Дамиан стоял у входа в Каса Палома, возле высоких кованных железных ворот, которые однажды преградили ему путь. Первое, что он сделал, выйдя из тюрьмы, — предложил свою цену, и теперь он стал владельцем там, где его мать прислуживала. Несколько потенциальных покупателей, которые имели возможность владеть этой собственностью, пугались трудностей, связанных с ее восстановлением. Годы пренебрежения превратили поместье в хаос.

Густо покрытые виноградными лозами стены и балконы скрывали утонченные линии Каса Паломы. Разросшиеся деревья мрачными тенями обрамляли все вокруг. Сад превратился в болезненного вида скопление сухих сорняков, мешков с мусором и пустых пивных бутылок.

Дамиан убрал цепи и открыл ворота. Они заскрипели на потрепанных ржавых петлях. Главный дом стоял перед ним, и заколоченные окна уставились на него бледными, пустыми глазами.

Дамиан прошел мимо, игнорируя веселье кузнечиков, которые шумели на его пути к небольшому, невзрачному зданию позади, которое когда-то служило жильем для прислуги. В домике были комнаты как в общежитии, с общей ванной комнатой и кухней. Он стоял напротив третьей двери, борясь с ностальгией и странным тугим узлом в горле. Метла МаМаЛу все еще стояла у стены, покрытая слоями пыли и паутины. Дамиан переминался с ноги на ногу у входа.

— Это я, МаМаЛу, — сказал он, попытавшись произнести слова сквозь ком в горле. — Твой Эстебандидо дома.

Дверь оставалась закрытой. Никто не впустил его, никто не заставил его опустить глаза как плохого мальчишку. Дамиан прислонился лбом к двери и пальцем очертил косяк. Краска осыпалась на его туфли. Он опустил руку на ручку двери, задержавшись на несколько минут, прежде чем войти.

Комната была намного меньше, чем он помнил. Единственный луч солнечного света осветил темное, заплесневелое место. Не было никакого следа аромата жасминового масла для волос, которым пользовалась МаМаЛу. Ткань, разделявшая их кровати, была сорвана той ночью, когда забрали МаМаЛу. Да, его не ждали тостадас (Примеч. Тостадас — мексиканское блюдо из лепешки тортилья с начинкой) и стаканчик орчаты (Примеч. Орчата — безалкогольный напиток из земляного ореха), но сломила Дамиана этим тихим утром ее кровать.

Кровать МаМаЛу никогда не была в беспорядке, но теперь на ней валялись скомканные простыни, смятая подушка, покрытая пылью. Они выволокли МаМаЛу прочь, и это место осталось пустым и заброшенным, никому не нужным целых двадцать три года.

Дамиан приступил к уборке. Он снял простыни с кровати, вынес на улицу и вытряхнул из них пыль. Он поколотил подушку, перевернул, положил ее верх ногами и встряхнул еще немного. Он застелил постель, туго натянув простыни, разгладив все складки. Загнул верхнюю часть простыни и заправил концы. Положил обратно подушку МаМаЛу, отступил, передвинув ее, и отступил снова. Пылинка легла на поверхность, и Дамиан твердо намеренный устранить малейший дефект на кровати МаМаЛу, начал весь процесс сначала.

Он все еще суетился над простынями, когда доселе сдерживаемые чувства, засевшие у него в горле, взорвались. Дамиан не плакал по МаМаЛу ни в Вальдеморо, когда они сказали, что она умерла, ни когда клал цветы на ее могилу каждый год, и ни тогда, когда открывал ее маленькую жестянку Lucky Strike.

Его горе останавливал гнев. Но теперь гнев ушел. Он отомстил за нее, заставив заплатить Эль-Чарро, заставив заплатить Уоррена. С ними покончено, и с ними ушла его острая необходимость отмщения.

Ему не за что было больше держаться, и ничто больше не удерживало его от слез. Все терзавшие его глубокие темные эмоции вдруг наполнились пустотой и рассыпались в прах, как древние скелеты. Ненависть была иллюзией, гнев был иллюзией, месть была иллюзией. Они все были пустоцветом, который он поливал и выращивал, но который не принес плодов.

Дамиан взобрался на кровать МаМаЛу и свернулся клубочком. Он был маленьким мальчиком, когда ушел, а теперь превратился в мужчину. Он был одиноким тогда и одинок теперь. Единственным отличием, единственным горьким, мучительным отличием было то, что он потерял свой единственный шанс на спасение. Он был настолько занят, держась за свою ненависть, что упустил любовь.

Дамиан вспомнил момент, когда в последний раз видел Скай.

«Ты все также переполнен гневом», — говорила она.

Он наконец-то понял, что она пыталась ему сказать.