1

Чуть свет родные Жан-Марка были уже на вокзале. Встречать парижский поезд пришли: Жонне, отец Жан-Марка, Эмилия, его мать, Леонар, его дядя, и Мария-Луиза, его маленькая сестренка, ни секунды не стоявшая на месте.

Из радиодинамика объявили: «Внимание! Внимание! Поезд из Парижа прибывает на первый путь. Вагоны, следующие в Марсель, находятся в начале поезда. Задние вагоны остаются в Лионе».

— Наверное, он в одном из последних вагонов, — робко сказала Эмилия. — Пойдем туда.

— Нет, Эмилия, — возразил Жонне. — Он вполне мог сесть в марсельский вагон. Будем стоять при выходе с перрона. Тогда уж точно не разминемся.

— Подумать только! — сказала Эмилия. — Почти шесть месяцев — ни строчки. И вдруг эта телеграмма. Почему не письмо? Он, наверное, болен, только не хотел об этом писать.

В одно мгновение поезд, налетев, занял все пространство. Из радиодинамика объявили: «Стоянка десять минут. Пассажиры до Авиньона, Тараскона и Марселя могут пройти в вагоны».

Шум локомотива, клубящийся пар и снующие во всех направлениях люди так напугали маленькую Марию-Луизу, что она заплакала.

— Тут такая толчея, что я не вижу Жан-Марка.

— Может, он опоздал на поезд, — волновалась Эмилия.

Леонар шлепнул Марию-Луизу.

— Не видишь Жан-Марка? А это кто же идет, по-твоему?

— Жан-Марк! Жан-Марк! — завопила Мария-Луиза.

С двумя чемоданами, в обвисшей от вчерашнего ливня шляпе, в помятом плаще и темных очках Жан-Марк двигался в толпе как лунатик.

— Боже мой, — вздохнула Эмилия, прижимая руки к груди.

Леонар помахал ему рукой.

— Жан-Марк! Сюда!

— Возьми себя в руки, Леонар, — сказал Жонне. — Не подымай такой шум! На перроне могут быть наши клиенты.

Жан-Марк заметил свою семью и пошел прямо к ней. Он поставил на землю чемоданы, не зная, с кем первым поздороваться.

— Здравствуй, папа, здравствуй, мама, здравствуй, дядя, — произнес он наконец.

Эмилия бросилась ему на шею.

— Деточка моя! Что с глазами? Какой ты худенький! Дай я тебя обниму!

— Может, ты и мне позволишь с ним поздороваться? — Жонне шагнул к сыну. — Что с тобой случилось, Жан-Марк?

Отец и сын были почти одного роста, но разного сложения. Жан-Марк — щуплый, Жонне — крепкий, коренастый.

— Я простудился и кашляю. Бабушка не пришла?

— Нет, — ответила Эмилия. — Не пришла.

Жан-Марк обнял наконец Леонара и Марию-Луизу.

— Бабушка, как всегда, встала первая, но вдруг… — начал Жонне и запнулся.

— Ты был у врача? — спросила Эмилия.

— В этом нет надобности, мама. Мне необходимо дать телеграмму…

— Бабушка ждет, — сказал Жонне. — Леонар, возьми маленький чемодан. Слушай, Жан-Марк, ты не привез бабушкин чемодан.

— Потом все расскажу, — ответил Жан-Марк. — Это целая история.

— Четыре перронных билета, — сказал Жонне контролеру. — Я, господин, госпожа и малышка. Этот молодой человек приехал из Парижа.

 

2

Семья стояла перед зданием вокзала.

— Пойду за такси, — сказал Леонар.

— Ну, скажи, что с тобой, сынок, — настаивала Эмилия. — У тебя жар?

— Достаточно на него взглянуть, — заметил Жонне. — Сразу видно, что ему нужен уход. Но сначала пусть скажет, куда он дел бабушкин чемодан.

— Ой, чемодан, тоже мне, сокровище! — воскликнула Эмилия. — Прежде всего…

— Это не просто чемодан, это бабушкин чемодан, — сердито бросил Жонне.

— Дядя Леонар нас зовет! — в восторге закричала Мария-Луиза. — Мы поедем на такси. На такси!

Жан-Марк задумчиво оглядел площадь Карно. В воздухе чувствовалось приближение весны.

Эмилия спросила шепотом:

— Ты счастлив, сынок?

— Да, мама, — ответил Жан-Марк, стиснув ее пальцы. — Я хотел бы дать телеграмму…

Как только автомобиль тронулся, Жонне и Леонар спросили одновременно:

— Ну, так что с чемоданом?

Жан-Марк стал рассказывать. О своей температуре, о ливне, о господине Беда, американце и дорожной аварии.

