Профессор Арам Сергеевич действительно был человеком думающим, а главное, увлекающимся, знал за собой эту слабость, а потому и не удивился, что идея, преподнесенная ему молодыми людьми, с которыми он познакомился в круизе, захватила и его. Диапазон увлечений Арама Сергеевича всегда был весьма широк. Прежде всего, конечно, это была работа, которая, по совместительству выполняла для него еще и роль постоянного хобби. Но в жизни случаются выходные или, например, отпуска, когда о работе можно только думать. Но думать о работе можно и, делая что-то совсем другое. Этим другим могло стать что угодно. От дачного строительства, нумизматики, изучения жесткокрылых насекомых до политики. Да, политика тоже на время стала его увлечением. Было это в середине восьмидесятых, когда началась горбачевская перестройка. Новый лидер страны показался ему после трех старцев вполне симпатичным. За него не было стыдно. Он говорил правильные слова без бумажки и казался искренне настроенным и способным изменить страну к лучшему. Хотелось помочь ему в этом. Правда, чуть позже, когда Арам Сергеевич ознакомился с послужным списком нового лидера, желание это у него поубавилось и чуть было не рассосалось полностью. Оказалось, что жизненные пути великого человека и скромного труженика науки однажды уже пересекались и не в столь далеком прошлом. Нет, лично они никогда не встречались, а вот взаимодействие было. Точнее противодействие.

В семидесятые годы одержимый желанием осчастливить свою страну молодой Арам Сергеевич активно развивал новое в то время направление исследований Земли дистанционными методами. Самолеты и спутники должны были помочь людям глубже понять среду собственного обитания, поддержать их в нелегкой борьбе за экологию, которую они сами же и разрушали, а заодно, по ходу дела, наладить разваливающееся сельское хозяйство. Вот это, последнее, и привело его в 1974 году в Ставропольский край, где секретарем краевого комитета партии был в то время никто иной, как Михаил Сергеевич Горбачев.

Прибыл Арам Сергеевич туда во главе небольшой экспедиции на новеньком аэросъемочном самолете АН-30, напичканном самой современной аппаратурой. Она позволяла определять всхожесть посевов, запасы влаги в почве, стадии вегетации растительности, строить карты землепользования и многое другое. Самолет начал регулярные полеты над бескрайними полями Ставрополья, радуя своими результатами членов экспедиции и ее начальника. Сидеть бы тихонько Араму Сергеевичу в своем самолете, да писать бы отчеты о проделанной работе. Но вместо этого он стремился рассказать всем и каждому о пользе своего начинания. Сначала рассказывал аэродромному начальству, любопытствующему по поводу нового самолета и его начинки. Но это еще вроде бы и ничего. Им сельское хозяйство вовсе не интересно.

Потом у него в гостях побывали разные люди со станции защиты растений, из сельскохозяйственного института, главного научного центра Ставрополя. С ними уже были и партийные начальники. Рассматривали карты, цокали языками, удивлялись, что с неба видны такие детали, что и с земли не разглядишь. А потом нагрянули люди из краевого комитета партии. Солидность не позволяла им задавать слишком много вопросов. Они чинно выслушали доклад Арама Сергеевича, мельком взглянули на аппаратуру а вот картами занялись всерьез. Они, видимо, хорошо знали где, у кого, что и сколько посеяно. Потом, забрав с собой несколько карт, расселись по машинам и уехали.

Арам Сергеевич радостно потирал руки. Идея явно овладевала массами. Но следующее утро оказалось совсем не радостным. Когда техники начали готовить самолет к очередному полету, вдруг выяснилось, что заправить его нечем. Про нефтяной кризис в то время еще никто ничего не слышал. Так что члены экспедиции решили: завтра бензин будет. Подвезут. Но бензин не появился ни завтра, ни послезавтра, ни три дня спустя.

Чувствуя неладное, Арам Сергеевич бросился в областной комитет партии. Высокое начальство разговаривать с ним не пожелало, а невысокое в разговоре наедине дало дельный совет: летели бы вы куда-нибудь в другое место. Хоть в Краснодарский край, да и не говорите никому, чем вы занимаетесь. Как только соберетесь улетать, бензин найдется. А у нас мы сами знаем, что растет, где и сколько. Нам ваши подсказки ни к чему.

Еще неделю экспедиция чего-то ждала, на что-то надеялась, но тут пришла команда из Москвы: сменить направление научного поиска. Сельское хозяйство подождет. Есть еще лесное хозяйство, водное, да мало ли, что еще можно поисследовать, имея такой самолет и такое оборудование.

