Олег хотел что-то возразить, но Ирина как отрезала:

– Позже поговорим на эту тему. Пока читай дальше.

Он выпустил шумом воздух из носа, недовольный её тоном, но продолжил читать текст.

«Я пошла в школу. Первое сентября прошло тихо и мирно. Мне всё понравилось. И я понравилась мальчишкам. Они напропалую хулиганили, чтобы мне понравится. Тот, с которым меня посадили, был щекастым тупицей. Он доставал меня своими тупыми шутками. И я молча разбила ему об голову чернильницу. Он был потрясён. И попросил его пересадить от меня. Зато я взяла нужный тон. Мальчишки сочли меня «принцессой на горошине» и пытались мне услужить. Но после пострадавшего Панюкова меня усадили за одну парту с отличницей Машей. Она была подчёркнуто правильной. С покатыми плечами и дворянской осанкой, что, как оказалось позже, соответствовало её происхождению как правнучке генерала-губернатора Восточной Сибири. Она всегда вела себя ровно, будучи очень воспитанной девочкой. Только худышкой, несмотря на фамилию, свидетельствующую об обратном.

Но время от времени меня пересаживали к какому-нибудь отпетому хулигану. И чтобы понравиться мне и закрепиться на позиции рядом, тот резко исправлялся. Потому что с возрастом я всё хорошела. И становилась очень кокетливой снова, когда миновал период маминого пьянства и моей заброшенности и тоски.

В восемь лет случилось самое знаковое событие в моём детстве – я пришла на большую сцену. В смысле, что во Дворце пионеров сцена зала, где занималась театральная студия, была просто огромной. Я отправилась туда без мамы на отборочный тур. И прошла его с успехом. Преподавали нам там два режиссёра с республиканского телевидения – Людмила Ивановна – изящная брюнетка, небезуспешно копировавшая стиль Одри Хепберн, и молодой красавец с волнистой и шелковистой гривой волос и тонким интеллигентным лицом – Юрий. Он только недавно закончил вуз. И все старшие девочки сходили по нему с ума – в студии были участницы лет четырнадцати-пятнадцати и мои ровесники. Я сразу выбрала направление режиссуры и много читала об этой специальности. Я вообще читала запоем лет с шести, когда научилась читать. И не сказки. «Госпожа Бовари» и «Театр» были в числе прочитанного. Потому что мне не понравилось, что нужно интриговать, чтобы получить роль. Напоминаю тем, кто забыл, что у меня сразу, с младенчества было взрослое восприятие жизни.

Мы учились небольно падать, плакать по команде, расслабляться, петь, используя помощь диафрагмы, и всё в таком же духе. И вот через год мне предложили сыграть первую роль – сестру Малыша в спектакле «Малыш и Карлсон». Но я попросилась на роль Фрекен Бок. Что просто поразило обоих режиссёров. Я была очень худенькой и симпатичной девочкой девяти лет. А образ домоправительницы из мультфильма, как все и по сей день помнят, представлял собой даму с огромной грудью и «дулькой» на голове. Так что меня высмеяли. Но я потребовала. Грудь сделали мне из надувных шариков и подложили их в бюстгальтер. Закрасила чёрным пару зубов впереди. И разучила с назначенным на роль Карлсона (мальчиком моих лет) пару диалогов.

На показе, играя, я сохранила надменность Фрекен, даже усилила её снобизм. Но переставила акцент роли на то, что Домоправительница в Карлсона ни в коей мере не влюбилась. Она постоянно разглядывала его сквозь лорнет на палочке с явным неудовольствием, даже брезгливо. У меня была короткая челка. И я незаметно ставила её взмахом руки почти дыбом. И от этого за каждым словом маленького «ловеласа с пропеллером» смех публики только усиливался.

И знаменитую фразу в конце спектакля в ответ на вопрос Малыша о Карлсоне: «Он улетел, но обещал вернуться» я произносила с интонациями наоборот по сравнению с мультфильмом: радовалась, что он улетел, и была очень расстроена только тем, что обещал вернуться. Так было ещё смешнее. И мне дали эту роль и сразу выделили среди других малолеток. Наш спектакль сняли для телевидения и показали в эфире от редакции детского вещания. И тут началась моя слава в школе. Ну ладно, не слава – фанфар и букетов не было. Но я стала негласной гордостью школы. И это ощущение отделения себя от всех, кто не на сцене, мне очень понравилось. Оно ударяло в голову, как шампанское. Но зазнаваться я не собиралась. Просто мне нравилось, что меня узнавали на катке, где я на фигурных коньках проводила все зимние вечера, и в пионерских лагерях, куда наша студия-театр регулярно ездила на гастроли.

Денег нам никаких не платили. Но на ёлках мы получали подарки, а летом оставались в каждом лагере на пару дней на полном пансионе. А тогда актёрами восхищались до преклонения. Словом, мне нравился и «гарнир» к сцене, но сама она просто завораживала. Вы делаете шаг из-за кулис, и как-то само собой получается, что говорите другим голосом, по-другому двигаетесь, произносите чужие слова, как свои, и, увы, переживаете чужие трагедии до сжимания собственного сердца. Но зато и веселитесь за двоих – за себя и свой персонаж. А уж зрители откликаются и усиливают любое ваше чувство мощной волной сопереживания. И через какое-то время ты начинаешь чувствовать источаемое изнутри себя нечто, какое-то излучение. Вдохновение это, или драйв, или волна, которая выносит что-то из подсознания наружу, – не всё ли равно. Но кто испытал такое – не может не захотеть повторить снова и снова.

