1.1. Историческая концепция белорусских националистов

Белорусская националистическая историографии начала формироваться в начале XX столетия — в предреволюционный период и в первые годы советской власти. Перед «национально ориентированными» историками стояла цель опровергнуть господствовавшую до Октябрьской революции концепцию «триединого русского народа», в рамках которой белорусы, наряду с великорусами и малорусами, считались русским субэтносом (наподобие баварцев в составе немецкой нации). Как отмечал известный этнограф Евфимий Карский, для достижения указанной цели белорусские националисты «привлекали к делу всё, чем, по их мнению, белорус мог отличаться от великоруса».

Национальная обособленность белорусов обосновывалась при помощи следующих приёмов:

• Белорусы объявлялись чистокровными славянами, а великорусы — нечистокровными. «Белорусское племя сохранило наибольшую чистоту славянского типа, и в этом смысле белорусы, подобно полякам, являются наиболее чистым славянским племенем. В историческом прошлом Белоруссии нет никаких элементов скрещивания, потому что никакие народы в массе не поселялись в этой стороне… Великорусское же племя явилось в сильнейшей мере результатом скрещивания славянского племени с финнами и тюрками» (Митрофан Довнар-Запольский «История Белоруссии», 1925 г.);

• Из древнерусской истории вычленялась история Полоцкого княжества, ставшего в трактовке националистов «белорусской державой». «Когда во второй половине IX столетия в Киеве создавалось государство «Русь», белорусы попали в него поздней, чем все остальные. Среди белорусов первой вошла в состав Руси смоленская часть кривичей. У дреговичей был свой князь, у полоцких кривичей — также особый князь, Рогволод. Только св. Владимир во второй половине X столетия завоевал Полоцк, убил Рогволода и взял себе в жёны его дочь. Но даже и этот князь не смог удержать полочан в покорности Киеву и дал им в качестве князя своего сына, внука Рогволода. Интересно, что в то время как все «русские» земли признавали княжеский род Рюриковичей, Полоцкое княжество имело своих собственных князей из рода Рогволода» (Митрофан Довнар-Запольский «Основы государственности Белоруссии», 1919 г.);

• Великое княжество Литовское изображалось государством, в котором белорусы были культуртрегерами. «В XII столетии белорусская культура стояла очень высоко. С того времени она ещё очень долго не только не падала, но всё развивалась, так что когда Белоруссия объединилась с Литвой, Литва, не имея своей, переняла белорусскую культуру, и старосветский белорусский язык сделался для Литвы тем, чем теперь для наших панов является польский язык: по-белорусски говорили князья, бояре, на этом языке писались документы, происходили суды; на нём же общались с заграницей, на нём писались законы. И так было аж до XVII столетия» (Вацлав Ластовский «Краткая история Белоруссии», 1910 г.);

• Возвращение белорусских земель в состав России после разделов Польши в конце XVIII века интерпретировалось как смена одного чуждого белорусам политического режима другим, ничуть не лучшим. «После трёх разделов Речи Посполитой вся этнографическая Белоруссия вошла в состав царской России. Из государства уже развалившегося она попала в государство, которое также постепенно разваливалось. Россия болела той же самою панско-шляхетской болезнью, от которой умерла Речь Посполитая. Доля трудовых масс Белоруссии не улучшилась от политической перемены» (Всеволод Игнатовский «Краткий очерк истории Белоруссии», 1919 г.).

«Самостийная» концепция белорусской истории активно внедрялась в общественное сознание в период насильственной «белорусизации», проводившейся в БССР в 1920-х годах. Тогда же руководитель польского восстания 1863 года на территории Белоруссии и Литвы Винцент Константы Калиновский был сделан главным героем белорусского национального пантеона.

В 1930-х годах, когда в СССР возник запрос на «единство и сплоченность советского народа», политика «белорусизации», направленная на разобщение белорусов и великорусов, была существенно смягчена. В исторической науке возобладала концепция «трех братских славянских народов», которая, с одной стороны, постулировала национальную обособленность русских (этот этноним в советское время был закреплён лишь за великорусами), украинцев и белорусов, а с другой — объявляла их братскими народами, вышедшими из единой колыбели Древней Руси и стремящимися к политическому единству в составе СССР. Существенный вклад в развитие идеи «восточнославянского братства» внесла мифология Великой Отечественной войны, в которой больше других себя проявили жители трёх восточнославянских республик — РСФСР, УССР и БССР.

Концепция «трёх братских славянских народов» таила в себе серьёзное противоречие: сепаратная белорусская идентичность изначально была антирусской (т. е. основывалась на отрицании общерусского единства и акцентировании отличий белорусов от великорусов), в этой связи официально декларируемое «восточнославянское братство» воспринималось большинством представителей белорусской национальной интеллигенции как нечто искусственное, навязанное московскими властями. После провозглашения независимости Белоруссии идея «восточнославянского братства» была моментально отброшена большей частью белорусской интеллигенции, сделавшей ставку на классический белорусский национализм, который в постсоветской редакции приобрёл ещё более русофобские формы, нежели он имел в дореволюционный и раннесоветский периоды.

