Шахматные и другие поединки на войне

1991–1994 гг.

Шварц не любил вспоминать войну в Карабахе. Она произвела очередной противоествественный отбор и отобрала у жизни самых честных и самых храбрых. Чего мальчишек учить войне? Они в неё играют с самого детства. Но и в самых страшных мальчишеских снах не может привидеться, что война будет вестись в настоящих горящих деревнях с ревущими коровами и мечущимися курами, а защищать придется окровавленных и плачущих старух и детей. Мужчины Карабаха были те еще упрямцы и вояки, которые из поколения в поколение поставляли миру наполеоновских маршалов Мюрата и Пьера, российских генералов Мадатова и Серебрякова, советских маршалов Баграмяна, Бабаджаняна и десятки отчаянных генералов. Так что своими силами они могли справиться с поджигателями и убийцами ОМОНа противника. Но не с советской 4-й армией, начавшей массированную операцию «Кольцо», всё туже сжимавшее и опустошавшее армянские деревни.

И главной проблемой здесь была психологическая: никогда еще за всю свою богатую военными разборками историю армяне не воевали с русскими. Отечественная война в Карабахе становилась для армян практически гражданской из-за русских солдатиков. Так как русские парни были свои, родные, вместе с ними армяне вековечно бились против турок, и воображение отказывалось видеть в них врага. Надо было показать и доказать российским ребятам, что не их это война, не те амбиции, за которые стоило бы платить своими молодыми жизнями по разнарядке коррумпированного начальства. А вооружение было делом десятым: карабахцы как воевали с самого начала отбитым у противника оружием, так и продолжали добывать его.

И Шварц в числе многих подался в Карабах на помощь местным.

Особенностью этой войны было еще и то, что обе стороны продолжали носить форму советских солдат и офицеров, а потому издали определить, кто свой, а кто чужой, было довольно проблематично. Наметанный глаз дифференцировал тех и других по лепке черепа: у турок он обычно удлиненный, как дыня, а у армян – круглый, как, соответственно, арбуз. Но до такого бахчевого опыта надо было еще дожить. При этом карабахцы прекрасно знали азербайджанское наречие, так что помимо вони перевязочных бинтов, недельных носок и немытых подмышек война приятно попахивала розыгрышами и победами, производными от этих знаний.

Героев войны не награждали: не было еще у Карабаха и Армении своих наград, как не было и собственных армий. Была просто отечественная война за право народа продолжать жить на своей исконной земле, а такую войну без вмешательства третьей силы народы обычно выигрывают. И армяне её выиграли. А где-то под конец войны ставший уже командиром большого объединенного отряда Шварц оказался в карабахской тюрьме за то, что чуть не убил сволочного штабиста из Еревана.

…Этот сон Шварц видел регулярно, и возвращался он, как фильм, в котором Шварц был и главным героем, и зрителем. И смотрелся он как настоящий фильм, и вызывал такие же отстраненные эмоции, как в кинозале.

Крупным планом – шахматная доска. Идёт обычная игра, и только видно, как заскорузлые пальцы одного игрока и вполне ухоженные другого передвигают фигуры. Внятно слышен голос второго игрока, рассказывающего по-армянски байку, и голоса и смешки обступивших их болельщиков. И Шварц помнит этот голос, эти аккуратные пальцы. И видит свои – с обломанными ногтями и трещинами на обмороженных руках. Игрок продолжает рассказ:

– Ну, маленький был лес, эли. Зайчики-майчики бегали, за ними – лисички, за лисами волки гонялись…

– У них что, кросс? – спрашивает смешливый болельщик.

– Да нет, балда, кушали они друг друга. А их ели в свою очередь вши и муравьи. А тех – птички. Наука называет это всеобщее взаимоедство биоценозом.

