Я парила между сном и бодрствованием, наполовину погрузившись в дикие, сумасшедшие мечты, в которых Сьерра, Дамиан и я были зелеными игуанами, загорающими на солнце на пустынном острове. Я была игуаной с обрубленным хвостом, но это было неважно, мне было тепло и уютно. Мы ели шарики мороженого, и Сьерра жевала семена, вместо того чтобы выбрасывать их.

Хрусь, хрусь, хрусь.

— Прекрати, — пробормотала я, звук собственного голоса заставил меня проснуться.

Все началось с тех пор, как я увидела Дамиана на кладбище две недели назад. Бессонные ночи, изнурительное метание по постели, пока мои простыни не оказывались смятой кучей в ногах. Встреча с Дамианом на поминальном обряде пробудила крошечные вспышки воспоминаний и бросила меня в дрожь. Узнав, что Каса Палома купил он, и что Сьерра проводила с ним время, я была в шоке. Я чувствовала себя глупой и одураченной, ведь я думала, что Сьерра идет со школы прямо домой, как я ей и говорила. Тот факт, Дамиан не появлялся со Дня поминовения, заставлял меня нервничать. Внешне казалось, что у меня все нормально, но внутри я была полностью разбита.

Хрусь, хрусь, хрусь.

Опять это. Этот чертов звук. Точно как…

Я подскочила на месте и включила прикроватную лампу.

Дамиан сидел в кресле в метре от моей кровати и наблюдал за мной. Он не сдвинулся с места, когда зажегся свет, лишь продолжал закидывать в рот арахис. Невозможно было игнорировать то, как он доминировал над пространством, как заполнял его своим присутствием, вызывая учащенное сердцебиение всплывающими картинками из моего прошлого. Он был одет во все черное. Казалось, он сидел там все время, все восемь лет, он был в моей голове и в трещинках моего сердца. Я видела его каждый день в своей дочери, в лице, в белых в форме полумесяца ногтях, и наконец, в ее волосах, которые завивались, когда она закручивала их на палец. Я слышала его в ее сонном голосе, упорно сражающимся со сном, что было ей свойственно, и чувствовала его в теплоте ее объятий.

Но частички его были ничем по сравнению с самим Дамианом — полноценным, реальным и властным. В его взгляде — тысячи солнечных лучей, слившихся в один, и они обжигали меня, хотя что-то другое затаилось в уголках его угольно-черных глаз. Напрягшись, я прикрыла свою грудь, будто бы ткань могла защитить меня от этого взгляда. Я знала, что этот день когда-нибудь наступит, и так боялась его. Была одна единственная вещь, в которой я точно была уверена — это то, что Дамиан никогда, никогда не прощает. Он не простил моего отца за то, что тот отнял у него мать. Что он сделает мне за то, что я скрыла от него его дочь?

— Почему ты не рассказала мне? — он отложил бумажный кулек с арахисом, который держал в руке, так спокойно и аккуратно, что у меня мурашки по коже забегали. Впервые я заметила папку на его коленях. Он открыл ее, пробежал глазами по первой странице и швырнул листок в меня. Тот покружил в воздухе и приземлился возле меня.

Дамиан не дал мне и шанса поднять его. Он швырнул другой лист в меня, затем еще один и еще, пока они свободно не запорхали, как перышки, вокруг меня. Я схватила один из них и стала читать. С логотипом частного детектива в верхней части это было похоже на отчет — мой адрес, финансовые отчеты, семейное положение. Я подняла другой. Это была копия свидетельства о рождении Сьерры. В следующем — краткое досье о моей работе, моем расписании, моей работе в Вальдеморо. Где я была, что делала, где я жила, выписки по кредитной карте, подписки на журналы — все, что имело отношение к последним восьми годам, было выложено передо мной на черно-белых страницах формата А4.

Дамиан вывалил всю папку. Когда это было сделано и последний лист подлетел к кровати, мой страх сменился чем-то другим — чувством гнева за то, что он смог осмелиться собрать все, что случилось со мной с момента пребывания на острове в одной блестящей, глянцевой папке и швырнуть все это мне в лицо.

— Хочешь знать, почему я не рассказала тебе о Сьерре? — спросила я. — Потому что дело в тебе, Дамиан.