Как мы указывали выше, в начале XX века белорусские националисты считали белорусов «чистокровными» славянами, противопоставляя их «нечистокровным» великорусам; после провозглашения независимости Белоруссии этногенетическое дистанцирование белорусов от великорусов было усилено теорией балтского происхождения белорусского этноса, в рамках которой белорусы объявляются либо балтами, либо славянами, имеющими «балтский субстрат». Так, Алексей Дзермант и Сергей Санько в совместной работе «Этногенез белорусов: идеология и наука» пишут:

«1) согласно имеющимся сегодня сведениям разных наук исконными обитателями, то есть автохтонами нашего края были балтоязычные племена;

2) консервативность антропологическо-генетического облика белорусов не позволяет принять теорию о массовой славянской миграции на территорию будущей Белоруссии;

3) славянизация местного балтского населения имела в основном языковый (частично и культурный) характер;

4) особенности процесса формирования белорусского этнического сообщества соответствуют этногенетической ситуации, когда предполагаемые переселенцы (славяне — прим. ред.) составляли меньшинство, однако через административнорелигиозный фактор оно произвело изменения в языково-культурном ландшафте местного населения (балтов — прим. ред.);

5) балтские корни родословной белорусов находят подтверждение в специфических антропологических, этнографических, лингвистических чертах;

6) они также объясняют факт длительного исторического сосуществования предков белорусов и литовцев в границах одного государства — Великого Княжества Литовского, равно как и органический характер его образования».

В наиболее радикальной версии «балтская» концепция представлена в работах историков-любителей: «Современный белорусский этнос является фактически соединением этноса литвинов (изначально ятвягов и дайновов Западной и Центральной Белоруссии) и этноса кривичей Восточной Белоруссии (или «белорусцев», как их называли московиты)… Вполне справедливо можно полагать, что нынешний этнос белорусов на 60–70 % состоит из потомков литвинов и только на 20–30 % из белорусов — продукта смешения этносов ятвягов и кривичей. Причём и ятвяги-литвины, и кривичи-белорусы — исконно балты, а вовсе не славяне… Литвины-белорусы родственны только с мазурами Польши и лужицкими сербами. Белорусы — западные балты, а русские и восточные украинцы — славянизированные финны. Этот факт доказан анализом генофонда народов, а также сравнением данных антропологии, этнографии, психологии».

Из новой националистической концепции истории полностью «выпала» Древняя Русь, частью которой были белорусские земли. В 1993 году в Белоруссии была издана научно-популярная книга «100 вопросов и ответов по истории Белоруссии», в которой авторы следующим образом отвечали на вопрос «Существовал ли древнерусский народ»: «Такого народа не было. Его придумали российские историки. К терминам «древнерусский народ», «единый русский народ» они обращались каждый раз, когда возникала потребность оправдать имперскую политику Москвы, которая стремилась всеми путями доказать своё якобы историческое право на Белоруссию и Украину».

«Дерусификация» начального периода белорусской истории осуществляется за счёт позиционирования Полоцкого княжества как полностью независимого от Киева государства. Популярный белорусский историк Владимир Орлов отмечает: «Полоцкое княжество успешно отстаивало независимость от Киева. Кроме политических и экономических выгод, это предоставляло творческую свободу зодчим, живописцам, ювелирам, от которых никто не требовал ориентации на киевские образцы. Полоцкая земля не только прародина белорусов, но и колыбель белорусской культуры». Примечательно, что общерусскую святую Евфросинию Полоцкую Орлов называет «знаменем борьбы полочан за независимость», а изготовленный по её заказу напрестольный крест — «символом древней государственности белорусов».

Если в начале XX века Великое княжество Литовское называлось белорусскими националистами «литовско-белорусским» или даже «литовско-русским» государством, то начиная с 1990-х годов «сознательные белорусы», опираясь на работы историка-любителя Николая Ермоловича, стали воображать ВКЛ как исключительно (или преимущественно) белорусское государство. (Наиболее радикальные националисты даже предложили переименовать Белоруссию в Литву, а белорусов — в литвинов, при этом Литовскую республику предлагалось называть «Летува», а её граждан — «летувисы».) В качестве «своего» государства националистически настроенные интеллектуалы рассматривают также Речь Посполитую, частью которой стало ВКЛ после заключения между Польшей и Литвой Люблинской унии в 1569 году. В связи с этим в националистической среде принято фетишизировать различные артефакты польско-литовской эпохи (статуты ВКЛ, слуцкие пояса, шляхетские замки и др.), объявляя их белорусскими национальными ценностями.