– Ага, то есть едят друг друга вне цензуры…

– Ну а лес-то со всеми его разборками контролировал медведь. Впал он в зимнюю спячку, а сорока слетала на другой берег и принялась тараторить: «Как это мы живем! Лисы зайцев и сорок едят, дятлы даже божьих коровок не щадят, а медведь всех зверей подряд… ну это, подвергает сексуальной агрессии».

– В смысле то самое делает? – хохотнул голос болельщика.

– Ну да. Словом, разоряется сорока: «Надо резко менять жизнь в нашем лесу, защитить права зайчиков, а медведя гнать обратно в тайгу!» Ну, сперва все так были заняты тем, что закуски-макуски делали, что не стали её слушать…

– Ну так ведь от этого трудно оторваться!

– Ну вот, потом врубились. Зашептали, заворчали, залаяли, зарычали – и пошло… С другого берега даже прискакала пара буйволов, чтобы подучить отстаиванию прав: не имеет, мол, прав верховная власть каждого в лесу, ну это… осуществлять сексуальную агрессию. Только в случае крайней необходимости. Но если момент назрел – можно, но обязательно под протокол. Чтобы все чин-чинарем. А медведя гнать из нашего леса, гнать обратно к нему в тайгу.

– Ара-а-а, я понял: медведь – это русские, а буйволы – американцы!

– Не ломай кайф, дубина, дай досказать. Ну вот, даже этот деревенщина догадался, а городским доскажу до конца. Словом, медведя выгнали, выбрали льва, чтоб контролировал права. Сорока потарахтела-потарахтела, а потом собрала по лесу все, что блестит, и удрала за море.

– Ага, а это…

– Уберите этого кайфолома!

– А зверушек стало совсем мало: часть разбежалась, у части случился падёж. Ну, у льва крайняя необходимость – каждый день. Так что снизившееся поголовье зверья стало подвергаться этой сексуальной агрессии гораздо чаще. Зайцы больше не прыгают, а бьют в барабаны, волки, хоть и сытые, рычат и показывают зубы даже муравьям. Но к чести новой власти надо сказать, что делается все под протокол, как учили буйволы. Вот и думают зверушки: а есть ли вообще разница – если Медведь тебя без протокола… того-самого, или Лев, но под протокол? Только лишняя писанина…

– Ну хоть теперь имею право сказать, кто Лев?

– Ладно, – опрокинул ладью Шварц, – сегодня, видимо, твой день, Езевпос, поздравляю…

– Чего-чего? Как он его назвал?

– Да это не то, что ты думаешь, деревня. Это такой баснописец был в Греции, Эзоп…

– Но неприятное у него имя, скажу я вам…

Странный-странный, совсем киношный сон. Теперь уже видно, что шахматы лежат на столе тюрем ной камеры, а вокруг сидящих на лавках арестантов столпилось еще четверо сокамерников.

– Два ноль! – победно растопырил пальцы сокамерник, – учитесь, ребята, обставлять ментуру по всем фронтам, чтоб меньше нос задирала…

И еле успел увернуться от тяжелой руки Шварца, отвлекшегося на скрежет ключа в замке. Двое надзирателей, как всегда, подозрительно оглядели вытянувшихся во фрунт шестерых заключенных, весь убогий интерьер камеры с наклеенными на стены открытками Богоматери.

– Шаваршян, на выход, с вещами!

– Ничего себе, – «мой день»! Как в игрушки играть – мой, а как на свободу – так твой? – дурашливо возмутился сокамерник.

– Молчать, – привычно-иронично рявкнул надзиратель, – если голова так варит в шахматах, этим бы и зарабатывал на хлеб. А то лазишь по пустым домам, мародерствуешь, – осуждающе прищурился он и пропустил Шварца с его ношеным-переношенным полупустым рюкзаком.

Крупным планом – две пары подкованых сапог конвоиров и его, Шварца, ветхая обувка, эхом отдающие в коридорах тюрьмы. Три пары ног останавливаются перед дверью. Стук в дверь, покашливание, вопрос – ответ.

