На обочине дороги, там, где автострада покидает горные карпатские теснины и вырывается в просторную долину, горит ночной костер. Невысокое жаркое пламя охватывает со всех сторон черный от застарелой копоти казанок. Поспевает овеянный пастушьим дымком кулеш — пшенная негустая каша, щедро заправленная толченым свиным салом и пережаренным луком. Около костра сидят двое мужчин и молча, терпеливо ждут той минуты, когда кулеш окончательно наберет силу, ароматную сочность.

Кто они, эти два человека, сидящие у костра? Почему, перекрыв автостраду шлагбаумом, не спят, хотя уже перевалило далеко за полночь и давно не показывалась ни одна машина?

Ночь вплотную придвинулась к костру со всех сторон; не видно ни гор на севере, ни равнины на юге, ни лесного массива на востоке, ни голых скал на западе. Река, бегущая невдалеке, по ту сторону дороги, угадывается по бешеному клокотанию в камнях. Но это привычный шум, его не замечают. Темнота и тишина. Да еще горная предрассветная свежесть.

Недружно пропели где-то первые петухи. Заблестели росой придорожные камни, трапа, асфальт автострады. Потянул холодный низовой ветерок. Дым пополз по земле.

— Ну, пора! — торжественно проговорил один из кашеваров и раскрыл казанок.

— Да, теперь, пожалуй, в самый раз, — радостно откликнулся второй и достал деревянную ложку, завернутую в чистую тряпицу. Развернул, постучал по черному краю казанка. — Уж мы тебе сейчас покажем, дорогуша, где раки зимуют.

Мирная тишина царит здесь, на карпатской дороге, ничто не предвещает опасности.

— Машина с Верховины спускается, — спокойно говорит один из мужчин.

Он поворачивает лицо, освещенное пламенем костра, в сторону гор и, сощурив глаза, пытается разглядеть дорогу.

Свет фар приближавшейся машины заскользил по голым скалам, потом по верхушкам хвойных деревьев, широкой полосой лег на реку и наконец уперся в шлагбаум, перекрывающий дорогу.

Вечером, часов в одиннадцать, в дверь квартиры инженера Николаева, два года назад ушедшего на пенсию, настойчиво постучали. Иван Иванович уже лежал в постели. Чертыхаясь про себя, он поднялся; накинул на плечи старую шинель, зажег свет, открыл дверь. Перед ним стоял знакомый шофер Микола Степанчук.

— Что такое? — спросил Иван Иванович, настороженно оглядывая с ног до головы неожиданного гостя.

— Магарыч с тебя, — улыбаясь, сказал Степанчук. — Имею выгодных клиентов. За одну ночь можно заработать круглую тысчонку. Деньги получишь вперед.

Иван Иванович шире открыл дверь, обнял шофера и ввел его в дом.

— Куда везти? — оживленно и деловито спросил он.

— В Ужгород. Но только с условием: до рассвета быть на месте. Торопятся они…

— А чего им так приспичило?

— Спешат на похороны. Не то дяденька, не то племянник умер. Собирайся! Машина заправлена?

Иван Иванович, кудлатый, заспанный, в пальто поверх белья, недвижимо стоял посреди комнаты. На его выбритом, одутловатом, посеченном морщинами лице отражалось недоумение. Он пригладил седые волосы и настороженно посмотрел на своего приятеля. Иван Иванович познакомился с ним несколько месяцев назад. Шофер Степанчук на своей машине доставлял «левых» пассажиров в Станислав, Черновицы, Киев и в Закарпатье. Когда был занят или перегружен, лишних пассажиров передавал Ивану Ивановичу — владельцу новенького семиместного лимузина горьковского автозавода. Они нередко вместе выпивали. Больше ничего не знали друг о друге.

— А почему ты не едешь? — спросил Иван Иванович.

— Ремонтирую свою лайбу. Разве упустил бы таких выгодных клиентов? Тысяча рублей!… Ну, поезжай! — хлопнув по плечу хозяина, настойчиво сказал Степанчук. — Чего ты раздумываешь?

— А где они?

— Ждут на моей квартире.

