Дамиан чувствовал, что во мне что-то сломалось, ну или ощущал смутное чувство раскаяния за то, что сделал. В чем бы ни было дело, он больше не связывал меня по ночам, хотя все еще закрывал дверь и держал ключ при себе, когда мы спали. Когда я просыпалась, дверь всегда была открыта. Он оставлял мне еду на том же месте, где отрезал мой палец, и хотя ножа нигде не было видно, боязнь его глубоко засела в моем сознании.

Я свободно могла передвигаться по яхте, но предпочитала свернуться калачиком на диванчике напротив кухни. Дамиан большую часть времени проводил наверху, у руля. Два человека, вынужденные находиться близко друг с другом день за днем, могут свободно общаться, не произнося ни слова. Он напоминал мне о боли, темноте и моем разрубленном надвое пальце. Я, наверное, напоминала ему о неудавшейся мести и монстре внутри него, потому что мы оба избегали друг друга, кроме того периода времени, когда мы ели или спали.

Я не спрашивала его о том, что сделал мой отец. За что бы, по мнению Дамиана, он ни был в ответе ― это все ложь или ошибка. Уоррен Седжвик был самым добрым, самым щедрым человеком в мире. Он использовал свои связи в гостиничном бизнесе, чтобы строить плотины, скважины и водяные насосы для людей, в самых отдаленных регионах мира, в местах, на которые остальным было наплевать. Он обеспечивал микрозаймы, финансировал школы, продовольственные фонды, больницы. Он выступал против несправедливости, всегда относился к сотрудникам с уважением и достоинством, и он всегда, всегда пек своей дочери блинчики на завтрак в воскресенье.

Когда я и мой отец только прибыли в Сан-Диего, это были блинчики в форме Микки Мауса с сахарной пудрой и сиропом. Потом они превратились в сердечки и всякие штучки для принцесс. И, хотя я уже была взрослой девочкой, он не позволял мне забыть о детстве и все еще придерживался этой традиции. Недавно он начал делать карикатуры моей обуви и сумочек, большие бесформенные сгустки теста, и настаивал, чтобы я осмотрела их со всех сторон и оценила. Начинка менялась по моему вкусу ― бананы с «Нутеллой», свежие ягоды с коричневым сахаром и корицей, шоколадная крошка с апельсиновой цедрой. Мой отец имел сверхъестественную способность заглядывать мне в мысли, отыскивать мои желания и воплощать их в реальность. Я думала о лимонном твороге с сыром маскарпоне не потому, что я хотела его, а потому, что он просто смог это почувствовать ― мое желание в этот день ― так он узнал бы, что я жива.

Большинство ушибов уже заживало, но мой палец все еще был красным, напоминая мне о том, что часть меня, запечатанная в пластиковый пакет, хранилась в морозилке. Я сняла свои акриловые ногти, откусывая и дергая, пока не добралась до ногтевого ложа. Девять ногтевых пластин вместо десяти, все потрескавшиеся, ребристые, и все покрыты гадким, белым слоем. Я подумала, что это хорошее прощание с павшим товарищем. Салют девяти пальцев.

Я скучала по тяжести маминого ожерелья на шее. Скучала по своему мизинцу. Скучала по волосам. Я чувствовала, как все, что удерживало мою силу, медленно рассыпалось, распадалось на части, кусок за куском. Я исчезала, раскалывалась как скалы, которые съедает море.

Я впервые вышла на палубу с того дня, когда Дамиан затащил меня сюда, когда он выкинул мой кулон в воду. Мы находились на средних размеров яхте, достаточно крепкой для того, чтобы ходить в открытом море, но достаточно неприметной, если нужно скрыться. Дамиан поставил ее на автопилот и сидел на палубе в шезлонге — рыбачил. Все, что он поймает, будет нашим ужином.

