1

Каждую ночь мне снится один и тот же сон, в котором я вижу себя откуда-то сверху.

Я — другой я — лежу на холодном асфальте, а мне на лицо падает первый снег. Из раскрытых губ от последнего выдоха поднимается еле заметный пар. Из носа течет кровь. Губа разбита, и мне кажется, что я, который внизу, уже мертв. Мои уже стеклянные глаза смотрят на звезды, но не видят их.

Каждое утро я просыпаюсь в холодном поту и говорю себе:

— Не сегодня. Я умру не сегодня.

Я часто рассказываю об этом Софии. Она улыбается и называет меня болваном. Мы живем вместе в нашей квартире на третьем этаже стандартной пятиэтажки уже почти год и практически привыкли друг к другу. Она частенько флиртует со мной и, вполне возможно, в другой жизни у нас бы что-то получилось, но ее перерезанное горло меня смущает. Она ходит по нашей трехкомнатной квартире, и из ее раны льется кровь, день за днем пропитывая белую полупрозрачную ночнушку, сквозь которую можно разглядеть почти идеальное тело. Но в этот грязный, дождливый октябрь я хочу попрощаться с этим мертвым телом навсегда.

У меня есть дурацкая привычка — часто в обед, перед работой, я подхожу к окну, курю и смотрю на здание, которое находится за моим домом, через дорогу, на расстоянии пятидесяти метров. В народе его называют Домом скорби. Это такая небольшая одноэтажная постройка, где отпевают умерших.

— Ром, тебе не кажется это немного странным: вот так пялиться на мертвецов? — спросила София в тот момент, когда я направил свой взгляд на похоронную процессию и четырех мужчин, идущих впереди и несущих стандартный деревянный гроб, обитый красным бархатом.

— Нет. Я же смотрю на тебя каждый день, — ответил я, не поворачиваясь.

— Это разные вещи, — продолжила она. — Там настоящий синюшный мужик, который воняет смесью ароматов скисшей рыбы и блевотины.

— Запах гниения? — спросил я. — Может быть. Но этого синюшного типа сегодня закопают, а ты будешь маячить перед глазами целую вечность. Кстати, ты знаешь, какой должна быть глубина могилы?

— Мне незачем это знать, — отрезала София.

— Могилу роют не меньше полутора метров, и не более двух метров с хвостиком, — ответил я на свой же вопрос. — Для того, чтобы трупный яд не попадал в грунтовые воды.

— Ром, фу блин… — пробурчала София. — Я, конечно, в твоих глазах не самая приятная девушка, с учетом вот этого, — она показала на глубокий порез на своем горле. — Но, мне кажется, говорить о разложениях глупо и противно.

— Возможно, — отвечаю я, и тушу сигарету в стеклянной пепельнице.

За окном остаются мусорные баки, в одном из них копошится бомж, по дороге идет моя добродушная соседка — тетя Люба — и машет мне рукой, а через дорогу Дом скорби, который меня уже не пугает.

Октябрь выдался мерзким и холодным.

София не плохая девушка — красивая, скромная, добрая и по-настоящему человечная. Но самый чистый на вид человек обязательно скрывает в себе кусочек грязи, а кто-то — и кусище. Мне жаль, что ей перерезал горло маньяк-убийца, орудующий в нашем маленьком провинциальном городке, и теперь ее дух вынужден находиться в месте убийства — ее бывшей квартире, которую я год назад купил в кредит, и в одежде, в которой она была в момент нападения — довольно сексуальной ночнушке. София — мой личный домовой, мой собеседник, мой друг и одновременно — мое проклятие.

До того, как приобрести эту чертову квартиру, я думал о том, где взяла на нее деньги прежняя хозяйка — одинокая в свои двадцать семь, и уже после того, как я сюда переселился, София открыла мне секрет. В тот день она показала своим дорого наманикюренным пальцем в тот угол в зале, где кусок ламината слегка отличался по цвету от остальной части пола. Я принес с кухни нож и подцепил этот кусок. Моим глазам открылся тайник. То, что было внутри, меня удивило.

София Опарина, последние пять лет перед смертью, работала хореографом в одном из местных домов культуры «Звезда» и ставила танцы детям. За ней не замечали никаких компрометирующих действий, и люди отзывались о молодой женщине крайне положительно:

— Она была доброй девушкой. Веселой, красивой, целеустремленной. Надо быть наглухо больным ублюдком, чтобы сделать с ней такое, — сказала соседка по дому Диана Кискина в интервью местному телеканалу.

— Дети ее боготворили. Они равнялись на нее. Они хотели танцевать как она. София помогала прикоснуться своему танцевальному коллективу к прекрасному миру искусства, — говорилось в статье в дешевой газетенке, освещающей жизнь нашего прогнившего городка.

— Она была замкнутой, — как-то сказала мне второй хореограф «Звезды» Светлана Михалкова. — Странной. Постоянно витала в облаках… Но не злой. Этакий милый ребеночек, который забыл, что ему уже под тридцать.

София Опарина получала зарплату в пятнадцать тысяч рублей, а купила квартиру в новом доме за два миллиона с лишним. София была одинока, у нее не было богатого хахаля, способного дарить щедрые подарки, но у нее была и машина за миллион. Она была среднестатистической провинциалкой, но с дорогой одеждой светской львицы. Доходы и расходы как-то не стыковались.

— Интересные у тебя игрушки, — с ухмылкой на лице сказал я, кивнув на открытый тайник в полу.

— У всех свои способы заработка, — ответила София, и мне кажется, если бы она была жива, на ее лице появился бы румянец от стеснения.

— Интересно, ты эти резиновые пенисы продаешь? Или сдаешь в аренду? А может, изготавливаешь сама? — еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, спросил я.

— Я их тестирую, Ром. Точнее тестировала. Никакого криминала, — ответила она и улыбнулась.

София нашла работу тестировщицы секс-игрушек в интернет-магазине «Русский экстра интим», в котором торговали всякими прибамбасами для скрашивания вечеров одиноких дам. С деньгами были проблемы, вступать в сомнительные пирамиды по сетевому маркетингу она побрезговала, продавщицей пойти не решилась, а мысли о работе на одном из двух заводов в городе отмела сразу.

— Не пыльная работенка, — сквозь смех пошутил я. — Наверно, еще и приятная?

— Не всегда приятная, — игриво ответила София. — Но денег приносила предостаточно.

— А как все это проходит? — поинтересовался я.

— Я, типа, фрилансер. Мне присылают «игрушку», которую собираются запустить в продажу, я ее тестирую, пишу описания — что нравится, что не нравится, удобна ли она в эксплуатации, — затараторила София. — вредна или нет… Короче, описывать надо было ее во всех деталях. А потом отправляла обзор.

— А то, что протестировала, оставляла себе?

— Да, если что-то понравилось. То, что не по мне — выбрасывала.

А потом София меня немного удивила своей щедростью.

— Посмотри на дне тайника, — сказала она.

Я достал из-под пола кучу резиновых и металлических игрушек для взрослых разной величины, прежде чем найти на дне толстенный конверт с деньгами.

— Тут двести тысяч. Деньги помогут тебе платить кредит за эту квартиру, — сказала София.

— О! Спасибо! — обрадовался я неожиданному везению.

— Но теперь ты должен мне помочь. У меня есть не законченное дело… — так она начала рассказ. А когда закончила, улыбка полностью сошла с моего лица.

— Мне кажется, на меня наложили проклятье, — сказала София. — И, возможно, я знаю, кто это сделал.

— Проклятье? Ты прикалываешься? — спросил я. — На дворе двадцать первый век, ты еще скажи — тебя…

И тут я осекся. Передо мной стоял призрак молодой женщины с перерезанным горлом. Я может, и привык к Софии, но отрицать ненормальность ее существования не мог.

— Извини, — сказал я. — Продолжай.

— Роман, — вновь начала она, — пару лет назад я встречалась с двумя, так сказать, занятыми мужчинами. Первый был сожителем нашей соседки, Дианы Кискиной…

— Ого! — удивился я. — Оказывается, резиновые пенисы не единственный твой секрет.

— Ну, так вот, Диана Кискина, — продолжила София, расхаживая из стороны в сторону, — узнала об этом, устроила мне скандал, но выносить его на широкую публику не решилась. Она привыкла бросать мужчин, но никак не быть брошенной.

— Это она тебя прокляла?

— Нет, она, может, и имеет магическую красоту, поражающую мужиков с первого взгляда, волшебный вареник между ног и неплохие сиськи, но ничем большим не владеет.

— Всего-то! — съязвил я и решил скрыть свое знакомство с Кискиной.

София улыбнулась.

— Еще одним моим несвободным мужчиной был Сергей Копотин. Об этом узнала его жена, и скандал она мне устроила просто вселенского масштаба.

— Ты думаешь, это она? — спросил я.

— Думаю, да. Просто произошло столько всего ужасного, что я задумалась о своей безопасности.

— Ну, выкладывай, — я устало улыбнулся. — Думаю, ты меня ничем не удивишь.

— С Сергеем мы познакомились в кафе, — игриво начала София. — Я сидела одна, он подсел, завязался разговор ни о чем. Я в тот момент была одинока и готова к романтике. Он был не красавиц, но полон обаяния…

— А можно покороче? — оборвал я.

— Короче — мы переспали, — продолжила София. — Мне не понравилось. Он и внешне не очень, и в сексе так себе. Сережа бегал за мной пару недель, а я переключилась на Мишу, сожителя Дианы Кискиной, да и жена Сережи как-то подловила, как он за мной ухаживал, и начался трындец. Анна Копотина, а именно так зовут ту рогоноску, сыпала на меня проклятия, звонила мне на домашний с угрозами и мне пришлось его отключить, два раза под своей дверью я находила мертвых кошек…

— Пиздец какой-то, — пробубнил я.

— Ну что, Ром, сгоняешь к ней?

— К Анне Капотиной? И что мне ей сказать? Эй, а не ведьма ли ты?! Ну-ка расколдуй мою знакомую, ну эту, которая сдохла год назад! Как сдохла? Да ее маньяк зарезал. А на хрена расколдовать?! Так ее призрак стал моим домовым и светит окровавленными сиськами перед моим лицом. Так мне ей сказать?

— Ром, ну ты понапридумывал, конечно.

София села в кресло.

— Ром, давай по чесноку. Я дала тебе двести штук, и ты должен ответить добром за добро.

— Ладно. Сейчас только ветровку накину, — нехотя согласился я. — Давай адрес. И что мне нужно сделать?

София дьявольски улыбнулась и театрально произнесла:

— Ебни эту суку!

 

2

Конечно, убивать я никого не собирался. Я довольно миролюбивый человек и единственными моими жертвами были персонажи компьютерной игры «Кредо Ассассина», где «Ничто не истинно, все дозволено». Но тут жизнь, и я хотел всего лишь поболтать с Анной, и не более того.

В конце октября темнеет рано, и я, проехав на маршрутной «газели» с десяток остановок, придя к шести вечера к панельной пятиэтажке, где жила Копотина, надеялся остаться не замеченным. К чему работнику культуры светить своими «щами» в местах, где суждено быть скандалу? А в том, что он будет, я не сомневался. Дверь в подъезд была открыта. Матерящиеся грузчики, возившиеся рядом с тяжеленным диваном, избавили меня от объяснений с Анной по домофону. Я зашел в подъезд. Вонь мочи ударила в нос, и я постарался добраться до четвертого этажа как можно быстрее. Дверной звонок был сожжен — так обычно балуется зажигалками школота. Поэтому я просто постучал и, наверно, тихо, так как никто открывать мне не собирался. Я постучал сильнее и как раз собирался уходить, но тут дверь открылась. На пороге стояла неопрятная женщина с испуганными глазами — каждый по пятаку. На вид ей было лет сорок с небольшим. Она что-то пыталась сказать, но губы беззвучно открывались и закрывались, как у рыбы.

— Здрасьте, — неуверенно произнес я, — Я тут это… Как его… Вас зовут Анна?

— Я так и знала, — запричитала женщина, — и вот ты пришел!

— Простите, я что-то не очень…

— Ты снился мне каждую ночь! — закричала она и убежала внутрь квартиры.

— Подождите, — я пошел за ней, как загипнотизированный кролик, — Как понять — «ты снился мне каждую ночь»?

— Ты каждую ночь убивал меня, сволочь! — завопила она с балкона, когда я подошел к ней.

— Что за песец?! — вырвалось у меня.

Она открыла окно и забралась на подоконник.

— Ты приходил ко мне каждую ночь и требовал деньги, а потом убивал. Я не дамся тебе. Даже и не мечтай, чертов ублюдок!

— Что за хуйня тут творится?

Я не мог поверить своим глазам. Я не верил тому, что происходит.

— Пакет на столе в комнате. Подавись! Иди к черту!

Она выпрыгнула из окна, и только тогда я вышел из ступора. Я забежал на балкон и посмотрел вниз, туда, куда упала женщина.

— Она мертва, — подумал я, — Она мертва! Надо бежать.

Я засуетился, не понимая, что делать. Меня трясло, как будто я только что вылез из ледяной проруби. Грудь сдавил панический ужас.

— Что за пакет?

Я, как в тумане, забежал в комнату, увидел черный пакет на столе, схватил его и выбежал в подъезд. Добравшись до первого этажа, остановился, прислушался: тишина. Побежал снова на четвертый и захлопнул дверь суицидницы изнутри. Вспомнив криминальные фильмы, вытер рукавом ветровки дверную ручку, в надежде стереть отпечатки пальцев.

— А как же квартира? — подумал я, — Так, я ничего там не трогал! Надо выдохнуть. Успокоиться. Все хорошо. Я ни в чем не виноват. Надо съебывать. И как можно быстрее!

Когда я вышел из подъезда, было уже совсем темно. Рядом никого, ни одного свидетеля. Ни одного, мать его, гребанного свидетеля! Ни-од-но-го. Мне чертовски повезло.