– Шварц джан, брат джан! – вскакивает со стула в кабинете тюремного начальника румяный Тоникян, тискает Шварца, похлопывает, и кажется, что он заодно проводит врачебный осмотр. Потом, заглядывая в глаза снизу вверх, счастливо шепчет:

– А говорят, чудес не бывает! После двух недель очухался тот сукин сын. Жить будет и даже – бегать. Выхаживал я его, брат джан, как мама – ляльку. Только грудью не кормил. Так что Дядя Вова наверху поговорил, ваши ребята приехали, побеседовали с дуралеем, а парни из управления надавили на тестя и шурина. Ну, он, как миленький, взял заявление обратно, еще и извинился. Снаружи нас машина дожидается. Поедем домой – мальчишек своих не узнаешь: богатыри! Бегают уже, болтают, балуются…

Заметно потеплевший начальник возвращает часы, авторучку и ключи, даже пожимает руку и напутствует:

– Дай Бог, чтобы встречались в ином, чем это, месте. Тюрьма – для воров и блядей, пусть они сидят. А ты, сынок, я слышал, настоящий герой. Тебе подходит совсем другая жизнь. Ну разжаловали тебя в лейтенанты, ну и бог с ним, званием: из храбрых парней тебя всё равно не разжалуешь. Ты еще свое возьмешь…

Через месяц после затишья ожесточнные бои возобновились, и Шварц вернулся в свой поредевший отряд. Не мог не вернуться. Вот тогда-то его и поймал снаряд.

 

Как определить вес собственной жены

18 декабря 2004 г., полдень

– Эй, кто сегодня старший? – спросил по мобильнику Шварц, стоя у своего подъезда и глядя на окна четвертого этажа.

– Сегодня я, – пробасил родившийся на двадцать минут раньше брата Погос.

– До ноля часов – уточнил Петрос по параллельной линии. Голос его еще только ломался.

– Такелажные работы с сюрпризом, – возвестил Шварц и вставил ключ в багажник машины. Багажник открыли объявившиеся со скоростью кванта близнецы.

– Кайф, – сказали они дуэтом, обнаружив в нем новенький компьютер о два монитора и принтер в придачу.

– Здорово, что не стал ждать Нового года, пап, а то бы мы за столом не усидели, – поощрил отца Погос.

– Да, мы за десять дней как раз все программы инсталлируем, сеть наладим, интернет-провайдера подберем… – принялся излагать спонтанную программу действий основательный Петрос.

– Шиш вам – за десять дней, – отрезал довольный реакцией детей Шварц, – и это не подарки лялькам от деда Мороза, а инструменты для моих сотрудников…

– Как? – синхронно ужаснулись близнецы, – вся эта крутизна не нам?

– Вам, вам, но с сегодняшнего дня вы мои внештатные сотрудники, и у меня есть срочное задание для вас. Так что делайте ваши инсталляции-минсталляции сегодня. Вон, у подъезда проводку монтируют чьей-то сети. Выясните что и как, договоритесь. А завтра засядете в Интернете, как у бабушки на диване. Потому что есть у меня для вас срочное и важное задание. Пошли домой, поговорим, – и подхватил, как книжку, здоровую коробку из багажника.

Марго строго наблюдала за оживлением своих мужчин и молча накрывала на стол, готовая придраться к любому проколу. Если он купил детям такие подарки, то на какие деньги они будут накрывать новогодний стол? Это ведь не хухры-мухры, а серьезные затраты! Одного только мяса килограммов десять-двенадцать надо купить: и окорок запечь, и толму завернуть, эшли-кюфты налепить, цыплят нафаршировать… Неудобно всё-таки, родственники придут, его сослуживцы, соседи, друзья детей… Эти растущие организмы вообще все сметают со стола, как стадо динозавриков. А еще дорогие зимние овощи и фрукты, орешки и сухофрукты…

– Нет, надо с ним серьезно поговорить, – решилась Марго, и Шварц сам возник в дверях комнаты.

