Берег, подобно чаше весов, то поднимался, то опускался, потому что волна о борт била крупная, серая. И сторожевик не резал ее носом. Взмывал вверх. Ухая, падал. И тогда корма задиралась высоко, словно занавеска, подхваченная ветром. Брызги белые, но тусклые, шипя, погружались в море, с какой-то торопливой обреченностью перекатывались по палубе, стальной, холодной.

Каиров в прорезиненном плаще, который боцман почти насильно заставил надеть поверх шинели, стоял на ходовом мостике рядом с капитан-лейтенантом - высоким простуженным грузином. Каиров трудно, что всегда удручало его, переносил качку. Но море пахло хорошо. И это было просто спасением.

Стылые тучи ползли вслед за катером, обгоняли, громоздясь друг на друга, зависали впереди над нечеткими вершинами гор. Слева, не далее чем в миле, море вскипало, подставляя зюйдвесту лохмы соленых брызг - это камни волнореза, старые, поросшие зеленым мхом, преграждали дорогу шторму. И море злилось. Бросалось на камни яростно, грозно. Темный мол, окаймлявший бухту, казался низким. Волны перекатывались через бетон, но не все. Большая часть их, взметнув к небу пенистые гривы, охая, откатывалась назад.

- Впервые сюда, товарищ полковник? - не оборачиваясь к Каирову, спросил капитан-лейтенант, собственно, не спросил, а выкрикнул.

- В начале тридцатых годов работал здесь начальником городской милиции. С тех пор и не был… - Каиров говорил тоскливо и тихо, без всякой надежды, что капитан-лейтенант услышит его. Но тот услышал. И снова выкрикнул:

- Немалый срок. Позапрошлой осенью немец превратил город в развалины.

Катер стал забирать влево. Волна валила его на борт. И небо покосилось, как старый, зализанный дождями забор.

Каиров, желтый, с набрякшими от бессонницы веками, полной грудью, будто зевая, вдохнул воздух, почувствовал, что тяжесть в груди спала, сказал:

- Жаль.

- Сегодня не сорок второй, сегодня сорок четвертый. Второй Украинский фронт уже в Румынии.

- Однако Гитлер еще в Крыму, - возразил Каиров с въедливой рассудительностью старого человека.

- Выбьем!

- Не сомневаюсь. И все же хочу напомнить разумную азербайджанскую пословицу. Вначале перепрыгни арык, а потом кричи «ура!».

Малыш МО-IV, прошмыгнув сквозь створы ворот, оказался в бухте, где вода была более спокойной, темно-зеленого цвета, с фиолетовыми маслянистыми разводами. Четыре подводные лодки, ошвартованные у пристани, чернели долгими, строгими, похожими на акул телами. Над мрачным тральщиком, покачивающимся в западной части гавани, кружились чайки. Они, наверное, кричали, но гул волн и шум мотора были сильны, и Каиров не слышал птиц и только подозревал, что они обязательно о чем-то кричат.

В береговой дымке проступали очертания зданий. Одни из них были разрушены, другие закамуфлированы: в коричневых, в зеленых пятнах. Лишь пирамидальные тополя да кипарисы, как и в прежние, довоенные годы, высоко качали вершинами.

- Лево руля! - крикнул капитан-лейтенант. - Так держать!

Теряя ход, катер плавно приближался к причалу.

По причалу, заложив руки за спину, расхаживал капитан в сухопутной длинной шинели. С мостика Каиров еще не мог разглядеть его лицо, но отметил, что капитан - человек приземистый и сутулый.

Заботливый боцман вынес из кубрика чемоданчик, Каиров снял плащ. Поблагодарил боцмана. Боцман был весь седой. Правую щеку его прорезал свежий шрам почти от глаза до угла губ. Когда боцман говорил, шрам натягивался, будто готовый лопнуть:

- Удачи вам, товарищ полковник. А коли в Поти снова надумаете, враз доставим.

- Боцман правильно говорит. Он службу знает, - весело заметил капитан-лейтенант. К его смуглому лицу с курчавыми бакенбардами очень шла морская форма. Он пожелал: - Счастливо оставаться…

- Всего вам доброго, друзья! - Каиров ступил на настил причала.

Капитан, у которого лицо оказалось самое обыкновенное, без всяких примет, и лишь взгляд был излишне холодным - он запоминался, - приложил правую руку к козырьку фуражки:

- Разрешите представиться, товарищ полковник, следователь особого отдела капитан Чирков.

- Каиров. Погон перекосился.

Глядя на грузного, немолодого полковника, страдающего одышкой и, кажется, въедливостью, капитан Чирков поспешно поправил погон и сказал четко и холодно, стараясь тем самым утаить досаду:

- Машина на набережной. Она отвезет вас в гостиницу.

- Спасибо, сынок, - удовлетворенно ответил Каиров.

- Начальник особого отдела просил выяснить, когда он может прибыть к вам для доклада.

- Я встречусь с ним завтра. Пусть подготовит в мое распоряжение человека.

- Этот человек я, - с грустью признался капитан Чирков.

- Тем лучше! Сводку Совинформбюро слушали?

- Утреннее сообщение. Наши войска овладели Симферополем.

- Спасибо за радостное известие, капитан… Шофера Дешина случаем не расстреляли?

- Никак нет, товарищ полковник. Исполнение приговора задержано по приказанию штаба фронта. Странно, такие высокие инстанции заинтересовались столь рядовым происшествием…

- Что такое рядовое происшествие? - Каиров шел на полкорпуса впереди Чиркова. Ему не хотелось смущать капитана своим взглядом. Ему не хотелось и говорить, и двигаться. Но он понимал, так или иначе нужно добраться до гостиницы, так или иначе нужно выяснить, что же за человек его помощник: вдруг придется от него отказаться.

- Не выходящее за рамки обыкновенного чепе, - ответил Чирков.

- Как отличить обыкновенное чепе от необыкновенного?

Чирков отвечал торопливо:

- Теоретически, возможно, и трудно. Но на практике нам, хоть мы и рядовые следователи, виднее, чем там… - и он поднял руку кверху.

Набережную и дорогу разделяли два ряда колючей проволоки, натянутой на высоких неоструганных столбах. Машина стояла по эту сторону ограды.

- В твои годы я думал то же самое… - Каиров махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

Но капитан уже не мог остановиться:

- Вы можете пересмотреть дело. Заменить расстрел штрафной ротой. Возражать, чинить препятствий никто не будет… Тем более что серьезных мотивов для преступления у Дешина не было. Их ничто не связывало с Сизовым, даже знакомство. Несчастный случай, а потом трусость. Элементарное дело… Прошу вас.

Капитан Чирков открыл дверку «виллиса».