Я стояла на крыльце и ждала Настю и Точку — они обычно ходят в школу вместе. Варя хлюпала носом рядом, покашливала и хрипела осипшим голосом:
— Не думаю, что Слава в курсе. А что говорят родители?
— Ничего. Мне кажется, они ничего не знают. Я подслушивала вчера. Он два часа болтал с ней по телефону. Любезничал, обсуждал соревнования. Славка не смог пойти, ездил с мамой на рынок. И он не знает, что Рита была там не одна.
— Хочешь карты кинем на ситуацию?
— Да тут и без карт все ясно — ситуация дрянь. Настя обещала принести фотографии. У нее принтер цветной, сказала, что сделает все в лучшем виде.
— Покажешь их Славе?
— Конечно. Он мне брат, и я за него переживаю.
— Ярик, это его дело, его жизнь.
— Варя, он — моя семья. Эта девушка хочет стать членом моей семьи. И я против. Уверена, что мама с папой тоже будут против.
Варя тяжко вздохнула. К нам подошла Мелина. Мы с Варькой переглянулись и замолчали. Юлька такая болтливая, что в ее присутствии можно только о погоде разговаривать.
— Ярослава, это правда, что про тебя говорят?
— Юль, чего тебе надо, а? — выдохнула Варя.
Я лишь смогла закатить глаза и убрать руки в карманы. Очень хотелось двинуть каждому, кто говорит обо мне плохо, в нос.
— Просто это так неожиданно, — пожала Пустомеля плечами. — Понимаешь, одно дело, когда Ярик всем призналась, что буч. Это очень смело с ее стороны…
Варька ухватила меня за рукав и тревожно взглянула в глаза.
— Ярик, на каждый роток не накинешь платок, — быстро произнесла Андреева едва слышно. Я скрипнула зубами и отвернулась.
— Но сейчас… — Юля развела руками и, трагично скривив губки, покачала головой.
— А что сейчас? — дернулась Варя.
— Да уже все говорят, — хихикнула Мелина.
— Про что? — зажала ее в угол Андреева.
— Про беременность. Вся школа знает, что Сокол в положении.
Мы с Варей переглянулись. Черт! Информация про Славку выплыла? Что делать? Подруга положила руку мне на плечо и надавила, давая понять, что не позволит мне подняться.
— Не вижу в этом ничего плохого, — улыбнулась она Юльке. — А ты что-то против имеешь?
Мелина покосилась на меня, закусила губу, словно решая, говорить или лучше промолчать.
— Ну… Я считаю, что это немного рановато… — дипломатично отозвалась Пустомеля.
— Твое какое дело? — заводилась Варька. Еще кто сейчас кого держать будет?
— Знаешь, Юль, у буси — японских воинов, есть кодекс самураев — бусидо. Ты же помнишь, что я учусь в японской школе Тэнсин Сёдэн Катори Синторю? Так вот, эта школа воспитывала настоящих буси, которые передавали свое искусство от отца к сыну многие века. И с детства у детей самураев воспитывалось чувство собственного достоинства. Воины очень пеклись за свое доброе имя и готовы были за него умереть. Одно из правил кодекса самураев гласило: «Если лицо низшего сословия, такое как горожанин или крестьянин, будет виновно в оскорблении самурая речью или грубым поведением, его можно тут же зарубить». — Мелина нервно хихикнула и по стеночке попятилась от меня к дверям школы. Но тут на ее пути возникла Варька и преградила плечом дорогу. — А простолюдины, завидев самурая, должны были обязательно снимать шапки и становиться на колени. Иначе буси мог разгневаться и тут же зарубить наглеца. — Я нависла над ней и грозно посмотрела в глаза. — Еще раз трепанешь мое имя или имя кого-то из моей семьи…
Юлька просела под рукой и мышью юркнула в приоткрытую дверь.
— Браво, дорогая! — рассмеялась Варвара. — Это была речь, достойная настоящего самурая.