— Когда он уехал, я заметил, что вместо бабушкиного чемодана он дал мне свой. Если бы я не боялся опоздать на поезд, сразу бы обратил внимание.

— Да уж действительно, — протянул Жонне, приглядываясь к чужому чемодану, лежащему рядом с шофером. — Этот в два раза меньше.

— Он рванул прямо с места, — оправдывался Жан-Марк. — На его чемодане ни фамилии, ни адреса.

— Странно. Чемодан закрыт на ключ?

— Нет, я проверил. Но в поезде была такая толчея, что я не смог его открыть, — сказал Жан-Марк.

— Ты ехал стоя? В коридоре? Целую ночь? — ужаснулась Эмилия.

— Надеюсь, бабушкин чемодан был замкнут на ключ? — спросил Жонне. — Иностранцам нельзя доверять.

— Он был заперт, — ответил Жан-Марк. — К тому же в нем нет ничего особенного.

— Но это бабушкин чемодан, — сказал Леонар.

— Там есть моя фамилия и адрес.

— Лионский?

— Естественно.

Леонар повеселел.

— Ну тогда, может быть, дома нас уже ждет телеграмма.

— Жан-Марк, — заговорила Мария-Луиза, которая до сих пор всецело поглощена была ездой, — а то, что ты привез для меня из Парижа, лежало в том чемодане?

Жан-Марк растерялся.

— Я ничего тебе не привез. В последние дни я был очень занят, а вчера было воскресенье.

Мария-Луиза громко заревела.

— Мы подъезжаем к шелкопрядильному комбинату Сен-Поликарп. — Жонне повернулся к сыну. — Тебя не интересует, как идут дела?

— Конечно, интересует, папа, — пробормотал Жан-Марк.

— Нам стукнуло сто лет! Февраль тысяча восемьсот тридцатого — февраль тысяча девятьсот тридцатый! По этому случаю было такое трогательное торжество! Господин Кузон произнес великолепную речь. Правда, Леонар? — Леонар поддакнул. — Мы пили прекрасное шампанское. Госпожа Кузон пришла в сказочном ожерелье из жемчуга, которое господин Кузон подарил ей в это утро. Надо сказать, он для каждого нашел доброе слово. Госпожа Комбр даже прослезилась.

— А что получили вы? — спросил Жан-Марк.

— Как то есть — мы?

— Развитие предприятия — ваша заслуга, заслуга всех работников. Что подарил вам господин Кузон, кроме шампанского и ожерелья для своей жены?

Леонар, помолчав, спросил:

— Ты, случайно, не стал коммунистом?

— Не надо быть коммунистом, чтобы додуматься, что лучший способ отметить столетие фирмы — это повысить жалованье всем работникам.

Жонне пожал плечами.

— Всем? Вот нынешняя молодежь. Хороший или плохой, труженик или лентяй — не важно! Главное — всем!

— У тебя не пропал аппетит, Жан-Марк? — спросила Эмилия. — Ты ел что-нибудь со вчерашнего дня?

— Нет, мама. Я мечтаю только о том, чтобы выспаться.

— Сначала ты должен поговорить с бабушкой. Она считает, что ты пренебрегаешь семьей.

— Вовсе нет. И лучшее доказательство — то, что я здесь.

— Чем ближе к дому, тем я больше нервничаю, пришла ли телеграмма, — сказал Леонар. — Если нет, мы можем получить нахлобучку.

— Трудно предугадать, — заметил Жонне, — бывают вещи, которые забавляют бабушку.

 

3

Такси остановилось.

— Я расплачусь, не ждите меня, — сказал Жонне. — Я возьму большой чемодан, а Леонар пусть возьмет американский.

— Может, сделаем наоборот, — сказал Леонар. — Скорее нас догонишь.

— Но я могу взять оба, — предложил Жан-Марк.

— Не болтай глупостей, — рассердился Жонне. — Ты смертельно устал, а четвертый этаж — это сто четыре ступеньки. Вы оба должны меня слушаться.

Они поднялись наверх в молчании. Мария-Луиза держала за руку брата. Его тряс озноб.

— Вытирайте ноги, дети, — предупредила Эмилия. — И позвоните. Бабушка велела звонить, а не стучать.

Поднявшись на цыпочки, Мария-Луиза позвонила и спряталась за спиной у матери.

— Иди вперед, Жан-Марк! — сказал Леонар.

Послышались быстрые шаги, и дверь отворилась.

— Здравствуй, бабушка, — прошептал Жан-Марк.

— А, это ты. Здравствуй.

Бабушка коснулась губами его щеки и, поскольку темнота в прихожей не позволяла его разглядеть, направилась в столовую, окна которой выходили на крыши окрестных домов и холмы, носившие гордое название Золотые Горы. Все поспешили за бабушкой. По дороге Леонар избавился от несчастного чемодана. Бабушка посмотрела Жан-Марку прямо в лицо. Она была низенькая и худая. Ее красивые волосы тронула седина. От живых, проницательных глаз, казалось, ничто не могло укрыться.