Мы с партнёрами всегда импровизировали, особенно с Игорем, носившимся по сцене с вентилятором за спиной, частенько гнали отсебятину – почти на каждом спектакле. Помню, был один мальчишка лет семи, который нас из зала уличал: «А вы вчера на спектакле вместо этой фразу говорили такую-то». И цитировал без бумажки. Тоже своего рода талант – неимоверная память. Наверное, следователем стал. А может, театральным критиком?

Когда мне было лет восемь, произошло ещё одно знаковое событие в моей жизни. По мнению психологов, после него я должна была бы всю жизнь не верить людям, не просить их ни о чём, не бояться.

В одном классе со мной училась девочка – Таня. Мы очень друг другу симпатизировали. Их дом был на соседней улице. И вот однажды Танина мать, она сама и младшая сестрёнка в панике прибежали днём в воскресенье к нам домой и, достучавшись в дверь, бросились в зал и спрятались под стол, на котором свешивалась до пола скатерть.

Вслед за ними мелькнул в окне кухни мужчина с топором в руках.

– Это мой папа, – прокричала Таня нам с моей мамой. Я стояла, растерявшись, а мама одним движением бросилась к двери и задвинула её на засов. Заскочила в кухню и поставила чайник греться. А я всё стояла в растерянности.

– Зови людей на помощь, – скомандовала мама мне спокойным голосом.

Я помчалась в спальню к окну, ведущему на улицу. И закричала:

– Помогите!

Отец Тани – рослый и свирепый пытался вышибить ногами нашу дверь.

За окном уже к тому моменту стояло трое человек – видно, видели, как гнался за семьёй Лариных их папаша. На мои крики подошли все Соколовы. Все с азартом и благоговейным ужасом на лице наблюдали, как, не преуспев в выламывании двери, стал рубить раму окна на кухне. Дерево трещало, стекла сыпались. Люди ничего не предпринимали – даже не бежали звонить в телефон-автомат. Боялись пропустить развязку.

– Всех порублю, сволочи! Водку они вылили, твари! – орал он пьяным голосом. Видно, не всю водку удалось вылить тварям. Кстати, двоих из них именно он «натворил». И кажется, придерживался принципа «сам тебя породил – сам тебя и убью».

Мама моя на бой стекол не реагировала. Я вернулась к ней. Говорить про поведение соседей не стала. Она и так поняла, что помощь не подоспеет.

Оказалось, что она ждала, пока закипит чайник. И как только он начал насвистывать, сорвала его с огня, скинула крышку и с разгона плеснула кипятком в свирепое лицо нашего потенциального убийцы.

Спасло его только то, что, как оказалось, к нему сзади подкрался сосед, безнадёжно влюбленный в мою маму, и схватил его за руку с топором и рванул на себя. Так что попало гаду кипятком только на левое плечо. Он взвыл и выронил топор. Тут его сосед и скрутил. Мама протянула ему в порубленное окно вафельное полотенце, чтобы было чем связать этого крепкого мужика, который орал матом на весь свет. Соседи потянулись к нам во двор, чтобы лучше видеть, чья возьмёт.

Мама отдала свою заначку, собранную ею мне на пианино, семье Лариных. И они прямо от нас поехали на вокзал и купили билеты на поезд в Минск. Домой им возвращаться было нельзя. Потому что их папаша сидел привязанным к дереву у нас в саду. Уже заснул от выпитого. А милиция всё не приезжала.

Из этого случая я могла бы запомнить поведение инертных соседей. Но я запомнила мужество мамы и то, что один из соседей, которых я просила о помощи, всё-таки её оказал. Так что из всех событий в мире каждый запоминает те, которые созвучны его будущей судьбе. Мне предстояло откликаться в будущем на многие просьбы и даже мольбы о помощи. И всегда мне казалось, что я тем самым долг отдаю за непогубленную жизнь. Впрочем, мне во всех делах помогали соседи-мальчишки. И уголь принести, и дрова наколоть, и листья опавшие под вишнями собрать. Видно, сострадание в гороскопе у нашего поколения было в большей степени, чем у предыдущего.

К слову, о пацанах. Моё общение со школьными хулиганами правильнее было бы назвать взаимовлиянием. Например, учил меня всю перемену Немчинов – выглядел он уже в шестом классе как совершеннолетний и прожжённый тип – свистеть. У меня не получалось. И я продолжила складывать должным образом губы, когда начался урок биологии. И вдруг у меня получилось. Биологичка в ярости, глядя на нашей парте на Немчинова, показала ему рукой на дверь. Тот весело встал и радостно выбежал с урока.

Я встала и сказала честно, что свистнула я. Но она только осуждающе покачала головой и произнесла с упреком:

– Ты не должна защищать этих неандертальцев. Так они никогда не научатся себя вести.

Или вот ещё случай. Открываю я свою тетрадь по математике, в которой было заданное на дом задание по карточке. А там прямо под решением красной пастой почерком Ольги, которая сидела прямо передо мной, написано: «Ира, я тебя люблю. Игорь П.».

На самом деле этот красавчик блондин был ко мне совершенно равнодушен, как, впрочем, и я к нему. А вот Оля по нему сохла. Он сидел прямо перед ней на первой парте, и она не могла не восхищаться его классической красотой и надменной аристократичностью.

Не успела я прочесть эту явно разыгрывающую меня фразу, как меня вызывают к доске. И учительница протягивает руку, чтобы взять на виду у всех мою тетрадь и посмотреть, сделала ли я задание. И она читает объяснение. Были мы тогда уже в восьмом классе. И две наши разбитные одноклассницы к тому времени уже родили по сынишке. А я выглядела младше остальных из-за своей худосочности и хрупкости. И до занятий любовью мне ещё было как до луны.

