Расстояние от Санкт-Петербурга до Парижа по прямой около двух тысяч восьмисот километров, и за время существования этих городов никак не изменилось. Путешественнику, если он, конечно, не летит по воздуху, придется на этом пути преодолеть гораздо больше километров, или верст, что в данном случае не имеет значения, и пересечь границы многих государств. В начале девятнадцатого века по воздуху не летали. По земле перемещались с помощью лошадей, а по морям плавали, используя парус. И то и другое двигалось медленно. Лошади могли перемещать экипажи или всадников со средней скоростью никак не больше десяти километров в час. Если только дорога это позволяла. Кроме того, в дороге иногда приходилось останавливаться, чтобы, например, сменить лошадей, отремонтировать экипаж, пройти таможенные формальности. Наконец, у любого живого человека есть естественные физиологические потребности.
Да и не безопасны были европейские дороги в то время. В любой момент лихие люди могли остановить одинокий экипаж, и, в лучшем случае обобрать пассажиров до нитки, а уж о худшем не стоит и говорить. Особенно славились этим Россия и Польша. На их просторах, да еще и покрытых густыми лесами, можно было пропасть, что называется, не за грош.
Наполеоновские завоевания еще более усложнили путешествие по Европе. Путник зачастую не знал, в каком государстве он в данный момент оказался. К кому и куда обращаться за помощью и где, у кого искать правду в случае спора по самому пустяковому вопросу.
Богатые, не стесненные временем, люди двигались по дорогам Европы неспешно. Подолгу останавливались в крупных городах, чтобы отдохнуть, осмотреть достопримечательности. Отправляясь далее, собирались в большие колонны, нанимали охрану.
Все это было хорошо известно Андрею, однажды уже проделавшему этот путь, но никак не страшило его. Тогда, отправляясь в дорогу, он стремился как можно быстрее добраться до Парижа, чтобы скорее начать новую жизнь. Он искал и жаждал захватывающих приключений. Как мы видим, они не заставили себя ждать слишком долго. И все же он позволил себе по дороге хоть ненадолго останавливаться в таких крупных городах как Рига, Варшава, Берлин.
Теперь об остановках из любопытства не могло быть и речи. Надо было во чтобы то ни стало, как можно скорее добраться до Петербурга, чтобы завершить игру с Савари, а заодно и осуществить еще один замысел, который созрел в голове у Андрея.
С собой взяли минимум вещей. Прежде всего, оружие. По паре пистолетов, запас пуль и пороха. Шпаги хороши для парадов. Оставили их в Париже. С собой взяли сабли, настоящее оружие для настоящего боя. Теплая одежда. Это здесь, в Париже в январе тепло, как в апреле в Петербурге, а в Польше, почти на середине пути, начнется зима. Будет уже февраль. Самое время для буранов и снежных заносов. Симон нажарил отъезжающим мяса в дорогу. На первые дни хватит, а там уж самим придется заботиться о пропитании.
Ранним утром следующего дня Симон доставил товарищей на почтовую станцию. Длинная дорога началась удачно. До Берлина на почтовых дилижансах, следующих регулярно и днем, и ночью, доехали без приключений. Дальше двигаться стало труднее. От Берлина до Варшавы не было регулярного сообщения. На почтовых станциях приходилось ждать, когда наберется достаточное число желающих ехать на очередной дилижанс. Когда пересекли границу Российской империи и оказались в Польше, то о том, чтобы ехать ночью, ямщики и говорить отказывались. Скорость передвижения упала вдвое. Но серьезных попыток нападения не было. Лишь однажды дорогу перегородило человек шесть мужиков. Ямщик остановил лошадей метров за сто до них.
— Гони! — приказал Андрей. Сам встал на подножку кареты с пистолетом в руке. То же самое сделал Денис. Мужики разбежались в разные стороны. Поостереглись связываться с решительно настроенными вооруженными путниками.
Дорога от Варшавы до Вильно оказалась более оживленной. За деньги здесь соглашались ехать и ночью. Снега вокруг стало много, когда до Вильно оставалось километров триста. Здесь уже не было дилижансов, а на почтовых станциях почти никогда не было лошадей. Стали нанимать ямщиков из местных. Времени на уговоры уходило много. Лошади были плохие, но с легкими санками они справлялись, так что двигаться стали даже быстрее, чем в дилижансах.
Как ни спешил Андрей, но только на сорок девятый день они с Денисом, наконец, въехали в Петербург и уже глубокой ночью постучали в дом Ивана Николаевича, подняв там небольшой переполох. Из-за двери выглянул Степан с огромной дубиной в руках, но, увидав, кто приехал, отставил ее, распахнул дверь и бросился в дом будить Ивана Николаевича.