Город уже спал. Черный лимузин промчался по пустынным улицам центра и остановился на окраине, перед маленьким домом, обнесенным деревянной изгородью. Шофер выскочил из машины и через несколько минут явился со своими подопечными. Их было двое. В свете фар Иван Иванович хорошо разглядел сравнительно молодых парней, очень похожих друг на друга. Одеты в потрепанные серые костюмы, на головах стандартные кепки, в руках небольшие чемоданы. «Такие замухрышки, а тысячами бросаются! — подумал Иван Иванович. — Деньги потребую вперед».

Дальше этого он в своих размышлениях не пошел. Всякие «левые пассажиры» перебывали в его машине. Он привык сдерживать любопытство. «Левые», как правило, неразговорчивы и не любят разговорчивых.

Парни вежливо поздоровались с владельцем машины, дружески распрощались с Миколой и уверенно расположились на заднем сиденье. Чемоданы они поставили у ног.

— Ну как, попадем до рассвета в Ужгород? — спросил один из парней.

— Смотря как будем ехать, — ответил Иван Иванович.

— Ехать надо добре, а мы вас не обидим. Вот ваш заработок, а магарыч потом. — Он достал пачку денег и бросил на переднее сиденье. — Тысяча.

Иван Иванович.повертел пачку в руках и, не пересчитывая, засунул ее в карман.

— Значит, на похороны спешите?

— Дядя умер у нас… — Разговорчивый парень посмотрел на своего мрачноватого соседа. — Это мой брат Иван. А я — Петро.

Иван, до сих пор не произнесший ни слова, сердито сказал:

— Поехали!

— Да вы не беспокойтесь, — добродушно улыбнулся водитель. — Моя машина не подведет. Доставлю вовремя, минута в минуту.

— А если доставишь раньше срока, дадим премию, — засмеялся Петро.

Иван Иванович поудобнее устроился на сиденье, завел мотор, включил сцепление, дал большой свет и помчался в сторону Стрийского шоссе. Дорога в этот час была пустынной, и машина на полной скорости летела до самых карпатских предгорий.

Иван Иванович был в отличном настроении. Вечером он изрядно выпил, хорошо поужинал, и теперь ему хотелось поговорить со своими щедрыми пассажирами. Но как ни пытался разговориться, они отмалчивались. Не откликнулся даже веселый разговорчивый Петро.

На земле темным-темно, в двух шагах ничего не видно, а вверху — высокое светлое небо, густо засеянное звездами. И каждая сверкает, переливается.

Свежий ветер, ветер верховины, хлещет в лицо, если высунешь голову в окно, высекает из глаз слезы, леденит губы и щеки. Чувствуется близость ущелий, полных снега, холодных снеговых рек, шумящих в обточенных валунах.

Время перевалило за полночь, когда въехали в городок, расположенный на ближних подступах к перевалу. Перед ярко освещенными окнами придорожной закусочной Иван Иванович плавно, расчетливо затормозил. Сто раз приходилось останавливаться перед этим черепичным навесом, перед стертыми ступеньками крылечка.

— Может быть, подкрепимся? A?

— Можно, — согласились братья.

Иван Иванович выскочил, открыл заднюю дверцу

— Прошу!

Братья не выходили.

— Нет, мы поужинаем прямо здесь, в машине. Купите водки, пива, чего-нибудь поесть, — сказал Петро, подавая шоферу деньги.

Иван Иванович вытащил ключ из замка зажигания, хлопнул дверцей и, разминая затекшие ноги, направился в закусочную.

Вернулся Иван Иванович с бутылками и свертками.

— Вот, пожалуйста, пируйте.

Иван Иванович прожил на свете более пятидесяти лет. Никогда в своей жизни не был ни холуем, ни угодником, ни вором. Честно трудился. Но вот теперь, раскупоривая бутылки с водкой и раскладывая перед клиентами закуску, он начисто забыл это. Он прислуживал своим пассажирам потому, что они ему хорошо заплатили.

