Где родилась Русь – в Древнем Киеве или в Древнем Великом Новгороде?

Аверков Станислав Иванович

Глава III

Былинные истоки Великого Новгорода

 

 

1. Как возникли славяне?

И все же знакомство с началом нашей истории мы начнем с чтения «Первоначальной летописи». Так иногда называют труд Киево-Печерского монаха Нестора «По́весть временны́х лет». Это один из самых ранних из дошедших до нас древнерусских церковных летописных сводов. Дата написания «Повести…» около 1110–1118 года. Язык оригинала древнеславянский.

Следует отметить, что эти годы 1110 – 1118 не являются началом славянской истории. О ее начале можно найти множество самых интереснейших соображений самых именитых авторов. Однако, прежде всего следует прочитать Несторовскую летопись.

Начинается «Повесть…» рассказом о возникновении славян:

«BOT ПОВЕСТИ МИНУВШИХ ЛЕТ, ОТКУДА ПОШЛА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ, KTO B КИЕВЕ СТАЛ ПЕРВЫМ КНЯЖИТЬ И KAK ВОЗНИКЛА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ!

Так начнем повесть сию.

По потопе трое сыновей Ноя разделили землю – Сим, Xaм, Иaфeт. И достался восток Симу: Персия, Бактрия, даже и до Индии в долготу, а в ширину до Ринокорура, то есть от востока и до юга, и Сирия, и Мидия до реки Евфрат, Вавилон, Кордуна, ассирияне, Месопотамия, Аравия Старейшая, Елимаис, Инди, Аравия Сильная, Колия, Коммагена, вся Финикия.

Хаму же достался юг: Египет, Эфиопия, соседящая с Индией, и другая Эфиопия, из которой вытекает река эфиопская Красная, текущая на восток, Фивы, Ливия, соседящая с Киринией, Мармария, Сирты, другая Ливия, Нумидия, Масурия, Мавритания, находящаяся напротив Гадира. B его владениях на востоке находятся также: Киликня, Памфилия, Писидия, Мисия, Ликаония, Фригия, Камалия, Ликия, Кария, Лидия, другая Мисия, Троада, Эолидa, Bифиния, Старая Фpигия и острова нeкии: Сардиния, Крит, Кипр и река Геона, иначе называемая Нил.

Иафету же достались северные страны и западные: Mидия, Албания, Армения Малая и Великая, Kaппaдoкия, Пaфлaгoния, Гaлaтия, Колхида, Босфор, Meoты, Дepeвия, Capмaтия, жители Тавриды, Cкифия, Фракия, Македония, Далматия, Малосия, Фессалия, Локрида, Пеления, которая называется также Пелопоннес, Аркадия, Эпир, Иллирия, славяне, Лихнития, Адриакия, Адриатическое море. Достались и острова: Британия, Сицилия, Эвбея, Родос, Хиос, Лесбос, Китира, Закинф, Кефаллиния, Итака, Керкира, часть Азии, называемая Иония, и река Тигр, текущая между Мидией и Вавилоном; до Понтийского моря на север: Дунай, Днепр, Кавкасинские горы, то есть Венгерские, а оттуда до Днепра, и прочие реки: Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга, которая течет на восток в часть Симову. В Иафетовой же части сидят русские, чудь и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола, корсь, летгола, ливы. Ляхи же и пруссы, чудь сидят близ моря Варяжского. По этому морю сидят варяги: отсюда к востоку – до пределов Симовых, сидят по тому же морю и к западу – до земли Английской и Волошской. Потомство Иафета также: варяги, шведы, норманны, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и прочие, – они примыкают на западе к южным странам и соседят с племенем Хамовым.

Сим же, Хам и Иафет разделили землю, бросив жребий, и порешили не вступать никому в долю брата, и жили каждый в своей части. И был единый народ. И когда умножились люди на земле, замыслили они создать столп до неба, – было это в дни Нектана и Фалека. И собрались на месте поля Сенаар строить столп до неба и около него город Вавилон; и строили столп тот 40 лет, и не свершили его. И сошел Господь Бог видеть город и столп, и сказал Господь: "Вот род един и народ един". И смешал Бог народы, и разделил на 70 и 2 народа, и рассеял по всей земле. По смешении же народов Бог ветром великим разрушил столп; и находятся остатки его между Ассирией и Вавилоном, и имеют в высоту и в ширину 5433 локтя, и много лет сохраняются эти остатки.

По разрушении же столпа и по разделении народов взяли сыновья Сима восточные страны, а сыновья Хама – южные страны, Иафетовы же взяли запад и северные страны. От этих же 70 и 2 язык произошел и народ славянский, от племени Иафета – так называемые норики, которые и есть славяне.

Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Так одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава, а другие назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые хорваты, и сербы, и хорутане. Когда волохи напали на славян дунайских, и поселились среди них, и притесняли их, то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи – лутичи, иные – мазовшане, иные – поморяне.

Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие – древлянами, потому что сели в лесах, а другие сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от нее и назвались полочане. Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Десне, и по Сейму, и по Суле, и назвались северянами. И так разошелся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась славянской…» (перевод академика Д.С.Лихачева).

Родилась эта «Повесть…» в Киеве-Печерской лавре. Но уже в XIII веке в Киеве ее было не сыскать. Не удержал Киев в своих руках величайшую летопись о своем народе. Она сохранилась на Севере Руси. Почему? Причина тому веская. Но о ней будет рассказано ниже

В XVI веке «Повесть временных лет», один из экземпляров которой сохранился в Великом Новгороде, основательно изучил австрийский дипломат, писатель и историк Сигизмунд фон Герберштейн. Впоследствии он издал в Австрии книгу о Русском государстве, не потерявшую значение и в наши дни, потому чо в ней Герберштейн добросовестно переписал многое из летописи монаха Нестора.

Барон Сигизмунд фон Герберштейн (родился в 1486году – скончался в 1566 году) по поручению императоров Священной Римской империи Максимилиана I и его внука Фердинанда дважды посетил Русское государство. В 1517 году выступал посредником в мирных переговорах Московии и Великого княжества Литовского, а в 1526 году – в возобновлении Договора 1522 года между ними.

Первое посольство Герберштейна (1517 год), направленное в Московию императором Максимилианом I, не достигло успеха. Целью Герберштейна было склонить московского царя Василия III к миру с Литвой для совместной борьбы с турками. Литовцы потребовали для подписания Договора возвращения Москвой завоеванного ранее ею Смоленска. Герберштейн пытался склонить царя Василия III к возвращению Смоленска. Однако царь был настроен решительно, ответил отказом.

Второе посольство в Россию (март – ноябрь 1526 года), в котором Герберштейн представлял правителя Австрии эрцгерцога Фердинанда, совместно с послом императора Карла V Леонардом Нугаролой, преследовало похожую цель. Надо было поспособствовать превращению пятилетнего перемирия между Россией и Литвой, срок которого истекал в 1527 году, в вечный мир. В результате, однако, перемирие было лишь продлено на шесть лет.

Продолжительность этих визитов (например, 9 месяцев в 1526 году), наряду со знанием языка, позволила барону Герберштейну изучить во многом загадочного тогда для европейцев Русского государства. Результатом глубого познания Руси стала изданная в 1549 году на латинском языке книга «Rerum Moscoviticarum Commentarii» (буквально «Записки о московских делах», в русской литературе обычно именуется «Записки о Московии»).

В основу книги был положен не только дипломатический отчет о России, который составил Герберштейн по итогам деятельности своего второго посольства, но и его подробнейшее знакомство с русскими летописями, в том числе и с «Повестью временных лет». Кроме того, Герберштейн, как показывает его труд, не только подробно расспрашивал множество русских людей об истории и нынешнем состоянии России, но и непосредственно знакомился с русской летописной литературой тех лет.

В его книгу были включены пересказы и переводы ряда древнерусских сочинений. В их числе – церковный устав Владимира Святого, «Вопрошание Кириково», Судебник Ивана III.

«Вопрошание Кириково» Герберштейн, несомненно, имел в более полной редакции, чем та, что дошла до нас – современных почитателей древностей.

Кроме того, Герберштейн пользовался не только летописями, но и «Русским Дорожником» для описания пути в Печору, Югру и к реке Оби. Этот дорожник стал основой для написания «Книги Большого Чертежа» – первого российского Атласа российских дорог. Герберштейн также внимательно изучил существовавшую к тому времени европейскую литературу о России, но относился к ней скептически. Герберштейн отличался уникальной выверкой полученных им сведений и как сам писал, никогда не полагался на высказывания одного человека, а доверял только совпадающим сведениям от разных людей.

В результате исследований Герберштейн смог создать первое всестороннее описание России, включающее торговлю, религию, обычаи, политику, историю и даже теорию русской политической жизни. Сочинение Герберштейна пользовалось большой популярностью в Европе. Еще при жизни Герберштейна оно выдержало 5 изданий и было переведено на итальянский и немецкий (самим Герберштейном) языки. Оно надолго стало основным источником знаний европейцев о России.

В книге Герберштейна можно найти следующие строки:

«О происхождении же народа (славянского – С.А.) они (в Московии – С.А.) не имеют никаких известий, кроме летописных; именно, что этот народ славянский из племени Иафета, что прежде он жил на Дунае, где ныне Венгрия и Булгария, и назывался тогда норцами, что наконец, он рассеялся по разным землям и получил названия от мест поселения. Одни прозвались моравами от реки, другие очехами, т. е. богемцами; таким же образом прозвались хорваты, белы, серблы (сербы) и хоронанты, которые остались жить на Дунае, но, выгнанные валахами и пришедши к Висле, получили имя лехов, от некоего Леха, польского князя, от которого поляки и теперь называются также лехами. Другие назвались литвинами, мазовами, померанцами; третьи, живущие по Борисфену, где нынче Киев, полянами; четвертые – древляне, живущие в рощах, поселившиеся между Двиной и Припятью, названы дреговичами, другие – полочане, по реке Полоте, которая впадает в Двину, другие около озера Ильменя, который заняли Новгород и поставили у себя князя по имени Гостомысл…».

И далее Герберштейн также добросовестно пересказал «Повесть временных лет» и другие русские документы. Но никто из русских не решился обвинить его в плагиате. Благодаря Герберштейну на Западе узнали многое о далеком ранее практически неизвестном Древнем Русском государстве. В Европе, конечно, были удивлены, что русские были способны на такие значительные исторические деяния.

Гипотез о возникновении Древней Руси существует много. В каждой из них есть свое рациональное зерно. Одно крупнее, другие немножко помельче. Будем придерживаться бесспорного – племена в Приильменье состояли из торговых людей. Они пригласили на княжение варяга Рюрика

 

2. В Древней Руси городов было много, а запомнились только три, повязанных в тугой узел

В «Повести временных лет» написано, что в Европе было множество славянских племен. И в Древней Руси их было не мало – словене, поляне, древляне, дреговичи, полочане, севера, кривичи… У каждого племени было свое обнесенное деревянным частоколом поселение, то есть городок. Но в летописях отдано предпочтение двум из них. Конечно, из-за их превосходства над другими в боевой силе и в экономической тоже.

Советский академик Б.Д. Греков придерживался такого мнения о них:

«Киевское государство, или держава Рюриковичей, образовалось из слияния двух Восточно-Славянских государств – собственно Киевского и Новгородского.

Из них Новгородскому необходимо отдать пальму первенства хотя бы из-за того, что князь Рюрик – основатель Русского государства – никогда не жил в Киеве, а в Ладоге, а после нее в Великом Новгороде и умер в нем»(Борис Греков, «Грозная Киевская Русь», издательства «АЛГОРИТМ», Москва, 2012 год).

Как понимать академика Грекова? Какое государство основал Рюрик – Киевское или Русское? Если держава была Киевской, то почему Рюрик не жил в столице Киеве, а вначале в Ладоге, затем руководил державой из Великого Новгорода?

Что-то мудренное высказал уважаемый академик! Или такая уж запутанная наша древняя история?

История Руси, действительно, не из легких детективов. И не только Руси! И все из-за того, что каждый правитель старается, чтобы историки писали летописи под его диктовку. Есть и свободомыслящие летописцы. Например, донской писатель и краевед Евграф Петрович Савельев.

В 1915 году в столице Донского казачества Новочеркасске впервые было издано исследование знаменитого писателя и краеведа Евграфа Петровича Савельева. В своей книге «Древняя история казачества» Евграф Петрович собрал многочисленные сведения об его истоках и пришел к выводу, что к возникновению Донского казачества приложили свои усилия и жители Древнего Великого Новгорода.

Из книги Е.П. Савельева можно узнать, что

«… по падении Македонского царства часть македонцев около 320 года до Рождения Христа переселилась к Балтийскому морю; народ этот там стал известен под именем Бодричей, сохранивший до самого падения своего герб Александра Македонского, изображавший буцефала и грифа. Бодричи говорили на славянском языке и от натиска германцев переселились на Ильмень и Ловать около 216 года до Рождения Христа (Птоломей). Славяне во все века с гордостью называли себя этим именем. Мы славяне, то есть любящие славу, говорили они. Родовое же название этого народа, как сказано выше, были Руссы или Россы, то есть поклонники росы, воды…

Греки и римляне называли славян: ставани, стлавани, свовени, слави, славини, склавини, склавы и т. д.

Как написал Евграф Петрович в своем исследовании, «через почти пятьсот лет в IV веке готы в правление знаменитого их предводителя Эрмана покорили почти всю нынешнюю Европейскую Россию, в том числе и Новгород (350 год) и наложили дань на все жившие там народы: …чудь, весь, мерю, мордву, корелу, рокасов (Русь), венетов… Но скоро господство их, со смертею 110-летнего Эрмана, было свергнуто…

…Кроме того, не так давно в Новгороде ремонтировали один из старейших соборов, построенный еще в XI веке, во время работ обвалилась на одной из стен штукатурка, открылась фреска, происхождение которой относится к первоначальной постройке собора. Фреска изображает воинов, вооружение и одеяние которых совершенно сходны с древними казачьими, сохранившимися до конца XVIII века».

По книге Е.П. Савельева основное переселение на Дон новгородцев – «повольников», ушкуйников произошло после разгрома Новгорода царями Василием III и Иваном IV Грозным.

Следует отметить, что до нынешнего времени происходит борьба двух направлений, каждое из которых объясняет происхождение русских по-своему. Одни придерживаются чисто славянского рождения русских. Другие – германского.

Но мы отклонились от основной линии книги, которую вы держите в своих руках.

Сейчас же обратим свое внимание на древность Великого Новгорода – 216 год до нашей эры и 350 год нашей эры. Великий Новгород будто бы чисто русский город.

Что такое город Киев? О нем идут бесконечные споры. Но нам никуда не деться от них. Сама история повязала эти два города в тугой узел. Один без другого не могли существовать в Древнем Мире. И в XXI веке идут попытки понять, как можно было бы разобрать наслоения на этом древнем тугом узле.

Начнем с простого. В самом древнем на Руси Новгородском государстве родились древнейшие в русском эпосе былины. Они превосходят по древности «Повесть временных лет» Киево-Печерского монаха Нестора.

Следует отметить, что в Киеве не было создано ни одной былины. Они приоритет Новгорода и его северных владений!

Далее, уважаемые читатели, позвольте обратить ваше внимание на книгу XVIII века «История Российская с самых древнейших времен, неусыпными трудами через тридцать лет собранная и описанная покойным тайным советником и астраханским губернатором Васильем Никитичем Татищевым», вышедшую в свет через 18 лет после его смерти в 1768 году в царствование императрицы Екатерины II.

Васи́лий Ники́тич Тати́щев– российский историк, географ, экономист и государственный деятель, основатель Ставрополя (ныне Тольятти), Екатеринбурга и Перми.