На этом сельскохозяйственная эпопея для Арама Сергеевича завершилась, оставив после себя некоторый осадок. И немудрено. К моменту отлета из Ставрополя он уже крепко сдружился с начальником станции защиты растений по имени Эмир. Тот и объяснил ему, что к чему. Оказалось, что руководство края совсем не рвется к большим урожаям. Много зерна – много проблем. Вывозить нечем, хранить негде. Позволительно лишь из года в год чуть, чуть увеличивать сбор зерна. Для этого достаточно слегка увеличивать посевные площади. Урожайность тоже никого особо не волнует. Ее определяют не на полях, а в высоких кабинетах с помощью простых арифметических действий. Надо, чтобы то или иное хозяйство стало победителем в социалистическом соревновании? Нет проблем. Отнять понемножку от урожая одних хозяйств, и приписать другому. Вот тебе и победитель. Таким же способом можно любого сделать знатным хлеборобом. Навесить ему медаль героя социалистического труда. Зачем же им ваши самолеты, карты, объективный контроль и учет? Вред один.

Год спустя, будучи в Москве по каким-то своим делам, Эмир навестил Арама Сергеевича на его даче. Сидя в саду за шашлыком и распивая привезенное гостем домашнее вино, они коснулись сельскохозяйственных проблем Ставрополья. Эмир рассказал, что поля, над которыми в прошлом году летал самолет Арама Сергеевича, дали, как ни странно, большой урожай. Странно потому, что полученная с помощью самолета информация никак не была использована. Но не странно, если учесть психологию тех, кто в то время работал в поле и видел регулярно пролетавший над ними необычный самолет.

– Кто его знает, что он оттуда видит, – наверное, думали они и, на всякий случай, в точности выполняли указания агронома. Пахали на нужную глубину, вносили столько удобрений, сколько требовалось, правильно регулировали сеялки, чтобы зерно распределялось по полю, а не ложилось кучами на радость мышам и птицам. То есть делали все, как положено, чтобы не получить нагоняй от начальства.

Все же на что-то надеясь, Арам Сергеевич начал выступать на партийных собраниях и даже на митингах. Оказывается, он тоже умел произносить правильные слова без бумажки. Его слушали, энергично хлопали в ладоши, будто поощряя к действию. А вот с действием как-то не очень и получалось. Впрочем, у Горбачева тоже. Кроме разговоров требовались вещи посерьезнее: экономическая программа, новая военная доктрина, новая идеологическая платформа. В конце концов, надо было понять, что делать с атрибутами прошлого, той же коммунистической идеологией. Просто так ее в помойку не выбросишь. Подходить ко всему этому следовало с научных позиций, и Арам Сергеевич засел за книги.

На изучение мировой исторической литературы у Арама Сергеевича ушло около года, что само по себе говорило: политика из него не получится. Для этого нужен совсем другой менталитет. От политиков того периода требовалось умение быстро принимать популистские и совсем не продуманные решения. Сожаления о потерянном времени, однако, у него тоже не возникло. Его радовало то, что, как ему казалось, он ощутил пульс истории, выявил, разумеется, для самого себя, какие-то ее закономерности. В его воображении сложилась некая картина развития мира, которую вкратце он представлял себе примерно так.

Колыбель европейской цивилизации – Средиземноморье, к началу нашей эры полностью поглотила Римская империя. Она постепенно подчиняла себе племена, народы и целые государства, действуя к всеобщему благу. Действительно, завоеватели, отнимая у покоренных народов их богатства, несли с собой более высокий уровень культуры, который со временем становился достоянием покоренных народов, тех, разумеется, кто остался в живых, и их потомков.

Развивая свою экспансию на север и на восток, Римская империя фактически разделилась на две почти равные части, западную со столицей в Риме, и восточную со столицей в Константинополе. Непрерывные войны на множество фронтов требовали все больше и больше людских и материальных ресурсов. Наступил момент, когда расширение империи прекратилось. Темп возобновления ресурсов для ведения войн начал отставать от потребностей. А со временем перестало хватать сил даже для того, чтобы удерживать уже захваченные территории.

С прекращением расширения территории начался закат Римской империи. Армия уже не могла сдерживать напор варваров вестготов, наступающих с севера, откуда-то с территории современной Польши. В этих непростых условиях Рим делает политический ход. Нанимает вестготов для охраны своих северных границ. Таким образом создается буферная зона, занятая целым народом, препятствующая проникновению новых врагов в пределы империи. На протяжении почти двух столетий вестготы исправно служат своим хозяевам до тех пор, пока у тех хватает средств на оплату. Когда же деньги кончаются, вестготы решают вопрос вознаграждения очень просто. Берут Рим штурмом. Но они уже не те варвары, от которых когда-то защищался Рим. Об этом говорит даже тот факт, что, победив римлян, вестготы не берут себе в качестве трофея захваченные ими регалии римских императоров, а отправляют их в Константинополь.