Под старость Иван Иванович полюбил деньги. За последнее время он привык разделять людей на две категории: на тех, кто, не торгуясь, платил хорошо, и на тех, кто знал счет деньгам, не хотел платить лишнее за проезд в его лакированной быстроходной карете. С тех пор как он стал владельцем машины, все его стремления сводились к одному: найти выгодных пассажиров, хорошо заработать и как можно скорее вернуть те деньги, которые были истрачены на покупку автомобиля. Иван Иванович возил пассажиров в Киев, Черновицы, Ужгород, в Закарпатье. В южных районах закупал виноград и фрукты, вез на север и там продавал по спекулятивным ценам. Не гнушался и мелкими заработками: подбирал пассажиров на вокзале, у подъездов театров и кино, у ворот рынков, у дверей универсальных магазинов. День, когда не зарабатывал двести-триста рублей, он считал пустым, несчастным днем.

Петро наполнил до краев три стакана водкой. Один дал Ивану, другой водителю, третий оставил себе.

Около двух часов ночи машина Ивана Ивановича миновала Карпатский перевал и с выключенным мотором покатилась под гору, по белой дороге, извивающейся вдоль бурной реки.

— Успеем к назначенному сроку? — нагнувшись к шоферу, спросил Петро.

— Не беспокойтесь.

Петро глянул на светящийся циферблат часов.

— Да, пожалуй, успеем, если не будем задерживаться около проверочных шлагбаумов.

— Никаких проверочных шлагбаумов здесь нет, все давно ликвидированы. Поезжай на все четыре стороны — и нигде не спросят никакого документа. Полная свобода передвижения по всему Закарпатью.

Пассажиры незаметно переглянулись. То, что они узнали от шофера, их обрадовало.

Отправляя шпионов в нашу страну, люди «Бизона» хорошо их снарядили: у них были советские подложные документы, пустые бланки различных учреждений, специальные фотоаппараты, оружие, ампулы с ядом, географические карты, крупные суммы денег в советской и иностранной валюте — в рублях, польских злотых, чехословацких кронах, венгерских форинтах, немецких марках, английских фунтах и американских долларах.

Границу они перешли в одну из ненастных ночей. Под покровом темноты и дождя пробрались в горное Закарпатье, пересекли по глухим тропам перевалы, в течение одной ночи, не отдыхая, спустились вниз, на равнинный простор, и наутро уже были в людском потоке большого города.

Выполнив все, что им было приказано разведцентром, они возвращались теперь назад, в тайное гнездо своих хозяев, скрытое в верховьях Дуная.

Роскошная машина привлекла их внимание не случайно. Они искали такую и нашли через подставное лицо. Выбрали они ее потому, что она быстроходна и надежна. Но самый главный их расчет, конечно, был на то, что роскошный лимузин всякому милиционеру, если он случайно встретится на дороге, внушит должное почтение. Ни одному пограничнику, ни одному сотруднику органов безопасности, думали они, не придет в голову, что с таким комфортом путешествуют шпионы, нарушители границы. Кроме того, им было известно, что владелец машины падок на деньги и обязательно согласится свезти их ночью в Ужгород. Повезет и не станет допытываться, кто они такие, откуда и куда едут. «Иван» и «Петро» были уверены, что доедут до Ужгорода без единой задержки и без всяких осложнений.

Впереди, возвышаясь одна над другой, чернели мохнатые горы. Река извивалась в обточенных валунах и неукротимо мчалась к равнине. На дороге забелели каменные столбы небольшого моста. За ним горел костер, у которого сидели два человека. Дорога была перекрыта тоненьким самодельным шлагбаумом. Иван Иванович притормозил машину и остановился.

Пламя костра, как в зеркале, отразилось в лакированной черной поверхности кузова, в массивном никелированном буфере машины. От мотора струился запах перегретого масла. На ветровых стеклах блестели капли ночной росы. Кремовые ступицы колес были забрызганы грязью.

Иван Иванович опустил стекло и, высунув голову в окно, небрежно и властно крикнул:

— Эй, дядьки, зачем перекрыли дорогу? Поднимай шлагбаум! Да живее!

Люди, сидевшие у костра, неторопливо поднялись и подошли к машине. Один из них был в милицейской форме, с погонами старшины, другой — в ватной фуфайке и кепке.

— Это мы перекрыли дорогу, — сказал человек в фуфайке.

На его плохо выбритом, усталом от бессонницы лице чернели пятна копоти, от одежды густо пахло дымом костра, веки покраснели, отяжелели.

