В ночь на 3 мая на „железку“ направились три боевые группы. Старшим одной из них был Иван Мокропуло. Его напарником — Сергей Щербаков, боксер. Задание: подорвать эшелон противника. В случае стычки с охраной попытаться захватить личные документы убитых гитлеровцев.

Ночь темная. Под ногами грязь, из которой еле вытаскивали ноги. Когда подползли к насыпи, затаились на несколько минут, чтобы осмотреться, передохнуть. Вокруг было неожиданно тихо. Поднялись на полотно. И тут никого!.. Внимательно огляделись. Приступили к работе.

— Отставить! — неожиданно приказал Мокропуло, следивший за окружающей обстановкой. — Накрыли нас!

В той стороне, где должна работать другая наша группа, взвилась осветительная ракета. Затем вторая. Теперь захлопали выстрелы. Бахнула граната.

— Отходим!

Быстро отползли к месту сбора. Но там никого! Ушли в лес или воюют?..

— Что будем делать, Иван? — спросил Щербаков. Мокропуло неопределенно ответил:

— Подождем тут немного и вернемся на „железку“…

И тут же уверенно приказал:

— За мной! Не отставать!

Они снова поползли к насыпи. Залегли метрах в ста от дороги. Увидели, как у полотна суетятся темные фигуры людей. Освещают фонарями и то место, где совсем недавно работали и они. „Тут они долго провозятся, удовлетворенно подумал Мокропуло. — А если продвинуться немного правее, где их нет, и там снова попытаться?“

— Сергей, ты видишь, сколько их тут? Наверняка сбежались и с других участков. А вон там никого! Пошли туда!

Было уже часа два. В пять рассвет, а на обратном пути лежала двухкилометровая заболоченная, вязкая открытая низина. Если задержаться тут до рассвета, их непременно обнаружат. Надо торопиться.

— Вперед! — приказал Мокропуло. Не оглядываясь, он побежал вдоль насыпи, низко клонясь к земле. Сзади Мокропуло слышал частое дыхание напарника и не сбавлял шага. Пробежали метров триста-четыреста, свернули к дороге. Залегли за дощатым забором для снегозадержания, что был метрах в двадцати от дороги. Отдохнули немного, ползком двинулись дальше. Вдруг чей-то кашель заставил их припасть к земле и затаиться. Мимо совсем близко прошли два немца, держа автоматы наготове. Они спешили туда, где все еще мелькали лучи электрофонарей, „Может, срезать этих и забрать личные документы? — мелькнула у Мокропуло отчаянная мысль. — Нет, лучше эшелон“. Он положил руку на плечо Щербакова, когда немцы прошли, кивнул в сторону насыпи.

— Видишь? И эти спешат туда.

Ползком пробрались к полотну. Быстро выкопали яму. Поместили заряд. Сверху положили противопехотную мину.

От насыпи бежали не оглядываясь, спотыкаясь в темноте, падали. Вскоре в сторону Орши по другой колее прошумел эшелон. Через несколько минут издали послышался еще гудок. Этот поезд шел уже по их колее. Невольно замерли. „Сработает или не сработает?“ И вдруг ярко осветилось небо. Они бросились на землю, и тут загрохотал взрыв. Стук сталкивающихся вагонов, треск ломающегося дерева, скрежет разрываемого металла догнали Ивана и Сергея…

— Ну как, Серега! — радостно крикнул Мокропуло, еле переводя дыхание. И счастливо засмеялся.

Утром наша разведка установила, что на мине подорвался воинский эшелон противника, следовавший на Смоленск. Разбито 27 товарных вагонов с военными грузами.

С раннего утра 3 мая начали готовиться к переселению на новое место. Упаковали ВВ, взрывпринадлежности и другое хозяйство. Было очень жаль покидать обжитой лагерь, но ничего не поделаешь…

К этому времени стараниями фельдшера и весны были поставлены на ноги Моргунов, Правдин, Горошко. Стал нормально ходить и Павел Маркин. Но, к сожалению, заболели другие.

Учитывая, что скоро наступит лето, которое высушит лес, новое место для лагеря выбрали в густом лесу, где держалась талая вода. Шалаши строили на рамах из толстых бревен, на которые накатывали жерди, а на них уже настилали ветки. Так наводят гати через болота. Мы (штаб отряда) решили на этот раз шалаш не строить, а соединили квадратом четыре плащ-палатки, растянули полотнище на длинной жерди, прикрепленной к стволам деревьев на высоте двух метров от земли. Углы укрепили веревочными растяжками. Получилась прекрасная кровля размером четыре на четыре метра. Под ней построили „гать“ — нары полметра высотой.

