— Разрешите?

— А-а, Афанасий! Входи, входи… Как ты себя чувствуешь, капитан?

— Как собачка Белка перед запуском в космос, товарищ подполковник! Уши прижаты, нос горячий, хвост дрожит, слюна капает, в животе бурчит… Да, и ноги ещё трясутся…

Ноги не то чтобы трясутся, а не ходят. Нет, не так. Ходят, конечно, пока ещё я шаркаю своими подпорками, но интересно так ходят. Походка у меня теперь как у Чарли Чаплина, если вы помните. Забавная такая походочка — уточкой. Точнее — сизым селезнем. А ещё из-за больной спины корпус чуть-чуть наклонён вперёд. В общем, картинка — ни пером описать, ни гонораром оплатить.

— А что Москва?

— А что Москва? Москва — столица нашей родины, порт пяти морей и самый дорогой город в мире… И делать там мне абсолютно нечего… Чешут медицинские светила затылки под своими белыми шапочками и что-то мямлят на латыни. Хотя, как я понимаю, они с большущим удовольствием выразились бы кратко и художественно, на великом и могучем… Для полной ясности и окончательного диагноза. Но мне и так всё ясно… Не лечится моя болячка, не хочет уходить. И сделать они ничего не могут, вот так-то.

— Ну ладно, Афанасий… Ты уж меня извини, что я эдак вот… пальцами в открытой ране ковыряюсь… извини.

— Да чего уж там! Привык…

Вру я всё. Не привык. Да и как привыкнуть, что тебя, такого красивого и, в общем-то, ещё довольно молодого, увольняют со службы в связи с инвалидностью. Инвалид. Красивое какое слово. При царизме оно обозначало понятие «ветеран». А сейчас — ни к чему не пригодный человек… Ненавижу… От неконтролируемой вспышки злости опять накатила дурнота. Я покрепче уцепился пальцами в барьер, разделяющий кабинет на две части. Для действующих офицеров и так… для всех остальных…

— Эй, Афанасий! Афоня… ты как?

— Да нормально, Михал Михалыч… Накатило что-то. Давайте начинать?

— Давай начнём… Водички тебе дать?

— А что есть?

— Да вот, минералка холодненькая.

— Давайте, конечно, такая жара стоит. Холодненькая минералка в самый раз будет…

Гулко глотая вкусную, щиплющую в носу воду, я заметил мелкую дрожь в руке. Спокойно, Афанасий… спокойно. Всё хорошо. Всё нормально. Чему быть, того не миновать. Нужно жить дальше, нужно делать следующий шаг. Ага, шаг. С шагом-то как раз и напряжёнка. Вода кончилась, и я осторожно, без стука, поставил холодный, потеющий на сухой жаре кабинета стакан на полировку казённого барьера.

— Так, начнём, пожалуй… Форму N 4 из секретки принёс?

Я кладу старенькую отцовскую кожаную папку с поблёкшим и потёртым тиснением «Участнику какой-то там зональной научной конференции по археологическим памятникам Северного Кавказа и Кубани», раскрываю её, и начинаю рыться в бумагах.

— Вот она…

— Форма из финчасти? Справку 2-НДФЛ у них взял?

— Битте, херр оберст-лойтнант!

— Вещевой склад что?

— Всё в ажуре — что мыши не сожрали, то получено! А что сожрали — сдано.

— Всё шутишь… Карточка-заместитель на оружие? Ты хоть свой пугач-то почистил?

— А як же… Даже смазал подсолнечным маслом. Патроны сдал, все точно по счёту…

— Это хорошо. Удостоверение давай. Так, ставим птицу… Распишись вот тут… Ключи от кабинета… Вижу. От сейфа… Есть, распишись… Печать?

Маленькая номерная печать со стуком ложится на полированную доску. Звук как от удара молотка в крышку гроба. Не надо так трагично… Увольнение это ещё не смерть. Я ещё живой. Инвалид, но живой. Я могу двигаться, радоваться солнцу, дышать, есть, пить… Надо бы взять коньячку… Деньги есть, мне причитается неплохая такая сумма. Скажем проще — просто внушительная! Правда, надолго её не растянешь. Нужно что-то делать с работой. Только вот куда идти? Это вопрос. Было бы здоровьишко получше, я бы попал в действующий резерв. Наша служба своими офицерами не разбрасывается, предложили бы что-нибудь. А так… Кому я теперь нужен?

— Так, теперь то, что тебе причитается. Держи вот эту бумажку… ага, прочитал? Распишись. Вот это, и это ещё… распишись. Есть? Ну, всё вроде?

Подполковник с треском захлопнул свою прошитую и пронумерованную амбарную книгу.

Всё. Фильм закончился, в зале дали свет, зрители, стуча сиденьями кресел, потянулись на выход. Кина больше не будет. Сеанс окончен, и мне пора уходить.

— Спасибо, Михал Михалыч. Вечерком загляните? Посидим с ребятами, накатим по маленькой…

— Погоди ты… по маленькой. Разговор к тебе есть.

Кадровик забарабанил пальцами по доске, упёршись в меня взглядом.

— Думали мы тут по тебе… советовались… Мужик ты неплохой, грамотный, с мозгами. Но — хороший парень, как ты сам понимаешь, это ещё не профессия. В общем, так! Ты что делать-то собираешься? Есть какие-нибудь намётки?

— Да пока вроде бы и нет. Пока отдохну, сил наберусь после московских госпиталей. В себя приду, а то они меня там едва со свету не сжили своими пункциями и прочими экспериментами. Как на собаке Павлова отрывались, собаки медицинские… В гестапо так не пытали, наверное. А что?

— Что? Да есть тут одно предложеньице к тебе… Советую о-очень сильно подумать. И согласиться. Ты, Афанасий, на природе пожить не хочешь, а? Месячишка три-четыре? Там и отдохнёшь, здоровье заодно поправишь, в речке поплещешься, загоришь как на курорте, честное слово даю! Молочко свежее, овощи, рыбка опять же, а?

— Это где же такие Мальдивы с Бермудями у нас тут, товарищ подполковник, нарисовались? Что-то я и не слышал даже.

— А ты и не должен был слышать, капитан. Есть тут у нас один объект… можно сказать — объектик. С самого начала пятидесятых годов существует, со времени строительства ракетного полигона, ну, где ты служил, помнишь?

— Где служил — помню. А про курортный объектик в тамошних палестинах и не слышал даже.

— Вот и я об этом же самом. Мало кто про него знает… по пальцам пересчитать можно. Очень секретный был объект, научный, во как! — Кадровик надул щёки и поднял указующий перст вверх. — Да такой весь из себя секретный, что и не знал никто.

— А что же вы, товарищ подполковник, военную тайну всяким там пенсионерам теперь выдаёте? Я уже не при делах…

— Да погоди ты… пенсионер. Ты пока из моего кабинета ещё не вышел. Пока ты ещё действующий офицер. И допуск к гостайне с тебя никто не снимал, ясно?

Он помолчал. Я затаил дыхание.

— Да-а, был объект, да весь вышел… Случилось что-то там такое… нехорошее. С гибелью людей. Тёмное дело, в общем… — подполковник потупился, — а точнее я и сказать тебе не могу. Сам не знаю. Знаю одно — с пятьдесят четвёртого года мы туда своих отставников направляем. В охрану. Всё, как ты понимаешь, шито-крыто, секретность там — я тебе дам, условия жизни скромные, но платят… весомо там платят. За вредность и опасность. Сам объект скрыт, закрыт и заморожен. Никаких работ там не ведётся… уже очень давно не ведётся. Около шестидесяти лет не ведётся… — кадровик внимательно посмотрел на меня прозрачными и твёрдыми глазами. — Улавливаешь? А охрану мы там держим… Что интересно, про него и в Москве забыли уж, поди… как мне кажется… Но статья по деньгам на охрану и обслуживание имеется. Денежка капает. А мы, стало быть, обязаны исполнять. Так вот… Народу там немного, трое всего было. Все мужики хоть и крепкие, но уже в возрасте. А тут один возьми, да и помре намедни… Тоже наш, ветеран. Ты его не знаешь. Да, брат, вот так оно и бывает. Живёт человек, живёт, да и… Это дело не предусмотришь, верно я говорю?

Я, ошеломлённый эдаким коленцем в нашем разговоре и внезапно открывшимися заманчивыми курортными перспективами, лишь молча и бездумно помотал головой.

— Так вот, есть к тебе предложение — съезди туда, поработай немного. По крайней мере, до осени. Служба там — не бей лежачего. Объект залегендирован, для всех это рядовая насосная станция, обслуживающая полигон. Почти все там под землёй, наверху несколько старых развалюх, интереса к ним никакого. Рядом речка, пляжик, рыбалка. Рощица там вокруг, в зоне отчуждения, грибы, ягода, да-а… Охота там опять же замечательная. Я и говорю — чистый курорт! Да тебе ещё платят неплохие, скажу я тебе, деньги. А, Афанасий? Соглашайся, право слово! Понравится — закрепим мы тебя там, не понравится — отдохнёшь малость, в себя придёшь. Потом сменим. А работа там вахтой, месяц на объекте, два месяца дома. Ну а тебя мы попросим пару месяцев подряд отработать. Пошаркаешь там во дворе метлой, клумбы польёшь, охранную систему проверишь — и на речку. Порыбачил, ушицы поел — обошёл периметр. Всё нормально, всё в порядке — подкрасил там чего, подправил. Но — не усердствуй особо… Не надо из развалюхи дворец делать. А то ты нам всю легенду поломаешь. Вечером по «ВЧ» звякнул в особый отдел полигона, дал квитанцию: «Служба идёт, объект стоит» — вот и все твои дела за день! Утром тоже звоночек, ночь, мол, прошла спокойно. И на речку! А там, на речке — у-ухх!

Подполковник аж зажмурил глаза, так ему захотелось на утренний плёс, к тёплой, парящей воде, к колокольчику на сторожке закидушки. Да что там говорить! И у меня побежала слюна! Мне тоже сразу страшно захотелось на тёплый песочек, к прозрачной речной водичке, к светящемуся розовым опалом в утренних лучах солнца пластиковому ведру с наловленным мальком, и бьющемуся под звон колокольчика судаку на леске! А грибы! А охота осенью! Ты идёшь вдоль камыша, а фазаны перед тобой — фыр-р-р в воздух! Бац, бац — и мимо! У-у-у-у!

Фазаны, говоришь? Х-х-ээ!!

И тут я приял самое главное в своей жизни решение.

Я сказал: «Михал Михалыч! Дорогой ты мой! Я в этот рай земной пешком готов… Да что там! На карачках доползу! Пиши скорее направление! И водички ещё плесни. Что-то переволновался я…»

 

Глава 2

Читатель ныне умный пошёл. По трём-четырём словам первой главы очередной нелепицы, застенчиво втиснутой очередным графоманом на много чего видевшие страницы Самиздата, он в состоянии дать точный и верный портрет очередного Марти Сью, и в целом уже главная линия этого опуса ясна ему насквозь. Зачастую он может гораздо лучше автора набросать дальнейшее развитие событий в книге. Это точно! Проверено на себе. Но всё же… Дайте и мне сказать пару слов.

Итак! Как вы, дорогой читатель, уже, наверное, догадались, я офицер. Причём я не пожарник, так ведь? Правильно, возьмите пирожок с полки. Или нет, не берите! Ошиблись вы, уважаемый! Я теперь отставник, сторож на каком-то странном и стрёмном объекте-развалюхе. Секретный объект «СЧБ», помните? Ну да, у Райкина. Склад чугунных болванок, вот так, вот…

И ещё — вы ошиблись в своих подозрениях. Погодите, погодите, не стирайте файл! Я не могу и не буду плевками сбивать космические линкоры злобных пришельцев и завязывать голыми руками танковые пушки бантиком. Не Шварценеггер я. В начале моей службы, понятное дело, пришлось поработать оперативником «на земле», на том же ракетном полигоне, кстати. Потом — в райотделе, в горотделе. Теперь вот завершаю свою карьеру в областном управлении.

Вот он я — капитан Афанасий Никитин, ловко спускаюсь по лестнице управления под обжигающими лучами южного солнца. Да, моя теперешняя походка позволяет бодро и быстро спуститься по лестнице, а вот подняться по лестнице уже проблема. Да и бегать она не позволяет… Что? Вы хмыкнули, увидев моё имечко и фамилию? А что делать? Какое имя могли дать новорождённому сыну мама-славист и папа-историк, задам я вам вопрос? Да ещё если их фамилия Никитины… Вот и я так думаю. Так что имя Афанасий я гордо несу по земле вот уже тридцать два года. Правда, последние два года я несу это имя, смешно ковыляя и переваливаясь из стороны в сторону. Смешно, да… А я плакал. Точнее — грыз по ночам подушку. И не столько от боли, а она, поверьте, была, и какая была… А от безысходности, нелепой и нежданной случайности, которая сломала мне жизнь. Впрочем, винить некого. Сам виноват.

А дело было так.

При областном управлении, как вы, конечно же, знаете, была небольшая группа спецназа ФСБ. Они жили-служили тихо-спокойно, эдак в сторонке, в конспиративном тенёчке, да и видели мы ребят не так уж и часто. То они на стрельбище, то на загородном тренировочном полигоне, то в служебной командировке. В командировках бывали очень часто — регион у нас не сказать, чтобы спокойный, соседи, понимаете ли, уж больно горячие.

Так вот, большая часть ребят как раз уехала в срочную командировку, вязать какого-то полевого командира, а тут по плану в управлении была объявлена учёба личного состава со стрельбами и практическими занятиями по антитеррористическим действиям. Ну, там — лихим наскоком освободить захваченный террористами вагон поезда (был у нас такой вагон для учений, не сумневайтесь) или перебить гадов в салоне самолёта. Самолёт тоже ждал нас на аэродроме. Списанный, конечно, но любовно сохраняемый и ухоженный, он скромно стоял в самом дальнем уголке аэропорта. А поскольку спецназовцев осталось в управлении всего трое, меня в составе группы молодых офицеров придали в их команду. Ну, мы кое-что могли. Я, в частности, шёл как стрелок. Снайпером я себя при всей своей наглости назвать не могу, но стрелял я хорошо. Люблю я это дело.

К учёбе мы относились заинтересованно, с огоньком. Офицеры, назначенные в террористы, скрывая свою озабоченность, интимно шептали нам: «Афоня, ты там при захвате не свирепствуй, ладно? И не пали ты так по корпусу при контакте. А то прошлый раз… Всё-всё! Уже забыли! Афоня, а ты пивка хочешь?»

Ещё раз говорю — я не боевик. Но ребята мы были молодые, азартные. Рубились на полном серьёзе, с душой. Да и требования, в общем-то, были такие, и понимание ситуации опять же… Если не ты его, то он тебя, это всем было ясно. Так что «террористов» мы брали жёстко и больно, крутили их, как бельё при выжимании. Да и они, собственно, отбивались не хуже. Синяки были у всех. Были и травмы, но редко. А я вот не уберёгся.

При захвате террористов в самолёте кто-то случайно слегка меня подтолкнул сзади, я на броске не удержался на ногах и грохнулся сначала шлемом-сферой о борт самолёта, а потом сорвался со штурмовой лестницы и приложился всей спиной об бетонку. Да так неудачно — копчиком прямо на какую-то клятую железяку, которая спокойно валялась себе под самолётом и никому не мешала. Кроме меня, понятное дело. Ну, грохнулся и грохнулся. С кем не бывает. Боль лишь придала злости. Разъярённым представителем семейства кошачьих я взлетел на борт самолёта и открыл стрельбу по мечущимся в салоне террористам. Резиновыми пулями, конечно, но и это весьма и весьма чувствительно! В общем — выпустил пар. Ну, закончили, плеснули в пластиковые стаканчики по граммульке тёплой водки прямо в салоне взятого штурмом аэроплана, посмеялись над синяками и шишками. Нечаянно толкнувший меня Славка из КРО попросил прощения за свою неловкость и заржал над моим орлиным полётом. А через месяц спина стала побаливать…

Так она болела-болела, и ничего её не брало. Ни прогревания, ни мази, ни уколы и процедуры в нашей медсанчасти. Начальство посмотрело на это дело, прикинуло срок окончания моего контракта, и меня перевели в аналитический отдел. Там, за столом и компьютером, я продержался полтора года, а потом боли стали совсем нестерпимыми. Тут все забеспокоились всерьёз. Меня срочно направили в Москву, на лечение. Там я мотался по всяким разным серьёзным госпиталям, но было уже поздно. Да и не понимали медики, что же со мной, в конце концов, произошло. Все понимали, что это последствия падения, но вот что я себе там сломал или повредил, и, главное, как это лечить, врачи не могли определить. Только жевали губами и укоризненно смотрели на меня. Мол, как это вас, батенька, угораздило-то, а?

Сказать я им ничего не мог и только молча пожимал плечами в ответ. Потом и пожимать плечами стало больно. В общем, чтобы не забивать вам голову ненужными в нашем повествовании деталями, мне дали инвалидность. А жизнь дала трещину. Точнее — сломалась на хрен!

Мне было тяжело. К родителям я старался лишний раз не заходить, не хотелось видеть полные слёз глаза матери и набухавшие желваки у отца, когда он смотрел на моё улыбающееся лицо и чаплинскую походку.

Со Светкой, моей бывшей женой, мы разошлись достаточно давно. Когда я сказал ей, что мы переезжаем жить и служить на дальний степной полигон. Оказалось, что она жить не может без вечернего сияния города, бутиков, маленьких уютных кафешек и спа-салонов. Детей мы родить не успели, и после года разлуки тихо и спокойно разошлись. Так что я ещё сравнительно молодой и завидный жених. Сторож со склада чугунных болванок, да ещё и инвалид… Но зарплата у меня весьма и весьма высокая, вот!

Из всего тут мною сказанного, прожжённому читателю мигом становится ясно, что всё, что со мной произошло в жизни — вздор и чепуха! Магия перенесёт меня в иной мир, спину мне вылечит мудрый седобородый архимаг, а на закуску — в волшебном лесу я встречу эльфийскую принцессу. Прямо под цветущим мэллорном, ага. И уж плодоносящим заодно… Она доверчиво протянет мне плод этого дуриана, я его с хлюпаньем схарчу, и принцесса разом влюбится в незнамо какого ободранного и небритого попаданца с неясной биографией и безобразным орочьим акцентом при попытке лопотать на блистательном Квэнья… Это сомнений у вас не вызывает, так ведь? Абсолютно верно, вы правы! Так и должно быть в настоящей, реальной жизни. Да ещё у реальных пацанов…

Трёхэтажный белокаменный замок на лазурном берегу южного моря, полная сокровищница золота, и аж три… нет! — пять детских, в каждой из которых ползает, агукает и сикается по златовласому ребёнку… Что?! Опять никаких сомнений? Ну, вы даёте, уважаемый читатель! Ну что ж — вам же хуже будет. Вам это придётся читать. А уж я уж распишу! Согласен, если вам так нужно, так и должно быть написано шкодливой рукой автора. Вы абсолютно правы! Это стандарт, который следует безусловно выдержать. Про остальное — пираты, разбойники, драконы, битвы и походы — я уж и не говорю. Всё, что ли? Вроде всё. Ещё там где-то должен заваляться Тёмный Властелин, но — посмотрим… посмотрим. Нужно будет — и он появится.

Вот, где-то так, дорогой читатель! В принципе, вы не очень-то и ошибаетесь. Практически угадали! Но, поживём — увидим!

А пока мне надо ещё добраться до своего склада чугунных болванок. И посмотреть: а какие там тайны скрывает обычная, вроде бы, рядовая насосная станция. Как бы она не оказалась для меня канализационной!

 

Глава 3

Если вам вдруг с бодуна захочется смотаться посмотреть на ракетный полигон в наших степях, то добираться надо так. Надо сесть на московский поезд, всю ночь промучиться в трясущемся и стучащем на стыках душном вагоне, утром, едва умывшись, сдать постель, собрать своё барахлишко и ждать, пока поезд не притормозит на полустанке в степи. Полустанок — это я так сказал, для красоты. На самом деле это называется «Разъезд N 123», что ли. Тут вы прыгаете с подножки вагона в песок (платформы нет, вы уж извините!), и, наступая на овечьи катышки, но обходя коровьи лепёшки, бредёте к грунтовой дороге, перекрытой железнодорожными шлагбаумами. Налево, через рельсы и восемь километров, будет маленькое, затерявшееся в песках, серое от выгоревшей на солнце древесины сельцо. Туда вам можно идти или ехать. А вот направо — нельзя. Там полигон. А пропуска у вас наверняка-то и нету.

У меня пропуск был. Я проковылял метров двести до белого здания КПП. Несколько пыльных акаций давали караульному наряду хоть какую-то тень. Там, у врытой в землю бочки, курили и лениво болтали о чём-то своём несколько солдат в выгоревшей, почти песчаной, форме. Несмотря на раннее утро, начинала давить жара.

Около КПП стояло три пропылённых и битых жизнью «УАЗика». Молоденький солдатик с широким казахским лицом поддёрнул на плече автомат и ожидающе улыбнулся мне.

— Ну и куда тебе приспичило, бомжара? — Вот так, просто, тепло и дружески, встретили меня на новом месте службы. Я слегка ошалел.

Да, зря я вырядился в свой старый камуфляж, зря не брился пару дней, зря постригся налысо. Да и солдатский сидор — это не сумка из крокодиловой кожи. Совсем забыл про пословицу: «По одёжке встречают…» Впрочем, слово — что оно? Сотрясение воздусей, и только. Ну, подумаешь, назвали не так. Ничего трагического ведь не произошло? Да и приговор бойца был довольно точен — бомжара я и есть.

Доковыляв до шлагбаума, я искательно улыбнулся часовому.

— Ну, дык, ты эта… братан, командира покличь, а? Ждут меня тута… Работу каку-ништо обещали дать. Ты покличь, покличь… Я без обману.

Сурово глянув на меня, солдатик развернулся ко мне правым боком, нажал тангету болтающейся на левой стороне груди рации и что-то забормотал в неё вполголоса. Рация захрипела и что-то пробулькала в ответ.

— Фамилия? — обернулся ко мне солдатик.

— Моё?

— От чудо-юдо в фуфайке! Твоё, твоё!

— Дак Никитины мы сыздревле будем…

Степной орёл снова что-то пробурчал в рацию, послушал, кивнул и вновь обратил ко мне свой луноликий… хм-м-м… лик, в общем.

— Ковыляй до КПП, скороход, да документы свои приготовь. Двигай, двигай, давай!

Потеряв ко мне всяческий интерес, красноармеец покрепче стиснул родной автомат и стальным взором уставился в линию горизонта. Возможно, он заметил там ползущих к его посту насквозь мокрых от пота морских котиков. Сам бы вспотел — попробуй, проползи до наших степей от военно-морской базы «Коронадо», что на ридной Калифорнищине. Или углядел ещё какую-нибудь гадость. Коммандос из «Саерет Миткаль», например. Я лично, кроме верблюжьей колючки и перекати-поля, ничего не увидел. Да, ещё здоровенные кузнечики орали и прыгали, раскрывая в полёте оранжево-розовые подкрылки.

В здании богатырской заставы было ещё сумрачно и прохладно. В длинном коридоре светилась утренним солнцем отрытая настежь дверь. За ней смутно болботали на два голоса.

— Разрешите? Это тут посылают в космос? — делая невинную морду лица, тактично спросил я кабинетных сидельцев.

Они оживились.

— Тут посылают исключительно на …й! — ожидаемо радостно прокомментировал мой вопрос белобрысый старлей. — Насаживают на ракету задницей, и таким вот Макаром и запускают! Хочешь?

— Ага! — Моё лицо просто светилось энтузиазмом тридцатых годов. — За тем и пришёл! Вот моё направление в космические дали. В профкоме дали, как передовику и победителю этого… соцсоревнования, вот!

Бормоча всю эту муть, я краем глаза косил на спокойно сидевшего спиной к солнцу мужика. А он не косил глазом, он внимательно меня рассматривал в два зрачка и слушал в оба уха. Этот самый мужик внешне был немного похож на меня. В старом потёртом камуфляже, стриженный под ноль, с пегой четырёхдневной щетиной на загорелой морде. Только было ему уже добро за пятьдесят. Он выжидательно молчал, продолжая буровить меня выцветшими серыми глазами из-под мохнатых бровей.

Старший лейтенант умело и привычно пролистал мои верительные грамоты, посмотрел в лежащую перед ним бумагу, пощёлкал клавиатурой и сверил что-то на экране стоящего перед ним монитора и обернулся к молчаливому мужику.

— Ну что, Петрович? Твой кадр, забирай космонавта! — Лейтенант протянул мои бумаги ветерану невидимого фронта. Тот бегло просмотрел их, ещё раз окинул меня взглядом и, так же молча, кивнул головой в сторону двери. До меня сразу дошло, что это можно рассматривать как приглашение на выход. Я пожал плечами и пошкандыбал к ждущим меня акациям.

— Ну, здрав будь, Афанасий Никитин! Красивое у тебя имечко, редкое, былинное… — мужик догнал меня на выходе, легко подхватил за предплечье и направил к стоящему последним «УАЗу».

— А меня Сергеем Петровичем зовут. Сергей Петрович Тихонов. Я старший смены охраны. Теперь я твой полновластный хозяин и господин, бог и воинский начальник в одном флаконе. Ты как к этому относишься?

— Да хорошо я к этому отношусь, Сергей Петрович, просто таки положительно. А что Тихонов, я уже догадался. Видел я вашу фотографию на стенде ветеранов управления. Да и слышал про вас кое-что…

— Вот и здорово, вот и хорошо. И я про тебя кое-что слышал. Здесь, на полигоне, пообщался немного с ребятами из особого отдела. Помнят они тебя, аттестуют хорошо. Ну а фотографию твою на стенде я не видел — извини!

— Да чего там! — смутился я, — вот доедем до места службы, я её сразу и повешу… на пожарный щит!

— А ты молодец, Афанасий! — хохотнул Петрович, — за словом в карман не лезешь. Сработаемся!

Он хлопнул меня по плечу и скомандовал: «Залезай в мой броневик. Поехали!»

Я залез, и мы поехали в степь.

Ехать нужно было немного — километров семьдесят, как я помню. Но это в городок ракетчиков. Ракетные площадки были расположены ещё дальше. Да и разнообразные войсковые части были разбросаны то тут, то там. Куда конкретно ехать нам — я не знал. Однако заметил, что едем мы как-то не так, оставляя городок значительно севернее.

Через три часа покачивания на мягкой, но пыльной песчаной дороге, я стал искоса посматривать на бога и воинского начальника.

— Не боись, Афанасий! Скоро доедем. Ты ориентировку-то не потерял? Смекаешь, куда мы с тобой правим?

— Э-э, если я не ошибаюсь… если только не ошибаюсь, то вон там вроде бы должна быть речка?

— Не ошибаешься, туда и едем… Минут десять осталось. Крепись, есть уже, небось, хочешь?

— Да не отказался бы… — я потёр отозвавшийся ласковым урчанием живот. — Перекусить для солдата — оно всегда невредно!

— Этта точна! Сейчас слегонца перекусим, потом поболтаем малость, покажу я тебе, что к чему и почём, познакомлю с ещё одним человеком. А потом — наряд тебе будет на кухню! Чтобы не расслаблялся, — он с хитринкой глянул на меня.

Я сделал непонимающее лицо. Даже брови поднял домиком.

— Шашлык замочим, рыбёшку коптить поставим, то — сё по мелочи… Гости у нас вечером будут. Твои знакомцы из особого отдела обещали подъехать. Рад?

— Неописуемо! А вы знаете, Сергей Петрович, сколько эти гады жрут? А у меня только одна бутылка коньяка с собой.

— Не мандражируй зря, Афанасий! У нас всё есть. На всех хватит… Подъезжаем уже, гляди!

 

Глава 4

А посмотреть было на что. Я уже понял, где мы есть. Конкретно в этом месте я не бывал, но на эту речку мы ездили отдыхать. Правда, в другом месте, ближе к городку. А места тут красивые!

Представьте — в степи, считай в пустыне, вы вдруг натыкаетесь на речку… Да пожалуй, что и на реку. Метров восемьдесят ведь в ней ширины-то будет. А раз есть вода, есть и растительность. Вётлы, ивы, осины, тополя. Даже небольшая дубовая роща есть тут, во как!

Ну и, само собой, все причитающиеся роскошества. А именно — обжигающе горячие песчаные пляжи, чистая, не испорченная отходами речная водичка, всякая разная рыба, раки, опять же. Раков — просто жуть сколько! Да здоровенные такие, прямо омары!