— А кто это «вы»? — раздраженно спросил шофер. — Какое вы имеете право закрывать дорогу? Миновали времена пропусков и запретных зон.

— Я карантинный инспектор Кушнирчук, а это, сами видите, милиционер, товарищ Москаль. Откуда вы едете? Что везете? Картошка есть? С больной картошкой мы не пропускаем в Закарпатье.

— Чудак человек! Кто в такой машине картошку возит? Ну, поднимай шлагбаум, живее!

— Не подниму, пока не осмотрю машину, — твердо проговорил инспектор.

— Плохо вы знаете свои права. Ищите картошку на грузовиках, а не здесь. Поднимай! — Шофер завел мотор, и машина вплотную подъехала к шлагбауму.

Милиционер, стоявший до сих пор молча в стороне, приблизился, открыл переднюю дверцу.

— Товарищ шофер, почему не подчиняетесь инспектору? Он на посту и выполняет свой долг. Куда едете? Откуда? Предъявите документы.

— Документы? Да вы что, товарищ старшина!

— Предъявите документы! — настойчиво повторил милиционер. — Иначе дальше не поедете.

— Грозный начальник! — усмехнулся Иван Иванович. — Какие вам нужны документы? Паспорт?

— Прошу предъявить путевку и водительское удостоверение.

— Никакой путевки у меня нет. Я сам себе выписываю путевки. Это моя личная машина. Понятно? Сорок тысяч заплатил. Кровных.

— Это меня не интересует. Предъявите техталон, права.

— Ну и бюрократ! — злобно воскликнул Иван Иванович и полез в карман. — Вот, пожалуйста, техталон, вот удостоверение. Читай, если грамотный.

Милиционер внимательно посмотрел на водителя и тихо, с достоинством сказал:

— Да, я грамотный, товарищ шофер. А вот вы…

— Но, но, только без нравоучений! Делай свое дело!

Милиционер просмотрел документы водителя и, что-то записав в книжку, вернул их Ивану Ивановичу:

— Пожалуйста. Кого везете? Деньги с пассажиров получали?

Водитель все еще злобствовал:

— Людей везу, не быков! Разве не видишь?

Милиционер и на этот раз не ответил. Он открыл заднюю дверцу лимузина:

— Товарищи, предъявите документы.

— Документы? Пожалуйста, — живо откликнулся «Иван».

Он пошарил по карманам пиджака и брюк, виновато улыбнулся:

— Простите, товарищ старшина, я не ту шкуру надел. Все документы остались в новом пиджаке. Знаете, я так торопился… Войдите в наше положение: мы спешим на похороны. Дядя у нас умер в Ужгороде.

Милиционер перевел взгляд на второго пассажира:

— А ваши документы?

— Мои документы в полном порядке, товарищ старшина. Все при себе: и военный билет, и паспорт, и справка с места работы, и даже брачное свидетельство.

«Петро» неторопливо, якобы за тем, чтобы достать документы, полез в карман. Нащупав рубчатую рукоять браунинга, сдвинул предохранительную кнопку и, не вынимая руки из кармана, направил дуло пистолета в живот милиционера.

Он был уверен, что уложит его первой же пулей. Выстрела не последовало. Нажал на спусковой крючок еще раз и еще, но пистолет молчал.

«Петро» не один месяц учился в шпионской школе владеть оружием. Он хорошо стрелял из пистолета — автоматического и бесшумного. На тренировке стрелял из любого, самого трудного положения, искусно обороняясь и неожиданно нападая, стрелял по движущейся мишени пограничника и его розыскной собаке, из окна бешено мчащегося автомобиля, лежа в постели, сидя за обеденным столом, предъявляя милиционеру документы… Он хорошо усвоил, куда и как надо стрелять, чтобы поразить противника наверняка. И все-таки теперь, когда надо было стрелять в милиционера, а не в фанерную мишень, так оскандалился.

Что же случилось с пистолетом? Почему он не стреляет? «Петро» нащупал в кармане выпавшую из пистолета обойму. Вот простофиля! Он так испугался, когда милиционер потребовал документы, что нажал вместо предохранительной кнопки другую, ту, что освобождает обойму. Надо как можно скорее вставить обойму в пистолет и трахнуть этого архивежливого милиционера.