Я скомкала бумаги в кулаках.

— Ты изучаешь, планируешь, составляешь план возмездия. У меня была с собой фотография Сьерры, когда я приходила увидеться с тобой в тюрьме. Я хотела, чтобы ты знал, что у нас есть дочь. Мой отец умер. Я думала, что тебе больше не с кем бороться, но я была не права. Я была не права, Дамиан, потому что ты все еще боролся. Ты всегда борешься! Ты загнал моего отца в могилу, но я все равно пришла, чтобы дать тебе дочь. Но для нас больше не было будущего, потому что ты остался прежним. Все также боролся со своими демонами. И если ты думаешь, что все знаешь обо мне из этого отчета, то у меня для тебя есть новость. Ты и понятия не имеешь, Дамиан.

***

Я не знала, что беременна, пока не пришла на повторный прием по поводу плеча, и врач спросил меня о моей последней менструации. Я подумала, что мой цикл сбился из-за стресса или что я пропускала прием противозачаточных, но анализ крови подтвердил беременность. Это было горько-сладкое открытие, учитывая, что отец и дедушка ребенка, Дамиан и Уоррен, были втянуты в непрекращающуюся битву, которая закончилась судом.

Куда бы я ни шла, фотографы тыкали свои камеры мне в лицо. Как бы они исказили историю, если бы знали что у меня ребенок от Дамиана, и я влюбилась в своего похитителя?

Что скажет мой отец? Он был уверен, что у меня психологический и эмоциональный срыв. Пытается принудить меня сделать аборт? Или, договорится, чтобы психиатр объявил меня невменяемой? Заставит меня отказаться от ребенка? Как бы реагировал на новость Дамиан? Ему грозила тюрьма. Надолго ли, я не знала, но я знала, что эта новость только забьет еще один гвоздь в гроб. Я сохранила беременность для себя, и, несмотря на то, что было тяжело, новая жизнь, появившаяся из хаоса, была подобно свету в окошке, который вывел меня из темноты. Я высидела долгие судебные заседания с Ником и моим отцом, обнимая свой маленький секрет, в то время как они обсуждали обвинения и юридические стратегии. Я ждала завершения суда, пока беременности не было заметно, поэтому я соблюдала все формальности. Этому да, этому нет, этому да.

Я выдержала до конца. Было уже четыре месяца беременности, когда огласили приговор. Я знала, что у меня осталась частичка Дамиана, и неважно, что подумают другие. Решат, что это неправильно, извращенно или безумно — пусть. Но я чувствовала, что именно так и должно быть. Когда мой отец понял, что я беременна, он не мог скрыть своего разочарования. Он был уверен, что Дамиан использовал меня, чтобы отомстить ему, что сделать меня беременной было частью его плана, так сказать, окончательная месть. Если нас обманывают, мы начинаем верить, что все в мире против нас. Приходится стараться, чтобы заставить вещи вписаться в наши вымышленные предположения. Как упорно мы верим эмоциям — хорошим, плохим, злым. Мой отец верил в то, во что хотел. Дамиан верил в то, во что хотел. Я могла позволить себе разорваться между ними двумя, либо признать, что я никогда не смогу изменить их точку зрения на вещи.

Временами я ставила под сомнение свое собственное душевное равновесие. Я была неправа? Я была наивной и доверчивой? Дамиан играл со мной все время? Он не мог заставить себя убить меня, поэтому он сделал лучшее, из возможного?

Вбил клин между моим отцом и человеком, который так много для него значил — между моим папой и мной. Он действительно планировал отправить меня обратно, даже с ребенком во мне, так что мой отец должен был бы жить с этим до конца жизни?

— Тебя использовали, — сказал мой отец.

Я вспоминала, что у нас было, о том, как он смотрел на меня, как он касался меня, и решила, что отец не прав. Нет. Абсолютное, честное, твердое нет. Я не могу думать ни о чем более прекрасном, более жизнеутверждающем, чем губы Дамиана на моих, о его и моем теле, соединенными в одно.