Вот что написал Василий Никитич в своем труде «История Российская…» о существовании у славян устного:

«Все польские и русские историки почитают за первейшего Нестора, но и Нестор свою историю писал в 11-м веке после Христа, а никаких историков древних, прежде его бывших, ни даже об Иоакиме епископе, что оный писал, не упоминает. Однако ж по сказаниям видимо, что они древние истории письменные имели, да оные давно уже утрачены и до нас не дошли, а к тому изустные предании служить могли, как Иоаким и о песнях народных воспоминает».

Задумаемся и мы над устным народным творчеством. Оно поможет нам расставить точки на исторических материалах.

 

3. Былины – устные народные предания о русском древнем прошлом

Сигизмунд фон Герберштейн отметил в своих «Записях о Московитских делах» следующий немаловажный момент:

«Кто сначала властвовал над руссами, неизвестно, потому что у них не было письмен, посредством которых их деяния могли бы быть сохранены для потомства… Ныне они начали записывать и вносить в свои летописи не только то, что происходило в то время, но также и то, что они слышали от предков и долго удерживали в памяти».

Далее, уважаемые читатели, позвольте вновь обратить ваше внимание на книгу XVIII века «История Российская с самых древнейших времен, неусыпными трудами через тридцать лет собранная и описанная покойным тайным советником и астраханским губернатором Васильем Никитичем Татищевым».

Татищев высказал в своей книге интереснейшую мысль:

«Константин Порфирогенит [Багрянородный] в Администрации…о руссах рассказывает, что издревле морем с торгом в Сирию и до Египта ездили, все северные древние писатели показывают, что руссы на север чрез море Балтийское в Данию, Швецию и Норвегию ездили,…; датские, норвежские и шведские короли с русскими государями супружескими связями породнялись,… норвежские и датские принцы, приезжая в Русь, служили…Благодаря этому руссы могли готическое письмо, которое тогда на севере употреблялось, от них иметь и употреблять…

Более же всего закон или уложение древнее русское довольную древность письма в Руссии удостоверивает, такого, что некоторыми обстоятельствами с готическими сходно, как шведский писатель о законах древних Локцений 14 показывает… славяне из Вандалии в Северную Русь около 550 года после Христа пришли, …после того как всю Европу завоевали, и без сомнения письмо имели и с собою в Русь принесли, чему, можно уповать, наверняка доказательства сыщутся, если в Новгороде и Изборске искусному в древних письмах разобраться… Сии обстоятельства только некоторую вероятность представляют, что руссо-славяне тем или другим случаем письмо обрели прежде сочиненного Кириллом, ибо в объявленном законе речения и обстоятельства включены, которых задолго до Владимира и нигде у славян во употреблении уже не было, но были только в самой древности, Ярославу же вымышлять причины не было. И хотя о письме готическом совершенно не приемлю из-за того, что точного доказательства не имею, но и противоречить этому не меньшая трудность; следственно, требуется больших к доказанию о том изысканий. Посему, если письмо имели, то несомненно и об имении истории верить следует.

…Все польские и русские историки почитают за первейшего Нестора, но и Нестор свою историю писал в 11-м веке после Христа, а никаких историков древних, прежде его бывших, ни даже об Иоакиме епископе, что оный писал, не упоминает. Однако ж по сказаниям видимо, что они древние истории письменные имели, да оные давно уже утрачены и до нас не дошли, а к тому изустные предании служить могли, как Иоаким и о песнях народных воспоминает».

Отсюда можно сделать вывод, что новгородские славяне еще до константинопольских монахов Кирилла и Мефодия могли иметь письменность и сочиняли свои исторические труды. Но почему они не дошли до нас? Порассуждаем на эту тему в нижеследующих главах. Сейчас же обратимся к тому, что сохранилось до наших дней, к северным народным песням, упомянутым Татищевым. То есть к былинам».

Открытие очагов русского былинного эпоса на Севере Руси произошло случайно (газета «ВСЯ КАРЕЛИЯ – ВЕЗДЕХОД», материал «Русские сказители Заонежья»). В 1859 году, за участие в народническом движении в Петрозаводск был сослан Павел Николаевич Рыбников (1831–1885 годы). На тот момент молодому ссыльному было 27 лет, он закончил Московский университет, знал несколько европейских языков. Как человек с образованием, в Петрозаводске Рыбников поступил на службу в губернский статистический комитет.

В мае 1860 года Рыбникову, по служебным делам, поручили поехать в Пудожский уезд. Маршрут был выбран водный – на лодке, через Онежское озеро. Во время плавания поднялась буря, и путники высадились на мысу Шуйнаволок в 12 верстах от Петрозаводска. Там они укрылись от непогоды в маленькой рыбацкой избушке. И Рыбников лег спать.

Проснулся он от необычных звуков:

«… До того я много слыхал и песен, и стихов духовных, а такого напева не слыхивал. Живой, причудливый и весёлый, порой он становился быстрее, порой обрывался и ладом своим напоминал что-то стародавнее, забытое нашим поколением. Долго не хотелось проснуться и вслушаться в отдельные слова песни: так радостно было оставаться во власти совершенно нового впечатления».

Так Рыбникову впервые довелось услышать исполнение былин. Былину о купце Садко пел крестьянин деревни Середка Леонтий Богданов.

Крестьяне из Кижской волости, пережидавшие непогоду на том же мысу, уговорили Рыбникова отправиться с ними в деревню Середка, чтобы послушать лучшего певца былин – Трофима Рябинина. На Рыбникова произвели огромное впечатление, как манера исполнения, так и личность сказителя.

Впоследствии П. Н. Рыбников неоднократно встречался с Трофимом Рябининым и записал от него 23 былины о подвигах русских богатырей («Илья и Соловей», «Илья и идолище», «Илья и Калин – царь», «Добрыня и змей», «Вольга и Микула» и другие).

На материале былин, записанных П. Н. Рыбниковым от Т. Г. Рябинина и других заонежских сказителей (А. П. Сорокина, И. П. Сивцева-Поромского и др.), в 1861–1867 годах была издана книга «Песни, собранные Рыбниковым» в трех томах. Это издание произвело сенсацию в России и открыло возможности для научной работы в этой области.

Через 10 лет после П. Н. Рыбникова, в 1871 году, в Заонежье приехал Александр Федорович Гильфердинг (1831–1872) – ученый-славист, профессор Петербургского университета, председатель отделения этнографии Императорского Русского Географического общества. Ему хотелось самому услышать живое исполнение былин. Гильфердинг расположился в деревне Дудкин-Наволок Кижской волости. Сюда к нему стали съезжаться сказители из окрестных мест – Трофим Рябинин из деревни Середка, слепой Симеон Корнилов из деревни Кургеницы, Василий Щеголенок из деревни Боярщина и другие.

Слушая многих заонежских сказителей, Гильфердинг отметил, что «… знание былин составляет как бы преимущество наиболее исправной части крестьянского населения», а также и то, что «… былины укладываются только в таких головах, которые соединяют природный ум и память с порядочностью, необходимою и для практического успеха в жизни».

На основе своих записей ученый издал большое собрание былин «Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года» в трех томах. Этот сборник считается одним из лучших собраний эпических песен, известных мировой науке. Также А. Ф. Гильфердинг организовал выступления сказителей в Петербурге и Москве.

Одна из былин была особого рода. Она связывает нас с подводным миром, то есть с одним из тех миров, которым поклонялись наши предки, будучи язычниками.

Сочинена эта былина была в Великом Новгороде, но затем распространилась по всей Северной Руси.

Итак, уважаемые читатели нам с вами предстоит окунуться в мир Древней Руси. Вы когда либо слышали о древнем музыкальном инструменте «гусли»? Вам предстоит на время поддаться их очарованию. Забудьте об электрогитаре, перед вами начинает свое песнопение один из лучших сказителей XIX века Андрей Пантелеевич Сорокин.

Родом он был из деревни Ченежи вблизи Пудожа (в XIX веке это был Олонецкий район Архангельской губернии, ныне город Путож в Республике Карелия). Былины, по его словам, он перенимал на мельнице, служившей местным мужикам чем-то вроде клуба. Незадолго до 1860 года он переселился в деревню Новинку, что была в 18 километрах севернее Пудожа, «пошел в приемыши», как говорят на Севере, когда после женитьбы молодой человек поселяется в доме своего тестя. Там, в Новинке, былину «Садко» записал в 1860 году от крестьянина, тридцати двух летнего А.П. Сорокина известный почитатель народного творчества П.Н. Рыбников. Андрей Сорокин удивил Рыбникова своей молодостью, ведь другие сказители были глубокими стариками. Вероятно, сказались у молодого гусляра природное дарование и влияние мужских крестьянских клубов на Ченежской и Новинской мельницах. Туда съезжались на помол зерна мужики со всех окрестных поселений. Заодно и устраивали смотр певческой самодеятельности.

Через одиннадцать лет летом 1871 года эту же былину в исполнении А.П. Сорокина записал другой собиратель народных сказаний А.Ф. Гильфердинг. Его записи были многократно изданы («Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года». Издание 4‑е. В 3‑х томах, Москва – Ленинград, 1949, том 1).

 

4. Шедевр Древней Руси «Былина о Садко»

Уважаемые читатели, найдите время и вчитайтесь в то, что вам поведает сказитель XIX века онежский крестьянин Андрей Пантелеевич Сорокин:

«А как ведь во славноем в Нове‑граде А и как был Садко да гусельщик‑от, А и как не было много несчетной золотой казны, А и как только он ходил по честным пирам, Спотешал как он да купцей, бояр, Веселил как он их на честных пирах. А и как тут над Садком топерь да случилосе: Не зовут Садка уж целый день да на почестен пир, А и не зовут как другой день на почестен пир, А и как третий день не зовут да на почестен пир. А и как Садку теперь да соскучилось, А и пошел Садко да ко Ильмень он ко озеру, А и садился он на синь на горюч камень, А и как начал играть он во гусли яровчаты, А играл с утра как день топерь до вечера. А и по вечеру как по поздному А и волна уж в озере как сходиласе, А как ведь вода с песком топерь смутиласе; А и устрашился Садко топеречку да сидети он. Одолел как Садка страх топерь великии, А и пошел вон Садко да от озера, А и пошел Садко как во Нов‑город. А опять как прошла топерь темна ночь, А и опять как на другой день Не зовут Садка да на почестен пир, А другой‑то да не зовут его на почестен пир, А и как третий‑то день не зовут на почестен пир. А и как опять Садку топерь да соскучилось, А пошел Садко ко Ильмень да он ко озеру, А и садился он опять на синь да на горюч камень, У Ильмень да он у озера. А и как начал играть он опять во гусли во яровчаты, А играл уж как с утра день до вечера. А и как по вечеру опять как по поздному А и волна как в озере сходиласе, А и как вода с песком теперь смутиласе; А и устрашился опять Садко да новгородскии, Одолел Садка уж как страх теперь великии. А как пошел опять как от Ильмень да от озера, А как он пошел во свой да он во Нов‑город. А и как тут опять над ним да случилосе: Не зовут Садка да на почестен пир, А и как тут опять другой день не зовут Садка да на почестен пир, А и как третий день не зовут Садка да на почестен пир. А и опять Садку теперь да соскучилось, А и пошел Садко ко Ильмень да ко озеру, А и как он садился на синь горюч камень да об озеро, А и как начал играть во гусли во яровчаты, А и как ведь опять играл он с утра до вечера, А волна уж как в озере сходиласе, А вода ли с песком да смутиласе; А тут осмелился как Садко да новгородскии, А сидеть играть как он об озеро. А и как тут вышел царь водяной топерь со озера, А и как сам говорит царь водяной да таковы слова: «Благодарим‑ка, Садко да новгородскии! А спотешил нас топерь да ты во озери: А у мня было да как во озери, А и как у мня столованье да почестен пир, А и как всех развеселил у мня да на честном пиру А и любезных да гостей моих. А и как я не знаю топерь, Садка, тебя да чем пожаловать: А ступай, Садко, топеря да во свой во Нов‑город; А и как завтра позовут тебя да на почестен пир, А и как будет у купца столованье почестен пир, А и как много будет купцей на пиру, много новгородскиих; А и как будут все на пиру да напиватисе, Будут всё на пиру да наедатисе, А и как будут всё похвальбами теперь да похвалятисе, А и кто чим будет теперь да хвастати, А и кто чим будет теперь да похвалятисе: А иной как будет хвастати да несчетной золотой казной, А как иной будет хвастать добрым конем, Иной буде хвастать силой, удачей молодецкою, А иной буде хвастать молодый молодечеством, А как умной‑разумной да буде хвастати Старым батюшкой, старой матушкой, А и безумный дурак да буде хвастати, Ай своей он как молодой женой. А ты, Садко, да похвастай‑ко: «А я знаю, что во Ильмень да во озери А что есте рыба‑то – перья золотые ведь». А как будут купцы да богатыи А с тобой да будут споровать, А что нету рыбы такою ведь А что топерь да золотые ведь; А ты с ними бей о залог топерь великии; Залагай свою буйну да голову, А как с них выряжай топерь А как лавки‑во ряду да во гостиноем С дорогими да товарамы. А потом свяжите невод да шелковой, Приезжайте вы ловить да во Ильмень во озеро, А закиньте три тони во Ильмень да во озери, А я кажну тоню дам топерь по рыбины, Уж как перья золотые ведь. А и получишь лавки во ряду да во гостиноём С дорогима ведь товарамы. А и потом будешь ты, купец, Садко, как новгородскии, А купец будешь богатыи». А и пошел Садко во свой да как во Нов‑город. А и как ведь да на другой день А как позвали Садка да на почестен пир А и к купцу да богатому. А и как тут да много собиралосе А и к купцу да на почестен пир А купцей как богатыих новгородскиих; А и как все теперь на пиру напивалися, А и как все на пиру да наедалисе, А и похвальбами всё похвалялисе. А кто чем уж как теперь да хвастает, А кто чем на пиру да похваляется: А иной хвастае как несчетной золотой казной, А иной хвастае да добрым конем, А иной хвастае силой, удачей молодецкою; А и как умной топерь уж как хвастает А и старым батюшком, старой матушкой, А и безумный дурак уж как хвастает, А и как хвастае да как своей молодой женой. А сидит Садко, как ничем да он не хвастает, А сидит Садко, как ничем он не похваляется; А и как тут сидят купцы богатые новгородскии, А и как говорят Садку таковы слова: «А что же, Садко, сидишь, ничем же ты не хвастаешь, Что ничем, Садко, да ты не похваляешься?» А и говорит Садко таковы слова: «Ай же вы, купцы богатые новгородскии А и как чем мне, Садку, топерь хвастати, А как чем‑то, Садку, похвалятися? А нету у мня много несчетной золотой казны, А нету у мня как прекрасной молодой жены, А как мне, Садку, только есть одным да мне похвастати: Во Ильмень да как во озери A есте рыба как перья золотые ведь». А и как тут купцы богатые новгородскии, А и начали с ним да оны споровать: Во Ильмень да что во озери А нету рыбы такою что, Чтобы были перья золотые ведь. А и как говорил Садко новгородскии: «Дак заложу я свою буйную головушку, Боле заложить да у мня нечего». А оны говоря: «Мы заложим в ряду да во гостиноем Шесть купцей, шесть богатыих». А залагали ведь как по лавочке, С дорогима да с товарамы. А и тут после этого А связали невод шелковой, А и поехали ловить как в Ильмень да как во озеро, А и закидывали тоню во Ильмень да ведь во озери, А рыбу уж как добыли – перья золотые ведь; А и закинули другу тоню во Ильмень да ведь во озери, А и как добыли другую рыбину – перья золотые ведь; А и закинули третью тоню во Ильмень да ведь во озери, А и как добыли уж как рыбинку – перья золотые ведь. А теперь как купцы да новгородские богатыи А и как видят, делать да нечего, А и как вышло правильно, как говорил Садко да новгородскии, А и как отперлись оны да от лавочек, А в ряду да во гостиноем, А и с дорогима ведь с товарамы. А и как тут получил Садко да новгородскии, А и в ряду во гостиноём А шесть уж как лавочек с дорогима он товарамы, А и записался Садко в купцы да в новгородскии, А и как стал топерь Садко купец богатыи. А как стал торговать Садко да топеричку, В своем да он во городи, А и как стал ездить Садко торговать да по всем местам, А и по прочим городам да он по дальниим, А и как стал получать барыши да он великии. А и как тут да после этого А женился как Садко купец новгородскии богатыи, А еще как, Садко, после этого, А и как выстроил он палаты белокаменны, А и как сделал, Садко, да в своих он палатушках, А и как обделал в теремах всё да по‑небесному А и как на небе пекет да красное уж солнышко, ‑ В теремах у его пекет да красно солнышко; А и как на небе светит млад да светел месяц, ‑ У его в теремах да млад светёл месяц; А и как на небе пекут да звезды частыи, ‑ А у его в теремах пекут да звезды частыи; А и как всем изукрасил Садко свои палаты белокаменны. А и топерь как ведь после этого А и собирал Садко столованье до почестен пир, А и как всех своих купцей богатыих новгородскиих, А и как всех‑то господ он своих новгородскиих, А и как он ещё настоятелей своих да новгородскиих; А и как были настоятели новгородские, А и Лука Зиновьев ведь да Фома да Назарьев ведь; А ещё как сбирал‑то он всих мужиков новгородскиих, А и как повел Садко столованье – почестен пир богатый, А топерь как все у Садка на честном пиру, А и как все у Садка да напивалисе, А и как все у Садка теперь да наедалисе, А и похвальбами‑то все да похвалялисе. А и кто чем на пиру уж как хвастает, А и кто чим на пиру похваляется: А иной как хвастае несчетной золотой казной, А иной хвастае как добрым конем, А иной хвастае силой могучею богатырскою, А иной хвастае славным отечеством, А иной хвастат молодым да молодечеством; А как умной‑разумной как хвастает Старым батюшкой да старой матушкой, А и безумный дурак уж как хвастает А и своей да молодой женой. А и как ведь Садко по палатушкам он похаживат, А и Садко ли‑то сам да выговариват: «Ай же вы, купцы новгородские, вы богатыи, Ай же все господа новгородскии, Ай же все настоятели новгородскии, Мужики как вы да новгородскии! А у меня как вси вы на честном пиру, А вси вы у меня как пьяны, веселы, А как вси на пиру напивалисе, А и как все на пиру да наедалисе, А и похвальбами все вы похвалялисе. А и кто чим у вас теперь хвастает: А иной хвастае как былицею, А иной хвастае у вас да небылицею. А как чем буде мне, Садку, теперь похвастати? А и у мня, у Садка новгородского, А золота казна у мня топерь не тощится, А цветное платьице у мня топерь не держится, А и дружинушка хоробрая не изменяется; А столько мне, Садку, буде похвастати А и своей мне несчетной золотой казной: А и на свою я несчетну золоту казну, А и повыкуплю я как всё товары новгородскии, А и как всё худы товары я, добрые, А что не буде боле товаров в продаже во городи». А и как ставали тут настоятели ведь новгородскии А и Фома да Назарьев ведь, А Лука да Зиновьев ведь, А и как тут вставали да на резвы ноги А и как говорили сами ведь да таковы слова: «Ай же ты, Садко, купец богатый новгородскии! А о чем ли о многом бьешь с нами о велик заклад, Ежели выкупишь товары новгородскии, А и худы товары все, добрыи, Чтобы не было в продаже товаров да во городи?» А и говорит Садко им наместо таковы слова: «Ай же вы, настоятели новгородски! А сколько угодно у мня хватит заложить бессчетной золотой казны». А и говоря настоятели наместо новгородскии: «Ай же ты, Садко да новгородскии! А хоть ударь с намы ты о тридцати о тысячах». А ударил Садко о тридцати да ведь о тысячах. А и как всё со честного пиру разьезжалисе, А и как всё со честного пиру разбиралисе, А и как по своим домам, по своим местам. А и как тут Садко, купец богатый новгородскиий, А и как он на другой день вставал по утру да по раному, А и как ведь будил он свою дружинушку хоробрую, А и давал как он да дружинушки, А и как долюби он бессчетныи золоты казны; А как спущал он по улицам торговыим, А и как сам прямо шел во гостиной ряд, А и как тут повыкупил он товары новгородскии, А и худы товары все, добрые. А и ставал как на другой день Садко, купец богатый новгородскиий, А и как он будил дружинушку хоробрую, А и давал уж как долюби бессчетныи золоты казны, А и как сам прямо шел во гостиный ряд, ‑ А и как тут много товаров принавезено, А и как много товаров принаполнено А и на ту на славу великую новгородскую. Он повыкупил ещё товары новгородскии, А и худы товары все, добрыи. А и на третий день вставал Садко, купец богатый новгородскиий, А и будил как он да дружинушку хоробрую, А и давал уж как долюби дружинушки А и как много несчетной золотой казны, А и как распущал он дружинушку по улицам торговыим, А и как сам он прямо шел во гостиный ряд, ‑ А и как тут на славу великую новгородскую А и подоспели как товары ведь московскии, А и как тут принаполнился как гостиной ряд А и дорогими товарамы ведь московскима. А и как тут Садко топерь да пораздумался: «А и как я повыкуплю ещё товары всё московскии, А и на тую на славу великую новгородскую, А и подоспеют ведь как товары заморскии: А и как ведь топерь уж как мне, Садку, А и не выкупить как товаров ведь Со всего да со бела свету. А и как лучше пусть не я да богатее, Садко купец да новгородскиий, А и как пусть побогатее меня славный Нов‑город, Что не мог‑де я да повыкупить А и товаров новгородскиих, Чтобы не было продажи да во городи; А лучше отдам я денежок тридцать тысячей, Залог свой великиий!» А отдавал уж как денежок тридцать тысячей, Отпирался от залогу да великого. А потом как построил тридцать караблей, Тридцать караблей, тридцать черныих, А и как ведь свалил он товары новгородскии А и на черные на карабли, А и поехал торговать купец богатый новгородскиий А и как на своих на черных на караблях. А поехал он да по Волхову, А и со Волхова он во Ладожско, А со Ладожского выплывал да во Неву‑реку, А и как со Невы‑реки как выехал на синё морё. А и как ехал он по синю морю, А и как тут воротил он в Золоту Орду. А и как там продавал он товары да ведь новгородскии, А и получал он барыши топерь великии, А и как насыпал он бочки ведь сороковки‑ты А и как красного золота; А и насыпал он много бочек да чистого серебра, А ещё насыпал он много бочек мелкого, он крупного скатняго жемчугу. А как потом поехал он из‑за Золотой Орды, А и как выехал топеричку опять да на сине море. А и как на синем море устоялисе да черны карабли, А и как волной‑то бьет и паруса‑то рвет, А и как ломат черны карабли, А все с места нейдут черны карабли. А и воспроговорил Садко, купец богатый новгородскиий, А и ко своей он дружинушки хоробрыи: «Ай же ты, дружина хоробрая! А и как сколько ни по морю ездили, А мы морскому царю дани да не плачивали. А топерь‑то дани требует морской‑то царь в сине море». А и тут говорит Садко, купец богатый новгородскиий: «Ай же ты, дружина хоробрая! А и возьмите‑тко вы, мечи‑тко в сине море А и как бочку‑сороковку красного золота». А и как тут дружина да хоробрая А и как брали бочку‑сороковку красного золота, А метали бочку в сине море. А и как все волной‑то бьет, паруса‑то рвет, А и ломат черны карабли да на синём мори, ‑ Всё нейдут с места карабли да на синем мори. А и опять воспроговорил Садко, купец богатый новгородскиий А и своей как дружинушки хоробрыи: «Ай же ты, дружинушка моя ты хоробрая! А видно мало этой дани царю морскому в сине море: А и возьмите‑тко вы, мечи‑тко в сине море А и как другую ведь бочку чистого серебра». А и как тут дружинушка хоробрая А кидали как другую бочку в сине море А как чистого да серебра. А и как все волной‑то бьет, паруса‑то рвет, А и ломат черны карабли да на синем мори, А всё нейдут с места карабли да на синем мори. А и как тут говорил Садко, купец богатый новгородскиий, А и как своей он дружинушке хоробрыи: «Ай же ты, дружина хоробрая! А видно, этой мало как дани в сине море: А берите‑тко третью бочку да крупного, мелкого скатного жемчугу, А кидайте‑тко бочку в сине море». А как тут дружина хоробрая А и как брали бочку крупного, мелкого скатного жемчугу, А кидали бочку в сине море. А и как всё на синем море стоят да черны карабли. А волной‑то бьет, паруса‑то рвет, А и как все ломат черны карабли, ‑ А и всё с места нейдут да черны карабли. А и как тут говорил Садко, купец богатый новгородскиий А своей как дружинушке он хоробрыи: «Ай же ты, любезная как дружинушка да хоробрая! А видно, морской‑то царь требуе как живой головы у нас в сине море. Ай же ты, дружина хоробрая! А и возьмите‑тко, уж как делайте А и да жеребья да себе волжаны; А и как всяк свои имена вы пишите на жеребьи, А спущайте жеребья на сине море; А я сделаю себе‑то жеребий на красное‑то на золото. А и как спустим жеребья топерь мы на сине море: А а как чей у нас жеребий топерь да ко дну пойдет, А тому идти как у нас да в сине море». А у всёй как у дружины хоробрыи А и жеребья топерь гоголём плывут, А и у Садка купца, гостя богатого, да ключом на дно. Ай говорит Садко таковы слова: «А и как эти жеребьи есть неправильни; А и вы сделайте жеребьи как на красное да золото, А я сделаю жеребий да дубовыи. А и как вы пишите всяк свои имена да на жеребьи, А и спущайте‑тко жеребьи на сине море: А и как чей у нас жеребий да ко дну пойдет, А тому как у нас идти да в сине море». А и как вся тут дружинушка хоробрая А и спущали жеребья на сине море, А и у всей как у дружинушки хоробрыи А и как всё жеребья как теперь да гоголем плывут, А Садков как жеребий да теперь ключом на дно. А и опять говорил Садко да таковы слова: «А как эти жеребьи есть неправильни. Ай же ты, дружина хоробрая! А и как делайте вы как жеребьи дубовыи, А и как сделаю я жеребий липовой, А как будем писать мы имена всё на жеребьи, А спущать уж как будем жеребья мы на сине море, А топерь как в остатниих: Как чей топерь жеребий ко дну пойдет, А и тому как идти у нас да в сине море». А и как тут вся дружина хоробрая А и как делали жеребьи все дубовые, А он делал уж как жеребий себе липовой, А и как всяк свои имена да писали на жеребьи, А и спущали жеребья на сине море. А у всей дружинушки ведь хоробрыей А и жеребья теперь гоголем плывут да на синем мори, А и у Садка, купца богатого новгородского, ключом на дно. А как тут говорил Садко таковы слова: «А и как видно, Садку да делать топерь нечего, А и самого Садка требует царь морской да в сине море. Ай же ты, дружинушка моя да хоробрая, любезная! А и возьмите‑тко вы, несите‑тко А и мою как чернильницу вы вальячную, А и неси‑тко как перо лебединоё, А и несите‑тко вы бумаги топерь вы мне гербовыи». А и как тут как дружинушка ведь хоробрая А несли ему как чернильницу да вальячную, А и несли как перо лебединоё, А и несли как лист‑бумагу как гербовую. А и как тут Садко, купец богатый новгородскиий, А садился он на ременчат стул А к тому он к столику ко дубовому, А и как начал он именьица своего да он отписывать: А как отписывал он именья по Божьим церквам, А и как много отписывал он именья нищей братии, А как ино именьицо он отписывал да молодой жены, А и достальнёё именье отписывал дружине он хоробрыей. А и как сам потом заплакал он, Говорил он как дружинушке хоробрыей: «Ай же ты, дружина хоробрая да любезная! А и полагайте вы доску дубовую на сине море, А что мне свалиться, Садку, мне‑ка на доску, А не то как страшно мне принять смерть во синем мори». А и как тут он ещё взимал с собой свои гусёлка яровчаты, А и заплакал горько, прощался он с дружинушкой хороброю, А и прощался он теперичку со всим да со белым светом, А и как он теперичку прощался ведь А со своим он со Новым со городом. А потом свалился на доску он на дубовую, А и понесло как Садка на доски да по синю морю. А и как тут побежали черны‑ты карабли, А и как будто полетели черны вороны, А и как тут остался теперь Садко да на синем мори. А и как ведь со страху великого А заснул Садко на той доске на дубовыи. А как ведь проснулся Садко, купец богатый новгородскиий, А и в Окиян‑мори да на самом дни, А увидел – сквозь воду пекет красно солнышко, А как ведь очутилась возле палата белокаменна. А заходил как он в палату белокаменну: А и сидит теперь как во палатушках А и как царь‑то морской теперь на стуле ведь. А и говорит царь‑то морской таковы слова: «А и как здравствуйте, купец богатыи, Садко да новгородский! А и как сколько ни по морю ездил ты, А и как морскому царю дани не плачивал в сине море, А и теперь уж сам весь пришел ко мне да во подарочках. Ах, скажут, ты мастер играть во гусли во яровчаты: А поиграй‑ко мне как в гусли во яровчаты». А как тут Садко видит, в синем море делать нечего: Принужон он играть как во гусли во яровчаты. А и как начал играть Садко как во гусли во яровчаты, А как начал плясать царь морской теперь в синем мори, А от него сколебалосе все сине море, А сходилася волна да на синем мори, А и как стал он разбивать много черных караблей да на синем мори, А и как много стало ведь тонуть народу да в сине море А и как много стало гинуть именьица да в сине море, А как теперь на синем мори многи люди добрыи, А и как многи ведь да люди православные От желаньица как молятся Николы да Можайскому, А и чтоб повынес Николай их угодник из синя моря. А как тут Садка новгородского как чёснуло в плечо да во правое А и как обвернулся назад Садко, купец богатый новгородскиий — А стоит как топерь старичок да назади уж как белыи, седатыи, А и как говорил да старичок таковы слова: «А и как полно те играть, Садко, во гусли во яровчаты в синем мори!» А и говорит Садко как наместо таковы слова: «А и топерь у меня не своя воля да в синем мори, Заставлят как играть меня царь морской». А и говорил опять старичок наместо таковы слова: «А и как ты, Садко, купец богатый новгородскиий! А и как ты струночки повырви‑ко, Как шпенёчики повыломай, А и как ты скажи теперь царю морскому ведь: А и у мня струн не случилосе, Шпенечиков у мня не пригодилосе, А и как боле играть у мня не во что. А тебе скажет как царь морской: «А и не угодно ли тебе, Садко, женитися в синем мори А и на душечке как на красной девушке?» А и как ты скажи ему топерь да в синем мори, А и скажи: царь морской, как воля твоя топерь в синем мори, А и как что ты знашь, то и делай‑ко. А и как он скажет тебе да топеречку: «А и заутра ты приготовляйся‑тко, А и Садко, купец богатый новгородскиий, А и выбирай, как скажет, ты девицу себе по уму, по разуму». Так ты смотри, перво три ста девиц ты стадо пропусти, А ты другое три ста девиц ты стадо пропусти, А как третье три ста девиц ты стадо пропусти, А в том стаде на конци на остатнием А и идет как девица‑красавица, А по фамилии как Чернава‑то: Так ты эту Чернаву‑то бери в замужество, А и тогда ты, Садко, да счастлив будешь. А и как лягешь спать первой ночи ведь, А смотри, не твори, блуда никакого‑то С той девицей со Чернавою. Как проснешься тут ты в синем мори, Так будешь в Нове‑граде на крутом кряжу, А о ту о реченку о Чернаву‑то. А ежели сотворишь как блуд ты в синем мори, Так ты останешься навеки да в синем мори. А когда ты будешь ведь на святой Руси, Да во своем да ты да во городи, А и тогда построй ты церковь соборную Да Николы да Можайскому, А и как есть я Никола Можайскиий». А как тут потерялся топерь старичок да седатыи. Ай как тут Садко, купец богатый новгородский, в синем мори, А и как струночки он повырывал, Шпенечики у гуселышек повыломал, А не стал ведь он боле играти во гусли во яровчаты. А и остоялся как царь морской, Не стал плясать он топерь в синем мори, А и как сам говорил уж царь таковы слова: «А что же не играшь, Садко, купец богатый новгородскиий, А и во гусли ведь да во яровчаты?» А и говорил Садко таковы слова: «А и топерь струночки как я повырывал, Шпенечики я повыломал, А у меня боле с собой ничего да не случилосе», А и как говорил царь морской: «Не угодно ли тебе жениться, Садко, в синем мори, А и как ведь на душечке на красной да на девушке?» А и как он наместо говорил ему: «А и теперь как волюшка твоя надо мной в синем мори». А и как тут говорил уж царь морской: «Ай же ты, Садко, купец богатый новгородскиий! А и заутра выбирай себе девицу да красавицу По уму себе да по разуму». А и как дошло дело до утра ведь до ранняго, А и как стал Садко, купец богатый новгородскиий, А и как пошел выбирать себе девицы‑красавицы, А и посмотрит, стоит уж как царь морской. А и как три ста девиц повели мимо их‑то ведь, А он‑то перво три ста девиц да стадо пропустил, А друго он три ста девиц да стадо пропустил, А и третье он три ста девиц да стадо пропустил. А посмотрит, позади идет девица‑красавица, А и по фамилии что как зовут Чернавою. А он ту Чернаву любовал, брал за себя во замужество А и как тут говорил царь морской таковы слова: «А и как ты умел да женитися, Садко, в синем мори». А теперь как пошло у них столованье да почестен пир в синем мори, А и как тут прошло у них столованье да почестен пир, А и как тут ложился спать Садко, купец богатый новгородскиий, А в синём мори он с девицею с красавицей, А во спальней он да во теплоей; А и не творил с ней блуда никакого, да заснул в сон во крепкии. А и как он проснулся, Садко, купец богатый новгородскиий, Ажно очутился Садко во своем да во городи, О реку о Чернаву на крутом кряжу. А и как тут увидел – бежат по Волхову А свои да черные да карабли, А как ведь дружинушка как хоробрая А поминают ведь Садка в синем мори, А и Садка, купца богатого, да жена его А поминат Садка со своей дружиною хороброю. А как тут увидала дружинушка, Что стоит Садко на крутом кряжу да о Волхово, А и как тут дружинушка вся она расчудоваласе, А и как тому чуду ведь сдивоваласе, Что оставили мы Садка да на синем мори, А Садко впереди нас да во своем во городи. А и как встретил ведь Садко дружинушку хоробрую, Все черные тут карабли. А как теперь поздоровкались, Пошли во палаты Садка, купца богатого. А как он топеречку здоровался со своей с молодой женой. А и теперь как он после этого А и повыгрузил он со караблей А как все свое да он именьицо, А и повыкатил как он всю свою да несчетну золоту казну, А и теперь как на свою он несчетну золоту казну А и как сделал церковь соборную Николы да Можайскому, А и как другую церковь сделал Пресвятыи Богородицы. А и топерь как ведь да после этого А и как начал Господу Богу он да молитися, А и о своих грехах да он прощатися. А как боле не стал выезжать да на сине море, А и как стал проживать во своем да он во городи. А и теперь как ведь да после этого А и тому да всему да славы поют».

