Байронъ въ переводѣ русскихъ поэтовъ, изданномъ подъ редакцiею Ник. Вас. Гербеля. Томъ I, II, III. Спб. 1864 и 1865 г.

Донъ-Жуанъ, поэма Байрона. Пѣснь первая. Переводъ Дм. Минаева. Современникъ, 65, I.

Г. Гербель, какъ извѣстно, издалъ Шиллера въ переводѣ русскихъ поэтовъ. Изданiе весьма удачное и имѣвшее большой успѣхъ. Самъ г. Гербель имѣетъ впрочемъ только ограниченное право на этотъ успѣхъ. Шиллеръ былъ почти весь переведенъ, когда г. Гербелю вздумалось издавать его. Переводы если не всѣ были образцовые, то всѣ были сдѣланы добросовѣстно: переводчики знали Шиллера въ подлинникѣ и хорошо владѣли стихомъ. Нашлись талантливые сотрудники, и между ними Л. А. Мей; его переводы «Пуншевой пѣсни», «Валенштейнова лагеря», «Дмитрiя Самозванца» и др. навсегда останутся образцовыми.

Другое дѣло представлялось относительно Байрона. Здѣсь была очевидная скудость переводовъ: удачныхъ было немного, были переводы просто-на-просто недобросовѣстные. Издателю предстоялъ огромный трудъ. Ему надо было прiискать талатливыхъ сотрудниковъ; ему надо было быть крайне осмотрительнымъ въ выборѣ переводовъ. Если-бы мы прибавили, что редактору слѣдовало самому быть хорошо знакомымъ съ Байрономъ, изучить его въ подлинникѣ, составить себѣ полное и вполнѣ опредѣленное понятiе объ этомъ великомъ поэтѣ, – то конечно это немало удивило-бы читателей: они могли-бы въ правѣ обвинить насъ за то, что мы съ важнымъ видомъ знатока говоримъ такiя общеизвѣстныя истины.

Но, увы! – ни что такъ часто не забывается, какъ общеизвѣстныя истины. Такъ и вышеприведенная истина забыта редакторомъ «Байрона въ переводѣ русскихъ поэтовъ». Вмѣсто дѣльной самостоятельной статьи о Байронѣ, г. Гербель ограничился помѣщенiемъ довольно поверхностной статьи Шера и выписками изъ статьи лорда Маколея, когда-то переведенной въ «Русскомъ Вѣстникѣ». Статья благороднаго лорда нельзя сказать, чтобъ принадлежала къ его лучшимъ статьямъ, а выписки, сдѣланныя г. Гербелемъ, нисколько не объясняютъ даже взгляда Маколея на Байрона. Благородный лордъ «не сомнѣвается, что послѣ самаго строгаго изслѣдованiя отъ Байрона останется еще многое, чтò можетъ погибнуть только вмѣстѣ съ англiйскимъ языкомъ». Увѣренность весьма похвальная, но къ несчастiю никому нѣтъ дѣла до этой увѣренности; вопросъ именно состоялъ въ томъ, чтобы опредѣлить, чтò останется и чтó нѣтъ, fas и nefas Байроновой поэзiи, а этого-то опредѣленiя нѣтъ даже и слѣдовъ въ статьѣ Маколея.

Успѣхъ «Шиллера» окрылилъ г. Гербеля и онъ понялъ, что «русская читающая публика нуждается въ полныхъ переводахъ великихъ иностранныхъ писателей и готова поощрить своимъ вниманiемъ всякую добросовѣстную къ тому попытку». Попытка не шутка, а тѣмъ болѣе добросовѣстная. Г. Гербель въ теорiи весьма ясно понималъ, чтó значитъ эпитетъ «добросовѣстная». Именно, «онъ задумалъ раздѣлить трудъ перевода между нѣсколькими писателями, изъ которыхъ каждый выбралъ-бы для передачи на русскiй языкъ то, что наиболѣе согласуется съ его талантомъ и направленiемъ.» Чего-же лучше? Конечно модное слово направленiе употреблено не совсѣмъ кстати, – ну да не всякое лыко въ строку. При этомъ заботливый издатель не хотѣлъ забывать и прежнихъ переводчиковъ, «которыми многое передано уже въ достаточной степени совершенства».

