Павлу удалось скрыть, что он сын «врагов народа». «Тяжело было душе – солгал, – вспоминал впоследствии батюшка, – но утешался тем, что так вести себя мне посоветовали мудрые старые священники. Ещё будучи молодым, я сказал себе, что такой грех надо искупать монашеством. Сказал, да и забыл – какое монашество, когда в стране такое безбожие?»

Вернувшись в родное село, Павел стал искать у духовно опытных людей совета, как ему устроить свою дальнейшую жизнь. Так он поехал в Караганду к одному из последних оптинских старцев отцу Севастиану, ныне причисленному к лику святых. Павел прожил у него полтора месяца: помогал старцу, работал, хорошо зная плотницкое и столярное ремесло, очень красиво украшал иконы. Отец Севастиан называл его ласково «Павлушей». По воспоминаниям батюшки, от одного голоса старца Севастиана ощущалась благодать, исходили тепло и доброта. Возможно, именно отец Севастиан дал его душе монашеское направление.

Батюшка вспоминал: «Меня и после войны привлекали. Однажды такой допрос учинили, что я и не знал, как реагировать. Следователь мне объяснил, что ему доподлинно известно, что я… царский сын. Признавайся! Я ему объяснял, мол, посуди, когда батюшку – царя расстреляли, и когда я родился – не помогало. У него была своя логика. Поиздевались надо мной крепко. Я соглашался, что моя вина в том, что я рад страдать за царя, всегда был и буду верен тому царскому духу, который поддерживали в православной России наши венчанные Богом на царство государи. Два следователя допрос вели. Тяжело ли было? Нет. Радостно. Я же не один – Господь со мной. И укрепляли меня такие молитвенники! Знал старца Серафима (схиигумена Митрофана (Мякинина), † 25 декабря 1964 года). К нему за мудрым советом собирались из разных краёв. Сколько любви у него было ко всем! Он служил в селе Ячейка, в шестидесяти километрах от нашего села. Я к нему с мамой ходил на тайную службу. Из дальних сёл летом люди выходили к нему на службу рано утром и приходили поздней ночью. А осенью, зимой и весной шли с ночёвкой – останавливаясь в каком-нибудь селении. Он мне писал замечательные духовные письма, но ни одного не сохранилось, опасно было хранить такие письма».

Мария (схимонахиня Евстратия (Фурцева), † 11.02.2008) долгое время была на послушании у отца Митрофана, она так вспоминала о Павле Санталове: «Мы Павла помним таким, каким он с фронта пришёл – будто и не солдат: добрый, услужливый, стеснительный. Не было случая, чтобы приехал, да что-нибудь для батюшки Митрофана не сделал – забор поправит, крышу починит. Также он и к другим «в гости» ходил. Придёт и сразу в какую-нибудь работу. Начнёшь отговаривать, а он: «Сёстры, да мне это в радость и удовольствие».

Дружил Павел и с благодатнейшим старцем отцом Иоасафом (Моисеевым), († 7 апреля 1976 года), который был конанархом в Оптиной пустыни. Он провел двадцать лет в тюрьмах за веру, а вернувшись из заточения, жил в городе Грязи Липецкой области у Марии Яковлевны Лякиной (схимонахини Николаи, насельница Снетогорского монастыря города Пскова). Скончался старец 30 декабря 2015 года в 20 часов на 92 году жизни, отпевал его Вдадыка Псковский и Порховский Евсевий 1 января 2016 года).

О том, что он оптинский старец, даже близкие люди не знали. Соседи тоже не догадывались, что он монах. Родная сестра отца Павла, Надежда (ныне схимонахиня Артемия), рассказывала: «Отец Иоасаф по своему умению работать здорово мне напоминал моего брата – ведь келью он сделал из бросового материала, собирал консервные банки, выпрямлял их и обил этим железом завалинку построенного домика – красиво получилось и защита от дождя и сырости.

Схиигумен Митрофан с матушками схимонахиней

Мария Аковлевна Лякина (схимонахиня Николая), схимонах Иоасаф (Моисеев), отец Павел Санталов, конец 1960-х – начало 1970-х гг.

Говорил, что человека всегда спасает труд. Сколько он отсидел? Страшно представить. Но он никогда не роптал на своих гонителей. Мало того, он их благодарил за то, что даже в условиях тюрьмы они позволяли ему совершать службы. Такое послабление было допущено по той причине, что отец Иоасаф руководству не только часы чинил и всякую тонкую столярную работу делал, но даже… зубы вставлял. Он очень почитал Иоанна Кронштадтского, которому в юности прислуживал – книгу во время службы держал. Ещё отец Иоанн не был прославлен в лике святых, а у отца Иоасафа в келье его портрет висел, обрамлённый в оклад и нимб вокруг головы. Батюшка сам сделал из фольги и латуни такую икону из портрета, предвидя канонизацию Иоанна Кронштадтского. Отец Иоасаф хорошо отзывался о моём брате, отце Павле, который часто приезжал в город Грязи, исповедовал отца Иоасафа, причащал, соборовал, и еще они друг другу много писем писали. Я каждую субботу и воскресенье, все отпуска стремилась проводить у батюшки Иоасафа. Бывало, ночами, с Марией Яковлевной не наговоримся, за что получали от батюшки назидание: «После вечерней молитвы нельзя пустой болтовнёй заниматься». Отец Иоасаф говорил: «В Царствие Небесное добраться – всеми колючками ободраться». Я спрашивала: «Как это?» Батюшка отвечал: «Спаситель на Кресте в терновом венце искупил нас, и у каждого христианина есть свой крест – страдания, испытания, болезни. Это наши колючки».