— Сейчас, сейчас, товарищ старшина, достану документы, имейте терпение, — улыбаясь, бормотал «Петро».

— Пожалуйста, я подожду, спешить некуда… Товарищ водитель, идите к костру и не подходите к машине! — приказал старшина.

Иван Иванович молча выполнил приказание милиционера.

Яркое пламя костра хорошо освещало внутренность машины, лица пассажиров, их одежду, кепки. Старшина Москаль не был ни психологом, ни следопытом. В милиции он служил недолго и не имел никаких заслуг. Да и на белом свете он жил не так много, не успел еще накопить жизненный опыт. И все же он увидел, что лица пассажиров испуганны, бледны и напряженны. На полу машины он заметил пустые бутылки из-под водки и пива, а на заднем сиденье — остатки пищи и помятую географическую карту.

Особое внимание Москаля привлекла обувь пассажиров. Резиновые мало ношенные сапоги сияют лаком, а голенища почему-то наполовину отрезаны. И видно, сделано это на скорую руку тупым ножом, криво, кое-как.

И Москаль понял, что какие бы документы ни предъявили ему эти пассажиры, он не должен им верить. Обязан во что бы то ни стало задержать этих молодчиков. Задержать!

Много может передумать и перечувствовать человек в такое короткое мгновение, как одна минута!

Вот до этой минуты, до того как судьба столкнула старшину Москаля с двумя опасными, на все готовыми преступниками, он не знал, что обладает молниеносной смекалкой, смелостью и отвагой, что не боится смерти.

«Иван», в свою очередь, пока «Петро» рылся в карманах, лихорадочно изучал старшину. Судя по его поведению, милиционер знал или разгадал, кто едет в роскошной машине. Значит, притворяться дальше бесполезно. Надо идти напролом, огнем прокладывать дорогу к границе, к жизни.

Сидя в глубине машины, не вынимая руки из кармана, он направил на милиционера пистолет, который все время держал наготове. Сейчас раздастся выстрел, и старшина рухнет на землю. Карантинный инспектор и шофер поднимут шум, и тогда преследование со стороны пограничников неминуемо. А может быть, пока не стрелять? Может, еще можно тихо и мирно, с помощью всемогущих денег, отделаться от этого настырного старшины? Деревенский милиционер, живущий в горной глухомани, онемеет от радости, если ему предложить пятерик. Пять тысяч рублей ему, пять — карантинному инспектору. Он, этот инспектор, разумеется, тоже, как муха к меду, прилипнет к деньгам и поднимет шлагбаум. Придется изрядно отвалить и шоферу. Не родился на свет еще такой дурак, который бы отказался от денег…

Так рассуждал лазутчик. Вернее, не рассуждал, а вспоминал то, что ему когда-то внушали в шпионской школе. «Самое мощное твое оружие — деньги, — говорили ему люди «Бизона». — За деньги ты сможешь купить многое, почти все, что захочешь». В чемоданах «Ивана» и «Петра» были советские, чешские, польские, немецкие, венгерские, английские и американские деньги. Покупай, покупай, покупай!… Пока у тебя есть деньги — ты почти в безопасности.

«Иван» достал из кармана тугую пачку сторублевок:

— Вот наши документы!… Спрячь их подальше и не говори никому, как разбогател. Поднимай шлагбаум!

— Гражданин, — повысил голос Москаль, — выходите из машины!

— Я не шучу с тобой, старшина. Бери деньги, никто не узнает. Может быть, мало? Могу прибавить. — «Иван» достал еще одну пачку сторублевок. Обе пачки бросил на коврик, прикрывающий сиденье лимузина. — Хватай, дурак, и проваливай отсюда, пока жив!

— Выходите из машины, — стараясь быть спокойным, повторил Москаль.

Он быстрым, точным рывком извлек из кобуры пистолет.

«Да, теперь надо стрелять, — решил «Иван», — стрелять без промедления, иначе все пропало». Не вынимая руки из кармана пиджака, он снова направил браунинг на милиционера.

Сильный свет фар какой-то машины, неожиданно выскочившей из-за крутого поворота дороги, со стороны перевала, широким снопом ударил в заднее окно лимузина. «Иван» не мог не оглянуться. Что за машина? Откуда она взялась? Случайная или погоня? Свет ослеплял, мешал разглядеть, что там.

