1. Сибирская целина

До прихода русских землепроходцев на огромных и малозаселенных пространствах Западной и Восточной Сибири проживало многоязычное население. Его общая численность, по самым смелым оценкам, не превышала 200 тыс. человек. Кроме того, в Приморье и Приамурье проживало около 30 тыс. человек. В этом краю жили манси и ханты, ненцы и селькупы, татары и киргизы, якуты и буряты, дауры и эвенки, нанайцы и чукчи, коряки и ительмены, а также многие другие народности.

Народы, жившие в южной части Сибири, а также в Приамурье, занимались главным образом скотоводством. Западносибирские татары в Барабинской степи разводили лошадей, крупный рогатый скот. Существовавшее в примитивной форме земледелие носило подсобный характер. У бурят сложился скотоводческо-земледельческий комплекс ведения хозяйства. Так, в Предбайкалье было развито скотоводство полуоседлого типа, с заготовкой кормов на зиму, в Забайкалье — кочевое. Охота и рыболовство имели подсобное значение. В некоторых районах существовало и примитивное земледелие. Бурятам был известен металл. Сходная система хозяйства сложилась и у соседних тувинцев. Якуты занимались разведением лошадей и крупного рогатого скота, а в северных районах — оленеводством. Основным занятием северных народов Сибири были охота и рыболовство. Так, чукчи, коряки и эскимосы занимались преимущественно охотой на морского зверя, а юкагиры — на диких оленей. Кроме того, у части народов Сибири дополнительные продукты питания давало собирательство дикорастущих растений. Как сообщают летописи, в Сибири «траву и корение едят повсеместно». На берегах Амура, у дауров и дючеров, существовало пашенное земледелие, которое, однако, также находилось на довольно низком уровне. В делом уровень развития хозяйства у большинства народов Сибири накануне их присоединения к России оставался крайне низким.

Условия жизни сибирских народов отличались большой пестротой. На рубеже XVI–XVII вв. у большинства народов Сибири еще господствовал первобытнообщинный строй или шел процесс его разложения.

Первое государство, как было изложено выше, сложилось у сибирских татар. В конце XVI в. Сибирское ханство достигло внушительных размеров. Его улусы простирались от бассейна Туры на западе до Барабинской степи на востоке. Под властью хана Кучума кроме татар оказались и хантыйские, мансийские и башкирские племена, подвергавшиеся нещадной эксплуатации со стороны феодальной верхушки ханства.

Жизнь сибирских народов осложнялась постоянными междоусобными войнами, а также нападениями более могущественных соседей. Это подрывало и без того низкий уровень развития хозяйства и угрожало уничтожением целых народов. Так, население Забайкалья страдало от набегов северомонгольских ханов, а верховьев Енисея — от феодалов Джунгарии и енисейских киргизов. Народы Приамурья и Приморья неоднократно подвергались опустошительным набегам китайских и маньчжурских феодалов. Только в начале XVI в. во время набегов маньчжуров с территории Приморья было уведено в плен около 25 тыс. человек. Захватчики уводили с собой не только военнопленных, но и население, включая стариков, женщин и детей. Такая политика соседних феодальных государств — Джунгарии, Маньчжурии, северомонгольских ханств не только подрывала производительные силы южных сибирских народов, но и угрожала самому их существованию. Необходимость обороны и спасения населения южных окраин Сибири и Дальнего Востока выдвигалась на первый план. Как показала история, эта задача могла быть выполнена только с помощью русского народа.

Хозяйственное освоение Сибири русскими в XVII в. является одной из самых замечательных страниц ее истории.

Первые русские поселенцы встретились за Уралом с девственной природой. «Реки пространны зело и прекрасны, в них же воды сладчайшия и рыб различных зело премножество; на исходищах же рек дебрь плодовита на жатву и скотом питательная удолия, пространная зело» — так восхищенно описывал летописец сибирскую землю. Однако, несмотря на обильную природу, русским людям, пришедшим в этот необжитый край, пришлось на первых порах очень трудно. Суровые условия жизни, беспрестанная борьба за существование выковали своеобразный сибирский характер русского человека — сибиряка, обживавшего этот суровый и в то же время неповторимо величественный край. Русским людям пришлось в буквальном смысле поднимать целину.

На каждого из коренных жителей Сибири приходилось в среднем более 40 кв. км земельной площади. А если учесть, что даже при охотничьем хозяйстве на одного человека необходимо иметь 10 кв. км угодий, то ясно, что перед русским народом открывались огромные возможности по освоению еще не использованных пространств.

Русские поселенцы не застали здесь столь привычной для Центральной России пашни, хотя часть коренного населения и имела примитивные земледельческие навыки.

Огромные массивы пригодной для пашни земли еще не трогали не только соха или плуг, но даже и мотыга. Поэтому русские поселенцы вынесли немало лишений, связанных с отсутствием хлеба. Уже первые походы русских в Сибирь остро поставили вопрос о продовольствии. Между тем в Сибирь прибывали все новые и новые отряды служилых людей, которых необходимо было снабжать продовольствием. Поэтому уже в первые годы своего продвижения на восток русские вынуждены были обратиться к земледелию.

В начале XVII в. сибирским воеводам поступает указ о заведении «государевой» десятинной пашни. Но для этого нужны были крестьянские руки, а их в Сибири еще не хватало. Попытки же использовать в качестве феодально зависимых хлебопашцев местное население не увенчались успехом. В итоге для осуществления этой задачи царское правительство приступило к переселению крестьян в административном порядке.

Другим источником увеличения крестьянского населения Сибири была ссылка. Однако и она не дала существенного результата, так как часть ссыльных погибала во время невероятно тяжелого пути, а другая уходила в служилые люди. Те же, кого сажали на пашню, не удерживались на ней, а в поисках свободы и лучшей доли бежали дальше, на восток.

Это была одна сторона объективно исторического процесса появления русского крестьянства в Сибири, другая сторона заключалась в притоке добровольцев, прибывавших в Сибирь на свой страх и риск. Только опираясь на этих переселенцев, царские власти смогли решить вопрос о создании сибирской пашни.

Несмотря на то что XVII в. был веком окончательного закрепощения русского крестьянства в Европейской России, сибирские воеводы смотрели сквозь пальцы на приход новых переселенцев. Правда, в связи с массовым бегством крестьян из России за Урал московское правительство было обеспокоено. Но его политика в этом вопросе носила двойственный характер. В первой половине XVII в. оно принимает ряд мер по ограничению переселения в Сибирь. Тем не менее прилив переселенцев в течение всего XVII в. все увеличивался. Это явление продолжалось и позже. В XVIII в. правительство признало невозможность возвращения беглецов к помещикам в Центральную Россию.

Результат переселения крестьян в Сибирь к концу XVII в. оказался весьма значительным. К этому времени в Сибири уже насчитывалось свыше 11 400 крестьянских дворов.

Таким образом, решающую роль в создании сибирской пашни сыграло массовое переселение крестьян, уходивших из Центральной России. Факты свидетельствуют о том, что мирное заселение необжитых районов происходило без ведома царской администрации, которая узнавала о существовании крестьянских поселений спустя много лет.

Помимо крестьян хлебопашеством занимались также служилые и посадские люди. Известную роль в устройстве крестьянских поселений сыграли монастыри.