Сказать по правдѣ, самое большое что мы ожидали въ началѣ отъ этого изданiя, – это посредственнаго перевода Байрона. Мы того мнѣнiя, что русская литература вообще мало занималась Байрономъ, что предварительное изученiе этого поэта весьма недостаточно. Было конечно время, когда Байронъ былъ у насъ извѣстнѣе, но оно уже быльемъ поросло. Новѣйшая наша литература такъ усердно разрывала всякую связь съ предъидущей, такъ нахально издѣвалась надъ самыми дорогими именами, – что воспоминанiе объ изученiи Байрона для нея почти немыслимо. Что-же будетъ, если представители этого самоновѣйшаго направленiя наложатъ свою руку на Байрона? А это, какъ увидимъ, уже совершившiйся фактъ. При томъ эта самоновѣйшая литература весьма небогата поэтическими дарованiями и мы въ правѣ сказать,

Намъ казалось, что поэтическому переводу Байрона долженъ предшествовать хорошiй прозаическiй.

Но какое кому дѣло до нашихъ надеждъ и ожиданiй: переводъ Байрона на лицо. Передъ нами три первые тома. Изданiе весьма замѣчательное: первые два тома совсѣмъ непохожи на третiй. По первымъ двумъ можно сказать, что изданiе порядочное (не больше, впрочемъ); имя третьему – литературное шарлатанство. И вотъ намъ приходится объ одномъ и томъ-же изданiи вести двѣ разныя рѣчи.

Первый томъ открывается «Еврейскими мелодiями», какъ-бы въ доказательство того, что полнаго хорошаго поэтическаго перевода Байрона въ настоящее время у насъ быть не можетъ. Слѣдовало-бы собрать то, чтó хорошо переведено стихами, а въ случаѣ недостатка удачныхъ поэтическихъ переводовъ предложить переводъ прозаическiй.

«Еврейскiя мелодiи» отличаются необыкновенной грацiей стиха и образовъ; необыкновенно тонкой, едва уловимой поэзiей. Нѣкоторые образы нарисованы такой нѣжной кистью, что мало-мальски грубая передача превратитъ прелѣстнѣйшее стихотворенiе въ очень обыкновенные, если не пошлые, альбомные стишки. Это случилось какъ нарочно съ пьесой, которой открывается книга «She walks in beauty». Представлено два перевода. Одинъ г. Михайловскаго, другой г. Н. Берга. Первый отличается старанiемъ передать ближе подлинникъ и совершенной антипоэтичностью; второй есть скорѣе варьяцiя на байроновскую тему; варьяцiя, въ которой не уловлена внутренняя красота подлинника. Возьмемъ для примѣра второй куплетъ. Вотъ подстрочный переводъ:

«Одной тѣнью больше, однимъ лучомъ меньше – и на половину пропала-бы эта невыразимая словами прелесть; прелесть, которая струится въ каждой пряди чорныхъ, какъ вороново крыло, волосъ и нѣжно свѣтится въ ея лицѣ, гдѣ мысли ясно и кротко-нѣжно выражаютъ, какъ чисто, какъ драгоцѣнно ихъ обиталище!»

У г. Михайловскаго:

У г. Н. Берга:

Не правы-ли мы были въ нашемъ приговорѣ объ обоихъ переводахъ? Можно-ли при передачѣ поэтическаго образа употреблять такiя аптекарскiя выраженiя:

То-же можно сказать и о всѣхъ другихъ переводахъ «Еврейскихъ мелодiй». Хорошихъ на перечотъ четыре (Лермонтова, Случевскаго, гр. А. Толстого, Мина); прочiе даже звучнымъ стихомъ не отличаются. Этого мало: зачѣмъ было стихотворенiе А. Н. Майкова «По прочтенiи Байронова Паденiя Iерусалима» выдавать за переводъ? Это недобросовѣстно и по отношенiю къ поэту и по отношенiю къ публикѣ. Еще бѣда: изъ двадцати-двухъ стихотворенiй восемь переведено самимъ г. Гербелемъ и нѣкоторыя изъ нихъ однимъ г. Гербелемъ. Отчего г. Гербелю было и не побаловаться немного? Ну, ограничился-бы пародiей на переводъ гр. А. Толстаго, и довольно-бы, – а то онъ самолично вздумалъ передавать Байрона. Авторъ стихотворнаго посланiя «Изюмцамъ» и пѣвецъ Манфреда, – что общаго между ними? Любопытно сравнить пародiю г. Гербеля съ прекраснымъ переводомъ гр. А. Толстого.