Старшина Москаль по растерянному взгляду пассажира понял, чего тот опасался. Сзади донеслись мужские голоса — подъехал, по всей вероятности, грузовик с колхозниками.

Обернувшись, старшина Москаль зычным, властным голосом скомандовал:

— Автоматы к бою! Свет не выключать!

Это была инстинктивная хитрость солдата, очутившегося перед лицом сильного врага. Москаль рассчитывал на то, что его противники почувствуют себя в ловушке и не окажут сопротивления.

Расчет оказался верным. Всякий преступник, как бы долго ни ускользал от возмездия, каким бы удачливым ни был, постоянно оглядывается, ждет преследования.

Колхозники, сидевшие на грузовике, не могли быстро, как того требовали обстоятельства, разгадать военную хитрость старшины. Они ясно слышали команду «автоматы к бою», но восприняли ее, скорее, как шутку. Какие у них автоматы? Палки нет в руках.

При свете фар грузовика они хорошо видели возбужденного милиционера и сидящих на заднем сиденье пассажиров, но были очень далеки от понимания того, что происходит. Больше с любопытством, чем с тревогой, шумно переговариваясь, они соскакивали на землю, топали тяжелыми сапогами об асфальт дороги. И это было как раз то, что нужно. Создавалось впечатление, что солдаты готовы по команде старшины наброситься на пассажиров легковой машины.

— Выходи! — командовал Москаль и, схватив «Петра» за воротник пиджака, вытащил из машины:

— Руки из карманов! — Приказал старшина второму пассажиру, направив на него пистолет, продолжая левой держать «Петра» за воротник пиджака.

«Иван» положил руки на спинку шоферского сиденья. Москаль почувствовал себя победителем, и это, как он впоследствии признавался, чуть его не погубило.

— Так и сидеть! Кушнирчук, бери мой пистолет и охраняй. Стреляй, в случае чего. Вперед! — Старшина отдал оружие карантинному инспектору, тряхнул «Петра» за шиворот и повел к темному домику, одиноко стоявшему у дороги. Это был дом молодого специалиста леспромхоза Михаила Горая и его жены.

Москаль ввел «Петра» в холодную боковушку, имеющую отдельный ход на улицу, постучал в перегородку, разбудил хозяев. Они, муж и жена, тотчас же появились в дверях с керосиновой лампой в руках.

С тревогой, естественной для людей, привыкших к тихой лесной жизни, смотрели они на знакомого милиционера и чужого человека, которого старшина держал за шиворот.

— Обыскивайте! — обращаясь к хозяевам, попросил старшина.

Муж и жена с недоумением переглянулись, не понимая, чего от них хочет Москаль.

— Выверните карманы!

Торопясь, неумело они обыскали преступника. На разостланном платке, который Мария Горай сняла со своей головы, оказались три пачки сторублевок, две пары золотых часов, карты Прикарпатья и пограничных районов соседних государств, пистолетная обойма, крошечный фотоаппарат, карандаши и автоматические ручки, различные документы.

Москаль потеснил преступника в дальний угол боковушки, посадил на корточки, лицом к стене.

— Вяжите! — приказал он и выбежал на улицу.

Михаил Горай и его жена растерянно стояли перед преступником. «Вяжи!» А чем вязать, если под руками нет ни веревки, ни проволоки, ни кожаного ремня, ни куска холстины!

— Вяжи! — шепотом проговорила Мария и сорвала со своего халатика узенький пояс.

С улицы донесся глухой пистолетный выстрел. Через несколько секунд послышались второй, потом третий.

Муж и жена встревоженно переглянулись.

Выстрелы вывели «Петра» из состояния растерянности и подавленности. Вскочив на ноги, он круто повернулся и, ударив Михаила Горая в живот головой, ринулся к двери. Мария вовремя успела подставить ему ногу. «Петро» упал лицом вниз, со связанными руками.

Горай оглушил его крепким ударом кулака и выскочил на улицу.

При ярком свете фар грузовика он увидел милиционера. Москаль лежал на земле, вблизи легковой машины, без фуражки и держался за живот. Горай бросился на помощь старшине.