Прежде чем заниматься земледелием, переселенцы должны были получить помощь от государства, которая выражалась в предоставлении «подмоги», ссуды и льгот для устройства крестьянином собственного хозяйства. «Подмога» была безвозвратной помощью государства крестьянину для обзаведения хозяйством. Ссуда деньгами или натурой предоставлялась с условием обязательного возврата. Кроме того, новопоселенцы временно освобождались от феодальных повинностей.

Несмотря на отсутствие крепостнического гнета, сибирский земледелец не был свободен от повинностей. Верховным собственником земли считался государь, поэтому за владение землей сибирский крестьянин обязан был обрабатывать помимо своего надела и государеву пашню.

Непременным условием землеустройства русских переселенцев было наличие свободных участков. После присоединения Сибири русское правительство, заинтересованное в получении пушнины от местного населения, стремилось сохранить за ним земельные угодья. В царских грамотах указывалось, чтобы русских людей воеводы селили на пустых местах. Хотя при отводе земель и происходили некоторые трения, но в целом землеустройство русских пришельцев не повело к сгону с земель коренного населения, как это произошло, например, с североамериканскими индейцами.

Выбор места под пашню производился с большой осмотрительностью. Для определения пригодности земли для будущей пашни производились пробные посевы. Такие опыты в Усть-Куте производились, например, Е. П. Хабаровым. Пробными посевами занимались также крестьяне и воеводская администрация. Например, опыты, проведенные в Даурской земле (нынешняя территория Хабаровского края), дали отличные результаты.

Удачи перемежались с неудачами. Документы того времени сохранили яркие свидетельства упорной борьбы русских крестьян с суровой сибирской природой. Выражения «хлеб позяб», «была засуха» свидетельствуют о тех жестоких ударах, которые получал земледелец в процессе освоения сибирской целины. В борьбе с суровой природой определились места пашен и возделываемые на них культуры. Русский крестьянин принес в Сибирь рожь, овес, ячмень, пшеницу, горох, гречиху, просо, а из технических культур — лен, коноплю. На огородах он выращивал капусту, морковь, лук, репу, чеснок, огурцы. Русские земледельцы принесли сюда свои, выработанные веками земледельческие навыки, сравнительно высокую для того времени культуру земледелия. Они внедрили в сибирское земледелие систему залежей и паров, трехпольный севооборот. Принесены были в Сибирь неизвестные здесь ранее земледельческие орудия: соха с железными сошниками, деревянная борона, серп, коса-горбуша, топор.

Результатом земледельческого освоения сибирских просторов было повсеместное появление возделанной пашни. С конца XVI до начала XVIII в. русский крестьянин сумел провести своей сохой борозду от Урала до Камчатки. Засеянные поля появились и там, где не знали земледелия даже в его первичной форме. В частности, в 30-40-е годы XVII в. русские поселенцы сумели завести пашню в «соболином краю» — в бассейне реки Лены. Если феодалы России XVII в. стремились к захвату новых земель, то масса эксплуатируемого русского крестьянства пыталась освободиться от крепостнического гнета, уходя на новые, «вольные» земли, где не было помещичьего землевладения. Именно в результате их деятельности раскрывались богатейшие возможности сибирской пашни. К концу XVII в. величина сибирской пашни достигла более 100 тыс. десятин, а валовые сборы зерна (в основном ржи) достигали 4 млн. пудов. Московское правительство сочло задачу создания сибирской пашни решенной и перестало снабжать Сибирь хлебным запасом из центра государства. Отныне сибиряки стали обходиться собственным хлебом.

Таким образом, русский крестьянин при помощи сохи, бороны и серпа совершил исторический подвиг по подъему сибирской целины.

Но этим не исчерпывается значение появления сибирской пашни. Под влиянием русских местное население уже в XVII в. начинает потреблять хлеб, а затем обращается к земледелию по русскому обычаю. Приобщение скотоводов-якутов к русской земледельческой культуре отмечается уже в 70-е годы XVII в. В документах того времени встречаются упоминания о привлечении к земледелию якутов, которые переняли хлебопашество у своих соседей — русских крестьян и заводили свое собственное хозяйство крестьянского типа. Это одно из ярких свидетельств начала важных изменений в хозяйственной деятельности коренного населения. Под влиянием русских крестьян развивалось земледелие и осуществлялся постепенный переход к оседлости у татар. Постепенно к земледелию начала переходить и часть бурят.

Характерной особенностью развития земледелия в Сибири являлось то, что на русской пашне не использовался подневольный труд местного населения. Задача хлебоснабжения края была решена руками русских переселенцев, находившихся в феодальной зависимости от Русского феодального государства, от сибирских монастырей и от других землевладельцев. Русский человек, бежавший за волей в Сибирь, в конце концов попадал под тот же феодальный гнет, что и в Европейской России, с той лишь разницей, что в подавляющем большинстве случаев нес «тягло» не на помещичьей земле, а на «государевой» десятинной пашне или на монастырской земле.

Русское и местное население испытывало в общем одинаковый феодальный гнет. Между русскими переселенцами и народами Сибири, в сущности, не возникало резких противоречий. Русские деревни спокойно сосуществовали рядом с юртами коренного населения. Такое соседство способствовало постепенному сближению русских крестьян и местного трудового населения. Происходила взаимная передача трудового опыта, что рождало общность интересов.

Русские люди вложили также немалый труд в пушной и рыбный промыслы. Добыча пушнины происходила в основном в северных районах, в низовьях Оби, Енисея и Лены. Русские промысловики принесли сюда свои охотничьи навыки. Главным предметом охоты считался соболь, добыча которого шла «русским обычаем»: с помощью ловушек или собак и сетей. Такие приемы охоты были более производительны, чем с помощью лука, как это имело место у коренных жителей тайги. В конце концов русские приемы охоты были взяты на вооружение местными жителями.

Кто же были эти русские промысловики? В основном это были покрученики (наемные люди), которых нанимали торговые люди, организаторы промысловых артелей. Они снабжали покрученика всем необходимым для промысла, за что последний обязывался отдавать предпринимателю часть добычи.

Большая часть пушнины поступала в царскую казну от русских промысловиков, которые были обложены десятинной пошлиной. Основная часть пушнины попадала в руки организаторов промысловых артелей, крупных русских купцов, а ее добытчикам приходилась весьма незначительная доля. Русские охотники, так же как и земледельцы, подвергались жестокой эксплуатации.

Огромные рыбные богатства Сибири способствовали широкому развитию рыбного промысла. Рыба была важным продуктом питания, особенно в бесхлебных районах. И здесь русские привнесли свои трудовые навыки. Орудия лова изготовлялись «по русскому обычаю». Это были невода, мережи и пущальницы. Русский рыбный промысел не привел к оскудению запасов рыбы и не нарушил интересов местного населения. Рыбы хватало всем.

С ростом русского населения в Сибири возрос спрос не только на продукты питания, но и на промышленные изделия. В это время Сибирь целиком зависела в экономическом отношении от старых русских районов. В первой половине XVII в. из центральных районов в Сибирь везли разнообразные ткани, одежду, обувь, предметы домашнего обихода, металлы и металлоизделия. Сибирь была тесно связана с такими торгово-ремесленными центрами, как Устюг Великий, Сольвьгчегодск, Холмогоры, Ярославль, Москва, Вятка, Соликамск, Казань, Кострома.