И теперь у меня была частичка его, частичка МаМаЛу для того, чтобы заботиться, и это именно то, что я делала. Дамиан причинил мне боль, мой отец причинил мне боль, но я любила их обоих. Без сомнения они чувствовали, что я тоже подвела их, но я не желала быть яблоком раздора между ними, когда у меня внутри новая жизнь, о которой нужно думать.

Когда кто-то начал сбивать цену на акции Седжвика, продавая значимые пакеты по более низкой цене, и обесценил компанию, я не подумала о Дамиане. Инвесторы испугались и начали спешно продавать свои акции, обеспокоенные падением цен. У моего отца не заняло много времени, чтобы выйти на след Дамиана, но Рафаэль проделал такую хорошую работу, скрыв документацию, что не было существенных доказательств против них.

В тот момент я не знала, что это был ответ Дамиана на то, что сделал мой отец. Мой отец принял то, что у меня будет ребенок от Дамиана, но он никогда не собирался принять Дамиана в моей жизни, с ребенком или без, поэтому он отправил ему сообщение в тюрьму, сообщение, которое спровоцировало Дамиана на ответный удар. В итоге длительная вражда посадила за решетку одного, и свела в могилу другого.

Сьерре было несколько месяцев, когда мой отец ушел из жизни.

— У нее глаза твоей матери, — сказал он мне однажды утром.

Он неотлучно сидел около Сьерры первые несколько недель, но в тот день склонился над кроваткой и впервые посмотрел на нее.

— Да. Большие карие глаза Адрианы.

Спустя некоторое время, когда думал, что я не смотрю, он взял ее на руки и подарил ей три поцелуя. Наши отношения были натянуты, но он со Сьерры пылинки сдувал. В конце концов, для него это оказалось невозможным — имея ее, держать злобу на меня. Она была единственной, кто заставлял его улыбаться, когда все вокруг рушилось. Я была благодарна судьбе, что он умер в своем доме, не потеряв достоинства, прежде чем мы потеряли особняк.

С его смертью я стала действительно сиротой. Я ощущала себя подобно розетке с тремя отверстиями в пустой стене: моя мать, мой отец и МаМаЛу. Люди подключают тебя к сети и, когда они уходят, вы остаетесь в одиночестве. Вы должны перезагрузить себя, должны переделать свою электропроводку, чтобы поднимать себя с кровати по утрам. Мало того, что я потеряла отца, я потеряла и крышу над головой, в то время когда я нуждалась в ней больше всего, ведь у меня была малышка, о которой нужно было заботиться.

Активы моего отца давно закончились, отобранные один за другим в качестве платы в счет долга. Я собрала всю свою дизайнерскую одежду, обувь, сумки и сдала их в комиссионный магазин. С красивыми вещами всегда тяжело расставаться, но после продажи вещей, моих украшений и часов у меня было достаточно денег, чтобы сводить концы с концами, пока я не придумаю, что делать дальше. Но сначала мне нужно было похоронить отца.

Ник оказал помощь таким способом, что я даже представить себе не могла, что он такой. Многое изменилось после того, как он узнал, что я беременна. Ребенок не был для него в приоритете, особенно учитывая, что он был не от него. Он отступил и прекратил добиваться меня, но когда у моего отца случился удар, он объявился в больнице. Он пытался не таращиться на мой круглый живот и опухшие лодыжки. Он помог мне продать имущество отца после его смерти и поехал со мной и Сьеррой в Паза-дель-Мар на похороны.

Я сломалась, когда стояла возле могил родителей, сжимая Сьерру в руках. Земля вокруг могилы моего отца была еще свежа, в отличие от могил моей матери и МаМаЛу. Я не знала, что тюремные заключенные были похоронены на том же кладбище, и, увидев имя МаМаЛу, высеченное на камне, впервые осознала, что она умерла. Я желала, чтобы Дамиан был там, тогда я могла бы одолжить его силы; тогда я могла бы опереться на него; тогда он бы держал нашу дочь у могилы его матери. Но это не случилось.

Как мы дожили до этого? Как испоганили нечто такое прекрасное и чистое?

Я чувствовала себя подобно кораблю в бурю: потерянной и незакрепленной. Не было матери, не было отца, не было МаМаЛу и не было Дамиана. Но у меня была Сьерра, и я держалась за ее крошечное тельце, будто это был спасательный трос.

