Долги никуда не делись. Я стал понимать, что без краснодарской квартиры мне не протянуть. Вернее, протянуть, но ноги.

Работа давалась мне всё труднее. К весу газет теперь прибавилось ещё одно, не менее тяжёлое бремя. И даже когда газеты кончались, тяжёлые мысли – нет! Я волочил домой ноги и этот, не менее энергозатратный груз.

Капля немецкой крови не давала мне уйти в алкоголь. Даже просто крепко выпить и отпраздновать поражение. Хоть что-то в этой жизни должно быть упорядочено – даже если это череда несчастий.

Труднее всего было думать об Оле. Вернее, не думать о ней – вот что было труднее всего. Несколько дней после злополучной встречи я ждал звонка. Вечерами сидел, как пёс, но не под дверью – у телефона. Надеялся, что она вдруг придёт. Понимал, как это глупо, и продолжал надеяться.

С Пашей я вообще не разговаривал. Обмолвился в раздражении, что съеду недели через две. Он только кивнул. Наверное, следовало бы переехать на раскладушку, но я не знал, как ему об этом сказать. А тем временем подходил день зарплаты.

На вторую половину праздников Влад вообще куда-то уехал. Дама, меня на работу принимавшая, сказала, что деньгами заведует только он.

Когда он появился – с лёгким загаром, отчего его экземные пятна стали ещё заметнее, – хмурые утренние работники оживились. Получив подтверждение о наличии денег – загалдели. Я же – напрягся. Я подсчитал все рабочие часы и минуты. Я подготовился, если надо, отразить любое его покушение на мои копейки.

Вечером он вызвал меня одним из первых. Когда я вошёл, он курил в кабинете. До этого я не замечал за ним таких вольностей.

– Здрасьте… – неприязненно произнёс я и сел.

Вместо ответа он протянул мне ведомость. Напротив фамилии – сумма. Вся! Верно рассчитанная и мной, и моим руководством… Рукоблудством.

– Сергей… Как бы это ещё не всё… – проговорил Влад, опять пряча глаза.

– Вычеты? – издевательски спросил я.

– Как бы не сработались… – вдруг произнёс он, и я не сразу понял, что он имеет в виду.

– Это как? – я даже привстал.

Он напрягся, словно бы в ожидании удара.

Понтов как бы до… ну, в общем, почти по пояс, – и он длинно и отвратительно сплюнул в пепельницу. Потом, поняв, что дал слабину, поправился:

– И работаете медленно.

Теперь я понял, почему вошёл в кабинет в первых рядах. Если что – за стеной сидела целая свора его опричников.

Что-либо опротестовывать было незачем. Говорят, беда не приходит одна. В моём случае их пришла целая стая, этих бед. Причём стая не благородных волков, а отвратительно тявкающих собачонок.

Я молча расписался в ведомости. Сгрёб деньги, лежащие на столе, в карман. Сказал, глядя Владу в его поганую, заразную физиономию:

– Рыло бы тебе набить, урод…

– Сева! – громко, с подвизгиванием выкрикнул он. На пороге появился заячьегубый. – Заходи…

Я встал и вышел. Не глядя на сидевших, бывших теперь, коллег, прошёл по коридору. Открыл подвальную дверь…

Первый этаж… Второй… Пятый… Ад! Я увлёкся.

Из подвала попал сразу на улицу.

Капля немецкой потерпела сокрушительное поражение. День Победы таким образом коснулся меня вплотную, хоть и запоздал почти на неделю.

Последнего гуся можно было резать… Теперь я не смогу отдать Артёму и половины всех денег.

Сегодня Карповка текла в кафе… То есть я шёл по её течению и, что называется, уткнулся. В неожиданной солнечным днем полутьме было прохладно. Из динамиков негромко, но навязчиво, словоблудил Хиль. «Тро-ло-ло-лоло-лол-лол-лоло». Хиль! Хи-хиль… Хи-хи-хиль…

На дне графинчика нелепо плескались заказанные мною сто граммов водки. Зачем так усложнять, когда можно налить в обычную рюмку? Я бы не обиделся!

Сейчас закончится Хиль и начнется Лесь, отвлечённо подумал я. По радио будут передавать спектакль кукольного театра. Хиль! Лесь! Гнусь! Звучит привлекательно.

Я налил из графинчика, выпил и задумался.

«Надо уезжать, – думал я. – Как-то сказать всё Артёму, собрать вещички и валить в солнечное и жаркое сейчас болото М-ска, где уже отцвела вишня. Постыдно истраченные деньги – сомнительная дорога к славе. Дождаться выхода книги и бежать».

