Встреча с Арамом Сергеевичем вскоре состоялась, причем, по его инициативе. Поздним декабрьским вечером его звонок застал дома Виктора. Натальи еще не было. Арам Сергеевич сказал, что звонит уже не в первый раз, однако, не застает никого дома. Он приглашает своих новых знакомых приехать к нему на дачу на пару дней во время новогодних каникул. Виктор немедленно согласился, сказав лишь, что Гоша нездоров и приехать не сможет, а они с Натальей признательны за приглашение и обязательно им воспользуются.

Действительно, утром второго января Наталья запрягла свою зебру, как она называла свой старенький Фольксваген, и они, купив торт и бутылку шампанского, отправились за город. Арам Сергеевич очень точно расписал маршрут следования, так что через пару часов, не без труда преодолев снежные заносы на улицах подмосковного дачного поселка, они уже нажимали на кнопку звонка на калитке его дома.

Хозяева были очень гостеприимны. Они подготовили для Натальи и Виктора большую комнату во втором этаже. Поселок стоял в старом еловом лесу. Заснеженные ветви огромных деревьев смотрели прямо в окно комнаты. Густой лес и снежные сугробы не позволяли видеть отсюда забор и соседние постройки, так что казалось, дом стоит здесь один-одинешенек.

Арам Сергеевич с удовольствием показывал гостям дом. Снаружи он выглядел, как обычная большая старая дача, сложенная из толстых сосновых бревен в угол. Но внутри дом был основательно модернизирован. Окна со стеклопакетами, автоматическое газовое отопление, горячая и холодная вода на кухне, в ванных комнатах и туалетах. Хозяин с энтузиазмом рассказывал о специфике строительства экологически чистых жилищ, их отоплении, водоснабжении и канализации. Гости в этих вопросах не разбирались, а потому и не могли быть благодарными слушателями, однако Виктор заметил, что проблемы у древних и современных строителей были одни и те же.

Потом Галина Борисовна с помощью Натальи начала накрывать на стол, а Арам Сергеевич принялся жарить шашлык на уличном мангале.

– Мясо на углях – самая подходящая еда для человека, – говорил он, поворачивая исходящие соком шампуры, – через нее он, может быть, человеком и стал. Попробовал где-нибудь после лесного пожара, понравилось, вот и принялся огонь приручать, чтобы каждый день такое мясо кушать.

Виктор возразил ему:

– Все жареное мясо пробовали, и волки, и медведи, и обезьяны, однако, людьми почему-то не стали. Чего-то им всем не хватило, чтобы самим себя гастрономическими изысками баловать.

– А как же холестерин, атеросклероз и другие последствия мясной диеты? – вдыхая аппетитный аромат жарящегося мяса, поинтересовалась Наталья.

– Ну, это уж каждый для себя решает, что есть и чего не есть, – ответил Арам Сергеевич, – конечно, нельзя не прислушиваться к рекомендациям современной медицины. Но, когда я узнал, что все эксперименты по исследованию процессов образования бляшек в кровеносных сосудах велись на кроликах, то сильно усомнился в результатах. Кролики животные травоядные, а их заставляли есть мясо. Как-то не гуманно это. Вот и результат получили, – кроликам мясо противопоказано, как будто это не было ясно с самого начала. Человек же всеядное животное. Его организм приспособлен к потреблению мясной пищи. Ему, на мой взгляд, мясо есть можно и нужно.

Делал свою работу Арам Сергеевич споро, ловко и привычно, так что вскоре дымящиеся, вкусно пахнущие аппетитные куски сочного мяса уже лежали на большом блюде в окружении свежих и маринованных овощей. Кушать все это надо было быстро, пока не остыло, так что все сразу уселись за стол. Арам Сергеевич разлил по бокалам вино и очень удивился, когда Виктор предпочел вину квас. Наталья же от вина не отказалась.

Шашлык был съеден быстро, а грязные тарелки убраны. Арам Сергеевич внес в дом и поставил на стол добродушно урчащий самовар, который придал чаепитию особый, ни с чем не сравнимый уют. Теперь можно было и поговорить.