Из своей комнаты вскоре вышел хозяин. Обнял сына, поздоровался с Денисом и тяжело опустился в кресло. Пока топили баню, Андрей рассказывал отцу о Париже, о дороге туда и обратно, об университете. О делах не сказал ни слова. Денис сидел с ним рядом.
Проснулся Андрей вместе с не ранней петербургской зарей. Мартовские деньки уже удлиняли светлое время суток, но до весны здесь было еще далеко. Хотелось понежиться в теплой уютной постели, но времени терять было нельзя. Андрей встал и, не спеша, с удовольствием облачился в свой новенький офицерский мундир. Прицепил саблю. Гремя сапогами и позванивая шпорами, прошелся сначала по комнате, потом по дому. Остановился у большого зеркала. Собственный вид ему понравился.
Вошел в столовую. Отец уже был там, ожидая сына. Оглядел его ловкую фигуру, улыбнулся. Завтракать сели вдвоем. Дениса слуги увели на кухню: пусть отец с сыном хоть словом перемолвятся.
За завтраком Андрей сказал отцу, что ввязался в большую игру. Чем кончится, не знает, но дело серьезное и очень уж не простое. По сути ничего не сказал. Да Иван Николаевич и не спрашивал. Понимал, дела военные не предмет для домашней болтовни.
Степан доложил, что экипаж подан, и Андрей отправился в военное министерство. Войдя туда, он сразу понял, что совершенно не ориентируется в министерских коридорах. Дежурный офицер беседовал одновременно с несколькими посетителями весьма важного вида, и Андрей вынужден был ждать, когда тот соблаговолит обратить на него внимание. Когда же, наконец, это произошло, он четко доложил, что имеет донесение для начальника «Особенной канцелярии». Так велел сказать при возвращении из Парижа сам Барклай-де-Толли.
— Оставьте донесение, я передам ему, — сказал дежурный офицер, и опять занялся с другими посетителями.
И снова Андрей вынужден был ждать, чтобы сказать, что донесение устное и передать его он может непосредственно только одному человеку, полковнику Закревскому.
На этот раз дежурный офицер понял, что ему не удастся так просто избавиться от назойливого корнета, и указал ему номер комнаты, где должен находиться заместитель начальника, добавив при этом, что его сейчас там нет.
Андрей отыскал указанную ему комнату и убедился, что дежурный офицер сказал ему правду. Дверь была заперта. Андрей уселся на стоявшую поблизости скамейку и приготовился к длительному ожиданию. Во время почти двухмесячной непрерывной скачки из Парижа в Петербург ему и в голову не могло прийти, что здесь, дома ему придется так бездарно терять время.
А время шло, медленно, но неудержимо. Где-то часы пробили два часа пополудни. По коридору сновали офицеры, но к заветной двери никто не подходил. Среди офицеров изредка попадались корнеты, но в большинстве своем это были полковники и генералы.
Когда пробило четыре, Андрей понял, что день клонится к концу, и скоро здесь вообще никого не останется.
— Надо идти к министру, — решил Андрей. Только ему была известна суть его миссии.
В приемной министра толпилось множество народа, все больше высшие чины. Но Андрей, поборов робость, пробрался к столу у двери кабинета, за которым восседал солидный, усатый полковник. Щелкнув каблуками, Андрей доложил:
— Корнет Славский. Из Парижа со срочной информацией.
Полковник удивленно посмотрел на молодого корнета, протянул ему бумагу и перо, пододвинул поближе чернильницу:
— Напишите свое имя и звание, я доложу, ждите. Когда изволили прибыть?
— Сегодня ночью, ваше превосходительство! — отрапортовал Андрей.
Через некоторое время Андрей увидел, что полковник с его бумагой скрылся в кабинете министра. Оттуда долго никто не выходил. Потом дверь открылась, из кабинета вышел сам Барклай де Толли и направился прямо к Андрею:
— Ну, что же вы, батенька, прибыли ночью, а до меня только сейчас добрались.
— Простите, ваше сиятельство, я к вам с самого утра пробиваюсь, дело-то срочное, — не смущаясь, ответил Андрей. Он уже видел, что министр на него не в обиде.
— Ладно-ладно, это я так, брюзжу по-стариковски, не обижайтесь. Мне самому очень интересно, что вы мне расскажете, идемте ко мне в кабинет.
В кабинете министр предложил Андрею кресло, запер на ключ дверь, приговаривая: «Нам лишние уши не нужны», и сел рядом.