Уважаемые читатели! Прочитав былину «Садко», вы уже поняли в чем сила духа славянского народа из Новгорода? Это – и смелые решительные поступки наших пращуров, из-за которых возникает у нас чувство гордости, и их сообразительность, из-за которой будешь радостно улыбаться, и авантюризм, из-за которого волосы встанут дыбом и голова пойдет кругом.

В былине «Садко», дошедшей до нас благодаря такому творческому гению, как онежский крестьянин А.П. Сорокин, воспринявший ее в мужском деревенском клубе на мельнице и донесший ее до нас – его потомков, отразилась сама суть славян-новгородцев.

В репертуаре крестьянина А.П. Сорокина было много былин. По мнению многих, «Садко» была лучшей.

Более полных и высокохудожественных вариантов этой былины последующие их собиратели в северных деревнях уже не находили. Ее признали своей в северорусских поселениях. Их жители даже предпринимали попытки доказать, что сочинили ее они, воплотив в ней ум и сердце северных славян. Ну что ж, так оно могло и быть, ведь в древние века нынешняя Архангельская область и весь древний Поморский Север были завоеваны новгородцами.

Русский писатель и критик XIX века Виссарион Григорьевич Белинский (годы жизни 1811–1848) так отозвался о «Садко»:

«Это один из перлов народной поэзии».

 

5. «Былина о Садко» – языческое предание с вкраплением христианства

Былина «Садко» уникальна во многих отношениях – в ней соединились язычество и православие! Новгородец Садко путешествовал в былине в двух мирах – наземном (православном) и подводном (языческом).

Эту былину можно представить в виде трех частей.

Первая – бедный молодой житель Великого Новгорода зарабатывал на жизнь тем, что играл на гуслях на пирах богатых купцов. Но тем Садко надоел и они перестали его приглашать с индивидуальными «шоу-концертами». Чтобы отвести душу, Садко отправился на берег озера Ильмень, и устроил «шоу-концерт одного исполнителя» для озера. Этот «шоу-концерт» понравился Водяному Царю. Царь в знак благодарности за великолепную игру гусляра наградил его возможностью выловить из озера рыбок с золотыми перьями. Смекалистый новгородец Садко решил раззадорить купцов и поставил на заклад, что поймает золотых рыбок. Выиграл заклад, принеся в город золотых рыбок. И тем самым потеснил богатейшие купеческие ряды.

Вторая часть – разбогатев, Садко решил вторично поймать удачу и заявил новгородским купцам, что на заклад скупит все товары в Великом Новгороде. На этот раз удача отвернулась от него. Но неунывающий новгородец Садко решил поймать птицу – счастье с другого бока. Он снарядил своими товарами «флотилию» судов, чтобы отправиться за море в другие страны, где можно было втридорога сбыть свой товар. Садко возглавил свою «флотилию». И она удалилась в сине море – окиян.

Третья часть, пожалуй, самая интригующая, – в море случилось непредвиденное. Морской Царь нагнал на флотилию судов Садко морскую бурю.

Садко задумался. Из-за чего же на него прогневался Морской владыка? Может быть, Садко ему еще ни разу не заплатил дани? Морской Царь так просто не пропускает по морю корабли. У него есть своеобразная таможня: чтобы пересечь морской простор, надо заплатить ему, Морскому Царю, таможенный сбор, то есть налоги. Видя, что таможенный сбор не уплачен, Царь нагнал на флотилию судов Садко морскую стихию.

Следует задуматься и нам о том, что для человечества море опасно во все времена его существования. Особенно в древности. Две гибельные силы подстерегали древних мореплавателей – буря, грозящая потопить корабли, и безветрие, когда паруса кораблей превращались в беспомощные лоскуты тканей. В этом неприятном случае смогли ли гребцы своими усилиями обеспечить дальнейшее продвижение кораблей?

В былинном море Садко настигла стихия типа тайфун. Но буря оказалась особенной! Корабли не могли сдвинуться с места, как в безветрии. Это было чудо, созданное неведомыми, таинственными языческими силами. Они всегда вызывали у древних моряков страх.

Вот тогда-то Садко и решил, как и все язычники его времени, что Морского Царя надо задобрить жертвой! Жертвоприношение морю, «кормление» моря – старинный морской обычай, он известен всем народам, жизнь и благополучие которых зависели от морского Бога. В былые времена морю приносились даже человеческие жертвы. Впоследствии человеческие жертвы моряки стали заменять их подобием – в воду бросали соломенные куклы. Этот обычай моряки не забывали до самого последнего времени.

Оказалось, что Морскому Царю нужен был не просто налог, а таможенный сбор в виде самого Садко. И в этом случае сообразительный новгородец не попал впросак.

Морской Царь заставил Садко играть плясовую. И под его игру Царь плясал. Под игру Садко вели свой хоровод и морские девы – русалки.

Пляска морского царя вызывала бурю на поверхности моря-окияна. Морской Царь заставлял Садко играть целых трое суток. От его пляски вздымались волны, гибли суда, тонули люди.

Как начал играть Садко в гусельки яровчаты, Как начал плясать царь морской во синем море, Как расплясался царь морской. Играл Садко сутки, играл и другие, Да играл еще Садко и третьии, А все пляшет царь морской во синем море. Во синем море вода всколыбалася, Со желтым песком вода смутилася, Стало разбивать много кораблей на синем море, Стало много гинуть ильменьицев, Стало много тонуть людей праведных.

Сказание, будто буря происходила от пляски Хозяина водяной стихии, Морского Царя, могло возникнуть только лишь в языческие времена. В христианской религии такого не могло быть и не может.

Что еще необычно в сказании «Садко», так это брак человека с русалкой – существом нечеловеческого мира. Морской Царь предложил Садко выбрать в жены любую из царевен – красавец русалок. В подводном царстве Садко на помощь явился седой старичок – православный святой Никола Можайский. По его совету Садко выбрал Чернаву. Когда Садко увидел ее, то его внутреннее новгородское чутье подсказало ему, что облик Чернавы хотя и земной, даже новгородский, но что-то в ее красоте тянет к безумству. К тому безумству, что заставляет броситься в объятия идола Чернобога! Его объятия – это зло!

И тут же Садко вспомнил наставление святого Николая Можайского – не сотвори с ней блуд даже на брачном ложе! Призыву Чернобога Садко не внял. Он все же надеялся вернуться в мире людей. На брачной постели с русалкой Садко заснул, не выполнив по завету Можайского свои мужские обязанности, и проснулся в Великом Новгороде. Сказались чары святого Николая Можайского.

Православие оказалось выше язычества, святой Никола Можайский был выше языческого Морского царя. В результате Садко доказал, что православные страсти выше языческих.

Встреча Садко с Морским Царем напоминает древнеримские и древнегреческие мифы. В былине Морской Царь – это же мифический Морской Бог. Что показательно, Царь и Бог весьма доброжелательны к своим пришельцам

Былина о Садко – это прообраз современных книг о фантастическом мире космоса, о внеземных пришельцах, пытающихся погубить нашу планету, о современных компьютерах, в будущем готовых поработить людей или даже заменить нас – их создателей. Но это современное восприятие фантастики.

Сам собой напрашивается вопрос – язычество принесло людям только зло? Наверное, этот вопрос слишком прямолинеен и глуп. Ведь язычество – это этап развития человечества! Так же как и христианство!

 

6. Таким ли примитивным было язычество?

Чтобы представить себе суть язычества, следовало бы вновь обратиться к Несторовой летописи, хотя она и построена на Библии! И оттолкнувшись от нее, отправиться в безбрежное языческое море.

Начинается «Повесть…» рассказом о возникновении славян:

«BOT ПОВЕСТИ МИНУВШИХ ЛЕТ, ОТКУДА ПОШЛА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ, KTO B КИЕВЕ СТАЛ ПЕРВЫМ КНЯЖИТЬ И KAK ВОЗНИКЛА РУССКАЯ ЗЕМЛЯ!

Так начнем повесть сию.

По потопе трое сыновей Ноя разделили землю – Сим, Xaм, Иaфeт… Иафету же достались северные страны и западные: Mидия, Албания, Армения Малая и Великая, Kaппaдoкия, Пaфлaгoния, Гaлaтия, Колхида, Босфор, Meoты, Дepeвия, Capмaтия, жители Тавриды, Cкифия, Фракия, Македония, Далматия, Малосия, Фессалия, Локрида, Пеления, которая называется также Пелопоннес, Аркадия, Эпир, Иллирия, славяне, Лихнития, Адриакия, Адриатическое море… В Иафетовой же части сидят русские, чудь и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола, корсь, летгола, ливы. Ляхи же и пруссы, чудь сидят близ моря Варяжского…».

Читатели могут удивиться: народ хочет знать свою настоящую историю, а не древнееврейскую легенду о Ное и его сыновьях! Во время Всемирного потопа Ной согласно Библии построил ковчег, посадил в него каждой твари по паре (лошадей, коров, слонов, ослов, баранов, овец и других представителей животного мира). Неужели в ковчеге были и заранее запрограммированные в сыновьях Ноя представители всех человеческих наций по паре? Какой же величины была построена Ноем эта океанская «посудина»?

Если верить библейской легенде, после потопа ковчег оказался на склоне знаменитой белоснежной горы Арарат. Ныне эта гора является национальной символом армян, хотя и расположена на территории Турции. Неужели все славяне тоже выходцы из горы Арарат?

Да, задали вопросы монахи Киево-Печерской Лавры нам, их потомкам. До сих пор пытаются разрешить их на протяжении нескольких столетий их славянские праправнуки!

И все потому, что святой князь Владимир обратил Древнюю Русь в православное христианство. Сделал бы он нас мусульманами, пытались бы мы разгадывать другие исторические непонятности. Но ведь до князя Владимира славяне не были обделены религией. Какой она была, читатель наверняка уже знает – языческой.

Религия древних славян представляла собой свод сложившихся в дохристианской славянской культуре религиозных воззрений и отношений, а также способов организации духовного бытия и поведения. Исторически религия славян восходит к религии древнейших индоевропейцев (кстати, население Индии до сих пор придерживается языческой религии).

Сведения о религии древних славян сохранялись в основном в устной форме. Единственный письменный источник «Велесова книга» вызывает у специалистов большие сомнения в своей подлинности. И тем не менее в ней изложено то, что не противоречит славянскому духу.

Славянские мнения о священном были связаны с представлениями о всемогущей силе, животворящей и наполняющей сущее способностью к жизни. Но жизнь заставляла думать и о той силе, что могла привести и к погибели.

Существовавшие понятия делили сверх естественные силы на категории.

Высший разряд составляли боги. Понятие «Бог» означало – дающий долю, удел, богатство. Боги, так же как в античной религии, делились на небесных, подземных и земных.

К небесным богам относился Перун – бог-покровитель княжеской власти, дружины и воинского ремесла. Он имел облик различных воинов, иногда даже и конного.

Стрибог – бог атмосферных явлений, и прежде всего ветра.

Даждьбог – бог Солнца, податель тепла и света, бог плодородия и живительной силы. Его имя слышится в краткой, дожившей до наших дней, молитве – «Дай, Боже!»

К богам относилась и Земля, «Мать сыра земля», «Хлебородница», которая у славян не имела эротической окраски и впоследствии стала соотноситься с Мокошью. Мокошь – это женское божество, которое наделялось только положительными качествами.

Однако у славян были представления и о злых женских божествах, которым надо было приносить кровавые человеческие жертвы.

Мужским богом считался Белес. Его называли еще скотьим богом и считали, что он дарует обильный приплод, а следовательно, и богатство. Еще одним свойством Белеса считалось ясновидение.

