В январе 1988 года в СССР стартовала кампания по подготовке 19-й Всесоюзной партийной конференции. Впервые с 1941 года, КПСС возвращалась к этой форме партийной дискуссии. По всей стране на предприятиях шли партийные собрания, обсуждались кандидатуры делегатов. В бурных дискуссиях формировались предложения по программе партии. Начинали поговаривать и о многопартийности. Страх, как бы не сказать что-нибудь лишнее, пропал. Так что собрания проходили бурно, не то, что раньше.

Отбор кандидатов на конференцию был многоступенчатым: первичная партийная организация, районная конференция, потом городская. Пройти через все испытания предстояло, примерно одному члену партии из пятидесяти тысяч!

Коллектив института единогласно выдвинул Виктора в делегаты районной партийной конференции. Во время дискуссии по его кандидатуре не раз вспомнили его пророческие слова, о том, что начинать надо с чая. Такие люди, как Бранников, должны взять в свои руки будущее страны, говорили выступающие. Виктор сопротивлялся, но делал это как-то неохотно. Его возражения собрание посчитало за скромность. На самом деле, про себя, Виктор подумывал:

— А чем черт не шутит? Может быть, действительно, настает время, когда к управлению страной должны прийти люди, подобные мне. Людям-то виднее. Опять же демократический централизм, штука серьезная. Надо подчиниться мнению большинства.

Вечером того дня, когда проходило выдвижение, Виктор вернулся в свой отдел и долго сидел в своей мастерской, обдумывая происшедшее. Ничего толком не надумал и решил идти домой. Дверь в кабинет начальника отдела была приоткрыта. Увидев Виктора на пороге, Алексей Федорович пригласил его зайти:

— Ну, что Виктор Иванович, выходите на большую политическую арену? — то ли в шутку, то ли всерьез произнес он.

Виктор смущенно потупил взор и присел на стул напротив начальника:

— А вы, что об этом думаете? — спросил он.

Уже около двадцати пяти лет Виктор работал в отделе Алексея Федоровича. Срок достаточный, чтобы узнать друг друга. Несмотря на большую разницу в возрасте, в образовании и в положении, у них давно установились ровные, хорошие и даже теплые взаимоотношения. Виктор, безусловно, доверял своему начальнику буквально во всем, признавал его талант специалиста и руководителя. А Алексей Федорович никогда не сомневался в преданности делу Виктора, его добросовестности, профессионализме. Доверительные отношения между сотрудниками, между начальником и подчиненными всегда помогают в работе, позволяют обращаться друг к другу за советом в трудных жизненных ситуациях.

— Вы знаете, Виктор, что всякую политическую деятельность я исключил из своей жизни очень давно. На то были причины. Но это другая тема. Будем говорить о дне сегодняшнем. Я уже давно вижу, что советская хозяйственная система близка к краху. За державу обидно. Миллионы людей создавали советскую науку, образование, медицину, промышленность. Если рухнет экономика, всему этому придет конец тоже. Политическая система тоже рухнет. Я от нее не в восторге, но смена политического режима всегда ведет к самым непредсказуемым последствиям. Так что, ничего хорошего в обозримом будущем ждать не приходится.

Алексей Федорович снял очки, протер их и снова водрузил на место. Вид у него был огорченный.

— Я не буду читать вам лекцию по политической экономии, скажу только, что, скорее всего, впереди нас ждет экономический и политический хаос. Надолго. В конце концов, страна из него выйдет. Но сказать, когда это произойдет, невозможно. Как нельзя даже предположить, что это будет за страна. Так что мне совсем не безразлично, кто придет к власти в этой стране в переломный период. Вы мне всегда представлялись человеком основательным, спокойным, можно сказать, взвешенным. Если бы к власти пришли вы и подобные вам люди, можно было бы рассчитывать на некоторый успех. Но, к сожалению, думаю, что у вас нет никаких шансов. Вы слишком порядочный человек, а во время любой смуты к власти приходят случайные люди, проходимцы и властолюбцы. Те, для кого власть — самоцель. Думаю, и этот раз не станет исключением! Вы же — не из их породы, вы не сможете переиграть таких людей.