Многочисленные войны Литвы и Москвы в националистической историографии стали рассматриваться как межэтнические (или даже цивилизационные) конфликты великорусов (московитов) и белорусов (литвинов). Главной победой белорусского оружия была объявлена победа объединённых войск Великого княжества Литовского и Королевства Польского над русским войском в битве под Оршей 8 сентября 1514 года. За время белорусской независимости вышло несколько десятков научных и научно-популярных работ, повествующих о «грандиозном разгроме белорусами 80-тысячного московского войска». Выступая на мероприятии в честь 500-летия Оршанской битвы, Владимир Орлов назвал её «столкновением двух миров — европейского мира, частью которого были наши земли на протяжении столетий, и мира евразийского, где возвысилось Московское княжество, освобождение которого от татарского ярма было чисто внешним». По словам коллеги Орлова, Анатолия Грицкевича, победа под Оршей «помогла белорусскому, или, как тогда говорили, литвинскому народу отстоять свою независимость», а также установила «ту границу, которая сейчас есть между Белоруссией и Смоленской областью».

Если Оршанская битва является своего рода «белорусским Конотопом», то на роль «белорусского Голодомора» претендует «Кровавый потоп» — так белорусские националисты называют события Русско-польской войны 1654–1667 годов, происходившие на территории современной Белоруссии. В 1995 году вышла книга историка Геннадия Сагановича «Неизвестная война 16541667», в которой автор описал якобы устроенный «московитами» геноцид белорусского населения: «Катастрофа — иначе не назовёшь состояние, в которое была ввергнута Белоруссия тринадцатилетней войной. И самые страшные потери — это потери людские. В Белоруссии в пределах примерно её современной территории численность населения уменьшилась более чем наполовину: если перед войной оно достигало 2 миллионов 900 тысяч человек, то на 1667 год осталось около 1 миллиона 350 тысяч. Это примерно 47 процентов… Пожалуй, не осталось в Белоруссии ни одного более-менее целого города. Все они лежали в золе и руинах… Война как будто переиначила всю Белоруссию. Край хорошо развитого хозяйства, ремесленного производства, далеко известный изделиями своих мастеров, совсем опустел и стал неприметной окраиной. Сотни кузнецов, резчиков, тысячи других ремесленников, насильно оторванных от своей земли, работали теперь в Московии… Трудно сказать, когда же Белоруссия окончательно оправилась от этой катастрофы. И оправилась ли вообще. Уж очень долго пришлось преодолевать регресс — демографический, хозяйственный, культурный, причинённый прежде всего тринадцатилетней войной Алексея Михайловича — того самого «добрейшего человека, славной русской души» (В.О. Ключевский). Думаю, именно к этим событиям уходят своими истоками причины кризиса, в который на долгое-долгое время попала белорусская культура в целом». «Неизвестная война 1654–1667» была подвергнута обоснованной критике со стороны российского историка Алексея Лобина, и спустя 17 лет после выхода книги Саганович всё-таки признал, что она «была очень поверхностной», и даже призвал не неё не ссылаться. Однако к тому времени миф о «Кровавом потопе», созданный во многом усилиями Сагановича, уже получил весьма широкое распространение.

Наиболее ярко русофобский характер белорусской националистической историографии проявился в оценке периода нахождения Белоруссии в составе Российской Империи. Владимир Орлов в популярной книге «Страна Белоруссия» пишет: «После трёх разделов Речи Посполитой давняя мечта русских царей осуществилась: Белоруссия стала частью Российской Империи… 208,5 тысяч душ «мужского пола» Екатерина II и её сын император Павел I раздали в белорусских губерниях своим дворянам. Таким образом, более полумиллиона белорусов стали крепостными русских помещиков, причём значительная часть этих крестьян ранее была лично свободной. Белорусских крестьян, которые в большинстве своём ранее платили денежный оброк, погнали на барщину. Помещики широко практиковали сдачу тысяч крепостных на строительные работы в далёкие российские губернии». И далее: «Существует мнение об извечной покорности нашего народа. Однако не кто-нибудь, а именно наши предки на протяжении неполных ста лет после захвата Белоруссии царской Россией трижды брались за оружие, чтоб вырваться из смертельных объятий империи». Имеются в виду польские восстания 1794, 1830–1831 и 1863 годов, в которых, по мысли Орлова и его единомышленников, принимали активное участие белорусы.

Особым почитанием в среде белорусских националистов пользуется польское восстание 1863 года (в Польше это событие называют «Январским восстанием», в Белоруссии — «восстанием Кастуся Калиновского»). Несмотря на то, что целью мятежа было восстановление Речи Посполитой в границах 1772 года, то есть возвращение земель Белой Руси в состав польского государства, белорусские националисты изображают данное событие как проявление национальноосвободительной борьбы белорусского народа против российского империализма. Проживающий в Польше белорусский историк Олег Латышонок в одной из своих статей предпринял попытку сравнить повстанцев 1863 года и белорусских партизан периода Великой Отечественной войны — сравнение ожидаемо оказалось не в пользу последних:

«Январские повстанцы боролись за присоединение Белоруссии к Речи Посполитой, советские партизаны — за присоединение Белоруссии к Советскому Союзу. Казалось бы, одно и то же, но в 1863 году независимая Белоруссия не существовала даже как идея, в то время как в 1943 году прошла четверть столетия со дня провозглашения независимости Белорусской Народной Республики. Таким образом, с точки зрения белорусского самосознания, советские партизаны были явлением регрессивным.