— Буси, — чуть поморщившись, поправила я. — Буси, Варя. Что делать-то теперь?
— Ничего, — фыркнула подруга. — Чем больше будешь доказывать, что это не ты, тем меньше тебе будут верить.
— Да, но они теперь знают про беременность Славки.
— И что? Вообще ты должна быть счастлива! Тебя знает вся школа! О тебе говорят, тебя боятся. Ты крута, Птица!
Я одарила ее кислым взглядом. Что мне проку от этой популярности?
Наконец-то у калитки появились Настя и Женя. Помахали нам. Мы с Варькой кивнули. Настя, старательно перепрыгивая через заледеневшие кучки снега, пыталась не свалиться на шпильках, не забрызгать белые колготы и не уронить береточку с головы. Впрочем, на чем держалась та самая береточка — вопрос весьма интересный, она была размером с мою ладонь и весьма симпатично сдвинута набок.
— Ярик, ты чего такая злая? Что-то с собакой? — тут же перепугалась Козарева.
— Нет, с Малышом все хорошо, мы гуляем два раза в день, его кормит весь этаж, и, вообще, он любимчик, — хмуро отозвалась я.
— У нас проблемы? — глянула Точка на Варю.
— Да, кто-то растрепал, что Слава беременный.
Настька захихикала. Женя секунду силилась удержать лицо серьезным, но потом тоже прыснула. Варька, поняв, что ляпнула, заулыбалась. Я закатила глаза — не подружки, а… эти… хохотушки, блин…
Мы зашли в школу и отправились в раздевалку.
— Я все распечатала и уже показала Женьке. Скажи, Жень! — тараторила Настя, словно за ней гонятся враги, а она не успеет слить информацию.
Точка многозначительно кивнула:
— Типичная самка, охотящаяся за мужьями.
— Женя, но ведь рано же! Ей только семнадцать. Какие мужья? У нее вся жизнь впереди!
— Это, Настя, от возраста не зависит. Некоторые и в сорок лет носятся, как малолетки, и наряжаются, как школьницы.
Мы оставили одежду в раздевалке, и поднялись в класс. Я прошла на свое место, бросила рюкзак на парту и чуть не подавилась жвачкой — на доске было тщательно выведено: «Лесба». Мои щеки вспыхнули алым, а уши тут же загорелись. В то же время в груди как-то разом все выморозилось, оборвалось и рассыпалось. Руки и губы мелко задрожали, ноги стали мягкими в коленях, я с трудом удерживала себя в вертикальном положении. Какой-то чудом сохранившийся кусочек мозга велел мне улыбаться. Я обвела хихикающий класс злым взглядом и спокойно села на место, волевым решением запретив себе стирать это мерзкое слово. Вставила наушники в уши. На всю включила Rammstein. Тяжелый и агрессивный рок — то, что надо для того, чтобы не броситься в драку со всем миром. Как же дрожат руки и хочется стать невидимой. Но нет. Не позволю себе показать им слабость.
— Вы что, дураки? — запоздало закричала Настя на весь класс, указывая пальцем на доску. — Совсем мозгов нет?
Народ загоготал.
Я с самым невозмутимым видом жевала жвачку и нервно выдувала пузыри. Они тихо лопались, как лопались мои натянутые до предела нервы.
— Good morning! Let\'s start our lesson, — вошла в кабинет англичанка. — What is this? Clean the blackboard immediately! Who is on duty today?
— Ярослава Сокол беременная, — подала голос Петрова. Повернулась ко мне и ехидно захихикала.
— ЧТО?! — подскочила я, вытаращив глаза. Варька вцепилась в мою толстовку. Народ вокруг ржал в голос.
— In english, please, — попросила Дуля, сохраняя абсолютную невозмутимость на лице среди ужасного шума и смеха.
— Jaroslava Sokol is pregnant. And she said she\'s a butch, — прощебетала Танька, видимо, ободренная реакцией одноклассников.
— Butch? What is it? — заинтересованно склонила голову учительница.