Под деревьями слабенький, но травяной ковёр. Грибы в сезон, ежевика там, ещё что-то… Ну, и живность всякая разная крутится. Кабаны, сайгаки, волки, лисы, зайцы. Полно летающей дичи, замучаюсь я её перечислять. В общем — оазис в степи, просто мираж, честное слово! И тишина… Покой, сонная нега, лень… Самое место для меня будет.

Наш броневик взрыкнул, качнулся ванькой-встанькой и начал взбираться на небольшой бугор. На его противоположной стороне, полого сходящей к близкому берегу реки, укрываясь от резких степных ветров, и стоял искомый объектик.

Дорога сделала плавный поворот, и мы, наконец, доехали до земного рая. Рай выглядел весьма скромно — обнесённый ржавой колючкой периметр со стороной метров в двести, в центре — убитая до состояния асфальта площадка, три длинных одноэтажных домика в полинявшей побелке стоят «покоем». Перед домиком, исполнявшим роль короткой перекладины, две жалкие клумбы, флагшток, беседка, она же курилка, пяток тополей. Это как бы фасад. Можно сказать — усадьба. На хоздворе стоят несколько невысоких, бетонных построек, напоминающих склады или боксы, огромная бочка, высоко задранная на разлапистой конструкции. Трансформаторная будка. Откуда-то слышится лёгкий гул работающих насосов. Всё, вроде… Да, ещё что-то, смахивающее на волейбольную площадку. И небольшой огородик возле бочки с водой. Несколько плодовых деревьев. Всё. Теперь уже всё. Да-а, негусто… На Анталью не очень-то похоже…

Петрович враз уловил мой разочарованный вздох.

— Ты, Афанасий, погоди кручиниться… Обживись сначала, попривыкни… Глядишь — и другим боком наш хуторок в степи к тебе повернётся, а? Ну, пошли, знакомиться будем.

В нашу сторону уже неспешно шёл стоящий на дежурстве вахтёр-вахтовик. Ну, просто копия Петровича! Да и моя, кстати…

— Вот, Кинстинтин, привёз я героя! Знакомься — Афанасий Никитин, я те дам, понимаешь! Слыхал про такого первопроходимца? Вот и у нас теперь свой будет.

Мужик улыбнулся и крепко пожал мне руку.

— Здравствуй, Афанасий! Не слушай ты эту балаболку. И не обижайся на его трёп. Как по отчеству-то будешь?

— Да рано мне по отчеству, Константин… э-э-э?

— Достаточно Константина будет… А познакомимся поближе, и на Костю перейдём. Мы тут коллектив маленький, живём без особых политесов. И давай на «ты», ладно?

— Если вы согласны, то и я с удовольствием!

Тут в разговор врезался Петрович.

— Ну, а меня, в таком раскладе, разрешаю называть Петровичем! Всё-таки я какое-никакое, а начальство! Так, Костя?

— Так точно, товарищ полковник! — распрямил сутулую спину Константин.

— То-то же, голуби вы мои… Один вид начальства должен внушать страх, любовь и почтение. Покормишь нас, Костя?

— Конечно, заждался уже… Проходите в беседку, сейчас начнём. Холодненькую подавать?

Петрович бросил на меня острый взгляд, помедлил секунду и утвердительно мотнул головой.

— А как же! Конечно, тащи. Всё же не каждый день к нам молодое пополнение вливается. Пошли, Афанасий, руки мыть, ать-два!

Три-четыре! Руки помыли там же, у беседки. Стол в ней был уже накрыт. На пластиковой скатерти стояла глубокая миска с крупно порубленным салатом из помидорки и огурчиков, тарелка с зеленью — петрушка, укроп, перья лука. Рядом лежала деревянная дощечка с вяленой рыбой, порезанной на куски. Ржаной хлеб, банка из-под чёрной икры с солью, перец.

Из-за угла появился Константин, нёсший небольшой котелок с ухой из… из осетрины? Да, точно! Вон, кольца плавают, не ошибёшься. Неплохо для начала. Диетическое, можно сказать, питание! Ей-ей, курорт, да и только.

— Что смотришь? Наливай, давай! Не браконьерская севрюжка, не бойся… Выращивает её тут один знакомец, угостил. Впрочем, и в реке осётр есть… Как ни быть. Ты, Афанасий, рыбак?

— Ага! Ещё и охотник!

Мужики одобрительно переглянулись — наш человек!

— Наливай уху, не скромничай! Да рыбу, рыбу-то клади. Щас поедим, и начнём готовиться к вечеру. Давай, ешь, ешь, ты у нас тут теперь основная рабочая сила будешь. Практически лошадиная…

— Кх-м-м, Костя… А где же эта… холодненькая то бишь? Без водки это не уха получается, это рыбный суп какой-то… — недоумённо оглядывая стол, вздел брови Петрович. Не командир у меня, а просто золото!

— За тобой в баре-холодильнике стоит, а то ты не знаешь… Доставай уж.

Петрович вытащил из-за спины холодную бутылку водки, разом скрутил ей фуражку и набулькал нам грамм по семьдесят.

— Не многовато будет? Вечером ведь опять придётся… — скромно поинтересовался я, делая лицо вожатого пионерского отряда.

— Ты знаешь, как справный хозяин проверяет работника? — отозвался, пряча глаза, Петрович.

— Ну, да… вроде… Хороший работник за столом много ест? Так?

— И пьёт, не пьянея… умеешь? — Константин поднял свой стакан и чокнулся со мной. — Ну, давай! Твоё здоровье!

Мы выпили, закусили помидоркой и бодро застучали ложками. Уха была великолепная!

Так, под закуску и разговор, водка, не успев согреться, и ушла в неизвестном направлении. Закурили. Мужики внимательно посмотрели на меня, молча переглянулись, и Петрович начал новый круг.

— Ну, а теперь, Афанасий, давай поговорим…

Назвать это разговором я не могу. Сначала я спел сольную партию, изложив свою не такую уж и длинную биографию. Потом мужики вспомнили молодость и устроили мне перекрёстный допрос.

Вспотев от жары, выпитой водки и интенсивной обработки, без применения рубяще-колющего инвентаря, правда, я уже начал подумывать — а что? Может, ну его на хрен? Может, пора уж сознаваться в работе на парагвайскую разведку? Но не пришлось, поторопился я, однако.

Петрович закурил новую сигарету, вздохнул, как уставшая ломовая лошадь, и перевёл глаз на дежурного сторожа.

— А, Костя? Твоё мнение?

Константин молча махнул рукой, мол, поживём — разберёмся! А мести двор и таскать мусор и такой инвалид сгодится.

— Добро! Костя, ты тут прибери, а молодого я ставлю на принудработы. С коптильней что?

— Да раскочегарил я её уже… Идите шашлык делать. Все там — на летней кухне.

В общем, до самого вечера я крутился как наскипидаренный. То мариновал шашлык, то набирал на огороде и готовил овощную нарезку, то выбирал дыни, то занимался дровами и мангалом, да и бегал ещё туда-сюда по мановению начальственного пальца. Когда впятером приехали знакомые ребята из особого отдела полигона, сил у меня хватало только на удержание в руке стакана и широкую улыбку. Спина, однако, не болела!

— Ну что, Афанасий? Будем?

— Будем!

Хрустальный звон гранёного стакана…

Да-а, а здесь на самом деле хорошо. Просто курорт!

Прозит!

 

Глава 5

В общем, посидели мы хорошо! Вспомнили с ребятами-особистами свои молодые шалости, они коротко познакомили меня с местными новостями, дали сжатую ситуацию по оперативной обстановке, так — в общих чертах, конечно. Старики добродушно кивали головами и не вмешивались. До песняков дело не дошло, но выпили мы много. Наконец, уже под ярчайший свет полной луны, особисты загрузились в свой джип и отбыли восвояси. Мы быстро, но качественно прибрались, выбросили недоеденные харчи в мусорную яму (еноты подберут, намекнул Костя), и разошлись по койкам.

Что интересно — встали мы все без малейшего похмелья! А что вы хотели? Чистый воздух, жареное на углях свежайшее мясо, отварная севрюжка и копчёные судаки. Чудо рыбка, скажу я вам. В общем, встали, умылись, и Петрович крикнул построение на развод.

Мы засели в беседке, плеснули чайку в солдатские кружки, Костя выставил хлеб, джем и масло, а Петрович начал разбор полётов и постановку задач.

— Ну, что? Пить ты умеешь, молодец. Посмотрим, как ты умеешь работать, Афанасий. С сегодняшнего дня начинаешь наступать на пятки Косте. Куда он, туда и ты. Смотри, запоминай, перенимай… Что не поймёшь — спрашивай, он тебе всё объяснит. Сроку тебе три дня.

— А потом?

— А потом Костя пойдёт в отпуск. Повезёт своих внуков на море. Так, Кинстинтин? Ну вот… А ты, Афанасий, заступаешь на свою первую вахту. Недельки две я за тобой присмотрю. Буду приезжать, проверять, нацеливать на трудовой подвиг…

— Стесняюсь спросить, Петрович, а потом-то что?

— А потом, Афанасий свет Никитич, ты останешься на вахте один! Меня по приказу начальства погонят в нашу медсанчасть, на обследование. Так что, один ты тут будешь. Сам себе и командир, и начальник штаба. Не трусишь?

— Да вроде нет… Чего тут бояться?

— Как чего? А волки?

— Так лето ещё? — обалдел я. — Добычи у них полно, какие ещё волки?

Старики добродушно рассмеялись.

— Вот и я говорю — какие тут волки? Человек всегда страшнее волка будет. Но тут тебе особо бояться некого. Давно тут сидим, все привыкли, однако! Ну, пошли в офис.

Офисом и был тот домишко-поперечина. Замечательный, скажу я вам, офис! Казалось, его выдернули года эдак из пятьдесят восьмого, край — шестидесятого. Об этом говорило всё — и старые телефоны, и развешенные по стенам плакаты по технике безопасности, и стенд с должностными инструкциями, приказами и прочей макулатурой, напечатанной на старой пишмашинке с прыгающими буквами. Я только уважительно поцокал языком, уставившись на засиженный мухами плакат с портретами членов Президиума ЦК КПСС.

— Класс! Просто музей тут у вас!

— А ты как думал, малой. Служба тут поставлена с пятидесятых. Специалисты ставили, не нам чета! Ну, пошли за мной.

И мы пошли в обход объекта. Я посмотрел всё, залез во все дыры. Даже заставил матерящегося Петровича взять здоровущую связку ключей, открыть все помещения и лично всё проверил, сунул свой покрывшийся пылью нос в каждую запертую дверь. Только в подпол одного из старых бетонных бункеров я не полез. Уж больно гадостно несло из открытого люка вонью от сгнившей картошки.

— Ну, что, Афанасий? Всё проверил? Всё посмотрел?

— Да вроде всё… — безуспешно отряхиваясь от пыли, пробормотал я.

— Недочёты какие заметил? Несуразности?

— Да вроде нет… Электропроводка вот только на том складе… И громкоговорители на мачте, того гляди попадают от птичьего помёта, а?

— Нормальная там электропроводка… А-а-пчхи-и! Афанасий! Иди к чёртовой матери на речку! Там и пыли. Иди, иди — искупайся, что ли… Потом придёшь, продолжим.

Это было кстати. Я со всей душой понёсся исполнять приказ начальника. На пляже я мигом сбросил пропылённые шмотки, выложил всё из карманов на песок, и быстренько прополоскал камуфло в чистой воде. Развесив его на кустах, я забрался в воду и начал блаженствовать. В общем, моё купание растянулось почти на два часа.

Немного смущаясь за бесцельно прожитое время, я влез в практически сухие тряпки и потрусил назад, к своему карусельному станку.

Старики опять гоняли чаи в беседке. Я молча налил и себе кружечку отличного чая и присоединился к ним. Минут пять вохровцы негромко балакали о своём, а потом, допив чай и закурив, принялись вытирать ноги об меня.

— Как чаёк, Афанасий? Да ты пей, пей… не отвлекайся… Ну, что можешь сказать по состоянию объекта, капитан?

Спину обдуло холодком. Пора излагать то, о чём я думал на пляже.

— Прошу прощения, товарищ полковник, но всё я не расколол…

— Ну-ка, ну-ка! — Петрович сверкнул глазом на Костю. Тот в ответ улыбнулся. — Давай, капитан, рассказывай!

— Ну, так… Оградка из колючей проволоки — это так, мишура и игрушки на ёлке. Тут главное те три громкоговорителя на мачте, да? Уж больно древними и засранными они выглядят. Прямо глаз притягивают! Это ведь охранная система, так? Только вот что это за система — я не знаю… Не обучен. Какое-то излучение, скорее всего.

— Принимается… — кивнул головой Петрович. — Вот, возьми… Повесь на ремень и всегда носи с собой. Даже в бане и в сортире. Дальше давай.

— А что это за зверь такой, Петрович? — вопросил я, рассматривая электронную штукенцию, похожую на пейджер.

— А это сигналка от вскрытой тобой охранной системы. Как кто-то появится, она тебя и известит. До горизонта смотрит, между прочим… Давай дальше!

— Есть дальше… Звук насосов… Хороший звук, как настоящий. Это ведь запись? Ни в одном помещении не было вибрации пола, так? Да и собственно машинного зала мы не увидели.

— Принимается. Гони дальше.

— То, что нужно спрятать от чужих глаз, спрятано там, где жуткий вонизм от сгнившей картошки. Так ведь? Только извините, отцы командиры, без вашего прямого приказа я туда ни ногой!

— Молодец, Афанасий! Да ты у нас просто аналитик!

— А я и был просто аналитиком… И ещё. В наземных зданиях я не нашёл ни одного уголка, где можно разместить пункт управления и связи, пульт охранных систем и оружейку. А так же продсклад, склад ГСМ, да и комнату отдыха, пожалуй… Скорее всего, всё это под землёй, товарищ полковник! Вот, собственно, и всё… пока. Больше я ничего с пьяных-то глаз и не углядел.

— А и без этого ты молодец, капитан! Основное ты сумел зацепить. Высмотрел-таки, паршивец… Понимаешь, Афанасий… как бы тебе сказать… Самая главная наша маскировка — это полная открытость и прозрачность, да-да, я не шучу… Всё у нас на виду — приходи и смотри. Хоть кто, хоть что! Хоть санэпидстанция, хоть госпожарнадзор, хоть милиция. Они, правда, тут не ползают, но всё же… А звук насосов мы лишь иногда включаем, когда нужно. Вот, для тебя и включили. Вместо встречного марша. Оценил? Ну, тогда пошли смотреть наши подвалы. Костя, фонарь возьми…

К сожалению, я угадал. Вход в сокровищницу был именно там! Там, где насмерть косила всё живое и кислорододышащее гниющая картошка. Нет, ну это надо же! Шестьдесят лет её туда кидают, а она всё никак не сгниёт!

Костя врубил мощный фонарь, и мы крысками-чучундрами проскользнули вдоль бетонной стены до ржавого электрощита. Петрович, зажимая пальцами нос, указал мне на сломанный и гнутый рычаг, я его нажал, и дверца за нарисованным очагом в каморке папы Карло открылась…

Передо мной лежал новый мир. Только я об этом пока ещё не знал.

 

Глава 6

Новый мир, в тусклом свете редких плафонов, не представлял собой ничего особого. Если вы хоть когда-нибудь были в бомбоубежище или в обычном подвале жилого дома, то, считай, вы видели почти то же, что и я.

Три пустых, не очень высоких, бетонных зала, что ли. Центральный, скажем так, в который ведёт вход, и ещё два — справа и слева. Не Зимний дворец, понятное дело. Большей частью помещения так и остались не обустроенными, со следами опалубки на стенах. Пусто, прохладно, пыльно. Воздух спёртый. На цементном полу валяются куски смолы, какие-то ящики, старые мешки, рубероид, ржавые гвозди. В общем, — как у Стругацких, — остатки пикника на обочине.

Мы прошлись по трём подземельям, дошли до забранной досками дальней стены в левом зале и остановились.

— А там что?

— А там не успели закончить работы. Ещё одно помещение, наполовину забетонированное и брошенное. Та, дальняя стенка — уже земля.

— А что закрыли?

— Да сыро там, воздух плохой. Видать, вентиляцию туда провести не успели. Больше ничего там и нет. Только щит пожарный на стене висит и всё… Смотреть будешь?

— Да ну его к чёрту. Что я, пожарного щита, что ли, не видел?

— Вот и я о том же… Ну, что, посмотрел? Пойдём на воздух?

— Петрович, Константин, погодите… Последний вопрос — а в чём тут тайны мадридского двора, а? А то я не понял.

— Тайны? А мы и сами не знаем, Афанасий. Всё скрыто пылью веков, всё спрятано. За прошедшие десятилетия мужики, конечно, ковырялись тут, всё пытались понять. Но, насколько я знаю, никто ничего не нашёл. Да и что тут искать? Вот оно всё вокруг тебя, смотри, — пыль да пустота… Пошли, пошли наверх. Там и поговорим. У тебя ещё одна задачка не решена, помнишь?

Мы поднялись и снова засели в беседке. Мои мысли так и крутились вокруг загадки этого объекта, но ничего толкового на ум не шло.

— Так, капитан, наши подземелья ты посмотрел. Больше их, поверь, там уже нет. Вопрос: где размещено то, что ты упомянул? Ну там — пост охраны, оружейка?

— Да какой там вопрос! — махнул рукой я. — Если в подвалах их нет, значит, всё это спрятано под трансформаторной будкой. Больше тут нету вариантов…

— Ну-у, Афанасий. Так даже не интересно! Опять угадал, аналитик. Смотреть пойдёшь?

— Я думаю, Константин сегодня туда всё равно зайдёт, а? Проверять технику и звонить особистам? Тогда и сходим. Вы мне вот что скажите, отцы. Что за тайна тут, что за загадка замка Дракулы?

— Я ж тебе говорю, толком никто и не знает. Документов тут никаких не осталось, сам понимаешь. Если что и было — в Москве надо искать, в архивах. А тогда, в пятидесятые, знаешь, как было? У чекистов даже такой анекдотец ходил. Когда английский шпиён познакомился с молодухой-уборщицей из Госужаса и спрашивает её — что, мол, они там у себя делают? А та и говорит — да полной херней занимаются. Днём бумажки пишут, а по ночам их жгут! Тогда знаешь, сколько архивов пожгли — у-у-у! Как бы и наши бумажки там не полыхнули…

— А всё же?

— Вот же прилип! Я знаю только слухи. Если всю шелуху отбросить, то говорили так. Этот объект строили под какие-то совершенно обычные задачи. Ничего особо секретного тут нет, и не было. Никаких пришельцев, зелёных человечков и летающих тарелок. Это не у нас, это, как говорят, в Капустином Яре было… А тут — ладили обычные помещения под какие-то научные задачи. Может, двигателистам, может — метеорологам, кто теперь скажет? Ты же сам видел — тут всё весьма и весьма скромно. Как построили, так до сих пор и стоит. Но! В пятьдесят втором году, что ли, когда тут ещё строительные работы шли, говорят, погибло тут сразу несколько человек. И военных строителей, и научников. Как погибли, что тому было причиной — не пытай, не знаю. Единственно, что следует упомянуть, так это то, что несколько тел вроде бы и найти не удалось. Как растворились они, понял? Поэтому тут и был большой шум и гам. В те годы мужики в нашей службе были жёсткие и требовательные. Такое безобразие, как гуляющие сами по себе и где-то трупы, требовало объяснения. А его-то и не нашлось… Вот так — потрындели, поискали, да упёрлись лбом в бетон. А пока вся эта бодяга шла, объект стоял под карантином. А потом наши его законсервировали, организовали охрану, а расследование видать так и шло. Только вот, никаких результатов оно не дало. Так и остался этот объект памятником самому себе и тем погибшим ребятам… Однако охрану приказали держать. Может быть, надеются что-то выяснить, понял?

— Понял! А…

— А-атставить! — Голос полковника Тихонова замёрз и стал строгим. — Хватит, Афанасий! Ты здесь не оперативник, расследующий чрезвычайное происшествие, ты здесь просто сторож. До тебя тут такие волки землю рыли! И ничего, заметь, не нашли. А у тебя тут другие задачи. Доступно?

— Так точно, товарищ полковник! Теперь всё яснее ясного! Разрешите приступить к выполнению поставленных задач?

— Приступайте, ать-два! Константин, тебе не пора? Бери молодого на буксир и тащи его по маршруту. Приказываю выступить на охрану границы нашего объекта, товарищи офицеры! Шаго-о-м… марш!

И мы пошли…

— Ничего, Афанасий, не тушуйся! Петрович, в общем-то, прав. Ты здесь не опер на задании, у нас другая задача. Пошли смотреть периметр. Во, обрати внимание…

Примерно с часок мы с Костей погуляли по окрестностям, он показал мне много чего интересного. Закладки там всякие разные, датчики и прочую муть. Показал звериные следы, рассказал, кто тут живёт поблизости. Обещал вечером дать ПНВ, чтобы я познакомился с одним очень общительным енотом.

Потом я поливал огород, шаркал метлой, немного постучал молотком на скрипящем крылечке. Так, неспешно, но в свой срок, и наступило время ужина.

Мы собрались у летней кухни, быстренько порешали что будем готовить на ужин, и работа закипела. Ужинать сели в беседке, спиртного не было, разумеется. Праздник ведь кончился, наступили суровые будни.

Я углядел около плодовых деревьев какой-то топчан и спросил, а что оно такое есть? Оказалось — это спальное место типа «Люкс». Для неги и отдыха на воздухе, под пологом. Я сразу загорелся попробовать. Костя выдал мне несколько матрасов, простыни и сам полог. Да здоровенный такой! Впрочем, и топчан был не маленький. Когда я его застелил, получил в своё распоряжение настоящий сексодром. Немного взгрустнув, я натянул полог, расправился с залетевшими в него комарами, а тут и Константин нарисовался. Пора было идти в бункер на доклад.

Мы с ним зашли в трансформаторную будку, спустились под землю, и я познакомился с последним бастионом нашей крепости.

Конечно, ничего похожего на зал дежурной смены атомной станции там не было. Всё было очень и очень скромно — два работающих военных ноутбука в титановых корпусах, маленькая рация, пульт управления освещением, щит охранной системы, пара телефонов. И всё. В соседнем помещении раковина с водой, нары, маленький стол и маленькая газовая плитка. Ещё два здоровенных металлических шкафа. Один был опечатан.

— Оружейка, небось? — спросил я.

Костя кивнул и открыл металлические дверцы. Ничего особенного — три «Стечкина», два «Винтореза», один с обычным, а другой с ночным прицелом, коробки с патронами, ремённая сбруя всякая, запасные магазины к оружию, оружейное масло, ветошь,

— А чё так слабо-то, Константин? Пулемёта нет, калаш бы хоть один?

— Да нам и этого не нужно. В кого тут стрелять? В офисе двустволка валяется, вот это да! Как жахнешь картечью, так враг бежит, теряя сознание и портки, — улыбнулся моему настрою повоевать Константин.

— Ты пойми, Афанасий… — уже без улыбки продолжил он, — у нас тут должно, обязано быть тихо и спокойно. Тихо и спокойно, понял? Война нам тут не нужна. Да и не с кем тут воевать, капитан…

— Ну, давай всё же заканчивать. Вот, гляди. Тут, в этой папке, вся документация, тут коды, телефонный справочник полигона… что ещё? Здесь, значит, тебе видна вся картинка по объекту. Запись хранится десять суток… Щит, ну, это понятно. Вишь, все огоньки зелёные? Значит, всё нормально.

— А когда не нормально?

— А вот это ты завтра и будешь изучать. По документации. А сейчас я позвоню нашим коллегам. Вот по этому номеру.

Константин поднял трубку телефона, дождался ответа и сказал: «Это ты, Петюня? И тебе не чихать. Да нормально всё… ага… запиши в журнал — „333“.»

— Вот и всё на сегодня, Афанасий! Закрывай оружейный шкаф, опечатывай. Пошли на речку.

— Константин, а можно будет пострелять из «Винтореза», а?

— Экий ты, какой азартный парень! Не мона, а нуна! Ты должен будешь сдать зачёт, как по знанию оружия, так и по стрельбе. Но это всё потом, потом… Сейчас пойдём на речку, порыбачим немного, лады? А то мы с гостями тут рыбку подъели немного…

Спал я после успешной рыбалки на воздухе, под пологом. Так сладко я не спал, наверное, с детства.

 

Глава 7

Так, потихоньку-полегоньку, я и начал входить в свою новую высокую должность. Обязанности были понятны, документацию я почитал и проникся, технику посмотрел и испугался. На мой писк, что я не электронщик, и починить систему, если что случится, я не смогу, получил укоризненный взгляд, устное замечание, и был вновь отправлен изучать руководящие документы. Там я, к стыду своему, нашёл абзац о техподдержке, каковую будут осуществлять силами спецов с полигона.

По харчам тоже всё разъяснилось. Ходить на охоту, ставить силки на зайцев и закидывать сети на золотую рыбку в целях её промышленного засола, мне было не нужно. Только если душа запросит праздника. А так меня должны были снабжать довольствием в виде мяса, картохи, круп и остальной лабуды с продовольственных складов. Причём — с доставкой.

Вот и сейчас мой пейджер запищал и выбросил строчку о приближающемся к нашему укрепрайону объекте типа «УАЗ-буханка». Поскольку на дежурстве всё ещё стоял Константин, сигнал я проигнорировал, и перебросил шланг под корни очередного тополя.

Уазик пропылил на территорию насосной (гул работающих механизмов всё же включили), к нему подошёл вытирающий промасленной ветошью руки Костя, о чём-то перебросился парой фраз с разбитным солдатиком-водителем, и свистнул мне. Не торопясь к нам подтянулся и зевающий Петрович.

Громко хлопнув дверцей, водила вновь забрался в горячую кабину, подал машину к погребу, и мы начали разгружать армейские деликатесы.

— Что-то вас нынче много, мужики, — прикуривая, поделился с нами своими сомнениями водила. — Раздуваете штаты, лодыри? Ишь, ряшки-то наели — чисто хомяки!

— Побаклань, побаклань мне тут, мазута… — с сопением вытаскивая из фургона очередной ящик, срезал бойца Петрович. — Учения у нас тут идут… Сам военный, понимать должен!

— Ага! С привлечением сил авиации и флота! — цвиркнул слюной водила. — Ты дед, ври-ври, да не завирайся!

— Субботник у нас, что пристал к людям. Помог бы лучше… — отёр трудовой пот Константин.

— Вы уж лучше своего салабона припашите! Ишь, как семенит! Чисто Чаплин!

Петрович дал водиле беззлобный подзатыльник.

— Грешно смеяться над больными людьми, паря! Тебе тоже светит больная спина. Радикулит — профессиональное шофёрское заболевание… Давай твои накладные, подпишу.

Провожая глазами пылящую буханку, мы все потянулись за сигаретами.

— Так, Афанасий! Теперь ты с харчами. Не пропадёшь, значит. Как заявку на продукты питания оформлять и куда её отправлять помнишь? Ну и хорошо… Константин, всё передал молодому? Службу он понял? Ты всё понял, Афанасий? Ну, хорошо… Всё равно я тут наездами буду, проверю. А сейчас заканчивай свои дела, и давай-ка съездим, стрельнем пару раз. Что, рад, убивец? Я вижу… Всё бы вам, молодым, пулять-стрелять… Давай, собирайся!

Я бодренько закончил все свои делишки, сбегал за оружием и загрузился в командирский «УАЗик». Отъехали мы всего ничего — и километра не будет. Впереди, на расстоянии метров в двести, валялся всякий мусор — старые покрышки, потерявшие форму картонные коробки и прочая дрянь.

Я мигом достал раскладной столик и вывалил на него пистолеты, патроны и «Винторез». Петрович вытащил из машины пакет и сунул его мне в руки.

— Иди, расставь мишени… — потом посмотрел на мои ноги, вздохнул, взял пакет сам и потащился на рубеж.

Пока я готовил оружие к стрельбе, Петрович насадил несколько яблок и огурцов на торчащие из земли прутики.

— Так, дистанция тут примерно метров сто пятьдесят… Зарядил? Давай, сади! А я покурю…

Я взял Стечкина. Из пистолета я стрелять не очень-то люблю. Баловство это, на мой взгляд. Тут ведь в чём смысл? Если вам нужно стрелять, чтобы убить противника в бою, так и используйте то оружие, которое может решить эту задачу. Пулемёт, автомат, винтовку снайперскую, гранатомёт, в конце концов. А пистолет… В упор — да… Или с глушителем в спецоперациях. Опять же — практически в упор надо.