Андрей, который столько времени ждал этого разговора, начал взахлеб рассказывать о Париже, о своей встрече с Чернышевым, его поручении ему. О том, как перед ним появилась француженка, бывшая петербургская гувернантка. Как она свела его с картежниками. Как он дал сначала себя напоить, а потом обыграть в карты. И, наконец, о том, как к нему явился сам министр полиции Савари с предложением доставить ему в Париж русские ассигнации. Он начал уже говорить о тех предложениях, которые у него созрели за все это время, но министр его остановил:
— Не так быстро, молодой человек. Давайте начнем сначала и рассмотрим все по порядку. Я буду задавать вопросы, а вы будете на них отвечать. Желательно, полно, но кратко.
— Итак, расскажите о вашей встрече с Чернышевым, и о его поручении, — полковник взял со стола лист бумаги, карандаш, и начал писать: вопрос — ответ.
На разговор ушло около двух часов. За это время Андрей заново пережил всю свою парижскую эпопею, а Барклай де Толли в деталях разобрался как в замысле Чернышева, так и в том, как Андрей привел в исполнение первую его часть.
— А что бы вы сделали, корнет, если бы Савари к вам не пришел тем вечером? — спросил он под конец.
— Я бы застрелился, — ответил Андрей.
— Ну, и рисковый же вы человек! — не то удивился, не то восхитился Министр. — Ладно, подытожим. — Вы предлагаете нам самим напечатать несколько экземпляров фальшивых ассигнаций и передать их Савари. Он их размножит, и с ними Наполеон вступит в Россию. Крестьяне, с которыми солдаты будут расплачиваться за товары, конечно, подделку не обнаружат, а вот банки их не примут. Что же получается, за все будет расплачиваться наш крестьянин?
Андрей опешил. Об этом он как-то не подумал. Значит, Чернышев ошибался! У него на глазах одной фразой министр перечеркнул, как ему казалось, грандиозный замысел. Отчаяние отразилось на его лице. Министр заметил это.
— Нет-нет. Не убивайтесь раньше времени. Чернышев прав. Когда ты не в силах противостоять обстоятельствам, то следует попытаться их чуть-чуть перенаправить, что ли. Я доложу императору. Без его согласия на такое дело идти нельзя. Но я понял, у вас появилась еще одна идея, расскажите о ней.
— Да, ваше сиятельство, в Париже я посещал лекции в Сорбонне, в основном, по римскому праву. Но, заодно, и по естественным наукам. Одна из них была посвящена астрономии, навигации и картографии. На меня произвела огромное впечатление подробная карта Франции, составленная в восемнадцатом веке династией Кассини. Над ней трудились целых четыре ее поколения, и, Бог знает, сколько еще народу под их руководством. Так вот, я подумал, а не попробовать ли нам, взяв карты европейской части России, внести в нее некоторые изменения, и всучить ее французам через того же Савари, — предложил Андрей.
— Какие изменения? — не понял Барклай де Толли. — Что вы имеете в виду?
— Очень просто. Там, где нет дороги, нарисовать ее. Где есть мост, его не показать. На месте болот нарисовать леса. Может быть, и не везде. Немногие наши основные дороги искажать, наверное, нельзя, а то такая карта очень быстро выйдет из доверия.
— Что же, мысль интересная, даже очень интересная. Похоже, мы не зря отправили вас в Париж, — министр каким-то новым взглядом посмотрел на Андрея. — Если бы не война на носу, надо было бы вам остаться учиться в университете. Саблей махать много ума не надо, а вот людей образованных у нас ох как мало. А где вы остановились в Петербурге?
— У батюшки своего. Думал завтра, если дозволите, махнуть в Павловское, в свой эскадрон, — ответил Андрей.
— Нет, не дозволю, корнет, — строго ответил министр, — Такие дела предлагаете делать, а сами поразвлечься хотите. Нет и еще раз нет. Никуда из Петербурга не уезжайте. В ближайшие дни я вас извещу о наших решениях.
— А что делать с моим помощником, Денисом? Симон-то в Париже остался, вроде как заложником, да и дом арендованный караулить, — спросил Андрей.
— Симоном вы и без меня уже распорядились, а Денис пусть при вас будет, — министр поднялся с кресла. — Ну а батюшке своему от меня привет передавайте.
Поздно вечером Андрей возвратился в отчий дом. Мил он был ему. Вот только ждать опять было надо. Невыносимое занятие!
* * *
На следующий день после завтрака Андрей принялся ходить по комнате, прислушиваясь ко всем внешним звукам. Не постучит ли кто во входную дверь. Но в доме стояла гробовая тишина, лишь каждые полчаса тихонько, но со значением били часы. Ходить надоело. А что если ждать придется не день, и не два, а, например, неделю. Пошел в библиотеку. Среди книг время пошло чуть быстрее. Боя часов он здесь не слышал. Увлекся чтением, так что не заметил, как подошел обед. Потом читал до ужина. Следующие дни прошли как-то легче. Во-первых, втянулся в чтение, а во вторых, мозг перестал непрерывно чего-то ждать.