Арам Сергеевич рассказывал о тех городах и странах, которые они с женой посетили во время круиза. До него им практически никогда не приходилось выезжать за границу. В советское время это было почти невозможно. Удалось съездить лишь в Болгарию и Польшу по туристическим путевкам. Потом, уже после 1991 года, они побывали в Греции и в Испании. Круиз же позволил им познакомиться со всем Средиземноморьем. Как и раньше, на корабле, Галина Борисовна, слушая мужа, больше помалкивала, однако, когда речь зашла о Венеции, оживилась и стала говорить о ней сама. Этот уголок Италии понравился ей больше всего. Еще она с большим пылом говорила об испанском городе Толедо, который запомнился ей своим неприступным видом и старинным внутренним убранством. Больше всего ее в этом городе поразило то, что значительная часть его населения сохранила во время почти шестисотлетнего мусульманского владычества христианскую религию.

В ходе разговора выяснилось, что у хозяев двое взрослых детей. Сын и дочь. У каждого из них уже есть свои дети. Но живут все они за границей, а в Москву наезжают лишь иногда, по делам да родителей повидать.

– Дети должны жить там, где им хочется, где им хорошо, – говорила Галина Борисовна, – а нам и тут неплохо. Муж продолжает работать, да и я кое-что делаю.

Что делает Галина Борисовна, она не уточнила, а спрашивать ее об этом никто не стал. Разговор переключился на Гошу. Наталья в красках рассказала, как он обследовал подземелье, чуть не потерялся в лабиринте, нашел таинственное, светящееся помещение, еле выбрался оттуда и, наконец приехав в Москву, заболел и болеет до сих пор.

Арам Сергеевич начал расспрашивать о деталях Гошиного пребывания в светящемся помещении. Сколько времени Гоша там находился, откуда шел свет, далеко ли он был от его источника. Все это было примерно известно Виктору и Наталье, так что они смогли вполне толково ответить на поставленные вопросы.

– Да, пожалуй, мы действительно имеем дело с радиацией, – заключил Арам Сергеевич, выслушав их, – не только с радиацией, но и с флюоресценцией, поскольку сами радиоактивные лучи невидимы. Но есть достаточно много веществ, которые под воздействием радиации начинают светиться. Фосфор, например. Небольшое добавление в него радиоактивного вещества, превращает его в светящуюся краску. Ею очень широко пользовались в середине нашего века. Наносили на стрелки и циферблаты авиационных приборов, часов, использовали и в других случаях, когда что-то надо было обязательно увидеть в темноте. Потом этим перестали пользоваться, так как поняли, что радиация влияет на человеческий организм даже в малых дозах. Никто от этого, похоже, не умирал, но и статистика заболеваний не велась, хотя влияние радиации на биологические организмы и является объектом пристального внимания науки с тех пор, как Пьер и Мария Кюри открыли эффект радиоактивности.

– Немного удивляет то, что Гоша видел свечение и с открытыми, и с закрытыми глазами, но тут, возможно, сработал совсем другой эффект. Попробуйте некоторое время смотреть на горящую лампочку, а потом закройте глаза. Зрачок на несколько секунд запоминает яркое пятно. Потом оно исчезает. Может быть, если бы Гоша подольше посидел там с закрытыми глазами, свечение пропало, – продолжил он.

Потом Арам Сергеевич еще много чего рассказывал о радиации. Например, что семена растений, активированные слабой дозой радиации, имеют лучшую всхожесть и дают большую урожайность. Большая доза радиации убивает живое существо. Это хорошо известно, но как влияют на него малые дозы, известно плохо. Среди оставшихся в живых после атомной бомбардировки японских городов Хиросимы и Нагасаки число долгожителей оказалось существенно больше, чем в целом по стране. Большую же дозу Гоша получить за то короткое время, что он провел в подземелье, просто не мог. Так что, скорее всего, его организм получил серьезную встряску, но он ее переборет, и все может выйти даже к лучшему.