Оля – вот фактор, ломающий мою схему. Как меняется всё в течение нескольких дней! Несколько дней назад я был с ней так близко, ближе некуда, и вот теперь готов отдать всё что угодно за возможность увидеть её краем глаза. Уехать – значит, потерять любую возможность свидания. Уехать – может быть, навсегда! А какое неприятное слово – «навсегда»! Скажи мне в своё время, что я навсегда, например, покину школу… Вроде естественно. А на деле – всё же неприятно! Бороться? Зная, что при любом исходе борьбы напорешься непременно? На вопрос «кто виноват?» ответ у меня был. А вот на извечный второй…

Югин просил позвонить ему недельки через три – стало быть, осталось менее недели. Деньги на это время у меня были… Устраиваться куда-то сейчас не имело ни смысла, ни возможности. Я вернусь, когда сдам краснодарскую квартиру. Хотя без тех накоплений, что образовались за время работы с Осой, это будет сделать сложнее. Возвращение может затянуться!

За это время Оля с Артёмом могут сделать ещё одного малыша или малышку! У, глупость какая.

«Забудь, – приказывал я себе, забыв о том, что легче поддаюсь просьбам, а не приказам. – Забудь», – просил я… И не мог… Никак не мог этого сделать. Потому что даже весенний воздух в этом городе сделался неотделим от моего короткого, как хвост добермана, счастья.

Я долил остатки, выплеснул в рот. Закурил… Иногда водка действует как хорошее успокоительное. Если выпить достаточно. И я попросил повторить!

Мир многогранен! Ощущение катастрофы и щемящее чувство одиночества усилились алкоголем, но тот же алкоголь добавил этим ощущениям непонятную полноту и даже какую-то сладость. По однажды сформулированному Катей сценарию: «Сделай ещё больнее – тогда хорошо будет».

А вот дома меня ждал сюрприз!

Уже войдя в квартиру, я услышал шумящих в нашей комнате гостей. Судя по голосам, их было несколько.

Я открыл дверь в комнату. Ага! У Паши гостили Супрун с Татьяной. Пришли причём недавно. На столе гостила только что начатая бутылка вина. Девственная вторая примостилась рядом.

Зная, что будет так, я, наверное, погулял бы подольше… Посидел бы ещё где-нибудь, смакуя мечты и отплёвываясь от реальности. Отступать, однако, было некуда, и я произнёс:

– Привет…

– Здорово… – развязно ответил Супрун. Паша промолчал. Татьяна посмотрела на меня из-под шапки волос. Потом официально выдавила:

– Привет, Сергей.

– …Ну и короче, – продолжил Слава прерванный с моим приходом монолог, – они притащили на выступление отбойный молоток… И врубили его на весь зал!

– В комбик? – пошутил Паша.

– Не важно… Вот это был полный панк. Народ повалил из зала… Полный сюр!

– А ты? – вставила Татьяна.

– Я? Я нет… Такой сюр!

Понятно! Если не умеем играть – пользуем отбойный молоток! Сойдёт за панк… Или за сюр?

Я чувствовал себя не к месту. За стол, что показательно, меня никто не приглашал… Ладно Супрун. Симпатий в мой адрес от него я и не ожидал. От Паши – тем более. Но ведь Татьяна всегда была на моей стороне. Я, признаться, думал, что ей приятен.

Супрун разлил в чашки вино. Порожняя бутылка отправилась под стол, встретившись там с какой-то подругой, нежно звякнула. Значит, всё-таки сидят уже какое-то время…

В такую ситуацию я попал впервые. Мне просто некуда было себя деть. Разве что под рассказы Супруна почитать в уголке…

Они выпили! Потом скопом закурили, стряхивая пепел в блюдечко. И молчали! Молчали, потому что думали обо мне!

– Сергей! – наконец прервала эту неприятную паузу Татьяна. И тут я подумал, что они ждали меня! Может быть, подсознательно, хотя Татьяна наверняка шла сюда именно за этим!

Я повернулся к ней.

– С Веркой-то некрасиво получилось, а? – она с вызовом сощурила на меня тёмные глаза.

– Почему? – занял я неловкую оборону.

– Я думала, она тебе нравится! – наступала Татьяна, распалённая ещё и моим несогласием.

– Она мне нравится! – подтвердил я. Тем более что и не лгал.

– И ты… – она надула щёки и сделала это так нелепо, что я усмехнулся.