Алексей Федорович оказался прав. Виктор очень быстро сошел с дистанции. Выдвиженцы от организаций стали делегатами районной партийной конференции, которая должна была выдвинуть кандидатов на следующий уровень. На этот раз Виктор был хорошо подготовлен к выступлению. Речь его, короткая и убедительная, была написана при его участии лучшими умами института. Приложил к ней руку и Алексей Федорович.

Районная партийная конференция проходила в помещении недавно отстроенного Дворца культуры. Виктор здесь был впервые и с интересом рассматривал современные интерьеры, фойе, лестничные переходы, большой и малые залы. Вокруг было множество людей, подобно Виктору, переходивших из помещения в помещение, разглядывавших картины на стенах, выставку детских рисунков и, заодно, знакомившихся с партийной литературой, разложенной на столах. Среди участников конференции легко выделялись партийные функционеры, вокруг них происходило что-то похожее на уплотнение людского потока. Постепенно хождение прекратилось. Присутствующие в ожидании приглашения в зал заседаний в большинстве своем распределились по большим и маленьким группам. Меньшинство же, к которому относился и Виктор, остались стоять в одиночестве.

Наверное, по сложившемуся в фойе распределению одиночек, больших и маленьких групп участников конференции, специалист мог бы оценить вовлеченность каждого из них в партийную деятельность, а заодно и судить о пригодности к ней. Виктор, естественно, такими вопросами не задавался, но чувствовал, что находится совсем не на своем месте. Наблюдая за окружающими, он обратил внимание на энергичного молодого человека, переходившего от одной группы к другой. Нигде не задерживаясь надолго, он что-то говорил, пожимал множество рук и шел дальше.

— Такой молодой, а всех знает, — думал про себя Виктор, — Наверное, большой партийный или комсомольский деятель. Явно, прирожденный руководитель. За такими, как он, будущее.

Первый день конференции был посвящен организационным вопросам и выступлениям руководителей районной конференции. Заслушивание кандидатов в делегаты Всесоюзной конференции намечалось завтра на послеобеденном заседании.

На следующий день, сидя в президиуме конференции в ожидании своего выступления, Виктор познакомился со своим соседом, оказавшимся тем самым энергичным молодым человеком, которого вчера приметил в фойе. Он представился Виктору секретарем комитета комсомола крупного высшего учебного заведения района. Назвался он, конечно, и по фамилии, которая тут же испарилась из головы Виктора. Во время перерыва, стоя в очереди за бутербродами, разговорились. Сосед поинтересовался, с какими идеями собирается выступить Виктор, и тот, репетируя свое выступление, подробно пересказал содержание своей речи.

— Толково! Очень даже толково, — похвалил новый знакомый, — возьмем на вооружение.

Перерыв закончился. Виктор вернулся на свое место, где с удивлением увидел, что сосед уже стоит на трибуне. Но еще больше удивился и возмутился Виктор, когда услышал, что тот дословно повторяет его собственные слова, так беспечно сказанные им самим всего несколько минут назад.

Что делать? Менять свой текст, придумать что-то другое? Поздно. Следующим на трибуну вызывали его самого. Делать нечего. Виктор прочел свою речь по бумажке под крики из зала:

— Уже было! Нельзя повторять чужие слова! — еще что-то, но более обидное.

Такого провала Виктор никак не ожидал. Он пулей выскочил из зала. С трудом нашел в кармане номерок от гардероба, оделся, и вышел на улицу. Холодный ветер остудил его, но не успокоил. Домой пошел пешком. В квартире никого не было. Виктор сел в кресло и просидел в нем неподвижно несколько часов. Пришла жена. Она сразу поняла, что с мужем произошло что-то очень серьезное. Конечно же, стала расспрашивать, и Виктор рассказал ей все, как было.

Жена не стала утешать его:

— Беда, коль пироги начнет печи сапожник, — заявила она. — Куда ты лезешь! Занимался своими железками всю жизнь, и занимайся!

Жена была права.