Во время вечерних разговоров несколько раз принимались пить чай и кофе. Арам Сергеевич с Натальей пропустили по паре рюмочек хорошего коньяка. Все это время Наталья была паинькой, а по лицу ее блуждала какая-то таинственная улыбка. Наслушавшись разговоров о призраках, радиации и флуоресценции, она уже ясно представляла себе, какой фурор произведет в своем театре Духа, когда по залу начнут летать призраки, а потом, нисходя на сцену, будут играть на гитаре и петь не своим голосом.

В эту ночь она снова покидала супружеское ложе. Полная луна и чистый морозный воздух манили ее. В конце концов, она же действительно была ведьмой. А ведьмы больше всего ценят свободу.

На следующее утро гости собрались уезжать, но Натальина зебра на это никак не соглашалась. После ночного мороза аккумулятор отказывался крутить стартер. Арам Сергеевич моментально решил проблему. Он вынес из гаража небольшой прибор с длинными проводами. Подключил их к аккумулятору и мотор как миленький сразу завелся. Но зебра продолжала упираться, зарываясь задними колесами в снег. Пришлось толкать машину до самого выезда на проезжую дорогу. Там она обрела свою обычную резвость, поняв, наверное, что Виктор с Натальей едут к Гоше.

К концу декабря состояние Гоши на время стабилизировалось и, казалось, уже не вызывало прежнего беспокойства. Он продолжал оставаться в больнице, но его скорее наблюдали, чем лечили. Выглядел он теперь, как прежде или почти как прежде. В его облике что-то неуловимо менялось. Неуловимо для Виктора. Наталья же заговорила об этом еще тогда, когда Гошу только отправляли в больницу. Ей казалось, что у Гоши изменился рисунок лица. Оно стало чуть менее скуластым, нос выпрямлялся, а нижняя челюсть выдвинулась вперед. Ничего этого Виктор не видел и посмеивался над Натальей, говоря, что она выдает желаемое за действительное.

Объективным же было одно. Гоша внешне продолжал худеть, но его вес при этом оставаться постоянным и даже чуть-чуть увеличивался. Что это могло значить, никто не задумывался. Да и улучшение его состояния в одночасье оказалось фикцией. В один прекрасный день выйдя из дома за хлебом, он упал по дороге и снова оказался в больнице.

Опять оказавшись в больнице, Гоша быстро адаптировался к местным условиям и распорядку. В шесть утра в палату вбегает медсестра и сует каждому по термометру. Потом врачебный обход. Возглавляет его заведующий отделением, пожилой солидный мужчина в безупречном белом халате и начищенных до блеска черных туфлях. Халаты и обувь остальных врачей оставляют желать лучшего. Потом завтрак. Ходячие больные спешат в столовую. Лежачие ждут, когда им принесут. Тем, кому назначены процедуры, завтрак не полагается. Кого-то увозят на операцию, кого-то привозят с операции и из реанимации. Все происходит буднично и спокойно. Большинство больных покорно принимают свою судьбу.

Обед прекращает больничную активность. Врачи, кроме дежурных, расходятся по домам или идут на какую-нибудь другую работу. Вторая половина дня проходит в больнице тихо, за исключением лишь экстренных случаев, когда откуда-то прибегает реанимационная бригада и больного увозят. На время или навсегда. В это время ходячие больные смотрят телевизор или общаются между собой. Лежачие, как правило, этого лишены. После ужина больничные обитатели забываются тяжелым сном, прерываемым изредка чьими-то криками и суетой.

