Москва встретила наших героев холодными ветрами, проливными дождями и множеством старых и новых дел. Виктор бросился на работу сличать свои собственные снимки с теми, что были добыты когда-то неведомой экспедицией. И тут он сразу же наткнулся на неожиданность. Наскальные рисунки получились великолепно. Многие из них оказались цветными, что в слабом свете фонаря он, находясь в подземелье, и не заметил. Но самое интересное заключалось в том, что среди снимков оказалось четыре изображения барельефа божества. Причем одна пара снимков отличалась от другой. Поворот головы на снимках был разным, и не только. Незначительно, но все же заметно отличались черты лица, и даже сама манера исполнения рисунка. Создавалось впечатление, что оба барельефа были выполнены разными авторами и находились в разных местах, но Виктор отчетливо помнил, что сделал всего два снимка. Загадка засела в голове, но придумать хоть какое-то разумное объяснение ей никак не удавалось.

В разгар суеты вокруг новых снимков пришел факс от Майкла Тейлора. В нем он сообщал, что дело с экспедицией, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Средства выделены, и можно приступать к формированию состава экспедиции и согласованию маршрута. Со своей стороны Майкл предлагал ограничить состав экспедиции шестью участниками. Три от российской стороны, и столько же – от американской. Дик Лайт уже дал свое согласие на участие в экспедиции, и он подумывает, а не пригласить ли в качестве переводчика Селину Рендольфи, которая, как ему кажется, очень хорошо проявила себя на переговорах в Москве.

Майкл высказывал в факсе и свои предложения по срокам начала экспедиции и маршруту. Он предлагал провести ее в марте-апреле следующего года, когда еще не очень жарко, в Ираке, где есть множество совершенно не обследованных пещер, о которых вообще известно весьма мало, кроме того, что в них с давних времен проживали люди. Особое внимание он уделял в своем письме пещере Шанидар, известном становище древнейших людей, которая, по его мнению, изучена пока еще весьма поверхностно.

В письме также содержался весьма прозрачный намек на то, что с экспедицией в Ирак следует спешить, так как режим Саддама Хусейна может вот-вот рухнуть, а тогда, глядишь, начнется гражданская война или что-нибудь в этом роде, и экспедиция станет невозможной.

Далее, в свойственной Майклу манере занудной скрупулезности описывалась еще одна из таких пещер на территории Израиля, вблизи города Назарет, где по преданию родился Иисус Христос, но чтение этой части факса Виктор отложил на потом. Для него было важно лишь то, что экспедиция может состояться уже в самом скором времени, что было само по себе хорошо, хотя перспектива снова оказаться в подземелье и не слишком радовала. Он сразу же сел писать ответ, в котором согласился со всеми предложениями Майкла, а в состав экспедиции предложил включить Гошу, Арама Сергеевича, ну и себя, разумеется.

А дальше Виктор с головой ушел в составление научного отчета экспедиции в подземелья минойской цивилизации, хотя понимал, что, по сути, она была нелегальной, и можно было ждать некоторых неприятностей. В то же время результаты были получены, и весьма важные, они должны были увидеть свет во что бы то ни стало. Работа предстояла большая и увлекательная. Найденный же в подземелье хрустальный череп в отчет никак не вписывался. Он больше просился на страницы фантастического романа, о котором Виктор уже начинал задумываться.

К этому времени Виктор успел узнать, что в мире уже известно о существовании около десятка хрустальных черепов, сделанных неизвестно кем и когда из цельного куска горного хрусталя по непонятно какой технологии. Их существование связывали с так называемым магическим кристаллом, в котором отображается и прошлое, и будущее, но видеть такой кристалл никому не доводилось. Наверное, именно он и находился в найденном ими черепе, но думать об этой находке, попавшей в руки откровенных проходимцев, ему не хотелось.

Вернувшись из путешествия, Гоша с головой ушел в устройство личной жизни. Никаких посторонних голосов он больше не слышал, а слышал только голос Ольги. И этого ему было более чем достаточно. Все остальное для него уже не имело никакого значения. К своей наследственной памяти он почти не обращался или делал это автоматически, не задумываясь. Жизнь и так была прекрасна. И все это было здорово. Когда Виктор по телефону предложил ему отправиться весной в новое путешествие, он сказал: да, и сразу же забыл об этом, выбирая вместе с Ольгой обои для квартиры, к ремонту которой уже приступил.

Арам Сергеевич же постоянно думал о подземной экспедиции. Сильно загруженный на работе, он, безусловно, думал и о ней, но выработанная за многие годы привычка к полифонии, как он говорил, позволяла ему обдумывать одновременно множество дел.

Мысленно он все время возвращался к экспедиции не столько потому, что в ней, действительно, было много интересного, но и из-за чего-то другого. Когда он вернулся домой, жена, отправляя его вещи в стирку, нашла в кармане куртки небольшой камушек. Думая, не выбросить ли его, жена на всякий случай показала его мужу со словами: «Что это ты в карманах булыжники таскаешь?»