До дома я решил дойти пешком, не хотелось светиться на ближайших остановках. Сердце перестало бешено колотиться, и, как только я немного успокоился, решил заглянуть в черный пакет, прихваченный в злополучной квартире. Я воспользовался мобильником, как фонариком.

Внутри оказались деньги. Гребанные тысячи. Сколько же их здесь?

 

3

На улице было темно, как в жопе трубочиста. Фонари разбиты, а света от окон квартир не хватало, чтобы в полной мере осветить мой путь. Я то и дело спотыкался, идя по раздолбанной дороге, на которую местная администрация положила вместо асфальта большой болт.

Город, где я живу, носит дурацкое, не склоняемое название Морга. Это третий по значимости город в Мордовии после Саранска и Рузаевки. Шестьсот километров от Москвы — это шестнадцать часов на поезде до столицы, и целая вечность до цивилизации. А еще имя моего города нигде не используется в названии продуктов местных производителей: никто же не захочет покупать колбасу из Морга, верно? Уезжая отсюда подальше, люди не говорят никому, что они приехали из Морга, а просто — из Мордовии. Шутки про морг у местных жителей стали такими бородатыми, что ими можно подметать улицы или вязать из них мочалки. Сорок тысяч населения — русские, мордва и татары. В основном, старые дома, построенные еще в конце пятидесятых, как только заложили фундамент завода химического машиностроения и вокруг него — город.

Местные аборигены перед своими пятиэтажками разводят цветочные садики, клумбы, а потом украшают их неказистыми пальмами из вырезанных пластиковых бутылок, уродливыми лебедями из покрышек и старыми облезлыми мягкими игрушками, которые жалко выкидывать. И все это «великолепие» напоминает мне фильм «Кладбище домашних животных» по роману Стивена Кинга. А позади домов жители разбивают огороды, сажают картошку, морковь, капусту, короче, не город, а колхоз «Рассвет коммунизма». А вот возле дома Анны Капотиной выращивали помидоры, привязывая побеги к тонким железным арматуринам, устремленным в небо, словно иглы ежа. И когда женщина прыгнула с четвертого этажа, арматурины проткнули ее голову, грудь, живот и ногу. Я увидел ее через мгновение после падения, и мне показалось, что тело женщины вздрогнуло пару раз и замерло навечно. Сомнений не было — больше о своих снах она никому не расскажет. А жаль — мне бы хотелось узнать, почему ей снился я, и почему она подготовила для меня деньги.

На улице было темно и холодно, до своего дома я добирался почти два часа. София мне не звонила, не беспокоилась — она же призрак, да и телефона у нее нет — эта мысль заставила меня улыбнуться.

— А теперь она пропала навсегда, — сказал я вслух, — ведь та, кто ее прокляла, мертва. Значит, дух Софии свободен.

У подъезда я увидел стоявшую и курившую в гордом одиночестве соседку — Диану Кискину. В желтом свете моргающего фонаря молодая женщина была прекрасна.

— Ну, привет! — произнесла она игривым тоном.

— Ну, привет, — поздоровался я.

— Зайдешь ко мне? В этот холодный вечер совсем не хочется быть одной, да и бутылка вина уже давно залежалась в холодильнике.

— Зайду, — спокойно сказал я.

После случившегося сегодня мне тоже не хотелось оставаться одному.

Парфюм Дианы манил, дурманил и зазывал вдохнуть его полной грудью, чтобы погрузиться в блаженство. Я не смог устоять. Я помнил, что Диана любит жестко.

 

1

— Как в старые добрые времена, — сказала Диана, прикрывая свою обнаженную грудь одеялом и закуривая сигарету.

— Мне было хорошо, — выдохнул я, лежа рядом в кровати. — Хотя я прекрасно знаю, что из этого ничего не получится.

— В какой раз мы сходимся? В третий? — спросила она.

— В четвертый, — ответил я и тоже закурил.

— Царек и Писькина снова вместе! — Диана засмеялась — Помнишь? Так нас обзывала Фукина Люда.

— Конечно, помню. А ты дала ей кличку Фублякина.

Диана рассмеялась до слез.

Я всегда любил ее чистый, звонкий смех, в нем было что-то притягательно непорочное, в отличие от его хозяйки.

— Ром, помнишь то беззаботное время, когда мы жили по соседству, в одном доме?

— Конечно, наши родители постоянно нас сватали. Нам было тогда…

— По тринадцать лет, — она обняла меня и поцеловала в щеку.

— Мы встречались почти год. Все целомудренно, по-детски. Но каждый раз, когда ты целовала меня в губы, я сходил с ума. Сердце вспыхивало тысячью огней, и я взлетал в небеса, словно обрел ангельские крылья…

— Ром, ты, как всегда, поэтичен. Именно это мне в тебе всегда нравилось. Ты интересный человек и с тобой…

— Интересно дружить, — закончил я с улыбкой. — Но ты меня бросила ради того прыщавого одиннадцатиклассника, который уводил по ночам папину машину.

— Сережка, — небрежно произнесла она, — он был такой дурачок! Да и я была не умней, раз повелась на его тачку. Тебе было больно?

— Ну… — протянул я, — скажем, неприятно.

— А потом на стене школы завистницы написали белой краской — «Кискина — шлюха» и Сережка устроил мне скандал. Я всегда знала, что надпись ту намалевала Фукина Люда с подружками, но эта сучка так и не призналась.

Я поцеловал Диану в носик и спросил:

— И Сергей тебя после это бросил?

— Нет, — все также небрежно отвечала моя первая настоящая любовь, — меня никто никогда не бросал. Этот мудачок развыебывался и я его отшила. Потом он пару месяцев за мной бегал, как собачонка, пытался вернуть. Мой двоюродный брат обещал его поколотить, если он от меня не отстанет.

— Я помню, ты тогда еще с парнем из другой школы начала мутить.

— Ну, да. Давай сменим пластинку?

— Давай. Тем более, мне уже пора домой. Кстати, а чем сейчас занимается Андрей? Ну твой брат? Как там его фамилия? Соловьев?

— Певцов. В ментовке работает, следаком. Уголовные дела расследует. Серьезный человек, хорошие бабки имеет.

— Все понятно.

Я встал, натянул трусы и потянулся за джинсами, стараясь не смотреть на Диану. Она встала рядом и прижалась ко мне своим горячим, обнаженным телом.

— Завтра зайдешь? — спросила та, кого я любил всю жизнь.

— Зайду, — ответил тот, кто шестнадцать лет назад, от обиды и со слезами на глазах написал на стене школы белой краской — «Кискина шлюха».

Я зашел в свою квартиру, включил свет и по привычке пробубнил:

— София, я дома.

— Я уже поняла, — внезапно ответила мертвая молодая женщина, выходя на свет.

— Так ты что? Не пропала?

— Почему я должна была пропасть?

— Ну, так Анна Капотина, которая тебя прокляла, копыта отбросила.

— Ты ее и вправду убил? — София улыбнулась.

— Эээ, неее. Я тебе сейчас расскажу, и ты просто охренеешь! Я в такое дерьмо вляпался: думал — все, мне пиздец! Эта тупая марамойка, как меня увидела, начала орать, дескать, я приходил к ней во сне, хотел убить. Деньги требовал…

И тут я осекся. Деньги! Я их забыл у Дианы.

— Ладно, потом расскажешь, — перебила мои мысли София. — У нас тут новая проблемка нарисовалась.

— Ты что несешь!? Я тебе говорю, что Капотина сдохла! Она выпрыгнула из окна и все, пиздец, ее штыри пробили! Ты меня понимаешь?

— Подожди секундочку…

— Какой «подожди»? Там такое случилось, я думал, кирпичей от страха в штаны наложу! Но все обошлось. Я надеюсь, меня никто не видел…

— Успокойся, Ром.

— Да ты что тормозишь? Я тебе объясняю…

И тут я все увидел.

— Я же говорю — проблемка у нас есть небольшая, — говорила София, пока две мертвые женщины с кровавыми порезами на шее выходили на свет прихожей.

— Ебать-колотить, кто все эти…

Из тени вышел толстый мужчина. У него были выколоты глаза, и создавалось ощущение, что он плачет кровью.

— Софа, — заскулил я и попятился к двери, — ты скажи мне, пожалуйста, что это за хуйня творится?

Я прислонился к входной двери и отскочил, словно обжегся горячим, когда в нее постучали.

— Ромка, ты у меня пакет забыл! — послышалось из подъезда.

— Это кто? Кискина? — спросила София.

— Ромка, тут деньги, — не унималась Диана, — думаю, нормальная, такая, сумма.

— Если вся эта мертвечина не пришла меня сожрать, то я, пожалуй, выйду в подъезд, заберу бабки и вернусь. Никуда не уходите!

— Не волнуйся, — сказал мужчина с выколотыми глазами, — иди, у нас еще будет время поговорить. Мы пришли к тебе надолго.

* * *

Маньяк, которого местная пресса прозвала «Культурным убийцей», появился в нашем городе три года назад. «Культурный» он вовсе не потому, что, перерезая горло жертвам, он говорил: «Не соблаговолите ли вы пойти под мой нож?» или читал стихи Мандельштама, одновременно отвешивая поклоны. «Культурным» он стал, потому что убивал женщин, работающих в сфере культуры.

Первой жертвой три года назад стала тридцатилетняя Лилия Чудина, вокалистка и руководитель студии народного вокала в Центре культуры города Морга. Об этом гудели все местные СМИ и ругали полицию из-за отсутствия подозреваемых. Толстые боссы в погонах извинялись, обещали схватить убийцу в ближайшее время, но ни черта у них не вышло.

Труп моей нынешней соседки по квартире, Софии Опариной, два года назад нашли родственники, на том месте, где сегодня у меня стоит телевизор. В свои двадцать семь она работала хореографом в доме культуры «Звезда», где год назад и я начал работать. Весть о маньяке раструбили уже и за пределами нашего региона. Резонанс был, толку от полиции не было.

И вот, буквально с год назад, Культурный убийца перерезал горло Есении Стариковой — второму хореографу в доме культуры «Звезда». Стариковой было ровно двадцать шесть. Шумиха была неебическая — на Первом канале показали репортаж о держащем в страхе целую республику маньяке, а журналисты НТВ сняли часовую программу с феерически пиздецким названием — «Культурный убийца из Морга»; в голове простого обывателя название подходило к любому фильму кинокомпании «The Asylum», например: «Трехголовая акула птеродактиль из ада».

Всю эту историю я знал, но не мог представить, что она каким-то боком будет связана со мной, и уж тем более, что в этом деле я буду ключевой фигурой.

* * *

И вот я сижу в кресле, рядом со мной призрак Софии Опариной, а перед нами три мертвяка — Лилия Чудина, Есения Старикова и какой-то мужик с выколотыми глазами.

— Простите, а вы кто? — спросил я у незнакомца. — Вот этих девиц я знаю. Чудина. Старикова. Жертвы маньяка. А кто же вы?

— Меня зовут Сергей Михалок, я фрилансер, известный видеооператор в нашем городе, самые дорогие свадьбы и модные вечеринки не обходятся без меня. Я всегда там, где красиво и дорого.

— У меня назрел вопрос, — какого хуя вы делаете здесь? Тут не красиво и не дорого. Тут, блядь…

И я замолчал, пытаясь понять, что же происходит. Голова гудела.

— Сейчас я все объясню, — начала после неловкой паузы Чудина, — Короче… Каждого из нас убили, но ни один из нас не помнит — кто это сделал, и как это все произошло. Предположительно, нас зарезал Культурный убийца.

— А меня кто-то другой, — вставил безглазый Сергей Михалок.

— Может, да, а может, нет, — продолжила Чудина, — Все мы шлялись по городу, пока не увидели свет.

— Свет был слабый, — вставила Есения Старикова, — Но мы его видели все. Он вел нас, как маячок.

— А ты, «дорого и богато», тоже видел? — спросил я.

— И я, конечно. тоже. То, что ты видишь — это лишь «отпечаток» наших бренных тел, типа, фотография. Мы — это энергия, способная слышать, видеть, различать запахи и чувствовать другую энергию. Мы помним свое прошлое и иногда способны заглянуть немного вперед, в будущее… Этот свет, который мы видели, этот маячок нас объединял, но мы не знали — почему.

— И этим «светом» был я? — я встал с кресла и начал ходить по комнате.

— Нет, — влезла Старикова, — этим светом, этой энергией, была твоя пятилетняя дочь.

— Вот это новости! — взвизгнула моя первая мертвая подруга София, — У тебя есть дочь?

— Ну, типа того, — попытался я перевести тему, — там неприятная история, как-нибудь расскажу. Ребят, продолжайте.

— Мы жили несколько дней рядом с твоей дочерью, там и познакомились между собой, — продолжила Чудина, — но ничего не происходило. Зато узнали немного о тебе и поняли, что ты именно тот человек, кто нам нужен. Покопались, так сказать, в твоем грязном бельишке. Мать твоей дочери тебя бросила из-за того, что у тебя не было денег. Она считала тебя лохопедом и неудачником. Ты, дебил — как она тебя называет, взял в кредит квартиру, в которой «бабу распотрошили», и питаешься одними «бич-пакетами». Короче, не мужик, а ушлепок. А потом мы увидели новый всплеск энергии — маячок из будущего, человека, с которым ты должен скоро увидеться.

— Это вы про кого? — спросил я.

— Это мы про Анну Капотину, — ответила Чудина, — немного неудачный наш опыт общения с миром живых.

— Так это вы виноваты в ее долбанутости? — разозлился я.

— Есть такой грешок, — ответила Чудина, — мы толком и не поняли, как эта хрень произошла, но наша энергия как-то смогла повлиять на ее душевное состояние…

— Каждый нес свою информацию, — перебил Сергей Михалок, — В ее голове все перепуталось: она ощущала смерть, она чувствовала, что ты скоро придешь, и что тебе нужны бабки. Сложив все воедино, она подумала, что тебе надо отдать все свои сбережения, прежде чем ты ее убьешь.