Ещё хуже для советских партизан представляется сравнение с социальной точки зрения. Январское восстание было направлено на то, чтобы освободить крестьян от угнетения и дать им землю и волю. Советские партизаны боролись за то, чтобы забрать у крестьян землю и волю. После их победы несколько десятилетий колхозники не имели паспортов, а земли им не вернули до сих пор.

Таким образом, в сравнении с советской партизанщиной, январское повстанческое движение было явлением, с точки зрения национального и социального освобождения белорусов, прогрессивным».

Февральская революция 1917 года оценивается белорусскими националистами сугубо положительно, ибо она создала условия для «национального самоопределения белорусов», в результате чего 25 марта 1918 года, в условиях немецкой оккупации, была провозглашена независимость Белорусской Народной Республики (БНР). Созданная через некоторое время после фактической ликвидации БНР Белорусская Советская Социалистическая Республика (БССР), как правило, не воспринимается националистами в качестве формы национального самоопределения белорусского народа, однако насильственная «белорусизация» 1920-х годов и укрупнение БССР за счёт территории РСФСР в 1924 и 1926 годах оцениваются ими как положительные моменты в деятельности советской власти.

При этом сталинские репрессии белорусские националисты резко осуждают, видя в них проявление «русификаторской» политики коммунистической партии: «Репрессии погубили элиту белорусской нации, её интеллектуальный потенциал — литераторов, учёных, педагогов, священников, деятелей культуры. Это ужасное событие катастрофическим образом деформировало духовно-интеллектуальную жизнь белорусов на все последующие десятилетия. Была прервана связь поколений, утрачены многие духовные ценности, подавлено национальное самосознание народа. Понятно без лишних слов, что всё это в колоссальной мере способствовало русификации белорусов».

Декларируемый антисоветизм нередко приводит националистическую интеллигенцию к оправданию белорусских пособников нацистов. Так, в составленной Владимиром Орловым книге «Имена свободы», где собраны краткие биографии людей, чьи имена «будут жить, пока живёт Белоруссия», нашлось место руководителю белорусского антисоветского сопротивления в годы Великой Отечественной войны и послевоенный период Михаилу Витушко, лидеру сотрудничавшей с Абвером Белорусской независимой партии Винценту Годлевскому, командующему коллаборационистским формированием «Белорусская краевая оборона» Францу Кушелю и бургомистру Борисова Станиславу Станкевичу. О последнем автор книги написал так: «В годы Второй мировой войны Станислав был среди тех, кто стремился использовать новые исторические обстоятельства в интересах белорусского дела, что и обусловило прощание с родной землёй — навсегда». При этом о сотрудничестве Станкевича с нацистами и его участии в массовом уничтожении борисовских евреев в книге скромно умалчивается.

Послевоенный период истории БССР изображается белорусскими историками националистического направления исключительно в чёрных тонах: «Идея независимого государства исчезла из массового сознания, белорусский язык вышел из массового употребления, а белорусская школа стала чуждой повседневной жизни людей. Большинству жителей страны «белорусская идея» (идея государственной независимости, приоритета национальной культуры и родного языка) казалась чем-то очень далёким от них и даже странным. Свой подлинный смысл она сохранила только в узком круге белорусских интеллектуалов. Представители коммунистических властей республики, несмотря на то, что сами являлись этническими белорусами, не шли дальше признания этнографической специфики белорусов как части единого советского народа… В результате духовного геноцида коммунистов сформировалась белорусская эрзац-нация, то есть нация без национальной духовности, национальных традиций, без своего языка. Её внешней оболочкой являлся факт существования белорусской земли, белорусского этноса и отдельной республики — БССР. И это было то немногое, что спасло белорусов от полной и окончательной денационализации».

В начале 1990-х годов националистическая концепция истории Белоруссии была широко представлена в научной и научно-популярной литературе, а также в учебной программе белорусских школ и вузов. Как считает белорусский историк Пётр Петриков, во второй половине 1990-х годов влияние националистов на историческую науку стало постепенно ослабевать. «Особая заслуга в этом принадлежит президенту Республики Белоруссия А. Г. Лукашенко, — пишет Петриков. — В своих выступлениях глава государства говорил о необходимости тесных, союзных отношений с братской Россией, использовании в новых реалиях жизни положительного опыта советского периода. Это сыграло решающее значение для конкретной научной критики некоторых базовых положений сторонников новых подходов (имеются в виду приверженцы националистической концепции белорусской истории — прим. ред.), их отказа прежде всего от антирусского и антисоветского векторов изложения истории Белоруссии. Значительный вклад в этот процесс внесла созданная президентом Республики Белоруссия А.Г. Лукашенко Комиссия по подготовке учебников и учебных пособий в обществоведческой сфере».