– Маргушкин-Ватрушкин, – обнял он её за плечи, – чем это от тебя так вкусно пахнет?

– Адреналином, – отрезала Марго. – Тебя что, министром назначили? Или переметнулся в преступный мир? Откуда лишние деньги?

Вопрос был с провокацией на предмет выяснения одной-единственной подробности: лишние это деньги или новогодняя заначка?

– Я тебе тысячу лет назад обещал, что будешь спокойно засыпать и просыпаться, если дети здоровы? – ответил Шварц вопросом на вопрос.

– Обещал! Вот в том-то и дело, что обещал! – возмущенно зашептала маленькая и пухленькая Марго, запрокинув голову, чтобы держать в кадре выражение глаз своего высоченного мужа.

– Я тебя когда-нибудь обманывал? – улыбался глазами сверху вниз строгий Шварц.

«Скореё всего, с бабами – тысячу раз», – подумала Марго, но вслух тихо ответила:

– Нет!

– Вот для того, чтобы ты спокойно делала баиньки, я ни министром, ни преступником быть не собираюсь. А деньги эти – абсолютно честный гонорар за редкий интеллект твоего мужа, ачик джан, – и вальяжно вынул руку из кармана.

Марго пришлось пропустить мимо ушей высокомерное «ачик джан», которое на русский вольно переводится как «девочка моя», но имеет оттенок недосягаемых возрастных и практических преимуществ автора высказывания по сравнению с адресатом. И кто бы не пропустил, если бы перед ним величественно положили на стол ну очень серьезную пачку стодолларовых банкнот, стянутых желтой резинкой!

– Возьмешь отсюда на новогодний стол, подарки. Особенно не бесчинствуй. Если сможешь правильно распорядиться, то летом поменяем окна, уберем следы детских боев, поменяем обивку на мебели. А первого сентября отправим их в десятый класс из такой удобной квартиры, что пусть мне попробуют учиться не как надо. Пообедаем – расскажу, какую перепланировку я придумал.

– Вай, Армен джан, – только и сказала Марго, повиснув на нем со всеми своими килограммами.

– А ты говоришь, – засмеялся Шварц, подбросил Маргаритку и оценивающе заявил: – похудела на полкилограмма!

– Ага, с вами похудеешь: весь день из кухни не выхожу и всё пробую. А эти твои организмы повадились блинчики с шоколадом на завтрак требовать!

– Ничего, Марго, пусть радуются. Вот попадутся им в жены теперешние длинноногие кемпбелы, не то что блинчиков – бутерброда с сыром у них не допросятся. Эй, хакеры-шмакеры, к столу!

 

Ликбез для юных сыщиков

18 декабря 2004 г., за полдень

– Рассказ для внутреннего использования, а не для трепа в кругу друзей, – начал Шварц, и мальчишки притихли: рассказы их немногословного обычно отца были почище любых детективных историй. И действительно сохранялись в семейном кругу, который они с детства привыкли считать продолжением отцовской службы.

– У команды одного олигарха произошла крупная стычка с командой другого. Постреляли друг в друга, дуралеи. Теперь идет следствие, скоро суд. Один умер в больнице, двое остались инвалидами. Дураки, ну. Ни башки, ни задницы для учебы – только кулаками умеют махать за деньги – вот и допрыгались.

И здесь читателю становится понятно, что служебной информацией Шварц делился с семьей исключительно в педагогических целях.

– Так вот, пока суд да дело, до выигравшей в драчке стороны дошел слушок, что конкурент собирается угробить их коллективно, и каким-то хитрым способом. И олигарх перепугался. Мы с ним знакомы, в детстве на самбо вместе ходили. Вот он и позвонил, попросил проконсультировать на этот предмет. А я все раньше него знал, так что составил ему проект обеспечения безопасности: с чертежами, эвакуационными схемами, планами, цифрами и картинками. И действительно оригинальное решение для абсолютной безопасности, и фундаментальность исполнения впечатляет несведущих.