— Звиздец! — вскрикнул я, — Да вы долбанные убийцы! Из-за вас умерла ни в чем не повинная женщина! Не удивлюсь, если и она ко мне в гости придет…

— Нам жаль, — сказал Михалок, — мои знакомые еще не успели толком научиться управлять своей энергией. Я немного могу, а они нет. Вот путаница из-за них и произошла.

— Скидываешь с себя ответственность? — я был взбешен.

— Нет, я, правда, кое-что умею. Я мертвец с неплохим стажем, поэтому успел потренироваться. Например, я могу двигать легкие предметы — книги, коробочки, поскрипеть дверью, вырубить на время электричество, выкрутить кран на кухне, чтоб вода капала…

— Ну, это охуенно! Что я могу еще сказать? И вам бы, блядь, в цирке выступать! Людей на хрена вы убиваете? И ко мне зачем пришли?!

— Мы проследили за тобой, — объяснила Старикова. — От тебя шел самый яркий свет, энергия. Мы подумали, что ты сможешь найти нашего убийцу или освободить наши души, и мы отправимся куда-то в другое место. В рай, например.

Старикова улыбнулась, сказав последнее.

— Все понятно! — вдруг меня осенило, и я посмотрел на Софию Опарину. — Мне снится каждую ночь один и тот же сон, и, похоже, это из-за тебя!

София виновато пожала плечами.

 

2

Диана Кискина поцеловала меня в губы. Сегодня мы кончили одновременно.

Мы лежали голые на кровати и, как всегда, курили.

— Царек и Писькина снова вместе! — Диана засмеялась.

— Я всегда считал своих одноклассников дебилами, — пробубнил я, — Почему, если Романов, то погоняло — Царь? Царек? Романовы же императорами были.

— Эх, Ромка, Ромка. Историю ты плохо учил! Они и царями были, и императорами, великими князьями Финляндии и Литвы, а еще магистрами Мальтийского ордена. Не парься, Ром, меня вообще Писькиной обзывали.

И она засмеялась еще сильнее.

— Кстати, откуда у тебя этот пакет с деньгами?

— Это мои сбережения на черный день. Лежали в банке. Забрал, потому что кредит за квартиру платить нечем.

— Сколько там? Тысяч сто?

— Нет, там восемьдесят штук, — ответил я, хотя на самом деле там было около ста сорока.

— Сколько тебе осталось платить за кредит, Ром?

— Много. Триста, — выдохнул я, будто бы с досадой, хотя вместе с деньгами Софии Опариной в моем шкафу было уже триста сорок тысяч, можно покрыть кредит за раз.

— Ничего Ром, за год — два расплатишься. Немного осталось.

— Ну, да.

— Может, еще разок перепихнемся? — спросила любовь всей моей жизни, залезая на меня.

Я, стесняясь, улыбнулся в ответ. Это было красноречивей сотни «да».

 

3

В прокуренном кабаке сидит, выпивает компания молодых людей. К ним подходит пожилой мужчина и говорит:

— Молодые люди, не желаете ли увидеть кое-что необычное?

— Ну, давай, — ухмыляясь, согласилась молодежь.

— Я могу, — улыбнулся мужичок, — пропердеть мелодию песню Димы Билана — «Невозможное возможно» за сто баксов!

— Да ты гонишь! — развеселилась молодежь.

— Спорим?

— Ну, давай!

И мужичок, повернувшись задом и воняя в лица довольных молодых людей, пропердел припев обещанной песни.

— Ни хера себе, — удивились молодые люди, — бери сто баксов, заслужил! Слышь, а сможешь пропердеть «Рюмку водки на столе» Лепса?

— Смогу, — ответил мужичок, — но только за двести баксов.

— А что так дорого?

— Мелодия сложная, там, в двух местах обосраться придется, — ответил мужичок.

Этот анекдот в полной мере раскрывает суть моей работы:

1. В провинции на хуй никому не сдалось нормальное творчество.

2. Работники культуры страдают хуйней и зарабатывают, выставляя себя клоунами.

3. Со временем ты привыкаешь без угрызения совести торговать собой.

Я работаю в доме культуры «Звезда». Официально у меня полторы ставки — ставка киномеханика и пол-ставки дворника. На самом деле я занимаюсь видеосъемкой и монтажом видео роликов, видеооформлением сцены (это когда певец поет, а позади него на экране цветочки кружатся), дизайном афиш и другой печатной продукции, фотографирую мероприятия (начальство просит фотоотчеты), веду станицы дома культуры в социальных сетях, пишу сценарии к мероприятиям. А так же, как и другие мужчины ДК, совмещаю, когда надо, работу грузчика, дворника и хуй-пойми-еще-кого. И получаю за все это — пятнадцать косарей, которыми я благополучно гашу кредит за квартиру. Естественно, мне приходится подрабатывать, снимая и монтируя утренники в детских садах, концерты провинциальных звезд, дни рождения и другую мелочевку, иначе нельзя будет платить за коммунальные услуги, изредка покупать одежду и еду. Иногда влезаю в долги, кручусь-верчусь, но умудряюсь держаться на плаву. Бывшая жена Оля не подала на алименты, сказав, что «с нищеброда можно поиметь лишь вшей», но я все равно умудряюсь помогать дочери Машеньке деньгами. Только деньгами. Бывшая не дает нам видеться, и моя дочурка считает папой другого, более богатого, успешного, интересного, презентабельного мужчину, который, на мой взгляд, выглядит как «сладкий заднеприводный глиномес». Вообще против голубков я ничего не имею, такова их природа, но хахаля моей бывшей жены ненавижу всем сердцем.

Что касаемо гей-сообщества города Морга, его существование вскрылось лет десять назад, когда открылось громкое дело о жестоком убийстве двух мужчин: первого изрезали ножницами, второго — ножом. По этому делу в качестве подозреваемых проходила знатная компания «слабых на задок»: семь работников культуры, два токаря, майор милиции в отставке, замдиректора молочного завода, лесничий и даже мастер спорта по тяжелой атлетике. В итоге выяснилось, что убийцей был майор милиции в отставке, первая жертва — его любовник, второй был любовником его любовника. Короче, «Санта Барбара» заднепроходных трубочистов.

Культурный убийца стал вторым маньяком в нашем городе за всю его историю.

 

1

Мне вновь снился тот же сон — я вижу себя со стороны, а я — другой я — лежу на холодном асфальте, а мне на лицо большими пушистыми хлопьями падает первый снег. Из раскрытого рта выплескивается кровь, губа разбита и мне кажется, что я умираю. Мои уже стеклянные глаза смотрят на звезды, но не видят их. К моему телу подходит София и говорит:

— Прости…

Я просыпаюсь в холодном поту и понимаю, что сон немного изменился. Не мудрено: со мной теперь живут четыре трупака и одному черту известно, как они влияют на мою психику…

Я сотню раз разговаривал с моими мертвыми соседками по квартире насчет их смерти. Об этом они ни черта не помнят. Зато много болтают о своей жизни, работе, еборях, правда, слегка путаясь в описаниях: смерть стирает память. Но об убийце — ни одной зацепки.

Я постоянно пытаюсь выудить информацию из Сергея Михалка, но у него в башке полная каша какого-то ненужного мусора. Он помнит, что обитает только среди богачей, что снимает все вокруг «дорого и богато». Зато адреса, где проживал и с кем, до того, как наступила смерть, у него нет. Память обо всем, что касалось Михалка в обычной от съемок жизни, стерта напрочь.

Я трачу по три-четыре часа в день на поиски в Интернете информации о Культурном убийце и о его жертвах. Что я нахожу? Ни хрена. Гугл не выдает мне не одной зацепки. Есть пара десятков Сергеев Михалок, Михалков или Михалоков, но ни одного — хоть мало-мальски похожего на моего окровавленного дружбана по несчастью.

Я спрашиваю у своих знакомых и приятелей о самых популярных видеооператорах, которые снимают «дорого и красиво», и все мне называют разных людей. Смотрю их профили и группы в социальных сетях и не нахожу никого, похожего на моего безглазого «друга». Интересуюсь об убитых видеооператорах — оказывается, таких в нашем городе не было, если не считать одного «любителя поснимать» во время секса с дешевой жирной проституткой, у которого остановилось сердце. Ни одной новости о человеке с выколотыми глазами я так и не нашел. Ни-хре-на! И вот, если подойти к вопросу объективно, то из меня детектив — полный ноль, эдакий Шерлок Неудачник.

— Ой, блядь! Ну и как же мне найти того, кто вас одним легким движением ножа отправил на кочкарник?! — взвыл я однажды от усталости.

— Не ссы в компот, Рома! Мы что-нибудь придумаем, — спокойно подбодрила София и улыбнулась.

— Софа, не делай мне нервы!

 

2

Я бы никогда и не за что не добрался до истины, если бы не моя работа — тупой социологический опрос, который нас обязали провести среди жителей города. Нужно было ходить по квартирам и задавать одиннадцать стандартных вопросов об уровне жизни, социальном статусе, образовании, о том — доволен ли респондент работой правительства, местной администрации, мэра и социальных служб. Если бы за это не пообещали пару тысчонок, то ясен конь — я бы забил на все, и просто напиздел, расставив ответы на бум, но какие-никакие деньги налагали на меня ответственность. Чувство справедливости засело во мне с самого детства, и в случаях, когда мне платят, я выполняю работу на сто процентов. По-другому не могу (и это бесит).

Обойти и опросить мне нужно было ровно сто человек по улице Тухачевского — не самые приятные дома, с не самыми приятными жильцами. У меня на этой улице жили два одноклассника — Серега Степнов, у которого в шестнадцать лет была судимость за разбойное нападение, а в двадцать пять он умер от передоза героином, и Паша Клементьев, у которого было три судимости за кражи и который два года назад кончил как среднестатистический алкаш — замерз в сугробе. Меня ждал трэш, хотя отчасти я был к этому готов.

Меня встречали у дверей и пускали в квартиру алкаши, наркоманы, иногда — брошенные старые бабулечки, одной из них была Зинаида Петровна Лахно.

— Заходите, молодой человек, — пригласила она скрипучим голосом.

— Спасибо, — ответил я, снимая кроссовки и стараясь сдержать рвотный рефлекс от вони из смеси дерьма, мочи и запаха, который я не сразу узнал.

— Так вы из администрации города? — спросила Зинаида Петровна, взяв на руки и поглаживая одну из десятка кошек, живущих в ее квартире.

— Не совсем. Я из дома культуры «Звезда», но меня и моих коллег наняла администрация, чтобы провести опрос среди жителей нашего замечательного города.

— Ой, как интересно! — заулыбалась бабуля. — Не хотите ли чаю? Чайник еще горячий.

— Очень хочу, — солгал я. — Но времени совершенно нет.

И тут я понял, что источало запах, который я не сразу узнал. Этот «аромат» шел от сдохшей и уже изрядно подгнившей кошки, трупик которой, облепленный мухами, лежал в углу. Я решил быстренько, «для галочки», задать два-три вопроса и съебатся побыстрей из этой помойки.

— Зинаида Петровна, скажите, пожалуйста…

Мой взгляд остановился на одной из фотографий, висящей на стене в старомодной рамочке. С фото на меня смотрел улыбающийся Сергей Михалок. С глазами у него было все в порядке, а на плече он держал старомодную громоздкую кассетную видеокамеру.

Я радостно подумал: «Нифигасе! Вот я тебя и нашел!»

А вслух спросил:

— Кто это?

Тут Зинаиду Петровну понесло. Она начала рассказ с большим удовольствием. А я внимательно слушал, позабыв про вонь и сдохшую кошку.

Сергей Михалок оказался сыном ее сестры — Анастасии Петровны из Воркуты. Последний раз Зинаида приезжала к сестре погостить в северный городок двадцать три года назад. Сережке тогда было чуть за тридцать, он был не женат и продолжал жить с одинокой матерью. А девять лет назад уже возмужавший Сергей, весь при деньгах, важный, но, как и раньше — холостой, приезжал в Морг к своей тетке. Сообщил, что мать его умерла, родственников совсем не осталось, и затосковал он по родной кровинушке.

— Гостил он у меня не долго, всего недельку, — продолжала Зинаида Петровна, — кормил меня вкусно, поил винчишком дорогим, а подарков накупил мне целый шкаф.

— А куда он потом делся? — спросил я.

— Как куда? Домой в Воркуту поехал, — хохотнула старушка. — Собрал вещи и уехал. Обещал приехать еще как-нибудь погостить, но так и не приехал. Женился, подика-сь, детишками оброс, не до меня ему стало.

— А на чем он уехал?

— На поезде. Вызвал такси и на вокзал поехал.

— И вы больше не созванивались? — не унимался я.

— Нет, — невозмутимо произнесла старушка. — Телефона у меня отродясь не было, а на письма он мне не отвечал. Может, времени не было, может, переехал в другой город…

«А может, угандошили его здесь, — подумал я. — И все — писец, был человек — и нет его. Бродит призраком, до людей живых доебывает понапрасну».

— Сынок, а вопросы-то ты мне задавать будешь или нет?

Голос старушки вернул меня в реальность, к ароматам испражнений и мертвой кошки. Я протестировал старушку и отправился к остальным респондентам, думая, что мне делать с появившейся информацией. Сообщить о Михалке в полицию? Анонимно написать или позвонить? Пусть разбираются. Или вернуться к бабке, расспросить ее поподробней, узнать адрес племянника? Я не знал, что мне делать.

— Надо рассказать Софии. Она — мудрый трупак, может, что посоветует…

 

3

Домой я возвращался уже в темноте.

По дороге, поглощая никотиновый дым, позвонил родителям. Мама была в хорошем расположении духа, приглашала в гости, спрашивала, почему я так давно не заходил, потом передала трубку отцу. Он спрашивал, как у меня дела, как работа, как поживает моя соседка Диана Кискина, не нашел ли я себе девушку и еще многое в том же духе. Дежурные вопросы! С отцом мы никогда не были близки. Я пообещал зайти на днях и попрощался, пожелав спокойной ночи.