Арам Сергеевич взял в руку камешек и призадумался. Камешек не мог оказаться в его кармане совершенно случайно. Наверняка он положил его туда сам, чтобы что-то запомнить, но что? Ответить на этот вопрос он не мог, и маленький камешек лег на него тяжелым грузом. Теперь он вспоминал о камешке, можно сказать, ежеминутно. Его мозг непрерывно прокручивал множество сцен из прошедшей экспедиции, но ни в одной из них его роль никак не проявлялась. Попытки вспомнить, что он хотел сохранить в своей памяти, кладя в карман камешек, превратились для Арама Сергеевича в постоянный кошмар. Но он твердо знал, что вот такая непрерывная мозговая атака обязательно приведет к положительному результату. Он вспомнит, какое событие он хотел сохранить в своей памяти, кладя в карман камешек.

В декабре Арам Сергеевич проводил жену в аэропорт. Она улетала погостить к сыну, понянчить внуков. Арам Сергеевич остался в Москве один и, как всегда в таких случаях, с головой ушел в работу. Он рано приходил туда по утрам и не спешил вечером закончить рабочий день. Несмотря на непрерывно возвращающиеся мысли о камешке, он все эти полтора месяца после экспедиции чувствовал себя на подъеме. Ему снова многое удавалось сделать, как будто к нему пришло второе дыхание. Как-то ближе к вечеру, когда его сотрудники уже почти все разошлись по домам, Арам Сергеевич снова провел буквально поминутное хронометрирование подземного путешествия.

Всего под землей они провели двадцать семь часов. Батареек хватило на восемнадцать. Четыре раза делали привал и выключали фонарь. Каждый на полчаса. Получается двадцать часов. Перед приходом помощи сделали пятый привал.

Батарейки к тому времени уже кончились. Продремали час. Накинем еще один час. Какие-то батарейки могли проработать чуть дольше. Все равно получается максимум двадцать два часа. Что же мы делали еще пять часов? Не могло столько времени просто выпасть из памяти.

«Это время могло быть только исключено из нашей памяти», – подумал Арам Сергеевич. Как только он сделал такое допущение, что-то сдвинулось в его памяти, появились какие-то смутные ощущения, разобраться в которых он решил позже. К вечеру он почувствовал себя не очень хорошо. Похоже, давление чуть-чуть разыгралось, а таблетки таскать с собой он так и не привык.

Арам Сергеевич ушел с работы. Сел в свою машину и минут через двадцать был уже дома, благо жил от работы не слишком далеко. Принял таблетки, поужинал, лучше не стало. Он уселся в свое любимое кресло и снова принялся размышлять. Ощущения, которые появились у него на работе, вернулись к нему снова в форме каких-то уж совсем диких фантазий. Он представил себе человечество, но не в том современном его виде, в котором оно существует, а в каком-то совсем другом. Все люди в нем оказались связаны между собой множеством информационных связей. В них просматривалась какая-то непонятная иерархия, которую ему не удавалось уловить, но было ясно, что каждому человеку отведена определенная ячейка. Находясь в ней, каждый человек был нужен всем остальным, а покидая ее, становился изгоем, вредным и никому не нужным.

Что-то разумное было в таком мироустройстве, в нем была гармония, о которой вечно мечтает человечество, но в то же время что-то вызывало и протест. Никакой свободой личности здесь и не пахло. Арам Сергеевич начал размышлять о том, существует ли она вообще – свобода личности, сейчас, в нашем собственном обществе, и неожиданно пришел к выводу, что это миф. Никакой свободы личности в нынешнем мире уже нет и быть не может. Невозможно понять, была ли она вообще когда-то. А в будущем ее не будет вовсе. Будущее человека – это его ячейка, дом, или квартира, или рабочее место, и все.

Размышляя обо всем этом, Арам Сергеевич понял, что пасется не на своем поле, что его удел не общество, его прошлое, настоящее и будущее, а техника, которой он всю жизнь занимался, а там есть свобода, свобода творчества. И тут же подумал: «Да, свобода творчества возможна в любой отдельно взятой ячейке. Так что ничто ничему не противоречит». И тут он вдруг снова увидел перед собой прозрачную и податливую стену, отделяющую море от суши, неясные тени за ней и чей-то голос, рассказывающий о подводном мире.

Превозмогая ощущение удушья, которое возникло у него, когда он преодолевал стену, Арам Сергеевич встал с кресла. С трудом сохраняя равновесие, придерживаясь за стены и мебель, он добрел до входной двери и отпер замок. Потом отправился обратно. По дороге пришлось отдохнуть на диване. Добравшись, наконец, до кресла, он долго неподвижно сидел в нем, стараясь прийти в себя. Перед глазами вращались радужные круги, а видимая часть комнаты, непрерывно меняясь, приобретала странные, сюрреалистические формы. Чем кончится для него этот вечер, он уже понимал.

Придя в относительное равновесие, он взял в руку телефонную трубку, но звонить никуда не стал. Отложил ее в сторону и потянулся к компьютеру. Вошел в электронную почту и отправил по нескольким адресам короткий текст: «Я вспомнил!»

Он успел написать и отправить еще одно электронное письмо, после чего без сил откинулся на спинку кресла.