События начали развиваться лишь на шестой день. Из военного министерства прискакал курьер с приказом Андрею следующим утром прибыть в Петропавловскую крепость.
Шпиль Петропавловской крепости в то время был виден почти из любой точки города. Не раз Андрею доводилось проезжать мимо нее, но внутри бывать не случалось. И слава Богу Когда в компании речь заходила о ней, все невольно снижали голос. Страшное место, что и говорить.
По полутемным коридорам Андрея провели в один из казематов. Теперь Андрей понял, чем каземат отличается от обычной комнаты. Гнетущей, мрачной обстановкой и ощущением сырости. Темные, в потеках стены из грубого камня, пол, выложенный неровными каменными плитами, сводчатый потолок. Все это одного цвета, серого или черно-серого. Крохотное зарешеченное окошко под самым потолком, с которого не хотелось спускать глаз. В каземате горело несколько свечей, но они были не в силах рассеять тьму, особенно в углах, где она была особенно густой.
У стены под окошком стоял большой стол, за которым сидело двое штатских и один военный. Когда Андрей вошел в каземат, все они повернулись к нему. Военный, приветствуя коллегу, кивнул ему и жестом пригласил сесть на стул у края стола.
Только сейчас, оказавшись спиной к окну, Андрей разглядел, что у противоположной стены на низенькой скамейке сидит мужчина в арестантской одежде и в цепях.
Один из штатских продолжил прерванный приходом Андрея разговор с арестантом: — Я тебе еще раз говорю, Афоня, не упрямствуй. Господа военные ничего плохого тебе не сделают. Поработаешь у них, глядишь, тебе и срок скостят, а то и вовсе выпустят. — Голос штатского звучал успокаивающе.
Но арестант от чего-то отказывался. Мотал головой. О чем шла речь, Андрей пока не понимал.
— Ну, давай начнем сначала, — терпеливо говорил штатский. — Ты ассигнации подделывал? — Арестант кивнул головой. Тебе срок дали? — снова кивок. — Не сегодня, так завтра тебя на каторгу отправят, будешь соль в шахте добывать. До срока не доживешь. Он ведь у тебя какой? Десять лет. А там, в шахте больше трех никто и не выдерживает. Так что соглашайся, хуже тебе уже не будет.
Арестант подал голос:
— Когда суд был, судья сказал, что если я еще раз за это дело возьмусь, то меня повесят. Что же это я, своими руками на себя петлю надену?
— Чудак ты, человек! — опять заговорил штатский. — Конечно, если ты опять по своей воле начнешь ассигнации делать, тебя бы следовало не повесить, а колесовать и то мало. А здесь государственное дело сделать надо. Может, тебя тогда не на каторгу отправят, а просто в ссылку, в Сибирь. Будешь жить где-нибудь на бережку славной речки, рыбку ловить и Бога славить. Плохо ли? — и он обратил свой взор к военному.
Военный не стал ходить вокруг да около:
— Вот позову сейчас своих солдат, поставят они тебя к стенке, и шлепнут. Ни шахты, ни речки не увидишь!
Похоже, что слова военного оказались для арестанта более доходчивыми, а может быть, он уже давно смекнул, что отвертеться от поручения никак не удастся. Во всяком случае он начал канючить про то, что ему бы надо в баню, постричься, побриться, да и кушать уж очень хочется. Все поняли, что дело сделано. С арестанта сняли оковы, кинули ему шубейку старенькую, мехом внутрь, и втолкнули в тюремную карету, ждавшую у крыльца. Казаки сели в седла и поскакали за каретой.
Андрей, вместе с военным, оказавшимся драгунским капитаном, вышел на крыльцо. Познакомились.
— Поедемте со мной, — предложил капитан, показав рукой на черный экипаж, стоявший поблизости, весьма похожий на тюремный. Отказываться было неудобно, поехали.
Степан со своими санками пристроился за ними. Андрей с удовольствием вдыхал свежий морозный воздух. После затхлой атмосферы каземата он ему казался особенно вкусным. Ехали недолго. Буквально минут через десять въехали в расположение караульной роты драгунского полка.
— Не угодно ли вам отобедать с нами? — спросил капитан, когда они с Андреем вышли из экипажа.
— С превеликим удовольствием, — ответил Андрей, чувствуя, что свежий воздух возбудил в нем зверский аппетит, — Только, не могли бы вы накормить заодно и моего кучера?
— Отчего же нет. Это мы мигом! — ответил капитан. Кликнув ординарца, он дал ему распоряжения.