Учительница поджала губы. В ней боролась строгость и снисходительность. И последняя победила.

– Списывай своё решение на доску. Кроме последней фразы на листе, – многозначительно сказала она.

Я думала, что всё обошлось. Но нет – оказывается, по поводу нашей с Игорем якобы любви заседал после уроков педсовет. И учительница литературы, обожавшая тогда новый ещё фильм «Вам и не снилось», защищала наши с Игорем несуществующие чувства. В результате нас пересадили за одну парту. И парень был этому очень удивлён – ведь он не хулиган.

Но я не стала сдавать ему Ольгу. Она и так пострадала – ревновала беспочвенно, сама же эту почту и расширила невольно до грандиозных масштабов.

А общалась я по-прежнему со своими двумя рыцарями, с которыми был взаимообмен – они мне помогают с точными науками, а я пишу за них обоих все сочинения.

Ещё прибавился к числу моих друзей внезапно влюбившийся в меня Вовка – младший из детей Соколовых. В те времена два года разницы в мою сторону были некой пропастью между мной и им. Но он был так похож на Джо Дассена, если тому выпрямить волосы. Поэтому в нашу компанию он влился. А также стал помогать мне по хозяйству. То уголь, то дрова поможет перетаскать. Раньше-то всё приходилось делать самой – когда мама была в командировках. А теперь и она чаще бывала дома, и я подросла. Но помощь друга я ценила всё больше. И тогда я для себя поняла, что воспринимаю любовь только как заботу. Все комплименты и записочки – всё это туфта. Нет поступков – нет и чувства с большой буквы. Как говорил Гейне: «А слово, что ни говори, всего лишь воздух, облачко вдали».

Школа закончилась, надо было думать – поступать ли в театральный вуз? Москва при маме-пенсионерке была в финансовом плане недосягаема. В родном городе авторитетных учебных заведений не было. И я поехала в Новосибирск. Тогда там были очень сильные театры и отличное училище.

Ехать пришлось вместо выпускного вечера – творческий конкурс приходился на день после него, а ещё надо было доехать на поезде.

И вот я в большом, холодном и как-то по-особенному равнодушном городе, где мне с порога не понравилось всё. Серость, сумрачность, однообразность строений и каменные лица людей, словно растворявшихся в тумане.

Я пошла в училище, сдала документы. Меня определили в общежитие. И всё то же ощущение душевного холода и нарастающей тоски крепло во мне.

Всю ночь я лежала и пыталась понять себя: хочу ли я прожить десятки чужих жизней на сцене или хочу сыграть главную роль в своей собственной реальной жизни. И решила, что я уже созрела, чтобы сама выбирать свои роли. И пусть они будут социальными, а не театральными. Но что мне интересно? Стать юристом? Журналистом?

Юристы были всё же ближе: мама работала секретарём в суде, её отчим был помощником прокурора республики. Да к тому же в свои шестнадцать лет я устроила на работу в военный трибунал гарнизона секретарём судебного заседания Таню-соседку. При своей внешности на зависть Джине Лоллобриджиде она была такой застенчивой, что взяла меня с собой в трибунал «для моральной поддержки». А потом тряслась перед дверью председателя трибунала, не решаясь войти. Я же спокойно постучала и вошла одна.

– Чего тебе, деточка, – по-доброму улыбнувшись сказал председатель.

– Вот, привела вам мою подружку – она хочет работать секретарём судебного заседания. Ей нужен стаж, чтобы поступить на юрфак (это была моя выдумка). Она очень обязательная, точная и дотошная. Но только сама о себе такое сказать постесняется.

– А ты про себя что скажешь? Я бы тебя уже сейчас определил в адвокаты.

– Нет, не пойду. Там врать придётся, я лучше буду адвокатов в кино играть.

Председатель засмеялся и попросил завести подружку. Таня зашла, удивлённая тем, что из-за двери слышала смех.

– Да ты ещё и красавица, как тебя зовут?

Таня зарделась и не ответила.

– Татьяна Соколова, – объявила я её, как звезду эстрады. Председатель опять рассмеялся. И Таня будто вздохнула с облегчением, успокоилась и посмотрела на импозантного мужчину в форме полковника юстиции наконец своими крыжовниковыми зелёными глазами и улыбнулась во весь пухлый рот.

– Ох, Таня, чувствую, в первой же командировке тебя похитят и обрюхатят, женятся и запрут, – завистливо вздохнул настоящий полковник.

Таня снова разгорелась, лицо «замаковело» румянцем.

– Нет, не похитят, – опять вмешалась я, – это перед вами она благоговеет, а парней отшивать уже научилась, да ещё как!

– Интересно, а как именно? – искренне заинтересовался черноглазый полковник.

– Сразу назначаю первое же свидание в ЗАГСе, – потупив зелёные глазки, сказала Таня.

– Э-э! Лейтенантов из гарнизонов, где женщин наперечёт, это не отпугнет… – в словах председателя трибунала звучало сожаление. – Ну хоть годик продержишься в секретарях у нас?

– Клянусь, – серьёзно сказала Таня.

И, забегая вперёд, могу сказать – продержалась она лет десять. Пока не уехала с мужем, встреченным там же, в трибунале – он был там водителем, в Тверь.

Но когда мы уходили из кабинета председателя трибунала, он окликнул меня:

– А тебя-то как зовут, актриса погорелого театра? Если не поступишь туда, приходи к нам работать. Хоть секретарём, хоть прокурором.

– Я поступлю, – ответила я, так и не представившись.