На следующий день Виктор пришел на работу, как всегда, вовремя в безукоризненно чистом белом халате. Первым делом он пошел в партком, и рассказал о событиях вчерашнего дня всем тем, кто возлагал на него свои надежды, помогал готовить речь. Алексей Федорович посочувствовал Виктору:

— Не расстраивайтесь слишком сильно, дорогой друг. Не случайно говорят, что политика — грязное дело. Вы слишком порядочны для нее. Этим и утешайтесь. Но всегда помните, именно эти бессовестные, беспринципные люди управляли и будут управлять нами!

С тех пор Виктор уже более никогда не сидел в президиуме ни одного собрания. Впрочем, к этому времени общественная жизнь, замирая на предприятиях, начала выплескиваться на улицы. Начиналась эра стихийных митингов и забастовок. Стала просматриваться перспектива появления альтернативных КПСС партий. Их организаторы начинали подбирать себе соратников, функционеров и рядовых членов. Вот и к Виктору не раз подходили с разных сторон какие-то личности, заманивая на собрания, а то и приглашая на загородный пикничок. В последнем случае частенько добавляли: — Пива будет, залейся!

Виктор отказывался. Чаще всего вежливо, а иногда и не очень. Смотря, кто приглашает. Но однажды клюнул на приглашение, пошел на одно из таких сборищ. Не из-за пива, конечно. На этот раз приглашал его сотрудник института, совсем еще молодой парень, единственная персона мужского пола в плановом отделе. Выглядел парень странновато. Высокий, под метр девяносто, астеничного сложения, он всегда приходил на работу в коротковатом для его удлиненной фигуры черном костюме. Очки в черной оправе с круглыми стеклами придавали его лицу выражение неуверенности в себе. Да и двигался он как-то скачками, нелепо размахивая руками.

— Кузнечик! — подумал про себя Виктор, увидев этого парня впервые, и, мысленно конечно, продолжал называть его так, встречая в институтских коридорах. Но говорил парень хорошо. В этом Виктор убедился сам, оказавшись сравнительно недавно на собрании, где обсуждался коллективный договор сотрудников института с администрацией. О чем шла в этот момент речь и что вызвало всеобщий гвалт, неважно. Важно то, как встретила публика появившегося на сцене Кузнечика. Народ, приглядываясь к новому персонажу на сцене, затих, а когда Кузнечик заговорил, тишина стала полной.

Толково и четко он разобрал вопрос по косточкам и разложил по полочкам. Обсуждать дальше стало нечего, и собрание благополучно завершилось.

Так вот, Кузнечик подсел к Виктору в столовой и заговорил с ним о том, что в это переломное время никто не должен устраняться от участия в делах государства. Общество расколото, и каждый голос может оказаться решающим. В интересах страны необходимо создать альтернативу КПСС. Неожиданно для себя Виктор поддержал разговор. Слова Кузнечика были созвучны его собственным мыслям. После этого было совершенно логично согласиться поехать на организационное собрание новой партии куда-то за город.

— Только, пожалуйста, наденьте черную рубашку и черные брюки, — попросил Виктора Кузнечик.

— Это еще зачем? — удивился Виктор. У него сразу возникли мысли про фашистов, кажется итальянских, щеголявших в черных рубашках.

— Что вы, Виктор Иванович! Какие фашисты! Побойтесь Бога. Просто устроители мероприятия просили всех его участников прийти в однотипной одежде, чтобы было легко отличить своих от чужих, — успокоил его Кузнечик.

В общем, в ближайшее воскресение рано утром Виктор встретился на вокзале с Кузнечиком. С ним оказались еще несколько сотрудников института. Один из них, пожилой инженер, хорошо знавший Виктора, подошел к нему, и очень доверительно произнес шепотом прямо в ухо:

— Вы не представляете, как я рад, что вы с нами.

Ехали на электричке около часа. У станции стояло несколько автобусов. Два из них распахнули двери людям в черных рубашках, быстро заполнились и сразу двинулись в путь. Вскоре подъехали к украшенным большой красной звездой воротам. Водитель посигналил, и из боковой калитки вышел сержант в парадной форме. Он вошел в автобус, убедился в том, что все приехавшие одеты в черные рубашки, после чего ворота распахнулись.

Как только автобусы въехали на территорию воинской части, из множества динамиков грянул марш, прекратившийся, когда подъехали к плацу. Там уже находилось человек двести в черных рубашках. Они приветствовали вновь прибывших дружным «ура!»