***

Я посетила Вальдеморо, прежде чем вернуться в Сан-Диего. Я хотела увидеть место, которое забрало МаМаЛу, и отдать дань уважения женщине, которая заняла место моей матери. Я взяла достаточно для «обеда», чтобы заработать экскурсию.

За жуткой колючей проволокой и холодными серыми стенами безжалостные охранники проверили мою сумку, прежде чем впустили внутрь. Звук моих шагов эхом отзывался в темном тоннеле, который вел к главной территории, когда я следовала за Даниэлой — надзирателем, которая показывала мне все вокруг. Центральная зона была цельнобетонной, но это было не страшно — ведь я ожидала увидеть чуть ли не концлагерь. Трудно было сказать, кто был заключенным, а кто посетителем, поскольку люди не носили униформу. Небольшие киоски были установлены по кругу внутренней части периметра, в них продавали еду и другие основные продукты. Матери в прогулочном дворике носили деток на своих бедрах. Дети резвились в коридорах, гоняясь друг за другом. Там был импровизированный детский сад с разноцветными стенами, крутым лабиринтом, детская горка и гимнастическая стенка «джунгли». (Примеч. Имеются в виду каркасные конструкции для лазания, шведская стенка). Грубые на вид женщины глазели на меня с любопытством, настороженностью или тем и другим вместе, а затем возвращались к подпрыгивавшим малышам на их коленях, вязанию или шитью.

Даниэла сказала мне, что больше половины этих женщин до сих пор еще не видели судью.

— Тюрьма поощряет предпринимательскую деятельность. Некоторые находящиеся в тюрьме зарабатывают деньги, управляя киосками. Другие шьют футбольные мячи и одежду. Они делают ювелирные украшения, гамаки, рамы для картин, — Даниэла указала на группу женщин, сидящих в круге, работающих над различными проектами.

— Что происходит с этими изделиями? — я подняла кожаную сумку ручной работы и рассмотрела ее. Она была идентична той, которой я любовалась на рынке в день, когда Дамиан и я отправились за покупками.

— Иногда их семьи забирают и продают на местном рынке. Более талантливые заключенные принимают заказы на свои изделия от продавцов снаружи.

— Сколько примерно стоит вот эта? — спросила я, держа сумку. Кожа была крепкой, но мягкой. У сумки были скошенные углы со вставками и плетеные ручки.

Даниэла озвучила сумму, это было недорого.

Я положила сумку и огляделась вокруг, наблюдая, как одна из женщин развернула воловью кожу.

Она разрезала кусок по эскизу с помощью узорного трафарета и начала окрашивать наружные кромки маленькой щеточкой. Другая женщина доводила до блеска изделия, натирая их мягкой хлопковой тканью и усиливая блеск.

Это был поточный метод работы, каждая женщина работала над своей задачей и передавала изделие дальше к следующему этапу. Готовое изделие бросали в кучу к остальным, в тень.

Я брала в руки одну сумку за другой и у меня в голове начала формироваться идея. У меня был диплом по специальности изобразительное искусство и хороший вкус на дизайнерские сумки, обувь и одежду. Я знала людей, которые заплатили бы огромные деньги за изделия, которые эти женщины делали вручную. Если соединить обе из этих своих сторон, я помогла бы этим женщинам и, вероятно, обеспечила их средствами, чтобы не идти против закона, когда они выйдут. Большинство заключенных были в тюрьме, потому что нуждались в денежных средствах, чтобы прокормить себя. Потому они и совершали преступления.

— Кто снабжает их сырьевым материалом?

Даниэла пожала плечами.

— Иногда заключенные собирают деньги сами, покупая себе материалы, и разделяют прибыль. Но это рискованно. Никто никому не доверяет, когда дело касается денег. Иногда продавец спонсирует их и платит им небольшую долю с продаж, когда товары будут проданы.

— И женщины готовы ждать?

Даниэла рассмеялась.

— Им больше ничего не остается.

Той ночью я уложила спать Сьерру и стала думать над возможностью добыть средства для жизни, помогая заключенным в Вальдеморо. Я вспоминала их работу — выкройки и вышивание, склеивание и полировку.