И вот накликала. Не поступила, хоть и по своему выбору, а не потому что не прошла.

Утром я забрала документы из училища, даже не пошла на конкурс. Вернулась домой и отдала документы на юрфак.

Я беззастенчиво пользовалась им. И оно придавало мне уверенности и шарма. Не потому ли впоследствии я стала не только режиссёром своих программ на телевидении, но и ведущей. На самом деле экранный образ создаёт некий ореол вокруг образа действительного.

Училась я хорошо, хоть и не отлично. Часто писала сочинения за двух мальчишек из класса. За это один решал мои задания по физике, другой по математике. И как раз этот был моей школьной любовью.

Познакомились мы с ним в раннем детстве, мы ведь жили по соседству. И запомнился он мне тем, что во время игры в догонялки он врезался мне головой в нос, и тот из слегка вздёрнутого превратился в прямой – без хирургических операций. Искра пробежала, но скорее вылетела из глаз. А понравился он мне уже в девятом классе. Я стала искать повод давать ему задания чаще. Но роман наш не развился ни во что серьёзное: к тому времени в классе были уже девочки, которые позволяли делать с собой всё. Да что там, некоторые уж пару лет как родили – в седьмом классе. Хоть и говорят, что в СССР секса не было, но на самом деле сексуальная революция добралась и туда к моменту нашей юности. А уж какие у меня тогда были мини-юбки – их и сейчас не перещеголяли. По самые трусики. Да и то потому, что трусы были обычными советскими трикотажными.

Ну, вернёмся к театру. В нём всё неправда. Но неправда красивая или приукрашенная юмором. И поэтому в неё охотно веришь даже за кулисами. Единственное, что смущает, – верить перестаёшь даже сам себе. Не мнения, а реплики. Не выражение чувств, а их изображение. Амплуа в театре или кино заставляет играть ту же роль и в жизни, гораздо реже характер влияет на амплуа. Но что самое печальное, опыт героев пьесы актёры иногда начинают распространять и на свою жизнь. Даже копировать события или ситуации».

Олег поднял глаза от ноутбука и посмотрел на Ирину с долей недоверия.

– Мне так кажется, что нынешние актёры редко меняют выражение лица. А если ботокса накололи в мышцы, то в кадре одна только красота безо всякого выражения.

– Ну, в то время о ботоксе в СССР и не слыхивали. Хотя именно тогда в общежитии училища мне приснился сон про то, что я иду по городу, а все люди там в нарисованной на голом теле одежде или расписанные цветами. Тогда о боди-арте у нас никто не знал. Думаю, что его не было ещё и на Западе, иначе наши бы их разоблачали в три горла. Так что с полным основанием могу считать себя провидицей.

– Если вы так хорошо видите будущее – это приносит больше денег, чем написание книг о прошлом, – лукаво подколол её Олег.

Но Ирина его тона не приняла. Она задумалась на минуту и очень по-менторски возразила:

– У человека нет отдельно прошлого, настоящего и будущего. Он в любой момент биографии представляет из себя единый монолит. Прошлое никуда не девается в виде воспоминаний, нажитого тела с его привычками и болячками, настоящее им предрешено, а будущее включено в ДНК и гороскопы, прописано на сегодняшней и позапрошлой руке в планы и события. А смерть наступает, когда весь монолит становится прошлым, всё свершилось, что должно. И получается, что в любом возрасте в каждом человеке с младенчества и до последнего дня по эту сторону земли в теле обитает вся его жизнь. Как компьютерная игра вся целиком на одном носителе под конкретным именем. Понял?

– Понял, не дурак. Но про игру – это не ново, это кто-то говорил уже. К тому же у младенцев и у стариков кожа другая.

– И мне понравилось сравнение. Только я больше склоняюсь к тому, что это готовый фильм, а не переход с уровня на уровень, пока не убьют.

Олег хмыкнул как-то неопределённо. И встал, потянувшись с хрустом.

Начал накрапывать дождь. Пришлось бежать в дом крупными скачками, потому что капли были такой силы, что поднимали столбики пыли из-под себя. А когда «читатели» оказались на крыльце под навесом, по кровле вдруг забарабанил град. И Олег, сперва смотревший на куст розы с изумлением – цветок словно раскрасили стразами, вдруг выскочил и нагнулся над розами, прикрывая их собой.

– Надо же, да ты романтик.

– Не могу смотреть, как живое погибает, – тон у него был оправдывающимся.

– Не надо оправдываться в хорошем. А плохое и так нельзя оправдать.

– Мне показалось или вы про моего Отче это говорите?

Ирина не ответила и вошла в дом.

Грустные размышления о том, что прошлое никуда не делось, привели Иру к мысли о том, что не надо начинать новый роман ни в коем случае. Она не хочет никаких страданий и признаний. Она всего пережила – на десять жизней других людей хватит. Лишние воспоминания, как лишний вес, мешают и убивают. Не было ли её целью, слив свой персональный миф в книгу, как на флэшку, освободить от них «жесткий диск мозга»? Голова станет легче «грузиться».

Неумолимо приближался вечер. Молодые собирали вещи для переезда в новый дом, пока малыш был под присмотром. Потом они устали (или просто хотели скорее уединиться для секса) и отказались идти вечером в клуб отмечать покупку дома.

– Вы сходите, – заговорщицки улыбаясь, сказал Олег отцу и Ирине, – а мы выпьем в том самом доме, что куплен, по бокалу чего в магазине найдём. – Он подмигнул Ирине, как бы показывая, что будет очень рад, если она отца всё же обольстит.

Ирина отмахнулась.

– Я не член вашей семьи, мне-то что обмывать!