Земные боги – это боги заселенного людьми мира. Их ответственность распространялась на культурные занятия, общественные и семейные отношения, быт и среду обитания. Это прежде всего Сварог – бог огня, поставленного на службу человеку. Сварог – бог-создатель земли и небес. Он творил не словом, не магией в отличие от Велеса, а руками, он создавал материальный мир. Он дал людям Солнце-Ра и огонь. Сварог сбросил с неба на землю плуг и ярмо, чтобы возделывать землю; боевую секиру, чтобы эту землю защищать от врагов, и чашу для приготовления в ней священного напитка.

Лель – в мифологии древних славян был богом любовной страсти. Он был сын богини красоты и любви Лады. О Леле – этом веселом, легкомысленном боге страсти – до сих пор напоминает слово «лелеять», то есть нежить, любить.

Ярило – бог весны, весеннего света и тепла; юная, стремительная и неуправляемая сила; божество страсти и плодородия. Символ праздника возрождения жизни.

Род – бог-создатель видимого мира. Все, рожденное Родом, до сих пор несет в себе его имя: природа, родина, родители, родственники. Род родил Сварога – великого бога, который довершил творение мира. Преемственность поколений, берущих начало от общих предков, древние славяне вложили в образ Рода. Он покровительствовал роженицам, определял судьбу новорожденного.

Хорс – древнеславянский бог Солнца – светила, сын Рода, брат Велеса.

Велес – один из величайших богов древнего мира, сын Рода, брат Сварога. Его главным деянием стало то, что Велес привел сотворенный Родом и Сварогом мир в движение. Велес – «скотий бог» – хозяин дикой природы, могучий волшебник и оборотень, толкователь законов, учитель искусствам, покровитель путешественников и торговцев, бог удачи.

Симаргл – был наделен зубами, когтями и крыльями, а потому ныне считается, что именно его изображали в древности как крылатого пса – охранителя посевов от диких животных, да и от домашнего скота тоже.

Существовали представления о богах, связанных с профессиональными занятиями людей.

Еще одна группа соотносилась с понятием о судьбе: Доля, Недоля, Лихо, Горе, Правда, Кривда…

У славян существовала вера в бессмертие души, в ее посмертное существование. При погребении необходимо было соблюсти все тонкости обряда, и только в этом случае душа обретала покой и впоследствии могла помогать потомкам. Славяне прибегали к различной форме захоронений, часто к кремации. Особое место в понимании мира у славян занимала вода. Они считали, что вода является стихией, связывающей живой и потусторонний мир.

В тяжелые годы славяне прибегали к ритуальному умерщвлению стариков в надежде на то, что перешедший в мир иной родственник облегчит участь живущих. Этот обряд назывался «сажать на лубок».

Существовало множество обрядов, сопровождавших человека в иной мир. Но не меньшее количество обрядов необходимо было соблюдать и после похорон. Наибольшее значение имела тризна – состязания и пиршество. Смысл этого обряда в усилении сил жизни, в победе ее над силами смерти.

Были и обряды перехода человека в другое состояние. К ним относились свадьба и рождение ребенка.

Существовала обрядность, связанная с природными явлениями: Святки, Масленица.

Иногда обряды сопровождались человеческими жертвоприношениями, но чаще жертвы были бескровными в виде пищи или иных даров. Часто жертвенная пища поедалась во время пира. В фольклоре сохранилось немало свидетельств о жертвенных пирах. Славяне считали, что на этих пирах присутствует Бог в виде гостя и одновременно хозяина ритуального пира, которого называли «Господь».

Распространено было гадание. Поскольку вода была границей между мирами – земным и потусторонним. Многие гадания были связаны манипуляцию с водой.

Самое главное для нас – это было представление древних славян о том, что основой религиозной жизни являлась семья. Сплоченность семей – это род.

Обряды проводил глава семьи. Специальных жрецов не было, хотя были знатоки обрядов – волхвы.

Наряду с представлениями о высших богах, существовали верования в богов низшего уровня, духов, оборотней. Значительный отряд именовали бесами. Им приписывали злонамеренность и губительную силу. К бесам относили духов опасных для посещения мест: лесной глуши (леший), болота (зыбочник, болотник) омутов (водяной). В поле обитали полудницы. Внешне бесов представляли в человеческом, зверином или смешанном облике.

Чернобог – бог холода, уничтожения, смерти, зла; бог безумия и воплощения всего плохого и черного. Чернобог – повелитель Нави, Тьмы и Пекельного царства.

К наиболее опасным относилась группа полудемонов человеческого происхождения – это люди, пошедшие по совершенно обособленному жизненному пути, – упыри, вурдалаки, ведуньи, русалки. По представлению славян, они могли навредить человеческому роду настолько, что их надо было бы не только опасаться, но и их уничтожить. Вроде бы они олицетворяли болезни: мимохода, лихорадка, мара, кикимора…

Пришло время сделать выводы. Язычество – это свидетельство о том, что тогда человек еще не оторвался от природы, был ее частью, принимал особенности природных явлений, как взаимно связанность их с внутренним состоянием тогдашнего человеческого организма, еще являвшегося частичкой мироздания.

Все это ныне утрачено. Теперь мы никто иные, как повелители природы, стараемся переделать ее на свой лад, строим каналы на континентах, чтобы соединить океаны, орошаем пустыни, связываем континенты автобанами и железнодорожными магистралями, строим здания – небоскребы, запускаем в космос спутники, врываемся в животный и растительный мир, переделывая его на генетическом уровне. Хорошо это или плохо? Будущее даст ответ на этот вопрос. Не будут ли наши потомки через тысячу лет воспринимать нас так, как мы ныне язычников?

Нельзя отрицать, что при всей, с нашей точки зрения, убогости языческой жизни, наши предки были довольны ею. Об этом пойдет речь в одной из следующих глав этой книги.

 

7. Повседневная жизнь молодежи Великого Новгорода в «Былинах о Василие Буслаеве»

Вот такой была духовная жизнь новгородцев – славян. А жизнь повседневная была и еще интересней. Предлагаю вам, уважаемые читатели, познакомиться и с ней. Перед вами еще одна былина. Называется она

«В славном великом Новеграде А и жил Буслай до девяноста лет, С Новым-городом жил, не перечился, Со мужики новогородскими Поперек словечка не говаривал. Живучи Буслай состарился, Состарился и переставился. После его веку долгого Оставалася его житье-бытье И все имение дворянское, Осталася матера вдова, Матера Амелфа Тимофевна, И оставалася чадо милая, Молодой сын Василий Буслаевич. Будет Васенька семи годов,— Отдавала матушка родимая, Матера вдова Амелфа Тимофеевна, Учить его во грамоте, А грамота ему в наук пошла; Присадила пером его писать, Письмо Василью в наук пошло; Отдавала петью учить новгородскому, Петьё Василью в наук пошло. А и нет у нас такова певца Во славном Новегороде Супротив Василья Буслаева. Поводился ведь Васька Буслаевич Со пьяницы, со безумницы, С веселыми удалыми добрыми молодцы, Допьяна уже стал напиватися, А и ходя в городе, уродует: Которого возьмет он за руку, — Из плеча тому руку выдернет; Которого заденет за ногу, — То из гузна ногу выломит; Которого хватит поперек хребта, — Тот кричит-ревет, окарачь ползет. Пошла та жалоба великая, — А и мужики новогородские, Посадские, богатые, Приносили жалобу они великую Матерой вдове Амелфе Тимофевне На того на Василья Буслаева. А и мать-то стала его журить-бранить, Журить-бранить его, на ум учить. Журьба Ваське не взлюбилася, Пошел он, Васька, во высок терем, Садился Васька на ременчатый стул, Писал ерлыки скорописчаты, От мудрости слово поставлено: «Кто хощет пить и есть из готового, Валися к Ваське на широкий двор, Тот пей и ешь готовое И носи платье разноцветное». Рассылал те ерлыки со слугой своей На те вулицы широкие И на те частые переулочки. В то же время поставил Васька Чан середи двора, Наливал чан полон зелена вина, Опущал он чару в полтора ведра. Во славном было во Новеграде Грамотны люди шли прочитали Те ерлыки скорописчаты, Пошли ко Ваське на широкий двор, К тому чану зелену вину. Вначале был Костя Новоторженин, Пришел он, Костя, на широкий двор, Василий тут его опробовал — Стал его бита червленым вязом, В половине было налито Тяжела свинцу чебурацкого, Весом тот вяз был во двенадцать пуд; А бьет от Костю по буйной голове, — Стоит тут Костя не шевельнется, И на буйной голове кудри не тряхнутся. Говорил Василий сын Буслаевич: «Гой еси ты, Костя Новоторженин! А и будь ты мне названый брат, И паче мне брата родимого». А и мало время позамешкавши, Пришли два брата боярченка, Лука и Мосей, дети боярские, Пришли ко Ваське на широкий двор. Молоды Василий сын Буслаевич Тем молодцам стал радошен и веселешонек. Пришли тут мужики залешана, И не смел Василий показатися к ним. Еще тут пришло семь братов Сбродовичи. Собиралися, соходилися Тридцать молодцов без единого, Он сам, Василий, тридцатый стал. Какой зайдет – убьют его, Убьют его, за ворота бросят. Послышал Васенька Буслаевич — У мужиков новгородскиих Канун варен, пива ячные, Пошел Василий со дружиною, Пришел во братшину в Никольшину. «Немалу мы тебе сыпь платим — За всякого брата по пяти рублев». А за себе Василий дает пятьдесят рублев… Молоды Василий сын Буслаевич Бросился на царев кабак Со своею дружиною хороброю, Напилися они тут зелена вина И пришли во братшину в Николыпину. А и будет день ко вечеру, — От малого до старого Начали уж ребята боротися, А в ином кругу в кулаки битися. От тое борьбы от ребячия, От того бою от кулачного Началася драка великая. Молоды Василий стал драку разнимать, А иной дурак зашел с носка, Его по уху оплел, А и тут Василий закричал громким голосом: «Гой еси ты. Костя Новоторженин И Лука, Моисей, дети боярские! Уже Ваську меня бьют». Поскакали удалы добры молодцы, Скоро они улицу очистили, Прибили уже много до смерти, Вдвое-втрое перековеркали, Руки, ноги переломали, — Кричат мужики посадские. Говорит тут Василий Буслаевич: «Гой еси вы, мужики новогородские! Бьюсь с вами о велик заклад — Напущаюсь я на весь Новгород битися, дратися Со всею дружиною хороброю; Тако вы мене с дружиною побьете Новым-городом, Буду вам платить дани-выходы по смерть свою, На всякий год по три тысячи; А буде ж я вас побью и вы мне покоритеся, То вам платить буду такову же дань»; И в том-то договору руки они подписали Началась у них драка-бой великая, А и мужики новгородские И все купцы богатые, Все они вместе сходилися, На млада Васютку напущалися, И дерутся они день до вечера. Молоды Василий сын Буслаевич Со своею дружиною хороброю Прибили они во Новеграде, Прибили уже много до смерти. А и мужики новгородские догадалися, Пошли они с дорогими подарки К матерой вдове Амелфе Тимофевне: «Матера вдова Амелфа Тимофевна! Прими у нас дороги подарочки, Уйми свое чадо милое Василья Буславича». Матера вдова Амелфа Тимофевна Принимала у них дороги подарочки, Посылала девушку-чернавушку По того Василья Буслаева. Прибежала девушка-чернавушка, Сохватала Ваську во белы руки, Потащила к матушке родимыя, Притащила Ваську на широкий двор, А и та старуха неразмышлена Посадила в погребы глубокие Молода Василья Буслаева, Затворяла дверьми железными, Запирала замки булатными. А его дружина хоробрая Со темя мужики новгородскими Дерутся, бьются день до вечера А и та-то девушка-чернавушка На Волх-реку ходила по воду, А взмолятся ей тут добры молодцы: «Гой еси ты, девушка-чернавушка! Не подай нас у дела у ратного, У того часу смертного». И тут девушка-чернавушка Бросала она ведро кленовое, Брала коромысла кипарисова, Коромыслом тем стала она помахивати По тем мужиками новогородскиим, Прибила уж много до смерти. И тут девка запышалася, Побежала ко Василыо Буслаеву, Срывала замки булатные, Отворяла двери железные: «А и спишь ли, Василий, или так лежишь? Твою дружину хоробрую Мужики новогородские Всех прибили, переранили, Булавами буйны головы пробиваны». Ото сна Василий пробуждается, Он выскочил на широкий двор, — Не попала палица железная, Что попала ему ось тележная, Побежал Василий по Нову-городу, По тем по широким улицам. Стоит тут старец-пилигримище, На могучих плечах держит колокол, А весом тот колокол во триста пуд, Кричит тот старец-пилигримище: «А стой ты, Васька, не попорхивай, Молоды глуздырь, не полетывай: Из Волхова воды не выпити, Во Новеграде людей не выбити, — Есть молодцов сопротив тебе, Стоим мы, молодцы, не хвастаем». Говорил Василий таково слово: «А и гой еси, старец-пилигримище! А и бился я о велик заклад Со мужики новгородскими, … Опричь тебе, старца-пилигримища. Во задор войду – тебя убью». Ударил он старца во колокол А и той-то осью тележною, — Начается старец, не шевельнется. Заглянул он, Василий, старца под колоколом, — А и во лбе глаз уж веку нету. Пошел Василий по Волх-реке, А идет Василий по Волх-реке, По той Волховой по улице, Завидели добрые молодцы, А его дружина хоробрая, Молода Василья Буслаева, — У ясных соколов крылья отросли, У их-то, молодцов, думушки прибыло. Молоды Василий Буслаевич Пришел-то молодцам на выручку. Со темя мужики новогородскими Он дерется, бьется день до вечера, А уж мужики покорилися, Покорилися и помирилися, Понесли они записи крепкие К матерой вдове Амелфе Тимофевне, Насыпали чашу чистого серебра, А другую чашу красного золота, Пришли ко двору дворянскому, Бьют челом, поклоняются: «А сударыня матушка! Принимай ты дороги подарочки, А уйми свое чадо милая, Молода Василья со дружиною. А и рады мы платить На всякий год по три тысячи, На всякий год будем тебе носить С хлебников по хлебику, С калачников по калачику, С молодиц повенечное, С девиц повалечное, Со всех людей со ремесленых, Опричь попов и дьяконов». Втапоры матера вдова Амелфа Тимофевна Посылала девушка-чернавушка Привести Василья со дружиною. Пошла та девушка-чернавушка, Бежавши та девка запышалася, Нельзя пройти девке по улице: Что полтеи по улице валяются Тех мужиков новогородскиих. Прибежала девушка-чернавушка, Сохватала Василья за белы руки, А стала ему рассказывати: «Мужики пришли новогородские, Принесли они дороги подарочки, И принесли записи заручные Ко твоей сударыне матушке, К матерой вдове Амелфе Тимофевне». Повела девка Василья со дружиною На тот на широкий двор, Привела-то их к зелену вину, А сели они, молодцы, во единый круг, Выпили ведь по чарочке зелена вина Со того урасу молодецкого От мужиков новгородских. Скричат тут робята зычным голосом: «У мота и у пьяницы, У млада Васютки Буславича Не упито, не уедено, В красне хорошо не ухожено, А цветного платья не уношено, А увечье навек залезено». И повел их Василий обедати К матерой вдове Амелфе Тимофеевне. Втапоры мужики новогородские Приносили Василью подарочки Вдруг сто тысячей, И затем у них мирова пошла, А и мужики новогородские Покорилися и сами поклонилися».