Чуть изящества и руководства, и я уверена, что в местных условиях они могли бы производить высококачественные изделия.

Следующим утром я начала искать жилье. На деньги, что у меня были, можно было протянуть в Паза-дель-Мар дольше, чем в Сан-Диего. Но это было не единственной причиной, по которой я хотела остаться. Мои корни здесь. Я чувствовала это, когда прогуливалась босиком по пляжу со Сьеррой. Ветер играл в моих волосах, наполнял их ароматом соли и морских водорослей. Мои ноги проваливались в песок, и я чувствовала, как таю от мягких волн.

Дом. Возвращайся домой. Возвращайся домой, говорили они.

Ник пытался отговорить меня, но увидев, что я непреклонна, сел в самолет и пожелал нам со Сьеррой всего хорошего. Был момент паники, когда я наблюдала, как взлетел самолет.

Все было таким знакомым в Сан-Диего. Я знала, куда пойти, чем заняться, как говорить, чего ожидать. Дамиан был там. В тюрьме, но там.

Я почувствовала боль глубоко в душе, хотела вернуть время вспять, чтобы мы были единственными людьми на небольшой частичке земли, окруженные большим-большим океаном. В тот момент, когда самолеты взлетали с взлетно-посадочной полосы, один за другим, я была потрясена своим одиночеством. Тогда я почувствовала вокруг себя присутствие моей мамы и папы, и МаМаЛу. Неуловимое чувство безопасности и защищенности, поддержки и принадлежности охватило меня, и я точно знала, где мне суждено быть.

***

Это был небольшой малоэтажный квартирный дом с балконом, который выходил на открытый рынок. Это был новый микрорайон между Паза-дель-Мар и Каса Палома. Автобус, который отвозил меня в Вальдеморо, останавливался через дорогу. Пляж и школа Сьерры были в нескольких минутах ходьбы. Воздух на протяжении всего дня был заполнен непрерывным дорожным шумом и гулом рынка.

Ночью, когда все уходили, можно было услышать шум океана. Иногда я закрывала глаза и представляла, будто лежу под тонкой москитной сеткой в небольшом коттедже в лесу.

Но сегодня все притворства отошли в сторону. Меня окружали разбросанные бумаги. Не было никакой возможности избежать реальности, в которой был Дамиан, здесь, в моей комнате, в моем кресле. Не было смысла спрашивать, как он вошел. Он научился таким трюкам в Каборасе или в тюрьме. Меня настораживало не то, что он ворвался в мой дом или нанял частного детектива, чтобы отследить восемь лет моей жизни. Меня настораживало то, что Сьерра спала в соседней комнате, и я понятия не имела, какие намерения были у Дамиана теперь, когда он узнал о ней.

— Ты должна была сказать мне, — он поднялся и подошел к кровати. Воздух сгустился вокруг него, как защитное поле с едва сдерживаемой энергией.

— Чего ты хочешь? — я сжалась у спинки кровати. Находиться в комнате одной с Дамианом, сосредоточенным на своей цели, было безрассудно и опасно. — Ник…

— Ник в Сан-Диего. Счастливо женат. Он был здесь, чтобы помочь тебе собрать пожертвование для женщин в Вальдеморо. Или мне нужно показать тебе его досье?

Черт. Вот вам и попыталась выпроводить человека. Я видела взгляд, которым смотрел Дамиан на Ника. Его сжигала ревность, подобно красному копью, готовая выбить глаза любому мужчине, прежде чем он отпустит все и уйдет.

— Ты держишься молодцом, учитывая обстоятельства, — Дамиан присел на край моей кровати и рассматривал меня, его взгляд упал на бретельку, которая соскользнула с моего плеча. — Принцесса, живущая среди крестьян.

— Я сделала то, что было необходимо. Не благодаря тебе.

— Я не знал, — он передвинул бретельку обратно на место и позволил своим пальцам задержаться на маленьком шраме от пули.

Потребовались все силы, чтобы не закрыть глаза. Восемь лет. Восемь долгих, одиноких лет. Я встречалась кое с кем некоторое время. Хотела влюбиться в кого-то другого, но ничто и близко не походило на то, что делали со мной прикосновения Дамиана. Если вы однажды полюбите мужчину вроде Дамиана, если вас однажды заклеймят и выжгут клеймо этой собственности, то вас никогда не затронут прохладные поцелуи другого мужчины.

