступление. Была еще одна секция, отдельная, изолированная от заключенных — «чувствительная зона». В основном в ней находились именитые заключенные (бывшие копы, знаменитости, серийные убийцы), сексуальные преступники (насильники и педофилы) и мужчины-психопаты. Исправительная колония «Роберт Дэйли», что к востоку от Сан-Диего, являлась местом, в котором не было преступников из числа «белых воротничков» или тех, кто совершил мелкие преступления. Это была суровая охраняемая тюрьма, окруженная колючей проволокой и зарослями сухих полевых цветов, на небольшом расстоянии от колоний и макиладор Тихуаны. Таким было место, куда отправили Дамиана отбывать срок. (Примеч. Макиладора — расположенное на территории Мексики предприятие, которое контролируется зарубежной компанией, на нем осуществляется сборка готовой продукции из импортных деталей с целью последующего экспорта).

Когда в 16:00 раздался сигнал на ужин, Дамиан построился в одну линию с остальными заключенными его корпуса. Столовая представляла собой большую прямоугольную комнату с дюжиной столов из нержавеющий стали, за каждым сидело по восемь человек. С обеих сторон зала находились вооруженные охранники, следящие за заключенными из стеклянных кабинок. Друг за другом шестеро заключенных — работников кухни — двигали подносы за стеклянной перегородкой, как в кафетерии. В этот день подавали отбивную с картофельным пюре, подливой, ломтиком кукурузного хлеба и Jell-O. (Примеч. Jell-O (Джелло) — вид сладостей, желатиновый десерт).

Дамиан получил свой поднос, наполнил фирменную тюремную кружку холодной водой и присоединился к заключенным геям.

Моник — чернокожий здоровяк ростом почти в два метра — чуть приподнял бровь, когда Дамиан сел напротив него. На мгновение Дамиан замялся, задумавшись, окажется ли Моник подходящим вариантом для того, чтобы завоевать репутацию. Моник, бывший боксер с бицепсами огромными и жилистыми, как ствол дерева, отбывал пожизненный срок и был главарем группировки. Тюремные надзиратели сами назначали представителей от каждой группы. Если возникали проблемы между группировками, охранники запирали всех заключенных в камеры и собирали главарей, чтобы разрешить ситуацию. Это позволяло заключенным самим разбираться со своими делами, такая система была на пользу всем. В свою очередь, главарям оказывались услуги или выдавались «бонусы». Очевидно, Моник имел кучу бонусов, начиная с фиолетовой помады и черного лака на его ногтях, заканчивая бусами в новоорлеанском стиле на шее. Он был самым большим, самым сильным человеком в комнате. Так что, когда Дамиан потянулся через стол, подцепил вилкой куриную котлету Моника и откусил большой кусок, все впали в ступор. Персонал кухни замер на полпути с половниками в руках, пока подливка капала с них. Болтовня прекратилась. Взгляды всех глаз сфокусировались на Монике и Дамиане.

Моник моргнул. Этот новенький, этот кусок свежего мяса, просто стянул еду с его тарелки? Только глупец проявит неуважение к другому заключенному так открыто, и этот глупец решил связаться с ним?

Дамиану нужна была реакция. Быстро. Прежде чем охранники вмешаются. Он поднял свою кружку и плеснул ледяной водой в лицо Монику. Моник позволил воде стечь с его носа на подбородок. Он вытер лицо, не спуская глаз с Дамиана. И затем разверзся настоящий ад. «Если ты оказался в тюремной схватке, нанеси удар первым», — подумал Дамиан, и локтем ударил Моника в горло, попав ему в гортань. Здоровяку потребовалась секунда, чтобы прийти в себя. К тому времени они уже были взяты в кольцо заключенных, удерживающих охрану на расстоянии.

Моник сделал выпад через стол, опрокинув Дамиана со стула. Двое мужчин повалились на пол, борясь друг с другом. Дамиан получил мощный удар в подбородок, челюсть, грудь. Каждый удар ощущался, будто его дубасили молотком. Моник обрушился на него, зажав лодыжкой и удерживая, блокируя так, чтобы тот не смог нанести удар сверху. Он схватил Дамиана за шею, сдавив ее мертвой хваткой, сжав трахею, прежде чем ударить его головой об пол. Весь воздух покинул легкие Дамиана с резким свистом. Дамиан чувствовал, что лицо вот-вот взорвется, как будто бы кровь скопилась в голове. Моник усилил хватку, почти отделяя голову от тела.