С позицией Петрикова можно согласиться лишь отчасти. Действительно, после прихода к власти Александра Лукашенко русофобские мотивы в изложении белорусской истории были несколько приглушены. Однако начиная примерно с середины 2000-х годов, когда явственно обозначился кризис в строительстве Союзного государства России и Белоруссии, в официальную историографию начали постепенно возвращаться элементы прежней националистической концепции.

Белорусский историк Александр Гронский, проанализировав ряд вышедших в 2009–2011 годах школьных учебников по истории Белоруссии, пришёл к следующим выводам: «Если белорусы или их предки проживают совместно с русскими или их предками (Российская Империя, Советский Союз) или даже однозначно являются одним народом (Древняя Русь), тогда эти «общие» государства не рассматриваются в белорусских учебниках как «свои». Если же белорусы или их предки проживают в одном государстве совместно с балтами-литовцами, украинцами или поляками, но отдельно от русских или их предков (Великое княжество Литовское, Речь Посполитая), тогда такое государство рассматривается только в курсе истории Белоруссии, т. е. является «своим». Таким образом, если столицей государства, в которое входила современная территория Белоруссии, является русский город (Киев, Москва, С.-Петербург), такое государство воспринимается как «не своё»; если столицей являлся «нерусский город» (Вильна, Варшава), тогда государство представляется как «своё». В итоге у потребителей подобной информации формируется убеждённость в том, какие государства были для белорусов чужими. Эти представления переносятся на современные межгосударственные отношения». В отдельной работе, посвящённой исследованию образа Российской Империи в школьном учебнике по истории Белоруссии за 9 класс, Гронский пишет: «Несмотря на внешне нейтральную подачу материала, в учебнике содержится большое количество намёков на то, что во всех прошлых и настоящих бедах Белоруссии виновата Россия. Прямого упоминания об этом нет, школьники, читая учебник, должны сами сделать подобный вывод. А поскольку вывод сделан якобы самостоятельно, он приобретает для человека определённую ценность».

Весьма показательна история с обращением группы представителей белорусской интеллигенции к властям Белоруссии с предложением вернуть в белорусские учебники и научную литературу термин «Отечественная война 1812 года». В июле 2012 года от имени участников проходившей в Бресте конференции «Отечественные войны Святой Руси» в Министерство образования РБ и Национальную академию наук Белоруссии были отправлены письма следующего содержания:

«В этом году белорусско-российское общество отмечает важную дату в истории наших братских народов — 200-летие Отечественной войны 1812 года. В рамках Союзного государства Белоруссии и России запланировано проведение ряда мероприятий, направленных на активацию патриотического воспитания молодежи наших стран.

Актуальность этого исторического события обусловлена ещё и тем, что современные «переоценщики» исторических фактов стремятся фальсифицировать не только конкретные события Отечественной войны 1812 года, но и всю историю нашего общего Отечества. Они стараются изобразить дело таким образом, что это будто бы была обыкновенная русско-французская война, ничего общего не имеющая с защитой белорусской земли. Всячески стремятся польскую шляхту отождествить с белорусами, а польские военные формирования Иосифа Понятовского, Доминика Радзивилла и других наполеоновских марионеток представить в качестве белорусских полков, воевавших на стороне французов. Так фальсифицируется Отечественная война 1812 года на территории Белой Руси, когда, как справедливо заметил президент Александр Лукашенко, пытаются «растворить наше прошлое в истории как Польши, так и Литвы». Восстановление исторической правды об Отечественной войне 1812 года важно для понимания подлинной истории нашей страны, общности исторических судеб белорусов и русских и сохранения их единства как главного условия развития Белоруссии и России в современном мире.

Именно поэтому участники конференции предлагают рассмотреть вопрос о возвращении в белорусские школьные и вузовские учебники, в научную литературу понятия «Отечественная война 1812 года». Белорусы должны по праву гордиться победой в Отечественной войне 1812 года, которая отстояла нашу веру, культуру и цивилизацию».

Министерство образования и Национальная академия наук дали отрицательный ответ на обращение белорусской интеллигенции. Причём из ответного письма Министерства образования явственно следовало, что его сотрудники придерживаются националистической парадигмы в изложении белорусской истории, приписывая польскую шляхту Северо-Западного края России к белорусскому народу: «Употребление термина «Война 1812 года» появилось в историографии постсоветских государств (Литва, Латвия, Белоруссия, Украина) и Польши, которые ранее входили в состав Российской Империи, в 90-х годах XX века. Тогда оформились два подхода к трактовке Отечественной войны 1812 года: принятый в российской и советской исторической науке подход к событиям 1812 года как «Отечественная война 1812 года» и рассмотрение указанных выше событий как «Война 1812 года».

Историки отмечают, что шляхетское сословие стремилось преимущественно к восстановлению собственной государственности в виде Великого княжества Литовского или объединенного Польского королевства и ориентировалось на Наполеона. Часть аристократов и крупных землевладельцев связывала свои надежды на возрождение элементов «литовской» государственности в союзе с Россией и во главе с Александром I.