Архимандрит Тихон (Агриков) и архимандрит Кирилл (Павлов)

После войны Павел Санталов подал прошение о поступлении в Саратовскую духовную семинарию, и его приняли. Пришёл вызов на учёбу, но первый духовный наставник батюшки – иеромонах Серафим (Мякинин) – не благословил его учиться в семинарии. Он почему-то называл семинарию «с винарией». Так рассказывал сам батюшка, со вздохом и некоторой долей укоризны. А годы то шли.

В 1947 году Павел познакомился в Москворечье с Елисаветой Пантелеимоновной Горкиной (схимонахиня Михаила, † 04.10.2007). Это знакомство произошло у Дмитрия Карпова, которого привезли с фронта инвалидом 1 группы. Он был контужен, парализован, прикован к постели.

За ним требовался постоянный уход. Мама его тоже была тяжело больна. Дмитрий был глубоко верующим человеком, его даже считали прозорливым. Видно, Господь через молитву и терпение многое ему открывал. К нему часто приезжали верующие люди из разных городов, обратили на него внимание и священнослужители. Архимандрит из Киева постриг его в монашество с именем «Досифей», а мама его стала инокиней. Народ, переживший войну, обращался к таким молитвенникам, получая утешение. Павел, однажды посетив этот дом, стал приходить туда часто. Между Елисаветой и Павлом завязалась духовная дружба, которая продолжалась до последних дней жизни. На протяжении всего земного пути они ежегодно встречались, переписывались друг с другом, просили друг у друга молитв, обращались друг к другу за советами.

Елисавета родилась в Ульяновске. Её отец, Пантелеимон, был инженером-строителем, создавал цементные заводы, и, как хорошего специалиста, его часто переводили со стройки на стройку. Перед войной семья оказалась в Ташкенте, откуда отец ушёл на фронт добровольцем. Прощаясь, он просил супругу Марию и семерых детей серьёзно относиться к вере, учёбе и очень хотел, чтобы все дети получили высшее образование.

Схим. Михаила (Горкина), Киев 1964

Матушка Михаила вспоминала: «Мы сделали ошибку – вслед за папой уехали из «хлебного города» в город на Неве и горя хлебнули сполна. После извещения о гибели папы тяжело заболела мама. Из семерых моих сестер в живых осталось только трое. Я была скелет скелетом. Но во мне проснулась какая-то невероятная сила: я должна исполнить завещанное отцом – стала в церковь ходить и приехала в Москву, чтобы получить специальность, как у отца. То есть решила заниматься проблемами совершенствования цементных растворов. Училась, ходила в храм, подрабатывала по три часа в сутки в лаборатории цементного завода и ухаживала за парализованным солдатом Дмитрием, израненным на войне. Закончив планово-экономический факультет института цементной промышленности, решила оставить земное и учиться небесному вхождению в вечную жизнь. Перед праздником Воздвижения Креста Господня поехала в Троице-Сергиеву Лавру. По поручению больного Димитрия, для него и его мамы купила два смертных покрывала с отпечатком на них образа преподобного Сергия. До начала Всенощной пошла на дальний источник, чтобы искупаться и бросить там свои украшения – шпильки от больших волос на голове и медные серьги в ушах. Затем поднялась от родника вверх, там ещё зеленел кустарник. От усталости постелила на землю одно смертное покрывало, вторым укрылась с головой. Немного спустя, чувствую запах ладана, открываю лицо и ясно вижу преподобного Сергия с кадилом. Он кадит на меня. Объял страх, закрыла лицо… когда открыла, преподобного Сергия уже не было. Встала и поспешила в Лавру ко Всенощной. Спустилась с горки, а там большая газовая траншея. Лежали досочки для перехода, только наступила, поскользнулась, упала в траншею. С неба моросил дождь. Пыталась подняться – безуспешно. Долго я кричала о помощи, подошли мужчина и женщина, принесли ещё доски, с трудом вытянули меня из траншеи. Я вся в глине была, уже около Лавры, под краном, мыла своё пальтишко. Выжать хорошо не смогла. От холода вошла в Успенский собор, где шла служба. Купила свечу. Передо мной все расступились, ибо я была мокрая. После праздника среди отцов Лавры наметила найти себе духовника. Думала, как же я поеду в монастырь без благословения. И вновь совершилось чудо: в Троицком соборе монах в ветхом подряснике ставил свечи на подсвечник. От него веяло запахом ладана. Перешла на другую сторону, чтобы увидеть его лицо. Он был похож на преподобного, который кадил меня на горе около источника. Сказала себе: «это мой духовник». Он тогда, как мне сказали, кончал семинарию. В Лавре я была часто, но не смела к нему подойти. Позже он уже учился в академии и часто ходил с отцом Тихоном. Написала я ему прошение, просила принять меня где-либо на кончике среди достойных, у веряла, что не для каких-либо отвлечений его и себя. С трепетом я о жидала ответа. Его отцовская любовь и материнская нежность глубоко повернули мою жизнь в духовное русло. Он принял меня – великогрешницу, с той поры я самая счастливая в мире».

