Поздно вечером Громада вернулся с границы и по дороге в штаб решил заехать домой. Поднимаясь по лестнице, на площадке второго этажа он увидел широкие плечи и знакомый курчавый затылок Зубавина.

— Евгений Николаевич, вы? — окликнул он майора своим мощным басом. — Чего по ночам бродите?

— Не спится, Кузьма Петрович. Вот я и решил в гостя к вам напроситься.

Зубавин часто бывал у Громады дома, он глубоко уважал его жену, Ольгу Константиновну, его девочек Майю и Светлану. Но Кузьма Петрович понимал, что сегодняшний неожиданный ночной приход Зубавина вызван какими-то особыми обстоятельствами.

Ольга Константиновна, открыв дверь, обрадовалась, увидав Зубавина.

— А, Женя! Здравствуй, пропащий! — Высокая, в лёгком белом платье в синюю крапинку, с непокорными тёмными волосами, перехваченными голубенькой выцветшей лентой, она легко и быстро подошла к нему, схватила за ухо своими пухлыми и тёплыми пальцами.

— Вот тебе, вот, вот…

— За что мне такое наказание, Ольга Константиновна?

Она с весёлым негодованием посмотрела на мужа, который направлялся в ванную.

— Слыхал, Кузя? Он, такой-сякой, даже не чувствует своей вины. — Ольга Константиновна смерила Зубавина с ног до головы презрительным взглядом. — Кто глаз не кажет третью неделю? За пять кварталов обходит наш дом? Девочки тебя уже начисто забыли…

— Мама, кто пришёл?

Ольга Константиновна озабоченно посмотрела на дверь детской, откуда донёсся голос старшей пятнадцатилетней Майки.

— Это папа.

— Какой же это папа, если у него голос Евгения Николаевича?

— Тебе показалось. Спи!

— Да разве мы глухие, мама! — запротестовала меньшая, Светлана.

— Прекратите разговоры! — Ольга Константиновна плотно прикрыла дверь детской, дважды повернула ключ и кивнула Зубавину, чтобы тот проходил в комнаты.

— Вот, слыхал? — сказала она, входя вслед за ним в столовую. — Его ждут не дождутся, а он…

— Некогда было, Ольга Константиновна. Такие у нас сейчас дела… А в общем, простите, виноват.

Ольга Константиновна засмеялась:

— Покладистый муж у Ирины. Даже завидно. За двадцать лет не было ещё такого случая, чтобы мой муж сказал «я виноват, Оля». Всё жена виновата: девочки получили по тройке — мама недосмотрела; у девочек аппетита нет — мама не умеет кормить; девочки зачастили в кино — мама их разбаловала; девочки поздно ложатся спать — мама поощряет; девочки заболели — мама не уберегла. Одним словом, всегда виновата.

На пороге столовой показался Громада, с влажными волосами, с натёртым докрасна лицом.

— Объективная действительность, ничего не поделаешь, — посмеиваясь глазами, сказал он.

— Я уже говорила: праведник, а не муж, — Ольга Константиновна материнским жестом, словно перед ней стоял не великан Громада, а мальчишка, пригладила на его голове волосы, поправила воротник рубашки.

— Всю жизнь будешь виновата, Олечка: кому много дано, с того много и спрашивается! — Воинственно щурясь Кузьма Петрович посмотрел на тарелки с ветчиной, маслом, сыром, колбасой и свежей редиской, — А где же коньяк, Оля? Вот ещё одна твоя вина!

Ольга Константиновна достала из буфета бутылку с пятью звёздочками.

— Отлично. Пусть всё это нас дожидается. — Громада открыл дверь соседней комнаты и пропустил Зубавина вперёд.

Они сели в кресла друг против друга.

— Итак, Евгений Николаевич, что нового?

Сообщение Зубавина не явилось неожиданностью для Громады. По новым данным, полученным одновременно из двух источников, незадержанный нарушитель, как и предполагал Громада, затаился в Яворе. В укрывательстве шпиона уличён мастер железнодорожного депо Стефан Чеканюк. В прошлом, при буржуазном режиме, он был «сичевиком», с оружием в руках служил «чёрному патеру» — Августину Волошину. Громада спросил, кто и как уличил Чеканюка. Зубавин назвал имена местных жителей. Один из них, Фёдор Степняк, слесарь железнодорожного депо Явор, возвращаясь домой с ночного дежурства, увидел в конце своей тихой, залитой лунным светом улицы двух прохожих. Они шли, держась в тени черешен, растущих вдоль тротуара. Внезапное появление слесаря испугало прохожих. Они свернули в ближайший переулок и там исчезли. Фёдор Степняк насторожился. Кто они? Если честные люди, то зачем им прятаться? Если чужие, то что им надо на этой улице, где нет ни закусочной, ни аптеки, ни телефона-автомата? Фёдор Степняк перебрал в памяти всех, кто жил по правой и левой стороне Первомайской, и не нашёл ни одного мужчины, который мог бы в столь позднее время возвращаться домой или идти на работу.