— Сними эти очки. Ну да. Конечно. Выглядишь ты, как покойник.

— Я простудился, бабушка, — извиняющимся тоном произнес Жан-Марк. — В Париже сейчас жуткая погода.

— Знаю. Считается, что в Лионе без конца дождь. А у нас тут постоянно солнце. Наконец-то ты вернулся! Надеюсь, ты объяснишь свое поведение. Мы имеем на это право, так ведь?

— Он страшно устал, мама, — вступился за племянника Леонар. — Позволь ему сесть. Он ехал целую ночь.

— Мог ехать и днем. Просто набрался парижских привычек. Там встают в пять вечера, а ложатся в шесть утра. Сейчас как раз шесть утра, и молодой человек должен выслушать, что я ему скажу. Ох, конечно, он может сесть, хотя это и невежливо. Надеюсь, он не воображает, что быть художником — это шататься по монпарнасским кафе, которые хуже всяких… Мария-Луиза, марш на кухню!

Мария-Луиза направилась в комнату.

— Я сказала — на кухню! Знаю тебя как облупленную, будешь подслушивать у дверей. Еще немножко, и сама станешь, как твой дорогой братик! А вот и Жонне. Тем лучше.

Жонне вошел в комнату запыхавшийся, раскрасневшийся, с банкой сливок в одной руке и чемоданом в другой.

— Ох уж эти мне шоферы! Вечно у них нет мелочи!!! И всегда одна отговорка — начало смены! Мне пришлось зайти к госпоже Пешон, чтобы она разменяла мне деньги, ну и заодно купил банку сливок. Свари-ка нам хорошего кофе, Эмилия. Я вижу, мама накрыла на стол. Так любезно с ее стороны…

Жонне посмотрел на Леонара, на стоящего Жан-Марка и спросил:

— Ну, как?

— Чудесно, сынок. Лучше не бывает! Посмотри на это прелестное дитя! Знаю, знаю, простуда, ужасная погода. Не об этом речь. Он может ни в грош не ставить мать, отца, дядю, но только не меня! Это мой дом, и я не позволю ему тут расположиться, пока он не объяснит, по какому праву он пренебрегал нами. Тянул с нас деньги и…

Жонне удалось прервать этот поток слов:

— Ты несправедлива, мама. Жан-Марк у нас почти ничего не брал…

— Это меня и удивляет. В Париже цены растут изо дня в день…

Жан-Марк едва стоял на ногах.

— Знаю, «Пижон, реставратор произведений искусства». Ты еще там работаешь?

Жан-Марк молчал.

— Ты собираешься жениться, не посоветовавшись с семьей и забыв про обязательства по отношению к Огюсте.

Жан-Марк вяло пробовал защищаться:

— У меня нет никаких обязательств по отношению к Огюсте. Это подруга детства. Чего не наболтают в известных обстоятельствах!

— Вот именно! Должно же быть чувство ответственности…

— Но у него есть невеста, — осмелился вмешаться Жонне.

— А, ну да! Имя и фотография. Не стану уж говорить, кого она мне напоминает. Парижанка!

— Да, парижанка! — не выдержал Жан-Марк. — И скоро я женюсь на ней! Скоро! Я приехал лишь затем, чтобы вам сообщить. Я на ней женюсь.

— Что же, это естественно, если вы обручены, — ответила бабушка. — Или у вас иначе принято?

— Что там с кофе, Эмилия? — крикнул Жонне, стараясь избежать скандала.

— Еще минутку.

Казалось, бабушка вот-вот взорвется. Но она неожиданно затихла. Ее взгляд остановился на чемодане Жан-Марка, стоявшем у ног Жонне.

 

4

— А мой? — спросила она, подняв голову. — Что ты сделал с моим чемоданом? Ты взял на полгода и оставил в Париже?

Отец и дядя не вмешивались. Извержение вулкана началось.

— Человек, который подвез меня на вокзал, перепутал чемоданы и дал мне свой.

— Что за человек? Твоя невеста?

— Нет. Один американец. Телеграммы не было?

— Какая телеграмма? Какой американец? Куда делся мой чемодан?

— Позволь мне рассказать, бабушка. Я так плохо себя чувствую…

— А вот и кофе, — поспешно сказал Жонне. — Садись, мама, и ты, сынок. Тебе полегчает. Внутри чемодана должен быть адрес хозяина. Куда ты поставил чемодан, Леонар?

— У входа. Сейчас принесу.

Эмилия поставила кофе на стол, а Мария-Луиза взобралась на свой стульчик.

— Отлично, — сказал Жонне. — Перекусим спокойно, и в контору! Порядочный человек умеет совмещать приятное с полезным.