— Я предполагал, что твой отец создал трастовый фонд для тебя.

— Он создал. Но я использовала его, чтобы покрыть медицинские расходы в конце, — я не прекращала всматриваться в его лицо. Челюсть стала более твердой. Все было четче сформировано — его брови, нос, рот — как будто они наконец-то нашли свое место. Если он склонится чуть больше, я почувствую его дыхание на своей шее.

— У тебя и Сьерры ничего не было? — он отпустил лямку и приподнял мой подбородок, вынуждая посмотреть в его темные полуночные глаза. Они искрились чем-то резким и неудержимым.

— Мы справились, — я оттолкнула его руку.

— Ты должна была сказать мне.

— Почему? — мое самообладание рухнуло. — Ты бы мог отступить и все исправить? Ты никогда не сможешь это исправить, Дамиан. Ты никогда не вернешь то, что сделал. Может, я перевернула эту страницу твоей книги. Может, я хочу наказать тебя за то, что ты уничтожил моего отца. Ты когда-нибудь думал об этом? Месть порождает мес…

Он прервал мою тираду на середине предложения, одной рукой схватив за талию и прижимая меня к себе.

Дамиан обрушился на мой рот, вторгаясь в мои открытые губы, скользя языком внутрь. Это не было нежным, сказочным поцелуем. Это было яростное, ревущее пламя, которое потрескивало и искрилось в моих венах. Как поцелуй, который объединяет изголодавшиеся души вместе. Это был Дамиан — дикий и непредсказуемый, как летний шторм. Пальцами он запутался в моих волосах, дернув мою голову назад, держа ее неподвижной. Не было никакой возможности вырваться, дать задний ход. Он не отпускал, пока мое тело не обмякло в его руках, пока мое сопротивление не ослабло.

— Ты врешь, — сказал он, разрывая поцелуй. — Это не месть я чувствую на твоем языке. Это — страх. Ты боишься меня, Скай.

— Ты осуждаешь меня? — выплюнула я. — Ты стрелял в меня. Ты собирался убить моего отца. Я не могла остановить тебя. Тобой движут мотивы, с которыми я не могу справиться. Твой гнев взял верх над любовью, надеждой, и верой. Если ты вернулся, чтобы начать с того места, где мы остановились, то мне жаль разочаровывать тебя. Я слишком тяжело работала, чтобы построить жизнь для нас со Сьеррой. Я никому не позволю встать на пути. Я не свяжу будущее с мужчиной, который не может отпустить прошлое. Я не нуждаюсь в тебе, Дамиан. Я ни в ком не нуждаюсь.

— Лгунья, — он не отводил взгляда от моего лица. — Давай попробуем снова. В этот раз без всякой лжи.

Дамиан навис надо мной, но я отказалась сокращать дистанцию. Он рассмеялся. Один молниеносный рывок вперед, и его губы были на моих снова, на этот раз нежнее, но я почувствовала его сдержанность. Он был как прекрасный арабский жеребец, абсолютная власть и сила, сдерживающая себя. Его пальцы дрожали, когда он медленно гладил мои руки, вверх и вниз. Все его тело тряслось от желания, и это сказало мне о том, что он не был с женщиной целую вечность. Моя необузданная реакция застала меня врасплох. Даже в воспоминаниях, я могла почувствовать силу его поцелуев, вновь переживая их, уступая дикому порыву желания, которое захлестывало меня при одной только мысли о нем. Все это было мне знакомо, и я воскрешала это снова и снова в своих мечтах: его язык на той самой сокровенной точке, движущееся надо мной мускулистое тело, удовольствие от того, что он наблюдает, как я кончаю, его собственные движения, становящиеся резкими при приближении к финалу.

И вот он здесь, касается каждого выключателя в сети эротических воспоминаний. Теперь они включены все до единого. Он — центр моего удовольствия. Все внутри запульсировало из-за него.

— Дамиан, — простонала я, когда он отшвырнул в сторону мою ночную рубашку и с мучительным желанием обладать впился в мою грудь.