– Пока не член семьи, – с намеком сказал Макар. – Пока. К тому же продавец так не думает.

Ирина решила оставить этот намёк на серьёзные отношения без внимания и сосредоточиться на том, что Карен тоже пойдёт обмывать продажу.

– Обмойте вдвоём – продавец и покупатель. У меня нет желания изображать и дальше супругу для одного зрителя.

– Вы сами выбрали эту роль. А она – обязывает. К тому же Карен собирается купить на вырученные деньги квартиру в Сочи. А это недалеко для влюбленного генацвале.

Ирина тяжело вздохнула и пошла расставлять тарелки на кухне. На ужин она решила сделать банальную яичницу – еле хватило яиц на такую ораву. Все жевали молча, но постоянно многозначительно переглядывались друг с другом. И в этих взглядах Ирина уловила и один ревнивый взгляд Ани на Макара. И его ответный взгляд типа – не порть всё дело. И ей стало нехорошо. Словно она участвует в заговоре. Значит, эти двое обманывают Олега? До какой степени. И должна ли она вмешаться? И как вмешаться?

– Хорошо, я пойду в клуб. Но не обессудьте, если уйду раньше. Не с моим здоровьем тусоваться всю ночь, – недовольно согласилась она. Олег посмотрел на неё с тревогой. Его поразила мгновенная смена её настроения.

Макар тоже что-то заподозрил и посмотрел на Ирину внимательно и как-то остро. Проверял, не раскусила ли она «сладкую парочку».

Олег остался мыть посуду. Аня пошла с малышом в спальню – кормить и убаюкивать. А Ирина пошла краситься к походу в клуб. И перед зеркалом она разрабатывала тактику: обольщать ли Макара всерьёз или просто поговорить с ним наедине о том, что действительно происходит. И решить это нужно было именно сейчас. От неё зависело, участвовать в маскараде или сломать игру Отче и его любимой девушки. Всё-таки любимой, но претворяющейся ему в угоду любящей другого. Или ей нужны и желанны они оба?

От решения на счёт предстоящей «разведки боем» зависел характер макияжа. Не все понимают, что косметическими карандашами пишется приговор выбранным жертвам. Отшить. Влюбить. Использовать. Спровоцировать. Промариновать. Приворожить.

Ирина выбрала последний вариант макияжа. В конце концов, в ночной клуб не логично идти в монашеских одеяниях и с потупленным взором.

Она вынула самую алую из своих помад и сделал брови вразлёт. Вчера ставка была на взгляд. Сегодня – на мягкие, большие и чувственные губы. Ну и декольте – куда же без него. В своих приготовлениях она не учла только одного – кроме ловеласа Макара на неё будет смотреть ещё и горячий кавказский мужчина Карен.

Она надела голубое платье в обтяжку и почти что хрустальные туфельки на невысоком каблуке. Их перламутровые узоры по светлой коже заставляли сиять, особенно в темноте. Ирина покрутилась у зеркала и показалась себе очень похожей на героиню фильма «Французская женщина». Ну и хорошо. Та ведь тоже соблазнила врага. Она назвала про себя это слово. И поняла, что да, она на стороне противника Макара – его сына. Оказалось, что Отче – не раскаявшийся грешник. А желающий иметь в семье и сына, и любовницу. А обмануть обманщика – святое дело. Ирина засмеялась: она ведь уговаривает саму себя, что не хочет Макара.

И не очень много самоотверженности в том, чтобы заняться сексом с красивым мужчиной. Хоть у него свои мотивы для этого. Но ведь их можно и изменить? С такой бурей в душе, с такой неопределённостью во взгляде она и «предстала пред очи» трио гостей. Олег как-то странно замер. Анна заморгала глазами: рано она списала Ирину из соперниц на тело Отче. Макар расплылся в улыбке, испытав радость и облегчение от того, что не придется изображать заинтересованность в женщине, раз она и правда ему нравится.

Сам Макар уже облачился в светлый льняной костюм и стал ещё красивее. Он потрясающе пах. И Ирина, вспомнив, что не прыснула на себя духами, на глазах у изумлённой публики развернулась на месте и нырнула в спальню. Мужчины переглянулись и оба не сговариваясь показали большой палец правой руки, мол, всё отлично. Макар опустил глаза, не желая встретиться взглядом в Анной. Та демонстративно взяла Олега под руку.

– Ну что ж, бери Ваньку на руки. И мы уйдём отсюда – ведь хозяйка должна закрыть дверь. А нам надо с Макаром дойти до нового дома и, открыв дверь, дать ему новые ключи.

– Не уверен, что они ему понадобятся этой ночью, – шепнул на ухо Анне Олег. И та едва совладала с выражением лица, настолько расстроило её предположение, что Макар может прийти ночевать к Ирине.

– Провожать я вас не буду. Если что – комплектов ключей было два. Один я сразу оставил себе, – сказал Макар сыну, избегая смотреть в лицо Анне.

И, наконец, за окном раздался звук клаксона такси – Макар заказал его, чтобы доехать до клуба. Ирина, выйдя из комнаты, столкнулась с ним лицом к лицу, поскольку он шёл к двери её спальни, чтобы сообщить, что пора ехать. И он попал воротничком рубашки прямо на алые губы Ирины. Он отстранился, чтобы посмотреть, не нанёс ли он ей маленькую травму. На рубашке остался след. Аня, уже выходившая в дверь, обернулась. И застала на лице Ирины блик кокетства и тень возбуждения. И она почти зло протиснулась в дверь прямо одномоментно с Олегом, забыв, что у того на руках Ванечка. Ребёнок ударился о дверь и завопил.