Что же происходило в более поздние времена? Осколки прежней империи пошли по пути самостоятельного развития. Периодически воюя между собой, они далеко не всегда находили в себе силы объединиться даже перед лицом общего врага, например, арабов или турок, которых европейцы продолжали считать варварами.

Россия обозначилась на политической карте Восточной Европы спустя пять веков после фактического падения Римской империи. Именно фактического, поскольку ее корона просуществовала до начала девятнадцатого века. Упразднил ее Наполеон. Но развивалась Россия почти по тому же пути, что и Римская империя. В отличие от варваров, так досаждавших Европе на протяжении многих веков, Россия с самого начала не была страной кочевников. Она сама страдала от их набегов, став на столетия живым щитом, буферной зоной между Европой и татаро-монгольскими ордами, идущими с востока.

Так же, как Римская империя, Россия, набрав силу, стала развивать экспансию во всех направлениях, присоединяя к себе земли и государства и насаждая там свою власть и свои порядки. Так же, как Римская империя, Россия создавала свои буферные зоны на опасных направлениях. Они заселялись казаками, распространившимися вдоль Дона, по Днепру, на Кубани, по юго-восточной границе с Азией. Со временем буферная зона России и Западной Европы стала для них общей и прошла с севера на юг, начиная с Польши и кончая Румынией. При этом понятие «варвары» в сознании жителей Западной Европы стало ассоциироваться с Россией. И с этим ничего нельзя поделать, тем более, что начавший создаваться во второй половине двадцатого века Евросоюз, по мнению Арама Сергеевича, должен был стать ничем иным, как реставрируемой в новом качестве Римской империей.

Такой поворот в рассуждениях подсказывал Араму Сергеевичу, что у России есть всего два выхода. Либо смириться со своей участью, отказаться от собственной индивидуальности и постепенно, а скорее всего, по частям, влиться в Евросоюз. Либо отстаивать свою самостоятельность со всеми вытекающими отсюда последствиями. Третьего не дано.

Подтверждения этим мыслям в бурные девяностые годы шли буквально со всех сторон. То, что страны народной демократии, составлявшие буферную зону между Востоком и Западом, завоеванные Советским Союзом во Второй мировой войне, сразу после его распада сменят обличье, войдут в Евросоюз и в НАТО, было очевидным. Но за ними могли потянуться и те, кто входил в состав России многие столетия. Станут ли они основой новой, сдвинувшейся на Восток буферной зоны или отойдут к Евросоюзу, оставалось под вопросом и зависело от авторитета новой России. Или, точнее, от того, признает ли Евросоюз Россию в ее новом качестве достаточно сильной, чтобы иметь право на зоны собственных геополитических интересов, или нет.

В отдаленной же перспективе, Арам Сергеевич в этом не сомневался, та или иная форма интеграции России в Евросоюз неизбежна. Вопрос лишь в том, войдет ли она в него на равных правах или станет его сырьевым придатком. Последнее, к сожалению, было более вероятно. В семидесятые и восьмидесятые годы страна все более и более скатывалась на экстенсивный путь развития во всех областях экономики, пренебрегая инновационными тенденциями, господствующими в развитых странах. Если девяностые годы не принесут существенных изменений, то растущее отставание наверстать уже не удастся никогда. Разве что какой-нибудь глобальный катаклизм отбросит Евросоюз вспять, но не затронет при этом Россию. Но это уже что-то из области фантастики. Впрочем, кто знает.

Интересным показалось Араму Сергеевичу и то, что демократия в веках прекрасно уживалась с рабовладением. На каждого древнего грека приходилось в среднем по три раба. В Венецианской республике в период ее расцвета демократов было всего тысячи три. Остальные либо не имели права голоса, либо были рабами. В более поздние времена рабовладельческим был почти весь юг Соединенных Штатов Америки, и демократический север прекрасно с этим мирился. Гражданская война 60-х годов девятнадцатого века привела к отмене рабства, но не это было ее целью. На самом деле война возникла по экономическим и политическим причинам. Юг и Север не сходились в цене на свою продукцию. Кроме того, Юг стремился к конфедеративному устройству государства, т. е. стремился уменьшить свою зависимость от центра, а то и вовсе обрести самостоятельность, что не соответствовало желаниям Севера.