Зажав губами тугой, темный сосок, Дамиан застонал. Мое тело изогнулось дугой, приводя его в безумство. Он обернул мои ноги вокруг своих бедер, позволяя мне почувствовать мощь его возбужденной длины, горячую и тяжелую через слои одежды между нами. Мне хотелось соединиться с ним — быстрее, ближе. Я начала расстегивать ширинку на его штанах, а он прижался губами к выемке на моем горле. Мы были горячей кожей и приглушенными вздохами, лишенные смысла, логики и последствий.

Он убрал прочь мои руки, слишком раздраженный моей возней, и начал расстегивать свои штаны, его глаза все время были обращены на меня. Я знала, что еще немного — и я просто сойду из-за него с ума.

— Мама?

Мы отскочили друг от друга так быстро, как только могли. Сьерра стояла в дверном проеме, потирая сонные глаза. Я не была уверена, что она увидела, но она уставилась на Дамиана, будто видела призрака.

Он держал подушку на коленях, пытаясь восстановить дыхание. Еще бы одна секунда, и Сьерра поймала бы нас в компрометирующей ситуации. Я поправила свою рубашку и позвала ее.

— Все хорошо, милая?

— Я думала, что ты уехал, — обратилась она к Дамиану.

— Я был за городом, но теперь вернулся. И я никуда не уйду.

Это был первый их разговор с тех пор, как Дамиан узнал, что она его дочь. Каждое слово, что он произнес, было наполнено глубоким смыслом.

— Ты скучала по мне? — он улыбнулся.

— Почему ты целовал мою маму?

— Ты… видела это. Да. Ну… — он украдкой посмотрел в мою сторону.

Я никогда не видела растерянного Дамиана, но сейчас он растерялся. Я могла бы дать ему возможность выкручиваться самому, но вступилась:

— Это твой отец, Сьерра, — сказала я. Я планировала аккуратно подвести ее к этому после встречи с Дамианом на кладбище, но затем он исчез. Теперь, когда она поймала его в моей постели, я не хотела тянуть резину еще больше, чем было необходимо. — Я не знала, что он вышел из тюрьмы, пока не увидела его на Дне поминовения, — продолжила я. — До тех пор он тоже не знал, что ты его дочь. Мне так жаль, Сьерра. Я хотела тебе рассказать, но хотела сделать это вместе с твоим отцом, как положено. Мне жаль, что ты узнала все вот так.

Дамиан и Сьерра рассматривали друг друга, он — оценивая ее реакцию, а она — рассматривая его в новом свете. Мое сердце колотилось в ушах, молчание затянулось. Я думала об этом моменте постоянно, размышляла о них двоих — впервые лицом к лицу, отец и дочь — и неважно, какой сценарий проигрывался в моей голове, он мне не нравился.

— Ты, по-настоящему, бандидо, — сказала Сьерра Дамиану.

— Да, по-настоящему, — кивнул он. — Вот почему я был в тюрьме.

— Могу я спросить его теперь? — она посмотрела на меня.

Я кивнула, поскольку не могла говорить — мое горло словно зажало в тиски. Я рассказала ей правду о ее отце, всю правду, кроме того, почему он был в тюрьме. Это была его часть рассказа.

Она заслуживала начать все с чистого листа, и он заслуживал шанса объяснить ей это собственными словами. Возможно, с моей стороны это было увиливанием, возможно, это было несправедливо — держать ее в неведении, но это было все, на что я была готова пойти. Она ввязывалась в драки в школе, потому что дети дразнили ее отцом, которого она не знала, но вскоре она научилась не поддаваться на дразнилки, и если поддразнивания становились серьезными, Сьерра давала сдачу. Она была свободолюбивой и сильной, но она была просто маленькой девочкой. Она стояла перед отцом, ее волосы только начали отрастать после стрижки «ежик», и сердце мое щемило от этого зрелища.

— Что ты сделал? — спросила она.

На мгновение Дамиан уставился на свои руки.