Моник уклонялся от его ударов, ударов которые быстро теряли силу, поскольку перед глазами у Дамиана все поплыло. Заключенные, наблюдавшие за ними сверху, стали расплывчатыми, одна синяя униформа сливалась с другой. Шум, хаос, скандирование отдалились. Лицо Скай проплыло перед ним, вопрошающее и застывшее, за секунду до того как он нажал на курок, ее расширившиеся глаза и безмолвное «нет», которое она проговорила одними губами.

«Что ты творишь, Дамиан?» — он слышал ее голос в своей голове.

«Я даю сдачу и упорно борюсь».

Дамиан приоткрыл глаза. Он ухватился за бусы на шее Моника и потянул. Когда лицо Моника оказалось достаточно близко, Дамиан головой ударил его в нос. Моник отпустил Дамиана и зажал нос. Кровь брызнула на его голубую рубашку из шамбре. (Примеч. Шамбре — вид хлопчатобумажной ткани). Дамиан ударил Моника в челюсть и сел на него сверху. К тому времени, как сквозь кольцо заключенных пробрались охранники, лицо Моника было в ссадинах и фиолетовым от размазанной помады и побоев Дамиана. Большинство заключенных разошлись, когда расцепили Дамиана и Моника. Оба мужчины еле держались на ногах, окровавленные и побитые, но одно было ясно, Дамиан Кабальеро — человек, с которым не стоит связываться.

***

Дамиана бросили в изолятор для подстрекателей драк. Изолятор был настоящим наказанием.

В «дыре» (или карцере) было три метра в длину и два в ширину, стены и потолки — из толстого металла. Пол — холодный бетон. В камере не было ничего, кроме металлической кровати с тонким матрасом, забитым до отказа туалетом и раковиной. Единственным контактом с внешним миром была небольшая щель, через которую передавали пищу. Они забрали его униформу, дали легкую футболку и боксеры, и включили кондиционер на ночь. Дамиан не мог спать.

На девяносто минут в день его загоняли в камеру для занятий, где он растягивался и делал выпады и приседания, используя по максимуму дополнительное пространство. На оставшиеся в сутках двадцать два с половиной часа Дамиана оставляли в гробовой тишине и темноте. Впервые с тех пор, как он признал себя виновным в предъявленных ему обвинениях, Дамиан был один. Изолятор, как предполагалось, должен был сломать его, но он был только рад одиночеству. Он и так зашел слишком далеко, избегая ответственности за мужчин, кровь которых все еще была на его руках: Альфредо Рубен Замора, Эль-Чарро, бесчисленные члены картелей Синалоа и Лос Зетас, погибшие во время взрыва на складе.

Но то, что он сделал со Скай, лежало самым тяжелым грузом на его душе. Он не мог перестать думать о том дне, когда видел ее в последний раз, и, несмотря на то, что это причиняло адскую боль, он воскрешал в памяти каждую деталь.

***

Когда Дамиан вошел в зал суда, первым человеком, которого он увидел, была Скай. Его глаза инстинктивно переместились на нее, потому что так и должно было быть. Когда она была рядом, она владела всем его вниманием.

Она выглядела по-другому, не как та девушка в башне из слоновой кости и не как девушка в его постели на острове. Она не выглядела как Скай Уоррена или как Скай Дамиана, или Скай Разорванная пополам.

Эта Скай принадлежала себе. Так или иначе, случай на острове изменил ее. Дамиан чувствовал отрешенность, будто она закрылась не только от него, но и от всего, что ее окружало. Она находилась в помещении, но в своем собственном мирке, вдыхая свой собственный воздух.

Пуля задела ее плечо, и, несмотря на то, что она не нанесла серьезных повреждений, ее раненая рука была все еще в повязке. Дамиан не мог смотреть на нее без мысли о ее крови, которая просачивалась сквозь его пальцы в момент, когда он подхватил ее. Эту кровь пролил он.