За столом собрались, наверное, все офицеры караульной роты, человек девять или десять. Состав обедающих непрерывно менялся. Видимо, они подменяли друг друга на дежурстве, и только командир роты, пожилой майор, капитан и Андрей ели не спеша.
— Долго вам придется ждать своего фальшивомонетчика, — сказал майор, когда скромный обед был съеден, а обо всех общих знакомых уже переговорили, — пока его там отмоют, переоденут, да накормят, уж и темно будет. Оставьте это дело назавтра. Тем более что я банковских экспертов только назавтра вызвал.
Майор оказался прав. Арестанта, одетого теперь уже в солдатскую форму без знаков различия, привели в отведенное ему для работы помещение, когда уже было совсем темно. Выглядел он теперь совсем не так, как утром в каземате Петропавловской крепости. Бритый и стриженный, он теперь больше походил на мастерового, человека высокой квалификации, знающего себе цену.
Он осмотрел комнату, где ему предстояло работать, и остался недоволен ее убранством:
— Прежде всего, — говорил он капитану, которому было приказано обустроить рабочее место, — мало света. Работать я смогу только при дневном свете. При свечах такую работу никак не сделать. А, чтобы света было много, стол надо поднять повыше. Значит, и я сидеть должен тоже повыше. А еще мне надобно большое зеркало.
— Приезжайте, действительно, корнет завтра, и не рано утром, а к полудню. Я за это время все тут подготовлю, — повернулся капитан к Андрею, который и сам уже понял, что сегодня ему здесь делать нечего.
На следующий день, когда Андрей приехал сюда снова, обустройство помещения было в самом разгаре. У окна теперь стояло целых три стола. Два внизу, а еще один был установлен на ближнем к окну столе. На втором нижнем столе стоял стул. В верхнем столе было проделано прямоугольное окно, закрытое стеклом. Под ним стояло зеркало, отбрасывающее дневной свет на стекло.
На стуле сидел мастер, теперь так здесь все называли фальшивомонетчика, и командовал плотником, закреплявшем зеркало под нужным углом. В углу копошились стеклодув со своим помощником. Из расплавленного стекла они выдували трубки разного диаметра. Потом они снова разогревали каждую из них и оттягивали один конец. Получался конус, острый конец которого отсекался затем раскаленным ножом. Десятка два таких конусов длиной с карандаш уже лежало в большой коробке.
Капитан, сложив на груди руки, стоял у стены и с интересом смотрел на происходящее. Когда Андрей вошел в комнату он сразу подозвал его к себе:
— Я просто поражен тем, что творит этот арестант. Смотрите, видите стекло на верхнем столе, а под ним зеркало. На стекло он кладет ассигнацию, накрывает ее чистым листом бумаги, и обводит буквы, которые сквозь нее просвечивают. Гениально! Таланты таких людей необходимо использовать на пользу государству!
— А стекляшки зачем? — спросил Андрей.
— Это тоже очень интересно. Он мне уже объяснил. Диаметр трубки с острого конца должен быть равен ширине штриха буквы. В стекляшку заливается капелька краски. Дальше остается лишь обвести букву за буквой, и ассигнация готова. Не каждый может такое придумать. Не правда ли? — капитан на самом деле был в восхищении, и Андрей разделял его восторги.
Только на четвертый день мастер начал рисовать купюры. К этому времени было уже решено, что в них будут внесены очень небольшие изменения по отношению к оригиналам, всего в двух местах там, где шрифт на купюрах мелкий: буква «Д» будет заменена на букву «Л» в одном месте, а в другом будет сделано наоборот. Расчет делался на то, что с одной стороны французы плохо знают кириллицу, а с другой, что любой человек, умеющий читать по-русски, легко сумеет обнаружить подделку, особенно, зная, куда надо смотреть.
Еще через неделю купюры были готовы и отвезены в банк на экспертизу. О том, что они фальшивые, экспертов не предупредили. На следующий день банк подтвердил подлинность купюр. Перестановку букв в тексте никто не заметил. Расстраивать экспертов не стали. Не следовало увеличивать число посвященных в замысел операции.
Последний раз Андрей встретился с мастером, когда тот рассказывал нескольким работникам монетного двора, как он рисовал поддельные купюры. Кто-то из них спросил мастера, как же ему удалось это сделать дома. Там ему помочь было некому.
Мастер ответил просто:
— На изготовление первой купюры у меня ушло два года. А рисовал я на чердаке, стоя на коленях. Чердачное окно у меня от пола начиналось. Стекло вделал в табуретку. К ней же и зеркало прикрепил.
Там же капитан вручил Андрею лакированную деревянную коробку с красивыми позолоченными петлями и замочком. Андрей открыл коробку. В ней лежала икона. Мудрый взгляд святого апостола Андрея Первозванного, казалось, проникал в душу. Корнет с удивлением посмотрел на капитана, принесшего коробку:
— А это мне зачем?