По пути мне встретилась соседка тетя Люба. Поздоровалась, поинтересовалась моими делами, и я подумал, что она ко мне относится гораздо лучше, чем родной отец.

В моей руке был пакет с бутылкой вина, блоком сигарет и пачкой листов-опросников. У подъезда я заметил огонек. Кто-то курил. Приятный запах знакомого дорогого парфюма выдал Диану Кискину. Я подошел ближе, и устало произнес:

— Привет.

— Привет, Ромочка. Зайдешь?

— Не знаю. У меня был очень тяжелый день. Я воняю алкошатиной, кошатиной, бомжатиной и еще черт знает чем. А еще — мне завтра рано на работу.

— Зайди ко мне, помоешься, — она улыбалась. — Сделаю массаж, расслабишься. Выпьем.

— Заманчиво. Чертовски здорово звучит. Но сегодня со мной произошла одна неприятная история, и мне надо подумать, что делать дальше.

— Расскажешь?

— Даже не знаю… Думаю, тебе будет не интересно.

— А ты попробуй, — хохотнула она.

И через пятнадцать минут наши обнаженные тела прикасались друг к другу под ее душем. Она опустилась на колени, взяла мое напряжение в свои красивые, припухлые ботоксные губы и я на время забыл о своих детективных делах, забыл о мертвых людях, забыл о Культурном убийце…

* * *

Я вспомнил как Диана, как будто в прошлой жизни, после долгого молчания, позвонила мне. Я тогда лежал в больнице с язвой. Она предложила встретиться. Меня выписали через два дня, и я приехал к ней на квартиру. Мы вспоминали прошлое, курили, выпивали и много смеялись.

— Слышала, что с женой развелся? — вдруг спросила она.

— Уже два года назад, — ответил я с досадой. — Не хочу об этом говорить.

— Где сейчас живешь? С родителями?

— Нет, снимаю квартиру на Пятнарской.

— Слушай, — сказала она с дежурной улыбкой, сводящей с ума, — в нашем доме есть квартира. Продают за копейки. Там Культурный убийца девушку убил, но там чисто, цивильно. Ты не думай, что я тебе наркоманский притон предлагаю. Там отличный ремонт. Правда. Возьмешь кредит, и все дела!

— Так если такая отличная квартира продается задарма, может, я и кредит взять не успею.

— Успеешь, — хохотнула Диана. — У дома слава не особо хорошая. Тут раньше болото было, двое ребятишек утонуло, потом высушили его, дом построили, и квартиры не шибко быстро продавались. А теперь еще и Дом скорби недалеко построили. Последние желающие прикупить недвижимость нос воротят. А мой двоюродный брат Андрей тут хатку присматривает.

— Что такое Дом скорби? — спросил я.

— Мертвецов там за деньги отпевают. Отличный стартап в реалиях нашего города. Деньги, практически, из ничего. Люди всегда готовы раскошелиться, когда их близкие играют свадьбу или отходят в мир иной. Ты, кстати, в доме культуры «Светлый» работаешь? Я тебе еще и работу могу подогнать: директор дома культуры «Звезда» — мой дядя, без проблем возьмет тебя на работу. Там и подработки есть, кредит быстрее отдашь.

Я был рад, правда, не знаю чему больше — тому, что мне позвонила любовь всей моей жизни, и я с ней встретился, или тому, что появилась возможность купить дешево квартиру и жить рядом с Дианой. Скорее всего, я был рад и тому, и другому. В моем сердце поселилось счастье.

* * *

…Душ был приятно свеж. Губы Дианы довели меня до оргазма. Потом мы пошли в спальню и продолжили.

— Я люблю тебя, — прошептал я.

— Я знаю, — ответила она и застонала.

 

1

Закончился ноябрь. А я так и не продвинулся в своем расследовании.

Мне вновь приснился мой надоедливый сон. Но в этот раз он стал ярче. Я вижу себя со стороны, точнее свое тело, которое лежит на паласе, в спальне моей квартиры. Мне на лицо падают перья, белые, как хлопья снега. Из раскрытого рта вытекает кровь, губа разбита и мне кажется, что тот, лежащий я — умирает. Мои уже стеклянные глаза смотрят на светодиодные лампочки люстры, они похожи на звезды. К моему телу подходит призрак Софии Опариной и говорит: «Прости, Рома. Нас не было рядом».

Картинка мерцает, становится мутной и через минуту все погружается во тьму.

Я просыпаюсь в холодном поту и в ужасе кричу. Не долго. Самоконтроль возвращается быстро, я не хочу напугать соседей. Я подхожу к окну в зале, за которым какие-то люди в похоронной процессии несут гроб в Дом скорби.

— Надо быстрее найти Культурного убийцу, — говорю я сам себе. — Иначе мои призрачные мертвяки сведут меня с ума.

Я потянулся за сигаретами. Ужасно хотелось курить. Не смог взять пачку. Еще раз. Промах! Еще раз… и я увидел, как моя рука проходит сквозь «коробочку с никотином».

— Блядь! Не может быть! — заорал я, осознав происходящее. — Нет! Нет! Нет!

Я побежал в комнату и увидел то, о чем я уже догадался — там лежало мое тело с перерезанным горлом, а вокруг — перья от разорванной подушки.

— Я не верю, — заскулил я, словно побитый пес. — Этого не может быть!

Но зрение меня не обманывало. Мне захотелось бежать куда глаза глядят — все равно куда, лишь бы подальше. Дверь в квартиру была приоткрыта, но я пробежал сквозь нее, прямо на лестничную площадку. Послышались шаги. Соседка, тетя Люба возвращалась из магазина, что-то еле слышно напевая себе под нос.

— Теть-Люб, — запричитал я. — Меня убили! Меня зарезали!

Но ей было плевать. Она продолжала насвистывать и не обращала на меня никакого внимания. Но не долго длилась ее безмятежность: поднявшись на этаж выше, она заметила приоткрытую дверь в мою квартиру.

— Да. Да! — заорал я. — Зайди! Посмотри! Вызови скорую, может, меня еще спасут.

— Батюшки-матушки, — прошептала испуганная тетя Люба, зайдя тихонечко в квартиру. — Загубили Ромочку. Загу…

Она готова была закричать, но почему-то не стала, а тихонечко прошла на кухню. Осторожно открыла холодильник и… Доставая оттуда колбасу, сосиски и пачку масла, моя соседка улыбалась. Продукты она сложила в свою сумку, где уже были скромные покупки, вышла в подъезд и наигранно закричала:

— Загубили Ромку! Убили! Убили! Помогите!

Первой — в одном халате — прибежала Диана Кискина. Она, увидев мое тело, заплакала. Я заплакал тоже.

— Ой, Дианочка, наткнулся я на Культурного убийцу. Да на хрена он мне был нужен?! Да куда я полез?! Ой, бля! Почему я? Ой, бля!!!

Диана попросила соседку вызвать полицию и, пока та бегала к себе, чтобы сообщить об убийстве по старомодному домашнему телефону, и, скорее всего, выложить мои продукты себе в холодильник, Кискина, вытерев слезы, кинулась лазить по моим шкафам.

— Какого хуя? — с трудом сказал я, оцепенев от неожиданности. — Милая, ты что творишь?

Любовь всей моей жизни нашла быстро то, что искала — все триста сорок тысяч рублей. Купюры, аккуратно собранные мной в рулетики по пятьдесят тысяч и связанные резинкой, она сгребла в черный пакет, найденный на кухне. С десяток тысячных купюр она раскидала по комнате. Потом быстро вынесла пакет в подъезд. Увидев, что тети Любы нет на горизонте, Диана занесла деньги к себе в квартиру и вернулась к моему телу. Выдохнула и начала снова плакать.

— Вот сука! Вот тварь! — разозлился я.

Пришла тетя Люба. Заметила разбросанные деньги и сглотнула слюну, но ничего не сказала, скорее всего, она подумала, что не заметила их раньше и очень пожалела, что в первую очередь побежала к холодильнику.

Из соседних квартир начали выглядывать любопытные соседи. Диана изображала горе, а мое несчастье было самым настоящим, и то, чем я стал — привидением или энергией, изнывало от боли и тоски. Моих призрачных друзей не было рядом. Послышались сирены. Подъезжали машины скорой помощи и полиции. Я сел на пол и начал безучастно наблюдать за происходящим.

* * *

Двое полицейских зашли в мою квартиру и, закрывая дверь, попросили всех зевак не мешать. Один из них прикарманил с пола пару тысячных купюр, не испачканных кровью, пока второй шарил в холодильнике. Я вспомнил истории знакомых о пожарных, которые, заходя в сгоревшие квартиры, первым делом проверяют морозильник, якобы там люди прячут деньги и потом вырубают топором пол и стены в поисках тайников. Первый раз с момента смерти я улыбнулся: хоть в чем-то мне повезло, и пол у меня остался цел. Просто мне бы не очень хотелось, что бы кто-то нашел тайник Софии Опариной, откуда я до сих пор не достал и не выбросил клад фаллоимитаторов. Моя мать не выдержала бы этого: ведь знакомые, сложив два и два, решили бы, что набор самотыков принадлежит мне. Получился бы дикий неудобняк.

Позже пришел следователь, который показался мне знакомым. Потом толстый эксперт с прыщами на жирной коже и врач из скорой помощи. После эксперт произнес:

— Сейчас проведем термометрию. Особо впечатлительным не смотреть.

— Градусник в жопу? — равнодушно спросил следователь.

— Фу. Нет. Я не люблю это делать. Я уважаю современные способы.

Эксперт воткнул игольчатый датчик в печень со спины.

— Все понятно, — сказал он и что-то записал в блокнот.

Я решил больше на это не смотреть и вышел в подъезд к невидящим меня людям.

 

2

Третьего декабря пошел первый снег. Красиво искрясь, он ложился на примерзшую грязь, временно закрывая серый и убогий мир белым покрывалом. Первый снег растает к вечеру, мое тело уже будет лежать под толщей земли. А пока день моих похорон только начинается.

По этому поводу вспоминается анекдот.

Вокруг гроба стоят люди с цветами. Грустные. Плачут. Прибегает запыхавшийся мужичок и что-то кладет в карман покойного. Потом отходит в сторону. У него спрашивают: что, мол, он туда положил? А мужичок отвечает: «Это, ну, я цветы хотел найти. Цветов не было. Ну, я ему это… шоколадку купил».

* * *

У Дома скорби образовалась толпа. Половина из них — просто зеваки, люди, которые пришли поглазеть, да пообсуждать. Вторая половина — мои родственники, знакомые и приятели с работы. Моя бедная мама рыдала, а я не мог ее успокоить, вся моя сущность изнывала от тоски и боли.

Отпевание уже прошло, и полный батюшка с большим золотым крестом на груди предложил попрощаться с покойным тем, кто не поедет на кладбище. Под «прощанием» понималось целование моего синюшного лба первой стадии разложения и иконки в моих связанных бечевкой руках. Я прекрасно понимал тех, кто побрезговал — я и сам при жизни не был любителем собирать микробы с покойников. Первой меня поцеловала двоюродная тетка, с которой мы неплохо ладили. Второй — соседка. Третьей — Света Михалкова, хореограф «Звезды», хотя от нее я подобного жеста не ожидал. Четвертым был Станислав Бум — артист, певец дома культуры, где я работал. Бум, конечно, не фамилия, а псевдоним; просто Станислав Кружечкин ему не нравилось. А когда меня, как Брежнева в лучшие времена, облобызало еще несколько человек, «люди в черном» из ритуальных услуг, загрузили гроб в УАЗик «буханку» и повезли на кладбище. Мои родственники и сослуживцы поехали на специально нанятых автобусах ПАЗ. И всем в округе было понятно — хоронят явно не богача.

* * *

— Прощаемся с усопшим Романом, — сказала бабушка-плакальщица уже на кладбище, возле вырытой могилы. — Может, кто-то хочет что-то сказать?

Моя немного успокоившаяся мать вновь разрыдалась и запричитала:

— Сыночка ты мой! Родненький! Да на кого ж ты меня оставил? Да как же я теперь без тебя? Ой, не могу…

Она закатила глаза, и если б ее вовремя не подхватил мой скучающий отец, рухнула бы на землю.

— Рома был хорошим человеком, — заговорила близкая подруга семьи Гульнара. — Конечно, сложным на характер, но добрым…

Гульнара работала в салоне красоты и специализировалась на выщипывании волос из подмышек. На ее странице в социальной сети можно было увидеть сотню фотографий ее работ — мне всегда казалось это дико странным. Обычно картинка состояла из двух фото. На первом была волосатая подмышка с подписью «ДО», на втором выщипанная, без волос, с подписью «ПОСЛЕ». Короче, не особо приятно — смотреть в новостях ленты волосатые подмыхи пусть даже очень красивых леди.

Я смотрел на присутствующих, их было около двадцати, и понимал, как много я потерял. Многое связывало меня с ними.

Мама, самый близкий мне человек. Я буду скучать по ней. Я буду горевать о тех днях, когда она была рядом. Я буду сожалеть о том, что редко приходил к ней в гости.

Диана Кискина как всегда красива. Черный платок ей к лицу. Она не плакала, но грусть читалась на лице. Я злился на нее из-за кражи моих денег, но скучал по ее жаркому телу.

Моя бывшая жена Оля стояла одна. Наша дочь Машенька, наверно, осталась дома со своим новым отцом. Так даже лучше.

Мой шестидесятилетний директор Борис Сосновский, дядя Дианы Кискиной, как всегда выдавливал из себя драматического актера. Посмотрите, мол, на меня: я грущу и грусть моя вселенского масштаба. У моего лысеющего начальника была кличка — Скунс, из-за постоянного запаха пота, а его кабинет все называли Скунс-камерой.