– Кайф! – синхронно выдохнули близнецы.

– Да пусть бы сдох, – в сердцах сказала Марго, – чего он мальчишек посылал на смерть?

– Не скажи, – возразил Шварц, – какой ни есть, а человек, и мы должны о нем позаботиться. Тем более что обычно метят в главного, а попадают в дворню, в семью. А у него у самого четверо детей, старенькие родители. В таких делах обычный способ – не аккуратный выстрел оптической винтовки из окна книжного склада, как в случае с Кеннеди…

– Вай, Армен, извини, перебью, – Марго заливисто рассмеялась. – Помню, папа рассказывал, что у них в стройтресте был прораб один, Вачик. Вот он приходит в день убийства Кеннеди на вечернюю пятиминутку, а там еще никто толком ничего не знает, только пересказы радио. Все только строят предположения: что да как. И тут он важно заявляет: «Кеннеди убили во время банкета». Все на него уставились, а он солидно так говорит: «Я своими ушами слышал по радио. Сказали «по-кушение», то есть он как раз кушал, когда в него выстрелили».

– Видали? – обратился Шварц с улыбкой к сыновьям. – Учите языки, граждане. Не то налёт с банкетом перепутаете, и получатся из вас не сыщики, а клоуны.

– Большое вам мерси, – убежденно откликнулась Марго, – мне одного сыщика на семью вот как хватает, – и мальчишки понятливо улыбнулись, чтобы не обидеть мать, и заторопили отца:

– Пап, так что там с системой безопасности?

– Ну вот, когда кто-нибудь пытается подгадить противнику, он что делает? Изучает, где тот больше всего проводит времени: в семье, в головном офисе, в любимом ресторане, у подружки…

– Ага, как бацнули в книге Санни Корлеоне, – смекнул Погос. – В кино по-другому было.

– смекнул Погос. – В кино по-другому было.

– Молодец, – одобрил эрудицию сына Шварц, считавший «Крестного отца» необходимым ликбезом на всех уровнях мужского возраста и сознания. Эти мафиози так по-армянски были уважительны к родителям, преданы братьям и сестрам, с таким аппетитом ели за общим семейным столом, с таким трепетом относились к семейным устоям и, невзирая на это, так оголтело таскались по бабам, что, если бы сменить имена, можно было бы подумать, что речь идет о самых настоящих арменоидах. И еще мафиози Корлеоне были мафиози-чистоплюями: они покровительствовали игорному бизнесу, но отвергали наркотики. Всё как у нас. Хорошая была книга, воспитательная. Практически – книга всех времен и народов, считал Шварц.

– Так вот, уяснив маршруты передвижения, противник выявляет их слабые места и недостатки в охране, – продолжил Шварц семейный семинар. – Здесь у наших олигархов проблем нет, так как это у них здорово исследовано и схвачено, наши ребята в свое время постарались. Но это самые очевидные коммуникации. А есть еще уйма других, скрытых: поставка стройматериалов или сырья для производства, в которых может быть спрятан сюрприз; подстава в виде отравленных продуктов питания или напитков; водопровод, в конце концов.

Сыновья отложили принятые на вооружение вилки и напряженно вслушивались, боясь пропустить слово. Так что Шварц продолжил:

– В Москве был случай. На совете директоров крупной фирмы пили чай. На столе коробка с пакетиками чая и вазочка с сахаром. И все директора своими же руками дружно клали пакетики и сахар в свои чашки. Когда среди них начался мор и всех развезли по больницам, здоровеньким оказался лишь один, и за него крепко взялись. Выяснили, к тому же, что он пил не чай, а кофе. «Ага, – думают, – неспроста он чаю не пил!» Мытарили его, мытарили, а потом догадались, что он был нестандартным еще в одной привычке: кофе-то пил без сахара!