Приходилось всячески приспосабливаться прежде всего с учетом безопасности, а потом уже житейских удобств. 5 мая из Москвы пришла радиограмма: „Повторите координаты расположения площадки, устанавливайте на ней дежурство каждую ночь, заранее готовьте костры, при приближении самолета немедленно разжигайте их. В вашем районе самолет снизится до 500 600 метров. О дне операции сообщим после получения от вас ответа…“

Сейчас, спустя более сорока лет, трудно установить, кто был виноват в том, что мы не приняли тогда самолет с грузом, который так ждали. Или наши ребята плохо соорудили костры на небольшом болотном острове, выбранном нами в целях безопасности на случай нападения карателей, или летчики не сумели увидеть наши сигналы. Тем не менее мы очень переживали и чувствовали себя виновными.

С 5 мая Галушкин с пятью бойцами еженочно дежурили на „аэродроме“, постоянно поддерживая замаскированный огонь в сигнальных кострах. Однако самолета не было. А с утра 7 мая погода резко изменилась: пошел снег с дождем, похолодало. Плохой погоде, от которой мы так настрадались, сейчас обрадовались, несмотря на то, что она задерживала самолет. Пользуясь непогодой, прекрасно маскировавшей наши походы, усилили работу на „железке“. Ночью 8 мая в трех километрах западнее деревни Шаховцы Широков и Головенков подорвали воинский эшелон противника с живой силой. Было убито и ранено много солдат и офицеров противника. Разбито 8 классных вагонов. Другие омсбоновцы повредили полотно железной дороги в четырех местах на этой же магистрали. Ночью 10 мая Келишев, Маркин, Мокропуло, Ананьев, Высоцкий, Правдин под командованием Голохматова в 800 метрах восточнее деревни Кочаны взорвали воинский эшелон противника с военной техникой. Разбито 9 вагонов. В эту же ночь группа Голохматова в трех местах разрушила железнодорожное полотно, убив в перестрелке с охраной дороги двух фашистов. В этом же районе испорчено 300 метров телефонной и телеграфной линии, идущей вдоль железной дороги, и 150 метров — вдоль шоссе.

День угасал… Маскируясь кустами и складками местности, двое омсбоновцев, Рыжов и Сосульников, подобрались к линии железной дороги. Парные патрули проходили метров сто пятьдесят — двести, встречались, шагали обратно. „Значит, у каждой пары свой участок. Это хорошо“, — подумал Сосульников.

С болотистой низины потянул ветерок. Через насыпь пополз туман.

Выждав, когда немцы отошли подальше, партизаны начали подниматься по откосу, стараясь не сбивать гравий, который предательски выскальзывал из-под ног. Забравшись на насыпь, подрывники стали — готовить яму для мины. Вдруг один патруль почему-то с полпути повернул обратно.

— Хальт! Хенде хох!.. Файер! — испуганно заорали немцы и открыли беспорядочную стрельбу.

Пули просвистели над головами Сосульникова и Рыжова, прижавшихся к земле.

— Коля, прикрой! — крикнул Сосульников.

Рыжов откатился от рельса, открыл огонь. Немцы упали.

На шум стрельбы бежали охранники с других участков, стреляя на ходу. Минут десять длилась неравная схватка. Сосульников и Рыжов переползали с места на место. Дав одну-две короткие очереди, меняли позицию. Маневр партизан дезориентировал гитлеровцев: им было трудно определить, сколько человек ведут бой, и они обрушивали огонь наугад. Темнота надежно скрывала омсбоновцев, и пули фашистов пока миновали их.

Старший группы Андрей Сосульников не торопился выходить из боя, ждал, пока под шум стрельбы ребята установят мины на других участках. Наконец он услышал условный свист. Рыжов отозвался. Сосульников прекратил огонь, скатился с насыпи и быстро пополз прочь от железной дороги. Дал знать Рыжову — отходим! Отполз метров на двести в лесок, прислушался. Свистнул, подражая голосу болотной птицы. Это означало „Все ко мне!“

В лесок стали подтягиваться минеры. В лесу было тихо, а от железной дороги доносился треск очередей немецких автоматов, гулкие выстрелы винтовок, взрывы гранат. Видимо, немцы все еще не разобрались, с кем ведут бой.

— Все пришли? — спросил Сосульников.

— Рыжова нет, — сказал Саша Назаров.

Андрей точно помнил, что Рыжов ответил на его условный свист. А теперь Николая с ними не было.

— Ребята, надо вернуться и узнать, что с ним, — сказал Сосульников.

Иван Домашнев, Георгий Иванов и Василий Широков пошли к насыпи. Метров через пятьдесят они увидели Рыжова. Он медленно полз к месту сбора, таща в зубах автомат за ремень.

Николай истекал кровью. Тут же наскоро перевязали его, положили на плащ-палатку и двинулись на базу.

— Ребята… Идет! — вдруг крикнул Жора Иванов, останавливаясь.

Быстро нарастал гул приближающегося поезда. Немецкие охранники палили из автоматов, не отходя далеко от пути. Что-то огромное горбилось на платформах: угадывались стволы орудий, силуэты танков…

— А-а, гады! — ликующе закричал Андрей. — Вот почему они так усердствуют! Видать, специально ждали этот эшелон!