В двадцатом веке рабовладельческих государств уже не было, но это мало что изменило. К этому времени рабами стали практически все. Более 90 % процентов населения земного шара стали в той или иной форме наемными рабочими, получающими заработную плату, достаточную для проживания, а ведь, именно это всегда обеспечивали своим рабам хозяева в прошлом. Демократию господ сменила демократия рабов. При этом господа никуда не делись. Они остались выгодополучателями, но ушли за кадр, в тень, оказавшись выше демократии.

За то время, пока Арам Сергеевич штудировал литературу, положение внутри страны заметно ухудшилось, а положение в мире улучшилось. Весь мир, затаив дыхание, следил за событиями в СССР, подталкивал их и чего-то с нетерпением ждал. Теперь Арам Сергеевич понимал, чего ждет мир. Он ждет гибели гиганта, которого столько лет боялся и чьи интересы вынужден был уважать. Агония, и вправду, подходила к концу. То тут, то там перестройка переходила в перестрелку. Чувствуя слабость центра, подняли головы и начали тянуть одеяло на себя региональные лидеры и элиты. Еще чуть-чуть, и страна взорвется, развалится на множество кусков. В 1991 году развал империи случился, но не по самому катастрофическому сценарию. От нее откололись значительные куски, но основание колоса устояло. Мир надеялся и предвкушал большее.

Кончилась история СССР, и продолжилась прерванная на время история России, но Арам Сергеевич к этому времени глубоко разочаровался в политике. На примере собственного предприятия, района, да и всего города он с удивлением увидел, что развал страны – не историческая необходимость, а лишь результат желания множества амбициозных личностей ухватить свой кусок власти. «Половодье всегда смывает и выносит на поверхность нечистоты. Не стоит присоединяться к такой кампании», – решил для себя Арам Сергеевич и правильно сделал. Во всяком случае, для себя, но никак не для страны, в которой многие люди, способные принести ей пользу, в это время тоже делали выбор. Не желая испачкаться в грязи, они, как и Арам Сергеевич, сделали шаг в сторону, уступив дорогу к власти людям гораздо менее чистоплотным.

Знакомство с молодыми людьми и их идеями для Арама Сергеевича было очень кстати, потому как именно в данный момент его посетил определенный кризис жанра на своей основной работе. Виновником кризиса, как это уже не раз бывало в его жизни, стал, конечно, он сам. Дело в том, что в определенный момент времени он начал понимать, что приближается к некоторому возрастному пределу, за которым уже ничего, кроме болезней и старости, впереди не светит. Считая этот предел некоторой объективной реальностью и понимая, что не существует никаких способов его преодоления, он начал постепенно готовить своих молодых сотрудников к самостоятельной работе. Не то, чтобы его молодые люди сами не проявляли самостоятельности. Нет, но ее нужно было еще и направить в нужное русло. Этим Арам Сергеевич и занялся с присущей ему активностью.

К моменту круизного плавания Арам Сергеевич уже сильно преуспел в этом благом деле, передав в молодые руки многие свои начинания, а ожидаемые им болезни все еще не приходили. Таким образом, он оказался вроде и не у дел. Не отбирать же было все это обратно. Не король Лир, конечно, но что-то вроде того. Разумеется, у него в запасе было еще множество идей, требующих экспериментальной проверки и последующего воплощения. Можно было заняться ими. Наверное, в иных обстоятельствах он так бы и поступил. Но тут подвернулись Виктор, Гоша и Наталья со своей проблемой, никак не соприкасающейся с тем, что до сих пор делал Арам Сергеевич. Тем лучше! Мысли, как норовистые лошади, сорвались с места и понесли его в неведомые дали.

Молодые люди ему понравились. Будучи радистом по образованию, Арам Сергеевич привык и людей классифицировать подобно радиотехническим элементам. Была в тех и других какая-то аналогия. Среди людей и радиоэлементов главными всегда были генераторы. Они задавали темп и направление работы, организовывали ее и всех всегда подгоняли. За ними следовали активные элементы, без которых не обходится ни одна схема и ни один коллектив, особенно творческий. Без активных элементов ни один генератор никогда не справится со своей работой. Ему одному просто не хватит рук.

Нужны и пассивные элементы. В схемах их роль, число и, можно сказать, положение диктуются законами радиотехники. В жизни же пассивные элементы необходимы просто для выполнения работы, а отчасти и для того, чтобы чуть сдерживать энергию генератора и активных элементов, создавать им некоторое сопротивление, без которого все было бы уж слишком просто.