Ну как, уважаемые читатели? Радостно было «житье у Великому Новеграде»? Каковыми неподражаемыми были наши предки! Разудалистыми! Неужели христианство могло смирить добрых молодцев – новгородцев? Вот вам на потеху еще одна былина. Разные сказители называли ее по-разному

или «Поездка Василия Буслаева», или «Смерть Василия Буслаева»

«Под славным великим Новым‑городом, По славному озеру по Ильменю Плавает‑поплавает сер селезнь, Как бы ярой гоголь доныривает, ‑ А плавает‑поплавает червлен карабль Как бы молода Василья Буслаевича, А и молода Василья со его дружиною хоробраю, Тридцать удалых молодцов: Костя Никитин корму держит, Маленький Потаня на носу стоит, А Василе‑ет по кораблю похаживает, Таковы слова поговаривает: «Свет моя дружина хоробрая, Тридцать удалых добрых молодцов! Ставьте карабль поперек Ильменя, Приставайте молодцы ко Нову‑городу!» А и тычками к берегу притыкалися, Сходни бросали на крутой бережок. Походил тут Василей Ко своему он двору дворянскому, И за ним идут дружинушка хоробрая, Только караулы оставили. Приходит Василей Буслаевич Ко своему двору дворянскому, Ко своей сударыне матушке, Матерой вдове Амелфе Тимофеевне. Как вьюн, около ее увивается, Просит благословение великое: «А свет ты, моя сударыня матушка, Матера вдова Амелфа Тимофеевна! Дай мне благословение великое ‑ Идти мне, Василью, в Ерусалим‑град Со своею дружиною хоробраю, Мне‑ка Господу помолитися, Святой святыни приложитися, Во Ердане‑реке искупатися». Что взговорит матера Амелфа Тимофеевна: «Гой еси ты, мое чадо милая, Молоды Василей Буслаевич! То коли ты пойдешь на добрыя дела, Тебе дам благословение великое; То коли ты, дитя, на разбой пойдешь, И не дам благословения великова, А и не носи Василья сыра земля!» Камень от огня разгорается, А булат от жару растопляется, ‑ Материна сердце распущается, И дает она много свинцу‑пороху, И дает Василью запасы хлебныя, И дает оружье долгомерное. «Побереги ты, Василей, буйну голову свою!» Скоро молодцы собираются И с матерой вдовой прощаются. Походили оне на червлен карабль, Подымали тонки парусы полотняныя, Побежали по озеру Ильменю. Бегут оне уж сутки‑другия, А бегут уже неделю-другую, Встречу им гости‑карабельщики: «Здравствуй, Василей Буслаевич! Куда, молодец, поизволил погулять?» Отвечает Василей Буслаевич: «Гой еси вы, гости‑карабельщики! А мое‑та ведь гулянье неохотное: Смолода бита, много граблена, Под старость надо душа спасти. А скажите вы, молодцы, мне прямова путя Ко святому граду Иерусалиму». Отвечают ему гости‑карабельщики: «А и гой еси, Василей Буслаевич! Прямым путем в Ерусалим‑град Бежать семь недель, А окольной дорогой – полтора года: На славном море Каспицкием, На том острову на Куминскием Стоит застава крепкая, Стоят атаманы казачия, Не много, не мало их – три тысячи; Грабят бусы‑галеры, Разбивают червлены карабли». Говорит тут Василей Буслаевич: «А не верую я, Васюнька, ни в сон ни в чох, А и верую в свой червленой вяз. А беги‑ка‑тя, ребята, вы прямым путем!» И завидел Василей гору высокую, Приставал скоро ко круту берегу, Походил‑су Василей сын Буслаевич На ту ли гору Сорочинскую, А за ним летят дружина хоробрая. Будет Василей в полугоре, Тут лежит пуста голова, Пуста голова – человечья кость. Пнул Василей тое голову с дороги прочь, Просвещится пуста голова человеческая: «Гой еси ты, Василей Буславьевич! Ты к чему меня, голову побрасоваешь? Я, молодец, не хуже тебя был, Умею, я, молодец, валятися А на той горе Сорочинския. Где лежит пуста голова, Пуста голова молодецкая, И лежать будет голове Васильевой!» Плюнул Василей, прочь пошел. «Али, голова, в тебе враг говорит Или нечистой дух!» Пошел на гору высокую, На самой сопки тут камень стоит, В вышину три сажени печатныя, А и через ево только топор подать, В долину три аршина с четвертью. И в том‑та подпись подписана: «А кто‑де станет у каменя тешиться, А и тешиться‑забавлятися, Вдоль скакать по каменю, ‑ Сломить будет буйну голову». Василей тому не верует, Приходил со дружиною хороброю, А и тешиться‑забавлятися, Поперек тово каменю поскакивати, А вдоль‑та ево не смеют скакать. Пошли со горы Сорочинския, Сходят оне на червлен карабль, Подымали тонки парусы полотняные, Побежали по морю Каспицкому, На ту на заставу карабельную, Где‑та стоят казаки‑разбойники, А стары атаманы казачия. На пристани их стоят сто человек А и молоды Василей на пристань стань, Сходни бросали на крут бережок, И скочил‑та Буслай на крут бережок, Червленым вязом попирается. Тут караульщики, удалы добры молодцы, Все на карауле испужалися, Много его не дожидаются, Побежали с пристани карабельныя К тем атаманам казачиям. Атаманы сидят не дивуются, Сами говорят таково слово: «Стоим мы на острову тридцать лет, Не видали страху великова, Это‑де идет Василей Буславьевич: Знать‑де полетка соколиная, Видеть‑де поступка молодецкая!» Пошагал‑та Василей со дружиною, Где стоят атаманы казачия. Пришли оне, стали во единой круг, Тут Василей им поклоняется, Сам говорит таково слово: «Вздравствуйте, атаманы казачия! А скажите вы мне прямова путя Ко святому граду Иерусалиму». Говорят атаманы казачия: «Гой еси, Василей Буслаевич! Милости тебе просим за единой стол хлеба кушати!» Втапоры Василей не ослушался, Садился с ними за единой стол. Наливали ему чару зелена вина в полтора ведра, Принимает Василей единой рукой И выпил чару единым духом И только атаманы тому дивуются, А сами не могут и по полуведру пить. И хлеба с солью откушали, Собирается Василей Буслаевич На свой червлен карабль. Дают ему атаманы казачия подарки свои: Первую мису чиста серебра И другую – красна золота, Третью – скатнова жемчуга. За то Василей благодарит и кланеется, Просит у них до Ерусалима провожатова. Тут атаманы Василью не отказовали, Дали ему молодца провожатова, И сами с ним прощалися. Собирался Василей на свой червлен корабль Со своею дружиною хоробраю, Подымали тонки парусы полотняныя, Побежали по морю Каспицкому. Будут оне во Ердан‑реке, Бросали якори крепкия, Сходни бросали на крут бережок. Походил тут Василей Буслаевич Со своею дружиною хороброю в Ерусалим‑град. Пришел во церкву соборную, Служил обедни за здравие матушки И за себя, Василья Буслаевича, И обедню с панафидою служил По родимом своем батюшке И по всему роду своему. На другой день служил обедни с молебнами Про удалых добрых молодцов, Что смолоду бито, много граблено. И ко святой святыне приложился он, И в Ердане‑реке искупался. И расплатился Василей с попами и с дьяконами, И которыя старцы при церкви живут, ‑ Дает золотой казны не считаючи. И походит Василей ко дружине из Ерусалима На свой червлен карабль. Втапоры ево дружина хоробрая Купалися во Ердане‑реке, Приходила к ним баба залесная, Говорила таково слово: «Почто вы купаетесь во Ердан‑реке? А некому купатися, опричь Василья Буславьевича, Во Ердане‑реке крестился Сам Господь Иисус Христос; Потерять ево вам будет, Большова атамана Василья Буславьевича». И оне говорят таково слово: «Наш Василей тому не верует, Ни в сон, ни в чох». И мало время поизойдучи, Пришел Василей ко дружине своей, Приказал выводить карабль из устья Ердань реки. Подняли тонкие парусы полотняны, Побежали по морю Каспицкому, Приставали у острова Куминскова, Приходили тут атаманы казачия И стоят все на пристани карабельныя. А и выскочил Василей Буслаевич Из своего червленаго карабля. Поклонились ему атаманы казачия: «Здравствуй, Василей Буслаевич! Здорово ли съездил в Ерусалим‑град?» Много Василей не баит с ними, Подал письмо в руку им, Что много трудов за их положил: Служил обедни с молебнами за их, молодцов. Втапоры атаманы казачия звали Василья обедати, И он не пошел к ним, Прощался со всеми теми атаманы казачьими, Подымали тонкие парусы полотняныя, Побежали по морю Каспицкому к Нову‑городу А и едут неделю споряду, А и едут уже другую, И завидел Василей гору высокую Сорочинскую, Захотелось Василью на горе побывать Приставали к той Сорочинской горе, Сходни бросали на ту гору, Пошел Василей со дружиною И будет он в полгоры, И на пути лежит пуста голова, человечья кость, Пнул Василей тое голову с дороги прочь, Провещится пуста голова: «Гой еси ты, Василей Буслаевич! К чему меня, голову, попиноваешь И к чему побрасоваешь? Я, молодец, не хуже тебя был, Да умею валятися на той горе Сорочинские Где лежит пуста голова, Лежать будет и Васильевой голове!» Плюнул Василей, прочь пошел Взошел на гору высокую, На ту гору Сорочинскую, Где стоит высокой камень, В вышину три сажени печатныя, А через ево только топором подать, В долину – три аршина с четвертью И в том та подпись подписана: «А кто де у камня станет тешиться, А и тешиться‑забавлятися, Вдоль скакать по каменю, ‑ Сломить будет буйну голову». Василей тому не верует, Стал со дружиною тешиться и забавлятися, Поперек каменю поскаковати. Захотелось Василью вдоль скакать, Разбежался, скочил вдоль по каменю ‑ И не доскочил только четверти И тут убился под каменем. Где лежит пуста голова, Там Василья схоронили. Побежали дружина с той Сорочинской горы На свой червлен карабль Подымали тонки парусы полотняныя, Побежали ко Нову‑городу И будут у Нова‑города, Бросали с носу якорь и с кормы другой, Чтобы крепко стоял и не шатался он. Пошли к матерой вдове, к Амелфе Тимофеевне, Пришли и поклонилися все, Письмо в руки подали. Прочитала письмо матера вдова, сама заплакала, Говорила таковы слова «Гой вы еси, удалы добры молодцы! У меня ныне вам делать нечево Подите в подвалы глубокия, Берите золотой казны не считаючи». Повела их девушка‑чернавушка К тем подвалам глубокиим, Брали они казны по малу числу, Пришли оне к матерой вдове, Взговорили таковы слова: «Спасиба, матушка Амелфа Тимофеевна, Что поила‑кормила, Обувала и одевала добрых молодцов!» Втапоры матера вдова Амелфа Тимофеевна Приказала наливать по чаре зелена вина, Подносит девушка‑чернавушка Тем удалым добрым молодцам, А и выпили оне, сами поклонилися, И пошли добры молодцы, кому куды захотелося».

Прочитав эту древнюю былину, читатель, конечно, будет озадачен. Смерть Василия Буслаева аналогична гибели князя Олега. Как рассказано в «Повести временных лет», князь Олег «спрашивал волхвов и кудесников: «От чего я умру?». И сказал ему один кудесник: «Князь! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь, – от него тебе и умереть?». Запали слова эти в душу Олегу, и сказал он: «Никогда не сяду на него и не увижу его больше». И повелел кормить его и не водить его к нему, и прожил несколько лет, не видя его, пока не пошел на греков. А когда вернулся в Киев и прошло четыре года, – на пятый год помянул он своего коня, от которого волхвы предсказали ему смерть. И призвал он старейшину конюхов и сказал: «Где конь мой, которого приказал я кормить и беречь?». Тот же ответил: «Умер». Олег же посмеялся и укорил того кудесника, сказав: «Неверно говорят волхвы, но все то ложь: конь умер, а я жив». И приказал оседлать себе коня: «Да увижу кости его». И приехал на то место, где лежали его голые кости и череп голый, слез с коня, посмеялся и сказал: «От этого ли черепа смерть мне принять?». И ступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея, и ужалила его в ногу. И от того разболелся и умер. князь Олег увидеть останки своего любимого коня, подошел к его черепу и погиб от укуса выползшей из черепа змеи…».

Кто из них древнее – князь Олег или новгородский удалец Василий Буслаев? Покумекайте, уважаемые читатели, может быть, вы найдете ответ на этот вопрос? А если не найдете сами, то можно было бы вам и подсказать, но история любит, чтобы к ней относились с душевным уважением, а не с подсказками.

 

8. Дары славян-язычников своим богам

Теперь пришла пора поразмыслить над дарам язычников их богам. Чтобы умилостивить богов, наши далекие предки возводили обожествляемые ими каменные изваяния, а также в знак уважения к своим предкам приносили на капища различные дары.

В основе жертвоприношений лежали представления о вмешательстве божеств в жизнь и деятельность людей. Божествам подносили в дар первый урожай, первый приплод. По свидетельству Густынской летописи, идолу Перуну, стоявшему в Киеве, приносили различные жертвы и пламя огня:

«Ему же, как богу, жертву приносили и огонь неугасающий из дубового дерева постоянно палили».

Божествам предназначались в дар также пахучие цветы, венки из них, травы. По сообщению Константина Багрянородного, русы, приезжавшие на остров Хортица, возле огромного дуба приносили в жертву живых петухов, а также хлеб, мясо и все остальное, что было у них.

По Ибн-Фадлану, русы своим богам жертвовали овец и быков.

О жертвах заклания упоминает еще Прокопий Кесарийский, который говорил, что славяне с VI века поклонялись богу молнии, приносили ему в жертву быков и другие дары. Этими жертвами люди ублажали богов, думая, что этим спасают свою жизнь.

Иногда жертвенный обряд принимал жестокие формы: в жертву приносили живых людей, в частности детей. Об этом ясно говорит Нестор в «Повести временных лет», вспоминая жертвы заклания в Киеве на Перуновом холме в 980 году:

«И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими. И осквернялась кровью земля Русская и холм тот… Владимир посадил Добрыню, своего дядю, в Новгороде. И, придя в Новгород, Добрыня поставил кумира над рекою Волховом, и приносили ему жертвы новгородцы как богу».

 

9. Блуд языческо-славянский

Кроме идолопоклонства, чем еще занимались в своей жизни наши предки?

На этот животрепещущий вопрос красочно ответил украинский писатель, журналист и телеведущий Олесь Алексе́евич Бузина́. Мне представляется, что приведенный мною отрывок из его книги «Тайная история Украины-Руси» заставит читателей несколько встрепенуться:

«БЛУД ДРЕВНЕРУССКИЙ.

Политика политикой, а развлекаться ведь тоже надо!

Разврат на Святой Руси был всегда – даже когда еще и Руси-то не было. Самое раннее изображение «свободной любви» на территории Украины относится ко II тысячелетию до нашей эры. Оно называется Керносский идол.

Археологи до сих пор гадают, что за усатый бес изображен на каменной стеле с топором за поясом. Большинство почему-то сходится на спорной мысли, что это мифический прародитель какого-то племени. Зато не вызывает никаких сомнений то, что вырезано на боку у степного чуда, – прыткий молодой человек без штанов накалывает на вздыбленный член бесстыдную юную леди, похотливо оттопырившую первобытный задок.

«Какая развитая цивилизация была!» – воскликнул мой друг, когда я показал ему репродукцию этого доисторического шедевра. – Возможно, они даже знали половые извращения!»

Ну, знали или не знали – другой вопрос. А вот что разбирались в половых излишествах – так это точно.