Однако эта торговля не могла полностью удовлетворить запросы растущего русского населения Сибири. Поэтому здесь с самого начала широкое распространение получила крестьянская домашняя промышленность. Потребность в промышленных изделиях заставляла крестьян заниматься помимо земледелия ткачеством, гончарным делом и т. п. Кроме того, строительство острогов, постройка казенных речных судов, являвшаяся дополнительной повинностью, возлагались на посадских людей и крестьян. Освоение огромных пространств Сибири без развитого судоходства было бы делом безнадежным. Поэтому судостроение стало одним из самых первых ремесел, появившихся в Сибири с приходом русских.

Постепенно в Сибири начала формироваться собственная ремесленная промышленность и кадры ремесленников, источником существования которых являлся труд в ремесленной мастерской. На протяжении XVII в. русские люди основывают в Сибири целый ряд ранее неизвестных для здешних мест производств, таких, как кожевенно-обувное, деревообделочное, пищевое, металлообрабатывающее, портняжное, гончарное, ювелирное и другие. Следует отметить и то, что с приходом русских в Сибирь уже в XVII в. появляются не только мастерские ремесленников, но и первые мануфактуры централизованного типа, что означало резкий скачок в развитии производительных сил края.

Возникновение первых сибирских мануфактур было связано с созданием добывающей промышленности. Одной из важнейших проблем, вставших перед русскими переселенцами, была добыча соли. Ведь к сибирскому хлебу нужна была и сибирская соль. Эта задача была решена уже в XVII в. Соль добывалась на Ямаш-озере в Западной Сибири, в Енисейском крае, в устье реки Куты в Якутском уезде и на Вилюе. Крупнейшие солеваренные предприятия находились в Енисейском крае. В 1675–1676 гг. они дали 10 тыс. пудов соли.

Русские поселенцы успешно осваивали и другие полезные ископаемые Сибири.

В 1622 г. Федор Еремеев нашел железную руду в трех верстах от города Томска, а уже в 1626 г. на одной из башен Томского острога была установлена железная пищаль, которую изготовили в Томске. В 1628 г. под Енисейским острогом была обнаружена железная руда, а на реке Тасеевой служилые люди Я. И. Хрипунова нашли серебро. В 1641 г. енисейский посадский человек Андрей Лаврентьев Свечник нашел железную руду у притоков Ангары — Маньзи и Пинчуги. На основе открытых месторождений начал развиваться енисейский железоделательный промысел, который скоро приобрел общесибирское значение, сохранявшееся вплоть до середины XIX в. Енисейские кузнецы полностью удовлетворяли местные потребности в железных изделиях, а во второй половине XVII в. даже вывозили свои изделия в другие города Сибири. Ассортимент изделий енисейских кузнецов был чрезвычайно широк. Сошники, косы, топоры, заступы, сверла, мельничные детали, подковы, пешни, долота, ключи, печные заслоны, дверные петли, пробои, скобы и цепочки, засовы, гвозди, якоря для речных судов — все это производили русские люди в Сибири. Железоделательное производство развивалось также в Тобольске, Якутске, Кузнецке и других городах.

Появление своего железоделательного промысла способствовало также развитию производства вооружения, имевшего большое оборонительное значение. Тобольские, томские и енисейские кузнецы выделывали сначала холодное оружие: пики и полупики, бердыши и сабли, а затем и огнестрельное — пищали и пушки. Так, в Томске в 1636 г. были «изготовлены 73 пищали и розданы томским служилым людям и в Кузнецкий острог посланы».

Г. И. Невельской

Бюст С. И. Дежнева Скульптор Б. Н. Бродский

Меновая торговля на Севере Гравюра из книги Олая Магнуса. 1555 г

Ермак. Скульптура М. Антокольского

Памятник В. Берингу на острове Беринга

Русское мореходное судно XVII в.

Верхотурский кремль Рисунок XIX в.

Даур Гравюра из книги Н.-К. Витсена. 1692 г.

Курилец Гравюра из книги И.-Г. Георги. 1799 г.

Развитие ремесленных производств в Сибири, как и создание пашни, явилось историческим подвигом русского народа — крестьян, посадских людей, низов служилых людей. Труд русских переселенцев положил начало раскрытию богатейших производственных возможностей края. Их активная деятельность в экономическом развитии Сибири не только сделала ее неотъемлемой частью России, но и создала предпосылки для коренных изменений в жизни местного населения.

 

2. Оборона восточных рубежей

По мере заселения Сибири и ее хозяйственного освоения особенно остро встала проблема защиты Русского государства от иноземных вторжений. Наиболее воинственными соседями на юго-восточных окраинах России в ту пору были северомонгольские и джунгарские ханы, а также маньчжуры. Государство джунгар возникло в начале XVII в. и представляло собой объединение западномонгольских ханств, в состав которого входили земли между Алтаем, Тянь-Шанем и пустыней Гоби, а также восточноказахские земли, Кашгария и часть Южной Монголии. Джунгарские феодалы не хотели примириться с принятием русского подданства народами Южной Сибири. Враждебно реагировала на появление русских в Сибири маньчжурская династия Цин. Столкновение русских землепроходцев с ее войсками произошло уже в 50-х годах XVII в.

Все эти обстоятельства обязывали русское правительство серьезно заняться обороной сибирской окраины Русского государства от нападения воинственных соседей. Для защиты мирного труда русских переселенцев и местного населения были приняты необходимые меры, главной из которых стало строительство крепостей. В условиях громадных просторов Сибири и сравнительно малого количества воинских сил крепости должны были сыграть решающую роль. Последнее обстоятельство обусловило крупные масштабы крепостного строительства.

Места строительства будущих крепостей предварительно тщательно обследовались и наносились на карты. В середине XVII в. были изучены все крупные реки Сибири и их притоки. В 1667 г. тобольский воевода П. И. Годунов составил «Чертеж всей Сибири», а в 1701 г.

С. У. Ремезов сделал наиболее полную для своего времени карту Сибири. Однако решающими для строительства крепостей или укреплений были соображения не географического, а экономического, внутриполитического и внешнеполитического порядка. Продвигаясь на восток, русские землепроходцы с целью закрепления и освоения открытой территории ставили укрепленные опорные пункты — зимовья, остроги, рубленые «города» (крепости), выполнявшие оборонительные функции на новых рубежах России. Все эти поселения имели специфический внешний облик. Одни воздвигались по воеводским наказам как остроги и города сразу, другие же развивались путем последовательного изменения типов укреплений.

Термин «город» тогда имел несколько иное содержание, нежели в наши дни. В русских летописях неоднократно упоминаются укрепленные пункты, именуемые городами, городками, детинцами, кремлями, острогами, и каждому из этих названий соответствовал определенный тип укрепления. Под понятием «город» имелись в виду и военные крепости, и просто укрепленные деревни. В Сибири различали в основном два типа укрепленных населенных пунктов: острог и город.

Острог первоначально представлял собою укрепление, включавшее типовое ограждение, которое состояло из заостренных и врытых в землю (или в земляной вал) бревен. Позднее остроги стали дополняться рублеными башнями. Если число башен было более четырех, то такое укрепление считалось уже городом. В том случае, когда поселение обносилось рублеными стенами с башнями, оно считалось «настоящим» городом. Часть укрепленных пунктов, строившихся землепроходцами по мере их продвижения на восток, оказывалась заброшенной, другие же, имевшие важное экономическое и оборонное значение, становились городами в полном смысле этого слова.