У гр. Толстого.

Какой славный стихъ! Въ немъ такъ и слышится движенiе огромной массы войска! Какъ хорошо и поэтически-вѣрно переданы образы подлинника:

А вотъ пародiя г. Гербеля:

Это неуклюжее старанiе употреблять библейскiе образы, эта грамматическая галиматья послѣднихъ двухъ стиховъ – по истинѣ уморительны. Мы не можемъ себѣ отказать въ удовольствiи сдѣлать еще маленькую выписку изъ «Видѣнiя Вальтасара». Надѣемся, что читатели на насъ за это не посѣтуютъ.

И вотъ слѣпецъ начинаетъ разыгрывать «Видѣнiе Вальтасара». Послушайте, развѣ неуморительно!

Царь пируетъ и вдругъ, но впрочемъ у г. Гербеля это не вдругъ, а неизвѣстно какъ:

Картина преуморительная. И сiяла и писала, и опять сiяла и водила по буквамъ и въ то-же время чертила эти самыя буквы! Господи, чего только ни дѣлала эта рука! Повторенiе эпитета «огненный» и ужасная грамматическая галиматья, произведенная страшной рукой, – верхъ комизма. Въ томъ-же комическомъ родѣ продолжается и далѣе:

Болѣе неудачныхъ эпитетовъ не всякому удасться подобрать. Это стоитъ «Орфея въ Аду» и тому подобныхъ пародiй.

Какая простота и образность въ подлинникѣ. Нарисовавъ картину пира, поэтъ продолжаетъ:

«Въ тотъ-же часъ и въ томъ-же чертогѣ персты руки явились передъ стѣной и стали писать какъ будто на пескѣ. Человѣческiе персты; – одинокая рука быстро рисуетъ буквы и чертитъ ихъ, какъ жезлъ. Царь увидѣлъ и задрожалъ – и приказалъ прервать веселье. Ни кровинки въ его лицѣ, дрожитъ его голосъ».

Очевидно у г. Гербеля есть средства издавать Байрона, но нѣтъ средствъ даже посредственно переводитъ. И выходитъ, что лучше быть хорошимъ издателемъ, чѣмъ плохимъ переводчикомъ. Вмѣсто своего плохого перевода, г. Гербелю приличнѣе-бы помѣстить стихотворенiе Полежаева «Валтасаръ»; хотя это и не переводъ, но оно вѣрнѣе передало-бы впечатлѣнiе Байрона, чѣмъ такъ называемый переводъ «русскаго поэта» г. Гербеля.

Скажемъ теперь о другихъ переводахъ первыхъ двухъ томовъ этого изданiя; между ними есть очень хорошiе, напр. «Шильонскiй узникъ», «Паризина», «Мазепа». Если не всѣ они сдѣланы равно удачно и иногда не совсѣмъ точно передаютъ подлинникъ, – то во всѣхъ найдутся вѣрно схваченныя и прекрасно переданныя черты Байроновой поэзiи.

Переводы г. Зорина (Сарданапалъ и Двое Фоскари) сдѣланы весьма добросовѣстно. Мы можемъ только сожалѣть, что они сдѣланы не въ прозѣ. Стихъ у г. Зорина, пожалуй, и правильный, но по большей части вялъ и прозаиченъ. Вотъ почему, не смотря на вѣрность и добросовѣстность перевода, онъ читается нѣсколько тяжело. Нѣтъ этого непрестаннаго одушевленiя, нѣтъ той причудливой восточной изнѣженности, которая по временамъ слышится въ стихѣ Байронова Сарданапала. Но во всякомъ случаѣ такими переводами, какъ г. Зорина, брезгать нельзя. Если-бы весь Байронъ былъ такъ переведенъ, какъ Сарданапалъ и Двое Фоскари, то не только тужить было-бы не о чемъ, а напротивъ – радоваться слѣдовало-бы.