— Плохие вещи, — ответил он. — Я причинил боль твоей маме. Видишь это? — он взял меня за мизинец и показал его Сьерре. — Я сделал это. Я был зол, потому что кое-кто причинил боль моей маме. Я думал, расквитавшись, смогу почувствовать себя лучше. Какое-то время так и было, но потом стало только больнее.

— Мама сказала, что это был несчастный случай, — взгляд Сьерры был направлен на наши руки. Дамиан все еще держался за меня, как будто нуждался во мне, чтобы пройти через это.

— Отчасти так и было. Я собирался сделать нечто намного ужаснее, — он пытался сохранить свой голос ровным, но я могла ощутить его агонию, ведь ему приходилось подбирать слова здесь и сейчас, чтобы объяснить все свои поступки маленькой Сьерре.

Сейчас не было никаких адвокатов и судей, только отец и дочь, знакомившиеся друг с другом. Теперь была только настоящая жизнь, настоящие поступки и их последствия, растянувшиеся на целые годы. Дамиан отбыл свой срок, но это было то, что действительно имело значение.

— Я не всегда был хорошим человеком, Сьерра, — сказал он. — Я не знаю, смогу ли когда-нибудь стать тем отцом, которым ты бы гордилась, но я надеюсь, ты позволишь мне попытаться. Потому что ты заставляешь меня хотеть перестать быть бандидо, и, возможно, однажды… возможно, однажды я стану героем, которого ты и твоя мама заслуживаете.

Глаза Сьерры переместились с Дамиана ко мне. Я знала, что она пытается переварить все, что узнала.

Она подошла к кровати и коснулась пальцем моего обрубленного мизинца. На секунду мы трое сосредоточились на точке, где наши руки соприкасались. Большая шероховатая ладонь Дамиана укачивала наши ладони, как в колыбели.

Что-то во мне треснуло — как будто трещина появилась там, где долгое время был лишь лед и снег.

— Идем, — сказала я Сьерре. — Позволь мне уложить тебя обратно в кровать.

Она остановилась в двери и обернулась посмотреть на Дамиана.

— Если она целовала тебя, это значит, что ты ей нравишься.

— Сьерра! — я потащила ее в свою комнату.

— Могу поспорить, болело очень сильно, — сказала она, когда я скользнула вместе с ней в кровать. Мне нужно было собраться с мыслями, прежде чем я снова столкнусь с Дамианом.

— Что?

— Это, — она сплела свой идеальный маленький мизинчик с моим поврежденным и закинула свою ногу на мою.

Сьерра была ползуньей. Она спала, захватывая все пространство, какое только могла.

— Спой мне, — произнесла она, прижавшись ближе.

Я понятия не имела, что творилось у нее в голове. Она успокоилась, встретившись наконец-то со своим отцом? Встревожилась от того, что он сделал? Какова бы ни была ее реакция, сон сморил ее слишком быстро.

Дети имеют удивительную способность переваривать, приспосабливаться и принимать вещи, просто приняв их. Когда я запела колыбельную МаМаЛу, хватка ее ослабла, и дыхание стало медленным и спокойным.

Я вдохнула ее запах и закрыла глаза, поглаживая волосы. Она была моим умиротворением среди хаоса, маленькой частичкой чистоты, не тронутой беспорядком моего прошлого. Я не знала, как присутствие Дамиана повлияет на наши жизни, но понимала, что многое изменится. Она была у меня семь лет и все, что я хотела сделать, это держаться за этот момент так долго, сколько смогу. Ее щека прижималась к моей, ногой она обвила мою ногу, чтобы я не ушла.

В комнате скрипнула половица. Я открыла глаза и застыла. Дамиан стоял в дверях.

Выражение его лица отражало такую муку, было так наполнено вожделением, что слова колыбельной, что я пела, покинули меня. Это не было настоящей похотью, с которой он напал на меня ранее. Это было намного глубже, как если бы все его счастье состояло в том, что он видел перед собой — Сьерра, спящая рядом со мной, пока он стоит и смотрит на нас.

Много лет назад это были я, он и МаМаЛу, свернувшиеся на постели рядом друг с другом.

У меня не было слов, и у него тоже. Он пытался произнести что-то, но горло сдавило, и он развернулся на пятках и исчез. Минуту спустя, я услышала мягкий щелчок двери, когда он вышел из дома.