Таким образом, жители белорусских, литовских и западных украинских губерний оказались в армиях двух противоборствующих сторон, что придало этой войне противоречивый характер. Подобный взгляд нашёл отражение в нейтральном термине «Война 1812 года»».

 

1.2. Война памятников

Приверженность белорусских властей националистической концепции истории Белоруссии ярко проявилась в государственной политике по увековечиванию памяти исторических деятелей.

В апреле 2013 года в Минске состоялась публичная конференция «Династия Романовых в исторической судьбе Западной Руси», посвященная 400-летию Дома Романовых; на ней руководитель научно-просветительского проекта «Западная Русь» Игорь Зеленковский зачитал подписанное рядом представителей белорусских общественных организаций обращение к минским городским властям с просьбой рассмотреть вопрос о восстановлении в столице Белоруссии памятника российскому императору Александру II. В обращении говорилось:

«В Минске до Октябрьской революции в сквере на площади Свободы стоял памятник российскому императору Александру II Освободителю, торжественно открытый в январе 1901 года при стечении огромного числа минчан и гостей города. Надпись на памятнике гласила: «Императору Александру II. Благодарные граждане города Минска. 1900 год». Это был первый скульптурный памятник в Минске и единственный, созданный исключительно на добровольные пожертвования горожан. Монумент был данью памяти белорусов императору, погибшему от рук террористов в 1881 году. Александр II даровал белорусскому крестьянству свободу от польских помещиков в 1861 году, а также защитил белорусов во время польского восстания 1863 года, когда от рук инсургентов погибли многие наши соотечественники из числа крестьян, мещан и православных священников.

Подтверждением особого почтения белорусов к императору Александру II является исторический факт, что на территории белорусских губерний крестьянство широко отмечало праздник «Освобождения», приходившийся на 1 мая, которому только после Октябрьской революции был придан иной смысл.

В 1917 году памятник Александру II был демонтирован. В православном приходе деревни Беларучи Логойского района до сих пор хранится гранитный постамент.

Восстановление памятника императору Александру II Освободителю на его прежнем месте в сквере на площади Свободы, бесспорно, украсит Минск и завершит архитектурный ансамбль его исторического центра. Восстановление памятника Александру II особенно актуально в 2013 году — в год 400-летия Династии Романовых. Данный памятник станет символом восстановления исторической справедливости, подлинно уважительного отношения к деяниям наших предков».

Инициативная группа представителей белорусской интеллигенции во главе с Игорем Зеленковским дважды обращалась в минские городские органы власти с просьбой о восстановлении памятника Александру II. В итоге — в управлении культуры Минского горисполкома заявителям ответили, что восстановление памятника невозможно, потому что «градостроительная ситуация и архитектурный облик застройки в районе площади Свободы, где в центре сквера в 1901 году был установлен памятник Александру II, в настоящее время значительно изменилась»; а из Национальной академии наук Белоруссии, мнение которой было запрошено Мингорисполкомом, пришёл ответ следующего содержания: «Роль Александра II в истории Белоруссии противоречивая, неоднозначно оценивается в современной исторической науке и в обществе. Восстановление памятника Александру II может стать демонстрацией символизма российского самодержавия на белорусских землях и будет неоднозначно восприниматься в обществе».

Отказав в восстановлении памятника российскому императору, власти города Минска в июле 2013 года установили на здании Минского городского центра олимпийского резерва по борьбе имени Александра Медведя памятную доску с бюстом руководителя польского восстания 1863 года на территории Белоруссии и Литвы Винцента Калиновского. Причём установка памятной доски была осуществлена вопреки воле известного советского борца Александра Медведя, именем которого назван центр олимпийского резерва. Ранее, в октябре 2011 года, Минский горисполком предложил установить в белорусской столице мемориальную композицию «1000-летие белорусской государственности (личности в истории Белоруссии)», в рамках которой предлагалось увековечить память другого польского повстанца — Тадеуша Костюшко, а также польского поэта Адама Мицкевича, польского художника Наполеона Орды и ряда других личностей, не имеющих отношения к истории белорусского народа.

Громким скандалом обернулось решение Витебского горисполкома установить около Воскресенской церкви Витебска памятник правителю Великого княжества Литовского — князю Ольгерду (1296–1377), известному завоевательными походами на Москву и неоднозначным отношением к православию. В мае 2013 года группа представителей витебской интеллигенции обратилась с открытым письмом к президенту Белоруссии Александру Лукашенко, в котором выразила обеспокоенность планами установки в Витебске памятника литовскому князю. «Ольгерд не имеет отношения к белорусскому народу, — отмечалось в письме. — Он агрессор и вероотступник, а также захватчик, беспрестанно воевавший со всеми соседями, разрушавший города и убивавший мирных жителей. Как жестокий злодей России памятен он в русской истории. Недобрый и страшный след оставил Ольгерд и в истории христианства. Православная церковь чтит память (27 апреля) святых мучеников литовских, подвергнутых мучительной смерти по его приказу… Мы полагаем, что попытки героизации подобных деятелей могут привести только к расколу общества, духовному и морально-политическому разделению народа Белоруссии». В июне 2014 года в новом обращении к белорусским властям противники установки памятника Ольгерду провели параллель между героизацией литовского князя в Белоруссии и ситуацией на Украине, «где для одних граждан героем является Б. Хмельницкий, а для других — С. Бандера и ему подобные».