Что же произошло здесь, около костра, пока связывали «Петра»?

…Подбежав к машине, Москаль широко распахнул дверцу машины, скомандовал:

— Выходи!

«Иван» опустил руку в карман, выхватил браунинг и выстрелил. Пуля угодила Москалю в живот. Он упал, чувствуя, как горячий поток крови струится по ногам. Но боли не было. Какое-то мгновение Москаль лежал на земле, держась за живот и размышляя, что делать. Вставать нельзя — подставишь себя еще раз под пулю.

— Стреляй, Кушнирчук! — хриплым шепотом приказал он инспектору.

Кушнирчук почему-то не стрелял. Тогда старшина поднялся с земли, выхватил у карантинного инспектора пистолет.

Опоздал! В машине прозвучал выстрел: «Иван» покончил с собой.

Старшина Москаль опустил пистолет, застонал и рухнул на землю. Теперь он чувствовал боль, и головокружение, и тошноту, и дрожь в руках и ногах, и страх.

Ивану Ивановичу стало ясно, что он доставил к границе преступников. И даже теперь хотя бы частично он мог еще искупить свою вину. Но такая мысль не пришла в его седую голову. Он трусливо отсиживался у костра. Потом оправдывался: «Ведь мне было приказано отойти к костру, не двигаться».

Верховинцы и лесник окружили милиционера.

— Ранен, Москаль? — спросил подбежавший Горай. — Куда тебя?

— Вези, друже, к доктору. На мотоцикле. Скорее!

— А легковая машина? Эй, шофер!…

— Не надо. Пусть все как есть. Ничего не трогать. Карауль, Кушнирчук!

Горай бросился к сараю, где стоял его мотоцикл. К счастью, машина оказалась послушной, несмотря на холодную ночь: завелась от первого же прикосновения ноги к стартерной педали.

Прогрев мотор, Горай подъехал к милиционеру, помог ему влезть на заднее сиденье мотоцикла.

— Смотри же тут, Кушнирчук!… — проговорил Москаль слабым голосом.

Старшина хотел еще что-то сказать, но раздумал, увидев хозяйку.

Мария Горай стояла на пороге дома, освещенная пламенем костра и фарами грузовика.

— Чего же ты стоишь, голова? — закричала Мария на мужа. — Мчись во весь дух к доктору! Ну!

Горай осторожно объехал придорожную канаву по мостику и, выбравшись на автостраду, помчался в гору, в село, где была больница.

«Петро» на всех допросах держал себя откровенно нагло. Еще при первом разговоре с Шатровым, сразу же после того, как его доставили в управление госбезопасности, он прямо сказал:

— Не рассчитывайте на мою трусость. Смерти я не боюсь. Раскаиваться ни в чем не собираюсь. Плакать мне не по ком. Жалеть и любить нечего. Надеяться не на что. Скучать не буду даже в гробу. Короче говоря, с того момента, как вы меня схватили, я положил на свою жизнь крест и сургучную печать. Ясно? А если ясно, сделайте вывод: не расколете ни сейчас, ни через месяц, ни через год, никогда! Ничего не скажу, что я, с чем меня едят, как присаливают.

На своем длинном веку чекиста Шатров наслышался всяких речей. Декламации «Петра» он не придал особого значения. Бравирует, храбрится.

У «Петра» нашли документы на имя Федорова, Грубейко, Козлова, Самарина, Щеглова, деньги, оружие, топографические карты, секретный фотоаппарат, карманный магнитофон. Была и стеклянная ампула с цианистым калием — не успел или не захотел ее разгрызть. Были книжечки в черной коже, заполненные нейтральными, видимыми записями и тайнописью. Точно такие же книжечки были изъяты у Рандольфа Картера после того, как он был схвачен с поличным. Но этого «Петро» не знал, а Шатров и люди, ведущие следствие, не спешили сообщить ему об этом. Успеется! Пусть пока наслаждается своей твердостью. Разговорится позднее, когда полностью, звено за звеном будет собрана цепь, откованная в свое время мистером Картером.

Кое-что очень важное удалось установить и без помощи «Петра». В тайнописи, переданной им американскому дипломату там, в Киеве, в Софийском соборе, были расшифрованы адрес и фамилия Кашубы и парольная фраза.