Древний славянин жил в обстановке, максимально способствующей морально-бытовому разложению. Он не признавал изб, беленых хаток с вишневыми садками и тем более каких-то там коттеджей. Его жилище – полуземлянка размером в десять квадратных метров – как кухня в городской квартире. Только, в отличие от кухни, все это строение целиком сидело в почве, а над поверхностью торчала только двускатная крыша, обложенная дерном. Жилище хоббита – да и только!

Ютились в нем, кроме отца семейства, еще с десяток обитателей – жена с вечно распухшим от беременности брюхом и выводок сопливых детишек в домотканных рубашках. Вся половая жизнь – на виду. С вечера папаша забирался верхом на мамашу и, посапывая, вершил непотребное.

Тем более что вокруг землянки все только и склоняло к разврату – похрюкивали поджарые спортивного вида кнуры, взбираясь на круглозадых свинок, орали петухи, топча кур, и протяжно мычал от любовной тоски красавец-бык в ожидании податливой коровы с выменем, до которого далеко любым силиконовым подделкам. Деревенская идиллия!

Иначе отдыхали высшие классы.

По большому счету первые древнерусские князья – просто паханы банды рэкетиров, оседлавшей путь «из варяг в греки». Образ жизни они вели соответствующий – настолько пряный, что даже у восточных путешественников, привыкших к роскоши гаремов, слюнки текли. Вот как описывает быт киевского двора арабский географ Амин Рази в книге «Семь климатов»: «Царь их постоянно живет в замке, очень высоком, и четыреста человек воинов постоянно находятся при нем и ночью спят у ног его ложа. И с каждым из этих четырехсот человек есть девушка, так что каждый, если имеет желание совокупиться, пользуется девушкой в присутствии царя. У царя также есть четыреста девушек, которые являются его наложницами. Трон его большой, увенчанный драгоценными самоцветами, сделан так, что на этом троне он сидит с сорока любимицами и в их обществе проводит время. И если у него вдруг появится страсть, он совокупляется с ними в присутствии своих сподвижников. И это дело они не считают постыдным. Царь их никогда не сходит ногами с высоты трона, и если он изъявит желание ехать верхом, то ему подводят лошадь прямо к трону. И нет у него другого дела, кроме как совокупляться с девушками, пить вино и предаваться развлечениям».

Эх, жили же люди! Причем не в Лас-Вегасе или гамбургском Санкт-Паули, а прямо здесь, в Киеве, на том самом месте, где теперь торчит Исторический музей с унылыми черепками и несет пережаренным маслом от бара «Ольжин двор».

Публичная любовь так нравилась древнерусским дружинникам, что все окрестные народы просто сбегались на них посмотреть. Главной статьей киевского экспорта был, кстати, не мед и не воск, как пишут в школьных учебниках, а красивые девки. Русы ловили их в подвластных деревнях, отмывали от крестьянской грязи и везли на Волгу – в славный мусульманский город Булгар. Отсюда живой товар расходился по всему Востоку.

Русы верили, что настоящий мужчина не может обойтись без секса даже после смерти. Вместе с конем, мечом и кольчугой дружинник прихватывал на тот свет еще и любимую бабу, которую предварительно с соблюдением красивых народных обычаев душили его друзья. Арабский путешественник Ибн-Фадлан в 922 году в Булгаре стал очевидцем интереснейших похорон русского купца. Он описал их с мельчайшими подробностями, бережно сохранив для науки все, что смог рассмотреть.

«Когда умер тот муж, о котором я говорил раньше, то сказали его девушкам: «Кто умрет вместе с ним?» И ответила одна: «Я». Ее поручили двум девицам, чтобы они были с ней, куда бы она ни пошла – они даже мыли ей ноги своими руками. А девушка каждый день пила и пела, радуясь будущему.

Когда же наступил день, в который должны были сжечь покойника и девушку, они нарядили мертвеца в кафтан с золотыми пуговицами и парчовую шапку и отнесли на корабль, посадив на стеганый матрац и подперев подушками, а девицу его подняли к нему.

И я увидел, что она растерялась. Мужи стали бить палицами по щитам, чтобы не было слышно ее крика, потому что другие девушки перестали бы стремиться к смерти со своими господами.

Потом туда поднялось шесть человек из числа родственников ее хозяина, и все как один совокупились с девушкой в присутствии мертвеца.

Как только они покончили с осуществлением своих прав любви, девушку уложили рядом с ее господином. Двое схватили ее за ноги, двое – за руки, пришла старуха, именуемая ангелом смерти, накинула ей на шею веревку и дала ее конец двум мужам, а сама стала вгонять огромный кинжал между ребер девушки, в то время как мужи душили ее, пока она не умерла.

Тогда ближайший родственник умершего взял палку и зажег ее от костра. Не прошло и часа, как корабль, девушка и ее господин превратились в пепел».

Шокирующий отчет Ибн-Фадлана своему любопытному багдадскому халифу – на самом деле исключительно точный документ. Раскопки древнерусских могил подтвердили: с соблюдением именно таких сексуальных ритуалов наши предки и хоронили своих самых уважаемых мертвецов.

Особенно крутым половым разбойником был князь Владимир Святой. Жизнь его – бесконечная череда плотских подвигов. Когда полоцкая княжна Рогнеда отказалась выйти за будущего крестителя Руси замуж, тот не просто захватил Полоцк, но еще и изнасиловал переборчивую невесту прямо на глазах у родителей.

В то время Владимир был еще подростком. Самому ему такое изнасилование и в голову бы не пришло. Но у него был дядя – по одним легендам знаменитый русский богатырь Добрыня, а по другим – еврей Добран из Хазарского каганата, исповедовавшего иудаизм. То Добран – Добрыня, как пишет историк Татищев, повелел Владимиру быть с Рогнедой «пред отцом и матерью». И Владимир «был», приспустив портки и закинув девке подол на спину, после чего «нарек имя ей – Горислава».

По утверждению Нестора-летописца, главная «малина» князя Владимира была в Вышгороде. Там он держал триста девок. Еще одна в Берестовом – прямо у стен нынешней Печерской лавры. А третья – в Белгороде, бывшем тогда пограничной крепостью с печенегами. Всего же у «святого» имелось восемьсот наложниц и шесть законных жен. Но этим он не ограничивался, ибо «был такой же женолюбец, как Соломон – ненасытный на блуд, и, приводя к себе замужних жен и дев, растлевал их».

Функционировал князь как безотказная секс-машина. Захватив Киев, он правил тут до принятия христианства всего шесть лет, после чего, если верить летописцу, стал примерным мужем византийской принцессы Анны. Куда девался гарем Владимира после крещения – неясно. Но можно представить, с какой интенсивностью спаривалось это чудо природы во дни своей языческой юности. А ведь нужно было еще и в поход сходить, собрать дань, отогнать от границ орды диких кочевников… Воистину князь по праву заслужил свое былинное прозвище – Красное Солнышко!

Быт и нравы цивилизации легко понять по ее уголовному кодексу. Едва научившись писать, Киевская Русь тут же стала покрывать стены своих соборов ругательствами и издавать своды законов об улучшении нравов. Один из них – «Церковный устав князя Ярослава» – рисует живописную картину морального падения наших пращуров. Знали они все – вплоть до лесбийской любви и скотоложества.

«Аще кто с животиною блуд сотворит, – указывает этот кодекс, – митрополиту 12 гривень». Тридцать гривен штрафа полагалось за групповой секс с двумя сестрами. Двадцать – за многоженство. Сорок – за инцест – когда «отец с дщерию».

Со временем склонность древних русичей к распутству только усиливалась. «Церковного устава» стало не хватать, и князю Владимиру Мономаху пришлось ввести новое законодательство, где штрафы заменялись поркой и отрезанием носов. По сто ударов плетью получали любительницы розовой любви, если «блуда ради бесилися, лезучи на купу, творящи иже муж едина, а другая женою». Извращенцы, «приложившиеся» к девице моложе тринадцати лет, продавались в рабство с конфискацией всего имущества. А кровосмесителей – пороли и разводили.

Зацикленность древнерусских законодателей на половых вопросах не должна удивлять. Во-первых, всякое извращенчество – дело действительно интересное. Борясь с ним, можно получить несравненное удовольствие – тоже по-своему в высшей степени извращенное. А во-вторых, регулируя телесный разгул, пытались спастись от венерических хворей, ибо презервативов – даже примитивных, из бараньих кишек – еще не знали, а наслаждения жаждали. Гнусный миф – что сифилис появился в Европе только после открытия Америки. На Руси его хватало всегда – даже за четыреста лет до хождения великого генуэзца в Новые Индии. Как утверждает вышедшее несколько лет назад в Москве солиднейшее исследование «Восточные славяне», «у населения Белой Вежи ставится бесспорный диагноз сифилиса». Ту же «радость» обнаружили при раскопках Старой Ладоги. Белая Вежа – пограничная крепость на Дону. Ладога – такая же, но на Балтике. Перефразируя советскую песню, «от Дона до Балтийских морей древнерусский сифилис был всех сильней». Зараза, занесенная в гарнизон, живущий замкнутой жизнью, повергала в ужас самых закаленных вояк. Если бы вы видели снимки этих изъеденных плотской «любовью» человеческих костей! Даже смотреть страшно!

Вот такая она была – жизнь сексуальная на «светло светлой и прекрасно украшенной земле Русской»!

Вот такой была языческая жизнь славян. И не только их. И других языческих народов.

 

10. До Рюрика древняя русская история творилась, конечно, на берегах реки волхов между озерами Ладога и Ильмень

Если с основателями Киева полная неразбериха, то о Великом Новгороде картина сложилась совсем иная. То ли поляне были не требовательными к самим себе, то ли новгородцы всегда знали себе цену и стремились к увеличению собственного достоинства? Так ли это или иначе, но история наших предков приводит именно к такому выводу.

Тот, кто побывал и в Киеве, и в Великом Новгороде, не может не понять, что Киев – это какая-то само удовлетворенность необыкновенная. Великий Новгород – необыкновенная целеустремленность, воинственность и расширительность. Будете возражать? Тогда вспомните о том, что никогда Киев не пытался захватить Великий Новгород, а Великий Новгород всегда поставлял с боями и пожарами Киеву своих князей, то есть вел себя, как глава этой части Европы. Но как могло это случиться? Не потому ли, что на берегах реки Волхов сошлись разные нации, объединение которых породило Русь!

Как ни судите, ни рядите, но в то древнее время в Приильменье творилась Русская история. Началась она с Ладоги, а затем переместилась в Великий Новгород. О ней нам поведали многие летописи. Например, «Повесть временных лет» монаха Нестора. Но в ней было рассказано далеко не все! Например, в «Повести…» есть пробел – от Библейского потопа до основателей Киева и крещения Руси князем Владимиром Нестор записал то, что прочитал в христианской Библии и что ему рассказали православные священники. Но они не рассказали ему многое о том, что творилось в языческой Руси. То, что происходило до Рюрика в языческой Руси, можно прочитать в летописи первого новгородского епископа Иоакима. Ее публиковал в XVIII веке российский историк, географ и государственный деятель Василий Никитич Татищев.

Сразу оговорюсь, что даже в XVIII, XIX и XX веках историки сомневались в подлинности этой летописи. И все из-за неясности ее происхождения. Василий Никитичь утверждал, что собирая древние русские манускрипты, он обратился к своему родственнику Мелхиседеку (Борщову) – архимандриту Бизюкова монастыря Смоленской губернии. Тот в мае 1748 года прислал Татищеву три тетради, принадлежавшие якобы монаху Вениамину, «который о собрании русской истории трудился, по многим монастырям и домам ездя, немало книг русских и польских собрал». Когда Мелхиседек в сентябре 1748 года скончался, то следы источника, откуда тетради были списаны, затерялись. Другой монах сказал Татищеву, пытавшемуся отыскать Вениамина, что тетради принадлежали самому Мелхиседеку и что списал он их в Сибири, в сибирских монастырях.

Татищев пришёл к выводу, что Вениамина не существовало, а в его распоряжении оказался текст летописи, написанной епископом Иоакимом, в начале XI века.

В распоряжении нынешних историков имеется лишь текст выписок Татищева, сделанных в 1748 году из тетрадей Мелхиседека. Василий Никитичь не дословно воспроизвел текст оригинала, а в части, посвященной событиям IX–X веков, упомянул в виде вольного пересказа лишь сведения, которые, по его мнению, расходились с «Повестью временных лет».

И все же археологи в результате своих раскопов смогли подтвердить часть фактов, описанных в Иоакимовской летописи и не известных ранее историкам.

Эти факты позволили ученым прийти к выводу, что до Рюрика на Руси, возможно, все-таки существовало централизованное государство. Оно было названо историками Русским каганатом.

Много легенд было сложено о происхождении русской нации.

Если мы углубимся в Иоакимовскую летопись и в летопись «Сказание о Словене и Руссе и городе Словенске», то обнаружим, что началось заселение земель возле реки Волхов племенем словен еще задолго до Рюрика.

Согласно этим летописям эпическими предками русского народа были князь Скиф и его сыновья. Братья Словен и Рус, отделившись от отца, пришли к озеру Ильмень и выстроили там два города: Один получил название – «град великий» Словенск. Этот «град великий» впоследствии, как многие считают, стал Великим Новгородом. Второй город – это Руса (ныне Старая Русса).

От Словена власть перешла к одному из его сыновей – Вандалу. Именно он, «многие земли на побережье моря завоевав и народы себе покорив», и создал государство, ныне именуемое историкам «Русский каганат».

У Вандала было трое сыновей: Избор, Владимир и Столпосвят. Каждому он выстроил по городу. Возникшее на Ильмене государство вобрало в себя помимо ильменских словен кривичей, полян, северян, вятичей и финно-угорские племена – чудь, весь, мерея, мордву, мурому.

К IX веку в Восточной Европе определились три крупных военно-экономических центров. В арабских текстах той эпохи эти центры названы – Славия, Куйаба и Арсания. Первые два, вероятнее всего, Новгород и Киев. По поводу местонахождения Арсании мнения историков разделились. Одни считают, что это Рязань, другие – что Ростов, а иные говорят о Смоленске, Суздале или Белоозере и других городах, то есть каждый историк защищает свой любимый городок.

Когда государством в Приильменье правил князь Буревой – сын Владимира и внук Вандала, на богатство подвластных ему земель позарились заморские захватчики-варяги.

В Иоакимовской летописи записано:

«Легендарный князь словен Буривой, имея тяжкую войну с варягами, неоднократно побеждал их и стал обладать всею Бярмиею до Кумени. Наконец при оной реке побежден был, всех своих воинов погубил, едва сам спасся, пошел во град Бярмы, что на острове стоял, крепко устроенный, где князи подвластные пребывали, и, там долго пребывая, умер. Варяги же, победив Буревого, тотчас пришедшие, град Великий и прочие захватили и дань тяжелую возложили на славян, русь и чудь.

Люди же, терпевшие тяготу великую от варяг, послали к Буривою, испросить у него сына Гостомысла, чтобы княжил в Великом граде. И когда Гостомысл принял власть, тотчас варягов что были каких избили, каких изгнали, и дань варягам отказался платить, и, пойдя на них, победили, и град во имя старшего сына своего Выбора при море построил, заключил с варягами мир, и стала тишина по всей земле. Сей Гостомысл был муж великой храбрости, такой же мудрости, все соседи его боялись, а его люди любили, разбирательства дел ради и правосудия. Сего ради все близкие народы чтили его и дары и дани давали, покупая мир от него. Многие же князи от далеких стран приходили морем и землею послушать мудрости, и видеть суд его, и просить совета и учения его, так как тем прославился всюду».