Гоша занимал промежуточное положение между лежачими и ходячими больными. То есть в туалет и в столовую, держась за стеночку, он добирался сам. На процедуры старался тоже отправляться самостоятельно, сестрам часто надоедало смотреть на его страдания, и они старались уложить его на каталку, на которую он смотрел с отвращением. В остальное время Гоша лежал, стараясь не двигаться. Неподвижность позволяла ослабить, а иногда и полностью изгнать мучившие его боли. Когда боль пропадала, на смену ей приходили мысли, и он полностью отдавался им. Силы таяли, и Гоша не сомневался в том, что умрет в самое ближайшее время. Эта мысль не вызывала у него никакого протеста. Умрут все. Рано или поздно. Так почему не сейчас? Не хочется сейчас, так и потом вряд ли захочется. Особой разницы не видно, а стало быть, не стоит и особенно заморачиваться на эту тему. Будь, что будет.

Запретив себе думать о близкой смерти, Гоша увлекся обдумыванием того, что ему удалось увидеть и почувствовать в таинственном подземелье. Ну, то, что погас свет, это, конечно, случайность, в этом никто не виноват. Не удалось сразу вернуться назад. Что же, в темноте было легко ошибиться, зайти не в тот коридор. На то он и лабиринт. Но кто и зачем вел его потом в зал со светящимся куполом? Ясное дело, что это было какое-то древнее святилище. Туда приходили древние жрецы, сидели там. Им, наверное, тоже являлись видения. Они пользовались ими. Зачем? Для пророчеств, а может быть, для поиска решений в повседневной жизни. Жаль, что он не остался там подольше. Может быть, ему удалось бы понять, для чего существует эта штука.

Раз за разом прокручивая все это в своем мозгу, Гоша не находил ответов. Он понимал, что именно подземелье стало причиной его болезни, но не жалел об этом. Если бы у него была возможность, он с радостью отправился бы туда снова. Любопытство или любознательность оказывались выше страха смерти. Тем более, что в его видениях гибель тела не была концом существования. А если так оно и есть? Человечество живо, пока жив хотя бы один человек, а каждый человек жив, пока живет человечество. Слишком просто. Так не может быть. Слабость давала себя знать, мысли начинали путаться со сном, который сам постепенно начинал переходить в видения. Некоторые из них повторялись с небольшими вариациями.

Видения приходили к нему не совсем сами. Их надо было вызывать. Гоша понял это не сразу, а, поняв, начал искать способы делать это побыстрее и почаще. Оказалось, что лучший способ вызвать видение заключается в том, чтобы постараться в течение хотя бы очень короткого времени ни о чем не думать. Прекратить мыслительный процесс было трудно. В голове постоянно крутились разные мысли и мыслишки. Однако, когда это, наконец, удавалось, видения появлялись и были зачастую захватывающими. Они отгоняли боль, позволяли забыть о ней.

В первом своем видении Гоша увидел себя лежащим на возвышении под навесом, с крыши которого свисали ветви какого-то вьющегося растения. Поблизости находились еще несколько человек. Они о чем-то переговаривались между собой, поглядывая иногда на него. И тут он заметил странную вещь. Оказалось, что его собственное я вовсе не принадлежит телу. С равным успехом он видел себя и своими, и их глазами. Он видел окружающее пространство глазами еще каких-то людей, находящихся, по-видимому, весьма далеко отсюда. Наверное, так может видеть мир человек, сидящий за режиссерским пультом и управляющий работой множества телевизионных камер.

Смотреть на мир сотней пар глаз оказалось много интересней, чем пользоваться только своими собственными. Осваивая новую для себя способность смотреть на мир с разных точек зрения, Гоша увидел, что навес с его телом расположен во внутреннем дворе достаточно большого здания, окруженного высокой, причудливо изогнутой стеной со множеством ниш. Само же здание выстроено на высоком холме, с которого открывается вид на окрестности. Леса, поля, дорога, сбегающая с холма, где стоит навес, под которым лежит его тело. Дорога ведет в город, что стоит на высоком берегу реки. Чем дальше от холма, тем меньше глаз, через которые можно смотреть на мир. Но людей в городе много, и он начинает понимать, что не все они одного рода или племени. Смотреть на мир удается только глазами того племени, к которому принадлежишь сам.