Но вотъ выходитъ третiй томъ и въ немъ – «Чайльдъ Гарольдъ» въ переводѣ г. Минаева. Къ этому-то тому собственно и относится заглавiе нашей статьи. Отличились оба, и переводчикъ и издатель. Если переводы г. Гербеля представляютъ пародiю на Байрона и только смѣшны, – то переводы г. Минаева… Но скажемъ нѣсколько словъ объ этомъ дѣятелѣ россiйской словесности, дѣятелѣ весьма плодовитомъ, но можетъ быть не вполнѣ извѣстномъ нашимъ читателямъ. Спецiальность музы г. Минаева – обличенiе; сперва онъ обличалъ г. Камбека, водопроводы, рысаковъ, – а потомъ обличилъ тѣхъ, кто обличалъ г. Камбека, водопроводы и рысаковъ. Такимъ образомъ его можно назвать самообличоннымъ обличителемъ. Г. Минаевъ объявилъ однажды, что пушкинскiй стихъ теперь общее достоянiе, – но это не мѣшаетъ ему писать стихи, гдѣ невѣрные эпитеты, плеоназмы и грамматическiя ошибки на каждомъ шагу, а также уснащивать свои вирши частицами «вѣдь, ужь, лишь» и тому подобными пособiями плохихъ стихотворцевъ. Далѣе – г. Минаевъ пародировалъ всѣхъ русскихъ поэтовъ отъ Пушкина до г. Плещеева, – но обыкновенно выходило, что его пародiи болѣе походили на печальныя подраженiя какой-нибудь плачевной музы, чѣмъ на пародiи. Случалось ему и самому сочинять стихи, но – увы! эти стихи скорѣе походили на плохiя пародiи, чѣмъ на самостоятельныя излiянiя глубокогражданской поэзiи. Его эпиграммы переносятъ насъ въ первую четверть текущаго столѣтiя и по большей части представляютъ перифразъ слѣдующаго общеизвѣстнаго четырестишiя:

Напримѣръ:

«Тéбѣ» очень хорошо, а вотъ другой:

Но, скажетъ читатель: для чего вы выписываете эти безобразныя вирши? А вотъ потрудитесь узнать, который изъ двухъ выписанныхъ отрывковъ: – пародiя, а который серьозное стихотворенiе?

Заключаемъ: г. Минаевъ не есть бездарность полная, но та жалкая посредственность, которая хуже всякой бездарности. Какъ она ни бьется, ничего у нея не выходитъ. Хочетъ пародiю написать, выйдетъ плохое стихотворенiе; свое задумаетъ изобразить, выйдетъ пародiя; остроту вздумаетъ отпустить, плоско выйдетъ; вмѣсто веселости возбуждаетъ зѣвоту; не знаетъ – похвалить или посмѣяться, и чаще надсмѣхается, потому въ этомъ великiй разумъ полагаетъ. Бьется, бѣдная, какъ рыба объ ледъ, а ничего добиться не можетъ. Важности на себя напускаетъ ужасной; хорошiя слова выучила: о сознанiи, тяготѣнiи зла и протестѣ поговорить умѣетъ.

А каково самолюбiе? Вотъ послушайте:

«Какой-нибудь присяжный критикъ или рецензентъ, крошечное самолюбiе котораго гдѣ-нибудь задѣто въ этой книгѣ, – говоритъ г. Минаевъ въ предисловiи къ изданiю своихъ писанiй, – критикъ, изъ юмористическихъ стихотворенiй признающiй только помѣщенныя въ хрестоматiи Галахова эпиграммы на скупцовъ, волокитъ и т. д., такой критикъ можетъ-быть съ гнѣвомъ воскликнетъ: какая необходимость была издавать всѣ эти полемическiя риѳмы и т. д. и т. д.?

Хотя насъ вѣроятно и задѣлъ г. Минаевъ какой-нибудь эпиграммой, а не задѣлъ, такъ задѣнетъ, но мы гнѣвно не воскликнемъ. Гнѣваться не за что. И вопроса такого намъ даже въ голову никогда не можетъ придти. Отвѣтъ на это давнымъ-давно готовъ: не только нѣтъ надобности издавать подобные стишки, но и писать ихъ не слѣдуетъ; лучше чѣмъ-нибудь полезнымъ заняться. Но что дѣлатъ? Посредственность вездѣ протрется. Напрасно только она нынче въ предисловiяхъ старается разжалобить читателя; вонъ г. В. Крестовскiй тоже Лазаря распѣваетъ. Напрасно, напрасно: нашъ вѣкъ безжалостный и безсердечный. И то наша литература слишкомъ долго терпѣла всякiя нахальства. Пора-бы давно прихлопнуть всю эту пустошь и мелочь. Пора очистить литературную атмосферу отъ мiазмовъ. Ужь очень они величаться стали; чуть не за ароматы себя выдаютъ.