По летописям три дочери Гостомысла были замужем за князьями из неславянских племен. У Гостомысла было еще и четыре сына. Старший сын – Вадим, был предводителем новгородцев, был убит Рюриком. Младший, Словен, отошел от отца в Чудь. Все сыновья умерли еще при жизни Гостомысла. Скорбя о неимении мужского потомства, Гостомысл однажды увидел во сне, что из чрева средней его дочери, Умилы, бывшей замужем за варяжским князем, произросло огромное дерево, покрывшее своими ветвями огромный город.

Вещуны растолковали, что один из сыновей Умилы будет наследником Гостомысла.

Перед смертью Гостомысл, собрав «старейшин земли от славян, руси, чуди, веси, меров, кривичей и дряговичей», рассказал им о сне, и послали они к варягам просить в князья сыновей Умилы. После смерти Гостомысла на зов старейшин явились Рюрик с двумя братьями – Синеусом и Трувором.

В других летописях можно прочитать о других вариантах прихода Рюрика на княжение на Волхов. Например, судя по «Повести временных лет», после того, как племена в Приильменье оказались без предводителя, началась жестокая междоусобная война.

Летописец Нестор так описал дальнейшие действия приильменцев:

«В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске».

Разные летописи – разные исторические варианты, но исход один – стал Рюрик во главе приильменьцев и приильменьцы стали называться руссами.

 

11. Кто изобрел названия «русский» для народа и «Русь» для государства?

Еще раз вчитаемся в «Повесть временных лет»:

Приильменьцы «и сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

Из этой части «Повести временных лет» следуют два особо важных вывода. Первый неоспорим – чудь, словене, кривичи и весь обратились за помощью к варягам, а «те варяги назывались русью»! Вот кто, оказывается, был родоначальником названия «Русь»! Оказывается, это было не славянское слово, а варяжское! Это был второй тоже неоспоримый вывод! Но об этом втором выводе следует поговорить отдельно.

Предлагаю читателям еще раз заглянуть в «Повесть временных лет»:

«В год 6420 (912 по нашему летоисчислению – С.А.). Послал Олег мужей своих заключить мир и установить договор между греками и русскими, говоря так: «Список с договора, заключенного при тех же царях Льве и Александре. Мы от рода русского – Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид – посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, – светлых и великих князей, и его великих бояр, к вам, Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы, бывшей между христианами и русскими, по желанию наших великих князей и по повелению, от всех находящихся под рукою его русских. Наша светлость, превыше всего желая в Боге укрепить и удостоверить дружбу, существовавшую постоянно между христианами и русскими, рассудили по справедливости, не только на словах, но и на письме, и клятвою твердою, клянясь оружием своим, утвердить такую дружбу и удостоверить ее по вере и по закону нашему».

Обратили вы внимание на то, что к императорам Византии – царям греческим обращаются «Мы от рода русского – Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид – посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, – светлых и великих князей, и его великих бояр». Среди обращавшихся в Древней Руси нет ни одного человека с привычными сегодня для нас русскими именами! Почему?

Да потому что «Русь» и «русский», «русские» – слова не славянские, а варяжские. Варяги принесли эти слова славянам. И славяне приняли их!

По какой причине? Ответ дают раскопы древних захоронений в Приильменье. Исследования захоронения мужчин показали, что мужчины были варягами. В женских захоронениях – женщины были словенками.

Нравилось варягам жениться на славянских женщинах по простой причине. Так уж распорядилась природа, что женщин в Скандинавии не хватало на всех мужчин. Кроме того в скандинавских семьях земля и постройки на ней передавались по наследству только старшему ребенку мужского пола. А юношей в каждой семье было много.

Оставшиеся без наследства юноши объединялись в «банды» и отправлялись за Балтийское море к славянам добывать у них жен и строить там города для семейного счастья. Мужья – скандинавы постоянно были в походах, собирая дань. Матери – славянки растили детей. Дети получали национальность по отцу, то есть становились русскими. Отцы же общались в семьях на языке матерей и детей. Вот так варяги и словенки стали русскими. И Русью стали все славянские княжества. И в Киеве тоже.

Как написал Олесь Бузина в своей книге «Докиевская Русь», «Русь как государство насчитывало почти столетие своей истории до знаменитого захвата новгородским князем Олегом Киева в 882 году. Эта дата, впрочем, достаточно условна, по мнению большинства исследователей. И началась Русь на севере – в тех краях, которые при царском режиме именовались Петербургской губернией, а ныне – Ленинградской областью Российской Федерации (именно так, хотя областной город ее с 1991 года снова носит имя Петербург!). Но таковы уж парадоксы нашей истории. И если уж Петербург находится в Ленинградской области, что вносит путаницу в мозги обывателей, то что говорить о временах Рюрика и варягов?»

Олесь Бузина и украинский историк академик Петр Толочко, будучи в 2009 году в Санкт-Петербурге по приглашению Петербургского университета профсоюзов на одной и той же научной конференции, не могли прийти к согласию. Заспорили они о вечном варяжском вопросе – принимали ли участие варяги в создании Руси или она сама создалась из славян, потягивавших медовуху? Олесь был за варягов (как, кстати, и Нестор Летописец!). А Петр Петрович, как истинный украинец, – против. И тогда Олесь спросил его:

«Ладно, пусть будет по-вашему, Нестор Летописец врет, и никакого призвания варягов из Скандинавии не было, но скажите, почему тогда финны до сих пор называют Швецию – Русью (Руотси), а Россию – Венедией (Веняия)? Скажите хоть тут, в тех местах, где эта история когда-то завязывалась!

Увы, украинский академик Толочко не нашелся, что ответить и весьма на Олеся обиделся».

Прочитав об этом споре, мне ничего не оставалось сделать, как заглянуть в Русско-Финский словарь. Действительно, в словаре было написано «Швеция – Ruotsi», а «Россия – Venäjä». И это в Русско-Финском словаре, купленном в Хельсинки!

От наших предков никуда не деться, никуда не скрыться. Все они варились в одном историческом котле. И в Великом Новгороде, и в Киеве.

«Мы живем в обществе, где женщин значительно больше, чем мужчин, а старики численно преобладают над молодежью, – правильно заметил Олесь Алексеевич, – в Средние века все было наоборот. Молодая энергия эроса двигала историю. Жили недолго, но ярко. Средний возраст не превышал 35–40 лет. Красивая женщина детородного возраста была высшей ценностью. Замуж брали (точнее, «умыкали» – воровали у родителей), как только у девочек появлялись первые менструации – даже тринадцатилетних, если они успевали созреть для продолжения рода. Несмотря на войны, регулярно сокращавшие поголовье самцов вида «гомо сапиенс», женщины жили еще меньше. Их убивали, прежде всего, роды. И такая статистика в Европе будет прослеживаться до начала XX столетия. Почти до наших времен!».

Отряды «морских кочевников» из Скандинавии отправлялись в Аустрленд (на земли будущей Руси) не так за мехами, как за женщинами. По сути это были мальчишеские банды, хотя ученые придумали им стыдливо-нейтральное определение «мужские сообщества». Оседая среди славян и обзаводясь потомством от местных женщин, взятых НАСИЛЬНО, пришельцы сбрасывали задачу воспитания детей на новых жен. Славянские матери не рассказывали своим детям, при каких обстоятельствах их отцы-норманны овладели своими женами. Но пели им песни на славянском языке. Все постыдное и страшное было забыто. Сработал механизм вытеснения из коллективной памяти травмирующих фактов истории. Самый момент «зачатия» нового народа.

Дети от браков варягов-русов и славянок стали на сторону матерей, а не отцов. Пока отцы грабили и воевали, матери пели сыновьям славянские песни и учили их славянскому языку, который теперь называли русским. Так при княгине Ольге произошла наша первая бархатная революция. В результате этого переворота дети викингов почувствовали себя славянами. А рядом с варяжскими именами Рюриков и Олегов засияли славянские имена Святославов и Владимиров.

Озвучил эту простую истину впервые Олесь Бузина в своих книгах «Докиевская Русь» и «Тайная история Украины – Руси». С ней согласен и я. Так что мы единомышленники.

 

12. Рюрик – потомок римского императора Августа в четырнадцатом колене?

В Приильменье обосновался Рюрик и повел себя как император. А может быть, он, действительно, был императорских кровей?

На Руси в 1687 году была составлена «Бархатная книга» – родословный список наиболее знатных боярских и дворянских фамилий России. В «Бархатную книгу» были включены «Государев родословец» 1555–1556 годов, состоявший преимущественно из родословных записей Рюриковичей и Гедиминовичей (царский, княжеские, боярские роды), а также материалы за вторую половину XVI–XVII веков из родословных росписей, поданных представителями этих фамилий в 1682–1687 годах.

Через сто лет, в 1787 году «Бархатная книга» была издана Н. И. Новиковым под названием «Родословная книга князей и дворян российских и выезжих». Она до сих пор является ценным документом для генеалогических исследований.

Родословная «Бархатная книга» русского дворянства, для которой и собирал родословные росписи Разрядный приказ, считала Рюрика потомком в 14-м колене брата римского императора Августа, легендарного основателя Прусской земли Пруса.

Так кто лучше мог править Приильменьем, чем потомок брата римского императора Августа в 14 – м колене? Сообразительными были приильменцы, сразу почувствовали императорскую кровь! Ни чета им были поляне в Киеве. Не догадались опередить приильменьцев и посадить на Киевские горы императорского Рюрика!

Ведь в те времена из чужих земель часто призывали князей с дружинами – для управления и защиты. Но из славян этой возможностью воспользовались жители на реке Волхов, вытекающей из озера Ильмень и призвали на княжение потомка императора варяга Рюрика.

Но есть еще и такая версия. Некоторые исследователи считают, что слова обращения к варягам «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет», что прямо говорит о междоусобице, были попросту неправильно истолкованы нашими современниками. Например, в летописи по Ипатьевскому списку эта же фраза звучит несколько иначе: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет».

А в Новгородской летописи говорится: «…А нарядника в ней нет». Скорее всего, имелось в виду должность правителя земель – нарядник. Кстати, и впоследствии для управления новгородскими землями избирались на вече люди, называемые посадниками.

Так что никакой междоусобной резни могло и не быть.

И все же все легенды сходятся в одном – были приглашены варяги! И сразу же возникает вопрос – а почему пригласили именно варягов? Может быть, волхвы подсказали ильменьцам, в ком течет императорская кровь! А ведь могли пригласить вождя из племени полян, из Киева! Скорее всего, не ценились тогда поляне, потому что в то время поляне не смогли создать в Среднеднепровье свое государство, чтобы из его среды можно было бы выделить для приильменцев достойного правителя.

Вероятнее всего, в то время поляне еще не доросли до создания своего могущественного «каганата» и правителя в нем. Поэтому и не смогли поучаствовать в тендере по поставке в приильменьский регион своей кандидатуры на замещение вакантной должности правителя Приильменья.

О личной жизни князя Рюрика древние тексты мало что рассказывают. Известно лишь, что у него была любимая жена Ефанда – дочь князя урманского, которая родила Рюрику наследника – сына Игоря. Есть также версия, что у князя имелись другие жены и дети, но о них сведений практически не сохранилось. Разве что в русско-византийском договоре 944 года значатся племянники Игоря Рюриковича – Игорь и Акун.

Не сказано в древних текстах ничего и о том, как окончилась жизнь великого варяга Рюрика. В «Повести временных лет» названа лишь дата его смерти – 879 год. А также упоминается, что Рюрик передал престол своему родичу Олегу, так как Игорь был еще слишком мал.

В Иоакимовской летописи говорится, что перед смертью «великий Рюрик был очень болен и начал изнемогать». Неизвестно нам и место захоронения князя. В устных преданиях сохранилась легенда о том, что по обычаю варягов Рюрика в обложенном золотыми пластинами саркофаге опустили на дно озера Ладога, предположительно возле Тайничной башни Ладожского форта.

Но исследования дна озера результатов не дали. Есть также версия, что князь покоится в крепости Корела, которая находится на территории Приозерска. Еще по одной легенде, Рюрик сложил голову в бою у реки Луга в местечке, известном как Передольский погост (Новгородская область).

Это похоже на правду, так как именно там возвышается самый большой курган Древней Европы – Шум-гора. Такой могли создать лишь над останками очень знатного человека.

Ученые, занимающиеся поиском Рюрика, в начале 1960-х гг. обнаружили в Ладоге захоронение мужчины старше шестидесяти лет в погребальной ладье, похороненного около 880 года, и объявили это захоронение могилой первого русского князя. Но так ли это на самом деле? Что подтверждало истинность находки? Опознать останки так и не смогли. Сам скелет превратился в труху. Хорошо сохранился лишь зуб. Конечно, можно было бы провести анализ на ДНК, но произошло то, что часто происходило с уникальными находками – останки конунга, претендовавшего на Рюрика, потерялись. Но был ли то Рюрик? Сомнительно, если учесть, что сам князь уже в 862 г. перебрался из Ладоги в Новгород.

Но археологам все-таки повезло. В поисках мифического золотого гроба они наткнулись на истинное погребение Рюрика, но не в Ладоге, и даже не в Новгороде, а на берегу известной нам речушки Луга, к западу от Новгорода, в и уже известном нам кургане, прозванном местными жителями Шум-горой. После тщательного осмотра Шум-горы оказалось, что курган сложный – двухслойный, что подтверждало версию, что внутри может быть погребальная ладья. Сохранилась легенда, согласно которой новгородский князь погиб здесь осенью 879 г. во время битвы. В ту пору речушка Луга была большой судоходной рекой, по ней то и дело плавали ладьи, стояли опорные города и, видимо, часто объявлялись пираты. Былую важность Луги доказала одна любопытная находка: на дне реки нашли остов корабля. После экспертизы ученые назвали примерную дату постройки судна – 1000 лет назад. Может, это погребальная ладья самого Рюрика? Но как он оказался так далеко от Новгорода или Ладоги? Вероятно, князь защищал от пиратов (людей Аскольда?) свои земли. Как рассказывают местные предания, тело убитого князя дружинники завалили камнями и ушли, оставив лишь охрану. Весной товарищи Рюрика вернулись и похоронили своего господина со всеми подобающими князю почестями, сделав большой курган над его могилой.

Как поведали старожилы, на кургане стояли камни с дырками, издававшие при ветре страшный вой, за что курган и прозвали Шум-горой. Говорили, что свое название курган приобрел еще и потому, что долгое время оставался жертвенным местом для русов, и что если приложить ухо к яме, где раньше перед курганом приносили жертвы, то можно услышать шумы внугри кургана.

Археологи, летом 2003 года обнаружившие курган, нашли и заросшую травой жертвенную яму. Никаких шумов, правда, не услышали. Зато версия с камнями полностью подтвердилась. Когда стали расчищать верхушку кургана, в самом деле нашли один такой камень. То, что это могила Рюрика, подтвердила надпись на камне-валуне, найденном в северо-западном секторе верхней площадки сопки, в месте, где стоял крест. Расчистка камня показала, что это гранитная стела, напоминающая обелиск, имеет высоту 60 см и ширину в средней части 20 см. На южной части стелы, на шлифованной стороне, имеется четкая и ясно читаемая надпись, состоящая из 3 знаков. Знаки расположены в одну строку и имеют высоту 10 см.

Надпись представляет собой светскую монограмму, по характеру написания и составу знаков характерную для монограмм эпохи Каролингов и весьма схожую по конструкции с монограммами королей Лотаря I, Людовика Немецкого и императора Людовика Благочестивого, то есть исторических лиц, действовавших на арене истории вместе с Рюриком. В целом монограммы имели разностороннее применение. Их использовали как оттиск на матрице печати, монетах, как знак собственности, для скрепления государственных документов, как факсимильную печать.

Все это интересно, но почему археологи до сих пор не раскопали этот курган? Если бы нашли захоронение Рюрика с подтверждением его императорства, то сенсация была бы на весь мир!