— A lesbian, — довольно протянула Петрова.
— Не слушайте ее, Фаина Георгиевна! Она бредит!
— In english, please, — спокойно произнесла Дуля, повернувшись ко мне.
— I\'ll kill you! — зашипела я, со злости отбиваясь от Вари и Жени. На моей руке повисла Настя.
— Ярочка, милая, Птичечка, — причитала она жалобно, — успокойся, мы потом ее все вместе убьем.
— Ugh, how disgusting! — поморщилась Фаина Георгиевна. — Sit down, please. It\'s very interesting but it doesn\'t concern our lesson. Сегодня мы будем говорить о книгах. Назовите мне пять ваших любимых книг, сделайте им аннотацию и поясните, почему они вам нравятся. Петрова, прошу к доске.
— Что? Вот так с ходу и без подготовки? — подпрыгнула Танька.
— Ну, вы прекрасно говорите на английском, зачем вам подготовка? Будет экспромт. Прошу.
— Давай-давай, — зло процедила я сквозь зубы.
— Ярослава, вы следующая, — доброжелательно улыбнулась англичанка.
Ненавижу вас всех!
Пока Петрова плыла к доске, Дуля тихо, но четко и строго произнесла:
— И еще, Татьяна, я попрошу вас на моих уроках подобного более не устраивать и таких слов не произносить. В противном случае два в аттестате вам будет обеспечено. Я понятно объясняю?
Петрова поджала губы. Я ухмыльнулась. Спасибо, Дуля. Ой, то есть Фаина Георгиевна.
На перемене Точка начала вправлять мне мозги. У нее это всегда хорошо получалось. Когда Варька съехала по своей любимой группе в глубокую яму фанатства, она как-то так очень конкретно вернула ее обратно на землю, объяснив, что не все золото, что скачет по сцене. Сейчас Женя мне внушала, что ситуацию просто надо переждать, во-первых. Во-вторых, не обращать на них внимания. В-третьих, тогда они сами от меня отстанут. Просто надо набраться терпения, потому что любое активное действие, отстаивание своего имени и чести будет лишь радовать врагов. Нет реакции — нет интереса. Подруги со мной, они не дадут меня в обиду. Господи, как же хорошо, что они у меня есть.
— А вы не отвернетесь от меня? — жалобно прошептала я.
— Ярик, — обняла меня за плечи Настя. — Ну ты ж клевая, зачем нам от тебя отворачиваться.
— Это происки Лепры и ее лепрозория, — шипела гадюкой Варька, сверкая глазами. — Они за Петрову все это устроили. Я бы на нее три луча диареи наслала.
— Кстати, это тема, — задумчиво закусила губу Точка. Усмехнулась, загадочно посмотрев на Настьку.
— Я не умею наводить порчу. Это вон по Варькиной части, — затрясла Козарева головой.
— Главное, придумать, как ее навести. А уж я-то наведу, мало не покажется, — мстительно ухмыльнулась Точка. — Дураков надо учить. Правильно я говорю, девочки?
— Да, — тихо выдохнули мы.
— Жень, а ты что хочешь им слабительного как-то подсыпать в еду, да? — шепотом уточнила Козарева.
— Нет, Настюх, слабительное — это пищевое отравление и совсем другая статья, как ты понимаешь. Надо действовать тоньше, умнее, ювелирнее. Не вешай нос, Птица, мы их сделаем. Я только придумаю, как лучше ей отомстить, и мы ей отомстим.
— Домо аригато годзаймасьта, — проворчала я.
— Чего? — фыркнула Женька.
— «Большое спасибо» по-японски.
— Ааа, ну тогда ве молам тебе, — сумничала она.
Я вопросительно подняла бровь.
— «Пожалуйста» по-македонски.
Настя глупо захихикала. И мы… посмеялись над Настей.