– А что ты хотела? – спросил я издевательски. – Ты хотела сестру пристроить? Тебе показалось, что я для этого гожусь?

Это был алкоголь. В нормальном состоянии я бы этого никогда не сказал.

Супрун и Паша проморгали секунду. Зачарованные спором, не уследили за Татьяной всего чуть-чуть…

Она поднялась из-за стола. Не поднялась даже – прыгнула. Неловко замахнулась обеими руками и влепила мне подряд две, слева и справа, пощечины. И если первая пришлась аккуратно в мякоть щеки, вторая удалась хуже. Татьянины ногти прошлись по скуле, оцарапав кожу.

Я не знаю, как это получилось… Алкоголь или чувство несправедливости оказались на первом плане. Скорее всего – и то и другое.

Я неожиданно для себя выбросил правую руку и тыльной стороной ладони ткнул Татьяну в лицо. Больно ей не было – это был охлаждающий удар. Но всё дальнейшее можно было предположить с большой долей вероятности.

– Ах ты… – бросился на меня со своего места Паша.

Я сделал несколько шагов к окну, наблюдая ещё и за Супруном. Мы были разделены столом, и Супрун не мог броситься на меня так сразу. Но он тоже, опрокидывая полную бутылку, бросился помогать Паше.

С ними двоими мне было не справиться, хотя по отдельности только Паша представлял для меня какую-то опасность.

Отступать было больше некуда. Я искал глазами, чем я мог бы себя защитить.

Всё это продолжалось долю секунды.

Паша бросился на меня с кулаками, прикрыв по-боксёрски голову.

– Руки коротки… – прокомментировал я с ухмылкой, скользнув кулаком по его челюсти. Супрун неловко мялся рядом. А меня охватил отчаянный азарт. Когда Паша разбил мне губу, ухмыляться стало больнее.

Загремела посуда. Мы с Пашей лежали на полу, нанося друг другу несильные – некуда было размахнуться – удары. Супрун, а это именно он сбил меня с ног, пытался поймать мои руки. Сверху на меня посыпалось что-то мягкое. «Земля! – догадался я. – Земля из-под помидоров!»

Когда они меня поприжали, я хохотал. Сделать большего они не могли. Не бить же меня, лежащего и обездвиженного.

– Отпусти его, – посоветовал Супрун.

Паша перекинул через меня ногу, встал. На его руке проступила кровь.

«Моя», – подумал я отвлечённо, не прекращая смеха.

– Да это истерика, – убеждённо проговорил Супрун. Тем самым говоря, что ничего, мол, страшного…

– Донкихоты… – проговорил я, успокаиваясь.

Ободрённый успехом Супрун подался ко мне. Паша остановил его жестом.

– Да его просто надо вывести отсюда! – продолжал Слава. Ноты в его голосе были трусливо-высокими.

Я поднялся. Потрогал пальцами разбитую губу. Отряхнул волосы от насыпавшейся в них земли. Вообще-то хорошо! Обычно, если земля на тебя сыпется сверху, отряхиваться уже незачем!

– Завтра я вещи заберу! – спокойно сказал я Паше. – А ключи – на тумбочке оставлю… Я тебе ничего не должен? – добавил я с презрением. Он-то мне – ещё две недели!

– Нет… – пробормотал Паша. До него, кажется, начало что-то доходить… По поводу справедливости случившегося выше.

– Таня, – обратился я к притихшей зачинщице, – зря ты так… А меня извини – я случайно. Не хотел я!

Супрун, словно бы ограждая девушку от моих слов, встал между нами, попытался её приобнять…

– Да убери ты свои руки! – вдруг взорвалась она. Вскочила, стряхивая бесценную супруновскую длань со своего плеча, и направилась в коридор.

– Съели… – устало заключил я и направился за нею.

Уходили мы порознь. Она – торопливо одеваясь, что-то несущественное опрокидывая, рывком сдирая с вешалки лёгкую куртку, хлопая дверью. Я – скорее вяло. Куда я пойду, я не знал. Знал я только, что это не будет местом, где можно зализать раны. Если же не зализать – разбередить! Посередине я не умею.

Я не умею много чего, думал я, спускаясь по лестнице. Я не умею жить спокойно и влюбляться взаимно. Я не умею быть скромным, когда надо быть скромным и лёгким, когда… Да что там! Почему-то мне всё время достаются, одно за другим, поражения. Но тогда не я ли сам виноват во всём этом? Я намеренно создал хаос в своей жизни! Чего же я ожидал?