— Ты, что, Афанасий? С глузду съехал? Из «Стечкина» по яблоку стрелять хочешь? — изумлённо спросил Петрович.

— Ну, да…

— Не чуди! Тут слишком далеко. Ты вообще-то из него стрелял?

— Ну, стрелял однажды. Ребята-спецназовцы как-то раз дали побаловаться. Но тогда мы стреляли на пятьдесят метров.

— Вот, то-то и оно… Он, конечно, позволяет стрелять и до двухсот, но даже твои спецназовцы навряд ли попадут. Вот заводские стрелки-испытатели, те — да. Видел я однажды как они стреляют. На 25 метров весь магазин очередью в центр мишени кладут. На сто метров с прикладом тоже точно стреляют, но одиночными. А до двухсот — баловство это… Слишком сложно. Переведи барабан целика на пятьдесят метров и попробуй попасть во-о-н в ту пластиковую бутылку.

— Попробую…

— Ну, давай… Робин Гуд ты наш, пробуй!

Попробовал… Тяжело, конечно. Далековато. Пули пылили за бутылкой, а пристреляться я не смог. В конце концов, я озверел, собрался и попал. Тремя пулями из пяти. Скорее всего, случайно. Не моё это оружие.

Потом взял «Винторез». Пока набивал патроны, Петрович, попыхивая сигареткой, вёл неспешный инструктаж.

— Ты из «Винтореза» стрелял? Нет? А из снайперки вообще? Ну, если из СВД стрелял, то и из этого малыша сможешь. Хорошая машинка. Только помни — дистанция в четыреста метров для него только по руководству. Попасть, может, и попадёшь, если долго выцеливать будешь, но в реальном деле на такую дистанцию не стреляй. Для него самое оптимальное метров 100–120 будет. Это в голову. И 180–200 по корпусу. На этих дистанциях он хорош, бьёт точно. А дальше — сомнительно. А что ты хочешь? У него ствол сантиметров двадцать всего. Готов? Сади!

Стрелять из винтовки я люблю. Самое милое дело! Возникает такое чувство, как будто ты можешь управлять полётом пули, честное слово! Винтовка — самое лучшее для меня оружие. Особенно снайперская.

Первые два раза я мазанул. Один раз пуля прошла выше, а другой выстрел я занизил. Потом приладился к «Винторезу», почувствовал его, и добил магазин уже без промахов. Поставил новый. Овощи кончились моментально. Я обернулся к Петровичу.

— Петрович, у тебя пять рублей есть? Давай поставим?

— А ты хоть попадёшь?

— А кто ж его знает… Из этой берданки ещё не пробовал. Из эсвэдэхи приходилось…

Петрович пожал плечами, залез в машину и поехал, — вот лодырь! — к мишеням. Повозился там и задним ходом вернулся ко мне.

— Ну, давай, стрелок! Попадёшь — получишь наркомовские!

— Только я получу?

— Ага! Раскатал губёшки! Поправляюсь — промахнёшься, — ТЫ не получишь, понял?

Я приник к прицелу. Выстрел — и монета, крутясь, сверкнула по дуге вверх.

— Эх! Ну, ты и бандит, Афанасий! Ограбил начальство на пятерик! Хватит, а то совсем меня без штанов оставишь. Костю, вон, наказывай. Он отпускные получил… Собирай манатки, поехали назад.

Прошло три дня. Мы проводили Костю в отпуск, посидели, тяпнули по чуть-чуть. Я заступил на вахту. Стал настоящим бойцом невидимого фронта и пограничником. Правда, без собаки. Но страшного боевого пса мне с успехом заменил кот, которого Константин попросил приютить на объектике на время своего отпуска. Кошек я уважаю за их нрав и независимый характер, и согласие включить здоровенного рыжего кота в боевой расчёт я дал с радостью. А то скоро и Петрович отбудет на медосмотр, мне и словом перекинуться не с кем будет. Кота звали просто и конкретно — Кошак. Имя совершенно точно соответствовало этой замечательной личности. Но, о нём позднее…

Петрович увёз Костю и пропал сам. Сначала я покручинился немного, потом осознал, что командир и так убил на меня кучу времени, и мне стало стыдно.

Потихоньку я врастал в новую работу. Сказать, что она была «не бей лежачего» я не могу. Это наш кадровик, конечно, здорово приукрасил. С другой стороны — и каторгой я бы её не назвал. Дел было поначалу много, от небогатого опыта я тыкался туда-сюда, суетился излишне, но мало-помалу втянулся, и новая жизнь начала мне нравиться.

Где-то дней через пяток неожиданно появился Петрович. Он внимательно изучил состояние объекта, выписал мне кило профилактических трюнделей, потом похвалил за то, что хуторок всё ещё существует и не понёс необратимого ущерба. Потом я его накормил роскошным обедом, и Петрович опять растворился в пыльном облаке, поднятом его «УАЗом».

На следующей неделе командир хозяйства «Хуторок в степи» появился ещё два раза. В последний раз пришло две машины. Петрович приехал прощаться.

— Ну, Афанасий, я вижу, что ты тут обжился. Настоящим Робинзоном стал. Даже вон Пятница с хвостом на меня своими буркалами сверкает. Иди сюда, морда рыжая, я те спинку почешу… Так, стажёр! Есть какие вопросы? Непонятки? Нет. А на нет и суда нет… Давай прощаться. Пора мне под капельницу ложиться, да клизмы получать… Что ржёшь? Доживёшь вот до моих лет, погоди! Машину оставляю тебе, пригодится. Можешь тут поездить. Но! Не далее, чем на пять километров от объекта! Уяснил? Дальше сигнал на твой приборчик затухает. Все ситуации мы с тобой проговорили, всех необходимых людей ты знаешь, телефоны тоже выучил… Вроде и всё… Душа у меня немного болит за тебя, опыта у тебя маловато. Да и ноги твои… Ты себя как чувствуешь? Совершенно здоровым и окрепшим? Ну так и должно быть! Всё же место у нас тут замечательное. Чистый курорт! Эх, знал бы ты, как мне уезжать не хочется. Но — надо. Давай, Афанасий, лапу! Держись тут. Кошак, а ты давай пригляди за напарником. Пока, братцы!

С тем командир и отбыл. А мы с напарником остались нести службу. В душе пело чувство глубокого удовлетворения, вызванного последними выборами в Госдуму, очередными решениями пленума партии орлят Жириновского и уровнем цен на нашу иссякающую нефть. Впереди нас с Кошаком ожидала нечаянная радость и новые приключения.

Да ещё какие!

 

Глава 8

Радость нас ожидала буквально на второй день после отъезда Петровича. А приключения начались чуть позже.

Всё же меня не оставляли мысли о загадочных событиях, происшедших здесь шестьдесят лет назад. Нет-нет, да и крутились в голове разные завлекательные сценарии и соображения. Об инопланетянах, например, живущих в подвале вурдалаках или кровососах-невидимках, эмигрировавших из Припяти, а также прочая дурь несусветная. А ещё точило меня сожаление, что не заглянули мы тогда за дощатую забойку в левом подземелье. Логика простая — всё остальное я видел, и ничего не нашёл. Значит — тайна где-то там! «The Truth Is Out There». Это было яснее ясного.

В общем, я не выдержал, нашёл гвоздодёр и топор, спустился к пульту охранной системы, убедился, что рядом с объектом никого нет (было бы странно, если кто-то бы был!), и полез в таинственные подземелья. Кошак увязался со мной. Сторожевой кот, иначе и не скажешь.

Пока Кошак вычихивал картофельное амбре, я оторвал несколько досок, закрывающих проход в последний, не исследованный ещё отсек подземелья, и щёлкнул старинным выключателем. Свет был. А вот воздух был тяжёлый, земляной. Петрович не соврал. Я обошёл довольно большое помещение, постучал в бетонные стены, поковырял через щели дощатого щита землю в недостроенной части подвала и уж совсем собрался горестно вздохнуть по разбившейся в мелкие брызги мечте о неведомом, как моё внимание привлёк Кошак. Почему-то я взглянул на часы. Было 16 часов 37 минут. Наступал час «Ч». Час прихода большого белого песца.

О нём и предупреждал мой боевой кот. Сидя на красном ящике с песком, который прикрывал низ противопожарного щита, Кошак, раздувшийся то ли от страха, то ли от ярости в огромный рыжий шар, диким голосом тащил заунывную и угрожающую ноту. Вой кота был страшен. Меня обдало мурашками. Вдруг он громко зашипел, попятился и пулей брызнул из помещения. Я опять невольно взглянул на часы. Было ровно 16.39. Час «Ч» наступил. А БП был ещё впереди.

Честно говоря, меня тоже стало немного потряхивать. Обманывая сам себя, что мне, дескать, надо найти и успокоить кота, а не то, что я просто бегу от испуга, я, боком-боком, проскрёбся по стеночке до дыры в стене, выскочил в соседний зал, и дрожащим голосом прошептал: «Котя! Кошак! Ты где, мальчик?»

Мальчик трясся и смотрел на меня дикими жёлтыми глазами из-за старых ящиков. Я присел с ним рядом, закурил и, поглаживая дрожащего кота, стал думать. Что же почувствовал зверь? Чего он испугался? Кошки загадочные существа. Им приписывают (и я уверен — совершенно обоснованно!) множество загадочных качеств. В частности — способность определять и чувствовать что-то сверхъестественное. Так или не так? Что же ты там почуял, мальчик? Чего испугался? И тут я внезапно всё понял и испугался сам.

Кошак почувствовал смерть. Ведь это в том отсеке подземелья погибли люди! Там или совсем рядом. Ведь кот орал и топорщился, уставившись на пожарный щит.

Признаюсь, прежде чем продолжить исследования, я поднялся наверх (заодно вынес и кота), тяпнул натощак грамм пятьдесят водки, покурил, а потом, стесняясь и убеждая самого себя, что это не помешает, это так, на всякий случай, сходил за пистолетом…

В общем, где-то минут через сорок-сорок пять, я, прижимая кота к груди, вошёл в помещение с пожарным щитом на стене. Кот ещё подрагивал, но в истерике не бился и не орал. Я опустил его на ящик с песком и стал смотреть — что он будет делать?

Кошак явно нервничал, принюхивался, но ничего угрожающего своими вибриссами вроде бы не нащупывал. Понаблюдав за котом, успокоился и я. Настало время изучить этот потенциально опасный предмет — старый противопожарный щит.

Щит как щит. И табличка есть — «Ответственный за состояние пожарного щита тов…….» Фамилия ответственного за состояние щита товарища исчезла в фиолетовых потёках химического карандаша. Всё, что положено, на щите висит. Топор там, багор, лопата, конусообразное ведро. Даже старый, как дерьмо Змея Горыныча, огнетушитель. Постучав по нему, я убедился, что что-то в нём ещё булькает.

В общем, не буду вас мучить и терзать. Не было там никаких секретных кнопок-сучков, не надо было одновременно проворачивать топорище и багор в разных направлениях, чтобы щит открыл свою тайну. Ничего такого! Надо было просто отодвинуть ящик с песком и приподнять нижний край щита, чтобы увидеть скрывающуюся за ним простую дощатую дверь.

Я её и увидел. Посмотрел на кота. Он, заинтересованно подрагивая кончиком хвоста, обнюхивал нижний край двери и никакого беспокойства не проявлял. Я крякнул, поднял повыше щит, и толкнул дверь ногой. Она и открылась. Правда, ничего я за ней не рассмотрел. Там была кромешная темнота.

Проблему проникновения во тьму египетскую пришлось решать технически грамотно, с выдумкой. Принёс пару ящиков, опять приподнял щит, поставил на ящики. Потом пододвинул ящик с песком. Потом, удерживая щит на поднятом бедре, свободной рукой перенёс тару на пожарный инвентарь, а уж после, выдохнув, «…сама пойдёт… э-эй, у-ухнем-м!» закинул нижний край щита на получившуюся конструкцию. Она скрипнула, пошатнулась, но не развалилась. Пригнувшись, я скользнул в темноту.

Ничего не видно… Запах какой-то странный… Вроде, на озон похоже… Я щёлкнул своей зиппой и слева от дверного проёма увидел массивный старинный выключатель. Щёлкнул и им. Резкая вспышка, и лампочка перегорела. Колба выпала из патрона и с лёгким звоном разбилась на бетонном полу. Пришлось идти за новой лампочкой. Заодно уж взял и фонарь. В общем, свет мы Кошаком сделали. Пока напарник принюхивался к углам помещения, я его успел осмотреть.

Более длинное и более узкое, чем те три, оставшиеся за дверью. Такое впечатление, что хотели сделать подземный тир. Хотя, зачем научникам тир? Из чего стрелять? Из гаусс-пушки? Не знаю.

Та-а-к, а тут побогаче будет. Есть кое-какая обстановка. Обстановка была представлена аж тремя столами. Один — нормальный такой канцелярский двухтумбовый стол. Поверхность стола покрыта старым, уже осыпающимся, коричневым дерматином. На нём ещё заметны глянцевые следы от стаканов. Узнаю тебя, Русь! Тяжёлый мраморный письменный прибор с перьевой ручкой и высохшей чернильницей, пожелтевший перекидной календарь. Дата — 26 декабря 1953 года. Все ящики пустые, только мусор — кнопки, скрепки, старые карандаши, истёртая на нет копировальная бумага. Два других стола — обычные доски на ножках. Несколько стульев. Пустой металлический ящик для документов с приоткрытой дверцей и торчащим в ней ключом. По стене за столом стояло шесть как бы ни… да, точно! Больше всего эти штуки напоминали штативы для фотоаппаратов. Три ноги и вертикальная, регулируемая по высоте, стойка. За стойками, на стене, самодельный, выцветший от времени плакат. Красной тушью, большим плакатным пером написано:

«Опасность!!

На оси не стоять!

Смертельно опасно!!!»

На какой оси? На земной, что ли? Я пошарил по сторонам фонарём. На полу, в темноте, стало заметно нарисованную толстую белую линию, идущую вдоль почти по центру этого тира. Просто здесь, в центре помещения, где горела единственная лампочка, её или зашаркали подошвами, или затоптали грязью. Ладно, ось мы нашли. А больше ничего и нет… Виноват! Между тумбами стола спрятан ящик с пустыми бутылками из-под «Нарзана». Часть бутылочных ячеек пусты и в них валяется всякий мусор — окурки, станиоль, шоколадные обёртки и конфетные фантики. Чувствуется, что тут много курили, пили коньяк, закусывая его шоколадом.

Вдруг, неожиданно, вспомнились строки из Стругацких: «… на скатерти виднелись неотмытые пятна. На ней много и вкусно ели. Ели омаров и мозги с горошком. Ели маленькие бифштексы с соусом пикан. Большие и средние бифштексы тоже ели. Сыто отдувались, удовлетворённо цыкали зубом…»

Цыкать зубом я не стал. Страшно стало. Вы же помните, кто пришёл к герою «Понедельника» на это цыканье? Однако, цыкнуть захотелось. За всеми этими делами я успел проголодаться.

— Ну, что, напарник? Может, пошабашим пока, а? Пошли, поедим, Кошак? Ты как насчёт пожрать?

Насчёт пожрать, Кошака можно было и не спрашивать. Жрать он мог всегда, круглые сутки напролёт. Кот грубым мявом выразил мне полную поддержку в задуманном, задрал хвост трубой и неспешно потрусил на выход. Уходя, я дисциплинированно погасил свет.

Смотались мы с котом из подвалов в самую тику. Только я вышел на свет божий, как запищал и украсился сообщением о гостях мой электронный шпион. Пришлось снова спускаться в трансформаторную будку и выгружать большой чёрный пистолет. Гости могли испугаться.

Ухватив метлу как копьё, я встал в позу Ильи Муромца и поднял шуйцу козырьком. По направлению к объекту пылил военный «КрАЗ». В душу закралось ожидание грядущих неприятностей. Я пожалел, что выгрузив «Стечкина», не взял снайперку.

«КрАЗ» тормознул, громко зашипев сжатым воздухом и почти скрывшись в клубах пыли, хлопнула дверца, и из пылевого облака выкатился незнакомый мне прапор-колобок.

— Привет, служба! А Петрович где? — радостно заорал прапор.

«Прикидывается, гад… Сейчас выхватит базуку и начнёт стрелять…» — подумалось мне. Я тоскливо повёл глазом, прикидывая, куда мне придётся прыгать от осколков…

— А нету Петровича, военный… В госпитале он. На обследовании.

— Что с ним случилось? — огорчился прапор.

— Да ничего с ним не случилось! Что с ним может случиться, с конём таким? — искренне удивился я. — На плановом обследовании он. А тебе чего надобно-то, военный?

— Ты тут новичок, паря? Оно и видно… — прапор достал большой платок и вытер лоб. — За рыбкой я заехал. Угощал меня Петрович иногда. У тебя рыбки немного нету, а? Мужиков подкормить?

— Ты вот, что, военный… Зови своего водилу и пошли. Покормлю я вас сперва, заодно и поговорим. А познакомлюсь я тобой, может, и по рыбке что-нибудь решим, ясно?

Возражений это предложение не вызвало. Прапор крикнул солдатика, рухнул на табуретку в нашей беседке, снова вытер плешь платком и представился Тарасом Гренько. Забавно, — в его произношении это прозвучало как «Хренько». Он был из военно-строительного отряда, расположенного километрах в тридцати от хуторка. Петровича он знал только и исключительно как сторожа насосной станции. А на мой вопрос, почему Петрович полюбил его как брата, дал честный и искренний ответ. За копчёную рыбку офицеры-стройбатовцы расплачивались ударным трудом своих бойцов и лизингом строительной техники. На благо нашего хуторка, понятное дело. Так что свою рыбку прапор заслужил. А я обзавёлся полезным знакомством.

Тут прапор вытащил плоскую фляжку со спиртом, и в подвал я уже в этот день не вернулся. Это ясно.

 

Глава 9

Утром все свои дела я прогнал в темпе «presto». Даже, я бы сказал, — «prestissimo». Уж больно хотелось поскорее залезть в свою таинственную пещеру. «АПС» я брать не стал, что я, трус, что ли? Взял Кошака и полез вниз. Протиснувшись сквозь две оторванные доски в помещение с пожарным щитом, я выпустил из рук кота, а сам начал лапать стенку, пытаясь нащупать выключатель. Но не успел претворить желаемое в жизнь. Потому что Кошак вдруг опять громко зашипел, потом испустил знакомый мне дикий и протяжный мяв, и только я его и видел. Только когти скребанули по полу при низком старте. Зато я увидел кое-что другое. А именно — появившийся свет из-за приподнятого пожарного щита. Свет становился всё сильнее и сильнее, я посмотрел на часы, но стрелок не разглядел. Тогда я пулей понёсся за котом. Нет, не с испугу, а лишь посмотреть на часы, чтобы засечь время неопознанного светящегося явления. И взять пистолет… Так, на всякий случай…

На часы я сообразил посмотреть, лишь выскочив из оружейки с пистолетом в руках. Было ровно 11.10. Это мне ничего пока не говорило. Как я крался к этому чертовому пожарному щиту — отдельная песня. Я-то хоть крался, пусть и на цыпочках, а вот этот прохиндей Кошак исчез без следа. Напарник называется… Интересно, куда он делся? Подвал-то был закрыт… Всё, тихо… дошёл. Однако, тут опять полная темнота.

Не отводя ствол пистолета от щита, я левой рукой нашёл выключатель и щёлкнул им. Тускловатый свет проявил ставшую привычной картинку. Пустое помещение, приподнятый и поставленный на ящики пожарный щит и тёмный провал двери за ним. Не дыша, я начал подкрадываться к двери в длинный коридор со смертельно опасной осью на полу. Надо это помещение как-то назвать, а то я сам запутался в этих подземельях и вас запутаю. Пусть будет «тир». Эта длинная кишка на него больше всего похожа…

Дошёл. Включил фонарь. Минуты полторы, затаив дыхание, крутил фонарём и искал заблудившееся под землёй привидение с моторчиком. Ничего… Облегчённо вздохнул, подумал, и решительно полез в этот самый тир. Ещё раз щёлкнул тугим старым выключателем. Загорелась одинокая лампочка. Надо бы и другие вкрутить. Висящие патроны я вроде бы видел… Та-а-к, ну и что тут у нас? А ничего — пусто и тихо. Только запах, знакомый какой-то запах, стал вроде бы сильнее. А-а-а, вспомнил! Примерно так пахло около нашего здоровенного и мощного ксерокса, когда он долго работал, споро выбрасывая ещё горячие листы бумаги в приёмный лоток.

Я задумчиво почесал нос стволом пистолета, посмотрел на него, смутился и засунул за ремень. Что это я тут стволом размахался? Ещё пальну с испугу… Где этот трус Кошак?

— Коша, коша, кыс-кыс-кыс! Кошак! Иди сейчас же ко мне, где ты, зараза рыжая?

Из-за дверного проёма высунулась смущённая рыжая морда кота.

— Ну, иди сюда, напарник… — подняв тяжёлую скотину на колени, я начал почёсывать ему шею и рассуждать. Напарник довольно заурчал, но в дальнейших рассуждениях принимать участие отказался категорически.

Итак, что мы имеем с гуся на сегодняшний момент? Два факта — вчера, в 16.40 и сегодня, в 11.10, Кошак сначала подал сигнал опасности, а потом я увидел свет… в конце туннеля. Скорее всего, и вчера было такое же световое шоу. Только я его не видел. И не мог видеть — щит-то ещё стоял на месте. Но он был, зуб даю — был! Та-а-к… Ну, допустим, был. А может, свет ещё раз должен проявиться, а? В другое время? А почему только раз? Не знаю… Но, думаю, что и не один раз он может появляться в тире… Кто или что тут появляется? Просто свет или какой-то светящийся объект? Скорее всего — объект. Имеющий вес, объём, плотность. Как-то я в бестелесных духов не верю. Да и убило тут людей что-то весьма материальное. Что? Разумное или нет? Загадка… А как её решать?

— Ну, Кошак, что делать-то будем?

Кошак потянулся, сказал «Ма-а-у-у», но никаких конкретных предложений не внёс. Мау то оно, конечно, мау, но что-то делать нужно. О! Наверное, сначала нужно точно установить сколько раз в тире появляется свет. В связи с незнаемой, но точно определённой на старом плакате опасностью, это нужно устанавливать издали, не попадая под возможное воздействие этого сияния… Хотя, нужно же посмотреть, а что там за сияние? Да-а… Были бы у меня релюхи там всякие, диоды-триоды, сопротивления, паяльник и телекамера, я бы… Ничего бы и не сделал. Поскольку не умею. Да и телекамеры у меня нет. А покидать пост я не могу. Значит? Значит, нужно привлечь специалистов и профессионалов! А в особом отделе полигона их много… Где тут у нас телефон закрытой связи?

Нашим контактом и помощником по всем проблемам, связанным с насосной станцией, был заместитель начальника особого отдела майор Белоусов. Сашка Белоусов. Когда мы с ним познакомились и подружились, мы оба были лейтенантами. Обогнал он меня, однако. Точнее — это я отстал от него… За канцелярским столом сидючи.

Я набрал номер.

— Слушаю… — Сашкин голос был по-арийски выдержан и спокоен. Ну, щас я тебе дам!

— Нэ-е-т, это я вас слюшаю, товарищ старший майор госбезопасности! Это Берия гаварыт, Лаврэнтий Павлович… — тут я хлопнул ладонью сначала по столу, а потом себе по лбу, и замолчал. Мать твою! Лаврентий Павлович… Листок календаря в подвале… 26 декабря 1953 года.

26 декабря 1953 года!!

— Алло! Алло! Ты что замолчал, Лаврентий Палыч? Алло! Афоня-я! Отвечай!

Я прокашлялся и осторожно начал раскручивать старшего майора ГБ.

— Сашка, а вот спорим на коньячишку, что ты не помнишь, когда Берию расстреляли? Без интернета, а?

— Ну, да! Я — да и не помню… — Сашка нёс словесную пургу, но я-то слышал приглушённые клики клавиатуры. — Я всё, брат, помню… А расстреляли товарища Берию… 23 декабря 1953 года, если я не ошибаюсь. Доволен?

— Ты, Сашка, даже вообразить себе не можешь, как я доволен!

— А ты чё звонишь-то, Афоня? Про Берию поинтересоваться? Или вопрос какой есть?

— Да, слушай… Значит, так, товарищ майор. В оперативных целях мне надо… надо мне… давай, записывай… Готов? Широкоугольную видеокамеру… ага, что-то вроде «рыбьего глаза», записал? Ещё чтобы индикатор времени в кадре отражался… К ней присобачить надо простенький управляющий блок, чтобы запись включалась при самом минимальнейшем изменении освещения. В темноте будет работать камера… Да, звук тоже писать буду… Да так, одного енота мне поймать надо. Нет, не крота, енота… Повадился тут один огород разорять. Ещё переноску метров на пятнадцать, что ещё… Ах, да! Ноутбук мне, куда камеру подключим, ну, да… На ноут запись пойдёт. Нет, не могу сказать… Сикрет сервис, сам понимаешь. Ты нас обязан обслуживать, старший майор? Вот и обслуживай! А лишних вопросов не задавай! Когда привезёшь? Вечером? Годится — с меня стакан. Только сам лично протестируй девайс, ладно? Ну, тогда давай! Жду.

Я положил трубку и ещё раз стукнул кулаком по столу. Декабрь 1953 года! Берия! ЧП в подземелье и его волкодавы! Знать, что-то серьёзное они там нарыли. Скорее всего, Лаврентий Палыч что-то почуял своим носом и замкнул всё на себя… А чутьё у него было о-го-го какое! А летом 53-го его арестовали, и в декабре расследование тихо приказало долго жить… Точно! Он всё на себя замкнул! А расстреляли его — и всё накрылось… ну, да, медным тазом. Во-о-т оно как было. Или могло быть. А всё-таки я молодец. Настоящий аналитик! Как это только такая смелая мысль пришла в такую дурную голову — не пойму.

Кошак мявкнул и боднул головой мою ногу. Я машинально погладил его по рыжей башке.

— Вот так-то, Кошак. А меня по головке никто и не погладит! Хотя есть за что. А ты что, опять жрать хочешь? Ну, пошли! Ты, напарник, сегодня кормёжку заслужил. Да и я, пожалуй, тоже. Придётся доставать коньяк. Всё равно Сашка ведь приедет, угощать гостя надо.

Сашка приехал, весь сгорая от любопытства. Привёз и заказанный прибамбас, и ноут, и прочую снарягу. С энтузиазмом принял предложение поужинать и выпить коньячку.

Что мы с ним и сделали. Под землю я, конечно, не полез. Ибо сказано: «Не стой под стрелой!» Особенно — в нетрезвом состоянии.

На следующий день, в 11.15, я осторожно сунул свой нос сквозь вырванные доски. В помещении было темно. И в тире, соответственно, тоже. Я облегчённо вздохнул, привычно щёлкнул тугим выключателем, и потащил снарягу в тир.

Камеру я укрепил на штативе сразу за входом в тир. Она брала картинку на 180 градусов, мне хватит. Точка её размещения особой роли не играла. Подключил переноску, все кабели загнал в положенные разъёмы, включил аппаратуру. Потом выключил свет. Отошёл метра на три и щёлкнул зажигалкой. На камере загорелся красный огонёк. Запись пошла.

Я удовлетворённо крякнул и стал пробираться на солнце. Фиксируем время — 11.52. Эксперимент начался. В течение суток, а то и двух, я в этом подвале не появлюсь. Надо бы поднакопить фактов для их последующей обработки и анализа. А то искать приключения на дурную голову — дураков нет!

 

Глава 10

Мужик сказал — мужик сделал! Сказал сам себе, что двое суток не полезу в подвал, и не полезу… Тогда что я тут делаю? В шестой раз ведь подхожу к погребу. А, может, только одним глазком, а? Только гляну — и сразу наверх? Да и время уже за двенадцать перевалило… Сутки-то уж в любом случае прошли, какая-то информация на ноутбуке уже есть… Я вспомнил замечательный девиз: «Если нельзя, но очень хочется, то можно!», плюнул на все сомнения и полез под землю.

Так, темно… Значит, всё тихо и спокойно. Раскрытый ноутбук спокойно стоит себе на ящике с песком, по чёрному экрану прыгает логотип винды. Я подкрался к нему и тронул клавишу пробела. Та-а-к, посмотрим, посмотрим… Компьютер ожил, засветился дисплей. Ого! Пять записей! Хотя, первая запись это, наверное, огонёк моей зажигалки… Значит, четыре визита было. Так, пуск, пошло.