Сибирская крепость XVI–XVII вв. обладала целым рядом характерных черт, определяемых именно местными условиями. Так, в каждой крепости находились воеводский дом, съезжая изба или воеводская канцелярия, а также хозяйственные постройки. Порох и свинец хранились в земляных погребах. Для сохранения амуниции, парусов, снастей строились особые амбары. Непременным элементом сибирской крепости была церковь.

По своим боевым качествам сибирские крепости и остроги мало чем отличались от крепостей и острогов в Центральной России и на южных окраинах государства. В основе оборонного строительства в Сибири лежали фортификационные принципы, присущие школе военно-инженерного искусства Северо-Восточной Руси. Сибирские крепости и остроги имели мощные стены, проезжие, глухие и дозорные башни с бойницами для стрельбы, их вооружали артиллерией.

По мере роста населения и усиления внешней опасности крепости расширялись и перестраивались. В этом плане интересна история Селенгинского острога. В 1666 г. казачий десятник О. Васильев и стрелецкий голова В. Аксеногьев с 85 человеками служилых людей на реке Селенге построили крепость. По углам крепости поставили четыре башни, стены имели высоту до 3 м, общая длина их составляла 130 м. Вокруг острога был выкопан ров и установлены надолбы — заостренные бревна, вкопанные в землю. Однако ввиду обострения внешнеполитической обстановки, связанного с угрозой нападения маньчжуров, к 80-м годам XVII в. этого уже было недостаточно и в 1684 г. было принято решение усилить укрепления острога. Эта задача была поручена приказному человеку И. Поршенникову, справившемуся с ней блестяще. Селенгинск был превращен в сильную по тем временам крепость. Значительными по тому времени крепостями были также Якутск, Нерчинск, Тобольск. Что касается каменного строительства, то оно не получило развития в Сибири.

Как в появлении сибирской пашни и сибирского ремесла, так и в создании сибирских крепостей самое активное участие приняли сибирские крестьяне, жители посадов и низшие слои служилых людей. Они поставляли на строительство крепостей лес, пиломатериалы и рабочую силу. Крестьяне и посадские люди не только строили крепости, но и защищали их вместе с ратными людьми.

Источником пополнения воинских сил Сибири было также привлечение на военную службу и включение в ряды русских служилых людей представителей местного населения. В обороне Прибайкалья, например, важную роль сыграли «конные тунгусы» во главе со своим предводителем Гантимуром, в 1651 г. принявшим русское подданство. Его сын «московский дворянин Павел Петров сын Гантимуров» имел под своим началом «конных тунгусов» 788 человек.

В 70-80-х годах гарнизоны наиболее важных сибирских крепостей значительно пополнились. В Верхотурье, Тобольске, Пелыми, Туринске, Тюмени, Сургуте, Березове, Таре, Мангазее на службе в это время находилось 4559 человек. На вооружении этих крепостей в 1684 г. насчитывалось 102 пушки с достаточным количеством боеприпасов. Кроме того, в казенных амбарах хранилось значительное количество холодного и огнестрельного оружия.

Многое делалось московским правительством для обороны Сибири, но главным были успехи ее хозяйственного освоения. Освоение сибирской целины, обеспечение сибирского населения собственной солью, развитие ремесел в этом крае позволили организовать надежную оборону Сибири. Велика в этом деле роль простых русских тружеников — крестьян, ремесленников, работных людей. Без их упорного труда было бы немыслимо ни строительство городов-крепостей, острогов, ни снабжение хлебом и солью их гарнизонов, ни производство собственного оружия и боеприпасов. Все это, как показали дальнейшие события, сыграло важную роль в защите новых границ Русского государства от иноземных вторжений.

Присоединение и освоение юго-восточной части Дальнего Востока, включавшей Забайкалье и Приамурье, принятие рядом местных племен российского подданства поставили перед московским правительством целый ряд внешнеполитических задач. Враждебное отношение маньчжурской династии Цин к русским на Амуре создало в этом районе напряженную обстановку. Цинские политики стремились заставить русских покинуть берега Амура. Для осуществления этой цели маньчжурские войска нападали на русские поселения и угоняли в глубь Маньчжурии местное население. Цинское правительство рассчитывало превратить эти районы в буферную зону «Цзими», которая бы отделяла собственно маньчжурские владения от российских.

Русское правительство решило урегулировать спорные вопросы дипломатическим путем. 3 марта 1656 г. первое русское посольство во главе с Ф. И. Байковым прибыло в Пекин. Но его миссия была неудачной. Быстрое освоение русскими Приамурья, а также ряд поражений, нанесенных маньчжурам, ставили под удар престиж маньчжурского могущества и задевали интересы их территориальной экспансии. На мирные соглашения маньчжурское правительство не пошло. Оно предложило русскому послу покинуть Пекин. Набеги маньчжурских отрядов на русские поселения на Амуре продолжались.

В 1675 г. русское правительство предприняло новую попытку наладить мирные отношения с маньчжурами. В Пекин было послано второе русское посольство во главе с Н. Г. Спафарием. Маньчжуры отвергли русские предложения об установлении дружественных отношений между двумя государствами и отказались от развития нормальных дипломатических отношений. Правители Пекина надеялись, что набеги маньчжурских войск легко могут разорить Нерчинский и Албазинский остроги. «Москва далеко, — говорил Т. Перейра, переводчик и советник маньчжурского двора, — и чают, что (русскому) большому войску притить трудно, а в ближайших местах живут люди небольшие, которые не могут им ничего вредить». Поэтому Н. Г. Спафарий специально указывал, чтобы в Албазине жили «от богдойских людей с великим бережением и опасою денно и нощно с караулы и на остроге снаряд пороха и свинец велел запасать».

Наряду с этим наказом позднее Сибирский приказ предписывал нерчинским властям ставить новые остроги в выгодных местах, с тем, однако, чтобы «с Китайским государством и с иными немирными ныне и впредь ссоры не чаять».

К 80-м годам XVII в. обстановка в Приамурье и Забайкалье становилась все более и более напряженной. Подстрекаемые маньчжурами, северомонгольские феодалы первыми попробовали испытать прочность русских границ. Осенью 1681 г. отряды Очиры Саин-хана провели агрессивные вылазки против русских поселенцев, которые будут длиться в течение долгих шести лет. Сначала отряды монгольских феодалов, а затем войска Цинской империи будут появляться то в одном, то в другом районе Забайкалья и Приамурья, совершать набеги на русские поселения, грабить и убивать их жителей, уничтожать скот, жечь посевы, жилые дома и постройки. Войска монгольских феодалов вторглись в Забайкалье от Тункинского острога до Нерчинска. Первыми нападению монголов подверглись окрестности Селенгинска и Удинска. Однако, получив отпор со стороны русских гарнизонов и присоединившегося к ним местного населения, монгольские феодалы предпочли пойти на мирные переговоры с Россией и восстановить мир.

Что касается маньчжурских правителей, то их враждебные действия против русских, по существу, не прекращались в течение всей второй половины XVII в.