Парни Уоррена схватили его. Они перенесли Скай и Виктора, который отключился от потери крови, к вертолету. Уоррен улетел с ними в больницу. Дамиана схватили, надев на него наручники, и увезли под конвоем к отделению полиции. Рафаэль держал его в курсе состояния Скай и ее реабилитации, но он не видел ее с момента ареста.

Она снова была блондинкой. Ее гладкие, длиной до подбородка волосы были заправлены за ухо с одной стороны. Это подчеркивало ее полные, розовые губы и заставляло Дамиана желать повторения всех тех вещей, право на которые он потерял, когда нажал на курок.

Скай сидела между отцом и Ником Тернером, парнем, с которым она ужинала в ночь, когда Дамиан похитил ее. Дамиан ненавидел его за то, что тот сидел настолько близко с ней, что их плечи соприкасались. Он ненавидел его еще больше еще из-за одной вещи — обвинения предъявлял самолично Ник, потому что он был адвокатом Скай.

Несмотря на то, что у Дамиана было двойное гражданство — мексиканское и американское, он был под следствием в Сан-Диего, поскольку похитил Скай на территории США. Но дело не должно было дойти до суда. Дамиан признал себя виновным. Он искалечил Виктора, похитил Скай, удерживал ее в заложницах, отрезал ей палец и, наконец, стрелял в нее. Адвокату Дамиана и Нику удалось заключить сделку о признании вины, но лично Ник настаивал на суровом наказании.

Ник презирал Дамиана за то, что тот забрал девушку, которую он обожал, и за вещи, которые, по его мнению, Дамиан с ней сотворил. Скай отказалась встречаться с Ником за пределами суда, Ник был уверен, что это из-за перенесенной травмы и что со временем она даст ему еще один шанс. Он не поверил ей, когда она сказала, что влюблена в Дамиана. И что с того, что Дамиан был этим Эстебаном, мальчиком, которого она когда-то давно знала? Скай была не в своем уме, и это было его и Уоррена дело — посадить Дамиана за решетку навечно. Они изменили формулировку дела о похищении на дело о похищении с отягчающими обстоятельствами, исходя из того, что Дамиан нанес Скай телесные повреждения. Они хотели еще прибавить изнасилование при отягчающих обстоятельствах, но Скай настояла на том, что секс был согласован, и не позволила им превратить процесс в фарс.

Разумеется, Дамиан ничего этого не знал, наблюдая за Скай, сидящей между двумя мужчинами. Он видел их как единое целое, трио, действующее сообща. «Вне зависимости от твоего выбора, Дамиан, знай, я всегда, всегда буду любить тебя», — сказала она ему.

Он хотел верить в это. Он хотел верить ее словам так сильно, но как он мог, зная, что она скрыла то, что могло бы смягчить его наказание? То, что он позволил ей уйти. Он освободил ее, высадил ее на материк, а она решила вернуться к нему. Это знали только они двое. Да, он сделал неправильный выбор. Он поддался тьме, когда следовало бы поддержать ее, но ему нужно знать что она все еще переживает за него. Он охотно бы провел остаток своих дней за решеткой за все то, что совершил, но он нуждался в том единственном мимолетном мгновении света, чтобы продолжать двигаться, зная, что для нее это было по-настоящему.

Когда Дамиан стоял перед судьей, готовый принять наказание, его взгляд упал на Скай. Один взгляд, одна вспышка тех преследующих серых глаз, и он был бы оправдан. Скажи что-нибудь — я перестаю верить в нас. (Примеч. это слова из песни Кристины Агилеры «Say something»).

Но она держала свою голову опущенной. Она не посмотрела на него ни разу за время слушания, и она не смотрела на него сейчас. Скай знала, что если она это сделает, если поднимет глаза от колен, она ничего не сможет скрыть от него, и она сдерживала это слишком долго, чтобы позволить всему разрушиться. Чем раньше это дело закончится, тем лучше для всех них. Она рассказала своему отцу и Нику, что Дамиан позволил ей уйти, что именно она была той, кто вернулся, но они были уверенны, что она подверглась своего рода психологическому расстройству. Они были готовы вызвать психиатра, чтобы перевернуть любые ее слова о Дамиане, чтобы подтвердить, что она страдает Стокгольмским синдромом и посттравматическим расстройством.