Среди пассивных элементов есть еще и аттенюаторы, создающие в схемах затухание. Полезное для радиотехнической схемы. В жизни же, в коллективе их роль может быть двоякой. С одной стороны, они могут создать необходимый критический фон, а с другой, известно, – любое порученное им дело они наверняка загубят.

По классификации Арама Сергеевича все трое его новых знакомых относились к категории генераторов, а, как известно, когда в схеме или в коллективе имеются два и более генераторов, то они обязательно конфликтуют между собой. Так что в жизни этой троицы полной гармонии быть не может, заключил он для себя и был, безусловно, прав.

Вживаясь в проблему, Арам Сергеевич снова окунулся в литературу – и научную, и религиозную. Как и все мало-мальски образованные люди, он хорошо знал, что в вопросе о происхождении человека в мире существуют две базовые позиции. Позиция науки, представленная в виде теории эволюции, созданной Чарльзом Дарвином и развитой его последователями. И позиция церкви – человека создал Бог. Обе позиции не имеют под собой четкой доказательной основы.

Считая себя непредвзятым, независимым исследователем и пытаясь сформировать собственную позицию, Арам Сергеевич решил исходить из правомерности обоих утверждений. В конце концов, вечные противоречия между наукой и религией его лично не касались. Тем более, что в двадцатом столетии они как-то сгладились, перестали быть антагонистичными. Церковь реабилитировала Галилея, признала не противоречащей церковным догматам эволюционную теорию и даже согласилась с утвердившейся в последние десятилетия теорией Большого Взрыва. Последнее было особенно удивительно. Похоже, что именно этой своей гипотезой наука подводила теоретический базис под один из основных постулатов церкви о создании Земли Богом. Да и науке в последнее время грех было бы жаловаться на церковь, тем более, что многие видные ученые под старость склоняли свои головы перед религией.

Впрочем, теория Большого Взрыва не казалась Араму Сергеевичу уж слишком убедительной. Чего-то ей для этого все же не хватало. Может быть, того же, что придумавшим ее физикам. Им, как они сами говорили, все было понятно, спустя микросекунду после взрыва, но что взорвалось, они объяснить не могли – и не только другим, но и самим себе. Большой беды, однако, он в этом не видел. Более простую задачу – о том, как устроен наш маленький мир, солнечная система, человечество решало целых полторы тысячи лет. И ничего, так что с гипотезой о возникновении большого мира можно и подождать.

Нельзя сказать, что теория Большого Взрыва вообще сильно занимала уважаемого Арама Сергеевича. Далек он был от нее, а засомневался в ней после запомнившегося ему разговора с одним именитым биологом, состоявшегося где-то в начале 80-х годов, во время очередной своей командировки на далекий от Москвы полигон, где проводились испытания одной очень сложной системы. По такому случаю на полигоне собралось множество ведущих в своей области специалистов, ответственных за создание системы, каждый в своей части. Люди эти, как правило, были уже давно знакомы друг с другом и в свободное от работы время общались между собой, обсуждая самые что ни на есть разные проблемы.

К проблеме возникновения Вселенной все они отношения не имели, но почему бы и не поговорить на такую интересную тему, тем более что вечером, после работы делать особенно было нечего, а разговор никого ни к чему не обязывал.

Кажется, Арам Сергеевич сам инициировал тему, а оказавшийся в кампании биолог, Воронин Олег Романович, активно ее поддержал и развил. Люди не могли пройти мимо особенностей его фамилии, имени и отчества, называли за глаза Вор, уважая, впрочем, носителя этого имени, крупного мужчину с открытым лицом, за веселый, общительный характер.

Так вот, он и сказал, что, по его мнению, физики атомщики узурпировали вопросы мироздания, пытаясь уложить все в привычные для них схемы. Трудно поверить в созидательную силу взрыва вообще, да и как-то не хочется. Кроме того, теория Большого Взрыва выглядит уж очень одинокой. Нет других гипотез, а значит, нет и спора. Все ищут ей доказательства и радуются, как дети, когда что-то находят. Так же было, когда наши далекие предки доказывали, что Земля стоит на трех китах и четырех столбах. И потом, когда с не меньшим жаром отстаивали другую гипотезу, о том, что Солнце и звезды вращаются вокруг Земли. Мало ли чего еще было в науке, когда одну гипотезу сменяла другая, а потом третья, четвертая.