Маньчжуры систематически опустошали Приамурье, пытаясь согнать местных жителей с их земель и тем самым лишить русских продовольственной базы. Набеги маньчжуров на русские остроги в Приамурье продолжались и в 60-70-х годах XVII в. почти непрерывно. Тревожную обстановку того времени в Приамурье хорошо отражает челобитная крестьян Покровской слободы, расположенной недалеко от Албазина: «А ныне, государь, стало время заворошное, от богдойских людей безпрестанно опасаемся, а ружьем и порохом и свинцом в Албазинском остроге скудно, какова пора, нам и принятца будет не за что».

В то же время в Пекине по указанию императора Канси начали готовить новый военный поход в Приамурье с целью воспрепятствовать дальнейшему освоению русскими этих земель. Главный удар предполагалось нанести по основному русскому форпосту в Приамурье — крепости Албазин.

Однако немедленно начать боевые действия против Русского государства Цинская империя не могла. Маньчжурскому двору не были известны ни обстановка, ни географические условия Приамурья. Кроме того, одним из препятствий, сдерживавших маньчжуров, было и то, что в северных и северо-восточных районах Маньчжурии у императора Канси не было опорных пунктов, необходимых для базирования своих вооруженных сил. Наконец, что сдерживало маньчжуров, так это то, что им предстояло действовать на незнакомой и не освоенной ими местности, вдали от фактических границ империи. Поэтому им необходимо было исследовать местность на подступах к Амуру, а затем проложить туда дороги, построить речные суда, завезти провиант и боевые припасы. С этой целью в сентябре 1682 г. в верховья Амура был послан видный маньчжурский военачальник Лантань, которому императором Канси предписывалось тщательно разведать расположение Албазина.

Чтобы придать законность осуществлению своих агрессивных планов, маньчжуры использовали разнообразные приемы исторической дезинформации.

По указанию императора Канси была подготовлена целая серия «исторических» документов, якобы подтверждавших право Цинской империи на Приамурье, которым уже свыше 40 лет владели русские люди. Земли этого обширного края объявлялись «захваченными», «воровским образом занятыми», «отторгнутыми» от Цинской империи. Цель такой исторической диверсии сводилась к тому, чтобы представить дело так, будто бы «освобождение своих земель» составляет «историческую миссию» Цинской империи, к осуществлению которой маньчжуры приступили в 1683 г.

В течение первой половины этого года маньчжурский двор сосредоточил сваи войска в построенном между городками Айгунем и Кумарой опорном пункте Эсули, а во второй половине июля они начали боевые действия по овладению бассейнами рек Зеи и Селемджи. Они разоряли русские остроги, поселения и заимки, перехватывали русские суда, плававшие по Амуру, подстрекали представителей отдельных народностей Приамурья к выступлениям против русских. Все эти разбойничьи действия маньчжуры прикрывали лживыми заявлениями о якобы «защите» малых народов, хотя никто из этих народов не обращался к ним с просьбой о защите. Напротив, представители этих малых народов бежали от таких «защитников» к русским.

Вылазки маньчжурских войск, как и набеги монгольских феодалов в Забайкалье, застали русское население Приамурья врасплох. Местная русская администрация из-за «малолюдства» служилых людей не могла осуществить сколько-нибудь серьезных оборонительных мероприятий. Все это благоприятствовало агрессору. Правда, сибирская администрация предпринимала кое-какие меры, чтобы оказать помощь защитникам Приамурья. Из восточносибирских гарнизонов посылались пушки, ядра, порох, свинец, пищали и людское пополнение.

Вооружение, командный состав и войска посылались в Приамурье и Забайкалье также и из европейской части страны. Но эта помощь поступала с большим опозданием, так как преодолеть такое расстояние в то время было непростым делом.

Все это привело к тому, что положение русских переселенцев в Приамурье к 1684 г. оказалось очень тяжелым. В течение лета и осени 1683 г. маньчжурский отряд численностью в 500–600 человек на 25 бусах (речных судах) из лагеря, оборудованного в устье Зеи, поднялся вверх по реке и полностью захватил бассейны Зеи и Бурей. Это создало серьезную угрозу русским переселенцам не только на Амуре, но и на побережье Охотского моря и в Якутии. Малочисленные отряды русских служилых людей и промышленников вынуждены были оставить свои поселения и в осенне-зимнюю стужу 1683–1684 гг. с большими потерями пробиваться с Зеи, Селемджи и Бурей на север, к побережью Охотского моря, а далее через Удский острог — в Якутск. Захват русских поселений на Зее и Селемдже придал маньчжурам уверенность в безнаказанности осуществления их агрессивных планов. Используя свой укрепленный лагерь в устье Зеи, они приступили к выполнению своего стратегического плана, который заключался в том, чтобы внезапно вторгнуться в Забайкалье и Приамурье и отбросить русских до реки Лены. Основные усилия маньчжурских войск были нацелены на Албазин — главный опорный пункт русских в Приамурье. В апреле 1685 г. император Канси издал приказ о начале похода на Албазин. В указе, в частности, говорилось: «Мы используем отборное и сильное войско, оружие и снаряжение у нас в отличном состоянии, русские не смогут противостоять нам и вынуждены будут отдать нам земли и явиться с изъявлением покорности». Однако, как показали последующие события, самонадеянные заявления Канси оказались преждевременными.

Наступление маньчжуров на Албазин началось в июне 1685 г. Основные силы маньчжурских войск, совершив «спешный ночной переход», 12 июня 1685 г. окружили город. Маньчжурский военачальник Лантань предложил русским сдаться, на что получил отказ.

В то же время монгольские феодалы во главе с Очирой Саин-ханом вторглись в Забайкалье и 11 июня 1685 г. осадили Селенгинск, а затем и Удинск. Одновременность наступления монголов и маньчжуров свидетельствовала о согласованности их действий. Правда, монгольские отряды ограничились лишь осадой Селенгинска и Удинска. Их удержало от штурма только то, что у монголов не было огнестрельного оружия и умения осаждать крепости. Поэтому воевода Селенгинска И. Поршенников доносил в Енисейск: «От мунгальские силы… большого страху не имеем, страшит нас богдойская сила, потому что нас в Селенгинску конечное малолюдство, порохом и оружием скудно». Особенно тяжелая обстановка сложилась под Албазином.

Готовясь к отражению штурма неприятеля, его защитники во главе с воеводой А. Л. Толбузиным попытались усилить крепостные укрепления, поставив на валу вторую внутреннюю стену, но завершить работы не удалось. Противник, получив отказ на свой ультиматум о сдаче, подверг крепость интенсивной артиллерийской бомбардировке. Уже первая атака показала, что Албазин слишком слабо укреплен. За день бомбардировки маньчжурам удалось разбить во многих местах крепостные укрепления. Их 20-фунтовые ядра, но словам защитников крепости, «сквозь острог проходили». Но албазинские служилые люди, крестьяне и промышленники самоотверженно отбивали приступ врага. Они погибали на рушившихся стенах, но не пустили врага в крепость. Только за один день штурма крепости ее защитники потеряли убитыми более 100 человек, а враг до 150 солдат, но маньчжурам не удалось ворваться в крепость. Возможности обороны Албазина уже к концу первого дня штурма были исчерпаны: кончился порох и свинец. К тому же маньчжуры обложили стены города грудами хвороста и дров и подожгли их. В этой обстановке А. Л. Толбузин вынужден был вступить в переговоры с маньчжурами об условиях сдачи. Маньчжуры позволили русскому гарнизону покинуть крепость и уйти в Нерчинск. Согласившись отпустить оставшихся в живых защитников крепости в Нерчинск, Лантань стремился ускорить захват Албазина до возможного подхода русских подкреплений.