Это разрушило момент очарования. Все выскочили вслед за малышом, стали его успокаивать. И только Аня стояла и в упор смотрела на Макара, буквально сверля его взглядом. И это выражение не ускользнуло от глаз Олега. Он наткнулся на него, как на стекло в двери, – стало больно и досадно. А он-то поверил в этот спектакль!

– Ирина, я тоже, пожалуй, поеду в клуб. Пусть Аня сама малыша уложит. Подождите меня, я только помогу отнести ребёнка.

И он помчался с малышом на руках к новому дому. Аня недовольная плелась сзади. Что ж – за двумя зайцами можно гнаться, только если они оба не развернулись резко на сто восемьдесят градусов и не припустили в обратную сторону от твоей собственной траектории движения.

В клубе Карен охранял столик от желающих подсесть. Он, в сущности, был красивым малым, несколько полноватым только. И пиджак был куплен явно в те времена, когда он ещё не засел в местном ресторанчике возле дома у моря, который сегодня и продал. Всё же горожанин не должен уезжать в провинцию – город – это не просто образ жизни, это и стиль одежды, и рамки твоего собственного живого веса.

И вот, наконец, появились «обмыватели» купли-продажи. Первым вошёл Олег – Карен удивился, что он всё же пожаловал на их скромное мероприятие, да ещё и без жены. Вместо подразумевавшейся Анны в зал вошла сияющая голубым платьем и в золото отливающими волосами Ирина. Когда полоса блуждающего под музыку света от прожектора упала ей на лицо, то стали видны огромные синие серьги и красные, призывные губы. Она помахала рукой Карену и улыбнулась. И Макар был этим сильно задет. Впрочем, не долго. Когда они подошли к столику, сразу три юные подруги с соседнего стола стали откровенно зазывать Макара подсесть к ним.

Девушки были просто роскошными. Возможно, профессионалками. Но всё равно ему было приятно покрасоваться перед ними.

– Я тут с женой, – со вздохом сожаления сказал он, указав глазами на Ирину. И та почувствовала, что он бы сейчас с большим удовольствием и впрямь сел бы не рядом с ней. Девушки презрительно оглядели Ирину.

– Кто ж сюда с женами ходит? – высказалась вслух самая вульгарная из троих. Её родинка над губой неприятно зашевелилась, подчеркивая её грубость.

– Может, у них юбилей свадьбы. Серебряный, а? – подколола другая – спортивного вида девица с накаченными мышцами на руках. Бодибилдерша, что ли?

И Макар на минуту понял героя мультфильма «Дюймовочка» – Жука – тот влюбился в маленькую красавицу. Но его соплеменники не поняли его выбора: «Боже мой, у неё только две ножки?!» – и эта фраза отрезвила Жука. Так и слова про серебряную свадьбу развеяли чары Ирины, возникшие было раньше. Но надо было продолжать играть роль её законного супруга перед Кареном.

– У нас всё, как в первый день знакомства, – дежурно улыбнулся он «жене».

Девушки отвернулись от него и переключили внимание на проходящего мимо парня в прекрасной косухе на широких плечах.

– Эй, а ты тут не с женой? – окликнула его одна из них.

– С будущей, – отшутился он. Но в руках у него и правда было два бокала.

Одна из девушек посмотрела внимательно на Олега. Это была платиновая блондинка с сильно курносым маленьким носиком и заколотыми набок длинными волосами. Парень был одет не для клуба – он же собирался дома получить ностальгический секс, а не идти выпивать-танцевать.

– А ты тут с мамой, что ли? – изумилась платиновая.

– С ней, с родной, – Олег иронично посмотрел на Ирину и подмигнул лукаво. Предугадывая то, что блондинка на него нацелилась, он, не дожидаясь предложений от неё, продолжил тему «мамы»:

– Хочу её пригласить танцевать, чтобы у вас троих появилось время договориться о встрече с моим Отче, – в его голосе прозвучала не одна капля яда.

Ирина с готовностью поднялась. Музыка была быстрой, но Олег вел её в ритме танго. Даже сквозь все смеси запахов клуба пробивался запах розы от майки Олега. Он ведь закрывал её собой от града.

– Ты пахнешь розой, – сказала Ирина, втянув в себя воздух. – Это романтично и необычно для мужчины.

– Вы заметили это, но при всех знаниях из области психологии вы не поняли, что Отче с Аней перед нами разыграли спектакль?! Якобы отец мой помогал Анне издали. А выдала её ревность, когда вы ошарашили нас своими губами. Ну то есть внешним видом… Ушла в спальню милая женщина, а вернулась – роковая.

– Я заметила раньше, за столом, как они переглянулись между собой.

– И мне ничего не сказали?

– Я решила выполнить план «а» – соблазнить твоего отца и освободить Аню для тебя.

– И взять его себе. – Фраза прозвучала утвердительно. Ирина подняла лицо вверх. На нём заиграли блики от зеркального шара. Это было похоже на некое озарение.

– Нет, – твёрдо сказала она. – Это в мои планы не входит. Ловеласы – это люди, которые любят процесс соблазнения, а не семейную жизнь. Предпочитаю, чтобы он отстал, побыв моей ширмой для Карена.

Олег ещё немного потанцевал молча. А потом прижал к себе Ирину.

– Хорошо, что всё раскрылось до того, как мы снова с Аней переспали. И до того, как Отче на вас заполз.

– Почему? Какая разница?

– Обман задумывался против меня. Вас бы задело рикошетом.

Ирина тоже потанцевала, переваривая сказанное парнем.

– Но ведь и я обманывала твоего отца, соблазняя его, – неуверенно возразила Ирина.