— Не зачем, а для чего, — ответил капитан. Икона как икона, самая обыкновенная. Вся хитрость в коробке, точнее — в ее донышке. Туда уложены купюры, которые вы повезете. Ни одна таможня их не обнаружит.
Дело с ассигнациями завершалось, а вот о судьбе своего предложения по картам Андрей до сих пор так ничего и не знал. Он уже готовился к отъезду во Францию и собрался явиться к министру для получения последних указаний, однако тот опередил его, прислав приказ явиться к нему следующим утром.
В назначенное время Андрей прибыл туда. Как и в прошлый раз, разговаривали сидя рядом в креслах при запертой двери. Оказалось, что вопрос об ассигнациях был доложен государю императору, и он одобрил инициативу. Государь изволил при этом сказать, что по его повелению банки будут принимать у крестьян фальшивые купюры, чтобы не подрывать их хозяйства, хоть и дорого это будет государству.
— А про карты я с государем говорить не стал, взял это дело на себя, — сообщил Андрею Барклай де Толли, — граверы уже работают.
Вскоре в дверь постучали:
— Ваш напарник по картам пришел, — сказал министр и пошел отпирать дверь.
Вошедший представился:
— Поручик Разин, прибыл по вашему приказанию.
— Садитесь, поручик, садитесь. Кресло поближе пододвиньте, — говорил министр, снова запирая дверь, — вот теперь все действующие лица в сборе.
— Этой осенью, вам, господа, предстоит разыграть целый спектакль на зарубежной сцене, — начал министр, — вот примерный сценарий. Вы, поручик, садитесь на корабль, взяв с собой некий груз, ящик, весом килограммов в сто, и плывете с ним в немецкий город Киль. На берегу вас встречает корнет, и вы вместе везете груз в Гамбург, в одну из гамбургских типографий, где вас уже ждут, чтобы выполнить заказ на печатанье карт, клише которых лежат в ящике. Где-то по дороге на вас нападают. Во всяком случае, так предполагается. Вы делаете вид, что защищаете груз, но не слишком усердствуете и даете возможность грабителям завладеть грузом.
— Так ведь Гамбург уже под Наполеоном, ваше сиятельство! — удивился Андрей.
— И чудесно, — ответил министр. — В этом году Наполеон на нас не нападет. Это точно известно. Пока мы — дружественные страны. Никто не удивится, что мы заказываем печать карт в Гамбурге.
— Самый тонкий момент операции, это когда на вас нападут. Тут все должно быть очень естественно. Никто не должен догадаться, что вы, поручик, сами хотите всучить им свой ящик. Про корнета я не говорю. Он по сценарию в сговоре с грабителями, но вы, поручик, об этом даже и не подозреваете! — полковник сделал паузу.
— Я надеюсь, что вы оба, господа, останетесь живы после этой заварушки. Вы, поручик, сразу же возвращаетесь на родину, а корнет едет обратно в Париж, где продолжит свою миссию. Да, еще одна важная деталь. В типографии должны знать, что из России поступит заказ на печать. Там должны знать вас обоих в лицо. Так что, буквально через несколько дней вы отправитесь в Гамбург, где договоритесь с типографией. Поторгуйтесь с ними основательно. В общем, сделайте так, чтобы вас там запомнили.
Корнет и поручик вышли из министерства вместе. Увидев, что поручик, сойдя с крыльца, начал неуверенно озираться по сторонам, Андрей предложил подвезти его. Степан как раз, завидев барина, подогнал коляску к крыльцу. Был апрель, и снег почти весь сошел.
Уже в коляске выяснилось, что поручик не имеет жительства в столице. Остановился пока на постоялом дворе, но хочет поискать себе жилье получше.
— Зачем же искать-то? — изумился Андрей. Поживите у нас пока. Батюшка против не будет. Дом у нас большой.
Поручик согласился, поблагодарил за приглашение, и они сразу же поехали на постоялый двор забрать вещи, а оттуда — домой.
Как Андрей и ожидал, отец приветливо встретил гостя. Вскоре сели за ужин. Оказалось, Иван Николаевич знавал в прошлом батюшку Петра. Молодые офицеры подняли тост: «За отцов и матерей наших!»
Вечер скоротали за шахматами. Молодые люди оказались на равных, но оба раз за разом проигрывали Ивану Николаевичу.
Утром пришел приказ перебираться на судно. Оба офицера переоделись в штатское платье, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Сидело оно на них, как на корове седло.