Антон Жаров, мой приятель с работы, даже на похоронах умудрился вырядиться в один из своих броских сценических костюмов. На нем был черный блестящий пиджак с пайетками и черные брюки с еле заметной темной вышивкой. Пальто он снял и держал в руках. Меня всегда удивляли его продюсерская бизнес-жилка и отменный природный голос, который в свои сорок четыре года он не успел прокурить. Все это он совмещал в своих музыкальных проектах. Он собирал группу музыкантов — лабухов — из трех-четырех человек, сам отвечал за вокал, и придумывал название несуществующей ВИА из семидесятых-восьмидесятых. Делалось это из симбиоза названий в свое время «гремевших» групп. Например, «Веселые ребята» совмещались с «Поющими гитарами», и получались «Веселые гитары» и «Поющие ребята» — по закону не подкопаться, а на слух, для старшего поколения, что-то знакомое. Потом группа с улыбками до ушей фотографировалась для афиши, внизу которой огромными буквами печаталось: «В концерте прозвучат такие хиты как… «Синий иней», «На теплоходе музыка играет», «Ты мне не снишься», «Клен», «Медведица» и другие. После Антон Жаров договаривался с небольшими провинциальными домами культуры по всей стране и выезжал на два-три месяца на гастроли. Ну, а когда чес заканчивался, красил волосы, отращивал усы и бородку, нанимал других музыкантов, брал группе новое название и начинал все по-новому. К нам в ДК приезжали точно такие же группы. И люди покупали билеты, и всё всегда проходило гладко.

Снег перестал. Кладбище осветило солнце, даря свое декабрьское тепло продрогшим людям.

Мой дядя плакал искренне, я всегда любил его. Мне вспомнилась история, которая произошла лет двадцать назад на похоронах его матери — моей бабушки. Он тогда купил фотоаппарат «Полароид», ну, тот, который выдает моментальные снимки. Фотокарточки к нему шли с какой-то акцией. Можно было выиграть автомобиль, если на твоем снимке появится его картинка. И он выиграл. Мне интересно было посмотреть на лица работников пункта выдачи призов, когда мой дядя принес им снимок моей мертвой бабушки в гробу, поверх которой красовалась машина.

Рядом стояли мои школьные приятели Максим и Андрей, с которыми в седьмом классе мы воровали таблетки Тарена из класса ОБЖ, потом закидывались ими и ловили глюки. В девятом классе пили самогонку, растворяя в ней димедрол. В одиннадцатом — курили коноплю-дикарку. Мы были дураками, но по молодости наши шалости казались нам веселыми и безобидными. Хорошо, что я вовремя слез с этого дерьма, иначе бы сдох намного раньше. С Максимом и Андреем мы давно не виделись, как и они друг с другом. Я слышал, что Андрей работает начальником цеха на заводе, получает хорошую зарплату, женат, двое детей, у него все хорошо. А вот Максиму повезло гораздо меньше, да он сам в этом виноват: безработный с судимостью за хранение наркоты. Он так и не женился, живет с прикованной к кровати бабушкой на ее же пенсию, совсем спился и «стреляет» мелочь у магазинов на бухло. Он конченый, но мне его жалко. Думаю, еще пару лет, и он загонит себя в могилу… Надеюсь, что это не так.

Когда все слова были сказаны, все слезы выплаканы, а крышка моего гроба забита, я решил уйти. У меня больше не было сил смотреть на горе матери и на ее новый приступ истерики.

За спиной я слышал удары земли о крышку гроба. Я мертвец. С этим я уже смирился.

 

3

Я встретился с невидимыми для живых друзьями в своей пустой квартире через день после похорон. София Опарина, Лилия Чудина, Есения Старикова и Сергей Михалок объяснили мне свое отсутствие.

Они, видите ли, отправились искать все вместе свет энергии Культурного убийцы, хотели попробовать выяснить — кто он. Но так ничего и не нашли. Еще бы, маньяк в это время резал мое горло!

Когда они вернулись, моя душа уже покидала тело. София проговорила: «Прости, Рома. Нас не было рядом!» и дружная копания призраков съебалась с глаз долой. Они хотели оставить меня на время, чтобы я успел привыкнуть и принять свое новое состояние.

Вот суки.

* * *

Шли дни.

Пять привидений жили, пока еще по закону, в моей квартире. Мы вместе искали свет нашего убийцы и пару раз вроде бы напали на его след, но тысячи живых и мертвых сгустков энергии путали нас. Единственное, что мы узнали точно — так это то, что вокруг Культурного убийцы много мертвых. Может, он патологоанатом или работник ритуальных услуг? Всё может быть.

У меня, кроме поиска маньяка, было лишь одно развлечение — я ходил в гости к своим родственникам и знакомым. Стоял рядом с ними, слушал их беседы, смотрел, как они вкусно кушают, курят, выпивают, занимаются сексом, ведут домашний быт. Я заходил к себе на работу именно в тот момент, когда мой бывший директор, Борис Сосновский, трахал уборщицу Маньку на столе в своем кабинете.

На самом деле ее звали Мелисса, но всем было то ли сложно запомнить, то ли хотелось поиздеваться, поэтому все предпочитали вариант «Манька». Андрей Жаров иногда передразнивал Маньку, называя ее «Дуней Кулачковой», и она бесилась: наливалась кровью, как бык перед красной тряпкой — и всё из какой-то старой рекламы алкогольного напитка.

К родителям я заходил лишь однажды, наткнувшись на их разговор о том, что дальше делать с моей квартирой. Отец предлагал нанять знакомого юриста, который побыстрей сможет оформить переход собственности по наследству, утрясет проблемы с моим кредитом и поможет с риэлтором, который выгодно продаст квартиру. Отцу не терпелось хапнуть денег. Моя мама плакала и кричала, что никаких разговоров до сорока дней даже слышать не хочет. Отец разозлился, но дал согласие.

Через день ко мне домой пришел отец со своим другом, Евгением Игоревичем, тем самым юристом, который умеет все «побыстрей». Они обыскали квартиру в поисках того, чем можно было бы поживиться. В это время я и моя мертвая братия лишь смотрели на них не в силах помешать. Правда, самый опытный из нас, Сергей Михалок, сумел разок слегка толкнуть юриста, и тот упал от неожиданности. Наверно, юрист подумал, что просто поскользнулся, так как через пару секунд продолжил рыться в моих шкафах. Добыча моего отца и Евгения Игоревича в этот день была не плохой: моя дорогая цифровая видеокамера, фотоаппарат и золотая цепочка с крестиком, которые мне подарила мама на восемнадцатилетние. Вскоре все это оказалось в ломбарде. Отца я возненавидел еще больше.

 

1

Зашли как-то в баню депутат, бизнесмен и работяга. И у всех — до колен. У депутата — язык, у бизнесмена — пузо, у работяги — руки. И если бы в этой истории фигурировал мой отец, то до колен у него была бы челюсть — от суммы, которую предложили за мою квартиру: четыре миллиона рублей. Две жертвы Культурного убийцы в одном месте не только не отвадили покупателей, а, наоборот, привлекли. Все квартиры в нашем доме подскочили в цене. Маньяк обзавелся фанатами. Грусть-печаль, но в наше время звездой может стать любой больной на голову ублюдок, а настоящие герои остаются в тени.

Жить без живых мне с друзьями по несчастью осталось не долго. Мой отец вступал в права собственника легендарной квартиры смерти.

А где-то рядом всегда была Диана Кискина. Красивая, молодая женщина с гнилым нутром и умением раздвигать рогатку. Из-за разбросанных ею вокруг моего тела купюр следствие изначально пошло по ложному следу. Ограбление — решили они, и никаких маньяков. Только спустя месяц следак, показавшийся мне знакомым, подтвердил с экрана телевизора то, что и тупице было понятно — меня убил Культурный убийца. Да-да, призраки тоже смотрят телик, но только тогда, когда его кто-то включает. Из нашей дохлой братии это научился делать только Михалок.

Поступок Кискиной меня дико разозлил, мне очень хотелось вывести ее на чистую воду и вскоре я придумал — как. Я предложил своим мертвецам повлиять на Диану, так же как они повлияли на Анну Капотину, которая выпрыгнула из окна. Мне хотелось заставить Кискину признаться полицейским в краже. И если ее посадят хотя бы на полгода, я уже буду доволен. Мне нужна была месть.

Мы взялись за выполнение плана с особой настойчивостью. Но прошел месяц, а продвижений не было. Я, София, Лилия, Есения и Сергей ежедневно внушали Диане, что она должна рассказать всю правду о Романе Романове, то есть обо мне. А еще мы решили за ней следить. Никто не знал, куда нас выведет эта кудесница с царством приключений между ног. Слежка принесла свои плоды уже на третий день. Я был в шоке.

Я и София следовали за Дианой до элитного девятиэтажного дома в центре города. На третьем этаже дверь открыл показавшийся мне знакомым следак из телика.

— Здравствуй, Андрюша, — сказала Кискина, и я вспомнил того, кто стоял перед нами. Это Андрей Певцов, двоюродный брат Дианы. Тот, с которым в детстве мы хорошо общались, и тот, который приходил в мою квартиру после смерти. А теперь он ведет мое дело.

— Все чисто? — спросил следак с опаской.

— Конечно, братец.

Диана зашла и, захлопнув дверь ногой, поцеловала Андрея.

— Ну, это пиздец какой-то! — возмутился я, в то время как Кискина расстегнула ширинку своему брату и страстно взяла в рот.

— Понятно, чем она тебя покорила, — сказала с ухмылкой София Опарина.

— Типа того, — ответил я. — Блин, я сейчас блевану. Это же ее брат!

— Я всегда знала, что Кискина — та еще шлюха, — продолжала глумиться София, пока следак закидывал сестру на кровать. — Приготовьте попкорн и колу! Я хочу узнать, чем закончится это кино!

* * *

Представление длилось около тридцати минут.

После секса родственнички лежали и курили, так же, как я когда-то с Дианой.

— Пока все хорошо, — первым нарушил тишину брат, — но…

— Всегда бывают «но», — сказала сестра. — Выкладывай.

— После того, как мы порешили Романова, — Певцов затушил сигарету в пепельнице, возле которой лежал пистолет и театрально начал заново. — После того, как мы порешили Романова… «К нам едет ревизор»! Какой-то спец, ФСБ из Москвы и он…

Остальные слова смешались в одну сплошную бессвязную какофонию. Меня мутило. Я был слаб, как мог быть только мертвый, и взбешен, как сам дьявол.

— После того, как вы порешили Романова!? — закричал я. — Вы порешили Романова!? Вы, ебанные суки, порешили меня!? Пиздец вам! Клянусь, вам пиздец! Я изрежу вас на части! Я выпотрошу ваши кишки! Я разобью ваши головы, как арбузы! Я скормлю ваше мясо свиньям, а после того, как они его высрут, заставлю их жрать это дерьмо!

— Я верю, ты сможешь, — сказала София Опарина, после того как я затих и заскулил от терзающей меня боли и бессилия.

 

2

Февраль подходил к концу, но весна даже и не думала начинаться. Холод, снег, алкаши-попрошайки на улицах, безнадежная Морга.

Мы серьезно взялись за Кискину: въедались в ее голову как пиявки-кровососы, сводили ее с ума, заставляли признаться в содеянном. И однажды у нас это получилось…

…Михалок с большим трудом установил телефон на столе моей бывшей возлюбленной так, чтобы она по пояс входила в кадр камеры. Лицо ее было видно идеально. Видео после записи можно было быстро загрузить в Интернет, и отправить на сайт МВД в кратчайший срок. Наш план был очешуенным!

Диана Кискина сидела в кресле своей комнаты. Мы довели ее до такого состояния, что со стороны могло показаться, будто молодая женщина находится под наркотой или в сильном алкогольном опьянении. Возможно, глаза ее и выдавали прострацию, но голос был четким и логика в повествовании не терялась.

Михалок из последних сил нажал на «ЗАПИСЬ ВИДЕО» на экране телефона и убийца начала рассказ.

— Меня зовут Диана Кискина. Мне тридцать один год. Я — маньяк, которого в народе называют «Культурный убийца». Я хочу чистосердечно признаться и надеюсь, меня осудят по всей строгости закона. Я должна понести заслуженное наказание.

Кискина закурила и продолжила.

— Я признаю, что убила всех тех, кого мне приписывают — Лилию Чудину, Софию Опарину, Есению Старикову, Романа Романова. Но я причастна к убийству и еще одного человека. Это было давно, но я вспоминаю об этом почти каждый день…

Мы напряглись. Речь шла о Михалке.

Диана рассказала историю, случившуюся десять лет назад. Тогда, жарким летом, она гуляла со своими подругами в кафе, отмечали день рождения. Все шло хорошо. Девушки веселились и много пили. В кафе зашел мужчина с чемоданом, сел за один из столиков и с интересом посматривал на Диану. Девушке ловить похотливые взгляды мужчин было не впервой, она знала себе цену. А когда мужчина ушел, Кискина сразу про него забыла. После того как вечеринка в кафе подошла к концу, на улице стемнело, Диана не стала вызванивать никого из своих воздыхателей с машинами, а зачем-то пошла пешком. Проходя возле заброшенной стройки, она получила удар по голове и отключилась, а когда очнулась, поняла, что лежит на холодной земле, и ее насилует какой-то урод. Она попыталась сопротивляться, но мужчина оказался сильней и, ударив ее по лицу, крепко придавил руки. Внезапно мужчина закричал, а за его спиной послышался неразборчивый, но знакомый голос. Кто-то отшвырнул насильника. Блеснул нож. В свете луны Диана увидела, как лезвие оружия проткнуло оба глаза человека напавшего на нее. Он заскулил и начал кататься по земле. Диана узнала защитника: им оказался ее двоюродный брат, он с яростью лупил ногами свою жертву, а неподалеку стоял чемодан. Насильник сдох. Брат Дианы Андрей позже признался ей в любви, поэтому и часто следил за ней с самого детства. Труп они отволокли на стройку, закопали и закидали могилку кирпичами. А после поклялись молчать. С тех пор она ищет приключения на свою задницу, брат подчищает за ней, а потом они дружно трахаются.