– Так они что, яд с сахаром схарчили? – не удержался Петрос, и Марго пронзила его осуждающим сленг взглядом.

Шварц решил, что материнского взгляда достаточно, и гладко продолжил:

– Там к следственной бригаде прикомандировали нового башковитого парня. Так он вспомнил, что в старом-престаром детективе Агаты Кристи кого-то травили фтором. А фтор, скажу я вам, не имеет ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Сделали анализы на фтор – он самый! Отправили в лабораторию чайную коробку и сахарницу, и в сахарнице нашли фтор!

– А кто втюхал-то? – спросил Погос, – секретарша? – И Марго воздела глаза к небу, то есть к потолку.

– Нет, это было в случае с другим гендиректором, умер, бедняга. А здесь еще интересней: отравил один из пострадавших от отравления директоров. То есть он отравился, пока у себя на квартире обрабатывал сахар ядом. Недооценил возможности своей потравы!

– Ну дает мутылевщик! – возмутился Погос. – И что, все умерли?

– Да нет, все стали инвалидами, притом лысыми: фтор еще и вызывает выпадение волос. И отравитель тоже теперь лысый, как колено, к тому же в колонии строгого режима. Вообще все эти корпоративные вечеринки – дело хорошее, но требующее специального надзора. А у нас как? Пока не облысеют, не врубаются, что прослеживать нужно буквально все: и поставщиков, и экспедиторов, и шоферов, и ночных сторожей, и содержание холодильников, и работников кухни…

– Слушайте, – прервала его Марго, – пока у вас есть свой работник кухни, может, приступите ко второму?

– Еще как! – с энтузиазмом ответил Шварц, – вон какой у тебя натюрморт обольстительный получился из рядовой курицы!

Мальчишки молча если, переваривая очередную отцовскую лекцию, и он обратился к счастливым от обстоятельного семейного обеда ребятам:

– Молодец у нас мама, да? А вам, господа, задание с длинным перечнем вопросов, на которые хочу получить ответ не позднее послезавтрашнего вечера. Не знаю, как это у вас делается в Интернете, но дайте поиск по именам, влезайте хоть в фондовые сводки, хоть в их национальные библиотеки, перечитайте их газеты и журналы…

– Так у них же другой язык, – скептически скривил губы Погос.

– Такого лингвистического героизма я от вас не требую, – усмехнулся Шварц, – но английский там развит будь здоров: это же бывшая колония Великобритании. А я за что плачу вашей репетиторше?

– За эстетическое наслаждение твоих хитрюг, – рассмеялась Марго. – Вот и проверишь, за что платишь.

– Справитесь, граждане эстеты? – дурашливо посуровел Шварц.

– Будем стараться, товарищ майор, – хором ответили облеченные высоким отцовским доверием близнецы.

– Слушай, а мальчишки у нас ничего, да? Голова варит! Хорошие парни выросли из безобразников-карапузов, – разблагодушествовался Шварц после ухода близнецов.

– Это я у тебя хорошая, что практически на демонстрации фотокарточки отца вырастила таких парней, – засияла гордая за детей Марго.

– Конечно, хорошая. А какая еще? А вот если еще поставишь чашечку кофе, то тебе вообще цены не будет.

Когда они уже пили кофе и расслабленно болтали, Шварц вдруг спросил:

– Маргушкин, а что это за зверьки такие маленькие, серо-беленькие – из них еще классные шубки получаются?

– Если это не домашние мыши, то наверняка шиншиллы. А шубы из них чуть ли не дороже, чем ремонт нашей квартиры. И вид теряют уже через год-два. Так что эти шубы покупают только дегенераты-скоробогаты. А ты про это забудь, пожалуйста: я тебя и без роскошных подарков люблю.

– Маргушкин, ты – самый весомый выигрыш в моей жизни, – обнял её Шварц. – Ну-ка? Насколько весомый? Ага, плюс полкило!