И такъ сей-то г. Минаевъ наложилъ руку на Байрона. Можетъ-быть читателю уже извѣстны открытiя, сдѣланныя нѣкоторыми журналами въ переводѣ «Чайльдъ-Гарольда.» Такъ Б. д. Ч. обратила вниманiе на то, что Карѳагенъ, по переводу г. Минаева, очутился въ Италiи. На это переводчикъ отвѣчалъ, что у него стояло:

а наборщикъ набралъ:

Премудреные нынче завелись наборщики. Во всемъ они виноваты: вмѣсто Калятафими набираютъ Кастельфидаро (см. «Голосъ»), и всегда наберутъ точно нарочно для показанiя невѣжества автора. Выйдетъ грамматическiй смыслъ и въ то-же время ужасная безсмыслица. Мы не удивимся, если теперь какой-нибудь авторъ напечатаетъ, что въ рукописи его статья или переводъ былъ очень хорошъ, а наборщикъ такъ набралъ, что вышло скверно. Такъ и съ г. Минаевымъ: наборщикъ такъ набралъ его переводъ, что просто читать нельзя. Экой шалунъ наборщикъ!

Чтó стѣны Карѳагена – пустяки! «Отечественныя Записки» въ одной IV пѣсни открыли, что по переводу г. Минаева Понтъ Эвксинскiй превратился чуть-ли не въ горный пикъ, Двина въ Дунай; что онъ Трояна и Трою смѣшалъ; нимфу Эгерiю назвалъ прелестнымъ уголкомъ и т. д. Тамъ-же приведено курьозное описанiе смерти дельфина (см. «О. З.», 65, Февраль, II). Мы въ свою очередь возьмемъ хоть третью пѣсню и заранѣе увѣрены, что откроемъ въ ней дива дивныя. Напр. въ строфѣ XXXVII находимъ слѣдующiе стихи:

Что за диво? Съ какой стати весталка названа льстивой? У Байрона никакой весталки нѣтъ, а слава названа вассаломъ (thy vassal).

Или стр. XVIII.

Куда упалъ орелъ? Не на печальную ниву онъ упалъ, а надъ нею; гдѣ-же онъ взрывалъ песокъ? Но это еще ничего. До сихъ поръ думали, что паукъ тчотъ паутину, а нынче оказывается, что сама

Не говоримъ уже о безпрестанныхъ грамматическихъ ошибкахъ, о «въ» вмѣсто «на», ни объ ужасныхъ риѳмахъ, вродѣ:

ни о стихахъ, которые могутъ соперничать съ продуктами г. Овчинникова, напр. что лучше:

или слѣдующее двустишiе изъ перевода 2 части Фауста:

Стоитъ-ли заниматься раскапыванiемъ этой безобразной кучи? Еще подумаютъ, что мы нарочно отыскиваемъ нелѣпости к г. Минаева, а отыскивать ихъ вовсе не нужно. Возьмемъ напр. II строфу всѣхъ четырехъ пѣсенъ и посмотримъ, осталось-ли хоть малое подобiе Байрона въ переводѣ г. Минаева.

II строфа 1 пѣсни.

Байронъ.

Во время оно на островѣ Альбiонѣ жилъ юноша, который не находилъ услажденiя въ путяхъ добродѣтели, но расточалъ дни свои въ самомъ грубомъ распутствѣ и съ весельемъ раздражалъ сонливое ухо ночи. Увы! по истинѣ это былъ безстыдный парень, сильно предававшiйся попойкамъ и непристойнымъ кутежамъ; на немногое на землѣ милостиво смотрѣлъ онъ, кромѣ наложницъ, да плотоугодныхъ собранiй, да роскошнаго бражничанья всякаго рода.

Quasi-переводъ г. Минаева.

Единственное сходство, что и Чайльдъ Гарольдъ и «шалунъ» (это слово изъ жаргона камелiй очень мало) предавались разврату. Г.Минаевъ не только успѣлъ въ этой строфѣ сдѣлать нѣсколько грамматическихъ ошибокъ, но кромѣ того изъ Чайльдъ сдѣлалъ посѣтителя Ефремова. Обличитель всегда обличителемъ останется. Нечего и говорить, что ни тонъ, ни размѣръ, ни намѣренно-старинный слогъ поэта не переданы, – кто думаетъ о такихъ мелочахъ?

II строфа 2 пѣсни.

Байронъ.