Падение Албазина вызвало ликование маньчжурского двора. Оценивая заслуги своих войск и их воеводы Лантаня, богдыхан Канси на его донесении об овладении Албазином написал: «Эту победу еще мало считать заслугой первой степени. Ее следует назвать первой среди военных заслуг первой степени».

Захваченный в результате внезапного нападения Албазин был полностью разрушен — городские постройки сожжены, а укрепления срыты до основания. После овладения Албазином маньчжурские войска вышли к устью Аргуни, но наступать на Нерчинск, как было предусмотрено планом, не решились, так как расчеты на помощь северомонгольских феодалов и тунгусского населения не оправдались. Тем временем маньчжурские военачальники получили приказ отступить в свои пределы и быть в Китае тотчас, потому что «де никанские люди (коренное китайское население) на китайского (маньчжурского) царя идут войной». Уход маньчжурских войск менял обстановку, и нерчинский воевода принял решение снова занять Албазин, чтобы «не потерять… Даурской земли и побежной из Нерчинска славы не учинить».

В августе 1685 г. А. Л. Толбузин вместе с казаками и крестьянами вернулся в Албазин. Он произвел сбор урожая, провел большую работу по восстановлению крепости. А. Л. Толбузину было приказано поставить новый острог на Амуре «ниже старого Албазинского… чтоб неприятелю было не в уступку». В Албазин был также послан отряд служилых людей и казаков численностью 669 человек под командованием А. И. Бейтона при пяти пушках и трех пищалях. К началу второй осады «новый город Албазин достроен весь, только башни не покрыты, колодезь выкопан, хлеба крестьяне посеяли больше 500 десятин». Кроме того, крепость была обеспечена боеприпасами и продовольствием. 8 июля 1686 г. началась вторая осада Албазина. Она длилась 10 месяцев — с 8 июля 1686 г. до 13 мая 1687 г. На этот раз для взятия Албазина маньчжурами было сосредоточено около 6500 человек при 56 пушках против 826 его защитников с 12 пушками. Во втором своем походе маньчжурским военачальникам не удалось застигнуть гарнизон Албазина врасплох. Хорошо поставленная разведка албазинцев вовремя обнаружила приближение маньчжурского войска, и, когда оно подошло к городу, его гарнизон был в полной боевой готовности, а окрестное население укрылось за крепостными укреплениями.

Маньчжурское войско подошло к Албазину сушей по правому берегу Амура и «водяным путем» на 150 бусах, имея приказ императора Канси после его взятия наступать на Нерчинск.

Подойдя к Албазину, маньчжурский главнокомандующий Лантань потребовал от албазинского воеводы А. Л. Толбузина сдаться без боя. Ответом защитников была внезапная вылазка, вызвавшая замешательство в маньчжурских войсках.

Гарнизон Албазина во главе со своим воеводой А. Л. Толбузиным решил обороняться до конца и принес клятву: «Всем умереть, а из крепости без приказа не уходить».

В течение всей осады бои под Албазином носили весьма ожесточенный характер. Уже 13 августа, спустя месяц после начала осады, маньчжурский главнокомандующий вынужден был признать, что «русские, хотя и оказались в тяжелом положении, продолжают стоять насмерть». Действительно, все попытки овладеть Албазином к тому времени оказались безуспешными.

Первый штурм крепости маньчжуры начали с двух направлений — с приречной и северной стороны. 13 июля они открыли огонь из всех своих пушек и одновременно подступили к самой крепости, но ее защитники контратаковали штурмующих. Последующие попытки маньчжурского войска овладеть Албазином были отражены его защитниками. Разрушить укрепления Албазина из пушек также не удалось. Пять дней длился штурм и закончился для маньчжурских войск полной неудачей. Таким образом, план императора Канси и во второй раз взять Албазин с ходу, а затем развивать наступление на Нерчинск провалился.

Как и при первой осаде, душой обороны Албазина в это время был A. Л. Толбузин. Получив тяжелое ранение во время одной из вылазок гарнизона, он через четверо суток умер. Командование обороной крепости принял А. Бейтон. С именем этого смелого и решительного человека связана оборона Албазина после гибели А. Л. Толбузина.

Потерпев неудачу в открытом штурме, маньчжуры расположились вокруг города укрепленным лагерем и приступили к его осаде. Албазин был блокирован со всех сторон. Но и блокада не заставила защитников Албазина покориться маньчжурам. Хотя в течение всей осады продолжался непрерывный жестокий обстрел Албазина из пушек, оборона крепости не была пассивной. В июле — августе защитники совершили из крепости пять вылазок, во время которых частично разрушили осадные укрепления маньчжуров.

В этих боях обе стороны несли большие потери. Увеличив к октябрю 1686 г. свою армию до 10 тыс. человек, маньчжуры предприняли еще один штурм Албазина. Но и он не достиг своей дели. Албазин продолжал упорно обороняться, хотя значительная часть его гарнизона в течение октября и ноября 1686 г. погибла. Большие потери нес и неприятель. По некоторым данным, в ходе осады маньчжуры потеряли более 2,5 тыс. человек. Такие большие потери маньчжуров объясняются отсталостью вооружения их войска. Большая часть маньчжурских солдат шла на штурм Албазина с луками и копьями. Огнестрельного оружия у них было крайне мало. Кроме того, не добившись быстрой победы, маньчжурское войско оказалось к тому же не обеспеченным достаточными запасами провианта и зимой 1686/87 г. жестоко пострадало от голода. Однако главной причиной неудач маньчжуров были, безусловно, героизм и воинское мастерство защитников Албазина, которые, несмотря на все тяготы осады, «положили меж собою: покамест будет хлебных запасов, в городе сидеть в осаде», а когда запасы кончатся, прорваться к Нерчинску.

Героическая оборона Албазина в 1686–1687 гг. сорвала замыслы маньчжурских правителей прорваться в Забайкалье и отбросить русских на реку Лену. Император Канси вынужден был искать дипломатических контактов с Россией. Через голландского посла цинское правительство уведомило Москву о своем желании пойти на мирные переговоры. 31 октября 1686 г. в Пекин прибыли русские гонцы Н. Венюков и И. Фаворов. После непродолжительных переговоров было достигнуто соглашение, согласно которому маньчжуры обязывались снять осаду и дожидаться прибытия официального русского посольства. Между тем, несмотря на обещания императора Канси отступить от Албазина, маньчжурские войска оставались на месте и лишь 13 мая 1687 г. отошли от Албазина на четыре версты, несколько смягчив блокаду крепости. Только 19 августа они были отведены в свой городок в устье реки Зеи.

Неудача маньчжурского войска под Албазином имела далеко идущие последствия для дальнейших событий в Забайкалье и Приамурье.

В декабре 1687 г. монгольские феодалы во главе с Очирой Саин-ханом начали войну с Джунгарией. Одновременно их войска вторглись в Забайкалье. После осады Албазина это была самая серьезная угроза русским владениям на Дальнем Востоке. Монгольское войско насчитывало от 4 до 12 тыс. человек, тогда как во всем Забайкалье и Приамурье у русских было не более 2 тыс. человек, да при том еще разбросанных на большой территории.