Из класса мы выходили только для того, чтобы перейти из кабинета в кабинет. Девчонки даже не пошли на большой перемене в столовую, так и сидели голодные. Зато мы громко смеялись и веселились, всем своим видом показывая, что нам нет дела до сплетен. Сказать по правде, внутри было удивительно мерзко и отвратительно. Но я улыбалась. Я всегда улыбаюсь, когда мне особенно больно и обидно. Я верила в Женьку и ее талант макать врагов носом в их собственную глупость. Она это может. Краем глаза я следила за Красавиной. Они все время о чем-то шушукались с Петровой, поглядывали в нашу сторону и хихикали. Явно строили очередные козни. Вокруг них крутилась Мелина — человек-всюду. Юлька — главная сплетница нашей школы. Она всегда всё знает, всегда дружит со всеми, всегда лезет везде. Она всюду. Ни одно событие не обходится без участия Пустомели.
— А ведь мы можем это как-то использовать, — покосилась на Мелину Варя.
— Что ты имеешь в виду? — оторвалась я от разглядывания одноклассницы.
— Сплетня с нее пошла по школе гулять. Я уверена. Помнишь, ты принеслась и артистично начала падать на лавку в раздевалке?
— Это когда я вам сказала, что Славик жениться собрался?
— Вот именно. Юлька, видимо, что-то услышала и додумала по своему усмотрению, а Красавина не упустила момент, чтобы тебя достать. Но, как обычно, не своими руками, а Петровскими.
— Ты предлагаешь сделать выпад в сторону Красавиной через Мелину?
— Я пока предлагаю принять это к сведенью. Посмотрим, что придумает Женька.
— Сокол тут? — от дверей спросила Марина Александровна. Увидев меня, поманила пальцем: — Идем со мной.
— Куда? — насторожилась я.
— К директору, — едва заметно поморщилась физичка.
— Начинается, — пробормотала я.
— Ярик, — подлетела ко мне Точка и начала быстро шептать в ухо: — Запомни, по нашему школьному Уставу ты имеешь право на уважение своего человеческого достоинства. И ответственность за тебя несут родители, ты имеешь право отказаться от разговора с директором в отсут ствии своих родителей. И еще тебе уже есть четырнадцать, значит, ты можешь подать на них в суд за оскорбления и пожаловаться в органы опеки. Поняла?
Я кивнула. Можно подумать, мои знания своих прав и обязанностей остановят Монсеррат Кабалье. Точка все-таки иногда такая наивная, это что-то!
— Сокол, — Людмила Адамовна взглядом указала на «расстрельный» стул.
Марина Александровна села по правую руку от директрисы. По левую руку от нее уже сидели учителя по химии, физкультуре, английскому языку и наша классная руководительница. Я поняла, что надо нападать первой, иначе они меня тут все вместе заклюют. Ситуация понятна и так, без вводной части.
— Сокол, почему твои родители не пришли ко мне, как я просила?
— Я забыла передать, что вы их вызывали, — постаралась спокойно ответить я. — Людмила Адамовна, разрешите мне сказать?
— Я, по-моему…
— Пожалуйста, — невежливо перебила директрису. — Это дурацкая сплетня и про то, что я лесбиянка, и про то, что я беременная. Я ни то, ни другое. Просто у нас был конфликт с одной девушкой, а потом появилось вот это… Честно… У меня и времени-то на все это нет. Я вечером на тренировках. Днем в школе. Никакой личной жизни. У меня даже парня нет.
— Все-таки я бы хотела побеседовать с твоими родителями, — строго сказала Монсеррат Кабалье.
— Я им передам. Вы, впрочем, можете им сами позвонить. Проблема только в том, что моя семья не знает, что творится в школе. Но когда они узнают, то не думаю, что мой отец придет в восторг от происходящего. Доказать мою невиновность можно элементарно. И вы понимаете, что папа этого так не оставит. Я не лесбиянка и не беременна. Если вам всем недостаточно моего слова, то вызывайте родителей.
— Ярослава, ты можешь объяснить, как получилось, что об этом начали говорить? — спросила Дуля очень мягко и как-то неожиданно тепло улыбнулась.