Экран вновь залила чернота. Вдруг, на самом краю монитора стало формироваться еле заметное светлое пятнышко. Оно двигалось, росло и понемногу набирало интенсивность свечения. Ещё… ещё… Вот чёрт! Чем ближе это пятно подходило к камере, тем ярче оно разгоралось! И полностью залепило объектив ярким светом. Экран залило светом, и всякое подобие изображения исчезло. Только свет и ничего больше! Постепенно он стал уходить вправо, гаснуть, уменьшаться и, наконец, превратившись в светлую точку, исчез.

Я быстренько просмотрел три другие файла. То же самое! То есть — ни хрена не видно! Вот досада! Это я проморгал, это я недотумкал… Что же делать? Что делать, что делать… Трясти надо! Надо менять настройки записи. Сделать их минимальными, тогда, может быть, камера что-то и возьмёт…

Значит, это я правильно зашёл, а то лишь потерял бы ещё сутки… Я перенастроил параметры камеры, скачал полученные файлы на флешку, вздохнул и пошёл обратно, в мир живых. Теперь надо более внимательно рассмотреть, что же мне удалось получить в результате шпионской видеосессии. Я полез в трансформаторную будку, к стоявшим там ноутбукам в титановой броне. Два компьютера работали одновременно. Один был основным, другой его страховал. Вот на нём и можно крутить кино.

Целый час я пытался рассмотреть запись подробнее и выжать из неё хоть какую-то информацию. Менял яркость и контрастность, скорость просмотра. Вотще! Хотя, нет, не так. Кое-какую информацию всё же можно было выжать. По крайней мере, точно установлено время и периодичность возникновения непонятного явления. Свет в тире появлялся четыре раза за сутки. В 11.08, в 16.38, потом в 22.58 и последний раз в 06.18. Продолжительность явления — две минуты.

Начертил на листе бумаги линию, разбил её на 24 отрезка, обозначил полученное время. Ну, и что это нам даёт? А ничего! Никакой системы нет, и не просматривается. Логику в этом световом шоу я не вижу. Появляется точка света, растёт, забивает глаз телекамеры слепящим светом, потом постепенно затухает. И всё! Да! Ещё и трещит немного. Звук есть — слабый треск, как от электроразряда. Я огорчённо бросил ручку на стол и откинулся на спинку стула. Ни-че-го! Одно расстройство… Не получилось с первого раза… Что же. Этого следовало ожидать. Следует ожидать и дальше. Завтра я буду иметь новые записи. Вот тогда и посмотрим.

Расстроенный, надув губы, я вернулся к своим обычным делам. Но дела не шли. Всё валилось из рук. Загадочное явление не хотело покидать перегретые мозги. Световой шар, набирая яркость и плавно затухая, так и крутился у меня в голове. Ага, по единственной извилине… Я плюнул на всё, позвал кота и отправился на рыбалку. Ничто так не успокаивает мужика, как вид бегущей воды и мельтешение стрекоз над рекой. Ну, разве ещё, наблюдение за тем, как женщина за рулём пытается припарковаться у магазина, сдавая задним ходом…

Ловля рыбы, её обработка и копчение в конечном итоге принесли мне душевный покой и вкусный ужин. Для лучшего сна я позволил себе пятьдесят грамм снотворного. «Ночной колпак», как говорят англичане.

На следующий день, ровно в 11.15, я снова сунул нос в темноту. Зелёный огонёк питания ноутбука стал для меня светофором. Теперь я не стал просматривать запись прямо там, в подвале. Скачал файлы и побежал в свой командный пункт под трансформаторной будкой. Ноут и камеру я оставил на боевом посту — пусть пока пишут и дальше, вдруг толк из этого будет.

Та-а-к, что тут у нас? Тятя, тятя, наши сети притащили… Есть! Хорошо зацепили сети! Есть картинка! Так-так… и что там?

Теперь на записи хоть можно было рассмотреть чёртово явление более подробно. Сцена первая, занавес раскрывается, раскрывается… пошла точка! Появилось слабое световое пятно. Оно растёт, приближается, видно хорошо… Что же оно мне напоминает? Да, точно! Если вы когда-нибудь играли в «Сталкера», то наверняка видели такую дрянь в подземельях. Бюреры, что ли, летают, укрывшись этаким электрическим шаром. Сиреневый такой шар с бегающими разрядами. Только на него засмотрелся — а тебе тут же по башке прилетело каким-нибудь летучим ящиком или обрезком трубы. Ещё игрушка такая есть, плазменный шар Теслы называется, вроде. Шар, а в нём бегают такие сиреневые электрические нити. Где-то валяется у меня дома…

Между тем, огненный шар неспешно накатывался на меня на экране ноутбука. «Рыбий глаз» камеры немного искажал его форму, но это точно был шар. Да большой какой! Метра полтора в диаметре. В тире стало светло, я увидел проявившиеся из темноты столы, стулья. По стене поползли тени от расставленных штативов. Вот шар подошёл к камере… Всё же слепит он её… А достаточно медленно идёт. Как пешеход, примерно. Шар стал уходить, свечение понемногу гасло, диаметр его уменьшается, уменьшается… Потом, внезапно, темнота. Как-то резко больно. Похоже, шар наткнулся на стенку и исчез в ней. Какое-то несоответствие царапнуло мозг.

Остальные файлы ничего нового не прибавили. Всё было один в один. Из записи больше ничего не выжать. Нужно лезть вниз… Я закрыл программу, вытащил флешку, затёр кое-какие следы в ноутбуке и пошёл тащить службу дальше. Мне предстояло всё хорошенько обдумать.

Ночью, лёжа под пологом, я чесал за ухом довольно мурлыкающего кота и думал, думал… Вдруг Кошак напрягся, замер, уставившись злыми глазищами в темноту. Я обмер — кот смотрел прямо в сторону жутких подземелий. Медленно-медленно я протянул руку к тряпкам, укрывающим лежащий сбоку «Винторез». Ну, да… держу я его тут с недавнего времени. Так, на всякий пожарный. Включив ночной прицел, я выпустил мгновенно канувшего во тьму кота, а сам, пригнувшись, метнулся за яблоню.

В зеленоватом кольце прицела прошли грядки, доски какие-то, столб с колючкой… Ничего. Вдруг раздался дикий кошачий вопль. Я заледенел. Снайперка дёрнулась, и я ухитрился что-то засечь в прицеле. Немного назад, вот!

У мусорной ямы, вытянув к верху задницу со стоящим колом хвостом и опустив башку с раззявленной в угрожающем крике пастью, замер кошак. Судя по его позе, он явно собирался кого-то убить. Кого? Я мягко щёлкнул предохранителем и чуть повёл прицелом. Твою ма-а-ть! Тьфу! Напротив кота, за колючкой, подпрыгивал и шипел что-то злобное и явно матерное, давешний любопытный любитель пожрать на дармовщинку. Енот. Точнее — енотовидная собака. Вот, собака страшная, и заснуть не дал, и перебаламутил тут всех.

Плюнув на эту встречу в верхах — пусть сами разбираются — я поставил винтовку на предохранитель, выключил прицел и снова залез под полог. Сбили меня, гады, ведь крутилась какая-то мыслишка. О чём это я думал? Так и не вспомнил. Потому что заснул…

Проснулся хмурый и злой. Время шло, а подвижек в раскрытии тайны подземелий не было и не предвиделось. Что же делать? Вопрос, конечно, интересный… А что тут сделаешь? Я тяжело вздохнул. Я же военный. Правда, не прапорщик, но всё равно… Менталитет-то тот же. Трясти надо! Точнее — лезть в подвал.

Так, в 11.00, я там и оказался. Кота я с собой, естественно, не взял. Кот боялся этого гостя, хрен знает откуда, до отпадения хвоста. Я тоже боялся… Но я же не кот. Я даже не стал брать пистолет, во как!

В тир я, однако, не полез. Пока постою за камерой, и этого хватит. Время шло к началу представления, сердце стало частить. В тире я свет включать не стал, а в отсеке всё же включил. Страшно в полной темноте-то.

Есть! Вон она, точка, появилась! Да будет свет! Тёмных очков у меня не было, пришлось вырезать кусок пластика из пустой полторашки из-под пива. Приложив фильтр к глазам, я приготовился познавать тайны вселенной.

Точка уже привычно приближалась, росла в диаметре, набирала яркость. Послышался слабый треск. В тире стало совсем светло. Жара от огня не было. Ну, да… Столы-то и стулья никаких следов высокой температуры не имели. А красиво, чёрт побери! Шар, полыхая огнём, шевеля бегающими щупальцами-разрядами, и потрескивая, докатился до моей засады. Я замер… Прошёл, фф-у-у… прошёл, уходит! Я просунул голову в помещение, провожая его глазами. Затухает, темнеет… раз! И исчез. Вот оно — что-то тут не так! Уж больно резко он потух. Выждав буквально пять секунд, уже без страха, страх прошёл, я потрусил к правой торцевой стенке тира. Туда, где внезапно исчез шарик света.

Есть! Нашёл. Вот почему он так резко потух. Места ему не хватило, чтобы растаять в воздухе! На стенку он наткнулся. В свете фонаря на стене чернела дыра с чистыми, точно очерченными краями. Шар выжег себе путь на свободу.

И ушёл. Чёрт его знает куда…

 

Глава 11

На следующем сеансе в тире я уже сидел за столом. Нервишки, конечно, вибрировали немного, чего уж там… Но страха особого не было. А вот интерес был! Я и Кошака тащил на просмотр, но трусливая скотина затрясся, заорал и пулей покинул зал ещё до начала представления. А я просмотрел всё действо вновь.

И ещё раз.

И ещё раз. А потом пошёл спать. Вроде бы опять над объектом неслись ночные вопли Кошака, но просыпаться было лень. Чего уж там — опять он с енотом проводит встречу без галстуков. Пускай поговорят, потешатся. А у меня были новые заботы. Я планировал поставить ряд смелых, новаторских экспериментов.

Для начала мне следовало определить опасную зону при прохождении этого шара. Чтобы не попасть под его смертельное воздействие. А такое, я уверен, было. Погибли же люди…

В чуланчике, где стояли лысые мётлы, лопата для снега, висели старые халаты, и валялась прочая ветошь, я видел рулон толстой, жёсткой плёнки. Как для парников. Вот она-то мне и была нужна. Нарезал штук пятнадцать кусков два на два метра, закрепил по верху на сухом камыше для жёсткости и, намучавшись, правда, развесил эти экраны в тире. Естественно, перпендикулярно той самой опасной оси. Получилось забавно — почему-то тир стал напоминать мне госпитальную палату. Расстояние между плёночными экранами я точно не выверял, но висели они примерно через метр-метр двадцать. Или тридцать, не мерил, говорю я вам. Наконец управился, всё подготовил, перенастроил параметры видеозаписи и уселся за столом, ждать представления.

Оно прошло, как и ожидалось. Как включилась световая точка, я не видел — плёнка мешала, но потом услышал еле слышные хлопки, в воздухе почувствовался противный запах горелого пластика. Вот и ещё раз — «хлоп!» Теперь и я засёк, как вспыхнув, чуть качнулся экран из плёнки, появилось облачко дыма. Хлоп — ещё раз, хлоп, хлоп… Шар, выросший в диаметре почти до своего максимума, прожёг очередную дырку, а потом… а потом просто просочился через плёнку… и ещё раз, и ещё.

Я бросил один штатив на пол, туда, где шар впервые прошёл, не повредив экран, а сам выхватил из-под ног пустую нарзанную бутылку и засеменил за ним, прижимаясь, всё же, поближе к стене. Шар скользил через висящие плёночные экраны, не причиняя им никакого вреда. Я шёл чуть позади него, удивлённо хлопая глазами. Как ни странно, я не отставал. Но вот послышался новый хлопок, висящая плёнка украсилась здоровенной дырой с оплавленными краями, в нос полез гадкий запах сгоревшего пластика.

Я моментально поставил на пол бутылку, а сам так и шёл за постепенно уменьшающимся в диаметре шаром к торцевой стене тира. Вот шар мигнул и исчез в дыре. Я внимательно посмотрел в неё, осторожно тронул пальцем землю. Земля как земля… Холодная, влажная… Никакой выжженной дырки в ней нет. Это что же получается? На землю шар не реагирует?

Весь день, занимаясь текущими делами, перекусывая, готовя, я вновь и вновь возвращался к увиденному. Что же мне удалось установить? Думай, Афоня, думай! А пока пошли вниз, надо отметить тот участок подвала, где шар не прожигал пластиковые занавеси.

Развёл побелку, сыпанул в него розового пигмента и кистью из мочала нанёс широкие полосы параллельно оси движения шара. Что же у нас получается? Вот ось, лежит как рельс. Вот две ещё влажные полосы побелки. Они почти в центре тира, тянутся метров на семь. На что это всё похоже, а? Если ось — это рельсы, то этот семиметровый отрезок, это… платформа, а? Посадочная платформа? Смело, Афанасий, смело! Если ось принять за рельс, то идея имеет смысл. А если это не рельс — то это бред! Хотя, интересно… А что мне мешает проверить? Да ничего!

Я изучил свои простыни, замерил диаметр отверстий. Последние, самые крупные дырки, были около полутора метров. Это что же получается? Шар появляется, растёт в диаметре. В это время он смертельно опасен. Он прожигает всё на своём пути. Потом он выходит на заданные кем-то или чем-то параметры, набирает в диаметре где-то полтора метра или даже чуть больше, и теряет свою способность всё сжигать, так? Так! Вот он идёт, идёт… метров семь там будет, что ли? Примерно так… Прошёл эти семь метров — и снова становится смертельно опасен! Та-а-к… Картинка самопроизвольно сложилась в моей голове. И я увидел -

— … слабый свет маломощных лампочек, суета, стуки, смутные голоса, запах сырого бетона, заляпанные раствором сабанчики.

Молодые ребята в грязной, запачканной побелкой подменке, посмеиваясь друг над другом, затирают стены, кто-то курит, пряча бычок в кулаке. В центре, под лампочкой, трое людей в синих халатах спорят друг с другом над расстеленными на дощатом столе кальками чертежей. Обычная картинка — сдача строительного объекта к красному дню календаря. Вот он и наступает, красный день…

Внезапный крик — идущий в глубине длинного подземного помещения молодой солдат роняет ведро с раствором и, схватившись за грудь, кулём оседает на цементный пол. Ещё крик — появившийся откуда-то светящийся шар, размером с волейбольный мяч, отрывает чью-то руку. Ещё крик, ещё вопль, грохот падающих вёдер, топот ног. Паника! А шар, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размере, продолжает сжигать попадающих ему на пути людей… Вот он накатывает на стоящих с открытыми ртами людей в халатах, проходит их — и никого там больше нет… Стройбатовцы, давясь, ломятся из помещения наружу. Стоит дикий ор и матюги. А шар всё идёт и идёт. Пока не исчезает в слабой вспышке у дальней стены…

Картинка была такой яркой и страшной, что мне стало не по себе. Я что-то засвистел, отбивая пальцами ритм по столу. Что это? А-а-а, — «Chattanooga Choo Choo», «Поезд на Чаттанугу» из старого фильма «Серенада Солнечной долины»… Поезд, значит… Или трамвай? Какой же это поезд — шар-то один. Один вагон это не поезд. Скорее трамвай. Трамвай «Желание». Слышал я что-то про этот фильм. А может и смотрел, не помню…

Хм-м… Трамвай… Значит, эта дурацкая идея насчёт посадочной платформы или остановки имеет какой-то смысл? Да или нет? А вот это и надо проверить. И я даже знаю как.

 

Глава 12

Перед тем как приступить к дальнейшим исследованиям, требовалось как следует обдумать полученные данные и возникшие у меня мыслишки. Но мои думы вновь вильнули куда-то не туда. Назойливо и постоянно, перескакивая из одного полушария в другое, прыгал и гремел горошиной в погремушке один единственный вопрос, на который я, как ни старался, так и не мог ни дать ответа, ни прогнать его из стриженой головы. А мысль эта была весьма простой: как это так получилось, что никто до сих пор не нашёл это помещение за пожарным щитом, а? Ведь шестьдесят лет тут охрана сидит, лазили, небось, по всем укромным местечкам, землю рыли. И никто ни сном, ни духом? А тут раз-з-з — и нате вам! Только подошёл к пожарному щиту такой вот весь из себя простой парень с котом, и вот оно — как солнце из-за туч! Не верю я что-то…

Шар этот огненный опять же… Ведь видели его, много кто видел. И те стройбатовцы, и следаки из МГБ, и учёные. Стояли же в тире штативы под кино и фотоаппаратуру, снимали, видать, изучали, так или иначе. Видеть-то всё они видели, изучали, но определить, что это такое, не получилось? Не верю! Не такие это люди были. Это были ещё те ухорезы, въедливые, упорные, умеющие мыслить и предлагать варианты. Да и учёных они, судя по всему, напрягли конкретно. Не может такого быть, что на постоянные ласковые вопросы Лаврентий Палыча: «Ну, что там у вас, товарищи? Как идёт расследование? Когда будут результаты?», эти ребята только хмыкали и пожимали плечами. Берии так не отвечали, нельзя так тогда было себя вести… А то, глядишь, и тебе самому будут всякие разные вопросы задавать. Типа — на кого ты работаешь и по чьему заданию волокитишь важнейшее государственное дело… Это ясно.

Ясно что? Ясно, что какие-то подвижки у них всё же были. И это так заинтересовало «лучшего менеджера столетия», что он быстренько порубил все тянувшиеся к этому делу и от него концы, а оставшиеся нити завязал только и исключительно на себя. И ждал… Ждал как паук в сотканной из этих нитей паутине. Ждал результата, конечного итога. А дождался пули в бункере штаба МВО… Опять бункер, просто тайны подземелий какие-то! Да-а, быстро армейцы его там на ноль помножили… Как там частушка-то звучала? «Лаврентий Палыч Берия не оправдал доверия. Осталися от Берия лишь только пух да перия». Это народ придумал. А наша замечательная творческая интеллигенция создала в своё время «Песню о маршале Берия»:

Вот так-то, дорогие друзья! Как говорится — почувствуйте разницу. Да, умела эта самая творческая интеллигенция витиевато выражаться. И вылизывать определённые места у вышестоящих товарищей. За которые потом и кусала, но — тайно, шёпотом… точнее — с шипением! А народ-то гораздо проще всё сформулировал… и точнее. Ну да бог с ним, с Лаврентием Павловичем. Не о нём сейчас речь. Главное — что было тут?

А здесь, кто-то очень умный и обладающий достаточной властью, кто-то из лично преданных ему людей, тихонечко всё прикрыл, свернул и присыпал землицей. Как жёлудь, скажем так. А он возьми, да и прорости на свет! С помощью одного очень любопытного, но не очень умного человека. И кота… Да, верно! Лазили-то по этим подвалам многие, но кота вот у них, скорее всего, под рукой не было… А кот — это, скажу я вам, важнейший научный прибор и индикатор непознанного!

А вот интересно, посмотреть бы подшивки газет за тот период… Не было ли в них некрологов типа: «…внезапная смерть вырвала из наших рядов выдающегося учёного, академика, члена-корреспондента АН СССР такого-то…», а? Или не стали их всех зачищать, думали продолжить? Интересно, но не ко времени, да и интернета у меня нет.

Так, ладно! Хватит толочь воду в ступе — трясти надо! Что там у нас по плану научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ? Ага, изучение возможностей объекта (кодовое наименование «Трамвай „Желание“» — это чтобы никто не догадался!) по переносу незнамо куда предметов материальной культуры? Так чего сидим, кого ждём? Берём эти самые предметы — и вперёд!

Я набрал в пакет пустых водочных бутылок. Потом почесал затылок и выгрузил их обратно. Не дело это! Чёрт его знает, куда этот пузырь попадёт? И в чьи руки? Да ещё — пустой! Оскандалишься на весь мир такой вот посылкой! Да что мир — на всю Вселенную! Потом, лет через двадцать-тридцать, исследователи первого контакта будут врать, изворачиваться и писать, что первым в неведомые дали ушёл платиновый шар с изображением медведя и надписью: «Голосуйте за Путина!»

Окинув орлиным взором окрестности, я увидел лишь терпеливо ждавшего меня в тенёчке возле летней кухни Кошака. А может?.. Кошак насторожился, почуяв мой взгляд, вот ведь интуит рыжий, и боком-боком начал отползать в сторону огорода. Нет, посылать разумные биологические объекты пока рано… Хотя, и до них дело дойдёт. А пока — вот, яблоки вполне сгодятся. Мозгов у них нет, но — живые, ведь. И сладкие притом.

Рассовав с десяток яблок по карманам, я полез в тир. Здесь всё ещё стоял штатив с камерой и тихо дремлющий ноутбук. Пусть стоят, фиксируют ход эксперимента. Не вести же мне журнал опытов!

Я выгрузил яблоки на стол и задумался. Как поступить? Как их подать-то в этот шарик? С потолка, закреплённые за электропроводку, всё ещё свисали куски лески, на которые я крепил плёночные мишени. Взял, да привязал несколько яблок в опасной зоне, пару на посадочной площадке, а ещё штуки три — на конечном этапе прохождения шара. Развешенные таким образом, они обязательно попадут в зону действия шара. Может, и не точно по его центру, но попадут. Привязал, уселся за стол и с хрустом откусил от оставшегося красно-жёлтого яблока добрый кусман. Большому куску и рот радуется.

Ждать пришлось минут десять. Наконец, ожидаемо и знакомо, вспыхнула точка зарождающегося шарика. Я привычно поднял к глазам свой светофильтр.

Вспышка! Вторая. Шар пожирал мои яблоки, наливаясь светом и увеличиваясь в размере. Ещё бы… На таких-то кормах! А вот что бы было, если бы я этому проглоту банку тушёнки подвесил? Под потолком, освободившись от своего груза, раскачивалась и свивалась удерживающая яблоки леска. Запахло мгновенно вскипевшим сладким яблочным соком. Эксперимент шёл вперёд семимильными шагами. Докторская, считай, была у меня в кармане. Оставалось лишь запустить в неведомое Кошака, и можно покупать фрак и двигать поближе к нобелевскому комитету… Я откусил ещё один шмат яблока.

Шар, безразлично уничтоживший дары колхозных полей, набрал свой максимальный размер и въехал на платформу. Я замер. Вот шар неспешно подплыл к первому, висящему в безопасной зоне, яблоку и поглотил его. Леска напряглась и стала отклоняться вверх, к потолку. Было немного похоже на то, как водит леску судак… Леска легла без малого параллельно потолку и…

…яблоко выскочило из шара и бешеным маятником закачалось под потолком. А потом и второе… А три последних яблока шар сжёг. Вот вам и весь эксперимент, ребята! А я-то раздул жабры…

Ну что ты будешь делать! Ничего не поделаешь, это, брат, наука. Тебе наука и напоминание, что без труда… — и т. д., и т. п. Через тернии — к звёздам! И опыт, сын ошибок трудных, и гений — парадоксов друг… Так, что ли?

Вроде бы так… Пора шабашить, — больше здесь и сейчас я ничего сделать не смогу. Пора обедать. А думать будем потом.

Грустно откусив ещё один кусок от практически съеденного в ходе научных изысканий предмета материальной культуры планеты Земля, я вздохнул, утёрся и пошаркал на дневную поверхность.

За новыми яблоками.

Да! Я выпил. Ну и что? Выпил, потому что мой первый научный эксперимент с треском провалился. Каждый имеет право на маленькую слабость. Грамм примерно в пятьдесят. Но это не провал — это начало нового этапа научных экспериментов. Вот потому-то я опять сижу в этом чёртовом подполе. Сейчас я буду пробовать подавать яблоки прямо в эту шарообразную СВЧ-печку. Руками. Страшно, аж жуть. А что делать? Надо, Афоня, надо!

В общем, в 16.38, шар снова появился в тире. И я его ждал. Ждал, потея от страха и сжимая в руке пару яблок. Ждал и думал — ну как мне эти яблоки в этот самый шар засунуть? Вроде, на платформе, он мне руки не сожжёт. Это хорошо, это душу греет. А вот как всё это будет? Удержатся ли яблоки в шаре? Не вывалятся ли? Ответа не было. Ответ должен был получить я, здесь и сейчас. Поэтому я пыхтел, потел и раздувал грудь. Ибо — было просто страшно.

Однако ничего ужасного не произошло. Я выжил. И даже смог подняться наверх на трясущихся ногах. Дополз до беседки, плеснул себе холодной водки и, игнорируя вопли голодного кота, закурил.

Как это было-то? Я затянулся и прикрыл глаза, вспоминая всё в мельчайших деталях.

Вот шар оттрещал своё, успокоился и подошёл к началу платформы. Ровный, спокойный свет, неспешное, на скорости пешехода, движение. Жара, как я уже говорил, нет никакого. Но страшновато… почему-то сразу вспоминается табличка: «Не влезай! Убьёт!»

Вот я — с испариной на лбу, в руке яблоко, в прищуренных глазах отражение Александра Матросова, падающего грудью на амбразуру дота… В смысле: «А ептись оно всё конём! За Родину, за Сталина! А-а-а…» Дальше это самое «А-а-а!» тянуть было бессмысленно, надо было что-то делать. А именно — совершать поступок настоящего мужчины и офицера. И я, ничтоже сумняшився, вразвалочку подскрёбся к шару и, протянув к нему дрожащую руку, плавно и аккуратно перекатил в него своё яблоко… Яблоко не испытывало никакого страха и опасений. Оно и не знало, что участвует в таком важном, можно сказать, эпохальном, эксперименте. Оно просто кануло в светящемся шаре и уехало! Кто бы мне сказал — куда, зачем и чем сердце успокоится?

Фф-фу-у-у! Сделано! Я, как мне показалось, даже коснулся этой самой гадости, из которой сделан этот самый шар. А ничего так, не жжётся. Наоборот — прохладно и свежо, даже морозно. Ну, это мне знакомо — прыгал как-то после сауны в ледяной бассейн. Полное впечатление, что окунаешься в кипяток. Обман зрения получается. И всех остальных чуйств. Тут надо на мошонку смотреть. Если сжалась до размера горошины, значит — жидкий азот. Если наоборот, отвисла ананасом, — то ты окунулся в крутой кипяток. И никак иначе.

Наконец, я смог вдохнуть спёртый подвальный воздух полной грудью. Ф-у-у… Весь мокрый… Наверх, скорее наверх! Пляж ещё работает, пять часов вечера, самый цимес будет. Быстро-быстро, сбросить все шмотки, и в воду! Вода всё смоет… всё скроет… всё успокоит.

А волноваться будем через 24 часа. Когда на мою остановку вновь прибудет этот самый вагон трамвая «Желание».

Только вот, что он привезёт обратно, желал бы я знать?

Вопрос, однако… промблема…

 

Глава 13

Всё-таки я не удержался и в 22.59 засунул в очередной шар небольшую, ещё тёплую от солнца, шершавую дыньку. Пахла она изумительно! Думаю, на той стороне она придётся, что называется, к столу.

А пока — пока Кошак опять работает дизелем на холостом ходу у меня под боком, а я машинально почёсываю его за дёргающимся от удовольствия ухом и думаю, думаю… Всю голову сломал, честное слово. Думаю я об одном и том же. Как работает этот трамвай?

Нет, сейчас я пытаюсь понять не физические принципы, цели и задачи этого шара. И не то, кто его создал и зачем. Об этом задумываться пока рано. Да и по силам ли мне это будет? А вот разобраться в расписании движения трамвая, было бы совсем неплохо.

Итак, что мы имеем? Установлено, что шар появляется в тире четыре раза в сутки. А именно — в 06.18, в 11.08, потом в 16.38, и последний раз — в 22.58. Что это мне даёт? А ничего! Я даже не могу решить — это один и тот же шар или их четыре? Какой у него маршрут? Не знаю… Можно, конечно, предположить, что это четыре шара. Я вспомнил спящие ночью трамваи на конечных остановках своих маршрутов. Тогда следует пока считать, что их четыре. Четыре трамвая и четыре остановки. Считая и мой подвал. И четыре раза в земные сутки шар отправляется по своему таинственному маршруту. Я, глядя в звёздное небо, попытался представить, как вон с той, с той и вот с этой планеты в черноту космоса скользят огненные шары, рисуя и замыкая круг света. В ночном небе проявилось огненно-белое кольцо, по которому медленно катилось четыре ярких пятнышка.