Несмотря на протесты общественности, 24 июня 2014 года памятник князю Ольгерду был установлен на витебской Рыночной площади напротив Воскресенской церкви. В интервью изданию «Наша нива» автор скульптуры Сергей Бондаренко заявил, что проект памятника Ольгерду был одобрен лично президентом Лукашенко. Также скульптор сказал, что следующей его работой, скорее всего, станет памятник литовскому князю Миндовгу в белорусском Новогрудке.

Отметим, что изначально в Витебске планировалось установить три памятника — Ольгерду, Александру Невскому и княгине Ольге. Впоследствии, под нажимом националистического лобби, витебские власти отказались от идеи установки монументов Александру Невскому и княгине Ольге, ограничившись лишь увековечиваем памяти литовского князя. Однако в марте 2015 года председатель Витебского горисполкома Виктор Николайкин неожиданно сообщил, что памятник Александру Невскому будет установлен в Витебске в ближайшие два года. Некоторые эксперты обратили внимание на то, что изменение решения по поводу монумента последовало после того, как президент России Владимир Путин наградил своего белорусского коллегу орденом Александра Невского.

Активное внедрение в общественное сознание «самостийного» исторического мифа, осуществляемое как националистами, относящимися к оппозиции, так и государственными структурами, породило весьма опасное для белорусского и российского общества явление — вандализм на почве русофобии. 1 декабря 2014 года интернет-издание «Мой Полоцк» сообщило: «В Витебской области вандалы разбили мраморную плиту на памятнике русскому генерал-майору, герою Отечественной войны 1812 года Кульневу Якову Петровичу (1763–1812). Памятник стоит на месте предполагаемой гибели Я.П. Кульнева у деревни Сивошино Полоцкого района». Осквернение памятника герою Отечественной войны стало закономерным итогом проводимой и националистической оппозицией, и официальной властью кампании по дискредитации подвига русских героев 1812 года и героизации сражавшейся на стороне Наполеона польской шляхты. Весьма примечательно, что за несколько дней до инцидента с памятником Я.П. Кульневу в Белоруссии на официальном уровне чествовали наполеоновских оккупантов, погибших в сражении у белорусской деревни Студёнка. Также примечателен отказ белорусских правоохранительных органов от расследования указанного акта вандализма.

Вопреки представлениям большинства граждан России, основанный на русофобии вандализм не является в Белоруссии редкостью. Особенно часто подвергаются осквернению памятники Александру Васильевичу Суворову, которого белорусские националисты считают «палачом белорусского народа», поскольку он руководил подавлением восстания Тадеуша Костюшко. Обычно вандалы-националисты пишут на монументах в честь А.В. Суворова слово «кат» (в переводе в белорусского — «палач»). Последнее по времени осквернение памяти великого русского полководца произошло 30 марта 2015 года в Кобрине, там на памятнике и бюсте А.В. Суворова появились таблички с надписью: «Я — русский оккупант! Я участвовал только в захватнических войнах. Я сжигал белорусские сёла, а их жителей обращал в своих рабов… Мои руки по локоть в крови ваших предков!» Как правило, российские СМИ не сообщают о случаях осквернения в Белоруссии памятников общерусским историческим личностям, ввиду чего у граждан России складываются ложные представления о ситуации в братской республике.

Незамеченным российскими СМИ остался и следующий вопиющий инцидент. 6 июня 2015 года в Могилёве был торжественно открыт бюст великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. Эту скульптуру городу подарил фонд «Аллея российской славы» в честь 70-летия Великой Победы. Помимо прочего, на постаменте памятника был размещён отрывок из пушкинского стихотворения «Клеветникам России», написанного в связи с подавлением польского восстания 1830–1831 годов:

Установка памятника и особенно отрывок из стихотворения «Клеветникам России» вызвали крайне негативную реакцию со стороны белорусских националистов, считающих польских повстанцев своими героями. Было озвучено требование снести памятник или, по крайней мере, убрать с постамента «агрессивный» отрывок стихотворения. В результате — власти Могилёва пошли на поводу у националистов и сорвали с памятника не понравившиеся им строки. Причём акт «государственного вандализма» был осуществлён 12 июня, в День России.

Действия могилёвских властей поддержал известный историк и депутат белорусского парламента Игорь Марзалюк, который в комментарии для газеты «Наша нива» заявил: «Я очень уважаю Пушкина, как поэта, но есть строчки, которые во все времена звучат провокационно. Мне кажется, что отдельные русские общества временами переходят все границы, забывая, гражданами какой страны они являются. Про это не так давно говорил Александр Лукашенко. Думаю, что в наше щекотливое время не должно быть места таким провокациям».

