Пятно было подвижным, светлым, непрозрачным. Оно возрастало в объеме, грозя заполнить пространство, необъятное и темное, будто вселенная. Веяло холодом, сыростью, гнилью.
Подобно пару, пятно вдруг начало таять, и Каиров различил лицо старой женщины, которая внезапно улыбнулась беззубым ртом и сказала:
- Возродился, милай…
Каиров увидел, что он лежит поперек прихожей. Услышал голос Сованкова:
- Мы не перенесли вас в комнату. Я думал, это инфаркт. При инфаркте нельзя двигать…
- Дайте мне руку, - сказал Каиров.
Сованков не заставил себя просить дважды. Когда Каиров поднялся, старушка соседка сказала:
- Водицы испил бы, родимый…
- Нет, ничего… Спасибо, - ответил Каиров. Он был еще слаб, но сознание работало нормально, и дыхание тоже наладилось. - Пошли, - сказал он Сованкову, пропуская его вперед.
- А дверь? - удивилась старушка. - Позабыли закрыть дверь.
- Да… Заприте, пожалуйста, - Каиров бросил ключи.
Сованков остановился.
- Ты благоразумный человек, - сказал Каиров.
- Я старый и битый человек… Только и всего. Удивляетесь, почему не убежал?
- Нет.
- И я так думаю… Куда же мне бежать? Навстречу пуле?
Старушка вернула ключи. Сованков сказал:
- Я звал ваших ребят, но они почему-то не откликнулись.
- Дисциплина, - ответил Каиров.
Спускаясь по лестнице, он дышал глубоко и спокойно. И тело было легким, послушным. Думать о том, что случилось в темной прихожей, не хотелось. Каиров мог себя заставить не думать о чем-то. Это умение было просто личным счастьем полковника. Однако далось оно не сразу, нет…
В 1921 году, посланный в Фергану на борьбу с бандой Муэтдинбека, старший следователь военного трибунала Туркестанского фронта Каиров впервые столкнулся с такой мерой человеческой жестокости, о которой не мог и подозревать.
13 мая 1921 года на Куршабо-Ошской дороге Муэтдин Усман Алиев произвел нападение на продовольственный транспорт, двигающийся в город Ош. Где-то в давних архивах, в пожелтевших папках до сих пор хранится акт обследования места происшествия, составленный Каировым.
«Согласно полученным данным транспорт сопровождался красноармейцами и продармейцами, каковых было до 40 человек. При транспорте находились граждане, в числе коих были женщины и дети; были как русские, так и мусульмане. Вез транспорт пшеницу - 1700 пудов, мануфактуру - 6000 аршин и другие товары. Муэтдин со своей шайкой, напав на транспорт, почти всю охрану и бывших при нем граждан уничтожил, все имущество разграбил. Нападением руководил сам и проявлял особую жестокость. Так, красноармейцы сжигались на костре и подвергались пытке; дети разрубались шашкой и разбивались о колеса арб, а некоторых разрывали на части, устраивая с ними игру «в скачку», то есть один джигит брал за ногу ребенка, другой за другую и начинали на лошадях скакать в стороны, отчего ребенок разрывался; женщины разрубались шашкой, у них отрезали груди, а у беременных распарывали живот, плод выбрасывали и разрубали» .
Трое суток Каиров не мог сомкнуть глаз, трое суток не мог прикоснуться к пище. На четвертые он твердо понял: либо нужно менять профессию, либо вырабатывать в себе качества характера, необходимые для борьбы со всякой сволочью, какой бы жестокой и мерзкой она ни была.
Расплата, расплата, расплата…
Эта мысль вытеснила другие. И была главной для Каирова целых шестнадцать месяцев. Только 26 сентября 1922 года в 11 часов 30 минут на площади Хазратабал в городе Оше полевая выездная сессия военного трибунала Туркестанского фронта, руководствуясь статьями 58, 76 и 142 УК РСФСР, приговорила Муэтдина и его сообщников к расстрелу.
Потом было много разных дел. Но это первое свое дело Мирзо Иванович теперь уже не забудет никогда…
Сованков, сутулясь, вышел во двор. Каиров следовал на шаг сзади.
Вечер был еще светлым. Но первые звезды уже смотрели с неба. И деревья не зеленели, а мерцали тускло, будто укрылись на ночь темным покрывалом. По радио передавали вечернее сообщение Информбюро: наши приближались к Севастополю.
Чернота арки осталась позади. Они вышли на улицу. Там было пустынно. Лишь вдалеке стояла машина Каирова и рядом с ней несколько сотрудников особого отдела…