Круг, кольцо, шар — это первоосновы. Это образы мира. Нет, не так — Мира! Не случайно ведь в подавляющем большинстве книг жанра фэнтези главгерой либо бегает за волшебным кольцом, либо это самое кольцо с расширенным меню исполняемых команд герою вручает какой-нибудь старец с седой бородой. На худой конец — дивчина с толстой косой цвета ржаной соломы. Хотя — что он с ней делать-то будет? С худым концом. А шар, сфера? Это же Первичное Яйцо, из которого вышла Вселенная, все боги или Первочеловек. Хотя, яйцо это, по-моему, овоид? Я протёр глаза. Бр-р-р, приснится же такое!

Почему световой шар появился под землёй? Почему он вообще появился на Земле? Почему, в конце концов, он появился в подвале не сразу, как было выкопано и забетонировано помещение тира, а лишь пару недель спустя, когда уже шли отделочные работы? И что послужило толчком, импульсом к его появлению? Вот я и говорю — вопрос, промблема…

А трамвай — это я хорошо придумал. Бегал у нас по Городу трамвай с кольцевым маршрутом. Его так в народе и называли — «круговой». Что-то мне говорит, что этот шарик на него похож. Просто интуиция. Ведь рационального объяснения у меня нет. Нет, и скорее всего не будет… На этой мысли я и заснул.

Подъём, обычные дела, всё по распорядку. Голова пустая, колотившиеся в ней мысли разбежались, оставив лишь белый шум и ломоту в висках. В душе только одно ноющее желание — скорее бы шестнадцать часов. Скорее бы в подвал, встречать шар.

Ну, что вам сказать? Встретил. Шар, потрескивая разрядами и слепя глаза резким белым светом, прошёл, а на розовую полосу платформы выкатилось моё яблоко. Даже не надкушенное. Вот, так-то, ребята! Никому моя посылочка и даром не нужна. Я вздохнул, подобрал яблоко и полез на солнышко — заканчивать всякие там хозяйственные дела и ждать прихода последнего вагона в 22.58.

Что там будет? Вместо дыни — фига?

Как говорят персонажи еврейских анекдотов: «Ви таки будете смеяться, но — да!» Именно фигу я и получил! Шар прошёл — и ничего из него не появилось. Вот так-то. Пустота… Но я заорал и запрыгал от восторга. Это была победа! Эксперимент удался — кто-то или что-то получило мою посылку. Дынька нашла своего героя!

Я был настолько взвинчен, что пришлось прибегнуть к испытанному русскому средству успокоения нервов. Спать я, сами понимаете, не мог. Меня просто трясло от возбуждения. Кошак тоже что-то такое почувствовал, пришёл, прижался и, нервно стуча хвостом и беззвучно зевая во всю свою здоровенную пасть, постоянно заглядывал мне в глаза. Так я и сидел до шести утра в беседке, успокаивался… Выпил-то я, положим, всего ничего — грамм сто за всю ночь, но искурил почти полную пачку сигарет. Потом включил фонарь и полез в тир. Кошак, что интересно, полез за мной. Правда, в тир он не зашёл, но сверкал своими жёлтыми буркалами в тени пожарного щита.

В 06.19 шар принёс мне ясное и недвусмысленное подтверждение того, что мы не одиноки во вселенной. Неизвестный брат по разуму прислал мне какой-то плод — крупный, шипастый, в жёсткой кожуре. На ананас похож, только круглый и без своего зелёного чубчика.

— Вот так-то, Кошак! А ты мне не верил, не хотел опыты проводить! Всё у нас получилось. — Я подбросил плод на руках и шлёпнул его по колючему боку. Счастье просто переполняло меня. Хотелось петь и целовать небритую кошачью морду. — Есть контакт с инопланетной цивилизацией, Кошак! Или с иновременной… чёрт его разберёт, как оно есть на самом деле… Да и пока неважно это! Главное — есть контакт! Пошли подарок пробовать.

Этот подарочек я смог разрубить только топором. Внутри было что-то розовое, довольно приятно пахнувшее и полужидкое, сопливое такое. Знаете, — как перезрелая хурма? Осторожно потрогав содержимое пальцем, я с опаской лизнул его языком. Ничего так, сладко… Потом, представив, как я под воздействием инопланетного фрукта превращаюсь в чудовище из фильма «Чужой», зябко вздрогнул, выбросил плод в мусорную яму, плеснул на него соляркой и поджёг. Да ещё и засыпал потом всё ведром хлорки.

Пора было совершать должностное преступление. Я спустился в пункт управления, поднял трубку закрытой связи и передал дежурному офицеру особого отдела сигнал — «333». Так я предал Землю и стал отщепенцем.

Хорошо всё же, что у меня нет никаких срочных дел. Про общение с другими цивилизациями думать не хотелось — перегорел немного, а брать метлу в руки я просто не могу — спать хочется. И я, плюнув на все дела, полез в полог. Благо было ещё прохладно…

Встал свежим и готовым к новым, великим свершениям. План дальнейших действий был чёток и кристально ясен — нужно что-то ещё засунуть в шар! И я начал загружать в подкатывающие в соответствии с расписанием вагоны трамвая «Желание» всякую ерунду. Сначала я загорелся было послать неизвестному другу по переписке образцы грунта, воды и воздуха. Даже нашёл и распотрошил старую аптечку, отмыл несколько пузырьков от этикеток и остатков содержимого. Но, подумав, решил это дело отложить. Во-первых, рано ещё давать злобным инопланетянам точные данные о Земле, как бы во вред это дело не пошло, а во-вторых — ну, пришлют мне аналогичные образцы? И что я с ними буду делать? Пошлю письмо в Кремль, мол, так-то и так-то, дорогой господин Президент, докладываю — мы не одиноки во Вселенной? Извольте встречать братьев по разуму? Ага! Знаете, что будет? Меня — в дурку или в бункер какой, на пожизненную отсидку, полигон разгонят, а мой подвал отберут сумасшедшие учёные. Такую подлянку военным я подкладывать категорически не хочу! И так армию, считай, развалили полностью. И передавать свою находку этой власти я категорически не согласен. А то будут устанавливать демократию в неведомых далях… Да ещё седьмой американский флот туда пошлют, с крылатыми ракетами и управляемыми бомбами… Нет уж, нет уж! Ну вас на фиг! И сам справлюсь.

Так что пузырьки я отложил, нашёл пакеты поприличней, набил в них фрукты-овощи и загрузил во все суточные маршруты трамвая. Три пакета так и вернулись со своей начинкой, а шестичасовой рейс принёс мне роскошную, расшитую золотой и серебряной нитью, суму с аналогами внеземной флоры. Кое-что я даже и рискнул попробовать. И даже не отравился. Почему-то про микробов и прочих мелких вредителей я даже и не подумал. Хотя… — вы хоть раз читали фэнтези, в котором герой был бы повергнут не эльфийской стрелой, а приступом жесточайшего поноса? Вот и я не читал. И вообще — вот эти сиреневые фиги очень даже приятны на вкус. Нет, я не шучу. Эти сиреневые штучки действительно были похожи на инжир. А сумка была ну о-очень красивая! Эксклюзивная вещь! Просто Армани какой-то.

Видимо, отмякнув от вкусного фрукта душой, я и сделал следующий шаг. А именно — послал в неведомые дали бутылку хорошей водки. И вновь оказался в выигрыше! Ибо в ответ получил большой деревянный резной ларец, а в нём, на красной подкладке, сделанной из чего-то напоминающего земной бархат, как яйцо с кощеевой смертью, лежала чудесная фляга синего стекла, вся в оплётке из серебра! Такой обмен начинал мне нравиться! Ларец был бесподобно хорош, светлое дерево ласкало глаз и руку, а фляга была просто великолепна! А уж её содержимое — о-о-о! Полный восторг! Нектар и амброзия.

Меня начали терзать смутные подозрения. За этой сумой, ларцом и флягой чётко просматривалось роскошное, позолочённое средневековье. Просто какой-то идеальный «Золотой век». Так и маячили в глазах великолепные замки, каминные залы с гобеленами и висящими штандартами, где разодетые в бархат и увешанные золотыми цепями флотского калибра бородачи в жабо, поставив между колен мечи в богато украшенных ножнах, пьют из золотых бокалов вино, подливая друг другу из фляг в серебряной оплётке. Дух захватывало!

И я вынудил своего корреспондента сделать следующий шаг. Я отправил ему деньги. В красивую коробку из-под сигар, неведомо как попавшую на объект, я положил рубль, два, три… Тьфу! Что это я… Пять рублей, конечно. Потом — десятку монетой и десятку бумажкой. Потом, подумав, пятьдесят, сто и пятьсот. Подумал ещё — и добавил тысячу. Тут ведь как? Мало положить — стыдно, а много — жалко! А так в самый раз будет. Не убудет от меня, получаю я вполне достаточно.

Получил я в ответ более чем ожидалось… Я даже и не ожидал. Очередным утренним шаром мне прислали красивый кожаный кошель, а в нём — медь, серебро и золото. В монетах, разумеется. Верите — только золотые монеты весили двести семьдесят пять грамм! Такая переписка и нумизматика начинали мне нравиться. В голове, фата-морганой, стали расти белые дворцы у лазурного моря, груды золота и драгоценных камней слепили глаза своим сиянием. Кстати о камнях… Где тут мой телефончик?

Всё дело в том, что в Городе у меня был друг. Мой однокашник по институту. Только он плюнул на диплом и стал ювелиром. Вот его номер я и набрал.

— Артём, привет! Сколько лет, сколько зим… Ага… Спасибо. И я рад тебя слышать. Что звоню? Да так, пустяшный вопросик тут образовался… У тебя есть искусственные драгоценные камни? Или как их там правильно называть — корунды или ещё как? А они каких размеров бывают? А сколько стоят? Да-а? Гляди-ка, совсем недорого… Вот что, Тёма, а ты не мог бы для меня приобрести несколько крупных камней? Да так… Лазер собираюсь строить. Ну да… кристалл для накачки, хи-хи-хи! Посмотришь? Ну, звони! Обнимаю! Жду звонка.

 

Глава 14

Вот и пришла пора продолжить мои эксперименты. Они должны были идти в двух направлениях — мне надо было научиться разговаривать со своим корреспондентом и проверить возможность путешествий в шаре живых организмов. После не очень долгих размышлизмов, на должность шаронавтов я решил определить цыплят. А что? Самое милое дело — и живые, и достать легко, и потерять не жалко. Поэтому я по городскому телефону вышел на военный коммутатор и отловил прапорщика Гренько. Был к нему и ещё один вопросик…

— Здорово, Тарас! Вы там что? Рыбкой объелись? Или костью кто подавился? Давно что-то тебя не видно…

— Здоровеньки булы, Афанасий! Запарка у нас, начальство из Спецстроя приихало… Таку стружку с нас гонят — у-у-у!

— Вот хорошо, что ты мне про стружку напомнил, Тарасик. Я тебя потом озадачу. А пока есть один вопрос… Слушай, ты везде мотаешься, купи мне, будь ласка, с десяток цыплят, а? Уж больно одиноко мне тут. А так — цыплятки будут бегать, пищать и корма просить, в песочке купаться. Всё веселее! А потом и яички пойдут, курятинка с лапшой! Лепота!

— А они у тебя не передохнут? Ты цыплят когда-нибудь держал?

— Пока не пробовал, но, если привезёшь, проверим.

— Ладно, привезу… Это не проблема. Ещё что?

— А вот вторая моя просьба — это и есть проблема. Я тут расширяться хочу, в погребе нужно ледник сделать. Без вашей помощи я такую ямину не выкопаю, здоровья не хватит. Приедешь, я тебе всё обскажу и покажу. Ну как? Вот и ладненько! Жду.

Теперь на очереди — проблема контакта. Точнее — его развития. Нужно научиться не просто закидывать друг друга овощебахчевой продукцией и драгметаллами, а наладить переговоры. Нужна письменность. Эсперанто он, пожалуй, не знает. Как и я, впрочем… Ну, что ж — начнём с наскальной живописи. Что там было первым — изображение кисти руки, что ли? Правильное изображение, между прочим! Самое верное, информативное и затрагивающее несколько научных дисциплин. Не верите? А давайте посмотрим.

Итак, кисть руки. Пять пальцев. Это математика. Большой отстоит. Это биология и антропология. Не помню, какая там, в пещере, была изображена рука, правая или левая? Но это и не важно. Умный исследователь поймёт, что по законам симметрии живого организма есть и другая. Поймёт, что это хватательный, стяжательный и бросательный орган. В редких случаях — рабочий инструмент. Шучу. Руки крепятся к корпусу. Корпус должен передвигаться. Чтобы рука до чего-то могла дотянуться. Значит — у корпуса есть ноги. Ноги должны идти к цели, а рука эту цель хватать. Кто-то должен эти задачи определять и командовать руками и ногами. Кто? Мозг! А как он увидит? Органом зрения, сиречь глазом. Помните о симметрии? Ага, глаза-то два. Где всё это разместить? Правильно, в голове. Чего-то не хватает… Ах, да! Глаз увидел, ноги подошли, рука схватила банан. Куда его засунуть? Нет, не туда, тьфу на вас! В рот, конечно. Уф-ф, вроде всё… Про желудочно-кишечный тракт и органы выделения и размножения в следующей книге…

Ничего не забыл? А-а, пальцы! Вы и сами знаете, какие интересные фигуры можно из этих самых пальцев соорудить. Это — язык! Да такой выразительный, что иногда, в ответ на какой-нибудь лихой жест, можно и в орган зрения получить. Кулаком. Бывало? Вот я и говорю… Что же у нас получилось? Человек! А это, ребята, звучит гордо. Вот, в общем, как-то так. Значит — рисуем человека!

Хотя, зачем рисовать? Где тут телефон…

— Подполковник Белоусов? Пока ещё майор… Ничего, Санька, ещё дорастёшь! Слушай, у вас никто из офицеров в Городе в ближайшее время не будет, а? Да мне друг должен маленькую коробочку передать. Ага… а я тут на страже Родины застрял… Будут? Вот и замечательно! Запиши телефончик… а другу, его, кстати, Артёмом зовут, я звякну. Ну да… пересекутся, и он коробочку-то и передаст. Хорошо? Вот и ладненько! — Теперь нужно замести следы. Штирлиц — наше всё. Как он там говорил? Запоминается последний вопрос? Лови! — Саня, а ты ко мне на минутку не заскочишь? Да есть просьбишка… мне нужно несколько фотографий… ага… маме пошлю. Какой я тут стал толстый и загорелый! Сделаешь? Золотой ты мой! Обнимаю!

Та-а-к, фотографии будут. Теперь дальше. Посылаю ему, значит, фото. Где-нибудь на фоне речки, это тоже информация о Земле — вода, растительность, ландшафт. Объект пока светить не буду. Одно фото в камуфляже, одно — я в плавках. Пусть посмотрит на красавца, сравнит с собой. Если у него имеются рога и хвост, пусть привыкает к мысли, что есть ещё и люди, которые ушли дальше его в развитии… Хотя — рога у некоторых мужиков всё ещё бывают. Иногда…

Так, учу его счёту. Математика универсальна. Пять пальцев — значит, вот это цифра пять. Один палец — арабская единица, это два, три и так далее. Цифры можно складывать… вот так, столбиком… равно… Можно умножать, столбиком же. Деление… надеюсь — поймёт. Две руки — понятие десятка. Десять десятков — сотня. Тысяча… Теперь ты понял, друг ты мой далёкий, какую банкноту я тебе послал? Во-о-о, цени! А я тебе ещё драгоценностей отсыплю. Ну и что из того, что они синтетические и стоят от двух до пяти долларов за карат? Зато, какие крупные! Ладно, я тебе и гидротермальный изумруд пошлю, за пятьдесят зелёных… Деньги есть, на подарок не жалко. Что ещё? А, вот! Где же я её видел… в офисе, наверное. Точно, вот она — старая тетрадка с таблицей умножения на обложке. Это дорогой подарок, дружище! Ты там у себя академиком станешь, цени! А мне не жалко. Что бы ещё послать? Букварь? Нет, не буду. Нечего его русскому языку учить. Сам буду учиться языку у него. Так оно безопаснее будет. Ну, пока хватит. А то ещё упущу что-нибудь в спешке. Пусть пока мои задумки отлежатся, а я ещё раз всё обдумаю. Да и фотографий пока ещё нет. Будем ждать.

Пока ждал фотохудожника из особого отдела, приехали цыплята. Вместе с Тарасом. Они пищали и царапались в картонной коробке так, что я испугался и сразу их выпустил. А зря — этот паразит Кошак тут же задушил одного цыплёнка. Тут же, не отходя от кассы. Вот, понимаешь, хищник! Ну, я его и напорол.

— Отож оно як… — грустно сказал Тарас, — Не вырастут они у тебя. Передушит их кот.

— Кот — это моя забота, Тарас… Как кормить-то этих оглоедов?

— Так я тебе привёз на первое время. Вот, заваривай пшёнку, через недельку давай замоченную мешанку. Картошечку хорошо отварную, морковку. Песок и мелкие камешки нужны, для пищеварения. Ну, этого добра у тебя во дворе навалом… Да! Зелень рубленную давай. Ну, у тебя тут огород, они и сами поклюют, чего им надо.

— Ясно, спасибо… вот тебе денежки.

— Ты ещё что хотел мне показать, Афанасий? Помочь просил?

— А-а-а, я и забыл от восторга. Ути, мои маленькие! Ишь, как пищат. Гули — гули…

— Хули… Веди давай, показывай, птицевод… Времени у меня мало.

— Пошли, пошли, Тарасик! Щас я тебе всё обскажу и покажу…

Тут ведь всё дело вот в чём было… Меня постоянно грызла одна мысль. Царапалась она с первого моего просмотра записи явления шара народу, а потом я и своими глазами это видел и отметил. Неправильно шар летел. Появлялся он хорошо — точка его зарождения была в свободном пространстве тира. Она возникала метрах в полутора от левой торцевой стены. А вот исчезал шар как-то не так. Схлопывался. Не хватало ему места, чтобы спокойно растаять в воздухе. Он натыкался на правую торцевую стену и землю за ней. Даже дырку в стене пробуровил. Это было неправильно. Это надо было изменить. А как? Вот я и решил продолжить тир. Выкопать яму за его стеной, оставив земляную перемычку в полметра, примерно. Чтобы чёрные копатели не увидели подземелья. А лишнюю землю я потом уберу. Раскидаю её по полу новой ямы. На это у меня сил хватит. Да и новый ход в тир я решил проложить. А пожарный щит вернуть на место, ликвидировать все свои следы. Присыпать, так сказать, пылью забвения. А залезать я буду по кротовому ходу. Точнее — по маленькому такому штреку, что ли. И начинаться он будет около щита, почти под потолком, за деревянным щитом, который прикрывает землю. Чтобы его не обнаружили случайно. А залезать в него можно и с ящика с песком, там не так уж и высоко, заберусь. Вот, как-то так. Да! И ещё. Ещё мне надо было время. Чтобы прошло десять дней, в течение которых хранится видеоизображение объекта на винте охранной системы. Сами понимаете — передавать сменщику запись, где по двору толчётся строительная техника, мне не было никакого резона. А времени было уже маловато. У меня оставалось до окончания моей робинзонады всего-то двадцать два дня.

Пока всё это в уме прикидывал, успел отконвоировать прапора к нашему погребу, благо не далеко. За горбом входа я заранее забил в землю четыре колышка.

— Тарас, слушай сюда. Дело есть…

— Де-е-ло? — Шустрый прапорщик стал демонстративно принюхиваться своим шнобелем. Верхним чутьём работает, собака…

— Дело, дело. Маленький такой заказик… В порядке шефской помощи. Да не шмыгай ты своим рубильником! Ишь, хищник голливудский… Будет тебе рыбка, будет. Не сомневайся.

— А што зробить трэба?

— Вот, смотри. Я тут надумал немного погреб расширить. Зимой натаскаем туда льда, ледник будет, понял? А то летом рыбу хранить тяжело, холодильник у нас маленький.

— Да понял я, понял.

— Вот колышки, видишь? Нужно тут выкопать маленькую ямку.

— Маленькую?

— Экий ты хохол недоверчивый… Сам смотри — тут где-то два на три метра будет. Ну и глубиной метра два с половиной — три. Два часа работы экскаватору.

— А перекрывать чем?

— За цехом железобетонных конструкций свалку помнишь? Ну, так вот… Туда, когда у ракетчиков бетонный забор меняли, свалили старые секции. Мне кажется, что и одной хватит на перекрытие.

Прапор задумчиво покрутил носом, но ничего не сказал.

— Значит так! Пригонишь экскаватор, самосвал с плитой от старого забора, ну, бросишь ещё в кузов горбыля немного, бруска некондиционного. Да, чуть не забыл! А поищи ты мне, друже Тарасик, щепы и опилок. А ты как думал? Рыбу коптить на чём-то надо! Понял?

— Где же я тебе, Афанасий, в степи опилок найду? Ты сам знаешь — у нас с лесом напряжёнка.

— Вот и напрягись, пошевели извилиной… Мне всего-то нужно пару самосвалов…

— И одного хватит!

— Я сказал — пару!

— Ну ладно, ладно. Не лезь в бутылку, — Тарас задумчиво уставился в степь. — Есть у меня тут недалеко один знакомец, у него пилорама… Будут тебе опилки. А мне что за это будет?

— А тебе — рыбка. Да, сам-то не приезжай, раз у вас такая запарка. Пришли экскаватор, самосвал, солдат человека три-четыре, чтобы в кабины влезли. А я их тут покормлю, напою, всю работу проконтролирую. Да и что там работы — смех один! Я думаю, они часов за шесть управятся. К 18… ну, край — к 19.00 будут у тебя в расположении.

— Ты это, Афанасий, водку только им не давай! А то они тебе наработают.

— Сам знаю, не маленький. Расплачусь вечером, когда в часть поедут. А ты их припугни, что встретишь мол, обнюхаешь…

— Это да-а! Ну, ладно. Попробую я помочь твоему горю. Рыбку давай!

Я выдал положенное, и Тарас потащил коробку в кабину своего персонального лимузина типа «КрАЗ». Когда машина ушла за горизонт, я вытащил колышки и перенёс их к бункеру. То, что солдаты будут копать совершенно в другом месте, Тарасу знать совершенно не обязательно.

Через пару дней Тарас предупредил меня по городскому телефону, что завтра можно ждать требуемую рабсилу. Я был готов.

Хлопцы подъехали часам к десяти утра. Приемлемо, в общем. Я очень надеялся, что они за световой день управятся. Ведь, как говорится, два солдата из дисбата заменяют экскаватор! А тут — строители. Им сам прораб велел.

— Значится так, ребята! Копать будем отсюда и до обеда! Точнее — до ланча. Без пятнадцати одиннадцать у вас будет лёгкий перекус. Потом ещё один — после 16-ти.

Нужно ведь было удалить солдат с народной стройки на время прохождения шара. А то, знаете… Бережёного бог бережёт, одним словом…

— Заодно и передохнете. Работа плёвая. Экскаватор копает — самосвал отвозит землю во-о-н туда… Я потом покажу. Делаете ямку где-то два на три метра, глубиной около трёх, на стены обрешётку из горбыля. Перекрываете её бетонной секцией от забора на глубине метра от поверхности, засыпаете, трамбуете… Что ещё? Да! На этом месте сбиваете из горбыля короб, потом Тарас опилки привезёт. А я вас кормлю-пою и всё такое, ясно? Нет, днём никакой водки не будет! С собой дам, но учтите — на проходной вас будет ждать злой прапор. Тяпните после отбоя, понятно, детишки? Там хоть упейтесь. Да — и молчок! Никому ни словечка, ясно? И прапору тоже… Место тут у меня хлебосольное, а заказы возможно ещё будут. Вы же не хотите, чтобы на следующий заказ приехали другие ребята? Вот так-то. Ну, что? Задачи определены, время идёт — за работу, товарищи!

И работа пошла. Не скажу, что всё было так уж гладко, но в целом с поставленными задачами военные строители справились. За премиальную бутылку они мне копанули намеченный мной лаз. Благо там было не глубоко. Перекрыли его горбылём, засыпали. Потом уж я сам всё замаскирую.

В общем, к назначенному времени работы по благоустройству были завершены, и я помахал платочком передвижной механизированной колонне. Бойцы, грея задницами заныканную под сиденья водку, отбыли в расположение. А я притащил шланг и стал заливать водой свою стройплощадку. Предполагалось, что дождь смывает все следы…

 

Глава 15

Итак, прошло несколько дней. Тир я расширил, дырку, выжженную шаром, тоже. Поставил там, в новом подземном пристрое, собственноручно сбитую лестничку, чтобы спускаться в тир из нового подземного хода. Пожарный щит вернул в первоначальное положение, все следы затёр и засыпал пылью. В общем — навёл марафет.

Получил свою посылочку с синтетическими рубинами, сапфирами и изумрудом. Все камни были крупные, красивые. А один рубин вообще вырос великаном — почти шесть сантиметров по продольной оси! Просто загляденье! Санек передал мне и готовые фотографии. Теперь я был полностью готов к продолжению экспериментов и возможной инфильтрации в новый мир. Дело было за малым — начать и кончить.

Однако я не мог заставить себя продолжить эксперименты. Что-то давило меня. Я не мог разобраться в ситуации, не понимал её. А это вызывало чувство страха. Не ящик ли Пандоры я пытаюсь открыть? Что же за штука такая мне открылась? И почему.

Так, подметая такыр перед офисом, поливая тополя или готовя себе обед, я постоянно крутил в голове разные варианты. Аналитик я, или где? Мне была нужна хоть какая-то опорная точка, хоть какая-то, пусть и не безукоризненно точная, модель или теория. И я её придумал. Пока — для самого себя, а там посмотрим…

Дано, думал я, — неизвестный науке зверь — неземное транспортное средство. А чем ещё может быть мой трамвай? Только транспортом он и может быть. Других его функций я пока не обнаружил. Что это? Портал? Скорее всего — да! Кто сказал, что телепортал должен выглядеть как вертикально стоящий серебристый, колышущийся экран? Это вы в фэнтезях всяких прочитали? Ну-ну… А включается он тогда, когда старикашка с длинной седой бородой начинает дирижировать волшебной палочкой? Может, где-то оно и так. Но не здесь. Магии на земле нет. Наукой это установлено. А эти объявления в рекламных газетах об услугах потомственных белых колдунов, ведунов и ведьм в …надцатом поколении — так мусор всё это и шлак. Тогда что же это такое, а?

На мой взгляд, ответ прост. Если это не магия, значит — это технология. Вот эта мысль мне ясна и понятна. Я бы горячо поддержал идею исследовательского зонда, скажем. Запускали ведь и мы, и американцы всякие штуки в космос. А некоторые всё ещё и летят, и куда они прилетят — чёрт его знает? Может, к тому самому дедку с бородой, в мантии, длинном колпаке с налепленными на него звёздами из шоколадной фольги и с волшебной палочкой. Представляю, как он будет чесать этой самой палочкой себе лысину, когда получит от магического ковена задачу разобраться с залетевшим на их планету земным исследовательским зондом!

Значит — внеземной исследовательский комплекс? Я бы сказал — теплее, теплее… Но. Даже вот так — НО! Комплекс должен ведь что-то делать. Исследовать, например. А шарик просто катит, как пресловутое яблочко, да по тарелочке. Возможно, я не знаю всех его функций? Возможно. Спорить не буду. Пока я знаю только одно — он может убивать, он может перемещать. Кстати, а почему он убивает? Да и есть ли у него задача мочить всё и всех, а? Я бы сказал — нет. Если изобразить эту штукенцию, ну, — трамвай «Желание» я имею в виду, графически, то получится примерно так. Представьте себе два конуса, своими вершинами направленными в противоположные стороны. Это зоны разрушения или уничтожения. Зачистки, в общем. А вот между ними — зона безопасности, собственно, сам салон вагона. Да! Давайте помнить, что пока трамвай наблюдается только под землёй. Других данных у меня нет, так ведь? Итак, представим, например, пещеру… Это вокзал будет. Она вся заросла сталагмитами и сталактитами. Как пасть дракона зубами. Просто пройти негде. Но вот — появляется наш шарик и чистит себе место для посадки и высадки пассажиров или погрузочно-разгрузочных работ! Просто сжигает и уничтожает всё лишнее на своём пути. Всё, что ему мешает. Логично? Вроде — да. А вот что он будет возить? Вот это вопрос… Ну, а если предположить, что это часть брошенной и забытой системы исследований и наблюдений каких-нибудь Предтеч? Системы, которая охватывает множество миров? Непонятной для нас, землян, но элементарной для них системы, что-то вроде обычного транспортёра-эскалатора или пневмопочты? А вот это абсолютно удобно и легко укладывается в мои представления. Значит — так и будем считать! Пока жизнь и вновь накопленный опыт не внесут свои коррективы.