Демонтаж части памятника А.С. Пушкину, установленного в Могилёве, был крайне болезненно воспринят русофильскими кругами белорусского общества. 20 июня 2015 года три белорусские общественные организации направили президенту Белоруссии обращение с просьбой восстановить памятник в изначальном виде. В обращении отмечалось, что действия властей Могилёва «явно направлены на дестабилизацию общественнополитической обстановки в республике в преддверии президентских выборов в угоду известным русофобским силам, жаждущим устроить в Белоруссии нечто, аналогичное трагическим событиям на братской Украине». 23 июня ещё около десятка общественных организаций Белоруссии подписались под аналогичным обращением к председателю Могилёвского облисполкома, отметив, что инцидент в Могилёве «наносит серьёзный вред российско-белорусским отношениям и интеграционным проектам». На состоявшейся в Минске 28 июня международной конференции «Россия и славянские народы в войнах и военных конфликтах XIX–XX веков» её участниками было подписано обращение к министру культуры Белоруссии, в котором также содержалась просьба вернуть памятнику первоначальный вид. В обращении участников конференции говорилось: «Для подавляющего числа белорусов, считающих русский, наравне с белорусским, своим родным язык, и для которых Александр Сергеевич Пушкин является не только эталоном высокой словесности, но и выражает всё, что есть лучшее в душе каждого, — это (удаление с постамента памятника А.С. Пушкину отрывка из стихотворения «Клеветникам России» — прим. ред.) стало культурным шоком… Произошедший в Могилёве беспрецедентный случай, рядом с которым меркнет повальное уничтожение памятников советской эпохи на Украине, уже нанёс огромный моральный урон миллионам белорусских граждан. Но не меньший урон это нанесёт международному имиджу Республики Белоруссия».

В конце июля лица, направлявшие обращение председателю Могилёвского облисполкома, получили ответ от его заместителя — Валерия Малашко, в котором указывалось, что строки из стихотворения А.С. Пушкина «Клеветникам России» были демонтированы «на основании появившихся в сети Интернет откликов на установку памятника» и в связи с тем, что они (строки) «могли получить различную идеологическую интерпретацию, не адекватную официальной позиции». 31 июля на сайте научно-просветительского проекта «Западная Русь» был опубликован ответ на обращение участников международной конференции к министру культуры Белоруссии, из которого следовало, что Минкультуры РБ не видит нарушений в действиях могилёвских властей.

Спустя почти два месяца после демонтажа части памятника А.С. Пушкину в Могилёвской области был совершён ещё один акт «государственного вандализма». 31 июля 2015 года неизвестные оторвали с пьедестала геральдической стелы в Шклове табличку с написанным по-русски названием города и официально признанной датой первого упоминания о нём (1535 год). Главный архитектор Шкловского района Георгий Сиваев заявил тогда радио «Свобода»: «Табличку сняли вандалы, и их уже ищет МВД. И найдёт, потому что там установлена видеокамера». Этому инциденту предшествовали публикации в либеральнонационалистической прессе, в которых шкловские чиновники обвинялись в «неуважительном отношении к белорусскому языку и местной истории». «Независимые» СМИ обратили внимание на русскоязычность таблички, а также на то, что в качестве даты первого летописного упоминания Шклова обозначен год, когда город был сожжен московским войском. На сайте белорусской редакции радио «Свобода» был опубликован следующий комментарий краеведа Александра Грудины: «Получается парадокс. Город сожгли в 1535 году, и считается, что тогда его и основали. Так это белиберда какая-то. Эта дата передалась Шклову с советских времён. И поныне её используют, как будто продолжают жить в Советском Союзе». Также журналисты «Свободы» привели высказывание заместителя председателя Партии БНФ Григория Костусева: «Людям, наделённым властью в райисполкоме, до лампочки, как этот новый геральдический знак будет выглядеть: будет он соответствовать историческим фактам или нет. Поставили, сделали праздник — и всё. Это свидетельствует о том, что в Шклове не белорусская власть. Соответственно, делается всё, чтобы укрепить у жителей пророссийское видение истории их города». Костусев не исключил, что будет жаловаться на шкловских чиновников президенту Лукашенко.

2 августа стало известно, что на пьедестале геральдической стелы в Шклове появилась новая табличка, на которой название города написано на белорусском и русском языках. Дата основания города осталась прежней. По версии Григория Костусева, шкловские чиновники намеренно придумали вандалов, чтобы не признавать своей «ошибки» в написании на вывеске названия города только на русском языке.

Таким образом, можно констатировать, что в сегодняшней Белоруссии национальная идентичность её граждан строится на основе антирусского исторического мифа, начавшего формироваться в среде белорусских националистов первой трети XX века. Аналогичным образом строилась национальная идентичность в постсоветской Украине, и это обстоятельство в итоге привело украинское государство к серьёзным социальным потрясениям. Как представляется, руководству Белоруссии ещё не поздно свернуть с гибельного для страны националистического пути, сделав выбор в пользу общерусской исторической концепции, в рамках которой Белоруссия рассматривается как самобытная, но неотъемлемая часть Русского мира.