Я чувствовала на себе его взгляд, когда подошла к перилам. Яхта разрезала воду на две темных полосы. Я задалась вопросом, как глубоко здесь и как сильно я буду сопротивляться, если мои легкие наполнятся водой. Я думала о том, чтобы опуститься на дно одним славным кусочком вместо того, чтобы разрываться на части постепенно, кусок за куском.

Прости меня, папочка!

Я украдкой глянула на Дамиана. Он замер ― почти застыл ― как будто знал, что происходит у меня в голове. Я узнавала его позу. Все мускулы натянутые, спружиненные, жесткие и напряженные ― прямо как тогда, когда он из мести оттяпал кусочек моей плоти. Я чувствовала это тогда, чувствую это и сейчас.

Ублюдок. Он не позволит мне сделать это. Он оказался бы возле меня, стоило бы мне сделать шаг в сторону. Он владел мной. Он владел моей судьбой ― моей жизнью, моей смертью. Не было нужды в словах — все было написано в его глазах. Он вынуждал меня отойти от края. И я подчинилась.

Я не могла перестать рыдать, поэтому я плакала и плакала.

Я плакала так, когда Гидеон Бенедикт Сент-Джон порвал застежку на моем ожерелье и оставил след на моей шее.

***

Эстебан нашел меня. Он был готов надрать Гидиоту задницу.

— Ты не посмеешь, — я заставила его пообещать, — Ты знаешь, что случится, если ты еще раз попадешь в неприятности.

— Мне все равно, — он убрал волосы со лба. Это значило, что все серьезно.

— Пожалуйста, Эстебан. МаМаЛу отправит тебя далеко, и я никогда тебя больше не увижу.

— МаМаЛу блефует.

Эстебан называл свою маму МаМаЛу. Он всегда называл ее МаМаЛу. Она была его мамой, но ее имя было Мария Луиза, но когда-то он начал впервые лепетать «МаМаЛу», и прозвище прицепилось. Теперь все называли ее МаМаЛу, все, кроме Виктора Мадера, он работал на моего отца. Он называл ее полным именем, и МаМаЛу не любила это. Или его.

— МаМаЛу сказала, что если ты еще раз ее не послушаешь, она отправит тебя к твоему дяде.

— Ха! — Эстебан засмеялся. — Она и дня без меня не выдержит.

Это была правда. МаМаЛу и Эстебан были неразделимой, сильно любящей, и быстро борющейся частью моей жизни. Я не могла представить одного без другого. Они спали в отдельном, удаленном от главного дома небольшом подсобном крыле, но я могла слышать их по ночам ― например, когда Эстебан уходил днем и не возвращался до глубокой ночи.

Это был первый год, когда в деревне открыли кинотеатр. Там показывали «Хороший, плохой, злой», и Эстебан остался, на целых четыре просмотра. МаМаЛу устроила ему хороший нагоняй.

— Эстебандидо! — кричала она, когда он, наконец, появился. МаМаЛу погналась за ним с метлой.

Эстебан знал, что он в большой беде, когда она зовет его так. Я слышала его визг в своей комнате. На следующий день он явился как Блонди, герой Клинта Иствуда из фильма, надев шаль МаМаЛу — смотря на всех свысока и пожевывая деревянную палочку.

На следующий год Эстебан посмотрел «Выход дракона» и решил, что он Брюс Ли.

— Что ты делаешь, Скай? — спросил он.

— Я даю сдачи и бью сильно, — я повторила фразу, которую он заставлял меня повторять, снова и снова, — цитату из фильма.

— Готова? — спросил он. — На счет пять.

5, 4, 3, 2, 1…

Я пыталась освободиться от его захвата. Я схватила его руки обеими руками и сделала то движение, которому он меня учил — подсечь его ногу своей и сделать резкий разворот на 180 градусов перед тем, как перекинуть его через себя.

Мы закончили на траве, куча конечностей и острых локтей. Я засмеялась. Эстебан не думал, что из меня выйдет хороший ученик боевого искусства.

— Тебе нужна практика. И дисциплина. Как ты сможешь одолеть Гидиота, если даже не можешь справиться со мной?