Татьяна ждала меня внизу! Это было даже не сюрпризом, потому как какой же сюрприз в том, что какая-то часть жителей Петербурга до сих пор существует по Достоевскому? Тем более таких, как Татьяна…

К моему удивлению, она всхлипывала.

– Ну что? – пройти мимо неё возможности не было.

– Извини, – она пошмыгала носом. Тушь с её ресниц стекала по щекам грязными серыми дорожками.

– Да ладно… – миролюбиво ответил я.

– На, вытри, – указав глазами на разбитую губу, она достала из сумочки бумажный платок, протянула мне.

– Спасибо…

– Ты куда сейчас?

– Я не знаю.

Сквозь слёзы прорвался смешок:

– И я не знаю… Пойдём выпьем куда-нибудь? Деньги есть.

– Тебе уже хватит.

– Не учи меня жить…

– И не пытаюсь, – я вдруг вспомнил, что Татьянины проблемы для меня сейчас – это слишком. Будь она хоть трижды привлекательна и хороша собой, но на сегодня мне хватит.

– Не пойдёшь?

– Нет! – я стоял на своём.

– Ну тогда хоть проводи меня, а?

Оказалось, что жила Татьяна довольно близко. Минут двадцать пешком для такого огромного города – всего ничего.

– Какая чудесная ночь! – восхищалась Татьяна довольно театрально, хотя и была права. После нашего насквозь прокуренного логова любая ночь покажется чудесной. Театральности же ей, наверное, не хватало на работе. Работающая в театре Ольга оставляла свою театральность за кулисами, как ненужные декорации.

Я шёл с ней рядом, вяло соглашаясь с её восторгами. Мне хотелось спать.

– Давай купим пива? – очарование ночи в ней было неотделимо от алкогольного очарования.

– Я не хочу.

– А я куплю, – и она ускорила шаги в сторону светящейся ночной лавки. Я даже не стал её догонять. Потом ждал её на улице, глядя сквозь стекло, как Татьяна расплачивается. Потом с неприязнью глядя, как она открывает…

Глотнув пива, Татьяна ещё больше расчувствовалась.

– А ты дурак, Степнов! Хоть и не дурак. Ты что, думаешь, я свою сестру под каждого встречного подкладываю?

– Я так не думаю…

– Она в тебя влюбилась. Я Верку такой никогда не видела. Аж похорошела!

– Тань… – я помолчал, подбирая слова. – Мне неприятно об этом.

– Хы! – она отняла губы от бутылки. – И она говорит «не лезь»! Ты бы хоть ей позвонил!

– Зачем?

– Да… – она призадумалась. Сделала бы она это немного раньше – там, у Паши.

– Я уезжаю, – наконец вымолвил я после долгих раздумий. Озвученное желание превращалось в подобие факта.

– Куда? – дурацкий вопрос.

– Домой, – я вдруг почувствовал, как срывается голос. Не ожидал.

– Домой? – переспросила она. А я вдруг разоткровенничался:

– Не получилось у меня, Тань… Из М-ска идея попасть в Питер казалась замечательной… А вышло всё вот как. Меня сегодня с работы попёрли.

– За что? – удивилась она.

– За длинный язык. «А в сущности – за короткий. За то, что свою правоту выражал односложно и невежливо!» – подумал я.

– Да у нас у всех… Вон Супрун вообще языком асфальт подметает.

«Вот и намёл мусора в голову», – чуть не сказал я.

– В общем, поеду, – мне тяжело было это произносить, но таким образом я убеждал себя, не её…

– Мы пришли! – внезапно остановилась она. Я и не заметил, как пролетело время.

– Ну пока, – она привстала на цыпочки и поцеловала меня, обдав кислым пивным перегаром. – А Верке позвони попрощаться. Я ничего ей не скажу… Телефон знаешь?

Я продиктовал всплывший в памяти номер. Для ненужных вещей моя голова очень вместительна.

– Ну ладно… – подобрела она. Поставила пустую бутылку на асфальт. Скрылась в тени арки.

А я пошёл обратно. Не ходить же всю ночь в бесполезных поисках ночлега.

В комнате было темно и страшно накурено. Паша спал на раскладушке, завернувшись с головой в одеяло.

Я открыл балкон. Постоял, слушая редкие звуки, доносившиеся с улицы. Погладил шероховатый, со сколотой там и тут краской пустой подоконник, где теперь не было моих прокуренных помидоров. Ну а что – любовь прошла, вот они и завяли…

Неприятно защекотало в глазах, и к горлу приплыл непрошеный комок. Впору было унывать, потому что уже ничего нельзя было сделать!