— Фаина Георгиевна, я не знаю, — развела я руками. — Я уже сказала, что это Красавина и Петрова распускают сплетни. Я даже не знаю из-за чего.
— Ты пойми, девочка, этого не надо стыдиться. Мы здесь всего лишь хотим помочь тебе.
Я потерла глаза. Как же я устала. Надоели они мне все. На-до-е-ли! Что они лезут в мою жизнь? Зачем? Ничего, и с этим справлюсь. У меня все получится. Я сделала глубокий вдох и очень медленно выдохнула.
— Я не стыжусь. Я нормальная, понимаете? Не беременная, не лесбиянка, я нормальная. Просто поверьте мне, прошу.
— Мы верим, — сладко тянула Дуля.
Стало так противно и обидно из-за того, что они мне не верят. Сидят старые кошелки, из которых песок сыплется, и говорят какую-то несусветную ерунду. С ужасом всматриваюсь в их лица — молодые, старые — такие страшные, такие мерзкие. Что вы знаете обо мне? Как смеете осуждать? Как можете обвинять в чем-то, не разобравшись? Почему не наказываете виновных? Почему продолжаете добивать меня? Как же я вас ненавижу! Вы еще хуже лепрозория. Я не ожидала от себя этого. Достала телефон из штанин. Выбрала номер отца и положила трубку на стол перед Людмилой Адамовной.
— Нажмите зеленую кнопку, и вы позвоните моему отцу. Вызывайте его в школу, если мне не верите. Вот прямо сейчас звоните ему и вызывайте. Я ни в чем не виновата, а папе, полагаю, будет очень интересно узнать, как унижают его дочь.
— Не надо истерик, — отпихнула трубку директриса. — Убери это с моего стола. Ты опять пыталась подраться с Петровой? Я ведь только тебя предупреждала.
— Фаина Георгиевна была свидетелем этой сцены, — в упор смотрела я на нее. — Петрова начала меня оскорблять.
— Да, Людмила Адамовна, я могу подтвердить этот факт, — поправила лацкан темно-синего пиджака англичанка. — Петрова спровоцировала скандал на уроке.
Я облегченно выдохнула:
— Ну, вот. Спасибо, Фаина Георгиевна, что заступились за меня. А до этого Петрова спровоцировала меня на литературе. Людмила Адамовна, я не виновата. Мне нужна ваша защита от нападок этой учащейся.
Монсеррат Кабалье глубоко вдохнула и шумно выдохнула.
— Хорошо, иди, — приказала директриса. — Разберемся.
Дважды просить меня не пришлось. Я в два шага оказалась у двери.
— Сокол, но если хоть еще один раз… — погрозила она мне пальцем.
— Обещаю, Людмила Адамовна, только самооборона… — И я выскользнула из кабинета.
Около канцелярии топтались девчонки. Варька смотрела на меня исподлобья, Настька с восхищением, а Точка с беспокойством.
— Ну? — в один голос начали дергать они меня за руки. — Что? Как?
— Отбилась, — ухмыльнулась я. — Они меня массой пытались задавить, но как гласит кодекс поведения самурая: «Если на войне самураю случится проиграть бой и он должен будет сложить голову, ему следует гордо назвать свое имя и умереть с улыбкой без унизительной поспешности».
— Фу, Ярик! — сморщилась Настя. — Умирать-то зачем?
— Войско баранов, возглавляемое львом, всегда одержит победу над войском львов, возглавляемых бараном, — изрекла Точка.
Мы одновременно повернулись к ней.
— Это ты кого сейчас бараном обозвала? — возмущенно просипела Варька.
— Эээ… — испуганно захлопала ресницами Женя. — Это не я. Это Наполеон. Я в том смысле, что… Ну… Вы меня, короче, поняли, да?