— Теперь ты знаешь, как тебя убили и за что, — сказала Есения Старикова Сергею.

— Теперь мы знаем, что ты за мразь, — добавила София Опарина.

А Кискина продолжала.

Она рассказала, что совсем не хотела убивать свою первую жертву — Лилию Чудину, они вначале были даже подругами. Но сожитель Кискиной Михаил изменял ей с Чудиной. Диана узнала. Пришла к сопернице, устроила скандал, завязалась драка, попался в руки нож — и все. Один резкий рывок лишил жизни Лилию.

Кискина позвонила брату и любовнику в одном лице, работавшему в полиции. Он приехал и замел все следы, а позже еще и стал следователем по этому делу. Естественно, убийцу не нашли.

Второй от рук Культурного убийцы погибла София Опарина, которая так же была замечена в интрижке с сожителем Кискиной.

Есения Старикова — та, что была третьей, пострадала все по той же причине. Кискина вместе с братом пришла в квартиру, которую снимала Старикова, и буквально застала любовников за трахоблудием. Диана перерезала горло сопернице на глазах своего сожителя, которого должна была постичь та же участь. Но он умудрился сбежать. О нем больше не было ни слуху, ни духу. Хоть кому-то повезло выжить! Возможно, он обосрался от страха и, сопоставив все «ЗА» и «ПРОТИВ», решил не сообщать в полицию. Он просто куда-то уехал. Наверно, так было правильно.

Все жертвы Культурного убийцы работниками культуры оказались случайно. Просто так сложилась судьба, легла карта. Такой выбор был у похотливого хрена — сожителя Кискиной.

Полиция в поиске убийцы сбилась с ног. Привлекли спеца из Москвы, он был ближе всех к раскрытию дела, но так до истины и не добрался. Возможно, спец был херовый. А может, как в поговорке: «Летела ракета, упала в болото. Какая зарплата, такая работа». Ясен конь, ему скоро все настоиграло, и он уехал назад, к себе в златоглавую. Перед отъездом он сказал Андрею Певцову: «Надо ждать нового убийства. Сам видишь, зацепок мало. Не понятно, в какую сторону продвигать расследование и на что тратить силы и ресурсы».

А потом прирезали и меня. Диана посчитала, что я о чем-то догадываюсь, а ее братец приревновал, так что в любом случае дышать мне оставалось не долго.

Диана закончила рассказ.

Михалок хотел выключить запись видео на телефоне, но не смог. Зарядка кончилась. Телефон вырубился неизвестно когда. Может, секунду назад, может, полчаса. Но теперь это не имело никакого значения. Файл не сохранился.

— Записи нет? — спросила Опарина.

— Записи нет, — ответил Михалок.

— Ничего, — сказал я. — Мы найдем другой способ ее наказать. Может, у нас и нет материального доказательства, зато у нас есть знание правды.

— «В чем сила, брат?» — решила пошутить Опарина легендарной фразой из фильма.

В ответ я подыграл ей:

— «Сила — в правде. Кто прав, тот и сильней!»

 

3

Модные люди — как люди с увечьями, ты на них смотришь исподтишка, стесняясь, чтобы они не заметили.

Именно таким был новый хозяин моей квартиры — Вадим Золотарев. Он сумел урвать легендарную жилплощадь аж за три с половиной миллиона рублей.

— Вот долбанавт, — сказала София Опарина, впервые его увидев.

— Голубец какой-то, — добавила Есения Старикова.

Этот молодой пижон мне тоже с первого взгляда не понравился. Я пару раз пересекался с ним на мероприятиях родственников и знакомых. Вадим добывал деньги на жизнь, работая тамадой, или, как сейчас модно говорить, — свадебным ведущим. И фамилия его была не настоящая. Ведущие и организаторы торжеств придумывают себе такие пафосные фамилии, чтобы сразу было понятно — этот человек проведет твое мероприятие «дорого и богато». Самые популярные фамилии у таких персонажей — Золотарев, Серебряков, Красавцев. А вот что они пишут в социальных сетях о своих, не просто праздниках, а «торжествах», обязательно много раз повторяя слово «прекрасно»:

«В эту субботу свою любовь и радость я подарил двум прекрасным молодым людям! Я безумно рад за семейную пару, которой я провел суперскую свадьбу! Свадьба пролетела на одном дыхании — динамично, весело и зажигательно, с сюрпризами и творческими подарками! Всего и не расскажешь! Но я безумно рад, что на свете есть такие прекрасные любящие сердца! Усталый, но довольный, я зарядился морем позитива! Спасибо Вам! Люблю и ценю Вас безмерно!»

На самом деле быть тамадой — это просто работа, и никто там ничем не заряжается. Всем насрать. Прошла свадьба, и все. Все эти высокие слова лишь для рекламы, чтоб насадить на крючок новых заказчиков. Никто же не видел, как пишут в социальных сетях о своей работе сантехники. Я улыбнулся, представив эти строки:

«В этот четверг свою работу, любовь и радость я подарил двум прекрасным молодым людям! Я безумно рад, что смог почистить их унитаз от засора! Уборка их прекрасных фекалий прошла на одном дыхании — динамично, весело и зажигательно, с сюрпризами в виде больших лепешек и подарками в виде кое-чего жиденького! Всего и не расскажешь! Но я безумно рад, что на свете есть такие прекрасные любящие сердца! Усталый, но довольный, я зарядился морем позитива и ароматом этих прекрасных людей! Спасибо Вам! Люблю и ценю Вас безмерно!»

Одно радовало: Вадим Золотарев купил мою квартиру лишь для понта, и появлялся в ней не особо часто. Я бы не смог долго терпеть его «потрясающую» физиономию.

 

1

Тетя Люба умерла в солнечный январский денек.

Ну, та, моя соседка, которая, когда меня порешили, стащила продукты из моего холодильника. Я это почувствовал — увидел странный синий свет. Пришел к ней в квартиру, смотрю: лежит на полу в луже мочи. Глаза в потолок, лицо скривила, в руке — пульт от телика. Наверно, что-то с сердцем. А вокруг нее — ослепительный синий свет, который манил меня, как глупого мотылька. И я поддался. Сам не зная как, я залез в ее тело и ощутил прилив сил. Тетя Люба пошевелилась — точнее, я пошевелился, надев чужую мертвую плоть как одежду. Я посмотрел глазами тети Любы на потолок, поднял руку и, взглянув на ладонь, пошевелил ею.

— Очешуеть! — сказала тетя Люба моим голосом. — Я снова жив! Похер как — я снова жив!

Дверь в квартиру открылась. Забежала Алина, туповатая дочь мертвой женщины, за ней зашли врач и медбрат скорой.

— Вот она! — плакала Алина. — Мне кажется, моя мама умерла. Посмотрите, пожалуйста.

Мне пришла бредовая идея, и я решил слегка пошутить. В кишечнике тети Любы оставалось немного газа, я напрягся… и мертвая женщина пернула.

— Ой, — испугалась Алина, — что это?

— Не волнуйтесь, — ответил медбрат, — так бывает.

Внезапно мертвая женщина повернула голову в сторону живых и подняла руку, показывая средний палец.

— Да вы издеваетесь! — завопил медбрат. — Какого хрена вы нас вызвали?

— Она, правда, была мертва, — со слезами визжала Алина вслед уходящим работникам скорой помощи. — Она мертва! Правда! Я не вру…

И тут синий свет, исходящий от тела тети Любы, начал гаснуть. А после совсем исчез. И я потерял контроль над телом. Меня выбросило из моей новой «одежды», которую я успел поносить совсем не долго.

Я так обрадовался своей новой способности, что не помню, как добрался до своей квартиры. Мне не терпелось все рассказать своим друзьям по несчастью. У нас появилась надежда отомстить.

— Диана Кискина и ее братец должны умереть, — сказал я своим мертвым приятелям. — И я знаю, как это сделать.

* * *

Но радоваться было рано. Трупов, горящих синим огнем, было не густо.

Через пару дней я нашел алкаша, замерзшего в сугробе. Примерив его тело, я смог лишь встать и пройти пару шагов. А потом огонь погас, и алкаш снова упал в сугроб.

Еще через неделю через три дома, в одной из квартир я нашел дедушку. На вид ему было лет сто. Он умер легко, просто уснув. Я вселился в него, с трудом встал на ноги и понял, что мне нужно сильное, молодое тело, которое способно добежать до Дианы, пока горит синий огонь, чтобы совершить задуманное мной.

Один раз мне это почти удалось. Неподалеку пьяный пиздюк, которого я знал в лицо, на тачке богатых родителей сбил девушку. Череп бедняжки вмялся, и кожа на лбу лопнула, а ее убийца пытался завести машину и, наверно, скрыться, но у него это не получалось. Потом он достал телефон и позвонил папе, плакал и умолял отца ему помочь. Я схватил тело мертвой девушки, поставил ее на ноги и побежал, хромая, в сторону своего дома, чтобы убить Диану. Но боль моей души, моей энергии заставила меня остановиться. Я жаждал мести, без сомнения, но в это мгновение мести не за себя, а за девушку, остаточная энергия которой молила меня об этом. На полпути я развернулся и побежал назад к машине, из которой уже вышел малолетний убийца, с кем-то болтая по телефону. По разговору было понятно, что общается он со знакомым полицейским, и объясняет ему свою версию происшедшего, изредка улыбаясь. И когда я, рукой девушки, вогнал в его шею осколок стекла, улыбка мертвой печатью застыла на его наглой физиономии. Кровь фонтаном брызнула из артерии и убийца вместе с жертвой упали возле машины. А я просто пошел домой.

— В другой раз, — сказал я сам себе. — Скоро. Очень скоро.

 

2

Сергей Михалок оказался дерьмовым человеком, да еще и насильником, но из-за того, что он всячески старался помочь нашему общему делу, и ненависть к нему поубавилась. А потом, в начале февраля, он сделал то, чего мы от него не ожидали. Он стал сильнее. Ловко держал предметы и включал технику. И он помог… Но какой ценой!

Я вернулся из квартиры Дианы и обнаружил всех в сборе. Призраки посмеивались, обсуждая пришедшего Вадима Золотарева, который рылся в шкафу, вытаскивая одежду и складывая ее в чемоданы.

— Что он делает? — спросил я.

— Собирает шмотье, — ответила София Опарина.

— Походу, думает квартиру продать. Или уже продает, — добавила Есения Старикова.

— А как дела у Кискиной? — подал голос Михалок.

— Трахается с братцем, — буркнул я. — Братец жаловался, типа, проблемы на работе, но как только Диана раздвинула ноги, все его головняки куда-то испарились.

— Хорошо, — улыбнулся Михалок.

— Что «хорошо»? — спросил я.

— Хорошо, что они дома.

Мы даже не заметили, как Михалок ушел на кухню и вернулся с ножом. Лилия Чудина завизжала в тот момент, когда Сергей перерезал горло Золотареву, свадебному ведущему, купившему легендарную квартиру, в который и сам он стал легендарной жертвой. Он не успел собрать свои вещи.

— Сука! Что ты делаешь!? — закричала Старикова.

А Михалок, показав на горящее синим цветом тело, сказал мне:

— Действуй. Делай то, что умеешь!

Думать не было времени. Да я и не думал. Вся моя сущность полыхала огнем мести. Я захватил тело мертвеца и выбежал на лестничную клетку.

— Ты забыл нож! — крикнул Михалок.

Я вернулся, рукой Золотарева взял орудие его смерти и побежал в подъезд. Остановившись у квартиры Кискиной, постучал. Никто не ответил. Я постучал снова, сильнее. Из-за двери послышались шаги.

— Кто там? — прозвучал голос той, которую я любил всем сердцем раньше, и той, кого я ненавижу всей своей сущностью прямо сейчас.

— Это сосед, — сказал я, немного исказив голос. — Мне, это… Надо позвонить. Мобильник сел, а… Ну…

Я вытер о ладонь кровь Золотарева с ножа и ткнул рукой в глазок.

— Вот, это… Я порезался, надо вызвать скорую.

За дверью голубки зашушукались, наверно, обсуждая план действий, и через минуту, которая показалась мне вечностью, Диана произнесла:

— Знаете… А как вас зовут?

— Меня Ро… Меня зовут Вадим. Вадим Золотарев.

— Знаете, Вадим, я совершенно голая, да к тому же ужасно боюсь крови. Давайте я позвоню в скорую сама? А вы пока идите к себе, скоро к вам приедут на помощь.

Я не знал, что мне ответить. Время играло не в мою пользу. Нужно было что-то делать.

— А знаешь, Диана, лучше открывай, иначе я расскажу всю правду о тебе твоим соседям, — громко, почти крича, начал я. — Помнишь, лет десять назад… Как ты со своим ебанным братцем убили человека? Твой Андрюша выколол ему глаза. Помнишь?

В ответ — тишина.

— Наверно, никто и не догадывается, что Культурный убийца — это ты! Тупая овца! Думаешь, твой братец-ублюдок вечно будет за тобой жопу вытирать? Нет!

Двое соседей вышли на лестничную площадку, с интересом ожидая, что будет дальше.

— Эй, ты, сестроеб! Выйди, если есть яйца, поговорим по-мужски!

Из-за двери послышался нервный голос Андрея Певцова:

— Заткнись!

— Сестроеб, выходи! — не унимался я. — Или у тебя вагина между ног?

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

— А то что? Что будет, если я не заткнусь? А, подожди… Я знаю! Ты пойдешь и разделишь теплую постельку с сестрой. Се-стро-еб!

— Ну, все! Еще одно слово, и ты — мертвец!

— Ой, ты мне угрожаешь смертью? Ты меня убьешь, как сестра твоя убила Романа Романова?

Соседей вышло уже с десяток.

— Сестроеб, выходи!

Прозвучал выстрел. Пуля, вылетев сквозь дверь Кискиной, попала в плечо моего нового тела. Соседи в страхе разбежались по сторонам.