Взошли на борт. Капитан поздоровался с пассажирами и указал им их каюту, крохотное помещение с двумя лавками по бокам, на которых предстояло спать. Дениса подселили к команде. Больше кают на судне не было. Судно, пока стоявшее у причала, изрядно покачивало. За неимением каких-либо развлечений рано улеглись спать. В каюте была уличная температура, всего в несколько градусов выше нуля. От холода спасали лишь спальные мешки из овчины, которые им выдал капитан.
Под утро качка усилилась, чего спящие не заметили, а когда они проснулись и выбрались на палубу, берегов уже не было видно. Сразу стало понятно, что капитан не зря выдал им еще и неуклюжие морские плащи, сделанные из какого-то непонятного материала. Оказалось, что только с их помощью можно было защититься от морских брызг, ежеминутно накрывавших палубу.
Закутавшись в плащи, закрыв головы капюшонами, молодые люди кое-как устроились на палубе. Вскоре около них пристроился Денис. Унылое, затянутое низкими облаками, серое небо и такое же серое море смыкались друг с другом где-то совсем рядом, порождая валы, накатывающиеся на судно с периодичностью и постоянством, выражающим решимость природы победить людей, так смело вторгшихся в ее владения.
Но судно не тонуло. Наверное, оно даже куда-то двигалось, но об этом можно было судить лишь по надутым парусам, да по волнам, убегающим назад.
— Интересно, сколько же времени нам придется болтаться на этой посудине, — не то спросил, не то посетовал Петр.
— Капитан говорил, что примерно две недели. От ветра зависит, — ответил Андрей, — До Парижа половина пути. Быстрее, чем по суше. А в это время года и подавно. Распутица, дай Бог, лишь к концу мая кончится.
Постепенно освоили ходьбу по палубе. Подошли к рулевому. Он стоял у штурвала, широко расставив ноги, иногда переводя взгляд с горизонта на компас и обратно.
Попыхивая трубкой, к ним подошел капитан. Похоже, что качка ему совсем не мешала передвигаться по палубе.
— Как самочувствие, молодые люди? — поинтересовался он.
— Да, вроде бы, и ничего, — ответил за обоих Андрей.
— Вам повезло, что вас не укачивает, — сказал капитан, а то бывают пассажиры, что всю дорогу на бортах висят. И жалко их, да что поделаешь!
— Так может и нас потом укачает? — засомневался Петр.
— Нет, если сразу не начало укачивать, значит уже и не будет, — успокоил капитан, — идите завтракать да ешьте поплотнее, у нас едят только два раза в день.
Камбуз оказался единственным теплым местом на судне. Есть пришлось, держа миску в руке. На завтрак были поданы гречневая каша с мясом и чай с хлебом. Пожилой кок смотрел на пассажиров внимательно и с интересом:
— Днем заходите, дам чаю с хлебом, сала порежу, — сказал он, когда пассажиры закончили трапезу.
Через день-другой пассажиры совсем освоились на борту. Теперь они уже достаточно твердо стояли на палубе и не хватались за что попало при виде очередной набегавшей волны. Они с интересом следили за работой матросов, по команде боцмана стрелой взбегавших на мачты и рассыпавшихся по реям. Захотелось и самим попробовать полазить по мачтам. Но капитан в корне пресек затею:
— Вы, господа, там на берегу делайте, что вздумается. А мне велено доставить вас в Киль живыми и невредимыми. Еще расшибетесь или того хуже, упаси господь, за борт вывалитесь!
Пришлось подчиниться.
Судно периодически меняло курс, и Андрей поинтересовался у капитана, зачем это делается. Капитан пригласил любопытных пассажиров к себе в каюту. Показал карту, на которой был проложен маршрут судна. Потом наложил на нее вощеную бумагу, сквозь которую просвечивали линии маршрута. Стрелочкой на бумаге показал направление ветра и направление движения судна при одном положении парусов и при другом. Оказалось, что при боковом ветре судну выгоднее идти к цели зигзагами, а не по прямой.
В разговоре Андрей не мог не упомянуть про лекцию в университете об использовании пара для разных целей. Сказал он о судне с паровой машиной, что уже плавает по реке Гудзон в далекой Америке. Капитан покрутил пальцем у виска:
— Лучше паруса ничего быть не может! — сказал он.
Андрей промолчал, но про себя подумал, что с паровой машиной идти галсами бы не пришлось. Сэкономили бы кучу времени.
Глубже в вопросы управления судном Андрей вникать не стал. Плыть было скучно, но и трястись в дилижансе не лучше. И все же в плавании было что-то привлекательное. Наверное, ощущение того, что человек своей изобретательностью, смелостью и упорством научился побеждать гораздо более могучую, но слепую в своем напоре, стихию.
В этом плавании судну повезло. Штормило все время, но в сильный шторм не попали ни разу. Ветер всю дорогу был попутный, да и теплело вполне заметно. На пятнадцатый день вошли в порт города Киль.