Так у Елизаветы появился духовный отец – иеромонах Кирилл (Павлов). Она стала первой духовной дочерью будущего старца. Он наставил её идти монашеским путём.

Схимонахиня Михаила в день пострига в схиму, Киево-Флоровский монастырь, 1996 г.

«Как я попала в монастырь? В Москве похоронили мою знакомую, молодую инокиню. Похоронили возле храма, рядом могилы батюшек, я сидела однажды подле могилы и думала: «Какая же она счастливая! Сподобилась быть похороненной в таком святом месте и рядом со священнослужителем. А я? Кто знает, где и когда Господь примет мою душу?» И вдруг рядом оказался мальчик лет девяти-десяти. После-то я поняла, что это был далеко не обыкновенный мальчик. Он будто прочитал мои мысли и сказал: «Посмотри, что у тебя написано в паспорте, там и будешь похоронена». Я открыла паспорт и ничего там для себя нового не нашла – указано, где родилась, прописка московская, и вдруг выпадает листочек с адресом одной моей новой знакомой – Киев. Поехала в этот замечательный город, и с 1953 года я монахиня Флоровского монастыря».

В архиве батюшки сохранилось письмо из Киева от схимонахини Михаилы (Елисаветы Горкиной): «…И нарекли меня схимонахиней Михаилой. Дивны дела твои, Господи! Это мне исходатайствовала из загробного мира великая старица – схиигумения Михаила, которая первоначально приняла меня во Введенский монастырь в 1953 году и предрекла, что мне все дороги открыты во святую обитель. И я в ней завершу своё земное шествие. Старица эта с шести до девяносто трех лет прожила в обители. В 1960 году ликвидировали Введенский монастырь, игумения Михаила перед закрытием приняла от афонского старца схиму. Нас разделили поровну – в Покровский монастырь и Флоровский. Мы с матушкой игуменией Михаилой оказались в разных монастырях».

О встрече с Павлом Санталовым схимонахиня Михаила вспоминает: «Это был чисто деревенский парень. Взгляд ясный, чистый, во всём поведении какая-то детская наивность. Но каким же он был вспыльчивым и резким, когда касалось неверного, по его мнению, толкования какого-то момента церковной службы. В то же время, он прислушивался к слову каждого. Особенно он имел уважение к тем, у кого высшее образование. Он мне рассказывал о своём участии в войне, о родителях, о том, что им довелось перенести в ссылке, в селе родном. Павел просил помочь ему определиться в жизни в это тяжелое время. Разные были советы, но он ни на чём не остановился. Я серьёзно порекомендовала поехать в Троице-Сергиеву Ла вру и поступить в семинарию. Сначала он отказался, и что именно потом его заставило последовать моему совету, не дерзаю предполагать. Думаю, что склонность к духовной жизни, заложенная в нас нашими глубоко верующими родителями. Только из святого семейства мог выйти такой подвижник, каким был Павел. Вскоре я встретилась с его мамой. Мало сказать, что это была верующая женщина. Она была прозорливой, духовно высоким человеком. И она мне сказала: «Моему сыну уготован Господом монашеский путь».

Младшая сестра батюшки, А нна, родилась 9 сентября 1941 года, а 10 сентября Церковь празднует память Праведной Анны Пророчицы. Павел звал сестру «Анна пророчица» за жребий, который попросили её вытянуть, когда в семье решали вопрос учиться ему в семинарии или нет (в шапку положили бумажки, и она вынимала).

1 марта 1985 года Павел обратился с вопросом о поступлении в семинарию к отцу Николаю, в схиме Нектарию (Овчинникову). Батюшка до пятидесяти лет работал врачом – хирургом, встречался в Тамбове со святителем Лукой (Войно-Ясенецким), прошёл лагеря, в 1955 году в Ташкенте был рукоположен в сан священника епископом Ермогеном (Голубевым). Отец Николай сказал Павлу: «Поступай, конечно же, поступай. Не сомневайся и не раздумывай», – и отечески ласково благословил его.