— И это все, на что ты способен, сестроеб!? — прокричал я, понимая, что выбрал правильную стратегию.

— Заткнись! — заорал стрелок и выпустил в меня три пули.

Две из них попали в голову Золотареву, а третья пролетела мимо и пробила дверь напротив, за которой стоял сосед и пялился в глазок.

Тело Золотарева рухнуло, как мешок с говном. Раздался истеричный женский крик. Дверь, наконец, открылась, и из нее вышел Андрей, крепко держа перед собой пистолет.

— Все в порядке, — сказал Певцов. — Я полицейский. Этот сумасшедший пытался напасть на мою сестру. Наверно, он и есть Культурный убийца. Теперь все под контролем. Оставайтесь в своих квартирах. Скоро приедет подмога.

Дверь напротив открылась, и из нее вылетел сосед с пулевым отверстием во лбу и топором в руках. Певцов успел выстрелить в живот нападающему, прежде чем топор врезался в его голову, из которой потекли мозги. Я, рукой мертвого соседа, вырвал топор и ударил еще раз Певцову в грудь. Хрустнули ребра, хлынула кровь. Я был практически счастлив.

— Нет! — закричала выбежавшая Кискина. — Андрюшенька! Только не это! Андрей!

Я поднял топор над ее головой.

— Вот и все, — сказал я. — Все кончено.

Но я не смог довести задуманное до конца. Тело соседа перестало гореть синим огнем, и упало на Золотарева.

— Андрей, милый, как же так?! — скулила Кискина, упав на колени и обхватив ладонями месиво, которое совсем недавно было головой ее брата.

— А вот так! — пробурчало, изрыгая кровь, месиво и сильные руки Певцова вцепились в горло сестры.

Диана хрипела, раскрыв рот. Казалось, вот-вот ее красные глаза с лопнувшими капиллярами вылезут из орбит. Кискина сопротивлялась. Била кулаками мертвеца. Царапалась. Отталкивалась ногой от тела. Ничего не получалось. Через минуту любовь всей моей жизни была мертва.

В подъезде лежало четыре мертвых тела. Интересно, как полиция будет разбираться во всем этом винегрете? На кого повесят убийства? Привяжут ли к Культурному убийце или решат, что все это массовый психоз? Черт знает. А может… Хотя плевать. Я жаждал мести, я ее получил.

Все кончено.

 

3

Вернувшись в свою квартиру, в свой личный Дом скорби, я сел в кресло. Обычно так я приводил свои мысли в порядок, будучи еще живым. Просто сидел, просто молчал, думал.

— Нам пора прощаться, — сказал Михалок. — За нами пришли.

— Кто пришел? — спросил я и увидел незнакомого мужчину, стоявшего рядом с моими друзьями по несчастью.

— Я, — ответил незнакомец. — Я пришел сюда за вашими душами — как раз в тот момент, когда ты вершил, так сказать, свое правосудие, ослепленный чувством мести. Я обещал твоим друзьям дать немного времени, так сказать, попрощаться.

— Какого хера? Кто ты? — спросил я.

— Тик-так, тик-так, так сказать, время на исходе, — сказал незнакомец и хитро улыбнулся. — Прощайтесь.

Первой белым огнем полыхнула София Опарина. Прежде, чем исчезнуть, она успела сказать лишь два слова:

— Рома, спасибо!

Следом белым огнем загорелись Лилия Чудина и Есения Старикова.

— Мне жаль, что все вышло так. Но я рада, что мы отомстили, — попрощалась Лилия.

— Куда бы я ни попала теперь, я буду тебя помнить, Рома, — сказала Есения и растворилась вслед за Чудиной.

— Тик-так, тик-так, — напомнил незнакомец.

Михалок обнял меня, если это можно так назвать у призраков, и произнес:

— Возможно, жизнь моя была куском дерьма, но мое существование после смерти ты наполнил смыслом. Я совершил много плохого, но я хочу тебя называть своим другом. Прощай друг!

Незнакомец свистнул, и все цвета вокруг потеряли свою красочность, квартиру заволокло серой дымкой. Из всех углов и дверей выскочило с десяток черных псов с блестящей, мокрой шерстью. Они рычали, и, казалось, в их животном оскале блестит сама смерть. А в их красно-огненных глазах отражается ад. Меня, впервые за долгое время, сковал неописуемый ужас.

— Что за пиздец? — с трудом прошептал я.

Незнакомец свистнул вновь, и черные псы вцепились в призрак Сергея Михалка. За пару секунд они разорвали его на сотню мелких кусочков, каждый из которых загорелся черным огнем.

— У каждого свой путь, — ухмыльнулся незнакомец, — так сказать, кто в рай, кто в ад.

Адские животные исчезли так же быстро, как и появились.

— А я куда?

— А ты пока здесь побудь, — произнес незнакомец, — так сказать, потусуйся пока. Твое время еще не пришло. У тебя есть одно дельце.

— Какое дельце?

— Ты скоро узнаешь.

— А как тебя зовут? — спросил я у уходящего незнакомца.

— Зови меня Шкай, хотя тебе это ничего не даст, так сказать, ни шерсти, ни вшей.

Незнакомец исчез.

* * *

Послышался вой сирен. За окном я увидел четыре подъезжающих полицейских машины и одну машину скорой помощи. На улице скопилась толпа зевак.

— Скоро и телевиденье, и газетчики подкатят, так сказать, акулы и пираньи пера, — съязвил я.

— Помоги мне, — послышалось рядом. — Помоги, прошу!

Я не сразу узнал этот голос.

Передо мной стояло безголовое тело маленькой девочки в окровавленном голубом платьице. В руке, за кудрявые светлые волосы, оно держало отрубленную голову моей дочери Машеньки, губы ее шептали:

— Папа, помоги мне… Меня убили, теперь хотят убить мою маму. Помоги ей — ради меня.

Если бы я был жив, то в секунду упал бы на пол, плакал бы и кричал в истерике. Но я был мертв. Только это не значит, что я был спокоен.

 

1

Город Морга появился на юге Мордовии чуть больше шестидесяти лет назад, на месте непролазного леса. Эта местность называлась Моргу-шуфта (в пер. с мордовского — "коряга"). Само слово "морга" также имеет значение и переводится как "сук", "сучёк". Лес в этом месте вырубили, корни выкорчевали, болота высушили и возвели большой завод химического машиностроения. Рядом построили пять общежитий для работников завода и получился небольшой посёлок — назвали его Морга. Так и закрепилось.

Город рос и в нём появлялись достопримечательности, которые сыграли в моей жизни не последнюю роль — водонапорная башня, кладбище и сумасшедший дом, на дверях которого красовалась табличка — "Дом скорби. Город Морга". Водонапорную башню, высотой с четырехэтажный дом, у нас прозвали Башней самоубийц. Почти каждый подросток Морга хоть раз, да на неё забирался с желанием покончить с собой. У большинства ребят и девчонок хватало мозгов, сидя на самом верху башни, осознать, что почти все проблемы в нашем мире решаются и жизнь по-своему прекрасна, но, по статистике, не все это понимали, и семнадцать официальных жертв Башни самоубийц были тому подтверждением.

Когда меня впервые бросила любовь всей жизни Диана Кискина — я был школьником-девятиклассником. Плача от переполняющей меня боли, мои руки написали белой краской на стене школы: "Кискина — шлюха!", но мне не стало легче. Поздно вечером, с полной луной, я поднялся на Башню самоубийц, и, присев на краю, болтая ногами, плакал.

— Ром, спускайся! — послышался девичий голосок снизу.

— Эх… кто там? — спросил я, вытирая слёзы. — Оля, это ты?

— Да! Я поднимаюсь к тебе! — сказала с детства влюбленная в меня соседская девочка Оля, и, пока она карабкалась по внешней лестнице, я смотрел на приближающуюся копну её белых волос.

— Глупая девчонка! — сказал я, когда она поднялась. — Зачем ты полезла сюда? Тебе давно пора спать! О чём думают твои родители?

— А зачем ты полез сюда? — спросила эта светлое, наивное, но смелое создание.

— Я? Я хочу спрыгнуть! — ответил я.

Она не спросила почему? зачем? Она просто сказала:

— Я тоже прыгну, вместе с тобой! Давай возьмемся за руки.

Ты что, больная? Тебе жить надоело? Ты вот так просто готова умереть? Ты сейчас спрыгнешь, и всё — кровавая лепёшка!

— А ты что, струсил? — спросила она невозмутимо, и, взяв меня за руку, добавила. — Давай пргнем!

В этот момент я испугался, но не за себя, а за Олю. Её решимость была похожа на сумасшествие.

— Короче, давай, спускайся по лестнице! — сказал я приказным тоном. — И чтоб без глупостей! Спускайся медленно и осторожно.

— А ты? — спросило милое создание.

— Я следом за тобой.

— Медленно и осторожно?

— Медленно и осторожно.

Когда мы оказались внизу, я схватил Олю за плечи, с силой встряхнул её и заорал:

— Ты совсем дура! Какого хрена ты полезла! Знаешь, как я испугался?

— Я тоже испугалась! — тихо ответила она. — Я пока забиралась на башню, у меня поджилки тряслись, а на верху я оцепенела от страха. Не знаю, что со мной произошло, не могла себя контролировать, и, если бы ты прыгнул, я прыгнула тоже. Спасибо!

— За что?

— За то, что ты не прыгнул!

— Пиздец! — прошептал я, а она поцеловала меня в щеку.

Так началась наша дружба. С тех пор мы всегда были вместе. И ушли после девятого класса в техникум тоже вместе.

* * *

Примерно через год, в начале осени, нас с мамой бросил отец. Он ушел к молоденькой шалаве по имени Яся, по которой успела пройти половина ребят со двора. Эта шкура не стоила и мизинца моей матери, но её молодое, горячее и упругое тело поднимало настроение моего одуревшего от похоти папаши так, что он закидывал здравый смысл туда, куда закидывал Ясю. В тот день, когда папанька забрал свои вещички и, уходя, на прощание крикнул: "Ну всё, надеюсь, больше не увидимся!", я купил у соседки две бутылки еще горячей самогонки и пошел один пить на кладбище. Оля нашла меня пьяного, заплаканного, сидящего за кладбищенским столиком для поминаний.

— Ромочка, я еле тебя нашла! — запричитала Оля. — Почему ты ушел один? Без меня?

— Эх., захотел и ушел. — ответил я заплетающимся языком.

— Твой отец козёл, но я знаю, ты не такой! Правда, Ромочка! Ты очень хороший!

Она села рядом и обняла меня.

— Он не просто козёл — всхлипывал я — он тупой уёбок! Я никогда не предам свою семью! Я не предам тебя! В отличии от моего папашки, я человек чести!

— Я люблю тебя, Ромочка! — и страстно поцеловала меня.

В этот вечер она распрощалась со своим детством и впервые занялась со мной любовью. Думаю, юные девушки представляют разные места, где у них случится первый секс, но о кладбище они явно не мечтают.

Я поклялся Оле, что никогда не предам её, но я предал её спустя полгода.

 

2

Я бросил Олю, как только Диана Кискина поманила меня своим пальчиком в фантастический мир её безумно жаркой плоти. Диана была змеёй-искусительницей, способной переманить любого на тёмную сторону. Я вкусил запретный плод с дерева Эдема и всё, пиздец, подсел.

— Прости меня, Олечка! Я всю жизнь любил Диану! Я не могу без неё жить! — объяснял я девушке, чьё сердце было растптано моими грязными сапогами предательства.

— Ты обещал! Ты клялся! — плакала Оля. — Ты говорил, что не поступишь со мной так, как твой отец с твоей матерью! Ты врун! Я ненавижу тебя!!!

— Прости меня! Прости! — сказал я вслед уходящей Оле. — Я думаю, так будет лучше.

И вскоре я пожалел о том, что совершил. Такое бывает, когда думаешь не мозгами, а эрекцией, так бывает, кода ты молодой и тупой. Так бывает, ведь это жизнь, а она несправедлива.

Диана Кискина бросила меня через два месяца, почти одновременно с тем, как молодая потаскуха Яся бросила моего отца. Так нам и надо. Папаша вернулся домой, вымолил прощение у матери и ходил каждое утро по квартире в ссемейных трусах-парашютах с таким видом, будто он никого никогда не бросал и никуда не пропадал.

Однажды вечером ко мне пришла Оля и позвала погулять. И я пошёл. И все два часа, пока мы колесили по нашему уродливому, полуразрушенному, гнилому городишке, я чувствовал себя так хреново за совершённое мной предательство, что отвечал на вопросы Оли как нашкодивший первоклашка.

— Эмм… Да.. — Нет… ага…, угу..

— Не переживай, Ромочка! — ласково говорило белокурое создание, которое я любил, по своему, конечно, не так, как Диану, но любил. — Не переживай, мой хороший! Я тебя уже простила! Я тебя люблю!

Она поцеловала меня нежно, как и раньше. Я растаял и вслух сказал:

— Прости меня, Оля! Я сам не знаю, как так получилось, и эта Кискина… Я тебе обещаю…

Белокурое создание прикрыло мне рот своим пальчиком и сказала:

— Ничего не обещай, Ромочка! Прошу! Пусть будет так, как будет.

— Неет! — возразиля полный решимости. — Я тебя больше никогда не предам! Я клюнусь! Я буду преданным тебе до конца своей жизни!

* * *

Мы долго встречались с Олей. Потом, когда поняли, что друг без друга не можем жить — сыграли свадьбу. Её родители подарили нам квартиру, а что ещё нужно молодожёнам! У нас родилась прекрасная дочурка, мы назвали её Машей — в честь моей бабушки.

Мы много фотографировались своей маленькой семейкой и вся квартира была обвешана нашими счастливыми лицами, но, как только мне стал надоедать бессонный из-за дочери, однообразный из-за жен быт, в моей жизни вновь появилась эта сука — Диана Кискина. Хвостиком махнула, я и растаял.

