Светало. Облака стали реже. Кое-где в появившихся оконцах мерцали мелкие звезды.

— Стой! Кто идет?! Пароль? — донеслось со стороны просеки.

В предрассветных сумерках показались фигуры трех лыжников. Подойдя к штабному шалашу, они положили на землю две лыжи, закопченные обрывки от плащпалатки, устало оперлись на палки, опустили головы и замерли.

— Что случилось? Где ваш командир? — кинулись мы к ним.

Это были Павел Маркин, абхазец Хаз-Булат Мамацев и Петр Горошко. На голове Петра белела марлевая повязка. Ушанку он держал в руках. Маркин, скрипнув зубами, кивнул на принесенные вещи и глухо сказал:

— Командир погиб… На мине подорвался.

…Место для установки мины ребята выбрали на изгибе дороги. Яму копали двое: один долбил ломиком мерзлый грунт, а второй руками выбирал его и ссыпал на плащ-палатку. Остальные вели наблюдение. Когда яма была готова, в нее осторожно поместили МЗД. Командир отделения Корнилов остался один, чтобы докончить работу.

Вскоре издали донесся свист паровоза. Ребята просигналили Корнилову об опасности. Но командир, приказав им отойти еще дальше, задержался у мины.

Неожиданно сильный взрыв заглушил все звуки вокруг. Паровоз тревожно загудел и на скорости проскочил опасный участок…

Ребята бросились к командиру. Но нашли лишь клочья плащ-палатки.

Вторая боевая группа под началом Виктора Правдина возвратилась в лагерь перед самым рассветом. Сегодня их опять обнаружил и обстрелял немецкий патруль. Мину не установили снова.

Не очень-то нам везло поначалу.

Третья группа, Николая Голохматова, а с ним Иван Келишев, Саша Назаров и Андрей Сосульников, ушла на двое суток. Но в назначенный день Голохматов не вернулся. Не было все еще и группы Галушкина.

…Одиннадцатого апреля утром к месту гибели Сергея Корнилова подошла крытая автодрезина с двумяплатформами, нагруженными рельсами, шпалами и другими строительными материалами. На платформах сидели солдаты и рабочие. Осмотрев место взрыва, ремонтники приступили к восстановлению дороги. Солдаты внимательно, метр за метром, изучали полотно железной дороги. Наши разведчики Моргунов и Домашнев, скрываясь в лесу, следили за ними следовали параллельно дороге. Они видели, как немцы остановились у места, где девятого апреля группа Моргунова установила первую мину. Посоветовавшись, солдаты принялись осторожно снимать балласт, видимо, решив узнать, что находится в яме.

И тут сильный взрыв швырнул к небу тучу камней и песка, разметал фрицев. Затемнела широкая воронка.

В тот же день, к обеду, вражеские саперы обнаружили и вторую МЗД. Обезвреживать ее сами не стали, а пригнали к ней двух оборванных мужиков, похоже, военнопленных. Результат был тот же…

— Иван, кто они, как думаешь? Наши или иностранцы? — глухо спросил о погибших Моргунов.

Домашнев глубоко вздохнул, не отводя взора от полотна, над которым еще висело черное, медленно расплывавшееся облако от взорвавшегося тола, гневно ответил:

— А какая разница? Надо отомстить фрицам!..

Быстро темнело. Низкие тучи сеяли густую изморось.

Разведчики осторожно подползли к самой „железке“. Силуэты патрульных четко виднелись, словно нарисованные тушью. Терпеливо подождали, пока не сошлись вместе две пары фашистов. Дружно ударили длинными очередями и тут же юркнули в водосливную канаву, что проходила под насыпью и уводила в лес. Охранники с других участков открыли бешеную пальбу. Но наши ребята ушли, не ввязываясь в перестрелку.

Трагическая гибель Сергея Корнилова взбудоражила наш лагерь. Горячо обсуждали случившееся.

Вскоре я пригласил в командирский шалаш Павла Маркина. Он был сильно потрясен. Войдя в шалаш, Маркин доложил и опустил голову.

— Располагайся, Павел Васильевич.

Маркин присел на чурбак, протянул руки к огню.

— Закуривай, — протянул я ему банку из-под противоипритных тампонов, в которой хранил махорку. Я не заводил разговора, ждал, когда парень придет в себя.

Скрутив цигарку и закурив, Павел заговорил сам:

— Я думаю о том, что случилось, товарищ комиссар… Тут виноват какой-то дефект в мине.

— А может, неосторожность Корнилова?

Он покрутил головой отрицательно, глубоко вздохнул.

— Нет, Сергей был грамотным минером, — помолчал, жадно затягиваясь дымом. — Когда шли на задание, он вспоминал Москву, семью, сына… Будто чувствовал… Ребята очень переживают. Особенно Мамацев и Горошко…

— А как у Горошко рана?

— Рана легкая. Фельдшер осматривал. Осколком от рельса, наверное, кожу рассекло. Кость не задело, — сказал Маркин и, помолчав немного, добавил: Я все же думаю, что в мине был дефект.

— Навряд ли, Павел. Эти мины делаются вручную. Проходят строгий контроль. Тщательно испытываются. Так что дефект, по-моему, исключен. Может быть, в нее попала влага? Ведь сколько дней мы тащили МЗД под снегом, дождем. Достаточно одной капли воды попасть в систему электровзрывателя, вот и ненужный контакт.

— На-ка вот, Паша, хлебни горяченького, — протянул Маркину кружку с дымящимся хвойным чаем Иван Рогожин. — Вергун утверждает, что отвар хвои успокаивает нервы и силы прибавляет. Я уже испытал на себе.

Маркин взял кружку, отхлебнул.

— Ух! Горячий. Спасибо… Меньше года прошло с начала войны, а как все изменилось. Особенно люди. Я это хорошо чувствую по себе и по ребятам.

— Вот мне и хотелось поговорить с тобой, Паша. Об осторожности в работе — это для нас главное.