При выходе из автобуса приветливые молодые люди всех своих сверстников направляли к столам, стоявшим на краю плаца, а тех, кто казался им пожилыми, просили пройти в длинное одноэтажное здание, похожее на казарму.

Пожилых было мало, всего человек восемь. Внутри здания оказался просторный зал, в котором на передних скамьях сидело еще десятка полтора людей. На трибуне стоял высокий мужчина в белой рубашке. Энергично жестикулируя, он бросал в зал короткие фразы: Закон и порядок! Для всех один закон! Для всех один порядок! Не воровать! Будем рубить руки! И всем работать! Лодырей кормить не будем!

Зал скромно молчал.

Прокричав еще с десяток фраз, человек в белой рубашке обратился к залу: — А ну! Теперь не молчать! Повторяйте за мной!

И зал покорно начал повторять за ним фразу за фразой до тех пор, пока ведущий не выкрикнул:

— Хватит! Молодцы! Все будете у меня сотниками! Разойдись! — и моментально исчез из зала.

На его месте оказался еще один человек в белой рубашке. Его речь была плавной, а фразы округлыми:

— Господа! Все мы, советские люди, всегда разделяли либеральные ценности. А что же может быть дороже либеральных ценностей!

Дальше Виктор уже не слушал оратора:

— Какая чушь! — думал он про себя, — Как я мог поддаться уговорам и приехать сюда! Он уже понял, что номер придется отбыть до конца. Уйти отсюда просто так не получится. Воинская часть находится далеко от станции. Надо затаиться где-нибудь тут в уголке, и тихонько подремать до отъезда.

Но подремать не удалось. Сосед справа слегка толкнул его в бок, призывая к вниманию.

— Через пятнадцать минут начнется общее построение. Вы — сотники! Возглавите на построении свои сотни. Становись! — скомандовал он.

— Живее, живее! — покрикивал ведущий, глядя, как два десятка уже не молодых людей неспешно выстраиваются перед сценой.

— По порядку номеров рассчитайсь! — прокричал он.

Виктор, оказавшийся в середине шеренги, оказался десятым номером.

— На плацу у нас сегодня сформировано десять сотен. Все сотники после десятого номера пока становятся заместителями командиров, — разъяснял диспозицию ведущий.

Вскоре вышли на плац, и Виктор встал во главе своей сотни. На самом деле, в каждой сотне было человек по тридцать, не больше, но это ни для кого не имело никакого значения, так как в задней части плаца уже были накрыты столы.

Еще с полчаса продолжались кричалки, а потом сотники выполнили свой командирский долг: один за другим провели свои сотни к накрытым столам. Ассортимент закусок был по-армейски прост: хлеб и вареные сосиски. Из напитков только пиво, но, действительно, в неограниченном количестве. А еще через час разогретую пивом публику погрузили в автобусы и отправили на станцию. Три сотни мужчин в черных рубашках штурмом взяли ближайшую электричку и с песнями отправились в Москву.

Следует признать, что, несмотря на несколько повышенный градус, эти люди держали себя в руках. Все они были сотрудниками московских предприятий, людьми достаточно дисциплинированными. Они не допустили в поезде никаких безобразий, но в Москве на вокзале их встретили ОМОН и журналисты. Большая часть чернорубашечников была снова погружена в автобусы и развезена по отделениям милиции.

Резиновые дубинки, как их называли в народе, «демократизаторы», только недавно поступили на вооружение милиции, и еще не стали для нее привычным инструментом наведения порядка. Использовались они тогда по назначению, а не повсеместно, так что Виктор и его спутники попали в отделение не избитыми. Человек пятьдесят в черных рубашках заперли в крохотный обезьянник. Разбираться с ними собирались только следующим утром: материал должен дозреть! Сговорчивее будут.

Но Виктору повезло. Капитан, принимавший задержанных, как-то особенно посмотрел него.

— Как фамилия? — спросил он, — дайте мне свой паспорт.

Виктор отдал свой паспорт и одним из последних вошел в камеру. Не вошел, а втиснулся, как в переполненный вагон метро. Через какое-то время к камере подошел сержант и закричал:

— Бранников! На выход!