И мы практиковались. Каждый день Эстебан превращался в Эстебандидо, хоть он и не любил играть плохого парня.

— Только ради практики, — сказал он, — Только ради тебя, güerita. Тебе нравится это? Ууууу-яяяя! Готова? На счет пять.

5, 4, 3, 2, 1…

— Нет, нет, нет, — он замотал головой. — Тебе нужно издавать звук.

— Ууу-ааа!

— Нет, Скай. Как кошечка. Ууу-яя! Пару раз мне удалось уложить Эстебана на спину, и его глаза сияли восторгом.

— Ты не так уж и плоха для девчонки, — сказал он.

Мы лежали в тени дерева, глядя на небо. Ветви дерева были усыпаны гроздьями нежных цветов, словно желтые кружева спадали вниз с коричневых рук.

— Я принесу тебе пирог завтра, — сказала я.

Он кивнул и убрал волосы со лба.

— Надери ему задницу, если он что-то учудит, ладно?

Я сжала его пальцы и улыбнулась.

Эстебана не позвали на вечеринку по случаю моего дня рождения, а Гидиота позвали. Как и всех остальных детей, которые учились вместе со мной у мисс Эдмондс. Там был волшебник, клоун, грузовик с мороженым и пиньяты. Серебристые и розовые шарики были по всему саду. Я задула девять свечей, пока мой отец сходил с ума со своей камерой.

— Подожди. Не получилось. МаМаЛу, можешь зажечь свечи снова? Скай, помедленней в этот раз, — сказал он.

Эстебан примостился на лестнице и чистил окна. Каждый раз, когда я смотрела на него, он ухмылялся. Он видел, что я спрятала под стол большой кусок пирога. На нем было три землянички. Земляника — это любимая ягода Эстебана, но ему редко удавалось ее пробовать. Пирог был нашей тайной, и это заставляло меня чувствовать, что он тоже часть моего торжества. К тому времени как мы закончили с играми и опустошили все мешки, розовая глазурь на кусочке торта для Эстебана начала таять, поэтому я решила улизнуть и отдать его ему.

— Куда ты идешь, Скай?

Гидиот настиг меня.

Мы стояли возле дома, в одной руке у меня был торт, а в другой — стакан с лимонадом.

— Пропусти меня, — сказал я, когда он загородил мене путь.

— Ты собираешься съесть это все? — спросил он.

— Тебе то что?

— У Скай дыра в зубах, еще одна в кишках, как у свиньи живот, без мамочки живет! — он дернул меня назад, когда я прошла мимо, и торт оказался на траве.

Я выплеснула ему лимонад в лицо. Это довело его до бешенства. Он схватил меня за талию, поднял над землей и затряс как тряпичную куклу.

— Скай! — Эстебан оказался возле нас. Пот стекал с его лица из-за того, что он долго был на солнце. — На счет пять.

В наших головах мы начали отсчет: 5, 4, 3, 2, 1…

Я ударила Гидиота в колено. Он согнулся пополам. И этого было достаточно для Эстебана, чтобы застать его врасплох.

— Ууу-яяяя! — кулак Эстебана столкнулся с его лицом.

Гидиот отпустил меня и отшатнулся. Он поднес руку ко рту и выплюнул зуб. Гидеон Бенедикт Сент-Джон выглядел как щербатая старушка с розовыми деснами. Затем он издал вопль, который услышала вся Каса Палома.

— Не можешь брать — не давай, — сказал Эстебан.

Я была уверена, что здесь какая-то ошибка в переводе фильма. Но это неважно. Эстебану не было времени вдаваться в подробности. Виктор Мадера нашел нас. Он оценил ситуацию и схватил Эстебана за воротник.

— Ты, маленький сопляк!

Эстебан вертелся и крутился в хватке Виктора, когда тот оттащил его прочь.