Когда сошли на берег, Андрей чуть не упал. До того отвыкли его ноги от твердой земли. Капитан, покуривая трубку, улыбался с борта своей посудины. Когда пассажиры, загрузив багаж, усаживались в экипаж, помахал им на прощанье рукой. Хотели пересесть в дилижанс, но кучер сказал, что сегодняшний уже ушел, и предложил ехать в Гамбург с ним и с одной ночевкой. Все равно надо было где-то вымыться как следует. Попросили кучера выбрать по дороге постоялый двор с хорошей баней. Петр свободно говорил по-немецки, да и Виктор тоже, так что проблем никаких не возникло.
До Гамбурга добрались без приключений, если не считать небольшого инцидента на таможне. Вывеска на ней говорила, что это таможня свободного города Гамбурга. Вышедший оттуда городской таможенный чиновник, наверное, сразу же пропустил бы экипаж и его пассажиров. Но вслед за ним пришел француз, который теперь здесь олицетворял новую власть. Между ними завязалась легкая перебранка, после чего немец сокрушенно махнул рукой и ушел в здание. Француз же начал дотошно выяснять, что везут с собой русские гости.
Он заставил полностью разгрузить экипаж, перенести багаж в помещение, и долго скрупулезно рассматривал каждый предмет. Взял он в руки и коробку с иконой. Открыл ее. Осмотрел икону со всех сторон. Отложил в сторону. Потом принялся за коробку. Не нашел в ней ничего подозрительного, подписал декларацию и ушел, предоставив возможность путешественникам снова собирать и укладывать свои вещи.
Андрей с некоторой опаской наблюдал за действиями таможенника, особенно, когда тот занялся простукиванием коробки. Но, видимо, тайник в ней был сделан добротно. Никак не выдал себя.
Из таможни сразу же отправились в типографию. Солидный немец долго расспрашивал гостей о предстоящей работе, а потом сказал, что его типография не сможет выполнить заказ. Очень уж большой формат у карт. У него нет таких прессов. Но дело поправимое. Он наведет справки и через день другой скажет, куда обратиться.
Пришлось искать подходящий постоялый двор и размещаться там на неопределенное время. Андрей уже пожалел, что они с Петром назвали правильные размеры карт. Надо было спросить, какой размер у пресса в типографии, и сказать, что под него и будут сделаны оригиналы карт. Все равно ведь здесь никто ничего печатать не собирается. Впрочем, это были уже запоздалые рассуждения.
Задерживаться в Гамбурге не входило в планы Андрея. Не рассчитывал на это и Петр. Но деваться было некуда. Отправились осматривать город.
Город оказался старинным и в сравнении, например, с Берлином или Прагой, небольшим. Действительно крупным оказался порт. Корабли из Северного моря входили в него через устье полноводной реки Эльба. Теперь Андрей понял, почему из Петербурга было выгоднее плыть до Киля. Чтобы попасть из Балтийского моря в Северное, надо было пройти через цепочку проливов, отделяющих Швецию от Дании, обогнуть полуостров, на котором она расположена. Времени на это ушло бы действительно много. Не меньше, чем на путь от Петербурга до Киля.
С крепостной стены открывался вид на пригороды с аккуратно возделанными полями, небольшими прудами, ветряными мельницами и домиками селян под одинаковыми красными черепичными крышами.
Судя по размерам некоторых пригородных строений и дымящим трубам, там размещались какие-то мануфактуры. Кстати типография, что они посетили утром, тоже была за стенами города.
Посыльный из типографии прибежал на постоялый двор к вечеру второго дня. Утром снова отправились туда. Хозяин сказал, что он договорился с владельцем большого пресса, который сейчас используется по другому назначению, арендовать его на время исполнения заказа на печатанье карт. Надо только по возможности точно договориться о сроках. К обеду переговоры успешно завершились. Договорились, что работы будут начаты в период с первого по пятнадцатое октября.
Ударили по рукам, и отправились обедать в ближайшую харчевню. Подали жареные колбаски с капустой и пиво. Все было отменного вкуса. Оплатил обед Андрей, что вызвало сдержанное одобрение хозяина типографии.
На следующее утро пришла пора прощаться. Почти месяц провели Андрей и Петр вместе, ни разу не повздорив. По молодости, что ли, характеры у обоих были легкие. В недалеком будущем им вместе предстояло еще одно дело, но тогда, это понимали оба, им будет не до разговоров. Пожали друг другу руки, и сели в дилижансы, направляющиеся в разные стороны.
Петр возвращался в Киль, чтобы теперь уже в одиночестве плыть в Петербург. А Андрею предстояло еще недели три трястись в дилижансах до Парижа.