Биолог был слегка навеселе. Испытания его систем успешно закончились утром этого дня, и коллектив, видимо, достойно отметил маленькую победу. Вообще-то на полигоне царил сухой закон, но на главных конструкторов, живших в отдельной гостинице, он, похоже, и не распространялся. Спиртное в неограниченном количестве и в широком ассортименте завозилось сюда руководством полигона и хранилось в общих холодильниках, стоявших в холлах каждого этажа. Так что биолог был в ударе и говорил, может быть, излишне эмоционально:

– Биология тоже могла бы представить свою гипотезу происхождения мира. Не менее спорную, но, пожалуй, гораздо более подкрепленную. Подумайте только, что происходит, когда встречаются сперматозоид с яйцеклеткой. Чем не взрыв? Чем не модель Большого Взрыва? Раз соединившись, они начинают многократное деление и за несколько месяцев разрастаются в миллионы раз. Появляется новое существо, создается новый растущий мир, развивающийся отчасти по заложенной программе, а отчасти сугубо индивидуально. Есть в его развитии и философская, и религиозная, и физическая основы. И событие это отнюдь не уникальное. Так что и Большой Взрыв, если он и был в действительности, не должен быть уникальным событием. Такие события должны были бы происходить постоянно и повсеместно. Не случайны и общие закономерности в микро– и макромире. Не случайно Нильс Бор назвал свою модель атома планетарной. В природе вообще нет ничего случайного, за исключением, пожалуй, взрывов, которые все же носят скорее разрушительный, чем созидательный характер.

– Представьте себе, – продолжал он, – что ваш наблюдатель живет на неведомой нам планете, а она, в свою очередь, не что иное, как электрон какого-то атома, входящего в состав молекулы вашего организма. Что он будет видеть вокруг себя! Ядро его собственного атома. Для него оно Солнце. Светящиеся ядра других атомов, для него они звезды. Будет он видеть и туманности, и звездные скопления. Займется решением тех же самых задач, что и мы. Кто вокруг кого вращается, откуда и куда все это движется. С чего все это началось, чем и когда кончится. И мы, уверяю вас, сами живем вот на таком электрончике, мним о себе Бог знает что, рассуждаем о высоких материях, а сами находимся в желудке какого-нибудь бронтозавра, или, хуже того, уже попали в его прямую кишку.

– Достаточно представить себе, что весь окружающий нас мир живой, что границу между живой и неживой материей мы придумали сами, и все становится на свое место. Для бабочки-однодневки наш мир кажется застывшим, как для нас космос, где тысячелетие – лишь мгновение, а для человека – уже вечность. А именно в космосе в постоянном движении находится бесчисленное множество комет и астероидов, этаких сперматозоидов, ищущих благодатную почву в виде планет, чтобы внести туда зачатки жизни.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, скорее всего, ничем, но и он прервался. В гостинице, где находились собеседники, погас свет. Такое в жилой зоне полигона бывало частенько. При этом огромные цеха и ангары, где находилась техника, никогда не оставались без электричества. Технике здесь уделялось огромное внимание, она была главным действующим лицом, люди же, ее создающие, всегда оставались на втором, а то и на десятом плане. Они как-нибудь перебьются. Кто-то после этого отправился спать, кто-то, чертыхаясь, принялся отыскивать свечи, а кто-то почел за лучшее идти на работу. Так и разошлись все в разные стороны.

Хотя заявление Воронина и было сделано в шутливой форме, Арам Сергеевич все же принял его во внимание и пошел дальше. Покопавшись в литературе, он установил, что обнаруженные учеными стоянки древнего человека насчитывают уже два миллиона лет. Можно было легко предположить, что появились они много раньше. Просто более старые либо не сохранились, либо их не нашли. Не вдаваясь в детали, можно было смело говорить о том, что человек существует на земле уже несколько миллионов лет, не оставляя после себя чего-нибудь более значимого, чем собственные кости и следы своих стоянок. Ну, что же, многие животные роют себе норы. Птицы строят гнезда, натаскивают в свой дом всякую всячину. Много на свете всякой живности, но никто из ее представителей не начал вдруг строить города. Только человек после миллионов лет первобытного существования неожиданно проснулся, обрел речь, построил сначала города-государства, потом империи, создал промышленность, освоил всю пригодную для жизни часть суши, научился летать в небе и даже заглянул в космос. Не много ли всего за пять-семь тысяч лет, возможно, чуть больше. Никто другой из тех, кто ходит по земле, ползает, летает или плавает, не последовал его примеру. Но, может, еще последует?