На вопрос, в какой дом, по его предположению, могли бы войти эти подозрительные прохожие, если бы им помешали, Фёдор Степняк не дал определённого ответа. Повидимому, он не хотел бросать тень ни на одного жителя Первомайской улицы.

Данные, полученные от шофёра грузовой машины Скибана, живущего по соседству с мастером Чеканюком, как бы продолжали и проясняли рассказ слесаря Степняка.

Скибан сказал, что в прошлую ночь ему плохо спалось: мучили головная боль и удушливый кашель. Под утро, накинув пальто, он вышел в садик подышать свежим предрассветным воздухом. Скоро он почувствовал себя лучше и пошёл в дом досыпать. Не успел он сделать и двух шагов, как увидел на задах своего сада, в малиннике, две мужские фигуры. Одна была незнакомая. В другой, приглядевшись, Скибан узнал долговязого мастера Чеканюка.

— Сосед, ты? — окликнул Скибан.

Люди тревожно метнулись к забору, но сейчас же остановились. Послышался сдавленный смех мастера.

— Шо, сосед, злякався? Заспокойся, голубе, твои куры та индюки в полной сохранности.

Скибан тоже засмеялся и хотел подойти ближе, но сосед перемахнул через заборчик. Уже с крыльца своего дома он проговорил:

— Извиняй, сосед, шо мы с кумом, идучи навпростець, трошки потоптали твий малинник. Завтра ликвидую шкоду. Бувай здоров.

Утром мастер Чеканюк зашёл в дом к Скибану и, угощая его сигаретой, ещё раз попросил извинения за ночное беспокойство и доверительно сказал:

— Сам знаешь, сосед, скоро христово воскресенье. Так вот, на праздник дорогой гость пожаловал, мой стародавний кум. И не с пустыми карманами: в каждом по литру самоделковой горилки. Потому мы и плутали садами. — Чеканюк крякнул, облизал губы: — Первач… Приходи разговляться. Да смотри, друже, не проговорись кому-нибудь про самогон. Бувай здоров.

Всё это, вместе взятое, показалось Скибану подозрительным, а особенно — просьба не проговориться…

Прочтя эти обстоятельные показания, Громада положил на подлокотники кресла туго сжатые кулаки и вопросительно посмотрел на Зубавина.

— Он шофёр, этот Скибан? Работал в тот день?

Зубавин кивнул головой.

— Да. Вернулся в Явор поздно вечером. Но лесоматериалов он не возил.

— Какие меры приняты? — спросил Громада.

— Пока почти никаких. Нарушитель, как мы установили, скрывается в сенном сарае. Арестуем через день, другой, когда окончательно проясним его связи.

— А вы уверены, что это тот, четвёртый нарушитель?

— Как же, товарищ генерал! Проконтролировали по отпечатку, оставленному на границе.

В каждой большой пограничной операции есть одна важная особенность. Поиск начинается на огромной площади. По мере того, как в штаб поступают всё более и более достоверные данные о местопребывании разыскиваемого, периметр поиска сокращается, силы стягиваются, уплотняется кольцо вокруг врага.

Данные, представленные Зубавиным, заставили генерала Громаду задуматься: не пора ли начать стягивание сил? Велико было искушение уплотнить кольцо, но Громада преодолел его. Ещё не всё ясно. Большой опыт борьбы с врагами научил Громаду быть осторожным, осмотрительным, принимать решения на основе абсолютно достоверных данных. И потому он твёрдо сказал себе: «Ещё рано».

И даже, проверив данные Зубавина и убедившись в их достоверности, Громада не изменил своего решения. Он прекратит поиск лишь в том случае, когда станет ясно, что схвачен именно шеф Карела Грончака. Кажется, это уже только вопрос времени. Враг обречён. Зубавин, выжидая, поступает правильно. Сегодня ещё рано подвести черту. Кто знает, не скрывается ли за одним нарушителем целая шпионская шайка? Не следует торопиться. Но и опаздывать нельзя.

С такими мыслями Громада и заснул, впервые после нескольких бессонных ночей. Его разбудил настойчивый звонок телефона. Громада узнал голос Зубавина.

— Есть важнейшие новости, товарищ генерал.

Намёк был очень деликатен, но достаточно прозрачен: Зубавин хотел, чтобы генерал немедленно прибыл к нему, в горотдел.

Громада вызвал машину, оделся и через полчаса был в кабинете Зубавина. При появлении генерала человек в форме железнодорожника, сидевший в кресле у стола майора, вскочил и виновато заморгал светлыми ресницами.

Зубавин поднялся.