— Тронешь ее еще раз и отправишься в ад, — сказал он Гидеону. Он говорил цитатами из фильмов. И если бы я не так сильно переживала за него, я бы рассмеялась. Начали собираться взрослые, все они суетились над Гидиотом. Они топтались по землянике Эстебана.

Это было несправедливо!

Я погналась за Виктором и Эстебаном, но их нигде не было видно. Я сдалась и поплелась в свою комнату. Эстебан был здесь раньше, наверное, до начала вечеринки. И он оставил мне подарок на кровати. Идеальный бумажный жирафик.

Я взяла жирафика и подивилась его ловкости. Когда Эстебан был маленьким, у него было не много игрушек, поэтому МаМаЛу научила его оригами. У него не было возможности покупать мне необычные подарки, поэтому он создавал целые миры из бумаги — магические, дивные животные, которых мы видели только в книгах, или о которых знали из историй МаМаЛу: драконы, львы, верблюды, и что-то похожее на кенгуру, но с рогом, торчащий из его носа.

Кенгуцерос?

— Скай, — мой отец постучал в комнату, — не хочешь рассказать, что случилось с Гидеоном?

— Не очень, — я взяла жирафика и вытянула вверх его шею.

— Это от Эстебана?

Я не ответила.

— Дай мне посмотреть, — он забрал его у меня и изучил тисненную золотом каллиграфию на бумаге.

— Красиво, правда?— спросила я.

— Да, это так. А также это бумага из редкой книги, которая пропала из моей коллекции. Я знаю, что ты дружишь с ним, но только что он выбил зуб Гидеону, а теперь еще и забрал книгу из моей библиотеки? Это воровство, Скай.

— Он ничего не брал! Я дала это ему.

— Действительно? — мой папа поставил жирафика обратно. — Тогда ты должна знать, какого цвета обложка.

Он посмотрел на меня выжидающе.

— Пап… — я была готова расплакаться, разрываясь между отцом и другом. — Эстебан, вероятно, подумал, что это обычная старая пыльная книга, по которой никто не будет скучать. Я знаю, что он никогда бы не забрал это. Он просто одолжил ее, потому что любит делать мне фигурки из красивой бумаги.

Мой отец замолчал на некоторое время.

— Ты так похожа на свою мать, — он провел большим пальцем по медальону, который я надела. — Она также часто водила меня за нос.

— Расскажи мне, как вы познакомились.

— Опять?

— Опять.

Он засмеялся.

— Нуу, я только закончил колледж, у меня не было ни копейки в кармане, но я хотел увидеть мир и оказался в Каборасе с парочкой приятелей. В нашу последнюю ночь, мы попали на свадьбу, и там была Адриана Нина Торрес, самая красивая девушка в мире. Я сказал ей, что я успешный предприниматель и друг жениха. Она позвала охрану, и меня продержали под замком за то, что я выдал себя за гостя на свадьбе ее брата. Я понял, что это была любовь с первого взгляда, когда она пришла на следующее утро, чтобы спасти меня.

— Хотела бы я узнать ее, — я никогда не уставала от этой истории, от того, как он проявил себя, чтобы завоевать ее семью.

— Ты была самой главной ценностью ее жизни, Скай. Я не смог защитить ее, но с тобой, обещаю, все будет иначе Я почти у цели. Еще чуть-чуть и мы будем свободны.

Я не знала, что он имел в виду, но знала, что он скучал по маме и любил меня, хоть и почти всегда был в отъездах.

— Сеньор Седжвик, — Виктор Мадера прервал нас, стоя у двери. — Родители Гидеона Сент-Джона внизу. Они требуют, чтобы с Эстебаном разобрались.

— Пап, — я потянула отца за руку. — Пожалуйста, не говори МаМаЛу об этом... — я махнула рукой в сторону жирафика. Я не хотела давать Виктору еще больше поводов, чем у него были. Казалось, он наслаждался, мучая Эстебана. — Она сказала, что отошлет его.

— Я хочу, чтобы книга вернулась назад, немедленно, — мой отец бросил на меня предупреждающий взгляд. — И никаких больше «заимствований».