— Я не могу понять, почему ты защищаешь его, Скай, — ее отец мерил шагами палату в больнице, где она восстанавливалась после огнестрельного ранения. — Посмотри, что он сделал с тобой. Он стрелял в тебя, Скай. Он собирался выстрелить в меня, но в итоге выстрелил в тебя. Разве это тот парень, которому ты хочешь помочь избежать уголовного наказания? Тот, кого так ослепила жажда мести, что он ничего не видит перед собой?

— Ты тоже был слеп, пап, так слеп, что даже не заметил, что ты сделал МаМаЛ…

— Ты хочешь знать, что я сделал МаМаЛу? — глаза Уоррена вспыхнули негодованием. — Я спас МаМаЛу. Верно. Я спас ее. Эль-Чарро и его люди могли убить ее. Тюрьма была ее спасением. С глаз долой — из сердца вон. Я заплатил Виктору целое состояние, чтобы быть уверенным, что за Эстебаном присмотрят и что МаМаЛу получит все необходимое ей в Вальдеморо. Я не знаю, доставляли ли ей что-то за эти деньги. Я подозревал, что Виктор использовал эти деньги, открыв свой охранный бизнес, но теперь это не имеет значения. Как только мы обустроились в нашем новом доме, я собирался послать за МаМаЛу и Эстебаном, сделать им новые паспорта и опекать их. Я был в долгу перед ней. Новая жизнь — начать с чистого листа. Но мой план не сработал. Она умерла, прежде чем я высвободил их. Я отправился на поиски Эстебана, но его дядя умер, а мальчик исчез. Не было никаких его следов. Никто не знал, куда он подевался или что произошло с ним. Я закрыл эту главу нашей жизни с тяжелым сердцем, Скай. Я сжег письма, что ты писала. Это разбивало мне сердце, но я хотел защитить тебя. Ты была еще так молода, я был уверен, что ты забудешь. Я подумал, что будет легче, если ты примешь тот факт, что они просто стали жить далеко от нас. — Уоррен вздохнул и опустился в кресло. — Если и есть то, о чем я сожалею, не учитывая невозможности отъезда из Мексики, когда твоя мама была жива, то это — МаМаЛу. И если Дамиан хочет поквитаться со мной за это — прекрасно. Но я не позволю, чтобы ему сошло это с рук, — он махнул рукой в сторону кровати Скай и окружающих ее приборов.

Скай закрыла глаза. Так много недоразумений, так много времени потрачено впустую, и каждый мужчина упрямо настаивал на своем.

— Дамиан должен узнать что произошло, пап, каковы были твои намерения.

— Он ни разу не дал мне шанса объясниться, не так ли? Он просто сделал свои предположения. Судья, присяжные и самосуд. Он похитил тебя, причинил тебе боль, и он изувечил человека. Виктор никогда не сможет пошевелить той рукой. Врачи пришили ее, но нервы отрезаны. Это необратимо.

— Это была самозащита! — отрезала Скай. Она была сыта по горло этим нескончаемым перетягиванием каната. — Виктор действовал, основываясь на договоренности с тобой. Он знал, во что ввязывался. Опасность идет рука об руку с его работой. Дамиан не был вооружен. Он был ранен. Именно Виктор был тем, кто наставил на него пистолет.

— Почему? — ее отец выглядел опустошенным. — Почему ты сражаешься со мной на каждом шагу? Позволь мне разрешить эту проблему, Скай. Однажды ты оглянешься на прошлое и увидишь истину. Ты сейчас не в себе. Ты не знаешь…

— Хватит! — Скай прервала своего отца. — Достаточно.

Это было то время, когда прежняя Скай отключилась, а новая Скай заняла ее место.

— С меня хватит, — сказала она. — Я закончила с тобой. И я закончила с Дамианом. Я не позволю ни одному из вас использовать меня, чтобы подобраться друг к другу.

Ник уговаривал ее отклонить признание вины, которое предложил адвокат Дамиана, но Скай знала, что если доказательства предоставят суду, Дамиан превратится в монстра и ее свидетельские показания не примут в расчет.