Ветхая деньми! царственная Аѳина! гдѣ, гдѣ твои мощные люди, гдѣ твои великiе духомъ? Прошли – мерцающiе сквозь сонъ былова – передовыми на ристалищѣ, которое ведетъ къ метѣ славы; они взяли призъ и исчезли, – и это все? Школьный разсказъ, быстропреходящее удивленiе! Напрасно ищутъ (здѣсь) оружiе воина и стóлу мудреца; и надъ каждой полуразвалившейся башней, тусклой отъ тумана вѣковъ, еще носится сѣдая тѣнь былой мощи.

Quasi-переводъ г. Минаева.

Есть-ли у г. Минаева какое-нибудь подобiе Байрона? Сохраненъ-ли хотя одинъ образъ подлинника? Хотя одна мысль передана-ли правильно? Замѣчательно единственно превращенiе греческой столы въ римскую тогу и выходка противъ классическаго образованiя, выраженная эпитетомъ «досужiй?» Отчего это меча нельзя найти подъ развалинами? Выписывая эту вторую строфу изъ изданiя г. Гербеля, мы нечаянно взглянули на начало третьей и здѣсь наткнулись на такой курьозъ, что не можемъ не выписать:

Какъ вы думаете, что это за человѣкъ одной минуты? Что означаетъ вся эта безсмыслица? У Байрона:

Сынъ востока, встань! Приблизься! Подойди, – но не нарушай покоя этой беззащитной урны; взгляни на это мѣсто – гробницу народа, жилище боговъ, на чьихъ алтаряхъ уже погасъ огонь.

Теперь II строфа 3 пѣсни.

Байронъ.

И вотъ снова я на морѣ! еще разъ! А подо мною скачутъ волны, какъ конь, знающiй своего ѣздока. Привѣтствую ихъ рёвъ! Пусть несутъ они меня, куда-бы ни лежалъ путь! Пусть дрожитъ какъ тростникъ натянутая мачта, пусть разорванный парусъ, трепещущiй, носится крѣпкимъ вѣтромъ, – все-же я долженъ идти впередъ: ибо я похожъ на морскую поросль, брошенную со скалы на пѣну океана, и которая должна плыть повсюду, куда-бы ни забросила ее волна, куда-бы ни погнало дыханiе бури.

Quasi-переводъ г. Минаева.

Переводъ столь прелестенъ, что въ комментарiяхъ не нуждается.

II строфа 4 пѣсни.

Байронъ.

Она (Венецiя) смотритъ только-что вышедшей изъ океана морской Цибелой, величаво возвышаясь въ воздухѣ, въ тiарѣ гордыхъ башень, правительница морей и всѣхъ морскихъ силъ. И такою она была: ея дочери получали въ приданое добычу съ народовъ, и неисчерпаемо-богатый Востокъ лилъ въ ея лона искрящiеся потоки драгоцѣнныхъ камней; она была одѣта въ пурпуръ, на ея пирахъ возсѣдали монархи и считали, что это возвышаетъ ихъ достоинство.

Quasi-переводъ г. Минаева.

Мы выбрали II-ую строфу каждой пѣсни, но могли-бы выбрать вмѣсто II-ой пятую, десятую, или какую угодно, и все-таки пришли-бы къ тѣмъ-же результатамъ. Если-бы не сыпался дождь, то можетъ быть лился-бы песокъ, или что-нибудь въ этомъ родѣ. Вообще «Странствiя Чайльдъ-Гарольда» въ quasi-переводѣ г. Минаева являются «Странствiями присяжнаго поставщика сатирическихъ стишковъ». Фельетонный тонъ, безсмыслица грамматическая и логическая, измѣненiе смысла ради риѳмы, – все это дѣлаютъ «Странствiя» до того утомительными, что врядъ-ли кто дочтетъ ихъ до конца. Намъ случилось слышать отзывы лицъ, нечитавшихъ Байрона въ подлинникѣ, – «ну ужь вашъ прославленный Байронъ! Это просто фельетонный болтунъ!» Таковымъ онъ и является въ переводѣ «русскаго поэта» г. Минаева.