Учитывая неудачи предшествовавших вторжений во владения Русского государства, монгольские войска на этот раз имели на вооружении огнестрельное оружие — пушки и пищали, полученные из цинского Китая. Монголы осадили Селенгинск и подошли к Удинску. Создалась реальная угроза Иркутску. Руководство вооруженной борьбой с монголами возглавил полковник Ф. Скрипицын, командовавший московскими стрельцами, присланными для усиления обороны Забайкалья.

В конце января 1688 г. Ф. Скрипицын с 500 стрельцами провел несколько боев с войсками монгольских ханов недалеко от Удинска, а затем у стен осажденного Селенгинска и нанес им жестокое поражение. Остатки войск монгольских ханов вынуждены были уйти в пределы Северной Монголии. А весной 1688 г. монголы потерпели сокрушительное поражение от джунгарских войск. Это событие коренным образом изменило обстановку на Дальнем Востоке.

Теперь русское правительство могло попытаться урегулировать межгосударственные отношения в этом регионе, и в первую очередь с Цинской империей, мирным путем. Однако цинский двор затягивал решение этого вопроса. И все же маньчжурским правителям пришлось пойти на мирные переговоры с Русским государством. Вместе с тем цинское правительство опасалось и предстоящей борьбы с могущественным в Центральной Азии Джунгарским ханством, победившим монгольских феодалов. Все это вынуждало маньчжуров маневрировать. Не отказываясь от своих захватнических планов, маньчжурский двор решил использовать мирные переговоры с Русским государством как прикрытие своей территориальной экспансии.

По предварительной договоренности обе стороны согласились начать мирные переговоры при равном количестве войск (по 500 человек), необходимых для сопровождения послов. Однако к моменту начала переговоров маньчжурское командование под предлогом «охраны своего посольства» сосредоточило под Нерчинском почти 15-тысячное войско. Русские силы насчитывали 2 тыс. стрельцов и казаков и некоторое количество бурятских и тунгусских воинов.

Так под жерлами пушек 12 августа 1689 г. в полуверсте от Нерчинска, между реками Шилкой и Нерчей, начались мирные переговоры.

Русское государство на переговорах представляли русский дипломат боярин Ф. А. Головин, нерчинский воевода И. Е. Власов и подьячий С. Корницкий. Цинский двор — Сонготу, воевода войск, находившихся под Нерчинском, дядя богдыхана Канси — Тун Гоган и Лантань, воевода, командовавший маньчжурскими войсками под Албазином. В качестве советников в переговорах принимали участие и находившиеся на службе у цинских властей француз Ф. Жербийон и португалец Т. Перейра. Они выступали против всех предложений русских послов и тем самым осложняли переговоры, создавая еще более напряженную обстановку.

Обе делегации имели определенные инструкции своих правительств. Москва, отправляя Ф. А. Головина на переговоры, предписала ему «учинить непременно рубеж по реке Амур, давая знать, что кроме оной реки, издревле разделяющей оба государства, никакая граница не будет крепка, также чтобы поданные обеих государств с одной стороны в другую за реку Амур не переходили, с ясашных людей ясака не сбирали и никаких обид им не чинили; пограничные ссоры успокоить; разоренные острожили построить и людьми населить паче прежняго».

Инструкции русского правительства предписывали Ф. А. Головину добиваться осуществления своих требований мирными средствами.

Таким образом, русское посольство предлагало совершенно четкую линию разграничения, исторически сложившуюся к тому времени. Походы В. Пояркова и Е. Хабарова дали ясное представление о землях по обоим берегам Амура, вплоть до его впадения в океан. Несмотря на то что русские поселения были и на правом берегу Амура, где до того никогда не жили маньчжуры, все же русские послы, для того чтобы разрешить пограничный вопрос мирным путем, предлагали установить границу по Амуру.

Маньчжурские представители также имели инструкции от императора. Им было предписано требовать земли Забайкалья и Приамурья, в том числе освоенные и заселенные русскими людьми территории левого берега Амура. Кроме того, в план действий маньчжурских представителей входили и военные мероприятия, которые оказывали бы давление на представителей Русского государства.

Во время переговоров состоялось всего три встречи послов русского и маньчжурского государств. По настоянию маньчжуров Ф. А. Головин первым изложил желание русского правительства иметь русско-китайской границей Амур. Головин потребовал, чтобы маньчжуры не переходили Амур и не вторгались в русские владения, а за ранее нанесенный ущерб выплатили бы компенсацию. Позиция русских представителей соответствовала фактически сложившемуся положению.

Во время этих встреч выяснились не только агрессивные намерения цинских правителей, но и абсурдность требований маньчжурских послов. Так, они заявили, что река Амур находится во владениях маньчжурской династии со времен Александра Македонского, якобы основателя династии Цин, на что Головин весьма резонно заметил, что в хрониках было бы слишком долго разыскивать связь богдыхана с великим греческим полководцем, о котором, несомненно, цинские послы не имели понятия.

Маньчжурские послы проявили свою «осведомленность» также и в географии. При составлении текста договора они предлагали конечным пунктом границы у морского побережья мыс Святой Нос, который находился на Чукотке. Таким образом, Забайкалье, северо-восток Якутии и почти вся Чукотка попадали в сферу их территориальных притязаний. В то время географические познания цинских послов не шли дальше района Албазинского воеводства. Но, увидев на русских картах морской мыс Святой Нос и оценив необъятность русской земли на восток от Лены, они тут же объявили весь северо-восток Сибири китайским. Конечно, русские послы отвергли эти ничем не обоснованные притязания. После этого цинские сановники предприняли еще один маневр, чтобы оказать давление на русских послов. Они начали демонстрацию овладения Нерчинском. Маньчжурские войска окружили город сильными караулами, а 3 тыс. солдат и офицеров с развернутыми знаменами построили против крепости для наступления.

В этих невероятно трудных условиях Ф. А. Головин все же добился заключения договора с Цинской империей. Договор был подписан 27 августа 1689 г. и вошел в историю как Нерчинский договор, или Нерчинский трактат. Он был первым договором между Китаем и европейским государством о границе, торговле и по другим вопросам межгосударственных отношений.

Нерчинским договором была установлена только западная граница в бассейне реки Шилки — по рекам Горбице и Аргуни, т. е. небольшой части огромной территории. Дальше к востоку, в сторону моря, громадное пространство осталось неразграниченным.

В современном Китае в работах, посвященных истории связей Китая с Россией, Нерчинский договор получил разные оценки. Сначала историки КНР старались не акцентировать внимания на территориальных статьях договора и показывали лишь его влияние в установлении мерных взаимоотношений России с Китаем.

В 60-е годы в КНР проявилась тенденция переоценивать роль Цинской династии в истории Китая и представить ее агрессивную политику как полностью отвечающую интересам страны. При этом главное внимание обращалось на расширение Цинами национальных границ и укрепление ими феодального государства.

Видимо, поэтому в наши дни имя богдыхана Канси в КНР особенно популярно. Оно поднято на щит. Маоисты славят его за то, что он первым применил вооруженные силы против России на Амуре и добился ухода русских поселенцев из Приамурья. Они, конечно, не вспоминают, что этот император-деспот, для того чтобы утвердить свою власть в Китае, загубил сотни тысяч китайцев, оказывавших противодействие захватчикам-маньчжурам.