— Вот, мама, — вступил в разговор Леонар. — Если немного подвинуть чашки, можно поставить чемодан рядом с тобой.

— Какое мне до него дело! Я хочу свой. Этот крохотный, будто несессер. Как ты мог перепутать? Откуда взялся этот твой американец?

— Жан-Марк не мог из-за ливня поймать такси, и тот его подбросил, — ответил Жонне.

— А метро на что? У него ног нет?

— Совсем неплохой чемодан, — заметил Леонар. — Красивая кожа.

— Открой его, Жан-Марк, — попросил Жонне.

— Это нескромно, — сказал Жан-Марк.

— Ты больше считаешься с каким-то иностранцем, чем с собственной семьей! — возмутилась бабушка. — Наверное, эта рухлядь набита всяким хламом, и твой американец здорово выиграл от замены.

— Ну, скорее, Жан-Марк, — торопила Мария-Луиза.

Раз, раз — и оба замка открылись одновременно. Жан-Марк поднял крышку.

— Визитной карточки нет, — сказал Леонар.

Вся семья склонилась над чемоданом.

— Я не собираюсь пить из-за вас холодный кофе. — Бабушка придвинула к себе чашку.

— Какой чудесный шелк! — воскликнула Эмилия.

— Он напоминает китайский, но это наше, лионское производство, — определил Леонар.

Жан-Марк стал разглядывать желто-голубой шелк, лежащий в чемодане: желтый дракон на фоне неба, такого голубого, что настоящее небо за окном казалось очень пасмурным. Эмилия взялась за конец пояска.

— Что это? Платье? Халат?

— Ты уверен, Жан-Марк, что благородная особа, спасшая тебе жизнь, не была американкой или китаянкой? — спросила бабушка, намазывая хлеб маслом.

— Вынь это, Эмилия, — нетерпеливо сказал Жонне. — Потом положим назад.

— Да, это халат, — промолвил Леонар. — А что за качество, дети мои!

Жан-Марк, судорожно схватившись за край стола, пробормотал себе под нос:

— Это невозможно!

Он не смотрел уже на халат, который Эмилия повесила на кресле. Взгляд его был прикован к тому, что осталось в чемодане.

— Полотенце, — сказал Жонне. — В нем что-то есть.

— Туалетные приборы, вероятно, — решил Леонар.

— Кроме этого ничего нет, — сказал Жонне, беря в руки сверток. — Развернуть?

— Меня бы весьма удивило, если бы ты нашел в полотенце фамилию и адрес, — произнесла бабушка, доедая бутерброд.

Любопытство, однако, взяло верх. Жонне развернул полотенце.

— Смотрите! Еще одно! — воскликнула Эмилия. — А что тут за пятно? Кровь?

— Кровь, — повторил Леонар.

— Ну и что, — ответил Жонне, разворачивая другое полотенце. — Тебе никогда не случалось порезаться во время бритья?

— Значит, эта женщина с бородой, — заявила бабушка.

Вопль Эмилии сотряс комнату. Одновременно закричали Мария-Луиза, Жонне и Леонар. Жан-Марк сполз на пол. Бабушка встала из-за стола.

— С Жан-Марком обморок.

Она опустилась на колено и потрясла внука. Вопль Эмилии превратился в лавину выкриков:

— Нет! Это сверх силы! Что за ужас! Мария Луиза, выйди отсюда! Боже! Еще и это! Еще и это!

Мария-Луиза уцепилась за материнский подол.

— Мама, я боюсь, я боюсь!

У Жонне и Леонара стучали зубы.

— Рука… — прошептал Леонар. — Женская рука!

— Наверное, искусственная, — пробормотал Жонне. — Наверное.

— Дурак, — сказала бабушка, вставая, чтобы закрыть чемодан.

Эмилия, не переставая кричать, остановила ее.

— Смотрите! Смотрите! На этой руке мое колечко! То, которое я послала Жан-Марку для Огюсты! Для Огюсты!

Не в силах больше владеть собой, она тоже села на пол. Всхлипывала Мария-Луиза, всхлипывали мужчины. Держалась только бабушка. Она стала отдавать приказы:

— Воды для Эмилии! Отнесите Жан-Марка в его комнату. Жонне, ступай немедленно в комиссариат! По дороге оставь малышку у госпожи Пешон и вызови доктора Терьера.

— Это не рука Огюсты, — неожиданно сказала она. — У Огюсты руки намного больше. Это рука какой-то неизвестной женщины. Нам неизвестной…

Жонне и Леонар, совершенно отупевшие, повторяли только:

— Да, мама.

— Что за зануды! — рассердилась наконец бабушка. — Вон с моих глаз! Оба пойдете в комиссариат. И не забудьте чемодан.