Все, что у них было, опорочили и осквернили. И тогда она пришла к соглашению с Ником и отцом. Они не подвергнут Скай осмотру психиатра, если она не станет настаивать на своем, если будет держать свой рот на замке насчет того, что Дамиан отпустил ее.

И поэтому она сидела там, в зале суда, уставившись на свои колени, несмотря на то, что ее лицо горело от взгляда Дамиана. Ее любви оказалось недостаточно. Он выбросил одно оружие только для того, чтобы взять другое. Когда настало время выбирать — ее любви оказалось недостаточно.

Судья приговорил Дамиана к восьми годам, поскольку он проявил раскаяние, признав себя виновным, и тем самым сэкономил суду время и расходы на продолжительные судебные разбирательства.

Ник и Уоррен не выглядели очень довольными, но это был срок, которого они ожидали, поэтому смирились.

Рафаэль отрывисто кивнул Дамиану, когда они надели на него наручники. Дамиан обернулся, чтобы посмотреть на Скай в последний раз, прежде чем они вывели его, все так же нуждающегося в одном мимолетном взгляде. Его чувства нельзя было объяснить словами — грусть, утрату, чувство, что разочаровал ее и разочаровался в себе. Скай так и смотрела на свои колени.

***

Дамиан в своей жизни любил двух женщин. Он не в силах был спасти одну, и сделал свою любовь невозможной для другой. В темноте, когда одиночество давило ему на грудь, подобно каменной горгулье, МаМаЛу явилась ему. Он чувствовал ее присутствие. Закрыв глаза, он мог слышать ее пение. Он снова был маленьким мальчиком, сидящим с ней в церкви, его рука крепко сжимала ее, а ангелы и святые наблюдали за ними сверху. Дамиан понял, что МаМаЛу не была одинока, даже в свои последние дни в Вальдеморо, он был с ней, как сейчас она была с ним. Потому что, когда мы любим, несем это внутри себя, и мы можем зажечь этот свет даже в темные минуты. Чем сильнее мы любим, тем ярче он светит. И хотя МаМаЛу уже давно нет, она все еще была там с ним, в его самые темные, одинокие минуты.

«Это правда», — подумал он.

Любовь не умирает.

Это дало Дамиану причину держаться за здравый рассудок, потому что, не имея возможности сфокусироваться на чем-то, человек может сойти с ума в одиночном заточении. Дамиан оторвал пуговицу со своих боксеров, повернулся кругом и швырнул ее в воздух. Затем стал на четвереньки и стал искать ее в темноте. Найдя, он повторил снова и снова пока не выдохся. Вскоре он использовал эту игру, вычисляя время между едой и время дня и ночи. Иногда он бегал на месте, иногда балансировал на голове. Он усиленно трудился и поддерживал форму, и когда они открыли дверь, чтобы вернуть его обратно в камеру, он удивил всех своей стойкостью. Моник просидел в одиночке лишь нескольких дней, поскольку Моник был важен. Он играл значительную роль в сохранении общественного порядка. В день возвращения Дамиана, в столовой нервное напряжение висело в воздухе. Охранники были начеку, а заключенные нервничали, поскольку Дамиан занял то же место — напротив Моник. В меню были спагетти с фрикадельками, горошком и вездесущем Jell-O. Дамиан зацепил вилкой фрикадельку с подноса Моника и закинул ее себе в рот.

Моник прекратил чавкать. Его нос зажил, но теперь был слегка кривой. Напряженность между двумя мужчинами была ощутима. Тут Моник потянулся через стол и зацепил вилкой немного гороха Дамиана. Он подержал вилку между двумя тарелками, доказывая свой авторитет горсткой горошка, а потом отправил в рот. Они уставились друг на друга выжидающе, продолжая жевать блюдо друг друга. Дамиан проглотил и переключил внимание обратно на свой поднос. Моник продолжил молча есть со своего. Каждый вернулся к своим занятиям.

— Миленький шарф, — пробормотал Дамиан.

На голове Моника был яркий цветочный шарф, а в ушах — пара изящных и забавных жемчужных сережек.

— Я тебя умоляю, — ответил Моник, не поднимая глаз от спагетти. — Ты же ни хрена в этом не сечешь.