Ффу-у-х! Уже легче. А как это могло начинаться? А элементарно, Ватсон! Всё уже придумано до нас — прилетели вдруг предтечи в голубом дисколете и бесплатно… — заметьте, — бесплатно для тощей бюджетной статьи РФ по науке, развернули в огромной пещере, где-нибудь в… не знаю, где… в горах, в общем, научную станцию. Ну, да — для изучения бродящих по Земле диких гоминидов. В рамках программы «Звёздная Панспермия», например. И стали наиболее шустрым гоминидам подсаживать какие-нибудь гены. Ага, прямо в глютеус максимус! Бред, конечно, но бред вполне допустимый. И не то ещё в нашей жёлтой прессе пишут. И по ящику, кстати, показывают. Развернули, значит, научную станцию и связали её своей системой доставки-отправки со своей планетой. А возможно, что и с другими такими же станциями… А что? Оченно даже могет быть. А потом улетели. Да так спешили, что бросили свои транспортёры работающими. Война, что ли, у них началась? Или мор? Допустим и то, и это. Это сейчас не важно. Важно другое, — каким Макаром этот самый шар проявился в нашем подземелье? Ась? А вот нась, выкуси! Объяснение одно — где-то на Земле есть станция Предтеч. Заброшенная и недействующая станция. Через которую, освещая пустые тёмные терминалы, в ожидании работы вот уже тысячи лет проходит световой шар. А его-то и не задействуют! А шарик-то всё ждёт и ждёт грузов и пассажиров. А тут, вдруг, шар случайно обнаруживает на своём маршруте ещё одну полость под землёй. Да ещё набитую разумными! Ну, он и включил этот подвал в список своих остановок. Притормозил, значит, на посадочной платформе. И проявился народу. Правда, несколько неловко, вплоть до летального исхода для некоторых потенциальных пассажиров. О-го-гошеньки! Вот это я нафантазировал! Хотя, кто его знает, насколько всё это безумно? Может, какое-то рациональное зерно в этом бреде и есть? На душе стало легче, честное слово! Появилось хоть какое-то понимание, появились, кстати, и новые задачи. Вы уже поняли какие? Догадались?

Был ещё один очень важный для меня вопрос. Даже два… Первый — что сумели нарыть и понять шустрые ребята из МГБ и убелённые сединами старцы из АН СССР? И второй — что мне говорить и как смотреть в глаза Петровичу и Косте?

На первый вопрос ответа у меня, сами понимаете, не было. А вот на второй… Не знаю. Я много слышал от ветеранов управления о Петровиче. Молодой, перспективный офицер. Отличная физическая форма, хорошие мозги и деловая хватка. Не случайно он, в числе первых офицеров КГБ СССР, был направлен в своё время в Афганистан. В «Каскад», между прочим. Был в Афгане дважды. Своими делами и кровью заслужил два боевых ордена и медаль. Вернувшись в Союз, тоже мух не гонял — очень быстро вырос до полковника, был на важнейших направлениях контрразведывательной работы. В общем, достойный мужик. Крепкий и надёжный. А вот про Костю я ничего не слышал. Кто он и откуда, я не знал. Могу ли я в такой ситуации всё им рассказать? Да и что я им могу рассказать? Я пока слишком мало знаю. Решено! Пока следует помолчать. Подержать, так сказать, паузу. А война — она сама план покажет. Так я и сделаю. А пока — …

…— пока я приступил сразу к двум задачам. К написанию письма и подготовке к старту своих шаронавтов. Ну, с шаронавтами всё было более менее ясно. Посажу их в картонные коробки, брошу немного пшена, зелени, воду поставлю. И — «Поехали-и! Куд-куда-куда?» А хрен его знает. Куда-нибудь.

А вот письмо… Над ним надо подумать, поломать голову. Этим я и занялся. Взял несколько листов бумаги обычного формата, ручку и принялся высекать наскальную живопись. Благо, я немножечко рисую…

Так, понеслось. Рисуем двух цыплят. Есть. Потом — стрелка. Рисуем ещё раз этих же цыплят, но уже подросших. Опять стрелка — две курицы. Точнее — петух и курица. Следующий рисунок, курица на гнезде, гнездо отдельно, а в нём два… нет — три яйца. Яйцо отдельно… Яйцо в разрезе. Ещё одна стрелка — курица, а вокруг неё бегают крохотные цыплята. Стрелка на самых первых цыплят. Всё? Вроде всё. Поймут меня? Кто ж его знает… Да! А откуда цыплята-то? В этой паре петух есть? А вот этого я и сам не знаю. Не куровод, к сожалению. Будем надеяться. А пошлю я своему корреспонденту сразу несколько цыплят. Может, петушок там и случится. А остальных шаронавтов — по остальным адресам, но уже без писем.

Так и сделал. Ночью, около 23-х часов, отправил первую тройку исследователей. С письмом. Было немного неудобно — я ему картонную коробку, а он мне, наверняка, золотую клетку пришлёт. Ничего, переживу. Разбогатею — отдарюсь. Потом спустился в подземелье в шесть — отправил следующую пару. Потом, в одиннадцать — ещё одну пару, и последнюю — в шестнадцать часов тридцать девять минут.

Шар от моего корреспондента пришёл пустым. Ну, что ж… Ожидаемо. Не ожидал мужик такой радости, понятное дело. Пока получил, пока дрожал, прислушиваясь к страшному зверю в картонной коробке с отверстиями для воздуха. Пока выпустил зверей из ящика, пока хватался за сердце и капал себе валерьянки… пока ловил и восхищался, читал письмо — время-то идёт. Подожду и я. А вот три остальные картонные корабли пришли целыми и не вскрытыми. Экипажи были живы и здоровы. Но несколько возбуждены. Отправил их в санаторий, на солнышко, на песочек.

Через сутки, я, весь на нервах от переживаний, получил ответную посылку. Надо же было такому случиться, что со мной опять увязался Кошак! Этот гад вёл себя всё смелее и смелее. Теперь он уже не боялся заходить в тир, выбрал себе под наблюдательный пункт большой стол и встречал, и провожал прибывающие шары возбуждённым блеском зелёных глаз.

Вот и сейчас Кошак вольготно разлёгся на столе и с интересом наблюдал за прибытием трамвая. Кстати, совсем забыл за всеми этими хлопотами вам сказать… В общем, после моих упражнений с лопатой и расширением подвала, шар немного изменился. А именно — он перестал трещать и распускать сиреневые щупальца. Цвет стал чисто белым, ярким, но не режущим глаз. Похорошел шар, на пользу ему пошла моя задумка. Он как бы выздоровел. Ну, это моё мнение такое… субъективное.

Так вот, шар прошёл, раздался металлический лязг, и что-то упало и кувыркнулось по полу. Клетка! Как знал ведь! Тут, хищной тенью, к клетке метнулся Кошак. Что-то пискнуло, хрустнуло, я заорал: «А ну, брось сейчас же, паразит!», но было уже поздно. Кошак, прижав уши, обернулся ко мне, светя жёлтыми азартными глазами, и зашипел сквозь зубы. А в зубах у него билось какое-то живое существо!

Не долго оно было живым… В общем, когда я на своих ходулях загнал мелкого хищника в угол и отобрал у него жертву, было уже поздно. Я на ладонях принёс ещё тёплый комочек к столу, под свет. У меня в руках лежала маленькая, красивая, с дивным ультрамариновым оперением, птичка. Сказочная синяя птица… Мёртвая и изломанная. На клюве которой, как у наших земных носорогов, было три маленьких, острых рога. Птица-носорог, в общем. Очень надеюсь, что она была смертельно опасна, а Кошак просто меня спас. Иначе — кранты гаду!

Я горько вздохнул и полез на солнышко. Проводить похороны. Надо бы на плите высечь что-нибудь подходящее… Какую-нибудь эпитафию для птицы. «Безумству храбрых поём мы песню…» — вроде бы подойдёт.

Да, а письма-то не было. И клетка оказалась не золотой. Но, — это не главное.

Пороть кота я не стал. Он ведь хотел как лучше… То, что получилось как всегда, никакого удивления у меня не вызвало. Видать судьбинушка наша такая. Однако надо что-то делать… во избежание, так сказать. А зачем там, в подвале, стоят ещё два стола, а? Может, шустрые предки уже сталкивались с такой проблемой? Я бы не удивился. Полез под землю, осмотрелся и понял — а ведь я был прав в своих подозрениях. Столы стояли именно на тех местах, где бы я их и сам оставил, убрав с оси. Ну, я их и вернул на остановку. Вот на этот стол будем принимать подарки, а с этого стола отправлять. Принято единогласно. Теперь дело за отправкой фотографий. Между прочим, у меня появилась и другая идея. Только вот наличных денег у меня осталось мало.

Пришлось совершить акт грабежа и крысятничества. Я прошёл в офис, открыл старый металлический ящик для документов, изготовленный, судя по пластинке, ещё на заводе «Красное Сормово», и достал железную шкатулку, в которой хранился наш общак. На спиртное мы сбрасывались с напарниками, на чай-кофе, деликатесы разные. В шкатулке было чуть больше одиннадцати тысяч. Хватит, и у меня ещё кое-что есть, добавлю в случае необходимости. Положив листочек с украденной у товарищей суммой, я захлопнул шкатулку и убрал её на место. Пора звонить Тарасу.

А он и сам меня хотел вызвонить. Опилки он для меня достал. Вот, заодно, я и дам ему ещё одно поручение. На следующий день пришёл самосвал с опилками. Тарас прибыл на нём лично.

— Дывись, Афанасий, яки гарны опилки! Як масло — жёлтые, чистые! А как пахнут-то — чуешь?

— Чую, чую… Ты не шпалы с креозотом строгал?

— Тю на тебе! Чистый бук!

— Ага, бук… Ты бы ещё сказал — секвойя! Ладно, пойдёт. А ещё один самосвал? Будет? Ну, хорошо, смотри — не зажми. Ссыпай вот сюда, в короб. Да, хорошо твои ребята отработали, Тарас, хорошо! Молодцы парни. Я ими очень доволен. Может, ещё что закажу… но это потом. А пока вот, держи денежки. Купи ты мне, друже Тарас, планшетник какой. Продаются в военном городке планшетники? Я так и думал… Нет, роскошный и очень дорогой не надо, так — тысяч в двенадцать-тринадцать, мне и такого за глаза будет. Но чтобы видеокамера у него была обязательно, понял? И программы для работы с видеоизображением пусть поставят. Завтра привезёшь? С опилками? Вот и хорошо! Жду…

Так, завтра и начнём готовиться к новому запуску в неведомые дали! Буду ваять «живое письмо»!

 

Глава 16

Утром, после того, как я передал в особый отдел свои традиционные «три тройки», дежурный офицер попросил меня посидеть у телефона. Мне должны были позвонить по спецсвязи из Москвы. Во как! И кому же я там понадобился? Интересненько… Вопросов дежурному я, естественно, задавать не стал, не принято это у нас, а молча сел в засаду у телефона. Ждать пришлось недолго. Буквально через пару минут раздался обещанный звонок.

Оказалось, меня домогался Константин. Он радостно поздоровался, со смехом рассказал об отдыхе на море со своими, вконец замотавшими его внуками, и попросил приглядеть за Кошаком ещё несколько дней. Он, мол, хочет немного погостить у сына. Ну, погостить у сына — это дело житейское, понятное дело. Одно не понятно — как Костя сумел добраться до телефона спецсвязи в Москве? Вот и я говорю — сумнительно всё это…

Однако, сомнения сомнениями, а мне дела пора делать. Надо готовить посылочку моему корреспонденту — камешки и фото. Вполголоса напевая знаменитую когда-то песенку Евгения Долматовского на музыку Матвея Блантера, я, внимательно разглядывая и тщательно полируя синтетические драгоценности суконкой, меланхолично тянул:

Оп-па! Я заперхал. Это что же получается? Любимая — это я, что ли? Потому, что посылаю чёрт его знает куда и кому свои фотографии? Не пойдёт! Я самец! А самец — это звучит гордо! Почему не мужчина? Да для того, чтобы с полным основанием называть себя мужчиной, у меня, судя по тому анекдоту из жизни грузинцев, немного не хватает золотого запасу…

Я ещё раз любовно посмотрел на сверкающие камни, потом вспомнил о приятных на ощупь присланных мне золотых монетах неизвестной чеканки и пробы, и предвкушающе вздохнул. Сейчас, конечно, не хватает… А вот завтра… завтра и поглядим!

Мне решительно не хватало подходящей тары для посылочки. Роскошную коробку из-под кубинских сигар я уже отправил, а больше у меня ничего и не было. Ну не посылать же камни в пачке из-под сигарет? Где-то я видел прозрачную, почти кубической формы, коробку от CD-дисков… Точно! Вполне себе прилично и необычно, а вместо бархатной подложки насыплю-ка я… речного песочка! Прямо «сад камней» получается! Просто японский дизайн будет — драгоценные камни вольготно разлеглись позагорать на чистом, белом песке, подсвечивая его своим густым, насыщенным цветом. Подойдёт на нашу бедность. Значит, так! Фотографии готовы… О, какой я тут сам из себя получился! Камни готовы… Смотрятся просто замечательно! Значит? Значит — пора на почту!

В 22.59 мою посылочку почтальон Шариков слизнул со второго стола. Лети! А я буду ждать ответа, как соловей лета… Ночью я опять долго мучился под пологом. Кошак со своим подпевалой-енотом в две глотки ублажали мой слух песнями народов мира. Чуть не пристрелил паразитов.

Быстрого ответа я не ждал. Корреспонденту нужно было время, чтобы оценить полезность и пригодность к употреблению камней, повосхищаться на мой задумчивый образ. Так что я отбросил прочь все лишние думки и вплотную занялся хозяйством. А именно — пошёл на рыбалку. Нужно было наловить и подкоптить рыбки. И самому хочется, да и этот дикий кочевник Тарас вот-вот нагрянуть может.

Тарас мудро приехал к вечеру. Рыба ещё стояла в копчушке, так что ему пришлось подождать. Планшетник он мне привёз дикого розового цвета. Я с сомнением посмотрел на прапора.

— А стразов почему нет?

— К-каких ещё стразов, Афанасий?

— Ты мне что привёз, военный? Совсем одубел, а? Я тебе что, лесбиян, что ли, какой? Ты на цвет, на цвет-то посмотри! Чёрного не было? Или белого?

— А что цвет? Нормальненько так… завлекательно! Дочке бы понравилось…

— Вот дочке его и подаришь! А мне привезёшь что-нибудь попроще, другого цвета. Понял? Стоя-я-ть! Куда? Убери грабки — привезёшь новый, тогда и заберёшь этот. Меня не колышет, что у тебя денег нет. Как обидеть человека у тебя мозгов хватило, а как загладить свой проступок — так сразу «де-е-нюшек нету»! Стоять, я говорю! Ладно, не корчись, не плачь… Прощаю. На первый раз прощаю, понял? Будешь должен… а ты как хотел? Такие оскорбления смываются только кровью, ясно тебе, горе ты моё строительное? Забирай свою рыбу, уматывай. Глаза бы мои на тебя не смотрели!

Совершенно раздавленный несправедливыми обвинениями Тарас убыл, активно принюхиваясь к чудесному запаху из своего картонного ящика и ласково поглаживая его рукой. А я остался изучать планшетник. Так… ничего особенного… знакомая штука. Пойдёт. Значит — завтра будем творить! «Фильм! Фильм! Фи-и-льм!»

Всё же утром, к шести часам, я встал и сбегал в подвал. Ничего, конечно, не пришло — рано ещё. Ну, я так и думал. Значит — работаем по плану. Я хозяйским оком обвёл вверенное моему попечению хозяйство и приступил к рутинным, но необходимым делам. А они, вот гадство-то, имеют такую особенность — стоит их только начать, а заканчиваться они не хотят… Ну, ничего. Глаза боятся, а руки делают. Так что, пахал я на делянке как какой-нибудь негр на хлопковой плантации на берегах широко разлившейся и широко известной по песням типа «соул», «блюз» и «кантри» местной речки Миссисипи. Зато нагулял аппетит.

Утренней почты опять не было! Это стало меня напрягать. Уж не кинули ли меня, такого умного и расчётливого? Хотя, что я вру-то сам себе? Накопить миллионы путём неравноценного обмена стеклянных бус на золото в слитках я как-то и не рассчитывал. Хотя, опять же, что я вру сам себе? Немного наличности мне бы не помешало… Уж больно большие траты мне предстоят. Я это знал, я это предвидел. В душе зудело чувство, которое обычно предшествовало выезду на долгожданную охоту, скажем, или на пикник в хорошей компании. «Скорей! Скорей!» — звенели золотой медью охотничьи горны. — «В путь-дорогу! Там ждут такие приключения!»

Подождут, хмуро ответствовал я. Вот придёт извещение о доставке, тогда и будем собираться. А пока — «Работайте, негры! Работайте! Солнце ещё высоко». Да-а, солнце ещё высоко, а вот время потихоньку утекает. Осталось-то мне вахты всего ничего. Это тревожит. Как бы мне своему другу по переписке сообщить о грядущем небольшом перерыве в эпистолярном жанре? Эх, жаль, тут библиотеки нет! А то бы я перечитал «Пляшущих человечков» сэра Артура. Там, если я не ошибаюсь, даже иллюстрации этих самых шифрсообщений были. Готовая азбука — бери и пиши!

Но до Конан-Дойля дело не дошло. Следующим утром долгожданное почтовое отправление всё-таки прибыло! На первый стол, как и ожидалось. Кошак заинтересованно прыгнул на стол и стал обнюхивать посылку. Я его шуганул, а то как бы не сожрал опять чего, взял завёрнутую в шёлк коробку подмышку… тяжёлая какая… и полез в мир живых. Специально, для тренинга силы воли, не стал смотреть, что там пришло. То и дело искоса посматривая на посылку, я неспешно приготовил завтрак, позавтракал, проверил охранную аппаратуру и, когда нетерпение стало просто рвать меня на куски, переваливаясь затрусил к столу.

Под шёлком, как и ожидалось, была очередная шкатулка. Очень красивая, с перламутровой инкрустацией. Небольшая. Я нажал жемчужного цвета кнопку, и крышка откинулась. Сияния бриллиантов не было — сверху лежала какая-то пластина. Я её осторожно вынул. Ну, что вам сказать? Рамку для фотографий представляете? Размером примерно сантиметров 18 на 12? Вот такой эта пластина и была. Только была она потолще и сделана из материала очень похожего на графит. Такого глубокого серого цвета. Настолько глубокого, что внутри материала ходили какие-то тени. Как облака. Пытаясь рассмотреть, что же там виднеется, я вынес графитовую плитку на солнце. И увидел — из тёмно-серой глубины, туманясь и клубясь, пошли волны разного, пока ещё не явного, цвета. Серо-буро-малиновые, скажем так. Потом пластина ярко осветилась, краски встали на свои места, и я увидел портрет.

Парсуна, значит, ну-ну… Я внимательно рассматривал изображение, то и дело поворачивая плитку под разными углами к солнечным лучам. Немного похоже на голографию. Ничего себе средневековье! Голографию они знают, надо же… Портрет явно имел глубину. При небольшом повороте можно было увидеть скрытые ранее за фигурой мужчины на первом плане детали. Ну, детали потом рассмотрим. А теперь пора знакомиться с моим корреспондентом.

С портрета на меня внимательно смотрел крупный, величавый дед. С лысиной, широкой белоснежной бородой, в тёмно-синей мантии… украшенной серебряными звёздами! Ма-а-ть твою… накаркал! Архимаг, небось! А где же магический посох? Или волшебная палочка, на крайняк? Не видать пока… прячет, наверное, своё оружие Судного дня. Я с приглушённым шипением выпустил сквозь стиснутые зубы набранный для матюгов воздух. Не дай бог — услышит. Ага, махнёт своим дрыном — и молнией ещё прибьёт. Так, ладно, успокоиться… Да, а насчёт звёзд на мантии я не совсем верно выразился. И вас с толку сбил. Вышитые серебром четырёхлучевые звёзды лежали на плечах деда, спускались по дуге ему на грудь и частично прятались под бородой. Примерно как половинка флага Евросоюза это всё смотрелось. Но смотрелось хорошо, внушительно. Глядя на старичину, сразу хотелось взять под козырёк.

Что там ещё? Ещё были всякие штучки. Так, например, дед сидел в большом кресле?.. на троне?.. в общем, стул такой здоровенный, резной, чёрного дерева. Фон приглушён, затемнён, но можно кое-что разобрать. Каменная кладка. Большие шероховатые плиты разного размера. На стене, освещая камень, светится факел. Факел какой-то не такой. Я присмотрелся. Фальшивка! Это не живой огонь. Язык пламени сделан как бы из стекла или изо льда. Магический светильник, хм-м? Свет ровный, даёт чётко выраженный световой овал. Видны развешанные на стене разрисованные вручную карты неведомой страны, письмена-крючки, и… таблицы? Пусть будут таблицы. Очень похоже. В свете факела ярко блестят металлические дуги проволочного шара. Прибор? Глобус? Модель местной солнечной системы? Похоже… Ещё один сложный прибор, виднеется краешек другого. Угол стола — свитки, книги. Это понятно… как и на Земле. Один в один. Ниже ничего не рассмотреть — сгущается тень. Нет окон — подвал? Похоже на то. Где же ещё нашему шарику проявиться, как ни в подвале. Что ещё? Да больше вроде и ничего особенного.

Кроме того, ЧТО ЭТО НЕ НАШ МИР!! И ещё — по-моему, там, у них, есть магия…

Я вздохнул. Руки немного дрожали от волнения. Налил себе чайку, закурил. Бездумно пялясь в небо, я пускал вверх клубы дыма, лениво зависающие в неподвижном, набирающем жар воздухе, и медитировал, что ли. Можно и так сказать, потому что выразить на обычном русском языке свои чувства будет несколько сложновато… Такие звонкие обороты и сложные конструкции называются, если я ничего не путаю, обсценной лексикой. Если вам незнаком этот термин — ничего страшного. Сам язык, уверяю вас, вы знаете отлично! Сигарета кончилась, и я продолжил изучение шкатулки.

Под портретом лежал кусок алого бархата. Прочь его! А вот это мне знакомо — моя прозрачная коробочка из-под сидюков. Причём, заметьте, — полная всякими разными камешками. Преимущественно блестящими. Более того, и эти штучки тоже мне знакомы — коробочка по самую крышку была засыпана с боков золотыми монетами! Всё, что нажито непосильным, но честным! — заметьте, — честным трудом! Ведь камешки-то я ему первым отправил.

Я не глядя вытащил из стопки чистой посуды большую голубую миску с побитой эмалью, раскачал и вытащил свою коробку из объятий плотно набитых в шкатулку золотых монет, и высыпал камни в приглушённо загремевшую под драгоценным дождём посудину. В своё время мне приходилось быть в Алмазном фонде на экскурсии, так что серьёзных сомнений у меня как бы и не было. Это были, несомненно, драгоценные камни. А вот имеют ли они какую-нибудь ценность на Земле — этого я пока не знал. Таких знаний, что бы оценить эти стекляшки, у меня не было. Кстати о стекле… Я выбрал один небольшой камешек и пошёл к офису. Камень легко и просто оставил на пыльном оконном стекле чётко видную царапину. Алмаз не алмаз, но похоже… Очень похоже. Придётся опять напрягать своего друга-ювелира. И нехило так напрягать — вплоть до статьи… Легально-то их не продать, как я думаю… Ладно, об этом будем думать потом. Что-то там ещё мелькнуло в кучке драгоценностей — маленький свёрток, завёрнутый в блёклую зелёную бумагу.

Я вернулся в беседку и развернул бумажный катышек. В обложку тетради с таблицей умножения были завёрнуты три бриллианта. Белый, чёрный и красный. Каждый чуть меньше грецкого ореха по размеру…

Вот только теперь мне стало абсолютно ясно, что знание — это сила! От мысли, чтобы я получил, если бы послал деду таблицу логарифмов или порнографический журнал, мне резко поплохело. Огромная, мерзкая, зелёная жаба, щедро декорированная бородавками по всей шкуре и пахнувшая застоявшейся водой и тиной, сомкнула на моей тощей шее свои холодные, скользкие лапы…

 

Глава 17

Вдоволь взгрустнув о несбывшемся и налюбовавшись на новенький вклад в копилку, я полез прятать свои сокровища. Заодно, чтобы не таскаться лишний раз, привычно прошлёпал к своему саду-огороду и набрал очередные три пакета плодоовощной продукции. Но не много, скромненько так, чисто в представительских объёмах. А то я весь урожай вместо закромов Родины чёрт его знает куда загноблю.

Оставив пакеты около трансформаторной будки, спустился к телефону и сделал звоночек.

— Ты чё сегодня так рано, Афанасий? — зевнул в трубку дежурный офицер, — Случилось что?

— Да что тут у меня может случиться? — Я не удержался и тоже зевнул. — Просто встал ни свет, ни заря… дел полно. Битва за урожай начинается у меня, понял? А ты давай не спи на посту! Ишь, раззевался. Пиши — «333», есть? Ну, пока. До новых встреч в эфире.

Весь груз тащить было неудобно, и один пакет с яблоками и грушами пришлось оставить наверху, у будки. Заберу потом. Когда полезу к 11-ти часовой отправке. Весь увешанный пакетами и обременённый тяжёлой шкатулкой, еле-еле пролез по своему кротовьему ходу в тир. За мной процарапался когтями Кошак. У-у, лодырь! Хоть бы помог тащить! Убрал шкатулку в стол к остальным сувенирам, выложил пакеты, бегло всё осмотрел. На объекте был образцовый порядок. Я вынул из кармана фонарик, выключил свет, позвал Кошака и полез обратно, на солнышко.

Спускаться снова под землю не очень-то и хотелось, дело с отправкой пакетов по трём оставшимся адресам представлялось мне всё более и более бесперспективным. «Адресат выбыл», скорее всего… Молчат они там, на том конце, как рыба об лёд. Но, — раз решил, значит — надо делать. Хотя, по-хорошему, бросать надо эту бодягу — явный бесполезняк и перевод продуктов! Придут пакеты обратно — надо будет сварить компот, что ли… Не пропадать же добру.

Так, бурча себе под нос, я затащил в тир последний, ещё горячий от солнца пакет, положил его на стол отправки и занял позицию стороннего наблюдателя за разгорающейся точкой подходящего к остановке трамвая. Машинально поглаживая кота по голове, я отвернулся от набиравшего яркость и приближающегося шара и, от нечего делать, посмотрел на завалившийся на бок пакет с фруктами. Из пакета, видимо привлечённый разгорающимся ярким светом, неспешно царапаясь по полиэтилену и шурша голенастыми ногами, выбрался крупный кузнечик. Кошак замер и перестал урчать. Тело его напряглось, а моё сердце вдруг дало перебой. Кузнечик чуть-чуть приоткрыл свои крылышки, показав нежно-розовую подкладку, присел на длинных, сухих ногах, повилял задницей, как бы примериваясь, и… прыгнул к накатывающему на него шару! А Кошак, сволочь этакая, взвился из-под моей руки ему на перехват! Как вратарь за посланным в девятку мячом… Я заорал и скакнул за ним. Но мои ноги меня подвели… Я запнулся и начал падать. Шар надвигался на меня, как тепловоз на Анну Каренину. «Трындец…» — успела мелькнуть мысль. И — всё! Я зажмурил глаза… Воспоминаний о манной каше, первой сигарете, первом поцелуе и первом выговорешнике не было. Был испуг и сожаление о краткости моего жизненного пути. Тело обдало морозом неконтролируемого ужаса…

…тело обдало холодом, и все звуки как обрезало. Глаз я не открывал — было просто страшно. Меня пробило цыганским потом, сердце бешено стучало в груди. Вдруг, перебивая моё судорожное дыхание, раздался хрустальный звон, и я услышал какие-то звуки.

Ну, что же… глаза-то придётся открывать. Не просидишь ведь всю жизнь, спрятавшись от своих детских страхов под одеялом. Да и живой я вроде… Мёртвые ведь не потеют. Снова раздался хрустальный звон, и я чуточку приоткрыл веки. Как китаец…

Меня окружал молочно-белый свет. Не яркий, приглушённый. Глаза он не резал. Я приоткрыл их пошире. В позе плода в утробе матери я скорчился в белой сфере. Поза была немного унизительна. Я же не дитё какое. С кряхтением приподнялся на колени. Потом встал, пригнувшись. Шар опять удивлённо звякнул и… — вырос в диаметре! Да ещё и обрёл прозрачность! Я осмотрелся.