Его проводили в кабинет, где за столом сидел тот самый капитан, что взял у него паспорт. Капитан еще раз внимательно посмотрел на Виктора, сверил с фотографией в паспорте и стал задавать формальные вопросы: фамилия, имя, отчество, год рождения и т. д. Потом взял сигарету, протянул пачку Виктору и спросил:

— Вы в армии служили? Где?

Виктор ответил, что служил на южной границе, на маленькой заставе.

Лицо капитана расплылось в улыбке:

— Так и я служил там же. Через пару лет после вас. Ваша фотография висит там, наверное, до сих пор. Не думал, что встречусь с живой легендой! Нам про вас много наш замполит рассказывал. И на скалу, названную вашим именем, водил! Как же вас угораздило вляпаться в эту историю?

Виктор рассказал капитану, как было дело. Тот ничего не записывал. Когда Виктор закончил, он сказал:

— Это же была провокация. Правда, непонятно, кто и кого провоцирует. Достаточно сказать, что сигнал нам, в милицию, о том, что к Москве приближается поезд с тремя сотнями фашистов, поступил от железнодорожников минут за двадцать до его прибытия, а журналисты там уже с середины дня находились. Телевизионщики успели передвижные станции развернуть. Хотели снять, как мы будем всех вас дубинками колотить. Не вышло. От нашего начальства приказ был. Действовать корректно! Ну, да вы не беспокойтесь. Я вас сейчас же и отпущу.

Он скомкал и бросил в корзину бланк протокола допроса, что начал заполнять, и взял бланк пропуска. Заполнил его и протянул Виктору. Но тот, подержав пропуск в руках, вернул его капитану:

— Не могу я вот так просто один отсюда уйти. Со мной товарищи были с нашего предприятия, — сказал он.

Капитан с еще большим уважением посмотрел на Виктора:

— Ну да, не может Бранников товарищей в беде бросить. Этого следовало ожидать. Но и я однополчанина не брошу. Сколько их там у вас? Немного, надеюсь? Всех отпустить я не смогу!

— Всего трое, товарищ капитан! Остальные двое, видимо, в другое отделение попали. Я их здесь не видел, — ответил Виктор, понимая, что ставит капитана в затруднительное положение.

Виктор назвал две фамилии, а вот как зовут Кузнечика, он никогда и не знал. Сказал капитану и про него. Тот вышел из кабинета, и вскоре привел всех троих. Видимо, словесный портрет, который дал Виктор Кузнечику, оказался достаточно подробным.

— Только вот что, ребята, — сказал капитан, прощаясь, — вы вместе по улице не идите. Приказано сегодня, если больше трех мужчин в черных рубашках попадется, сразу вести в отделение и держать до установления личности.

Так вот с капитаном и расстались.

Капитан был прав. Мероприятие, в которое Кузнечик втянул Виктора, действительно оказалось провокацией. Указание милицейского начальства корректно обойтись с чернорубашечниками было его частью. Надо было показать, что милиция, выполняя приказ задерживать чернорубашечников, на самом деле сочувствует им.

Пресса обыграла это событие со всех сторон. Первые публикации, все, как одна, говорили о том, что фашизм в СССР поднимает голову. Потом прошла серия статей под лозунгом: «Фашизм не пройдет!» А уже на смену этим публикациям пошли совсем другие. Гораздо более правдоподобные. О том, что событие носило постановочный характер. Что ни его авторы, ни участники к фашизму никакого отношения не имеют. В них журналисты пытались докопаться до заказчиков мероприятия, но успеха не имели.

Виктор же воспринял все происшедшее как еще одно указание свыше, что ли, не соваться ни в какие общественные мероприятия. Кузнечик приходил к нему, извинялся, божился, что сам стал жертвой обстоятельств, благодарил за спасение из милицейской камеры. Заодно ненавязчиво выспрашивал, что за связи такие у Виктора в милиции. Можно ли будет ими воспользоваться в каких-либо иных обстоятельствах. Извинения и благодарности Виктор принял, а про все остальное буркнул что-то неопределенное. Не понравился ему Кузнечик, вот и все.