Так еще раз, и теперь уже твердо, вошел Кашуба в очерченный Шатровым круг операции «Рукотрясение». В пределах этого круга среди живых пребывали и мертвые — официант Гонтарь, «левый пассажир Иван», Рандольф Картер. Правда, последний не был покойником в буквальном смысле этого слова. Он не существовал лишь для Шатрова.

В тайнописях «Петра» Шатров обнаружил слово, хорошо знакомое жителям Закарпатья и всем, кто не запамятовал школьные времена, уроки географии — «Говерло».

— Прекрасно!

— Что случилось, Никита Самойлович? — спросил Гойда, — Почему вы так оживились?

— Как же! Говерло!… Самая высокая гора в наших краях. Забыл?

— Нет, серьезно, что это — Говерло?

— Это, брат, такое, такое!… Вася, считай, что мы уже окупили потраченную энергию и все расходы оправдали.

— Говерло — это кличка? Ивана?… Петра?… Кашубы?… Качалая?…

— Может быть. Пока не ясно. Надо проверить. Возможно, совпадение. Говерло!… Сколько лет, сколько зим!…

Вскоре после шумного ночного происшествия на дороге Львов — Ужгород монастырский виноградарь послал письмо в Одессу Качалаю. Писал, как созревает на склонах монастырской горы виноград, как он лечит больные лозы жидкостью, составленной по рецепту института. Поверх открытого текста лежала невидимка, тайнопись. Кашуба писал своему сообщнику: «Племянники» так и не явились ко мне. Достоверно утверждаю, что они схвачены около леспромхоза, возле Явора. Кто-то из двоих убит, точнее, покончил с собой. На всякий случай принимаю необходимые меры. Будь твердо уверен: живым меня не возьмут. Затаился, выжидаю…» Из Одессы в Явор сразу же полетела ответная открытка с тайнописью: «Не беспокойтесь. Мертвый «племянник» не даст никаких показаний. Совершенно безопасен для вас и живой. Ни при каких обстоятельствах не заговорят. Однако вы правы, что затаились, выжидаете. Но прошу иметь в виду: долго бездействовать нельзя. Сроки у нас жесткие. Повремените немного, неделю самое большее, и действуйте. Известная вам программа должна неуклонно выполняться даже при большом риске провала. Таковы самые последние указания».

— Вот, Васек, — сказал Шатров, — видишь, какой у них замах. Программа!… Готовы лезть в огонь и воду, к черту на рога, только бы выполнить задачу в срок… Почему такие жесткие сроки?

Гойда привык к подобным неожиданным вопросам.

— Программа!… Значит, уцелели не только Кашуба, Качалай. Действует шайка.

— Да. И по-видимому, действует она не только на территории пограничного Закарпатья, но и там, на Измаильщине, на Дунае. Что же им приказано сделать?

— Трудный вопрос.

— Да, трудный. Но мы обязаны искать ответ и на него. Вспомни, как в последнее время натаскивают «людей закона Лоджа».

— Тысяча и один вид диверсий!…

— Речь идет не о деталях. Я имею в виду главное направление, характер операции в целом, во имя чего она совершается противником, к чему привязывается. Путешествие мистера Картера, вояж «Ивана» и «Петра», усиленная засылка воздушных шаров, начиненных антисоветскими листовками, в закарпатское небо, передачи радиостанции «Свободная Европа» специально для Закарпатья и «порабощенной» Венгрии — все это признаки того, что действия мистера Картера, Качалая, Кашубы и тех, кто нам еще неизвестен, привязывается к какой-то дате, к какому-то событию. Ладно, поживем — увидим. Может быть, на Дунае обстановка прояснится.

Шатров произнес все это без всякого намека на многозначительность, как обычно, размышляя вслух. Слова как слова. Но они глубоко запали в душу Гойды. Не раз он вспомнил их впоследствии, когда тайное стало явным.

— Теперь, надеюсь, мы поедем на Дунай? — спросил Гойда.

— Пока нет. Мы непременно должны побывать в гостях у Кашубы.

— Понял! Приходите к нам в гости, когда нас дома не будет…