Верите ли — я всё ещё находился в своём подвале! Шар стоял в тире. Стоял, вы понимаете! Через ставшую прозрачной оболочку шара я отлично видел Кошака, который, мотая башкой, догрызал бедного кузнечика, увлечённо дирижируя себе хвостом, столы, стулья, штативы. В общем, всё, что было в подземелье. Я выпрямился. Помирать было ещё рановато. Надо бы сначала разобраться — где, что и почём…

Опять пропели хрустальные колокольчики. Я судорожно завертел головой в попытке определить источник звука. Справа, за спиной, висел… висело… Окно? Монитор? Да, похоже… Экранчик такой висел, виртуальный. Прозрачный, как будто он сделан из воздуха. Бледно-бледно-зелёный. На нём какие-то изображения. Не так уж и много. Первыми были кружки разного диаметра. Примерно так — о о о о.

Понятно вам? Мне так сразу стало ясно. Это установка размера шара, ясное дело! Тэ-э-кс, стало немножко легче. Я облегчённо передёрнул плечами и приготовился двигать науку дальше. Вот только присесть бы не мешало — после моего дикого броска за котом что-то прострелило в спине.

Следующая группа кружочков выглядела так -

о о о

о о

о

Я сразу понял. А вы? Точно! Это количество шаров-вагонов в связке. Нет, ну надо же! Как по писанному идёт. Вот только как бы стул какой вызвать…

Дальше.

А вот дальше было то, что я так надеялся когда-нибудь увидеть. Светящийся овал, уходящий в перспективу, на котором мигали световые точки. Пять штук! Причём одна — ярким зелёно-голубым цветом. Надо ли говорить, что я сразу определил её как свой шар в своём тире… А что ещё должна она обозначать, позвольте вас спросить? Мудрость лаконична. Особенно — такие вот схемы-изображения. Они должны быть максимально информативны при минимуме используемых средств-образов. Чёрт, где же тут изображение кресла?

А вот интересно… Я замер и даже зажмурился в предвкушении… А вот интересно, почему это моя зелёная точка стоит почти вплотную вот к этой вот мигающей точке, а? Неужели это она? База Предтеч на Земле? Неужели?

Поверьте — особых содроганий восторга и ужаса от осознания этого как бы и не было… Наверное, часами обдумывая ситуацию с шаром, я уже свыкся с мыслью, что где-то на Земле эта база существует, и она меня ждёт. Мечты сбываются… я дождался. Оставалось выяснить — готова ли ко встрече со мной база?

Эта мысль вызвала глубокий, тягостный вздох. Я ещё раз посмотрел на картинку, даже нежно коснулся её рукой. Да, это она! Ничем другим такое вот размещение объяснить нельзя. Вот я и нашёл тебя, мой личный вокзал! Мой персональный портал в неведомые миры. Теперь, пожалуй, к этому деду и в гости можно съездить. Да как же тут сесть-то, а? Спина ведь разламывается!

Как бы в ответ на мой душевный вопль опять звякнуло, и картинка от моего прикосновения сдвинулась вниз. Как на iPаd-е. Перед моими глазами замигала очередная картинка. Схематичная фигурка человека, очень похожая на ту, которую обычно рисуют на двери с буквой «М», со вспыхивающей в районе поясницы красной точкой. Я безнадёжно выдохнул. Всё ясно — эта фигурка моя. Даже этот аппарат или устройство, шар, в общем, и тот заметил, что принял на борт инвалида.

Фигурка с пульсирующей красной точкой начала увеличиваться в размерах, хрустальный звон стал непрерывным. Меня явно подталкивали к каким-то действиям. Я плюнул на все страхи и коснулся пальцем проклятой красной точки. У-у-у, что бы только я не дал, чтобы её не было! Шар удовлетворённо блямкнул и двинулся назад. То есть — буквально! Он пошёл в обратную сторону. Меня, естественно, качнуло, и я завалился на задницу. Однако копчиком об пол я не треснулся. Задница рухнула в эластичное, мягкое сиденье. Наконец-то! А то, что кресло невидимое, так и чёрт с ним! Главное — сижу ведь.

Я сделал ручкой обалдело уставившемуся на шар Кошаку, и закрыл глаза. Мне было страшно…

Да, страшно! И я не стыжусь этого! Вас бы на моё место… Хотя, может, почитаете-почитаете такую вот муть — и сами попадёте в сказку…

Я решительно выбросил обрывки мыслей и прочий мусор из головы. Тут надо о серьёзном деле подумать, а не дурью маяться! Куда я еду? Зачем? И, главное, как? Ведь я сижу в шаре, который уже давно превратился в точку и исчез! А я — вот он, в своих прежних размерах, объёмах и данных мне ощущениях. На всякий случай я себя ощупал… Да, в точку я не превратился. Заболела голова. Решать такие вот вопросы и проблемы без бутылки явно не моё дело. Не осилю! Да и с бутылкой не осилю, пожалуй. Будь скромнее, Афанасий! Тебя везут — так ехай спокойно и не зуди!

Опять блямкнуло, и пришлось открывать глаза. Вот это да-а-а! Вот она — База! Это вставляет! Радости и оптимизма, понятное дело.

Я машинально бросил взгляд на часы. Однако! А трамвай-то скоростной! Часы показывали 11.12.

Шар стоял в большом полусферическом помещении. Весьма большом, размером с половинку футбольного поля, наверное. Ну, может, чуть поменьше — темновато тут, могу и ошибиться. На метровой, пожалуй, высоте от ровного пола по периметру помещения шла довольно толстая прозрачная труба. В ней нарезал кольца ещё один, но уже маленький, шар. Замуровали братишку, демоны! Крутится, как белка в колесе. Запасной, наверное… Разминку делает перед выходом на маршрут. На потолке медленно разгорались световые панели. Темнота уходила, и мне стало видно всё. В центре помещения стоял дугообразный пульт, несколько кресел, стойки аппаратуры. Я так говорю, чтобы было понятно нам, людям. А там, на самом-то деле, что это такое — я не знаю.

Мой шар опять звякнул, торопит, видать. Я встал и протянул вперёд руку. Ничего! То есть, я не ощутил никакой преграды. Не боясь разбить лоб о стенку шара, я смело шагнул на лежащий сантиметрах в тридцати пол. Шагнул — и брякнулся на этот самый пол. Ноги мои, ноги… Опять подвели меня. Теперь уже в этом зале раздалось звяканье, и нежный голос что-то пропел. Заколебали они меня своими звуковыми сигналами! Однако — приятно звучит. Так, наверное, звучат большие, роскошные залы прилёта и отлёта в забугорных аэропортах. Негромкий звуковой сигнал, и нежный девичий голос неземной красоты что-то интимно и задушевно мурлыкает, грассируя и заманивая тебя в голубые буржуинские дали… В Орли, например, в Париже так… В Париже я не был, но здесь-то я уже есть! А вы — Орли, Орли… Не надо мне Орли, у нас, у русских, собственная гордость! А у меня — так вообще собственный портал на базе пришельцев. Ну-ка, ну-ка… пора тут оглядеться.

Блин, заколебал меня уже этот звон. Ну, что вы там звените, что щебечите? Ну, упал. Бывает это со мной. Иногда. Да, и спина болит, и ноги не ходят! Так что звенеть-то, как помороженными мудями? Терпеть надо.

Я покорячился, но всё же встал на свои ходули. И поскрёбся к ближайшему креслу. Уф-ф-ф, сел! Сразу стало немного полегче. С интересом обвёл глазом вокзал, разыскивая надоевший громкоговоритель.

— Ну, когда ты заткнёшься, наконец! Когда блямкать прекратишь, чудо-юдо ты неведомое? Я ведь ни хрена не понимаю, что ты там мне говоришь! Андестэнд? Я-я, натюрлихь…

Обалдевший громкоговоритель заткнулся на полуслове, помолчал, а потом нежный женский голос что-то спросил. Что он спросил — я не сразу и понял. А когда понял, то заледенел.

— На какой язык носителя следует перейти? Русский? English? Das Deutsche?

Я только рот открыл — и всё! Прокаркать что-либо у меня не хватило сил. А сыра так и вообще не было.

— На какой язык носителя следует перейти? Русский? English? Das Deutsche?

Я откашлялся. Спокойно, Афоня, спокойно! Нас, землян, такими вокзальными приколами не пробьёшь! Вот если бы она сказала что-нибудь вроде: «Поезд на Воркутю отходит с пятого путю. Да шутю я, шутю…», тогда и следовало бы дёргаться. А так — говорят со мной пока вежливо, культурно, уважительно… Опять что-то спрашивает…

— На какой язык носителя следует перейти? Русский? English? Das Deutsche?

— Кх-ха… на русский, конечно, зачем нам тут инглиш? А по-немецки я только «Хенде хох!» и знаю… Давай уж на нашем поговорим, на родном и могучем. Ты кто?

— Вопрос отклонён как несвоевременный. Диагностируется повреждение спинного мозга, угрожающее здоровью носителя. Рекомендуется принятие экстренных мер по излечению. Ваше решение? Да? Нет?

— Нет! Это подождёт, это не смертельно. Главное для нас — поговорить. И договориться… Итак, повторяю вопрос — ты кто?

— В порядке приоритета, установленного человеком разумным, отвечаю. Я — искусственный интеллект научной станции.

Сказала — и замолкла. Не-е-т, так дело не пойдёт! На хрена мне такие переговоры! Так мы никогда ни до чего и не договоримся.

— Как мне к тебе обращаться, искусственный интеллект? У тебя есть личное имя?

— Да, оно представляет собой двадцатисемизначную буквенно-цифровую группу.

— Красивое имя! А покороче никак нельзя?

— Возможен краткий вариант 201-ЛОМ.

— Вот и отлично! Действительно, замечательное имя. И где-то оно мне даже встречалось на жизненном пути… Давай так, «201» мы в разговоре опустим. А то уж больно официально будет звучать, хорошо? Вот и замечательно… А можно, я тебя буду звать «старший помощник Лом»? Так мне привычнее? И ещё… Понимаешь, Лом — это мужское имя. Ты можешь говорить мужским голосом? А то я два месяца, считай, женщин не видел. Отвлекаешь ты меня здорово своим интимным щебетом, понял, Лом? Да — и последнее! Ты можешь говорить обычным, русским разговорным, а не дипломатически-литературным языком? Судя по тому, что ты отлично владеешь русским языком вообще, да и другими тоже… как я думаю, ты отслеживаешь радио и телепередачи? Да и Интернет, и мобильную связь, пожалуй?

— Принял. Да, отлёживаю! Как на радио говорить?

И мой новый хороший знакомый засвистал и защёлкал как щегол с какого-нибудь FM-радио. Ужас! Пылесос наоборот!

— Стоп, стоп, стоп! Старший помощник Лом! Мы же договорились — по-русски давай! Как нормальные мужики, а то, что ты продемонстрировал… Пусть так за МКАДом чирикают. Внутри, я имею в виду…

— А как мне говорить? Каким голосом? И уровень интеллекта какой?

— Ну, ты и спросил! Не дави меня своим интеллектом, понял? А говорить… говори, как генерал в «Особенностях национальной охоты». Видал, небось, этот фильм? Во, учись! Военный, генерал целый, а как говорит! Кратко, ёмко, образно и душевно! Сможешь так?

— Хм-м-м, у всех налито? Ну, я и ответил: «Да, отслеживаю». Что не так, рядовой?

— Капитан… — машинально ответил я. Лом меня просто потряс! Полное впечатление, что со мной говорил актёр Булдаков. — Всё так, товарищ генерал! Извини, — Лом! Что я хотел сказать-то? Сбил ты меня с панталыку…

— А как мне к вам обращаться, гость?

— Называй меня Афанасий, и давай на «ты», ладно? Это такая форма обращения…

— Я знаю, Афанасий! Погоди, не перебивай меня. У тебя повреждение спины, нужно срочно…

— Старший помощник Лом! Не тарахти. Я знаю про повреждение спины, в данный момент это некритично. Я с этой спиной уже около двух лет мучаюсь, подождёт ещё некоторое время. Ты главное-то понял, Лом? Главное — мы с тобой встретились! Встретились два разума! А где твои хозяева? Извини — я не так хотел сказать. Где твои люди? Ну, научные работники, исследователи всякие?

— Пока я могу лишь ответить, что их нет, Афанасий. Их нет уже очень давно. О твоей спине…

— Да погоди ты со своей спиной! Тьфу — с моей спиной! Я в себя ещё никак не приду. Ты скажи, мы где?

— Ну, ты и подбрасываешь вопросики… Как где? На планете, которую вы называете Земля. А если ты хочешь знать место расположения научной станции, то она находится под горами Южного Урала, на глубине 842 метра от уровня моря. Что ещё?

— Да-а, глубоко вы копали… Станция действующая? Она исправна? Энергии хватает?

— Нет, законсервирована. Исправна. Всего хватает — ведь я энергию почти ни на что и не трачу, Афанасий.

— Ты скажи мне, скажи, Лом, а вот эти шары… шар, который меня сюда и притащил, это-то что, а? А то я уж измучился в догадках.

— А-атставить мельтешить, капитан. А вот это я тебе пока не скажу. Я вообще не знаю, что мне с тобой делать, Афанасий! Не должен был ты сюда попасть.

Всё! Приехали… Нежелательный я, блин, иностранец! Как бы под депортацию мне не попасть. Да что там депортация, а если — ликвидация? Вот и я о том же…

 

Глава 18

Шшихх, шших, — метла привычно идёт по площадке перед офисом. Хорошее дело — работать метлой! Руки заняты, а голова совершенно свободна. Ничто не мешает мне думать. А подумать есть над чем…

Когда шар привёз меня обратно в тир, первое, что я увидел, был совершенно ошалевший от страха Кошак. Как же! Бросили маленького в подвале, забыли покормить. А кто кузнечика сожрал? Кто толкнул меня в лапы инопланетян? Ну, ладно, будет, будет… Иди ко мне.

Кошак прижался к груди, вцепился в меня всеми четырьмя лапами и горестно завыл. Его била дрожь. Мне стало тепло и приятно — испугался за друга рыжий, перенервничал. Ласково поглаживая взвинченного кота, я побрёл к выходу.

Чтобы полностью успокоиться, Кошаку было достаточно очутиться на солнышке и сожрать половину копчёного леща. Что он тут же и сделал. А я срочно кинулся вниз, в свой пункт управления. Всё же отсутствовал я на объекте около двух часов. Быстро просмотрев видеозапись и данные охранной системы, я облегчённо вздохнул. Никого на объекте за время моего отсутствия не было. Уже хорошо. В принципе, мне можно было и отлучаться с хуторка. На рыбалку, скажем, в рощицу, ещё куда… Легенда это позволяла. Но в таком случае я бы увидел сообщение системы о появлении вблизи объекта гостей. И принял бы соответствующие меры. А из-под гор Южного Урала таких мер не примешь. Нда-а… Но, как говорится, пронесло.

И меня чуть не пронесло — от испуга. Когда Лом задумался о моей дальнейшей судьбе. В смысле — лечить или так… Закопать меня инвалидом. Пришлось рвать горло и драться за свою жизнь, здоровье и светлое будущее в должности сторожа хуторка. Кое-каких договорённостей мы с ним всё же достигли. А именно: мирное сосуществование возможно, и это главное! Но лезть к нему на станцию мне нельзя. Забежать на огонёк, по приглашению — можно. И такое приглашение последует. Когда мы определимся с возможным излечением случайно забредшего на станцию человека разумного, рекомого Афанасий Никитин. Дело в том, что время, потребное на лечение, Лом не мог определить даже приблизительно. Это дело медицинского диагноста и лекаря. Была на станции такая аппаратура, они ведь очень предметно изучали людей, хм-м, мягко говоря… И достаточно давно. Надеюсь, ножами их не резали, ведь это — бандитизм, как пел Высоцкий.

Ясно было одно — время потребуется. По моим прикидкам от двух до пяти суток, не меньше. На это не мог пойти я — нужно было нести службу. Так что, договорились лишь о первом, кратком этапе — осмотр диагностом и получение приговора. То есть, что это я? Диагноза и плана излечения.

Потом я задал главный для себя вопрос, — каким образом в нашем подвале появился шар-трамвай? И тут Лом начал вилять…

Сначала он не хотел мне объяснять, что же такое эти самые шары. Мне пришлось надавить.

— Старший помощник Лом, отставить вилять! Говори как есть. Если ты забыл, так я тебе напомню — при появлении этого шара погибли люди! Разумные, как ты говоришь.

Это его добило. Лом начал давать показания. Причём, он начал колоться по полной. Выболтал даже то, о чём я его и не спрашивал.

Оказывается, станция была переведена в режим консервации совсем недавно — в 1942 году. Да-да, во время войны. А причиной послужило то, что несколько исследователей разом погибло при каких-то тёмных обстоятельствах. То ли они хотели кого-то спасти, то ли их пытались вытащить из огня — точно не известно. Три исследователя погибли, даже их тел не смогли найти. Ну, понятное дело — война ведь… Там такая мясорубка была, такая круговерть! От таких страхов и приняли решение — свернуть все работы и временно оставить планету. Но станцию уничтожать не стали, понадеялись на её защищённость, маскировку и, возможно, рассчитывали когда-нибудь вернуться. И даже пытались вернуться. В самом начале шестидесятых. Запросили у Лома анализ ситуации на Земле. По радиоперехватам и прочей развединформации. Ну, Лом их и обрадовал, ага! Кубинским кризисом, нагнетанием военной истерии, испытаниями атомного оружия в атмосфере. Особенно пришельцам «Кузькина Мать» понравилась. Это когда 50-мегатонную дуру рванули на Новой Земле. Там гриб почти на семьдесят километров поднялся, а ударная волна трижды обогнула земной шар. А потом Никита Сергеевич Хрущёв прямо с трибуны ООН, чтобы придать делу борьбы за мир и всеобщее разоружение новый, позитивный стимул, пообещал рвануть в следующий раз вообще 100 мегатонн. А потом и вовсе закопать капитализм. Да ещё и постучал по трибуне ботинком фабрики «Скороход». Чтобы капиталистам понятнее стало… Так что, исследователям на такую шебутную планету сразу возвращаться расхотелось! Это первое.

Второе. Шары. С ними всё сложнее. Лом тут упёрся насмерть, и говорить не хотел. Тогда говорить начал я. Я ему выдал свою версию событий и предполагаемую роль и место шаров в работе учёных-исследователей. Лом помялся и начал цедить информацию. Да, шары это транспортное средство. Да, они оставлены на трассах, ведущих к другим станциям. Кстати — тоже выведенным из эксплуатации. Оставлены так, на всякий случай, в режиме ожидания, так сказать. Как палочка-выручалочка и спасательный круг. А вдруг-де кто попадёт в трудную ситуацию? Но на материнскую планету исследователей маршрут заблокирован. Логично, впрочем. Я с Ломом согласился.

А вот дальше было интереснее! Как Лом не финтил, но, в конце концов, сдулся и выдал главную военную тайну! Я таки просто обалдел!

Представляете — я почти угадал! Шары могли играть роль порталов! Дело в том, что за исследователями, работающими, так сказать, «на земле», на поверхности планеты, закреплялись персональные шары. Им не надо было бегать по маршрутам и пугать бедных аборигенов по подвалам. Шар, будучи полевым образованием (суть этого мне было понять трудно, практически невозможно — я не академик), вызывался нажатием кнопки на особом пульте, мог переносить исследователя по перечню заложенных координат, мог, в принципе, переносить человека и в указанную им произвольную точку. В точку! Сбылась мечта идиота! У меня теперь есть мой персональный, никому кроме меня не подчиняющийся, портал!

А появился он в тире так. Впрочем, как он появился, Лом точно и не знал. Транспортная сеть за пределами станции им не просматривалась и в его подчинение не входила. Но можно предположить следующее.

На своём маршруте шар-портал обнаружил подземное, нежданно-негаданно возникшее сооружение. Дикая случайность! Но она произошла, всем на горе, а мне на радость… Сначала, видимо, шар пролетал подвал со свистом, никак себя не обозначая. Однако он внёс подвал в перечень точек на маршруте и стал ожидать команд на исполнение поручений или привязки к конкретному человеку. А их всё не было. Тогда, дождавшись устойчивого присутствия в подвале людей, он и проявился во всей своей красе. Но, и даже — НО! Маленькая деталь — помещение было маловато по длине. Шар заработал нештатно, был нарушен цикл его возникновения, разворота в рабочее положение и свёртывания в точку. Он заработал как взбесившийся горнопроходческий комбайн и убил людей… Хотя, что-то он делать мог. Таскал же он от меня и ко мне посылки? Таскал! И я ещё не знаю, что заставляли его делать суровые мужики из нашей Конторы в 53-м году.

То, что я увеличил длину помещения, благотворно сказалось на характеристиках шара. Он заработал стабильно. И тут я в него попал. Попал — и стал командовать! Ну, помните, я нажал на виртуальный командный планшет? Вот-вот… Шар посмотрел, прикинул — залез какой-то мужик… то ли припадочный, то ли раненый, явно ему помощь нужна — вон как мужика плющит, еле-еле кнопку на пульте сумел нажать. Принял команду мчать к медикам и, по умолчанию, закрепился персонально за мной, болезным. Теперь он по маршруту бегать не будет, а растворится в эфире и будет спокойно ждать моих дальнейших команд. Пульт-браслет на управление шаром я у Лома всё же вырвал. А то как я к нему попаду на медосмотр-то? Вот так, в общем и целом. Поздравляю вас, капитан! На ваш лотерейный билет выпал крупный выигрыш! Бамсс — и прямо по голове! Нет, ну это ж надо — так повезло… Вот, Афоня, и тебе выпало счастие после полосы долгих неудач и разочарований.

Я довольно улыбнулся и отставил метлу. Пора было двигать прогресс дальше. Надо бы что-нибудь приготовить себе на обед. И рюмку сегодня я себе заработал. Ну, с выигрышем тебя, Афоня! Будь здоров!

Вся эта суета, новые открытия и события, прилично вывели меня из себя. Да и спина побаливала. Так что, плотно перекусив и забросив в организм грамм пятьдесят водки, я решил немного расслабиться и отдохнуть. Ну и отдохнул… Проснулся я ближе к пяти вечера. Всё было спокойно — и на охраняемом объекте, и на душе. На всякий случай объект я всё же проверил. Тишина. Любимый хутор может спать спокойно, и видеть сны…

Спать мне уже не хотелось, хотелось чем-нибудь заняться. Бросил шмат рыбы трущемуся о ноги Кошаку и задумался. Вообще-то, я немного перегорел со всеми этими приключениями. Да и вечереет уже, намеченная видеосъёмка скорее всего не получится. Завтра займусь, когда светло будет. А пока надо ещё раз продумать, какой видеофильм можно и нужно снимать для деда-архимага? Уж больно он мне серьёзным мужиком показался. Как бы чего не вышло. А то подтолкнёшь его интерес, а он возьмёт, да и пожалует сюда. В огненном шаре и с полным зарядом боевой магии в своём жезле. А нам это надо? Сомневаюсь я что-то. Петрович будет недоволен. А вот, кстати, как там Петрович? Не нагрянул бы невзначай. А то ещё застукает меня на горяченьком. На внеплановом мёртвом часе или вообще на самоволке. А дальше — выговор, персональное дело на профсоюзном собрании и увольнение по статье. Жалко будет, привык я к хуторку. Да и люди тут хорошие.

Утром мне пришлось резко поменять все свои планы. Дело в том, что архимаг прислал мне новый денежный перевод. На крупную сумму.

К шестичасовому трамваю я не полез. Просто не ожидал от него ничего. Рановато для письма вроде. Сделал все свои дела, похозяйничал немного на своей делянке, а потом, ближе к обеду, решил всё же заглянуть в подвал. И не ошибся. На столе для приёма корреспонденции стояла большая шкатулка. Сколько их у деда? Или у него под боком сувенирная лавка? Он на этих шкатулках разорится просто. А мастера-шкатулочники озолотятся. Ну, не моё это дело. Моё дело проверить корреспонденцию. Я ухватился за шкатулку.

Ба-а, тяжесть-то какая! Как свинцом набита. Или… золотом? Приподнял крышку и обомлел. Опять угадал. Золото. Это стало меня тревожить. Такие вот подарочки — к чему бы это? За какие такие глазки? Он ведь мне не друг и не родственник, он… как там дальше? Не помню. Подкупает меня старик? Вербануть хочет? Что бы я ему план родного завода передал и количество пулемётов в банде? Да я и так расскажу, без этих монет. Я захватил полную горсть червонцев и высыпал их обратно. Монеты запрыгали по своим товаркам, и я увидел блеснувшую среди золота маленькую-маленькую стеклянную колбу. Взял её, присмотрелся. Стеклянный цилиндрик, как порция духов в пробнике. В цилиндрике насыпан песок. Затычка из плотно свёрнутой бумажки. Не письмо ли… Развернул. Точно! Письмо — не письмо, а, скорее, телеграмма.

На бумажке была нарисована рука, высыпающая из коробки из-под Си-Ди дисков положенный туда песок. Потом — небольшая кучка песка а натюрель, так сказать. Потом — этот самый цилиндрик с песком, который я всё ещё держу в левой руке. А вот потом… Знак «равно» (выучил дед, молодец!), знак «равно», значит, и — шкатулка, полная золотых монет.

А-бал-деть! Этта что жа получается, братцы? У деда речной песочек с моей родной земли идёт 1 к 1000 к золотому песочку, что ли? Нет слов, просто нет слов. Песок вот есть, а слов — нету! Это дед заказ ведь прислал. С предоплатой? На душе стало легко и приятно. Страшно захотелось в Цюрих там, в Берн, какой-нибудь. Поближе к швейцарским банкам, понимаете ли… И ячейку мне банковскую! Да побольше размером, побольше! С наш погреб, примерно.

Улыбаясь радостной, детской улыбкой, я медленно закрыл шкатулку, поднатужившись, поставил её под канцелярский стол и бодренько полез на выход.

Так, мешки у меня есть, я помню, лопата тоже есть, я знаю. Значит? Значит — вперёд, на пляж! К россыпям золотого песка!

Споро выбравшись на пляж, я воткнул лопату в песок и из-под руки оглядел золотую жилу. Да-а, а работы здесь — непочатый край! Тут не отдохнёшь! С хеканьем я вонзил лопату в золотоносную породу. Ничего, и на глине можно загорать!

 

Глава 19

Вы это… друзья, не верьте особо всему, что я вам тут понарассказывал, не верьте! Я ведь такой, я ведь и сбрехать могу, юмором, так сказать, пошутить, ха-ха… Про золотой песок вот, например. Мыслимое ли дело — украсть весь пляж и загнать его за золото за тридевять земель! Да и куда мне столько золота? И, главное, для чего? Сидеть на нём, подобно дракону в сокровищнице, и греть чешуйчатое пузо? Ведь сбыть это самое золото на Земле я не смогу…

Да-да-да! Вижу, что самые знающие уже утвердительно кивают головой, понимают, знать, о чём я говорю. Для остальных — скажу. Видите ли в чём тут дело, братцы… Сами понимаете, что при продаже любой партии золота больше, скажем, чем несколько грамм на рынке цыганам, его будут проверять. И вам здорово повезёт, если покупатели просто буду смотреть, а не брусок ли свинца вы им пытаетесь впарить под видом банковского слитка. Любая же более-менее серьёзная проверка скажет много больше о презренном металле. Скажет, например, откуда это золото. Из ЮАР, с Аляски, из глубины сибирских руд и так далее. Более того, современная аппаратура и методики позволят точно назвать не только страну, где добыто золото, но и указать конкретный рудник или прииск, где оно было выброшено на поверхность земли лопатой золотоискателя. По чистоте металла, примесям и чёрт его знает, по какой ещё другой широкой шкале показателей. И вот в этом моя главная проблема! Нет на Земле такого места, где мой честно заработанный металл жёлтого цвета, как любят его называть работники правоохранительных органов, был поднят из жилы или россыпи, любовно засыпан в брезентовый мешочек, опломбирован и под строгой охраной отправлен на комбинат, на чистку, переплавку и отливку в знакомые всем по гангстерским фильмам золотые слитки-кирпичи. На такой вот проблемке со вбросом в местную экономику левого золотишка и спалился, как вы помните, небезызвестный вам дон Румата. Вычислил его разом глава местной арканарской пробирной палатки дон Рэба. Об этом всякому уважающему себя прогрессору следует крепко помнить!