— Познакомьтесь, товарищ генерал, мастер Чеканюк, Пётр Петрович.

— Здравствуйте, — Громада наклонил голову. Его смуглое лицо было непроницаемо спокойно.

После того, что генерал знал о мастере, это «познакомьтесь» прозвучало странно и вызвало у Громады недоумение. Но он быстро догадался, что в отношении Зубавина к Чеканюку произошла перемена.

Зубавин протянул генералу несколько листов бумаги, исписанных чёрными чернилами. Протокол обстоятельно объяснял Громаде причину появления мастера в кабинете Зубавина. Он пришёл, как сказано было в первой же строке, выполнить свой долг советского гражданина. Дальше излагалась суть дела. Прошлой ночью, вертче поздно вечером, Чеканюк возвращался из кинотеатра. По дороге домой он зашёл в пивной бар по Ужгородской улице, принадлежавший ранее Имре Варге. Там он попросил у знакомой официантки, как это часто делал в течение нескольких лет, бутылку пива, сто граммов водки, бутерброд с красной икрой и стал ужинать. Через несколько минут к нему подошёл человек в серой куртке. Спросив, не занят ли соседний стул, он расположился рядом и тоже потребовал себе пива. Наполнив кружку, он чуть пристукнул ею по столу и вполголоса произнёс:

— Ваше здоровье, Пётр Петрович!

— Спасибо, — сейчас же откликнулся мастер.

Он поинтересовался, откуда незнакомый человек знает, как его величают. Тот пристально посмотрел ему в глаза и тихо сказал:

— Не узнаёшь, кум?

Чеканюк долго вглядывался в рыхлое, с лохматыми бровями, чужое лицо. И постепенно выступили на нём давно забытые черты: крупная родинка на щеке, большие зубы, оспинки на кончике широкого носа, упрямый подбородок, разделённый ложбинкой. Кум Ярослав! Ярослав Граб, надевший в годы войны форму эсэсовца.

Почувствовав себя узнанным, Граб нахмурил брови: тише, мол, ничего не спрашивай, сейчас, дескать, не время и не место рассказывать, откуда и как я заявился.

Они ещё выпили, закусили и, расплатившись, вышли на улицу. Тут Граб заявил, что ему негде ночевать и его должен приютить, по старой дружбе, мастер Чеканюк. Пришли на Первомайскую. Пробирались темными улицами, огородами и садами. Почему? Мастер уже догадывался, каким ветром его забытого кума занесло в Закарпатье. Когда вошли во двор, то Граб подтвердил догадки Чеканюка. Он прямо сказал, что перешёл границу, и потребовал от мастера спрятать его на два-три дня, не больше. Гостеприимство он щедро оплачивал: сунул в руки тугую пачку сторублёвок. Вот она здесь, в деле, крест-накрест заклеенная белыми полосками бумаги. Мастер Чеканюк принял деньги, спрятал в сенном сарае своего кума. Вот и всё.

Генерал Громада внимательно прочитал показания Чеканюка. Потом ещё раз и ещё.

— Почему «кум» пришёл именно к вам? — спросил он, быстро взглянув на мастера.

— Вот об этом, товарищ генерал, я и сам всё время думаю: почему? — Он потупился, глядя на свои жилистые тёмные руки. — Я при старом режиме… при Августине Волошине был сичевиком. Про меня теперь всякое можно подумать.

— Мы судим о человеке по его делам.

— Лучший мастер в депо Явор, — сказал Зубавин.

Громада протянул Чеканюку руку:

— Примите, Петро Петрович, благодарность от пограничников. Ваш кум вооружён?

— Вроде как бы нет, а там кто ж его знает…

— Планами делился?

— Пока не успел. Да я и не показывал вида, что меня это интересует.

— Надо сделать так, чтобы при аресте Граба не причинить никакого беспокойства ни Петру Петровичу, ни его домашним, — посоветовал Громада майору Зубавину.

— Граб думает, что вы сейчас на работе? — спросил Зубавин у Чеканюка.

— Да. Утром я проведал его и сказал, что иду в депо.

— Скажите, Петро Петрович, а когда вы пили с Грабом, самогон не развязал ему язык?

— Какой же самогон в пивном баре? — удивился мастер.

— В баре самогона не было, но, может быть, у кума нашёлся? — с улыбкой спросил Зубавин, перелистывая страницы допроса шофёра Скибана.

— Нет, дома мы ничего не пили.

— Как вы с Грабом прошли в дом? — последовал новый вопрос после продолжительного молчания.

— Мы в дом не заходили. Прямо в сарай.

— А когда вы входили, вас никто не видел? Из соседей, например?

— Вроде бы нет.

Зубавин переглянулся с Громадой, закрыл папку и отпустил Чеканюка.

— Ну, каков ваш вывод, товарищ майор? — Громада, нахмурившись, набивал трубку.