Кто-то из ребят нетерпеливо крикнул:

— Ну?!

— Андрей, чего же?! Неужели отказ?

Сосульников и сам уже дрожал от напряжения…

Молния блеснула из-под колес. Дрогнула земля. Глухой взрыв швырнул в небо багровое, клубящееся пламя.

Утром передали в Москву радиограмму: „12 мая в бою с охраной дороги тяжело ранен минер Рыжов: осколками гранаты задеты тазовые кости, три пулевых ранения в ноги. Необходима серьезная операция. Просим разрешения увеличить группу курьеров. Они доставят то, о чем мы сообщали предыдущей шифровкой, и эвакуируют раненого через линию фронта“.

Такого тяжелого ранения, как у. Рыжова, еще не было в нашем отряде. Саша Вергун с ранением справиться не мог. Мы не сомневались, что командование разрешит вынести тяжелораненого на Большую землю. Поэтому, не дожидаясь ответа из Москвы, группу курьеров увеличили до шести человек. В нее вошли: Павел Маркин, Виктор Правдин, Алексей Андреев, Сергей Щербаков, Иван Головенков. Возглавил группу Борис Галушкин.

15 мая получили ответ из Москвы: „Бажанову, Авдееву. Эвакуацию через линию фронта раненого Рыжова разрешаю. Подтверждаю исключительную важность собранных вами материалов и обязательную их доставку. Андрей“.

Однако еще долгих три дня группа Галушкина не отправлялась к линии фронта: не было необходимых курьерам медикаментов и продовольствия. С нетерпением ждали самолет. Только перед самым рассветом 18 мая до нас донесся желанный гул. Он слышался не с востока, откуда мы его ждали, а с запада. Мгновенно вспыхнули костры. Сам: олет сделал вираж, стал сбрасывать тюки. Парашюты закачались над лесом. Некоторые не раскрылись и с шумом шлепнулись в болото.

Нашли пятнадцать мест. Все есть, что просили, кроме медикаментов и перевязочных материалов. Видимо, они были в тюках, утонувших в болоте…

В 12.00 этого же дня Москва передала, что нам сброшено 17 мест. Так, значит, и есть — два места пропало. Среди того, что мы получили, были сахар, консервы, галеты, табак и цинковый бак со спиртом.

В одном мешке обнаружили пачку газет. На газете, лежавшей сверху, красным карандашом было крупно написано: „Героическим бойцам от экипажа "Дугласа“ № 3974 пламенный привет! Митин“.

Мы знали Василия Ивановича Митина. В ОМСБОН он командовал авиационным звеном. Было радостно получить весточку от знакомого человека. Наша радость возросла, когда нашли личные письма и послание, подписанное командованием и политотделом нашей бригады. В этом послании, в частности, говорилось: "Командование и политотдел приветствуют вас, героев Отечественной войны, и поздравляют с международным пролетарским праздником 1 Мая…

Товарищи! Вы с честью выполняете наши задания. Мы гордимся вами, лучшими сынами нашей Родины… Товарищи, на вас возложена большая и ответственная задача партией и правительством. Разрушайте коммуникации врага, уничтожайте полчища немецких захватчиков. На вас смотрят советские люди, временно находящиеся под игом немецких захватчиков. Знайте и помните это".

Было еще письмо от начальника разведки нашей бригады капитана Жаркова, он писал:

"Товарищи! Поздравляю с международным праздником 1 Мая. Желаю успеха в боевой деятельности. Громите, уничтожайте технику врага. Доволен и горжусь вашими боевыми делами. О вашей деятельности знают все товарищи. С гордостью следят они за тем, как вы выполняете свой долг перед Родиной.

Уничтожайте фашистов! Не давайте им покоя. Победа будет за нами!

Наши части на фронте ведут успешные боевые действия. Ваша работа оказывает им большую помощь.

Действуйте решительно, мужественно, смело, в то же время соблюдайте осторожность и производите тщательную разведку.

Товарища Бажанова поздравляю с присвоением звания капитана.

С радостью участвую в упаковке груза.

До свидания, товарищи!

Желаю здоровья и успехов в работе.

Капитан Жарков. 26.4.42 г.".

Обрадованные высокой оценкой нашего ратного труда, мы решили отметить это событие по-праздничному. И тут уж никакой медицинский авторитет Саши Вергуна не помог. Развели спирт водой и подняли кружки за победу.

Итак, медикаментов и перевязочных материалов у нас по-прежнему не было. Коле Рыжову становилось, все хуже. Собрали старые бинты, которыми уже не раз, перевязывали раны, прокипятили их. Нарезали длинные полосы из парашютного шелка. Для обработки ран выделили Алексею Андрееву, который стал в группе Галушкина "сестрой милосердия", остатки марганцовки и флягу спирта.