Нету, стало быть, на планете такого места, откуда я мог это золото взять! И с этим ничегошеньки не поделаешь! И золото есть, и продать его нельзя! Можно, конечно, если, например, подсыпать к моему золоту в тигель процентов 60–70 местного золотишка. Но стоит ли в таком случае овчинка выделки, спрошу я вас? Эдак я не то чтобы разбогатею, я разорюсь просто. Можно ещё, конечно, попробовать толкнуть его небольшими партиями в какую-нибудь страну с древними традициями таскать на себе золотые цацки и не очень принципиальными контролирующими органами… В Индию, например. Там знаете, сколько золота ежегодно расходится по многомиллионному населению? И никто особенно на пробу и происхождение металла и не смотрит. Или в Северную Африку, например. К берберам каким-нибудь и прочим арабам. Народ там вроде бы и бедный, но золото на себе таскать любит. И на его происхождение тоже особенно не глядит. Золото — оно и есть золото. Думаю, там тоже пару-тройку тонн можно свободно спрятать. Но у меня и тонны золота пока нет. Да и не будет — зачем мне голову ломать проблемой его реализации?

Так что, набивать в мешки несколько кубометров речного песка я и не собирался. Пошутил я, прошу пардону! Однако — была просьба. Да настоятельная такая просьба, к тому же оплаченная, — прислать архимагу нашего чистейшего песочка с берегов малодоступной для широких кругов рыбаков и туристов степной реки. Что он там с ним делать будет, я не знаю. Но, есть у меня такое подозрение, что ушлый старикан уже заметил какие-то чрезвычайно полезные свойства моего песка. Иначе бы не было такого ажиотажа, правда, ведь? Наверное, какие-то артефакты клепать будет. Эксклюзивные. Иномирные. Во! Это мысль. А если… если у них магия есть, а у нас — нету? Как, интересно, будет действовать мой песочек? Может, как глушитель для их магии? Эх, чёрт, интересно-то как! Но, пока я там не побываю, наверняка ничего и не скажешь. Надо бы скатать к деду в гости. Познакомиться, тяпнуть из серебряной фляжки чего-нибудь освежающего, то — сё… Предложить ему, кстати, глинозём… Его тут тоже до хрена. О чём это я? Извините — заболтался!

Мешок не мешок, а полмешка я уже деду нагрёб. Хватит, не дотащу ведь. И так волоком пылить придётся, спина болит, на горб мешок не закину. А вечерком я его деду и отправлю. А пока нужно заняться другими делами. Нужно бы смотаться на приём к доктору Пилюлькину, например. Достала меня уже эта спина. Надо пользоваться блатом в закрытой клинике. Некоторые в «кремлёвку», к примеру, ходят, а я буду к хозяйке медной горы в пещеры визиты наносить.

Тут звякнул мой электронный шпион. Я взглянул на экранчик. Звонок по закрытой связи, вот оно как… Что у них там случилось, интересно? Ну, что ж, пошли на пульт.

На своём подземном КП я поднял трубку телефона спецсвязи.

— Что так долго, Афанасий? — перекрывая вопрос дежурного, в трубке прогремел чей-то громкий командный голос и рассыпавшийся чугунным горохом грохот сапог. Эка, у них там весело! Чисто паника в обозе!

— Да пока дошёл, ноги что-то барахлят. Что у вас случилось, Петя? Что за шум и беготня? Немцы напали, что ли?

— Какие немцы! Гораздо хуже… Майор Белоусов приказал тебя предупредить. К тебе едет ревизор.

— Какой такой, на хрен, ревизор? У меня что, продсклад, что ли? Тут кроме золотого песка ничего нет. Кто там едет, Петя, скажи по-человечески?

— Да тут, Афанасий, вот какое дело. У ракетчиков запуски сегодня в ночь будут. Одно изделие на дальность, а другое — по мишеням пальнут. Ну, и примчались из Москвы большие шишки. На посмотреть, выпить и закусить. И из вашей головной конторы с Лубянки какой-то генерал изъявил желание поприсутствовать. Позвонил его порученец, сказал, что генерал и к вам на объект заедет. Так что, готовься, Афоня! Побрейся, сапоги почисти и баночку вазелина приготовь!

Петюня мерзко захрюкал. Это он ржёт так. Юморист армейский… Эх, гадство, а Петровича-то и нету! А он меня по такому вот случаю и не инструктировал. Что делать-то будем, а, Кошак?

Кошак мявкнул, задрал хвост и потёрся своим боком о мою штанину, оставив на ней клок рыжего пуха. Пора тебя вычёсывать, брат. Совсем форму одежды не соблюдаешь, запаршивел, бандюга рыжая. А ну, как генерала вот так вот украсишь клочьями шерсти, а? А он глянет, обозлится и враз прикажет тебя в расход вывести? Что я тогда Косте скажу? Чем расплачиваться буду? И-э-хх, одни убытки! Да ещё поить, наверное, надо гостей, рыбой кормить… А к Лому я успею?

— Петя, а когда мне их ждать?

— Самолёт в 18.00 должен прилететь. Пока встретят их, пока поговорят, минералочки тяпнут… — Петя опять гадко хохотнул. — Пуски где-то после 23-х будут. Так что часиков с 19-ти до 22-х он к тебе вполне успеет заскочить. Ну, всё — готовься. А мне тут некогда с тобой лясы точить. Пока, траппер с фронтира!

Пока-пока… Нет, ну это ж надо ж! Только дела пошли, только лечением хотел заняться — и нате вам! И Петровича нет. А это плохо. Командиру надо доложить.

Я снова поднял телефон спецсвязи и набрал дежурного по нашему управлению. Поздоровкался, похвастался, как мне хорошо отдыхается, где — не сказал, не положено. И поинтересовался о судьбе товарища полковника Тихонова. Мол, всё ещё лежит ветеран под капельницей? Со вставленной в нужное отверстие клизмой? Дежурный обещал узнать и отзвонить мне на сотовый. Ладно, подождём. А пока, может, смотаться к Лому? Нет, нельзя… И приехать кто-нибудь может, и звонки могут пойти. Надо бдеть. Опять полетела моя программа оздоровления ко всем чертям! И исследования тоже… В подвал сегодня ни ногой! Бдеть, бдеть и бдеть! Да и порядок на объекте надо навести хоть какой. Этим и занялся. Правда, копчушку всё же раскочегарил… Москвичи оченно любят рыбку горячего копчения. Да под холодненькую водовку! Да ещё и на халяву… Знаю я их.

Ещё раз перемыл всю посуду и убрал её из беседки. Клеёнку вымыл с мылом, насухо всё протёр, побрызгал водой пол и подмёл. Убрал окурки, вылил в яму ведро из-под рукомойника, новое мыло положил, не пожалел. Что ещё? И так почти что Букингемский дворец! Хватит — слишком хорошо, тоже не хорошо. Не будем выделываться, юный вохровец! И люди сами потянутся к нам. И точно! Так оно и получилось.

Первого притянуло Тараса. Он привёз опилки, а глаза ушлого прапора тут же засекли пыхающую вкусным дымом коптильню.

— О-о, это я хорошо заехал, Афанасий! Вовремя! Давай, принимай опилки — чистый ясень.

— Ясень пень, Тарасик! Прошлый раз, вроде, бук был? Вот бук и вези. А это безобразие я заворачиваю! «Я спросил у ясеня, понимаешь… Ни х… ни хрена себе, ни хрена себе! Ясень отозвался, кивая головой…» Ты, Тарас, лирик? Или цирик? Вот и будь проще. И шмыгать носом прекрати! Давай, ссыпай быстро и уматывай. Ничего тебе сегодня не обломится — у нас свои проверяющие нагрянули. Будут штаты сокращать и внедрять экономию дизтоплива. Так что — работать будем на твоих опилках. А о рыбке пока забудь. Ну, давай, давай! Шнель, шнель отседа!

Еле вытолкал расстроенного чуть ли ни до слёз прапорщика Хренько. И почти тут же зазвонил телефон.

— Афанасий! Что там у тебя за паника? Что ты дежурного по управе и меня дёргаешь? Сам не можешь решить проблему?

— Не могу, Сергей Петрович, ибо это не просто проблема, это полный форс-мажор! Докладываю…

И доложил. И только закончив молотить языком, обратил внимание на просто-таки гнетущее молчание с той стороны трубки.

— Петрович, алё… Делать-то мне что?

— Погоди, Афанасий… фамилию генерала тебе не называли?

Голос полковника Тихонова был таким холодным и отстранённым, что… Таким голосом на спецоперации приказывают резать духов-часовых… ага — по горлышку, чтобы он только забулькать смог, а никак не крикнуть.

Невольно я принял стойку «смирно».

— Никак нет, товарищ полковник!

— Ясно. Ничего не предпринимать! В телефонные переговоры с москвичами не вступать! Я вылетаю на объект.

Ну, ни фейхуа же себе! Что это с Петровичем? Такое впечатление, что не генерал ФСБ на объект должен прибыть, а… а рейхсфюрер СС Гиммлер, не иначе! Что же у нас тут вокруг объектика-то крутится, а? Что за страсти-мордасти? И куда ты вляпался, Афанасий? Ответа, естественно, не было. Я пожал плечами и пошёл к воротам, опускать древний, кривой и облупившийся шлагбаум. Объект переходил на усиленный порядок несения службы.

Гости появились ближе к девяти часам вечера. Мой шпиончик пискнул на поясе, но я уже и сам увидел свет фар подъезжающей машины. Освещение объекта было полностью включено. Вокруг галогенных ламп и ярких прожекторов клубами вальсировала мошка и ночные бабочки. Ощущение приближающегося праздника добавили и слепящие фары огромного роскошного внедорожника. Машина встала перед шлагбаумом, но фары продолжали слепить меня.

— А ну-ка, гости дорогие, фары-то потушите… Не след в чужой монастырь по своим правилам въезжать.

Мягко хлопнула дверь авточуда. Молодой голос резко произнёс: «А ну, чмо болотное, поднимай свою железяку!»

В световом потоке передо мной замаячил тёмный контур чьей-то фигуры.

— А ты для начала назовись, мил человек! Кто ты есть такой, чтобы я тебя на охраняемый объект пустил, а?

— Да я тебя…

— Майор! — тихий, но ожёгший невидимого майора ударом бича голос принадлежал явно человеку постарше. Фары погасли. Я старательно проморгался, глаза слезились, но кое-что уже можно было рассмотреть. В мягком свете габаритников ко мне подходил невысокий человек в хорошем костюме, с галстуком. С галстуком — при такой-то жаре! Блеснули очки в модной, дорогой оправе.

— Добрый вечер! Вы ведь Никитин? Афанасий Кириллович Никитин? Наш новый работник?

— Не имею чести знать с кем разговариваю, уважаемый. Пока я не ваш работник. Я сторож насосной станции. Охраняемого, стал быть, объекта! А ваши полномочия, милостивые государи, на посещение режимного объекта распространяются? Ась?

Молодой аж заскрипел зубами. Мужик в галстуке тихо рассмеялся.

— Браво, Афанасий Кириллович, браво! Верю! Вы в самодеятельности не участвовали? Нет? А жаль! Возможно, сцена потеряла в вас большого артиста… Вот моё удостоверение, читайте…

Я чуточку сместился вбок, чтобы свет лёг на раскрытое перед моими глазами удостоверение. Нет, всё же не Гиммлер… Генерал-майор Петров.

— А с вами кто, товарищ генерал-майор? Шустрый такой… Не Сидоров ли часом?

Молодой опять издал какие-то смутные, но явно недружелюбные звуки. Генерал Петров снова хихикнул.

— Зря вы его злите, Афанасий Кириллович. Честное слово — зря! У майора Амбарцумова богатая биография и масса умений.

— Рад за него… Чем обязан вашему визиту? По линии своего непосредственного начальства я никаких команд не получал, товарищ генерал-майор.

Показалось? Нет, точно — при слове «майор» генерал поморщился. А я тут причём? Положено тебя так титуловать — будем так титуловать и дальше! Ничего не попишешь, товарищ генерал-майор! До чего дослужился, тем и гордись. Ухо зацепило знакомый звук…

— А и не надо команд по линии вашего непосредственного начальства. Я представляю…

Теперь и галстуконосец что-то услышал. И повернулся ко мне спиной, всматриваясь в чёрное небо. Из тёмной степи на нас накатывался булькающий, со свистом, звук заходящего на цель боевого вертолёта. Вот с него ударила мощная фара, вот световой луч нащупал нашу группу у шлагбаума, протянулись длинные тени, грохот моторов стал нестерпимым. Вертолёт завис и мягко опустился в пылевую тучу. Из клубов пыли быстро выскочила фигура в камуфляже. Отряхиваясь, к воротам скорым шагом подходил старший смены охраны насосной станции Сергей Петрович Тихонов. Ну, ни хрена себе! Где это Петрович такого левака поймал? Вы знаете, сколько стоит час его полёта? Вертолёт вновь взревел, погнал на нас ещё одну мощную волну пыли и, включив аэронавигационные огни, увеялся в ночь.

Я покосился на ген-майора. Радости у него на лице не было. Лёгкими движениями холёной ладони он пытался привести свой костюмчик в порядок. Ну, это дело бесполезное — тут и пылесосом не обойтись. А вот нечего по степям в таком костюме мотаться. Раз ты генерал-майор, так будь добр — на военный объект в форме! Ну, это не моя проблема!

Тут Петрович подошёл к нам вплотную.

— Спасибо, капитан. Вы свободны.

И ждёт ведь, удавчик песчаный, что я немедленно растворюсь прямо в воздухе! Что я, впрочем, и сделал — медленно пошаркал к беседке. Ставить чай. Не буду мешать большим мальчикам меряться пиписьками!

 

Глава 20

Оказалось, что наш сувенирный электрический самоварчик топил я еловыми шишками абсолютно зря. Не сложилось наше чаепитие с московским начальством. После непродолжительного, но весьма экспрессивного обмена мнениями у шлагбаума, мимо меня на территорию объекта прошли гости, возглавляемые злым до дрожи гитарной струны Петровичем. По крайней мере, морда у него была совершенно белая. Может, свет на площадке такой? Не знаю…

Я так и остался суетиться за столом в беседке, а комиссия по проверке несения караульной службы на насосной станции начала шустрым челноком мотаться по объекту. Петрович, гремя связкой ключей, шёл, как и полагается настоящему ключнику, справа и немного сзади московского боярина, отмыкая по его команде старые, рассохшиеся двери и включая тусклые, сорокасвечовые лампочки. Привлечённые светом, радостно и злобно звенели комары. Боярин благожелательно кивал, выслушивая краткие комментарии начальника смены охраны, и белой ручкой хлопал осатаневших от дармового корма кровососов. В подвал с картошкой москвичи, как и следовало ожидать, не полезли. Ну, леди с дилижанса, — сами понимаете… Хотя, — я их вполне понимаю, — туфли у них были совершенно обалденные. В темноте светились дорогим блеском.

Прошло буквально минут десять-пятнадцать, как проверка закончилась. Петрович привёл гостей в беседку, шуганул меня от завершения чайной церемонии, и выложил на скрипящую, стерильную до медицинских показателей операционного стола клеёнку журналы дежурств, входящих и исходящих телефонограмм, книгу учёта посетителей и прочую бюрократическую хренотень. Барин с интересом уткнулся в бумаги. Майор Амбарцумов потрошил свободные амбарные книги. Специалистами они были хорошими, и уже через некоторое время боярин в чине генерал-майора, слегка покачиваясь с пятки на носок, что-то начал негромко втирать Петровичу. Видимо, сулил ему либо вечную каторгу, либо квартальную премию. Петрович сдержанно кивал и имитировал телодвижения, означающие желание немедленно кинуться устранять вскрытые недостатки.

Я отхаркался и с удовольствием запустил в темноту такой плевок, что явно перебил ТТХ планируемого на ночь запуска на сверхдальнюю дистанцию. Ген-майор посмотрел на меня и благостно улыбнулся. Затем, не пожалев для юного вохровца генеральского кивка, но не допустив к лобызанию ручки, с достоинством отправился к своему чёрному членовозу. Горячий майор прикрывал ему спину как в боевой операции. Пробрало, значит, суку! Понимает, что кирпич из темноты может запросто прилететь.

Петрович пулей метнулся к трансформаторной будке, и через пару секунд там заныл стартер нашего «УАЗа». Поравнявшись со мной, командир кинул короткое «Жди!» и бодро запылил вслед плавно покачивающему своими прожекторами по барханам внедорожнику. Я плеснул себе представительского чайку и приготовился ждать. Только перед этим у меня образовалось срочное, безотложное дело. Нет, не отлить — с предстательной железой у меня пока ещё всё в порядке, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Надо было срочно отсыпать.

Я и отсыпал. Из мешочка, приготовленного для друга-архимага, я отложил золотого песка в двойные мусорные пакеты. Килограмма по четыре… больше тащить будет тяжело. Связав пакеты, я закинул их на многострадальную шею и полез в подземелья. Там я бросил песок на стол отправки корреспонденции. Без меня уйдёт к адресату. А я свои обязанности на сегодня выполнил все. Можно и отдохнуть. Попью чайка, покурю, посмотрю на старты ракет. Замечательное, скажу я вам, зрелище! Недавно пускали отсюда — так даже в Иране и в Израиле паника поднялась! Весь интернет был забит сообщениями — НЛО, мол, на Землю напало, спасайся, кто может! Вот и посмотрю ещё разочек. Да и начальника подожду… Выкинув из кружки особо наглого комара, я расслабился и приготовился получать наслаждение.

Не нужный более свет мощных прожекторов я убрал, и ночное небо сразу приблизилось к беседке, подавляя и зачаровывая меня сказочным сиянием звёзд. А вы давно смотрели в звёздное небо? Кристально чистое, безбрежное, без пыли, смога и гнойной ртутно-жёлтой подсветки городских фонарей? О-о! Вы много потеряли! Бегите из города, устраивайтесь к нам на работу, чтобы вот так, попивая чаёк и наслаждаясь сигаретой, можно было смотреть и проваливаться… лететь… парить до головокружения в этой прекрасной, живой, сверкающей красоте!

Кстати, а где Кошак? Что-то я его давно не видел.

— Кошак, мальчик, ты где? Напарник, сыпь сюда! Кыс-кыс-кыс… Ушли плохие дяди, ушли уже. Никто тебя стрелять не будет!

Минуты через полторы из темноты нарисовался хвостатый сторож. Всем своим видом он давал понять, что никоим образом не трусил, не скрывался на помойке, а лежал в засаде, в боевом охранении, защищая московских гостей от угрозы нападения страшной енотовидной собаки. Пришлось стимулировать бойца парой-другой килокалорий. Теперь мы с ним сидели вместе, бок о бок. Я курил, уставившись на яркие звёзды, а напарник вылизывался. Известное утверждение Канта о звёздном небе над нами, формулирующее два основных направления и два основных источника его философии, Кошака явно оставило равнодушным… Скорее всего, кот Канта не читал. Мда-а… Ох уж мне это семейство кошачьих! Одно слово — вещь в себе.

Наконец, вдали запрыгали полосы света. Электронный ябеда тут же подтвердил, что к нам едет командир. Я включил самоварчик и принёс чистую кружку. Ждём-с… Сейчас разбор полётов будет. И раздача конфет и плюшек, ага… скорее — плюх.

Поставив горячий драндулет в стойло, на свист самовара вышел атаман. Чело его несло следы глубоких переживаний и внутренней борьбы.

— Ну, что тут у вас произошло, Афанасий? Докладывай!

— Да ничего и не успело произойти, Петрович… Я только и сподобился генералу в удостоверение заглянуть, как ты этаким разгневанным Саваофом из машины на грешную землю спустился. Ты чаёк-то наливай, наливай… Отдохни малость, расслабься — на тебя смотреть страшно. Вот ты мне скажи, командир, что это тебя так перепугало, что ты аж на ковре-вертолёте сюда ночью прилетел, а? Может, хватит в детские тайны играть?

Полковник, гоняя желваки, тяжело посмотрел на меня.

— Детские тайны, говоришь… Эх, Афанасий! Подальше тебе надо держаться от этих тайн, подальше… мал ты ещё. Плесни мне что ли… Да нет! Не чаю, водки плесни.

Я засуетился, меняя чайный стол на водочный. Наконец немудрёная закуска заняла своё место, и я плеснул полковнику сразу грамм сто. Себе налил на два пальца. Мне надо было держать голову в холоде… Интересный разговор предстоял.

Петрович маханул стакан, звучно выдохнул и закусил вяленой рыбкой. Я сразу набулькал ему следующую порцию. Петрович глянул на меня, но промолчал. Я поднял свой стакан и приглашающе улыбнулся начальнику. Молча выпили, закусили, разом потянулись к сигаретам.

— Он ведь тебя колоть приехал, сука московская… Узнал, что меня и Кости нет поблизости и примчался. Вербануть хотел, не иначе… У-у, сволочь! Змея подколодная.

— Да за что же ты генерала-то так, Петрович? Мужик ласковый, душевный. Шестёрку свою вон как одёрнул, когда он на меня чуть с кулаками не полез.

— Ласковый, да… Я его ещё с Афгана знаю. Там он и кличку свою заработал — «Слизень». Без мыла в жопу влезет. А потом и вывернет её наизнанку… Однажды он вот так, ласково и душевно, зазвал одного полевого командира в гости, на той. И постреляли их всех. Здорово он нам тогда нагадил! Сразу почти все оперативные контакты оборвал. Знаешь, каких трудов стоило вернуть доверие людей? Там же среди душманских вождей не все отморозки были. С некоторыми вполне можно было иметь дело… По крайней мере — спасать наших пацанов из плена. А он, сука, орден захотел заработать! На чужой крови… И этот, майор его, тоже ему подстать. Спецназовец хренов… привык людей резать. Ты с ним поосторожней, Афанасий. Гад он, каких мало. Вон, смотри… Первая пошла.

Я быстро оглянулся. На северо-востоке в чёрное небо резко лезла оранжевая точка. Звука старта, конечно, слышно не было. До пусковой позиции было километров сорок-пятьдесят. Но я помнил этот ужасающий, сковывающий позвоночник инстинктивным страхом питекантропа перед тираннозавром, рёв стартующей ракеты. Приходилось мне бывать на пусках. Впечатляющее зрелище! И слышище тоже.

Мы помолчали.

— А что ему тут понадобилось, Петрович? Ты же сам говорил, что ничего у нас тут нет. Приходи и смотри…

Петрович молча пожевал губами.

— Оно как посмотреть, Афанасий. Молод ты ещё, сынок. Молод и наивен, честен… Ты извини, я не подшучиваю над тобой, и обидеть не хочу. Ты, когда службу тянул, небось, всех вокруг видел лишь как замечательных парней? Верных друзей-товарищей, а? Которые и спину прикроют, и последнюю сигарету пополам?

Я робко кивнул. Подумал — и кивнул утвердительно.

— Вот и я о том же… — грустно прокомментировал Петрович, — мал ты ещё и зелен. Не тёрла тебя жизнь, не била наотмашь. Ты знаешь, когда стало ясно, что прогнило что-то в датском королевстве? Когда прошла устная команда не возобновлять служебные контракты с офицерами, которые начинали служить и состоялись как чекисты в КГБ СССР. Когда у спецслужбы государства не стало противника, мать его! Одни друзья вокруг, ты понимаешь? Когда на руководящие должности полезли вот такие вот слизни… Когда офицеры ФСБ занялись не только противодействием иностранным спецслужбам, но и крышеванием банков, производств, частного бизнеса. Э-эх, твою мать!

Петрович безнадёжно махнул рукой. Я понимающе смотрел на него. Про это говорил и мой дед.

— А с недавних пор стали мы чувствовать чьё-то странное внимание. Осторожное подкрадывание. Присмотрелись, проверились — а это он, Слизень, заинтересовался вдруг нашим объектом! Видать, нарыл что-то в архивах, паразит. И засуетился. Выгоду, что ли, почуял какую?

Я замер. Вдруг Петрович резко сменил тему.

— Ты, Афанасий, пока тут пузо в одиночестве грел, ничего странного на объекте не замечал?

Теперь запнулся я. Говорить или нет? Раз пошла такая пьянка — могу ли я утаивать от моих старших товарищей то, что произошло? Петровичу я бы, пожалуй, и рассказал. Ну, намекнул хотя бы… А вот Костя? Кто он такой? Нет, помолчу пока…

— Да ничего вроде такого особенного, Петрович, я не видел. Так… обычные аномальные явления!

— Шутишь всё… Ну, шути-шути… Что крутишься, как глист в заднице? Спросить что хочешь?

— Ага, спросить. Командир, а что ты сам прилетел? Что Костю не направил? Он же в городке ракетчиков живёт, а? Ему всяко ближе бы было…

Командир вновь внимательно посмотрел на меня. Внимательно и задумчиво. Потом решился.

— В Москве Костя живёт. Когда здесь бывает, то или на объекте дежурит, или в городке в гостинице обитает.

— Эка! А что не из Магадана мужиков сюда ни пригласили поработать?

— Из Магадана не надо, далековато всё же будет. А Костя не только живёт в Москве. Он там ещё и работает. Костя — заместитель председателя нашего всероссийского общества ветеранов спецслужб.

— Во как! Да кто же он есть-то на самом деле? Простой вроде мужик?

— Ага, мужик он простой, надёжный мужик, крепкий. Трудовая династия в третьем поколении. У него и дед, и отец в органах работали. И он, само собой, служил. И дослужился до генерал-лейтенанта, между прочим!

— Ого! А тут под твоим началом, простым сторожем, значитца, служит? А почему?

— Какой ты приставучий, аналитик… Нужно так. Это место для него много что значит.

— Может, расскажешь, командир? Что бы я опять не ошибся.

Петрович покрутил стакан по столу, помолчал и решился.

— Расскажу… Хоть мы с тобой пока пуда соли и не съели, рискну. Я деда твоего помню, замечательный мужик! Как, кстати, он?

— Жив-здоров дед! Это крепкое поколение было, сам знаешь.

— Знаю, видел. Ну, слушай! Но о том, что я тебе сейчас расскажу — молчок! Полный. Никогда и никому, ясно?

Я утвердительно замотал головой.

— Дело в том, Афанасий, что Костин отец пропал без вести. На нашем объекте и пропал. Костя тогда только-только родился. Ещё пелёнки пачкал.

— А отец Кости был…

— А отец Кости был заслуженный боец. Орденоносец, фронтовик. Он служил в одном хитром силовом подразделении МГБ. И, как сказала под большим секретом Косте его мать, однажды, летом 1953 года, его направили в командировку на наш полигон. Из этой командировки он не вернулся. Вот так-то, Афанасий. Косте удалось по некоторым архивным данным установить, что тогда на полигоне погибли или исчезли без следа две группы спецназеров. Шесть человек. По документам финансистов были проведены выплаты в связи с утратой кормильца, назначены пенсии. Понял? И Костя считает, что его отец исчез именно в наших подвалах, ясно тебе? Вот и не может он это дело бросить. Ищет, всё ищет Костя своего отца. Ищет, и надеется в конце концов его найти. Живого или мёртвого. Хоть какие-то следы.

Я глубоко задумался. А картинка-то начала понемногу проявляться. Складывается кое-что.

— Слушай, командир, что я тебе сказать хочу…

— Потом скажешь, Афанасий. Вон, вторая пошла…

Я даже не стал отвлекаться на пуск ракеты.

— Нет, ты погоди, Петрович! Дело в том…

— Дело в том, Афанасий, что ты сейчас пакуешь свои манатки, а завтра я тебя отправляю домой! И это не обсуждается!

— Петрович, так мне ещё шесть дней…

— Я подежурю твои шесть дней. Всё одно — надоело мне в госпитале мотаться. Лучше я тут на песочке поваляюсь, порыбачу, в себя хоть приду. Да и Костя завтра-послезавтра должен подтянуться. А ты — домой! И без разговоров. Всё, что я тебе сказал — забыть! Никому, понял? И не возражай, так надо, Афанасий, ты уж мне поверь.

Я и заткнулся. Надо, так надо. Ничего, подожду с докладом, да и информации немного поднакоплю. Спину вот подлечить можно будет. К другу ювелиру зайти. Отобрал я пару камешков поневзрачнее и одну золотую монету. Самую потёртую. Думаю, да просто уверен, что некоторые траты мне предстоят вскоре. Нужно готовиться к турпоходу. Тушёнку там купить, перловки всякой, патроны для моего «Тигра». Правда, его ещё надо выбрать и приобрести. Ничего, знакомцы из лицензионно-разрешительного отдела помогут, я уверен. Значит — домой! Будем весело проводить заслуженный отпуск!