Он взял меня за руку, и мы спустились вниз, где были Гидиот и его родители. Они неподвижно сидели на диване, а МаМаЛу и Эстебан стояли позади. Несмотря на все угрозы, МаМаЛу всегда яростно защищала Эстебана, когда дело доходило до этого, но она знала свое место и знала пределы своей свободы действий.

— Я соглашусь на любое наказание, которое сеньор Седжвик выберет для моего сына.

Она высоко держала голову.

Мистер и миссис Сент-Джон повернулись к моему отцу, в то время как Гидиот ухмыльнулся в нашу с Эстебаном сторону.

— Извините, — сказал мой отец — его телефон зазвонил. — Мне нужно ответить.

Он говорил несколько минут, а потом завершил звонок.

— Мне жаль, случилось кое-что срочное, но я могу заверить вас, что нужные меры будут приняты.

Он позволил Сент-Джонам немного поворчать, провожая их.

— Присмотри за этим, Виктор, — он указал на Эстебана после того, как они ушли.

Виктор улыбнулся МаМаЛу, но она не улыбнулась в ответ. Я не думала, что она обрадовалась, узнав, что Виктор накажет Эстебана.

— И еще, — сказал отец, вернувшись, прежде чем она успела что-либо сказать. — Скажи мисс Эдмондс, пусть готовится принять нового ученика со следующей недели. Я хочу, чтобы Эстебан присоединился к остальным.

Челюсть МаМаЛу дрогнула.

— Спасибо вам, сеньор Седжвик. Спасибо вам огромное.

— Надеюсь, что книга будет возвращена, молодой человек, — сказал мой отец Эстебану. — И надеюсь, ты будешь учиться и держаться подальше от неприятностей.

Я знала, что он предпринял это, чтобы МаМаЛу не отослала Эстебана.

— Да, сэр. Я буду, — Эстебан улыбнулся так широко, что я подумала, его лицо порвется.

— С днем рождения, Скай, — отец подмигнул мне перед тем, как выйти. В этот момент мой мир был совершенным. Я была так счастлива, что даже не обратила внимания на Эстебана, которого Виктор увел за собой — наказывать.

МаМаЛу осталась со мной. Мы открыли остальные подарки, и она охала и ахала над каждым из этих экстравагантных подарков. Последним мы убрали жирафика Эстебана, поставили с другими его творениями, ведь она знала, что он мне нравится больше всего.

Уже почти стемнело, когда МаМаЛу открыла окно и вздохнула. Я проследила за ее взглядом и увидела Эстебана на четвереньках в саду, подрезавшего траву… ножницами. Это был сад позади дома, с колючими маками и сорняками. Эстебан морщился на каждом шагу. Его ладони и колени были влажными, а его футболка прижималась к телу от пота и усилий. Я знала, что МаМаЛу хотелось обматерить Виктора, но она прикусила язык. Она расчесала мне волосы и уложила спать.

— Ты собираешься рассказать мне историю сегодня, МаМаЛу? — спросила я. Она забралась на кровать вместе со мной и обняла меня.

Когда Эстебан закончил, он залез через окно и слушал. Эту сказку мы никогда не слышали прежде — про волшебного лебедя, слывшего украшением земель Каса Палома. Если ты случайно, мельком увидишь его, тебе откроются небывалые сокровища. МаМаЛу говорила нам, что лебедь прячется в саду, но иногда, в полнолуние, он любит поплавать в маленьком пруду, возле дерева с желтыми цветами.

Эстебан улыбнулся мне. Он шевелил своими пальцами, потому что они онемели от долгой работы ножницами. Я улыбнулась в ответ. Каса Палома означает Дом Голубей. Если верить МаМаЛу, теперь это дом лебедя. Мы знали, что здесь нет никаких волшебных лебедей, но нам нравилось слушать ее истории.

— Спой нам колыбельную, — сказала я, когда она закончила рассказывать.