 

3

Я стал допоздна оставаться на работе из-за большой загруженности. По-крайней мере, я говорил так Оле.

— Любимая, прости! — оправдывался я по телефону. — Сегодня опять не погуляем вместе. Поцелуй за меня Машеньку! Ложись, я приду поздно.

Оля обо всем догадывалась, но ничего мне не говорила., ноя понимал это по её голосу, ро взгляду, по поведению. Мы много лет были вместе и стали друг для друга открытыми книгами, а моё новое предательство пряталось, как заначка или старая закладка между страницами книги жизни.

Однажды моя супруга гуляла с детской коляской, из которой выглядывала весёлая Машенька и увидела меня в машине у Дианы. Кискина целовала меня, я заметил Олю и попытался отвернуться. Как-то глупо все получилось, сраный трус! Пока я соображал, что дальше делать, Оля ушла. Я вышел из машины и наорал на Кискину за то, что так получилось.

— Ром, я тебя насильно в машину за хер не тащила! — ответила порочная любовь всей моей жизни. — Ты сам обманываешь свою семью.

Диана завела машину, и, прежде, чем рвануть с места и уехать, она крикнула:

— Да пошёл ты, неудачник!

— Пошла ты! — пробубнил я вслед выхлопному дыму.

* * *

Все было кончено. Мы с Олей развелись. Я умолял её не уходить от меня, но кто поверит человеку, который предал дважды. В тот год сгорел сумасшедший дом, на дверях которого красовалась табличка — "Дом скорби. Город Морга". Погибло четырнадцать человек — двенадцать психов и два санитара, а после местные дельцы построили на месте дома скорби ритуальные услуги. А название в народе осталось прежним.

Оля два года была одна, а потом нашла нового мужа, Петра Трубинина, хорошо сложенного, презентабельного, богатого. Он работал в администрации города, самовлюблённый гондон!

Я помогал дочери, как мог — взял кредит на квартиру, ввязался в тупую историю с культурным убийцей, мне перерезали горло, я сдох и стал призраком. И вот сегодня я отомстил. Убил маньяка и любовь всей моей жизни…

Послышался вой сирен. За февральским окном я увидел четыре подъезжающих полицейских машины и одну машину скорой помощи. На улице скопилась толпа зевак.

— Скоро и телевидение, и газетчики подкатят, так сказать акулы и пираньи пера! — съязвил я.

— Помоги мне! — послышалось рядом. — Помоги, прошу!

Я не сразу узнал этот голос. Передо мной стояло безголовое тело маленькой девочки в окровавленном маленьком платьице. В руке за кудрявые светлые волосы оно держало отрубленную голову моей дочери Машеньки. Губы её шептали:

— Папа, помоги мне! Меня убили! Теперь хотят убить мою маму! Помоги ей ради меня!

Если бы я был жив, то в секунду упал бы на пол, плакал бы и кричал в истерике, но я был мёртв. Только это не значит, что я был спокоен.

— Что случилось, моя маленькая? — заорал я. — Да как это произошло? Кто тебя убил? Да еще и голову… Господи, кто мог такое сотворить, Машенька??? Машенька, солнышко, кто это сделал???

— Я покажу! — прошептала моя маленькая мёртвая дочь и прикоснулась ко мне.

Я увидел образы — в них чётко рисовался дом скорби — то небольшое здание ритуальных услуг, в котором были голые люди. Два десятка голых людей, стоящих в кругу, внутри которого в луже крови лежало обезглавленное детское тельце и связанная Оля. МОЯ ОЛЯ!!

— Спаси маму! — сказала Машенька и растворилась, уходя в иной мир, наверно, намного лучше, чем этот.

— Спасу! — сказая я — Обещаю!

 

1

Я, словно гончий пёс, помчался в здание дома скорби. Я знал, что увижу там, я был готов ко всему, но меня не покидал ужас и вселенская боль, пронизывающая всё моё естество. Я видел обезглавленный призрак моей дочери… Осталось увидеть тело…

На ум мне пришёл стишок, который спасал меня от мыслей о страхе, и которому меня в детстве научила мама:

И вот я уже перед дверью дома скорби издаю слабый скулёж:

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого!..

Сквозь стену слышу голоса убийц моей дочери. Их много.

-..Испугаю я любого, — даже чёрта самого!

Я вхожу в главный зал — всё в крови. Около двадцати голых людей, стоящих в кругу, в один голос шепчут то ли заклинание, то ли молитву на непонятном мне языке. Почти все участники этого обряда мне знакомы на лицо, но голыми они выглядят необычно, словно передо мной кто-то другой — худые, подтянутые, толстые, молодые и красивые тела, и с обрязгшей, от долгих лет жизни, кожей. Все они убийцы!

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого!..

Губы людей смазаны кровью моей дочери, они ими пили жизненную влагу Машеньки, все их тела в крови, красных брызгах.

-..Испугаю я любого, — даже чёрта самого!

В центре круга — тело и голова моей дочери, а рядом — связанная Оля. МОЯ ОЛЯ! Она хрипит и корчится от боли, физической и душевной. Наверно, если бы её лицо не было бы измазано кровью, я бы увидел её слёзы.

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого!..

В центр комнаты выходит мэр города Морга, безобразно жирная Зинаида Степановна Романюк. Её брюхо, на котором лежат блинами уродливые сиськи, колышется из стороны в сторону. Она говорит, переходя на крик:

— Я чувствую, братья и сёстры, к нам пришёл царь мира сего, сам Сатана! Сам его величество Лукавый! Сам демон ада! Сам дьявол! Он явился, чтобы дать нам бессмертие!

Круг людей радостно загалдаел.

— Нам осталось лишь убить эту женщину! — вновь закричала мэр. — И как только мы выпьем её кровь, мы будем править миром!

Я посмотрел по сторонам — ни бога, ни дьявола в этой дыре не было, здесь только я и они. Я чувствовал себя гоголевским Чичиковым, пришедшем забрать мёртвые души у этих карикатурных персонажей.

— …Испугаю я любого, — даже чёрта самого!

Среди сатанистов я заметил трёх известных в нашем городе бизнесменов, пару полицейских, военных, хирурга и терапевта, учителя, воспитательницу детского сада. Все они отмечали в нашем доме культуры "Звезда" свои профессиональные праздники.

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого!..

Среди этих сумасшедших я увидел нового мужа Оли, Петра Трубинина, чинушу из администрации города. Я всегда знал, что с ним что-то не так, уж слишком идеальным он был. Мне стало понятно, кто затащил моих девочек сюда — на смерть. Вопроса почему? — не возникало, я просто хотел убить его, во мне не было зла, я и есть зло!

— …Испугаю я любого, — даже чёрта самого!

Безголовое тело девочки зашевелилось.

— Смотрите! — завопила Зинаида Степановна Романюк. — Я же сказала, он пришёл! О, тьма, проникни в нас!

Окровавленное тело девочки поднялось на ноги, в руках у него была голова. которая шептала, выблёвывая бурую красную массу:

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого!..

В толпе убийц зародился огонёк страха и паники. Кто-то сказал дрожащим голосом:

— Мы все умрём!

А голова мертвеца продолжила:

-..Испугаю я любого, — даже чёрта самого!

Детская рука швырнула голову в мэра и острые зубки мёртвой хваткой вцепились в её горло, откусывая кусок плоти. Кровь хлестала фонтаном, заливая всех присутствующих, которых охватил шок. Никто не сдвинулся с места. В глазах убийц читалось роптание овец на скотобойне.

Тело Машеньки свалилось на пол, а мэр, окинув взглядом свидетелей моего присутствия, пробурчала:

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого!..

И жирная туша Романюк накинулась на разбежавшуюся в сторону толпу. Одним ударом госпожа мэр сломала кадык лысеющему старику, вторым ударом она свалила с ног одного из полицейских, потом её руки сломали шею терапевту. Тело терапевта разорвало рот воспитательнице детского сада и перебило хребет молодому бизнесмену. Началась кровавая каша. Сумасшедшие люди убивали друг друга и сами падали на пол, мертвецы вставали и убивали живых. Пол был усеян телами, а стены заляпаны грязной массой из крови и кишок, в воздухе стоял смрад свежего парного мяса вперемешку с запахами железа, мочи и дерьма.

Через пару минут почти все были мертвы. Убежать удалось лишь двоим — лысеющему хирургу и Петру Трубинину…

 

2

Наступила ночь, и лишь полный диск луны освещал две бегущие на февральском морозе голве задницы на улице разбитых лет шесть назад фонарей.

— Стой! Стой, сучёныш! — кричал, срываясь на хрип, хирург. — Устал, устал! Обожди…

И беглецы остановились отдышаться.

— Что это за хрень там произошла? — спросил повалившийся на снег хирург.

— То, чего мы ждали! — задыхаясь, ответил Трубинин. — Князь мира сего явил нам свой лик!

— Вот чёрт! Ахахахахаха! — истерически засмеялся хирург. — Я то приходил в ваш кружок долбоёбов чтобы молодым тёлкам являть лик своего члена и выбить у мэра кусок земли подешевле, а у вас там всё на самом деле! Вы пиздец, долбоёбы! Если б я знал, что эти ваши ебучие сатанинские слова вызовут дьявола на самом деле, я бы рот заткнул и молчал в тряпочку!

— Тихо! — скомандовал Трубинин. — Кто то идёт! Слышишь?

Недалеко послышался хруст снежного наста под чьими-то ногами, и нервный женский голос возвестил:

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого!..

— Кто там? — испуганно поинтересовался хирург.

— Отвечай, кто идёт? — настойчиво спросил Трубинин.

Женщина, вся в крови, приблизилась, и голые мужчины узнали её.

— Ооля… Это ты? — дрожащим голосом спросил Трубинин. — Ты жива?

— Уже нет. Вы слишком сильно меня избили — переломанные рёбра проткнули лёгкое. Я захлебнулась в собственной крови. Не очень приятно, сучара!

— Прости меня, Оленька! — встав на колени, взмолился её муж.

— Слушай, я не при делах! — начал оправдываться хирург. — Я в эту херню влип по глупости!

Я кулаком Оли пробил грудь хирурга насквозь, он упал. В его глазах читалось непонимание происходящего, из его рта хлынула кровь, его ожидали несколько минут предсмертной агонии.

— Не убивай меня! — заскулил Пётр Трубинин. — Я не хотел! Это всё мэр Романюк — она сказала, что дьявол даст мне всё, что я хочу!

— За что? — спросил я голосом Оли.

— Ты не любила меня! — заплакал Пётр. — Ты никогда не любила меня! Ты всегда любила только этого… Романова! Гниду и кровопийцу! он предавал тебя, изменял, причинял тебе боль, а ты его всё равно любила! Ты думаешь, я не видел, что ты постоянно следишь за его жизнью в соцсетях, ездишь в гости к его родителям, спрашиваешь о нём у подружек?! А я? Я делал всё для тебя и твоей дочери! Всё! А ты всё равно меня не любила, тупая ты сука!! А Романюк дала мне надежду, что, если мы убьём твою дочь, дьявол заставит тебя меня любить!

— Спасибо! — ответил я голосом Оли.

— За что? — удивлённо спросил Трубинин.

— За то, что открыл мне глаза.

Я накинулся на Петра Трубинина и, засунув руки ему в глотку, разорвал ему рот. Я хотел убивать медленно, чтобы он мучился, но времени было в обрез, я это знал.

 

3

Я вернулся в дом скорби, нашел голову своей дочери и, сидя на полу, обнял её руками её матери:

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого! — сквозь слёзы, смешавшиеся с грязью и кровью, простонал я. — Испугаю я любого, — даже чёрта самого!

Я вначале почувствовал, а потом увидел призрак Оли. Она склонилась и обняла меня, находящегося в её мертвом теле.

— Здравствуй, Ромочка! — сказала она.

— Прости меня, Оля! Я не смог спасти тебя!

— Но ты старался, Ромочка! Ты наказал виновных!

— Я никчёмный человек! — простонал я. — У меня всё всегда получается через жопу! Была прекрасная семья, и я всё просрал! А теперь моих самых близких убили… Ты, наверно, не простишь меня?

Но Оля ничего не ответила. Её призрак загорелся белым огнём и она пропала, а меня вкинуло из её мёртвого тела, как мусор в грязную корзину.

* * *

— Тик-так! — сказал неизвестно откуда взявшись, мой новый знакомый. — А вот и я! Знаю, ждал! Так сказать, с нетерпением! Ждал ведь?

Шкай брезгливо перешагивал мёртвые тела и подбирался ближе ко мне.

— Не то чтобы ждал. — ответил я.

— Ну что, собирай чемоданы! Поезд с направлением Морга — Рай отправляется через минуту!

— Не пизди! — рявкнул я.

Рот Шкая растянулся в широкой улыбке. Он был похож на мартовского кота, греющегося на солнце.

— Да, ты прав! Я солгал, так сказать, произнёс заведомо ложную информацию! — и Шкай расхохотался. А потом добавил:

— Конечно, в Ад! Так сказать, в самое пекло!

— Ну, в принципе, у меня там уже есть знакомый по фамилии Михалок. — сказал я. — А ещё Кискина! Так что скучно не должно быть!

Шкай свистнул и все цвета потускнели. Из углов выбежали чёрные и злые как черти псы с блестящей и мокрой шерстью. Они рычали, скалились, их глаза — огненные угли, буравили меня насквозь, но в этот раз мне не бло страшно.

— Делайте что нужно… — прошептал я.

Шкай свистнул снова и чёрные псы запрыгнули на меня и начали рвать моё призрачное тело на куски.

— У каждого свой путь! — ухмыльнулся незнакомец. — Так сказать, кто в Рай, кто в Ад!

— Ничего! — крикнул я. — Я и не из такого дерьма выбирался!

Прошла секунда и непроглядная тьма окутала меня. Хотя, кто знает, может быть, я сам стал частью тьмы. Не знаю.

— Не боюсь я ничего, не боюсь я никого! Испугаю я любого, — даже чёрта самого!