Что-то начинает происходить под его навесом. Он опять видит со стороны свое тело и начинает понимать, что оно должно умереть сегодня, обязательно до захода Солнца. Никого это не тревожит и не огорчает. Просто пора. Время пришло. Тело отработало свой срок, с ним пора расстаться. Более того, вечером будет праздник, праздник прощания со старым телом, которое предадут огню.

Видение вдруг пропало. Гоша увидел себя бредущим по больничному коридору. Пол под ногами качнулся. Он упал и потерял сознание. Снова очнулся Гоша в реанимационной палате. Вокруг него хлопотали врачи. Как здесь душно и скучно. Надо как можно скорее снова вызвать видения, уйти в них, раствориться. Теперь это уже удается без труда.

На храмовой горе хрипло и тревожно ударил большой колокол. Его грозный рык пронесся над поросшим лесом предгорьем, подняв в воздух стаи птиц, пересек излучину реки и ворвался в расположившийся на ее высоком берегу город. В ответ старшему товарищу суетливо и вразнобой зазвонили городские колокола. Тревожно оглядываясь по сторонам, торговцы на рыночной площади начали спешно закрывать свои лавки. Покупатели, подхватив товар, не мешкая, разбегались по домам, где домочадцы уже закрывали ворота, калитки и ставни на окнах.

Колокольный перезвон означал, что из храма в город к Верховному Владыке направился один из семи жрецов Внутреннего круга. Никто под страхом смерти не должен был видеть его лица, что и было причиной смятения горожан. Было в лицах жрецов что-то ужасное или взгляд постороннего мог повредить им, никто толком не знал, но стража внимательно следила за тем, чтобы при появлении в городе жрецов улицы были пусты. Да и сами стражники стремились заблаговременно убраться с дороги от греха подальше. Запрет касался и их. К счастью, жрецы редко посещали город, в то время как горожане, наоборот, тянулись к храму. Специально для них в его стенах были сделаны многочисленные глубокие ниши, куда каждый мог зайти и, не подвергая себя опасности, обратиться к жрецам со своими проблемами. Ответы не заставляли себя ждать.

Одновременно с ударом большого колокола в стене храма отворились ворота. Из них на дорогу в город выступила небольшая процессия. Ее центром был тот, чье лицо, спрятанное в глубине капюшона, должно было оставаться тайной для всех. Со всех сторон его окружали солдаты храмовой стражи, чей вид внушал ужас каждому, включая и городскую стражу. Об их силе и бесконечной преданности жрецам Внутреннего и Внешнего круга в городе ходили легенды.

Жрец Внутреннего круга, глубоко погрузившись в свои мысли, шел молча, видя из-под капюшона только ноги идущих впереди солдат. Мысли его не были веселыми, да и предстоящая ему миссия не предвещала ничего хорошего. Нельзя было так рано идти на разделение власти на духовную и светскую. Не пришло время. Хотели сделать как лучше. Считали, что светская власть всегда будет подчиняться духовной, но прошло всего с десяток лет, и она уже хочет быть самостоятельной. Ищет способы, как устранить со своего пути храм. Наверное, это можно было предвидеть, но будущее даже жрецам всегда видится смутно, тогда как прошлое – все как на ладони. У светских же властителей, не говоря уж о народе, нет памяти о прошлом. Поэтому им не виден ход эволюции человека и общества, в котором он живет. Они живут только настоящим, сегодняшним днем, текущей минутой, секундой. Это делает их алчными. Им всего мало. Они уверены, что завтра все будет так же, как было вчера. Им невдомек, что общество еще не окрепло, что мы с трудом за сто с небольшим лет обжили крохотный островок суши на этой огромной планете. Начни мы все это на материке, не факт, что у нас были бы такие успехи. Там неизмеримо больше крупных диких животных, которые на самых первых шагах развития маленькой и слабой колонии двуногих съели бы ее в прямом смысле слова.