Эстебан подошел ближе и опустился на колени у кровати. МаМаЛу отвернулась от него. Она все еще злилась на него за то, что он ударил Гидиота, но позволила ему положить голову ей на колени.

С горы Сьерра-Морена,

Они спускаются, моя милая…

Это была колыбельная для Эстебана с тех времен, когда он был ребенком, но я была их cielito lindo — маленьким кусочком неба. Я подвинулась ближе, когда она запела о птичках, покидающих свои гнезда, стрелах и ранах. Эстебан и я лежали по обеим сторонам от МаМаЛу. Мы не двигались, когда она закончила, потому что нам было мягко и тихо, и мы хотели остаться там навсегда.

— Пойдем, Эстебан, — сказала МаМаЛу. — Время говорить спокойной ночи.

— Подожди, — я еще не была готова лечь спать. Это был самый лучший день рождения, ну, если бы не наказание Эстебана. Завтра он пойдет со мной на занятия, и ему больше не нужно прятаться в клетке. — Я еще не помолилась.

Мы закрыли глаза и взялись за руки, образовав круг.

— Дорогой Господь, благослови мою душу. И присматривай за папочкой. И за МаМаЛу с Эстебаном, — мой голос взорвался от смеха, потому что Эстебан открыл глаза и заметил, что я тоже подсматриваю. МаМаЛу открыла глаза и дала нам обоим по подзатыльнику.

***

Это была молитва, что спасла меня. Или обрекла на страдания. Я еще не решила.

Дамиан вернулся к поплавку, абсолютно уверенный, что я не сотворю какой-нибудь глупости, например, не утоплюсь. Его взгляд сфокусировался на какой-то невидимой точке на горизонте.

Я взглянула через перила и проследила взглядом за чайками, как они поймали поток воздуха и приземлились на берег.

Берег.

Я моргнула.

Впервые за эти несколько дней, я могла видеть землю. Мы не шли напрямую к ней, мы шли параллельно, но я могла различить деревья, маленькие здания и блеск стекла.

Что ты собираешься делать, Скай?

Я возьму огнетушитель и вышибу ему мозги. Я медленно поднялась и начала двигаться в сторону блестящего красного цилиндра.

Дамиан сидел ко мне спиной, поэтому он не видел того что я собиралась сделать.

Я замахнулась на него и почувствовала странную дрожь при звуке удара металла об кость, когда огнетушитель врезался в его челюсть. СТУК. Его голова наклонилась в одну сторону, а удочка упала на пол. Я ударила его снова с другой стороны и сбила его со стула. Он перевернулся, скрутился, ноги прижаты к груди, а руки обнимают голову. Вот так вот, коз ел. Каково это, быть на другой стороне? Я была готова ударить его еще раз, когда он обмяк. Его руки упали, а выражения лица стало безразличным. Я ударила его несколько раз, разочарованная тем, что он не реагирует. Мои руки тряслись, внутри бесновался дикий зверь, чудовище, которое хотело бить, бить, и бить его огнетушителем, пока его лицо, глаза, нос, губы не превратятся в кровавый омлет. Я не хочу, чтобы он ушел так просто. Я хочу, чтобы он страдал. Я остановилась, понимая, что именно это, он и сказал моему отцу: Я хочу, чтобы он ощутил это. Хочу заставить его страдать.

Я попалась в эту же ловушку, кормила того же монстра. Я превращалась в Дамиана, думая как он, действуя как он, становясь рабыней тех же темных и сильных эмоций. Это напугало меня до чертиков, потому что, даже зная это, я все еще держала огнетушитель высоко над головой, желая только одного — ударить им Дамиана, снова и снова. Возмездие порождает только большее желание мести, больше хаоса, тьмы. Месть похищает наш разум, бросает нас во тьму, калечит, и мы страдаем и страдаем, пока не избавимся от жутких присосок мести у нас на сердце.