Олег открыл рот, хотел что-то сказать, но промолчал. Но вся его фигура стала несколько отстранённой от тела Ирины. Она поняла, что Олег решил не продолжать разговор, потому что не поверил ей.

– Да, я не уверена, что всё это было только обманом, – решилась на признание Ирина, – наверное, мне просто нужен был чей-то «скальп», знак, что я ещё могу кого-то соблазнить, очаровать. Оказалось, что игра шла не по моему сценарию.

– Фильм. Вы говорили про фильм, – напомнил Олег её же собственный образ человеческой судьбы. – И что теперь делать? Как мне быть, надоумьте.

– Говорить нужно с Анной. Сейчас возвращайся домой и скажи, что всё понял. Отец решил помириться с сыном, пожертвовав их отношениями. И продолжать их тайно. Она подтвердит или опровергнет это. А я займусь тем, что продолжу обольщать твоего Отче. И заставлю его сказать, что происходит на самом деле, поклявшись не передавать тебе.

– Поклявшись? – переспросил Олег.

– Ну хорошо, совру, что не передам тебе.

Олег притянул Ирину ещё ближе и схватился больно ей за плечи.

– А надо ли нам это знать? Или достаточно понимать?

– Хорошо, тогда я просто уйду сейчас отсюда. Иди ко входу и вызови нам такси.

Ирина пошла обратно к столику. Ей навстречу шёл пьяненький уже Карен.

– Не возвращайся туда. Девки за соседним столом так и клеят твоего мужа. Дай ему повод для ревности, потанцуй со мной, – глаза его мерцали вожделением. Он, не дожидаясь ответа, схватил Ирину в кольцо рук, будто перепоясал смирительной рубашкой.

– Уходи от него ко мне. Он любит молодых. А я – одну тебя. Вот уже три недели. Во сне вижу.

Карен просто приподнял захваченную врасплох Ирину и тащил её в тёмный угол зала, где схватил её за грудь и стал расстёгивать штаны.

В Ирине вдруг внутри начала разворачиваться какая-то пружина. Гнев? Упрямство? Желание отомстить всем мужчинам на свете за их оскорбительное непостоянство? Только она развернулась и со всей силы лягнула Карена. Он выпал в зал, на относительно освещённое место, крича от боли. Ирина, как пуля, неслась через толпу к выходу. Макар бежал к Карену.

– Что ты сделал с моей женой?!

Карен только стонал. Макар рывком поднял его на ноги.

– Вспомнил про жену, когда другому нужна стала, – выдавил из себя Карен. – Сам же разрешил.

– Я разрешил тебе с ней потанцевать.

– Я и потанцевал. А когда прижался грудью – ничего не мог с собой сделать. Прости друг. Основной инстинкт.

Макар не стал слушать дальше. Он пошёл к выходу, по пути сунув в карман официанта триста долларов:

– За наш столик.

– Ещё пятьдесят, – с некоторым презрением сказал парень. Макар вернулся и сунул ещё сотню.

Ирина с Олегом ехали в такси молча.

– Я завтра приду, как обычно, читать текст. Или могу снова въехать в мою комнату у вас? – спросил Олег, когда Ирина попросила таксиста остановиться у её дома.

– Конечно, – сказал она устало.

Такси тронулось, а она пошла к дому пару метров по тротуару. У калитки припаркована была чья-то огромная машина, сверкавшая боками, как кит. И когда Ирина протискивалась мимо неё к калитке, раздался звук клаксона. И тут же в окне автомонстра появилось заспанное, ошарашенное лицо седовласого красавца. Лицо его было идеальной формы, нос красив и сложно вырезан. Лицо его невозможно было бы не запомнить, увидев раз.

– Извините, я заснул и упал головой на руль. Я вас испугал?

Ирина, не отвечая, постаралась поскорее закрыть калитку на щеколду со стороны двора.

– Ничего. В обморок не упаду.

Мужчина вышел из машины и кричал ей вслед.

– Я не смог устроиться в гостиницу. Не сдадите комнату на ночь, а?

Ирина замедлила ход. Она понимала, что сейчас вернётся из клуба и Макар. И придёт выяснять отношения. А тут – нате вам – мужчина у неё в доме. Что может быть лучше, чем обидеть в ответ на обиду. Она ведь заметила, как он стеснялся «жены» перед девками из клуба. Посчитал, что она уже его, ан нет – всегда есть запасной вариант.

– Конечно, сдам. Но только на эту ночь, – голос её источал мёд. Ирина развернулась и, подойдя, открыла защёлку калитки. – Велком!

Мужчина не ожидал такого поворота событий. И обрадованно в калитку вошёл.

– А чаю дадите?

– Может, мятного отвара выпьем, чтобы сон не перебить?

– Еще лучше, – вели они диалог по дороге к дому. Ирина нагнулась над грядкой у окна и сорвала пучок мяты.

– Чтоб я так жил! – воскликнул с долей зависти мужчина.

– А кто вам мешает? – сказала Ирина, открыв дверь и зажигая свет в прихожей. Фраза прозвучала двусмысленно.

Мужчина раскатисто захохотал.

– Я уже договорился с гостиницей, что завтра меня в полдень поселят, пока мест нет.

Мужчина, увидев, что хозяйка сняла в прихожей офигительные туфли, неловко стянул ботинки. И прошёл за ней на кухню.

Ирина взяла красивый чайник с полки, расположенной над нарисованным ею на стене розовым кустом, и всыпала туда мяту. Чайник, на кнопку которого она нажала первым делом, уже начал закипать.