Чтобы обосновать свои гегемонистские притязания к соседним с Китаем странам, разжечь шовинистическую истерию в народе, подготовить его к участию в замышляемых авантюрах, маоисты, как когда-то и Цинская династия, используют те же приемы исторической дезинформации, фальсификации истории. Об этом со всей убедительностью свидетельствует вышедший в 1979 г. в Пекине в издательстве «Вайвэнь чубаньшэ» на английском языке справочник «Китай. Общие сведения». В этом справочнике, как и во времена Цинской династии, перечисляются территории, якобы «исторически» принадлежащие Китаю. Из этого списка явствует, что сфера пекинских посягательств включает советское Приамурье и Приморье, Сахалин, часть Казахстана и Средней Азии, Монгольскую Народную Республику, часть Вьетнама и многих других стран дальневосточного региона.

«Публикация справочника… — как справедливо подчеркивала газета „Правда“, — еще одно свидетельство того, что китайское руководство продолжает экспансионистский внешнеполитический курс. Выдвигая совершенно беспочвенные и необоснованные территориальные притязания к другим странам, пытаясь дезинформировать общественное мнение, Пекин сам лишний раз подтверждает гегемонистскую сущность своей политики».

В целях шовинистической пропаганды, воспитывающей враждебность к другим народам, маоисты используют не только подобные «исторические документы», но и художественные произведения, в которых их авторы допускают всевозможные исторические вымыслы и фантазии. Таким, например, является «художественный фильм» о русских землепроходцах Пояркове и Хабарове, выпущенный на экраны Китая в минувшем году. Этот фильм не о необыкновенном мужестве, стойкости и горячей любви этих людей к своей Родине. Нет в этом фильме рассказа и о том, как пришлось им «многие годы всякую нужду и бедность терпеть, сосновую и лиственную кору есть и великую скверну принимать», «проявлять высокое сознание долга и беспримерную ревность в приискании пользы государству».

Экспедиции русских землепроходцев Пояркова и Хабарова в Сибири и Приамурье рисуются в фильме как вторжение на «китайские земли».

Дело заключается в том, что за последнее время в Китае получила широкое распространение теория «единой китайской нации». Следуя этой теории, маоисты в зависимости от своих гегемонистских устремлений кого угодно зачисляют в «семью единой китайской нации». Так, вопреки исторической правде они зачисляют членами «семьи единой китайской нации» и даурские племена, проживавшие в Сибири и Приамурье в XVII в., а следовательно, и районы их обитания считаются «китайскими землями».

На основании этой же теории в Пекине стараются даже изобразить Чингисхана — создателя единого монгольского государства — персонажем китайской истории. Прием не нов. Как было изложено выше, маньчжурские послы еще в XVII в. пытались превратить Александра Македонского в основателя Цинской династии.

11 сентября 1979 г. газета «Гуанмин жибао» напечатала большую статью Цю Шусэня «Некоторые вопросы оценки Чингисхана». Из этой статьи следует, что превращение монгольского властелина в «китайского хана» потребовалось нынешним гегемонистам для того, чтобы лишить монголов их самостоятельного исторического прошлого и права на населяемые ими земли. Этот факт лишний раз подчеркивает необъятность территориальных притязаний современных китайских гегемонистов на якобы «исторически» принадлежавшие Китаю земли. «Территориальный реестр» маоистов безграничен.

Как же произошло территориальное размежевание между Россией и Цинской империей?

Территориальное размежевание между Россией и Китаем — это весьма длительный и сложный процесс, протекавший на протяжении почти 200 лет. Установление русско-китайской границы явилось результатом не военных действий или демонстрации силы, как было при подписании Нерчинского договора, а многолетних дипломатических усилий нашего государства, направленных на восстановление прав России на территории, входившие в ее состав с первой половины XVII в.

Нерчинский договор 1689 г., насильственно навязанный России Цинской империей, оставил на многие годы все Приамурье и Приморье «ничейной землей». Первым русско-китайским договором, которым была разграничена эта территория, явился Айгуньский договор 1858 г. о русско-китайской границе. Со стороны России этот договор подписал 16 (28) мая 1858 г. на правом берегу Амура в городе Айгунь генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев, а со стороны цинского Китая — амурский главнокомандующий маньчжур И Шань. В преамбуле этого договора говорилось, что он заключен «по общему согласию, ради большой, вечной взаимной дружбы двух государств для пользы их подданных и для охранения от иностранцев».

В отличие от Нерчинского договора Айгуньский договор определил русско-китайскую границу. Левый берег Амура от слияния рек Шилки и Аргуни до устья признавался владением России. Вопрос об Уссурийском крае от впадения реки Уссури в Амур до моря снова оставался открытым «впредь до определения границ между двумя государствами».

Договор запрещал плавание по рекам Амуру, Сунгари и Уссури судам иностранных государств, кроме России и цинского Китая. Айгуньский договор, как и все предшествовавшие ему соглашения и договоры, разрешал взаимную торговлю.

Впоследствии этот договор был подтвержден подписанным в том же 1858 г. русско-китайским Тяньцзиньским договором и дополнительным Пекинским трактатом. Пекинский трактат, подписанный 2 (14) ноября 1860 г. в Пекине русским представителем Н. П. Игнатьевым и цинским уполномоченным Гуном, подтверждая и развивая статьи Айгуньского и Тяньцзиньского договоров о торговле между подданными обоих государств, окончательно завершал разграничение между Россией и Китаем на Дальнем Востоке.

Восточный участок русско-китайской границы был определен по рекам Амуру, Уссури, Сунгаче, озеру Ханка, реке Бэлэнхэ и горным хребтам до реки Тумынцзян и далее на юг до моря.

Совершенно по-иному расценивают эти события современные китайские гегемонисты. Вопреки исторической истине они продолжают утверждать, что Россия якобы «вторглась» в Китай и вооруженной силой «захватила» китайские земли в Приамурье, «принадлежавшие Китаю». Они, видимо, забыли, что после Великой Октябрьской социалистической революции Республика Советов торжественно заявила о своем отказе от неравноправных и тайных договоров с Китаем, от сфер влияния царской России в Китае. Наша страна передала на нужды просвещения в Китае русскую долю контрибуции, навязанной империалистическими кругами Китаю после подавления так называемого «боксерского» восстания, ликвидировала бывшие русские концессии в Китае, возвратила Китаю полосу отчуждения КВЖД. Отмена указанных договоров была юридически оформлена Соглашением об общих принципах для урегулирования вопросов между Советским Союзом и Китаем от 31 мая 1924 г. Это соглашение не относило русско-китайские договоры, определяющие государственную границу, к числу неравноправных или тайных. Не было речи об их аннулировании или пересмотре. В связи с этим в Заявлении правительства СССР от 30 марта 1969 г. сказано: «Советско-китайская граница на Дальнем Востоке, как она существует сейчас, сложилась много поколений тому назад и пролегает по естественным рубежам, разделяющим территории Советского Союза и Китая. Эта граница юридически была оформлена Айгуньским (1858 г.), Тяньцзиньским (1858 г.) и Пекинским (1860 г.) договорами…

Положения по территориальным вопросам, зафиксированные в этих договорах, а также в протоколах, картах и описаниях, полностью сохраняют и поныне свою силу, Советское правительство стоит на позиции строгого и неуклонного выполнения сторонами этих положений».