Именно то, что человек оказался единственным представителем земной фауны, радикально сменившим образ жизни, и толкало на мысль о том, что в его развитии сыграл роль какой-то особый внешний фактор. Понять, что это было, Араму Сергеевичу очень захотелось, и в этом его интересе не было ничего прагматичного. Обычное любопытство ученого, которое является мощным движущим фактором. Сам он начинать подобное исследование все же не собирался, поскольку понимал, что слишком далек от подобных проблем. Поэтому, когда Виктор в начале весны позвонил ему снова, он с радостным возбуждением ожидал приезда гостей.

На этот раз они появились в его московской квартире все трое. Гошу Арам Сергеевич при встрече и не признал, так сильно тот изменился за последние полгода. Начал было знакомиться с ним заново, но все рассмеялись, чем весьма смутили пожилого профессора. Гошу действительно было не узнать. Он подрос всего-то на несколько сантиметров, но этого оказалось достаточно, чтобы сделать его фигуру вполне пропорциональной. На голове появилась пышная шевелюра, а клочковатая бородка сменилась на аккуратно подстриженное украшение лица, нос на котором утратил хищную форму.

Что стало причиной столь заметных перемен, оставалось загадкой. Гоше было уже за тридцать. Люди в этом возрасте уже не растут. Сами ли проснулись какие-то силы в его организме или их стимулировало то излучение, с которым он встретился в подземелье, можно было только гадать. Врачи не выдвигали никаких версий, а больше судить об этом было некому. Так или иначе, но Гошу его преображение нисколько не огорчало. Все последнее время он постоянно прислушивался к своему обновленному организму, открывая в нем все новые и новые совершенно неизвестные ему свойства. Кроме того, в его жизни наметились серьезные изменения, о которых он ранее и не помышлял. Во время своего долгого пребывания в больнице, где его обследовали, пытаясь понять суть происходящих в нем изменений, а потом и спасали, он познакомился с девушкой, на которой теперь собирался жениться.

За столом же Арама Сергеевича речь шла о другом. Хозяина очень интересовало, как молодые люди планируют продолжить свои исследования. Какие действия они собираются предпринять. Виктор показал ему две свои статьи. Ту, первую, что он написал еще в конце прошлого года, и вторую, которую еще только собирался опубликовать. В ней он уже перешел к анализу снимков, указывал на их явную принадлежность к Средиземноморью и намечал районы поисков. О самих же поисках, то есть о практических действиях, речь ни в статье, ни за столом даже и не шла.

Виктор объяснял Араму Сергеевичу, что не все в их силах. Предполагаемые объекты исследований лежат на территории других государств. Для работы там нужны межправительственные соглашения. Кроме того, любая экспедиция требует средств и притом немалых. Все это было понятно и Араму Сергеевичу, но он полагал, что пока суд да дело, можно было бы съездить в эти страны и в качестве туристов, а там полазить по горам и тем сдвинуть дело с мертвой точки. Его энтузиазм был так заразителен, что Виктор усмотрел и некоторую правоту в его рассуждениях. Так что и сам не заметил, как принялся намечать возможный маршрут.

Ехать, по его мнению, надо было в первую очередь в Тунис, в район развалин Карфагена, так безжалостно разрушенного римлянами в 146 году до нашей эры. Кстати, с чего это римляне, которые сами так много и основательно строили, вдруг оказались беспощадны не только к людям, населявшим город, но и к созданным ими весьма основательным постройкам. Ко времени разрушения город населяло около полумиллиона человек. Очень много для того времени. В удобной бухте были построены две большие гавани. Одна для военных, а другая для торговых судов. Был сооружен маяк. Кроме порта, в городе было множество дворцов и храмов. Все это ясно говорило о высоком уровне развития этого государства. Да, Карфаген был конкурентом Рима в морской торговле, но по своей мощи не был соизмерим с могучей римской империей.

Карфаген можно было просто подчинить себе. Так поступали римляне со многими завоеванными ими странами. Почему же в данном случае они поступили иначе? Не разрушали ли они Карфаген с какой-то иной целью. Может быть, искали там что-то важное, тем более, что взлет Карфагена произошел под боком у римской империи в очень короткие сроки. Возможно, карфагеняне обладали на тот момент каким-то новым знанием, позволившим им вступить в конкуренцию с самим Римом.

Действительно, появление новых знаний в истории человечества не раз ставило ту или иную страну в привилегированное положение. Правда, только на время, пока эти знания не становилось всеобщим достоянием. Даже в подходящем к концу двадцатом веке создание атомного оружия создало особые преимущества сначала для США и СССР, а потом и для Англии с Францией. Но удержать монополию на этот самый мощный вид оружия они все равно не смогли. Атомный клуб разросся и продолжает расти. Так что любое подобное преимущество временно, преходяще.