Я глубоко вздохнула, чтобы успокоится, и опустила огнетушитель. Когда мой разум прояснился, я обыскала Дамиана. Я знала, что у него есть телефон, но при себе его у Дамиана не оказалось. Я побежала к рубке и начала рыться там. Здесь был штурвал с панелью для электроники и управления приборами, здесь был стол, уголок для отдыха и развлекательный центр. Я открыла все ящики. Жареный арахис рассыпался по полу. Закуски, бумаги, карты, спасательные жилеты, фонарик. Но нет телефона. Я уставилась на один ящик, он был закрытым. Он должен быть здесь. Он должен.

― Не это ли ты ищешь? ― Дамиан зашел в рубку, вытянув в мою сторону руку с ключами.

Черт.

Он не умер. Он просто вырубился, и я была слишком занята, чтобы заметить, что он пришел в себя. Он был словно десятиглавая гидра. Отрубишь одну голову, а на ее месте отрастает новая. Лучше бы я превратила его лицо в кровавый блин.

Я выбежала через другую дверь. Я была быстрее его. Он пошел следом, держась за голову. Я поднялась по лестнице на крышу рубки. Если бы только я смогла спустить с нее резиновую лодку, я бы добралась берега. Она была прикреплена к какому-то столбу и привязана веревками и крючками. Я начала дергать за один из крючков. Я уже наполовину сняла ее, когда увидела пальцы Дамиана на лестнице. Я потянула сильнее. Показалась макушка его головы. Он был почти здесь. Но даже если мне и удастся освободить лодку, прежде чем Дамиан поймает меня, был еще туго натянутый чехол, и я не имела понятия, как завести двигатель. Дамиан вскарабкался по лестнице. Времени не было. Я подбежала к краю крыши. Мы были ближе к тому куску земли на горизонте. Я была хорошим пловцом. Я могла бы сделать это. Я услышала топот ног Дамиана, когда он ступил на крышу, глубоко вдохнула и нырнула в воду. От соленой воды мой палец начал гореть огнем. Я вынырнула, хватая ртом воздух. Дамиан смотрел на меня сверху вниз, зловещая тень на фоне белых облачков — неустойчивая зловещая тень. Он изо всех сил старался удержаться на ногах. Хорошо. Я хорошо его пригрела. Я сориентировалась на горизонт и поплыла к берегу. Вода была холодней, чем я ожидала, но она была спокойной, и адреналин бежал по моим венам каждый раз, когда я вздыхала. Я отплыла на приличное состояние, прежде чем оглянуться. Лодка оставалась там же где и была, и Дамиана нигде не было видно. Может быть, он понял, что лучше отпустить меня. Может быть, этого достаточно, чтобы мой отец действительно прочувствовал мою смерть, почувствовал это, испытал боль. Какая бы из этих причин не была верной, Дамиан решил не следовать за мной.

Я начала плыть. 3, 2, 1, вдох. 3, 2, 1, вдох. Я остановилась — казалось, будто прошла словно вечность, и посмотрела вверх. Я, кажется, вообще не приблизилась к берегу. Расстояния коварны в воде — то, что может казаться близким, на самом деле может занимать часы, чтобы добраться. Я скинула штаны и продолжила плыть и дышать, плыть и дышать. Когда боль в моем пальце начала затихать, я поняла, что мои конечности занемели. Я остановилась, чтобы перевести дыхание.

Лодку было все еще видно, и Дамиан вернулся к рыбалке. Ну-не-сука? Разве он не должен истекать кровью или спасаться бегством? Мой отец вышибет из него дух.

Я проплыла еще несколько метров, прежде чем замереть на месте. Что-то было в воде, в нескольких метрах от меня. Оно всплыло на поверхность, и я увидела черный плавник. Он исчез, но я почувствовала, как этот темный силуэт накручивает круги вокруг меня.

Твою мать.