Сей-же «русскiй поэтъ» помѣстилъ въ № 1 «Современника» за нынѣшнiй годъ переводъ первой пѣсни «Донъ-Жуана», переводъ отличающiйся тѣми-же достоинствами, какъ и переводъ Чайльдъ-Гарольда. Здѣсь вы откроете также не мало курьозовъ. Напр. (стр. IХ) про отца Жуана, дона Хозе, названаго Жозе, говорится, что онъ былъ

Вы конечно не сразу догадаетесь, что это такое обозначаетъ «готическiй дворянинъ». У Байрона сказано, что донъ Хозе велъ свой родъ отъ самыхъ настоящихъ «готскихъ» предковъ. Но г. Минаеву неизвѣстно, вѣроятно, какъ Готы попали въ Испанiю, а слово «Gothic» означаетъ также и готическiй. Или въ стр. XVII про мать Жуана говорится:

Какъ масло можетъ равняться нравственности? Что за безсмыслица? Дѣло въ томъ, что макассаровое масло называется «incomparable oil», «l’huile incomparable», «ни съ чѣмъ несравнимое масло», и Байронъ въ шутку говоритъ: «ничто земное не смогло превзойти ея добродѣтелей, кромѣ твоего «ни съ чѣмъ несравнимаго» масла, Макассаръ!»

Донъ Жуанъ написанъ октавами и отличается необыкновенной веселостью, неподдѣльнымъ остроумiемъ, всегда нечаянными сравненiями, неожиданными риѳмами, которыя заставляютъ васъ хохотать на каждомъ шагу. Нѣчто въ родѣ того представляютъ октавы «Домика въ Коломнѣ». Донъ Жуанъ, хотя-бы хорошо переведенный, но не октавами, потеряетъ наполовину.

Нечего и говорить, что г. Минаевъ, столь плохо владѣющiй стихомъ, не совладалъ «съ тройнымъ созвучiемъ»; нечего и говорить, что грошовое остроумiе литературнаго надсмѣшника не въ силахъ предать юмора Байроновой поэзiи. Напр. Байронъ шутливо говоритъ про дона Хозе – «всадникъ лучше его никогда не садился на лошадь, а если и садился, то никогда не спѣшивался», а г. Минаевъ передаетъ это такъ:

Попоробуемъ опять сличить нѣсколько строфъ. Напр. I. У Байрона:

У г. Минаева.

Почему-же прямо? Вся соль первой строфы такимъ образомъ совершенно утрачена.

Или Х.

У Байрона.

Что осталось отъ этого шуточнаго и милаго описанiя въ слѣдующихъ стихахъ г. Минаева?

Возьмемъ черезъ пять строфъ, XV.

У Байрона.

А у г. Минаева.

Пропустимъ еще пять и возьмемъ ХХ.

У Байрона.

У г. Минаева.

– Но довольно, довольно! кричитъ читатель. – Избавьте насъ, ради Бога, отъ этихъ безсмысленныхъ виршей!

И намъ кажется, что довольно. Всѣ строфы отличаются такою-же точностью и такимъ-же смысломъ. Теперь нравоученiе:

Мы понимаемъ, почему «Современникъ» помѣстилъ quasi-переводъ Донъ-Жуана и почему «Русское Слово» помѣщало и Чайльдъ-Гарольда. Сiи два органа русской словесности презираютъ искусство и всяческими словами поносятъ великихъ поэтовъ. Для нихъ quasi-переводъ г. Минаева – кладъ; этимъ переводомъ они вѣроятно думали отвадить россiйское юношество отъ изученiя Байрона, явивъ его пустымъ фельетоннымъ болтуномъ. Но какъ эта безстыжая поддѣлка могла попасть въ изданiе Байрона? Очень просто: г. Гербель вѣроятно на столько-же знакомъ съ Байрономъ и англiйскимъ языкомъ, какъ и г. Минаевъ. Мы совѣтуемъ г. Гербелю издать свои и минаевскiе переводы Байрона, присовокупивъ къ онымъ переводъ 2-й части Фауста г. Овчинникова подъ заглавiемъ «Образцовыхъ переводовъ». Можно впрочемъ и другое заглавiе придумать, болѣе поучительное, напр. «Образцы, какъ не слѣдуетъ переводить. Руководство для борзописателей».

Г. Гербель объявилъ, что онъ издаетъ Шекспира. Что если выборъ будетъ такой-же, какъ и Байрона? Что если самъ издатель вздумаетъ перевести что-нибудь? Что если г. Минаевъ наложитъ руку и на Шекспира? Что до г. Гербеля, то мы вполнѣ увѣрены, что онъ станетъ переводить именно: «Love’s Labour’s Lost» и боимся, что все изданiе можно будетъ назвать «Editor’s Labour’s Lost».