Далее, Виктор неосторожно заговорил о человеческом гении, который способен преодолеть любые преграды и достоин всяческого восхищения. Тут на него и обрушился Арам Сергеевич.

– Я готов согласиться с тем, например, что Алла Пугачева – великая певица. Ей рукоплескала вся страна. Альберт Эйнштейн – гениальный ученый, это признано всей мировой наукой. Но, кто, скажите мне, признал человеческий гений? Где тот сторонний наблюдатель, который по достоинству оценил его деятельность? Нет его, не было и не будет. А то, о чем вы говорите, это самооценка. С таким же успехом вы можете говорить о себе или о ком-то другом, как о великом человеке, что, впрочем, в будущем для вас и возможно. Но сказать это должны не вы, а другие. Тогда это будет правдой.

– Кстати, сомневаюсь, – продолжал Арам Сергеевич, – что, найдись этот сторонний наблюдатель, его оценка деятельности человека окажется положительной. За время своего правления, человек успел погубить множество видов флоры и фауны, засорил, загадил, испакостил водную среду и атмосферу. Что же позитивного в его деятельности в масштабе планеты вы видите?

– А как же братья по разуму, – в тон ему заговорил Виктор, – они-то должны нас оценить по достоинству или направить на путь истинный?

– Нет никаких братьев по разуму, – резко заявил Арам Сергеевич, – нет и не будет, можете быть уверены. Было в науке такое романтическое заблуждение, когда изобрели телескоп, начали искать жизнь на планетах солнечной системы. Не нашли. Потом изобрели радио. И снова начали искать, сначала поблизости, а потом все дальше и дальше. Опять неудача. Да если даже наши собратья по разуму и есть где-то в бесконечных космических далях, что толку от них. Конечно, трудно смириться со своим одиночеством во вселенной, но кто из людей задумывается об этом, кроме очень небольшой группы ученых. Остальных это не заботит вовсе.

Вся эта бурная дискуссия шла в основном между Виктором и хозяином дома. Остальные с интересом слушали, почти не вмешиваясь, обдумывая параллельно какие-то свои мысли.

Наталья думала о том, как бы в театре Духа так поставить на сцене дискуссию, чтобы в ней принял участие весь зал. И не так, как это делается сейчас в ток-шоу, – голосованием или высказыванием с мест, а чтобы артисты стали выразителями мыслей зрителей, а их число соответствовало числу возникших в ходе дискуссии мнений. Такой театр, где каждый зритель на время превращался в актера, мог бы стать революцией. Но как это сделать, она не знала. Пока не знала.

Гоша обдумывал сразу несколько мыслей. Теперь он мог это делать без ущерба для каждой из них. Он думал об Ольге, девушке, с которой познакомился в больнице. Ему хотелось, чтобы она сейчас была рядом и слушала все эти разговоры. Она их поймет, должна понять. Жизнь у нее была нелегкая, как и у него самого, но теперь все наладится. А как же Наталья? Он не чувствовал, что изменяет ей. Наталья богиня. Ею можно восхищаться, ей можно служить, но при этом у человека может быть и что-нибудь еще. Кроме того, все они будут теперь вместе. Просто их станет не трое, а четверо. Еще Гоша думал о поисках наскальных рисунков. Дело, конечно, полезное, интересное. Но ведь они – лишь отображение той реальности, что он видел в подземелье. Вот ее-то и надо изучить как следует. Тем более, что его собственный организм наглядно подтверждал наличие в подземелье какой-то чудотворной силы. Без нее не было бы и Ольги. Даже если бы он и познакомился с ней, будучи прежним, то никогда бы речь не зашла о женитьбе. Он тогда был и ощущал себя уродом и был убежден, что незачем плодить новых уродов.

Думала о чем-то своем и Галина Борисовна, но ее мысли были приземленными и метались из стороны в сторону, как мотылек. Сначала она думала, о том, какой все-таки умный у нее муж и почему то, о чем он говорит сейчас, не обсуждается с ней. Потом переключилась на ватрушки, приготовленные ею к приезду гостей. Понравились ли? Задумалась и о гостях, – способные повстречались ребята.

Ватрушки, кстати, и примирили всех. Разгоряченные разговором гости и хозяева набросились на них и, незаметно для самих себя, уничтожили их без остатка, а заодно согласились между собой в том, что стоит попробовать поискать наскальные рисунки пока в рамках одной или нескольких туристических поездок.

О том, что незачем искать наскальные рисунки в разных странах, а надо сосредоточиться на изучении подземелья царя Миноса и находящегося там чудотворного источника, Гоша сказал друзьям, только когда они уже сели в машину.