– Присаживайтесь к столу, – сказала Ира гостю, не оборачиваясь к нему, а заваривая чай на рабочей поверхности у стены.

– Ой, да у вас тут заколдованный сад! – восхитился мужчина искренне.

– Люблю цветы круглогодично.

– Тогда вам не у этого моря жить нужно, а где-нибудь на Карибах.

– Там другой недостаток – не все говорят по-русски.

Ирина, наконец, залила мяту кипятком и повернулась к гостю лицом.

Тот, ожидавший увидеть интеллигентную выдержанную леди, был явно ошарашен алыми губами и яркими глазами Ирины. Она иронично улыбнулась его реакции.

– Что, жизнь полна сюрпризов? – сказала она весело, обнаружив ямочку на щеке.

Было видно, что седовласый великан просто «поплыл». Он пару секунд не мог ничего сказать в ответ.

– Вы, наверное, актриса и пришли со спектакля? – наконец сообразил он.

– Ну, актрисой я стала только на сегодняшний вечер. А так я журналистка, здесь пишу книжку по психологии.

– Вот как, – почему-то обрадовался красавец. – Не поверите, но перед тем как заснуть, я собирался разыскать психотерапевта или психолога. У меня было такое ощущение, что я не знаю близких людей. И себя тоже. Вы не могли бы оказать мне скорую помощь – за вознаграждение, конечно.

– Могу всех успокоить – не только вы, но и никто вообще не знает других людей и себя. Я, например, решила написать книгу «Персональный миф», чтобы попытаться узнать себя в поступках прошлого и настоящего, чтобы спрогнозировать будущее.

– И получилось?

– Получилось отчасти. Говорят, что чужая душа потёмки. А своя – это выгодным для образа самой себя выставленный свет, будто для рекламных съёмок. Вы видите то, что хотите, а не всё. Боюсь, я всё же опустила в тексте многие свои неблаговидные поступки. Или хотя бы не называла самые мерзкие из мотивов. И теперь наняла начинающего писателя, чтобы он, читая вслух, вставлял пропущенные детали – боюсь, у самой рука не поднимется.

Морщины на этом рекламно-совершенном лице прорисовались глубже. И мужчина сказал то, чего она никак не ожидала от такого явно небедного и не обделённого вниманием женщин брутального красавца:

– Дело в том, что я сегодня утром застал мою жену в постели с другим. Был в командировке, вернулся раньше – всё как в анекдоте. А они спят в обнимку. Она и двадцатитрёхлетний друг сына. А я-то всегда чувствовал себя виноватым, когда вдали от дома снимал проститутку. Отношений никогда не заводил. А она…

– А она?

– Не знаю. Не стал их будить и расспрашивать. Просто поднял чемодан и уехал в Сочи – подумать о жизни. И решить, что мне делать и как.

Ирина разлила настой мяты по чашкам и опустилась на стул.

– Вы не хотите делить имущество или сделать менее привычным образ жизни или вы не планировали поменять сорокалетнюю жену на двух двадцатилетних? – Ирина откровенно насмехалась над мужчиной.

– Я не смогу жить даже с одной двадцатилетней. Мне заранее скучно, – искренне пригорюнился он. – Они все красивые и пустые, как надувные куклы. Их можно хотеть, как пончик, но не любить.

– Ну, не все молодые примитивны. Так не бывает. Вы же не искали.

– Зато сынишка в дом переводил много разных краль. Ни в поведении, ни в фигуре ничего естественного. Биороботы.

– А кто ваша жена по профессии? Или дома сидит?

– Она – хирург. Очень грамотная, совсем не женственная, без надутых губ. У неё нет красной помады, – ответно съязвил седовласый.

– Тогда почему этот парень… Из-за денег?

– Нет, его родители довольно богатые, сам он только начал работать дантистом после института.

– А сын ваш общий – его вы оповестили о сцене, которую застали?

– Нет. Может, я вернусь и сделаю вид, что ничего не видел, а?

Ирина отхлебнула чай и увидела на чашке красный след. Она взяла салфетку и стерла губную помаду. Но, видно, остался фрагмент в уголке губ. Потому что мужчина неожиданно потянулся и стёр пальцем помаду с губы. И оба они замерли от этого, потому что их начала бить, всё усиливаясь, мелкая дрожь. Он не убирал руку от губ, она тяжело задышала и оба словно магнитом друг к другу прилепились. На пол полетели чашки, когда, схватив женщину под мышки, мужчина одним движением перетянул её через угол стола к себе. Пришлось встать, чтобы поцеловать обмякшее во время глубокого поцелуя тело. В горле у Ирины сильно защекотало, глаза закрывались, она только и успела, что ахнуть, когда с неё упало расстёгнутое платье.

Из-за забора в окно подъехавший на такси Макар видел, как мужчина притянул к себе Ирину, как они поцеловались и как упало платье.

Он передумал заходить в дом и поплёлся с горечью в душе в новый дом.

Придётся побеспокоить молодожёнов (как он уже мысленно их называл про себя).

«Наверное, пока мы были в клубе, за нею бывший муж приехал, решил восстановить отношения», – утешил себя Макар, пока шёл по горбатой улице. Она вся благоухала в темноте чудесным, густым ароматом роз. Дождь и град растревожили их сердцевины. И, облетая, розы усыпали окрестности. И Макар подумал, что для него теперь этот аромат будет навсегда связан с чувством разочарования. С какой стати он так оскорблён увиденным? Ведь он же притворялся её мужем, а не был им. Почему человек может кем-то восхищаться только на некотором расстоянии. А близость разрушает часть очарования. Детали, вблизи укрупняясь, мешают воспринимать картину целиком?