Неудивительно, что Дамиан не прыгнул за мной. Мы были в водах, которые кишели акулами, и я приманивала их повязкой, пропитанной кровью. Я в одиночку решила его дилемму по поводу того, что делать со мной. Час назад я хотела утопиться, но я действительно, действительно не хотела, не хотела быть разорванной на части морским чудовищем с конвейерной лентой острых блестящих зубов во рту.

― Дамиан, ― я начала махать руками, ― Дамиан!

Я не знала, почему звала его. Может быть, потому что это примитивный человеческий инстинкт ― звать на помощь того, кто ближе всего. Может быть, потому что часть меня еще чувствовала, что где-то глубоко внутри Дамиана еще осталась человечность.

Я почувствовала, как что-то проплыло рядом с моей ногой, что-то холодное и твердое. Я, вероятно, не должна была двигаться или производить так много шума, но я не знала, как еще привлечь его внимание. Я сняла мою промокшую, кровавую повязку и бросила ее так далеко, насколько это возможно.

―Дамиан. Помоги! ― закричала я.

Я увидела, как он встал и вгляделся в воду. Потом подошел к рубке и достал бинокль. Я судорожно ему помахала, когда он смотрел сквозь объектив. Какая-то хреновина сейчас кругами плавала вокруг меня, готовясь убить меня. Дамиан смотрел немного дольше. Потом он опустил бинокль и снова сел. Я видела, как он достает что-то из коробки для рыбалки.

Да. Пистолет. Снайперская винтовка. Долбанный гарпун.

Он достал что-то, я не могла разобрать что, и сунул в рот.

Я подавилась соленой водой.

Он смотрел на меня и ел арахис, будто это было время для попкорна и утренних представлений.

Я закашлялась и замолотила руками. Как мне в голову вообще могла прийти мысль, что он придет мне на помощь? Что же, он не убил меня. И остановил меня на пути к самоубийству. Но он не возражал, чтобы я пошла этим путем. Горячую блондинку в фильмах про акул всегда раздирают на кусочки.

Я чувствовала колебания воды, когда акула подплыла ближе. Темная морда показалась на поверхности, и я закричала. Она исчезла и появилась снова. Я приготовилась встретиться с резким укусом острых зубов, но встретила лишь клюв. Я оказалось носом к носу с дельфином. Мое сердце все еще билось как сумасшедшее, когда он толкнул меня, как бы говоря: «Эй, приободрись».

Я позволила себе с хрипом выдохнуть, что, наверное, напугало его, потому что он отплыл прочь. Я видела его плавник и спину, они были длинные, тонкие и с острыми концами.

Это не акула, Скай. Это дельфин.

И, судя по его размеру, любопытный детеныш.

Он подплыл ко мне, показывая свое розовое брюшко, затем резко развернулся и уплыл. Я заметила еще одну фигуру в воде ― крупнее, наверное, мама. Два дельфина обменялись пронзительным писком, прежде чем малыш вернулся ко мне. Он плавал со мной некоторое время, имитируя мои движения, плыл, когда я плыла, переворачивался, когда я переворачивалась. Затем он свистнул три раза, перед тем как взлететь над водой.

Я наблюдала, как мать и малыш исчезают. Я могла увидеть блики бинокля с яхты. Дамиан тоже наблюдал за этим. Он знал море и знал разницу между плавником акулы и дельфина, и позволил узнать ее мне.

Я плыла на спине, измученная, счастливая, испуганная и ободренная. Я думала, что умру, но все же никогда не ощущала себя такой живой. Я слышала звуки двигателя и знала, что Дамиан подплывает ко мне. Он заглушил двигатель в нескольких метрах от меня. Я с тоской взглянула на очертания суши на горизонте, но понимала, это глупо полагать, что я доберусь туда. Дамиан знал это тоже. Он просто склонился и ждал, когда я соберусь. И это сработало. Я не могла плыть дальше.

В следующий раз мне нужно лучше планировать свои действия.

Я поднялась по лестнице на яхту и шлепнулась животом вниз на палубу.

А Дамиан вернулся к рыбалке.