— Пока не арестован этот нарушитель, я не имею права считать достоверными ни показания Чеканюка, ни Скибана.

— Да, — генерал густо задымил и закрыл глаза. — Если прав шофёр Скибан, — в раздумье проговорил Громада, — тогда почему пришёл к вам мастер Чеканюк? Вторая версия: Чеканюк искренен, он рискует жизнью. Но тогда зачем понадобилось шофёру Скибану клеветать на него?

— Возможно, он заинтересован в том, чтобы направить розыск по ложному пути, — ответил Зубавин. — Не нравится мне этот Скибан. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что он неспроста приходил к нам. У меня есть подозрение, что он как-то причастен к делу.

— На чём основано это подозрение?

— Пока, товарищ генерал, не имею никаких объективных данных. Буду собирать факты.

Вечером того же дня под проливным весенним дождем Зубавин и сопровождавшие его лица подъехали к верхнему концу Первомайской улицы. Оставив здесь машину и выслав оцепление, они двинулись к дому мастера Чеканюка. И как только они переступили порог калитки, из-под тёмного навеса крылечка неслышно вышел Петро Петрович. Он, повидимому, давно поджидал гостей. Зубавин посмотрел в дальний конец двора, где влажно блестела оцинкованная крыша сарая.

— Постучите. Скажите, что принесли ужин.

Осторожно шагая и с опаской оглядываясь, мастер двинулся к тёмному сараю. Зубавин неслышно шёл рядом, засунув руки в карманы дождевика и обходя лужи.

Подошли к двери вчетвером: посредине Чеканюк, справа Зубавин, слева два вооружённых офицера.

Мастер не в силах был сделать последнего решающего движения — постучать в дверь сарая. Это вынужден был сделать Зубавин.

— Кум, это я… вечеряти… — зашептал Чеканюк, прижимаясь губами к щели между шершавых, набрякших влагой досок.

Ответа не последовало. Ни малейшего шороха не до. носилось изнутри сарая. Зубавин постучал ещё и, немного переждав, постучал в третий раз. Сарай молчал. Зубавин оглянулся через плечо, в темноту, взмахнул рукой. Несколько человек выросли за его спиной. Два из них, молча, в четыре руки схватились за деревянную скобу, набитую на дверь, с силой рванули её. Вспыхнул карманный фонарь. Остриё его луча осветило Ярослава Граба как раз в тот момент, когда на его зубах хрустела ампула с ядом…

Ещё один труп нарушителя. Тяжёлое и сырое лицо алкоголика, серые, будто осыпанные пеплом волосы, суконная куртка с барашковым воротником, сбитые на носках, зашнурованные сыромятными ремешками ботинки на толстой подошве…

Зубавин взял мастера Чеканюка под руку и, отведя его в сторону, под навес крыльца дома, спокойно, будто ничего не случилось, спросил:

— Петро Петрович, у вас есть родственники? Не здесь, в Яворе, а в каком-нибудь дальнем городе?

— Есть. Сестра. В Ужгороде. А… а что?

— У вас с ней добрые отношения?

— Да, очень хорошие.

— Давно вы с ней не видались?

— Больше года… А почему вас это интересует? — мастер с недоумением и тревогой смотрел на майора.

— Почему? — Зубавин помолчал. — Я хотел бы, чтобы вы поехали к сестре в гости. На целую неделю, не меньше. Сегодня же. Прямо вот сейчас. На моей машине.

— Я не понимаю, но…

— Пожалуйста, поезжайте. И постарайтесь не показываться на улицах Ужгорода.

Чеканюк схватил руку майора:

— Всё уразумел.

— Вот и хорошо.

Шофёр Скибан пришёл на работу, как обычно, ранним утром. Председатель артели Дзюба встретил его по-хозяйски строго.

— Машина готова к дальнему рейсу?

— В порядке.

— Проверим!

Придирчиво осматривая грузовик, Дзюба ворчливо выговаривал шофёру за то, что грязный кузов, плохо накачены баллоны. Выждав, когда поблизости никого не оказалось, Дзюба спросил:

— Как поживает твой сосед?

— Сегодня ночью у него были гости.

— Ну? — Дзюба перестал дышать, в морщинах заблестели капли пота.

Скибан укоризненно покачал головой.

— Разве можно так волноваться? Зря. Гости были не очень беспокойные. Они тихо и незаметно забрали «кума» и уехали.

— Живым?

— Что вы, пан голова. Всё получилось так, как и предусмотрено. Вместе со своим кумом исчез и Чеканюк.

Дзюба вытер лоб большим бордовым платком.

— Фу! Значит, они тебе поверили. А я, признаться, боялся. — Он резко повысил голос. — Безобразие! Не позволю выезжать на грязной машине. Сейчас же привести в порядок.