Мы неторопливо оделись. Я поправила капюшон толстовки, повесила на шею наушники от плеера, натянула на уши шапку. Настя крутилась перед зеркалом в своем очередном новом красном пальтишке, изящно заматывая тонкую шейку жемчужно-белым кашне, расшитым серебристым бисером. Интересно, сколько у нее пальто и курток (про шарфики, кашне и палантины вообще промолчу, если их продать, то можно накормить всех голодающих детей Африки)? Иногда кажется, что я еще и половины ее гардероба не видела, хотя знаю Настасью уже тысячу лет. Варька стояла рядом со мной, уткнувшись носом в черный вязаный шарф. Она предпочитает черный цвет во всем и считает себя чем-то средним между готом и металлистом. Я бы сказала, что все субкультуры найдут что-то свое в нашей Варе. Еще ей нравится считать себя доброй ведьмой. Мечтает когда-нибудь встретить настоящую ведьму и пойти к ней в ученицы. И еще наша Варвара — богиня в гаданиях на картах. Многие ее предсказания сбываются. Это проверенный факт. Ну а Точка… Точка уткнулась в ноут. Она живет в своей виртуальности и редко вылезает в реальность. Но уж если вылезла, то замучаешься запихивать ее обратно. Мы такие разные, но почему-то вместе. Я до сих пор не понимаю, почему так.
Я заметила его сразу же, как только вышла из дверей школы. Ахмед, в неизменном камуфлированном бушлате, армейских штанах и ботинках, стоял недалеко у калитки, под березой. Рядом переминался с ноги на ногу доберман, одетый в комбинезон такой же расцветки. Блин… Как неудобно… Я вообще про него забыла. Увидев меня, он сразу заулыбался и помахал рукой.
— Кто это? — буркнула Точка, близоруко прищуриваясь.
— Ярик, ты водишься с партизанами? — ошарашенно пробормотала Настя.
— Мы с Мухтаром на границе, — хихикнула Варька.
— Черт, — недовольно поджала я губы.
Мне стало неловко, что он пришел, стоит тут на виду у всех в таком виде, улыбается счастливо, ждет, что я подойду. И я подойду. Потому что Ахмед мой друг. Я оглянулась — на перилах сидели Красавина и Петрова. Черт! Ну вот кто просил тебя приходить, а?
— Яра, я так рад тебя видеть, — подошел ко мне Ахмед. — Здравствуйте, — кивнул подругам.
— Познакомьтесь, это Ахмед. Он кинолог. Учится в МГУ. У него родители работают в министерстве. Ахмед помогает мне с питбулем, — как можно громче представила я его, чтобы Лепра слышала. — А это мои подруги — Женя, Варвара и Настя.
— Мне очень приятно. Яра много о вас рассказывала. Прости, что я пришел сюда. Просто ты уже несколько дней не появлялась на нашем пустыре, а у меня для тебя есть информация. Я, кажется, нашел хозяев Малыша. Хотел, чтобы мы туда съездили.
— Вот здорово! — воскликнула Варя.
— Круто! — восхитилась я.
— Наконец-то бедная собачка найдет свой дом, — обрадовалась Настя.
— Что и требовалось доказать, — кивнула Женя. Потом посмотрела на девчонок. — Настя, ты же зайдешь со мной в тот магазин, как мы договаривались?
— Какой магазин? — нахмурилась она.
— У метро. Там было пальто, ты обещала его посмотреть.
— Я? Обещала? Ты меня с кем-то путаешь.
— Точно-точно! — встрепенулась Варька. — Я с вами, девочки. Мне тоже надо новый пуховик к зиме померить. Пока, Ярик. — Она подхватила Настьку под руку и потащила в сторону.
— Пока, дорогая, — помахала мне Точка и торопливо поспешила за девчонками.
Я осталась одна с Ахмедом. С крыльца за мной наблюдал весь лепрозорий в количестве пяти штук — Красавина, Петрова, Ашимова, Улманис и Назарова.
— Идем? — неловко улыбнулся Ахмед.
— За тобой — хоть на край света, — засияла я. И пусть лепрозорий подавится от зависти, потому что я не позволю себе сгореть со стыда.