Ум позволяет обрести силу, без которой схватка с дикой природой обречена на провал. А еще нужно время. Много времени. Сейчас нас всего тысячи три. Из них высшим знанием обладают лишь жрецы и те, кто готовится ими стать, а их меньше двух сотен. Еще пятьсот-шестьсот кое-как научились говорить и думают, что они уже люди, а остальные, рабы, доставляемые с континента, бессловесные твари. Научить их можно только самым простым вещам. Например, перетаскивать камни. Они и нужны только, чтобы рожать детей, некоторые из которых смогут научиться говорить. Похожими на людей они становятся только в пятом-шестом поколении. Именно похожими. Могут понимать приказы, что-то сами сказать. Чтобы стать настоящими людьми, им потребуются еще тысячи лет. И то не факт. У них нет наследственной памяти, а значит, они всегда будут жить сегодняшним днем. Всеми ими правит Верховный Владыка, поставленный во главе народа жрецами. И здесь ошибка. Верховным Владыкой надо было ставить человека, настоящего жреца Внутреннего Круга, а не научившуюся прилично говорить обезьяну. Вот он и его приближенные хотят теперь отобрать у жрецов власть. И все это происходит в то время, когда над островом нависла угроза гибели. Проснулись могучие подземные силы. Начал куриться вулкан в горах. Если произойдет извержение, все могут погибнуть. Надо понимать ситуацию, объединяться в борьбе за выживание, а не вступать в ненужные распри, когда все поставлено на карту. Как трудно и долго создавалось все это видимое благополучие, и как легко и быстро все может быть уничтожено! Надо все это суметь объяснить Верховному Владыке. Не враг же он самому себе.

С этими мыслями Жрец Внутреннего Круга вступил в город и вскоре оказался у дверей самого большого дома на центральной площади, где его уже ждали. В дом он вошел один.

Трудно сказать, как проходила беседа между Верховным Владыкой и жрецом Внутреннего Круга, но через некоторое время она закончилась. Хозяин вежливо проводил гостя к выходу из дома, ведущему в сад. Тот вышел и, не встретив храмовой стражи, начал спускаться по лестнице. На лестничной площадке ему под ноги выкатился шут. Не поднимая головы, шут начал раскручивать на площадке цветной волчок. По мере раскручивания волчок стал издавать меняющий тональность звук. Чтобы лучше рассмотреть игрушку жрец ниже обычного склонил голову не замечая, что сзади к нему крадется человек с занесенным над головой мечом. Волчок взял самую высокую ноту, и в этот момент меч опустился. Однако голова жреца не скатилась с плеч. Меч пронзил пустоту, чиркнув острием по камню лестницы, а шут со страхом и удивлением смотрел на то, как согбенная фигура жреца медленно тает в воздухе. Если бы он повернул голову в другую сторону, то увидел бы жреца выходящим из сада, но мог и не узнать его. Жрец сбросил с себя халат с капюшоном, а под ним обнаружились не подобающие его сану доспехи и оружие.

В это же время к воротам храма подошел большой отряд городской стражи. Командир отряда, сам ужасаясь своей наглости, застучал древком копья в ворота и потребовал, чтобы его впустили внутрь. Как ни странно, ворота распахнулись. В проеме появился жрец Внутреннего Круга в обычном для его сана балахоне, но с откинутым капюшоном. Большинство солдат отряда немедленно пали ниц, но несколько из них, повторяя заученные движения, опустили копья и бросились к воротам. Тогда жрец поднял руку, из которой на нападавших с громом и треском вылетела серия молний. Копьеносцы упали как подкошенные, чтобы уже больше никогда не встать.

Жрец опустил руку и произнес:

– Все кто выполнил ритуал при виде меня, пусть идут с миром. А ты, командир, иди за Верховным Владыкой. Придете сами, умрете легко, нет – так не взыщите.

Ворота медленно закрылись.

Подходы к храму снова опустели, и с дерева спустился мальчик – единственный свидетель всего произошедшего здесь. Одетый в подпоясанный веревкой бесформенный, неопределенного цвета балахон с откинутым капюшоном, он, пугливо озираясь по сторонам, побежал к тому месту, где был ведомый только мальчишкам тайный лаз, ведущий внутрь храма.